В боях за Ельню. Первые шаги к победе

ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ Пятница, 1 августа

Ночь в прифронтовой полосе — самое оживленное время. Войска в темноте стремятся сделать большее из того, что им приказано на ближайшие сутки. Доставить боеприпасы и продовольствие на передовую, вывезти раненых и подбитую боевую технику, подлежащую восстановлению, сменить позиции, произвести перегруппировку… Много забот у воюющих людей. К их распорядку приноравливалось и гражданское население. Косили луга, перевозили сено, жали хлеба ночью или в густом тумане.

Такой или примерно такой была ночь с 31 июля на 1 августа. В районе Семлева, под Дорогобужем, на ельнинской земле, разделенной на две зоны — нашу и занятую фашистами, — люди упрямо, не жалуясь на усталость, тянули каждый свою лямку.

«Рано утром вместе с К.И. Ракутиным мы выехали в район города Ельни на рекогносцировку, — пишет Георгий Константинович в “Воспоминаниях и размышлениях”. — Там шел огневой бой с противником».

Это была первая поездка генерала армии Жукова на передний край нашей обороны, в окопы к красноармейцам и младшим командирам. Цель ее — изучение обстановки на местности, выявление огневой системы противника. Будущий прославленный полководец готовил свою первую самостоятельную операцию в Великой Отечественной войне. Он ясно сознавал, что его собственная судьба, как и всех других, поставлена на карту, и стремился подняться над судьбой, а для этого нужна была победа в задуманной операции.

«Думаю, каждому понятно, с каким волнением, особой осмотрительностью и вниманием я приступил к ее организации и проведению», — писал Жуков в своей книге.

Кавалькада автомашин с командующим фронтом и командармом, с их охраной и сопровождающими лицами в предрассветных сумерках взяла курс из Семлева на Дорогобуж, на правый фланг опергруппы. Когда проезжали город, хорошо заметны были следы налетов немецкой авиации: разрушенные каменные постройки, пепелища вместо деревянных домов.

Первая беседа состоялась в штабе 107-й стрелковой дивизии. Комдив полковник Миронов доложил комфронтом, что его соединение находится в обороне, в боевых действиях участвует один батальон 586-го полка. Весь личный состав соединения готов к выполнению любого боевого приказа командования. Жуков подробно расспрашивал комдива о противнике и настроении наших воинов, получив исчерпывающие ответы, остался доволен.

На командном пункте 103-й дивизии, в районе Ушакова, Жукова встречали командующий северной ударной группой комбриг Кончиц и командир дивизии подполковник Соловьев. Он не сразу понял, какая роль в командовании дивизией отводится Кончицу, а какая — самому командиру Соловьеву. Когда же выяснилось, что первый командует ударной группой, в которую входят 103-я дивизия, 355-й полк 100-й дивизии и упоминавшийся батальон из дивизии Миронова, а помогает ему Соловьев, всего лишь чуть больше недели назад прибывший на эту должность из Академии Генштаба, командующий фронтом предложил возвратить Николая Ивановича Кончица к исполнению своих непосредственных обязанностей в штабе армии, а на подполковника Соловьева возложить всю полноту ответственности за дивизию и приданные ей части.

Жуков, Ракутин, командующий артиллерией фронта генерал-майор Л.А. Говоров и командующий артиллерией армии генерал-майор С.А. Машенин побывали в двух полках дивизии непосредственно на передовой. «Где противник? Где его артиллерия? Где позиции его пехоты?» — на эти и множество других вопросов давали ответы командующему фронтом и командиры, и красноармейцы.

Жуков детально разобрался в обеспечении дивизии техникой. Она числилась моторизованной, а фактически оказалась двухполковой стрелковой дивизией. 16 июля, накануне боев, в ней насчитывалось по списку 1050 человек начальствующего и 8486 человек рядового состава, всего 46 легких танков. В настоящее время в ней не осталось ни одного танка, а в последних боях значительно поредели и стрелковые подразделения.

В штабе 102-й танковой дивизии доклад был еще печальнее. Комдив полковник Илларионов сначала вообще заявил, что соединение небоеспособно, так как в танковом полку нет ни одной исправной машины, но после строгого возражения Жукова он несколько убавил свой пыл, однако продолжал обосновывать свое заявление конкретными фактами.

В дивизии имелось шесть танков КВ. Один из них, подбитый, находился на территории противника, один пропал без вести, один подлежит эвакуации с поля боя, три требуют ремонта.

Т-34 насчитывалось 17, осталось на территории противника четыре, пропало без вести два, подлежат эвакуации с поля боя два, тринадцать требуют ремонта.

БТ-5 имелось 29, осталось на территории противника пять, пропало без вести восемь, подлежат эвакуации с поля боя два, требуют ремонта 24.

Из сорока Т-26 осталось на территории противника три, пропало без вести пятнадцать, подлежат эвакуации с поля боя восемь, требуют ремонта 22.

— Исправных нет? — строго спросил Жуков.

— Нет, — твердо ответил Илларионов и добавил: — второго августа может быть использовано в бою четырнадцать машин, которые к утру выйдут из ремонта, в их числе один KB и два Т-34.

— Безобразие! Не бережете доверенную вам боевую технику! — возмутился Жуков. Но тут в разговор вмешался начальник политотдела дивизии батальонный комиссар Гайдашов:

— Технику не бережет пехота.

— Это что еще?

— Да, — поддержал Илларионов, — в стрелковых частях командирам танковых групп и командирам танков в большинстве случаев не ставят конкретных задач, дают лишь направление глубиной до восьми километров.

— Это как понять? — переспросил Жуков.

— Ставилась общая задача, — отвечал Илларионов, — например, наступать в направлении Ельня. А до Ельни восемь километров.

— Безобразие! — еще раз возмутился генерал и сказал: — К Концу дня представьте в штаб армии точный отчет о потерях боевой техники.

На командном пункте 19-й стрелковой дивизии командующий фронтом разговаривал еще жестче.

Начальник радиостанции Тимофей Михайлович Болтов в одном из своих писем рассказывал: «Помнится мне, как на КП к нам пришел генерал армии и ругал командира полка за дисциплину, т. е. нет у солдат петлиц и расстегнуты воротники… После этого разговора командир дивизии вскоре скрылся в неизвестном направлении. Вместо него стал командовать майор Утвенко».

Это единственное воспоминание, в котором говорится о том, что высокий военачальник ругал какого-то командира полка. Возможно, что в письме Болгова идет речь о Жукове, который сначала дал вздрючку командиру полка, а потом так же жестко разговаривал с командиром дивизии генералом Котельниковым. Однако начальник штаба дивизии Иван Антонович Данилович, который ближе общался с Жуковым, в своих послевоенных воспоминаниях лишь сообщает, что Георгий Константинович дважды посещал их дивизию. Никакого намека на то, что он был строг или груб, у Даниловича нет. Вот написанные им строки: «В оба свои приезда Жуков приказывал дать ему списки на награждение орденами и медалями отличившихся бойцов и командиров, а второй экземпляр этих списков отсылать начальнику штаба фронта…»

Больше о Жукове ни слова. Произведенная замена командира дивизии в описании Даниловича выглядит очень душевной.

«Как-то однажды в свой очередной приезд командарм Ракутин, — пишет Данилович, — отозвал меня в сторону и спросил:

— Кто может командовать дивизией? Ваш генерал Котельников отзывается.

Я тут же назвал командира 315-го стрелкового полка майора Александра Ивановича Утвенко. Вызванный со своего наблюдательного пункта, он получил личные указания командарма и тут же вступил в командование дивизией».

Сам Ракутин о замене командования 19-й стрелковой дивизии оставил историкам документ, который не позволяет сомневаться в драматизме случившегося. Вот что в нем говорится:

«Командующему Фронтом резервных армий

генералу армии т. Жукову.

С вашего согласия мною 1.8.41 г. сняты с должностей и арестованы за бездеятельность и неисполнение боевых приказов командир 19-й стрелковой дивизии Котельников и военный комиссар Дружинин. Материал передан в военную прокуратуру армии для привлечения их к судебной ответственности. Временно командиром

19-й сд мною назначен командир 315-го сп майор Утвенко. Ракутин. 6.8.41 г». (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 688. Д. За. Л. 110).

Судя по этой докладной, Ракутин понимал всю нелепость происшедшего и пытался часть ответственности взять на себя, написав, что якобы Жуков только разрешил отстранить командира и комиссара от занимаемых должностей, а инициатором был кто-то другой. Но ни он, Ракутин, ни другие члены Военного совета армии не могли проявить такую инициативу. Ведь до сего времени они не предъявляли претензий к командованию 19-й дивизии, больше того, они спокойно воспринимали и даже поддерживали похвалу в его адрес на страницах газеты «За честь Родины». Поэтому вместо «с вашего согласия» следует читать: «По вашему приказанию».

Генерал И.Н. Руссиянов, командовавший в то время 100-й дивизией, рассказывал после войны писателю Владимиру Карпову: «Жукова я знал еще, когда он командовал четвертой кавалерийской дивизией, стоявшей в городе Слуцке. Я тогда командовал стрелковым полком, мы часто встречались на совещаниях, на вечерах и по другим поводам. Я знал его крутой характер, бывают минуты, когда возражать ему не следует».

Ни Котельников, ни Дружинин до этого дня с Жуковым не встречались, крутого его характера не знали. Они хотели разговаривать с ним на равных, как положено командирам Рабоче-Крестьянской Красной Армии, как должно поступать коммунистам, «носителям передовой идеологии». А случилось нечто иное.

Можно предположить, что на командном пункте 19-й дивизии произошла сцена, в чем-то похожая на описанную Константином Симоновым в романе «Солдатами не рождаются». В первой его главе автор рассказывает, как командарм Батюк примчался на НП дивизии, которая участвовала в боях за Сталинград и с утра не прошла вперед ни одного метра. Он «с порога беспощадными площадными словами стал крестить Серпилина», командира дивизии. Серпилин молчал, потому что знал Батюка. Но замполит, полковой комиссар Бережной «не своим, задавленным голосом спросил, перебивая Батюка посреди его ругани:

— Товарищ командующий, разрешите обратиться?

И голос его был таким, что Батюк остановился и взглянул на Бережного.

— Я не знаю, почему молчит командир дивизии, — сказал Бережной, — но как же вы смеете с нами так говорить, как будто мы ваша барская дворня, нерадивые холопы! Какой же вы коммунист после этого, товарищ командующий?..

Батюк с искаженным лицом надвинулся на Бережного, и Серпилин уже вскочил, чтобы встать между ними, но Бережной сам отступил на два шага в угол блиндажа, заложил руки за спину, из багрового стал белым и сказал:

— Не подходите, товарищ командующий, я этого и отцу не позволял!

И Батюк опомнился. При всей его грубости и даже хамстве жило в его душе непогасшее чувство солдатской справедливости».

Батюк — литературный герой. Он, как пишет Симонов, мог дать волю рукам.

Жуков — конкретная личность, ставшая исторической. О его требовательности, сопровождавшейся грубостью, тоже написано много. Некоторые очень жестко его осуждают, некоторые оправдывают, ссылаясь на суровость военного времени. Лишь немногие вспоминают, как разговаривал с ним его ближайший начальник. Ведь в тот день, когда Жуков приступил к подготовке ельнинской наступательной операции, он сам был под колпаком. Если не таким, под который он отправил Котельникова и Дружинина, то в чем-то похожем на тот, какой он надвигал на генерал-майора Глинского. Судьба бывшего начальника Генерального штаба висела если не на волоске, то на очень тонкой ниточке. В этом легко убедиться, прочитав в «Воспоминаниях и размышлениях» маршала Жукова главу «Ликвидация ельнинского выступа противника».

29 июля генерал армии Жуков попросился к Сталину для срочного доклада и сообщил, что, рассмотрев многие варианты возможных действий войск противника, Генштаб пришел к выводу: противник в ближайшее время не рискнет наступать на Москву и будет стремиться разгромить наш Центральный фронт. Если это произойдет, то немецкие войска получат возможность выйти во фланг и тыл нашему Юго-Западному фронту, разгромят его и, захватив Киев, обретут свободу действий на Левобережной Украине. И только после этого гитлеровцы смогут начать наступление на Москву.

Прогноз, как теперь признано военными историками, был гениальный. Жуков очень точно предугадал возможные действия гитлеровского командования в ближайшее время. Но в то время Сталин не мог принять его за чистую монету.

— Что вы предлагаете? — насторожился вождь.

Жуков логично и четко обосновал предлагаемый план действий Красной Армии.

— А как же Киев? — спросил Иосиф Виссарионович.

— Киев придется оставить, — твердо сказал Жуков и предложил немедля организовать на западном направлении контрудар с целью ликвидации Ельнинского выступа фронта противника.

— Какие еще там контрудары, что за чепуха? — вспылил Сталин. Жуков тоже не удержался, заявив:

— Если вы считаете, что я, как начальник Генерального штаба, способен только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользы Родине.

На следующий день Жуков был назначен командующим Резервным фронтом с задачей провести операцию под Ельней. Но Сталин оставил за ним обязанности заместителя наркома обороны и члена Ставки, что и было той ниточкой, которая могла спасти генерала армии, Героя Советского Союза Жукова от непредсказуемых последствий. Ведь он нагрубил самому товарищу Сталину. А где-то в пыльных папках, возможно, хранился протокол собрания партийного актива, на котором чуть не пришили Жукову ярлык врага народа. Тогда Жуков, выслушав много критики, сказал: «Вы правы в том, что как коммунист я прежде всего обязан был быть выдержаннее в обращении с подчиненными, больше помогать добрым словом и меньше проявлять нервозности. Добрый совет, хорошее слово сильнее всякой брани» (Карпов В. Маршал Жуков. Глава, изъятая из рукописи).

Теперь вот не удержался, грубо разговаривал с самим товарищем Сталиным, горячо любимым вождем народов. Правда, он первый вспылил, но он есть ОН.

Многие биографы Жукова оценивают этот его поступок как проявление чувства собственного достоинства. «Сталин, вспылив, допустил бестактность, — пишет С.С. Смирнов в очерке “Маршал-солдат”. — Не позволяющий никому унижать свое человеческое достоинство, Жуков ответил резко и просил освободить его от должности».

А как быть, если кто-то из подчиненных Жукова пожелает защитить перед ним свое человеческое достоинство? У писателя С.С. Смирнова на этот счет иная точка зрения. В том же очерке он написал:

«История выдвигает на авансцену людей, чьи характеры отвечают характеру эпохи. Война — всегда суровое дело, но Великая Отечественная война, особенно в первые ее два года, отличалась суровостью исключительной, небывалой. Характер Жукова и соответствовал этому суровому времени и неизбежно испытывал на себе его воздействие».

Следовательно, генерал-майор Котельников и комиссар Дружинин должны были принять несправедливое решение о них как должное, такой напрашивается вывод из рассуждений С.С. Смирнова. И все же сам Георгий Константинович Жуков после войны аналогичные свои поступки оценил самокритично. В очерке «Каждая пядь земли» писателя Евгения Ворбьева есть такой абзац:

«…Чувство собственного достоинства обязательно предполагает и уважительное отношение к тому, с кем споришь, особенно — к подчиненному. А Жуков в экстремальные минуты забывал о самолюбии товарища и тогда бывал несправедлив, мог обидеть, нагрубить. “Оглядываясь назад, — признается он, — думаю, что иногда я действительно был излишне требователен и не всегда сдержан и терпим… Конечно, сейчас эти ошибки стали виднее, жизненный опыт многому учит”.

Тогда же, под Ельней в сорок первом, жизненный опыт только начинал складываться. А время было действительно очень суровым, и не было уверенности, что оно не станет еще суровее. «Война — всегда суровое дело», — пишет С.С. Смирнов. Пожалуй, лучше тут вспомнить слова симоновского героя: «Паскудное дело война».

Еще паскуднее она становилась от того, что, с одной стороны, на защитников Родины давили гитлеровские войска, а с другой — сталинский пресс подозрительности и недоверия к своим людям.

Поступок Жукова в отношении командира и комиссара 19-й дивизии — типичное проявление насаждавшегося Сталиным стиля управления не только армией, а и всей страной по принципу: «Я начальник — ты дурак».

В романе Константина Симонова «Последнее лето», завершающем трилогию «Живые и мертвые», есть такой вот эпизод.

— Ты, Федор Федорович, не слыхал еще в ту мировую войну рассказ: что есть субординация? — спрашивает член Военного совета армии своего командарма.

— Не слыхал, — отвечает тот.

— Это еще в старой армии ходило. Фельдфебель новобранца учит, говорит ему — запомни, что есть субординация: я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак!

Командарм и начальник штаба рассмеялись от неожиданности.

— Неужто ни разу не слыхали? — удивился член Военного совета.

— Слыхал — не забыл бы, — сказал командарм. — Формулировка диалектическая, есть что запомнить.

Этот анекдот в период завершения строительства в СССР развитого социалистического общества любили рассказывать партийные руководители, особенно секретари горкомов и райкомов партии. Очень многим из них приходилась по душе диалектическая формулировка, пущенная в оборот неизвестным фельдфебелем. Она-то и привела советский народ, очень хороший народ, к трагической черте — обнищанию, голоданию и вымиранию.

Но вернемся к событиям 1 августа 1941 года.

Пока командующий фронтом Жуков и командарм Ракутин ходили и ползали по переднему краю обороны, те, кто оставался в штабе армии, работали до седьмого пота. По количеству выданных ими на-гора письменных директив этот день — самый урожайный из всех пятидесяти дней боев за Ельню.

В Семлеве под руководством генерала Глинского был подготовлен боевой приказ № 09 штаба 24-й армии. Штаб оперативной группы 24-й армии, обосновавшийся в деревне Волочек, разработал боевой приказ № 08, в котором определялись ближайшие задачи лишь тех частей и соединений, которым предстояло освободить Ельню. От имени Военного совета армии родился документ, адресованный командирам, военным комиссарам и начальникам политотделов дивизий.

Кроме того, в войска опергруппы были направлены: 1) Записка по налаживанию четкой работы службы ВНОС с таблицей сигналов опознавания авиацией своих войск, а войсками — своих самолетов; 2) Приказание командирам 19-й, 120-й, 103-й, 105-й, и 106-й дивизий о возможном применении противником на их участках огнеметных танков и его химическом нападении; 3) Приказание войскам об улучшении работы санитарной службы низшего звена (роты, батальона, полка); 4) Копия приказа командующего фронтом по обеспечению тщательной маскировки войск.

В дополнение ко всему специальные гонцы объезжали действующие войска с такой вот запиской: «Командарм приказал: немедленно направить с делегатами связи в оперативную группу штарма экземпляры трофеев, захваченных у противника». Из 19-й дивизии, например, по этой записке отправили фашистские авиапулемет и противохимическую накидку.

Все установки, содержавшиеся в перечисленных документах, были доведены до командиров дивизий и командующих родами войск на совещании, проходившем на командном пункте опергруппы в лесу в районе деревни Волочек. Проводил совещание командующий фронтом генерал армии Г.К. Жуков. Перед его началом приглашенные ознакомились с выставкой трофейных образцов вооружения войск противника. Затем комфронта поставил боевую задачу, суть которой, судя по документам, заключалась в следующем.

24-я армия продолжает укреплять занимаемый рубеж обороны с передним краем: Валутино, Большово, Белоусово, р. Днепр, Дорогобуж, р. Днепр до устья р. Ужа, далее р. Ужа, Ельня, Поповка. Одновременно частной операцией продолжает уничтожение ельнинской группировки противника. Для полного и окончательного разгрома этой группировки фашистских войск должна быть 2–3 августа 1941 года проведена ответственная боевая операция при исключительно четком и тесном взаимодействии пехоты с авиацией, артиллерией «и другими мощными средствами борьбы».

«Верховное командование Красной Армии и лично товарищ Сталин придают исключительное значение успешному завершению этой боевой операции», — говорилось в обращении Военного совета армии.

В отличие от предыдущих новый боевой приказ опергруппы начинался словами: «Командующий Резервным фронтом поставил задачу группе войск 24-й армии на 2 и 3.8.41 г. атаковать противника на фронте: Быково, Ушаково, Лаврово, Клемятино, Коробы, Мальцево». Далее в отдельности давались задачи войскам четырех групп, две из которых — на правом и левом флангах — назывались ударными.

Ударная группа правого фланга опергруппы в составе 103-й моторизованной дивизии, 355-го стрелкового полка 100-й дивизии, батальона 107-й дивизии, 271-го гаубичного артиллерийского полка, двух дивизионов 275-го корпусного артиллерийского полка, одной батареи 46-го гаубичного артиллерийского полка и батареи PC должна была атаковать противника в направлении Ушаково, Перганово, Чанцово, Иванево с задачей окружения и разгрома противника с северо-запада, к исходу 2.8.41 г. выйти на рубеж Чанцово — Перганово и 3.8.41 г. — Иванево. Левая граница ударной группы определялась населенными пунктами: Пожогино, (иск.) Лугиново, (иск.) Шилово, Мойтево, юго-западная окраина Ельни.

Вторая группа — 19-я дивизия, 103-й гаубичный артиллерийский полк, два дивизиона 90-го пушечного артиллерийского полка, — сгруппировав в течение 1 августа главные силы на исходном рубеже Выдрино — Клемятино, получила задачу атаковать противника в направлении Подселье, Клемятино, Макарове Юрьево, северо-западная окраина Ельни, к исходу 2 августа овладеть рубежом Прилепы, Юрьево, Налеты, а 3 августа овладеть Ельней с северо-запада. Левая граница этой группы определялась населенными пунктами Брынь, Мелихово, м. Калоша, (иск.) Князевка.

Третья группа — 120-я дивизия с приданными ей частями 105-й дивизии, 606-го гаубичного, 365-го и 305-го пушечных, 488-го корпусного артиллерийских полков — должна была 1 августа сгруппировать главные силы на исходном рубеже атаки: железная дорога, Пронино, Коробы и 3 августа атаковать противника в направлении Коробы, Рябинки, Кокарево с выходом на юго-восточную окраину Ельни.

Ударной группе левого фланга в составе 106-й дивизии с танковой группой 105-й дивизии, с подразделениями 106-го гаубичного, 305-го пушечного артиллерийских полков, 24-й минометной батареи предстояло атаковать противника в направлении Филатки, Битяков-ка, Иванево с выходом 2 августа на рубеж Битяковка, не допустив отхода противника из Ельни на юг и юго-запад.

Начало атаки было намечено на три часа в ночь с 1 на 2 августа.

Новый приказ опергруппы отличался от предыдущих постановкой точных сроков выхода войск на необходимые рубежи. Более конкретно и несколько по-иному ставилась в нем задача артиллерийским частям. Они должны были до начала атаки организовать с временных огневых позиций ночной огонь на изнурение по районам сосредоточения противника и переправам, для чего от каждой дивизии выделялось по одной батарее и разрешалось использовать по 15 снарядов на орудие. В ходе артиллерийской подготовки необходимо было:

подавить узлы сопротивления противника в районе населенных пунктов: хутора Ивановские, Макаринки, Быково, Картино, Устиново, Софиевка, (иск.) Выдрино, Клемятино, х-р Клемятин, Коноплянка, Пронино, Калошино, Коробы, а также на высотах у деревень Коробы, Поповка, Мальцево и в районе Большой Липни;

дать сосредоточенный огонь по районам: 1) стык дорог юго-западнее деревни Ярославль, 2) деревня Холмы, 3) переправа севернее Селибы, 4) деревня Щеплево;

подавить артиллерию противника в районах Петрянино — Софиевка — Серебрянка, Шилово — Ярославль — Юрьево, Мелихово — Калошино — Пронино, х. Долгий — Рябинки — Шевелево, Калинка — Жигуновка, х. Михайловский.

Впервые в приказе опергруппы ставились задачи военно-воздушным силам армии. К исходу 1 августа авиация должна была зажечь леса северо-западнее, севернее, восточнее и южнее города Ельни в радиусе 6–8 километров согласно особым указаниям. 2 августа с 3.30 до 4.00 авиация должна была поддерживать наступление правой и левой ударных групп, нанося удар по ближайшим резервам и артиллерийским огневым позициям противника. Повторные удары планировалось нанести в восемь и четырнадцать часов.

3 августа авиация также должна была быть в готовности поддержать наступление 103-й и 106-й дивизий, т. е. правой и левой ударных групп. Кроме того, 2 и 3 августа авиации вменялось в обязанность по особым указаниям наносить удары противнику с целью поддержки наступления нашей пехоты.

Немало нового было и в обращении-приказе Военного совета армии. Кроме общеизвестных положений о том, что каждая винтовка, пулемет, миномет, пушка, машина, мотор и личное снаряжение должны быть самым внимательным образом проверены и приведены в полную боевую готовность, в этом документе были установки, отсутствовавшие в предыдущих директивах командования 24-й армии.

Так, во втором пункте говорилось:

«Широко довести до сведения каждого бойца, командира и политработника, что за захват пленного, уничтожение танков и матчасти противника отличившиеся будут представлены к награждению орденами Союза ССР. За захват группы пленных, офицеров и генералов, уничтожение группы танков отличившиеся будут представлены к присвоению звания Героя Советского Союза.

Пункт третий: «В полки должны быть посланы все ответственные работники штабов и политотделов дивизий. Военные комиссары, ответственные секретари партийных бюро полков должны работать непосредственно в батальонах (дивизионах), командный и политический состав рот (батарей) соответственно в нижестоящих подразделениях».

Пункт четвертый: «Разъяснить всему личному составу, что паникер и трус должен уничтожаться как изменник Родины. Начальникам особых отделений дивизий организовать заградительные отряды, имея во главе решительного командира, могущего принять все необходимые меры к дезертирам и паникерам, вплоть до расстрела на месте».

Обращение-приказ подписали командарм Ракутин и член Военного совета армии Иванов, но несомненно, что в нем получили отражение требования и установки, высказанные накануне новым командующим фронтом. А зоркий взгляд генерала армии Жукова замечал все до мельчайших деталей, которые могли помешать в бою. Только с его появлением на передовой было обращено внимание на то, что в ходе боевых действий санитарная служба низшего звена (роты, батальона, полка) слабо справляется со своими обязанностями. Раненые длительное время не выносятся из района роты. В 583-м стрелковом полку майора Дудкова 103-й дивизии некоторые тяжелораненые не выносились с поля боя до трех суток, не обеспечивались питанием на пунктах медицинской помощи и на пути следования. Медицинские пункты находились настолько далеко (6–8 км) и настолько маскировались, что раненые не в состоянии были их найти. Указателей путей подхода к пунктам медицинской помощи и маяков не было. Легкораненые были представлены сами себе, следовали в разных направлениях, минуя медицинские пункты. В то же время были случаи, когда одного-двух легкораненых отвозила на большое расстояние грузовая машина. Мало использовался носилочный и конный транспорт.

Обращено было внимание и на то, что среди легких ранений до сорока процентов составляли ранения кисти левой руки, что давало основания заподозрить отдельных лиц в членовредительстве. Медицинский же персонал вплотную разоблачением членовредителей не занимался. Санитарная служба совершенно не занималась наблюдением за уборкой поля боя с точки зрения выполнения санитарных требований при погребении убитых.

Конечно, у командиров действующих частей и соединений всему этому были уважительные причины: из-за больших потерь в боевые порядки был привлечен личный состав почти всех вспомогательных служб. Но командующий фронтом не хотел мириться с такой обстановкой на передовом рубеже. В связи с чем и было подготовлено письменное приказание войскам 24-й армии, требовавшее устранить перечисленные выше недостатки, не оставлять ни одного раненого на поле боя без своевременной медицинской помощи и эвакуации, не относить от переднего края полковые медицинские пункты дальше 2–5 километров, а дивизионные 8—12 километров (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 16).

Нельзя не обратить внимания на подпись под этим документом: «Начальник штаба 24-й армии полковник Иванов». Это еще одно основание предположить, что на вчерашнем совещании в Семлеве официальный начальник штаба генерал-майор Глинский чем-то не понравился генералу армии Жукову. Возможно, он в присутствии большого количества собравшихся сказал Глинскому: «Какой вы начальник штаба?», как две с половиной недели назад сказал по телефону генерал-лейтенанту Калинину: «Какой же вы командующий?».

Весь этот день генерал-майор Глинский находился в Семлеве и занимался разработкой проекта боевого приказа в целом по армии. В нем не отражались ближайшие задачи дивизий, включенные в оперативную группу ельнинского направления, но было сказано, как им действовать после освобождения Ельни. 19-й дивизии предлагалось занять очень большой рубеж обороны: Рождество — Поповка, 120-й — выйти в резерв армии и сосредоточиться в районе Семлева, 102-й танковой в районе Высоцкое — Алферово доукомплектоваться личным составом и матчастью, 103-я тоже должна была выйти в резерв. Это были разумные задумки на случай успеха, лишь в отношении 19-й дивизии просматривается некая несправедливость… Но главное было не в этом приказе (ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 4. Л. 1,2), а в приказе, разработанном при непосредственном участии Жукова и ставившем войскам задачи от имени командующего фронтом.

Заканчивая совещание в Волочке, Жуков еще раз напомнил командирам, непосредственно отвечавшим за подготовку и проведение операции:

— Все подготовительные мероприятия по перегруппировке частей и средств усиления выполнить полностью, без скидок, иметь артиллерийских боеприпасов в пределах трех боекомплектов, обеспечить войска продовольствием, разработать планы эвакуации раненых и убитых, строевые подразделения частей пополнить за счет обученного личного состава, находящегося в обороне, в тылах и подразделениях обслуживания. Под личную ответственность начальников связи дивизий обеспечить доставку боевых донесений через каждые два часа, а 106-й дивизии — через каждые три часа.

Таковы были планы первой военной операции полководца Жукова. Как они хороши!

Поставив четко и ясно сложные задачи войскам, Жуков рассчитывал на успех под Ельней и был в нем уверен. А Гудериан преподнес ему сюрприз в Рославле. Оттуда, с левого фланга Резервного фронта, вечером сообщили, что город сдан противнику.

Гейнц Гудериан настойчиво добивался осуществления своей задумки — овладеть Рославлем, крупным узлом дорог. 1 августа он двинул в этом направлении 24-й танковый и 7-й армейские корпуса. Для наступающих немецких войск день был нелегкий. Но результат того стоил. «Главный объект нашего наступления — Рославль — был захвачен!» — восклицает гитлеровский полководец в «Воспоминаниях солдата».

Для Жукова это было первое печальное подтверждение правильности его прогноза о предстоящем ударе немецко-фашистских войск в южном направлении. В этот же вечер Георгий Константинович выходит на связь с начальником Генерального штаба РККА Б.М. Шапошниковым, информирует: «… Со взятием противником Рославля положение Качалова может быть очень невыгодным. Качалов может быть окружен. Считаю необходимым левый фланг и центр Качалова немедленно оттянуть на восток…» — «Принимаемое вами сейчас решение в отношении Качалова считаю правильным», — ответил Шапошников.

Как же необходим был в такой обстановке успех под Ельней! Ведь это был бы удар под основание гудериановского клина, повернувшегося своим острием на юг!

ДЕНЬ ШЕСТНАДЦАТЫЙ Суббота, 2 августа

В эту ночь в штабе опергруппы, обосновавшемся в деревне Волочек, пожалуй, никто не спал. Командующий фронтом и командарм допоздна продолжали заниматься подготовкой предстоящего наступления, требуя ускорить доставку боеприпасов, отработать взаимодействие частей и т. п. А в полночь загрохотали наши орудия, не спеша, методично ведя огонь на изнурение.

За час до атаки началась артиллерийская подготовка. На участке 103-й дивизии по позициям противника в районе деревни Ушаково произвела свой первый залп батарея PC в составе пяти пусковых установок, напугав и своих, и немцев.

В три часа ночи пошла в атаку пехота и сразу же оказалась под организованным и очень сильным минометным, пулеметным и артиллерийским огнем противника, что показало: артналет наших частей не дал запланированного результата. А с рассветом авиация противника начала бомбардировать наступающую пехоту, артиллерийские позиции и тылы. Наша фронтовая и бомбардировочная авиация бомбила войска противника в районе железнодорожного разъезда Нежода, в Ельне и Починке, сделав в течение дня двадцать шесть самолето-вылетов. Кроме того, двадцать один самолетовылет был использован для удара по фашистским войскам непосредственно на ельнинской дуге.

Активно работала армейская авиация. Девять самолетов ЯК-2 163-го истребительного авиаполка и двенадцать самолетов ИЛ-2 66-го штурмового авиаполка поддерживали наступление 103-й мотострелковой дивизии подполковника Соловьева. Пять штурмовиков с 6 часов 45 минут до 7 часов 30 минут атаковали артиллерию противника у деревни Чанцово и скопление замаскированных автомашин в шести километрах северо-западнее Ельни. В восемь часов утра семь штурмовиков под прикрытием истребителей атаковали скопление войск противника северо-восточнее Чанцова. При возвращении на свой аэродром два самолета ИЛ-2, атакованные двумя немецкими ME, столкнулись в воздухе и разбились. Летчики погибли.

В двенадцать часов два самолета СУ-2 под прикрытием одного Ми Г-1 бомбардировали скопление пехоты в районе Ушакова. Как доложили летчики, бомбы упали в цель.

Над полем боя несколько раз происходили воздушные бои. В тринадцать часов пять немецких ME-109 напали на наш самолет И-153 и подбили его. Раненый летчик приземлился на своей территории. В бою над деревней Ушаково, происшедшем в 20 часов 25 минут, успех был на стороне краснозвездных авиаторов. Они сбили один немецкий истребитель и один самолет-разведчик, а один подбитый фашистский истребитель смог удалиться в сторону своего аэродрома.

И все же даже при поддержке авиации наступать нашей пехоте было крайне трудно. Артиллерийско-минометным огнем противник не позволял продвигаться вперед, хотя многие бойцы действовали решительно и смело. В 583-м стрелковом полку майора Дудкова 103-й дивизии стрелок-красноармеец Ярослав Дмитриевич Соболев отличился в штыковой атаке. Это был десятый его фронтовой день. Закаленный в боях двадцатитрехлетний ленинградец в рукопашной схватке уничтожил двух фашистов. Сам он был ранен и контужен, но с поля боя не ушел, продолжая сражаться с врагом.

На участке 19-й стрелковой дивизии у деревень Клемятино и Пауково противник переходил в частые контратаки при поддержке танков, но всякий раз откатывался назад, оставляя подбитую технику и убитых. А к исходу дня вновь им было применено восемь ранцевых огнеметов против наступающих подразделений 32-го стрелкового полка майора Шитова.

Вступивший в командование дивизией майор Утвенко стремился оправдать оказанное ему высокое доверие. Накануне, т. е. в день, когда генерал-майор Котельников был отстранен от командирских обязанностей, Утвенко не проявил ни малейшей растерянности. В течение дня части дивизии закреплялись на занимаемом рубеже, оборудуя позиции в противотанковом и артиллерийском отношении, и одновременно готовились к наступлению: вели разведку обороны противника, пополнялись боеприпасами и всеми другими видами снабжения… Было проведено совещание начальников штабов частей по вопросам организации взаимодействия пехоты с артиллерией в предстоящем наступлении. В результате, как доложил Утвенко в штаб опергруппы, 2 августа полки действовали напористо за исключением 32-го, который вел себя крайне неорганизованно из-за низкой дисциплины. «Командиром дивизии принят ряд мер для оздоровления полка», — говорится в очередном донесении, но, к сожалению, меры эти не расшифровываются.

В южной ударной группе отличился сержант Евгений Ильич Сопов — механик-водитель 210-го танкового полка 105-й танковой дивизии. В атаке на высоту 270,22 танк Сопова действовал уверенно, но получил три сквозные пробоины. Командир танка был убит. Башенный стрелок и Сопов получили тяжелые ранения. Рискуя жизнью, раненый Сопов своим танком врезался в минометную батарею противника, раздавил два миномета и прислугу и, истекая кровью, теряя сознание, вывел боевую машину на исходное положение. Командир дивизии полковник Ахмалов и комиссар дивизии полковой комиссар Бирюков представили отважного танкиста к боевой награде. Было тогда Сопову двадцать три года. В 1939 году Барнаульский райвоенкомат Алтайского края призвал его на срочную службу в Красную Армию, а через два года вместо увольнения в запас пришлось ему сражаться на фронте.

В итоге ряда успешных атак наши части к восьми часам вечера потеснили противника с его оборонительных рубежей.

Из северной ударной группы поступило сообщение о том, что 355-й полк Шварева занял Макаринки, Артель и высоту 238,8, 688-й полк подполковника Пяри — деревню Ушаково и лес в одном километре юго-восточнее ее, 583-й мотострелковый полк майора Дудкова — северную окраину деревни Семешино и высоту 235,3.

Новый командир 19-й дивизии майор Утвенко информировал: 315-й полк, которым теперь командовал майор Толоквадзе, находится у деревни Клемятино, отдельные группы просочились далее на юго-запад, 32-й полк майора Шитова, предпринявший две безуспешные атаки, остановился в двухстах метрах восточнее Паукова. Потери полка составили двести человек, из них двенадцать — командирско-начальствующего состава. 282-й стрелковый полк, командиром которого вместо выбывшего Батлука стал майор Константин Сергеевич Монахов, наступал во втором эшелоне и правым флангом приблизился к деревне Выдрино.

Из 120-й дивизии генерал-майора Петрова сообщили, что 401-й полк подполковника Вершени атакует высоту 254,2 и выдвинулся на ее восточные скаты. В 474-м стрелковом полку убит командир полка майор Гани Аитович Мезин, его заменил капитан Николай Васильевич Коркишко. Полк вечером продолжал атаковать деревню Коробы.

В южной ударной группе день прошел несколько успешнее. 105-я дивизия заняла западную окраину деревни Чемуты и перекресток дорог восточнее деревни Портки. 106-я дивизия продолжала бой за деревни Мальцево, Малая и Большая Липня.

Немцам этот день принес немало огорчений. Генерал-полковник Гудериан, находившийся весь день в 9-м армейском корпусе под Рославлем, с огорчением написал в своих воспоминаниях: «Между тем в районе Ельни продолжались тяжелые бои, требовавшие большого расхода боеприпасов. Здесь был брошен в бой наш последний резерв — рота, охранявшая командный пункт нашей танковой группы».

Командующий Резервным фронтом генерал Жуков итогами дня был крайне недоволен: задачи, поставленные в боевом приказе на 2 августа, казались невыполненными. Находясь весь день в войсках опергруппы, он поторапливал их, требовал действовать решительнее и напористее, не прекращать наступление ночью. А в конце дня подготовил следующий документ.

«Командующему 24-й армией,

командирам 100-й, 103-й, 19-й, 105-й и 106-й дивизий.

В результате полученного боевого опыта в районе Ельни в действиях наших войск выявлены следующие недостатки:

1. Плохо разведуется противник и очень плохо выявляются его огневые точки. Отсутствие смелости у командиров и бойцов не позволяет нам иметь ежедневно пленных.

2. Из-за слабой разведки целей, удаленности передовых и основных наблюдательных пунктов артиллерии всех видов от первых цепей своей пехоты, редкого применения артиллерией стрельбы прямой наводкой и совсем не применения стрельбы на рикошетах гаубичными снарядами достигается низкая действительность артиллерийского огня.

3. Артиллерия расходует много снарядов по своей вине и по вине общевойсковых (пехотных) командиров, приказывающих стрелять для шума и удовлетворения надуманных “заявок” снизу.

Командиры и комиссары частей и соединений потворствуют огромному расходу снарядов и мин без всякой пользы для дела.

