Успеть на войну

11

— Товарищ полковник, политрук Чуйко прибыл из командировки для дальнейшего прохождения службы.

— Вольно политрук, присаживайся. Эк, как ты в плечах раздался, сразу видно на пользу командировка тебе пошла. Об успехах твоих тоже наслышан, но вызвали тебя по другому вопросу. Командующий нашим округом обратился ко мне с просьбой… Комдив помолчал, взял со стола листок, посмотрел на меня и продолжил. Вот приказ об организации первомайского праздничного концерта в доме Красной Армии имени С.М. Кирова. Ты политрук прости, что без твоего желания я дал согласие на твое участие в организации этого концерта. Я даже не подумал, что у тебя такие серьезные семейные проблемы. Для решения своих семейных вопросов даю три дня, больше извини не могу.

Тут у меня отвисла челюсть. Какие такие семейные проблемы? У меня, что жена есть, но вроде я не женат, Сеньку я хорошо расспросил, а может это с матерью моего тела связанно?

— Но ты политрук не переживай, как сказал мне один доктор, клин клином вышибается, — тут он поднял трубку телефона сказав в нее одно слово — пригласи.

Через минуту открылась дверь и в кабинет робко вошла довольно молодая еще женщина лет сорока в длинном темном пальто с пушистым платком повязанным на голове, обутая то ли в высокие ботинки коричневого цвета, то ли в сапоги. Взгляд ее скользнул по полковнику и уперся в меня. Это была МАМА, неважно чья, смотреть ТАК на своего ребенка после долгой разлуки может только МАМА. В этом взгляде было сразу и радость и какой-то страх, переживание, тревога, счастье, надежда, одержимость защитить свое чадо. Нет слов описать МАТЕРИНСКИЙ взгляд, чтобы увидеть его нужно посмотреть в глаза своей матери. И вот, смотря на эту женщину с мокрыми от выступивших слез глазами, стоящую на пороге кабинета и зажимавшую свой рот обеими руками чтобы не кричать, я вдруг понял, что не вправе лишать МАТЬ своего сына, которого она вскормила, взрастила, гордилась им когда он стал военным. Нет я не смогу причинить ей боль.

— МАМА?

— Коленька, сыноооок!

С этим криком души она бросилась мне на грудь и разрыдалась. У меня подкатил комок к горлу выступили слезы, и я гладя ее по вздрагивающей спине пытался успокоить ее и себя. Так мы и стояли. Она что-то говорила мне, я что-то отвечал, пока нас не прервал комдив.

— Александра Ивановна, политрук присядьте. Чуйко дай матери воды. Александра Ивановна не переживайте, никуда он от вас уже не денется в ближайшие три дня. Я пока тебя не было, политрук, рассказал твоей матери о твоей амнезии, как ты выпал из машины на ходу получив при этом травму головы и амнезию, — при этом он моргнул мне давая понять, что истинного положения она не знает. — Вот мы и решили помочь тебе вернуть память с помощью стресса и я вижу, что мать ты узнал первым, значит сработало. Маму твою мы поселили у тебя, места там хватает, так, что бери мать и веди ее домой.

— Спасибо Иван Степанович за все, — я подошел к комдиву и протянул руку для пожатия. Он глянул мне в глаза, улыбнулся как-то по-отцовски, еще раз подмигнул и крепко пожал мою руку. Потом я обернулся к матери, держащей стакан с водой. — Мам нам пора идти. У Ивана Степановича много дел, не будем ему мешать.

— Да-да сынок пошли. Спасибо вам Иван Степанович, до свидания.

— До свидания Александра Ивановна, а тебя Чуйко жду через три дня.

Забрав стакан у матери, комдив проводил нас до дверей.

Выйдя из штаба, я мягко перевел мать на левую сторону от себя для того, чтобы мог козырять правой рукой, приветствуя старших и отвечать младшим. Мама шла, держа меня крепко за рукав шинели, будто бы собирался сбежать и наверное через каждые десять метров заглядывала мне в лицо, робко при этом улыбаясь. Подходя к клубу, заметил вышагивающего возле входа старшину Шишко.

