Уроки нежности

Глава 12

НИК ВЫЖИЛ, ЕГО забрали на вертолете в ближайший госпиталь. Уильям, наложивший тугие повязки на его вены, спас ему жизнь. Так сказал врач скорой. Когда Ник вернется к занятиям, неизвестно; он не помнит, что произошло. В его крови нашли запрещенные вещества, вызывающие галлюцинации, и есть подозрение, что Ник прожил так называемый бэд-трип. Полиция была на месте преступления, но не обнаружила ничего подозрительного. С вероятностью девяносто девять процентов Николас собственноручно перерезал себе вены и написал послание кровью. Почему Луна ничего не слышала? Она выпила снотворное и крепко спала. Полицейский отметил, что проснулась она весьма вовремя, так как парня удалось спасти.

Мы не остались на уик-энд в Гштаде. Вернулись в тот же вечер. В салоне автобуса было тихо, лишь шум дороги и гул двигателя сопровождал нас по пути обратно. Мадам Мак-Тоули и профессор Рош попросили нас не распространяться о случившемся. Сказали, что семья Николаса не хочет никаких пересудов и будет огорчена, если информация просочится в сеть. Также им не хотелось бы нагнетать обстановку в академии. И я понимаю почему, ведь это второй случай суицида, хотя и несовершившийся.

В академии остальная часть учеников будто и правда не в курсе произошедшего. Уроки проходят по расписанию, студенты не выглядят испуганными или задумчивыми. Джоан попросила всех нас, двадцать девять человек, вести себя, как будто ничего не было. Мне это казалось невозможным, непосильной задачей. Но в этой академии люди не перестают меня удивлять. Больше всех меня поразила Луна. Она смеется громче всех и слишком громко разговаривает на лекциях. Моя соседка словно не была на грани истерики в эту субботу. Она не выглядит растерянной, озадаченной, грустной или хотя бы хмурой. Напротив, светится, словно солнце в майский день. А еще Луна все так же продолжает избегать меня, не ночует в нашей спальне и не разговаривает со мной.

Со мной почти никто не разговаривает. Единственные люди, которые ко мне обращаются, – профессора. Порой из-за углов в коридоре все еще доносятся отвратительные «Маленькая стипендиатка» или «подстилка Маунтбеттена», но довольно редко. Хоть Тиффани, Стефани и Софи вбили себе в голову, что мне нужен принц, и всячески пытались выжить меня из академии. А их шестерки, в свою очередь, пытались произвести впечатление на королеву. Однако, похоже, все закончилось. Я была уверена, что все будет гораздо хуже. Думала, это станет настоящей травлей. Но, видимо, прав был профессор Рош – в этих стенах сенсации частое явление и все быстро забывается. Я, к своей радости, больше им не интересна.

Во вторник после учебного дня я пытаюсь зайти к себе в комнату, но моя ключ-карта не работает. Загорается красный огонек, и дверь отвратительно попискивает, сопротивляясь. Вот вам и прогресс. Злая, я направляюсь в офис мадам Де Са, мысленно готовясь к встрече со стихийным бедствием по имени Клодит. Мне казалось, в этой академии все должно работать как швейцарские часы, но, похоже, это абсолютно не так.

– Селин Ламботт! – встречает меня визгом Клодит, и ее взгляд скользит поверх моего плеча. – Ты одна?

– Да, – коротко отвечаю я и вижу, как на ее лице отпечатывается облегчение.

– Я слышала о произошедшем на лекции по латыни. – Она поджимает губы и неловко гладит меня по плечу.

Я хмурюсь, не совсем понимая, о чем она.

– Те снимки. – Глаза Клодит округляются. – С тобой и Уильямом.

– А-а-а, – глупо тяну я.

– Я видела, они были расклеены по академии. – Она с грустью оглядывает меня. – Очень жаль, что так получилось. Будет разбирательство, но…

Я прерываю ее:

– Снимки были расклеены?

Клодит хлопает ресницами:

– Ты не видела? Сегодня утром.

Отрицательно качаю головой. Видимо, я поспешила поставить точку в главе под названием «Травля». Интересно, а Клодит уже забыла о случившемся с Ником? Наверное, у нее действительно птичья память, иначе глупые снимки меня и Уильяма ее бы так не шокировали.

