В боях за Молдавию. Книга 2

С. Цыпленков, полковник запаса ПОДНЯТЫЕ ПО ТРЕВОГЕ

Накануне. Утром шестого июня по боевой тревоге полк выступил и, совершив стодвадцатикилометровый марш, к исходу девятого числа сосредоточился на окраине большого молдавского села Пражила, в 30–35 километрах от города Бельцы.

Как теперь стало известно, по планам штаба Одесского военного округа 30-я Иркутская горно-стрелковая дивизия имела задачу вместе с другими дивизиями прикрыть границу на реке Прут на случай развертывания боевых действий. Задача важная и ответственная. Новый район сосредоточения находился от границы в 70–80 километрах. Для преодоления такого расстояния требовался, по меньшей мере, двухсуточный форсированный марш. Следовательно, дивизия к выполнению своей задачи могла приступить с большим опозданием.

Переход полка в новый район, ближе к границе, естественно, вызвал всевозможные разговоры и кривотолки среди личного состава. На собраниях и служебных совещаниях да и просто при встречах нам с командиром полка задавали много вопросов.

— С какой задачей полк прибыл в данный район?

— Почему так далеко остановились от границы?

— Можно ли вызывать к себе семьи?

— Долго ли здесь задержимся?

От нас требовались ясные и вразумительные ответы, а мы и сами толком ничего не знали. На совещаниях в штабе дивизии и в отделе политической пропаганды не только мы с полковником Сафоновым, но и другие командиры частей и политработники неоднократно задавали подобные вопросы командиру дивизии и его заместителю по политической части. Нам говорили:

— Не разводите панику, больше уделяйте внимания боевой подготовке и работайте с людьми.

Из штаба дивизии я вышел с каким-то тревожным чувством. В раздумьях не заметил, как выехал за околицу села Бокша, где размещался штаб дивизии. Расстегнул ворот гимнастерки, пришпорил коня и километра три проскакал галопом. То ли быстрая езда, то ли прекрасный солнечный день, а скорее всего и то и другое, настроили меня на более оптимистический лад. Я закурил и стал любоваться красотой молдавского пейзажа. После обильных дождей все благоухало. Шумели высокие густые хлеба, а в садах под тяжестью созревающих плодов прогибались до земли ветки фруктовых деревьев — первый богатый урожай свободных тружеников Молдавии!

Подъезжая к штабу полка, я уже думал о том, как лучше организовать учебу солдат, помочь местному населению убрать урожай на полях и в садах и быстрее встать на ноги только что зарождающимся колхозам.

В тот же вечер я созвал совещание всего политсостава полка совместно с секретарями ротных парторганизаций, на котором обсудили вопросы об усилении воспитательной работы, укреплении воинской дисциплины, повышении боевой готовности подразделений. Только сигнал на ужин прервал наше собеседование.

С утра до наступления темноты весь личный состав от повозочного до командира полка напряженно занимался боевой подготовкой. Солдат обучали умелым действиям на поле боя днем и ночью, в любой обстановке как самостоятельно, так и в составе подразделений. Совершенствовали свои знания и офицеры.

Очень много уделяли внимания огневой и тактической подготовке, а также совершенствованию маршей и ночных учений, которые, как правило, начинались подъемом рот по тревоге и заканчивались боевой стрельбой.

Нужно отдать должное командиру полка полковнику Сафонову. Он терпеливо и настойчиво добивался высокой организации и качества боевой подготовки.

— Мы должны использовать каждую минуту для учебы, — часто напоминал он офицерам и солдатам. — На войне некогда будет учиться. Там нужно бить врага, и бить умеючи, с наименьшей потерей живой силы. Поэтому мы обязаны закалять людей, готовить их к трудной боевой жизни.

Он знал, что такое современная война. Ему довелось в течение длительного времени с оружием в руках сражаться с фашистами в героической Испании. О его боевых делах красноречиво говорил сверкающий на гимнастерке орден Красного Знамени, полученный в боях за свободу испанского народа.

Я, как заместитель по политической части, и вся партийная организация полка поддерживали эту требовательность командира, помогали ему во всем. Не случайно наш полк на протяжении длительного времени считался в дивизии лучшим по дисциплине, организованности и боевой подготовке, хотя некоторые офицеры и политработники в полк прибыли из запаса в конце 1939 и в начале 1940 года, не имея достаточной теоретической военной подготовки и практических навыков в руководстве подразделениями. Благодаря упорной работе полковника Сафонова, партийной организации эти офицеры очень быстро освоились и стали хорошими руководителями.

Порой они удивлялись этому даже сами. Однажды инструктор пропаганды полка старший политрук Черкасов сказал мне:

— Смотрю я и удивляюсь, как в армии люди быстро осваивают весь комплекс задач и процесс их выполнения. Вчерашние запасники — рабочие, счетоводы, профсоюзные работники — сегодня уже выглядят заправскими командирами, способными не только обучать солдат военному делу, но и вести их в бой.

— А чему тут удивляться? Ведь и вы, Федор Филиппович, тоже, можно сказать, новичок. Я вот в армии более десяти лет, имею военно-политическое образование, опыт работы. Вы же только год служите, а справляетесь в мое отсутствие не хуже меня.

Черкасов, учитель по профессии, пришел в полк в начале 1940 года, из запаса. Он обладал организаторскими способностями, быстро сумел освоиться с армейской жизнью, найти свое место в огромном и сложном армейском механизме. Вел большую пропагандистскую работу среди личного состава полка, много помогал политрукам и парторгам рот в организации политработы, часто выступал с лекциями и докладами не только в полку, но и среди населения. Правда, был у него один недостаток: неопрятный внешний вид. За это не раз ему попадало от командира полка.

В общем, коллектив в полку сложился хороший, способный решать любые задачи, и в этом была немалая заслуга полковника Сафонова. Уже после войны я встречал многих офицеров-однополчан. Они не раз вспоминали добрым словом полковника Сафонова и 256-й полк, где получили хорошую закалку, которая помогла им громить фашистских захватчиков.

