Утопая в беспредельном депрессняке

Пролог

Вся жизнь Джонни Уокера промелькнула у него перед глазами. Ему было пять лет, так что на это ушло немного времени – ровно столько, чтобы понять, что он летит прямиком в ад.

Он был уверен, что ада ему не миновать, потому что в прошлое воскресенье во время мессы в церкви он привязал пояс сидящей впереди него женщины к спинке скамейки. Не успел он закончить это дело, как она быстро поднялась, и узел едва не затянулся у него на руке. Когда ее дернуло назад, мальчик попятился и толкнул своего отца, который стал падать вбок, на мать Джонни. Кончилось тем, что все трое оказались на полу. В тот день все летело вверх тормашками.

Женщина опрокинула скамью и подняла крик; люди, стоявшие позади, инстинктивно отскочили, чтобы скамья их не задела. За первой скамейкой последовали, как кости домино, еще три или четыре, опрокинутых отскакивавшими прихожанами. При этом люди вопили от боли – падавшие скамейки ломали им ноги.

Джаспер Уокер, отец Джонни, был прав, говоря, что мальчишку никуда нельзя брать с собой. Но он ошибался, думая, что все худшее осталось позади.

С этого дня все пошло наперекосяк. Ведь еще до их прибытия в церковь им был дан знак, что грядут события, которые запятнают доброе имя Уокеров на многие годы. Выезжая задним ходом с подъездной аллеи на улицу, Джаспер задавил собаку. Ее хорошо знали и любили все дети в округе, и, хотя она была ничья, все обращались с ней гак, будто она принадлежала им. Все знали, что собака плохо слышит, и, поскольку она имела привычку спать под автомобилями, люди на этой улице, перед тем как отъехать, всегда заглядывали под машину, чтобы убедиться, что ее там нет.

Разумеется, так делали все, кроме Джаспера Уокера, закоренелого пьяницы и неудачника, который бил свою жену, изводил сына и плевать хотел на собак. Поэтому именно Джонни обычно проверял, нет ли собаки под кузовом их разбитого черного «форда». Хуже всего было, когда Джаспер заводил мотор, прежде чем Джонни успевал заглянуть под автомобиль. Услышав, как мотор чихает и плюется, а машина выруливает на проезжую часть, мальчик кидался к ближайшему окну, чтобы посмотреть, не удалось ли отцу на этот раз сделать то, что он уже давно грозился сделать.

Но отцу это все никак не удавалось.

Вплоть до злополучного воскресенья, когда оглушительный визг и хруст переламываемых костей заставили Джаспера Уокера навалиться всем своим весом на тормоза. Джаспер вовсе не собирался давить эту несчастную суку, как он говорил сыну, – просто хотел пугнуть. Если ему надо было уезжать на работу рано утром, он тоже заглядывал под машину перед тем, как тронуться с места. Одно дело говорить, что ты сделаешь что-нибудь, и совсем другое – действительно сделать это.

Для Джонни не имел значения тот факт, что отец выскочил из машины, схватил собаку и потащил визжащее окровавленное месиво к своему другу ветеринару, который жил на той же улице за шесть домов от них. Не имело значения и то, что отец плакал, вернувшись полчаса спустя, – Джаспер частенько плакал в последнее время, особенно когда был пьян. Не имели значения уверения отца, что он сделал это ненамеренно, – бить мать Джонни он тоже не намеревался, но ведь побил же. Для Джонни ничего не имело значения, потому что собака умерла, а отец – нет.

В эту ночь Джонни молился Богу, прося его позаботиться о собаке на небесах.

И еще он молился о том, чтобы отец умер страшной смертью.

Друзья Джонни Уокера не хотели играть с ним, так как он не проверил, нет ли собаки под машиной, – они сказали, это он виноват в том, что собака погибла.

Мать опять пришла домой поздно, и отец к этому времени уже напился. Джонни проснулся от их криков, пробрался вниз по лестнице и заглянул в гостиную. Как раз в этот момент отец в ярости замахнулся кулаком, и Джонни тихо заплакал, видя, что мама покорно ждет удара. Но отец не ударил ее на этот раз, а вместо этого схватил бутылку виски и грохнул о стену.

Джаспер Уокер выскочил из комнаты в переднюю, надел пальто и шляпу. Джонни смотрел, как отец открывает дверь и выходит на улицу. Он надеялся, что никогда больше не увидит его.

В эту ночь, лежа в своей постели в маминых объятиях, он думал о том, как убьет отца, когда подрастет.