4. Не всегда создается должная плотность артиллерийского и минометного огня по объекту, подлежащему захвату пехотой. В то же время, объект, обработанный артиллерийским и минометным огнем, атакуется пехотой с большим опозданием, уцелевшие огневые точки противника успевают оживать, наносят поражения и даже останавливают атакующих. Пехота очень плохо использует свои огневые средства во время подготовки атаки и самой атаки.

5. Личная связь и общение командиров пехоты и артиллерии слабые, командиры батарей находятся далеко позади передовых цепей пехоты, задачи на местности ставятся редко, наблюдается общее стремление к отсиживанию в щелях и убежищах.

6. Очень плохо поставлен учет личного состава в роте (батарее), благодаря чему трус и предатель имеет полную возможность в любое время уйти в тыл. Так же плохо учитываются потери в личном составе и конском составе, боевой технике и расход боевых выстрелов.

ПРИКАЗЫВАЮ все указанные выше недостатки устранить, организованно применять огонь всех видов, максимально использовать результаты огневого воздействия на противника для успешной атаки и развития успеха.

Командующий Резервным фронтом, генерал армии Жуков» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 50–51).

Как видим, Георгий Константинович не просто ставил задачи, не просто требовал продвигаться вперед, а учил войска тому, как они должны действовать, добиваясь успеха за счет более эффективного использования мощных огневых средств. Этот документ, поступивший в дивизии, был внимательно изучен командирами и начальниками штабов, на основе его в дивизиях были разработаны свои директивы с местными примерами и задачами.

Все части опергруппы вечером и ночью продолжали выполнять задачи первого дня наступления. Под командованием Жукова, руководствуясь его приказом и приведенными выше рекомендациями, они упорно стремились вперед.

В ночь на 3 августа краснозвездная фронтовая авиация произвела бомбардировку Ельни и подожгла ее. «Задача выполнена: Ельня горит», — записано было в официальном документе-оперсводке — в 24 часа. Вдумайся, читатель, в эту фразу и представь себе ночную картину, выраженную всего лишь двумя словами: Ельня горит!

ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ Воскресенье, 3 августа

В ночное время командование дивизией стремилось организовать более активные действия разведывательно-диверсионных групп. Используя момент внезапности, они могли добиться неплохих результатов. И добивались.

Утром в штаб опергруппы от нового командира 19-й дивизии майора Утвенко поступило сообщение: «Диверсионная группа, посланная в тыл противника, донесла, что ею взорваны склады боеприпасов в одном километре западнее хутора Клемятин. Старший группы — младший лейтенант Черенков». Сообщение вечером было подтверждено письменно в оперативной сводке штаба дивизии. На хорошую новость обратили внимание командование армии, политотдел и редакция. В газете через несколько дней появилась заметка «Девять храбрых», подписанная старшим политруком С. Пазило-вым. В ней несколько подробнее рассказывается о подвиге храбрецов, любопытен и стиль повествования, поэтому привожу заметку полностью:

«Их было девять.

Как только сумерки окутали молодой кустарник, девять храбрых и сильных душою поклялись — умрем, но боевое задание выполним.

Каждый из них горячо пожал руку товарища. Им говорили: “До свидания, желаем успеха”. — “Не вернемся, пока не обеспечим победы”, — отвечали они.

Лощинами, мелким кустарником шли девять в стан врага. Скользили бесшумно, как тени, прячась от света луны. Иногда останавливались, чтобы послушать, местами двигались ползком, а когда на горизонте показалось солнце, девять храбрых прильнули к земле, зная, что она не выдаст.

С рассветом на поле боя снова загрохотали орудия. Борьба продолжалась семнадцатый день. Наши части продвигались вперед и вперед.

Девять весь день лежали неподвижно, следили за полем боя. И вот наступила вторая ночь их рейда. Луна не прошла и половину своего пути, как в ночной тишине прокатился гром. Земля задрожала на десять верст вокруг. Седое небо стало оранжевым. Пламя осветило всю окрестность. Было видно, как в панике забегали немцы.

— Это они действуют, наши храбрецы, — сказал бойцам командир подразделения, из которого ушли в свой рейд девять подрывников.

Он не ошибся. Наутро в штабе читали записку: “Задание выполнено. Склад боеприпасов и бензохранилище взорваны. Продолжаем действовать. Черенков”».

Такое описание подвига сохранилось на газетной странице. И в официальной сводке, и в газетной заметке всего одна фамилия — Черенков, младший лейтенант, молодой человек.

В 120-й стрелковой дивизии в эту ночь отличился взвод сержанта Н. Васильева, тоже человека молодого и бесстрашного. Ему была поставлена задача: ударом с тыла выбить фашистов из деревни Чемуты, западную окраину которой, как сообщалось в оперсводке за 2 августа, заняло подразделение 105-й дивизии. Разведка установила, что противник оставил в селе автоматчиков, на северной окраине посадил снайперов, в четырехстах метрах за деревней имел блиндажи. К рейду готовились тщательно. Политрук Добрин, душа Васильевского взвода, беседовал с каждым воином, переползая из окопа в окоп. Красноармейцы, участвовавшие уже в шести атаках, заверяли его, что и в седьмой будут действовать решительно в одиночку и помогать товарищу, в зависимости от обстановки.

К трем часам ночи лег густой туман. Видимость — не больше десяти метров, а ползущих туман скрывал совершенно. К пяти часам туман стал еще гуще. Под его прикрытием двадцать шесть человек, составлявших взвод Васильева вместе с ним, приблизились к позициям неприятеля, сержант выслал вперед дозорных. Один из них произвел пробный выстрел.

— Противник сразу обнаружил себя, — рассказывал потом корреспонденту сержант Васильев, — открыл бешеный огонь из автоматов. Это позволило нам понять, что враг бьет с обоих флангов и с центра. В полном молчании мгновенно мы развернулись для атаки. Я — вправо, политрук Добрин — влево, сержант Фролов — на головной удар. Политрук Добрин крикнул: «За Родину! За Сталина!» Все, как один, бойцы вскочили с земли и ринулись на немцев. Штыковой бой длился минут одиннадцать. Никто не дрогнул, никто не сделал ни одного шага назад. Противник не выдержал нашего удара, побежал. Открыв огонь, мы продвигались вперед. Тут на правом фланге появился наш танк и двинулся за неприятелем, прикрывая нас. Противник откатывался быстро. Вот уже занята нами половина деревни. Огнем мы ликвидировали попытку отрезать нас от танка и скоро достигли западной окраины деревни. Задача была выполнена.

— Осталось подвести итог, — продолжал сержант Васильев. — Противник оставил на поле боя десять трупов. Наши потери: один пал смертью героя. Политрук Добрин был тяжело ранен, но он продолжал сражаться, штыком и прикладом в этом бою он поразил пятерых фашистов.

Политруку Добрину было двадцать пять лет. Он участвовал в польской и белофинской кампаниях. Анализируя боевые действия, учил бойцов действовать штыком, поддерживать в бою товарища, перевязывать раненых. Сам всегда был впереди.

Командир взвода сержант Васильев в этом бою сразился с немецким офицером, имевшим на груди Железный крест. Уклонившись от удара штыком, фашист бросился в окоп. Метким выстрелом Васильев остановил его. Пуля стала заслуженной наградой удачливому фашистскому молодчику.

Отважный боец Комаров атаковал трех фашистов. «Одного пулей, другого штыком, а третьего прикладом повалил Комаров гадов насмерть», — это строки из газеты. А вот как рассказывал корреспонденту красноармеец Н. Захаров:

— Долговязый фашист не успел и опомниться, как очутился на моем штыке. Слева от меня товарищ посадил на штык другого гада. Но тут вдруг из тумана выскочил третий. Он дал по мне очередь из автомата, разворотил мою каску и ранил в щеку. Я успел лишь задеть его штыком. Он метнулся в сторону. Пришлось бы мне туго, но справа сразу два красноармейских штыка вонзились в него.

Газета «За честь Родины» рассказала об этой ночной операции взвода сержанта Н. Васильева под заголовком «Атака в тумане», подчеркнув при этом, что туман — хороший помощник диверсионно-разведывательных групп, ведь он не только скрывает бойцов, но и поглощает все звуки, позволяет передвигаться бесшумно. В дальнейшем атаки в тумане стали практиковать и в других частях, сражавшихся под Ельней. Примечательно, что уроженец смоленской земли талантливый поэт Михаил Исаковский написал о туманах, помогавших сражаться с оккупантами, прекрасную песню «Ой туманы мои, растуманы…». Но первым воспел атаку в тумане армейский поэт С. Шемонаев в стихотворении, напечатанном в газете рядом с рассказами Васильева и его бойцов о своей дерзкой операции.

Успехи, конечно, были маленькой толикой того, чего должны были добиться войска опергруппы за двое суток. А были еще и неудачи. Так, в семь часов утра в штабе стало известно: в оперсводке за 2 августа неправильно указано, что Ушаково занято нашими войсками. На самом деле части северной ударной группы вышли на северную, юго-восточную и северо-западную окраины Ушакова. Ясно, что такое известие вызвало бурю гнева у командования. Стали выяснять, в чем причина неточности. Оказалось, что дезинформация произошла по вине штаба 103-й моторизованной дивизии, за что, разумеется, ее командиру подполковнику Соловьеву и начальнику штаба капитану Лаппу в устной форме сделали соответствующее внушение, оказавшееся не последним.

Комфронта Жуков и командарм Ракутин продолжали организовывать войска на осуществление контрудара. Они и вместе, и порознь появлялись на командных пунктах дивизий, полков и непосредственно на передней линии фронта, подсказывали, требовали, убеждали. Одновременно под их руководством велась и штабная работа. Ракутин в полдень подписал приказание № 02, которое в основном повторяло изложенные накануне в записке задачи по улучшению санитарной службы низшего звена. Но двенадцатый пункт его был не по этой теме. В нем говорилось:

«Пункт 4-й приказания по армии от 1.8.41 г. № 01 ОТМЕНЯЮ».

В этом пункте, как помнит читатель, ставилась задача по организации заградительных отрядов. Нельзя сказать, что в результате они не были созданы, так как автор располагает документами более позднего периода, подтверждающими их существование. Однако совершенно не подтверждается их роль в боях за Ельню: красноармейцы не из чувства страха, а по велению гражданской совести вступали в бой и совершали подвиги. «Мы шли вперед, а заградотряды, если они были, смотрели нам в зад, — сказал один из ветеранов, — погибли бы мы — погибли бы и они».

В другом приказе, подписанном Ракутиным в этот день, был такой пункт: «Считать включенными в состав 24-й армии 19-ю сд с 17 июля 1941 года, 120-ю сд — с 25 июля 1941 года и 35-е корпусное управление — с 2 августа 1941 года». Видимо, следствие по делу командира и комиссара 19-й дивизии попросило внести ясность, кому же была подчинена эта дивизия перед своим первым боем. Ведь только благодаря вмешательству командования 28-й армии неприятель был остановлен на ельнинской земле 20–21 июля.

Но это — дело прошлое. Что же впереди? Генерал армии Жуков в проведении контрудара опирался не на пехоту, а артиллерию, авиацию. Неслучайно армейская газета «За честь Родины» 3 августа вышла с обращением ко всем комсомольцам армии, авторами которого, как сказано в предисловии, были комсомольцы-артиллеристы, потомки знаменитых русских пушкарей. Они призвали своих сверстников быть в первых рядах защитников Родины, повысить железную воинскую дисциплину, быть хладнокровными, мужественными, стойкими в бою, метким огнем, штыком, гранатой уничтожать фашистских извергов. «Ни шагу назад, только вперед!» — такой девиз выдвигали молодые артиллеристы Островой, Бушуев, Затолокин, Беликов, Семенихин, Корзун.

Неслучайно и то, что 3 августа в 24-ю армию прибыла вторая батарея PC (понятнее было бы сказать «катюш», но под Ельней еще так не называли новое грозное оружие). Теперь опергруппа по окружению и уничтожению ельнинской группировки противника располагала девятью боевыми установками PC. Обе батареи были сформированы в Москве и под Ельню прибыли своим ходом.

Днем бой по всей ельнинской дуге развернулся с новой силой. Много было грохоту, много было крови и страданий раненых. Войска, как говорится в документах, продолжали выполнять задачу, поставленную генералом армии Жуковым по ликвидации группировки противника в Ельне. А трижды проклятый этот противник был силен, на всем фронте опергруппы продолжал упорно сопротивляться.

На участке северной ударной группы немцы ввели в бой восемь танков, около роты его солдат наступали на наши позиции в районе Ушакова. Когда батальон старшего лейтенанта Безуглова 355-го стрелкового полка полковника Шварева менял позицию, младший лейтенант Н. Щербаков с одним красноармейцем и младшим сержантом Лазаревым вынуждены были занять оборону в открытом поле. Клевер, росший там, помогал прятаться отважным защитникам, но он же маскировал и вражеских автоматчиков. Вблизи оказался еще и подбитый немецкий танк, который вдруг открыл огонь по группе Щербакова. Комбат послал ему на помощь стрелковый взвод и два станковых пулемета.

«И вот на нашу позицию фашисты выпустили пять танков, — писал потом в газете младший лейтенант Щербаков. — Мы залегли в окопах, вкатили туда пулеметы и приготовили бутылки с горючим. Один танк оказался близко около моего окопа. Я швырнул в него бутылку. Взметнулось пламя. Вторая бутылка окончательно вывела из строя фашистскую машину.

У меня осталось в запасе еще две бутылки с горючим, — продолжает Щербаков. — Смотрю, а на мой окоп несется второй танк. Я размахнулся и — в башню. Ствол пулемета мгновенно охватило огнем. Пулемет замолчал. Водитель танка струсил и задумал уходить. Только он повернул танк, а я еще ему бутылочку. Дым. Пламя.

Взрыв. Две машины были уничтожены. Остальные три повернули обратно».

За уничтожение двух неприятельских танков командование части объявило младшему лейтенанту Щербакову благодарность и представило к правительственной награде. Газета «За честь Родины» поставила подвиг Щербакова в пример всей армии.

В составе северной ударной группы в течение дня вел упорный бой батальон капитана Козина за овладение деревней Быково.

Действиями артиллерии оперативной группы за день было подавлено немало объектов противника. 66-й штурмовой полк сначала семью самолетами ИЛ-2, а затем пятью ИЛ-2 под прикрытием истребителей атаковал скопление мотомехчастей противника в Чанцове и Ельне.

И все же Жукову становилось все очевиднее, что коренного перелома боевых действий в пользу наших войск не происходит. И он вспомнил о закончившей переформирование 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии, уже прославившейся в боях на территории Белоруссии, о ее командире генерал-майоре Руссиянове, хорошо проявившем себя в жестоких боях под Минском и в окружении.

«Третьего августа 1941 года, — говорится в архивной справке Руссиянова, — в 18 часов я был вызван командующим 24-й армией генерал-майором Ракутиным и через него получил приказ генерала армии тов. Жукова вступить в командование северной ударной группой войск, что я и комиссар дивизии выполнили и с оперативной группой штаба дивизии выехали в район боевых действий: Ушаково, Макаринки, Быково, Семешино, Лаврово» (Сборник боевых документов, выпуск 31, 1957 г. С. 29).

Жуков продолжал мобилизовывать войска. Он издает следующий приказ:

«Командующему 24-й армией генерал-майору Ракутину, командирам 19-й, 103-й, 105-й, 106-й, 120-й дивизий.

Итоги полуторадневного наступления на противника, занимающего район Ельни, не отвечают требованиям моего приказа. Я требовал в первые сутки продвинуться к Ельне не менее 8—10 километров. Большинство частей прошли 2–3 километра, а некоторые вообще не продвинулись ни на один километр. 19-я сд, заняв в дневном бою Клемятино, ночью бросила занятый пункт и отошла в исходное положение.

Такие ничтожные результаты наступления являются следствием невыполнения командирами дивизий и полков моего приказа о личном примере и расправе со всеми, кто вместо наступления и стремительного движения вперед отсиживается в кустах и щелях, со всеми теми, кто ведет себя трусливо и не служит личным примером храбрости и отваги.

103-я дивизия, имея особо усиленную поддержку — батарею Р.С.-ов, авиационную поддержку, до сих пор позорно топчется почти на одном месте. Нами арестованы и будут немедленно осуждены за трусость и невыполнение приказов командир и комиссар 19-й стрелковой дивизии, немедленно будет арестован командир части, бросившей без приказа район Клемятина. Будут беспощадно предаваться суду все, кто не будет в точности выполнять боевые приказы и будет прятаться за трудности боевой обстановки.

Наши действующие части во много раз сильнее противника в артиллерии. Противник не имеет даже полностью боеприпасов и ведет очень ограниченный огонь. Противник по существу полуокружен. Достаточно крепкого удара и противник будет немедленно разбит.

Приказываю:

1. В течение 4 августа полностью окружить и забрать в плен всю ельнинскую группировку противника. Начало атаки в 7 часов утра 4 августа. Перед атакой провести двухчасовую артподготовку, уничтожая огневые точки противника.

2. Ввиду выявившейся слабости комрот и комбатов ударные роты и батальоны вести в атаку лично командирам и комиссарам дивизий, полков и особо отобранным лицам старшего и высшего комсостава и комиссарам. На ударные взводы отобрать особых храбрецов из командиров и политработников, которые себя проявили в боях, и всех желающих отличиться перед Родиной.

3. Еще раз предупреждаю командование 103-й сд о преступном отношении к выполнению приказов и особо предупреждаю: если в течение 4 августа противник не будет разбит и дивизия не выйдет в назначенный район, командование будет арестовано и предано суду Военного Трибунала. 103-ю сд усилить еще одной батареей РС-ов.

4. Исполнение донести в 24.00 четвертого августа 1941 года. Командующий фронтом генерал армии Герой Советского Союза Жуков» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 22).

Приказ без промедления был доставлен исполнителям. В штаб 19-й дивизии, например, он поступил в 18 часов 50 минут 3 августа. Времени для подготовки было не много, но не в обрез. Суровая строгость и требовательность Жукова были и обоснованны, и справедливы. Строго предупредив командование 103-й дивизии, он для ее усиления отдал все девять пусковых установок PC, т. е. обе батареи.

День больших надежд заканчивался, не оправдав их. В двадцать четыре часа штаб опергруппы подготовил очередную оперсводку, пунктуально отметив положение своих войск к этому часу.

В северной ударной группе 355-й стрелковый полк Шварева оставался на тех же рубежах, что и в конце предыдущих суток. 688-й полк 103-й дивизии заканчивал очистку юго-западной и юго-восточной окраины Ушакова. 583-й полк этой дивизии полностью овладел деревней Семешино и продвинулся на один километр к югу.

В 19-й дивизии 315-й полк окопался на северных окраинах Выдрина и Клемятина, 32-й — на юго-восточной окраине Паукова, т. е. результат суточных боев был нулевой. Единственная радость: 315-й сп получил пополнение в количестве 150 человек.

В 120-й дивизии 401-й полк оставался на прежних позициях, а 474-й, освободивший ночью Чемуты, оставил их и закрепился на скатах высоты 270,22. На южном фланге 106-я дивизия целые сутки безрезультатно атаковала те же Мальцево, Малую и Большую Липню.

Неудачи наступления во многом объяснялись недооценкой сил противника. Генерал-полковник Гудериан в своих воспоминаниях пишет: «К 3 августа войска группы достигли […] 10-я танковая, 286-я пехотная дивизии, дивизия СС “Рейх”, пехотный полк “Великая Германия” — Ельня, 17-я танковая дивизия — севернее Ельня…»

А комфронтом Жуков, отдавая приказ на наступление, исходил из того, что на ельнинском выступе немецкие 10-я и 11-я танковые дивизии мелкими группами обороняют дороги Ельня — Дорогобуж, Ельня — Вязьма, Ельня — Спас-Деменск.

И все же противнику и в этот день нелегко было удержаться на занятых позициях. В книге Ф. Гальдера «Военный дневник» есть такой абзац:

«3 августа 1941 года (воскресенье), 43-й день войны.

Обстановка у Ельни: войска смеются над тем, как наступают танковые и пехотные части. Огонь артиллерии противника невыносим, так как наша артиллерия из-за недостатка боеприпасов не оказывает противодействия».

Значит, Жуков был прав, утверждая в своем новом приказе, что вверенные ему части во много раз сильнее противника в артиллерии. Как же они покажут себя завтра?

ДЕНЬ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ Понедельник, 4 августа

Ставку Жукова на артиллерию сразу почувствовало немецкое командование, завопив о невыносимости артиллерийских налетов русских.

Требования Жукова и прибывшего с ним командующего артиллерией фронта генерал-майора Говорова по обеспечению эффективной работы артиллерийских полков, а также полковой и батальонной артиллерии, принимались к неуклонному исполнению командованием частей и соединений, поддерживались всеми видами устной и печатной военной пропаганды.

Так, 4 августа, то есть в день новых особых надежд на успех контрудара, газета «За честь Родины» вышла с призывом «Отважные артиллеристы! Меткими залпами сокрушайте живую силу и технику врага, оказывайте непрерывную огневую поддержку красной пехоте и танкам!». В материалах, напечатанных на этой странице, отмечалось, что «за последние два дня артиллеристы нанесли по врагу особо сильные удары. Меткими залпами они уничтожили несколько транспортов с боеприпасами, истребили десятки вражеских танков и орудий». Далее шли конкретные примеры из боевой практики батарей лейтенантов Федоренко и Данилова, поддерживавших стрелковые подразделения 120-й дивизии генерал-майора Петрова. Подобно тому, как в мирное время советская печать пропагандировала передовой опыт, теперь газетчики искали крупицы боевого опыта, стараясь показать, как то или иное подразделение добилось успеха в бою. Командир батареи лейтенант Н. Федоренко писал в газете:

«Перед наступлением нашей пехоты мы, артиллеристы, установили тесную связь с соседним подразделением. Оттуда нам сообщили точное местонахождение вражеских батарей. Корректировка огня была таким образом обеспечена. Первый же снаряд сержанта Ицхалова поразил цель. Точно, без единого промаха бил по врагу и расчет сержанта Звягинцева. Ему удалось сбить противотанковую пушку противника. Три наши орудия двадцатью снарядами разбили восемь вражеских пушек, несколько пулеметов и минометов. Враг попытался нам ответить из уцелевшего миномета. Но поздно. Мы успели сменить огневую позицию, и фашисты лупили минами по покинутому нами месту».

Другой автор писал о батарее Данилова:

«Наблюдатель доложил командиру батареи лейтенанту Данилову о приближении мотоколонны противника. Фашисты спешили на помощь своим отрезанным частям. Наши бойцы насчитали более двух десятков автомашин, переполненных солдатами. Командир приказал подпустить колонну ближе:

— Без команды огня не открывать!

Все готово. Расчеты ждут команды.

От мощного залпа содрогнулся воздух. Первые машины наши снаряды разнесли вдребезги. Расчет командира был точен. На разбитые машины налетели следующие. И по этой кровавой каше без устали били наши артиллеристы».

Красноармейцы, особенно младшие командиры, овладевали не только своей техникой, но и вражеской.

Сержант П. Струков в заметке «По немцам из немецкой пушки» рассказал, как немцы, не выдержав удара наших бойцов, отступили, оставив на поле боя два орудия, несколько ручных и станковых пулеметов. Командир взвода Гнетнев по-пластунски подполз к противотанковой пушке, брошенной немецким расчетом, повернул ее дулом в сторону немцев и начал бить по врагу.

В третий день контрудара артиллеристы красных частей действовали не хуже, чем в предыдущие два дня. Чего только стоила врагу двухчасовая артиллерийская подготовка! На ельнинской дуге еще такой длительной артподготовки не было. А ведь еще был приказ Жукова об артиллерийском огне на изнурение противника. Всю ночь артиллеристы вели методичный огонь по целям, выявленным разведкой или визуальным наблюдением в дневное время. То на одном, то на другом участке наносили свои страшные удары батареи PC.

Содрогалась ельнинская земля от разрывов артиллерийских снарядов, в черном дыму меркло солнце, поднимались ввысь столбы пахотной земли. «Большую помощь в продвижении вперед и подъеме морального духа, — писал в политдонесении о дне 4 августа начальник политотдела 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии полковой комиссар Евсеев, — играет, как ее у нас называют, “адская машина”, которая удачно дважды открыла огонь по скопляющемуся противнику» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 690. Д. 18. Л. 257).

Комфронтом Жуков и командарм Ракутин, уже четвертые сутки работавшие бок о бок, рассчитывали, что наконец-то наступление вверенных им войск начнется по всему фронту ельнинского выступа.

В северной ударной группе теперь главенствовал генерал-майор Руссиянов, уже прославившийся в сражениях с фашистскими захватчиками. Решимость его закрепить свою боевую репутацию была вне сомнений. «Генерала И.Н. Руссиянова я хорошо знал, — пишет Жуков в “Воспоминаниях…”, — в 1933 году мы вместе работали в Слуцком гарнизоне в Белоруссии. В то время он командовал стрелковым полком. Это был очень способный командир, и полк его всегда был в первых рядах». Сам Иван Никитович Руссиянов о своих чувствах, овладевших им под Ельней, рассказывал в одной из статей:

«…Смоленская и ельнинская земля гудела от орудийных раскатов, была мокрой от людской крови, горячей от пожарищ. Как больно и тяжело было у меня тогда на душе и сердце, ведь я кровный сын смоленский. Моя родина — деревня Щуплы, Кощинской волости, Смоленского уезда, Смоленской губернии. Я пришел на эту священную родную землю в те дни контуженный, истощенный, утомленный непрерывными боями под Минском, на реках Волма, Березина, Днепр с наседавшим на нас сильным и жестоким, коварным врагом. Я поклялся бить и бить врага, не жалея самого себя и своей жизни».

Всего десять дней достались Руссиянову после выхода из окружения для личного отдыха и усиленной работы по переформированию остатков тяжело пострадавшей в месячных боях дивизии. Прибыв на командный пункт 103-й дивизии и посоветовавшись с ее командиром подполковником Соловьевым, командирами полков: 583-го — майором Дудковым, 688-го — подполковником Пяри, 355-го — полковником Шваревым и другими, как говорится в упомянутом выше политдонесении, Руссиянов «отдал боевой приказ частям 100-й сд, 103-й мед и приданным частям перейти в решительное наступление».

К полудню бой разгорелся по всей дуге, от Макаринок, Ушакова через Выдрино, Клемятино до Мальцева, Малой и Большой Липни. Командиры полков и дивизий, изучив строгое указание Жукова, действовали более решительно, и их наступательный порыв передавался красноармейцам и младшим командирам. Они ради победы действительно не жалели себя.

В 583-м полку опять отличился батальон капитана Николая Григорьевича Рыбинского, действовавший в районе деревень Лаврово — Семешино. Его поддерживала, как и прежде, батарея младшего лейтенанта Бороздова. Это был их уже не первый совместный бой, они уже научились поддерживать друг друга. В этом бою прижала пехоту к земле батарея противника, которая не была видна ни с одного наблюдательного пункта артиллеристов и не была прежде обнаружена разведкой. Тогда наблюдателем стал младший лейтенант Гвоздев. Он по телефону точно сообщил артиллеристам расположение огневых точек противника, а те вели меткий огонь. «Выходило так удачно, что от врага летели клочья, — писал в газете лейтенант В. Хлынов. — Неприятельская батарея была уничтожена без остатка — материальная часть и людо-псы».

Все же, несмотря на героическое упорство, наступающим стрелковым частям не удалось сделать стремительного прорыва вперед. Георгий Константинович Жуков, выходя на связь то с одним, то с другим командиром дивизий, выезжая несколько раз на их командные пункты, хотел все же добиться крутого перелома в ходе боевых действий, но уже во второй половине дня он понял, что этого не произойдет, что результаты боя будут на уровне предыдущего дня.

Переживая за дела под Ельней, Жуков через штаб Западного фронта, находившийся в двадцати километрах севернее Вязьмы, в селе Касня, пытался уяснить обстановку под Рославлем и Ярцевом, которая, по его предположению, могла быть тоже весьма напряженной.

В восемь часов утра ему сообщили, что в ночь на 3 августа войска группы Качалова произвели перегруппировку с целью выделения двух полков для наступления из района Стодолища на Рославль и с полудня третьего августа вели бои в полуокружении (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 699. Д. 8. Л. 49).

О том, как закончился вчерашний день в группе Качалова и что там происходит сегодня, даже к вечеру не было известно.

Под Ярцевом, на берегах Днепра у деревень Соловьево, Ратчино, Заборье, разразился ад кромешный. Там в ночь на 4 августа началась переправа частей и соединений 16-й и 20-й армий, отходивших из-под Смоленска. К реке войска прорывались с боем, переправа осуществлялась под обстрелом фашистской артиллерии и частыми ударами авиации противника. На левом берегу переправившиеся части занимали оборону и вступали в бой, чтобы прикрыть отход остальных.

Ближе к вечеру Жуков получил распоряжение прибыть в Москву. Неудовлетворенный ходом боевых действий на ельнинском выступе и обеспокоенный ситуацией на Западном фронте, с которым теперь Резервный фронт соприкасался своими правым и левым флангами, он отдал Ракутину устное распоряжение отменить боевой приказ № 09 об освобождении Ельни и разрешил войскам опергруппы занять прежние рубежи, на которых они находились до получения этого приказа.

Проводив командующего фронтом, Ракутин лично сообщил его решение командирам дивизий, строго предупреждая их, чтобы не было допущено прорыва противника в северном, восточном и юго-восточном направлениях. Он понимал, что противник может воспользоваться ослаблением удара наших войск, и, чтобы этого не произошло, рекомендовал продолжать беспокоить его. Поэтому Ракутин не спешил с письменным подтверждением нового решения командующего фронтом. Приказ об отмене приказа № 09 командарм подписал в 22 часа 5 минут, а в дивизии он был доставлен через сутки и более. В 19-ю, например, он поступил 6 августа в 5 часов 30 минут (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 54).

Беспокойство командарма вполне было понятно командирам дивизий, и они делали все необходимое, чтобы не дать противнику повода для активизации своих действий. Генерал-майор Руссиянов, например, поддержал предложение командира 355-го полка Н.А. Шварева провести ночную атаку в направлении Ушакова.

Противник же, в лице самого Гитлера и всех его высоких командующих, в этот день в городе Борисове, в штабе группы армий «Центр», решал, как действовать дальше, в том числе, что делать с ельнинской дугой.

Гудериан, отправляясь из починковских Прудков в Борисов, твердил сам себе: «Только не выводить войска из района ельнинского выступа. Только не оставлять Ельню». Гитлер, выслушав жалобы Бока, Гудериана и Гота, конечно, не рекомендовал оставлять ельнинский выступ. Однако он предложил свой план поворота танковых групп: Гудериана — на юг, Гота — на север. Фюрер обосновал это решение экономической целесообразностью:

— От нас требуется прежде всего лишить русского противника его жизненно важных областей. Первой достижимой целью является Ленинград с русским побережьем Балтики. Ленинград будет блокирован. Эстония и балтийские острова должны быть заняты. Эти задачи будут решены к 20 августа. Весьма существенную роль с точки зрения важности для противника играет Южная Россия, особенно Донецкий бассейн, который начинается у Харькова. Там находится основная база русской экономики. Захват этой области означал бы гарантию успешного прорыва всего хозяйства противника. Поэтому я имею в виду прежде всего необходимость поворота крупных сил группы армий «Центр» к югу и танковой группы Гота на северо-восток.

Предложения Бока, Гудериана и Гота быстрее завершить удар на Москву Гитлер парировал их собственными доводами:

— Большие потери противника видны из поражения его известных нам избранных войск, а также, — Гитлер обратился к Гудериану, — из вашего доклада о наступлении на Рославль. Ведь там в отдельных местах русские вообще не оказывали сопротивления, не так ли? У вас, Гудериан, кажется, вообще сложилось впечатление, что можно было наступать дальше на восток, не встречая сопротивления? (Проэктор Д.М. Агрессия и катастрофа. Гл. IV, разд. «Первый кризис».)

«Возвратившись с совещания, я решил на всякий случай приступить к подготовке наступления на Москву», — написал Гудериан в «Воспоминаниях солдата».

Поэтому прав был Ракутин, не позволивший войскам расслабиться. «Этот выступ, как свидетельствует гудериановская запись от 4 августа, мог в дальнейшем явиться исходным районом для проведения наступления на Москву».

Противоядием гудериановским замыслам в какой-то мере являлось и задуманное полковником Н.А. Шваревым наступление под прикрытием ночной темноты. Вот как рассказывает о нем И.Н. Руссиянов в своих воспоминаниях:

«В ночь с 4 на 5 августа по позициям врага открыл ураганный прицельный огонь артиллерийский дивизион капитана А.И. Помельникова. Обстрел велся главным образом по выявленным огневым точкам врага. Артподготовка длилась почти всю ночь…»

ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ Вторник, 5 августа

Хотя командарм и командующий фронтом не ставили на этот день задач по наступлению, он опять был неспокойным.

На правом фланге опергруппы, то есть в северной ударной группе, продолжал боевые действия 355-й полк Шварева. Как говорится в воспоминаниях Руссиянова, напечатанных в книге «Ельня. Рождение гвардии» (с. 44), на рассвете под прикрытием артиллерийско-минометного огня бойцы батальона, которым командовал старший лейтенант Ф.Т. Безуглов, короткими перебежками устремились вперед, в сторону деревни Ушакова. Приблизившись к вражеским траншеям, они поднялись в атаку. Противник, всю ночь находившийся под методическим артиллерийским огнем и, забившись в щели, уже привыкший к нему, не ожидал такого смелого натиска, но не побежал, открыл ответный огонь по наступающим. Бой ожесточился. Красноармейцы то на одном, то на другом участке переходили в рукопашные схватки. К полудню они ворвались в деревню, от которой остались одни пепелища. Немцы не выдержали стремительного натиска, начали отходить.

Бой затих, красноармейцы стали закрепляться на занятых позициях, но враг, уже в который раз отступивший из Ушакова, не хотел мириться с потерей важного опорного пункта. Он подтянул свои резервы и в 18 часов 50 минут атаковал позиции 355-го стрелкового полка по всему фронту. Бой разгорелся с новой силой. Батальону старшего лейтенанта Безуглова пришлось отойти на свои утренние позиции, но новой территории немцам занять не удалось. Встреченные контратакой других подразделений полка, они тоже заняли свое исходное положение (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 58).

На участках других дивизий противник предпринял боевые действия сам, не надеясь, что его могут оставить сегодня в покое.

Командир 19-й дивизии майор Утвенко, например, вовсе не планировал предпринимать какие-либо боевые действия. Он был озабочен большими потерями личного состава. «Действующие подразделения ослаблены. Роты сформированы из специалистов хозподразделений, которые выбраны до минимума», — докладывал Утвенко в штаб армии. Там в отделе укомплектования развернули свои папки по учету личного состава и установили: по штату 19-й дивизии положено иметь 14 483 военнослужащих всех рангов, фактически имеется 6912, что составляет 47,7 процента. Да, маловато, если не сказать мало. Но надо потерпеть. Вчера направили 30 человек, сегодня, пожалуй, не придется дать ни одного. А как с другой силой, например лошадиной? «Конского состава, — ответили те же документы, — положено 3039, фактически имеется 1661 голова, т. е. 54,7 процента. А тракторов сколько? Пятьдесят из необходимых девяноста девяти, чуть больше половины. Зато грузовых и легковых автомашин имеется все сто процентов». Если исходить из штатов и норм, то дивизию можно считать небоеспособной. Но идет война, жестокая война. А на войне надо сражаться до последнего человека. И дивизия продолжала сражаться.

В течение дня ее части отразили все атаки противника. Сводная рота 32-го стрелкового полка майора Шитова под командованием старшего лейтенанта Полякова к 18 часам заняла Вараксино и закрепилась на небольшом холме в трехстах метрах северо-западнее деревни.

Красноармейцы в бою вели себя достойно. Архивные документы сохранили имена отличившихся в этот день воинов 19-й дивизии: связистов Сысоева и Лядова, заместителя политрука Кирилкина, тракториста Макаренко, пулеметчика Попова, командира пульроты Сафонова, старшего политрука Пескина. Очень кратки документальные характеристики их боевых подвигов, но их прекрасные поступки могли бы стать сюжетами очень драматичных новелл.

Командир отделения Сысоев и красноармеец Лядов, связисты 32-го полка, беспартийные, под сильным огнем вели линию на командный пункт второго батальона. Приблизившись к тому месту, где должен быть КП, связисты заметили, что там уже расположились немцы. Бойцы не растерялись. Они отползли в укрытие и по телефону связались со штабом полка, откуда вели линию. Оттуда запросили точные данные об обнаруженной группе противника. Сысоев и Лядов в течение нескольких часов наблюдали за противником, сообщали о его действиях, корректировали удары артиллерии.

Заместитель политрука Кирилкин, член комсомольского бюро 315-го полка, во время всех боев непрерывно находился с бойцами на передовой линии. Когда подразделение шло в наступление, он первым бросался вперед, показывая пример смелости, мужества и храбрости. В этот день, вдохновляя бойцов в атаке, Кирилкин действовал так же решительно, смело и пал смертью храбрых на поле боя.

Красноармеец-тракторист четвертой батареи 103-го гаубичного артиллерийского полка Макаренко, беспартийный, во время бомбардировки авиацией противника у деревни Клемятино заметил, как загорелся передок орудия со снарядами. Рискуя жизнью, он бросился тушить огонь и спас все снаряды. Затем Макаренко своим трактором под непрерывным огнем вывез снаряды в безопасное место.

Красноармеец-пулеметчик Попов из 88-го отдельного разведывательного батальона во время боя заметил, как на правом фланге появилось подразделение противника численностью до сорока человек. Скрытно переменив позицию, пулеметчик Попов внезапным огнем полностью уничтожил вражескую группу, чем обеспечил безопасность от удара во фланг своему подразделению.

Командир второй роты пулеметчиков 32-го стрелкового полка младший лейтенант Сафонов во всех предыдущих боях мужественно и смело сражался с врагом, часто ложился за пулемет сам и беспощадно расстреливал фашистов. Так же он действовал и в этот день и погиб героем.

Старший политрук 32-го полка Пескин, участвуя в бою в составе восьмой стрелковой роты, смело шел в наступление впереди атакующих, воодушевляя их на решительные действия. Будучи контуженным и раненным в ногу, он продолжал отражать противника и руководить боем (ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 8. Л. 131–133).

120-я стрелковая дивизия генерал-майора Петрова, по данным того же отдела укомплектования 24-й армии (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 684. Д. 6. Л. 117), насчитывала в своих рядах 6159 военнослужащих при положенных ей по штату 10 219. Имелось в ней 25 специальных автомашин из необходимых 82 и 215 грузовых из 378. Легковых автомашин насчитывалось семнадцать, что на три превышало штатную потребность. Словом, потери большие, но воевать еще можно. И дивизия воевала достойно.

Утром, на рассвете, на командный пункт дивизии из расположения противника возвратились младший лейтенант Архипов и красноармеец Артамонов. Два дня назад командиру взвода разведки 540-го стрелкового полка Архипову была поставлена задача разведать расположение противника в районе деревни Стройна, то есть в самом тылу его ельнинской группировки, близко к дороге Ельня — Починок. Задание было трудное. Предыдущие попытки разведчиков проникнуть туда встречались интенсивным огнем, так как немцы прочно засели во всех населенных пунктах. На этот раз Архипов решил применить военную хитрость. Он переоделся в старую гражданскую одежду и прикинулся глухим, а переодетый в гражданское красноармеец Артамонов был у него случайным попутчиком. Задумка удалась. В дневное время «бродяги» побывали в Строине и благополучно возвратились обратно, запомнив все увиденное. Их сведения о наличии неприятельских войск говорили о том, что отходить фашисты не собираются, наоборот, могут пойти в наступление. А зафиксированные разведчиками позиции артиллерии, места скопления войск оказались ценными для артиллеристов.