Наряду с боевой подготовкой в полку была развернута большая политическая работа по воспитанию высоких моральных качеств у каждого воина. Политруки рассказывали солдатам о международной обстановке, о героических подвигах, проявленных советскими воинами на озере Хасан и реке Халхин-Гол, в финскую кампанию. В подразделениях выступали непосредственные участники боев — командир огневого взвода лейтенант Злобин, награжденный медалью «За отвагу», старшина 6-й роты Чернышев и другие участники этих событий.

Так в повседневных хлопотах незаметно проходило время. Порой не оставалось лишней минуты, чтобы отправить семье письмо. В мирное время мы мало уделяли внимания своим семьям, которые вместе с нами переносили все тяжести армейской жизни, и только потом, на войне, мы об этом сильно сожалели, рассматривая в свободные минуты фотокарточки родных и любимых.

Суббота, пожалуй, самый напряженный и беспокойный день во всей неделе, особенно для политработников. К обычным обязанностям прибавляются дополнительные — нужно тщательно продумать организацию отдыха личного состава в выходной. А это нелегкая задача. У нас не было ни клуба, ни спортивных городков, ни спортснарядов. Одна-единственная кинопередвижка.

Об этом я как раз и размышлял, находясь на совещании офицерского состава, пока начальник штаба дивизии полковник Кошанский делал доклад об итогах инспекторской проверки полка по боевой и политической подготовке.

В течение трех дней группа офицеров штаба и политотдела дивизии проводила в полку весеннюю инспекторскую проверку. Сколько тревог, волнений пережито за три дня! Отчитывались за весь зимний период. Каждому командиру хотелось, чтобы его подразделение признали лучшим в полку. Инспекторская проверка в жизни части и каждого офицера — большое событие. Одним она несет радости и награды, повышение по службе и в звании, другим — неприятности и огорчения… В общем, кто что заработал, то и получает. На этот раз, судя по выводам доклада, никаких особенных неприятностей как будто не предвиделось.

— Поработали вы, товарищи, в зимний период хорошо, — сказал в заключение полковник Кошанский. — Командование дивизии боевую и политическую подготовку полка оценивает хорошо и надеется, что впредь 256-й полк этих темпов не сдаст и будет ведущим в дивизии.

Проводив офицеров дивизии, мы с полковником Сафоновым вернулись к офицерам полка. Здесь он объявил, что уезжает по семейным обстоятельствам в краткосрочный отпуск. За него временно остается начальник штаба капитан Бороднюк.

Распрощавшись с командиром полка и пожелав ему счастливого пути, мы с начальником клуба младшим политруком Касьяновым направились в подразделение, чтобы проверить, как идет подготовка к проведению выходного дня. А потом смотрели вместе с офицерами и бойцами кинофильм «Волга-Волга». Эту картину я видел не раз, но опять смотрел ее с большим удовольствием. Она отвлекала от всех дум и забот, вселяла бодрость. Только почему-то происходили частые обрывы ленты. Нашему киномеханику Галаганову, а заодно и начальнику клуба Касьянову пришлось выслушать от зрителей немало разных колючих слов.

После кино долго еще не расходились. Вечер выдался тихий, теплый. Появился баян — неизменный спутник солдата. Кто-то из бойцов затянул песню. Сначала тихо, а потом все громче и громче звучали солдатские голоса. Пели «Катюшу», «Сулико». Из села тоже доносились песни молодежи.

Долго мы сидели в тот вечер на полянке, вспоминая о семьях, о своих бывших благоустроенных лагерях, и никто не думал тогда, что это был последний мирный вечер для нас и всей нашей страны.

Вот и теперь, спустя более двадцати лет, вспоминая об этом вечере, участники войны говорят: «Сердце подсказывало», «Чувствовали», что завтра что-то будет. Мне же думается, что все это навеяно уже войной, а тот вечер был самым обычным и ничего плохого не предвещал.

Нашу беседу прервал сигнал «отбой».

— Ну, товарищи, пора по «коням», — как говорят кавалеристы.

Через несколько минут полянка опустела. Мы с Черкасовым пошли в свою палатку. На безоблачном небе ярко горели звезды. Воскресный день обещал быть ясным, солнечным.

Так началась война. День 22 июня 1941 года будем помнить не только мы — участники и живые свидетели. Он вошел в историю человечества как день неслыханного вероломства и злодейства немецких фашистов. Четыре года войны унесли миллионы человеческих жизней, пролили реки крови и слез, причинили неисчислимые разрушения и бедствия. В нашей стране нет ни одной семьи, которой бы война не принесла тяжелое испытание.

Прошло более двадцати лет с того незабываемого июньского утра. Давно залечены солдатские раны, перепаханы траншеи и воронки, в лесах заросли травой и кустарником партизанские тропы, но память, как хорошая кладовая, сохранила все до мелочей о том далеком дне. Запомнил этот день и я во всех деталях.

Было около пяти часов утра. Я почувствовал, что мою койку кто-то трясет. Открыв глаза, я увидел в палатке дежурного по полку командира 3-й пулеметной роты лейтенанта Сизоненко.

— Товарищ батальонный комиссар, из штаба дивизии получена телефонограмма. Приказано поднять полк по тревоге и занять оборону согласно плану, а вам с начальником штаба срочно выехать в штаб дивизии, — доложил он.

Я был очень удивлен. Чем вызвана эта тревога? Ведь прошли только сутки после того, как полк во время инспекторской проверки поднимался по тревоге с выводом в район обороны.

— Что вами сделано? — спросил я дежурного.

— Отдал приказание дежурным поднять подразделения и выслать связных за командирами, которые живут на квартирах.

— Как прошла ночь? Происшествий не было?

— Все в порядке. Только час тому назад в районе Бельц слышались сильные взрывы. Запрашивал оперативного дежурного штаба дивизии. Он ничего не знает. Видимо, артиллеристы или авиаторы проводят ночные стрельбы.

Это сообщение дежурного породило пока не ясную тревогу. Взрывы, тревога, вызов в штадив — все это наталкивало на мысль: неужели война? Нет, не может этого быть.