К маме пришел какой-то человек в сером костюме, и мальчику велели пойти поиграть с друзьями и не возвращаться в течение часа. Ему не хотелось идти к друзьям, потому что они по-прежнему называли его убийцей и не давали ему мяч, и он стал играть один в саду за домом.

Там росло дерево, где висели качели, которые отец сделал для него в прошлом году из куска веревки и автомобильной покрышки. Джонни не хотел больше иметь ничего общего с отцом и решил сломать качели. Забраться на дерево до того места, где была привязана веревка, не составляло труда – он лазил сюда вот уже несколько месяцев, хотя мама запретила ему делать это, потому что он мог упасть и расшибиться. Провозившись минут двадцать, он в конце концов развязал узел. Покрышка упала на землю с глухим стуком и, откатившись в сторону, покрутилась и упала набок.

Выполнив задуманное, Джонни стал размышлять над тем, не залезть ли ему выше. До сих пор ему не удавалось это сделать, потому что его всегда сгоняли с дерева, но на этот раз отца не было дома, а мать развлекала гостя, так что никто не мог ему помешать.

Он поднялся до середины дерева, и оттуда ему стало видно спальню.

Он увидел, что мама совсем голая.

Он увидел, что они с гостем делают то же самое, что делали мама с отцом, когда, услышав ночью шум, он прокрадывался к дверям их спальни и наблюдал за ними через замочную скажину.

В эту ночь он молился о том, чтобы отец вернулся домой, а мать умерла.

Мама плакала за завтраком.

Все мужчины сволочи, сказала она.

Отец вернулся домой.

Они помирились.

Джонни залез на дерево, чтобы в этом удостовериться.

Они сказали ему, что теперь все будет хорошо.

Вечером к ним в гости пришел ветеринар.

У погибшей собаки должны были родиться щенки, и ему удалось спасти одного из них.

Он спросил, не хотят ли они его взять.

Мама с папой сказали, что возьмут.

Джонни был так счастлив, что чуть не разрыдался.

Почти все утро Джонни слушал, как мама с папой кричат друг на друга в кухне. Они перестали кричать, когда он спустился к завтраку, но не стали делать вид, будто ничего не произошло, как делали обычно. Он понимал, что мешает им. Он понимал, что, если он уйдет, они тут же снова накинутся друг на друга.

Джаспер Уокер хотел, чтобы мальчик ушел и он мог бы выяснить, от кого забеременела жена. Он даже стал сомневаться в том, что Джонни его сын. Джаспер рассматривал пухлое детское личико, пытаясь отыскать в нем сходство с собой.

Если бы оказалось, что Джонни не его сын и все, кроме него, знают об этом, это значило бы, что ему повезло, как всегда. Повезло точно так же, как вчера, когда он лишился работы, потому что его боссу не нравилось, если его называли в присутствии клиентов безмозглым ублюдком. Точно так же, как много лет назад, когда его будущая жена сказала ему, что беременна, а после того, как он женился на ней, она сказала, что ошиблась. Так же, как в тот раз, когда тесть устроил его в свою компанию заместителем директора-распорядителя. Точно так же, как сегодня утром, когда он узнал, что у него рак. Джасперу Уокеру везло всю жизнь, как утопленнику.

В Европе разразилась война.

В доме Уокеров воцарился мир.

Когда отец сказал, что они отправляются в путешествие, Джонни не мог в это поверить. Это была одна из тех идей, которые внезапно приходили отцу в голову, и он тут же кидался претворять их в жизнь. Отец почему-то весь день был в приподнятом настроении. Он смеялся, заводил патефон и танцевал с мамой – и при этом он даже не был пьян. Ни Джонни, ни его мать не понимали, в чем тут дело, но веселье Джаспера Уокера было заразительным. Это был потрясающий день. Они ходили обедать в ресторан при гостинице, а потом в кино, а когда они вернулись домой, отец объявил о путешествии.

Джасперу Уокеру очень нравилось стоять на самом краю обрывающихся к морю скал Мохера и глядеть на море. Наплевать, что ветер сорвал с него шляпу и швырнул ее вниз, прямо туда, где волны с грохотом разбивались об отвесную каменную стену.

Все это больше не имело значения. Он был уже мертв. Почти.

Он посмотрел на висящего перед ним вверх ногами сына. Хорошо б, если бы он смог продержать его в таком положении до тех пор, пока не скажет все, что он хотел сказать.

