Утопленница

Глава 2

Сэм Кимбер без сил повалился в дубовое кресло в пустом кабинете рифа Уэлмо и устало произнес:

— Тебе не кажется, Харв, что ты слишком рьяно занимаешься этой утопленницей? Знаешь ведь, мне и так тяжело.

Харв печально покачал головой. Впрочем, это было обычное выражение его лица.

— Знаю, Сэм, но что поделаешь. Нам необходимо выяснить, где была Луэлл Хансон и почему. Где ты видишь стенографистку с ее блокнотом? Мы же здесь только вдвоем. Так каковы были ваши отношения с покойной?

— Боже милостивый! — простонал Сэм Кимбер — высокий, благородной внешности, крепкий, со светлыми глазами, во взгляде которых сквозила искренность и сила. — Ты и сам можешь ответить. Но раз уж характер наших отношений должен определить я, то она, собственно, была мне женой, о чем все вы догадывались.

Уэлмо перекладывал бумаги на столе с места на место.

— Когда началась твоя интимная связь с покойной?

Сэм Кимбер вскочил, возмущенно и с удивлением глядя на Харва:

— Ради Бога, объясни, Харв, что...

Он осекся, прислушиваясь к тревожному сигналу где-то в подсознании. И вдруг его озарило — все встало на свои места. Он уже не помнил, как долго они знакомы, потому что считал Харва исключением из правила, согласно которому всякая дружба неискренна и ограниченна. После многих лет совместных рыбалок, охоты, карточных партий, выпивок, общих загулов с Харвом и благодаря определенному нажиму, о котором он позаботился, чтобы Харв несколько лет назад стал шерифом, ему казалось, что их дружба останется прочной и незыблемой. Глядя в печальные глаза Харва, он заметил где-то в их глубине особый, злорадный блеск и понял, что сейчас, впервые за все годы, на поверхность вырвалась ревность и недоброжелательство. Ему стало горько: что ж, значит, и наша дружба оказалась фальшивой. Сейчас впервые за все годы Уэлмо подвернулась возможность помучить своего благодетеля, и это доставляло ему радость. В конце концов, оба они начинали с нуля, и Харв, очевидно, считал, что все зависело от везенья, а вовсе не от того, что Сэм оказался способнее.

Сэм, опустившись опять в кресло, положил ногу на ногу и с подчеркнутой любезностью произнес:

— Кто-нибудь другой, владеющий в трех округах такой же уймой леса, земли и кое-чего еще, на моем месте начал бы качать права, требовать адвоката, вздумай шериф коснуться его пальцем. Но мы с тобой, Харв, всю жизнь были друзьями, правда?

— Я ведь только...

— Ты только выполняешь свои обязанности, присягу, данную избирателям. Я горжусь, что моим другом является человек, который любой ценой выполняет свой долг и повышает тем самым шансы переизбрания на новый срок.

Уэлмо, подавленный, смущенный, произнес:

— Никогда еще, Сэм, ты не говорил со мной так.

— Не было причины, повода. Ладно, время сейчас жаркое, и денек горячий, давай перестанем трясти друг друга, поговорим разумно. Тебе угодно, чтоб я рассказал о Луэлл, хорошо, я готов. И все между нами останется, как раньше.

Но оба мы понимаем, подумал про себя Сэм, что это неправда, и дальше придется жить с сознанием нового открытия.

— Ведь это для твоей же пользы, Сэм, — сказал Уэлмо.