Я быстро оделся и направился в штаб полка. По улице торопливо шли офицеры с чемоданами в свои подразделения, коноводы вели уже оседланных коней. Улицы с каждой минутой становились все оживленнее.

— Не дадут даже в выходной день отдохнуть по-человечески. Наверное, новое начальство, которое осталось за командира полка, хочет себя показать, — услышал я разговор офицеров возле штаба полка.

Откровенно говоря, я и сам был недоволен таким распоряжением, но приказ есть приказ. Его нужно выполнять.

В штабе полка, который размещался в большой избе, принадлежавшей ранее кулаку, уже находились капитан Бороднюк, начальники служб, офицеры штаба и политаппарата полка.

— А как же будет с физкультурным праздником? — обратился ко мне начальник клуба младший политрук Касьянов.

— Видимо, придется отложить до следующего выходного.

— А вы, товарищ Касьянов, с киномехаником Галагановым побегайте за всех нас до конца тревоги, прихватите с собой лейтенанта Рахно, — съязвил кто-то из офицеров.

Лейтенант Рахно числился помощником начальника штаба, а фактически работал за заместителя командира полка по тылу. Начал службу в дивизии рядовым солдатом, вырос до офицера. Исполнительный, волевой, не по годам грузный, он не мог заниматься физкультурой, что и являлось предметом частых шуток по его адресу.

— Товарищи! Мне кажется, что это необычная тревога, — обратился я к офицерам. — Не могу пока сказать ничего определенного, но через час все выяснится. Мы позвоним из штадива, а сейчас выполняйте свои обязанности согласно плану боевой тревоги.

Дав необходимые распоряжения командирам рот, офицерам штаба и политаппарату полка по организации обороны и контролю, мы с капитаном Бороднюком выехали в штадив.

На востоке, как огненный шар, из-за рощи медленно выплывало солнце.

Когда мы въехали в село Бокша, то заметили на улицах необычное движение. Люди куда-то спешили. Лица у всех были озабочены.

— Неужели война? — еле слышно проговорил капитан Бороднюк.

— Похоже на это…

К нашему приезду все командиры частей и их заместители по политической части уже были в сборе, ожидали, видимо, только нас. Как только мы заняли места, командир дивизии генерал-майор Галактионов без всякого предисловия начал свое сообщение:

— Товарищи! Сегодня в три часа противник нарушил нашу границу, перешел реку Прут и вторгся в наше воздушное пространство, бомбил город Бельцы. Командующий округом приказал выступить дивизии в район боевых действий.

— Какой силы переправился противник?

— Какую преследует он цель?

— Больше пока нам ничего не известно, — ответил командир дивизии.

Откровенно говоря, никто из нас в то утро не имел представления о размахе начатых фашистами военных действий. Мы считали, что это не больше как пограничный конфликт и страшного ничего нет. Подойдут несколько дивизий и разгромят зарвавшегося противника, как это было на Хасане, Халхин-Голе.

Это подтверждал и боевой приказ по дивизии № 1, который объявил нам начальник штаба полковник Кошанский. В нем говорилось: «В 3.00 22.6.41 г. румынские войска перешли государственную границу р. Прут в районе Кухнешты, Кастешты. Численность не установлена, но по характеру действий имеют целью захват г. Бельцы». Дальше следовали задачи частям на марш.

Перед выездом из штаба дивизии Бороднюк позвонил в полк и приказал помощнику начальника штаба полка капитану Рудику построить полк в полной боевой готовности для следования в район боевых действий, предупредив, что следует принять соответствующие меры от внезапного воздушного налета противника.

— Как не вовремя уехал командир нашего полка, — пожалел капитан Бороднюк, когда мы выехали из штаба дивизии.

Я понимал его душевное состояние. На его месте, пожалуй, волновался бы каждый. Нужно было руководить боевыми действиями полка, а он в этом деле не имел никакого опыта. В армию призван в 1940 году из запаса, работал не то экономистом, не то бухгалтером. После гражданской войны военной формы не надевал. Да и возраст давал о себе знать: ему было в то время уже за пятьдесят.

— Не падай духом, капитан. Не боги горшки лепят, справимся и без командира полка. И потом имей в виду — полковник Сафонов не такой человек, чтобы где-то отсиживаться в тревожное время. Не сегодня — завтра приедет. Все будет хорошо, — успокаивал я начальника штаба, хотя у самого на душе кошки скребли. Я вообще не воевал. Знал войну лишь по книгам, рассказам участников, кинокартинам. На командирских полевых занятиях и учениях, как правило, принимали решения и отдавали приказы командиры частей. Самостоятельно командовать на каком-либо учении не приходилось.

К нашему приезду полк был уже построен. Личный состав в общих чертах знал о причинах тревоги. Я смотрел на знакомые лица красноармейцев, офицеров, политработников, с которыми в течение двух лет делил все радости и невзгоды нелегкой армейской жизни.

Вот красноармеец Яблочкин, отличный стрелок, всегда подтянутый, спокойный и чуть застенчивый. Он мечтал после военной службы поступить в сельскохозяйственный институт, чтобы выращивать новые сорта пшеницы и льна в своей Калининской области. Из-за его плеча выглядывает сержант Пурцеладзе, артиллерийский снайпер, комсомольский вожак 76 мм батареи, лучший танцор в полку, активный участник красноармейской самодеятельности. Стараясь не нарушить строй, он чуть-чуть повернул голову, чтобы лучше разглядеть нас. Наверно, пытается по внешнему виду определить, что же случилось: пограничный конфликт или…

Впереди своей роты стоит вечно улыбающийся лейтенант Броварный. Это неутомимый труженик, снискавший почет и уважение за свое трудолюбие, уравновешенный характер и командирскую требовательность. Его любили бойцы не только четвертой роты, которой командовал, но и других рот. Он пришел в полк в начале 1940 года и в течение одного года вырос от командира взвода до командира роты.

