Уроки сектоведения. Часть 1.

Обращение Конвента Великой Ложи Франции (1922) призывает: “Энергично будем поддерживать в каждом свободу совести, но без колебания будем объявлять войну всем религиям, ибо они суть истинные враги человечества. На протяжении всех веков они способствовали лишь разладу между отдельными людьми и народами. Будем работать, будем ткать нашими быстрыми и ловкими пальцами саван, который покроет в один прекрасный день все религии; таким образом мы добьемся во всем мире уничтожения духовенства и предрассудков, внушаемых ими”{118}.

Полагать, что выношенная в такой среде теософия вдруг станет действительно совмещаемой с христианством без ущерба для совести христианина — значит обманывать себя.

Приведенные мною антихристианские декларации масонов не осуждаются теософами; более того - эти признания найдены мною не в антимасонской, но именно в промасонской книге, написанной любимым учеником Елены Рерих — А. Клизовским. Апология масонства у Клизовского своеобразна: он не отрицает антицерковных и богоборческих масонских деклараций, приведенных его оппонентом. Он просто пробует сказать, что в хорошей семье масонов, дескать, не без люциферических уродов.

Но разве не нечто вполне похожее на только что приведенные масонские декларации встречаем мы у Е. Рерих — “Всякая обособленная, ограниченная и упадочная религия есть, именно, опиум, злейший яд разъединения и разложения”?{119}. Итак, христианство, «обособленное» от каббало-буддизма, есть “злейший яд”... “О масонстве скажу, что когда-то это было великое и светлое начинание, нередко возглавлявшееся великими духами, и тогда, именно, оно подвергалось жестокому гонению со стороны представителей церкви”[63]. «В Харбине Н.К. встретил архиепископа Нестора, оказавшегося человеком широких взглядов, но зато он имеет массу врагов и кличку масона. Ведь наши «просвещенные» сородичи из этого слова (употреблявшегося в самой глубокой древности и даже в апостольских посланиях для определения людей, приобщенных к высшему знанию) сделали определенное ругательство»{120}. Ну, исторически это неправда: ни в греческом, ни в латинском, ни в русском текстах Нового Завета это слово не употребляется. Однако стоит заметить – какова ж апологетическая жажда у Е.Рерих по отношению к масонству.

Итак, теософия с самого начала формировалась в лоне «западного эзотеризма». Не Евангельскую традицию продолжает теософия, но сознательно анти-христианскую.

Поскольку теософия с самого начала формировалась в лоне «западного эзотеризма», она унаследовала и присущий последнему принцип иерархии «посвящений» и «сокрытий».

Гл. 3. ВСЕГДА ЛИ ПРАВДИВЫ ТЕОСОФЫ?

Истинные мистики не прячут тайны, а открывают их. Они ничего не оставят в тени, а тайна так и останется тайной. Зато мистику-дилетанту не обойтись без покрова таинственности, сняв который, находишь нечто вполне тривиальное. - Г.К.Честертон{121}

С детства Блаватская и Рерихи росли в масонской среде, то есть в среде, позволявшей своим членам лжесвидетельствовать о своей вере. После того, как они стали сознательно участвовать в деятельности оккультных кружков, потребность в маскировке также стала вполне сознательной и даже рекомендуемой.

Поэтому если в текстах теософов нам встретятся свидельства о том, что в теософии была некая скрытая сторона, это открытие не будет чем-то невероятным. Именно в той традиции, на которую теософы сознательно ориентировались (гностики-каббалисты-масоны) так было принято. Так есть ли следы «эзотерического разрыва», маскировки в теософии?

Е. Рерих советует брать уроки тактической лжи у Розенкрейца, мифического основателя ордена розенкрейцеров, который по возвращении из Индии в Европу “должен был преподать учение Востока в полухристианском обличии, чтобы защитить своих учеников от мести фанатиков и ханжей. В своем большинстве человечество осталось все теми же нетерпимыми и жестокими изуверами. Каждое великое Откровение требует прикрытия внешними щитами”{122}.

В “Письмах Махатм” формулировка точнее — Розенкрейц прикрыл христианским флером “наши восточные доктрины”, чтобы защититься от “духовенства”{123}. Сопоставление этих двух почти дословно совпадающих текстов (причем текст Махатм был известен Е. Рерих), по крайней мере дает нам ключ к рериховскому лексикону: там, где она пишет “ханжи, фанатики, изуверы”, она имеет в виду христианское духовенство[64].

Вот один из маскировочных щитов оккультистов: «Теперь, конечно, можно писать «Бог» с большой буквы. Дело не в наименовании, но в смысле вульгарном. Потому сделаем эту уступку»{124}. Таких «уступок», несомненно, много в теософских книгах.

Отсюда – уже упоминавшаяся сложность исследования теософии: при работе с этим кругом текстов необходимо постоянно классифицировать их по признаку: что в них было сказано как «уступка», а что – в качестве подлинного «символа веры» автора. Но нечто очень личностное, очень авторское проскользнуло в таком наставлении рериховских «Учителей» - «Чистое явление должно покрываться грязным плащом для того, чтобы хотя бы искры могли дойти» (Мир Огненный 3,177). Свои подлинные взгляды они прикрывают христианскими символами и именами. И, выходит, что именно христианский, внешний слой их деклараций - это то, что они же расценивают как «грязный плащ»…

Те же Махатмы из исторического прецедента с Розенкрейцем делают оккультный закон: “Пока неофит не достигнет состояния, необходимого до той степени озарения, на которую он имеет право и для которой он годен, большинство, если не все секреты нельзя сообщить”{125}.

Наконец, произносится очень важное и откровенное слово -“гримировка” (Община, 204). «Давая книгу церковнику, можете надписать – во имя Христа или Сергия; для буддистов – Майтрейи или Будды; для Израиля – Мессии»{126}. Поистине: “Пей из одной чаши, но покрывайся платами всех народов”{127}. «Учу менять все шкурки, начиная с имени»{128}.

Г. Олькотт в 1885 г. в Бомбее заявлял парсам-зороастрийцам, что их вера "покоится на природной скале оккультизма", и что дуализм определенно является законом мироздания, и персонификация его противоборствующих сил Заратуштром была полностью научным и философским утверждением глубокой истины.

Вроде не может быть большей пропасти, чем между теософским монизмом, растворяющим и зло и добро в единой Энергии и дуализмом зороастрийцев, постулирующим вечную борьбу двух абсолютно противоположных и равносильных принципов[65]. Вряд ли парсы обрадовались бы, если бы им было сказано прямо, что Ариман и Ахура-Мазда всего лишь разные проявления одного и того же принципа (нечто подобное в древности пробовал делать Зурван — за что и был провозглашен еретиком). И потому им была преподнесена рекламная теософская ложь.

Точно такая же ложь о близости оккультизма и православия преподносится сегодня русским.

Вообще когда теософы применяют маскировку, чтобы привлечь к себе – то грим и маски они считают допустимыми; это именуется «действовать по сознанию», «применять принцип соизмеримости», «действовать по канону Господом твоим». Когда же им надо избавиться от кого-то из своих прежних сотрудников, то тут те же самые приемы оцениваются как отвратительно-недопустимые: «Тьма всегда маскирует свою суть, надевая маски тех, к кому приближается и делает все, чтобы не допускать выявления ликов»{129}.

Как именно теософы применяют маскировку ради расширения пространства своего влияния, можно посмотреть на примере отношения Рерихов к коммунизму.

Сначала – истинное отношение Рерихов к революции и большевизму. В 1917-1919 годах Н. Рерих искренне и публично возмущался большевиками: «Дикари, они воюют с женщинами и с детьми! Большевики русские могут гордиться одним, что ими нанесен смертельный удар социализму… Тот, кто впишет в исторические исследования геройские страницы русского большевизма, тот скажет отвратительнейшую ложь. Мы поражены бессмысленностью и дикостью происходящего. Позорное самоуничтожение! Настоящий бунт рабов против знания. Большевики будут громить дворцы, будут разрушать храмы, будут вредить Финляндии. Они всюду несут зерно черного начала. Во имя единства, во имя свободы пусть торопится народ убрать большевиков и тех предателей, которые с ними. Которые получили свои 30 сребренников. Братья, помните, что наша Россия более всего страдает распущенностью мысли…. Материализм есть собачья психология. В России не укреплено чувство собственности»{130}. «Не входите в ряды прародителей большевизма. Оттуда нет возврата”{131}. В ту пору «Рерих примкнул к воинственно-антисоветскому крылу русской эмиграции. В печати появляются его статьи, клеймящие «банду Ленина-Троцкого» как злейших врагов российской государственности и культуры»{132}.

Спустя годы в личных суждениях позиция остается той же: “Один из мыслителей, кажется, Успенский, назвал материализм дефективным мышлением или трехмерной собачьей психологией в противовес человеческой, четырехмерной, ибо мысль уже принадлежит к четвертому измерению. Все материалисты лично мне казались всегда ограниченными, убогими, лишенными всякого воображения людьми»{133}. «Конечно, социализм или, вернее, так называемый коммунизм, есть вреднейшее недомыслие, ибо всякое уравнение есть смерть»{134}. «Коммунизм, как его проповедуют ныне, уже отжил или отыграл свое, он никому не нужен»{135}. «Вы то зерно, которое пробьет час смерти Кощею-коммунизму»{136}. «Одна тьма пожирает другую (фашизм и коммунизм)»{137}.

Но появилась возможность приблизиться к правительству комиссаров – и тут уже начинаются тактические хитрости. «Сегодня решаю, можно ли уступить Учение священное как учение коммунизма. Надо готовиться к России, где нужно применить высшую меру формулы "Господом твоим". Только "да" на все нелепости, лишь постепенно вложите свое содержание. Славные орехи получатся, когда в чужую оболочку вложите свое ядро»{138}.

«Шествие коммунизма нужно крепко сплести с именем Майтрейи, ибо это истина. Явлю очень важное — вчера запомнили о связи коммунизма с именем Майтрейи, сегодня должны усвоить, как должны отвечать на вопросы о занятии миром религии. Спросят: «Почему связываете вы религии с коммунизмом?» Скажете: «Исполняю желание Ильича, или Ленина». Правда будет сохранена, ибо Ильич мучительно искал человека, который мог бы связать религии с коммунизмом. Было ясно, что духовные лица непригодны для этой задачи. В то же время псевдонаучный язык интеллигенции навсегда отрывал ее от духовных понятий. Народники в силу безобразных предрассудков утеряли даже возможность мыслить о конъюнктуре духовности. Между тем без вопросов религии невозможно превратить мир спекуляции в мир понимания. Ленин это знал, потому можно назвать его, чтоб связать вашу работу с течением дел в России. Уместно и убедительно сказать, что Махатмы Востока держатся такого же мнения»{139}. «Где-то можно включить название буддизма идеальным коммунизмом»{140}. «Учитель советует принять облик коммунистов»{141}. «Повторим положения для Москвы. Первое – учение Будды есть революционное движение. Второе – Майтрейя есть символ коммунизма. Третье – сотни миллионов буддистов немедленно могут быть привлечены к мировому движению общины. Четвертое – простое, основное Учение Гаутамы должно легко проникать в народ. Пятое – суждение Европы будет потрясено союзом буддизма с ленинизмом. Шестое - Монголия, калмыки и тибетцы готовы применить сроки пророчеств к текущей эволюции. Седьмое – отъезд Таши-ламы даст небывалый повод к выступлению. Восьмое – причина отрицания бога объясняется буддизмом вполне удовлетворительно»{142}.

Такова откровенная формула теософского паразитизма, откладывающего свои яйца в питательные среды других духовных традиций.

И все же - с чего бы это такая перемена в поведении американца, которому не угрожал ГУЛАГ?

В. Клещевский называет дату «обращения»: “Известно, что еще в 1919 г. Н. К. Рерих полагал большевиков “разрушителями культуры”. Также известно, что после 24 марта 1920 г. Рерихи становятся яро “красными”. Именно в этот день состоялась их встреча в Лондоне с Махатмой М. Видимо, началось посвящение в План Владык”{144}.

То, о чем с мистическим придыханием пишут рериховцы, просто подтвердил на основании вполне земных архивов советских спецслужб журналист Олег Шишкин. Все оказалось немного проще: в конце 1919 г. в Лондоне с Рерихом знакомится связной Коминтерна Владимир Шибаев. Затем их встречи стали постоянными{145}.