– Там, внизу, на самом краю земли, живет морское чудовище, – начал он. – Оно схватит тебя, шарахнет о скалу, а потом утащит на середину моря и отдаст на съедение рыбам и птицам. Они будут клевать и щипать тебя, и никто никогда не сможет тебя найти. А когда от тебя не останется ничего, кроме костей, чудовище возьмет твою душу и будет держать ее в шкатулке на дне моря. Ты ведь не хочешь, чтобы это случилось с тобой, Джонни? Ну конечно, не хочешь. Никто не захотел бы. Но иногда оно станет звать тебя по имени, шептать где-то у тебя в голове, и никто, кроме тебя, этого не услышит. И так снова и снова, и снова, днем и ночью. Даже когда ты будешь его слышать. И ты никому не можешь об этом сказать, иначе остальные чудовища, что прячутся под кроватью, вылезут и набросятся на тебя. Что тебе остается? Только попросить его, чтобы оно перестало это делать, верно? Нужно сказать ему, чтобы оно замолчало.

Поставив сына на землю рядом с собой, Джаспер Уокер заплакал.

Джонни Уокер был напуган так, как не пугался больше никогда в жизни. Он понимал, что это было всего лишь очередное жестокое развлечение отца – подержать его вверх ногами над обрывом. Он понимал, что отец не даст ему упасть, – только не сейчас, когда они решили стать счастливой семьей, какой Джонни так не хватало и какие были у других детей на их улице.

Пятница – это был потрясающий день, и он знал: то, из-за чего мама с папой постоянно ссорились, больше не повторится. А вчера по пути из Дублина они все время пели, шутили, шрали в разные игры, и было так весело, как не бывало уже целую вечность. А сегодня было еще лучше, а завтра будет еще лучше, а послезавтра – даже лучше этого. Так оно и пойдет – все лучше и лучше, пока у него не будет самая счастливая семья во всем свете.

И что с того, если отцу нравится так жестоко разыгрывать Джонни и пугать его'? Он изо всех сил старается, чтобы все было как можно лучше, и Джонни не станет мешать ему, плача и капризничая, как маленький ребенок. Он смотрел на отца, задрав голову, и широкая улыбка дрожала у него на губах.

И тут он увидел, что отец плачет.

И гут он понял – что-то не так, и испугался. Он не хотел, чтобы что-нибудь случилось с отцом, – только не с ним, только не сейчас. Он хотел, чтобы отец не расстраивался, чтобы он был счастлив, и поэтому он крепко обнял отца за ноги и прижался к ним.

Подняв голову, Джонни увидел, что отец улыбается ему. Все снова стало хорошо, решил он. Он все исправил, он успокоил отца. Единственное, что было нужно отцу, – чтобы ею обняли. Надо только обнять человека, и все будет в порядке. Он был счастлив оттого, что заставил отца улыбнуться.

Джаспер подхватил Джонни и посадил к себе на плечи. Он спросил сына, удобно ли ему. «Просто замечательно, в жизни не было лучше», – ответил Джонни, и отец засмеялся, потому что всякий раз, когда Джонни спрашивали, хорошо ли ему, он отвечал именно так: «Просто замечательно, в жизни не было лучше».

Джаспер повернулся к морю, и они стали смотреть, как садится солнце. Даже закрыв глаза, Джонни ощущал его тепло, доходившее издалека. Солнце светило так ярко, что он видел внутреннюю поверхность век. Это было здорово, ему всегда становилось хорошо от каких-нибудь пустяковых вещей вроде этой. Иногда он тер и тер глаза целую вечность, пока веки изнутри не начинали сиять всеми цветами радуги Джонни рассказал об этом отцу, добавив, что это секрет.

Джаспер велел сыну никогда больше не делать этого, потому что это вредно для глаз. Он объяснил, какие они чувствительные и что будет с Джонни, если он их лишится. И вообще, сказал он, секреты – это плохо. Ничто не остается в секрете надолго. Даже твой лучший друг может проболтаться, а то и ты сам. Рано или поздно ты все равно раскроешь секрет кому-нибудь, и он уже не будет секретом. А если кто-нибудь узнает его, то очень скоро узнают и все остальные. Держать что-нибудь в секрете, сказал Джаспер, это все равно что лгать. Секреты всегда приносят одни неприятности, и ничего больше. Уже по одному голосу отца было ясно, что тот опять загрустил.

Отец поставил Джонни на землю рядом с собой.

Джонни сидел, пытаясь понять то, что отец сказал ему. Ему не понравился рассказ о морском чудовище, он не понял, почему секреты – это плохо, и его пугал этот печальный голос, который был не похож на голос отца. Джонни хотелось, чтобы ему рассказали какую-нибудь хорошую историю. Он не любил страшных историй, никогда не любил, и отец знал об этом. Джонни открыл рот, чтобы задать отцу вопрос.

