В боях за Дон

В НИЗОВЬЯХ ДОНА[34]

Напряженные бои шли днем и ночью. Обстановка была крайне сложной и динамичной. Корпуса и дивизии 2-й гвардейской армии все время находились в движении. Управлять ими становилось все труднее. Нередко нарушалась даже радиосвязь: в одних случаях — по причине частой смены командных пунктов, в других — из-за повреждений матчасти, а то и в результате гибели или ранения радистов.

Но и при устойчивой радиосвязи штаб армии испытывал немалые затруднения. На кодирование и расшифровку радиограмм требовалось значительное время, а у нас каждая минута была на счету.

В этих условиях особое значение приобретало личное общение генералов и офицеров штаба с командирами соединений и частей. Мы знали по опыту, что никакие, даже самые обстоятельные, доклады и донесения из войск не могут заменить того, что увидишь и услышишь сам, побывав на месте. Любая поездка в войска сопряжена обычно с многочисленными встречами и откровенными беседами с солдатами. Солдаты охотно поведают тебе свои думы, свои мысли, а часто выскажут и ценные предложения.

В этой связи не могу не возвратиться несколько назад, чтобы вспомнить один довольно интересный случай. Как-то еще в конце декабря, после освобождения Котельниково, мне пришлось выехать в танковый корпус к генералу П. А. Ротмистрову.

Командный пункт танкисты оборудовали на восточной окраине города в землянках. Как обычно, в целях маскировки туда запрещалось подъезжать вплотную на машинах. Я, конечно, тоже оставил свой автомобиль метрах в 300–400 — за шлагбаумом, а сам продолжал путь пешком. Впереди по проторенной тропке шагали два бойца в полушубках. Ветер был в мою сторону, да и разговор они вели довольно громко, и до меня отчетливо долетали целые фразы.

— Я тебе кричу: бей по дальним, а ты по ближним лупишь.

— Не ори зря — мы тоже можем… Стрелял я так, чтобы они не подползли к траншеям. Понял?

— Голова ты куриная, да у траншей-то мы их и без тебя из автоматов прикончим. А вот на дальних дистанциях должон бить ты, из пулемета. Ясно?

— Должон, должон… Ты и говорить-то не умеешь. А у меня, брат, среднее образование, да еще курсы специальные… Чай, не меньше тебя смыслю.

— В бою, милой, не только образование, а и смекалка требуется. У меня, к примеру сказать, и без курсов на счету больше полсотни уничтоженных фашистов…

Солдаты заметили меня и переменили тему:

— Махорки дали сегодня богато.

— Махорки-то богато, а вот сто граммов стали какими-то махонькими…

Я сделал вид, будто ничего не слышал, и прошел мимо.

У Павла Алексеевича служба наблюдения была поставлена отлично. Он уже узнал о моем визите и шел мне навстречу — статный, с красивыми черными усами, с ясным соколиным взглядом. Ротмистров всегда кажется мне заряженным вулканической энергией. Эта энергия угадывается даже в его рукопожатии. Но в этот раз — после боевой удачи, заслуженной награды за нее и очередного повышения в звании — он был в каком-то особо приподнятом настроении. Мы прошли в блиндаж. Он мало чем отличался от обычного штабного помещения. Яркое аккумуляторное освещение, обитые бумагой стены, длинный стол, на котором лежала карта с нанесенной обстановкой. Рядом аккуратно расставлены радиостанция и телефонные аппараты. Все здесь свидетельствовало о культуре в работе.

Части корпуса продолжали вести бой. Павел Алексеевич несколько раз прерывал наш разговор, извинившись, брал телефонную трубку и отдавал короткие, ясные, четкие распоряжения. Затем пододвинул ближе карту и обратился ко мне с вопросом:

— Разрешите доложить обстановку?

Я ответил шуткой:

— Дорогой Павел Алексеевич, мне хотелось поздравить вас. Затем и приехал. А вы мне сразу карту под нос суете.

Павел Алексеевич понял шутку, но не изменил своего деловитого тона, отозвался на нее одним только словом «виноват» и нажал на кнопку электрического звонка.

Вошел адъютант.

— Обед, — сказал Ротмистров, и адъютант исчез.

За обедом я рассказал Павлу Алексеевичу об услышанном разговоре между солдатами. Мы вместе посмеялись над их безобидной хитростью. Потом детально разобрались в обстановке, уточнили задачу корпусу и с хорошим чувством расстались.

Но на следующий день мне опять вспомнился солдатский разговор. Я задумался над тем, что услышал, и перед моим мысленным взором неожиданно сверкнуло то, что принято в подобных случаях называть «рациональным зерном»: следует проверить взаимодействие огневых средств. Доложил свои соображения командующему. Он согласился со мной и приказал немедленно послать в войска нескольких штабных офицеров. Предположения наши оправдались: в некоторых частях оружие использовалось не на полную мощь, взаимодействие пулеметчиков с автоматчиками не было налажено. Штабу пришлось в срочном порядке разрабатывать и осуществлять ряд мер по устранению этого недостатка.

И так бывало не раз. Личное общение офицеров и генералов штаба армии с бойцами частенько вносило серьезные коррективы и в нашу собственную работу, и в деятельность многих командиров соединений, частей, подразделений.

…Наше стремительное продвижение в сторону Ростова создавало смертельную угрозу для северокавказской группировки врага. Но вместе с тем с каждым днем, с каждым часом возрастала угроза и для нас самих. 2-я гвардейская армия оказалась значительно впереди своих соседей, и в ходе наступления еще больше увеличивался разрыв с ними. Противник не замедлил воспользоваться этим. Он подготовил удар по нашему открытому флангу из района Зимовников.

Р. Я. Малиновский вовремя разгадал замысел врага и принял решение: продолжая главными силами преследование отступающих войск Манштейна, частью сил обрушиться на противника, сосредоточившегося в Зимовниках. Для нанесения упреждающего удара по Зимовникам была создана подвижная группа в составе 2-го гвардейского и 6-го механизированных корпусов. По замыслу командующего армией Зимовники должны были охватываться с востока на юго-запад 2-м мехкорпусом, а с востока на северо-запад — 6-м. Атака намечалась с утра следующего дня. Руководство действиями подвижной группы возлагалось на меня.

Это решение командарма я лично доложил по телеграфу начальнику штаба фронта генералу И. С. Варенникову, и через некоторое время получил ответ, что оно утверждено командующим фронтом. Р. Я. Малиновский просмотрел телеграфную ленту, на которой фиксировались мои переговоры с Варенниковым, дал мне ряд практических советов по организации боевых действий механизированных корпусов и порекомендовал быстрее выезжать на место.

Я тотчас же связался с командирами корпусов тт. Богдановым и Свиридовым, передал им боевую задачу и сам выехал на КП 2-го гвардейского мехкорпуса. Путь был трудный. Стояла темная январская ночь. Бушевала метель. В заснеженной степи — никаких ориентиров. Однако подобные поездки уже вошли в привычку, и к установленному сроку мне удалось добраться к месту назначения.

Командир 2-го гвардейского механизированного корпуса К. В. Свиридов очень обстоятельно доложил о противнике и предложил на мое рассмотрение уже подработанный с начальником штаба 6-го мехкорпуса совместный план боевых действий по освобождению Зимовников. План полностью соответствовал замыслу командарма. Внеся незначительные поправки, я утвердил его, и каждый занялся своим делом.

Совместная атака была намечена на десять часов утра. До атаки мне нужно было встретиться с командиром 6-го механизированного корпуса. Для встречи я избрал высотку, уставленную скирдами соломы. Оттуда хорошо обозревалась вся местность, на которой нам предстояло действовать.

Не успел я подъехать к одной из скирд, как туда же подкатила еще одна автомашина. Из нее вышел высокий генерал в длинной серой шинели. Это и был командир 6-го механизированного корпуса С. И. Богданов. Раньше нам встречаться не приходилось: 6-й мехкорпус только недавно прибыл в нашу армию из фронтового резерва.

Богданов произвел на меня хорошее впечатление. Он отличался корректностью и рассудительностью. Мы сразу нашли общий язык и без проволочки решили все вопросы, касавшиеся боя за Зимовники.

Когда я снова вернулся на КП 2-го гвардейского механизированного корпуса, К. В. Свиридов пригласил позавтракать. Это было как нельзя более кстати. Однако завтрак не состоялся. Неожиданно прибывший командующий фронтом генерал-полковник Андрей Иванович Еременко, после моего представления ему, начал расспросы:

— Чем вы здесь занимаетесь? Почему второй гвардейский мехкорпус повернул на юг?

Я доложил, что все делается согласно плану, утвержденному им самим, и минут через пятьдесят начнется наступление на Зимовники.

— Какое наступление? Кто приказал? — недоумевал Андрей Иванович.

Моя ссылка на переговоры с Варенниковым не возымела никакого действия. Командующий заявил:

— Я об этом ничего не слышал и решения вашего не утверждал.

Хорошо, что появился генерал-лейтенант Малиновский. Разговор сразу принял несколько иной характер. Родион Яковлевич спокойно доложил командующему фронтом, что произошло, по-видимому, досадное недоразумение, но войска уже приведены вдействие, и отменять наступление нецелесообразно.

Потом повернулся в мою сторону:

— Выполняйте приказ. Мы тут разберемся…

Мне неизвестно, как протекал этот разговор дальше, но хорошо помню, что боевые действия развивались по намеченному плану и закончились успешно. Зимовники были освобождены сравнительно легко. Угрозу, нависшую над одним из наших флангов, мы ликвидировали и смело продолжили свой путь на Ростов.

Темпы нашего продвижения считались по тому времени высокими, хотя давалось это нелегко. Погода стояла капризная: ночью — мороз, как правило, с метелями, днем — оттепель. Дороги испортились. Часто можно было видеть, как путь танкам и автомашинам бойцы расчищали лопатами, выталкивали плечом застрявшую в разъезженных колеях технику, надсадно покрикивая: «Раз-два — взяли!» Ночью в иных местах скапливались целые колонны вышедших из строя грузовиков, и водители с обмороженными руками копались в застывших моторах, проклиная все на свете.

Но, несмотря ни на что, 2-я гвардейская настойчиво пробивалась вперед.

И не только она. Наступал весь наш бывший Сталинградский, а теперь Южный фронт. Не стояли на месте и войска Юго-Западного фронта. Советские дивизии, выдвинувшись на линию Нов. Калитва — Миллерово — Тормосин — Зимовники — Приютное, глубоко охватили с севера основные силы группы армий «Дон» и создали реальную угрозу тылу северокавказской группировке противника.

На протяжении всей первой половины января 2-й гвардейской армии сопутствовали успехи. Сломив сопротивление войск Манштейна в районе Зимовники — Семенкинская — Иловайская, она продолжала громить противника в полосе между Доном и Салом, а частью сил под командованием генерала Крейзера наступала и по правому берегу Дона.

10 января передовые части 3-го гвардейского танкового корпуса форсировали реку Сал в ее нижнем течении. В последующие дни наши соединения совместно с войсками 51-й армии вели упорные бои на реке Маныч, между ее устьем и станицей Пролетарской.

К вечеру 14 января механизированная группа генерал-лейтенанта Ротмистрова (3-й гвардейский танковый корпус, 2-й и 5-й мехкорпуса, 98-я стрелковая дивизия) выдвинулась передовыми частями в низовьях Дона. У командующего армией возникла мысль: с ходу освободить Батайск и Ростов. 3-му гвардейскому танковому корпусу была поставлена задача: «К утру 17 января 1943 года захватить переправы и плацдарм южнее Маныча, овладеть рубежом Арпачин — Позднеевка — Веселый и решительно развивать наступление на Батайск, Ростов».

В действительности, к сожалению, этого не получилось. В силу чрезмерной растянутости войск, отставания артиллерии и ремонтно-восстановительных средств для танков, недостатка горючего и транспорта, а главным образом из-за чрезмерного утомления людей наступление наше застопорилось.

Хорошо помню одно из тогдашних донесений генерала Ротмистрова. Павел Алексеевич тревожился за фланги танкового корпуса, выдвинувшегося далеко вперед. Наибольшие опасения вызывала у него обстановка на левом фланге: разведка заметила там крупную группу вражеских танков.

Ротмистров принял решение приостановить наступление и готовиться к парированию удара противника. В предвидении тяжелых боев Павлу Алексеевичу хотелось вернуть в строй танки, отставшие по техническим неисправностям, а также восстановить подбитые в бою.

Р. Я. Малиновский не согласился с таким планом действий. Мне было предложено немедленно вылететь к генералу Ротмистрову, ознакомить его с обстановкой на фронте всей армии и передать, что командарм не придает особого значения сведениям о сосредоточении танков противника.

Едва рассеялся ночной мрак, я был уже в пути. Дул северный ветер. Мела поземка. Ориентироваться было трудно. Наш самолет По-2 швыряло из стороны в стороны. Иногда казалось, что он вот-вот перевернется…

Над хутором Буденным, где размещался штаб танкистов, летчик вдруг развернул машину и стал кружить возле балки. Мне подумалось, что он ищет место для посадки. Но причина была в другом: на хутор заходило с десяток «хейнкелей». Они сбросили бомбы и легли на обратный курс. Только после этого мы сели у окраинных домиков. Оказавшийся поблизости командир танковой бригады доложил, что фашистская авиация бомбила неудачно, жертв почти нет. Он же проводил меня к Ротмистрову.

Павла Алексеевича я едва разглядел сквозь пелену табачного дыма. Тут же был и его начальник штаба В. Н. Баскаков.

Ознакомившись более подробно с обстановкой и состоянием корпуса, я в свою очередь проинформировал Ротмистрова об общей обстановке в полосе действий армии и передал ему приказ командарма об ускорении наступления на Батайск, Ростов. Генерал Ротмистров — большой знаток тактики и оперативного искусства (до войны он преподавал в Академии бронетанковых войск) — был сильно удручен, когда узнал, что переоценил данные разведки об угрозе удара по левому флангу корпуса. Этот расчет привел к потере очень дорогого времени.

Стремясь наверстать упущенное, сам Ротмистров и его ближайшие помощники работали с удесятеренной энергией. На рассвете 19 января мехгруппа возобновила активные боевые действия. Однако противник успел уже подтянуть свежие силы, предпринял ряд контратак и остановил продвижение танкового корпуса к Батайску.

Ожесточенные бои пришлось вести 98-й стрелковой дивизии за населенные пункты Самодуровка, Резников и Красный. На рассвете 20 января мотопехота противника при поддержке значительного количества танков и артиллерии контратаковала ее в районе Самодуровки. Дивизия понесла большие потери и вынуждена была оставить этот населенный пункт. Однако вскоре подоспели части 2-го гвардейского механизированного корпуса, и противник был снова выбит оттуда.

Бои с переменным успехом стали характерным явлением. Пройдя в тяжелых зимних условиях расстояние от Сталинграда до Ростова, все время испытывая при этом сопротивление врага, войска армии как бы растворились на огромном пространстве. Удары наши становились все слабее, темпы наступления снижались.

И как раз в это время, 2 февраля 1943 года, Р. Я. Малиновский был назначен на пост командующего войсками Южного фронта. 2-ю гвардейскую принял от него генерал Я. Г. Крейзер.

В боевом составе армии также произошли некоторые изменения. Танковый корпус генерала Ротмистрова был изъят из нашего подчинения и отведен в резерв фронта. Вместо него в армию пришел 3-й гвардейский механизированный корпус, которым временно командовал генерал А. П. Шарагин (командир корпуса генерал-майор танковых войск Василий Тимофеевич Вольский был тяжело ранен и находился на излечении).

Новый командующий фронтом внес некоторые изменения в боевые задачи армий. В частности, 2-й гвардейской вместо наступления на Батайск и Ростов было приказано перегруппировать свои силы и нанести удар по противнику, находившемуся в районе Новочеркасска.

Перегруппировку мы закончили быстро и утром 12 февраля начали наступление на Новочеркасском направлении. Сосредоточение на узком участке всех имевшихся у нас танков и основных сил артиллерии позволило нам успешно прорвать оборонительную полосу противника.

Теперь главную роль должны были сыграть механизированные корпуса. И мы с вновь назначенным, вместо умершего Ларина, членом Военного совета армии Н. Е. Субботиным выехали туда, чтобы обеспечить координацию боевых действий на месте. Путь наш лежал прежде всего в 3-й гвардейский механизированный корпус, вводившийся в прорыв.

Противник отступал. Многие его подразделения, главным образом румынские, целиком сдавались в плен. Румыны не хотели умирать за интересы фашистской Германии.

Погода стояла прескверная. Мелкая крупа сыпала, как из сита. Все кругом застилал туман, серый и непроницаемый, как дым. Видимость ограничивалась несколькими десятками метров.