Может быть, их сотрудничество было совершенно бескорыстным. Просто встретились два интересных человека. Ну, помогали они чисто по-дружески один другому: то Рерих с собою возьмет в тибетскую экспедицию советских агентов[67], то “друзья”, не торгуясь, купят несколько картин художника, заплатив при этом бриллиантами. Не отсюда ли знаменитый рериховский “чемодан с бриллиантами”[68]?

Сотрудничество с Коминтерном — это действительно эзотерика. Рериховцы отрицают его не менее настойчиво, чем религиозный и антихристианский характер своей доктрины.

Так что – искренне ли было обращение Рериха в большевизм? В глаза Рерих от имени Махатм льстит большевикам: “Вы преклонились перед красотой” (из письма Махатм вождям Советского Союза). На деле же в тот день в Москве Рерихи в глаза хвалили тех, кого в сердце презирали, за что и получили потом похвалу от Махатмы: “Истинное мужество было явлено при передаче Моего Послания самым ужасным людям”{146}; «Вы ехали в гнездо безумия»{147}. Свое влияние на Рузвельта Рерихи использовали для того, чтобы не допустить установления дипломатических отношений между США и СССР («Как может он (Рузвельт) согласиться на признание большевиков? – Он окружен невежественными людьми и невидимым врагом… Нужно повторять в Америке, что Знамя Мира и непризнание СССР служат первыми условиями Нашего Плана… Америка не приняла Нашего совета. Напомним, что Америка могла затянуть переговоры до приезда Посла [т.е. Н. К.Рериха]»{148} (осень 1933 г.).

Итак, Рерих одним людям говорит одно, другим – другое, даже противоположное. У оккультистов это называется “говорить по сознанию”, применять «принцип соизмеримости» или использовать правило (“канон”) “Господом твоим”. И вот Рерих одним говорит, что он – православный, другим приоткрывает свою страсть к буддизму и оккультизму. Одним он рекомендует себя как коммуниста, другим – как борца с коммунистическим вандализмом. В одном кругу он восхваляет материализм, в другом называет «собачьей психологией». И хотя в его высказываниях, рассчитанных на восприятие в Советской России более чем достаточно восхвалений большевизма, я все же полагаю, что лишь «гримировался» под коммуниста - как в иных случаях он гримировался под христианина.

Тертуллиановский гимн христианскому антиномизму[69] находит себе неожиданную аналогию в рериховских дневниках. Здесь «махатмы» так воспевают «антиномичность» собственной политики: «Мы говорим о водительстве Сергия и потому поддерживаем буддизм. Говорим о соединении народов Азии и предусматриваем Новое государство. Мы защищаем евреев и допускаем Гитлера. Мы уничтожаем безбожие и понимаем всю опасность иезуитов. Мы говорим против войны и призываем к битве. Мы против Европы и допускаем разговоры с нею. Мы понимаем всю эфемерность государств и не имеем против создания Нового»{149}.

Оккультизм потому и именуется «оккультизмом» («тайным»), что кое-что прячет от постороннего взгляда. «Совет г-жи Хорш основать открытые классы по Учению противоречит основным оккультным законам. Поэтому Вы совершенно правы, продолжая работу с избранными группами»{150}. О некоторых своих доктринах оккультисты знают, что «все это звучит совершенной абракадаброй для земных обывателей, и потому не повторяйте этого никому, даже ближайшим сотрудникам»{151}.

“Если Общество основано на гуманистическом принципе, пусть Оккультизм будет совершенно тайным… Или все Общество посвятить Оккультизму, в случае чего оно должно быть тайным, как Масонская Ложа или Ложа Розенкрейцеров, или никто не должен что-нибудь знать об Оккультизме, за исключением очень немногих"{152}. “Наименование Легат Сокровенного Общества лучше заменить Вождем культуры (это о. Н. К. Рерихе - А. К.). Нельзя чересчур дразнить диких зверей!”{153}. «Упоминание о Руководителе эволюции Земли, о Гималайском Ашраме, так же как и главу о Люцифере лучше изъять. Все это для внутренних групп, но не для печати и посторонних лиц. Потому Руководителя лучше заменить Учением Жизни, а Гималайский Ашрам может быть Горними Высотами. Так и Владыка будет Иерархией Света, и сама Иерархия может быть местами заменена Лестницей Иакова… Приводите из Учения лишь те места, к которым узкомыслящие не смогут придраться»{154}.

В самом деле, с профанами лучше поговорить про «защиту культуры», и лишь после долгой дрессировки «диким зверям» можно открыть, что же является главным – «Вы давно уже ничего не писали о развитии Ваших Собеседований. Помните - это главное»{155}. «Вы, родные, сможете теперь не терять главного Контакта в идущее тяжкое время, которое временно пресечет другие контакты. Но, родные, сердцем чуйте, как нужно охранять такой Контакт. Малейшее самомнение может уявить трещинку, залечить которую будет трудно, и дальнейшее развитие может приостановиться»{156}. Под «Контактом» и «Собеседованием» тут имеется в виду общение с духами, визионерство, спиритический опыт…

Так открывается, что именно личная оккультная практика все же является главной целью Агни Йоги. Но открыть эту цель можно не всем. Для начала - «поговорим о культуре»…

Маскировка рериховцев под “культуру” бывает столь радикальна, что вызывает досаду даже у самих рериховцев. С точки зрения тех из них, кто всерьез относится к Агни Йоге, сведение рериховского наследия к культуре и картинам есть недопустимая ревизия, отказ от главного и даже предательство. “Существуют различные формы борьбы с Учением Живой Этики. Один — тот, который избрала Православная церковь. Другой, более утонченный и тем более опасный, — когда существуют люди, якобы последователи Учения, но проповедуют его в искаженном виде, выдавая его в виде полуправды, но при этом Учение теряет смысл. Подобным искажением и извращением занимаются различные центры и теософические общества в нашей стране и за границей. Изучается и выставляется напоказ только одна действительно яркая сторона культурного наследия Рерихов — в основном это живопись. Однако ни в одном произведении этих последователей вы не обнаружите то, о чем рефреном почти в каждом письме упоминают Е. И. Рерих и Н. К. Рерих — о борьбе Белых и Черных сил, о целях и задачах последних, о чем не знает и не подозревает большинство людей на планете. Серьезность ситуации на Земле обусловлена тем, что наряду с Белыми Силами существует и Черная Ложа, и Люцифер — “падший ангел” или Сатана, как говорят в народе, — также суровая реальность... Почти ко всем (рериховским) книгам вступительные статьи пишет Л. Шапошникова из Международного Рериховского центра, и ни в одной из них о борьбе Черных и Светлых Сил не упоминается. Несомненно, что соблюдать принцип соизмеримости необходимо, то есть в зависимости от уровня подготовленности выдавать определенное количество знаний, которое человек способен усвоить. Однако еще более опасная тенденция — искажение Учения, одностороннее представление его”{157}. Упрек рериховца Шапошниковой понятен: уж слишком Вы замаскировались!

Хотя, с другой стороны, когда Д. Попов – глава российского теософского общества, но не рериховец познакомился с неопубликованными трудам Е. И. Рерих в нью-йоркском рериховском музее, он сказал - "У меня волосы встали дыбом" {158}. Так что даже от некоторых «почти своих» полезно прятать подлинные выражения и воззрения Рерихов…

Особо много усилий тратится на то, чтобы христиане до поры до времени не узнали, чему же учат Рерихи своих ближайших учеников. «Что касается до "Наставления Вождю", то Разрешено Вам и Гаральду хранить по экземпляру у себя и можете дать прочесть их членам правления. Но НЕ разрешается никому делать выписки, переписывать или перепечатывать. Так же можно дать прочесть тем членам, которым Вы особо доверяете»{159}. Елену Рерих беспокоит, как бы ее книги, оставшиеся в библиотеке одного ее скончавшегося ученика, не попали в посторонние руки: «Очень прошу сохранить эти книги [«Община» - А.К.] у себя и никому до времени не выдавать их и даже не говорить об их существовании. Будут сделаны многие попытки получить именно эту книгу. Может быть, первый натиск придет из Парижа от г-на Шклявера. Скажите ему, что такой книги в продаже не имелось и не имеется»{160}.

Клизовскому Е. Рерих не советует посылать его труд («Основы миропонимания Новой Эпохи») митрополиту: «Не следует посылать Евлогию Вашей книги, он станет Вашим врагом. Не верю я всем этим отцам церкви»{161}. Вообще где есть «уклон к церковности» – туда «лучше воздержаться посылать книги Агни Йоги»{162}. «Я запретила высылать им книгу «Чаша Востока»»{163} («Чаша Востока» - переведенная Е. Рерих подборка из «Писем Махатм»). «Конечно, «Огненный мир» не следует давать подходящим, мало или ничего не знающим о Восточных Учениях. Пусть лучше начинают с первых книг. В них и Христос чаще поминается. Последнее обстоятельство значительно успокаивает молодых искателей пути»{164}.

«Христос не Мессия. Конечно, сказанное о Мессии в связи с Христом Вы не будете вставлять в Вашу книгу и даже широко оповещать среди членов Общества. Лишь самые преданные Учению могут это знать»[70]. «Для меня нет ничего кощунственнее, как представление Всемогущего и Всемилосердного Бога-Отца, приносящего в жертву Своего Единородного и Единосущного Сына за грехи людей, Им же Самим сотворенных! Это напоминает того Аккадийского Правителя, который заклал своего сына, чтобы избежать последствий своих грехов. История зарекордировала такое каннибальское понимание отцовства… Конечно, все эти мысли для Вас и открыто их излагать нельзя»{165}. «Следует осторожно разочаровывать людей или разбивать их точку зрения. Осторожными касаниями можно постепенно расширить их сознание, но сразу ломать опасно»{166}. “При выполнении Указаний помните одно условие — всегда лучше что-то недосказать, нежели дать слишком много”{167}; «Сеять, главное, по сознанию. Слишком много дать еще опаснее, нежели дать слишком мало»{168}.

Поэтому первоначальный вариант проповеди “Живой этики” делается максимально христианизированным или стерильно-культурным. “Если спросит вас совсем простой человек — какие задачи Учения, скажите — чтоб тебе было хорошо жить” (Знаки Агни Йоги, 65). Или еще проще – чтобы сделать успешную карьеру («Когда вас спросят: почему вы неотступно избрали водителем Рериха? – скажите: с ним успех, и мы будем успешны при нем. Можете ли назвать кого-нибудь успешнее. Так по земному объясните решение ваше. Ведь почти никому нельзя открыть, что это есть решение Наше»{169}. Правда, самим Рерихам «махатмы» цель их деятельности объясняют иначе: «Народу русскому дадим простое понимание Будды»{170}.

Естественно, что при этом маскируется и само наличие маскировок: «Никакие маски недопустимы. Маски предоставляют приспешникам тьмы, которым есть что скрывать, и Вы правы, что остерегаетесь их… Пусть маски будут сброшены, ведь распознование ликов есть уже половина победы»{171}.

Если даже книги нельзя давать всем[71], то тем более – письма[72] и рукописи[73] и вообще «Всякое сведение, невходящее в книги Учения, должно быть свято чтимо и хранимо в сердце и не должно делаться достоянием любопытствующих»{172}. Даже ближайшие рериховские ученики многого еще не знали: «Гребенщиков и Завадский не знают: 1. О получении камня. (Знают лишь легенду без отношения к нам). 2. О сообщениях через столик. (Слышали о видениях, писаниях и голосе)”{173}. «Шклявер посвящен только во внешние и, конечно, тоже не во все действия»{174}. Шибаеву запрещено говорить «о камне, о беседах Моих, о магните, о написании ликов, о будущем Моей страны, об указах воинских, о Моем письме, о желании Моем придти в мир как молния, о Моем решении собрать действия неба и земли, о сроках, о направлении лучей на сужденные страны»{175}.

«Допущение нетвердых элементов в эзотерическую группу представляет серьезную опасность»{176}. «Я всегда указывала устраивать культурно-просветительные вечера и, лишь присмотревшись к посетителям, бросать в их сознание несколько новых зерен»{177}. «В Америке – церковная газета «Свет» и «Новая Заря», Сан-Франциско, тоже всегда были доброжелательны. Я подчеркнула слово «церковная», чтобы Вы могли ориентироваться и знать, куда какой материал можно посылать»{178}.