Джаспер Уокер посмотрел на сына и, увидев, что тот хочет что-то произнести, приложил палец к губам, призывая к молчанию. Джонни нахмурился, но ничего не сказал, и Джаспер Уокер улыбнулся. Протянув руку, он на миг взял мальчика за подбородок.

– Я люблю тебя, Джонни, люблю всем сердцем, – сказал он.

Джонни Уокер смотрел, как отец отошел от него на шаг и, встав у самого обрыва, широко развел руки в стороны и полетел за край земли.

После похорон ветеринар пришел к ним домой и принес свои соболезнования, а также белого щенка с черными пятнами. Лишь увидев этого щенка, Джонни с мамой поняли, что значит быть по-настоящему печальным, заброшенным и несчастным. То ли он грустил оттого, что потерял свою маму, то ли каким-то образом чувствовал гнетущую атмосферу дома, но только морда щенка с плачущими глазами заполнила пустоту в сердце маленького Джонни Уокера. Вечером он решил назвать щенка Джаспером, в честь отца. Мама отреагировала на это решение потоком слез.

Время то тянулось, то неслось, пока вдруг не подкрался день, когда мама родила ребенка, второго сына Джаспера. Мальчик был очень красив и очень похож на отца – такой же мертвый. Опять слезы и священники, еще одна месса, еще одна могила, еще один черный день.

Прошло несколько месяцев, не принеся с собой ничего неожиданного, – те же слезы, сожаления, священники и соседи, а также все прочие, кто не мог не совать повсюду свой нос. Когда все успокоилось, Джонни Уокер с мамой вновь были предоставлены самим себе и попытались, как могли, разобраться в своей жизни, понять, что им нужно друг от друга.

И еще долгие годы Джаспер озадаченно следил своими желтыми глазами за тем, как они стараются решить эту проблему.

Со временем мать все больше мрачнела, худела и бледнела, превращаясь в скелет, обтянутый бледной, как у призрака, кожей. Каждый день приходили озабоченные люди, друзья и старачись вдохнуть в нее жизнь, заставить ее что-нибудь съесть, сказать или сделать, чтобы было видно, что она еще не умерла.

Джонни Уокер был ребенком и не понимал толком всего этого. Он, конечно, сочувствовал матери, потому что она потеряла мужа и сына, но ведь и он потерял отца и брата. Когда он подрос, то стал заботиться о матери, а она заботилась о Джаспере. Они с собакой подходили друг другу, а когда Джонни еще подрос, то думал порой, что они и похожи друг на друга.

В день, когда ему исполнилось восемнадцать, Джонни, проснувшись, оделся и поспешил на кухню, где мама наверняка пекла все утро праздничный пирог. На кухне, как обычно, горела свеча, мигая в косых лучах утреннего света.

Но мама сидела в своем любимом кресле в гостиной.

Она не дышала.

Джаспер лежал у ее ног с обеспокоенным выражением на морде и вопросительно поднял голову, когда вошел Джонни. Но что Джонни мог ему сказать? Он лишь прижал к себе мамину голову руками.

Похоронив мать, Джонни решил продать дом и уехать в Америку, чтобы начать новую жизнь. С собой он хотел взять только рюкзак и Джаспера.

Но Джаспер тоже умер.

Джонни подождал, пока будет готово чучело Джаспера, и полетел за край земли, в другую землю, прозванную обетованной.

Он ничего не оставлял позади и потому с легким сердцем поклялся, что не вернется в Ирландию никогда. В Америке он стал известным фотографом. Он повсюду возил с собой чучело пса, и забыть такого человека и пса с таким обеспокоенным выражением на морде было нелегко. Все шло хорошо, пока десять лет спустя он не вернулся в Ирландию и не отправился на съемку на Аранские острова.

Джонни Уокер стоял на самом краю земли и высматривал среди волн с белыми гребешками морское чудовище. Он глядел на море, пока заходящее солнце не окрасило темную облачную небесную подкладку в красный цвет.

Начал накрапывать дождь, и Джонни шепотом обратился к Джасперу, повсюду сопровождавшему его. Он сказал ему, что они наконец вернулись домой, что закончились годы бродяжничества в поисках смысла, которого, возможно, и нет.

Джонни сел, свесив ноги с обрыва, и наблюдал за тем, как исчезает солнце, пока единственными огоньками, светившими в темноте, не стали пламя старой медной зажигалки и тлеющий кончик сигареты.

Рядом с ним стоял пес Джаспер.

Он был чем-то обеспокоен – это было видно по его морде.