Пока мы тряслись в «виллисе», разговор шел главным образом о замечательной победе под Сталинградом. Она не имела себе равных в истории войн. Мы понимали, что стратегическая инициатива переходит в руки Советской Армии, и уже ощущали ее благотворное влияние…

Потом речь зашла о мародерстве вражеских войск. Субботин рассказывал, что в рюкзаках фашистских солдат и машинах офицеров полным-полно принадлежностей женского туалета и награбленных ценностей. Жадность у фашистов брала верх над всем. Она побеждала усталость и даже страх смерти.

Заговорили мы об этом не случайно. По всем дорогам наши бойцы конвоировали пленных, многие из них сгибались под непосильной ношей. Еще чаще попадались группы пленных немецких солдат, закутавшихся поверх своих пилоток в шерстяные дамские платки и обутых в валенки явно неармейского образца…

Постепенно туман стал немного рассеиваться. Впереди себя мы заметили походные колонны, державшие путь в одном с нами направлении. Наша машина оказалась как бы между двух таких колонн, двигавшихся по сходящимся дорогам.

Вот и хорошо: мы успели вовремя, — сказал Субботин. — Это, несомненно, части третьего механизированного корпуса! Что-то не похоже, — усомнился я, — автотранспорта маловато, да и пешие идут как-то не по-гвардейски…

Тем временем мы приблизились к одной из колонн метров на 200. Хорошо стали видны солдаты, закутанные кто во что. Стало ясно: перед нами войска противника.

В колонне тоже обратили на нас внимание: оглядываются в нашу сторону, указывают пальцами. Мелькнула мысль: «Развернут сейчас пушку, да что там пушку — просто из автомата кто-нибудь трахнет, и все».

А что же делать? Удирать — наверняка убьют, да и стыдно.

— Гони в голову колонны! — приказал я водителю.

На полном газу мы выскочили на дорогу впереди огромной колонны. По форме одежды нетрудно было угадать, что мы имеем дело с румынами.

Я вышел из машины и поднял руку. Колонна остановилась, многие пожимают плечами, не поймут, что случилось.

Потребовал к себе старшего начальника. Подошел румынский полковник и представился по всем правилам.

— Куда же вы ведете колонну? — строго спросил я. — Здесь непременно наткнетесь на нашу артиллерию и пулеметы.

Полковник виновато таращил глаза и на ломаном русском языке стал объяснять:

— Румыны больше воевать не желают. Идем в плен. Только плохо ориентируемся…

Я взял его карту и указал на ней, куда им надо идти. Затем написал записку начальнику тыла, чтобы сдавшихся в плен румын накормили и обеспечили дальнейшую их эвакуацию.

Пришлось также оставить румынскому полковнику в качестве проводника одного нашего автоматчика. Это было совершенно необходимо. Не столько для того, чтобы румыны не сбились с дороги, сколько для уведомления наших войск, двигавшихся по дорогам, что это уже пленная часть противника.

— А ведь хорошо получилось, — сказал, потирая руки, член Военного совета. — Без единого выстрела, без парламентеров мы с вами захватили в плен целую колонну.

Я ответил шуткой:

— Здесь все дело в нашем с вами дружном взаимодействии. Одному мне, как правило, не везет….

Вскоре мы выбрались на дорогу, ведшую прямо в Новочеркасск. На самой дороге и по обочинам ее громоздилось в беспорядке множество подбитой и просто оставленной впопыхах вражеской техники. То там, то тут маячили танки, тракторы, автомашины с немецкими и румынскими опознавательными знаками. Еще больше было повозок.

Немного спустя встретили передовые части 3-го гвардейского механизированного корпуса, а потом разыскали и штаб. А. П. Шарагин доложил о положении частей корпуса и о принятом им решении сделать остановку, чтобы подтянуть отставшие подразделения и дозаправить машины.

— На все предполагаю затратить десять — двенадцать часов, — бодро заключил он.

С этим согласиться было нельзя. Обстановка требовала продолжать безостановочное преследование противника. Пришлось напомнить об этом тов. Шарагину. И, только убедившись, что указания наши приняты к неуклонному исполнению, мы отправились во 2-й гвардейский механизированный корпус.

Он действовал на правом фланге, не имея локтевой связи с нашим правым соседом — 5-й ударной армией. Это внушало определенную тревогу. Именно здесь, на стыке двух армий, противник мог нанести контрудар. И по данным разведки, такой удар уже подготавливался.

На переправе через Дон пришлось несколько задержаться. Там в затруднительном положении оказались танки наших механизированных корпусов. Лед не выдержал их тяжести. На нем чернело множество воронок и трещин от авиационных бомб.

Почти одновременно с нами туда прибыл и командующий бронетанковыми войсками Советской Армии Я. Н. Федоренко. Он — как опытный танкист — дал нам ряд ценных советов. В частности, порекомендовал переправлять на противоположный берег пока лишь легкие танки, а для средних и тяжелых усилить колею и подсказал, как лучше сделать это.

Мне невольно бросилось в глаза, что на некоторых танках красовалась надпись: «Тамбовский колхозник», а чуть ниже была приписка: «Сосновский район». Вспомнил Тамбов, где формировалась наша 2-я гвардейская армия. Перед мысленным взором, как живые, встали многие из тамбовчан, с которыми пришлось тогда встречаться…

Только поздно ночью, когда уже повсеместно обозначился успех, мы возвратились в штаб армии. А к утру 13 февраля поступило отрадное донесение: части 3-го гвардейского механизированного корпуса совместно с 98-й и 300-й стрелковыми дивизиями с ходу ворвались в Новочеркасск. Город был спасен от уничтожения — специальные гитлеровские команды поджигателей и подрывников не успели сделать свое подлое дело.

Одновременно отличились и левофланговые армии нашего фронта, наступавшие на Ростовском направлении. Совинформбюро сообщало:

Но долго еще этот красавец-город пылал в огне и сотрясался от взрывов заложенных противником мин. Его многочисленные заводы и фабрики превратились в руины. Жилые дома, больницы, мосты через Дон, городской водопровод, электросеть, канализация также подверглись разрушению. Не уцелели культурные учреждения: фашисты сожгли гордость Ростова — замечательный драматический театр имени М. Горького, театр музыкальной комедии и театр юного зрителя, почти все Дома культуры и клубы.

Войска 2-й гвардейской армии с начала декабря находились в беспрерывном движении и тяжелых боях. Они крайне нуждались хотя бы в коротком отдыхе. Но сделать это по условиям боевой обстановки было почти невозможно. Надо было спешить и спешить, сидеть на плечах у противника и гнать его без устали.

Только те, кто оказался во втором эшелоне армии, после освобождения Новочеркасска получили несколько часов «на помывку». Субботин предложил мне вместе с ним проехаться в эти части. Я с удовольствием принял его предложение. Побывать в войсках всегда приятно, а в Новочеркасск меня влекло еще и по другой причине. В этом городе я сам служил в тридцатые годы…

Перед поездкой в Новочеркасск мне случилось разговаривать с командиром обосновавшегося там 13-го стрелкового корпуса генералом П. Г. Чанчибадзе. Как всегда горячий и восторженный, он уверял меня:

— Гвардейцы отказываются от отдыха. Опять рвутся вперед и вперед… Молодцы!

— Каков командир, таковы и солдаты. Попробуй удержи вас на месте, — пошутил я.

— А при чем тут командир?! Не во мне дело… Народ у нас такой. Месяцами снегом умывались, а подвернулась возможность в бане душу отвести — время потерять боятся, опять в бой просятся.

— Этим пользоваться нельзя. Людей жалеть надо, — наставительно сказал я. — Если мы о солдате не побеспокоимся, то кто же это сделает?

Порфирий Георгиевич охотно со мной согласился. Кто-кто, а он-то заботится о солдате…

На одной из хорошо знакомых мне улиц Новочеркасска мы заглянули в небольшой домик. Нас радостно встретила хозяйка:

— В баньку пришли? Проходите, сынки. У нас во дворе солдаты такую баньку устроили…

Субботин кивнул на груды солдатского белья, заполнившего все скамейки, разложенного прямо на полу:

— Это что такое?

— Стирать сейчас буду, сынок… Хочется, чтобы за ночь высохло белье-то. А то ведь утром, наверное, опять пойдете дальше… Раздевайся и ты, выкупаешься. Не стесняйся, чего смутился? Немцы, бывало, ввалятся, проклятые: «Матка, вассер!» Воды им горячей, значит. Разденутся, бесстыжие, тут же при бабе и лезут в корыто. Сначала ноги да, прости господи меня, грешную, срам свой вымоют, а потом — морду. Тьфу!..

Член Военного совета сразу подобрел:

— Спасибо вам, мамаша, за заботу вашу о солдатах.

— Это вам спасибо за освобождение наше…

Зашли в другой дом. Там была иная обстановка. Шла лихая пляска. В переднем углу сидела девушка в солдатской форме, а рядом с ней — сержант. На голове у девушки — венок из бумажных цветов.

У противоположного конца стола оказался офицер. Увидев нас, он скомандовал:

— Смирно!

Пляска прервалась. Баян затих.

— По какому случаю веселье? — спросил Субботин.

— Товарищ генерал, выдаю санинструктора за командира орудия, — отрапортовал тот же офицер.

— А что же, подождать конца войны нельзя?

Офицер стушевался. Но тут на помощь ему подоспела немолодая женщина. Глядя на нас чистыми, счастливыми глазами, она сказала ласково и просто, с заметным украинским акцентом:

— Товарищи начальники, жених-то сын мой. Любит он девушку очень. Чего же ждать?..

Смотрю я на женщину и вижу, как она безмерно счастлива. В глазах даже слезы от радости искрятся. Невольно сам разволновался и от души сказал:

— Ну что ж тут поделаешь!.. Жизнь даже на войне не останавливается. Раз уж попали на свадьбу, разрешите поздравить молодоженов.

А Субботин тем временем отдавал распоряжение капитану:

— Передайте командиру части, что были на свадьбе начальник штаба армии и член Военного совета. Скажите, что просим предоставить молодоженам краткосрочный отпуск…

Вышли мы из хаты, и сам собой как-то завязался разговор о великих делах, какие делали женщину в те тяжелые годы. Женщины — мать, жена, сестра — каждая по-своему помогают нам защищать Родину. Одни беззаветно трудятся на заводах и полях. Другие под жестоким огнем выносят с поля боя раненых, с любовью ухаживают за нами в полевых госпиталях. Есть и такие, что возглавили в тылу партийные и советские органы. Есть и другие, вроде Людмилы Павличенко, которая в боях под Севастополем уничтожила более 300 гитлеровцев.

Бессмертно имя Героя Советского Союза майора Марины Расковой. Она была командиром женского авиационного полка и погибла при выполнении задания. Прославился своими делами и другой гвардейский авиационный полк, которым командовала тоже женщина, Е. Д. Бершанская, и где все летчики, штурманы, мотористы, оружейники — вчерашние работницы, колхозницы, студентки. А разве можно забыть подвиги Зои Космодемьянской и Лизы Чайкиной, отдавших жизнь за народ?!.

Очень много было славных женских имен и на нашем, Южном фронте. Лихая казачка Катя Бабюк храбро воевала в гвардейском кавалерийском полку. Семнадцатилетней девушкой пришла на фронт Маруся Ситникова и стала замечательной медицинской сестрой. Рядовым бойцом-автоматчиком захотела быть Мария Волченко. А Лидия Семиречинская стала пулеметчицей. Сотни девушек регулировали движение на фронтовых дорогах и самоотверженно работали на узлах связи телеграфистками, телефонистками, радистками.

И не просто жажда романтики привлекала их сюда. Ими руководило чувство долга. Советские женщины, советские девушки шли на фронт потому, что там решалась судьба Родины.

Мужество девушек-солдат часто вызывало истинный восторг. Мне очень хорошо запомнился случай, имевший место буквально за несколько часов до нашего разговора с членом Военного совета о героизме женщин на фронте. К исходу дня 14 февраля 2-й гвардейский механизированный корпус, за действиями которого особо следил командарм, овладел населенными пунктами Круглик, Щедровский и Камышеваха. На последнюю, где находились уже наши армейские связисты, противник совершил большой авиационный налет. Зенитчики на этот раз не смогли оказать должного сопротивления, и нам был причинен значительный ущерб.

Когда мы с командармом прибыли в Камышеваху, я первым делом заглянул в домик, где размещался узел связи. Там все было вверх дном. Бомба прошила помещение насквозь. «Вот теперь и попробуй свяжись с войсками», — с горечью подумал я. Но как раз в этот момент раздался голос девушки:

— «Ока»!.. «Ока»!.. Я — «Маяк», я — «Маяк»! Как меня слышите?

За обрушенной стеной среди обломков кирпича сидела черноглазая телефонистка.

— Связь работает! — доложила она. — Будете разговаривать?

— Буду, — с радостью ответил я.

Подошел командарм. Я представил ему комсомолку Аню Байбакову, которая не бросила поста во время жестокой бомбежки и по окончании налета прежде всего позаботилась об исправности связи. Командарм с тем же, что было у меня, теплым, отцовским чувством взглянул на эту черноглазую мордашку и поздравил Аню с высокой наградой — орденом Красной Звезды.

15 февраля части 2-го гвардейского механизированного корпуса, продолжая наступление к Миусу, овладели населенными пунктами Греково, Ульяновка, Марьевка, Совет. В Марьевке было уничтожено до 500 гитлеровцев и захвачено 13 исправных автомашин.

Потом передовые танковые подразделения с десантом автоматчиков на броне, обходя опорные пункты, противника и отбрасывая его заслоны, вышли на ближайшие подступы к Матвееву Кургану. Однако этот важный узел дорог продолжал удерживаться силами немецкой 79-й пехотной дивизии.

Ожесточенный бой развернулся и за Новоандреевку, Политотдельское, Петровский. Противник, понеся большие потери в живой силе и технике, был выбит из этих пунктов лишь к исходу дня.

В ночь на 16 февраля одна из бригад 2-го механизированного корпуса пошла на штурм Матвеева Кургана. Штурм закончился успешно. Противник был вынужден отступить. В бою отличились тогда многие солдаты и офицеры, но в моей памяти отчетливо сохранилась только одна фамилия — старшина Бондаревский. Он раньше всех ворвался в первую траншею противника.

С упорными боями, нанеся врагу большой урон, наши войска широким фронтом вышли на реку Миус. Оборонительный рубеж по этой реке оборудовался немцами больше года. Они считали его неприступным.

Берега реки Миус — почти на всем протяжении обрывистые— представляли собой грозное противотанковое препятствие. Подступы к ним были заминированы. Вдоль переднего края вражеской обороны в несколько рядов тянулись прополочные заграждения. Траншеи — глубокие, с «лисьими норами». Множество дотов и дзотов, соединенных ходами сообщения.

Миусский рубеж обороняла армейская группа генерала от инфантерии Холлидта. Она была создана из остатков 6-й немецкой армии и имела достаточное время на подготовку к боям. Для усиления этой группы гитлеровское командование в спешном порядке перебрасывало новые соединения, формируемые из разбитых, но еще не добитых частей на других участках советско-германского фронта. Всем этим скороспелым соединениям присваивались номера дивизий, уничтоженных под Сталинградом. Несколько позже (в марте 1943 года) и сама группа Холлидта была переименована в 6-ю армию. В состав ее вошли 17-й армейский корпус из трех пехотных дивизий и вновь сформированный 29-й армейский корпус, тоже из трех дивизий.

На реке Миус оказались также остатки войск и управление 1-й немецкой танковой армии, успевшие еще до освобождения Ростова вырваться с предгорий Кавказа. Здесь же находились 57-й танковый корпус и две охранные дивизии.

Все эти войска входили в группу армий «Дон», которой продолжал еще командовать недобитый Манштейн.

Как-то в детстве я слышал от одного охотника рассказ о матером волке, который, попав в капкан, перегрыз себе лапу и на култышке убежал в лес. Но и после этого хищник остался хищником. Не имея возможности преследовать добычу, он подкрадывался вплотную к стаду, затаивался в траве, неожиданно набрасывался на ягнят и пожирал их тут же. Таким был и Манштейн. Битый и перебитый, он оставался еще опасным зверем. Притаившись на Миусе, враг ждал, когда мы разобьем здесь себе лоб о мощные укрепления.

Лоб у нас уцелел, но неприятностей мы имели немало. Началось с того, что 2-й гвардейский мехкорпус, первым вырвавшийся на Миус, не сумел с ходу перебраться на западный берег.

Несколько счастливее оказался наш сосед — 4-й гвардейский мехкорпус, наступавший в полосе 5-й ударной армии. Он сумел быстро преодолеть сопротивление врага (который не успел еще в том месте плотно занять оборону), на подручных средствах форсировал Миус и продолжал развивать свой успех в глубину. С боями ему удалось выйти в район Анастасиевки, то есть углубиться в тыл противника на 15–20 километров.

На первых порах мы искренне радовались этому. Однако радость оказалась непродолжительной. Стрелковые части 5-й ударной армии, значительно отставшие от мехкорпуса, не смогли своевременно поддержать его. Противник успел сомкнуть фронт в месте прорыва и не допустил их на западный берег Миуса.