«Нас обвиняют в нежелании делиться знаниями и упрекают в том, что мы держим высшую теософию в секрете. Мы признаем, что учение, называемое нами тайной наукой, предназначено лишь для очень немногих»{179}. «Для того, чтобы детально разъяснить природу «лунных» предков и их связь с «Луной», необходимо раскрыть оккультные секреты, не предназначенные для широкой публики»{180}. «Принадлежащий к Эзотерической Школе теософ держит в тайне от остальных членов Теософского Общества то, что он пообещал не придавать огласке»{181}. «Они не будут иметь право посещать наши интимные заседания, а лишь обыденные еженедельные, где будем разбирать лишь книги Учения»{182}.

Теперь сравним с этим уверение нынешнего вице-президента Международного Центра Рерихов Л. Шапошниковой: «Ни «Скрытых учений», ни тем более «скрытых обрядов» ни в учении Живой Этики, ни в обществах Рериха нет»{183}. Все книги Блаватской и письма Рерихов пестрят упоминаниями о том, что вот это недосказанно,.. на это можно только намекнуть,.. об этом еще рано говорить,.. о том не говорите посторонним,.. это не для широкой публики,.. об этом могут знать даже не все члены нашего кружка…[74], некоторые вещи старшие Рерихи прячут даже от своих сыновей[75]… Но Шапошникова полагает, что ее авторитет неоспорим: раз она сказала, что нет ничего сокровенного и тайного в теософии – так все это «скрытое» сразу же и исчезло.

И если и в самом деле ничего тайного нет в рерихианстве – то отчего же ее так возмутила возможность нецензурированного издания рериховских дневников? Возмутила до такой степени, что в феврале 2002 года она натравила Управление по Борьбе с Экономическими Преступлениями (УБЭП) ГУВД г. Москвы на теософское издательство «Сфера», подготовившее эти дневники к печати?[76]

Нет-нет, я не упрекаю Людмилу Васильевну. На то определенные учения и обряды и становятся скрытыми и «эзотерическими», чтобы публично их не разглашать! Так что поведение Шапошниковой понятно. Я просто говорю: верить ей не стоит. Работа у нее такая: черное за белое выдавать, профанам об «эзотерике» сказочки рассказывать. Но все же в ее возрасте пора бы и о душе подумать...

Итак, перед нами факт: Рерихи не всем рассказывали о своих подлинных взглядах. Книги из цикла Агни Йоги («книги Учения») не поступали в открытую продажу в тех городах и местах, где было православное присутствие. Даже в английских изданиях книги «Агни Йоги» отличались от русских – «указанные Вами в параграфе 8 строки о Христе и Будде выпущены, чтобы не вызвать излишних нападок от православных церковников. Англосаксы в этом отношении много терпимее»{184}.

Естественно, что не обладавшие необходимой полнотой информации о жизни и взглядах Рерихов некоторые православные священники благожелательно относились к деятельности Николая Константиновича (точнее - к той ее части, которую Николай Константинович позволил им увидеть). Церковного человека вообще легче обмануть, чем светского – потому что он по сути своей расположен к тому, чтобы видеть в людях доброе и относиться к ним доверчиво. Сколько священников было убито потому, что они не могли не открыть ночью дверь своего дома стучащему и не могли не поехать ночью в глушь, куда их позвали якобы к больному… Сколько священников попали в крайне неприятное положение потому, что доверились просящим о поддержке и, не зная всей ситуации и всего замысла, оказались на недолжных “приемах” и “презентациях” - к вящей радости прессы, потом пишущей о братском единении духовенства и мафии…

Неестественно другое. Странно сегодняшних православных упрекать примером тех, кого Рериху удалось ввести в заблуждение. Если помнить о рериховской тактике «гримировки» - то слишком уж цинично зазвучит последний из тех аргументов, что рериховцы приводят обычно в защиту своей веры: мол, это только дьякон Кураев выступает против Рериховского учения, в то время как официальная Церковь к Рерихам относится очень даже хорошо. И тут кстати приводятся ссылки на Патриарха Алексия{185} или на иркутского архиеп. Вадима[77]…

Цинично это – ссылаться на обманутых вами людей для того, чтобы обманывать других.

У церковных иерархов до начала 90-х годов еще не было полноты информации о мировоззрении Рериха. Даже ближайшие рериховские ученики многого еще не знали[78]. Не все книги Агни Йоги еще вышли доступными тиражами. И распространялись они в узких кругах “посвященных”. Да и само рериховское движение было довольно малозаметным. Кроме того, они выходили без указания авторства Рерихов. Наиболее антихристианские книги Е. Рерих (“Основы буддизма” и “Криптограммы Востока”) были изданы под псевдонимами. Не были еще изданы письма Елены Рерих. Издававшиеся же выходили с купюрами. А открытые статьи Николая Рериха были просто возвышенно-туманны, просто про “культуру и духовность”.

Нет, не от Церкви шел импульс «вражды». Но теософские и иные оккультные книги достаточно откровенно говорили о том, что в их глазах православие есть нечто «мертвое» и «отжившее». Слишком долго Церковь не замечала этих нападок. Теперь этим нашим долгим молчанием нас же и попрекают: «Мол, это в вашей же традиции – подставлять нам вашу щеку! Не смейте и впредь защищаться!».

Но время молчания кончилось. Маски пора снимать.

Некогда Рерихи реализовали свой же призыв – «Создадим вокруг себя непроницаемую броню дружелюбия»{186}. Вот кусочек «брони»: «Н.К. никогда и нигде не говорит и не будет говорить против религий»{187}. А вот то, что скрывается за ней: “Религии запугали человечество судом и лишили дерзаний” (Знаки Агни Йоги, 245). “Всякая обособленная, ограниченная и упадочная религия есть опиум, злейший яд разъединения и разложения. То же можно сказать о невежественной науке”{188}. “История Религий истинно самая мрачная и кровавая страница в истории человечества!”{189}. Поистине, тактика Рерихов – «Стальная рука в бархатной перчатке»{190}.

Даже по вопросам менее значимым, чем вопрос о вероисповедании, Рерих позволяли себе лжесвидетельства.

В одном случае Е. Рерих уверяет, что «Никогда Великие Учителя не вмешиваются ни в какие финансовые операции»{191}. Другим же людям говорится противоположное: «Заблаговременные предупреждения давали возможность друзьям спасти свои капиталы»{192}. А в дневнике фиксируется – «В 1911 году в начале августа Н.К. должен был по делам съездить в Петроград. Накануне отъезда он мне сказал: «Мне очень хотелось бы знать, чю нам делать с таким количеством купленных бумаг? Постарайся увидеть во сне». Наутро на вопрос — видела ли я что-либо? - я сказала: «Не видела, но слышала голос, сказавший мне - все бумаги Продать». Н.К. уехал с твердым намерением продать все бумаги. Но по приезде в столицу, когда он сказал о своем намерении знакомым банкирам и друзьям, все определенно восстали протип такого решения и сказали ему: «Не продавать нужно, но покупать, все бумаги стремительно идут вверх». В результате таких настояний и советов Н.К. купил еше бумаг, а через несколько недель произошел инцидент, вызвавший Балканскую войну, и все ценности стремительно полетели»{193}. Духи во сне даже советовали Е. Рерих, на какие номера ставить в казино{194}.

То Рерих предупреждает – “Опасайтесь миссионерства. Учение не будет выставлять себя на базаре” (Община 1,10.15) и пишет “Мы никого не зазываем”{195}. То призывает развернуть пропагандистскую кампанию: “Пусть не боится говорить о наших книгах. Пусть привлекает новых друзей. Истинно, друзья придут лишь через Учение”{196}. «Наше Учение нуждается в распространении» (Иерархия, 100).

… В октябре 2001 г. в Уральском Государственном Университете (Екатеринбург) я подошел к лотку с рериховской литературой. Та встреча запомнилась мне тем, что: а) продавщица уверяла меня, что она лично знает Кураева и даже вела с ним дискусию – не к его пользе, конечно; б) даже не зная, кто я, она долго отказывалась продавать мне – человеку в рясе - книги (я положил глаз на редкий экземпляр “Чаши Востока” – как раз той книги, которую Рерихи небезосновательно запрещали выдавать православным; в) работая в киоске, расположенном в Университете, она категорически настаивала, что рериховцы не занимаются проповедью своего учения... Последнее есть черта “сектантского” мышления: раз авторитет сказал, что “вот этого” нет, то и увидеть “это” сектант себе не разрешает. Раз “Сам” сказал, что мы не миссионерствуем, то, значит, неутомимые рассказы рериховских активисток о своих кумирах миссионерством назвать нельзя…[79]

Эти примеры взаимоисключающих суждений Рерихов о своих собственных принципах (число коих можно умножать) означают, что мы имеем дело с эзотерической группой. В таких случаях перед религиоведом прежде всего встает задача выяснения – в какой мере полна или хотя бы адекватна та информация о себе и своей вере, что предоставляется религиозной группой в распоряжение посторонних лиц (каковым для религиозной группы, конечно, является и светский или государственный эксперт). Ведь “эзотерические” группы не только прячут свои “тайные доктрины”, но и настойчиво требуют, чтобы “внешние” судили о них только по публично-рекламным словам и акциям. Чтобы не растеряться в такой ситуации, религиовед должен принимать к рассмотрению не только ту информацию, которую эзотерическая группа публично распространяет о себе, но и искать то, что прячется за маскировкой.

Примером того, как не надо проводить религиоведческую экспертизу, является Заключение, сделанное ООО «Экономико-правовая консалтинговая компания «Доверие»» 4 августа 2000 г.

«Заключение» сделано компанией по заказу Международного Центра Рерихов. Предметом же заказанной экспертизы была деятельность самого МЦР. Таким образом, возникла замечательная ситуация, когда заказчик оплачивает работу ООО, каковое (ООО) и должно за эти деньги доказать, что заказчик правильно расходует свои деньги и его деятельность носит именно тот характер, который и декларирует заказчик. Как в таких случаях замечал честертоновский отец Браун, отвечая на недоуменное «Вы что, не верите нашему эксперту» – «Что вы! Охотно верю! Верю, что он эксперт и верю, что он ваш!».

МЦР интересовало, правомочно ли применение к его деятельности термина «новое религиозное движение». «Эксперт» при проведении экспертизы должен был руководствоваться только документами, предоставленными самим заказчиком и ничем иным. Последний же предоставил для исследования только одно свидетельство о своей деятельности: свой собственный устав. И хотя сам устав говорит, что МЦР объединяет людей, изучающих и полуляризирующих «наследие семьи Рерихов», эксперт не счел нужным поинтересоваться, в чем же именно состоит это наследие. Тексты рериховского учения не были представлены для экспертизы. Равно как и их письма, дневники и инструкции ближайшим ученикам (между прочим, переиздаваемые как раз МЦР). Вывод специалистов, которые по их собственному признанию, «исходили из достоверности и правдивости представленной Заказчиком информации и документации», оказался неотвратимым: «применение понятия «новое религиозное движение» к общественной организации МЦР не правомерно, так как ее целенаправленная деятельность связана исключительно с научно-культурным наследием Рерихов и Учением Живой Этики»{197}.

Гораздо больше религиоведческой трезвости проявил некогда римский папа Лев XIII, который в посвященной масонам энциклике Humanum genus (1884 г.) сказал: «Прикрываясь притворной личиной, масоны в большинстве своем стремятся таиться ото всех, не допуская в свидетели посторонних. Искусно находят они места для тайных сборищ, выдавая себя то за литераторов, то за философов, соединившихся в кружок на благо учености; речь их изысканна и учтива, и не устают они провозглашать и милосердие к неимущим беднякам, и желание действовать на благо народа. Но цели эти, даже будучи истинными, у них не единственные»{198}.