Можно перечислять без конца. Я смотрел на них и думал, как быстро меняется человек перед лицом опасности. Они как бы сразу повзрослели, стали серьезнее, сосредоточеннее.

Пока штаб полка готовил план марша, мы с капитаном Бороднюком решили провести накоротке митинг. Трибуной служила грузовая машина. Туда мы водрузили полковое знамя, чтобы его мог видеть весь полк. Свою короткую речь и выступления бойцов и офицеров я запомнил почти дословно.

— Дорогие товарищи! — начал я свое выступление. — Мы с вами в течение длительного времени готовили себя к боевым действиям. Наступило время показать свое военное мастерство, отвагу и преданность партии и Родине не на словах, а на деле. Под знаменами нашей боевой четырежды орденоносной дивизии будем громить ненавистного врага так же, как громили его наши отцы и деды в годы гражданской войны. Поклянемся же, как бы трудно ни было, ни на минуту не склоним перед врагом нашего знамени, отомстим наглым захватчикам, чтоб им неповадно было впредь посягать на наши священные рубежи.

Когда я закончил, несколько секунд стояла тишина, потом раздалось мощное, слившееся в единый возглас «клянемся!»

После меня выступило несколько бойцов и офицеров. Все заканчивали свои речи словами: «Враг скоро почувствует нашу силу, победа будет за нами!»

Особенно мне запомнилось выступление сержанта Серова — командира орудия.

— Товарищи! — говорил Серов, — наш советский народ под руководством Коммунистической партии в течение 24 лет строил свою счастливую жизнь. Сегодня враг нарушил нашу мирную жизнь. Я, как боец Красной Армии, сегодня еще раз патриот коммунист Давид Андреевич Серов клятву, данную даю клятву перед всем нашим народом, перед партией, перед вами, мои товарищи и друзья, что буду защищать свою Родину до последнего дыхания.

Хочу забежать несколько вперед и сказать, что пламенный патриот коммунист Давид Андреевич Серов клятву, данную в тот день, сдержал. Он прошел почти всю войну, всюду проявлял героизм и отвагу. На его счету не один десяток подбитых и сожженных танков, машин и пулеметов противника, сотни уничтоженных фашистских солдат и офицеров. За время войны товарищ Серов вырос от сержанта до старшего лейтенанта, от командира орудия до командира батареи. Но не пришлось ему вместе с нами праздновать День победы над фашистской Германией. Он героически погиб 11 февраля 1945 года в Восточной Пруссии, отражая контратаку танков противника, пытавшихся вырваться из окружения. Боевые друзья похоронили его со всеми воинскими почестями в городе Центен.

После митинга во всех подразделениях были проведены совместные партийно-комсомольские собрания с одним вопросом: «Роль коммунистов и комсомольцев на марше и в предстоящих боях». На этих же собраниях многие были приняты в партию и в комсомол.

Так кончилась мирная жизнь. Наступили боевые тревожные дни и бессонные ночи. Еще раз обошли мы с капитаном Бороднюком строй, проверили подгонку обмундирования, снаряжения, наличие боеприпасов, воды во флягах. Даны последние указания командирам. Последний взгляд на мирные поля и хаты, и полк в 12.00 22 июня 1941 года тронулся навстречу войне. Нас никто из родных и близких не провожал, не плакал, не давал никаких советов. Быть может, от этого было немного грустно.

…Уже к концу первого дня стало очевидным, что это не пограничный конфликт, а самая настоящая война, хотя мы полностью еще не представляли ее размеров.

Чем ближе подходили к фронту, тем страшнее перед нами вставала ужасная жестокость и разрушительная сила войны. Горели села, огромные скирды свежего сена, горели нескошенные хлеба, подожженные вражеской авиацией. Навстречу нам двигались запыленные толпы беженцев, санитарные машины, повозки с ранеными.

В воздухе висела вражеская авиация, преследуя буквально каждую машину, повозку, одиночного пешехода.

Не раз в этот день пришлось и нам встретиться с авиацией противника, но, к нашему счастью, обошлось без людских жертв.

Особенно хорошо запомнился один из налетов. Я его не забуду до самой смерти. Это было под вечер. Солнце уже садилось за горизонтом. Одна из наших колонн входила в село. Из-за рощи показались самолеты противника. В течение нескольких минут они бомбили и обстреливали село. Загорелись дома, то там, то здесь слышались крики и стоны раненых местных жителей. Возле одного дома я увидел мертвую женщину, а рядом с ней девочку лет трех. Одной рукой она прижимала к себе куклу, а другой тормошила мать:

— Мама! Мне больно ножку, вставай, пойдем домой.

— Гады! Что они делают! — услышал я за спиной суровый голос бойца.

В взял на руки девочку, вместе с бойцом перевязал рану на ножке, и, когда малютка немного успокоилась, отдал ее подошедшим соседям, а сам пошел догонять колонну.

— Что же это получается, товарищ комиссар? Авиация противника безнаказанно летает над нашей территорией, нас бьет, а где же наши соколы?

— Да ведь небо не речка, его бреднем не закроешь. А нашей авиации, видимо, хватает работы и в другом, более важном месте.

Но я чувствовал, что мой ответ явно не удовлетворял бойцов.

Я не мог вразумительно ответить на этот вопрос потому, что и сам толком ничего не знал. Мы в течение суток не имели ни газет, ни информации из штаба и политотдела дивизии о положении дела в стране и на фронте. Радиостанция, которой мы располагали, бездействовала. Нам было приказано не развертывать ее, да и к тому же, как выяснилось позже, у нас не было ключей и переговорной таблицы. Все это в суматохе забыли взять с собой.

Единственным источником информации являлись раненые, которых мы встречали на пути своего движения. Но эта информация была далеко не полная, а порой и неточная. Но было отрадным слышать из уст непосредственных участников боев, что наши пограничники проявляют исключительный героизм, стоят насмерть, не давая возможности противнику продвинуться вглубь.

Поздним вечером на одном из привалов возле нас остановилась грузовая машина с ранеными бойцами. В кабине вместе с шофером сидел лейтенант. Голова и правая рука у него были перевязаны. От крови и пыли повязки выглядели черными.