К сожалению, о красноармейце Артамонове у автора нет более полных сведений. Об Архипове можно добавить, что звали его Александром Павловичем, было ему тогда тридцать лет. Быть кадровым военным он не собирался, но как командира запаса в 1941 году Константиновский райвоенкомат Сталинской области призвал его в Красную Армию. А вскоре грянула война. В документах Архипова значится следующий постоянный адрес: Орловская область, Свердловский район, Ножилевский сельсовет, колхоз «Приятное».

Командир 540-го полка подполковник Михаил Васильевич Шутов представил Архипова к ордену Красной Звезды. Комдив Петров с комиссаром Булатовым утвердили его ходатайство.

В 15 часов на участке 120-й дивизии противник перешел в наступление. Свыше батальона завоевателей при поддержке мотоциклистов двинулись вдоль железнодорожного полотна в направлении станции Титовка. На первых порах им даже удалось потеснить передовые позиции 401-го стрелкового полка подполковника Вершени.

Бой разгорелся на всем участке дивизии. Чтобы поддержать своего соседа, пошел в атаку на высоту 270,22 474-й стрелковый полк, которым уже третий день командовал капитан Коркишко. Действия пехоты здесь поддерживал артиллерийский дивизион старшего лейтенанта Штульберга 488-го корпусного артиллерийского полка. Сам командир дивизиона постоянно находился на наблюдательном пункте командира стрелкового полка. Командиров батарей он также держал непосредственно с пехотой.

Такой порядок установился в процессе уже нескольких дней упорных боев. Это позволяло старшему лейтенанту Матвею Яковлевичу Штульбергу в критические минуты боя упорно управлять артиллерийским огнем дивизиона. Случалось, что пехота отходила, оголяла участок фронта, но командир дивизиона и его командиры батарей оставались на своих местах, огнем своей артиллерии громили атаки фашистов и восстанавливали положение на данном участке фронта.

Особенно драматичным был бой 5 августа.

Когда противник, наступавший вдоль железной дороги на Титовку, прорвал оборону 401-го полка, около роты его автоматчиков стали обходить с востока, от хутора Родионова, наблюдательный пункт старшего лейтенанта Штульберга. Захватив в плен штаб стрелкового батальона, оборонявшего рубеж Чемуты — Коробово, они ударами кинжала в затылок убили все двенадцать человек, оказавшихся в их руках. Лишившись управления, стрелки батальона стали беспорядочно отходить. Вражеские автоматчики, не встречая сопротивления, приближались к НП артдивизиона. Чтобы восстановить положение, старший лейтенант Штульберг вызвал на себя огонь своего дивизиона. Под разрывами трехпудовых снарядов Штульбергу большим усилием воли удалось остановить несколько человек пехотинцев, пробегавших мимо; воодушевляя их своим примером, он первый бросился в атаку. За ним последовали остановившиеся пехотинцы и его артиллеристы: лейтенант Кураго, красноармеец Колычев, ефрейтор Воропаев, Ермизин. На помощь им подоспели штабисты 488-го артполка, организованные капитаном Якимовым. В рукопашной схватке рота фашистских автоматчиков была рассеяна и уничтожена.

Положение на участке Чемуты, Коробы, Пронино было восстановлено. В штаб опергруппы, в Волочек, в 17 часов 30 минут из штаба 120-й дивизии сообщили: «Нашей контратакой противник отброшен с большими для него потерями. Контратакующие подразделения выходят в район второй железнодорожной будки, что южнее Малого Пронина» (ЦАМО РФ. Ф. 488-го артполка. Оп. 346379 с. Д. 1. Л. 5–7).

Матвей Яковлевич Штульберг, 1912 года рождения, член ВКП(б), в Красной Армии служил с 1933 года. За героические действия в боях 2–5 августа командир 488-го артполка майор Иванов и военный комиссар полка, батальонный комиссар Михалев представили его к ордену Красной Звезды. Наградной лист собственной подписью утвердил командующий Резервным фронтом генерал армии Жуков.

В этот день впервые участвовал в бою 573-й пушечный артиллерийский полк, командовал которым майор Семен Васильевич Зубков, награжденный двумя орденами Красного Знамени — одним советским и одним монгольским. Служил он в Красной Армии с 1922 года, было ему тридцать восемь лет. С первого дня артиллеристы Зубкова метко разили противника, уничтожая его укрепления, артиллерию и транспорт.

Во всех подразделениях стрелковых полков 120-й дивизии активно работали партийные организации. Коммунисты первыми шли в бой и геройски погибали. А вместо них в партийные ряды вливались другие. 5 августа парторганизации дивизии приняли пятерых в члены ВКП(б) и четырех в кандидаты.

С какой же целью в этот день ездил в Москву генерал армии Жуков? К сожалению, в мемуарах Георгия Константиновича ни слова не сказано об этой поездке. Но она состоялась. Историк В.А. Анфилов в книге «Провал “блицкрига”» пишет: 5 августа Тимошенко уехал в штаб Резервного фронта к Жукову в город Гжатск. Оттуда вместе с Жуковым уехал в Москву. Днем 6 августа маршал возвратился в штаб Западного фронта на станцию Касня.

Судя по дальнейшим действиям двух командующих и подчиненных им войск, в Ставке главнокомандующий Сталин, подобно тому как Гитлер в Борисове, обсуждал со своими полководцами создавшееся положение на Западном фронте и обязал войска обоих фронтов перейти в решительное наступление, на значительное расстояние отбросить противника с занятых им территорий.

Противник же спешил добиться большего, ведь Рабоче-Крестьянская Красная Армия уже сорвала все его расчеты по разгрому ее в короткие сроки. Производя перегругашровку своих войск с целью усиления танкового удара на юг, Гудериан не ослаблял, а даже укреплял свою ельнинскую группировку.

«5 августа я поспешил отправиться в район расположения 7-го корпуса, — пишет он в своих воспоминаниях. — По пути мне встретились части 15-й пехотной дивизии, следовавшей в район Ельни; я вкратце ознакомил командира дивизии с обстановкой в этом районе».

Ракутин же думал о том, как эту обстановку использовать в свою пользу. Посоветовавшись с членом Военного совета армии Ивановым и отметив, что в течение дня войсками опергруппы отбиты все атаки противника, он приказал подчиненным ему командирам в течение следующего дня привести соединения и части в порядок, подтянуть тылы и резервы для дальнейшего наступления с целью разгрома ельнинской группировки противника, закрепиться на занимаемых рубежах, организовать упорную оборону, не допустить прорыва немецких танков и пехоты в полосах дивизий, эвакуировать в тыл раненых, подвезти боеприпасов не менее двух боекомплектов на каждую дивизию.

Группе командира 100-й стрелковой дивизии, а также 19-й, 106-й и 120-й дивизиям Ракутин поставил задачу ночью с 5 на 6 августа организовать разведку позиций неприятеля, захватить пленных, уточнить количество его войск и нумерацию частей, действующих против каждой нашей дивизии.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЫЙ Среда, 6 августа

Очередная ночь, своей оживленностью похожая на большой трудовой день, прошла без особых происшествий. Противоборствующие стороны не предпринимали атак, беспокоя друг друга лишь редкой артиллерийской перестрелкой.

Командир 6-й дивизии народного ополчения полковник Шундеев, не сомкнувший ночью глаз, утром доложил в штаб армии, что его соединение окончательно заняло оборону в районе деревни Подмошье. Ракутин еще раз напомнил ему: дивизия должна обеспечить от проникновения танков и мотопехоты противника два направления: Дорогобуж — Подмошье и Ельня — Подмошье.

На передовой и в штабах, не прерывая основных своих занятий, командиры и комиссары спарывали с гимнастерок нарукавные золотые нашивки. Таков был приказ наркома обороны Сталина, поступивший к этому времени в войска. Согласно ему отменялось ношение начальствующим составом нарукавных знаков, генералам выдавались для повседневной носки защитные гимнастерки и шаровары без лампас, вводились во всех войсках защитные петлицы и знаки отличия. Делалось все это, разумеется, в целях маскировки, и прежде всего от снайперов.

В войсках 24-й армии, как и по всей стране, продолжался сбор средств в фонд обороны. Командиры, политработники и красноармейцы, мужественно сражавшиеся с фашистскими захватчиками, безвозмездно отдавали свои денежные средства в пользу Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Уже был достигнут стопроцентный охват подпиской личного состава всех частей и подразделений, при этом большинство бойцов и командиров сразу же вносило наличными имеющиеся денежные сбережения или облигации государственных займов, выражая, как говорилось в одном из политдонесений, «свои горячие чувства пламенного патриотизма». В 120-й стрелковой дивизии, например, помощник командира артиллерийского артдивизиона лейтенант Листратенко, передавая в фонд обороны страны тысячу рублей, сказал: «Пусть еще сильнее крепнет оборонная мощь нашей Родины, пусть заводы строят на наши деньги еще больше самолетов, танков и орудий для уничтожения кровавого врага» (ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2526. Д. 32. Л. 121).

Газета за «За честь Родины» 6 августа полную страницу посвятила бойцам роты народного ополчения, которой командовал Д. Попов. Письма народных ополченцев и материалы корреспондентов объединяла набранная крупным шрифтом шапка: «Весь советский народ поднялся на защиту Родины! Гитлеровская фашистская сволочь будет разбита. Вперед, за нашу победу!»

Кто же они, ополченцы, воодушевляемые историческим примером Минина и Пожарского?

«В роте народного ополчения можно встретить людей самых разных возрастов и профессий, — писал старший политрук Н. Черемисин. — Здесь есть молодые и старые, рабочие и ученые, слесари, токари и артисты.

Вот из ночной разведки ведет свое отделение седовласый воин могучего телосложения. Это бывший стахановец Харитонов. Опыт и вкус к войне у него есть. Еще в 1914 году Харитонов бил немцев из винтовки образца 1891 года и саживал их в минуты атак на свой острый штык.

А вот ополченец Сергей Яблоков. Он — артист и считает, что работа на сцене привила ему некоторые полезные на войне свойства, например, бдительность. Ему нередко приходилось играть в пьесах, где есть шпионы, а теперь он ловит действительных матерых шпионов и умело доставляет их куда надо.

Кисть художника сменил на винтовку Борис Баранов. Ополченец Иванов послал в Красную Армию двух своих сыновей. А когда прогремело 22 июня, сам стал в ряды добровольцев.

Таковы народные ополченцы. Их много», — заканчивал свое письмо политрук Н. Черемисин. И возможно потому, что в их рядах были люди, чьи руки, ум и талант полезнее было бы использовать в мирной обстановке, командование 24-й армии не торопилось вводить 6-ю дивизию народного ополчения в боевые действия. Она уже несколько раз занимала оборону во втором эшелоне, вот и теперь, передислоцировавшись в район Подмошья, получила задачу прикрыть две дороги лишь в случае прорыва неприятельских танков и мотопехоты.

В этом же номере газеты впервые появился сатирический отдел «Фронт смеется». Всего три дня назад в «Военном дневнике» Ф. Гальдер записал: «Войска смеются над тем, как наступают танковые и пехотные части». И вот смеяться над гитлеровскими войсками решили советские журналисты. Удивительное совпадение! Смешить красноармейцев взялся коллективный автор Тимофей Сибиряков. Справлялся он с этой обязанностью, надо сказать, неплохо. Вот, например, объявление в траурной рамке: «Убитые горем Гитлер, Гимлер, Геббельс и другие с прискорбием сообщают о преждевременной кончине молниеносной войны. Панихида состоится в ближайшие дни». Тут и точная характеристика боевых действий — ведь именно в Смоленском сражении рухнули гитлеровские планы молниеносной войны, — и уверенность в победе Красной Армии, и скорбная печаль фашистского командования, которое действительно начало задумываться в связи с первым крупным провалом гитлеровской авантюры. Однако враг был еще силен.

Коварство захватчиков проявлялось повседневно и неожиданно. Вчера они отступили из деревни Вараксино, ее заняла сводная рота старшего лейтенанта Полякова, сегодня они решили восстановить утраченные позиции и, подтянув свежие силы, пошли в новую атаку. Устоять перед ними было невозможно, потому что в роте, оборонявшей Вараксино, было всего лишь два полноценных стрелковых отделения.

А на участке 106-й дивизии, в 106-м артиллерийском полку, удача была на стороне красноармейцев. И отличился там опять младший сержант Анатолий Лиранцевич. Он вел разведку с наблюдательного пункта, выдвинутого далеко в сторону противника. Его обнаружил фашистский снайпер и ранил в руку, но Лиранцевич не оставил своего поста. Сделав себе перевязку, он продолжил наблюдение и выследил стрелявшую в него фашистскую «кукушку», корректируя огонь своей батареи, в пух и прах разнес ее укрытие вместе с нею. Только по приказу командира взвода младший сержант Лиранцевич оставил НП и отправился на пункт первой медицинской помощи.

В дневное время противник повысил свою активность. И все же им не была сорвана подготовка ракутинских войск к наступлению. А сам командарм смог действовать в соответствии с личным планом.

Утром Ракутин занимался кадровыми вопросами. Ему доложили, что комиссия по проверке начальствующего состава отдела связи армии выявила четырех человек, не соответствующих занимаемым должностям. В их числе оказался и начальник отдела. Вместо него Ракутин назначил майора Николая Степановича Яранцева, которого хорошо знал лично и в чьей преданности не сомневался. Яранцев окончил высшие армейские курсы при электротехнической академии в городе Ленинграде и работал в штабе Прибалтийского пограничного округа. С первого часа войны он успешно выполнял задания начальника войск округа генерал-майора Ракутина, организовывал доставку ценностей Эстонской республики в Псков, привел в Москву несколько легковых автомашин и автобус для штаба армии, командующим которой назначался Ракутин. Вслед за командармом прибыл в Семлево.

В частях и соединениях армии тоже была завершена проверка личного состава связистов на предмет их благонадежности, проводившаяся по указанию наркома обороны Сталина от 23 июля. Выяснилось, что штаты подразделений связи укомплектованы «недостаточно проверенными людьми как в отношении политической благонадежности, так и деловой квалификации». Так, в 102-м полку противотанковой обороны 102-й танковой дивизии целое отделение связистов пятой батареи второго дивизиона во главе с командиром было укомплектовано немцами; русскими, конечно, но немцами. В других отделениях связи этого же полка выявилось большое количество красноармейцев из западных областей. Естественно, соответствующие меры были приняты незамедлительно. Рота управления дивизии на сто процентов была укомплектована надежными радистами и телефонистами. Части дивизии тоже полностью обеспечили себя связистами, в благонадежности которых не было сомнений. В роте связи заменили политрука.

Пришлось Ракутину искать замену и хорошим командирам, но выбывшим из строя. Так, вместо недолго командовавшего 315-м стрелковым полком 19-й дивизии прославленного майора Толоквадзе он назначил майора М.П. Бояринцева, награжденного орденом Красного Знамени за отличия на Гражданской войне. Под Ельню он прибыл в должности командира отдельного автомобильного батальона той же 19-й дивизии и успешно справлялся со своими обязанностями, проявляя инициативу. Накануне боев он вывез с ельнинской районной нефтебазы в укромное место большое количество горюче-смазочных материалов, что позволило длительное время обеспечивать бесперебойную работу автотранспорта соединения. Командование дивизии считало майора Бояринцева квалифицированным командиром и доверило ему бывший полк майора Утвенко.

Подписал Ракутин также характеристики на двух подчиненных ему генералов. В одной шла речь опять о бывшем командире 19-й дивизии Котельникове. Она предназначалась суду военного трибунала, который пять дней не имел никаких официальных материалов для возбуждения уголовного дела. Теперь генералу, остановившему на ельнинской земле немцев, за два дня преодолевших расстояние от Смоленска до Ельни, было приписано столько грехов, сколько до приезда Жукова сам Ракутин в нем не замечал. Он, видите ли, допустил захват Ельни противником и не сумел организовать бой и восстановить положение, в сложной обстановке допускает хныкание и просит о поддержке, с командованием дивизии не справляется.

Вторая характеристика была на начальника штаба П.Е. Глинского. Начиналась она, как говорится, за здравие. Рождения 1901 года, член ВКП(б) с 1919 года, политически развит, идеологически устойчив, дисциплинирован, имеет хороший оперативно-тактический кругозор, хорошо подготовленный командир. А недостатки его заключались в том, что имеющиеся знания в практической работе применить не может, в боевой обстановке нечетко организует работу штаба, допускает окрики и излишнюю нервозность, недостаточно инициативен и самостоятелен, не может отстаивать собственное мнение… В заключение — вывод: должности начальника штаба армии не соответствует и подлежит срочной замене.

Жуков издал о Глинском следующее приказание: «Направить в распоряжение т. Румянцева снятого с должности по согласованию с тов. Маленковым» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 688. Д. 3-а. Л. 70). Как видно из этого краткого документа, инициатором освобождения генерала Глинского от обязанностей начальника штаба был сам Георгий Константинович Жуков, а согласовал он свое решение не со Сталиным и не с управлением кадров РККА, а с Маленковым. На это ему потребовалось пять дней.

Так сначала командарм Калинин, затем начальник штаба Глинский, подготовившие первоклассных воинов-сибиряков и сформировавшие в считаные часы мощную 24-ю армию, были отстранены от командования хорошо знакомыми им войсками.

Вместо Глинского Военный совет фронта допустил «к исполнению должности начальника штаба 24-й армии генерал-майора Кондратьева Александра Кондратьевича, бывшего начальника штаба 3-й армии, прибывшего в отдел кадров Резервного фронта по излечению из Орловского военного госпиталя» (там же. Л. 27).

Основным же занятием Ракутина в этот день была подготовка оперативной группы армии к возобновлению наступательной операции по освобождению Ельни. Жуков, возвратясь из Москвы в штаб фронта, в Гжатск, сразу же вышел на связь с командармом-24, сначала попросил его доложить обстановку и внимательно выслушал, а затем сообщил:

— Ставка Верховного командования придает исключительное значение району Ельни. Товарищ Сталин приказал уничтожить ельнинскую группировку противника. Армия должна выйти на рубеж: станция Добромино, Бердники, Бобарыкин холм, Старое Щербино, Светилово. В районе станции Добромино войти в связь с левым флангом Западного фронта.

Ракутин, слушая Жукова, делал пометки на карте. Сообщение комфронтом, что операция по уничтожению противника ельнинской группировки противника возлагается «лично на генерал-майора товарища Ракутина», для командарма не было неожиданностью, но то, что его армия должна выйти далеко за Ельню, что справа у нее должны оказаться войска Западного фронта, давало основание полагать, что двумя фронтами Красной Армии готовится совместная крупномасштабная наступательная операция.

Жуков подтвердил это, прибыв в полдень в штаб армии. Он кратко проинформировал членов Военного совета об обстановке на фронтах, которая оценивалась как очень сложная. В ряду причин, не позволяющих Красной Армии сломить наступление гитлеровцев, называлось предательство целого ряда командиров высших рангов. Доверительно Жуков сообщил, что 4 августа 1941 года сдался в плен неприятелю бывший командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, и кратко передал услышанный им в Ставке рассказ Мехлиса об обстоятельствах «измены» человека, прошедшего в Красной Армии большой и славный путь.

— В тот день, — сказал Жуков, — во время боевых действий частей 28-й армии Западного фронта в районе Рославля к командному пункту Качалова под деревней Старинкой были доставлены две листовки, сброшенные с неприятельского самолета. Прочитав вслух обе листовки, одна из которых служила пропуском к неприятелю, Качалов спросил бывших рядом с ним командиров: «Кому нужна эта листовка?» Все ответили молчанием. Тогда Качалов заявил: «Авось мне пригодится» и, сложив вчетверо, положил листовку в карман гимнастерки. После этого он около часа оставался на командном пункте. Видя беспорядочный отход частей армии из деревни Старинки, никаких мер к наведению порядка не принял. Затем сел в танк и направился в деревню Старинки, занятую неприятелем.

Весть поразила присутствующих до глубины души, ведь 28-я армия была ближайшим соседом 24-й… Члены Военного совета молчали. Трудно было поверить, что какая-то простенькая бумажка, именуемая листовкой-пропуском, могла склонить высокопоставленного военачальника к измене.

— В ближайшее время будет специальный приказ товарища Сталина о борьбе с трусами и предателями, — сообщил Жуков. — Но нам нельзя медлить. Военный совет армии должен срочно подготовить свой документ по этому вопросу.

Высказав несколько мыслей, которые следует отразить в документе, Жуков перешел к характеристике задач армии в предстоящем наступлении. В составе 133-й, 178-й, 107-й, 19-й, 120-й и 100-й стрелковых дивизий, части 102-й и 105-й танковых дивизий, 103-й и 106-й моторизованных дивизий, 6-й дивизии народного ополчения, 423-го легкого артиллерийского полка, 685-го и 275-го корпусных артиллерийских полков, 305-го и 573-го пушечных артиллерийских полков, 20 орудий морской артиллерии, 76-й отдельной батареи PC, 538-го, 872-го, 879-го и 880-го артиллерийских полков противотанковой обороны, 43-й зенитной батареи на железнодорожной установке 24-я армия Ракутина должна была оборонять рубеж: Серков-ка, Благовещенское, Дорогобуж, Усвятье, Калита и продолжить операцию по уничтожению ельнинской группировки противника. В резерве оставлялись 280-я стрелковая дивизия, расположенная в районе деревни Слободка (в 15 километрах юго-восточнее Вязьмы), 278-я стрелковая дивизия в районе Путькова и 309-я стрелковая дивизия в районе деревни Воронцово (обе недалеко от Издешкова).

В состав оперативной группы по освобождению Ельни Жуков включил 107-ю, 100-ю, 103-ю, 19-ю, 120-ю стрелковые дивизии, 106-ю моторизованную, 105-ю и 102-ю танковые дивизии, отдельную роту танков Т-34,275-й и 488-й корпусные, 573-й и 305-й пушечные артиллерийские полки, а также обещал мощную авиационную поддержку.

Для подготовки нового наступления на Ельню Жуков дал Ракутину всего два дня — 6 и 7 августа, строго обязав выполнить за это время следующие мероприятия:

а) произвести тщательную доразведку целей и расположения противника;

б) тщательно организовать на местности взаимодействие пехоты с танками, артиллерией, батареями PC, а также всех наземных войск с авиацией;

в) отработать с командирами взводов, рот, батальонов, батарей, дивизионов тактику и технику уничтожения огневых точек противника во взаимодействии всех родов войск и с соседями. Особенно тщательно отработать целеуказание и опознавание авиацией своих наземных войск;

г) к исходу 7 августа закончить подвоз снарядов, бомб, горючего и организовать аэродромное обслуживание ВВС, обеспечить организацию связи и делегатской службы.

Подготовку войск армии к наступлению Жуков приказал завершить к 22 часам 7 августа, а план операции Ракутин должен был разработать к 12 часам и быть готовым доложить его на местности.

Командующий фронтом излагал задачи четко, ясно, без лишних слов. Ни Ракутину, ни другим членам Военного совета армии не было необходимости обращаться к нему за дополнительными разъяснениями.

Проводив командующего фронтом, который торопился в штаб 43-й армии, Ракутин немедленно направился в Волочек, где прочно обосновался штаб оперативной группы по уничтожению ельнинской группировки противника.

Исходя из масштабности задач и чувствуя ответственность непосредственно перед Ставкой, командарм и начальник штаба опергруппы полковник Иванов решили изменить направление главного удара. Они считали, что, объединив усилия 102-й и 105-й танковых дивизий и сосредоточив их в районах населенных пунктов Дубы, Коробец, Елизаветино, Нежицы, можно развить мощное наступление с восточного берега реки Угра вдоль железной дороги Коробец — Ельня — Добромино и перерезать основные коммуникации противника. В 17.00 они подписали боевой приказ № 11, в котором обязали командиров частей ельнинского направления к исходу 7 августа подготовиться к окончательному уничтожению ельнинской группировки противника и отдали распоряжение на перегруппировку войск.

Однако в 20.00 Жуков издал свой приказ, в котором подтвердил задачи, поставленные 24-й армии во время совещания в Семлеве, и поставил новые, конкретизированные для каждого соединения. Главный удар оперативной группы он приказал организовать из района Дубовежье — Ушаково. 107-я стрелковая дивизия совместно со 102-й танковой, с двумя артиллерийскими полками усиления (275-м и 573-м) должны были наступать из района Дубовежье — хутора Иванинские, нанести мощный удар в направлении Вязовка, Гурьево, Лысовка, Леонидово. 100-я стрелковая дивизия с десятью танками Т-34 должна была нанести удар по противнику с рубежа Быково, 103-я стрелковая (она же моторизованная) дивизия с рубежа Ушаково, Лаврово должна была нанести удар через Петрянино, Софиевку на северную окраину Ельни.

19-я, 120-я стрелковые и 105-я танковая дивизии с приданными средствами усиления должны были нанести удар в общем направлении на юго-восточную часть Ельни.

106-й моторизованной дивизии предлагалось с рубежа Мальцево — Большая Липня нанести удар в общем направлении на Битяковку, Леонидово.

«С выдвижением ударной группы из района Дубовежье в южном направлении, — говорилось далее в приказе командующего фронтом, — сильными ударами с танками захватить рубеж совхоз Без-забот, населенные пункты Новоселовка, Тишово, Харино, Леоново и на этом рубеже организовать прочную оборону с целью не допустить прорыва противника в ельнинском направлении.

По окончанию ликвидации противника в районе Ельня части опергруппы выдвинуть на рубеж обороны станция Добромино — Бердники — Старое Щербино.

К исходу 7 августа выдвинуть в район Светилово — Шатьково усиленный отряд для обеспечения своего левого фланга. Выдвинутому отряду связаться с правофланговыми частями 53-й стрелковой дивизии, район Светлова и Шатькова привести в непроходимое состояние и минировать».

Жуков, готовя новую операцию, стремился избежать ошибок предыдущего наступления, предугадать развитие событий, быть готовым к любым уловкам и ухищрениям врага, требовал этого от Ракутина, от штаба опергруппы.

Одобрительно отнесся комфронтом к предложению генерал-майора Руссиянова в ночь на 7 августа нанести удар по группировке противника, удерживающей деревню Ушаково, что послужило бы прикрытием сосредоточения войск в новых районах. И Руссиянов издал первый и последний свой приказ в качестве командира северной ударной группы, так как в предстоящей наступательной операции 100-я и 103-я дивизии имели каждая свою задачу, за ее решение комдивы отвечали персонально, организуя боевые действия своих соединений в полном составе.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ Четверг, 7 августа

Ночью опять в прифронтовой полосе было оживленно, как днем в сельскую страду. Натуженно ревя моторами, полуторки и трехтонки везли на передовую «гостинцы» для незваных гостей, а навстречу им тарахтели пустыми кузовами уже разгрузившиеся машины. Их водители спешили на ближайшие железнодорожные станции за новым грузом.

Ракутин и полковник Иванов через зашторенные в целях светомаскировки окна крестьянской избы в Волочке слушали этот гул, не прекращая своего занятия: они продолжали работу над планом предстоящей операции в соответствии с приказом Жукова. Хотя уже перевалило за полночь, командарм и его соратники не чувствовали усталости. За многие годы службы на границе, где сутки начинаются не в 24.00, а в двенадцать дня, т. е. где ночь — день, а день — ночь, они привыкли выполнять свои обязанности в любое время, в зависимости от того, как требует обстановка. А сейчас она была самая ответственная: ельнинскую операцию взял под контроль лично товарищ Сталин. И хотя в проект своего нового боевого приказа под очередным номером 012 они не перенесли из жуковского приказа фразу о том, что «Ставка Верховного Командования, придавая исключительное значение району Ельня, приказала уничтожить ельнинскую группировку противника», а указали, что сделать это приказал командующий Резервным фронтом, они понимали свою ответственность перед грозным Сталиным.

Жуков, проводя много времени в 24-й армии, ни одним словом не обмолвился, что наступательная ельнинская операция проводится по его личной инициативе. До назначения его командующим Резервным фронтом Ракутин и все его подчиненные не раз слышали от Богданова: окружить и уничтожить противника в Ельне. Правда, стиль работы нового комфронтом был иной. Жесткий и требовательный генерал армии, герой Халхин-Гола, детально вникал во все вопросы, все его приказы были конкретны и логичны.

Вот и сейчас командарм был вроде бы не согласен с решением Жукова организовать главный удар армейской опергруппы на правом фланге, Ракутин все еще считал, что, сосредоточив на левом фланге 102-ю и 105-ю дивизии, можно было бы быстрее обеспечить окружение неприятеля, однако больше верил ему, чем себе, и незамедлительно отдал новые распоряжения командиру 102-й полковнику Илларионову и 105-й полковнику Ахмалову, отменив свои предыдущие.

При этом командарм счел необходимым сообщить Илларионову, что его дивизия совместно со 107-й и приданными артиллерийскими полками наносят главный удар. Командование ударной северной группой возлагается на полковника Миронова.

105-ю танковую дивизию из-за ее некомплектности Ракутин и Иванов решили задействовать в составе 120-й стрелковой дивизии генерал-майора Петрова. Ему и Ахмалову новое распоряжение тоже было доведено незамедлительно.

Так соединение за соединением обретали свое место в наступлении, готовность к которому предстояло обеспечить к 22 часам наступивших суток.

Ближе к часу ночи Ракутин и Иванов прервали свое занятие, вышли на крыльцо вдохнуть свежего воздуха и послушать артподготовку согласно частному боевому приказу генерал-майора Руссиянова. Уничтожение группировки противника в деревне Ушаково, которая уже не раз переходила из рук в руки и которую немцы не переставали укреплять свежими силами, они считали крайне необходимым. Они знали, что выполнение этой задачи Руссиянов возложил на 688-й стрелковый полк подполковника Пяри. Его два батальона, усиленные 98-м отдельным разведывательным батальоном, должны были атаковать противника с севера, а батальон Михайлова, действуя в направлении на юго-западную окраину Ушакова, должен был оседлать дорогу из Ушакова на Ельню и не позволить неприятелю обеспечить танковую поддержку своему ушаковскому гарнизону. Руководство данной операцией Руссиянов возложил на командира 103-й дивизии подполковника Соловьева, недавно вступившего в эту должность. Отсутствие у него боевого опыта беспокоило Ракутина. Из-за этого беспокойства он не раз уже посматривал на часы, чувствуя приближение времени артподготовки, к тому же и артподготовка планировалась не совсем обычная: она начиналась из двух огневых залпов 42-го дивизиона «PC», уже обратившего на себя внимание фронтовиков (ЦАМО РФ. Ф. 1043. Оп. 1. Д. 21. Л. 10).

В Волочке, конечно, Ракутин не различил в гулком, наполненном другими военными звуками небе голоса «адских машин» и не отличил огненные трассы их снарядов от других военных зарев, но все же, взглянув на часы, точно в час ночи произнес:

— Пожалуй, началось… — И поспешил к задребезжавшему телефону.

Руссиянов доложил: «Операция началась по графику».

— Пехота атакует? — переспросил командарм.

— Поднялась, — ответил комдив.

Продолжив свое занятие, Ракутин и Иванов не переставали следить за ходом операции по освобождению деревни Ушаково. Она прошла успешно. Как потом было признано командованием всех степеней, умело организовал этот бой командир 688-го полка подполковник Иоганн Генрихович Пяри, эстонец, участник Гражданской войны, член ВКП(б). Он постоянно находился на командных пунктах командиров батальонов, в критические моменты появлялся в ротах, воодушевлял бойцов, показывал личный пример мужества и бесстрашия. И красноармейцы под ответным огнем противника ползли и шли вперед, ворвавшись в его окопы, уничтожали фашистов штыком, прикладом, карманной артиллерией. (Невозможно не обратить внимания на домашний адрес И.Г. Пяри по предвоенному административному делению: Орджоникидзевский край, г. Ворошиловск, ул. Кагановича… Кругом большевики.)

В эту ночь, как и в многие предыдущие, Ракутину удалось поспать всего два часа на рассвете, но сон был крепкий, богатырский. Утром командарм заслушал по телефону доклады командиров дивизий и артиллерийских частей о готовности к наступлению. По их словам, работа была проделана большая, однако Ракутин ужесточал требования, не позволял расслабляться. Командиры дивизий, их комиссары, политработники, партийные и комсомольские активисты тоже кого-то поторапливали, кого-то ставили в пример, у кого-то просили, кому-то что-то обещали… Словом, фронтовая жизнь накануне ответственного наступления оживилась, накалилась, ускоряла темп.

С правого фланга, из 107-й дивизии полковника Миронова, сообщали о полной материальной обеспеченности, что вполне было понятно, так как этому краснознаменному соединению впервые предстояло вступить в бой в полном составе. Сообщали также, что во всех полках состоялись партийные и комсомольские собрания, митинги… Порыв сибиряков можно было понять: они вступали в бой, когда уже заканчивался второй военный месяц.

— Засиделись мы на каськовских огородах, — сказал полковник Некрасов, командир 583-го стрелкового полка, редактору дивизионной газеты «Красноармейская правда» Гриняеву. — А вы уже давно протрубили: полк развивает наступление. Пишите правду, как бы горька она ни была. Противник тоже не лыком шит.

В 765-м полку подполковника Батракова многим бойцам запомнились беседы политбойца Александра Михайловича Максимова, призванного в РККА по спецнабору ЦК ВКП(б) Таганским райкомом партии. Слова его о том, что против врага надо действовать смело, решительно, звучали доходчиво, убедительно, потому что произносил их сорокавосьмилетний человек, участвовавший с 1914 по 1918 год в боях с Германией в Первой мировой войне и с 1918 по 1922 год — в Гражданской войне против войск Деникина, Юденича, Мамонтова, контуженый и дважды раненный.

Во всех дивизиях и приданных им частях многие бойцы и командиры написали заявления с просьбой принять их в ряды ВКП(б). Заканчивались они одной и той же фразой: «Хочу идти в бой коммунистом». И это желание тоже было понятно командарму, в искренности его не возникало никаких сомнений.

Одновременно не прекращалась работа по обеспечению подразделений боеприпасами, продовольствием, различным воинским снаряжением. Бойцы меняли сносившиеся сапоги на новые, подгоняли лямки противогазов и вещмешков, изучали условные сигналы.

Вся эта работа сопровождалась периодически повторявшимися артиллерийскими выстрелами и разрывами снарядов: вели скрытую пристрелку наши артиллеристы, отвечал противник. А порою на некоторых участках становилось довольно шумно и жарко. Так, в 120-й стрелковой дивизии командир 6-й батареи 606-го гаубичного артиллерийского полка лейтенант Талапов, Георгий Петрович, со своего наблюдательного пункта, выдвинутого за передний край стрелкового полка, вдруг обнаружил два фашистских танка, приближавшихся к его НП и намеревавшихся вклиниться в нашу оборону. Талапов передал по телефону на батарею сигнал «огонь» и сообщил квадрат. Старший по батарее, зная, что сам Талапов находится в этом квадрате, посчитал, что произошла ошибка, и попросил уточнить координаты. Командир повторил квадрат и потребовал выполнения приказа. Вызвав огонь на себя, Талапов обеспечил уничтожение двух фашистских танков и их экипажей.

В 19-й стрелковой дивизии примечательным событием этого дня было прибытие пополнения личного состава. 32-й стрелковый полк получил подкрепление в количестве 166 человек, 282-й — 161, 315-й — 164. С ними прибыли семь средних командиров и семнадцать младших. В вечерней оперативной сводке штаб дивизии сообщил: «В связи с получением пополнения людьми самостоятельно оформился 282-й сп, ранее слитый за малочисленностью с 315-м сп. 282-й занял место в боевом порядке дивизии во втором эшелоне за 315-м сп в районе Кузнецова.». (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 8. Л. 27).

Вдумавшись в эти цифры, можно представить, как поредели части и подразделения 19-й стрелковой, которая вот уже три недели продолжала бой за Ельню. В других соединениях, сражавших рядом с ней, обеспечение личным составом было не лучше. Это Ракутин хорошо знал, и потому с разрешения Жукова к новому наступлению в полном составе привлекались 107-я и 100-я стрелковые дивизии, увеличивалось количество артиллерии, с полной нагрузкой предполагалось использовать батареи PC, привлекалась 38-я авиационная дивизия генерала И.И. Евсеева.

Утром приступил к работе новый начальник штаба армии — генерал-майор Кондратьев, обстрелянный в приграничных боях. Войну он встретил в должности начальника штаба 3-й армии, которой командовал генерал-лейтенант В.И. Кузнецов, и испытал вместе с входившими в нее соединениями всю тяжесть внезапного удара Гитлера. Бои за Гродно, отход сначала 56-й, затем 87-й и 27-й стрелковых дивизий на Новогрудок, сопровождавшиеся непрерывными жестокими боями, все это еще свежо было в памяти Кондратьева, служило уроком в организации боев за освобождение Ельни. Он сразу же включился в штабные дела, способствуя подготовке ответственнейшего наступления.

Как и требовал Жуков во вчерашнем вечернем приказе, Ракутин и полковник Иванов успели своевременно, к 12 часам дня, отработать план наступления и отослать его с нарочным в штаб фронта. Но генерал армии Жуков сам прибыл в Волочек, где Ракутин собрал командиров дивизий и артиллерийских полков, включенных в опергруппу, с начала до конца вел это ответственное совещание.

В условиях некоторой стабилизации линии фронта, перехода захватчиков к обороне, была возможность готовить наступление по всем правилам военного искусства, и Жуков старался сполна использовать эту возможность. Энергичный, уверенный, что немцев можно бить, он часто появлялся на командных пунктах дивизий и полков, в траншеях и штабах. Его уверенность в победе переходила к командирам и красноармейцам, пехотинцам и артиллеристам.

На совещании с участием Жукова были оглашены три документа, четко определившие место каждого соединения в решающем наступлении.

Первым был зачитан «Боевой приказ войскам оперативной группы 24-й армии № 012». В нем содержались требования приказа командующего фронтом и более конкретно были охарактеризованы задачи каждого соединения. 42-й дивизион реактивных установок придавался 100-й дивизии генерал-майора Руссиянова, наносившей удар с рубежа Макаринки в направлении Чанцово — северо-западная окраина Ельни. 103-я моторизованная, 688-й стрелковый полк которой к утру овладел деревней Ушаково, наносила удар с рубежа Ушаково — Лаврово в направлении на Петрянино, Софиевку и далее на северо-западную окраину Ельни. 19-я, 120-я со 105-й дивизией получили задачу: в первый день наступления выйти на рубежи: 19-я — Прилепы — Налеты, 120-я — Лозинки — Рябинки, а во второй день овладеть юго-восточной окраиной Ельни.

106-й моторизованной дивизии ставилась задача к исходу первого дня достигнуть деревни Битяковка, второго — Леонидово. В Леонидове ее войска должны были соединиться с ударной группой полковника Миронова и окончательно разгромить оккупационные войска в Ельне.