Свои маскировки были у обличаемых папой Львом масонов. Своя гримировка была у Рерихов: “Необходимо всегда иметь наготове данные щиты, ибо имеем на каждый случай. Запишите и вызывайте в памяти, как можно чаще, каждую защиту и что дает вам каждый щит. У вас их больше, нежели число учреждений, они покрывают всю вашу культурную деятельность. Упражняйтесь в этом вместе, ведь каждый сотрудник может проявить находчивость и осветить с новой неожиданной стороны крепость щита. Прекрасно и в высшей степени полезно заключать беседу подобными упражнениями. Можно даже персонифицировать вражеских вопрошателей и отвечающих защитников. Перечисляя щиты учреждений и обществ, не забудем щит экспедиции, щит Знамени Мира, щит международного имени и, наконец, щит жестокого и невежественного отношения к культурному строительству. Ведь нам часто трудно проследить и охватить все значение нашей просветительной деятельности, и в нужную минуту, именно, наиболее значительные данные и доводы не приходят на ум для защиты”{199}. «Закрывшись щитом науки, избегнете многих последствий невежеств», - советуют «махатмы», предлагая о планируемом ими «храме Единой Религии» «посторонним акционерам говорить, что это место – опытная станция»; «постройка храма начнется под знаком науки» {200}; «Кто поможет построить первый храм? Народ. Покройте наукой»{201}. «Нужно всегда показывать товар лицом»{202}.

Агни Йога прямо допускает полезность лжи: «На замечание Е. Рерих, что ей пришлось сказать неправду. – Ради добра»{203}; “Когда Мы говорим о необходимости честности, мы не имеем в виду негодных людей. Правда не есть отвлеченная условность, она есть осознание космических законов, основанное на непосредственном опыте. Поэтому наш счетовод может ошибиться в цифре, не становясь нечестным, но самый точный лицемер не получит силу воздействия” (Знаки Агни Йоги, 156).

Как применять на практике это разрешение жить по лжи, Елена Рерих показывает на таком примере:

Диспут, имевший место в одном из теософских кружков в Америке, обсуждал следующую ситуацию. “Один фабрикант и большой благотворитель шел по дороге. Впереди него, заплетаясь ногами, передвигался пьяный нищий, из-за поворота неожиданно вывернулся автомобиль и смял пьяницу. Вопрос — должен ли был фабрикант броситься спасать нищего и рисковать при этом жизнью или же он был прав, воздержавшись от возможности самоубийства. Учитель-американец утверждал, что фабрикант, несший на себе ответственность за существование множества рабочих, поступил правильно, сохранив свою жизнь. Но в обществе поднялась буря негодования и утверждалось, что человек не должен рассуждать, но обязан жертвовать собою ради ближнего. Но, конечно, подобные сознания еще не вышли из приготовительного класса и не могут понять, что каждая жертва должна быть осмысленна. Потому скажем, что человек должен везде, где может, помогать своему ближнему, но рисковать своею жизнью он может лишь в том случае, если он не несет большой ответственности. Было бы тяжкою утратою для всего человечества, если бы люди, несущие благо всему человечеству, безрассудно рисковали своею жизнью. Но если мы будем говорить массам, то мы должны сказать, что человек всегда и во всем должен спешить на помощь своему ближнему”{204}.

А чего стесняться, если «великой истиной» считается призыв «рассматривать людей, как пешек в большой игре»{205} и говорится, что «все действия оправданны, ибо цель велика. Дураки могут лечь, как ступени»{206}. «Я считаю правильным менять слуг – это называется явлением устранения свидетелей»{207}.

Так что теософы не жеманничают, когда говорят, что у них есть “тайны”. Самая большая их тайна — это то, что они все-таки — антихристиане (“теологическое христианство должно отмереть и никогда больше не воскреснет в своем прежнем виде”{208}). Но об этом узнает или слишком уж въедливый читатель их трактатов, или человек, уже всецело вовлеченный в деятельность теософского общества. Поначалу же оккультисты предпочитают выступать в роли чисто культурной организации, которая, вдобавок, с огромной симпатией относится к христианству, отличаясь от него разве что чуть-чуть большей терпимостью и открытостью.

Чтобы не касаться пока той религиозной тайны, что ценой откровенных лжесвидетельств защищают теософы, возьмем пример эзотерической маскировки политического кредо Рерихов.

В зависимости от политической моды они рекомендовали себя по-разному.

Например, в 1927 г. первое издание “Общины” содержит такой текст: “Мы — материалисты, имеем право требовать уважения и познавания материи” (Община, 123). Но в издании 1936 года, когда большевизанство на Западе стало уже менее модным, этот же текст стал звучать несколько иначе: “Мы — Носители Духа, имеем право требовать уважения и познавания материи”. И теперь прежнюю «розоватость» надо как-то перекрашивать: «Владыка, не сказать ли, что "Община" была дана для оккультных ячеек в России и, чтобы не подвести их под преследования властей, была принята особая форма, соответствующая царящему там режиму? - Да»{209}.

В зависимости от политической моды они рекомендовали себя по-разному.

Например, в 1927 г. первое издание “Общины” содержит такой текст: “Мы — материалисты, имеем право требовать уважения и познавания материи” (Община, 123). Но в издании 1936 года, когда большевизанство на Западе стало уже менее модным, этот же текст стал звучать несколько иначе: “Мы — Носители Духа, имеем право требовать уважения и познавания материи”. И теперь прежнюю «розоватость» надо как-то перекрашивать: «Владыка, не сказать ли, что "Община" была дана для оккультных ячеек в России и, чтобы не подвести их под преследования властей, была принята особая форма, соответствующая царящему там режиму? - Да»{210}.

В одном из своих писем Н. Рерих упоминает о людях, говорящих, “что я буддист, большевик и масон. В злобной клевете эти сатанисты даже не понимают, что произнесенные ими три определения взаимно исключают друг друга, буддист не будет большевиком и масоном, масон не будет большевиком и буддистом, и большевик не будет ни масоном, ни буддистом. И, конечно, вместе с нами посмеетесь, насколько все три определения не отвечают действительности”{211}.

Но как же совместить тезис о том, что буддизм и большевизм взаимно исключают друг друга, с лозунгом Елены Рерих – “Необходимо выдвинуть претворение буддизма в ленинизм”?{212} Как совместить этот тезис с тем уверением, которое присутствует в черновике рукописи “Общины” – “Знаем, как ценил Ленин истинный буддизм”{213}? Как совместить это с оценкой, которую сам Николай Рерих дал в своем дневнике, назвав “светлым и смелым и честным китайцем” некоего Е Чин-Бена за его слова о том, что, мол “Ленин может быть сравнен с Шакья-Муни и Христом”{214}?

Тут, правда, надо заметить, что Рерихи не поинтересовались мнением самих буддистов – хотят ли они быть ленинцами. Третье лицо буддистской иерархии Богдо-Гэгэн Ринпоче IX говорит, что “В детстве в сознании всплывали сцены прошлых жизней, очень волновали истории из жизни Богдо-Гэгэна Ринпоче VIII. Если я вёл себя плохо, взрослые говорили, что идут красные русские, и я сильно пугался. В годы гражданской войны Красная Армия причинила большой урон Монголии, были разрушены многие буддийские святыни, и в Монголии существовала версия, что восьмой Богдо-Гэгэн был убит красноармейцами, а по совпадению, у мальчика в душе бессознательно жил огромный страх перед красноармейцами"{215}. А ему самому после оккупации Тибета китайскими ленинцами (коммунистами–общинниками) пришлось бежать в Индию…

И если Рерихи чужды большевизму, то почему же в “Общине” своих адептов они именуют “коммунистами” (Община, 121)? И разве не был Рерих по меньшей мере союзником большевиков – если в декабре 1924 г. советскому консулу в Берлине он высказал свою собственную “симпатию к советскому строю и убеждение в том, что прогрессивные коммунистические идеи должны преобразовать на новых началах всю общественную жизнь человечества”{216}? И отчего же рериховский ученик полковник Кордашевский с таким восторгом пророчествует, что коммунизм должен придти на смену обветшавшему христианству?[80]

А если и в самом деле Рерихи не буддисты, то зачем же систематизацию своих воззрений они называют “Основы буддизма”? И почему же в письме к Далай-Ламе Николай Рерих сам именует себя буддистом – “Как буддист и как Глава Чрезвычайной Миссии от Западных Буддистов считаю своим долгом поставить Вас в известность… Я, как лицо, пользующееся мировой известностью и преданное Учению Благословенного,.. прошу Вас отнестись достойно к мировому моему положению”?[81]

Готовность к лжесвидетельству – один из признаков, позволяющих отличить секту от нормальной религиозной традиции (сам по себе достаточный, хотя и не необходимый). Признаком секты является именно обман: когда на входе человек уверяется в одном, а в итоге ему преподносят нечто совсем другое. Например, если его приглашают на “христианский семинар” или на “лекцию по изучению Евангелия”, а через годы ему будет предложено по сути забыть о всяком христианстве, уйти из Церкви и следовать путем очередной йоги (“раджа”, “бхакти”, “агни”...).

В секте есть система посвящений, при которой человеку, впервые соприкоснувшемуся с данной общиной, внушается нечто весьма отличное от того, что будет ему открыто после того, как он всецело погрузится в ее жизнь. При знакомстве человеку говорится одно (“да что Вы, мы те же православные!”), а позднее ему раскрывается нечто совершенно иное. Есть набор рекламных цитат и деклараций (мы «терпимы» и «открыты» к диалогу), а есть такие вероучительные суждения этой же организации, от знакомства с которыми она до поры до времени предпочитает уберегать широкую публику. И лишь когда неофит наконец перестанет цепляться за христианские предрассудки, ему и откроется подлинная суть «тайной доктрины».

Это обычный принцип рекламы оккультной чернухи, которая пытается притвориться радугой: дескать, я все вмещаю, я всего глубже, во мне есть место для всех красок...

Здесь нельзя не согласиться с суждением К. Кудрявцева, человека, бывшего одним из основателей Российского теософского Общества, вскоре порвавшего с этим движением: “В аптеке все медикаменты должны находиться каждый на своем месте и под своим наименованием. Иначе, думая, что принимаешь бром (братство религий), можешь принять яд (антихристианство)”{217}.

Признаюсь, что и в православной традиции есть допущения о полезности и необходимости лжи. “Если предлежат душе две вещи вредные и никак нельзя избежать одной из них: что надобно делать? - Из двух вредных вещей должно избрать менее вредную. В Отеческих сказаниях написано: некто пришел просить у другого динария, и тот не дал ему, сказав: "мне нечего тебе дать". Когда же спросили его, отчего не дал ему, отвечал: если бы я дал ему, это причинило бы ему душевный вред, а потому я и предпочел лучше нарушить одну заповедь, нежели допустить пагубное для души”{218}. “Вопросил однажды авва Агафон авву Алония такими словами: Научи, как охранять мне уста мои. И говорит ему авва Алоний: Если лгать не будешь, много грехов примешь на душу. Тот спрашивает - Как это? И говорит ему старец: Вот два человека дрались на глазах у тебя, и вышло убийство, и убивший бежал в келейку твою и укрылся в ней, а начальник ищет его и вопрошает тебя так: "Не на глазах ли у тебя совершилось убийство?". Если не солжешь, предашь человека на смерть; а лучше отпустить его пред лицем Бога твоего, не ввергая в узилище. Бог сам все рассудит”{219}. “Обманщиком справедливо должен называться тот, кто пользуется этим средством злонамеренно, а не тот, кто поступает так со здравым смыслом. Часто нужно бывает употребить хитрость, чтобы достигнуть этим искусством величайшей пользы, а стремящийся по прямому пути нередко наносит великий вред тому, от кого не скрыл своего намерения”{220}.

Но есть абсолютное табу и в православии: нельзя врать, когда речь идет о твоем вероисповедании. Христианская традиция почитания святых, берущая свое начало в культе мучеников, считает недопустимым называть себя не-христианином. Даже если христианин услышал свое имя при зачитывании списков иноверцев, язычников, и просто промолчал, не опротестовал эту ошибку – Церковью третьего века он уже считался отступником.

Рерихи же лжесвидетельствуют именно в вопросе о своем вероисповедании. И уже хотя бы по этому они находятся вне православной традиции.

Православная традиция знает, что надо по разному проповедовать Евангелие разным людям: “для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона - как чуждый закона, для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых” (1 Кор. 9,20-22). Она знает, что одним надо давать облегченное понимание духовной жизни (“молочко”), другим – более глубокое (“твердая пища”): “Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах” (1 Кор. 3,2).

Но и при христианский миссионер не имеет права приписывать христианству то, чего в нем нет, не может утверждать то, что Евангелие на самом деле отрицает, а также не может отрицать то, что на самом деле в христианстве есть. Нельзя ради миссионерского приспособления к предубеждениям греческих философов-спиритуалистов сказать, что, мол, христианство не проповедует воскресения мертвых. И нельзя ради приспособления к индусам сказать, что христианство, мол, вполне согласно с идеями кармы и переселения душ.