— Разрешите закурить, товарищи командиры, — обратился к нам лейтенант. Мы помогли ему выйти из кабины, бережно усадили под деревом на разостланную шинель, и несколько рук с портсигарами протянулись к нему. Лейтенант закурил, отпил несколько глотков воды из поданной кем-то фляги. Я попросил его рассказать коротенько, как обстоит дело на границе.

— Вообще-то дела обстоят не так уж плохо. Немало мы их поколотили, но нелегко пришлось и нам. Мой взвод начал бой в пять часов утра у высоты на реке Прут. Вначале противник в нескольких местах высадил на наш берег небольшие группы, потом выбросил десант… человек триста. Шли как на параде. В полный рост. Ну, тут уж мы их покосили…

Лейтенант бросил папиросу, помолчал, снова попил воды.

— Враги… залегли. И потом несколько раз атаковали нашу высоту… Отбили мы атаки, а у самих большие потери. И все-таки враг вынужден был отойти…

Этот коротенький рассказ о стойкости и мужестве пограничников подбодрил нас. Марш мы продолжали с новой энергией. Я очень сожалею, что не записал тогда фамилии этого лейтенанта, но я много раз потом рассказывал бойцам о том, как мужественно сражались с врагом наши пограничники в первый день войны.

На рассвете 23 июня мы решили сделать большой привал, чтоб покормить людей и дать несколько часов отдыха. Работники штаба и политаппарата пошли в подразделения проверить личный состав, помочь в организации отдыха и охраны.

Я направился в 9-ю роту. Она у нас считалась самой неорганизованной. Когда возвращался из роты, уже начинало светать.

— А я разослал посыльных за вами, — взволнованно встретил меня начальник штаба Бороднюк.

— Что случилось?

— С первой и четвертой ротами нарушена связь. Кроме того, в нескольких местах замечены вспышки ракет. Политрук роты связи Абрасимов доложил, что на линии вырезано более двухсот метров кабеля. Меры к восстановлению связи приняты.

Да, ясно, это агентура врага начала свои активные действия в нашем тылу. Нужно было принимать срочные меры, чтобы враг не мог нанести удар нам в спину. Командирам рот приказали поднять людей, отвести в новые районы, усилить наблюдения за местностью, передислоцировали штаб, выслали взвод разведчиков для прочесывания местности.

Не успел штаб полка обосноваться на новом месте, как появилось несколько самолетов противника. Они бомбили район, из которого мы только что ушли. К нашему счастью, все обошлось благополучно. Был легко ранен один ездовой и убита лошадь.

В 10 часов утра полк находился на марше. Нас догнал полковник Кошанский. Нужно сказать, что в дивизии полковника Кошанского любили. Это был высокограмотный и культурный офицер. В 1932 году окончил академию им. Фрунзе, замечательный человек и товарищ. Командиры частей частенько между собой говорили:

— Вот бы кому командовать дивизией.

Мы были рады его приезду. После официального доклада, здороваясь с полковником, я шутя заметил:

— А мы уже думали, что в штабе и политотделе дивизии нет никого в живых. Почти сутки не было никакой связи.

— Привыкайте жить без нянек. Это пригодится в бою, — ответил мне Кошанский. — Положение очень серьезное. Фашистская Германия начала против нас войну, и ее войска атаковали наши границы от Прибалтики до Черного моря.

— Дивизии приказано, — продолжал начальник штаба, — выбросить на помощь пограничникам десант на автомашинах. Вот с этим я и приехал к вам.

— Что же мы конкретно должны делать? — спросил я.

— Командир дивизии приказал полку продолжать марш и к исходу дня занять оборону по западной опушке леса в районе населенного пункта Валя-Русулуй, не допустить дальнейшего продвижения противника, а полковую школу со взводом 76 мм пушек перевезти как десант на автомашинах… Совместно с пограничниками и подразделениями 176-й стрелковой дивизии они должны отбросить противника, переправившегося через реку Прут в районе сел Скуляны и Герман. Машины будут поданы вам через час.

— Почему полковую школу, а не линейное подразделение? — задал я вопрос. — Ведь это наши кадры, которые мы можем потерять в этом бою.

— Приказ командира дивизии. Полковая школа — наиболее организованное подразделение, хорошо подготовленное в военном отношении… Может больше сделать, чем бойцы другого подразделения.

Скрепя сердце я отдал приказ начальнику школы старшему лейтенанту Лаврову остановить школу, сделать расчет на машины. В 12 часов полковая школа была посажена на машины и отправлена в район боевых действий. В 15 часов 23 июня она уже дралась с врагом. К вечеру враг был сброшен в Прут возле села Скуляны.

Из рассказов участников этого боя мы узнали, что курсанты проявили исключительный героизм. Многие из них погибли. Ранены начальник полковой школы старший лейтенант Лавров, командир взвода 76 мм пушек лейтенант Пикуш, но оба отказались идти в медсанбат и остались в строю, руководили подразделениями до конца боя.

В результате полковая школа как учебное подразделение перестала существовать, и это очень сильно сказалось уже через несколько дней, когда большинство сержантского состава выбыло из строя и заменить его пришлось рядовыми бойцами.

Как и в первый день марша, нас продолжала беспокоить авиация противника. Особенно сильный налет был во второй половине дня на колонну, с которой следовал и штаб полка.

Среди шума и пулеметной стрельбы вдруг вскинулись ликующие крики бойцов:

— Сбили, сбили гада!

Объятый пламенем фашистский самолет, оставляя за собой шлейф дыма, недалеко от нас врезался в землю. Бойцы, забыв про опасность, выбежали из укрытия и криками «ура!» встретили первую нашу боевую победу.

Но наша радость была омрачена. Летчик второго самолета решил отомстить, спикировал на пулеметную установку и несколькими очередями повредил мотор машины, тяжело ранил наводчика Арутуняна, сбившего фашистский самолет.