Из приказа Жукова в приказ Ракутина полностью был перенесен первый абзац, характеризующий противостоящую сторону, которую надо победить, которую надо лишить выгодного выступа, нацеленного на Москву и позволяющего отрезать войска Красной Армии на Днепре, в районе Ярцева и Духовщины. Вот что говорилось в этом абзаце:

«В районе Ельня, на фронте Быково, Ушаково, Семешино, Клемятино, Малое Пронино, Большая Липня части противника мелкими группами занимают оборону. Разведкой установлено, что в этом районе действуют части 16-й пд, 248-й пд, 49-й мп 20-й тд, 86-й мп 29-й мд, 31-й и 41-й инжбаты. Дивизия СС и 10-я тд, по данным пленных, из района Ельня выведены. По тем же данным, ельнинская группировка противника имеет незначительное количество артиллерии».

Командование фронта, в том числе и Жуков, как и командование 24-й армии, явно недооценивали силы противника. Да, хорошо потрепанные ракутинскими войсками дивизия СС «Райх» и 10-я танковая были отведены на отдых и переформирование, но их сменили уже отдохнувшие и восстановившие свою боеспособность соединения. Советский историк В.А. Анфилов в книге «Провал “блицкрига”» пишет о противнике, сражаться с которым готовилась ракутинская опергруппа: «Немецкое командование беспокоилось за ельнинский выступ, стремясь сохранить его как плацдарм для наступления на Москву. Вскрыв подготовку советских войск к наступлению, как об этом говорит запись в журнале боевых действий за 7 августа, Гудериан в тот же день сменяет ослабленные части дивизии СС “Райх” и полк “Великая Германия” и вводит в излучину Ельни 46-й моторизованный и 10-й армейский корпуса» (с. 505).

В целом, как подсчитали историки после войны, на ельнинском участке фронта соотношение сил по пехоте было почти равным, в авиации и танках противник имел значительное превосходство (В пламени и славе. С. 128).

И все же Жуков и Ракутин, хотя и недооценивали противника, к сражению с ним готовились серьезно и основательно. Они решили задействовать восемь дивизий и целый ряд артиллерийских полков. О том, что Жуков делал ставку не на число бойцов, а на их умение и техническую оснащенность, говорит и тот факт, что было решено произвести перед атакой полуторачасовую артиллерийскую подготовку с расходом боеприпасов: пушечных — 1,75 боекомплекта, гаубичных — 1,5 комплекта.

В приказе не называлось время начала артподготовки, была по этому поводу лишь одна фраза: «Начало наступления по особому указанию».

Ракутин подписал боевой приказ № 012 в 13 часов 30 минут, ниже поставили свои подписи двое Ивановых — член Военного совета армии дивизионный комиссар Николай Иванович и начальник штаба опергруппы полковник Иван Матвеевич (ЦАМО РФ. Ф. 1058. Оп. 1.Д.5.Л.66).

Второй документ, прозвучавший на совещании, — Директива командования 24-й армии комиссарам и начальникам политотделов дивизий № 8 о борьбе с трусами и предателями, подписанная Ракутиным, членом Военного совета Ивановым и начальником политотдела армии Константином Кириковичем Абрамовым (ЦАМО РФ. Ф. 1054. Оп. 1. Д. 121. Л. 132). В целом в ней давалась положительная оценка войскам армии, однако отмечалось, что «… имели место факты трусости, когда над людьми довлел животный страх за свою жизнь, в результате чего целые подразделения (особенно в 19-й дивизии) разбегались от бомбежки авиации противника. Командир и комиссар 19-й дивизии преданы суду Военного трибунала за то, что распустили дивизию, не прекратили в дивизии паники, допустили бегство людей с поля боя, в результате чего Ельня была сдана противнику».

Скажем прямо: уважаемые люди из мухи раздували слона. Ельня, как помнит читатель, была занята фашистами 19 июля, после чего Я.Г. Котельников и В.И. Дружинин почти две недели командовали дивизией, смогли остановить вероломного врага на ельнинской земле. Только с приездом Жукова решили их судить. Но ни командарм, ни комфронтом, ни другие уважаемые люди, поставившие свои подписи под директивой, не были виновны в своей несправедливости. Обстановка требовала, иначе их самих могли обвинить в бездеятельности, нетребовательности, сокрытии и многих других грехах.

Вот и еще одна фраза из директивы: «Судом Военного трибунала уже осуждены и расстреляны перед войсками свыше 200 дезертиров». Попробуй, товарищ Сталин, сказать, что в 24-й плохо работают некоторые военачальники! Они действительно показывали личный пример бесстрашия, смелости, решительности. Они имели право ставить подпись под директивой, главное требование которой было выражено одной фразой: «Занятый рубеж должен отстаиваться до последнего бойца».

Герой Советского Союза Жуков, комментируя директиву, страстно говорил о патриотизме, мужестве и стойкости, но о «предательстве» Качалова широкому кругу сообщать не стал, так как не очень верил в услышанную от Мехлиса версию. Да и стоит ли высовываться впереди отца родного?

Третьим документом было «Обращение Военного совета армии к бойцам, командирам и политработникам» (ЦАМО РФ. Ф. 378. Оп. 11015. Д. 11. Л. 4). В нем развивалась мысль предыдущего: стоять насмерть! «Пусть в сердце каждого бойца, командира и политработника ярким пламенем горит священная ненависть к злейшему врагу человечества — фашизму, — говорилось в обращении. — Отомстим палачам за кровь и слезы наших матерей, жен и детей, за наши разрушенные города и сожженные села. Вперед на полный разгром фашистских оккупантов!»

Участники совещания, получив копии всех документов, спешно разъезжались в свои штабы. Им предстояла большая работа по доведению боевой задачи до каждого бойца. Настроение у всех было боевое, только один майор Утвенко, комдив 19-й, был хмур и грустен. Направляясь к своему броневику, он неожиданно оказался рядом с начальником политотдела армии Абрамовым. Ему было известно, что воронежцы не согласны с арестом их комдива Котельникова, знал Абрамов и то, что Утвенко и начальник штаба дивизии Данилович собрали все оправдательные документы и лично ходатайствовали о замене ареста и предания суду переводом Котельникова на какую-нибудь должность в службе тыла армии.

— Как дела, Александр Иванович? — спросил Абрамов. — Перед серьезным делом грустить не годится.

— Выходит, товарищ дивизионный комиссар, что девятнадцатая дивизия хуже всех воюет. — ответил Утвенко, не скрывая своего огорчения.

— Не хуже всех, — спокойно ответил Абрамов.

— В документе, — Утвенко хлопнул по нагрудному карману гимнастерки, — сказано, что особенно много нарушений в девятнадцатой.

— Имелся в виду первый бой за Ельню, когда дивизия не смогла противостоять гитлеровцам и сдала город.

— Вам хорошо известно, что полк Шитова стоял насмерть. Сам Шитов и многие командиры подразделений не растерялись, оказавшись в окружении.

— Говоря так, Утвенко имел в виду опубликованную в армейской газете корреспонденцию «Выход из окружения» о том, как в первом бою КП командира 32-го стрелкового полка Шитова был окружен вражескими танками, как майор не допустил паники среди оказавшихся вместе с ним бойцов и командиров и ночью вывел их к своим.

— Да, мне известно, и мы найдем способ поддержать авторитет майора Шитова и всех боевых ваших товарищей, — пообещал Абрамов. — Желаю вам успехов в завтрашнем бою. Надеюсь, что девятнадцатая не подведет.

Майор Утвенко улыбнулся и твердо ответил:

— Воронежцы будут сражаться решительно и смело.

— Успеха, Александр Иванович!

Абрамов крепко пожал руку молодому комдиву, и они расстались.

…В конце дня Жуков с командармом посетили правый фланг опергруппы. В артиллерийские полки уехал генерал-лейтенант Говоров. Подготовка к наступлению продолжалась. Тем, кто завтра должен был идти в бой, повелевалось хорошо покушать, подогнать амуницию, отдохнуть.

Войска готовили ответственную операцию в условиях непрекращающихся боевых действий. Не случайно в «Военном дневнике» Ф. Гальдера 7 августа сделана следующая запись: «Группа армий “Центр”. На фронте, за исключением местных атак противника, наиболее сильных у Ельни, ничего нового. В тылу противника, в районе западнее Вязьмы, установлено сосредоточение новой группировки противника в составе пяти дивизий. Последние, по-видимому, имеют задачу удержать этот важный узел дорог при любых обстоятельствах» (с. 248).

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ Пятница, 8 августа

В пять часов утра, почти за час до рассвета, задрожала, загудела и застонала, осветилась заревами и окуталась дымом многострадальная смоленская земля. Началась широкомасштабная наступательная операция Западного и Резервного фронтов.

Несколько раньше задрожали каменные стены германской столицы. В эту ночь, как сообщили радио и газеты, в том числе «За честь Родины» от 10 августа, «группа наших самолетов произвела разведывательный полет в Германию и сбросила некоторое количество зажигательных и фугасных бомб над военными объектами в районе Берлина. В результате бомбежки возникли пожары и наблюдались взрывы». Разумеется, налет был не такой продолжительный, как артподготовка ракутинской опергруппы под Ельней, но несомненно, что и этот налет, и наступление двух фронтов против группы немецких армий «Центр» были составными частями замысла Сталина перехватить инициативу у противника, заставить его повернуть восвояси.

Была и еще одна составная этого замысла: 8 августа по решению Государственного Комитета Обороны Ставка Главного Командования преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования. С этого дня под грохот артиллерийских канонад, под крики атакующих «За Родину! За Сталина!», под разрывы русских бомб на немецкой земле Иосиф Виссарионович обрел титул Верховного Главнокомандующего, который он носил до последнего дня войны.

Мир в этот предрассветный час еще не слышал новостей, но Жуков как член Ставки, только что вернувшийся с ее заседания, знал, что сегодня эти новости должны быть. Знал и верил, что сосредоточением всей полноты власти — государственной, политической, военной — в твердых руках Сталина дела на фронтах пойдут лучше. Он искренне хотел этого, потому и верил, и делал все от него зависящее во имя этого «лучше».

Всю ночь комфронтом провел в Волочке, почти не отдыхая, неожиданно выходя на связь то с начальником штаба фронта, то с командующим Западным фронтом, то с Генштабом. Информировал, докладывал, спрашивал, просил. За полчаса до начала артподготовки Жуков вместе с Ракутиным был на его НП. Когда главное дело его фронта началось, он под грохот артиллерийских ударов с удовольствием слушал пояснения Ракутина:

— Бармотинские долбят… А это зубковские по дальним целям работают… Николаевские вступили…

Тяжелые артиллерийские полки командарм называл по фамилиям их командиров.

Заключительным аккордом пропели свою короткую песенку боевые установки PC, еще не прозванные «катюшами». Теперь командарм и командующий фронтом ждали сообщений командиров стрелковых дивизий о действиях атакующих. Однако телефоны молчали. Присутствовавший на НП новый начальник связи армии майор Яранцев, видя нетерпение командующих, начал беспокоиться: не подводят ли провода?

С вступлением в новую должность Николай Степанович Яранцев произвел некоторые реформы. Семнадцать основных частей и соединений, с которыми штабу армии нужно было держать постоянную связь, он разделил по направлениям, за которыми, по его предложению, были закреплены аппараты связи и оперативные работники. Через них командарм в любое время мог связаться с нужным ему командиром. Не подводит ли какое звено в этой системе? А может, неприятельские лазутчики повредили где-то провода? Однако связь была исправна. Когда Жуков сказал вызвать полковника Миронова, не прошло и минуты, как Яранцев услышал знакомый голос командира 107-й и передал трубку Ракутину.

Полковник Миронов доложил, что его полки перешли в атаку, приблизились к первой траншее противника на рубеже деревень Старое Рождество — Черемисино, но с неприятельской стороны ведется сильный артиллерийско-минометный огонь, дальше продвинуться пока не удается.

— Пусть лучше используют свою артиллерию, — посоветовал Жуков, и Ракутин приказал комдиву ответить противнику всеми имеющимися артиллерийскими средствами.

Затем Ракутин по прямому телефону связался с генерал-майором Руссияновым, который доложил примерно то же самое: полк Шварева атакует, но оказался под ураганным огнем противника. Яранцев последовательно давал связь Ракутину то с одним, то с другим командиром дивизии, и в их сообщениях не было ничего утешительного. Жуков, спокойно наблюдавший за действиями командарма, давал советы, которые сводились в основном к тому, чтобы пехота полнее использовала огневые средства, действовала решительнее, смелее, теснее взаимодействовала с соседями и поддерживающими войсками. Но когда командарм начал по второму кругу выходить на связь с командирами дивизий, становилось очевидным, что атака захлебнулась, с чем не мог согласиться командующий фронтом. По его приказанию Ракутин направляет в войска следующее письменное распоряжение:

«Командирам 107, 100, 102, 19,120,105, 106-й дивизий.

1. Первая половина боев 8.8.41 г. показала, что несмотря на наше явное превосходство, особенно на участках 107-й и 100-й сд, продвижение наших частей очень медленное. За два часа боя 107-я сд продвинулась на 2 км, 100-я сд за три часа тоже примерно на полтора-два километра. Остальные дивизии топчутся на месте, не двигаясь вперед, с бесчисленными жалобами на огонь противника.

2. Пехота не использует артиллерийский огонь для своего быстрого продвижения вперед, а артиллерия, выпуская много снарядов, дает мало эффекта.

3. Пехотные артиллеристы стреляют в белый свет. Все перечисленные недостатки устранить» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 70).

Штаб опергруппы и штаб армии, возглавляемый генерал-майором Кондратьевым, со своей стороны стремились помочь наступающим, удовлетворяли их заявки на боеприпасы, другие огневые средства.

Политотдел продолжал раскручивать работу по наведению в армии образцового порядка. Член Военного совета Н.И. Иванов в полдень направляет военному комиссару 107-й сд и начальнику политотдела 106-й мед, всем военкомам и начподивам записку: «В частях 106-й мед за период с 31 июля по 8 августа 1941 г. осуждено ВТ 45 человек, в том числе: за членовредительство — 32, за дезертирство — 10, за нарушение Устава караульной службы и сон на посту — 2, за халатное отношение к службе — 1. Требую обеспечить такое высокое чувство советского патриотизма и воинского долга, при котором не мог бы иметь место ни один факт нарушения дисциплины, дезертирства, трусости или же членовредительства». А чуть позднее в развитие вчерашней директивы Николай Иванович Иванов с командармом Ракутиным подписали приказ «О решительной борьбе с предателями и изменниками Родины». В нем утверждалось, что бойцы, командиры и политработники 24-й армии храбро сражаются с фашистскими ордами, не щадя своей жизни, мужественно защищают Родину. За истекшие три недели боев частей 24-й армии, говорилось дальше в приказе, многие десятки и сотни бойцов, командиров и политработников проявили в боях со злейшими врагами Родины — фашистами величайший героизм и самоотверженность, за что представлены к награждению орденами Советского Союза.

Наряду с этим массовым героизмом у нас имеют место отдельные случаи дезертирства и членовредительства, отмечали авторы документа и приводили примеры с полным указанием званий, должностей и фамилий виновных. Вот в чем заключались их неправильные поступки:

Красноармеец К. (фамилии указывались полностью. — М.Л.) покинул поле боя;

младший командир Н. подал во время артобстрела со стороны противника вместо твердого и решительного руководства своим отделением изменческую команду «Спасайся кто как может», бросил свое отделение и подло сбежал в тыл;

красноармеец О., имея ответственное задание доставить на передовые позиции снаряды и патроны, позорно сбежал с поля боя, бросив лошадь и повозку с боеприпасами;

красноармеец 3. с целью уклонения от выполнения своего гражданского долга перед Родиной совершил мерзкий акт членовредительства, прострелил себе руку.

Приказ заканчивался словами: «Все эти подлые изменники и предатели Родины пойманы и судом ВТ осуждены к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение». Никаких улучшить, усилить и т. п. в приказе не было. И без того было понятно, что так поступать нельзя, что подобные преступления будут раскрыты и осуждены, что суровое возмездие неизбежно.

Так политотдел и Военный совет армии несколько высветили черные краски написанной второпях директивы, дали политработникам, агитаторам и политбойцам конкретные примеры для воспитательной работы. Начальник политотдела Абрамов позаботился и о восстановлении справедливости в оценке действий 19-й Воронежской ордена Трудового Красного Знамени стрелковой дивизии. Он затребовал от политотдела дивизии сведения об отличившихся бойцах, командирах и политработниках, а редактору армейской газеты полковому комиссару Ильину порекомендовал описать в газете первый бой 19-й дивизии с противником на подступах к Ельне.

Все это были заботы текущего дня, среди которых главной оставалось наступление. А оно шло не по разработанному плану.

Более успешно складывались дела на участке 107-й стрелковой дивизии. Полковник Миронов, получив от командарма приказание полнее использовать возможности всей имеющейся в соединении артиллерии, начал действовать. И ему удалось настроить артиллеристов на более организованные действия. Через два часа сражение возобновилось. Сначала артудар обрушился на переднюю линию немецкой обороны, затем постепенно стал перемещаться вглубь. Сибиряки, прижимаясь к разрывам своих снарядов, опять пошли в атаку.

586-й полк Ивана Михайловича Некрасова наступал в направлении деревни Старое Рождество двумя батальонами — капитана Козина и старшего лейтенанта Люманова. 765-й полк Матвея Степановича Батракова продвигался к деревне Черемисино, впереди, преодолевая огневое сопротивление противника, двигались батальоны старших лейтенантов Лобова и Шереметьева. Противник старался задержать сибиряков, бросил в бой свежие подразделения, жесткие контратаки следовали одна за другой.

На помощь дивизии Миронова пришла батарея реактивных минометов М-13 капитана Соловьева. Она дала три залпа, после которых оставшиеся в живых фашисты начали покидать свои позиции. Красноармейцы, овладев немецким рубежом обороны, поразились: все вокруг было завалено трупами солдат, офицеров и техникой противника. К вечеру полк Некрасова овладел деревней Старое Рождество, полк Батракова — деревней Черемисино.

Фронтовой корреспондент П. Белявский в репортаже о первом дне наступления краснознаменного соединения полковника Миронова писал:

«Спешно покинув Старое Рождество, немцы подвергли его ничем не оправданной бомбардировке с воздуха. Мы видели, как фашистские пикирующие бомбардировщики заходили на цель и сбрасывали бомбы большой разрушительной силы на церковь, на школу, на крестьянские хаты. Бомбы пробили огромные бреши в церковных куполах, изрешетили стены. Воронки колоссальной глубины изуродовали полянку перед школой. Со школы снесло крышу. Наполовину засыпанная землей, она стоит, зияя пустыми оконницами, как немой свидетель фашистского варварства. Мы пробрались через окно внутрь одного из классов. Выброшенные из шкафов детские тетради, гербарии, рисунки устилали весь пол. Парты были загажены. На школьной доске поперек алгебраического уравнения было написано мелом по-немецки:

— Их фаре нах Москау.

“Я еду в Москву”, — писала одна из этих коричневых крыс, разносящих фашистскую чуму по Европе.

И вот зловонный след ее оборвался здесь» (Ельня. Рождение гвардии. С. 110).

Корреспонденты армейской газеты «За честь Родины» уделили главное внимание действиям батальона капитана Козина. Уже на следующий день их газета вышла с заголовком на первой странице: «Вперед и только вперед! Батальон капитана Козина продолжает вести успешные бои с фашистской нечистью». Правда, авторы заметок и писем рассказывали в основном об отважных поступках бойцов и командиров в боях в районе деревни Ушаково, но заголовок был продиктован новыми боевыми успехами козинцев.

В целом в 107-й дивизии первый день наступления прошел неплохо. Был достигнут некоторый успех и на участке 19-й дивизии майора Утвенко.

Александр Иванович, возвратясь вчера с совещания у командарма к себе в штаб, располагавшийся в районе Покровских хуторов, занялся завершением подготовки к решающей операции: поставил задачи командирам стрелковых и артиллерийских полков, внимательно выслушал сообщения о доставке в подразделения боеприпасов, сделал многое другое, что положено делать комдиву перед боем. Не сделал он лишь одного: не ознакомил своих подчиненных с директивой Военного совета армии, посчитав, что она не поднимет дух, а, наоборот, ударит по рукам тех, кто сражается в дивизии с первого дня. И, пожалуй, был прав: без огорчений и обид командиры полков повели свои подразделения в бой.

События развивались нелегко. Здесь, в центре выступа, как и на правом фланге, сопротивление гитлеровцев было жестким. Однако пехотинцев хорошо поддерживал артиллерийский полк Асатурова, командиры стрелковых частей грамотно использовали и собственную артиллерию. В результате к 18 часам они достигли: 282-й полк майора К.С. Монахова — безымянной высоты в одном километре юго-восточнее Выдрина, 315-й стрелковый полк под командование нового командира М.П. Бояринцева — высот западнее и восточнее Клемятина, 32-й полк майора Шитова находился в километре от юго-восточной окраины Клемятина, то есть немецкий гарнизон в деревне Клемятино был охвачен с трех сторон, но не сдавался, стойко защищая свои позиции. А командарм требовал продвижения вперед. Поэтому штаб дивизии в оперативной сводке дал следующее пояснение: «Причины медленного продвижения — малочисленность подразделений и большая ширина фронта» (ЦАМО РФ. Ф. 1087.Оп. 1. Д. 8. Л. 29).

Бой продолжался. В 18 часов связной доставил Утвенко записку: «Лично руковожу боем. Бросил на Клемятино последний резерв с задачей захвата. Надеюсь ночевать в Клемятине. КП-315 М. Бояринцев» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 63).

Задача эта оказалась непосильной малочисленному 315-му полку. Ночью вошел в Клемятино 32-й полк Шитова, а Бояринцев остановился перед хутором Клемятин.

282-й полк овладел Выдрином. Досталась эта деревенька ему тоже нелегко. Бой за нее врезался в память и будущему маршалу победы Жукову, и Утвенко с Даниловичем, и, пожалуй, многим другим, дожившим до завершения войны.

А было это так.

Полк под командованием майора Монахова, как и на других участках фронта опергруппы, оказался под сильным минометно-артиллерийским и пулеметным огнем. Бойцы залегли. Достичь хотя бы первой траншеи обороны противника и сразиться с ним врукопашную было невозможно. А Утвенко, ссылаясь на приказ командования, требовал продвигаться вперед. Наконец подразделения полка Монахова с криком «Ура!» ворвались во вражескую траншею; тут уже перевес оказался на стороне русских, немцы действительно начали драпать. Выдрино было освобождено. Но не тут-то было. Гитлеровцы с двух сторон опять открыли артиллерийский огонь. Монахов запросил у Утвенко артиллерийской поддержки. Утвенко обратился к своим артиллерийским полкам. Но, будто с неба свалился, на КП дивизии появился, как написал в своих воспоминаниях Данилович, молодой капитан, имевший широкую лопатообразную русскую бороду без единой седины в ней. Представившись, он сказал, что имеет задачу произвести по обороне противника залп из реактивных установок. При согласовании целей и времени залпа капитан попросил около двухсот человек на оцепление его огневых позиций и прикрытие, мотивируя свою просьбу совершенной секретностью вверенного ему оружия.

Комдив Утвенко и начальник штаба Данилович предложили капитану подавить позиции противника между деревнями Клемятино и Выдрино. Было условлено, что сначала подразделения дивизии произведут артиллерийско-минометный налет по позициям неприятеля своими силами, а через десять минут по окончании их работ дадут залп реактивные установки. Командование знало, что уже неделю действует в армии дивизион реактивных минометов, но на своем участке еще их не видело и не слышало.

Оказалось, правда, что батарея капитана к этому дивизиону не относится, но встреча комдива и капитана была скрашена тем, что они оказались знакомыми еще по Воронежу. Бородатый капитан был не кто иной, как теперь широко известный командир первой батареи реактивных установок Иван Андреевич Флеров.

Батарея Флерова совершила марш из района деревни Пнево, что на на Днепре, под Ельню, и по приказу Жукова оказалась на позициях 19-й дивизии. Залп ее прогремел далеко за полночь, что и позволило полкам дивизии прочно закрепиться в Клемятине и Выдрине.

Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях» (т. 2, с. 114) по поводу боев за Выдрино пишет:

«При атаке одного из рубежей на подступах к Ельне наш стрелковый полк (номера его, к сожалению, не помню) овладел д. Выдрино, где находился опорный пункт врага. Соседи несколько отстали, и поэтому ближайшая к деревне местность на флангах атакующего полка не была полностью очищена от противника. Это немедленно сказалось на положении полка. Воспользовавшись создавшейся ситуацией, неприятель сосредоточил весь огонь минометов из соседних опорных пунктов по деревне. Наступление задержалось.

Однако командир полка не растерялся. Он связался с поддерживающей артиллерией и поставил перед ней задачу — подавить опорные пункты немцев, мешающие его части двигаться вперед. Только после того, как эта задача была выполнена, полк смог продолжить наступление».

Запомнившийся Жукову командир был майор К.С. Монахов, которому через двадцать дней он доверил 106-ю дивизию.

Жарко было и на позициях 120-й дивизии генерал-майора Петрова. По сути дела, это соединение не прекращало боев во время подготовки к общему наступлению. За последнюю неделю в итоге ожесточенных боев оно заняло несколько населенных пунктов, отбросило врага и нанесло ему тяжелые потери. Фашисты произвели ответный удар, предприняли две атаки, но они были отбиты с огромными потерями для противника.

Этот день был четвертым днем упорных боев за высоту Н., то есть за один из холмов бугристой смоленской земли. В этих боях, как писала армейская газета, «особую отвагу и бесстрашие, полное презрение к смерти проявило подразделение старшего лейтенанта Нигрова. Батарея старшего лейтенанта Родионова заставила замолчать многие огневые точки противника и подняла на воздух его блиндажи».

Однако нового продвижения вперед у Петрова пока что не было, как не было его и в остальных дивизиях, наступавших в центре выступа и на левом фланге. Это очень огорчало Жукова. Вечером он разочарованный уехал от Ракутина в 43-ю армию, в район Рославля, где могли быть еще большие огорчения.

Гудериан в своих послевоенных воспоминаниях пишет: «К 8 августа уже можно было подвести некоторые итоги боев за Рославль, которые сначала казались нам чрезвычайно радостными и значительными». Радость эта подогревалась возможностью использовать район Рославля для осуществления главной мечты немецкого танкового бога — наступления на Москву. Он уже понял, что из Ельни ему не прорваться в желанном направлении.

Да и как было не понять, если от ударов ракутинской опергруппы застонали гитлеровские вояки. Знал и Ракутин об этом стоне по документам, обнаруженным у пленных и убитых немцев. Вот, например, какие признания прочитали советские командиры в письме посыльного 3-го батальона 321-го пехотного полка Эриха Бона от 8 августа: «За последние дни я ругался больше, чем до этого в течение одного года. Представь себе: маршировать до потери сознания, до поздней ночи, потом стоять на посту или сидеть в окопах, к тому же в дождь, а утром снова в путь. От злости я бросил свой велосипед в лесу. Однажды я должен был ползти 30 минут по картофельному полю и волочить за собой велосипед. Но слава Богу, мне удалось выйти» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 690. Д. 130. Л. 151).

В следующий раз, надо полагать, ему не удалось добраться к своим. Но стон солдат, да и командиров, — еще не победа над ними. Ракутин, мобилизуя своих подчиненных на выполнение приказа 012, понимал это. Нужны были новые усилия.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ Суббота, 9 августа

Похвальный отзыв Жукова о действиях командира полка в бою за деревню Выдрино был приятен и командарму Ракутину, и члену Военного совета Иванову, и начальнику политотдела Абрамову. Их реакция на похвалу была незамедлительной: широко показать в газете опыт боев 19-й дивизии. Абрамов тотчас приказал редактору Ильину срочно командировать туда корреспондента.

И вот политрук Василий Величко в редакционном броневике трясется по фронтовой дороге, держа путь в штаб комдива майора Утвенко, который располагался в районе Покровских хуторов. В полночь был на месте. Майор Утвенко со своими штабистами занимался подведением итогов минувшего дня и определением задач полков и их подразделений в новом бою.

Старые знакомые, в шутку называвшие себя земляками, встретились тепло, но времени даром не теряли. Поздравив майора с успехом, Величко сразу сообщил, что ему приказано широко осветить в газете опыт боев лучшего стрелкового полка. Утвенко широко улыбнулся.

— У нас все полки воюют отлично, — сказал он.

— Мне рекомендовали рассказать читателям, как сражаются политбойцы.

— Что ж, политбойцы народ надежный, — согласился майор Утвенко и посоветовал: — В полку Шитова их немало, отличные хлопцы. Они всегда там, где нужнее. Повести в атаку особую ударную группу, по-пластунски, в полном молчании перейти фронт врага, подавить вражеское пулеметное гнездо, доставить хлеб нашим бойцам, попавшим во временное окружение — на любое задание политбоец откликнется: «Я здесь, товарищ командир».

— Кто из политбойцов запомнился вам лично? — спросил Величко.

— Вот, например, Орлов. Ему всего двадцать один год. На днях я получил от него письмо из лазарета. Он ранен, а думает о своей части, о победе.

Василий Величко выписал из письма слова: «Задание выполнено. Желаю победы. Скоро буду сам» и попросил рассказать об Орлове что-нибудь конкретнее.

— Безотказный, инициативный боец. Много у него разных хороших дел, — отвечал Утвенко. — Он и в атаках действовал решительно, и в штабе помогал писарю срочные дела готовить, читал бойцам газеты, учил их метать гранаты, ползал в тыл врага впереди своего отделения…

Майор Шитов, к которому связной проводил корреспондента, был еще лаконичнее.

— Наши политбойцы — это стальные люди, гроза фашистов, — сказал он. — Они творят чудеса. Они — костяк нашей части.

Далее пошел разговор о конкретных, героических и будничных, делах красноармейцев-политбойцов. Секретарь комсомольского бюро Д. Наумов рассказал о комсомольце Мертикове, который первый пошел в штыковую атаку, уничтожил пятнадцать фашистов… Шитов вспомнил, как во время боя к нему приполз разведчик-артиллерист Черкасов, потерявший связь со своей батареей, и попросил майора заказать артогонь по обнаруженным им целям… Красноармеец А. Карташев поведал, как однажды, доставляя пакет, сам оказался в фашистской засаде, но задание выполнил… Примеров и в самом деле оказалось очень много. Больше всех рассказали старший политрук И. Гольчинский и секретарь партбюро, политрук М. Баранов. Политбоец пулеметчик Семенихин в момент решительной схватки с врагом выдвинул свой пулемет вперед и все время наступления вел прицельный огонь по врагу, прокладывая путь наступающим. Комсомолец Иосиф Меломут однажды прошел через сплошной минометный огонь противника. Казалось, что он погиб. И вдруг все наступающие увидели, как он ползет уже далеко за линией разрывов.

И как о чем-то будничном Гольчинский и Баранов сказали корреспонденту о двадцати семи комсомольцах, которые целый день сдерживали натиск фашистской пехоты, сопровождаемой танками и поддерживаемой минометным и пулеметным огнем, пали все до одного, но задачу выполнили.

— Кто они, эти комсомольцы? — взволнованно спросил Величко. Оказалось, что имена их ни старший политрук, ни секретарь партбюро не знают.

— Наблюдал ли кто за этим боем? Какая задача им была поставлена? — допытывался Величко.

Выяснилось, что этим двадцати семи было приказано принять огонь противника на себя, чтобы отвлечь его внимание и позволить другому подразделению в обход нанести по нему, противнику, неожиданный решающий удар. С помощью других собеседников удалось выяснить и имена некоторых из двадцати семи.

Страница о славных делах политбойцов 32-го полка майора Шитова вышла под общей «шапкой»: «Богатыри сталинской эпохи», гвоздевым материалом в ней был очерк политрука Величко «Двадцать семь». Он постарался как можно подробнее описать подвиг этих героев, воссоздать картину боя и сделать это так, чтобы вызвать к ним у читателей добрые чувства.

«… Засветились в небе звезды. Ярко мерцали они над окопами, как чьи-то ясные, полные любви глаза. Пришли в окоп девушки санитарки. Они нашли Леонова и склонились над ним. Смертельно раненный Александр открыл глаза и еле слышно прошептал: “Не прошли”».

Так заканчивается забытый, как и сами герои, фронтовой очерк. Кроме Леонова названы в нем еще трое: красноармеец Усупов, киргиз, пулеметчик Андрей Васильев и младший сержант Чернецкий. Четверо из двадцати семи! О них так и говорили в армии — подвиг двадцати семи, — не пытаясь выявить имена остальных.

Известна популярная песня со словами: «Нас оставалось только трое из восемнадцати ребят». Есть книга о двадцати восьми панфиловцах, из которых погибли не все. Василий Величко написал после войны хорошие книги о мужественных людях, защищавших Родину… Память же о 27-ми, павших под Ельней, хранят лишь пожелтевшие газетные страницы.

Политрук Василий Величко закончил собирать материал для газетной страницы к утру. С рассветом бой за деревни Выдрино и Клемятино возобновился с новой силой: фашисты решили вернуть утраченные позиции. Корреспондент тоже оказался там, где решалось, кто кого. С передней линии он передал по телефону в редакцию информацию, в которой были такие слова: «Вчера и сегодня часть майора Утвенко ведет упорные бои… Исключительное упорство проявило в бою подразделение старшего лейтенанта Полякова. Удачной операцией бойцы подразделения отвлекли врага, в то время как основные силы развивали успех на главном направлении».

Возможно, что бойцы подразделения, отвлекшие врага, это и были те двадцать семь, возможно, это были уже другие люди, ставшие на место тех, кто пал, и сражавшиеся так же мужественно, как те герои.

Сквозной мыслью газетных материалов о политбойцах полка майора Шитова была мысль о том, что эти люди презирают смерть. Как понимать презрение к смерти, каковы истоки этого презрения, газета разъяснила в передовой статье:

«Презрение к смерти — неотъемлемое качество советского бойца. Оно продиктовано высоким сознанием воинского долга перед Родиной, горячим желанием обеспечить победу над фашистскими варварами, посягнувшими на нашу землю, на нашу свободу. К этому обязывает его священная клятва перед народом — воинская присяга».

Это чувство, эта жизненная позиция с каждым днем боев под Ельней обретали все большую массовость. Примеры самопожертвования людей, презревших смерть, возникали каждый день и каждый час.

9 августа политрук Чистяков, исполнявший обязанности начальника политотдела 19-й дивизии, закончил работу над донесением политотделу армии о бойцах, командирах и политработниках, отличившихся за время боев с 19 июля по 9 августа 1941 года. В документе, подготовленном по подсказке Абрамова комдиву Утвенко, нашли отражение многочисленные примеры геройства, храбрости, самопожертвования. Те из них, которые относились к первому бою, когда фашистам удалось захватить Ельню, были помечены 19 июля. Датированы были и подвиги, совершенные в бою 20 июля. Они подтверждали, что под командованием генерал-майора Котельникова красноармейцы и командиры бесстрашно сражались с врагом. Другие примеры свидетельствовали об упорстве воинов соединения в последующие дни, когда командиром его был назначен майор Утвенко.

В дополнение к политдонесению корреспондент Величко из этой поездки доставил в политотдел армии еще один прекрасный материал: почасовые записи о боевых действиях полка майора Шитова 19 июля, сделанные заместителем политрука М. Фаттаевым. В них рассказывалось о всех перипетиях того трудного дня, когда полк принял на себя массированный танковый удар противника, рвавшегося в Ельню, подтверждалось, что майор Шитов до последней минуты не покинул поля боя, а оказавшись с группой бойцов в окружении, проявил максимум выдержки, решительности и вывел их к своим.

Эти записки, опубликованные потом в газете под заголовком «Испытание», подтверждали: 19-я дивизия сдала Ельню не потому, что сражалась плохо, а потому, что противник имел значительное превосходство в технике и рвался напролом.

Новый день наступления выдался горячим и на участке 102-й танковой дивизии полковника И.Д. Илларионова, действовавшей на правом фланге опергруппы. Ее 102-й мотострелковый полк наступал на противника, занимавшего оборону у деревни Лейкино, Новобрыкинского сельсовета, Глинковского района. Немцы не растерялись, встретили наступающих организованным огнем, вызвали на помощь авиацию. Положение осложнялось, а Ракутин требовал от Илларионова продвижения вперед. И тогда комдив поставил задачу танкистам: ударить по противнику, засевшему в населенном пункте Лейкино, сломить его сопротивление, подавить огнем его огневые точки и дать возможность нашей пехоте продвинуться вперед.

Командир танкового полка выделил танковый взвод лейтенанта Квасова, состоявший из трех боевых машин, являвшихся последним резервом комдива. В экипаже Квасова механиком-водителем был Саркисов, башенным стрелком — Соловьев. В таком составе они не раз ходили в атаку на врага и всегда действовали умело и отважно.

На исходе дня танковый взвод вышел на рубеж атаки. И в это время противник бросает в наступление свои танки: из-за кустарника неторопливо выползли одиннадцать боевых машин с фашистскими крестами. Квасов дает сигнал «к бою» и первым же снарядом вывел из строя головной вражеский танк.

Видя свое численное превосходство, враг втягивается в бой. В одном из наших танков тяжело ранен механик-водитель, в другом повреждено орудие, но огневая дуэль продолжается. Вот выведены из строя второй, третий немецкие танки, загорелся четвертый. Другие стали поворачивать назад. И тогда лейтенант Квасов на своем Т-34 пошел в атаку. Он уничтожил еще два немецких танка, несколько огневых точек противника, рассеял примерно полную роту вражеской пехоты. Взбодрились красные пехотинцы. Они бросились на неприятеля, уничтожали его фанатами, штыками, выстрелами в упор.

Поздним вечером подразделения 102-го мотострелкового полка заняли Лейкино. Экипаж лейтенанта Квасова вернулся на сборный пункт с раненным в ногу командиром, который, несмотря на ранение, довел бой до победного конца.

В районе Лейкина, как сообщалось в сводке штаба опергруппы, 102-я танковая дивизия захватила находившиеся там бронемашины, противотанковые орудия и мотоциклы противника, взяла в плен большую группу фашистских вояк, среди которых оказались два унтер-офицера и один офицер.

Полковник Илларионов в числе других представил лейтенанта Бориса Ефимовича Квасова к награждению орденом Красного Знамени. Герою в то время исполнилось двадцать лет. В Красной Армии он служил с 1939 года. В документах он значится украинцем, а его домашний адрес перед войной был такой: Орловская область, Володарский район, Невитский сельсовет, станция Отрада.

107-я стрелковая дивизия полковника Миронова весь день вела бои за населенные пункты Вязовка и Митино, овладев ими, к исходу дня вышла на рубеж реки Ужа. Ее наступающим частям удалось отразить танковую контратаку противника, уничтожить часть его боевых машин.

Особенное упорство проявили командиры и красноармейцы 630-го стрелкового полка подполковника В.Д. Муратова, освобождавшего деревню Митино.

Второму батальону этого полка ставилась задача взять высоту севернее деревни Митино и обеспечить успех продвижения первому батальону. Учитывая сложность обстановки и силу врага, военный комиссар полка батальонный комиссар И.В. Райцев сам повел второй батальон в наступление. В это время из-за высоты вышли четыре вражеских танка, за ними бросилась в контратаку фашистская пехота. Бойцы и командиры, воодушевляемые своим комиссаром, не дрогнули. Боец Фисенко сжег два танка, остальные разбила артиллерия. Немецкая пехота начала беспорядочно отступать, оставляя убитых и раненых.

В ходе преследования отступающего противника в пятой роте получил ранение один из командиров взводов. Произошло замешательство. Но вот среди бойцов появился ротный комсомольский вожак Негода. Он рванулся вперед и скомандовал: «Взвод, слушай мою команду. Вперед, за Родину! Ура!» Бойцы устремились за ним.