То есть - христианин не может действовать подобно теософам и … Будде. “В отношении Будды к нирване проявляется та же самая стратегия, которая уже прослеживается в его отношении к проблеме атмана – приспособление к уровню аудитории. Нирвана должна отличаться от всего того, что известно человеку, т. е. быть разительным контрастом его привычной жизни. Но вместе с тем она должна быть и привлекательной целью (едва ли большинство последователей Будды могло бы вдохновиться идеалом “ничто”). Поэтому для них Будда связывает ее с блаженством, а для более “продвинутых” йогов говорит о прекращении сознания”{221}.

В христианстве подобное поведение невозможно. Можно менять акценты и способы аргументации, но нельзя в одной аудитории говорить нечто противоположное тому, что сказано соседнему собранию – особенно, если речь идет не о политике, а о содержании христианского вероучения.

Христианин не может назвать себя буддистом[82]. Иногда мне жаль, что я не могу использовать этот миссионерский прием. Он был бы сегодня очень успешен. Я знаю, какое волшебное слово я должен произнести в школьном классе или в университетской аудитории, если я хочу, чтобы близлежащие женские монастыри получили пополнение. Стоит мне произнести лишь одно слово. Мне надо только сказать, что я к ним пришел из монастыря по имени – Шаолинь. Мол, я к вам послан ради того, чтобы посвятить вас в великую эзотерическую тайну удара левой пяткой по правому уху. И все. Все мальчишки встают и уходят за мной. А девочки остаются «соломенными вдовами». И дорога им лишь одна – в монастырь…

И все же я не могу так говорить. Я не могу назвать себя ни буддистом, ни жрецом культа Вуду (тоже о-ч-ч-чень популярное верование у молодых потребителей голливудской продукции). После некоторых газетных статей бывает стыдно ходить по улице в православной рясе. Но сменить ее на что-то более незаметное я не могу.

Но теософы могут называть себя чужими именами и даже отрекаться от своего собственного (“мы не оккультисты!”).

Эта, мягко говоря, необязательность честности в свидетельстве о себе самих давно уже подмечена у теософов. Например, Владимир Соловьев в рецензии на книгу Е. Блаватской “Ключ к теософии” замечает: “С первых слов на вопрос: есть ли “теософия” религия, автор отвечает решительным отрицанием. Впрочем, на стр. 4 и след. о “теософии” говорится как о некоей единой, начальной и сокровенной религии, на стр. 13 прямо заявляется: “Theosophy, as already said, is the Wisdom-Religion”. Таким образом, это и есть, и не есть религия. Кажущееся противоречие разрешается на стр. 58, где автор объясняет, что “теософия” не есть религия потому, что она, как абсолютная истина, есть сущность всех религий”{222}. Итак, по мнению теософов их доктрина не есть религия всего лишь потому, что она гораздо более религия, чем все остальные религиозные традиции.

Эта тактика “гримировки” была избрана теософами уже в самом начале их деятельности в Европе. “Когда в 1884 г. Блаватская, Олкотт и Могини поехали или посланы были в Европу, — вспоминает о годах своей дружбы с Блаватской Вс. С. Соловьев, — они явились с хитростью, объявили свое общество чисто ученым, занимающимся лишь разработкой “восточных знаний” и не только не касающимся, но и глубоко уважающим верования своих членов, к каким бы религиям они ни принадлежали. Они печатно, в своем уставе объявили это. Но теософическое общество возмутительно обмануло тех людей, которые записались его членами, доверившись уставу. Мало-помалу выяснилось, что это вовсе не всемирное ученое братство, принадлежать к которому, с чистой совестью, могут последователи различных религий, а прямо группа людей, начавшая провозглашать, в своем органе “Теософист” и других своих изданиях, смешанную религиозную доктрину. Наконец, и эта доктрина, в последние годы жизни Блаватской, уступила место прямой и открытой пропаганде самого правоверного эзотерического буддизма с провозглашением “наш Господь Будда”[83] и с постоянными нападками на христианство”{223}.

Чуть позднее тот же самый обман в деятельности Теософского общества в России обнаружил К. Д. Кудрявцев. Поверив, что теософское движение является научно-философским и христианским, он начал сотрудничать с ним и даже стал секретарем Петроградского Теософического Общества. Наблюдение изнутри за образом деятельности Общества привело его к выводу, что, вопреки своим рекламным заверениям, на деле оно оказалось “замаскированным религиозным антихристовым движением, принадлежать к которому с чистой совестью можно лишь по неведению или заблуждению{224}.

И здесь не уйти от вопроса: почему в сердце Теософского Общества процветает буддизм, и зачем нужен этот переход из христианства в буддизм, если по заверению самих теософов все религии равны и во всех них раскрывается одна и та же истина?

И еще один вопрос нельзя не задать теософам, яро отрицающим свою религиозность: если “проповедовать Христа” или “проповедовать Аллаха” считается религиозной деятельностью, то на каком основании “проповедовать Брахму” оказывается всего лишь “культурной работой”? И если деятельность апостолов по созданию христианской Церкви является религиозной деятельностью, то отчего же труды Рерихов по созиданию их церкви («Явленное вами сложит камень драгий учения Единой Церкви» - говорили духи Рерихам{225}) надо считать деятельностью светской?

Вопрос о «проповеди Брахмы» я задал еще в «Сатанизме для интеллигенции», то есть – в 1997 году. И до сих пор никто из рериховцев его не заметил… Кстати, стоит заметить, что Будда как раз и начал свою проповедь с отрицания Брахмы{226}. Весь классический буддизм сформировался в противостоянии ведическому теизму: “Идея единобожия была настолько прочно укоренившейся в известных, по крайней мере, мыслящих кругах Индии, что такие антитеисты, как буддийские учители, считали необходимой боевую полемику с монотеизмом”{227}. Но Блаватская весьма развязна в использовании историко-религиозного материала. И ей, конечно, ничего не стоит присягнуть на верность “нашему Господу Будде”, и одновременно проповедовать то (Брахму), против чего Будда не уставал бороться.

Итак, теперь понятно, в чем сложность анализа теософии. Цитаты – даже воспроизведенные с фотографической точностью - могут врать. Ибо не все, что писали теософы, они писали для открытия своих мыслей; многое они писали и говорили ради их сокрытия. Как различить – где “маскировка” и “внешние щиты”, а где “тайная доктрина”? Надо анализировать внутреннюю логику теософской системы. Надо помнить ее истоки. В случае обнаружения противоречий между теософскими текстами, надо обращаться к “Тайной доктрине” Блаватской, – ибо “Учение Наше заключает “Тайную Доктрину”” (Мир огненный. 1,79) - а противоречащие ей утверждения рериховских статей считать не более чем маскировочным прикрытием…

И, вступая в дискуссию с теософами-рериховцами, надо быть готовым к самым головокружительным трюкам: подмене значения слов и откровенным лжесвидетельствам, к мгновенным переменам позиций рериховцев на ровно противоположные. И, конечно, надо быть готовым к тому, что рериховцы сделают вид, что они напрочь не слышат аргументы своих оппонентов…

Это – не диспут с учеными или философами. Тот, кто начинает разговор с теософом или рерихианцем, должен знать, что перед ним – пропагандист и вербовщик. В зависимости от сиюминутной пропагандистской потребности он может установить самые разные “маскировки” – даже взаимоисключающие. Поэтому теософские тексты невозможно рассматривать как нечто целостное. Одно и то же слово может иметь совершенно разные значения на разных страницах даже одной и той же книги. Один и тот же тезис может отрицаться в одном месте и утверждаться в другом.

Кроме того, излюбленный миссионерский прием теософов – это reservatio mentalis: употребляется слово или символ, о котором говорящему заведомо известно, что слушатель воспримет его не в том же значении, в каком его употребляет сам говорящий.

Теософ знает, что он сам в некое слово вкладывает один смысл. Знает он и о том, что его собеседник это слово понимает совсем иначе. Но теософ сознательно не разъясняет, как употребленные им слова осмысляются в теософии. Говорим «Сергий» - подразумеваем «Кришна»{228} или «Махатма Мориа»{229}. Говорим «Христос» - подразумеваем «девятый Дхьяни-будда»{230}. Говорим «Ориген» - подразумеваем опять же «махатму Мориа»[84]. Говорим «Космос» - подразумеваем «духи» или даже «Бог Махатм»[85]. Говорим «Магнит» - подразумеваем предмет влечений оккультистов, то есть опять же их «богов»[86]. Говорим «Культура» – подразумеваем «почитание творческого огня, который есть жизнь"[87]. А потому рериховский призыв «защитим Культуру» на деле означает защиту «огня» («вибраций»), исходящих от космических духов[88].

Поэтому рериховцы считают критику Рериха отрицанием культуры как таковой. Этот отождествление частного и целого смешно в своей напыщенности и очевидной глупости. Вот Ницше (упоминаю имя философа, симпатичного Рерихам) – несомненно интересная часть мировой философской и литературной культуры. Но если человек не согласен с Ницше и полемизирует с ним – это же не значит, что он враг культуры, философии и т.д. Вот так же и полемика христианский философии с теософами – это внутрикультурная полемика (точнее – полемика двух школ религиозной философии), а не война христианства против культуры как таковой. Между Рерихами и культурой нет знака тождества. Можно быть культурным человеком и при этом не принимать философию Рерихов и не быть в восторге от картин Николая Константиновича.

Но рериховцы искренне не видят этих своих передержек, потому что смысл не ими созданных слов они давно и удобно подогнали под параметры своей идеологии. Если культура – это вибрация в космическом огне, то и в самом деле, кому же как не Рериху быть вождем и символом такой культуры. Но если вы говорите на своем эзотерическом языке – то хотя бы не возмущайтесь тем, что у других людей возникает непонимание и несогласие с вами.

Руководясь принципом reservatio mentalis, рериховцы не возражают, когда их размышления о “Матери мира” воспринимаются “профанами” как размышления о Богородице, о Деве Марии. В их журнале некий восторженный профан пишет: «София - олицетворение Женского Начала, Матери Мира, Богородицы. Царица Небесная Утешительница, Она дает жизнь свет и счастье. Она вдохновляла и вела этот народ через все этапы его героической истории. Она осеняла его святых, вождей и гениев. Она открыла глаза народу на красоту, которая пронизывает все сущее и в которой Она сама является им»{231}.

А что на самом деле думали Рерихи о «Матери Мира»? Да то, что она никакого отношения к евангельской Марии, к Божией Матери, воспеваемой православными гимнами, не имеет: «Матерь Мира закончила свои земные воплощения еще во времена Атлантиды»{232}. «Матерь Мира нельзя понимать как земную Мать Христа»{233}. Это Парабрахман, непроявленный Абсолют: «Пространство называется Матерью до его кармической деятельности»{234}; «Оно вне измерения во всех смыслах»{235}. Ясно, что бездеятельное и непроявленное начало никого не может «вести». Сама с покрывалом на глазах (именно так она предстает на полотнах Николая Константиновича), она никому не может «открывать глаза»

Остается лишь поразиться духовному чутью русских церковных иерархов предреволюционных лет: еще не зная рериховского учения, Синод отказался дать благословение на освящение храма в Талашкино, в котором была фреска Рериха «Матерь Мира». Церковь почувствовала, что это – не о ее вере. Не Та, Которой молится она, изображена Рерихом. Символом рериховской «Матери Мира» по позднейшему признанию его супруги является индусская богиня Кали{236}. Богиня смерти, кстати говоря…[89]

Внутренная мозаичность и даже противоречивость теософских текстов имеет много причин.

Первая – необходимость постоянного притворства (с буддистами – надо выдавать себя за буддистов, с христианами – за христиан). В одной и той же книге может быть написано, что “Учение Будды изгоняло отрицание”{237}. И тут же будет дан перечень того, что именно Будда яростно отрицал: “Будда отрицал существование личного Бога. Будда отрицал существование вечной и неизменной души”{238}. Здесь же говорится, что “так велика была его терпимость, что он никогда не говорил против обрядов или верований”{239}. И совсем невдалеке – “С самого начала он порицал все ритуалы и другие внешние действия… Все ваши правила, - говорил Будда изуверам, - низки и смешны”[90].

Между прочим, согласно Рерихам, не только в Будде не было отрицания[91]. Еще его не было… в Ленине: “В великом Владимире поразительно отсутствует отрицание”[92].