— Тарас, — крикнул я и махнул рукой привлекая внимание, — иди сюда.

Подбежав ко мне с радостным выражением лица, он тут же попытался доложить, кинув руку к козырьку буденовки.

— Товарищ политрук…

— Стой Тарас, не кричи, просто скажи у нас все в порядке?

— Да все в порядке, маму вашу разместил еще вчера, белье выдал, консерву шо була у вас отдал.

— Хорошо, тут такое дело Тарас. Я ведь только приехал ничего у меня нет, а мне хотелось сегодня вечером посидеть по семейному за хорошим столом. Ты тоже приглашен. Сможешь организовать стол и позвать еще Сеньку? И со мной прибыл особист ст. лейтенант Борис Крендельков. Он сейчас в штабе у своего начальства. Сможешь все устроить Тарас а?

— Смогу чего тут сложного, то товарищ политрук, щас по быстренькому пробегу, возьму шо надо, не переживайте.

— Тарас сколько можно повторять, когда мы одни, я для тебя Николай или Коля.

— Так мы же не одни. — и он скосил глаза на мою мать.

— Ладно, беги куда хотел.

— Пойдем ма.

Но сюрпризы сегодня не закончились. Как только я вошел в место которое считал своим домом, был тут же оглушен визгом и чуть не сбит с ног чем-то феерическим кинувшимся на меня.

— Ииииии Колечка!

Это что-то оказалась девчонкой в ярком разноцветном платье, невысокого роста с симпатичной мордашкой, которая обхватила меня руками и ногами, не переставая визжать от избытка переполнявших ее эмоций. Сестра, точно сестра Наташка, больше вроде в семье нет никого. Я прижал к себе этого сверх подвижного ребенка, который с этой минуты, этой секунды, становился для меня родным и дорогим мне человеком.

— Наташка, ну ты меня напугала, я чуть обратно за дверь не выскочил.

— Я говорила, я всем говорила, что Коля нас забыть не может, — стала она эмоционально выкрикивать шмыгая носом и вытирать о мое плечо катившиеся из глаз слезы.