— Мне всегда претило говорить о женщине. Могу посудачить о хорошеньких девочках вроде тех двух из Аркадии, помнишь? Но Луэлл — другое дело. Мы были знакомы до ее ухода от Хансона, но я не обращал на нее особого внимания, думал: просто красивая молодая женщина, Келси привез ее сюда из Бостона. Я знал, что оба они дружат с компанией молодежи, которая любит хорошо выпить. Об их разъезде в городе ходили разные слухи, наверно, и до тебя дошла какая-нибудь версия, но можешь узнать правду, как мне рассказывала Луэлл. Одиннадцать месяцев назад, в апреле прошлого года, они вместе с Киверами отправились прогуляться до Бимини на огромной яхте Келси. Они были женаты три года, Келси любил выпить, заигрывал с женщинами, но Луэлл все ждала и надеялась, что он наконец повзрослеет и станет настоящим мужчиной. Сначала с ними были еще Джейс и Бонни Вейтс, но им пришлось почти сразу вернуться домой. Кажется, на следующий день яхта причалила к какому-то пляжу; Луэлл и Стю Кивер на шлюпке отправились к берегу, а Келси и Лорна Кивер остались на яхте. Луэлл захотелось доказать, что она доберется до яхты с берега вплавь. Она доплыла, очень тихо поднялась на яхту и застукала Келси и Лорну в постели. Устроила грандиозную сцену, однако Келси и Лорна не казались слишком смущенными. А когда вернулся на шлюпке Стю и узнал, в чем дело, он тоже не очень возмутился. Все немного выпили, а затем пошли намеки, и Луэлл вдруг поняла, что ей предлагают разделить постель со Стю Кивером. Говорила, что тут же протрезвела, и, увидев их похотливые глаза, многозначительные ухмылки, слушая дурацкие речи, поняла, что для нее с этой компанией покончено.

— Господи! — воскликнул Уэлмо.

— Как только яхта вернулась к причалу Бимини, Луэлл, собрав вещи, сошла на берег и улетела в Лодердейл, а затем сюда. Пока Келси возвращался, она переселилась из большого дома в мотель, намереваясь вернуться обратно на север. Келси приходил к ней, хныкая, умоляя, обещая, но она стояла на своем. Однако хотела поступать по справедливости и предложила разойтись на один год, договорились, что пока останется здесь, и Келси будет регулярно выплачивать ей кое-какое содержание. Если за год ничего не изменится, она начнет дело о разводе здесь, во Флориде. Он согласился, так как Луэлл тогда невозможно было отговорить. И вот теперь через месяц она собиралась подать на развод.

— А как Келси все объяснил родителям? — спросил Уэлмо.

— Хорошенький вопрос, но думаю, ты и сам можешь дать ответ. Старая миссис боготворит Келси и считает всю историю просто мелкой супружеской размолвкой, но старик Джон Хансон уже давно пришел к выводу, что его единственный сыночек не стоит и той веревки, на которой ему следовало бы повеситься. Старик любил Луэлл, считая ее последней надеждой на то, что Келси встанет на ноги. Если бы развод состоялся, отец его турнул бы из гнезда, как бы ни скандалила мать. А как теперь — не знаю. Когда родители в феврале отправились путешествовать, старый Джон наказал Келси приглядывать за их землей, но тот вряд ли показал там нос.

— Ты подружился с Луэлл после того, как она переехала из большого дома?

— Через месяц. Она сняла квартиру на Лимонной улице в доме миссис Кэри и начала по полдня работать секретаршей у доктора Нила. Келси давал ей деньги далеко не регулярно, но там, на севере, у нее во что-то были вложены наличные, которые она могла забрать, семь тысяч с мелочью. Она надеялась вложить эту сумму во что-нибудь здесь и получать небольшой доход. Слышала от друзей, вроде бы все, до чего я дотронусь, превращается в деньги, и, когда мы познакомились, обратилась ко мне за советом. Я сказал, что инвестиции — не моя специальность. Откровенно говоря, я ее считал такой же никчемной, как все эти Киверы, Брай и им подобные. Возможно, я немного переборщил, был к ней суров, и это оказалось последней каплей — она спрятала лицо в ладони и разрыдалась. Красивая, молодая. И еще эти золотистые волосы... Я постарался быть помягче, покатал ее по округе, кое-что показал, и Луэлл рассказала, как ее мечты развалились подобно карточному домику. Я вложил ее деньги в дело, и семь тысяч немедленно стали приносить девяносто долларов ежемесячно. Нам было хорошо вместе, с ней было удивительно легко разговаривать. Когда мы довольно долго появлялись вместе, пошли слухи, но между нами еще ничего не было, ведь мне уже сорок семь, у меня взрослые дети, и Китти умерла в пятьдесят третьем, а Луэлл было всего двадцать семь. Вижу, ты умираешь от любопытства, по-моему, даже немного вспотел, но можешь расслабиться — никаких подробностей не будет. Я был в Джэксонвилле — давал показания и должен был остаться там до понедельника из-за юридических разногласий; сидел в номере гостиницы один, совершенно измотанный, загнанный в угол; и тут я просто поднял трубку и позвонил ей; в пятницу, в одиннадцать вечера, я вытащил ее из постели и сказал, как мне одиноко и плохо, сообщил, где я, и попросил приехать как можно скорее. Она долго молчала, а потом в трубке раздался щелчок — положила ее. В субботу, после изнурительных споров о налогах, я дотащился до отеля, вошел в свой номер — там сидела она, бледная, как стенка. Пытаясь улыбнуться, хотела пошутить, но по лицу побежали слезы. Я ничего не понимаю в любви, Харв. Кое-кто снисходительно принижает, опошляет это слово. Мы его не употребляли. Но нам было хорошо вместе, и Луэлл оказалась изумительной женщиной. Не знаю, женился бы я на ней, мы об этом не говорили. Одно мне ясно — пока я жив, мне ее будет не хватать. Помолчав, Харв, облизнув губы, спросил:

— А вчера?

— Ночью мы были на моей даче, каждый приехал на своей машине, так как я рано утром должен был ехать по делам в Лейкленд, а она — на работу. Я хотел, чтобы она бросила работу, но Луэлл сказала, что будет чувствовать себя бездельницей. Она никогда не брала у меня ни цента, не принимала дорогих подарков — только мелочи, а отдавала мне все, чем располагала. Она уехала первая, а я, убравшись после завтрака, отправился в Лейкленд. Возвращаюсь в город около трех, и первый, кого встречаю, выйдя из машины, — Чарли Бест. Он и сообщил мне о смерти Луэлл. Я был ошеломлен, а вечером напился, как никогда в жизни.

— Она не говорила, что будет делать после работы?

— Вечером мы собирались поехать в кино под открытым небом, я должен был за ней заехать в шесть, хотели сначала пообедать. Не помню, чтобы она говорила, что будет делать до шести.

— Ты когда-нибудь ездил с ней туда поплавать?

— Ведь тебе известно, Харв, какой из меня пловец. Раза два ездили туда вместе, я смотрел, как она плавает. Поддразнивал ее, говорил: слишком долго держу этот участок, пора его продавать, потому что ездят туда все, кому не лень, загрязняют. А она не понимала, шучу я или говорю серьезно. Она поплавает, потом мы закусываем, и Луэлл дремлет на солнышке, а я любуюсь ею, размышляя, насколько счастлив может быть иногда человек.

— Наверно, хорошо плавала?

— Скользила по воде как рыба, а когда выходила, дыхание было ровным.

— Это всего лишь обычное расследование, Сэм.

— Тебе виднее, Харв. — Сэм Кимбер, поднявшись, выпрямился во весь рост — сто девяносто восемь. — У меня к тебе небольшая просьба. Луэлл и я доверяли друг другу. В этой истории с налогами она для меня вела записи, и сейчас мне нужны ее бумаги. Хотелось забрать их в ее квартире.

— Где они? Я распоряжусь, и тебе их передадут.

— Точно не знаю, я просил, чтоб не оставляла на виду.

— Как они выглядят?

— Понимаешь, Харв, мне лучше зайти самому.

Сэм подождал, надеясь, что держится естественно и непринужденно. Никогда еще он не говорил с Харвом Уэлмо так осмотрительно, и это понятно: теперь он ему не доверял. Возможно, из-за этого процесса в связи с налогами. Нетрудно догадаться, какие слухи дошли до Харва: у Сэма Кимбера куча неприятностей, его собираются прижать за уклонение от налогов и, если удастся, посадить в тюрьму. Однако, если Харв верит слухам, когда все уляжется, его ждут неприятные открытия. Что ж, парни из Джэксонвилла грозили обвинением в мошенничестве, но не имели малейшей надежды, чтобы это прошло в суде. Есть же правила, как поступают в определенных случаях. Они тайком, как обычно, разработали план, начали вдруг ревизию и затребовали восемьсот двадцать две тысячи долларов — штрафы, задолженность по налогам. Такое кровопускание действительно могло привести его к краху. Однако Сэм задействовал своих специалистов по налогам, собственных законников, поставил их на линию огня и они начали считать. Последний иск составлял уже триста сорок тысяч а их встречная сумма — сто семьдесят тысяч, которые он обязуется уплатить в рассрочку за три месяца. Джес Гейбл предполагал, что компромиссная сумма окажется около двухсот двадцати пяти тысяч. В конце концов как пояснил Джеймс, у них на руках его сводный и детальный личный счет, и если затребуют больше, заставят избавиться от стольких прибыльных предприятий, что это будет означать — убить курицу, несущую золотые яйца. Основательно его выпотрошат, но, откровенно говоря, достать такую сумму — проблема несложная.