Вторую причину мы увидим позже – она состоит в медиумичности самих создателей теософии. Если обычная научная и философская книга появляется как результат систематических и последовательных размышлений автора, то теософские трактаты пишутся как “диктант” духов, чьи уверения проверке не подлежат – “Сам сказал!”. Человек–медиум не властен над “сообщаемым” ему материалом, не вполне властен в его обработке и построении[93]. Поэтому противоречия тут неизбежны.

Третья - философская и научная бесталанность теософских писательниц.

Нельзя сказать, что в теософских книгах вообще нет логики (за исключением книг из цикла Агни Йоги, где логическое выведение одних тезисов из других отсутствует напрочь). Но она – кусковая. Некоторые обрывки логических цепей можно проследить. Но попытка систематизации всей теософской классики немедленно заставит делить эти тексты по их назначению: что было сказано всерьез, а что для пропаганды; что логично с точки зрения одной из перевариваемых теософией религиозных систем, но не логично с точки зрения остальных.

Страничка, логичная с точки зрения пантеизма, может противоречить с другой страничкой, которая логична с точки зрения буддизма. Внутри себя каждая из страниц логична - но между собой они будут несовместимы[94].

Поэтому позволим себе до поры до времени не обращать внимания на те многочисленные теософские декларации, в которых теософы отрицают религиозность своего мировоззрения. Посмотрим – не существуют ли в теософской традиции какие-то иные свидетельства, на основании которых исследователь может самостоятельно определить отношение теософии к миру религий.

Так что не все те, кто называют себя учеными, действительно логичны. Не все те, кто трубит о своей “терпимости”, действительно таковы, когда речь заходит о Церкви. Не все те, “кто обеспокоен торжественностью утверждений”{240}, считают необходимым быть честными.

“Открытое общество”, в которое нас «перестроили» – это очень сложный организм. И в нем есть свои раковые клетки. Лев Гумилев называл их “антисистемы”. Один из критериев антисистемы – это внутреннее разрешение на ложь. Если внутренние инструкции некой структуры разрешают и даже предписывают на публику говорить одно, а внутри исповедовать совершенно иное – от этой организации лучше держаться подальше.

Тем более, если эта организация прямо заявляет в своем журнале: “Живая Этика может и должна стать новой идеологией России”{241}, а экс-премьер и кандидат в президенты присягает: «Я думаю, что всем нам, кто любит Рерихов, кто понимает их значение в мировой культуре, необходимо сделать всё, чтобы и следующие поколения относились к Рерихам так же, как относимся к ним мы» (Примаков Е. М)[95].

.

Гл. 4. ЧТО ТАКОЕ РЕЛИГИЯ?

Все наше дело в этом мире - мешать расползанию, ставить границы; очерчивать неназванные действия, проводить ту линию, которой нет в природе и которой обводят на рисунке человеческое лицо. Повторю: богоравный человеческий разум призван оберегать нас от того расползания, которое смешивает все воедино. Быть может, именно так надо понимать текст об Адаме, нарекающем имена

Г. К. Честертон{242}

Является ли рериховское движение религиозным? Таков первый предмет для дискуссии: действительно ли теософия есть чисто светское, чисто культурно-познавательное движение?

“Рерихи всегда подчеркивали, что их духовное учение имеет отношение к философии и культуре, то есть к проявлениям светской духовности. Но никак не к религии”{243}. Верно - Рерихи это всегда подчеркивали. Но говорили ли они при этом правду? Или маскировались?

Агни Йога выдает себя за чисто светскую идеологию, которая при этом ухитрилась вобрать в себя все лучшее, что только есть во всех религиях мира — но все равно осталась светской. Христиане считают иначе. Обсуждение этого вопроса позволит проиллюстрировать приведенный выше тезис о том, что мэтры теософии, как и вообще масоны, способны спокойно лгать. Каковы же аргументы сторон?

Когда однажды вице-президент Международного центра Рерихов Л. Шапошникова захотела обвинить меня в невежестве, она написала: “Вся статья (речь идет о моей статье в “Новом мире” — А. К.) исходит из того, что уникальное философское учение “Живой Этики” есть новая религия. Я не берусь объяснять диакону, что такое религия и чем она отличается от философии. Полагаю, ему, бывшему аспиранту Института философии, это известно”{244}...

Действительно известно. И как бывшему студенту кафедры научного атеизма МГУ, и как бывшему аспиранту Института философии, и как нынешнему преподавателю кафедры философии религии и религиоведения МГУ[96]. Мне известно, что изучение религиозной философии само по себе может не быть религией. Смею предположить, что мне известно и то, что такое религия.

Чтобы вести разговор на эту тему корректно, надо прежде всего договориться о терминах. Общепринятое определение религии гласит, что религия выявляется сочетанием трех характеристик — наличием религиозного учения; наличием религиозной практики (культа) и наличием религиозной организации. Это определение вошло в текст Закона о свободе совести и о религиозных организациях (ст. 6,1): «Религиозным объединением в Российской Федерации признается добровольное объединение граждан Российской Федерации, иных лиц, постоянно и на законных основаниях проживающих на территории Российской Федерации, образованное в целях совместного исповедания и распространения веры и обладающее соответствующими этой цели признаками: вероисповедание; совершение богослужений, других религиозных обрядов и церемоний; обучение религии и религиозное воспитание своих последователей».

На мой взгляд, это неэффективное определение, совершающее логическую ошибку idem per idem "то же самое через то же самое". Это круг в определении. Надо определить, что такое религиозная организация, а нам говорят: это та организация, в которой есть религиозность ("религиозные обряды, религиозное обучение"). Но какое обучение является "религиозным"? Какие действия являются "религиозными обрядами"? По закону выходит, что религиозными являются действия, совершенные религиозной организацией. А если некая группа не зарегистрировалась в качестве религиозной и не употребляет термина "религия" применительно к себе - то ее деятельность будет рассматриваться как светская, как культурная даже в тех случаях, когда она является прямо магической.

Получается, что Закон дает неработающее определение. Стоит только какой-либо группе сказать "а у нас не вероучение, у нас духовное знание", как ее уже нельзя будет определять в качестве религиозной. Тем самым исключительное право определять, являются ли религиозными то или иное учение и практика, Закон предоставляет самим адептам этих учений. За государственными инстанциями и за судом Закон такого права не признает - ибо дает бессодержательное и неработающее определение религии.

Более содержательно определение проф. Гараджи: «Религия — это совокупность взглядов на мир, которые чаще всего основываются на вере в бога, этот мир и самого человека сотворившего и давшего ему в “откровении” знание; религиозные верования составляют мировоззренческий, интеллектуальный компонент религии. Это, затем, совокупность действий, составляющих культ, в которых религиозный человек выражает свое отношение к богу и вступает с ним в связь в молитве, жертвоприношении и т. д. Это также совокупность норм, правил поведения, которым должен следовать человек как требованиям, предъявляемым ему богом. И, наконец, это объединения религиозных людей в те или иные организации, такие как церковь или секта, монашеский орден. Признаки, фиксирующие лежащие на поверхности проявления религиозной жизни, образуют то, что называется феноменом религии”{245}.

Но и оно не лишено существенного изъяна. Логическая ошибка, присутствующая здесь, состоит в том, что часть берется вместо целого (pars pro toto). Пробуя дать определение религии как таковой, проф. Гараджа дает определение, покрывающее собою лишь один из видов религии. Далеко не все религии говорят о Боге, сотворившем мир. Не все религии считают Творца источником гнозиса (знания). Не все религии видят в Боге деятельное и творческое начало. В этом определении речь идет только о «пророческих» (профетических) религиях, исповедующих связь с Единым Личным Богом. Да, таковы христианство и ислам. Но это определение оставляет без внимания мистические культы, не знающие ни исторического уникального “откровения”, ни акта творения.

Аналогичную проблему обходит стороной и определение религии, предложенное Владимиром Соловьевым: «Религия, вообще говоря и отвлеченно, есть связь человека и мира с безусловным началом и средоточием всего существующего»{246}. Политеистические культы не претендуют в каждом своем обряде и в каждой своей молитве на «связь с безусловным началом». Огромное количество архаичных религий, напротив, достаточно сознательно выводит из сферы своего интереса «безусловное начало». Индонезийское племя батаков помнит "о райских временах, когда Небо было ближе к Земле и между богами и людьми существовало постоянное сообщение. Верховный бог - Mula djadi na bolon ("Тот, чье начало в нем самом"), творец Вселенной и других богов, обитает на последнем небе и, повидимому, подобно всем верховным богам "первобытных" людей, стал deus otiosus ("праздным богом"); ему не приносят жертву»{247}. «Во многих краях Африки наблюдается странная ситуация: в бога верят, но считают его столь великим и удаленным, что не окружают постоянным почитанием. Менде Сьерра Леоне думают, что после совторения мира он удалился на небеса и сегодня имеет лишь малое отношение к мирским делам. Так же считают многие нигерийские народы»{248}. В греческой мифологии первоначальный бог – Уран – оказался оттеснен своими потомками (Кронмо, а затем Зевсом). Аналогичен сюжет шумерской мифологии (Тиамат – мать всех богов - убивается своим внуком Мардуком). Вне истории и культа оказываются изначальные божества у хеттов и в Угарите… Даже на Руси эта инерция языческого благочестия сохранялась: первые три столетия после принятия христианства не строили храмы в честь Бога и только преп. Сергий Радонежский воздвиг храм Самой Троице.

Полнее то определение религии, которое дает французская экциклопедия Лярусс: «Религия - поклонение, оказываемое Божественному»{249}. Но и это определение слишком узко: оно не позволяет считать религией поклонение, оказываемое тем персонажам мифов, которые в них выступают в качестве антагонистов Бога или богов.

Весьма распространенны попытки определить религию через «веру в сверхъестественное»[97]. «Основным определяющим признаком религиозный характер тех или иных представлений, является их связь с верой в сверхъестественое – нечто стоящее вне законов материального мира, неповинующееся и противоречащее им»{250}. Из такого рода формул понятно лишь одно: религия – это то, что «не мое» с точки зрения автора этой формулы. Далеко не каждый религиозный человек сможет признать себя в ней. Для большинства «языческих» религий боги вполне материальны[98], а для современных оккультистов – «тонкоматериальны».

Джайны и буддисты признают существование демонов и богов, но при этом полагают, что бытие этих существ включено в «естественный» порядок вещей, ибо подчинено законам кармы, а, значит, несвободно и включено в космический круговорот.

«Вера в сверхъестественное» - крайне предвзятое определение религии, даваемое на самими религиозными людьми, а их светскими критиками, которым кажется, будто их кругозор и есть нечто «естественное», а то, что выходит за рамки их обихода, есть нечто «сверхъестественное». Этот термин, не присущ, пожалуй, языку ни одной из религиозных традиций. На языке православного богословия, например, слово «сверхъестественный» более всего уместно для указания на личностное бытие: личность, возвышающаяся над «природой» и владеющая ею (речь идет об ипостасях Троицы, владеющих Божественным естеством, о Богочеловеческой ипостаси Христа, владеющей двумя естествами (Божеским и человеческим) и о человеческих личностях, владеющих человеческой природой).

А для внешней, религиоведческой оценки термин «сверхестественное» малопригоден по причине своей безнадежной субъективности и вкусовщины: граница между «естественным» и «сверхестественным» проходит по разному для разных людей и культур. Шаман, совершивший чудесное исцеление своим камланием, вряд ли склонен считать, что но совершил нечто «сверхъестественное»: в его мире взаимодействие с духами есть нечто привычное, традиционное, нормальное. Напротив, человек архаического общества, оказавшись в цивилизованном городе, может счесть чем-то аномальным «чудеса» современной техники.

В общем, до той поры, пока религиовед, философ или богослов не смог дать ясного определения «естественному» - до той поры ему стоит воздержаться от упоминания «сверхъестественного».

Хорошо определение религии, предложенное востоковедом Е. Торчиновым: «под религией мы будем понимать комплекс представлений, верований, доктрин, элементов культа, ритуала и иных форм практики, базирующийся на трансперсональном переживании того или иного типа и предполагающий установку на воспроизведение этого базового переживания»{251}. Но у этого определения есть два недостатка: во-первых, оно требует дополнительного определения, что считать «трансперсональными переживаниями» (и, кстати, все ли их считать религиозными). Во-вторых, не всякое религиозное действие направлено на получение психологически ощутимого переживания. Человек, заказывающий молебен о ниспослании дождя, совсем не собирается в ходе этого молебна обрести опыт «трансперсонального переживания», и тем не менее его действие носит несомненно религиозный характер.