Командующий войсками Южного фронта распорядился о переподчинении 4-го гвардейского механизированного корпуса 2-й гвардейской армии. Принять в ходе боя новый корпус — дело, вообще, нелегкое. В данном же случае задача усложнялась тем, что корпус этот отрезан противником.

К тому времени части 2-й гвардейской армии в основном вышли на восточный берег Миуса, но артиллерия и тылы отстали, боеприпасов было мало, горючее кончилось. Штурмовать в таком состоянии сильно укрепленную полосу противника мы, конечно, не могли, но 4-й гвардейский мехкорпус надо было выручать.

Мы не знали точно, в каком районе он находится, каковы его боевые возможности, что он делает в настоящее время. Можно было лишь предполагать, что противник, поглощенный заботами об удержании главных сил Южного фронта на рубеже реки Миус, пока не очень-то обращает внимание на оказавшееся в его тылу немногочисленное соединение. 4-й гвардейский механизированный корпус мало соответствовал своему названию: за три с лишним месяца почти непрерывных боев он понес значительные потери в личном составе и материальной части, давно не пополнялся боеприпасами.

Однако нетрудно было понять, что, как только противнику удастся стабилизировать фронт, мехкорпус попадет в отчаянное положение. Вопрос о спасении боевого ядра этого прославленного соединения встал перед нами со всей остротой.

С 4-м гвардейским механизированным корпусом нас связывала старая боевая дружба. В декабре 1942 года, когда мы только начинали разгром танковых войск Манштейна, он был в составе 2-й гвардейской армии. Многих его боевых командиров я знал лично. Другие наши офицеры и генералы также имели там близко знакомых людей и даже приятелей. Это обстоятельство еще больше увеличивало нашу тревогу за судьбу 4-го гвардейского мехкорпуса.

Мы пытались установить с ним связь с помощью партизан, направляли через линию фронта разведчиков, радисты непрерывно посылали в эфир его позывные. Все было напрасно.

В период между часом ночи и пятью часами утра радиосвязь у нас вообще отказывала. Я и сейчас затрудняюсь объяснить, чем вызывалось такое явление. В ту пору поговаривали, что в этом районе в определенное время суток существует какая-то непроходимость радиоволн в атмосфере.

И вдруг с радиостанции докладывают:

— Товарищ генерал, связь с четвертым установлена. Правда, довольно неустойчивая…

Я не иду, а буквально бегу на радиостанцию. Слышу по радио голос начальника штаба корпуса В. И. Жданова. Примитивным кодом передаю ему приказание, чтобы корпус отходил назад, к своим войскам, и указываю направление отхода. Однако Жданов не поверил этому. Приняв меня за противника, он ответил:

— Мне и тут неплохо.

Через некоторое время нам опять удалось установить радиосвязь с отрезанным мехкорпусом. На этот раз приказ был передан шифром. В него поверили и приступили к исполнению.

Нащупывая слабые места в обороне противника, 4-й гвардейский механизированный корпус сначала шел на юг, потом вынужден был вернуться, а ночью с боями стал пробиваться на восток. Он уклонился от намеченного в приказе места выхода к своим и оказался не против 2-й гвардейской, а значительно левее — против 51-й армии. Это вызвало новые осложнения: в темноте его приняли за противника и открыли артогонь.

Скоро, однако, недоразумение разъяснилось, артиллерия замолчала, и 4-й мехкорпус (вернее, только боевое ядро этого некогда грозного соединения) опять оказался среди своих. Его отвели на отдых и пополнение. За умелое руководство боевыми действиями командир корпуса генерал Танасчишин и начальник штаба полковник Жданов были награждены орденами Красного Знамени. За мужество и отвагу орденами и медалями была также награждена большая группа офицеров, сержантов и солдат.

А 12 марта обескровленная и утомленная почти трехмесячными непрерывными боями 2-я гвардейская армия тоже вышла в резерв и на пополнение. По приказу командующего войсками Южного фронта свои позиции мы сдали 28-й армии.

Наступило непривычное затишье. Долго еще мне даже во сне грезились последние тяжелые бои, имевшие очень большое значение. В этих боях войска Южного фронта нанесли врагу огромный урон, освободили от оккупантов большую территорию и такие важные города, как Ростов-на-Дону, Новочеркасск, Шахты. Своими активными действиями наши дивизии не только не позволяли гитлеровскому командованию снять с Миуса некоторые соединения для переброски на другие направления, но и заставили противника всячески усилить свой Миус-фронт…

Весна 1943 года на Дону была особенно дружной. Сразу как-то грачи загорланили, скворцы запели, зеленым ковром украсились луга, деревья зашумели молодой листвой. Хорошо!..

После ночной поездки по войскам я возвратился в штаб и решил с дороги отдохнуть. Но едва прилег, позвонил Я. Г. Крейзер.

— Поздравляю, — услышал я в телефонной трубке. — Вы теперь начальник штаба Южного фронта.

— Шутить изволите, Яков Григорьевич?

— Никак нет, Сергей Семенович. Сегодня девятое апреля, а шутят обычно первого. Мне уже Толбухин звонил. Ждет.

В тот же день я прибыл в Новошахтинск, где размещался штаб фронта.

Южный фронт в то время представлял собой большой и сложный военный организм, объединявший сотни тысяч людей, значительное количество разнообразной боевой техники, множество различных вспомогательных служб и предприятий, двигавшихся вслед за войсками по обширной территории Приазовья и Донбасса. Во фронте насчитывалось двадцать восемь стрелковых дивизий, два механизированных и один кавалерийский корпус, три танковые бригады, воздушная армия.

Наземные войска также объединялись в армии. Была 2-я гвардейская армия, которой командовал генерал-лейтенант Я. Г. Крейзер. Была 5-я ударная, возглавляемая генерал-лейтенантом В. Д. Цветаевым. Была 28-я армия под командованием хорошо знакомого мне по Брянскому фронту генерал-лейтенанта В. Ф. Герасименко. 44-й армией командовал генерал-майор В. А. Хоменко, 51-й — генерал-лейтенант Г. Ф. Захаров.

Освободив Ростов и Новочеркасск, мы вступили в пределы Советской Украины — па территорию Сталинской и Ворошиловградской областей. Задержка произошла только на рубеже реки Миус, где противник оказал нам упорное сопротивление. Немецкое верховное командование именно здесь рассчитывало стабилизировать положение южного крыла советско-германского фронта.

После нескольких безуспешных попыток сломить упорство врага наши войска вынуждены были перейти к временной обороне. Но и в обороне боевая инициатива оставалась в наших руках. Установившееся на фронте затишье было весьма относительным. Мы все время совершали огневые налеты на позиции противника, проводили разведку боем, а самое главное, тщательно изучали врага и всесторонне готовились к предстоящим боям.

Однако и гитлеровцы не сидели сложа руки. По всем данным, они тоже готовились к активным действиям. Чувствовалось, что противник не хочет мириться с потерей Ростова и тем более не собирается пускать нас дальше реки Миус. Гитлеровское командование понимало, что с потерей этого рубежа создалась бы реальная угроза коммуникациям и тылу всей донбасской группировки немецких войск. Прорыв вражеской обороны на реке Миус означал изгнание оккупантов из Донбасса, который они считали вторым Руром.

Однажды в полосе 44-й армии был схвачен немецкий унтер-офицер. Он пришел в расположение наших войск сам, но не сдаваться, а тоже достать языка. Гитлеровское командование тонко играло на чувствах своих солдат. Солдатам хотелось домой. Война им надоела. За право получить отпуск в Германию они готовы были идти на любой риск. И фашистские офицеры с присущим им вероломством использовали это естественное желание своих солдат: отпуск в Германию стал обычным вознаграждением добровольцам, вызвавшимся на выполнение особо опасного задания. Он полагался, в частности, и тем, кто достанет языка. И вот этот унтер-офицер тоже решил, как говорится, попытать счастья. Сутки полз он к нашему парному посту. Выждал, когда один из часовых отлучился, набросился на второго и пытался его тащить. Но силы у них оказались равными. Завязалась борьба. А тут вскоре возвратился второй наш боец, пырнул штыком гитлеровца, и искатель счастья потерпел неудачу.

Пленный рассказал все, что знал о расположении своих войск и огневых средствах. Но при допросе выяснилось также, что ему известны многие подробности о нашей обороне. Это настораживало. И к вечеру я подготовил проект приказа о строжайшей маскировке и создании дополнительных траншей, чтобы ввести противника в заблуждение. Командующий одобрил и подписал этот документ. Кроме того, по указанию Ф. И. Толбухина штаб фронта разработал реальный, на случай перехода противника в наступление, очень конкретный план оборонительных действий с использованием вторых эшелонов и противотанковых резервов. Особое внимание уделялось противотанковым бригадам; их у нас было мало, а танкоопасных направлений — много.

Предусмотренные планом многочисленные варианты оборонительных действий были проиграны на учениях, которые проводились с боевыми стрельбами, в тесном взаимодействии с авиацией. Одновременно авиация несла и боевую службу, прикрывая скопления наших войск в районах учений от бомбовых ударов противника. И эта предосторожность оказалась не лишней. Однажды гитлеровцы действительно предприняли попытку атаковать с воздуха наши обучавшиеся войска. Но в воздушном бою они потеряли несколько самолетов, и после этого вражеская авиация над районами учений почти не появлялась.

Однако, готовя войска к отражению возможного нападения со стороны противника, мы не ослабили своих забот о возобновлении наступательных действий.

С этой целью на наших учениях отрабатывались действия крупных механизированных групп в различных условиях: когда оборона противника прорвана не полностью, когда бой идет за овладение второй полосой обороны, когда противник ввел в бой значительные резервы.

Артиллеристы, танкисты и пехотинцы проверяли мощь своих огневых средств, стреляя по реальным целям. Для этого в район учений подтягивались захваченные у противника «пантеры», «тигры» и прочие бронированные «звери».

Полезность таких учений состояла еще и в том, что на них проходили хорошую школу наши штабные офицеры и командиры частей. Здесь совершенствовались методы управления войсками и тщательно отрабатывались вопросы взаимодействия…

^{С. С. Бирюзов,}

^{Маршал Советского Союза,}

^{Герой Советского Союза}

ПО ТЫЛАМ ВРАГА

Во время боев на донской земле я командовал танковым корпусом. Люди в нем подобрались дружные, боевые, не раз смотревшие смерти в глаза.

В начале января 1943 года корпусу была поставлена задача — совершить рейд по тылам противника, выйти в район станиц Константиновской и Семикаракорской и переправиться на правый берег Дона. Этим мы должны были обеспечить боевые действия 2-й гвардейской армии, непосредственно нацеленной на овладение Ростовом-на-Дону.

Помню, стояли в ту пору сильные морозы. Нередко в степи завывала пурга. В такую погоду люди обычно сидят дома. Но война не ведает ни отдыха, ни сна. Танкисты, преодолевая бездорожье, начали свой рейд.　

Обходя крупные населенные пункты и не ввязываясь в затяжные бои с гитлеровцами, наш авангард достиг к вечеру 3 января окраины станицы Константиновской. Здесь разгорелся жаркий бой. Авангарду не удалось переправиться через Дон: мост был взорван врагом. Средств для восстановления переправ в передовом отряде не было. Оценив обстановку, штаб корпуса решил попридержать главные силы в районе станицы Семикаракорской, хутора Вислого и села Большая Орловка. В то же время командиру одной из бригад было приказано выслать усиленный отряд в район станицы Багаевской и попытаться захватить переправы через Дон. Вскоре мне стало известно, что разведотряд свою задачу выполнил.　

События нарастали с каждым днем.　

Мы углубились в тыл врага более чем на 200 километров. Естественно, такая дерзость вносила сумятицу в планы гитлеровцев. Они не знали, какой участок укрепить более всего, ибо мы могли появиться сегодня здесь, а завтра совсем в другом районе.　

Умело действовали воины танковой бригады, которой командовал подполковник Д. Гуменюк. Мужество и храбрость танкистов этой бригады отражает следующий эпизод. Чтобы обеспечить отход большой колонне своих войск, враг ввел в бой более двадцати танков и до полка пехоты. Вскоре стало ясно, что наши танкисты взяты в кольцо. Разумеется, они могли обороняться. Но такой вариант нас не устраивал, ибо он позволял врагу беспрепятственно маневрировать своими силами. Поэтому наши танкисты прорвали кольцо окружения, внесли хаос в планы фашистов и, совершив сорокакилометровый марш, расположились в другом районе.　

Тем временем одна из наших частей внезапным ночным ударом овладела станицей Кочетовской, форсировала Дон и ворвалась в станицу Раздорскую. Все это буквально ошеломило фашистов.　

Я уже говорил, что мы находились в глубоком тылу. Там, где наши танкисты побывали утром, вечером могли появиться гитлеровцы. Несмотря на такую опасность, местное население всячески помогало своим бойцам и командирам. Особенно ценные сведения сообщил нам один старый казак из села Елкино. Жалею, что не записал тогда его фамилию. Но, если он жив и прочитает этот материал, может откликнуться. А все началось с того, что ко мне подошел этакий бородач с тремя Георгиевскими крестами на груди и напрямик начал:

— Скажите, дозволяется ли носить эти кресты? Я их в первую мировую получил. Первый крест — за разведку, второй — за спасение товарища, а когда взял в плен немецкого офицера — третий дали…　

— Носите, — говорю, — дедушка, на здоровье. Вы их заслужили своей храбростью и отвагой. А храбрость и отвага в русском народе всегда почитались.　

— Премного благодарен, — ответил казак. — А теперь дозвольте мне помочь солдатикам нашим. Я окрест тут все знаю: каждый кустик, каждую былинку. Сделайте такую честь старому солдату: прикажите быть проводником. Иль, может, другое поручение будет?　

Мы охотно воспользовались предложением патриота. А ведь он не был исключением. У нас всегда находились добровольные помощники из числа местных жителей. Они указывали нам кратчайшие дороги, броды на речках, добывали ценные разведданные.　

Нет, не удалось гитлеровскому командованию привлечь на свою сторону хотя бы часть казачества, завербовать кое-кого из молодежи на военную службу. Мне рассказали, как оккупанты расправились с одной старой казачкой, которая смело сказала офицеру-вербовщику:　

— Убей меня на месте, но сын мой не будет воевать супротив своих. Я не отдам его! Да и сам он не пойдет!..　

Старую женщину-казачку арестовали. Потом, насильно согнав народ, ее публично раздели и отстегали розгами…　

В ходе наступления мы далеко оторвались от своих тылов.　

Вскоре иссякли запасы продовольствия. Возникла проблема обеспечения танкистов продуктами. Узнав о затруднительном положении одной из наших частей, местные жители отдали воинам восемь своих уцелевших коров. В ту тяжелую пору такой шаг людей был подлинным героизмом, свидетельствовал о громадной любви народа к своей армии-освободительнице.　

Я приказал своему заместителю, полковнику Ивану Ивановичу Потапову, записать фамилии патриотов и при первой возможности возвратить им коров. И такая возможность вскоре представилась. Мы отбили у врага огромный гурт скота, который немцы гнали к себе в тыл. Владельцами коров стали не только те женщины, что в свое время пожертвовали их нашим бойцам, но и другие местные жители.　

…В течение нескольких дней части корпуса, действуя отдельными группами на широком фронте, удерживали обширный район между Доном и Манычским каналом. Фашисты предпринимали отчаянные попытки сбить нас и выйти к Дону. Но мы стояли непоколебимо. Бойцы и командиры демонстрировали чудеса храбрости. Каждый понимал, что нужно во что бы то ни стало продержаться до подхода стрелковых дивизий.　

И этот день наступил! 13 января 1943 года в район боевых действий нашего гвардейского танкового корпуса с боями подошли два гвардейских механизированных корпуса.　

На другой день по приказу командующего армией генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского была создана механизированная группа в составе 3-го гвардейского танкового, 2-го и 5-го гвардейских механизированных корпусов и 98-й стрелковой дивизии. Командовать этой группой было приказано мне. А задачу нам поставили такую: наступать на Ростов.　

Мы начали решительные действия 18 января. Сначала вступили в бой с перешедшими в наступление силами врага. Затем сами перешли в наступление.　

Передовой отряд, совершив по заданному маршруту девяностопятикилометровый ночной марш по тылам врага, утром 20 января достиг совхоза имени Ленина и совхоза имени ОГПУ. Вражеские гарнизоны, находившиеся в этих пунктах, сопротивлялись ожесточенно. Как показали пленные и местные жители, на пути к Батайску находился аэродром гитлеровцев. Его следовало захватить немедленно, не дать самолетам подняться в воздух. Полковник А. Егоров выделил для этого пять танков с десантом мотопехоты. Группа храбрецов с ходу ворвалась на аэродром и завязала огневой бой с противотанковыми орудиями и зенитными пушками врага. Поединок длился полтора часа. За это время советские воины перебили весь гарнизон аэродрома, уничтожили десять самолетов, пять орудий, подожгли склад с горючим и один ангар.　