Как ни старалась наш полковой врач Мария Ивановна Сидоренко спасти жизнь нашего первого героя, ее усилия были безуспешны. Через несколько минут товарищ Арутунян скончался.

Недалеко от дороги появился небольшой холмик, любовно укрытый свежей травой и ветками, а в изголовье на небольшом кусочке фанеры надпись: «Пулеметчик Арутунян, сбивший немецкий самолет 23 июня 1941 г., пал геройской смертью».

Троекратным залпом из винтовок и пистолетов простились мы со своим боевым товарищем, дав клятву отомстить врагу за его смерть.

Первые бои. Дивизия прибыла в район боевых действий поздно вечером 23 июня. К этому моменту противнику вновь удалось форсировать в двух местах реку Прут и занять населенные пункты Герман и Скуляны. Прибудь мы раньше на несколько часов, этого могло бы и не случиться.

Согласно приказу командира дивизии, полк занял оборону по западной опушке леса в районе Валя-Русулуй восточнее села Герман. Справа занял оборону 71-й полк, а слева находился 35-й полк.

Длительный марш без отдыха и сна дал о себе знать. Прибыв в шестую роту, я застал такую картину: почти вся рота спала, никаких окопов и огневых позиций для пулеметов никто и не думал рыть. Я потребовал от командира роты лейтенанта Острякова и политрука Горюнова навести порядок. Оба недоуменно пожали плечами.

— А зачем нам, товарищ комиссар, окопы? Мы ведь не собираемся здесь сидеть. Завтра будем наступать, разгромим переправившихся немцев, и конец войне.

Почти всю ночь нам пришлось находиться в подразделениях, организовывать оборону, наводить порядок. Только под утро удалось прилечь, но сон был недолгим. Часа в четыре дежурный по штабу лейтенант Лебедев разбудил меня и капитана Бороднюка.

— Прибыл офицер из штаба дивизии с боевым приказом, — доложил Лебедев.

Было раннее безоблачное утро. В роще звонко распевали птицы. На берегу реки, утопая в зелени садов, лежали села Герман и Скуляны. Покой. Тишина. Даже не верилось, что двое суток на нашей земле бушует война, неся с собой смерть и опустошение.

Боевым приказом полку ставилась задача: частью сил совместно с подразделениями 71-го полка уничтожить переправившегося противника в районе села Герман, а главными силами оборонять занимаемый участок, подготовив контратаки в направлениях Скулян и Коючен.

Мне, как и всем офицерам полка, впервые приходилось решать боевую задачу. От того, насколько правильно мы примем решение, зависел успех боя. Надо было сохранить десятки, а может быть, и сотни жизней людей.

— О чем размечтался, комиссар? — услышал я знакомый голос позади себя.

Я поднял голову. К дереву, возле которого мы сидели, подходил заместитель командира дивизии по строевой части полковник Гончаров. Я встал, с облегчением вздохнул и улыбнулся.

— Отчего это так весело тебе?

— Оттого, что вы приехали, товарищ полковник. Если бы вы знали, как трудно нам сейчас.

— Знаю, — перебил меня полковник, — поэтому и приехал к вам, чтобы помочь распределить силы, пока нет полковника Сафонова.

Вскоре прибыли командиры подразделений. Полковник Гончаров поставил каждому задачу, уточнил время и сигналы наступления, дал указания штабу полка по управлению боем. Все это заняло не больше 20–25 минут.

В семь часов утра 24 июня по сигналу красной ракеты три стрелковых роты открыли летопись боевого пути нашего 256-го полка. Без танков, без артиллерийской подготовки, под прикрытием одной минометной роты, батареи 76 мм пушек и пулеметного огня, с винтовками наперевес, с горячими сердцами в груди двигались цепи бойцов навстречу противнику, который за ночь сумел укрепиться и переправить артиллерию и минометы.

Мы стояли недалеко от рощи, на небольшой высотке в отрытой наспех щели, и наблюдали за движением рот. Как будут вести себя бойцы и командиры в первом бою? От этого во многом зависела дальнейшая боеспособность полка. Люди шли во весь рост, как на учениях, пренебрегая маскировкой, не обращая внимания на пулеметный огонь противника. Многие командиры и политруки шли впереди своих подразделений, как на параде.

Это была своего рода «психическая» атака, как в картине «Чапаев».

— Такой героизм на войне излишний, — проговорил полковник Гончаров, наблюдая за наступающими ротами. — Командир должен не на лихом коне скакать, а умело управлять своим подразделением.

Но предпринять что-либо было невозможно: роты уже подходили к населенному пункту.

Охватывая полукольцом село Герман, роты почти одновременно с криком «ура» ринулись в атаку. Первой ворвалась на южную окраину села 4-я рота во главе с командиром роты младшим лейтенантом Броварным. На северную и восточную окраины вышли 5 и 6-я роты. Завязался уличный бой. Он длился около часа. Противник, не выдержав стремительного натиска наших подразделений, бросая раненых и оружие, начал отходить к реке, пытаясь на лодках и вплавь удрать на западный берег.

— Это вам не Франция и не Бельгия, — кричали бойцы, преследуя противника и ведя по нему ружейно-пулеметный огонь.

— Товарищ Василюк, поддайте им жару! — приказал полковник Гончаров начальнику артиллерии полка, находившемуся на наблюдательном пункте, но артиллеристы и минометчики и без приказа уже вели беглый огонь по убегающему противнику.

К 13 часам село Герман полностью было очищено от противника. На улицах и на берегу реки валялись трупы фашистских солдат и офицеров, оружие, боеприпасы. Двадцать два немца взяты в плен. Это была наша первая победа, вписанная в историю полка.

Особенно умело и решительно действовали в этом бою командир 4-й роты младший лейтенант Броварный, красноармеец Иванов, командир минометного расчета сержант Коквихин, командир огневого взвода младший лейтенант Кобыжский — да всех отличившихся, пожалуй, и невозможно перечислить.