Мне же ближе всего то определение религии, которое дает выдающийся русский философ С. Н. Трубецкой в словаре Брокгауза и Ефрона: “Религия может быть определена как организованное поклонение высшим силам... Религия не только представляет собою веру в существование высших сил, но устанавливает особые отношения к этим силам: она есть, следовательно, известная деятельность воли, направленная к этим силам”{252}.

Это определение отвечает основному методологическому требованию: дефиниция должна быть пригодной не только для определения вещи в целом, но также ни для чего другого кроме того, что определяется[99]. Определение, предложенное С. Трубецким, достаточно узко, чтобы не относить к миру религий предметы светской веры, и в то же время оно достаточно широко, чтобы не сводить религию только к христианской ее форме.

Оспорить тут можно разве что наличие признака «организованное». Спонтанная религиозность все же тоже есть религиозность. Возможны религиозные практики и теории, не предписывающие своим участникам именно в организованном порядке двигаться к своим высшим мистическим целям. Мистический анархизм хоть и не организован, но все же не может считаться светским феноменом.

Кроме того – есть «индивидуальные религии, которые индивид устанавливает для самого себя и которым он служит только для себя. Каждый оджибве имеет своего личного маниту, которого он сам себе выбирает и по отношению к которому он выполняет особые религиозные обязанности; у меланезийца с острова Банкс есть свой таманю, у римлянина – свой гений, у христианина – свой святой покровитель и свой ангел-хранитель и т.д. Все эти культы по определению выглядят совершенно независимыми от понятия группы. И эти индивидуальные религии не только очень часто встречаются в истории: некоторые задаются теперь вопросом, не призваны ли они стать ведущей формой религиозной жизни и не наступит ли день, когда не будет больше другого культа, кроме того, который каждый свободно выберет себе в глубине души»{253}.

Будь то коллективно организованная или личная религия - как вид человеческой деятельности от остальных ее видов отличается по своим целям. Религиозная деятельность есть та, при осуществлении которой преследуются именно религиозные цели. Как религиозные эти цели могут быть охарактеризованы только в том случае, если никакие другие виды человеческой деятельности не ставят своей целью их достижение. Таких целей существует две: 1) контакт с надчеловеческим духовным миром («высшими силами»)[100]; 2) преодоление смерти, понимаемое как следствие состоявшегося «контакта».

Признаюсь, что при таком определении религии возникает одна трудность: под него не подходит чисто магическая деятельность, если маг исходит из предположения, что он обращается к духовным силам, низшим, чем он («стихиалям», «элементалям» и т.п.).

Со фремен Фрэзера религия и магия различаются по образу отношения человека к объекту его веры. «Под религией я понимаю умилостивление и умиротворение сил, стоящих выше человека. Религия состоит из веры в существование высших сил и из стремления умилостивить их и угодить им… Магия часто имеет дело с духами, то есть с личными агентами, что роднит ее с религией. Но магия обращается с ними точно так же, как она обращается с неодушевленными силами, то есть, вместо того чтобы, подобно религии, умилостивлять и умиротворять их, она их принуждает и заставляет Магия исходит из предположения, что все личные существа, будь они людьми или богами, в конечном итоге подчинены безличным силам, которые контролируют все. но из которых тем не менее может извлечь выгоду тот, кто знает, как ими манипулировать с помощью обрядов и колдовских чар»[101].

Тем не менее это возможное исключение не настолько смущает меня, чтобы понудить меня к отказу от предложенной дефиниции, ибо оно является чисто гипотетическим. В реальной истории религии магическое мировоззрение никогда не поставляет человека на вершине иерархии духов, но отводит ему срединное положение. Так что и в магических мирах есть духи, низшие человека, а есть - высшие его. Низшими он как маг повелевает, высших как «человек благочестивый» молит и слушается. Исключение - разве что магический мир Дж. Роулинг в ее сказках о Гарри Поттере. Не-исключение – миры Блаватской и Рерихов.

Религиозные представления о Высшем могут весьма разниться: проповедь может идти о Личном Боге и о безликом Абсолюте, о Дао и о мире духов, о мире предков или о "Космической Иерархии". Но там, где ставится задача контакта с этим нечеловеческим и выше-человеческим духовным миром, там также есть религия[102].

Смерть и способы ее преодоления также могут быть совершенно различными в разных религиях. Поиск Нирваны или Царства Божия, лучшей реинкарнации или растворения в Брахмане, воскрешение на полях Иалу или странствия в Аиде, переселение на «райские планеты» или обретение вечной жизни на Земле - это разные представления о посмертной судьбе человека. Но там, где предлагаются некие средства, с помощью которых в ходе земной человеческой жизни можно оказать влияние на свою посмертную участь - там есть религия. По слову русского богослова М. Тареева, «Религия - творческая деятельность духа, имеющая целью его самосохранение в мировом круговороте»{254} (парадокс состоит в том, что в ряде религиозных концепций – прежде всего пантеистического толка – «сохранить» предлагается лишь божественное зернышко, плененное телесно-психической дробностью и тяжестью и, соответственно, так поставленная задача «сохранения» будет означать стремление к стиранию всякого индивидуирующего начала).

Со времен Боэция религию понимают как «обратную связь» (re-legare). Религия - стремление мира, экспульсированного вне божества (иллюзорно или нет; в первом случае перед нами пантеистический вариант, во втором — персоналистический вариант религиозного сознания; в пределе - дуалистический), возвратиться к источнику своего существования.

Э. Сэпир видит сущность религии "в навязчивом сознании собственной крайней беспомощности в непостижимом мире и совершенно иррациональном убеждении в том, что можно обрести мистическую безопасность, если как-то отождествить себя с тем, что навсегда останется непознаваемым"{255}.

Процитируем в качестве примера месопотамское заклинание, в котором человек стремился пропитать каждую часть своего тела неуязвимостью при помощи отождествления себя с богами и священными символами: "Энлиль моя голова, лик мой - полдень! Шея моя - ожерелье богини Нинлиль! Две руки мои - месяца западный серп! Пальцы мои - тамариск, кости небесных богов! Не допустят они колдовства в мое тело! Боги Лугальэддина и Латарак - мои грудь и колени Мухра - мои неустанно бегущие ноги"{256}. В другом заклинании человек стремился слиться в одно целое с Землей и Небом: "Я - Небеса, не коснешься меня! Я - Земля, не околдуешь меня!". Человек пытается отвести чары от своего тела; внимание его сосредоточено на единственном качестве Земли и Неба - их священной неуязвимости. Когда он станет с ними одно, это свойство перейдет к нему и сольется с его существом, а тем самым он будет защищен от злых чар.

Аналогичные декларации, отождествляющие человека с божеством и тем самым переводящие его из мира тленной переменчивости в мир вечной стабильности есть во всех религиях (наиболее известны, пожалуй, древнеегипетские заклинания из Книги Мертвых, настойчиво отождествляющие умершего с Озирисом).

Отождествление человека с Богом (богами, мифическими Предками) через тождество имени или образа (маска), через тождество энергий, ситуаций и поступков – это основная религиозная деятельность. Осознай свое родство или единство с Тем, что выше страданий – и ты получишь избавление от страданий.

Все религии исходят из идеи иерархичности бытия. Есть мир вторичный, тварный, мнимый, дробно-множественный, мир теней и образов, мир «пещер», мир двусмысленности, страданий и несвободы[103]. И есть Бытие подлинное, Единое, Свободное, Вечное. Между этими двумя планами бытия возник зазор. На линии разлома и находится человек. Он тяготится тем, что он впадает в ошибки, что он порой утрачивает даже знание о себе самом. Он тяготится тем, что им владеют смерть и страсть, голод, жажда и сексуальная зависимость. Он тяготится тем, что он по условиям своего быта – не Бог. Путь к устранению изначальной порчи человеческого бытия – в том, чтобы восстановить присутствие Божественного в себе и в мире. Поэтому религиозный культ ищет средства к тому, чтобы привлечь вечные божественные энергии в наш мир, мир людей (или расширить их присуттвие хотя бы во внутреннем мире человека) и через это принести освобождение, силу и бессмертие религиозному человеку…

Итак, признаком религиозной деятельности является стремление достичь специфически религиозной цели, каковой признается контакт с надчеловеческим духовным миром, понимаемый как имеющий значение для определения судьбы человека по смерти его тела. Деятельность, направленная на установление такого личного контакта - это религиозная практика (религиозный обряд, церемония, богослужение). Концептуальное осмысление такого рода деятельности – это религиозное вероучение. Распространение сведений о вероучении, имеющее целью привлечение людей к участию в религиозной практике, - это религиозное обучение, воспитание, проповедь.

Надеюсь, что этим размышлением я ответил на замечание выце-президента МЦР Л. В. Шапошниковой, сказавшей в одном из своих выступлений: “Есть несколько решений всяких духовных семинаров, которые прошли под главенством патриархии, о том, что рериховское движение — это секта. Но, простите, дьякон даже не сформулировал: а что такое религия?”{257}.

В свою очередь я мог бы поинтересоваться у рериховцев, каким определением религии пользуются они. Как им удается понимать религию столь своеобразно, что их собственная деятельность оказывается внерелигиозной?

Уже не один год я собираю коллекцию тех определений религии, которые дают рериховские активисты.

Вот суждение С. Р. Аблеева, «проректора Юридического колледжа Российской секции Международной полицейской ассоциации»: «для ортодоксальной религии характерны четыре важнейших признака: 1) возведение Веры в принцип и подчинённое положение Знания; 2) допускается возможность «чуда» – то есть сверхъестественного, непричинного и необъяснимого силами разума явления; 3) наличие обрядов, ритуалов и культа; 4) наличие Священного Писания и последующих догматов, которые расцениваются в качестве абсолютной и непреложной истины в последней инстанции. Ни по одному из этих признаков Живая Этика не подпадает под разряд религиозных учений»{258}.

Г-н Аблеев дает определение тому термину, который сам же и вводит - «ортодоксальная религия». Если же его приложить не к созданному им «артефакту», а к религии как таковой, то это определение не сработает. Шаман не скажет «я верю»; он скорее скажет «я знаю» (знаю, что если произнести такое-то заклинание, то будет такой-то результат). Вообще, только развитая религия, способная к развитой философской рефлексии и интеллектуальной честности, может определить предмет своего упования как веру, а не как несомненное «знание» или как само собой разумеющееся следование «закону» (не случайно, что в первых шести книгах Ветхого Завета вообще нет слова «вера»). Как раз примитивные религиозно-магические практики на этот шаг неспособны…

Кроме того, в самих теософских доктринах немало того, что никак нельзя проверить, уточнить и подтвердить по тем критериям, по которым в современной науке некий тезис переводится из разряда веруемых «гипотез» в разряд доказанных знаний. Как охарактеризовать с точки зрения научной методологии утверждение, будто «Человекообразный тип обезьян произошел от совокупления человека с самками животных»{259}? Требований веры и подчинения, отметания всяческих сомнений в рериховских текстах также содержится немало:

«Итак, приступим к трансмутации всех наших энергий. Начнем с самой упорной энергии эгоизма, этого свирепого дракона самости со всем его хвостом - самомнением, себялюбием, опасением, сомнением и тому подобными украшениями, и заменим его крыльями утверждения единства, полной солидарностью со всеми сотрудниками, признанием Иерархии, радостным закреплением дел данных, признательностью к справедливым указаниям и заключим доверием до конца. Вся эта трансмутация так облегчается, когда сердца горят преданностью и любовью к Позвавшему нас на строительство и Указавшему путь к Башням!»{260}. «А сейчас хочу просить, вернее молю, всех близких, ввиду грозного времени, проникнуться чувством великого доверия к Великому Владыке, такого доверия, которое не допускает никаких уклонений, никаких мимолетных сомнений и устремлений. Кстати вспомним и о подвиге Е. П. Блаватской, которая являла, именно, пример полного доверия и верности. Ее львиное сердце не знало ни страха, ни сомнения. Она мужественно несла свое поручение, и там, где ей было нечто неясно, она шла так же твердо, ибо великая несломимая вера жила в ее сердце. Много ли таких учеников, которые ни разу не допустили в глубинах своего сознания шевеления маленькой змейки сомнения или осуждения?»{261}. «Разъедающий червь недовольства должен быть изгнан из каждого кооператива» (Братство 1,544).