К тому времени мотопехота передового отряда подошла к восточной окраине Батайска. Но фашисты сумели отбросить наших бойцов. Враг всюду стал навязывать нам упорные бои.　

В создавшейся обстановке штаб приказал передовому отряду вернуться назад и сосредоточиться на восточной окраине населенного пункта Красный, что он и сделал.　

Во время этого рейда наши танкисты показали образцы мужества, отваги и непреклонную волю к победе. Бойцы и командиры нанесли врагу большие потери в живой силе и технике. Особенно дерзко действовал командир танковой роты коммунист лейтенант Либеров. В боях под Батайском он уничтожил три вражеских самолета и два противотанковых орудия, а в районе населенного пункта Красный — три пушки противника. В ходе одной из схваток Либеров был тяжело ранен. Однако он не покинул поля боя и руководил ротой до полного выполнения боевого задания.　

Героически сражался под Батайском и командир мотострелкового батальона майор Подгурский. В ожесточенной схватке он тоже был тяжело ранен, но остался в строю и умер на боевом посту.　

Вспоминая события тех дней, я еще и еще раз восхищаюсь мужеством и отвагой наших танкистов. Много своих боевых товарищей оставили мы на донских просторах. Память о них вечна, потому что они отдали свою жизнь за Родину, за счастье нынешнего поколения.　

^{П. А. Ротмистров,}

^{Главный маршал бронетанковых войск,}

^{Герой Советского Союза}

ОНИ СРАЖАЛИСЬ ЗА РОСТОВ-ДОН

В донских степях шли тяжелые бои. Потерпев сокрушительное поражение под Сталинградом, гитлеровцы пытались любой ценой остановить наступление советских войск. Солдатам Красной Армии приходилось в ожесточенных схватках с захватчиками отвоевывать каждый клочок родной земли. Тогда-то и совершил смелый рейд батальон Мадояна.　

Переправившись через Дон, отважные воины внезапным ударом захватили Ростовский вокзал и прилегающий к нему район. Завязались лютые, кровопролитные бои. Так случилось, что фашистам удалось окружить бесстрашный батальон. Оказавшись во вражеском кольце, герои Мадояна шесть дней и шесть ночей удерживали захваченный плацдарм.　

Враг бросил против отряда храбрецов танки и самолеты, тяжелую артиллерию и огнеметы. Около пятидесяти атак выдержал легендарный батальон, но не отступил. Боевая задача была выполнена.　

Тридцать семь лет назад выдающийся советский поэт, Герой Социалистического Труда Николай Семенович Тихонов писал в газете «Красная звезда»:

Кто из ростовчан забудет то грозное и героическое время?! Подумать только — на протяжении семнадцати месяцев четыре раза лавина яростного огня перекатывалась через наш город! Дважды в ноябре сорок первого, потом — в июле сорок второго и в заснеженный февраль сорок третьего.　

Люди и те пламенные годы воспеты в книгах, в стихах, в песнях:　

С тех пор слова этой песни стали радиоэмблемой нашего города. Каждый новый день радио Ростова открывает этими призывными, зовущими словами.　

Сорок лет прошло после освобождения Ростова, но время не может отнять у нас имена тех, кто принес в наш город, на славную донскую землю, красное знамя свободы.　

Об этом свидетельствует и сама история. Раскроем третий том «Истории Великой Отечественной войны», подготовленной Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. На странице 98-й читаем:

Прошло сорок лет. Дорогой читатель, мысленно обратимся к тем огненным и незабываемым дням…　

Сталинград опрокинул и повернул орды гитлеровцев вспять. Город бессмертной русской славы бесповоротно изменил ход великой войны, он стал началом конца гитлеровской Германии.　

Однако, отступая от Волги, фашисты отчаянно сопротивлялись, их путь до рейхстага был опален сплошным огнем. Противник цеплялся за каждый населенный пункт, за каждую деревушку.　

Важным стратегическим центром был Ростов. Фашисты придавали городу большое значение. Им хорошо было известно, что еще в годы гражданской войны Ростов называли воротами Кавказа. Тот, кто владел Ростовом, — тот держал в своих руках ключи от этих ворот. Не зря в первый же день вступления фашистских войск в Ростов, 24 июля 1942 года, командующий 17-й германской армией генерал-полковник Роуфф пригласил японского военного атташе на высокий пролет взорванного железнодорожного моста, картинно простер руку к синеющему вдали Батайску и самодовольно изрек:　

— Ворота на Кавказ открыты! Близится час, когда доблестные войска фюрера и войска вашего императора встретятся в Индии.　

…В феврале 1943 года германское командование приказало своим войскам удержать Ростов во что бы то ни стало. Фашисты имели здесь позиционные преимущества: мощные укрепления, высокий берег Дона. Сильный артиллерийский огонь закрывал подходы к городу. Густой сетью долговременных огневых точек была прикрыта насыпь железнодорожного полотна. Различные береговые сооружения, каменные постройки, жилые дома — все было оснащено минометами, пулеметами, автоматами. Укрепленные позиции опоясаны несколькими рядами проволочных заграждений.　

Враг считал, что его оборона в Ростове неприступна. Но что могло остановить героев Сталинграда?!　

Загнанные в каменные здания, гитлеровцы надеялись удержаться в Ростове до весны. А весной фюрер обещал им новое наступление на Кавказ. Запах бакинской нефти все еще опьянял фашистов. По-прежнему мерещилась им кубанская и донская пшеница…　

…Ростов истекал кровью. Каждый день фашисты расстреливали патриотов. Камеры городской тюрьмы были забиты арестованными. Исстрадавшиеся горожане уже слышали гул советских орудий. Огонь наступавших взламывал вражескую оборону.　

Мадояна вызвали в штаб бригады. Комбат, чтобы скрыть повязку, поплотнее надвинул на лоб ушанку и вошел к полковнику:

— Прибыл по вашему приказанию.　

Здравствуй, Мадоян. — Комбриг поднялся навстречу. — Прошу садиться.　

Полковник смотрел на старшего лейтенанта покрасневшими от бессонницы, усталыми глазами. Не в первый раз видел он это смуглое лицо с густыми черными усами над плотно сжатым ртом. Отважный офицер вызывал у командира бригады чувство, похожее на радость отца, довольного поступками сына.　

— Как чувствуешь себя, Гукас?　

— Отлично, товарищ полковник.　

— Отлично, а на лбу повязка. Это что — для красоты?　

— Вот именно, товарищ полковник. На войне повязка — что роза на балу…　

— Какой кавалер! Сказки не рассказывай. Тяжелая рана?　

— Какая рана? Царапина. Сущий пустяк.　

— Смотри мне!..　

Полковник развернул перед комбатом карту Ростова.　

— Сегодня ночью идете на Ростов. Двигаться по правой и левой сторонам железнодорожного пути. С двух сторон будут соседи. К рассвету надо овладеть станцией, привокзальным районом и ждать нового приказа. Понятно?　

— Понятно, товарищ полковник. Разрешите одно замечание?　

— Да.　

— Мы у себя в батальоне думали над данными разведки и, на всякий случай, приняли такое решение: ввиду того, что противник сильно укрепил железнодорожное полотно, двигаться левее от него метров на пятьсот, перейти Дон вот здесь, у станицы Верхнегниловской, обойти противника слева и нанести удар…　

Полковник внимательно выслушал комбата, помолчал, потом спросил:　

— Все учтено на этом пути?　

— Да, путь хорошо знаком. У нас в батальоне, служат ростовчане.　

— Хорошо. Разрешаю выполнять задачу, изменив направление удара так, как вы предлагаете.　

Он подошел к Мадояну:　

— На большое дело идете, товарищ старший лейтенант. Задача трудная, очень верю, что выполните. Желаю успеха!　

Полковник обнял комбата, крепко пожал руку.

В ночь на 8 февраля, окутанные темнотой, бесшумно двигались бойцы от Батайска к Дону. Рядом с замполитом шел агитатор политотдела бригады капитан Шунденко. Перед самым выходом батальона он выпустил боевой листок, посвященный предстоящему сражению. В нем говорилось о стратегической важности Ростова, о том, что тысячи и тысячи родных людей ждут солдат-освободителей. Были тут и короткие заметки бойцов. Ростовчанин, рядовой Ковальчук писал, что осуществляется его мечта — он вступает в город, ради освобождения которого не пожалеет ни сил, ни жизни. Украинец Остап Данильченко призывал боевых друзей занять Ростов и скорее идти на Украину.　

Энергичный человек был капитан Шунденко. Он успевал и вовремя выпустить боевой листок, и дать коммунисту дельный совет, задушевно поговорить с солдатом, а в бою всегда появлялся там, где было особенно тяжело. И здесь капитан умел вдохновить примером, увлечь, повести бойцов за собой. Солдаты любили Шунденко — уже немолодого офицера, работавшего до войны директором одного из ленинградских музеев.　

…Ночную тишину прорезала автоматная очередь. Ударили пулеметы. Опрокидывая отдельные группы немецких солдат, бойцы вышли к Дону. Забрезжил рассвет. На правом берегу виднелись маленькие домики Верхнегниловской.　

Фашисты вели артиллерийский огонь. Оглушительно рвались снаряды. От канонады сотрясалась земля.　

Идти по реке было опасно. Нетолстый слой льда подавался под тяжестью бойцов и, не выдерживая, трещал то в одном, то в другом месте. С берега полоснули огнем замаскированные вражеские пулеметы.　

Высокий, в серой шинели, в солдатской ушанке, с пистолетом в руке бежал вместе с бойцами Мадоян. Солдаты узнали его, и это приободрило их.　

Вражеский огонь усиливался. Неловко взмахнув руками, сраженные безмолвно, а кто негромко вскрикнув, падали на лед. Расстояние до берега заметно сокращалось.　

— Вперед, товарищи! — звал капитан Шунденко.　

— Ура-а! За наш Ростов! — отзывался старший лейтенант Огапкин.　

И могучее «ура», подхваченное всем батальоном, волнами перекатывалось над Доном.　

Вдруг по цепям передалась тревожная весть: соседние подразделения, которые все время взаимодействовали с батальоном, встретив сопротивление превосходящих сил врага, несколько отстали. Прорвалась к батальону лишь одна рота лейтенанта Савельева. Теперь немцы окружали наших бойцов с трех сторон. Продвижение замедлилось.　

— Не останавливаться, вперед! — властно командовал Мадоян.　

Комбат выдвинул вперед разведчиков лейтенанта Лупандина, с ними группу автоматчиков и гранатометчиков. Сбивая фашистов, они прошли в тыл вражеской обороны.　

Немцы дрогнули. Преследуя их, бойцы бежали по железнодорожным путям станции. Вдали показались полуразрушенные стены обгоревшего вокзала. Андрей Огапкин сразу и не узнал его. Но вот замелькали поржавевшие железные столбы — все, что осталось от перронных перекрытий. Больно защемило сердце. Стены словно жаловались на пережитое, и Андрей вспомнил, каким был вокзал до войны: высокий, красивый, как улей, шумный.　

Укрывшись в развалинах, фашисты отстреливались. Бойцы уничтожали их гранатами. Группы наших солдат прорывались к привокзальной площади. Опасаясь окружения, немцы начали покидать вокзал, бежали к главной магистрали города — улице Фридриха Энгельса. Пули наших автоматчиков настигали их: повсюду: на площади, у железнодорожного переезда, около моста через Темерничку.　

Когда комбат был на вокзале, в полуразрушенном подвальном помещении бывшей диспетчерской, где он решил расположить свой штаб, бойцы, с которыми шли Шунденко и Огапкин, захватили мост через Темерничку, вышли на улицу Фридриха Энгельса и, преследуя фашистов, достигли Буденновского проспекта.　

Начались бои на улицах Ростова.　

Недалеко от вокзала небольшая группа солдат, вырвавшись на перекресток, попала в затруднительное положение. Сильный огонь остановил наших бойцов. Среди них были знаменосцы. Автоматчики, прикрывавшие знаменосцев, отстреливались.　

Красное знамя, полыхавшее над улицей, привело фашистов в ярость. На горстку храбрецов они обрушили артиллерийский огонь.　

Знамя нес высокий, стройный солдат Владимир Левченко. Он поклялся донести его до самого вокзала. Когда впереди разорвался первый снаряд, Левченко на мгновение остановился, потом упал на землю, снова вскочил на ноги, метнулся к ближайшему переулку. Но тут прогремел взрыв второго снаряда, и солдат, не добежав до переулка, вздрогнул, попятился и, судорожно прижимая к груди алое полотнище, упал…　

В тот же миг к нему побежал второй знаменосец, грузин Ванион Рамишвили.　

— Володя, Володя! — кричал он. — Знамя держи! Знамя!　

И, будто отвечая другу, Володя, упавший замертво, железной хваткой не выпускал из рук священного древка.　

Ванион бежал по мостовой под градом пуль. Они свистели над головой, густыми пучками проносились мимо, касались его шинели, но словно боялись обжечь солдата, бросившего вызов самой смерти.　

Ванион добежал до Левченко, разжал руки, взял древко, и снова знамя взметнулось над улицей, опаленной пороховым дымом.　

Едва Рамишвили сделал два-три шага, как его, точно ножом, подрезала автоматная очередь. Выпуская из окровавленных рук знамя, солдат медленно повалился на камни…　

Немцы прекратили огонь. Наступила зловещая тишина. Что они задумали? Из укрытия, пугливо озираясь, выскочили два фашистских автоматчика. Чей-то грубый голос подгонял их. Пригибаясь, немцы направились к сраженным русским знаменосцам. Но, как это часто случалось с солдатами фюрера, они явно переоценили свои возможности. С противоположной стороны навстречу немцам бежали два советских автоматчика — солдат Владимир Еременко и моряк, ставший пехотинцем, Сергей Павлов. Их послал сержант Максим Кравченко. Вместе с бойцами, укрывшись за стенами сожженного дома, он видел подвиг знаменосцев. Когда упал Рамишвили, Кравченко приказал идти этим двум.　

— Знамя батальона, знамя батальона!.. — глухо повторял сержант.　

Но солдаты уже увидели фашистов, подбегавших к неподвижно лежащему Рамишвили.　

Противники бежали навстречу друг другу. Все меньше и меньше расстояние между ними. Еще шаг, еще… И вдруг фашисты не выдержали. Остановился один, потом другой. Первый что-то крикнул, второй круто повернул назад…　

Павлов с ходу полоснул длинной очередью. Тот, что был ближе, упал на колено, схватился рукой за живот. Второй, втянув голову в плечи, вовсю улепетывал назад. И тогда произошло неожиданное — немца встретил огонь своих. Вражеский автоматчик не добежал…　

Тем временем знамя батальона уже было в руках Павлова. Наверное, Сергею и солдату Еременко не удалось бы выйти невредимыми из смертельного поединка, но, к счастью, подоспела помощь. Солдаты, посланные на подмогу отделению Кравченко, внезапно с боковой улицы стремительно нагрянули на немецкую засаду.　

Счастливый, раскрасневшийся, с мокрым лицом, Павлов передал знамя командиру отделения.　

Сержант Кравченко крепко обнял моряка.　

— Знамя держи в своих руках, — сказал он. — Теперь тебе и водружать его над Ростовом!　

Батальон непрерывно отражал контратаки фашистов. И все же гитлеровцам удалось окружить тех, кто захватил плацдарм.　

Когда Макрушенко и Наджафов прекратили огонь, Мадоян, находившийся на чердаке ближайшего из домов, понял, что с ними что-то случилось. Через дворы прилегающих зданий, минуя горы щебня, обходя вывороченные железные балки, комбат поспешил к ним.　

То, что увидел Мадоян, острой болью отдалось в сердце: тело Наджафова было изуродовано. Мадоян прикусил обветренные губы, сорвал с головы шапку. Потом подошел к Макрушенко, слегка приподнял его голову: Петр был жив.　

Где-то близко раздался короткий удар, в стороне со свистом пролетела немецкая мина. Загрохотали выстрелы. Гитлеровцы начинали новую атаку.　

Мадоян бережно поднял Петра на руки, тот тихо застонал.　

— Ничего, голубчик, ничего, — проговорил комбат. — Сейчас тебе помогут…　

Идти было тяжело. Мадоян прихрамывал: утром его ранило в ногу. Не выпуская из рук Макрушенко, он часто отдыхал, опираясь о стены. Во дворе разрушенной бумажной фабрики к старшему лейтенанту подбежали два бойца. Они осторожно взяли бронебойщика…　

Раненые находились в подвале под разбитым зданием вокзала. Они лежали на прикрытом соломой цементном полу, стонали, просили пить и беспрерывно звали санитарку Зину. Бойцов было немало, и почти все они не могли двигаться. Те, у которых ранения оказались полегче, не задерживались здесь. Им делали перевязку, и они снова поднимались на привокзальную площадь, снова шли в бой.　