– Их уже убрали! – спешно сообщает канадка и оглядывается по сторонам. – А ты разве не пришла к мадам Де Са обсудить эту ситуацию? – Она задумчиво почесывает подбородок. – Скажу честно, на твоем месте я бы сидела тихо, – шепчет она и, понурив голову, заканчивает: – Ты все-таки стипендиатка… – И она многозначительно округляет глаза.

Я понимаю недосказанное ею. Я стипендиатка, и учеба здесь – мой шанс выбиться в люди.

– Ты же знаешь, что исключить могут из-за любой мелочи, – все же предостерегает Клодит.

Коротко кивнув, я сжимаю ремешок своей винтажной потрепанной сумки, которую чудом урвала этим летом на блошином рынке за четыре евро. Она вместительная, и это самое главное. Спешу успокоить ассистентку:

– Я здесь не по этому поводу. Моя ключ-карта не работает.

Клодит удивленно моргает:

– Точно-точно! Ведь сегодня приходила Луна. – Она спешно что-то печатает. – Секунду, я выдам тебе новую.

– Луна? – недоуменно переспрашиваю я. – При чем тут моя соседка?

– Она потеряла свою карту, – бормочет канадка и, встретившись со мной взглядом, наконец объясняет: – Мы вынуждены менять код при потере карты, поэтому твоя не работает. Чтобы никто посторонний не смог пробраться в комнату в ваше отсутствие.

– Здесь повсюду камеры. Кто в здравом уме будет совершать уголовное преступление ради того, чтобы пробраться к нам в комнату? – озадаченно интересуюсь я.

Нелогичные поступки – мой маленький вечный триггер. Клодит хмурится и продолжает сосредоточенно печатать.

– Как показывает практика, камеры не всегда работают, – бросает она и, осознав сказанное, резко замолкает. – Вот твоя новая карта! Все должно работать! – слишком звонко и громко провозглашает она. – А теперь прошу извинить, у меня много работы!

Я молча беру свою ключ-карту и внимательно изучаю выражение лица Клодит. Какие камеры не сработали и когда? Мне так отчаянно хочется задать эти вопросы вслух, но, конечно, я оставляю их при себе.

– Спасибо.

– Не за что, и не переживай о случившемся, завтра об этом никто и не вспомнит! – Клодит пытается ободряюще улыбнуться, но у нее выходит изрядно плохо, она никудышная актриса. – Всем и так ясно, что это фотошоп!

Честно говоря, мне уже без разницы. Если троица – Софи, Тиффани и Стефани – хочет тратить свое время на глупости подобного рода, то пускай. Не знаю, поможет ли им это заполучить ледяное сердце Уильяма Маунтбеттена, но я даже думать об этом не хочу и не буду.

Стоит мне выйти из здания администрации, как на лицо падает несколько капель. Все еще не могу поверить, что осень наступила столь стремительно. Тяжелые темные тучи опустились на землю, еще секунда – и ливанет. Будто в подтверждение моих мыслей начинается дождь. Крупные капли барабанят что есть силы, я бросаюсь к первому попавшемуся зданию и встаю под навес у двери. Это старинная постройка из серого кирпича с закрытыми деревянными ставнями на окнах, полностью обвитая плющом. Здесь не проводятся лекции, здание выглядит заброшенным уже несколько лет. Однако, оперевшись спиной на дверь, я понимаю, что она не заперта. Под весом моего тела она медленно открывается, и я теряю равновесие, чуть не падая на спину и закатываясь внутрь, как бочонок. Мокрая рубашка прилипает к спине, и от холода бегут мурашки.

В помещении темно, лишь несколько серых лучей проскальзывают сквозь щели в ставнях. «Есть тут кто?» – хочется закричать, но я молчу. Под ногами скрипит пыльный паркет, и, к своему удивлению, я обнаруживаю несколько свежих следов. Крупные мужские, а рядом будто семенят следы поменьше, явно женские. Я следую за ними и оказываюсь в коридоре, где сверху льется тусклый свет. Вдоль стен висят бра, явно когда-то позолоченные, сейчас же краска потрескалась и осыпалась. Они покрыты толстым слоем паутины, что тянется вниз. Это место будто украсили на Хеллоуин, но декорации слишком правдоподобны. Здесь темно, сыро и страшно.

