В Африку за обезьянами

В Джибути, в ожидании парохода

ПЕРЕВОДЧИК немедленно отправился на переговоры с станционной администрацией. Железнодорожный чиновник обещал отправить наш вагон в порт утром, после санитарного осмотра нашего груза. С трудом мы выдержали душную ночь. У обезьян был очень скучный вид, они тяжело дышали, отказывались от еды и с жадностью поглощали противную соленую воду джибутинского водопровода. Город получает воду из горного источника. Местами эта вода идет по открытому грунту, насыщаясь солью, которой пропитана почва всей прибрежной полосы.

В душном вагоне, горячем от солнца, которое еще не успело высоко подняться, но уже жгло немилосердно, моим обезьянам угрожала гибель от перегрева. Переводчик отправился в город разыскать ветеринарного врача, который должен был дать официальное разрешение на перевозку обезьян в порт. Спасая животных, мне пришлось выставить из вагона часть клеток в промежутки между запасными путями.

До 10 часов утра я ничего не мог добиться от железнодорожных служащих. Мне говорили, что еще нет паровоза, что ждут ветеринарного врача, докладывают начальству и т. п. Наконец, в 11 часов утра мой проводник вернулся с ветеринарным врачом.

Осмотрев обезьян и проверив ветеринарное свидетельство, врач заявил, что, по существующему положению, животных нужно отправить за город в карантин на две недели. Из его объяснений мы узнали, что этот карантин представляет собой просто большую открытую загородку на песке, там нет тени и близко нет воды. Ветврач согласился с нами, что мои питомцы могут там погибнуть от перегрева в первые же два дня, и обещал ходатайствовать, чтобы нам в ожидании парохода разрешили остановиться во дворе ветеринарной больницы. Пока будет получено разрешение на это от начальства, он под свою ответственность согласился на два-три дня предоставить нам двор больницы.

Не теряя времени, мы наняли машины у грузовой компании «Ориентальафрика» и быстро перебросили клетки в указанное нам место. Двор ветбольницы оказался наиболее приятным местом во всем городе. Здесь росло десятка два пяти-шестиметровых жиденьких деревьев, в скудной тени которых мы расставили клетки с обезьянами. Мешки с кукурузой и мукой сложили посредине двора, под открытым небом, не опасаясь дождя, так как в Джибути в августе его никогда не бывает, да и в другое время дожди выпадают здесь очень редко.

Джибути — одно из самых жарких мест на земном шаре, и к тому же здешнюю жару очень тяжело переносить из-за очень высокой влажности воздуха. Днем термометр в тени показывал не менее сорока пяти градусов. Иногда дул ветер, но он был горячий, как ток воздуха от костра. Ночью температура падала всего на 6—7 градусов. Когда солнце находится в зените, в городе не видно ни одной живой души. Только из ворот и парадных подъездов выглядывают белые тюрбаны (головной убор в виде чалмы) сенегальских стрелков, несущих охранную службу в Джибути.

Горожане в это время отсиживаются в домах, где беспрерывно работают электровентиляторы, и пьют воду со льдом, который здесь выдается по карточкам наряду с другими продуктами питания.

При содействии ветеринарного врача нам также ежедневно выдавали большую плиту льда, который мы подкладывали в клетки обезьянам. Кроме того, пришлось по десяти — пятнадцати раз в день поливать животных водой из водопровода. Хотя вода имела температурку не меньше 45°, все же такое купанье несколько охлаждало и освежало наших пленников. Хуже всего переносили жару зеленые мартышки. Некоторые из них, особенно взрослые самцы, перегревались до такой степени, что замертво падали на дно клетки, судорожно подергивая конечностями. Часть таких, тяжело переносивших высокую температуру, животных удалось путем охлаждения льдом вернуть к жизни, но несколько экземпляров погибло. Все же павианы, гелады и преобладающее число мартышек довольно стойко переносили перегрев, однако многие из них подолгу не брали корма и, тяжело дыша, сидели неподвижно, свесив головы. Замечу, что хотя обезьяны — тропические животные, они с трудом переносят сильную жару. На своей родине, в жарких частях Африки и Азии, в полдень, когда температура воздуха становится выше 40°, они прячутся в тени густых тропических лесов. Организм обезьян обладает менее совершенной терморегуляцией, т. е. способностью сохранять и отдавать теплоту, чем организм человека. Особенно плохо переносят они прямые лучи солнца. Поэтому мои затворники больше всего страдали во время переезда с вокзала по городу и при погрузке на пароход, происходившей как раз когда солнце находилось в зените.

Население города весьма интересовалось моими питомцами, но осматривали обезьян главным образом французы, так как сомалийцев во двор ветеринарной больницы не пускали. Несколько французов почти ежедневно приходили в больницу и, подолгу наблюдая обезьян, расспрашивали меня об их нравах и образе жизни.

Особенно часто приходил в гости к моим пленникам молодой инженер, работающий на строительстве порта, месье Ж.

В Джибути ему было очень скучно, он изнывал от жары и мучился от «бурбулей», как называют здесь воспаление потовых желез, имеющее вид сыпи по всему телу и сопровождающееся сильным зудом. Год назад он приехал из Франции, где окончил перед войной высшее учебное заведение. Во время войны Ж. участвовал в движении сопротивления. После войны он не смог получить во Франции работы и вынужден был уехать в колонию.