— Тяжелый день сегодня, — сказал Мадоян. — Почти все противотанковые ружья вышли из строя. Немцы, конечно, снова бросят танки. Огапкин — в роте Савельева. Вам, товарищ Шунденко, надо пойти к Лупандину.　

— Ясно. — Шунденко повернулся было идти, но комбат задержал его.　

— Я знаю, товарищ капитан, вы прекрасно понимаете серьезность нашего положения. — Не могу не сказать вам: учитывайте все — люди полуголодные, плохо вооружены, но воля у них непоколебимая. Слово «отступление» — самое ненавистное для них. С таким офицером, как вы, они станут еще сильнее. Я надеюсь на вас. Танки не должны пройти… Я надеюсь на вас!　

Шунденко слушал комбата, всматривался в его лицо. Как изменился Мадоян в течение этих нескольких дней. Лицо осунулось, бледные, бескровные щеки. «Он говорит, что бойцы полуголодные, — рассуждал Шунденко. — Что он сам ел в эти дни?»　

А Мадоян, говоря капитану «Я надеюсь на вас», думал в свою очередь: «Какой, должно быть, крепкий человек этот ленинградец Шунденко, если вчера он отдал свой паек сухарей раненым. Насколько сильны коммунисты! Да разве только коммунисты?!»　

И Мадоян вспомнил то, что произошло утром того же дня…　

К комбату обратился молодой худенький солдат с густыми веснушками на безусом лице. Это был Владимир Охрименко.　

— Товарищ комбат, разрешите?　

— Да, — повернулся в его сторону Мадоян.　

На офицера смотрели доверчивые, широко открытые глаза. Но вот в них промелькнула тень смущения.　

— Товарищ комбат, — нерешительно заговорил Охрименко, — мы тут с ребятами говорили… Вот, возьмите, пожалуйста, это вам…　

Старший лейтенант увидел в руках Охрименко сухарь, и кровь ударила в голову. Это что, солдаты смеются над ним? Почему они отдают свой последний хлеб комбату?　

— Что это значит, рядовой Охрименко? — строго спросил комбат.　

— Да вы не обижайтесь, не подумайте чего плохого… — виновато говорил, будто оправдывался, солдат. — Мы просто хотим, чтобы вы немного поели… Все о нас заботитесь, а сами как…　

Теперь, после этих слов, смущение охватило Мадояна.

«Какие ребята! Сыны мои…» — мысленно повторял офицер. Ему хотелось расцеловать рыжеватого паренька из Курска, горячо обнять всех этих близких, родных людей.　

Но он только вздохнул и сдержанно сказал:　

— Уберите сухарь, Охрименко. Он вам самому пригодится.　

— Вы о нас не тревожьтесь, — настаивал боец. — Ну, вот, к примеру, какая от меня польза? Чем я командую? Одной винтовкой, а вы, товарищ старший лейтенант, целым батальоном! Без меня тут обойдутся, а вот без вас… Вы очень нужны батальону…　

Мадоян стиснул зубы, на глаза навернулись слезы. Чтобы бойцы не увидели их, он поднялся, подошел к Охрименко и крепко обнял его.　

— Спасибо, родной! Спасибо, ребята. А сухарь — сухарь все-таки оставь себе… Ты говоришь — одной винтовкой командуешь. Ошибаешься, дорогой Охрименко. Не маленькое твое дело, а большое. Солдатское дело. Победа на каждом солдате держится. Запомни это. Навсегда запомни! — И он быстро зашагал к штабу.　

…Его детство прошло у подножия Арарата.　

В летние дни, перед сумерками, когда на древнюю армянскую землю падает свет заходящего солнца, глазам человека открывается величественная картина: в глубине неба, выше облаков, озаренные лучами, сверкают вечным снегом неприступные вершины двуглавого Арарата. В тихие предвечерние часы яснее видны очертания горы. 14 есть в ее первозданной красоте торжественное утверждение бессмертия Армении, жизненности ее немногочисленного народа, многовековая и славная история которого берет свои истоки в глубине веков.　

Арарат возвышается на стыке государственных границ нашей Родины и Турции. И если на советской стороне, на том берегу Аракса, где развевается красное знамя, народ обрел счастье и справедливость, то там, за Араратом, трудовые люди живут в нужде и бесправии.　

В турецкой Армении, в селении Керс, в доме крестьянина Карпа Мадояна в 1906 году родился Гукас. После него в семье появилось еще четверо детей.　

Село окружали богатые, пышные луга, яблоневые и персиковые сады, виноградные плантации. Весной, когда маленький Гукас любовался бело-розовыми и сиреневыми лепестками цветущих деревьев, весь мир лежал перед мальчиком, как огромный сад, до конца которого никогда нельзя было дойти.　

Отец и мать брали с собой Гукаса на полевые работы, и мальчик рано познал тяжелый крестьянский труд. Иногда отец сажал сына на плечи и легко проносил его по горным тропинкам. Чтобы не упасть, Гукас крепко обхватывал руками загорелую шею отца, весело смеялся, и ему казалось, что он летит над землей. Под ногами мелькали низкорослые зеленые кустарники, а высоко над головой колыхалось безоблачное летнее небо.　

Отец легко опускал Гукаса на землю.　

— Это твой заработок, сын мой, — шутя, говорил он. — Вырастешь, понесешь на руках отца!　

— Тебя не поднимешь, папа. Ты тяжелый, — уклончиво отвечал Гукас, а в душе радовался тому, что отца крестьяне считают самым сильным человеком в селении и называют керсским богатырем.　

Еще запомнился Гукасу словоохотливый, добрый дедушка Мадо. Вечерами, когда над селением сверкали далекие звезды и на плоские крыши маленьких домиков лился бледный лунный свет, Мадо усаживал вокруг себя внучат, затягивался длинным чубуком и, вздыхая, начинал рассказывать чудесные сказки. Как любил их слушать Гукас! Сказкам дедушки Мадо не была конца. Каждый вечер он мог рассказывать о новых необычайных похождениях какого-нибудь бесстрашного храбреца. Он рассказывал внучатам о седой древности, о нашествии врагов на Армению, о борьбе против захватчиков, о легендарном Давиде Сасунском…　

И еще запомнил Гукас: когда бы старый Мадо ни говорил о великой стране, называемой Россией, морщинистое лицо его светлело, а слова всегда звучали особенно тепло и сердечно. Русских людей дедушка называл освободителями, единоверными братьями.　

Гукасу шел двенадцатый год, когда Армения подверглась новым тяжелым испытаниям. Пришло лютое горе и в селение Керс. Тучей налетели с гор конные аскеры[35]. Пьяные, вооруженные ножами и кинжалами, они врывались в армянские дома и безжалостно убивали всех, кто попадался под руку. Тщетно пытались люди спастись в сараях или садах: озверелые аскеры разрушали дома, не оставляя от них камня на камне, поджигали пристройки и бросали жителей в пламя. У крестьян оставалась последняя надежда — искать спасения в церквах. Но погромщики, обливая керосином древние стены храмов, уничтожали огнем и церкви, и тех, кто искал в них спасения, — стариков, женщин, детей. В те черные дни потерял Гукас мать, дедушку Мадо и двух братьев.　

Армянское население уходило в Россию. По горным тропам шли бесконечные вереницы беженцев. Обессиленные, шли они днем и ночью, и тернистый путь их отмечался кровью, трупами тысяч несчастных, погибавших в пути от голода и жажды, так и лежавших непогребенными на дорогах и перевалах, опаленных знойным солнцем…　

Шли они и в зимнюю стужу, ступая голыми ногами по обжигающему снегу, шли в ненастные осенние дни, коченея от непрестанных дождей и ледяного ветра. Изможденные, оборванные люди несли на руках детей и, обращая к небу глаза, просили всевышнего о последнем: отнять жизнь у них, но сберечь ее детям.　

В этом общем человеческом потоке направлялись к Александрополю[36] Гукас, его отец, маленький брат Ашот и сестричка Аревгат. Девочку нес отец, а Ашота Гукас. Прижимаясь к груди отца, девочка тихо всхлипывала. Четырехлетний Ашот громко плакал, беспрестанно звал маму. Отец хмурился. Заросшее черной щетиной лицо его осунулось, глаза впали, казалось, будто Карп и ростом стал ниже…　

Вскоре Гукас остался один…　

После долгих мытарств и лишений его взяли к себе солдаты Красной Армии.　

В 11-й армии, принесшей свободу Армении, был отдельный Лорийский армянский полк. Вот туда-то и попал мальчишка Гукас.　

В боях проявил сноровку, находчивость, полюбился красноармейцам, да так и остался с ними. Его прозвали Малышом, сыном полка…

Шесть дней и ночей, находясь в фашистском окружении, сражались солдаты Мадояна. Вражеское кольцо сжималось все туже. Но батальон сражался.　

На рассвете 14 февраля в Ростов вошли главные силы Южного фронта.　

…Жители снимали с дверей тяжелые засовы, широко открывали калитки. Они спешили выйти из домов, будто вырывались из тюрьмы. Ожили, зашумели улицы Ростова. Людской поток направился к центру: бежали дети, шли старики, женщины, исхудавшие, измученные, но счастливые.　

В тот зимний день наступила оттепель. Растаял снег, и казалось, будто сама весна вступила в город с нашими бойцами — так светло стало на душе у людей.　

В окружении бойцов своего батальона медленно шел Мадоян.　

— Это они здесь дрались шесть дней, — говорили друг другу жители города. — А тот, высокий, — их командир…　

К группе Мадояна подъехали командующий войсками Южного фронта генерал-полковник Малиновский, командующий армией генерал-лейтенант Герасименко, генералы, офицеры.　

Генерал Герасименко быстро подошел к Мадояну, обнял его.　

— Поздравляю! Замечательно сражались! — И, уже обращаясь к Малиновскому, сказал: — Это командир ростовского батальона, тот самый старший лейтенант Гукас Мадоян…　

Командующий фронтом протянул руку:　

— Весь фронт говорит о подвиге батальона. Молодцы! Вы, Мадоян, — герой Ростова!　

Не думал Мадоян, что шестидневные бои на Ростовском вокзале так высоко оценит командование. «Неудобно получается, — досадовал комбат, — краснею, как мальчишка».　

— Товарищ генерал-полковник… — голос Мадояна срывался. Он перевел дыхание. Казалось, ему не хватало воздуха. — Наш батальон сделал то, что должен был сделать…　

— Батальон покрыл себя боевой славой. Командование фронта ходатайствует перед Советским правительством о присвоении вам, товарищ старший лейтенант, звания Героя Советского Союза, — сказал генерал-полковник. — Солдаты и офицеры за проявленное мужество, отвагу и воинское умение будут награждены орденами и медалями.　

— Служу Советскому Союзу!　

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 31 марта 1943 года Гукасу Мадояну за отвагу и геройство, проявленные в боях за Ростов, и за образцовое выполнение боевого задания батальоном, которым он командовал, было присвоено звание Героя Советского Союза.　

Этот подвиг был отмечен нашими союзниками. Президент Соединенных Штатов Америки, Верховный Главнокомандующий американскими войсками Франклин Делано Рузвельт наградил старшего лейтенанта Мадояна золотой медалью «За боевые заслуги».　

Через несколько дней командование 28-й армии — командующий генерал-лейтенант Герасименко, член Военного совета генерал Мельников и начальник политотдела генерал Егоров прислали Мадояну письмо, в котором говорилось:　

После, в беседе с автором этих строк, генерал-майор Никита Васильевич Егоров сказал:　

— Мадоян — это армянский Чапаев.　

В те дни армейская газета 28-й армии ««Красное знамя» призывала воинов: «Товарищи! Деритесь с фашистами так, как дрались бойцы старшего лейтенанта Гукаса Мадояна на Ростовском вокзале!»　

В той же газете были опубликованы стихи фронтового поэта Якова Козловского:　

…Шли годы, а боевая слава Мадояна набирала новую высоту. 9 февраля 1947 года трудящиеся Армении избрали Гукаса Карповича депутатом Верховного Совета республики.　

В 1968 году ростовчане праздновали двадцатипятилетие со дня освобождения города. Решением городского Совета депутатов трудящихся Мадояну было присвоено звание почетного гражданина города Ростова.　

…На войне Гукас Карпович несколько раз получал ранения. Тяжело изувеченный, вернулся он домой, в Ереван. Четырнадцать лет являлся министром социального обеспечения Армении. В июне 1975 года Гукас Карпович скончался.　

Идут годы. Стремительно. Уже прошли четыре десятилетия. А время вписывает в нетленную память истории все новые и новые имена. Среди них достойно глубокого уважения имя безвременно ушедшего из жизни Героя Советского Союза, командира артиллерийской батареи, ростовчанина Дмитрия Михайловича Пескова. Руководимые им артиллеристы проявили героизм в жестоких боях за Ростов в феврале сорок третьего года.　

Идут годы, и с ними все ярче горит звезда бессмертной славы Валерия Нижегородцева. Служил в батальоне Мадояна этот юный разведчик. Выполняя важное задание, мужественный девятнадцатилетний юноша пал смертью храбрых.　

На площади Карла Маркса, за памятником великому революционеру, горит Вечный огонь. Рядом с братской могилой, где погребены участники боев за наш город, ростовчане установили обелиск и на розовом граните написали имя Валерия. У обелиска всегда цветы. Их особенно часто приносят школьники.　

…На боевом пути в Ростов сложил свою голову и сын старого московского большевика, комиссара дивизии в гражданскую войну, участника Великой Отечественной войны Евсея Борисовича Брауде — моряк, лейтенант Борис Брауде. Герою-комсомольцу, который подвигом помог подразделению в донской степи опрокинуть контратаку фашистов, посвящают стихи пионеры, комсомольцы… Вот строки из одного стихотворения. Ничего, что они непрофессиональны. Главное — в них голос сердца:　

Могила героя офицера Бориса Брауде находится в Сальске…　

С годами полнее раскрылся совершенный в нашем городе при первом, ноябрьском 1941 года освобождении Ростова подвиг дочери братского абхазского народа, политрука Саши Назадзе. Она бесстрашно бросилась на пулеметный ливень фашистского дота на земле Ростова, и теперь бывшая Пролетарская улица, на которой она погибла, носит славное имя политрука Саши Назадзе. Соплеменник героини, известный абхазский поэт Иван Тарба посвятил Саше проникновенные стихи:　

Сколько их, славных имен освободителей Ростова, живых и мертвых: Гукас Мадоян, капитан Шунденко, Лида Дмитриева, Александр Ковальчук, генерал-лейтенант Сергей Горшков, комбриг 159-й офицер Михаил Дубровин, сержант Кравченко, политработник Семен Бурменский, писатель майор Виталий Закруткин, бронебойщик Петр Макрушенко, писатель майор Анатолий Калинин, знаменосец Владимир Еременко, прославленный боевой летчик Амет-Хан Султан…　

Сорок лет минуло. Звезды-имена освободителей Ростова стали нам еще ближе, еще дороже, еще роднее, и я невольно говорю стихами:

М. А. Андриасов.

ОГНЕННЫЙ РУБЕЖ

Неторопливо, затейливо кружа по изрезанной оврагами да балками равнине, несет к морю Азовскому свои воды Миус. За долгое время река размыла землю, обнажила камень, и правый ее берег круто вознесся над луговиной левобережья. С него далеко видны широкие поля, зеленые островки садов в низинах, выцветшие плешины горькой полыни на каменистых взлобках.　

Над степью и рекой — тишина. Лишь слышится шелест туго налитых зерном колосьев, да звонкая песня трепетного в небе жаворонка. А в воздухе плывет густой запах разнотравья…　

Миусская земля! Кажется, что покой здесь извечен, что тишина осталась от той поры, когда прозывалась эта степь Диким полем. Но покой лишь кажется вечным. Видала эта земля и схватки сарматов со скифами, и битвы русичей с половцами, и татаро-монгольские полчища Чингисхана. Неподалеку от этих мест, на реке Калке, ныне прозываемой Кальмиусом, семь с половиной веков назад произошла грозная сеча русских ратников с конниками дикой орды. Опалила землю и гражданская война.　

Но то, что было здесь в Великую Отечественную войну, не может ни с чем сравниться. Не опалили землю миусскую сражения, а испепелили, искорежили ее взрывами бомб и снарядов, гусеницами танков и скрытыми от глаз минами всех калибров и предназначений.　

Пятнадцать долгих месяцев проходил по реке огненный рубеж фронта, днем и ночью гремели кровопролитные бои, и казалось, что от непосильного испытания земля миусская стонала.　