Говоря о героическом поведении личного состава в первом бою, нельзя не упомянуть о действиях командира пулеметного расчета сержанта коммуниста Элбакяна. Во время наступления он все время находился со своим пулеметом непосредственно в боевых порядках, поддерживая огнем действие 4-й роты. Будучи раненным в голову, категорически отказался идти в санчасть.

— Мое место здесь, на поле боя, а не в санчасти, — заявил он.

Политрук 6-й роты Горюнов, тихий, всегда спокойный, в бою словно переродился. Он первым поднялся в атаку, увлекая за собой всю роту. Когда рота ворвалась в село и стала теснить врага, из одного полуподвального помещения противник открыл сильный огонь из пулемета. Рота, неся потери, вынуждена была залечь. Политрук Горюнов, недолго думая, где ползком, где короткими перебежками, стал пробираться по огородам в тыл вражескому пулемету. И вот уже летят в подвал две гранаты. Пулемет затих, путь вперед был освобожден.

Несколько иначе сложилась обстановка на участке 35-го полка, у нашего левого соседа, который имел задачу выбить противника из села Скуляны. Неся потери от минометного и пулеметного огня противника, подразделение полка вынуждено было залечь. Командир дивизии приказал тремя ротами нашего полка нанести удар противнику во фланг, совместно с подразделениями 35-го полка уничтожить противника в Скулянах и полностью очистить восточный берег реки Прут в этом районе.

— Ну, вы теперь справитесь и сами, — закуривая папиросу, проговорил полковник Гончаров, — а я поеду в 35-й полк.

Организаторские способности, боевой опыт полковника Гончарова оказали свое действие и на успех нашего соседа. К вечеру противник был разбит и в Скулянах. Части дивизии в течение дня полностью очистили от противника восточный берег Прута от села Герман до Скулян на протяжении 8—10 километров.

Дорого обошелся фашистским захватчикам этот день. Не одна сотня гитлеровцев нашла себе могилу на восточном берегу Прута. Вот как об этом сообщалось 25 июня в утренней сводке Совинформбюро: противник, пытавшийся наступать в районе Скулян, с тяжелыми для него потерями был отброшен за западный берег реки Прут.

В этот день возвратился Сафонов. Мы все обрадовались этому.

В течение последующих дней противник неоднократно пытался форсировать реку Прут в районе сел Скуляны и Герман, но каждый раз, неся потери от огня наших подразделений, вынужден был отходить. За пять дней боев на этом участке он не смог достигнуть не только оперативного, но даже и тактического успеха. Это злило врага, и он решил сломить наше сопротивление во что бы то ни стало.

С утра 27 июня под прикрытием большого количества авиации и сильного артиллерийского огня враг начал форсировать реку. Ему удалось высадить в нескольких местах большие группы, в общей сложности около полка пехоты с пулеметами и минометами.

Целый день шел ожесточенный бой. Особенно жаркие схватки были в районе Скулян, где противник сосредоточил свои главные силы. Село в течение дня несколько раз переходило из рук в руки, и все же противник не смог добиться успеха.

Этот район привлекал противника тем, что здесь было наиболее удобное место для форсирования реки, отсюда шла хорошая шоссейная дорога на город Бельцы, по которой могла двигаться техника, в том числе и танки. А севернее и южнее берег реки был топким и сразу же начинались возвышенности, труднопроходимые для механизированных войск.

Командование нашей дивизии также обращало внимание на этот участок. Здесь были сосредоточены основные силы и нашего полка. Оборона участка в районе села Герман оказалась ослабленной, чем и воспользовался противник.

Во второй половине дня фашисты прорвали оборону на стыке между нашим и 369-м полками, вышли во фланг, создавая угрозу окружения наших подразделений, обороняющихся в селе Герман.

Пятая рота, занимавшая северо-восточную часть села Герман, начала отходить. Глядя на нее, потянулась из села и шестая рота. Нужно было принимать срочные меры, чтобы восстановить положение.

— Ну что ж, комиссар, — проговорил полковник Сафонов. — Возьми несколько красноармейцев и попытайся повлиять на отходящие роты, а я тем временем брошу на помощь наши резервы.

Все наши резервы в тот момент состояли из 60–70 человек саперной роты и взвода пеших разведчиков.

Я взял красноармейца Яблочкина, командира отделения связи Герасименко, и мы втроем двинулись навстречу отходящим ротам. Нелегко остановить движущийся поток людей, над которым рвутся снаряды, свистят пули и осколки. Но нам все же удалось повлиять на солдат. Они вновь заняли оборону.

Я почувствовал, что мое присутствие непосредственно в боевых порядках несколько успокаивающе подействовало на бойцов и командиров.

— Вы что же бегаете от противника? Заманиваете, что ли, его? — обратился я к бойцам первого взвода 5-й роты.

— Мы ничего, товарищ комиссар, только уж очень сильный минометный огонь он ведет, — проговорил робким голосом кто-то из бойцов.

— А вы что думали, он к вам с подарками пойдет? На войне всегда стреляют, даже убивают, особенно тех, кто противнику спину подставляет.

С высоты правее рот спускалась цепь. Это шел наш резерв, высланный командиром полка. Саперную роту возглавлял младший политрук Ковальчук, а взвод пеших разведчиков — младший лейтенант Приладыш.

— А вот и помощь к нам идет, — сказал я.

Эта небольшая группа под прикрытием огня минометной роты смело контратаковала противника во фланг. Контратака была так неожиданна, что противник на некоторое время пришел в замешательство. Воспользовавшись этим, я поднял роты, и вместе с контратакующей группой мы выбили врага из деревни Герман и начали теснить его к реке Прут.

Политрук саперной роты Ковальчук так увлекся боем, что не заметил, как вырвался далеко вперед, был ранен в руку, но продолжал преследовать врага. Через несколько минут был вторично ранен и упал. Это заметили фашисты и пытались взять его в плен, но Ковальчук продолжал лежа вести огонь по фашистам.