В первом батальоне третья рота, попав под сильный пулеметный и минометный огонь противника, начала отходить. Исполняющий обязанности комбата младший лейтенант Снегуров, увидев это, немедленно принял командование ротой на себя. В результате рота во главе со Снегуровым значительно продвинулась вперед.

Неоднократно появлялся в цепях атакующих командир полка подполковник Муратов. Получив на поле боя тяжелое ранение, он выбыл из строя. Его заменил начальник штаба некрасовского полка майор Алексей Павлович Меттэ, уроженец города Смоленска.

Так в результате умелых и решительных действий командиров и политработников и подчиненных им красноармейцев сначала была взята высота на подступах к Митину, а потом и сама деревня.

Решительно действовал и 586-й полк Некрасова, взявший в плен несколько фашистских вояк. Военный корреспондент П. Белявский, находившийся в боевых порядках этого полка, обратил внимание на захваченные немецкие документы — приказ по пехотному полку для защиты города Ельни, дневник фельдфебеля Дитера Хаппига, письмо ему от отца и его письмо сестрам в Дармштадт, повседневные записки ефрейтора из этой же роты, в которых были такие вот слова: «Находимся мы в жестоком бою. Мы прорвались назад и бежали, отбиваясь гранатами… Что будет, если я буду в плену?»

Да, он оказался в плену, и выяснилось, что он готовился к этому: за голенищами его сапог лежали листовки с речами Сталина и Молотова и два обращения политуправления фронта с призывом сдаваться в плен и пропусками для перехода на сторону Красной Армии. Они были страшно замусолены, так как побывали, видимо, у многих в руках, но ефрейтор не воспользовался ими. А рядовой солдат, баварец с пшеничными усами, сдался в плен, подняв вверх руки с одной из таких листовок.

У себя же командование 107-й дивизии, выполняя директиву Военсовета армии о борьбе с трусами и предателями, долго искало таковых и наконец нашло несколько разговорчивых парней.

«Отдельные бойцы и даже командиры, прибывшие в наши части на пополнение из отходящих частей, — говорится в записке политотдела дивизии, адресованной всем комиссарам частей, учреждений и политрукам отдельных рот, — будучи панически настроенными, ведут среди красноармейцев разговоры о том, что на германской стороне много авиации, восхваляют германское оружие и наоборот охаивают советское оружие, чем проявляют германофильские настроения, подвергают неустойчивости отдельные группы красноармейцев и командиров, подрывают боеспособность Красной Армии.

За подобные разговоры, — сообщалось далее в записке, — военным трибуналом уже осуждены к высшей мере наказания — расстрелу — лица, ведущие такие разговоры».

Политотдел приказывал довести до сведения красноармейцев и командиров, что подобные разговоры могут вести только трусы, предатели и изменники Родины, сознательно стремящиеся подорвать боеспособность Красной Армии, что они и впредь будут немедленно арестовываться и предаваться суду военного трибунала (ЦАМО РФ. Ф. 1054. Оп. 1.Д. 121. Л. 15).

В 100-й стрелковой дивизии генерал-майора Руссиянова наибольшего успеха достиг 331-й полк майора Солошенко Николая Яковлевича, который заменил погибшего под Минском полковника И.В. Бушуева. Начав бой утром, к 16 часам его первый батальон вышел на юго-восточную окраину Устинова, но был подвергнут противником сильному минометному огню и вдобавок обстрелян нашей артиллерией, в результате отошел на 150 метров и начал окапываться. В это время появились немецкие танки. Один из них был подбит, другие повернули назад. Второй батальон достиг пункта Артель и приступил к разведке в направлении Быкова. Третий батальон достиг передовыми подразделениями восточной окраины Устинова, но, оказавшись под минометным огнем противника и своим артиллерийским огнем, отошел и окопался у дороги на Картино, в 150 метрах южнее его.

85-й стрелковый полк майора Карташева, заменившего тяжело контуженного на Днепре подполковника М.В. Якимовича, выдвинулся в район Макаринки — Никифорове 355-й полк Шварева продолжал сражаться за Быково. Зенитчикам капитана Белоглазова пришлось несколько раз открывать огонь по самолетам противника, прилетевшим бомбить позиции дивизии. Умело руководил огнем командир батареи младший лейтенант В.П. Немонтов, сноровисто и четко действовали наводчик сержант Левченко, заряжающий младший сержант Заморенный, подносчик снарядов красноармеец Юхно.

Бои на выступе шли весь день. 103-я дивизия подполковника В. Соловьева сражалась на северной окраине Ушакова, неся большие потери. А деревня Чужумово без особых усилий была захвачена нашей разведкой. Подводя итоги, Ракутин отметил в своем приказе: «9 августа лучших результатов добились части 102-й, 107-й и 100-й дивизий. 19-я, 120-я, 105-я и 106-я дивизии топчутся на месте, ссылаясь на автоматический и минометный огонь противника» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 72).

Топтание на месте требовало немалых жертв. Гибли люди, проявляя при этом образцы самопожертвования, выходила из строя техника. Напрасные потери возмущали Жукова и командование армии, и они продолжали требовать смелых и решительных действий. Одновременно принимались меры по укреплению частей личным составом, боеприпасами и вооружением. Политотдел 9 августа направил в дивизии 1015 политбойцов, прибывших на пополнение армии. Жуков вручил пушку-самоходку понравившемуся ему артиллеристу. Начальник штаба армии генерал-майор Кондратьев направил в штабы дивизий записку об упорядочении конвоирования пленных на КП Волочек, обращая внимание на обеспечение сохранности документов, дневников, писем. (Это уже новая, хорошая проблема.) Пошло из штарма в войска приказание объявить личному составу постановление Президиума Верховного Совета СССР о назначении Сталина Верховным Главнокомандующим, подписанное Калининым и самим Сталиным, председателем Совнаркома и секретарем ЦКВКП(б).

Словом, шла спокойная и планомерная работа в условиях решительного наступления, хотя второй день его, на который планировалось вступление наших войск в Ельню, показал, что боевые дела отстают от намеченного плана.

Ракутин со штабом опергруппы продолжал свою работу на КП в Волочке далеко за полночь.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ Воскресенье, 10 августа

В три часа ночи Ракутин подписал боевой приказ № 013, в котором обязал войска опергруппы продолжить выполнение поставленных ранее задач по освобождению Ельни. Начало атаки командарм назначил на 8 часов утра.

Топтанием на месте больше всех был возмущен командующий фронтом Жуков. В связи с осложнением положения войск на рославльском направлении он вынужден был заниматься двумя горячими точками — Ельней и Рославлем. Одновременно поддерживал связь с командованием Западного фронта и Генеральным штабом, по разным источникам и интуитивно старался разгадать замыслы противника. К тому же оказалось, что советские войска наиболее успешно начали наступление на духовщинском направлении. Выходило, что предложенный им, Жуковым, товарищу Сталину контрудар под Ельней не получился, забуксовал, не дай бог, безнадежно.

Смириться с создавшимся положением означало бы признать свои расчеты и действия неправильными. Нет, такого не может быть. Он уверен, что Рабоче-Крестьянская Красная Армия способна бить и разобьет фашистские войска. Для этого надо…

Что же надо? Этот вопрос, стоявший перед Жуковым с первого дня войны, он расчленял на множество мелких «что надо?». Прежде всего, что надо предпринять под Ельней? Покинув вчера в полдень 24-ю армию, сегодня утром он опять примчался к Ракутину в Волочек. Почему топчетесь на месте? Что вам мешает разбить ельнинскую группировку противника? Вооружение? Оно есть. Даже батареи PC. Пополнение личного состава? Маршевые батальоны периодически прибывают в армию. Политбойцы? Их тоже вам дают. Свежие войска? На подходе 309-я стрелковая дивизия.

Нужна высокая ответственность командиров, комиссаров и политработников всех степеней, особенно в среднем звене. Вот что надо! И Жуков обращается к командирам 19, 100, 102, 103, 106, 107, 120-й дивизий со следующей запиской:

«Практика боев в районе Ельня показала, что наряду с геройскими командирами и комиссарами имеются командиры и комиссары, которые в течение 3-х дней наступления не продвинулись вперед ни на один километр. Такие командиры свою бездеятельность и невыполнение боевого приказа обычно оправдывают сильным минометным огнем, автоматическим огнем и бомбежкой авиации, а наивные старшие командиры и комиссары либерально относятся к таким командирам и до сих пор, как ни странно, топтание на месте, невыполнение приказа о продвижении в назначенный район считалось обычным явлением, а виновные командиры и комиссары не несли никакой ответственности.

К сожалению, есть и такие командиры, которые, достигнув рубежа, без всякого разрешения отходят в исходное положение, а с утра опять начинают наступать на пункт, который без всякого основания ими был оставлен с вечера.

ТРЕБУЮ:

1. Внушить всем командирам взводов, рот, батальонов и частей, что всякое топтание на месте, невыполнение приказа о продвижении вперед будет рассматриваться как проявление трусости и невыполнение боевого приказа со всеми вытекающими последствиями.

2. Повести самую решительную борьбу — не останавливаясь перед крайними мерами — со всеми командирами и комиссарами, либерально относящимися к командирам подразделений, которые из шкурных побуждений или боязни потерь топчутся на месте и не выполняют приказа о продвижении вперед на назначенный рубеж.

3. Внушить командирам и комиссарам, которые топчутся с частями на одном месте по несколько дней, что гораздо лучше в жестоком бою достигать своей задачи, понести потери, чем, не достигнув никакой цели, изо дня в день топтаться на месте и под огнем противника каждый день нести потери.

4. Что именно сделано Вами во исполнение настоящего распоряжения, донести лично мне через командующего 24-й армией тов. Ракутина.

Командующий Резервным фронтом генерал армии Жуков» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 75).

Кажется, что этот документ написан на одном дыхании. В нем и горечь неудач, и уверенность в возможной победе, и подсказка опытного военачальника подчиненным командирам, и предупреждение, граничащее с угрозой.

Какая же работа проведена с этим распоряжением?

На экземпляре, который хранится в фонде 19-й стрелковой дивизии, есть такая пометка: «Читали: командир 32 сп майор А. Шитов (личная подпись), военный комиссар 32 сп старший политрук Гольчиский (личная подпись)». Аналогично поступили и в других дивизиях, ознакомив с приказанием командиров и комиссаров частей. Дальше — устная информация без комментариев, приказы не обсуждаются. Да и мог ли командир полка закручивать гайки тем, кого уже не раз испытал в бою? Среди них было немало героев, не замеченных, не отмеченных, забытых.

В связи с этим невозможно не процитировать еще один документ от 10 августа 1941 года — политическое донесение политотдела 24-й армии о выполнении директивы наркома обороны СССР и Главполитуправления РККА № 090, согласно которой был возрожден институт военных комиссаров. Донесение адресовано во все вышестоящие инстанции. В нем масса примеров героических поступков комиссаров и политруков, политбойцов и командиров-коммунистов.

«Исключительный героизм и отвагу проявляют в сражениях с врагом политбойцы, коммунисты и комсомольцы 120-й стрелковой дивизии, — говорится в документе. — Так, коммунист, командир 6-й роты 401-го стрелкового полка Рыбин и политрук Иващенко неоднократно отбивали превосходящие силы врага и выходили из его окружения, сохранив боевой костяк роты и матчасть.

Геройски ведет себя младший политрук Турханов. Кроме него, в пульроте нет средних командиров, он своим личным примером воодушевляет всех бойцов-пулеметчиков на разгром врага, рота, которой он командует, никогда еще не отступала.

То же можно сказать о бесстрашном командире первого батальона 401-го полка капитане Пантюхове, который во время боев принят в кандидаты партии».

Документы разноплановые, но один другому не противоречит, Жуков и сам знал массу примеров геройских поступков командиров, он уже подписал несколько десятков наградных листов. Но обстановка требовала новых усилий, особого напряжения физических и моральных сил. Он решил лично заняться мобилизацией войск опергруппы Ракутина, предварительно отправив следующую телеграмму:

«Молния.

Т. Богданову, Круглову

копия: Шапошникову

В направлении Брянск назревает очень сложная обстановка. Считаю, Вам нужно немедленно вылететь в Брянск к Ершакову и лично проверить, как подготовился корпус к встрече противника. Особо тщательно нужно проверить 258-ю сд и средства ПТО. Жуков. 10.8.41 г.».

Оставаясь под Ельней, командующий, как видим, беспокоился и за рославльско-брянское направление. Перепоручив своему заместителю и члену Военного совета фронта то, что хотел сделать сам, Жуков в сопровождении Ракутина выехал в войска опергруппы, в первую очередь к тем, для кого крепким орешком оказались деревня Ушаково и соседние с ней селения.

В 100-ю стрелковую дивизию командующий фронтом и командарм прибыли в самый неподходящий момент: под ударом перешедшего в контрнаступление противника дрогнули ряды сразу двух полков — 85-го и 331-го. Командир дивизии Руссиянов и начальник штаба Груздев едва восстановили положение. Трудно сказать, какие горячие слова произнес командующий фронтом в адрес растерявшихся командиров. Но вот что сказано в их адрес в итоговом приказе командарма:

«100-я сд в течение 8–9—10 августа успеха не имела. Дивизия топталась на месте, в связи с чем было сорвано выполнение общей оперативной задачи группы войск. Командование дивизии не сумело организовать движение вперед, не организовало борьбы с дезертирами и паникерами, похабно, либерально относясь к этим явлениям в 331-м сп и 85-м сп».

В 103-й дивизии комфронтом Жуков, выслушав командира подполковника Соловьева, пожалуй, произнес свою излюбленную фразу:

— Какой вы командир дивизии?! Вам батальоном командовать!

Не случайно в приказе Ракутина появилась следующая формулировка: «За невыполнение моих приказов снят с должности командир 103-й мд подполковник Соловьев, смещенный командующим Резервным фронтом за трусость в командиры батальона».

Жестокие оргвыводы сделал Жуков и в отношении командования 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии.

«Полковник Груздев, бывший начальник штаба 100-й сд, проявивший растерянность и бездействие, переведен на должность командира полка, — сообщается в приказе и далее говорится: — Командиру 100-й сд генерал-майору Руссиянову, комиссару 100-й сд старшему батальонному комиссару тов. Филяшкину за невыполнение моих приказов объявляю выговор и предупреждаю, что если в течение 11 и 12.8.41 г. дивизия не выполнит поставленную задачу, будет поставлен вопрос о снятии с должности и предании суду».

В 19-й стрелковой дивизии командующий фронтом на сей раз не сделал никаких оргвыводов. Его удовлетворяли исполнительность, дисциплинированность майора Утвенко, организованность начальника штаба, словом, Георгий Константинович видел в них растущих военачальников. Потому и разговор здесь был более доброжелательный.

Как пишет в своих воспоминаниях Данилович, Жуков, прибыв в штаб дивизии, внимательно выслушал его доклад о боевой обстановке, о том, какие задачи сейчас решают командир дивизии и командиры полков, и, видимо, был удовлетворен.

— А теперь давайте посмотрим, как дивизия отбивает яростные атаки перешедшего в наступление противника, — предложил Жуков, повторив только что услышанную от майора Даниловича оценку действий соединения.

— Там очень опасно, товарищ генерал армии, — возразил майор. — Противник непрерывно бомбит наши ложные артиллерийские позиции, дорогу в Клемятино и переправы через все речушки.

— Так уж и непрерывно, — миролюбиво сказал Жуков. — Вот и посмотрим…

Чувствуя, что доводы воздержаться от поездки приняты не будут, майор Данилович предложил:

— Ехать надо только на одной или двух машинах.

С этим Жуков согласился, взяв Даниловича в свой автомобиль. Следом пошла еще одна машина.

От переезда через речку Чужумку пошли пешком. Только начали подходить к командному пункту гаубичного артполка майора Асатурова, как попали под шквал артиллерийско-минометного огня. Переждав некоторое время в штабном блиндаже, перешли на наблюдательный пункт дивизии.

На НП, который тоже был под интенсивным обстрелом, командующий фронтом внимательно выслушал доклад молодого комдива майора Утвенко, задавал конкретные вопросы о противнике, характере его действий и получал четкие, ясные ответы, по которым можно было понять, что командир владеет обстановкой.

«Жуков пробыл в дивизии около двух часов, — пишет Данилович, — дал дельные указания по парированию удара противника, детально просмотрел наличие людей в ротах и пообещал дать маршевое пополнение».

Комфронтом приказал майору Утвенко одним стрелковым батальоном надежно прикрыть стык с левым флангом 103-й дивизии в районе хуторов Топорова и Кузнецова, порекомендовал перенести штаб дивизии ближе к линии фронта. Все его приказания были выполнены без промедлений. В частности, штаб дивизии в этот же день покинул Покровские хутора и обосновался в роще в одном километре северо-восточнее деревни Холмец.

В приказе о 19-й дивизии, как и о 120-й и 105-й, сказано сравнительно мягко: в течение дня они вели бои на рубежах, занятых 9.8.41 г., существенного продвижения вперед не имели. Но тут же вставлена ставшая притчей во языцех фраза: «Бывшее командование 19-й сд генерал-майор Котельников и бригадный комиссар Дружинин за бездеятельность сняты с должностей и преданы суду».

В 106-й дивизии были замечены недостатки, аналогичные тем, что и в 103-й. Она, несмотря на полученное в последние дни свежее пополнение, говорится в приказе, в течение нескольких дней ведет бои на одном и том же рубеже, не имея существенного продвижения вперед. Командование систематически не выполняет боевых приказов на наступление, не приняло решительных мер к арестам и расстрелу командиров подразделений, не выполняющих приказ о решительном наступлении, отбалтываясь отсутствием виновных и жалуясь на трудности боя.

Гроза обошла стороной командования 102-й танковой и 107-й стрелковой дивизий. Они продолжали наступать и имели некоторый успех.

102-я отразила контратаку до двух рот противника с пятью танками в направлении на Лейкино, рассеяв и уничтожив отдельные группы немецких вояк. В этом бою особенно успешно атаковал противника батальон капитана Самсонова из 102-го мотострелкового полка. Его бойцы, по оценке начальства, проявляли исключительный героизм. Увлекшись наступлением, они совсем забывали о коварстве врага, о чем говорит следующий случай. Когда старший сержант Волков со своим отделением вскочил во вражеские окопы, немецкие солдаты подняли руки вверх и закричали:

— Рус, сдаемся в плен.

Поверив им, Волков с отделением двинулся вперед, и тут враги, просившие пощады, стали стрелять в спину нашим бойцам. Схватка ожесточилась. Волков со своим и подоспевшим на помощь еще одним отделением рассчитался с обманщиками.

В результате 13-часового боя батальон Самсонова сохранил за собой деревню Лейкино и даже несколько расширил свой плацдарм, захватил пленных и трофеи.

Решительно действовал в этом бою старший лейтенант Мелкунянц. Он прибыл на передовые позиции с группой красноармейцев, доставивших горячую пищу атакующим. Когда бойцы, воспользовавшись некоторым затишьем, обедали, он заметил на левом фланге группу немецких солдат, намеревавшихся окружить наших. Мелкунянц с пришедшими с ним красноармейцами двинулся навстречу противнику. Он трижды поднимал свою группу в атаку. Храбро сражались повар Войтов, санитар Зубков. Немцы отошли, оставив несколько убитых.

107-я стрелковая дивизия закрепилась на берегу реки Ужа и северо-восточнее Митина, подошла к населенному пункту Кусаловка.

С 8 по 10 августа частями 107-й дивизии уничтожены два полка 15-й пехотной дивизии противника и до батальона 40-го пехотного полка, 11 самолетов, до трех дивизионов артиллерии и одна минометная батарея, 11 танков, три бронемашины, три легковые автомашины, захвачено 12 орудий калибра 75 миллиметров, 23 миномета, 12 мотоциклов, 34 автомата, много винтовок и другого имущества.

Приказ Ракутина по итогам дня по стилю напоминает записку Жукова, так как готовился с его участием, хотя подписали документ командарм и двое Ивановых — член Военного совета армии и начальник штаба опергруппы.

Согласно новому приказу части в течение дня 11 августа должны были продолжить выполнение задачи, поставленной в приказе № 012 от 7 августа. Начало атаки командарм назначил на восемь часов утра.

Противник ждал новых ударов и не ослаблял свою группировку. Как свидетельствует Гудериан, в районе ельнинской дуги 10 августа находились 268-я, 292-я и 15-я пехотные дивизии. 10-я танковая — западнее Ельни, 17-я танковая — северо-западнее Ельни, дивизия СС «Рейх» — тоже северо-западнее Ельни. Здесь же находился на отдыхе и доукомплектовался полк «Великая Германия». Восточнее деревни Прудки, в Починковском районе, дислоцировалась 18-я танковая дивизия, которую Гудериан включал в ельнинскую группировку. Но и ему было нелегко. В штаб группы армий «Центр» он доносил 10 августа, что 46-й моторизованный корпус упорно обороняется южнее Ельни, так как советские войска глубоко вклинились в районе Лейкина.

Гудериан все еще продолжал лелеять свой план удара на Москву из района Рославля, но в качестве запасного плацдарма укреплял ельнинский выступ.

Жуков, предчувствуя осложнение обстановки в районе у Рославля, беспокоился и об оперативной группе Ракутина. Он подчинил ему 309-ю стрелковую дивизию полковника Ильянцева, которая 10 августа закончила выгрузку из железнодорожных составов и сосредоточила свои полки и штаб в лесах у деревень Михали, Волоста, Ветки Вяземского района.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ Понедельник, 11 августа

Надо отдать должное пунктуальности генерал-майора Ракутина. Несмотря на огромную напряженность боевого дня, несмотря на то, что этот день затянулся далеко за полночь, он издал необходимые приказы о перемещении подполковника Соловьева и полковника Груздева. При этом В.П. Соловьев не был смещен в комбаты, а назначен командиром мотострелкового полка в 102-ю танковую дивизию. Груздев временно назначен командиром 85-го стрелкового полка, майору Карташеву Ивану Ивановичу доверили батальон в этом же полку.

На должность командира 103-й мотострелковой дивизии Жуков выдвинул генерал-майора Биричева Ивана Ивановича. Перед войной он служил в должности старшего помощника инспектора пехоты Московского военного округа. На войну убыл начальником штаба 61-го Тульского стрелкового корпуса, после упразднения корпусной системы находился в распоряжении штаба Резервного фронта, и вот в нужный момент Жуков вспомнил сорокашестилетнего генерала, получившего это звание в мае 1940 года и имевшего солидный опыт работы в войсках, выходца из бедной крестьянской семьи Приводинской волости бывшей Вологодской губернии, затем Архангельской области.

При вступлении Биричева в новую должность, т. е. 11 августа, дивизия занимала оборону по фронту от Быкова (исключительно) до Лаврова протяженностью около восьми километров. Передний край в районе Ушакова охватывал деревню с трех сторон, выступом на север. Само Ушаково, занятое гитлеровцами, господствовало над окружающей местностью и поэтому являлось их важным опорным пунктом. Как правый, так и левый фланги дивизии не были тактически выгодными. Севернее Семешина и Лаврова ее передовая линия проходила по большой низине, а немцы находились на гребне над этой низиной. Противник располагал на всем участке фронта хорошими возможностями для наблюдения и прицельного обстрела, подступы к его позициям были затруднены.

Дивизия состояла из двух мотополков. Танковый полк был расформирован, оставшиеся от него два неисправных танка были вкопаны в землю и служили бронеточками. 271-й гаубичный артиллерийский полк дивизии славился своими боевыми качествами. Зенитный дивизион имел четыре счетверенных пулеметных установки на машинах. Дивизион противотанковых орудий, разведывательный и саперный батальоны находились на позициях в качестве стрелковых подразделений, за исключением одной саперной роты, создававшей минные поля. В мотополках насчитывалось по 500–600 человек.

Этими силами, включавшими свежее пополнение, полученное в последние дни, генерал-майор Биричев продолжил выполнение задачи: нанести удар с рубежа Ушаково — Лаврово в направлении Петрянино, Софиевка и далее на Ельню. Он понимал, что суровая ответственность, обещанная другим комдивам, в случае невыполнения приказа не обойдет и его, новичка.

Жуков же надеялся, что сегодня дела пойдут лучше, что этому должно послужить более четкое взаимодействие всех родов войск. А к операции кроме артиллерии привлекалась авиация. Ее командирам он предложил обратить особое внимание на непрерывное прикрытие от воздушных атак 102-й, 107-й, 100-й и 103-й дивизий и на уничтожение скопления живой силы, танков и артиллерии противника. Казалось, что для разгрома врага у опергруппы достаточно сил. Но не тут-то было…

На командный пункт Ракутина, откуда Жуков стал управлять войсками, из штабов дивизий поступала неутешительная информация. Лишь из 107-й сообщили, что в ночь с 10 на 11 августа 586-й стрелковый полк Некрасова решительным ударом выбил противника из деревни Малое и занял ее. Командир полка и военный комиссар старший политрук Алтухов лично вели бойцов и командиров в атаку на врага и нанесли ему сокрушительный удар. На других же участках после мощных ударов артиллерии, в том числе батарей PC, после налетов нашей авиации на позиции противника наша пехота, пытавшаяся атаковать, оказалась под сильным ответным огнем, не позволявшим продвигаться вперед.

— Сколько можно оправдываться трудностями боя! — вспылил Жуков, разговаривавший по телефону с Руссияновым. — Сейчас приеду и разберусь, что вам мешает…

Руссиянов, встретив Жукова, начал рапортовать, как положено по уставу:

— Товарищ командующий фронтом…

Жуков не стал слушать комдива, который уже имел немалый боевой опыт участия в войне с немцами.

— Пусть мне и вам дадут винтовки! — жестким приказным тоном сказал Жуков. — Мы с вами поведем пехоту в атаку.

Руссиянов, неплохо знавший Жукова, понял, что возражать бесполезно. Он приказал принести две винтовки. Передав одну командующему, пошел впереди на наблюдательный пункт полка, наступавшего на Ушаково. Прошли относительно безопасное место. Дальше с большой группой комсостава, сопровождавшего командующего фронтом, идти было невозможно: противник заметит и накроет артиллерией. Руссиянов остановился и сказал:

— Прикажите, товарищ генерал армии, вашим сопровождающим остаться.

— Что, струсил?

— Нет, я не струсил, не хочу, чтобы нас демаскировали. Пошли вдвоем. Через некоторое время Руссиянов остановился, сказал:

— А теперь прошу выслушать мой доклад. Жуков хмуро возразил:

— Кто тут командует: ты или я?

— Согласно проекту полевого устава, я, — набравшись духу, ответил Руссиянов. — Я ответствен за боевой участок, и поэтому здесь командую я. Дальше мы не пойдем. И дело совсем не в моей жизни.

— Что ты хочешь?

— Хочу доложить обстановку, хотя бы в течение пятнадцати минут.

— Что ж, докладывай, — согласился Жуков.

Зашли в блиндаж оперативного отделения дивизии, и Руссиянов прежде всего охарактеризовал положение противника: позиции его глубоко в земле, наша артиллерия их не поражает, от авиации результат невелик. Наши полки понесли большие потери. В подразделениях мало бойцов, ротами и взводами командуют сержанты.

Выслушав молча командира дивизии, Жуков уже не так грозно спросил:

— Что предлагаешь?

— На участке нашей дивизии необходимо нанести удар батареями PC, — сказал Руссиянов.

Командующий тяжело вздохнул, строго посмотрел на подчиненного генерала. В распоряжении опергруппы имелось девять установок PC («катюш»), объединенных в 42-й дивизион М-13. Находился он в районе 19-й стрелковой дивизии. Одна установка была отправлена на ремонт в Москву, другие — в распоряжении 43-й армии.

— Посмотрим, — ответил Жуков и, уточнив положение позиций противника, удалился.

В полдень, как и перед первым днем наступления, на командном пункте в Волочке, в лесу, состоялось совещание командиров и комиссаров дивизий, артиллерийских полков и командующих родами войск 24-й армии.

— Так что же мешает вам, товарищи командиры, решительно продвигаться вперед, окружить и уничтожить ельнинскую группировку противника? — Жуков жестко поставил свой вопрос, на который искал ответ все эти дни. В ответ он услышал такие же мотивировки, которые приводил Руссиянов — хорошие укрепленные позиции противника, малочисленность наших стрелковых подразделений, недостаток артиллерийских боеприпасов… Предлагалось прервать наступление и лучше подготовиться. И все же Жуков, как считают историки, поставил опергруппе непосильную задачу: 11 и 12 августа завершить окончательное окружение и уничтожение ельнинской группировки противника.

Жуков был непреклонен. Как вспоминает Яранцев, во время совещания немцы открыли артиллерийский огонь по Волочку, возможно даже, что они заметили, что сюда съезжались командирские машины. Снаряды стали рваться в районе собравшейся группы командиров. Жуков не прервал разговора, не реагировал на предложение Ракутина перейти в укрытие. Он продолжал говорить уверенно, твердо, и его спокойствие передавалось присутствующим. Они внимательно слушали боевой приказ № 015, отмечая на картах задачи своих ослабленных соединений и частей.

107-я стрелковая и 102-я танковая дивизии к исходу дня должны были выйти к железнодорожному полотну, что в 1,25 километра южнее хутора Волосково, в течение ночи на 12 августа двумя особыми отрядами силой до батальона атаковать и уничтожить противника в районе деревни Лысовка — хутора Подмошье. Их должны были поддержать 275-й корпусной артиллерийский полк, 573-й пушечный артиллерийский полк без третьего дивизиона, но с первой и третьей батареями 42-го дивизиона ракетных установок М-13, сводный батальон танков (KB, Т-34, БТ, Т-26), два самолета-бомбардировщика и шесть истребителей.

Вторая батарея 42-го дивизиона ракетных установок М-13 придавалась 100-й стрелковой дивизии генерал-майора Руссиянова, которой ставилась задача сегодня же выйти на рубеж Чанцово, в ночь с 11 на 12 августа особыми отрядами силой от роты до батальона произвести поиск противника в районе деревни Погибелка и закрепиться там до прихода основных сил, а к исходу 12 августа овладеть северо-западной окраиной Ельни.

103-й мотодивизии теперь уже генерал-майора Биричева с 3-м дивизионом 573-го артполка сегодня выйти на рубеж Мойтево, завтра к исходу дня овладеть северной окраиной Ельни.

19-я дивизия должна была сегодня выйти на рубеж деревни Ярославль, 12 августа к исходу дня овладеть северо-восточной окраиной Ельни.

120-й дивизии с 488-м корпусным артиллерийским полком предлагалось выйти на рубеж деревень Лозинки и Рябинки, а к исходу дня 12 августа овладеть северо-восточной окраиной Ельни.

105-й и 106-й дивизиям оставались прежние задачи. Одна из них должна была наступать со 120-й дивизией, другая в первый день, т. е. 11 августа, достигнуть Битяковки, во второй овладеть Леонидовом.

Свое выступление Жуков закончил предложением развернуть в каждой части, в каждом подразделении боевое социалистическое соревнование среди бойцов и командиров за быстрейшее овладение городом Ельней, за право поднять там красное знамя.

Озадаченные (в обоих понятиях) командиры разъезжались на свои командные пункты, сознавая, что все строгие меры, названные в предыдущем приказе, остаются в силе, что и им дано право жестко спрашивать с подчиненных.

Но, но, но… Чем закончился этот день?

Мотострелковый полк 102-й танковой дивизии, являвшийся единственным боеспособным полком соединения, понеся большие потери, отошел на северную окраину Лейкина, не предпринимая новых атак. Так говорилось в вечернем оперативном сообщении штаба армии, не объясняя, что предшествовало отходу. А было так. В атаке, начавшейся утром, пехотинцев поддерживали танкисты. Машины подразделения орденоносца т. Михелысина в течение четырех часов «утюжили» огневые точки противника. Появились над полем боя наши бомбардировщики, сбросившие свой груз на вражеские позиции. Но пехоте не только не удалось продвинуться вперед, но и пришлось отступить, понеся большие потери.

Более успешно наступала 107-я дивизия полковника Миронова. К 13 часам она овладела деревней Кусаловка, вышла южнее деревни Митино и хуторов Иваневских, продолжала двигаться вперед.

100-я дивизия Руссиянова весь день сражалась за Быково и Устиново, 103-я — за Ушаково. Как говорится в донесении из 85-го полка, происходили интенсивные бои.

В результате нанесенного по противнику еще одного удара батареями PC 19-я дивизия майора Утвенко заметно продвинулась вперед, овладев хутором Гречаным. Наголову были разгромлены первый и второй батальоны 88-го полка 15-й дивизии, сменившей дивизию СС. Немцы оставили поле боя, сплошь заваленное трупами фашистов. Только двумя подразделениями было подобрано 350 убитых немцев. Взяты пленные, которые признавали:

— Огонь и атака Красной Армии невыносимы. Самое главное, о чем мы думали, — это жизнь.

Кроме пленных наступающие захватили трофеи: два тяжелых и два средних орудия, 26 ручных пулеметов, минометы, автомашины, автоматы, большое количество ящиков с патронами, минами и снарядами, велосипеды, телефоны, запасы кабеля… Значительная часть трофейного вооружения была обращена против немцев тотчас, как только была захвачена.

Особенную доблесть и геройство, как писала газета «За честь Родины», проявил в бою командир 282-го стрелкового полка майор Константин Сергеевич Монахов, который лично повел своих бойцов в атаку и опрокинул врага. Попытка фашистов перейти в танковую контратаку также была сокрушена.

К исходу дня 282-й полк окопался северо-западнее хутора Клемятин, 315-й — на высоте юго-западнее деревни Клемятино, 32-й полк достиг безымянного хутора.

И еще одна приятная весть из 19-й дивизии: на пополнение своих рядов она получила 1600 красноармейцев и десять человек командного состава.

120-я, 105-я и 106-я дивизии, как сказано в оперативной сводке на 22 часа, медленно продвигались вперед (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 76, 87).

Бои и тут были кровопролитные, упорство и волю к победе показывали и красноармейцы, и командиры.

В 120-й стрелковой дивизии генерал-майора Петрова, медленно продвигавшейся вперед, батальону капитана Пантюхова 401-го стрелкового полка пришлось восемь раз атаковать неприятеля, старавшегося удержать небольшую высоту в направлении деревни Лозинки. Фашистские солдаты и офицеры переходили в контратаки, однажды предприняли психическую атаку. Под прикрытием артиллерийского и минометного огня они шли строем, во весь рост. Но бойцы Пантюхова не дрогнули, дружным огнем в упор расстреливали атакующих фашистов. Понеся большие потери, уцелевшие отползли назад на животах. Капитан Пантюхов объяснил свой успех отличной слаженностью действий пехоты, артиллерии и авиации. Слаженного взаимодействия постоянно требовало командование. Вот как, например, писала газета «За честь Родины»:

«Взаимодействие — это значит, что одно отделение стреляет, а другое под прикрытием огня соседа продвигается вперед, это значит, что снаряд артиллериста выгоняет врага из укрытия, а пуля и штык пехотинца добивают его, это значит, наконец, что танки расчищают путь пехоте, а стрелки и пулеметчики уничтожают прислугу вражеских противотанковых орудий и крупнокалиберных пулеметов, помогая продвижению танков».

В батальоне Пантюхова такое взаимодействие становилось постоянным, крепло. Вот что рассказывали корреспонденту газеты о взаимной выручке участники боев.

Сержант В. Тараканников:

— Ночью с группой бойцов я пошел в «гости» к врагу. В нашу задачу входило отыскать и уничтожить немецкую огневую точку, сильно мешавшую продвижению бойцов. Целый час мы пробирались по кустарнику, разыскивая гнездо врага. Все же разыскали и уничтожили. У немца поднялась паника. Началась беспорядочная пальба трассирующими пулями, в воздух взлетели одна за другой ракеты. Но это была бесполезная трата боеприпасов. Мы уже сделали свое дело и затаились во ржи.

Красноармеец-пулеметчик Б. Писарев:

— Когда немцы шли в контратаку, на меня выскочил офицер, за ним — несколько солдат. Я дал очередь и свалил офицера. Солдаты бросились наутек. Но тут, как из-под земли, вырос на их дороге другой офицер. Размахивает на своих пистолетом и кричит:

— Хальт! Хальт!

Но и он свалился от моих пуль.

Когда контратака была отбита, мы снова пошли в наступление. Нас вел сам товарищ Пантюхов. Перед атакой он обеспечил нам крепкую поддержку — заградительный огонь наших артиллерийских батарей и минометов.

Политрук М. Дуруханов:

— Каждый метр высоты мы брали с боем. Особенно в этих боях отличились пулеметчики. Лично мой пулеметный расчет уничтожил шестнадцать вражеских огневых точек. После нашей атаки противник попытался нащупать у нас слабое место и пошел на прорыв. Эту уловку угадал наблюдатель Тараканников и сообщил командиру. Тот дал мне боевую задачу: приостановить наступление врага.

Я выдвинулся навстречу фашистам, выбрал огневую позицию и открыл прицельный огонь. Добрая половина немцев была уничтожена. В этом бою отличились также пулеметчик Неженцев, уничтоживший пять огневых точек, и красноармеец Карасев, снявший с деревьев восемь вражеских «кукушек».

Так сражались красные воины, соединения которых медленно продвигались вперед, не выполнив задачу дня, поставленную им командующим фронтом генералом армии Жуковым.

Командующий, конечно, опять был недоволен. Не знал он, правда, что недовольны и немецкие военачальники. Его ближайший противник Гудериан 11 августа сообщал своему командованию: «На участке 46-го моторизованного корпуса противник продолжает свое наступление севернее и северо-западнее Ельня». А Гальдер в этот день записал в своем дневнике: «Общая обстановка показывает все очевиднее и яснее, что колосс Россия был недооценен нами. Это утверждение распространяется на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и в особенности на чисто военные моменты».

У фашистского командования, как говорится, началось просветление мозгов. «11 августа, — пишет Гудериан, — ОКХ отклонило мой план наступления на Москву посредством нанесения огневого удара из Рославля на Вязьму».

Жукову, конечно, это не было известно. Он продолжал анализировать действия противника, чтобы разгадать его планы, надеялся на свою победу под Ельней, на освобождение города.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ Вторник, 12 августа

У командиров частей и соединений практически не было времени на подготовку к решению задач, поставленных в приказе № 015. Надо было действовать без промедлений, и они действовали с учетом новых, точнее, обновленных требований и с учетом положения вверенных им войск. Очень много забот оказалось у полковника Миронова, командира 107-й стрелковой дивизии, которой с приданными частями предстояло выйти к железнодорожному полотну южнее хутора Волосково, ночью уничтожить противника в районе деревни Лысовка и близлежащего хутора, это уже за железной дорогой.

Понимая сложность задачи 107-й дивизии, Ракутин сразу же после совещания приехал на КП к полковнику Миронову.

Переговорив с ним, с начальником штаба дивизии и комиссаром, проведя с дивизионного НП короткую рекогносцировку, он пришел к выводу, что прежде чем продвигаться к железной дороге, надо овладеть высотой 251,1, пролегающей между деревнями Дубовежье — Вязовка.

— Кому поручите взять высоту? — спросил Ракутин полковника Миронова.

— Полковнику Некрасову.

Ракутин переговорил с полковником Некрасовым по телефону, согласился с его предложением применить «тихую» ночную атаку без артиллерийской подготовки.

Ракутин из доклада Миронова и своей рекогносцировки понял, что высота основательно защищена противником. По ее гребню и у ее основания гитлеровцы построили мощные заградительные укрепления: траншеи полного профиля, минометные батареи, закопанные в землю танки, сеть минных полей, проволочные заграждения в несколько рядов. Обороняющие высоту фашисты оснащены автоматическим оружием. На четыре километра вкруговую они простреливали все пространство. Подступы к высоте с трех направлений держала под прицелом немецкая артиллерия.