Не одну сотню сел и хуторов Примиусья смел начисто огненный шквал. В руинах лежали Матвеев Курган, Куйбышево, Анастасиевка, Дмитриевка…　

Создавая на Миусе мощные оборонительные рубежи, немецко-фашистское командование стремилось удержать в своих руках Донбасс — этот крупный промышленно-экономический район. Гитлер изрекал, что без донецкого угля Германия не сможет победить в войне. Когда в 1943 году на юге осложнилась обстановка, он покинул свое «логово» и прилетел 6 февраля в Сталино (ныне Донецк), чтобы на месте разобраться, как его войска подготовлены к обороне Донбасса. Давая фельдмаршалу Манштейну санкцию на занятие обороны по Миусу, Гитлер сказал:　

— На Миусе должна пройти восточная граница рейха. Оборонять ее будет не группа Холлидта, а 6-я армия. Да-да, именно 6-я! Пусть весь мир знает, что катастрофа под Сталинградом не сломила волю и дух немецких войск, что вместо старой, понесшей неудачу на Волге 6-й армии Паулюса родилась новая 6-я армия — «армия мстителей». Она должна смыть пятно позора с мундира германской армии и взять реванш за поражение.　

Это был вопль отчаяния и надежды продержаться до лета, чтобы потом взять реванш за поражение под Сталинградом и позорное бегство с Кавказа. Но ни «армия мстителей», ни мощные укрепления — ничто не спасло гитлеровцев от поражения и на Миусе.　

Линию укрепления протяженностью 120 километров окрестили Миус-фронтом. Начиналась она в Ворошиловградской области и тянулась по реке Миус на юг, по высокому правому берегу. Южнее села Ряжное оборона продолжалась по высотам, лежащим значительно восточнее реки. Далее, по Самбекским высотам, она подходила к самому Азовскому морю. На всем протяжении этой линии тянулись одна за другой траншеи, ходы сообщения, отсечные позиции, узлы сопротивления, минные поля, позиции артиллерии, проволочные заграждения. В глубину до семидесяти километров расположились вражеские роты, батальоны, полки, дивизии…　

В одном из захваченных нашими разведчиками писем офицер немецкой пехотной дивизии сообщал: «Сегодня вечером на совещании командиров рот давались объяснения по поводу применения бронированных куполов для пулеметных гнезд. На моем участке будут два таких купола, каждый весит 84 центнера. Пулеметы в них уже смонтированы, и вся эта штука представляет много преимуществ, так как купола не пробиваемы никакими снарядами». За такими укреплениями оккупанты чувствовали себя как дома. Один из генералов самодовольно докладывал: «Штурмовать Миус-фронт равносильно попытке пробить головой гранитную стену».　

Трижды наши войска пытались его прорвать. Устоял Миус-фронт зимой сорок первого года, когда войска Южного фронта отбросили врага от Ростова: не рухнул и в феврале сорок третьего, когда наступавшие от Сталинграда войска вернулись в эти края. Третья попытка была в июле, в дни Курской битвы. Тогда войска были близки к цели, но под ударами танковых дивизий врага отступили.　

И вот наступил день решительного наступления —18 августа 1943 года.　

Было еще темно, когда генерал Толбухин — командующий Южным фронтом — вышел из дома. С вечера играли зарницы. Часто, словно отблески далеких разрывов, вспыхивали огненные сполохи. Теперь на землю легла густая тьма с россыпью ярких звезд на бархатном небе.　

Подошел член Военного совета генерал Гуров.　

— Всю ночь глаз не сомкнул, — признался он.　

— До сна ли…　

Приглушенно светя фарами, автомобили направились на наблюдательный пункт.　

— Стой! — Луч фары выхватил из тьмы стоявшее у дороги орудие. Возле него — трое солдат. Командующий открыл дверцу.　

Сержант доложил, что расчет с вечера занял огневые позиции и готов к открытию огня.　

— Задачи знаете?　

— А как же, товарищ командующий! Все записано.　

— Боеприпасы готовы?　

— Непременно! Вон их сколько! — У сержанта окающий, явно неюжный говорок.　

— Откуда сам? Уж не вологодский ли?　

— Так само, товарищ командующий. Оттель.　

— Значит, земляки…　

— А немца ноне мы непременно одолеем. На этот раз ему не устоять!　

— Ну, спасибо, сержант. — И Федор Иванович с чувством пожал ему руку.　

Вблизи от наблюдательного пункта, как обычно, тренькали телефонные звонки, далеко разносились голоса связистов, проверявших исправности линий… Водители откатили машины в сторону, скрыли в укрытия. Позади, на востоке, едва обозначалась заря. А за Миусом, где проходила немецкая оборона, было по-прежнему темно. Вдали взлетела ракета, прочертила крутую дугу и погасла… И еще одна засветила, далеко в стороне от первой. Пролаял пулемет и испуганно замер.　

Перед командующим вырос начальник штаба фронта генерал Бирюзов:　

— Связь с войсками установлена. Все на местах, в полной готовности.　

Толбухин, посветив фонариком, взглянул на часы: шел пятый час.　

— Кажется, пора. Передай, Сергей Семенович, Хрюкину: пусть авиация начинает.　

Сказало было так, будто дело шло не о прорыве считавшейся немецким командованием неприступной обороны, а о деле обычном, будничном.　

Как медленно тянется время! Ползет улиткой.　

— Ну, что там авиация? — в голосе командующего сдержанное волнение.　

— Вылетает, — отвечает Бирюзов.　

По плану первыми наносят бомбовые удары по важнейшим пунктам немецкой обороны самолеты. Они должны расстроить управление врага, подавить его зенитные батареи, тыловые объекты.　

В бледном, подернутом дымкой небе самолеты летят плотным строем. Их гул тяжелый, с надрывом. За Миусом застучали зенитки. Вздрогнула и забилась дрожью земля: самолеты сбросили бомбовый груз.　

Авиацию сменили артиллерия и минометы. Свыше пяти тысяч орудий, скрытых в степных лощинах и балочках, ударили по обороне.　

Миус-фронт застонал…　

Ночью батальоны 248-й стрелковой дивизии, той самой, что одной из первых ворвалась в Ростов, скрытно заняли исходные позиции для атаки. Роты расположились в первой траншее, за которой находились минное поле и нейтральная, насквозь простреливаемая ничейная полоса. И за полосой опять скрывалось минное поле и тянулось проволочное заграждение, но уже не наше, а противника, которое прикрывало подступы к его переднему краю и высоте.　

Высоту солдаты окрестили «Черный ворон». Обгоревшая, сплошь в воронках, иссеченная осколками, она и в самом деле напоминала стерегущего добычу хищника. Не раз ее пытались атаковать, но все попытки отражались.　

18 августа батальоны 248-й стрелковой дивизии бросились в атаку. Парторг роты Павел Пудовкин шел с правофланговым взводом. С ним рядом — солдаты Гогладзе и Иванов. По наспех сколоченному мостику они перебежали через Миус, преодолели вброд неширокую протоку. Рота была уже у подножия «Черного ворона», когда вдруг ударил пулемет. Он бил с фланга, простреливая подступы к высоте. Пулеметчик находился в укрытии, виднелся лишь приплюснутый купол. «Краб» — так называли стальное передвижное сооружение, в котором смонтирован пулемет. «Краб» немцы скрытно и быстро устанавливали в неожиданных местах и из него открывали огонь в самую последнюю минуту.　

Пулемет бил бешено, взахлеб. Он заставил залечь цепь роты, взбрасывая рядом с залегшими солдатами фонтанчики пыли. Пудовкин осмотрелся: справа тянулась неглубокая лощина. По ней можно приблизиться к «крабу». На решение — секунда. В следующую секунду он вскочил.　

— Товарищ старший сержант! Куда?　

Иванов побежал за Пудовкиным. И за Ивановым — Гогладзе. Но пули заставили их упасть. И дальше они уже поползли.　

Пулемет все ближе, ближе. До него уже шагов тридцать.　

— Погоди, товарищ старший сержант! У меня противотанковая! Я его сейчас…　

Зажав в руке пузатую, с короткой ручкой, гранату, солдат, опережая сержанта, ящерицей полз к куполу. Пудовкин и Гогладзе били по колпаку из автоматов, стараясь попасть в амбразуру. Но оба находились сбоку, и пули в нее не попадали.　

В грохоте боя послышался нарастающий вой. Перед Ивановым всплеснулся огонь. Осколки секли землю, оставляя на ней рваные следы…　

— Да проклянет тебя мать родная! — кричит в чей-то адрес Гогладзе, пружинисто вскакивает. Стремительной перебежкой он достигает солдата, падает рядом, задевая его плечом. Иванов неподвижен. Гогладзе разжимает крепко стиснутые пальцы мертвого, вырывает из них гранату. Он приподнимается, чтобы бросить ее в амбразуру. Но не успевает этого сделать.　

Оглянувшись, Пудовкин видит залегшую цепь роты. Он не чувствует страха. Все его сознание сосредоточено на амбразуре. Между ней и им лежали недвижимые Иванов и Гогладзе. Его боевые товарищи.　

— Сейчас я тебя… Сейчас… — Он замирает, чувствуя в руках тяжесть.　

Что есть силы бросает гранату к бронеколпаку, из амбразуры которого продолжает строчить пулемет. Гремит оглушительный взрыв. Пулемет на минуту смолкает и снова продолжает свою скороговорку. Пудовкину даже кажется, что теперь пулемет строчит еще яростнее, чем прежде.　

— Я заставлю тебя замолчать!　

Он стремительно бежит туда, где только взорвалась граната. Бежит с ясным сознанием того, что должен, нет — обязан заставить замолчать пулемет, от огня которого несет потери рота.　

— За Родину! — кричит он и падает на амбразуру.　

Румяной зарей вспыхнуло в груди, заиграло на миг яркими красками, будто радуга в голубом небе. И разом погасло. Навсегда.　

А над широким полем гимном подвигу прогремело «ура» солдатской цепи, бросившейся на последний штурм «Черного ворона».　

Павлу Григорьевичу Пудовкину было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.　

Начальник политотдела 248-й стрелковой дивизии полковник Дюжилов доносил: «Личный состав в бою действует исключительно храбро. Коммунисты и комсомольцы показывают образцы отваги и мужества, увлекая за собой товарищей… За время первых боев в партию было подано около ста заявлений»[37].　

Гитлеровцы дрались с упорством обреченных, стремились удержать каждую высоту, каждую позицию.　

…Гвардейская рота старшего лейтенанта Дмитрия Чумаченко штурмовала безымянную высоту. Все ее атаки противник отбивал. Осколки и пули косили храбрецов.　

— Чумаченко, почему топчетесь на месте? Высоту взять! — требовал комбат.　

А в роте все меньше и меньше оставалось бойцов. Выбыли из строя все офицеры, взводами командовали сержанты, в отделениях — по два-три человека. Перед очередной атакой командир роты вызвал взводных.　

— Прибыл… — доложил старший сержант Андреичев.　

За ним явились старшина Мелешкин, сержант Саранин, младший сержант Семенов.　

— Сколько в роте осталось коммунистов? — спросил Чумаченко у парторга роты Зайнулина.　

— Я один…　

— И меня считай коммунистом, — сказал командир роты.　

— Нас тоже, — потребовали остальные.　

— Атаковать будем так… — Командир роты уточнил задачу взводам.　

Опять в небо взлетела ракета. И поднялась в атаку поредевшая цепь.

Уничтожил зарытую в землю немецкую бронированную машину старшина Мелешкин и сам пал у нее. И тут же старшему лейтенанту Чумаченко сообщили о гибели сержанта Саранина. И самого командира сразила вражеская пуля на вершине. Командование ротой принял старший сержант Зайнулин.　

Насмерть бились в окружении воины роты офицера Зорина. Дело дошло до рукопашной. Но атаки продолжались. И тогда Зорин решился на последнее:　

— «Дон», я — «Резеда»! — вызвал он по телефону артиллерийский дивизион. — Огонь — на меня!　

Содрогнулась земля. Густо легли разрывы вокруг храбрецов…　

Отважно действовали разведчики под командованием гвардии старшего лейтенанта М. И. Рогачева из 3-й гвардейской стрелковой дивизии. Ворвавшись в траншею, они несколько гитлеровцев уничтожили в рукопашной схватке, а восьмерых взяли в плен. Тогда же этот взвод совершил дерзкий рейд в район высоты Саур-могилы. Разведчики разгромили штаб батальона, захватили двух пленных с документами и доставили их в полк. Разведчики первыми ворвались в село Успенское и пленили 28 гитлеровцев, в их числе командира батальона. За умелое командование взводом и личное мужество, проявленное в этих боях, гвардии старшему лейтенанту М. И. Рогачеву было присвоено звание Героя Советского Союза.　

… Эту высоту видно издалека: она возвышается над горячей, изрезанной балками и оврагами степью. На командирских картах именуется высотой 277,9. Жители же называют ее Саур-могилой, связывая с ней легенды и поверья седой старины. Но ни один из старинных сказов не может сравниться с суровой правдой августовских дней, когда на крутых ее склонах разгорелись кровопролитные бои.　

Саур-могила находилась в полосе наступления 5-й ударной армии. Гитлеровцы превратили ее в мощный узел сопротивления. В июльских боях нашим частям удалось подойти к ней, но овладеть ею они тогда не смогли.　

В разгар боев на НП гвардейской дивизии прибыл командующий 5-й ударной армией генерал-лейтенант В. Д. Цветаев. Он прошел в блиндаж, из амбразуры которого можно было просматривать замиусскую даль с островерхой шапкой Саур-могилы, приник к окулярам стереотрубы.　

Высота, как вулкан, скрывалась в клубах дыма. Оттуда катился гул… Было видно, как по степи ползли танки, а вслед за ними бежали солдаты. И пехота, и танки то скрывались в непроницаемой черно-сизой завесе, то появлялись из нее.　

Шли упорные бои за хутор Саур-Могильский. Они начались 28 августа — тогда гвардейские полки перешли в наступление. Неприятелю удалось отбить атаки. Наши подразделения понесли потери и залегли.　

Командир дивизии доложил обо всем том, что происходило на поле боя, командарму. Седой, худощавый Цветаев, покусывая губу, молча выслушал полковника.　

— Готовьтесь к штурму высоты, — приказал он.　

Штурм высоты начали механизированные подразделения. В атаку их повели саперы. Накануне они сделали проходы для танков в минных полях, обозначили их заломами сухого бурьяна. Кое-где положили комья земли. Казалось, сделали все как надо. Но с утра по нейтральной полосе, там, где было минное поле, ударила артиллерия, и все обозначения затерялись. Где проходы?　

Головной танк, где находился сапер сержант Яков Листопад, остановился. За ним стали и следовавшие в колонне другие машины.　

— Листопад! Куда вести?　

— За мной!　

Сержант спрыгнул с танка и пошел вперед, к проделанному им в минном поле врага проходу. И за ним, натужно ревя, двинулись «тридцатьчетверки».　

Пуля поразила сержанта, однако дело свое он сделал: танки устремились на позиции и смяли вражескую оборону.　

Ныне герой труда Яков Филиппович Листопад является почетным гражданином города Снежное, находящегося вблизи памятных шахтеру мест.　

К пяти часам утра 2-й стрелковый батальон 293-го полка овладел рощей у южных скатов Саур-могилы. Успешно наступали и соседние части. Обойдя высоту, на вершину Саур-могилы первыми поднялись семнадцать воинов из 5-й роты во главе с младшим лейтенантом Г. П. Шевченко.　

Гитлеровцы открыли сильный огонь с флангов по штурмовавшему высоту батальону. Семнадцать храбрецов оказались отрезанными от своей части. Вслед за тем захватчики перешли в контратаку. Они стремились уничтожить группу Шевченко. Десять часов продолжался неравный бой горстки храбрецов с численно превосходящим противником. Они удержали высоту до подхода своей части.　

К 13 часам 30 августа Саур-могила и подступы к ней были очищены от гитлеровцев. Пала ключевая позиция Миус-фронта. Советские войска продолжали наступление.　

В первый день наступления советских войск —18 августа — авиаторы фронта провели 19 групповых боев, совершили 919 самолето-вылетов и сбили 12 самолетов противника. Особенно отличились штурмовики 8-й воздушной армии. Вначале они уничтожали блиндажи и дзоты противника, затем бомбардировали и штурмовали артиллерийские и минометные батареи. «Ильюшины» висели над нолем боя, сопровождая пехоту. В это же время бомбардировщики наносили удары по вражеским объектам в глубине обороны.　

20 августа советские истребители в 40 воздушных боях сбили 38 вражеских самолетов. Они прочно удерживали инициативу в воздухе и умело преграждали «юнкерсам» и «хейнкелям» путь к советским соединениям, громившим гитлеровских оккупантов.　

8-я воздушная армия представляла собой крупное авиаобъединение с опытным личным составом. Она создавалась летом 1942 года. Армии Юго-Западного фронта сдерживали натиск фашистских полчищ, рвавшихся к Волге, Сталинграду. Сюда немецкое командование направило 1200 самолетов своего 4-го воздушного флота. Против такой армады 8-я воздушная армия вместе с частями ПВО имела всего около 550 самолетов. Однако советские летчики смогли ликвидировать численное преимущество гитлеровцев. Они тогда нанесли сокрушительные удары по хваленой немецкой авиации.　