Однако существовало одно небольшое обстоятельство, которое он увел у них из-под носа, и если оно отразилось бы на его счету, кануло бы в их ненасытной утробе. Сто шесть тысяч наличными. Когда началась проверка, ревизоры по суду получили разрешение заморозить все его счета, о которых было известно, но два самых важных ускользнули, в основном потому, что Сэм был слишком осторожен. Так что он быстренько съездил в два соседних городка, сложил деньги в голубую аэрофлотовскую сумочку и начал думать, что, черт возьми, с ними делать. После раздумий, забраковав несколько ненадежных тайников, он просто отдал сумочку Луэлл, попросив спрятать, а чтобы успокоить ее любопытство, сказал, что там деньги, но сколько — не говорил. Объяснил, что деньги — для покупки земли, их синдикат передал ему в большой тайне, лично, в документах это не отражено, и он не может рисковать, чтобы чиновники из налогового управления зацапали сумму, использовав как доказательство уклонения от налогов. Повторял: он сумеет доказать, что деньги ему не принадлежат, но тогда придется раскрыть многое, и сделка, порученная ему, сорвется. Для Луэлл этого было достаточно, она обещала спрятать в надежное место и забыть о них. Смешно, подумал Сэм, глядя, как Харв не может решиться, но из-за смерти Луэлл эти деньги словно потеряли значение. Вроде осталось гораздо меньше вещей, на которые их можно потратить. Все равно эта крупная сумма наличными пригодится для будущих операций.

Харв наконец решился и, вздохнув, написал миссис Кэри записку с просьбой пустить Сэма в квартиру, чтобы он взял личные вещи. Передал листок Сэму со словами:

— Я велел ей держать квартиру на замке, пока суд не решит, кому принадлежат вещи. Приедет кто-нибудь из ее родни. Наверное, договорятся с Хансоном.

Сэм Кимбер с вежливой улыбкой, но решительно захлопнул дверь перед носом миссис Кэри. Когда он оказался один в маленькой знакомой квартире, на него вдруг нахлынула слабость, усталость. Опустившись на кушетку, он прислушался, и ему почудилось — вот в кухоньке раздается звяканье посуды, ее веселое хмыканье, стук каблучков. В этой квартире они никогда не занимались любовью, Луэлл раз и навсегда дала это понять. Но ее присутствие сейчас ощущалось почти осязаемо. И ему стало еще хуже, когда начал осматривать шкаф с одеждой в спальне. Здесь стоял ее запах, и все платья на вешалке так знакомы. Убедившись, что голубой сумочки в шкафу нет, он устало сел на ее кровать, пытаясь решить, где еще поискать, но обнаружил, что думает только о ней, представляя себе ее поддразнивание, теплую, влюбленную улыбку, кокетливые движения платья и бедер. А иногда бывала так серьезна, печальна, что все его шутки, попытки развеселить оказывались тщетными. Из-за мягких черт лица, узкой талии, небольшой груди она производила впечатление хрупкости, но на самом деле была крепкой и сильной. Ей не нравилась собственная фигура — бедра, считала она, чересчур широкие, полные. Откровенно говоря, и бедра, и ноги не назовешь совершенными, в самом деле широковаты, тяжеловаты, хотя и не настолько, как думала она, — их сладкое, дорогое бремя для него теперь утрачено навсегда. Сэм громко вздохнул, и этот звук в пустой комнате напугал его.

Через какое-то время, обшарив все возможные тайники, он убедился, что сумочки в квартире нет, и открытие привело его в смятение. Может, она передала сумочку кому-нибудь на хранение? Но тогда она непременно попросила бы у него разрешения. Право решать она охотно предоставила ему и не однажды повторяла, что в ее жизни он первый настоящий мужчина — надежный, уверенный, рядом с которым она чувствует себя девчонкой.

Когда он выходил из квартиры, миссис Кэри стояла с ключом в руках и с выражением осуждения на морщинистом лице.

— Довольно долго вы там пробыли. Нашли, что нужно?