Днем некрасовцам не удалось овладеть высотой даже при хорошей артиллерийской поддержке частью полковника Бармотина. Лишь с наступлением темноты батальон капитана Малышева несколько продвинулся в обход высоты.

— Действуйте по своему плану, — сказал командарм Некрасову. — Будет трудно — поможем огоньком.

В полуночной темноте подразделения полка двинулись на штурм высоты.

Иван Михайлович Некрасов так описывал этот бой в одной из центральных газет: «Капитан Малышев по ходу действий захватил две немецкие бронемашины, сел в одну из них с двумя своими бойцами и приказал ехать прямо на высоту. Он ворвался в расположение противника, забросал бутылками с горючим четыре танка и бронемашину и зажег их.

Оккупанты растерялись настолько, что не дали сначала ни одного выстрела, а потом уже открыли отчаянную стрельбу. Во фланг батальону Малышева бросился немецкий батальон, но командир не растерялся. Он круто повернул первую роту и зажал гитлеровцев в смертельный треугольник. Много их было здесь заколото.

Тем временем на другом склоне высоты первый батальон (старшего лейтенанта Люманова. — М.Л.) атаковал немецкие укрепления, выбил врага из окопов и уничтожил 9 пушек и несколько минометов.

Не давая фашистам опомниться, полк теснил и теснил их, очищая один дот за другим, окружал и истреблял ненавистных врагов. Доходило до схваток в самих дотах, до рукопашной, до стрельбы в упор. Растерянность среди немцев росла и росла. Все чаще они сами покидали свои укрепления и выбегали с поднятыми вверх руками» (Ельня. Рождение гвардии. С. 100).

Существует и другое описание этого решительного ночного боя, сделанное бывшим редактором газеты 107-й дивизии Сергеем Гриняевым и опубликованное в указанной книге (с. 82–84).

Журналист обращает внимание на некоторые конкретные детали:

«Три часа полк — весь полк! — бесшумно, по-пластунски подбирался к высоте. Каждый боец держал равнение на своего соседа, каждый видел и слышал дыхание лишь своих товарищей слева и справа, каждый думал только об одном — как быстрее достичь цели.

В 2 часа 30 минут на гребне высоты один за другим ярко вспыхнули четыре “костра” — это разведчики-диверсанты, пробравшись в тыл врага на немецкой бронемашине, захваченной еще в селе Басманово, подожгли бутылками с горючей смесью четыре фашистских танка.

…К пяти часам утра высота 251,1 была полностью в руках не-красовцев».

В течение всей ночи вела бой 19-я стрелковая дивизия. Ее участок фронта после отвода наших полуокруженных войск из Смоленска для Гудериана и для его непосредственного начальника фельдмаршала фон Бока стал, пожалуй, более привлекательным, чем деревня Ушаково. Отсюда, от деревень Макарово и Клемятино, путь на Вязьму короче и прямее, потому они не хотели мириться с некоторой утратой своих позиций. Подразделениям майора Утвенко за ночь пришлось отбить несколько контратак фашистских оккупантов.

В семь часов утра дивизия майора Утвенко перешла в общее наступление. Оно началось после тридцатиминутной артиллерийской подготовки. Немецкие войска упорно отстаивали свои позиции.

Обрушили они свой удар и на высоту 251,1, где Некрасов оставил старшего лейтенанта Люманова со 150 бойцами, приказав другим подразделениям развивать наступление. На склоне высоты находился и командный пункт Некрасова. И вот на этот клочок земли немцы направили ураганный огонь артиллерии и минометов.

Днем, в разгар боя, на КП Некрасова раздался телефонный звонок. Комбат Люманов сообщил, что немцы пытаются обойти и окружить его группу. Собрав всех, кто в это время был на командном пункте — всего человек 50, Некрасов разделил их на две группы, одну повел в бой сам, вторую подчинил лейтенанту Бородачеву, приказав заходить с противоположной стороны.

«Мы атаковали с флангов немецкий батальон как раз в то время, когда Люманов вывел своих бойцов и обрушился на него в лоб. В короткое время все было кончено. Фашисты от неожиданного тройного удара, видимо, ослепли со страха и не разглядели, как малочисленны были наши атакующие группы. Всего в той смертельной схватке было заколото около 200 оккупантов», — писал Некрасов по горячим следам события в 1941 году (там же).

Самым памятным из этой быстротечной схватки оказался поступок красноармейца Ивана Сердюка. Служил он тогда в штабе некрасовского полка, исполнял обязанности заведующего секретным делопроизводством. В атаку пошел по приказу полковника со второй группой, возглавлял которую помощник начальника штаба лейтенант Бородачев. В бою дважды ранило лейтенанта. И тогда командование группой взял на себя Иван Сердюк.

«С могучим красноармейским “ура” писарь Сердюк повел бойцов в штыковую атаку, расстреливая врага в упор. Личной отвагой воодушевлял красноармейцев т. Сердюк. Штыком он заколол пять фашистских солдат…» — писала газета «За честь Родины».

Вслед за армейской газетой повторили «Известия»:

«Группа в 30 храбрецов ринулась навстречу врагу. Командир ее, будучи дважды ранен, выбыл из строя. Командование группой принял на себя комсомолец писарь штаба тов. Сердюк. Не давая врагу опомниться, он сам заколол штыком пять фашистов, увлек в рукопашный бой всю группу».

Автору этих строк довелось встретиться с Иваном Андреевичем Сердюком, когда ему шел 82-й год. О первой заметке он впервые узнал от меня, через 57 лет после публикации, о второй — в 1945 году от жены. Всю войну она хранила «Известия» с репортажем А. Кузнецова «Взятие высоты». Служил Иван Сердюк в некрасовском полку со своим односельчанином пулеметчиком Иваном Михайловым, который погиб в одном из боев за Ельню.

В целом же задачи, поставленные командующим фронтом Жуковым на 12 августа, не были выполнены. Ни одна дивизия не вошла в Ельню. В оперативной сводке штаба 24-й армии, перебазировавшегося в этот день из Семлева в деревню Волочек, отмечалось, что к 22 часам 102-я танковая дивизия в наступление не переходила, что 106-я моторизованная дивизия после неудачной утренней атаки залегла. Другие продвинулись вперед не настолько, как требовалось в приказе.

Полки 107-й стрелковой дивизии, медленно продвигаясь вперед, вышли на рубеж: 765-й подполковника Батракова — лес западнее деревни Радутино, 586-й полковника Некрасова — восточнее деревни Кусаловка, 630-й майора Меттэ — на южную окраину Митина.

100-я стрелковая дивизия тоже продвигалась вперед медленно, вышла на восточную окраину деревни Перганово и западнее Устинова.

103-я, выставив против Ушакова прикрытие силою до двух рот, остальными частями вела бой за Олыики и Семешино.

19-я сражалась за Жилино и Макарово, хутор Клемятин.

И хотя не был достигнут желанный результат, самоотверженных поступков красноармейцев и командиров было предостаточно. В 102-й танковой дивизии, не переходившей в наступление, туго пришлось связистам. Командир телефонного отделения 102-го мотострелкового полка младший сержант Сухацкий несколько раз под огнем противника восстанавливал связь. Было трудно, страшно, а связь работала.

22-летний украинец Федор Иосифович Сухацкий из города Макеевки служил в Красной Армии с 1939 года, отлично владел своей военной специальностью, уже несколько дней участвовал в боях за Ельню и всегда точно выполнял задания командования.

Красноармеец Ярослав Соболев, стрелок 583-го стрелкового полка 103-й дивизии, ночью ходил со своим отделением в разведку. Возле деревни Лукьянцево немцы обнаружили разведчиков, открыли огонь. Соболев прикрыл отход отделения, уничтожил четырех фашистов. Не потеряв ни одного бойца, разведчики вернулись к себе в роту, добыв сведения о расположении противника.

Ленинградец Ярослав Дмитриевич Соболев (ему было 23 года) уже пять раз ходил в штыковую атаку, после ранения и контузии не покинул свою часть — 583-й полк, быстро вернулся в строй. Командование подготовило документы на награждение его орденом Красной Звезды.

Много отважных поступков было на счету у воинов 19-й дивизии. В 315-м полку красноармеец Кирпичев, прибывший с последним пополнением, умело действовал в бою винтовкой и гранатой, во время атаки уничтожил трех фашистских солдат. Член партбюро 32-го полка политрук Фаттаев, сражавшийся за Ельню с первого дня, в этот день участвовал в разведке. При столкновении с противником он получил ранение в обе ноги, но до конца выполнил боевую задачу. В этом же полку сержант Копонцев, командовавший взводом разведчиков, 12 августа вечером внезапно атаковал противника. В результате исключительной решительности и храбрости (так написано в политдонесении. — М.Л.) т. Копонцева было захвачено в плен 17 фашистских вояк. Красноармеец 282-го полка Титов в атаке смело ринулся к вражескому окопу, забросал его гранатами, уничтожил 15 фашистов и с помощью подоспевших товарищей захватил четверых в плен.

Пленные уже не были редкостью в частях и соединениях опергруппы. Их допрашивали в штабах полков и дивизий, стараясь получить необходимые сведения о противнике.

Принимал участие в допросах и писатель, депутат Верховного Совета СССР Владимир Ставский, получивший известность как автор повести «Разбег». Он почти постоянно находился в войсках Ракутана. В одной из своих корреспонденции в «Правде» он писал:

«Я говорил с пленными немцами. Они рассказывали, что советский артиллерийский огонь подавляет их морально, уничтожает их в их убежищах и укрытиях. Обер-ефрейтор Миттермайер из полка “Дойчланд” дивизии СС говорил мне, что из его отделения в девять человек убито семь человек, двое ранено и оба попали в плен». 12 августа Георгий Константинович, как он пишет в своих «Воспоминаниях и размышлениях», допрашивал пленного Миттермана. Возможно, что писатель и полководец разговаривали с одним и тем же человеком, но интересы у них оказались разными. Ставский хотел знать настроение гитлеровских вояк, сражавшихся на ельнинской земле, у Жукова круг интересов был иной.

— Ваш возраст, партийность, в каких боях пришлось участвовать? — спрашивал Жуков.

— Мне девятнадцать лет, состою в «Югендфольте», отец — член партии наци. Вместе со своей дивизией участвовал в походах во Францию, Бельгию, Голландию и Югославию, — отвечал военнопленный через переводчика.

— Когда дивизия прибыла в район Ельни? Как она укомплектована?

— Комплектовалось соединение по особому персональному отбору. Большинство ее солдат в возрасте девятнадцати — двадцати лет. В район Ельни дивизия прибыла в июле, вслед за десятой танковой.

— Всю Европу прошагали, а в России хребет сломали, — сказал командующий.

— Россия — огромная страна. Мы много прошли, надо подтянуть резервы и тогда идти вперед. Так было разъяснено нам специальным приказом командующего танковой группой генерала Гудериана, — рассказывал много повидавший юнец.

— Полк все время на передовой? Какие у него потери?

— Наш полк «Дойчланд» занимал оборону в районе Ельни, — продолжал гитлеровец. — Он был выведен на отдых и потом снова брошен на передовые позиции в связи с большими потерями в частях и неудачными оборонительными действиями. Потери в полках настолько значительны, что в стрелковые подразделения зачислены тыловики. Наибольшие потери немецкие войска несут от советской артиллерии. Русская артиллерия сильно бьет. Ее огонь на немецкого солдата действует угнетающе. Командование дивизии вплоть до командиров полков сменено в связи с потерями и неудачами в последних действиях под Ельней…

Эти сообщения удовлетворяли Жукова, он продолжал верить, что стоит еще прибавить усилий и ельнинская группировка немецких войск будет уничтожена. В общем потоке военнопленных находились такие, которые не одобряли начатую немцами войну с Россией, критически относились к имперским замашкам Гитлера. Политотдел стал использовать их в пропагандистской работе с немецкими солдатами. 12 августа впервые было организовано обращение военнопленного к своим бывшим сослуживцам. В 14 часов на участке 107-й дивизии над полями и кустарниками, занятыми фашистами, зазвучала усиленная радиодинамиками немецкая речь.

— Солдаты, товарищи пятнадцатой дивизии! К вам обращается Витте Зигфрид, унтер-офицер самокатной роты разведывательного батальона 15!

Вы будете очень удивлены, что я к вам обращаюсь, но на то есть причины.

10 августа, после прорыва линии укрепления нашей роты, попал я к русским в плен.

И с этого момента я подумал, что жизнь моя кончена. Вы сами знаете все и довольно много слышали от других, что сразу же после взятия в плен — расстреливают.

Но я должен сказать на это следующее. Все, о чем нам говорили офицеры о русских, — все это ложь.

Находясь в течение двух дней в плену, я познакомился с русскими солдатами. Об обращении и уходе, которые я здесь получил, могу сказать только одно хорошее.

Сегодня с большими советскими офицерами обедал вместе за одним столом.

Здесь все равны.

Ну, дорогие ротные друзья и товарищи, и вы, обер-лейтенант Адам, лейтенант Гофман, фельдфебель Шефер, Альберт Гербет, Артур Ян, Люр, Кицман, Райн, Валлиш — ах, я мог бы перечислить все имена, но вы и теперь уже поверите мне, что это говорю я.

Будьте благоразумны и кончайте воевать.

Не верьте тому, что вам говорят офицеры. Кончайте войну, которую вам навязал Гитлер!

Русские не хотели вести с нами войну, но Гитлер начал ее. Кончайте войну и переходите на сторону Красной Армии, и только тогда наступит мир и мы возвратимся здоровыми к своим семьям.

Советский Союз не был врагом немецкого народа и не является врагом немецкого народа!

Сообщите, пожалуйста, моей жене, что нахожусь в плену и что у меня все обстоит хорошо.

Итак, дорогие товарищи, подумайте о вашей жизни, о ваших семьях и кончайте воевать!

В Советском Союзе, в стране рабочих и крестьян, сохраните вы свою жизнь и получите хорошее обращение.

Речь Витте Зигфрида была переведена на русский язык и тоже передавалась по радио на передовой линии, затем была напечатана в газете «За честь Родины». Некоторые наши бойцы, прослушав ее, говорили: «Взорвется теперь гитлеровская армия, как бомба», но фактически немцы не спешили переходить на сторону Красной Армии.

«…В эти дни, — писал Владимир Ставский в упоминавшейся корреспонденции, — немецкая группировка полностью не была еще разгромлена. У отдельных товарищей это вызывало недоумение. Они считали, что силы немцев в районе Ельни незначительны. Это было глубоким заблуждением. Главное командование немецкой армии, придававшее очень большое значение району Ельни, как выгоднейшей позиции для дальнейшего наступления в глубь страны, стремилось любой ценой удержать в своих руках этот район. Немецкое командование не жалело для этого жизни своих солдат и офицеров… Оно не считалось с тем, что по существу район Ельни оказался гигантской мясорубкой для немецких полков».

Среди отдельных товарищей, заблуждавшихся в оценке сил противника, первым был Жуков. Он требовал от своих войск продвижения вперед, ссылаясь на требования Ставки. Это была правда. Сталин считал, что, достигнув некоторой стабилизации Западного и Резервного фронтов, надо наносить противнику мощные удары. Но не следует забывать, что Жуков первый предложил нанести контрудар под Ельней. Потому он стремился осуществить его в кратчайшие сроки.

Не удовлетворенный итогами двух последних дней, Жуков приказал Ракутину продолжить выполнение поставленных задач, требовать от подчиненных командиров более решительных действий. И уехал в 43-ю армию, затем в штаб фронта. Своей особенной интуицией, подкрепляемой показаниями пленных, он предчувствовал, что враг что-то замышляет. И был прав. Враг планировал новые удары на своем Восточном фронте. В связи с тем, что группе армий «Юг» удалось окружить на Украине 6-ю и 12-ю советские армии, а группа армий «Север» возобновила наступление на Ленинград, германское Верховное командование издало 12 августа «Дополнение» к директиве № 34, в котором предлагалось группе армий «Центр» «ликвидировать вклинившиеся на запад фланговые позиции противника, сковывающие довольно крупные силы пехоты». Кроме того, фон Боку разрешалось все-таки «по своему усмотрению» провести наступление на Москву.

Жуков, конечно, никаких сведений о «Дополнении» от советских Штирлицев не имел… Он поступал так, как считал нужным, исходя из реальной обстановки на фронте. Он хотел наступать и побеждать.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ Среда, 13 августа

Наступать!

Командарм Ракутин в половине первого часа ночи подписывает боевой приказ № 016. По сравнению с предыдущим он краток. Впервые в нем давалась более реальная оценка немецкой стороны: «Противник частями 14-й, 15-й, 268-й пехотных дивизий, 17-й механизированной дивизии, 10-й бронетанковой дивизии и вновь появившимся полком, принадлежащим дивизии СС, продолжает упорно сопротивляться на подготовленных рубежах, переходя на отдельных участках в частые контратаки пехотой с мелкими группами танков».

Далее — о задачах своих частей:

«Войска 24-й армии 13.8.41 г. продолжают выполнять задачи, поставленные в приказе № 015 от 11.8.41 г. по окружению и уничтожению ельнинской группировки противника. Артиллерийская подготовка 30 минут с 7.30, начало атаки в 8.00 13.8.41 г.

Раку тин Иванов Кондратьев».

Все детали нового дня наступления Ракутин обсудил на командных пунктах дивизий, неоднократно уточнял их в телефонных разговорах с командирами, начальниками штабов и политработниками. Командарм постоянно общался с членом Военного совета армии Ивановым, начальником штаба Кондратьевым, начальником политотдела Абрамовым. Они докладывали ему, информировали, делились впечатлениями, высказывали свои соображения. Весь командный аппарат был нацелен на быстрейшее овладение Ельней, стремился обеспечить наибольшую эффективность боевых действий каждого подразделения.

И вот опять все началось… Загрохотала артиллерия… Командиры стрелковых подразделений выбирали подходящие моменты и вели своих воинов на сближение с противником. Более успешно развивалось наступление на правом фланге опергруппы. В 102-й танковой дивизии в восемь часов утра двинулся вперед 102-й мотострелковый полк, командиром которого был назначен подполковник Соловьев, отстраненный от должности командира 103-й дивизии. После вчерашней неудачи и замены командира ослабленная часть проявила максимум упорства и к исходу дня достигла северной окраины деревни Нерыбино Глинковского района. Лейкино, потребовавшее немало жертв, все-таки осталось позади. Штаб дивизии разместился на западной опушке леса, что южнее деревни Монино.

В 107-й дивизии успешно наступали все входившие в нее стрелковые и артиллерийские части.

Особую решительность проявили воины 765-го стрелкового полка подполковника Матвея Степановича Батракова, имевшие уже на своем счету пять освобожденных населенных пунктов. Теперь перед ними лежала деревня Радутино, отдавать которую противник не хотел, надеясь вернуть и все сданные раньше. При попытке немецких танков пробраться на оставленные ими рубежи их встречал метким огнем лейтенант Помазан. Его противотанковая пушка била безотказно. Один за другим он подбил два немецких танка. Младший сержант Иноходов бутылкой с бензином поджег еще один, а когда выскочившие немцы бросились наутек, он выстрелами из винтовки убил всех троих.

Особую смелость и отвагу проявил политрук Коробко. С одним взводом он зашел противнику во фланг и бросился на врага в атаку. Дружным штыковым ударом красноармейцев немцы были отброшены со своих позиций. Воодушевленные политруком бойцы дрались самоотверженно. Сам Коробко расстрелял одиннадцать немецких солдат и штыком заколол офицера. Пехотинцев хорошо поддерживали артиллеристы. Интенсивным огнем они разбили восемь немецких орудий, несколько огнеметов и пулеметов. Зенитчики сбили два вражеских бомбардировщика и один истребитель.

В результате слаженных действий батальон старшего лейтенанта Лобова, умело маневрируя, занял деревню Радутино. При подведении итогов боя командованием полка особо был отмечен красноармеец Шишкин. Он скрытно зашел в тыл противника и перерезал телефонный провод, соединявший командный пункт артиллерийской батареи со своим вышестоящим начальством, а затем, замаскировавшись, открыл огонь из снайперской винтовки, уничтожив два немецких пулеметных гнезда. Когда началась общая атака, Шишкин гранатой подбил вражескую бронемашину и взял в плен трех немцев.

Успешно наступал и 586-й полк Некрасова, овладев деревней Гурьево. Штаб дивизии расположился в деревне Усово. Оставалось небольшое расстояние до железной дороги. Бойцы и командиры дивизии стремились скорее овладеть новыми рубежами.

Достигли некоторого продвижения и дивизии левого фланга: 105-я овладела деревней Погарное, 106-я захватила два населенных пункта: Мальцево и Липню. Кольцо окружения сжималось с большим трудом, в центре дуги продолжались упорные бои без продвижения вперед.

100-я стрелковая дивизия по-прежнему сражалась в течение всего дня на рубеже Быково — Устиново, наступая одним полком из Перганова в обход Быкова. В бою погиб командир 331-го стрелкового полка майор Солошенко, Николай Яковлевич, в его должность вступил майор Павел Кузьмич Донукалов.

103-я моторизованная двухполковая дивизия тоже сражалась на прежних рубежах. Сохраняя заслон против деревни Ушаково, 688-й стрелковый полк вел бои за деревню Олынки, 583-й — за Се-мешино.

Опять активно вели себя немцы на участке 19-й стрелковой дивизии майора Утвенко. Ее позиции находились на рубеже: деревня Жилино — хутор Клемятин — восточная окраина Подмошья. Жестокий артиллерийский огонь противника, его контратаки в сопровождении танков, бомбовые удары гитлеровской авиации — все это рушилось, сменяя друг друга, на поредевшие полки. Они стояли насмерть. Когда фашисты шли в атаку, встречали их прицельным огнем из всех видов оружия и за день уничтожили до 400 немцев, несколько взяли в плен, заставили замолчать одну батарею. Когда появлялись в небе фашистские самолеты, открывали по команде командиров дружный оружейный и пулеметный огонь. Таким образом, за два дня — предыдущий и этот — были сбиты три немецких самолета и взят в плен один летчик.

Все это, конечно, дорого стоило воинам дивизии. Ее штаб в оперсводке за 13 августа сообщал: 32-й стрелковый полк насчитывает всего лишь 56 человек, в других полках несколько больше. Таким сообщением в штабе армии возмутились: «Да у вас вокруг каждого штаба по пятьдесят человек крутится. Выражайтесь точно и ясно». «Мы имели в виду 56 человек бойцов», — уточнили штабисты дивизии.

И все же это очень страшная цифра, ведь 32-й полк майора Шитова, вступая в бой за Ельню 19 июля, был полностью обеспечен личным составом и уже несколько раз получал пополнение. Дивизия явно нуждалась во втором своем рождении. Пополнение же ее рядов в этот день заключалось в том, что ее комиссаром был назначен инспектор политотдела армии Александр Павлович Волов, 1900 года рождения, получивший до Первой мировой войны трехклассное образование и в советское время закончивший Военно-политическую академию имени Ленина. В Рабоче-Крестьянской Красной Армии служил он с 1922 года. Под Ельню прибыл вместе с армией из Новосибирска, там осталась его семья.

Жестокий бой грохотал опять и на участке 120-й дивизии генерал-майора Петрова. Коноплянка, Коробы, Пронино уже выгорели дотла, но они были нужны обоим сражающимся сторонам. Обе стороны яростно сражались за пепелища русских деревень.

«Хорошо действовали в бою 13 августа, — говорится в донесении политотдела дивизии, — 210-й стрелковый полк и артиллерия 120-й стрелковой дивизии. По неполным данным, в районе 120-й дивизии уничтожено 4 минометных батареи, 7 противотанковых орудий, 8 пулеметных гнезд, 2 автобатареи, несколько автомашин и 2 склада боеприпасов.

Особенно отличились в бою командир танкового батальона капитан Воробьев и комиссар батальона младший политрук Цыбуля, которые несколько раз ходили в атаку, нанося большие потери противнику.

Ответственный секретарь бюро ВЛКСМ заместитель политрука т. Царев с небольшой группой бойцов-комсомольцев ночью зашел в тыл противника, уничтожил несколько фашистов, захватил два пулемета и один мотоцикл. Тов. Царев представлен к правительственной награде» (ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2526. Д. 38. Л. 259–266)

О действиях танкового батальона Воробьева в этом бою газета «За честь Родины» рассказывала в информации «Мощный удар советских танков». Сообщалось, что танковому подразделению было приказано перейти в наступление и уничтожить противостоящую группировку противника. На рассвете после сильной артиллерийской подготовки танки пошли вперед. Танкисты начали громить пулеметные гнезда и живую силу противника. Капитан Воробьев и младший политрук Цыбуля умело управляли боем и в то же время на своих машинах ходили в атаку, в упор расстреливая фашистскую банду.

Героические усилия многих бойцов и командиров, кровь, пролитая ими, и отданные на алтарь Отечества жизни в оперативной сводке штаба армии за 13 августа характеризовались словами: дивизия успеха не имела.

Генерал-майор Ракутин, подводя итоги дня, в своем приказе № 017 действия 120-й дивизии обошел молчанием. Зато в нем была записана такая фраза: «Последний раз категорически предупреждаю командиров 100-й, 103-й и 106-й дивизий, что всякое замедление с выполнением боевого приказа является преступлением перед Родиной и влечет за собой привлечение виновных к строгой ответственности, вплоть до предания суду военного трибунала».

Не стоит удивляться такому предупреждению, тем более возмущаться им. Аресты, отдачи под суд у командования Красной Армии находились в постоянном резерве как эффективные меры воспитания. Государственный Комитет Обороны 13 августа 1941 года принял специальное постановление «О порядке ареста военнослужащих» № 0067. Согласно ему оставался прежний порядок ареста лиц высшего начсостава (с санкции НКО). Что же касается ареста лиц старшего начальствующего состава, то тут достаточно было согласия Военного совета армии. А о нижестоящих и говорить нечего: любой прямой начальник мог арестовать своего подчиненного. Особые органы имели право производить задержание лиц среднего и старшего начсостава в любой момент по своему усмотрению, сославшись на крайнюю необходимость.

Ракутин, конечно, понимал, что не строгими предупреждениями надо двигать войска вперед, что для того, чтобы овладеть Ельней, надо усилить войска опергруппы. Благодаря его ходатайству 309-я стрелковая дивизия 13 августа передислоцировалась в район деревень Шестаки и Холмец Ельнинского района. Искал он и другие возможности наносить удары по врагу: продолжал засылать в его тыл разведывательно-диверсионные группы, развивал и укреплял партизанское движение на оккупированной территории.

Штаб армии установил довольно прочную связь с партийными и советскими руководителями трех районов. В Дорогобужском районе партизанский отряд (начальник Деменков) уже насчитывал 60 человек. Отряд Глинковского района состоял из 45 человек, его возглавлял Марченко, заместителем был Зимонин. В Ельнинском отряде насчитывалось ПО человек. С первым секретарем райкома КПСС Я.П, Валуевым командование армии, особенно отделение по работе среди партизан, общалось регулярно.

По совету майора Крыжановского, возглавлявшего отделение, пишет Валуев в воспоминаниях, «я переговорил со многими партизанами о том, чтобы организовать разведывательно-диверсионные группы по пять человек в каждой для перехода на оккупированную территорию района. Первая группа направлялась во главе с помощником прокурора В.Н. Савлуковым. Она должна была побывать в деревнях Большое Павлово, Кукуево, Леоново, Щербино и Вербилово с целью узнать, какие там находятся вражеские гарнизоны, распространить обращение райкома партии к населению с призывом вести борьбу с врагом, организовать уборку урожая и раздачу его колхозникам, а где не удастся это сделать, уничтожить хлеба на корню, с тем чтобы ни одного килограмма зерна не досталось врагу».

Группа не перешла линию фронта.

— В лесу заблудились, — объяснили партизаны.

— Вы струсили, — решительно сказал Валуев. — Трус не может быть коммунистом.

«На бюро райкома партии наказали В.Н. Савлукова.

Решили послать в тыл врага вторую группу во главе с Петром Александровичем Зайцевым, заведующим отделом пропаганды и агитации райкома партии. Вместе с ним пошли Андрей Юденков, Савелий Кузенков, Афанасий Романенков, Баськов и Тимофеев (имен не помню.) Они успешно справились с заданием».

За последнюю неделю, с 5 по 13 августа, отделение заслало в тыл противника шесть разведывательно-диверсионных групп из партизан трех районов.

Помочь Красной Армии старались многие местные жители, оставшиеся по ту сторону фронта. Во время боев за Клемятино такие вот добровольные партизаны сообщили нашим артиллеристам местонахождение двух крупнокалиберных минометов и пушки с обслугой. Они были сразу же уничтожены прицельным огнем. В другой раз партизаны подсказали, что наша артиллерия ведет огонь по деревне, из которой немцы уже ушли. В деревне Поповка бывшего тогда Басмановского сельсовета партизан Титков указал немецкой мотомехчасти дорогу, на которой был разобран мост.

В политотдел армии поступали сведения и о том, что некоторые местные жители помогают немцам. И хотя таких были единицы, все же они были. Потому патриотически настроенные люди, как призванные в Красную Армию, так и оказавшиеся в оккупации, не делали трагедии из того, что Верховное Главное командование требовало строго поступать с трусами, паникерами, предателями. Они шли в бой за Родину…

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ Четверг, 14 августа

В боевом приказе № 017 Раку тин поставил на новый день те же задачи, что и в предыдущий: продолжать наступать на Ельню, смелее и успешнее громить врага. Произвел он лишь некоторые изменения во времени: начало артиллерийской подготовки в 6 часов 30 минут, начало атаки — в 7 часов утра.

С рассветом красноармейские части, как было приказано, продолжили жестокую военную страду. Обе стороны не позволяли уступок друг другу-

В 107-й дивизии, устремленной вперед, заботились о прикрытии своего тыла от фашистских диверсантов, о защите от немецких снайперов, или кукушек, как называли их по традиции с финской войны. Приносили эти «кукушки» немало огорчений. Во время боя могли повредить линию связи, идущую с ближнего тыла на передовую, а потом подкарауливать связистов, посланных на устранение обрыва, и убивать. Таким методом в одном из боев немецкой «кукушке» удалось убить девять красноармейцев, пока не наладили связь по другой тропе.

А на днях произошел более нелепый и не менее печальный случай. Командир взвода связи В.И. Ширяев пошел с южной окраины Гурьева в Радутино. Задумал со старого НП принести свои вещички. И не вернулся — шатун-автоматчик сразил его насмерть.

«Мы с бойцами не раз задумывались над тем, как избавиться от немецких автоматчиков в нашем тылу, — писал после войны Василий Иванович Тайков, бывший инструктор пропаганды некрасовского полка. — Устраивали сплошные прочесывания местности, установили наблюдения за возможными путями проникновения на нашу территорию. Четырнадцатого августа собрал я свою группу снайперов, в которую входили Иван Данилов, Михаил Лагунов, Василий Павлов и еще двое, сказал им:

— Ребята, понаблюдайте за лощиной у подковообразной рощи… Срок два дня.

Боевые, энергичные и смелые снайперы отлично знали свое дело. Уже в этот день ими была обнаружена и уничтожена группа немецких автоматчиков, пробиравшихся к нам в тыл».

В.И. Тайков сражался под Ельней с самого начала боев. Это был инициативный и решительный политработник, надежный помощник и товарищ командира полка Некрасова. Ему шел тогда тридцать третий год. Долгое время работал он в комсомоле, десять лет был секретарем райкома ВЛКСМ в Сталинградской области. В 1939 году призвали в Красную Армию в счет четырех тысяч активистов, направляемых на политработу. По направлению Наркомата обороны прибыл в штаб Сибирского округа, где получил назначение на должность инструктора пропаганды 586-го стрелкового полка, располагавшегося в городе Бийске. 28 июня вместе с ним отбыл на фронт, в его составе принял боевое крещение на ельнинском направлении.

Почти все время Тайков находился в подразделениях полка, вместе с ними ходил в атаку, в часы затишья беседовал с бойцами, был примером, как положено политработнику.

Наблюдение за поведением противника бойцы полковника Миронова вели по всей линии обороны. В этот день особое оживление было замечено не только в упоминавшейся лощине, но и на многих других участках. Комдиву об этом еще до начала плановой артподготовки доложили и полковник Некрасов, и подполковник Батраков, подразделения которого держали ориентир на деревню Садки, раскинувшуюся на гряде высот. Пленные, захваченные разведчиками младшего лейтенанта Фотина из 586-го полка Некрасова, показали, что у противника произошла замена частей. Сильно потрепанную 15-ю пехотную сменила вновь пополненная и отдохнувшая эсэсовская дивизия «Рейх». Полки «Дойчланд» и «Фюрер» намереваются с ходу атаковать советские позиции, то есть позиции полковника Миронова, сильно вклинившиеся в немецкую оборону.

Комдив приказал всем вверенным ему артиллерийским и стрелковым частям подготовиться к отражению возможного удара противника.

Эсэсовцы двинулись в атаку часов в десять утра. И тут же четыре артиллерийских полка, вся артиллерия стрелковых частей, минометы, отдельный истребительный противотанковый дивизион и батарея «PC» обрушили на их головы мощный огонь. Залп реактивных минометов пришелся по эсэсовскому полку «Фюрер». Его атака на боевые порядки полка Батракова сразу же захлебнулась. Батраковские батальоны, используя удачный момент, пошли в контратаку. Когда красноармейцы стали приближаться к вражеским окопам, уцелевшая немецкая артиллерия открыла огонь. Началось что-то подобное кромешному аду.

Бой за деревню Садки запомнился многим его участникам. Вот как с их слов вскоре описал эту схватку фронтовой корреспондент Евгений Кригер: «Возле деревни Садки фашисты оборонялись особенно яростно. Бой шел за каждую избу. На южной окраине села немцы подбросили подкрепление. Нашим бойцам пришлось драться с численно превосходящими силами врага. Вперебежку, группами выбегали по лощине из лесу вражеские пехотинцы. Один из командиров артиллеристов капитана Березина тут же связался со своей батареей. Сообщил точный расчет для стрельбы и подал команду:

— По вражеской пехоте, огонь!

Несколько секунд спустя далекие батареи частыми залпами накрыли шедших в контратаку фашистов. Перепрыгивая через трупы, наступая на раненых, солдаты метнулись вправо. Капитан Березин следил за ними неотступно. Последовала новая команда. Снаряды врезались в гущу бежавших солдат. Они бросились влево. Батарея тут же перенесла огонь вслед за ними. Фашисты обезумели от ужаса. Им казалось, что далекие невидимые советские пушки имеют глаза, следят за каждым их шагом.

Фашистским солдатам остался один путь для спасения — назад в лес. Бросая орудия, они побежали в сторону от рвущихся снарядов к деревьям. Пушки, находившиеся в нескольких километрах от схватки, отозвались новыми залпами. По проводам, протянутым к самому пеклу, пронеслись в глубину слова нового приказа.

Снаряды стали рваться на опушке леса. Путь отхода был для фашистов отрезан. Офицеры, еще минуту назад пытавшиеся удержать солдат истошными криками, угрозами, оружием, теперь сами бросились в бегство. Фашистский отряд разметали огнем в разные стороны. На узком пространстве земли стало тесно от трупов. Умело проведенным огневым налетом батарея разогнала, наполовину уничтожила две роты немецких солдат.

Взбешенные неожиданным для них отпором, все еще уверенные в превосходстве своих сил на этом участке фашисты ввели в контратаку танки. На окраине села затрещали деревья, раздирались в стороны кусты. Около десяти стальных чудовищ, тяжело ворочая гусеницами, ринулись к селу. Тогда вступила в бой вторая советская батарея. Столб пламени, клубы дыма взметнулись над шедшим впереди танком. Вскоре был подожжен и второй. У третьего прямым попаданием снаряда заклинило башню. Остальные, взрывая комьями землю, повернули к лесу. Батареи перенесли огонь вперед, в чащу деревьев.

Все это произошло буквально в несколько минут. Обычно дальнобойные батареи не спеша, методически из часа в час громят далекие цели. Здесь же артиллеристы действовали быстро, как пулеметчики.

Наблюдатели шли по пятам нашей пехоты, и наша артиллерия мгновенно подавляла огнем возникавшие на пути советской пехоты препятствия — тактика, выработанная в последних боях. Проводив последними залпами немецкие танки, артиллеристы заметили, как в один из домов на краю села вбежали трое солдат. На крыше дома что-то блеснуло, потом блеск погас.

Стереотруба!

В этом доме находился вражеский наблюдательный пункт. Новая команда молнией скользнула по проводам к батарее. Первый снаряд — недолет. Второй снаряд падает возле самого дома. Третий разносит дом в щепки. Вражеский наблюдательный пункт уничтожен, враг ослеплен, его пушки замолкают» (Ельня. Рождение гвардии. С. 132, 133).

Геройски действовал в бою за Садки расчет орудия младшего сержанта Стрельцова, наступавший вместе с пехотой, расстреливая эсэсовцев прямой наводкой. Он уничтожил пять пулеметов, четыре ротных миномета, около сотни гитлеровцев.

765-му стрелковому полку Матвея Батракова помог взять Садки батальон капитана Козина, отвлекший на себя значительную часть оккупантов. Они, вооруженные автоматами, минометами, поддерживаемые артиллерией, пытались окружить героев-козинцев. Открыв сильный автоматический огонь на флангах, фашисты приближались к позициям батальона. Получив хороший ответный удар, отказались от своей задумки.

Полковник Некрасов, поблагодарив капитана Козина за стойкость батальона, приказал ему с наступлением темноты перейти в штыковую атаку и во что бы то ни стало уничтожить превосходящее фашистское подразделение.

Наступление батальона Козина началось в 12 часов ночи…

В бою за деревню Садки в качестве санинструктора минометной роты участвовала девушка из деревни Лугиново Глинковского района Женя Лазурина. В 1939 году она окончила педучилище в городе Дорогобуже, год работала учительницей в Ельнинском районе, потом решила учиться дальше, поступила в Дорогобужский учительский институт и одновременно работала воспитательницей в школе глухонемых. Война быстро подкатилась к старинному городу на Днепре. Женю и Лиду Фролину райком комсомола направил перевязывать раны воинам Красной Армии, которые шли из-под Смоленска. Потом Женя пошла оказывать первую медицинскую помощь раненым на Соловьевой переправе. Возвратившись в город, с Лидой Фролиной попросилась в 107-ю стрелковую дивизию. Направили санинструктором в минометную роту 347-го артиллерийского полка. Когда начались бои за Ельню, вместе с ротой находилась на передовой. И вот Садки. Враг укрепился на высоте, где была начальная школа. Приказано выбить. С этой задачей воины-сибиряки справились. Женя была рядом с ними, перевязывала раненых на поле боя, помогала эвакуировать их в тыл. Некоторые эпизоды этого боя запомнились ей на всю жизнь, Евгения Захаровна вспоминала о них после войны:

«Кончились у меня бинты. Пошла, чтобы наполнить перевязочным материалом свою сумку. Вижу: бежит вдоль телефонного провода командир взвода связи Иосиф Глыбин с красноармейцем, видимо, где-то был обрыв на линии. Вдруг у них на глазах осколок снаряда еще раз разрывает провод. Глыбин стал соединять его, но в это время осколок от второго снаряда попал ему в голову. Когда я подбежала, Иосиф был мертв, но обрыв он успел ликвидировать, так и лежал с зажатым в руке проводом.