Потом мы седели за столом, и я слушал как они жили, как волновались, когда от меня перестали приходить письма. За это я получил салфеткой по спине от Наташки. Рассказали, как мать писала в часть, но ответов не было. И вот дождавшись отпуска, они поехали в Ленинград искать своего непутевого сына и брата. Что, когда добрались до военного городка, где находится наш штаб, на КПП их остановили и вызвали особиста, но тут проезжала машина с комдивом и все уладилось. Их поселили, накормили, рассказали о беде приключившийся с их Колей и пообещали помочь. И как они рады, что я быстро нашелся и со мной все хорошо, вот только через пять дней им нужно ехать обратно. И если я еще раз так буду мало и редко писать, то они мне ноги и руки повыдергивают (где логика, у меня вроде же амнезия была, как я мог писать да и с оторванными руками писать тоже проблематично). Затем меня простили и попытались накормить тремя сортами варенья которое они привезли с собой и чаем. Пришлось напомнить матери и поставить в известность Наташку, что через два с половиной-три часа у нас будут гости, поэтому маму отправил чистить и варить картошку, Наташку озаботил уборкой, а сам стал проверять наличие у меня и Тараса продуктов питания. Ну и выполнять общее руководство подготовительным процессом. Отвлек меня от этого занимательного процесса красноармеец принесший от Тараса картонную коробку, набитую разными вкусностями. И где этот буржуй их только и нашел? Через минут двадцать пришел еще один боец, принесший два ведра. Одно — наполненное чашками-блюдцами, а второе — тарелками, вилками, ложками. Ничего не скажешь оригинальный способ транспортировки посуды. Потом подтянулся Семен с бутылкой вина и бутылкой казенки, чуть не раздавив их об меня, тиская от радости мою усталую тушку. Познакомив его со своей семьей, сразу припахал его для переноски стола и стульев на середину комнаты. За ним следом явился Тарас с примусом, парой сковородок и бутылкой вина. Его я сразу отправил с Наташкой на кухню в помощь матери. Разжечь второй примус, показать где, что лежит, то се. Сеньку как самого здорового заставил вскрывать консервы и выкладывать их на тарелки, которые я мыл над умывальником. Одним словом, озаботил всех в том числе и себя, одновременно слушая свежие новости от Сени, моя под краном посуду, вытирая ее и расставляя на столе, прям как многорукий человек. А через полчаса пришел Борис Крендельков и его встретил спаянный общей работой коллектив и шикарный стол. Перезнакомив еще раз всех со всеми мы наконец устроились за столом, где первый тост был за Сталина, второй за маму и третий за мое возвращение. Потом уже пошли разговоры, расспросы. Тогда-то я и поведал всем о приказе мне организации первомайского праздничного концерта в доме Красной Армии имени С.М. Кирова. Каждый воспринял это известие по-разному. Тарас — озабоченно, Сенька с затаенной радостью, наверное, надеется поучаствовать, мама с удивлением, Наташка с восхищением, Крендельков, поморщившись недоуменно, с немым вопросом — а как же наши автоматы? Потом все загалдели, зашумели обсуждая новость, один Боря сидел молча и смотрел на меня ожидая пояснений. Как только все немного успокоились, я сначала озадачил Тараса найти всех наших людей, участвовавших в прошлом концерте и через три дня предстать передо мной, Сене пообещал новый текст юмористического рассказа. Ну, а Борису сказал, что все теперь на нем — и прототипы и ГП, до моего возвращения в часть. После всех этих новостей застолье пошло как то вяло. Наверное каждый обдумывал сложившуюся ситуацию и свои действия в дальнейшем, и примерно через час начали потихонечку разбегаться. Ну, а мы убрав со стола и помыв посуду, уставшие завалились спать. Я у Тараса, а мать с Наташкой у меня в комнате. Лежа на скрипучей раскладушке и медленно проваливаясь в сладкий сон, у меня мелькнула мысль, что зря я засветился с этими новыми песнями и концертами. Могут ведь забрать меня из дивизии и приписать к штабу округа, тогда прощай война и… Сон накрыл меня.

Эти три дня пролетели в какой-то лихорадочной суматохе. Сначала ездили по магазинам, выбирая и покупая заказы от многочисленных маминых знакомых, одежду для Наташки и мамы, какую-то посуду, обувь, белье и т. д. и т. п. Слава богу хоть деньги у меня были, за время моей командировки у меня скопилась значительная сумма, так как свою зарплату я вообще не тратил, жил там на всем готовом. Не потому что жадина, а потому что некогда было за учебой. Деньги я сразу отдал матери, оставив только на билеты им в обратную сторону и еще небольшую сумму на дорогу. Как чувствовал, что им денег может и не хватить. Дал денег Тарасу, чтобы купил им обратный билет в купе, а сам с ними в последний день пошел в Эрмитаж, где не единожды слышал их восторженные охи и ахи. Теперь им будет, что вспомнить и рассказать друзьям и знакомым. Вечером третьего дня, посадив их в поезд, отдав все деньги которые у меня остались и те, что занял у Семы и Тараса с моими инструкциями, как их потратить и чертежом погреба смахивающего на штабной блиндаж, который они должны построить отправил их в Краснодар. Считаю, что после проведенной с матерью беседы о начале войны в 1941, о бомбежках, холоде и голоде ожидающих их если они не подготовятся, о том, что их ждет, если они будут готовиться явно, или кому-нибудь расскажут о надвигающейся беде. Я сделал на данном этапе все, что мог. Осталось дело за ними. А мне с утра ехать в Ленинград готовить концерт. Хорошо, что мне подчинили всех в доме Красной Армии, включая тамошнее начальство, но с условием концерт должен быть не хуже прошлого, и песни разрешили все какие я им спел. Все разрешили все одобрили — иди, работай — сказали, ох чувствую я им наработаю, ой наработаю.