— Спасибо, да.

Резко повернув ключ в скважине замка, она объявила:

— Вы достаточно стары, Сэм Кимбер, чтобы годиться ей в отцы.

— Вы совершенно правы, Марта.

— Не счесть, сколько раз вообще не ночевала дома. Возможно, была с вами. А может, нет. Разве найдешь управу на старого сумасшедшего, когда он начинает бегать за блондинками?

— Кто-нибудь побывал в квартире после того, что случилось?

— Разве что имел свой ключ. Если я начну регистрировать все приходы-уходы, у меня ни на что не останется времени.

— Это ее ключ?

— Для каждой квартиры есть два ключа, а этот запасной. Передайте Харву, пусть пришлет ее ключ или даст деньги на новый.

— Вчера вы ее видели?

— Заметила. Мы особенно никогда не разговаривали. Видела ее, когда возвращалась от доктора Нила, сразу после полудня, а потом, так через полчаса, затарахтела на своей машине. В предыдущую ночь вообще не была дома, вернулась под утро в другом платье, не в том, в котором уходила, вот я и подумала, что живет еще где-то, но полагаю, об этом вы знаете больше меня.

— Пожалуй, знаю, — ответил Сэм, подмигивая ей так, что старуха задохнулась от возмущения, прошипев:

— Это уж слишком!

Выйдя из дома, он сел в свой огромный светлый “крайслер” и тихонько двинулся по Лимонной улице, включив на полную мощность кондиционер но перед тем опустил стекла, чтобы выветрить горячий воздух. Закрыв опять окна, ощутил, как машина словно без его участия неестественно тихо скользит сквозь ослепительный послеполуденный зной. Проехал через центр городка, мимо застывших автомобилей, пустых тротуаров и сверкающих витрин. Подъезжая к повороту на стоянку позади своей конторы заколебался было, но направился дальше. В конце Лимонной улицы миновал небольшой парк за мавританскими крышами общественных зданий и через несколько минут обнаружил, что город остался позади, а он направляется к месту ее смерти. Минут через десять свернул направо. Через восемьсот метров — поворот налево, на заросшую песчаную дорогу. Ветки бились о машину, пока Сэм продирался еще двести метров до принадлежавшего ему участка, а потом съехал на берег озера. Испокон веков оно называлось Дайкир, но второй владелец, застроивший противоположный берег, переименовал озеро во Фламинго. Кимберу принадлежало восемьсот метров этого берега, о котором никто не заботился и не благоустраивал. Его радовало, что там никто почти не останавливается.

Если выехала из дому в половине первого, сюда добралась бы без четверти час. Остановилась точно здесь, где сейчас находится он. Купальник, очевидно, надела еще дома, сверху натянула облегающее платье. Вышла из машины, платье забросила внутрь. Отнесла вещи вниз, на песчаный пятачок пляжа: полотенце, пляжная сумка, транзистор — сложила. Потом направилась к воде, заправляя волосы в купальную шапочку. Первые три шага, затем она погружается по пояс, а дальше — глубина.

Он спустился к пляжику, размышляя, не хочется ли ему казнить себя таким образом. Звала ли на помощь? Какое это теперь имеет значение? Услышав звук мотора, поднял глаза к озеру и увидел голубую лодку с небольшим мотором, подвешенным снаружи. В ней находились двое тощих, но крепких парнишек — загорелые, с выгоревшими добела волосами. Сквозь стрекотанье мотора отчетливо послышался голос одного из них:

— Утонула точно там, недалеко от того типа на берегу. А у Юджа при себе только очки для нырянья да ласты. И нашел ее на дне со второй попытки. Раньше, чем фараоны успели спустить лодку, чтоб искать. По-моему, как раз на этом месте.

Паренек повыше отключил мотор, и лодка резко остановилась. Оба склонились над водой.

— Здесь глубоко? — спросил тот, что пониже.

— Юдж говорил — метров семь.

— Долго была под водой?

— Достаточно.

— А как этот чертов Юдж вообще обо всем догадался?

— Увидел кучу людей, подошел. В лодке у него, как всегда, лежали ласты, очки. Сам-то я пришел позже, ее уже не было. Зато видел, как отъезжала “скорая”.

— Джимми, если она была одна, как же узнали, что утонула?

— Ну ты и дурак все-таки.