После завершения гигантского сражения в междуречье Волги и Дона Военный совет 62-й армии писал:

Такие же сложные и ответственные задачи авиаторы 8-й воздушной армии выполняли в период сражений на Миусе. Они отличились и при отражении налетов вражеской авиации на Ростов и Батайск, неизменно преграждая путь «юнкерсам» и «хейнкелям» к этим крупным железнодорожным узлам, через которые проходило снабжение войск Южного фронта. Много других героических подвигов совершили участники Сталинградской битвы.　

…В период ожесточенных боев в районе населенных пунктов Семеновский и Алексеевка группа в составе восьми штурмовиков Ил-2 под командованием старшего лейтенанта З. С. Хиташвили стремительно и внезапно нанесла бомбоштурмовой удар по вражеским танкам и сорвала их контратаку против наших частей.　

Над полем боя «ильюшин» младшего лейтенанта Попова получил тяжелое повреждение, загорелся мотор. Летчик сообщил по радио: «Спасти машину невозможно. Обрушиваю ее на врага. Прощайте, друзья!..» Объятый пламенем, самолет врезался во вражескую колонну. И до самой земли строчил пулемет воздушного стрелка сержанта Кручинина.　

Летчик 76-го гвардейского штурмового авиаполка младший лейтенант Павлов в паре со старшим лейтенантом Степанищевым штурмовали гитлеровцев. Поблизости от машины Степанищева разорвался вражеский снаряд. Летчик по радио сообщил: «Подбит мотор, произвожу вынужденную посадку». Вслед за Степанищевым посадил свою машину в расположении противника и летчик Павлов. Фашисты устремились к самолетам, но остальные летчики, находившиеся в воздухе, преградили им путь. Старший лейтенант Степанищев и его воздушный стрелок быстро пересели в самолет Павлова. После того как «ильюшин» взлетел, в небе появились «мессершмитты». Их не подпустили к перегруженному штурмовику боевые друзья Степанищева и Павлова. Отважные летчики благополучно возвратились на свой аэродром.　

Севернее села Покровского передний край немецкой обороны изменял свое направление: оставляя Миус в тылу, оборонительная линия продолжалась по Самбекским высотам, которые прикрывали подступы к Таганрогу.　

В районе Таганрога оборонялась 111-я пехотная дивизия противника. Это некогда грозное соединение зимой на Кавказе было изрядно потрепано. Дивизию отвели в район Таганрога и стали спешно пополнять личным составом, оружием, боевой техникой. Старого командира генерала Рекнагеля сменил энергичный полковник Тронье.　

Мечтавший о генеральских погонах, полковник ревностно взялся за дело. Прежде всего он очистил разбухшие тыловые подразделения: солдат музыкальных взводов, писарей, поваров, саперов, потерявших материальную часть артиллеристов и водителей — всех зачислил в пехотные роты.　

Новый командир дивизии также потребовал от каждого солдата подписку-обязательство удерживать оборонительные позиции до последней возможности. За нарушение — военно-полевой суд, а их семьям — суровая репрессия.　

По распоряжению того же полковника комендант Таганрога распространил в городе листовки с заверением, что положение на фронте прочно, что Миус-фронт неприступен.　

Севернее Таганрога, на Самбекских высотах, оборонялась 15-я авиаполевая дивизия, обладавшая большим боевым опытом и мощным вооружением: пулеметов насчитывалось около 600, много орудий, особенно противотанковых и зенитных. Оборону западнее Матвеева Кургана занимала 17-я пехотная дивизия. Все эти дивизии входили в состав 29-го армейского корпуса.　

Против корпуса действовала наша 44-я армия. Ей предстояло в ходе операции окружить части корпуса противника и, прижав их к побережью Азовского моря, уничтожить. 44-я армия имела богатый боевой опыт. Еще в конце декабря 1941 года ее части высаживались в Крыму, где они вместе с частями 51-й армии овладели Феодосией и Керчью.　

Затем 44-я армия громила фашистских захватчиков в районе Грозного. До конца декабря 1942 года она сдерживала яростные атаки противника, затем сама перешла в наступление, освободила Моздок, Ставрополь, а 7 февраля 1943 года — Азов.　

В августе 44-я армия была нацелена на Таганрог. Непосредственно на город наступал сводный отряд 44-й армии полковника К. В. Сычева. Отряд включал в себя 371-й стрелковый полк 130-й и батальон 416-й стрелковых дивизий.　

Ночью отряд скрытно сосредоточился в районе села Вареновка, где ему предстояло прорвать вражескую оборону. Раскаленная за день земля дышала теплом. С моря дул легкий ветер. Водители вели машины с погашенными фарами. В лощине колонна остановилась.　

В ту же ночь подразделения направились к переднему краю. Воины шли молча. Изредка слышались удары приклада винтовки о лопату, тяжелое дыхание да глухие шаги. Впереди взлетали ракеты, доносились автоматные очереди, яркими строчками проносились над головами трассирующие пули.　

Выйдя на назначенный рубеж, бойцы стали рыть окопы. В предрассветной мгле с трудом просматривалась неширокая, поросшая камышом речка. За ней, на возвышенности, проходила первая линия вражеской оборонительной полосы.　

Еще затемно через реку ушли саперы капитана Колыгина. Прощупывая каждый клочок земли, они медленно продвигались вперед: мин было много.　

На рассвете фашисты обнаружили отряд, всполошились, открыли пальбу. Загорелась трава и камыш. Густой едкий дым стлался над землей, душил. Укрываясь от осколков, наши воины лежали на дне окопа, ожидали сигнала к атаке.　

371-й стрелковый полк под командованием подполковника Кизюрова наступал на село Вареновка, три дня вел здесь ожесточенные бои. Гитлеровцы понимали, что Вареновка являлась ключом к Таганрогу, поэтому дрались с упорством обреченных. В ночь на 30 августа батальон старшего лейтенанта Жихарева обошел село севернее и внезапно атаковал захватчиков, которые не смогли оказать упорного сопротивления.　

В то же время части 130-й стрелковой дивизии наступали на Таганрог с севера. К исходу 29 августа они подошли к селу Большая Неклиновка. Раньше всех в село ворвались бойцы подразделения старшего лейтенанта Ветошкина. Захватив крайние дома, они закрепились в них, затем уничтожили огневые точки оккупантов, смело атаковали позиции противника с фланга. К исходу дня село было полностью очищено от захватчиков.　

416-я стрелковая дивизия с утра 27 августа начала наступать на Анастасиевку. Овладев этим крупным населенным пунктом, она затем стремительно продвигалась на юг вдоль реки Мокрый Еланчик, освободив населенные пункты Духово, Графский, Таврический, Носово.　

Западнее Таганрога наступали казаки под командованием генерала Кириченко и гвардейцы 4-го механизированного корпуса. Они завершили окружение таганрогской группировки противника.

Азовская флотилия находилась в оперативном подчинении командования Северо-Кавказского фронта, но затем она содействовала успешным боевым действиям войск Южного фронта. Корабли флотилии наносили удары по оборонительным сооружениям на побережье, держали под обстрелом порт Таганрог, нарушали морские коммуникации противника.　

С кораблями флотилии взаимодействовали летчики 8-й воздушной армии и штурмовики флотилии. 27, 28 и 29 августа они совершили налеты на вражеские объекты в районах Таганрога, кос Кривая и Беглицкая, бомбардировали и штурмовали корабли противника, находившиеся в этих районах.　

По заявке командования 44-й армии были подготовлены два десанта для высадки западнее Таганрога. После того как в тыл таганрогской группировке вышли советские конно-механизированные части, у противника оставался единственно свободный путь отхода — приморская дорога, ее и требовалось перехватить.　

28 августа командующий Азовской военной флотилией контрадмирал С. Г. Горшков (ныне главнокомандующий Военно-Морскими Силами, адмирал флота СССР) поставил задачу: в ночь на 30 августа высадить диверсионно-тактические десанты в район сел Безымяновка и Веселого. В район Безымяновки высаживалась усиленная стрелковая рота 484-го отдельного батальона морской пехоты под командованием капитана Ф. Е. Котанова; в район Веселого — группа воинов 77-й стрелковой дивизии.　

На исходе 29 августа из Ейска вышел отряд катеров с десантом в село Безымяновка. Один из катеров вел капитан Котанов. Впереди его робко мерцал одинокий огонек «морского охотника». Котанов вспомнил тогда встречу с командующим. Адмирал говорил с ним недолго: разъяснил обстановку на приморском направлении, указал на карте населенный пункт Безымяновка и приказал:　

— Здесь дорогу перекрыть. Ни одна машина не должна пройти по ней на запад.　

Капитан считался опытным, мужественным командиром. До войны он служил в горнострелковых частях, на фронте проявил себя отважным разведчиком. В январе 1943 года был начальником штаба легендарного десантного отряда Цезаря Куникова, высадившегося тогда на Малую землю. После гибели Куникова Котанов возглавил отряд.　

…Накануне высадки десанта под Таганрогом в подразделении состоялись партийное и комсомольское собрания. Матросы и старшины поклялись с честью выполнить поставленную перед ними ответственную задачу…　

Капитан Котанов стоял на мостике и прислушивался, о чем говорили находившиеся на палубе бойцы: они обсуждали детали предстоящего боя.　

Справа от Таганрога небо прорезал прожектор. Луч лег на море и стал рыскать по его поверхности. Голоса стихли.　

— Та ни! Нас нэ достане, — кто-то сказал украинским говорком.　

Свет прожектора и в самом деле дважды проскальзывал поверх катеров и уходил куда-то в сторону.

Наконец суда приблизились к месту высадки десанта. Двигатели работали тихо, было слышно, как за кормой бурлила вода. Стоявший на носу матрос промерял шестом глубину и вполголоса докладывал:　

— Четыре… Три с половиной… Три….　

Впереди на звездном небе едва просматривалась черная круча берега. Справа и слева виднелись силуэты шедших до того позади катеров, на которых тоже находились десантники.　

Издалека доносились тяжелые, напоминавшие раскаты грома взрывы. Это корабли охранения, привлекая к себе внимание гитлеровцев, обстреливали немецкие объекты в Буденовке.　

Катера остановились. Плеснулась о борт волна и угасла на песке пляжа.　

— Вперед! — скомандовал Котанов.　

Послышались всплески от прыгавших в воду людей. Катера отошли от берега и подготовились к огневой поддержке десантников.　

Село десантники атаковали тремя боевыми группами. В каждой из них находился проводник из местных жителей. Отважно дрались с гитлеровцами парторг отряда капитан А. И. Головлев, главный старшина М. И. Сафонов, старшины И. И. Баранов, В. Н. Могильников, краснофлотцы М. Т. Павлов, В. В. Чеботарев…　

Второй десантный отряд, возглавляемый старшим лейтенантом Фетисовым, высадился на Таганрогской косе, у хутора Веселого, где немецких оккупантов не оказалось. Возвращаясь на свою базу, катера встретились с. немецкими кораблями, направлявшимися в Таганрог. Они подбили две фашистские канонерские лодки и катер. В тот же день наши штурмовики потопили четыре десантные баржи, два сторожевых катера, повредили восемь барж и пароход.　

За проявленные мужество, храбрость, боевое умение при освобождении Таганрога 70 матросов, старшин и офицеров флотилии удостоены высоких правительственных наград. Многие из них затем отличились при разгроме гитлеровцев на Украине и в завершающих сражениях за пределами нашей Родины.　

Утром 30 августа части 44-й армии достигли северной окраины Таганрога. Немецко-фашистское командование придавало этому городу особое значение. Отсюда по разветвленной сети дорог оккупанты отправляли в Германию эшелоны с горючим, продовольствием, с награбленными ценностями.　

618 дней хозяйничали захватчики в Таганроге. При отступлении из города они попытались оставить для его уничтожения команды подрывников и поджигателей, которые руководствовались указаниями Гиммлера, изложенными в его письме руководителю войск СС и полиции на Украине Прюцману. В письме, в частности, говорилось:　

«Генерал пехоты Штапф имеет особые указания в отношении Донецкой области. Немедленно свяжитесь с ним. Я возлагаю на вас задачу всеми силами содействовать ему. Необходимо добиться того, чтобы при отходе из районов Украины не оставалось ни одного человека, ни одной головы скота, ни одного центнера зерна, ни одного рельса; чтобы не остались в сохранности ни один дом, ни одна шахта, которая бы не была выведена на долгие годы из строя; чтобы не осталось ни одного колодца, который бы не был отравлен. Противник должен найти действительно тотально сожженную и разрушенную страну. Немедленно обсудите эти вопросы со Штапфом и сделайте все, что в человеческих силах, для выполнения этого»[38].　

Но гитлеровцам не удалось совершить страшное злодеяние. Их своевременно уничтожили славные советские партизаны. Совместно с подпольщиками Таганрога партизаны Неклиновского отряда «Отважный-2», проникнув в город, перебили фашистских поджигателей и подрывников. Помощь партизанам и подпольщикам оказали местные жители. Вооружившись чем только могли, они бдительно охраняли предприятия и учреждения…　

В те мрачные для таганрожцев дни приближался радовавший и вдохновлявший их гул боя. Над городом пролетали советские самолеты, расстреливая пулеметными очередями отходившие вражеские колонны. Из орудий били по захватчикам подошедшие к городу бронепоезда.　

Первыми ворвались в Таганрог подразделения 130-й и 416-й стрелковых дивизий. Уничтожая оккупантов, они быстро продвигались к морю, захватили в плен бургомистра, его помощника. Не успел убежать и начальник полиции.　

В районе аэродрома танкисты капитана Золотухина настигли большую группу гитлеровцев. В короткой схватке они перебили оказавших сопротивление и многих взяли в плен.　

30 августа в Таганроге был вывешен приказ начальника гарнизона, извещавший жителей об освобождении города от немецких оккупантов, призывавший взять под охрану все заводы, склады, предприятия общественного питания и важнейшие сооружения.　

В оперативной сводке штаба Южного фронта подводились итоги успешно проведенной нашими войсками операции. При ликвидации таганрогской группировки были разгромлены 17, 111, 294-я пехотные и 15-я авиаполевая немецкие дивизии, понесли тяжелые потери 304-я, 306-я пехотные и 13-я танковая дивизии противника; было уничтожено самолетов — 212, танков — 537, орудий всех калибров — 494, пулеметов — 1500, автомашин — 3600, складов с горючим — 10, складов с боеприпасами — 29. Противник потерял только убитыми свыше 35000 солдат и офицеров. По неполным данным, нашими войсками были взяты следующие трофеи: танков — 95, орудий разного колибра —198, минометов — 217, пулеметов — 409, автомашин — 594, складов с боеприпасами — 22…　

В период успешного наступления советские соединения освободили свыше 150 населенных пунктов, в том числе районные центры Анастасиевка, Федоровка, крупные узлы сопротивления Покровское, Троицкое, Самбек, Вареновка, Николаевка, Носово, Ломакино, Весело-Вознесенка, а также железнодорожную станцию Кутейниково. С ликвидацией 31 августа таганрогской группировки, составлявшей правое крыло донбасской группировки немецких оккупантов, завершался второй этап Миусской операции, была освобождена от немецко-фашистских захватчиков вся Ростовская область.　

В приказе Верховного Главнокомандующего генерал-полковнику Толбухину от 30 августа 1943 года говорилось:　

В ознаменование освобождения Ростовской области и города Таганрога соединениям и частям, отличившимся в боях за освобождение Ростовской области и города Таганрога, присваивалось наименование «Таганрогские». В честь победы под Таганрогом 30 августа в 19.30 столица нашей Родины — Москва салютовала доблестным войскам, освободившим Ростовскую область и город Таганрог, двенадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий.　

Разгром 29-го армейского корпуса, непосредственно прикрывавшего подступы Донбасса, а также успешное наступление армий Юго-Западного фронта, освободивших Харьков и другие крупные населенные пункты, создали благоприятные условия для освобождения Донбасса от немецко-фашистских захватчиков.　

1 сентября перешла в наступление правофланговая 51-я армия Южного фронта под командованием генерал-лейтенанта Я. Г. Крейзера. Прорвав вражескую оборону, она овладела городами Красный Луч, Штеровкой. В тот же день 5-я ударная армия освободила Снежное, Новый Донбасс, Зугрэс. За последующие два дня эти армии освободили более 70 населенных пунктов. Войска Юго-Западного фронта, наступая на Красноармейск, выбили захватчиков из Первомайска, Попасной, Верхнего, Ирмино. Бои разгорались в Донбассе.　

Советские воины продолжали стремительное наступление на запад. Они истребляли вражеские отряды прикрытия, проникали в тыл противника, сеяли в стане захватчиков панику.　