Там же под Садками, когда выносила раненого, заметила, что у белой березки стоит бледный сержант, обняв ее руками. Лицо его было такое белое, как сама береза. Я даже не сразу узнала в нем веселого Васю Шапкина из нашей минометной роты. Бинта у меня в сумке уже опять не было, но нужна срочная помощь человеку. Он был ранен в ноги. Я быстро разорвала свою сорочку и бинтую. Он теряет сознание. Мы с санитаром немедленно отправили его в полевой госпиталь».

Все это лишь мгновения из жестокой фронтовой жизни. Очень много их было, ведь битва опять грохотала по всему выступу.

Подразделения 103-й дивизии генерал-майора Биричева продолжали бой за Ушаково. Здесь было объявлено соревнование за то, чей взвод или рота первым войдет в деревню или поднимет там красное знамя. Храбро, мужественно сражались бойцы подразделений Черноярова и Чавычалова, хорошо работали артиллеристы под командованием капитана Орлика. Ушаковский гарнизон противника оказался в полуокружении. Немецкие самолеты из-за ненадежности наземного сообщения сбросили ему боеприпасы, продовольствие, бочки с бензином, но все это попало на территорию, занятую нашими войсками. Казалось, положение противника в Ушакове безнадежно, однако за день дивизия вперед не продвинулась.

Очень трудно пришлось воинам 19-й стрелковой дивизии. Противник никак не хотел смириться с утраченными на этом участке очень выгодными для него позициями. С утра он развернул упорный бой на рубеже: деревня Жилино — стык дорог в одном километре южнее Клемятина. Обезлюдевшие стрелковые полки и артиллеристы, испытывавшие недостаток снарядов, со всех сил отбивали атаки гитлеровцев, стойко переносили бомбовые удары. Но ряды их продолжали слабеть. Утром был убит командир 315-го стрелкового полка майор Бояринцев, его заменил лейтенант, но скоро прибыл майор Серов, вступивший в командование полком. Командовать же ему пришлось всего три часа: получив тяжелое ранение, он выбыл из строя. В 17 часов 30 минут немцы силою до полутора батальонов контратаковали из деревни Лугиново в направлении на Жилино и потеснили наши части.

Когда стрелки отошли, осложнилось положение артиллеристов майора Асатурова, уже не раз показавших в бою и отвагу, и мужество, и умение. Сейчас они тоже хотели прикрыть свою пехоту и уничтожить наступающего противника. Отважно действовал в этом бою командир дивизиона лейтенант Мокрый. Находясь в нескольких метрах от позиций неприятеля, он корректировал огонь своих батарей. Будучи ранен, не оставил поле боя. Когда стрелки попятились, Мокрый получил второе ранение. Он лежал у сгоревшего вражеского танка, далеко впереди от своей огневой позиции. Наступающие фашисты приближались.

На выручку лейтенанта бросился командир батареи Будко. Он достиг танка под градом вражеских пуль, но фашисты тоже были уже в нескольких метрах. Тогда Будко заказал батарее огонь на себя. Командир орудия Белай точно и мгновенно выполнил приказ — снаряды ударили, окружив танк огненным кольцом. Дым, пыль поднялись к небу, скрыв танк. Фашисты, оказавшись под артиллерийским ударом, остановились, залегли. В это время Будко с подоспевшим ему на помощь сержантом Сурыгиным вынесли раненого командира и продолжили огонь по противнику.

С 21 часа ослабленная дивизия майора Утвенко вела бой на рубеже юго-западнее Выдрина — западнее Клемятина. В 32-м стрелковом полку майора Шитова осталось всего лишь, как говорилось в донесении, «32 человека бойцов и один станковый пулемет».

Комдив Утвенко просил у командарма помощи, но от начальника штаба армии Кондратьева ему доставили записку:

«Командующий армией приказал: немедленно восстановить положение частей до начала контратаки противника и быть готовым с утра 15.8.41 г. продолжать энергичное наступление на противника. Отданная противнику территория должна быть немедленно возвращена обратно.

Для сведения сообщаю, что в районе Холмец расположен 955-й стрелковый полк 309-й сд».

Дальше кем-то, то ли самим командармом, то ли начальником штаба по его приказанию, были зачеркнуты слова: «… который может быть использован для развития вашего успеха, но только с разрешения командующего армией».

Вот и угадай, как тут быть…

Утвенко не успокоился, он опять сообщает командованию армии о крайне ненадежном положении своего соединения, точнее, остатков его, и опять просит помощи. В ответ получает следующую записку:

«Командиру 309-й сд, копия: командиру 19-й с д.

Командующий приказал: выделить один батальон из 955-го сп в распоряжение 19-й сд. Командиру 19-й сд выделенный батальон считать своим резервом и использовать в случае крайней необходимости. Иметь в виду, что этот батальон еще не обстрелян. Моисеевский» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 115, 116).

Это уже лучше, чем ничего. Но что там, у врага? Какие он готовит сюрпризы?

А Гудериану тоже было нелегко. Повседневные артиллерийские удары с применением какого-то нового оружия, бесконечные контратаки русских уже доконали командиров его частей под Ельней, да и его самого. Запись в «Воспоминаниях солдата» от 14 августа свидетельствует: «В этот день я внес вполне логичное предложение вывести войска из уже ненужной нам ельнинской дуги, где мы все время несли большие потери… Оно было отклонено под нелепым предлогом, что противнику на этом участке фронта еще труднее, чем нам».

Фридрих Гальдер в «Военном дневнике» признается, что в разговоре с Грейфенбергом он «остерег его в отношении сдачи Ельни. Противнику здесь приходится несравненно хуже, чем нашим войскам».

Точнее сказать, худо стало под Ельней обоим воюющим сторонам, но ни одна из них не хотела мириться с этим, надеясь на свой успех.

Генерал армии Жуков, получив от Ракутина вечерние сведения, был уверен, что успех этот близок, что еще одно усилие — и контрудар закончится приятным финалом. Он срочно направляется в штаб 24-й армии в Волочек. Это его принцип: быть там, где трудно, это его правило: на трудном участке во всем разобраться самому, твердой рукой переломить сложившуюся обстановку в пользу своих войск.

Шофер Жукова Александр Николаевич Бучин в нашей беседе с ним, проходившей в его московской квартире весной 1987 года, рассказывал:

— Во время боев под Ельней мы много ездили… Ездили ночами и рано утром, в пыли и грязи, в темноте без света, и всегда на большой скорости… Бывало, что у Георгия Константиновича от пыли одни зубы видны. В полевой форме с петлицами генерала армии, со звездочкой на груди он появлялся то на правом, то на левом фланге фронта, то в штабе армии, то на командном пункте полка.

На этот раз Жуков прибыл в Волочек поздно вечером, когда уже была отпечатана оперативная сводка штаба армии за минувший день. В ней такие слова: «В течение 14.8.41 г. на всем фронте части вели бой с противником по уничтожению его ельнинской группировки, имея на некоторых участках незначительное продвижение…»

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ Пятница, 15 августа

В штабе 24-й армии всю ночь кипела работа. В крестьянских избах с зашторенными окнами, в замаскированных брезентовых палатках военные люди корпели над картами, различными учетными и отчетными бумагами, дабы объективно доложить командующему фронтом обстановку во вверенных им родах войск и направлениях ударов.

По прибытии командиров дивизий и артиллерийских полков началось заседание Военного совета армии. Жуков внимательно слушал штабных работников и командиров с передовой линии, задавал жесткие ясные вопросы, требовал точных, аргументированных ответов. Получился разговор начистоту, из которого вытекал вывод: у действующих на ельнинском выступе войск армии недостаточно сил, чтобы успешно разгромить противостоящую группировку немцев.

Этот главный вывод и сопутствующие ему положения, к которым пришли участники совещания, были закреплены в директиве Военного совета армии № 6, адресованной командирам частей и соединений. В ее констатирующей части не обошлось без упреков в адрес командиров, которые действуют недостаточно решительно и смело, но конкретные лица не назывались. Главное внимание в документе было обращено на анализ действий и на соответствующие предложения по ускорению разгрома врага. В первую очередь обращалось внимание на необходимость эффективного взаимодействия всех родов войск и внутри каждого подразделения. «Пехота во время артподготовки, — говорилось в документе, — лежит и выжидает вместо броска», требовалось, чтобы пехота шла вслед за артиллерийским огненным валом, прижимаясь к нему, чтобы врывалась на позиции противника мгновенно, когда оставшиеся в живых фашисты не успели опомниться.

Самую неудовлетворительную оценку получила разведывательная служба штаба армии и действующих подразделений. «Разведка работает преступно плохо», — так было записано в документе. Правда, преступников все же в разведслужбе не нашли. Удовлетворились тем, что кое-кто на совещании чувствовал себя не в своей тарелке.

Задачи войскам и управлению армии были поставлены с учетом анализа обстановки на фронте. Военный совет приказал правофланговым 102-й танковой и 107-й стрелковой дивизиям, используя успех, достигнутый 14 августа, продолжить окружение противника, «выходя на большую дорогу Ельня — Болтутино».

100-й стрелковой дивизии генерал-майора Руссиянова продолжать операцию по выходу из района Перганова на высоту 234,0 в район Агеевки.

Остальным дивизиям — 103-й, 19-й, 120-й, 105-й и 106-й — закрепиться на занимаемых рубежах и в течение 15.8.41 отработать на местности все вопросы взаимодействия между пехотой, артиллерией, танками и авиацией (ЦАМО РФ. Там же. Л. 98).

Как видим, Военный совет армии с согласия командующего фронтом Жукова дал некоторое послабление дивизиям центра и левого фланга, решив достичь большего успеха на правом фланге: от Садков перемахнуть через железную дорогу и перерезать основную транспортную артерию, соединявшую ельнинскую группировку противника со своим тылом. Если сопоставить эту задачу с фактическими результатами предыдущих дней, то можно сказать, что правому флангу ставилась невыполнимая задача.

А еще надо учесть, что совсем неизвестно было, как поведет себя противник. Будет он спокойно ждать своей судьбы или предпримет какие-то контрмеры? Конечно, и Жуков, и Ракутин, и их соратники предполагали, что от противостоящей стороны можно ожидать чего угодно, но в основном надеялись, что враг будет действовать так, как в предыдущие дни: противостоять атакующим, переходить в контратаки с танками при поддержке авиации.

На рассвете, к утренней оперсводке, с правого фланга сообщили, что части 107-й дивизии полковника Миронова «в течение ночи вели подготовку к наступлению с 8.00 15.8.41», что в назначенный час они продолжат наступление «с задачей окружения и уничтожения противника». И еще порадовали: батальон капитана Козина блестяще провел ночную атаку.

«Красноармейцы во главе со своим отважным командиром, — говорилось в сообщении для газеты, — подойдя бесшумно к врагу на близкое расстояние, стремительным броском ринулись в штыковую атаку. Коммунисты и комсомольцы своей отвагой и героизмом вдохновляли бойцов. Они первыми бросились врукопашную с возгласами:

— Вперед! За нашу партию Ленина — Сталина!

Завязалась жаркая схватка. Гитлеровские вояки дрогнули, не выдержав могучего натиска наших бойцов, побежали, побросали оружие. Бой продолжался недолго. Поле боя было усеяно трупами немецких солдат и офицеров. Фашисты потеряли 213 человек убитыми и много ранеными. Захвачены пленные и трофеи».

Такой текст предназначался для газеты.

Из 102-й дивизии тоже сообщили, что мотострелковый полк, представлявший все соединение, к наступлению приготовился.

В 19-й дивизии положение было хуже. С 21 часа вечера и всю ночь она вела бой с контратакующим противником силой до полутора батальонов в направлении: высота 240,3 — деревня Выдрино. С утра противник под воздействием нашей артиллерии отходит с направления Выдрино в лес у хутора Гречаный.

309-я стрелковая дивизия продолжала сосредотачиваться в район Холмец — хутора Покровские.

Словом, все шло вроде бы по плану. Как и намечалось, в назначенный час на правом фланге отгрохотали артиллеристы свою артподготовку с участием двух батарей PC, осторожно двинулась вперед пехота.

И вдруг на горизонте показался косяк фашистских самолетов, за ним другой, третий… Застонала вся округа, вздыбилась земля-матушка, ясный летний день в ночь превратился…

«… 250 вражеских самолетов обрушились на позиции советских войск. Они шли волна за волной, и казалось, этому потоку нет конца.

Зенитный дивизион, три роты противовоздушной обороны стрелковых полков, зенитно-пулеметные установки артиллерийских полков и разведывательного батальона вступили в неравную схватку с врагом. Сражение длилось около двух часов. 12 вражеских машин горели на земле, а остальные еще кружили над боевыми порядками, сбрасывали бомбы, строчили из пулеметов. Вековые деревья вокруг командного пункта дивизии были свалены и измочалены осколками бомб и пулеметными очередями» (В пламени и славе. С. 133).

Гибли деревья… А каково людям? Они тоже гибли или истекали кровью от ран. Тяжелое ранение получил командир 288-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона капитан Василий Михайлович Петров. С 23 июля, то есть с начала боевых действий, за двадцать четыре дня его дивизион сбил одиннадцать немецких самолетов. Петров воспитал многих отважных зенитчиков. При массированном налете противника он, как всегда, находился с бойцами и руководил боевыми действиями дивизиона.

Вслед за ударом с воздуха гитлеровцы предприняли несколько мощных контратак. Жестокие схватки развернулись по всей линии обороны 107-й дивизии — от Садков до Митина. Старший лейтенант Люманов защищал высоту 251,1, Дубовежско-Вязовскую. В его батальоне находился секретарь партбюро 586-го стрелкового полка политрук Егоров. Немцы, уже несколько дней пытавшиеся отнять у Люманова удобную для обороны возвышенность, на этот раз пошли в «психическую» атаку. Они шли в четыре ряда, во весь рост, с автоматами в руках. Впереди них двигалось несколько танков.

Люманов доложил по телефону обстановку полковнику Некрасову и в ответ услышал:

— Удержать высоту, противника уничтожить!

Комбат, подав команду «К бою!», положил на бруствер связку гранат, сказал Егорову:

— Один танк мой.

— Другой будет моим, — ответил политрук, заправляя гранаты за поясной ремень.

Командиры взводов и рот распределили цели, приготовились артиллеристы.

Не дрогнули обстрелянные пехотинцы и в этом бою. Они, когда колонна приблизилась на расстояние прицельной стрельбы, открыли огонь, застрочили из пулеметов, раздались пушечные выстрелы. Загрохотал беспощадный бой. Младший лейтенант Фомин с группой в 20 человек сдержал вдесятеро превосходящего противника. Командир отделения Черенков косил гитлеровцев огнем из станкового пулемета. Телефонист Гегелевич не только хорошо держал связь с наблюдательным пунктом, но и помогал артиллерии вести точный огонь, наблюдая за разрывами снарядов.

Не испугали красных воинов и немецкие танки. Комбат Люманов лично сам сжег один, это был уже третий танк, уничтоженный им собственноручно в боях за Ельню. Политрук Егоров связкой гранат подбил второй танк, потом, встав из окопа во весь рост, бутылкой горючей смеси поджег его. Два танка были подбиты артиллеристами.

Уцелевшие фашисты отступили ползком, на животах. Были захвачены пленные, три орудия, много автоматов и другие трофеи.

Устояли сибиряки и на других участках обороны. Намерение фашистского командования отбросить или уничтожить дивизию полковника Миронова не оправдалось.

Кромешный ад устроили фашисты и двум соседним дивизиям — 100-й стрелковой и 102-й танковой. На их участках они тоже пошли в контратаку, но встретили достойный отпор. В направлении на Быково фашистская пехота наступала численностью около роты под прикрытием пикирующих бомбардировщиков. Атака была отбита. В бою получил тяжелое ранение в ноги командир 355-го стрелкового полка полковник Николай Александрович Шварев. С перебитыми ногами его срочно эвакуировали в тыл. Командовать прославленным полком стал его комиссар Г.А. Гутник.

В очередном донесении в вышестоящие инстанции начальник политотдела 24-й армии, дивизионный комиссар Абрамов события напряженного боевого дня охарактеризовал краткой фразой:

«Части 24-й армии на ельнинском направлении продолжают вести ожесточенные бои по овладению г. Ельней. Противник, медленно отходя, оказывает упорное сопротивление, а на ряде участков имел попытку с подходом новых сил перейти в контрнаступление (19, 107, 100, 102 дивизии). Бойцы, командиры и политработники, не жалея сил и самой жизни, героически защищают свою Родину, нанося чувствительные удары по фашистским псам».

Выдержка, хладнокровие, стойкость, решительность — эти бойцовские качества все больше и больше вытесняли в войсках Ракутина панические настроения, благодаря чему они выстояли во время массированного удара с воздуха и решительных фашистских контратак. Личным примером заряжал войска этими качествами командующий фронтом генерал армии Жуков, он не терял самообладания в самой сложной обстановке, стараясь сделать все, чтобы успех был на стороне Красной Армии.

В штабе армии, тоже оказавшемся под ударом фашистской авиации, продолжалась работа по подготовке войск к новому наступлению. Генерал-майор Кондратьев поторапливал командира 309-й стрелковой дивизии Ильянцева, и в 22 часа он доложил, что его соединение закончило сосредоточение в районе деревни Холмец, штаб дивизии разместился на Покровских хуторах, где раньше, до продвижения вперед, был штаб 19-й дивизии. Служба тыла заботилась об обеспечении армии боеприпасами, продовольствием, всем другим необходимым.

Политотдел опять занимался организацией партизанских разведывательно-диверсионных групп и новой проблемой — выселением гражданского населения из зоны боевых действий. Согласно поступившему приказу войскам западного направления в пятикилометровой полосе боевых действий все гражданское население подлежало выселению, работа эта возлагалась на партийные и советские власти, и потому в штаб армии опять пригласили Якова Петровича Валуева. Он подтвердил, что имеется постановление бюро обкома партии, в соответствии с которым до 23 августа надо выселить колхозников из 36 деревень 14 прифронтовых сельсоветов, и согласовал с командованием армии действия местных властей на период этой работы.

Жуков и Ракутин в течение дня находились и в войсках опергруппы, и штабе армии. Они ломали голову над тем, как все же разгромить противостоящие им немецкие войска, освободить Ельню. А заботы Федора фон Бока были о том, как удержать Ельню. Гальдер в своем «Военном дневнике» констатирует, что на 15 августа командование группы армий «Центр» еще не решило, «сдать или удерживать дугу фронта у Ельни». Но сам он уже заколебался, обращая вслед за Гудерианом свои взоры к Рославлю. «По-видимому, в районе южнее Ельни имеются только слабые силы противника», — заключает Фридрих Гальдер. А это для него очень важно: наносить удар там, где слабее оборона Красной Армии.

Жуков, не забывая о Рославле, усиленно готовит новое наступление на Ельню. Он рассчитывает достигнуть успеха имеющимися силами.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЫЙ Суббота, 16 августа

Еще раз взвесив все «за» и «против», командующий фронтом согласился с Ракутиным: наступать надо ночью. Во-первых, удар окажется совершенно неожиданным для противника, во-вторых, наши войска, научившиеся действовать в темноте небольшими группами, могут добиться лучшего результата, в-третьих, для подготовки наступления части получат дополнительно целый день…

Соответствующие указания командирам дивизий опять были даны без промедления. В ночь с 15 на 16 августа все части армии вели подготовку к наступлению. С утра они продолжили это занятие, выполняя задачу, поставленную директивой № 6 по отработке взаимодействия. Готовилась к боям и 309-я стрелковая дивизия. Только на участке 106-й дивизии, т. е. на самом левом фланге, ночью шел бой…

Штаб армии продолжал свою привычную фронтовую работу. Генерал-майор Кондратьев возмущался, что почти все дивизии не представили оперативные сводки за 15 августа, и направил в соответствующие штабы свою записку с грозным предупреждением. Командарм Ракутин издал приказ о назначении полковника Акименко Адриана Захаровича командиром 127-й стрелковой дивизии.

Это соединение было включено в состав 24-й армии недавно и документально не было оформлено. Его номер раньше принадлежал дивизии, героически сражавшейся за Смоленск в составе 19-й армии, а основной костяк его командного состава состоял из командиров 158-й стрелковой дивизии, тоже сражавшейся за Смоленск, и не менее героически. Полковник Акименко все еще числился начальником штаба несуществующего 34-го стрелкового корпуса, в составе которого эти дивизии, истощенные повседневными боями за Смоленск, под его командованием сражались на Днепре, в районе Соловьевой переправы. И вот теперь на новом рубеже обороны, проходившем по реке Ужа, в ее нижнем течении, предстояло Адриану Захаровичу Акименко реорганизовать остатки двух дивизий в одну под номером 127, хотя 158-й номер ему был ближе и дороже, так как дивизию под этим номером он знал еще в мирное время, будучи начальником штаба 34-го корпуса. Но у войны и у вышестоящего военного начальства свои законы: 127-я стрелковая должна быть.

В три часа дня Ракутин с начальником штаба и членом Военного совета подписали окончательно отработанный документ о новом наступлении — боевой приказ № 018.

В этот день, 16 августа, подпись генерала армии Г.К. Жукова была поставлена под историческим документом, до сих пор вызывающем жаркие споры — приказом Ставки Верховного Главного Командования Красной Армии № 270. Его подписали: председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин, зам. председателя Государственного Комитета Обороны В. Молотов, Маршалы Советского Союза С. Буденный, К. Ворошилов, С. Тимошенко, Б. Шапошников. Последней стояла подпись: «Генерал армии Г. Жуков».

Начинался приказ словами: «Не только друзья признают, но и враги наши вынуждены признать, что в нашей освободительной войне с немецко-фашистскими захватчиками части Красной Армии, громадное их большинство, их командиры и комиссары ведут себя безупречно, мужественно, а порой прямо героически». В подтверждение этой мысли приводились примеры героических действий заместителя командующего войсками Западного фронта генерал-лейтенанта Болдина, комиссара 8-го мехкорпуса бригадного комиссара Попеля, командира 406-го сп полковника Новикова, командующего 3-й армией генерал-лейтенанта Кузнецова и члена Военного совета армейского комиссара 2-го ранга Бирюкова.

Если бы кто-то осмелился спросить Сталина: «А кто друзья наши?», то и тут нашлось бы убедительное подтверждение. Буквально вчера, 15 августа, он, великий Сталин, получил личное послание от президента США г-на Рузвельта и премьер-министра Англии г-на Черчилля, которые сообщали, что они вместе обсудили «вопрос о том, как наши две страны могут наилучшим образом помочь Вашей стране в том великолепном отпоре, который Вы оказываете фашистскому нападению». И еще Сталин мог добавить:

— Сегодня в Москве имело место подписание соглашения о товарообороте, кредите и клиринге между СССР и Англией. Англия предоставляет СССР для оплаты товаров кредит в десять миллионов фунтов стерлингов стоимостью три процента годовых сроком на пять лет.

— А что говорят враги наши? — спросил бы смельчак Сталина. И тут нашелся бы ответ. Как написал Валентин Пикуль в романе-размышлении «Барбаросса», официозная «Фелькишер беобахер» уже пробила по Германии первую тревогу: «Русский солдат превосходит нашего противника на Западе своим презрением к смерти. Выдержка и фанатизм заставляют его держаться до тех пор, пока он не убит в окопе или не падает мертвым в рукопашной схватке» (Наш современник, 1991, № 4. С. 73). Были и другие признания гитлеровцами стойкости русского солдата.

Исторический конфуз Сталина в названном приказе состоял в том, что он не нашел достойных примеров для подтверждения противоположной мысли:

«Но мы не можем скрыть и того, что за последнее время имели место несколько позорных фактов сдачи в плен врагу. Отдельные генералы подали плохой пример нашим войскам». Названные им конкретно эти «отдельные генералы» — командующий 28-й армией Качалов, командующий 12-й армией Понеделин и командир 13-го стрелкового корпуса Кириллов, как выяснилось впоследствии, плохого примера не подавали, в плен не сдавались, достойно приняли смерть на поле боя. Но стало все это известным много позже, после войны, а вслух заговорили об этом только после смерти Сталина…

Тогда же, в августе 1941 года, эти примеры в сознании многих продолжили известный ряд репрессированных военачальников в 1937 году. Мол, предатели были и есть, а тот, кто в это не верил, слова лишнего сказать боялся.

Не были новыми для воинов Красной Армии и многие мысли приказной части документа. Расстреливать дезертиров? Это мы уже слышали и видели. Уничтожать всеми средствами сдающихся в плен? Видели и такое. Смещать с постов командиров и комиссаров дивизий, прячущихся в щелях во время боя? Знаем, знаем. Новостью были два положения:

1). Семьи командиров и политработников, дезертирующих в тыл или сдающихся в плен, подлежат аресту…

2). Семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишаются государственного пособия и помощи.

В годы сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса соглашались с тем, что сын за отца не отвечает. А теперь вот трудная жизнь повернулась еще круче: виноваты и жена, и младенец, еще не видевший своего отца… Никаких оправдательных моментов: захвачен ли врасплох, был ли ранен, находился ли в состоянии аффекта…

Эти положения приказа сегодня не оставляют равнодушными многих. Тогда их не обсуждали и не осуждали, тогда их выполняли.

Но сталинский приказ еще был в пути, а ракутинский № 018 о предстоящем наступлении — на местах.

О противнике в нем утверждалось: «Разгромленные части 17, 15 пд, дивизии СС “Рейх”, 268 пд и 10 отд продолжают обороняться на ельнинском направлении, переходя в частичные контратаки». Опять явная недооценка врага.

Войскам 24-й армии ставилась задача: в 21.00 16.8.41 г. перейти в наступление по всему фронту для окончательного окружения и разгрома ельнинской группировки противника.

Главный удар по-прежнему намечалось нанести на правом фланге в направлении Садки — Лысовка. Его предстояло осуществить силами 107-й стрелковой, 102-й танковой дивизии, выставлявшей мотострелковый полк и танковую группу, и ранее приданными средствами усиления. Конкретные задания получили также командиры других дивизий. Наступать всем! Ночью и завтра днем!

Бой начался где-то раньше, где-то позже указанного времени. Фланговые части, 102-я танковая и 107-я стрелковая дивизии — на правом, 106-я моторизованная — на левом, продолжали наступление в течение дня. В 13 часов 30 минут 102-я дивизия полковника Илларионова овладела северной опушкой рощи, что северо-восточнее хутора Дашино. Была контратакована противником силою до двух рот. Контратака отбита огнем артиллерии.

На участке 120-й стрелковой дивизии днем наступала пятая рота 6-й дивизии народного ополчения. Командовал ротой командарм 2-го ранга запаса Ф.М. Орлов. Этому высокому седому человеку, еще крепкому и бодрому, шел тогда 64-й год. Он участвовал в Русско-японской войне 1904–1905 годов и Первой мировой войне, смело сражался во время Гражданской войны, командуя частями и соединениями Красной Армии. Был награжден орденом Красного Знамени, именным серебряным оружием, золотым портсигаром. Участвуя в тридцати шести боевых операциях, Ф.М. Орлов получил восемнадцать ранений и три контузии. Последняя его должность — заместитель начальника одного из отделов Главного артиллерийского управления Красной Армии. По возрасту и состоянию здоровья он был снят с воинского учета. Но ветеран, три сына и дочь которого находились в рядах сражающейся Красной Армии, не хотел отставать от детей. В своем заявлении он писал:

«Я отдаю свою жизнь за нашу Родину, за нашу партию. И пока бьется в груди мое сердце, никогда не сложу оружия».

Ф.М. Орлову предложили должность в штабе ополченческой дивизии — отказался, попросился командовать стрелковой ротой. И вот его рота, как одно из наиболее подготовленных подразделений, получила задачу: выбить противника из деревни Алексеевка Коробецкого сельсовета.

Следуя за своим командиром, бойцы дружным броском ворвались в окопы противника. Завязалась рукопашная схватка. В ход были пущены гранаты, штыки и приклады. Перебив гитлеровцев, находившихся в первой траншее, ополченцы двинулись ко второй. Враг обрушил на них мощный огневой вал. Вдруг раздалась громкая команда политрука роты Маркина: «Вперед! Ура!» Ополченцы двинулись к окопам второй траншеи. Вместе с ними к вражеским окопам полз и тяжело раненный политрук. В результате короткого боя часть гитлеровцев была уничтожена, а часть убежала из окопов, отступила.

Боевую задачу рота выполнила, деревню Алексеевку освободила. Однако победа досталась дорогой ценой. В роте осталось всего лишь пять человек, в их числе и Ф.М. Орлов. А гитлеровцы, стараясь восстановить утраченное положение, перешли в контратаку. Они несколько раз приближались почти вплотную к окопам ополченцев, но всякий раз откатывались обратно, встреченные огнем русских пулеметов. Герои-ополченцы удерживали занятый рубеж до тех пор, пока им на помощь не пришло другое подразделение.

На участке 107-й дивизии ночной бой шел с переменным успехом. Как всегда, слаженно и эффективно действовали мастера ночного боя некрасовцы. И все же первый час боя прошел безуспешно. А задача состояла в том, чтобы под прикрытием темноты выбить противника с небольшой высоты у деревни Гурьево. Ночь же выдалась на редкость темной. Немцы выпускали в небо множество ракет. Это помогало не только им, некрасовцам тоже было легче нащупывать огневые точки врага. И все же орудийным и пулеметным огнем немцы прижимали нашу пехоту к земле. Тогда командование дивизии решило поддержать ее танками.

Выполнить эту задачу поручено было двум экипажам. Первый из них повел лейтенант Сидоренко, второй — сержант Попов. Вражеские снаряды густо ложились вокруг машин. А ведь еще запросто можно в темноте наехать на мины или надолбы, попасть в ров. Учитывая это, Сидоренко и Попов не пошли в лобовую атаку, они вели огонь по вспышкам вражеских пушек и минометов.

Вот Сидоренко заметил слева противотанковое орудие. Механик-водитель быстро поставил машину в выгодное положение для стрельбы. Всего два выстрела сделал комсомолец Курилин, вражеское гнездо разлетелось. Еще успешнее действовал экипаж Попова. Приблизившись к вражеским позициям, он в упор расстреливал немецких автоматчиков и минометные расчеты.

Это был первый ночной бой с участием танков. Огонь их оказался исключительно действенным. Снаряд за снарядом посылали танкисты в сторону врага, и все реже и реже раздавались ответные залпы его пушек. Путь для пехоты расчищался. Прикрываясь темнотой, некрасовцы бесшумно приближались к врагу.

Ночной бой вели и другие части 24-й армии.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ Воскресенье, 17 августа

Утром в Волочке подвели итоги. Результат оказался ничейным. Не было продвижения вперед на правом и на левом флангах. 102-я дивизия оставалась на позициях, занятых минувшим днем. На участке 107-й бой шел с переменным успехом. 765-й полк Батракова закрепился на северной окраине деревни Садки, 586-й полк Некрасова удерживал Гурьево, а 630-й полк Меттэ в результате контрнаступления противника оставил Митино и закрепился северо-западнее этой деревни.

Части 100-й дивизии генерал-майора Руссиянова начали атаку в 21 час и несколько продвинулись вперед. Около двух часов ночи немцы перешли в контратаку силою до двух рот с правого и до двух рот с левого флангов. Контратака была отбита, но для решительного наступления у руссияновцев не хватило сил.

Впереди был еще целый день. Рубежи, которые устанавливались дивизиям в приказе № 018, надо было достигнуть к исходу этого дня.

Несколько опережая время, скажем, что и этот день, как и многие предыдущие, принес гитлеровцам немало огорчений. Фельдмаршал фон Бок 17 августа доносил командующему сухопутными войсками:

«В излучине Ельни и на восточном участке фронта 9-й армии противник снова атакует большими силами пехоты при наличии сильной артиллерийской поддержки. Различные источники (использование артиллерии и авиации, скопления войск, передвижения командных пунктов 24-й армии) показывают, что противник намерен вклиниться в излучину Ельни и вновь вернуть передовые позиции на Десне и Днепре».

Гальдер в своем дневнике повторяет это утверждение:

«17 августа 1941 года (воскресенье), 57-й день войны.

В районе Ельни и севернее противник на отдельных участках предпринимает сильные атаки».

Эти сильные атаки не удовлетворяли наше командование, требовался мощный прорыв вперед, а он не получался. Поступающая в штаб армии информация то пополняла число примеров решительных действий частей и подразделений, то приносила сведения о сдаче занятых рубежей.

Стало известно, что 955-й стрелковый полк 309-й дивизии в результате ночной атаки овладел рубежом Пауково — северная часть рощи южнее Вараксина. Некоторые детали ночного боя 955-го полка содержались в сообщении корреспондента газеты «За честь Родины» под заголовком «Еще одна деревня отбита у врага». Он писал:

«В ночь на 17 августа энская часть при поддержке артиллерии начала наступление. Фашисты открыли беспорядочный огонь из минометов и пулеметов, но мощным и метким огневым шквалом нашей артиллерии сопротивление противника было сломлено. Часть заняла одну из деревень и командную высоту в энском районе.

В этом бою многие бойцы и командиры показали образцы инициативы и отваги. Когда командир одного наступавшего батальона выбыл из строя, находившийся в этом районе инструктор политотдела старший политрук Монтяков тотчас принял командование на себя и повел бойцов в атаку.

Красноармеец-пулеметчик Боровский сумел в утреннем тумане подойти к блиндажам противника метров на 50 и в упор расстреливал огневые точки и живую силу врага. Несмотря на осложнившуюся обстановку, Боровский бился до тех пор, пока его пулемет не был выведен из строя.

Когда была занята линия немецких окопов, наши бойцы убедились в силе советского оружия. Трупы фашистов валялись в блиндажах и в ходах сообщения и вокруг окопов».

Бой 955-го полка продолжался. Утром на его позиции противник пошел в контратаку. Майор Мит, командир полка, не сумел мобилизовать свои подразделения, чтобы дать достойный отпор неприятелю. Полк отошел на рубеж: хутор Репище — деревня Красное. Сообщение об этом вызвало переполох в штабе дивизии и в штабе армии. Последовал приказ: «Немедленно восстановить положение!» Темп боя ускорился, схватки обострились. В результате нового наступления полк майора Мита к 17 часам несколько продвинулся вперед, правым флангом вел бой в лесу западнее деревни Красное, левым флангом вышел на рубеж в 600–800 метрах западнее Вараксина. Но восстановить положение ему не удалось.

На правом фланге армии в течение дня перемен не произошло, лишь 102-я дивизия немного продвинулась вперед, овладев хутором Дашино. 103-я дивизия по-прежнему двумя ротами блокировала Ушаково, 688-й стрелковый полк вел бой восточнее Ушакова. 19-я дивизия смогла чуть потеснить противника: 315-й полк вышел южнее Клемятана, а 282-й — юго-западнее Выдрина, но это не то, чего следовало достигнуть: овладеть деревнями Прилепы и Юрьево.

Безрезультатно прошли целые сутки и на левом фланге. 106-я дивизия никакого успеха не имела, а 105-я, обеспечив небольшое продвижение ночью, днем закрепилась на рубеже: 600 метров восточнее деревни Портки — восточная окраина деревни Погарное — северная окраина деревни Средний Починок.

Оснований для возмущения командования фронтом и армией было больше чем достаточно. И как в такой обстановке не вспомнить приказ № 270? Он уже поступил в дивизии. Как сообщал из политотдела 102-й дивизии батальонный комиссар Гайдашев, «17 августа этот приказ был получен и немедленно разослан всем частям. На передовые позиции в МСП, АП, ЗД, ОРБ и саперный батальон были посланы инструктора политотдела, которые провели инструктаж с политсоставом и комиссарами, лично сами зачитывали приказ и после чего ознакомили весь командный состав и красноармейцев. Таким образом к 24.00 17.8.41 года весь личный состав рот, батарей, штабов и других подразделений был ознакомлен…» (ЦАМО РФ. Ф.3050.Оп. 1.Д.2.Л. 133).

«С каким вниманием и любовью бойцы и командиры отнеслись к указанию тов. Сталина на недостатки и дальнейшие мероприятия по борьбе с немецко-фашистскими захватчиками! Многие командиры и красноармейцы просили зачитать приказ по несколько раз», — писал далее батальонный комиссар Гайдашев и приводил высказывания слушателей, в которых повторялась одна мысль: буду драться до последней капли крови, мужественно.

Без промедлений приступил к выполнению приказа № 270 и генерал армии Жуков. Он вместе с членом Военного совета фронта Кругловым и начальником штаба фронта Анисовым подписал приказ войскам Резервного фронта № 0014, в котором говорилось:

«Командира 19-й стрелковой дивизии генерал-майора Котельникова Георгия Николаевича и военного комиссара той же дивизии бригадного комиссара Дружинина Василия Ивановича за бездеятельность и невыполнение боевых приказов — отстранить от занимаемых должностей и зачислить в распоряжение командующего 24-й армией.

Материал о них передать прокурору 24-й армии для привлечения к судебной ответственности» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 688. Д. 2. Л. 93).

Не беда, что Котельников из Якова Георгиевича превращен в Георгия Николаевича, не беда, что двое из подписавших приказ не знали его в лицо, главное в том, что приказ № 270 уже выполнялся. И отстранены от командования соединением военачальники, которые имели контакт с тем самым Качаловым, который сдался… Все же надо отдать должное Жукову: своим приказом он несколько облегчил судьбу Котельникова и Дружинина, так как не требовал их ареста и давал возможность достойно вести себя на допросах у прокурора.

Сам Жуков, пожалуй, мало об этом задумывался, он целиком был поглощен решением своей задачи: успешно осуществить контрудар под Ельней. С командармом Ракутиным, с начальником штаба армии Кондратьевым, бывшим начальником штаба той 3-й армии, командование которой в приказе № 270 поставлено в пример всей Красной Армии, с командующим артиллерией фронта Л.А. Говоровым он, Жуков, искал путь к решению задачи, которая была на контроле у самого товарища Сталина. Сообща пришли к выводу: а) в течение 18 августа произвести перегруппировку войск армии, уничтожая артиллерийским огнем огневые точки противника; б) с утра 19 августа наступать с задачей уничтожения ельнинской группировки противника.

В 21 час 30 минут командование армии подписало приказ № 019, закреплявший эти выводы и определявший задачи войск на ближайшие два дня.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ Понедельник, 18 августа

Утром, часов в семь — восемь, штабы 19-й, 100-й, 102-й, 103-й, 105-й, 106-й, 107-й и 309-й дивизий вместе с боевым приказом № 019 получили письменные указания командующего Резервным фронтом генерала армии Г.К. Жукова, адресованные также и командарму 24-й армии. В них говорилось:

«1. 105 тд, несмотря на мое категорическое предупреждение о продвижении вперед, протопталась на одном месте 10 дней и, не добившись никаких положительных результатов, понесла потери.

Ввиду неспособности решать самостоятельные боевые задачи 105 тд расформировать, обратив личный состав и матчасть на укомплектование 102 тд.

Командира дивизии (он же и комиссар дивизии) полкового комиссара Бирюкова как не оправдавшего своего назначения назначить с понижением.

2. Командира 106 мед полковника Алексеева, неоднократно предупрежденного о неудовлетворительном выполнении боевых задач, отстранить от занимаемой должности и назначить с понижением на должность командира 955 стрелкового полка 309 сд.

3. Командиром 106 мед назначить бывшего командира 158 сд полковника Брынзова.

4. Командира 955 сп майора Мита за паническое поведение полка отстранить от должности и назначить на должность командира батальона того же полка.