— Почему это?

— Другие ведь тоже приезжают сюда поплавать, так? И видят, машина пустая, полотенце, вещи, транзистор играет, а вокруг никого. Посмотрят вокруг, начнут волноваться, кричать — никто не отвечает. Ночью был дождь, и на песке видны следы, идущие к воде. Ну, кто-то и съездил на заправочную станцию, позвонил шерифу. Сбежалась толпа. Но пришел Юдж и отыскал ее. Говорят, у нее начались судороги.

Сэм Кимбер медленно вернулся к машине, отъехал. В газетах писали тоже самое. Все отлично сходится. Кроме мелкой загвоздки с исчезнувшими ста шестью тысячами. И ведь никому не рассказать о пропаже. Именно поэтому кажется, что-то здесь не в порядке. Вернувшись в город, запарковал машину на стоянке возле конторы, открыл задний ход и поднялся на личном маленьком лифте. Здание было четырехэтажное, он поставил его пять лет назад, когда решился уехать из опустевшего дома, построенного для Китти. Исполнителем была строительная компания, он взял ссуду из федеральных средств. Вложенные деньги давно себя оправдали, так как он сдавал помещения на трех этажах в аренду различным компаниям и учреждениям. Четвертый этаж оборудовал под холостяцкую квартиру для себя и собственный деловой офис.

Пройдя на кухню и открыв банку холодного пива, он подошел к окну, посмотрел в сторону озера Ларра. Там, в большом доме Хансонов, Луэлл прожила несколько коротких лет с Келси. Люди по ту сторону озера располагали иными деньгами, солидные, старинные состояния, переведенные сюда, солидные, старые компании с севера. Мои-то деньги другие, подумалось ему. Деньги, которые загребает парень из небогатой семьи, если ему повезет и выберется в подходящий момент из болота в старом фургоне, с молотком и с карманами, полными гвоздей, если ему хватит здоровой наглости, чтобы поверить в удачу.

Вспомнив, что забыл пообедать, съел кусок сыра и открыл вторую банку пива. И снова нахлынули воспоминания о Луэлл — у него не было сил сопротивляться. В этой квартире она никогда не чувствовала себя свободно, по дороге сюда или обратно беспокойно ерзала на переднем сиденье. Лучше всего было у него на даче, там не приходилось подсознательно прислушиваться к окружающим звукам, и она ощущала полную раскованность, оставалась сама собой.

Не выпуская банки из рук, он быстро прошел через большую гостиную, о которой Луэлл заметила, что выписанный из Орландо женоподобный декоратор выбрал обои, подходящие только для холла киноклуба. Открыв звуконепроницаемую дверь, он очутился в приемной своего офиса, услышал стук машинки, который внезапно умолк, так как Энджи Пауэлл, вскочив от неожиданности, схватилась за сердце. Миссис Ниммитс, сидевшая за столиком в углу, объявила:

— Мистер Сэм, клянусь, если вы войдете в эту дверь сорок раз за минуту, Энджи сорок раз подскочит в полуобмороке.

— Я же не представляла, что вы там, — оправдывалась Энджи. Сэм Кимбер прошел в свой просторный кабинет, сопровождаемый Энджи за спиной, с кучей бумаг в руках. Она закрыла за собой дверь. Усевшись за стол, Сэм прикончил пиво и, выбросив банку в корзинку для бумаг, спросил:

— Ну-с, какие новые погромы нас ждут сегодня?

У нее была дурная привычка сообщать в первую очередь наименее важные сведения, причем после каждого ожидала инструкций, делая пометки в блокноте. Энджи Пауэлл — высокая, пышущая здоровьем девушка, которой не было и двадцати. Сплошная кровь с молоком, рост — сто восемьдесят два без каблуков, огромные глаза цвета лаванды, сверкающие белизной зубы и темно-золотые локоны. Отличная пловчиха, ныряльщица, лыжница, прыгунья, конькобежка, танцорка и секретарша. Выглядела огромной, везде ее было чересчур много. Жила вместе с матерью, тоже приличной великаншей, и с отцом — настолько маленьким, тщедушным, запуганным, что его практически и не замечали. Была единственным ребенком. Вот уже три года Энджи служила у Сэма, последние два года — в качестве секретарши и была ему абсолютно преданна, всегда в ровном, веселом настроении, хотя, к сожалению, не имела понятия о юморе.

