Успеть на войну

2

Я не видел туннеля, не видел света, я ничего не видел, я только чувствовал, и чувствовал только нарастающую боль всего тела, лица, головы. Потом послышался, какой-то бубнеж, как не прислушивался, разобрать его пока не мог. А потом включили четкий звук.

— Ну, что скажете доктор?

— У него серьезная черепно-мозговая травма, возможно трещина в черепной коробке, однозначно, надо срочно госпитализировать. Иначе…

— А может он симулирует, как считаете Аристарх Евгеньевич.

— Это исключено.

— Жалко, повезло гаденышу, унесите его.

Меня подняли, положили на носилки и понесли. Пока несли я пытался пошевелиться, открыть глаза, кричать, все было тщетно. Я чувствовал свое тело, но не мог им управлять. И тут у меня началась паника — жуткая, страшная, но слава богу непродолжительная, так как мое сознание вовремя отключилось.

Сколько продолжалось беспамятство не знаю, но очнулся я от запаха, знакомого такого запаха. Пахло тюрьмой — это специфический запах потных людей, баланды, табака, туалета, сырых вещей и еще чего-то необъяснимого, что присуще только подобным заведениям. И еще я, через неплотно закрытые глаза, увидел узкую размытую полоску света, будто смотришь, сильно сощурившись. Как я обрадовался, что снова вижу. Несколько минут меня переполняли эмоции. Проклятая молния. Пробую пошевелиться, и случается чудо. Мне удалось пошевелить пальцами на ногах и мизинцем на правой руке. Меня опять захлестнули эмоции, бешено заколотилось сердце, значит я не парализован — это, наверное, из-за травмы головы, как там доктор говорил, что возможно у меня трещина в черепе. Только вот кто-то называл меня гаденышем и говорил, что мне повезло, ну и запах тюрьмы. Где же я все-таки нахожусь — непонятно. Больниц с такими запахами не бывает, кроме тюремной больницы, а в тюрьме мне вроде находится незачем. Разговаривать я не могу, пытался — губы склеены и ужасно болят, во рту вместо языка какой-то комок боли, наверное прикусил когда меня шандарахнула молнией. Я прислушался, в палате тишина, наверное я нахожусь в реанимации, только не слышно работы медицинских приборов, которые устанавливаются в таких палатах. Где-то за стенами палаты слышны шаги и голоса, то приближающиеся, то удаляющиеся А вот это уже плохо, слышу, как в дверь вставляется ключ, проворачивается два раза, дверь открывается. В больницах двери в палатах НЕ ЗАПИРАЮТСЯ и там нет раздаточного окна (в народе кормушка), только в тюремных. Что же я такое натворил после удара шаровой молнии. Зашедший подходит ко мне наклоняется, и я чувствую, как от него исходит ТЮРЕМНЫЙ запах… Значит все-таки тюрьма.

— Эх, парень как же ж тебя отделали и не посмотрели, что мальчишка. Ну, ты давай выкарабкивайся назло им всем. На вот попей.

И мне в губы уперся край кружки и сквозь опухшие губы полилась восхитительная, холодная, такая мокрая вода, ХОРОШОООО. Человек что-то еще говорил, а я медленно погружался в сон.

Проснулся я от того, что мне пытались залить в рот какую то гадость.

— Пей парень пей, тебе сил набраться надо, а то приходил уже твой следователь, интересовался тобой.

Я дернул веками, и у меня открылись глаза.

— Ну вот, ты в себя пришел, молодец. Теперь давай выпей этот бульон, он конечно не настоящий, я с баланды юшку сцедил, немного картошки помял, пей парень.

Чего это он меня все время парнем зовет, по возрасту я его старше лет на десять. Попытался его спросить, но только полу-простонал, полу- промычал.

— Ты молчи, слабый ты еще, а меня Максимычем здесь зовут, я санитаром тут оставлен работать после приговора. Ну вот покушал — хорошо, я пойду у меня еще в другой камере лежачий есть, надо его тоже покормить. Все, отдыхай.

Он поднялся со стула, чем-то погремел у меня в изголовье, наверное ставил посуду, подошел к двери, оглянулся на меня и несмело постучал в двери. Открылась раздаточное окно (кормушка), оттуда что-то спросили, потом дверь открылась и он вышел.