– Что, не можешь прожить без меня и дня? – доносится до меня тихий женский голос.

– А тебе нравится хранить секреты? – вторит ему мужской.

– Все решат, что я сплю с тобой ради денег…

– А это не так?

Очень сложно распознать шепчущий голос, но я улавливаю ехидство. Шнайдер. И в подтверждение моей догадки с губ девушки слетает смешок.

– Бен, с тобой действительно можно спать только за деньги, – издевательски шипит она. – Но мне такая репутация не нужна, предпочитаю скрывать свои грешки.

– А если, – тянет Шнайдер, – вдруг абсолютно случайно на одной из презентаций по латыни вместо жалкой стипендиатки засветишься ты?

Я замираю в ожидании ответа, но девушка молчит, а затем до меня доносятся звуки, похожие на поцелуи, и короткие стоны.

– Черт! Ты не всегда сможешь откупаться этим, – хрипит Шнайдер. – Возьми его глубже.

К горлу подступает желчь. В сознании вспыхивают неприятные картинки. Я спотыкаюсь, и что-то с грохотом падает вниз. Резко обернувшись, я понимаю, что задела обветшавшую деревянную вешалку. Она разбила хилый паркет, сделав дыру прямо посреди коридора. Все происходит как в замедленной съемке. До меня доносится звук шагов. Убежать и остаться незамеченной не получится. Я поворачиваю голову и вижу их.

– Твою мать, гребаная стипендиатка… – ошеломленно произносит Шнайдер.

Но не его испуганный тон удивляет меня. Луна. Она выглядывает из-за его плеча, и мой взор невольно падает на болтающийся ремень Бена и ее покрасневшие влажные губы. Соседка в ужасе прикрывает рот рукой.

– Бен, сделай что-нибудь! – вопит Луна. – Она же всем разболтает!

Он направляется ко мне уверенной и быстрой походкой. Огромные глаза Луны встречаются с моими. Они будто стеклянные. В них нет ни страха, ни сожаления, ни злости. Ни-че-го. Шнайдер хватает меня за руку и резко тянет на себя.

– Какого черта ты тут забыла? – рявкает он.

Несколько раз моргаю. Я, должно быть, сплю, это не может происходить в реальности. Но он сжимает мою руку сильнее, на запястье точно останутся синяки.

– Ты вылетишь отсюда пробкой, – глядя мне прямо в глаза, довольно мурлычет он.

Мне чертовски больно, я еле сдерживаю слезы.

– Хочешь что-то сказать в свое оправдание? – Он наслаждается каждой секундой моей боли. – Причина, по которой я должен позволить тебе остаться здесь? Может, хочешь к нам присоединиться? – Его бледные глаза сверкают.

– Пусти ее. – Мужской голос позади меня… Должно быть, кажется.

От волнения у меня громко стучит в ушах. Бен сжимает руку сильнее, чувствую – еще секунда, и я услышу хруст кости. От страха потеют ладони, и неприятный озноб пронзает тело.

– Пусти ее!

Голос в этот раз звучит громче и отчетливее, и я готова провалиться сквозь землю. Голос знакомый, от него по коже бегут мурашки и волной прошивает нервная дрожь. Ведь это невозможно…

– Зачем она тебе, Уильям? – прищурившись, интересуется Шнайдер.

Я даже не успеваю понять, откуда возник Уильям. Будто сама тьма выпустила его на свободу. А в следующее мгновение он стоит перед Бенджамином и прожигает его ледяным взглядом.

– Не заставляй меня повторять еще раз, Бен, – тихо, но твердо произносит Уильям, и Шнайдер, громко выругавшись, нехотя меня отпускает.

Я чувствую приближение Маунтбеттена каждой своей клеточкой. Спина покрывается потом, стоит ему подойти.

– Пошли, – произносит он, касаясь моего плеча.