Когда-то давно, еще до связи с Луэлл, Сэм, — возможно, из любопытства или из упрямства, свойственного скалолазам: покорить просто потому, что она существует, — в первый и последний раз попытался соблазнить ее, пригласив в дружеской беседе в свою жилую часть. Обняв девушку, почувствовал, как она съежилась, сникла и задрожала. Поцеловал — вроде бы притронулся к напуганному ребенку. Глядя на него лавандовыми глазами, полными слез, она прошептала:

— Вам я не могу залепить.

— Что-о?

— Не знаю, как быть. Когда мальчишки начинают приставать, я им даю затрещину. Пожалуйста, пустите, мистер Сэм.

Отпустил ее.

— И всегда даешь затрещины?

— Я обещала Богу и мамочке никогда в жизни не делать ничего мерзкого.

— Мерзкого?

— Разрешите, мистер Сэм, я возьму расчет.

— Что, если мы про это забудем, и такое больше никогда не повторится?

Она задумалась.

— Тогда, наверное, мне можно не увольняться.

После того неприятного эпизода он, внимательно приглядываясь к ней, задавая при случае вопросы, пришел к выводу, что эта огромная, веселая девушка, очевидно, никогда не испытала ни малейшего намека на желание, даже не задумываясь над этим, и, вероятно, уже не испытает. Это было самое неправдоподобно бесполое существо во всей средней Флориде.

...Она дошла до последнего сообщения:

— Джес Гейбл несколько раз хотел связаться с вами, мистер Сэм.

— Передайте, чтобы зашел.

— Из Джэксонвилла?

— Ох, я не знал, что он опять там. Соедините меня по телефону, если получится.

— Сию минуту. Он поставил три номера, когда звонил в последний раз. Уже повернувшись к двери, она сказала:

— Мистер Сэм?..

— Слушаю.

— Я... мне очень жаль вашу приятельницу.

— Спасибо, Энджи.

Когда девушка скрылась за дверью, он горько усмехнулся: голубую сумочку лучше было бы отдать на хранение Энджи. Спрятала бы ее, ни за что не раскрывая, никогда не упоминая о ней. Однако тут же устыдился: с чего бы ему считать Луэлл менее достойной доверия? Выбирал из них обеих, и Луэлл была умнее, не позволила бы себя обмануть, обвести вокруг пальца.

Зазвонил телефон — Джес. Изъяснялся, как обычно, настолько туманно, намеками, что порой его трудно было понять.

— Сэм, мне позвонил наш общий друг; все выглядит вполне прилично, и стоит окончательно определиться, пока я здесь; вообще день был весьма интересный. Пожалуй, можно с уверенностью сказать, что пройдет наш план, а сумма, на которой сейчас собираются остановиться, всего на десять тысяч больше моего предположения. Наши мальчики произвели основательный нажим, да, можно с определенностью говорить о нажиме, чтобы склонить к разумной сумме. Завтра все решится, так что думаю, мне следует остаться. Операция получается первоклассная, часам к десяти все будет в порядке.

— Отлично, Джес.

— Но с трехмесячным сроком дела обстоят хуже. Возможно, потребуют шестьдесят дней, а у нас это вызовет осложнения.

— Если не выйдет, соглашайся на шестьдесят.

— По-моему, это единственное слабое место во всей операции, и некоторые из новых друзей здесь со мной соглашаются. Будет невозможно избежать проверки счетов, но, откровенно говоря, это и к лучшему: весь гол будем знать, на каком мы свете, каждый год окажется зафиксированным и закрытым.

— Меня это устраивает, дружище.

— А теперь — страшно, что так случилось с Луэлл. В самом деле, ужасно, у меня даже сердце разболелось, когда услышал. Такая милая молодая дама, всегда веселая; прими хоть так, по телефону, мои глубочайшие соболезнования, Сэм.

— Спасибо, Джес.

— Это жестоко, когда на человека обрушивается такой удар. Разрешим нашу проблему, и потом можешь отправляться в длительное путешествие нужно сменить обстановку, взглянуть на вещи по-новому.

— Посмотрим. Позвони мне завтра, когда станет известен результат.

— Я в этой истории остаюсь пессимистом, но, думаю, завтра услышим добрые вести, Сэм. До свидания.