Я воспользовался пребыванием в Джибути, чтобы посмотреть город. Улицы его почти лишены зелени. Лишь кое-где растут кустарники и деревья, содержание которых обходится недешево, так как их нужно часто поливать.

Преобладающее население города — сомалийцы, данакилийцы, арабы и другие народности Африки. Живет здесь также несколько тысяч европейцев, главным образом французов, занимающих руководящие должности в порту, на железной дороге и в городских учреждениях.

Являясь главным городом Французского Сомали, Джибути охраняется несколькими батальонами сенегальских стрелков. Они помещаются в казармах с обширным двором, откуда по вечерам доносится пение и топот ног солдат, танцующих под звуки барабана. Один из французов говорил нам, что раньше солдат тут было меньше, но в последнее время их количество увеличилось, ибо одно из соседних государств хочет-де вооруженной рукой присоединить Сомали, будто бы когда-то ему принадлежавшее. Француз явно намекал на эфиопские притязания получить выход к морю. Однако вся эта версия о том, что Эфиопия хочет захватить Сомали, — явная провокация. Французские власти усиливают здесь свои силы, вернее всего из боязни десятков тысяч немилосердно порабощенных сомалийцев.

Производстве соломенных корзин для фруктов и «инжиры» (блинов из просяной муки).

Об отношении французов к сомалийцам ярко свидетельствует характерная подробность моего разговора с тем же французом. На мой вопрос, сколько жителей в городе, он ответил:

— Мало, всего три тысячи.

Я удивился и заметил ему, что только в старом порту и на постройке нового порта работает, по крайней мере, тысячи четыре человек.

— Это ведь сомалийцы, а я говорю об европейцах, — ответил мой собеседник. Коренное население этот тупой колонизатор не считал за людей.

Я обнаружил в Джибути ту же картину, что и в Тегеране, Каире и других городах Ближнего Востока и Африки, где мне довелось побывать. Городские учреждения и жилища немногочисленных французов размещались в хороших каменных домах в центре города, тогда как тысячи сомалийцев ютились в лачугах, расположенных на окраинах. Впрочем, их обитатели почти не бывают дома, так как весь день проводят на постройке порта, на погрузочных работах в порту, на железной дороге и соляных приисках, а ночью идут спать на берег Аденского залива, укладываясь друг возле друга длинными рядами на километровом пляже, усеянном мелким песком. Только здесь в ночное время могут они отдохнуть от изнуряющей духоты, царящей днем и ночью в черте города.

Мой переводчик иногда простирал руки вверх и трагическим голосом говорил: «Господи, мучаешь весь день, дай же отдохнуть хоть ночью». Если так плохо чувствовал себя он, полсотни лет проживший в Африке, то что уж можно было сказать обо мне, впервые в жизни попавшем в такой тяжелый климат.

Каждый день рано утром мы ходили купаться в Аденский залив, где вода за ночь немного остывала, и мы могли слегка освежить наши измученные тела. К вечеру же вода нагревалась до 40° и становилась горячей. Переводчик шутил: если солнце еще немного постарается, то в заливе будет суп с рыбой, который, кажется, по-русски называется уха.

По дороге на пляж мы встречали толпы сомалийцев, отдохнувших ночью на берегу и направлявшихся в порт, чтобы заработать несколько десятков ежедневно падающих в цене франков на скудное дневное пропитание. Некоторые из них оставались здесь же на берегу, возле городской бойни, чтобы подобрать выкидываемые оттуда в море внутренности животных.

Дети и старики бродили по берегу залива и высматривали «дары» моря, выброшенные во время прилива: кусочки кораллов и причудливые раковины, которые можно продать за несколько франков пассажирам пароходов, идущих в Европу.

В двух-трех метрах от воды на пляже виднелось огромное количество нор, из которых выглядывали сухопутные крабы песчано-зеленого цвета, величиной с куриное яйцо. Они очень быстро бегают, и мне не удалось поймать ни одного. Попытки вырыть какого-нибудь краба лопатой также не увенчались успехом. Араб, привозивший нам по утрам из залива свежепойманную рыбу и огромных морских крабов, рассказывал, что мясо из ножек сухопутных крабов считается лучшей наживкой при ловле рыбы.

Купающимся в заливе не разрешается отплывать более чем на 200—300 метров от берега за коралловые рифы. По ту сторону рифов глубина больше двух с половиной метров, т. е. достаточная для акул. Однажды француз Ж., с которым я познакомился, встретив нас на пляже, сказал, что в полукилометре от нашего места купанья рыбаки вытащили огромную акулу. Мы пошли посмотреть на нее, но, к сожалению, опоздали: тушу акулы уже увезли на автомашине, а на берегу осталась только ее отрубленная огромная голова с раскрытой пастью. Тут уже собралось человек тридцать. Люди внимательно рассматривали голову этого морского хищника. Пасть акулы была настолько велика, что когда какой-то молодой французский моряк из любопытства сунул в нее свою голову, то его плечи не задевали густых крайних зубов. В толпе раздались возгласы удивления, посыпались насмешки. Любознательный моряк смутился и отошел в сторону. На берегу залива мы не раз видели валяющиеся головы акул, но все они были во много раз меньше, чем эта.

Страдая от убийственной жары и опасаясь за моих обезьян, я с нетерпением ждал парохода. Наконец, пришли радиограмма, что он прибывает в Джибути на следующий день.