Бенджамин внимательно изучает друга:

– Я спросил, зачем она тебе, Уилл?

– Лучше ответь, что ты планировал с ней сделать, – хмуро оглядев Шнайдера, спрашивает Уильям.

– Как что? – Шнайдер нахально ухмыляется. – Что мы обычно делаем с теми, кто знает слишком много? – вкрадчиво интересуется он.

Между парнями возникает напряженное молчаливое столкновение. Я замечаю, как Уильям сжимает кулаки. Секунды растягиваются, воздух вокруг наэлектризовывается.

– Вот ты, Уильям, что ты сделал с Люси, чтобы она ничего не разболтала? – Улыбка на губах Бена становится шире.

Уильям делает резкий шаг вперед и, схватив его за шею, с глухим стуком припечатывает к стене.

– Не надо! – визжит Луна и повисает на руке Маунтбеттена. – Пусти его, Уилл! Прошу тебя!

Я вижу, как лицо Шнайдера краснеет, а глаза наливаются кровью. Ситуация накаляется до предела, будто вот-вот произойдет нечто необратимое.

– Не подходи к ней больше никогда, – тихо приказывает Уильям и наконец, вняв просьбам Луны, отпускает паршивца.

– Я понял, понял, – кашляя, хрипит Шнайдер.

К своему огромному удивлению, я понимаю, что он смеется сквозь громкие жадные вздохи. Этот псих опускается на колени и сотрясается от истерического хохота.

– Ты не… не… исправим! – кричит он и, задыхаясь, громко кашляет.

– Уходим, – схватив меня за локоть, цедит Уильям и быстрым шагом направляется к выходу, грубо волоча меня за собой. – У тебя талант находить приключения, Ламботт? – Серые глаза полыхают молниями. – Какого черта ты там забыла?

Он чуть не вышвыривает меня наружу. Я так испугалась, что у меня нет сил сопротивляться. Мокрые пряди волос липнут к щекам, а холодные капли дождя просачиваются сквозь одежду. Покрываюсь мурашками и приглаживаю волосы. Делаю несколько вдохов, изо всех сил стараясь унять дрожь в теле. Запястье ноет от боли, кожа вокруг багровая. Чертов Шнайдер!

– Ты можешь просто ходить на лекции и не высовываться? – продолжает воспитательную беседу Маунтбеттен, чем злит меня.

Я встаю перед ним и, задрав подбородок, цежу:

– Что за беспредел у вас тут творится?

Он наклоняется ближе. Красивое мужское лицо оказывается всего в нескольких сантиметрах от моего, и я ощущаю на коже его горячее дыхание, смешанное с запахом дождя. Капли стекают по его щекам, а мокрые волосы облепили лоб.

– Тебе лучше сидеть тихо как мышь.

Его маска трещит по швам. А голос звучит резко и властно, вызывая во мне желание сопротивляться.

– Иначе что? Ты сделаешь со мной то же самое, что сделал с Люси? – бросаю ему то, что услышала от Шнайдера.

Мокрая одежда плотно облегает его тело, подчеркивая каждую рельефную мышцу. У меня пересыхает во рту. Уильям сокращает и так небольшое расстояние между нами. Его глаза напротив моих, и в них бушует нечто такое, что мне описать не по силам. Его запах окутывает меня… запах леса. Вокруг становится совсем темно, тучи нависли над нами, перекрывая весь поток света, и на этом контрасте его серебристые глаза будто горят.

– Ты ни черта не знаешь, Ламботт! – цедит он сквозь зубы.

Надлом, боль и раскаяние. Все так тесно переплелось и надрывом вырвалось из его души. И еще злость. Она льется через край, топя и унося его на дно. Однако мне не страшно рядом с ним. Что за идиотская, не поддающаяся абсолютно никакому здравому смыслу логика?

– Что ты с ней сделал? – тихо спрашиваю я, и мой вопрос остывает на его губах.

Каждая черта лица Маунтбеттена выдает внутреннюю бурю. Он молча буравит меня взглядом, а потом, резко отстранившись, уходит прочь. Лишь на секунду показалось, что он расскажет мне правду… Вот только зачем ему совершать подобную глупость?