Я лежал и разглядывал тюремную дверь. АХРЕНЕТЬ, я арестован, ко мне приходил следователь и я в тюрьме. Что же я такое натворил? Попытался пошевелить ногами. Получилось только очень больно. Такое ощущение, что по ногам били палками. Руки? Руки согнулись только в локтях я увидел свои кисти. Они были опухшие, сине-фиолетовые, с характерной полосой от наручников. Вот это я попал. Так стоп, еще раз надо глянуть на свои руки. Это не мои руки, эти опухшие руки были раза в два меньше моих нормальных рук. АХРЕНЕТЬ. А ноги? Опустив руки, стал пальцами подтягивать одеяло, пока не показались ступни. Ноги тоже не мои, у меня были сорок пятого, а эти наверное сорокового или меньше АХРЕНЕТЬ. Что случилось с моим телом? Так попытаемся рассуждать логически. Меня ударило молнией, я потерял сознание и очутился в тюрьме. В чужом теле, значит я умер, и мое сознание перенеслось в другого, который тоже, наверное, умер или нет.

— Эй, есть тут еще кто. Мысленно я обратился сам к себе. И тишина.

Значит я попаданец, только в кого я попал? Лежу в тюремной больничке, избитый. Не дай бог, окажусь насильником или маньяком, убьют, что те, что эти. Надо собрать больше информации у этого, как там его, Максимыча. Он здесь оставлен санитаром, ходит из камеры в камеру, должен много знать. Но надо аккуратно, если оставлен здесь, а не пошел по этапу, значит стучит оперу, а может и не одному. Да, еще надо узнать в каком городе я нахожусь? Потому, что таких камер в моем СИЗО нет, и, главное, фамилию, имя, отчество, статью. Как это не странно, шока от переноса в чужое тело у меня нет. Может от того, что я любитель книг о попаданцах и не раз представлял себя на их месте, а может из-за травмы головы, наверное, что-то вкололи. Кстати можно попробовать сымитировать потерю памяти, чтобы выиграть больше времени на адаптацию.

Сколько времени я пролежал, строя разные наполеоновские планы, я не знаю. Но вот в замке дверей загремели ключи, дверь открылась, и ко мне вошли Максимыч и, наверное, доктор.

— Здравствуйте, как самочувствие?

Я промычал в ответ, показывая этим, что речь мне не доступна.

— Откройте рот. Так-так, замечательно.

— Повернитесь, что у нас здесь? Теперь согните ноги, смелее, еще согните. Все, ложитесь как вам удобно. Вот что я вам скажу, внутренние органы в порядке, ничего не отбито, переломов у вас нет, а синяки пойдут. Голову я вам смотрел утром при обходе, когда вы спали, там тоже сравнительно хорошо. Так что недельки через две вы будете здоровы, речь к вам вернется не сегодня так завтра.

Говорил он уверенно, но смотрел на меня с жалостью, понимая, куда после выздоровления я вернусь. Записав что-то в большой блокнот, спросил у Максимыча, ходил ли я в туалет и какого цвета у меня моча, на, что у Максимыч ответил.

— Аристарх Евгеньевич он ведь до нас двое суток в карцере был, а там только хлеб и вода. Да у нас трое суток в беспамятстве. Утром только бульон ему дал так, что ходить ему нечем.

— Максимыч сейчас будет ужин, ему надо, чтобы он ел сам. Тело молодое, быстрее восстановится. Все, пошли в следующую.

Они подошли к дверям, постучали, двери открылись и я увидел надзирателя в необычной форме. И еще обратил внимание на спину доктора, которую не до конца закрывал медицинский халат. А там было интересно. На докторе было ХБ под ремень и галифе с сапогами. Галифе были синими. Интересно, даже очень интересно, насколько я помню, сапоги отменили в 1994, синие галифе в 1969, а гимнастерку, одетую на надзирателе, в 1972. Вопрос, где я? Нет не так — когда я? Скоро ужин, придет Максимыч, надо попытается его спросить и одновременно дать понять, что у меня амнезия. А пока потренируюсь говорить, точнее промычать — Где я и кто я.