“Урусвати (это оккультное имя Е. И. Рерих, каковым ее именуют беседующие с ней духи – А.К.) может спокойно принимать все. Насколько самоуверенность в действии благословенна, настолько самомнительность губительна. У вас нет самомнительности”{262}. “Вам будут твердить об ужасных оккультных тайнах, но вы будете подходить просто, твердые в себе. Неизвестное узнаем, приближаясь к нему. Нечего говорить о нем заранее, ведь даже границ его не знаем” (Знаки Агни Йоги, 303) [104].

Вообще все оккультные, теософские, йогические трактаты наполнены советами духовного бесстрашия: начните эксперименты, вступите в область духов без оглядок, и ни о чем не беспокойтесь[105]. “Без чудес, беспоклонно найдете ясную реальность и киркою испытателя будете вскрывать закрытые глубины” (Община, 121). Это очень интересная постановка задачи: надо войти в мир Высшего, но — “беспоклонно”; войти в Храм — но не поклониться Святыне… Впрочем, духи, познакомившиеся с Еленой Рерих, производили на нее такое впечатление, что она вообще кланяться не могла: у нее появлялось ощущение собственной буквальной несгибаемости. “После известной ступени нельзя нагибаться, ибо как ртуть в стекле градусника, подымается столб энергии” (Знаки Агни Йоги, 302)[106].

В принципе «беспоклонно» – это и в самом деле основа научного исследования. Психолог, изучающий «измененные состояния сознания» (пусть даже и на своем опыте) именно так и должен вести протоколы собственных переживаний и их анализ. Как врач, прививший себе болезнь, спокойно и объективно отмечает признаки ее протекания («повысилась температура. … появилась сыпь… к утру были кошмары…»). Но если этот врач отнесется к своим кошмарным сновидениям как к источнику высшей истины, если для него пережитые им видения станут критерием истины, то в этой своей убежденности он уже перестанет быть врачем, став уже пациентом…

В принципе «беспоклонно» – это и в самом деле основа научного исследования. Психолог, изучающий «измененные состояния сознания» (пусть даже и на своем опыте) именно так и должен вести протоколы собственных переживаний и их анализ. Как врач, прививший себе болезнь, спокойно и объективно отмечает признаки ее протекания («повысилась температура… появилась сыпь… к утру были кошмары…»). Но если этот врач отнесется к своим кошмарным сновидениям как к источнику высшей истины, если для него пережитые им видения станут критерием истины, то в этой своей убежденности он уже перестанет быть врачем, превратившись в пациента…

Понимаю, что тут мы входим в пространство напряженнейших философских дискуссий о том, что такое «реальность», как соотносятся между собой «реальность внешняя» и «реальность внутренняя». Конечно, «наука» есть социально обусловленный (и тем самым ограниченный) институт, конечно «реальность», которую исследует наука, есть та реальность, которая была смоделирована с помощью переданных нам мыслей и знаний социальной группой, к которой мы принадлежим.

Но если теософия претендует на то, чтобы именоваться наукой, то она должна принимать те правила «игры», которые в науке приняты. Если теософия желает именоваться «культурой», то она должна понимать, что пространство внутрикультурной коммуникации есть пространство, порождаемое определенным набором конвенциализмов. Альтернатива этому – или аутизм, полная замкнутость на своем внутреннем опыте без всякой надежды на его сообщение и передачу людям. Или – «культура ЛСД»: прихотливый коллаж, вязь слов, которые и не претендуют на то, чтобы кто-то другой воспринимал их по законам классической логики.

Но Рерихи не просто на своем языке сообщает о структуре своей внутренней реальности. Они настаивают на том, что их личная внутренняя реальность является общезначимой. Они настаивают, что слышимые ими голоса и созерцаемые ими видения несут истину, необходимую для всего человечества.

В этом – уникальность рерихианства. Впервые, пожалуй, некая группа людей попробовала не просто свою личную жизнь строить на основании опыта, полученного в «измененном состоянии сознания», но и презентовала его в качестве высшей точки развития науки, культуры и религии человечества, а также предложила именно этот свой опыт как базу для государственного и социального строительства (о попытках Рерихов выйти на контакт с современными им государствеными лидерами см. ниже).

Столь высокая самооценка собственного «духовного опыта» вытекала из содержания этого опыта. Рерихи встали на путь«беспоклонности» и отказались как от научной, так и от православно-аскетической разборчивости и недоверчивости потому, что всерьез приняли призыв “Зовите из бездны материи светлых вестников”! (Община, 145). Позванные — они приходят. Особенно к тем, кто не может и ли не желает защититься от их визитов, кто живет безо всякого учета церковного опыта (вспомним: «Я всегда держалась довольно далеко от церкви и ее представителей»{263}).

И хотя порою даже Е. Рерих признает наличие духовных опасностей («Когда же люди поймут, какие страшные силы окружают нас!»){264}, но в целом ее теософия не предлагает никаких критериев для проверки качества «откровений»[107].

Как совершенно справедливо замечает о теософии о. Сергий Булгаков, “здесь отсутствует всякая критика и каждый домысел принимается за прямое откровение духовных миров”{265}.

Здесь стоит заметить (раз Аблеев говорит об «ортодоксальной религии»), что в православной традиции как раз рекомендуется недоверчивость к «необычному»: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4,1). Говоря о самом первом грехе на Земле, св. Феофан Затворник видит вину прародителей именно в чрезмерной доверчивости: “Дело вкушения, может быть, и не велико, но худо, что поверили не зная кому”{266}. Этот же грех доверчивости привел к весьма печальным приключениям гетевского Фауста. Беды Фауста (и тех людей, с которыми он встречался) стали неотвратимы тогда, когда он удовлетворился уклончивым ответом Мефистофеля (“Как ты зовешься?” — “Мелочный вопрос!”). Архим. Софроний (Сахаров), прошедший монашеский искус на Афоне у преп. Силуана, а затем создавший православный монастырь в Англии, дает такой совет: “Когда духовнику положение вещей неясно, у него в распоряжении остается “психологический прием”: предложить исповеднику быть недоверчивым ко всякого рода особенным явлениям. Если видение было действительно от Бога, то в душе исповедника будет превалировать смирение и он спокойно воспримет совет быть трезвенным. В обратном случае возможна реакция негативная и стремление доказать, что видение не могло быть иначе, чем от Бога”{267}.

Что касается «чуда» - упомянутого Аблеевым в качестве критерия религиозной веры - то и рериховцы признают наличие таких событий в мире, которые человеческий разум объяснить не в состоянии. Вообще же если принять определение чуда Аблеевым, то чудом будет любое воздействие, направленное сверху вниз. Когда высшее воздействует на низшее, то с точки зрения низшего это воздействие «сверхъестественно, непричинно и непостижимо». Так непостижимо для пальца движение руки, приведенной в движение мыслью человека. Так непостижимо и чудесно для камня движение, в которое он введен броском человеческой руки. Признает ли Аблеев иерархичность уровней бытия? Да. Признает ли он прозрачность всех взаимодействий в этой иерархии, исходя из нашей, человеческой перспективы? Вряд ли. Высшее же может действовать поверх законов, предписанных низшему. Что для последнего будет, конечно, чудом. Кроме того, все, что порождено свободой, кажется “чудом” для мира, всецело подчиненного “естественной” необходимости. А здесь и в самом деле будет граница между миром христианства и миром кармического оккультизма. Христианин исповедует свободу человека и свободу Бога[108].

Да и чудеса рериховское миовоззрение вполне признает – «Если одно чудо состоялось, то и второе возможно. Будут и чудеса – все хорошо»{268}. «Урусвати слышала о чуде, именно чудо будет полезно»{269}.

«Наличие обрядов, ритуалов и культа» в рерихианстве мы еще увидим.

А по критерию «наличие Священного Писания и последующих догматов, которые расцениваются в качестве абсолютной и непреложной истины в последней инстанции» рерихианство вполне подходит под аблеевское определение религии, ибо предполагает четкую иерархию текстов: есть базовые тексты, к которым возможна апелляция («Тайная доктрина» Блаватской и космические диктанты Рерихов). Сами эти тексты воспринимаются как безусловно истинные и расхождение с ними расценивается как признак неверности сверяемого с ними текста.

Кроме того, есть немалое количество бесписьменных религий, в которых нет «Священных Писаний». Например, греко-римская религия. Так что определение Аблеева с религиоведческой точки зрения слишком узко, а вывод его об отсутствии предложенных им признаков религии в рерихианстве слишком поспешен.

А вот определение религии другим рериховцем - руководителем московского рериховского центра “Беловодье” С. Ключниковым: “Моя задача состояла в том, чтобы изложить эсхатологические представления различных религий, русской духовной культуры и Живой Этики. При этом я всегда считал, что основным признаком, отличающим религию от нерелигии, является хорошо разработанный культ и вера в Высшее начало, но вовсе не хорошо разработанное учение о конце мира - эсхатология”{270}.

Однако, “Высшее начало” есть и в “Живой Этике” (ибо кто же и диктовал ее тома?). Фрэзер говорил, что «религия за видимой завесой природы предполагает действие стоящих над человеком сознательных или личных сил»{271}. Есть такое предположение в теософии и Агни Йоге? Есть…

Рериховцы скажут, что они не “верят”, а “знают”? Но вновь скажу, что осознание своей религиозности в модальности «веры» есть феномен не общерелигиозный, а присущий только авраамическим религиям. Кроме того, люди фидеистических традиций также апеллируют и к опыту и к рацио, а потому сами не считают свою веру совсем уж слепой (“Я знаю, в Кого уверовал” - 2 Тим. 1,12).

Рериховские утверждения о “планетарных логосах”, “парафохате”, а уж тем более о “непроявленном Абсолюте” тоже являются предметом веры, а отнюдь не знания или доказательства. Не через доказательства входит человек в мир Агни Йоги, а через обучение правилам оккультного языка. Один оккультный термин объясняется через другой; один оккультный текст подтверждается ссылкой на другой оккультный же авторитет. Вера в “Иерархию” есть условие вхождения в рериховский мир. Так что с помощью критерия “веры в Высшее начало” рериховцам не удастся отгородить себя от мира религий.

Культ же совсем не обязательно должен быть “хорошо разработанным”; культ может совершаться просто как посвящение своего сердца Владыке. Такое поклонение, такой культ считается нормативным, высшим в христианстве. Такой же идеал и такую же практику предлагает “Живая Этика” (к сожалению, как мы увидим позднее, это поклонение теософия адресует иному “владыке” - отнюдь не евангельскому Христу).

У протестантов явно нет столь разработанного культа, как у православных или у католиков, но это никак не значит, что пятидесятничество или баптизм - не религия...

Хотя, впрочем, сами-то они порой не прочь – как и рериховцы – выдать себя за людей безрелигиозных. Вот, например, баптист Виктор Гамм уверяет, что «логически слово «религия» происходит от латинского религио, что означает «связать». Таким образом, религия есть нечто, связывающее человека… Человек закабаляет себя всевозможными путами, в том числе и религией. Он становится рабом буквы, страха, обряда, одежды, мнений и догм. Исходя из этого определения религии, можно смело сказать, что христианство не есть религия, вопреки всем утверждениям религиоведов. Учение Христа не связывает людей, а, напротив, освобождает»{272}. Ну, что, согласятся ли и рериховцы считать, что баптизм – это не религиозное, а чисто культурное движение?

Не только баптисты, но и апостолы Христа не составляли подробных инструкций о совершении богослужения - но это не значит, что их деятельность не была религиозной. Православные монахи-пустынники молились в чрезвычайно простой обстановке и по принципу “келья устава не знает”. Означает ли это, что жизнь пустынников была исключительно культурно-философской, а религиозная жизнь Византии теплилась только в пышных столичных соборах?

Евангелие говорит – «когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне» (Мф. 6,6). Станет ли С. Ключников утверждать, что человек, молящийся по этому совету Христа, перестает быть религиозным?

С. Ключников любит сближать йогу и исихазм. Содержательно это сближение искусственно. Но с точки зрения формальной: если С. Ю. Ключников согласится считать священнобезмолвие св. Григория Паламы религиозным деланием, то почему бы ему не счесть религиозной практику йогической медитации, по его мнению столь близкую “умной молитве” христиан?