Подвижной отряд одной из дивизий 5-й ударной армии в составе 70 автоматчиков и 5 танков в ночь на 31 августа прорвался в глубокий тыл вражеских войск, подорвал железную дорогу, заминировал шоссе, по которому отходили неприятельские соединения, затем овладел шахтой № 10, Катыком и в течение дня удерживал их до подхода своих частей.　

Подвижной передовой отряд 40-й гвардейской стрелковой дивизии в составе 170 воинов разгромил артиллерийскую колонну противника, двигавшуюся к Орджоникидзе. Он уничтожил 250 гитлеровцев, 18 автомашин, захватил 18 исправных полевых орудий, 4 миномета, 135 пленных. Быстрые и решительные действия отряда позволили дивизии выбить захватчиков из ряда крупных населенных пунктов и городов Донбасса.　

4 сентября генерал Толбухин приказал командующему 5-й ударной армией генералу Цветаеву: «Самым решительным образом наступать на Сталино. Передовыми частями перехватить дороги западнее города».　

Командование фронта со всей ясностью понимало важность освобождения Сталино, где находились крупнейшие промышленные предприятия. Все делалось для того, чтобы гитлеровцы не смогли осуществить свою «тактику выжженной земли». Советские части наступали днем и ночью. Они отбивали многочисленные вражеские контратаки.　

7 сентября 9-й и 3-й гвардейские корпуса 5-й ударной армии, обойдя город Сталино, начали его штурм. К исходу дня отряду капитана Ратникова из 2-й гвардейской армии удалось прорваться к шахте «Мария», а затем на восточную окраину города. В то же время соединения Юго-Западного фронта овладели городами Славянском, Краматорском, Артемовском, Константиновкой. Своим стремительным наступлением они содействовали войскам Южного фронта в освобождении столицы Донбасса и южной части промышленного района страны.　

Вечером 8 сентября на всю страну прозвучал приказ Верховного Главнокомандующего, адресованный генерал-полковнику Ф. И. Толбухину и генералу армии Р. Я. Малиновскому:　

Москва от имени Родины салютовала освободителям Донбасса двадцатью артиллерийскими залпами из двухсот двадцати четырех орудий.　

С миусских высот степь просматривается далеко. Необозримы весной в зеленом бархате колхозные и совхозные поля, в белой кипени сады, села с добротными домами. Давно залечены тяжелые раны на миусской земле. Под руководством Коммунистической партии советские люди восстановили разрушенные войной хозяйства и двинулись вперед в своем развитии.　

Сюда, на легендарный рубеж Примиусья, ежегодно прибывают тысячи и тысячи людей. Встретишь и школьников-следопытов, и туристов средних и старших возрастов, и седовласых ветеранов Великой Отечественной войны. Они приходят и приезжают на обильно политую кровью землю почтить память павших в боях героев, возложить цветы к величественным памятникам, сооруженным тем, кто не пощадил своей жизни в сражениях с германскими оккупантами. Лишь в Матвеево-Курганском районе памятники воздвигнуты на семидесяти братских могилах, в которых захоронено более 25 тысяч советских воинов.　

Особенно многолюдно на берегах степной реки бывает в конце августа, в юбилейные дни разгрома врага и сокрушения Миус-фронта. Приезжают многие, кто здесь сражался: из Москвы, Орла, Харькова, Одессы, Ростова, Волгограда…

Торжества проходят в Таганроге, Неклиновке, на знаменитой Саур-могиле, в каждом примиусском селе.　

— Товарищ генерал! Здравствуйте! — воскликнул пожилой мужчина в белой рубашке. — Не узнаете?..　

Генерал внимательно посмотрел на подошедшего и обрадованно сказал:　

— Шаповаленко! Ось який же ты!　

Павел Степанович Шаповаленко, бывший солдат, едва успевал отвечать на вопросы. Приехал из Донбасса, работает на шахте. Он рассказывал, а сам поглядывал на генерал-лейтенантские погоны, медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза, широкую орденскую колодку своего бывшего командира. Это он, тогда майор Александр Дмитриевич Епанчин, руководил боем у хуторов Круглик и Зевин.　

В тот же день бывшие фронтовики поехали к хуторам. Автомобиль долго плутал по косогорам. Казалось, места знакомые, но не видно хуторов. Остановили встречный автобус.　

— Вы не знаете, где здесь хутора… Круглик и Зевин?　

Шофер пожал плечами. Две девушки недоуменно переглянулись.　

— Эй! — откликнулась старая женщина. — Вы ищете хутора? Они были вот в той балочке. Только теперь их нет…　

Обнявшись, стояли генерал и солдат. И слова не могли вымолвить. На глазах у них — слезы. Герои былых сражений вспоминали о боях-пожарищах, о друзьях-товарищах…　

Бывший командир 248-й дивизии генерал-майор запаса Н. 3. Галай по-отечески беседовал с сыном Героя Советского Союза Павла Пудовкина, повторившего подвиг Александра Матросова на высоте «Черный ворон». Недалеко от них стояли прибывший из Ленинграда бывший командир 23-й отдельной штурмовой бригады особого назначения генерал-майор запаса И. П. Корявко, бывший командир 15-й механизированной бригады Герой Советского Союза генерал-майор А. И. Овчаров, генерал-майор запаса К. В. Сычев из 130-й стрелковой дивизии, сражавшейся на Самбекских высотах и освобождавшей Таганрог, Герои Советского Союза С. А. Блинников, А. М. Волошин, Е. Г. Андриенко.　

В ознаменование годовщины битвы на Миусе колхозы и совхозы учредили премии имени Героя Советского Союза В. Есауленко, Г. Гардемана и П. Пудовкина. Этими наградами трудящиеся района ежегодно 30 августа отмечают своих земляков, безупречно несущих службу в Вооруженных Силах СССР.　

Нет, не меркнут подвиги живых и павших героев былых сражений! Боевую славу их приумножают благодарные потомки — достойные наследники революционных, боевых и трудовых традиций героического советского народа.　

^{А. Ф. Корольченко,}

^{полковник запаса}

И ВЕРНУЛИСЬ НА ДОН СО СЛАВОЙ…

Тот день мне не забыть никогда. В двадцатых числах января 1943 года 5-й Донской гвардейский казачий кавалерийский корпус в напряженных боях перешел границу Ростовской области. Было это в Песчанокопском районе. Многие казаки слезали с лошадей и, смахивая слезы радости, целовали родную землю.　

— Даешь Ростов! — Эти слова были у всех нас на устах.　

Мы вернулись в родные края со славой, добытой в тяжких сражениях и походах, потеряв многих отважных боевых друзей. Но воины понимали, что эти жертвы принесены во имя справедливого дела, во имя победы над лютым врагом.　

Корпус был сформирован 20 ноября 1942 года. Б его состав вошли три дивизии. Две из них формировались в начале войны на Дону из добровольцев непризывного возраста, среди которых большинство составляли участники первой мировой и гражданской войн, бойцы легендарной Первой Конной армии, дивизии имени Блинова и других прославленных соединений Красиной Армии. Командовал корпусом в те дни генерал-майор А. Г. Селиванов.　

Дивизии, входившие в корпус, храбро сражались с гитлеровцами на Дону и Кубани, в предгорьях Кавказского хребта и в степях Ставрополья. В августе 1942 года донские казачьи дивизии были преобразованы в гвардейские и награждены орденом Красного Знамени. Многие командиры и бойцы получили высокие правительственные награды. Освобождая советскую землю от злейшего врага, части корпуса прославили свои боевые знамена.　

23 января 1943 года конно-механизированная группа в составе 4-го и 5-го гвардейских казачьих корпусов, танковой бригады генерала Е. П. Лобанова и танкового полка подполковника» Т. И. Филиппова под командованием генерала Н. Я. Кириченко соединились с войсками 28-й армии Южного фронта. 5-й гвардейский Донской казачий корпус, овладев населенными пунктами Средний Егорлык, Новороговская, уничтожая заслоны противника, продвигался вперед.　

По показаниям пленных мы тогда узнали: 11-я гвардейская дивизия, которой я в то время командовал, вела бой с заслонами моторизованной дивизии СС «Викинг», противник стремился выйти через Батайск для усиления частей, оборонявших Ростов. По сообщениям разведчиков и местных жителей было известно: в населенных пунктах по балке Грузская стояли вражеские танки. Я приказал 37-му полку овладеть хутором Буденный и затем оборонять его; 39-му полку — оборонять хутора Свобода, Сироткин, обеспечивая действия других полков. Часть командиров штаба и инструкторы политотдела выехали в подразделения, чтобы проверить подготовку личного состава к предстоявшему бою.　

На рассвете 28 января над хуторами появились немецкие бомбардировщики. Они несколько раз бомбили боевые порядки 37-го и 39-го кавалерийских полков. Вскоре появились немецкие танки. Они атаковали позиции дивизии… На расчет сержанта Савченко шли четыре танка. Сержант сам встал у орудия и прямой наводкой подбил две машины, затем расчет поджег еще четыре танка. Сержанту Н. И. Савченко за уничтожение в течение одного боя шести танков было присвоено звание Героя Советского Союза, а бойцы его расчета были награждены орденами.　

Метко разил вражеские машины и старший лейтенант Азаренок, отличный артиллерист, в прошлом комсорг дивизиона. Он вывел из строя четыре танка. Разорвавшийся поблизости от него немецкий снаряд смертельно ранил бесстрашного артиллериста.　

Одновременно на позиции 39-го полка напали 30 танков, поддержанных мотопехотой. Расчеты орудий Саидова, Прокопенко и Воробьева под командованием лейтенанта В. И. Паншина встретили их прицельным огнем. Они первыми же выстрелами подбили несколько машин. Сержант Прокопенко, будучи сам раненным, заменил выбывшего наводчика и продолжал стрельбу. Потеряв еще несколько машин, фашисты направились во фланг части. Встреченные там точным огнем бронебойщиков, они, несмотря на потери, продолжали наседать. Руководивший бронебойщиками капитан коммунист Дмитриев пал смертью героя… Нескольким танкам удалось прорваться на командный пункт полка. Но тут их встретили противотанковыми гранатами, а на сопровождавших машины автоматчиков казаки пошли в рукопашную.　

В отражении танковой атаки принимал участие и личный состав штаба дивизии. В неравной ожесточенной схватке с фашистами геройски погибли командир 39-го гвардейского кавалерийского полка майор Кузнецов, его заместитель по политической части майор Сытник, заместитель командира артиллерийского дивизиона по политической части майор Тарахно. Потеряв в том бою 24 танка и до 300 солдат, гитлеровцы не смогли прорваться в Батайск.　

В ночь на 8 февраля конно-танковая группа в районе Красногоровка — Елизаветинская форсировала Дон. Днем ее бомбили «юнкерсы». Они произвели до 400 самолето-вылетов, пытаясь не допустить казаков к Ростову. При бомбежке погиб начальник штаба 12-й гвардейской дивизии полковник Ян Петрович Арел, получил тяжелое ранение заместитель командира корпуса по политической части полковник Даровский.　

С низкого берега Задонья ясно просматривался горевший Ростов. Казаки рвались как можно скорее освободить столицу Дона, спасти его жителей. Несмотря на упорное сопротивление врага, части 11-й гвардейской Донской Краснознаменной дивизии 9 февраля ворвались на окраину пригорода Ростова — станицу Нижнегниловскую, а 13 февраля совместно с подошедшими стрелковыми частями освободили эту станицу.　

12-я гвардейская Краснознаменная дивизия наступала на Красный город-сад. 63-я кавалерийская дивизия, овладев восточной окраиной хутора Калинин и станцией Хапры, двигалась к разъезду Западный.　

В это время конно-механизированная группа была выведена из состава Северо-Кавказского фронта и подчинена штабу Южного фронта. 15 февраля группа получила приказ выйти западнее Ростова, преследовать отступавшего противника в направлении Недвиговка — Политотдельское. 19 февраля наш корпус овладел первой линией вражеской обороны на участке высота 101 — Новоселовский — Ряженая — Панченко и занял оборонительные позиции.　

Наши воины захватили хорошо оборудованные блиндажи. В населенных пунктах они могли обогреться, помыться, немного отдохнуть.　

В сложных условиях пришлось вести нам бои. Господствующую над местностью высоту обороняли захватчики, они укрывались за многочисленными рядами колючей проволоки, за минными полями, в дотах, дзотах. Над расположением наших частей часто появлялись группы «юнкерсов» и обрушивали сотни бомб.　

…Теплело. Широкая пойма реки Миус покрылась лужами таявшего снега. Это затрудняло эвакуацию раненых, доставку продовольствия и боеприпасов. И все же командиры умело организовали доставку на передовые позиции пищи, боеприпасов, эвакуацию раненых.

Казаки стойко переносили лишения. Каждую ночь они совершали атаки на высоту, рвали колючую проволоку, врывались в блиндажи, истребляли неприятельских солдат.　

В корпусной газете тогда был помещен рассказ старшего сержанта П. Я. Темина из 39-го гвардейского кавалерийского Полка. Приведу выдержку из его статьи:　

…На высоте 101 находился неприятельский дзот с крупнокалиберным пулеметом. Он не давал покоя нашим бойцам. Казаку 45-го гвардейского кавалерийского полка Китманову с тремя товарищами было приказано уничтожить дзот. Они забросали его гранатами, убили пять фашистов, захватили пулемет и благополучно возвратились в полк.　

Таких примеров можно привести много. Каждый день проходил в ожесточенных боях. Личный состав проявлял исключительное мужество, храбрость, боевое мастерство.　

Торжественно встретили воины XXV годовщину Красной Армии. Принятый по радио приказ Верховного Главнокомандующего политработники, партийные и комсомольские активисты разъяснили всему личному составу. В тот же день стал известен Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении 37-го гвардейского Донского казачьего полка орденом Красного Знамени. Это был первый из полков корпуса, удостоенный высокой награды. Одновременно в корпус поступило поздравление ЦК ВЛКСМ, в котором, в частности, говорилось:

В те дни командование корпуса обратилось к казакам и казачкам, к партийным и комсомольским организациям Дона с отчетом о пройденном боевом пути корпуса и с призывом прислать в части пополнение. Обращение составлялось коллективно, обсуждалось на собраниях, его подписали избранные казаками передовые воины.　

Наше обращение обсуждалось на собраниях в трудовых коллективах Дона. Трудящиеся районов еще шире развернули социалистическое соревнование на лучшую подготовку и проведение сева. Производился сбор средств на строительство танковой колонны и самолетов.　

В поступившем ответном письме говорилось:　

Письмо обкома партии и исполкома областного Совета депутатов трудящихся вдохновило воинов на новые героические подвиги. Они стремились наносить по захватчикам еще более сокрушительные удары.　

Родина высоко оценила боевые действия корпуса на Дону, Знамена дивизий украсили ордена Красного Знамени. Более 800 воинов удостоились награждения орденами и медалями Союза ССР. Капитан К. И. Недорубов и старший сержант Н. И. Савченко стали Героями Советского Союза. Командир корпуса генерал А. Г. Селиванов получил орден Кутузова II степени, его заместители и командиры дивизий — ордена Красного Знамени.　

В середине марта 1943 года по приказу командующего войсками Южного фронта части корпуса убыли с передовых позиций и разместились в Кагальницком, Веселовском и Мечетинском районах. Все более ощутимую шефскую помощь оказывали трудящиеся Дона подразделениям и частям. Так, из Егорлыкского района прибыли 38 добровольцев вместе со своими лошадьми. В 11-ю гвардейскую дивизию из северных станиц Ростовской области приехал отряд из 250 человек. Колхозники Мечетинского района привезли воинам 3400 килограммов подарков. Делегация Веселовского района доставила в части также многочисленные подарки, донской породы лошадей.　

Трудящиеся Ростовской области и воины собрали тогда 15 176 500 рублей на строительство танковой колонны. В письме секретаря обкома ВКП(б) Б. А. Двинского Верховному Главнокомандующему говорилось:　

В ответном письме И. В. Сталина было сказано:　

На проходивших собраниях и митингах наши воины дали клятву: на заботу партии и народа ответить еще более сокрушительными ударами по ненавистному врагу. Многие из них тогда вступили в ряды Коммунистической партии.　

В период победоносного наступления наши части имели реактивную, противотанковую и зенитную артиллерию. Экипажи громили фашистских захватчиков и на танках, построенных на внесенные трудящимися Дона средства. Они участвовали в освобождении Украины, Молдавии, Румынии, Венгрии. Завершили свои победные бои в Австрийских Альпах.　

Много лет прошло с той поры. Все меньше становится ветеранов нашего корпуса. Живущие участники былых походов активно участвуют в воспитании молодежи. Они заботятся о том, чтобы преемники наших героических дел приумножали боевую и трудовую славу старшего поколения, укрепляли экономическую и оборонную мощь социалистического государства.　

^{С. И. Горшков,}

^{гвардии генерал-лейтенант в отставке,}

^{почетный гражданин города Ростова-на-Дону}