5. Командиру 120 стрелковой дивизии генерал-майору Петрову за неудовлетворительное и пассивное выполнение боевых задач объявляю выговор и предупреждаю, что если им будут так же плохо выполняться поставленные задачи, он будет снят с должности и снижен в звании» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 124).

Комдив Петров получил письменный «привет» и от командарма Ракутина. Адресовался он также всем командирам дивизий. Причина в том, что Петрову устно и телеграфно было приказано 17 августа в 22 часа 30 минут сменить части 105-й танковой дивизии, с таким расчетом, чтобы они смогли быть в новом районе обороны в 3 часа ночи 18 августа. Однако смена частей была закончена только в 3 часа 50 минут 18 августа, в результате чего они прибыли в новый район с опозданием на 5 часов 20 минут, т. е. когда стало совсем светло. Ракутин писал Петрову:

«Считаю, что:

1. Приказ о своевременной смене частей 105 тд Вами не выполнен.

2. Ваше объяснение неудовлетворительно. Предлагаю Вам более серьезно и ответственно относиться к выполнению моих приказов и заставить свой штаб быть подлинным органом управления дивизии».

Жуков, как видим, дал генерал-майору более строгую оценку.

Так приказ № 270 вступал в свои права. Но все это — снизить, разжаловать, отдать под суд — было и раньше.

В положении красноармейских частей за ночь никаких изменений под воздействием противника не произошло, производилась плановая перегруппировка войск. Она продолжалась и днем, и тоже без помех со стороны противника, который не проявлял активности, так как тоже готовился к схватке. В частности, днем было замечено, что он перебрасывал группу танков в направлении Ушаково — Лугиново. Ракутинские части, используя более-менее спокойную обстановку, пополняли запасы для дальнейшего наступления, проводили рекогносцировку, доразведку противника и увязку взаимодействия на местности.

Замысел нового наступления оставался прежним: нанести главный удар на правом фланге, решительным броском замкнуть кольцо окружения. Здесь теперь должны были действовать та же 107-я дивизия полковника Миронова и обновленная 102-я дивизия полковника Илларионова, впитавшая в себя остатки 105-й дивизии. Для их усиления выделялись две батареи 42-го дивизиона реактивных минометов М-13 («катюш»), 275-й и 573-й артиллерийские полки. Им предлагалось сгруппировать эти силы к своему правому флангу и наступать в общем направлении Гурьево — Лысовка — Леонидова В Леонидове кольцо должно было сомкнуться. На первый день ставилась задача овладеть рубежом: Выползово — Лысовка.

Дивизиям, наступавшим в центре, тоже были установлены конкретные рубежи. 103-я генерал-майора Биричева, например, должна была наступать в направлении Семешино — Софиевка и к исходу дня выйти на рубеж: высота 242,3 — Шилова 19-й дивизии майора Утвенко предлагалось к концу дня овладеть деревнями Прилепы и Юрьево.

В штабах дивизий поставленные задачи конкретизировались применительно к действующим частям и подразделениям. Так, полковник Миронов с начальником штаба майором Лисиным внимательно изучили передний край обороны противника. Он проходил по линии: Спас-Нежода, высота 231,3, Быково. Разведка установила, что противостоят мироновской дивизии 81-й и 106-й пехотные полки 15-й пехотной дивизии и полк «Германия» дивизии СС «Рейх».

Правым соседом 107-й была 46-я стрелковая дивизия Западного фронта, которая вышла на рубеж Брыкино — Праслово. Слева — 100-я стрелковая дивизия Руссиянова. Ей предстояло наступать в направлении Агеевка — Токарева. Уяснив задачу всего соединения, командование дивизии определило задачи стрелковых полков и приданных средств усиления.

Бойцы и командиры, находившиеся на передовой линии, деловито подправляли окопы, улучшали перекрытия на случай артобстрела и бомбежки, запасались патронами, гранатами, бутылками с зажигательной смесью. Командиры взводов и отделений ставили задачи каждому бойцу, вооруженному винтовкой, или пулеметчику. Некоторые нарисовали схемы линии обороны и объясняли красноармейцам, кто за каким кустом укрывается и какой холмик атакует. Специально выделенные наблюдатели следили за сопредельной стороной, за поведением противника и воздухом.

В связи с отселением местных жителей из пятикилометровой зоны каждая появившаяся на горизонте человеческая фигурка являлась подозрительной, ее следовало встретить, задержать, в случае сопротивления — уничтожить. Никаких скидок одетым в гражданскую одежду! Это требование уже многократно было повторено устно, но штаб армии решил еще раз напомнить письменно. Генерал-майор Кондратьев направил в штабы дивизий записку:

«В целях борьбы с агентурой противника, засылаемой в наш тыл, командарм приказал:

задерживать всех без исключения лиц, в том числе женщин и детей, переходящих линию фронта с территории, занятой противником, и передавать их для тщательной фильтрации органам особых отделов и территориальным органам НКВД».

Быть бдительным должен каждый боец, каждый командир! Враг не дремлет! Враг рядом! Подтверждалось это довольно часто.

Немецкие разведчики нередко проникали на нашу территорию, как и наши к ним. Их, разумеется, интересовало все, что может интересовать командование воюющей армии. Особенный интерес вызывало появившееся в Красной Армии новое оружие, которое пленные называли «адской машиной». Немцы под Ельней буквально охотились за реактивными боевыми установками, ведь против них здесь действовал 42-й дивизион М-13, состоящий из трех батарей, в каждой из которых шесть боевых установок, три огневых взвода. Немцы сбрасывали массу листовок, в которых призывали бойцов и командиров «адских машин» переходить на их сторону, обещали командирам и политработникам дать виллы на побережье Средиземного моря, а бойцам — фермы в любой стране Европы, на выбор. Но предателей среди первых ракетчиков не было.

Особисты и все другие строго оберегали высочайшую тайну — новое мощное оружие, а самим хозяевам его подошла пора обобщать опыт использования PC в боевой обстановке. Над этим вопросом уже несколько дней работало артиллерийское управление 24-й армии. Начальник артиллерии армии генерал-майор Мошенин 18 августа представил начальнику артиллерии Резервного фронта генерал-майору Говорову подробное донесение «О состоянии и условиях эксплуатации механизированных установок М-13».

Первый раздел донесения посвящался анализу конструктивных недостатков новых боевых машин. Квалифицированным техническим языком было названо достаточно много уязвимых мест. Самый большой недостаток новой боевой техники состоял в том, что после участия в боях установки теряли устойчивость, расшатывались, вести из них огонь становилось опасно. Артиллеристы вносили конкретные предложения, что следует усилить, что надежнее приварить, что привинтить и т. д.

Второй раздел донесения — вопросы организации. «Девятиорудийная батарея, — писал Мошенин, — является очень громоздкой, для нее трудно выбирать позиции и не слышно команд старшего по батарее, а также трудно укрыть батарею от огня противника. Для обеспечения большей подвижности и гибкости выгоднее было бы применить следующую организацию: а) дивизион — три батареи; б) батарея — три огневых взвода; в) взвод — два орудия».

Далее шли предложения по обеспечению автотранспортом, подготовке данных для стрельбы. Высказывалось пожелание посылать на фронт личный состав вместе с этими системами, обученный и сколоченный. «Несоблюдение этих условий, — говорилось в донесении, — вызывает: 1) частые крупные поломки; 2) утерю снарядов на пункте заряжания; 3) неточную наводку; 4) большой шум на батарее, беготню; фактически все работы за командира орудия и наводчика приходится выполнять среднему и младшему составу» (ЦАМО РФ. Ф. 219. Оп. 699. Д. 28. Л. 18).

Кроме решения проблем эффективности использования нового оружия артиллерийское управление усиленно занималось подготовкой к завтрашнему наступлению: матчасть, снаряды и еще раз снаряды, питание людей, сохранность тракторов и лошадей и т. д. В этот день окончательно был сформирован штаб 42-го дивизиона реактивных установок за счет хозяйств, не имеющих матчасти.

Генерал-майор Мошенин по поручению командующего фронтом еще рано утром направил командирам стрелковых дивизий и отдельных частей записку, рекомендовавшую «с целью достижения наилучших результатов и наибольшего воздействия на противника применить как меру воздействия поджог лесов, строений, трав, хлебов и стогов в районе расположения противника». Эта проблема тоже была разработана с пунктуальной обстоятельностью. Поджог перечисленных «объектов» рекомендовалось начать незамедлительно, по получении указаний. Цель — создать панику в войсках противника и такие условия, которые «немедленно вызовут противника на отход и сдачу в плен». Предлагалось учесть погодные условия, направление ветра, линии прохождения фронта. Прилагалась инструкция по технике поджога зажигательными снарядами и бутылками с горючей смесью, особенно в тех местах, где соломенные крыши, сухой лес, высокие травы. Каждой дивизии были определены участки леса, где предстояло зажечь военные пожары (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 125, 126).

В течение ночи с 18 на 19 августа части 24-й армии продолжали подготовку к наступлению, занимали исходное положение.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ Вторник, 19 августа

В семь часов утра артиллерия сражающихся дивизий Красной Армии начала полуторачасовую артиллерийскую подготовку… Десять минут она била по передовым позициям противника с целью уничтожения его живой силы, затем перенесла огонь в глубь его обороны, дабы подавить артиллерийские позиции. Но не всегда так получается, как хочется. Атакующие советские войска оказались под мощным ответным ударом, в небе появились немецкие самолеты. На выступе опять развернулся жестокий бой, который продолжался весь день и в котором воюющие стороны имели всего лишь переменный успех.

В течение дня было достигнуто некоторое продвижение вперед только на правом фланге, где усиленная 102-я дивизия полковника Илларионова вышла на рубеж высот северо-восточнее населенного пункта Спас-Нежода и южнее хутора Дашино. Ее подразделения захватили шесть пленных.

107-ю стрелковую дивизию полковника Миронова противник встретил мощным, хорошо спланированным ударом. По всей ее линии фронта, охватывавшего деревни Садки, Гурьево и Митино, полки Батракова, Некрасова и Меттэ сражались самоотверженно, порою возникали самые невероятные ситуации, но красноармейцы и командиры без паники выходили из них, нанося удары по врагу.

675-й полк Батракова частью сил обходил Садки с запада, продолжая наступление на северную окраину деревни.

В 586-м полку, продолжавшем бои за Гурьево, самоотверженно сражались батальоны капитана Козина и старшего лейтенанта Люманова. Преодолевая ожесточенное сопротивление врага, они продвигались вперед буквально метр за метром. На одном участке во время боя младший лейтенант Михайлов и сержант Сухоплюев попали в окружение немцев. Четырнадцать фашистов сжимали кольцо, намереваясь взять живыми двух советских командиров.

— Сдавайся! Рус, сдавайся, — кричали фашисты на ломаном русском языке.

Михайлов и Сухоплюев вступили в неравный бой, решили драться до последнего вздоха, как требовал от них приказ Сталина. Командиры залегли и стали, выбирая удачные моменты, отбиваться гранатами. Несколько немецких солдат было убито, получил тяжелое ранение их офицер, остальные, перепугавшись, стали короткими перебежками пятиться назад. И тогда два командира Красной Армии поднялись в атаку на растерявшегося врага. В лихой штыковой схватке они перекололи всех до одного, сержант Сухоплюев, отличавшийся большой физической силой, уничтожил семь фашистов.

В конце дня полк Батракова продолжал сражаться за деревню Садки, некрасовцы вышли на южную окраину Гурьева. Несколько больше продвинулся вперед 630-й полк майора Меттэ, заняв юго-западную окраину Митина, он вышел на восточный берег реки Ужа, в одном километре юго-западнее этой деревни. Были подбиты два немецких танка.

В 120-й стрелковой дивизии бой происходил не менее интенсивно. Противник наседал, стремясь занять новые позиции, открыть себе путь на Спас-Деменск, красноармейцы отбивали контратаки. Во время атаки фашистов на позиции первого батальона 474-го полка капитана Коркишко пулеметный расчет был выведен из строя. Тогда командир взвода лейтенант Б. А. Сапаргиреев сам лег за пулемет и открыл огонь по противнику. Фашисты залегли, но тут по ним ударили артиллеристы и минометчики, атака была отбита.

Отважно действовал в этом бою красноармеец-связист Черноусое. Рискуя своей жизнью, он под огнем противника восемь раз устранял обрывы на линии связи, обеспечив бесперебойный огонь батареи по наступающему противнику. Сам красноармеец Черноусое получил ранение, но оставался в строю. В восьмой роте третьего батальона того же 474-го полка красноармеец Михаил Семенович Ильичев спас жизнь командиру взвода, уничтожил лично несколько фашистов и захватил в плен немецкого ефрейтора.

Высокую оценку командования получил поступок разведчика четвертой батареи 606-го гаубичного полка Г.И. Князева. Он постоянно находился в передовой траншее с пехотинцами, вел наблюдение за позициями противника и, обнаружив его огневые точки, передавал их координаты на батарею, а командир батареи B.C. Кашашников, пользуясь этими данными, метким огнем уничтожал вражеские минометы и пулеметы. Но в самый разгар боя у Князева оборвалась связь с батареей, а пехотинцам нужна была поддержка, их ряды таяли. Тогда Князев, взяв ручной пулемет, расчет которого погиб, презирая смертоносный огонь врага, забежал во фланг противнику и открыл огонь по его орудийным расчетам.

Немцы не ожидали такого решительного нападения. Они, оставив орудия, побежали, падая под пулями Князева. Но тут кончились патроны. Уцелевшие фашисты стали поворачивать обратно. Что делать? Растерянность владела бойцом всего несколько мгновений. Князев подбежал к одному из шести отбитых им орудий, быстро зарядил его и открыл огонь по его бывшим хозяевам.

Этот князевский огонь стал решающим моментом боя. Прямой наводкой он громил пулеметные гнезда противника, бил врагу в грудь и спину. Красная пехота завершила победу, заняв бывшие вражеские позиции.

Несмотря на героические усилия, части ракутинской армии не выполняли своих задач. Командарм был недоволен. Жуков, находившийся в 43-й армии, где противник действовал с не меньшей активностью, выходил несколько раз на связь со штабом 24-й, выражал свое неудовлетворение. И в войска пошли указания: продолжать наступление ночью.

Жуков, не упуская из своих рук управления войсками фронта, исполнял и свои обязанности члена Ставки, постоянно анализируя общую стратегическую обстановку и характер действий противника на западном направлении. На основе полученных от пленных сведений о переходе войск группы армий «Центр» к обороне он все больше убеждался в правильности своего доклада Сталину 29 июля и счел обязанным еще раз повторить Верховному Главнокомандующему свои предложения. 19 августа И.В. Сталин получил от Жукова следующую телеграмму:

«Противник, убедившись в сосредоточении крупных сил наших войск на пути к Москве, имея на своих флангах наш Центральный фронт и великолукскую группировку наших войск, временно отказался от удара на Москву и, перейдя к активной обороне против Западного и Резервного фронтов, все свои ударные подвижные и танковые части бросил против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов.

Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов — Конотоп — Прилуки, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта. После чего — главный удар на Москву в обход Брянских лесов и удар на Донбасс…» (Жуков Г. Воспоминания и размышления. Т. 2. С. 117).

Эта телеграмма и предпринимаемые Жуковым усилия в связи его выводами вошли в историю Великой Отечественной войны как убедительное подтверждение гениальной прозорливости будущего Маршала Победы. В правильности его выводов можно еще раз убедиться, если, пользуясь послевоенными источниками, заглянуть по ту сторону линии фронта.

18 августа главнокомандующий сухопутными войсками гитлеровской армии фельдмаршал Вальтер фон Браухич представил фюреру записку с предложениями о дальнейших операциях группы армий «Центр». Он писал в ней: «… Ближайшей оперативной целью группы армий “Центр” должно стать уничтожение расположенных перед ней главных сил противника и прорыв вражеского оборонительного фронта… Таким образом будут созданы предпосылки для захвата московского транспортного и промышленного района. После овладения этим промышленным районом, в сочетании с успехом на юге и севере, противник не сможет воссоздать свои разгромленные силы».

Через два дня на записку Браухича последовал предварительный ответ Верховного командования: «Фюрер не согласен с предложением главнокомандующего сухопутными силами от 18.8. о продолжении операций. Для него Москва и сосредоточенные там крупные силы противника не имеют значения. Первоочередная задача состоит в том, чтобы захватить у русских промышленные районы и использовать их в своих целях».

21 августа появились официальные указания Гитлера о дальнейшем ведении войны. Фюрер считал, что важнейшей задачей до наступления зимы является захват не Москвы, а Крыма, Донецкого промышленного и угольного района, а также перехват путей подвоза нефти с Кавказа. На севере первостепенной задачей Гитлер считал окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками (Проэктор Д.М. Агрессия и катастрофа. С. 257–261).

Как видим, Жуков очень точно разгадал планы Гитлера на ближайшее время. Помешать их исполнению являлось главной задачей советского командования. С этой целью оно создало Брянский фронт, готовило новое широкомасштабное наступление Западного фронта, требовало не давать покоя фашистским захватчикам ни днем, ни ночью. Гитлер, в свою очередь, не намеревался сдавать позиций на московском направлении, хотя и поворачивал танковые войска на юг и север. Приказ фон Бока во что бы то ни стало удерживать выгодный в стратегическом плане ельнинский выступ оставался в силе. А Ракутину нужен был успех уже сегодня или завтра.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ Среда, 20 августа

Однако ночные боевые действия опять оказались малоэффективными. Части армии не обеспечили продвижения вперед. В приказе № 020, подписанном в 10 часов 20 минут утра, командарм отметил, что только 120-я дивизия генерал-майора Петрова выполнила свою задачу, остановила натиск противника и пыталась перейти в атаку. Очень недоволен был Ракутин соединением полковника Миронова. «107-я сд действовала плохо, — говорилось в приказе, — полки в атаку шли неорганизованно. 765-й сп в течение суток топтался перед деревней Садки, а 630-й сп до сих пор овладел только юго-западной окраиной Митина. Такие темпы продвижения не обеспечивали успех 102-й тд».

Командарм приказал своим войскам продолжать наступление и к исходу 21 августа полностью выполнить задачи, поставленные в приказе № 019.

Следует отметить, что к 20 августа в 24-й армии осталась только одна сибирская дивизия — 107-я стрелковая полковника Миронова. Все другие сражались в составе войск Западного фронта. Изменились и задачи самой армии: теперь войска, действовавшие на ельнинском выступе, не именовались оперативной группой, а представляли собой основной костяк армии. Руководство ими осуществлял штаб армии, а не опергруппы. С уменьшением протяженности линии фронта Ракутин полностью сосредоточил свое внимание на ликвидации ельнинской группировки противника — организации наступления, переформировании 127-й стрелковой дивизии, обеспечении глубины обороны силами 6-й дивизии народного ополчения… Словом, теперь Ракутин постоянно занимался проблемами ельнинского направления.

На правом фланге, на направлении главного удара, с самого утра бой ожесточился. Сначала в ближнем тылу 107-й дивизии, в районе деревень Черемисино и Кузнецы, загорелся лес. Накануне вечером здесь немецкие самолеты сбросили зажигательные бомбы с самовоспламеняющейся жидкостью. Они рвались при ударе о землю, но пожаров не возникало. При восходе солнца жидкость воспламенялась, в нескольких местах возник пожар. Затем над позициями дивизии появились одна за другой немецкие авиаэскадрильи и начали сбрасывать свой смертоносный груз. Вслед за бомбовым ударом в нескольких местах противник пошел в контратаку.

В это время у штаба армии нарушилась связь со штабом полковника Миронова. Ракутин, находившийся на левом фланге армии, приказал своему начальнику штаба генерал-майору Кондратьеву срочно выехать на правый фланг и принять все необходимые меры, диктуемые обстановкой.

Когда Кондратьев прибыл в рощу в одном километре южнее деревни Николаевское, где находился штаб 107-й дивизии, его грозным окликом встретил часовой. Оказалось, что в штабе нет ответственного дежурного. С большим трудом удалось начальнику штаба армии выяснить обстановку. Несколько помог оказавшийся здесь военный комиссар дивизии Столяров. Благодаря ему удалось найти командира дивизии полковника Миронова и начальника штаба подполковника Козлова, который всего день назад был назначен на эту должность вместо выбывшего по ранению майора И.В. Лисина. Они находились на командных пунктах полков, занимались организацией отпора врагу, который угрожал окружением батальону капитана Козина.

Бой этот затянулся на весь день. Первый и второй батальоны 630-го стрелкового полка под командованием младшего лейтенанта Снегурова и старшего лейтенанта Кудашкина и батальон старшего лейтенанта Люманова обошли атакующий фашистский полк с флангов, окружили его юго-восточнее Гурьева и в многочасовом бою разгромили.

На пути из 107-й дивизии генерал Кондратьев посетил 100-ю стрелковую дивизию, ее 85-й стрелковый полк, которым командовал полковник Груздев. Генерал остался очень не удовлетворен его действиями во время боя.

На левом фланге тоже шел жестокий бой. Противник наседал в двух направлениях: вяземском и спас-деменском. И 19-й, и 120-й дивизиям нелегко было отбивать атаки, но они устояли. Множились примеры героизма командиров и красноармейцев.

В 19-й дивизии и майор Утвенко, и новый комиссар Волов сочли достойным представления к званию Героя Советского Союза красноармейца роты связи 315-го стрелкового полка Поповича Алексея Александровича. В боевой обстановке ему много раз приходилось налаживать телефонную связь. В последнем бою во время атаки подразделений полка под сильным огнем противника Попович дал связь командиру третьего батальона, не имея собственного провода. Выручила находчивость: он использовал немецкую линию. Затем пошел в одном ряду с атакующими, храбро сражался в рукопашной схватке. Взял в плен трех фашистов. Когда у Поповича осколком разбило винтовку, он захватил немецкий пистолет-автомат и стал им разить фашистов.

В 120-й дивизии привел свое командование в восхищение боец по фамилии Сокарев. Начинал он войну под Ельней лейтенантом, командовал взводом. За несерьезное отношение к своим обязанностям его разжаловали в рядовые и перевели во взвод пеших разведчиков. Ночью он отправился в очередной раз в тыл к противнику с двумя красноармейцами с задачей выявить огневые точки. Когда задание почти было выполнено, на рассвете, фашисты обнаружили смельчаков и отрезали им путь отхода. Но Сокарев, старший в группе, не растерялся, приказал бойцам ползти вслед за ним к стоящему неподалеку подбитому советскому танку.

В боевой машине, выведенной из строя, пушка и пулемет оказались исправными, имелись боеприпасы. Разведчики, заняв места у орудия и пулемета, открыли огонь по противнику. Фашисты растерялись, прекратили преследование.

Через некоторое время немцы вновь открыли пулеметный огонь. Разведчики отстреливались. Тогда оккупанты подкатили орудие и стали стрелять по танку прямой наводкой. Снаряды пробили броню в трех местах. Один красноармеец был убит. Сокарев с другим красноармейцем получили легкие ранения и контузии, но не сдавались. Весь день они отстреливались, не подпуская захватчиков к танку. А вечером подошло подкрепление. При его огневой поддержке смельчаки выбрались из танка с убитым товарищем и возвратились к своим.

Отважный разведчик Сокарев вместо награды был восстановлен в звании и назначен на командирскую должность.

В бою за деревню Гурьево увлекал за собой красноармейцев комиссар козинского батальона политрук Никифоров. Он все время находился среди бойцов, вдохновлял их и острым словом, и личной храбростью. Во время второго штурма деревни Никифоров с группой смельчаков ворвался на высоту, но был сражен пулеметной очередью. Погиб он как герой, по-комиссарски красиво. Бойцы батальона поклялись отомстить за своего политрука.

Во фронтовой обстановке человеческие судьбы складывались по-разному: кому смерть мгновенная, кому в муках, кому рана небольшая, кому тяжелая… Только счастливцам — ни одной царапины. По-разному ценились и человеческие поступки. Вот три документа одного дня.

1. «За отсутствие на КП дивизии ответственного командира утром 20.8.41 г. начальнику штаба 107-й сд подполковнику Козлову объявляю выговор. Кондратьев».

2. «Исполняющего должность командира 85-го стрелкового полка 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии полковника Груздева как несправляющегося с командованием полком от должности освободить и разжаловать в капитаны, назначив на должность помощника начальника штаба этого же стрелкового полка. Раку тин».

3. «Военному совету фронта. 20 августа 1941 г. Исполняющий должность командира 19-й стрелковой дивизии майор Утвенко А.И., в течение месяца командуя дивизией, в боях в районе Ельня показал себя как волевой, мужественный и энергичный командир. Умело руководит боем дивизии, не теряется в сложной обстановке, добиваясь выполнения боевых задач, стоящих перед дивизией. Неоднократно личным примером увлекал бойцов на разгром фашистских частей.

Ходатайствую об утверждении майора тов. Утвенко в должности командира 19-й стрелковой дивизии и присвоении ему внеочередного военного звания “полковник”. Ракутин».

Суровое время требовало строгих мер воздействия на человека. И, как тогда казалось, справедливых. Сегодня хочется посочувствовать только что вступившему в должность начальнику штаба дивизии и в первый день схлопотавшему себе выговор. С огорчением воспринимается понижение в должности и разжалование в капитаны человека, встретившего войну у самой границы, познавшего ад и пекло первых боев. Но война есть война. И есть приказ № 270. Не требуешь ты — потребуют с тебя…

Ракутину тоже было нелегко докладывать командующему фронтом генералу армии Жукову о том, что еще один день боев не принес желаемого результата, нелегко было говорить о больших потерях личного состава войск, о нехватке боеприпасов, вооружения… Но он сказал все, что считал нужным сказать.

И Жуков задумался. Он все понимал, да не все мог решить.

Легче было противостоящей стороне. Гудериан доложил в штаб группы армий «Центр»: атаки на Ельню отбиты. А Гальдер по информации снизу записал в своем дневнике:

«20 августа 1941 года, 60-й день войны.

…Заслуживают внимания незначительные атаки у Ельни и сильные атаки противника в районе восточнее Ельни на участке фронта 8-го армейского корпуса».

Восточнее Ельни — это 107-я и 102-я дивизии. Они за весь день продвинулись вперед всего на несколько десятков метров.

ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ Четверг, 21 августа

Результатом ночной работы командующего Резервным фронтом стал документ, адресованный Верховному Главнокомандующему. Документ отличался глубоким, очень внимательным анализом боевой обстановки под Ельней, ясностью полководческой мысли, человеческой искренностью.

Вчитаемся в его строки:

«Т. Сталину 21.8.41 г.

К 20.8.41 частям 24А Резервного фронта в районе Ельня полностью не удалось окружить и уничтожить немецкие части.

19.8 противник в районе Гурьева, Садки ввел дополнительно 137 пд, ранее засеченную перед фронтом 43А. В районе Клемятино, Гречаный противник ввел новую часть, нумерация которой еще не установлена.

За десять дней операции я был во всех дивизиях и на местности лично разбирался с условиями ведения боя и как ведут себя части. Бойцы и командиры держат себя в большинстве хорошо. Потерь не боятся и уже научились технике и тактике уничтожения противника, но все части очень малочисленны и переутомлены от наступательных действий и от огня противника, который за последнее время не прекращался и в ночное время.

При существующей малочисленности наших частей окончательно окружить и уничтожить 4–5 немецких пд невозможно. Дальнейшее ведение боя в существующем составе приведет к окончательной потере боеспособности действующих частей.

Сейчас необходимо пополнить части хотя бы до 60 % состава, подтянуть побольше снарядов, дать немного передохнуть бойцам, тщательнее выявить у противника слабые места, после чего стремительно атаковать.

Прошу вашего разрешения:

1) прервать до 24.8 общее наступление;

2) пополнить за это время части 14-ю прибывающими маршевыми батальонами;

3) ознакомить пополнение с характером ведения боя и подготовить его к действию;

4) начать атаку с новыми силами с утра 25.8. Если не усложнится обстановка на других направлениях, привлечь к атаке 303 сд, находящуюся в моем резерве Хотеевка.

25.8. противник будет уничтожаться систематическим огнем минометов, артиллерии, авиации и захватываться в плен. Жуков» (Маршал Жуков: полководец и человек. Т. 1. С. 182, 183).

Георгий Константинович подписал письмо в 4 часа 45 минут. Как и положено, оно было зарегистрировано в числе исходящих документов, а в 6 часов утра офицер по особым поручениям доставил его в Кремль, в приемную Сталина. Нелегко, пожалуй, было генералу Жукову сделать этот шаг, но обстановка требовала, и он честно признался: контрудар под Ельней, предложенный им более трех недель назад, не получился.

Не зная, как Сталин отреагирует на его письмо, Жуков не терял времени, он сразу же приступил к разработке плана нового наступления войск 24-й армии. Прежде всего, его беспокоила слабая обеспеченность армии и фронта танками. Будь имеющиеся у Ракутина две танковые дивизии укомплектованы боевой техникой согласно штату, окружение противника и его разгром уже давно были бы обеспечены. Но Жуков не просил у Сталина танков, зная, как мало их у Красной Армии. Не рассчитывал он и на дополнительные людские резервы, потому в письме первоначальную просьбу пополнить части 24-й армии двадцатью маршевыми батальонами заменил более скромной: 14-ю прибывающими маршевыми батальонами. Не дополнительными, а уже прибывающими! А где брать танки? Их, прежде всего, надо беречь! И Жуков издает приказ фронту по улучшению использования танков.

«На опыте боев в районе Ельня, — писал он в этом приказе, — мною установлена недопустимая безграмотность использования в бою танков и танковых частей, которые в результате неправильного применения несли большие потери в живой силе и материальной части».

Приведя целый ряд примеров вскрытой безграмотности, командующий приказал: «Запретить вводить танки в бой без тщательной разведки системы огня противника, местности и без увязки на поле боя взаимодействия командира танкового взвода, роты с командиром стрелкового батальона и командиром артиллерийского дивизиона, батареи» (ЦАМО РФ. Ф. 1087. Оп. 1. Д. 5. Л. 177).

Так в штабе фронта началась разнообразная и большая по объему работа с целью подготовки нового этапа ельнинской наступательной операции. А в штабе 24-й армии и ее войсках продолжали выполнять ранее поставленные задачи. Нелегкая обстановка на линии фронта с рассветом осложнилась: авиационная разведка в 8 часов 40 минут утра обнаружила до 200 немецких автомашин и около ста мотоциклистов, следовавших в сторону Ельни, голова колонны уже приближалась к деревне Шарапово. Кроме того, у села Дубосище Глинковского района было замечено скопление танков, автомашин и конницы неустановленной численности. Противник стягивал новые силы в ельнинскую дугу. И Раку тин срочно предупредил свои войска о возможном его прорыве на Москву, обязал командиров дивизий организовать противотанковые оборонительные сооружения на направлениях Ушаково — Дорогобуж, Пожогино — Вязьма и Коробец — Спас-Деменск, создать отряды истребителей танков из смелых и расторопных бойцов.

Конечно, не отменялись и ранее поставленные задачи. Все дивизии продолжали бой с проявлявшим повышенную активность противником.

102-я дивизия полковника Илларионова ночной атакой овладела населенным пунктом Спас-Нежода и к 14 часам 30 минутам вышла к северной окраине деревни Батаево Глинковского района. За два дня боев она потеряла 43 человека убитыми и 156 ранеными. 120-я продолжала сковывать наседавшего противника. Другие соединения к концу дня имели незначительное продвижение вперед.

Как отмечалось в вечерней оперсводке штаба армии, 107-я стрелковая дивизия продвинулась всего лишь на несколько сот метров.

Но каких усилий, каких героических поступков бойцов и командиров, сколько их крови потребовали эти несколько сот метров!

На правом фланге дивизии 765-й полк Батракова продолжал сражаться за деревню Садки, бой шел за каждую избу, за каждое сгоревшее подворье. Командиры и политработники были в одном строю с красноармейцами, они не хотели, чтобы их в соответствии с приказом № 270 отнесли к тем, кто отсиживается в окопах или на командных пунктах. Лейтенант Комарицын и политрук Коробко трижды поднимали своих бойцов в атаку и каждый раз заставляли противника пятиться назад. Коробко застрелил 11 фашистов и заколол штыком офицера. Когда немцы окружили взвод и ранили Комарицина, командование принял на себя сержант Нестеров. Под его командованием бойцы не только отразили атаку фашистов, но и продвинулись вперед. Первыми бросились со штыками на оккупантов красноармейцы Хохлов и Медведев, за ними ринулись все остальные. Полк Батракова хорошо поддерживала артиллерийская группа полковника Николаева.

Полк Некрасова в течение дня пулеметным и минометным огнем отбил все попытки врага вернуть потерянные им накануне позиции у Гурьева. Батальон капитана Козина окончательно очистил эту деревню от захватчиков и продвинулся на новый рубеж.

Некрасовцам, как и прежде, хорошо помогали артиллеристы. Метким огнем они буквально из-под земли выковыривали фашистские гнезда. Командир 275-го артиллерийского полка полковник Бармотин лично корректировал огонь третьей батареи. Ведя стрельбу по обнаруженным им целям, артиллеристы уничтожили три наблюдательных пункта противника, два орудия, одну минометную батарею, подбили два танка. Под разрывами их снарядов обрели свой покой многие завоеватели русской земли.

630-й полк майора Меттэ сражался у деревни Митино, внося свой щедрый вклад в отвоеванные сотни метров…

На смену павшим героям приходили новые, выбывших командиров заменяли младшие по званию. Примечательным событием текущего дня в полку Некрасова и всем соединении стало выдвижение сержанта Сухоплюева на должность командира взвода, представление его к присвоению звания младшего лейтенанта. Об этом двадцатидвухлетнем парне из города Канска Красноярского края добрая слава пошла с первых дней боев за Ельню. Тогда младший сержант Дмитрий Афанасьевич Сухоплюев командовал расчетом

45-миллиметрового орудия. Был он среднего роста, плотного телосложения и огромной физической силы, настоящий русский богатырь. Он решительно и смело действовал в бою, был дисциплинированным и инициативным младшим командиром. Первый его находчивый поступок сразу вошел в историю некрасовского полка.

Произошло это в бою за Дубовежье. С пригорка, заросшего кустарником, младший сержант Сухоплюев со своим расчетом вел огонь по позициям противника на окраине деревни. Тут завязалась у наших артиллеристов жаркая дуэль с немецкими артиллеристами. Фашисты подбили пушку Сухоплюева. Он в досаде выругался и перешел к соседнему орудию, где выбыл из строя командир. Первым выстрелом подбил орудие врага. Немцы выслали к подбитому орудию тягач — через минуту тягач горел. Сухоплюев послал снаряд на опушку леса, примыкавшего к деревне, — там раздался оглушительный взрыв. Сухоплюева осенила догадка.

— Ноль пять влево, огонь! — скомандовал он. Новый взрыв.

— Ноль пять влево, огонь! Еще взрыв.

— Бей, бей! — обрадовались пушкари. — Не давай фашисту опомниться!

Тридцать выстрелов — тридцать взрывов. Так Сухоплюев расстрелял невидимую фашистскую колонну автомашин с боеприпасами. Когда некрасовцы ворвались в Дубовежье, то увидели кладбище изуродованных и догоравших грузовиков.

Но Сухоплюев остался без орудия, его перевели во взвод разведки. Там число его смелых и дерзких поступков умножилось. И вот заслуженное повышение в должности и представление к званию младшего лейтенанта.

Мужественно сражались сибиряки и в этот день, а командование армии по-прежнему оставалось недовольно: продвинулись лишь на несколько сот метров.

107-я стрелковая фигурировала еще в двух документах, подготовленных командованием армии 21 августа. Один из них — политическое донесение политотдела армии политуправлению РККА и политуправлению Резервного фронта — подписал дивизионный комиссар Абрамов, другой — приказ войскам армии в свете требований приказа № 270 — подписали Ракутин и член Военного совета армии Иванов.

В первом сообщается:

«Упорно дерутся с врагами Родины части 107-й сд, где командиром дивизии полковник Миронов и военкомом полковой комиссар тов. Столяров».

В другом констатируется:

«Комиссар 107-й сд полковой комиссар Столяров отсиживается в тылах, ни разу не был в боевых подразделениях» и соответствующий вывод: понизить Столярова в должности.

Нельзя сказать, что процитированные утверждения противоречили друг другу. 107-я дивизия действительно упорно дралась с врагом, но вот ее комиссар, требуя от подчиненных смелых и решительных действий, выходит, предпочитал находиться в тылу… Согласно приказу № 270 такое выполнение должностных обязательств подпадало под строгое осуждение.

И еще две цитаты.

В политдонесении сообщалось:

«Хорошо организовал работу партийной организации секретарь партбюро 765-го сп старший политрук Азаров. Работа этой партийной организации приняла более живой и целеустремленный характер. Сам т. Азаров все время находится в подразделениях, практическим показом учит парторгов и комсоргов практике партийно-политической работы в бою, чутко относится к запросам коммунистов и своевременно на них реагирует, принимает самые решительные меры к коммунистам, нарушающим воинскую и партийную дисциплину. Участвуя в боях, он личным примером смелости и упорства в бою воодушевляет бойцов, командиров на беспощадное уничтожение врага».

В приказе констатировалось совсем другое поведение близкого к Азарову человека:

«Комиссар 765-го сп батальонный комиссар Ушаков все время сидит во втором эшелоне». И сразу взыскание: понизить в должности.

Волею судьбы двум политработникам суждено было сражаться рядом, плечом к плечу, но одним начальники были довольны, о другом они думали иначе и сочли необходимым понизить его в должности.

Однако четыре противоположных факта — цветочки в выполнении приказа № 270. Другим лицам командование дивизий назначило более суровые меры: они предавались суду военного трибунала, который карал высшей мерой.

В чем же вина этих людей?

«Командир шестой роты 106-го полка 106-й мотострелковой дивизии лейтенант М. подло струсил и подавал изменническую команду отступать назад.

Командир взвода 688-го полка 103-й мотострелковой дивизии младший лейтенант Т. в то время, когда красноармейцы его взвода мужественно дрались с врагом, предательски покинул своих бойцов и сбежал с поля боя.

Командир роты 100-й стрелковой дивизии лейтенант А. проявил малодушие и трусость и пошел на позорнейший шаг — членовредительство, прострелил себе левую руку.

Младший лейтенант 220-го АПД 103-й мотострелковой дивизии Н. не выполнил приказания о доставке снарядов на огневую позицию, прикрывая свою трусость болезнью ног».

Так проводился в жизнь приказ Сталина № 270. Трудно поверить, что молодые ребята, избравшие своей профессией защиту Родины, получившие свое первое командирское звание, сознательно пошли на поступки, описанные в приказе по армии. Но суровость военного времени в том и заключалась, что к человеку, однажды дрогнувшему в бою, мгновенно менялось отношение и командиров, и близких товарищей.

На место пониженных в должности, как и на место отданных под суд, как и на место убитых и раненых, выдвигались новые люди. В этот же день начальник политотдела 100-й стрелковой дивизии полковой комиссар Александр Григорьевич Евсеев получил предписание о назначении военным комиссаром 107-й дивизии. «К месту службы прибыть немедленно», — говорилось в документе.

В десять часов вечера Ракутин, проанализировав итоги заканчивающегося дня, издал боевой приказ № 021, обязывающий войска продолжить наступление на Ельню. Когда документ уже был отправлен в штабы дивизий и артиллерийских полков, от Жукова поступило распоряжение: общее наступление прекратить. Из штаба армии в войска пошла срочная телеграмма: исполнение приказа № 021 задержать до получения дополнительных указаний.

…Сталин дал Жукову добро на подготовку новой, более решительной и стремительной наступательной операции по освобождению Ельни.