Первым увидел этот поединок комсорг роты ефрейтор Ореш Аманов. Он вскинул винтовку, рванулся вперед на выручку политруку, застрелил трех фашистов, а двоих, которые пытались взять политрука, заколол штыком. В это время подоспела рота. Двое красноармейцев взяли раненого политрука, а ефрейтор Аманов с возгласом «За Родину, вперед!» повел за собой роту, добивая убегающих фашистов. Он не остановился даже после того, когда был ранен в голову, и продолжал командовать ротой до тех пор, пока не сбросили в реку последнего фашиста.

Спустя несколько дней армейская газета «Защитник Родины» посвятила героическому подвигу ефрейтора Аманова передовую статью.

В течение почти двухлетней службы в полку Аманов ничем особенным не отличался от других бойцов: ни силой, ни храбростью. А на войне в первом же бою проявил инициативу, смелость и героизм.

Вечером после боя я зашел в санитарную роту, которая размещалась в роще. Здесь шла напряженная борьба врачей за жизнь бойцов и командиров. Аманов лежал на носилках, подготовленный к отправке в медсанбат. Голова и левая рука у него были перевязаны. Заметив меня, он чуть приподнял голову и еле заметным кивком попросил подойти.

— Товарищ комиссар, передайте комсомольцам роты, что я скоро снова вернусь к ним. Путь больше убивают фашистов.

Но Аманов больше в полк не вернулся. Рана оказалась очень серьезной, и он умер в медсанбате. Об этом я узнал 20 лет спустя из письма его дочери, знатного хлопковода колхоза «Ашхабад» Мамагуль Амановой, депутата Верховного Совета Туркменской республики.

В этом бою отличились также разведчики и их командир младший лейтенант Приладыш. Будучи тяжело раненным, он не покинул поле боя, продолжал управлять взводом. Когда бой уже закончился, он, обессилев от большой потери крови, упал, и его в бессознательном состоянии отправили в санроту, а оттуда — в медсанбат. В госпитале Приладыш пролежал длительное время. В октябре он снова вернулся в полк. Мы вели бои уже на реке Миус. Товарищ Приладыш закончил войну в должности заместителя командира полка.

Большую помощь в разгроме противника в селе Герман оказали минометчики, руководимые лейтенантом Манько. Особенно отличился взвод сержанта Коквихина. Своим точным огнем минометчики обеспечили контратаку саперной роты, не допустили переправы свежих сил противника через реку Прут. За день боя минометчики уничтожили до роты солдат противника, несколько пулеметов, разбили несколько лодок и один небольшой катер с пехотой.

Героизм и отвага бойцов и командиров становились нормой поведения в бою. Коммунисты и комсомольцы, как правило, были всегда в первых рядах и на самых трудных участках. Они своим примером, горячим словом вдохновляли и увлекали на подвиги весь личный состав.

В сводке информбюро за 28 июня об этом дне говорилось:

«На Бессарабском участке фронта наши части нанесли удар по противнику в районе Скуляны, сорвав подготовку крупного наступления на этом направлении. В боях с немецкими захватчиками бойцы и целые подразделения проявляют исключительный героизм, находчивость и отвагу».

Это сообщение еще выше подняло боевой дух бойцов и командиров. Окрыленные успехами первых дней боев, они все чаще и чаще задавали один и тот же вопрос:

— Почему же мы сидим здесь, а не переходим реку Прут, чтобы окончательно разгромить зарвавшегося врага?

Все мы, конечно, желали этого, но сложившаяся обстановка на других фронтах не позволяла идти вперед. Противник на многих участках, в том числе и на нашем, вклинился на значительное расстояние в глубь страны. Мы старались разъяснять это личному составу.

На рассвете 29 июня фашисты снова начали бомбить наши боевые порядки, штабы и тылы. В течение дня их самолеты группами по 10–12 штук беспрерывно висели над нами, сбрасывая десятки и сотни тонн смертоносного груза. Одновременно с западного берега реки Прут били сотни артиллерийских и минометных стволов. Враг, видимо, хотел смешать с землей все живое, находящееся в этом районе. Мы оказались бессильны против авиации и артиллерии противника, но духом не падали, а готовились достойно встретить вражеские цепи. Под прикрытием авиации и артиллерийского огня враг одновременно в нескольких местах форсировал реку Прут, переправив на наш берег, кроме пехоты, большое количество артиллерии и минометов, и в 14 часов дня начал наступление по всему фронту.

Наш наблюдательный пункт находился на высоте 69,9, восточнее Скулян. Сюда прибыл весь полк, за исключением 6-й роты, которая осталась в селе Герман в подчинении командира 71-го полка.

— Вот когда начинается настоящая война, — проговорил полковник Сафонов, наблюдая в бинокль за полем боя, — а до сих пор была только прелюдия.

Несмотря на ураганный огонь, беспрерывную бомбежку, противнику не удалось с ходу овладеть Скулянами, и он вынужден был повторять атаки. Наши подразделения стойко держались на своих рубежах. Не раз переходили в контратаки, оттесняя противника к реке.

После одной из атак противнику удалось захватить северо-западную часть села. Создалась угроза для всей обороны в этом районе. Политрук второй пулеметной роты Филоненко поднялся на бруствер окопа, скомандовал:

— Коммунисты и комсомольцы, за Родину! — и сам ринулся вперед, держа в одной руке гранату, в другой пистолет. Рядом с ним шел беспартийный командир роты лейтенант Рамазанов, а следом — весь полк. В рукопашной схватке храбрецы приостановили дальнейшее продвижение врага, уничтожив больше полусотни фашистов. В этом бою пал смертью храбрых бесстрашный воин, политрук второй пулеметной роты коммунист Филоненко.

Переправив свежие резервы, враг вновь перешел в наступление. Не жалея ни сил, ни средств, он стремился быстрее разделаться с нашими подразделениями в районе Скулян и вырваться на оперативный простор, чтобы продолжать движение на город Бельцы. Под натиском превосходящих сил противника мы вынуждены были к вечеру отойти от Скулян и занять оборону в 6–8 километрах восточнее реки Прут.

7-я рота и пулеметный взвод, прикрывавшие отход полка на новый рубеж, оказались в окружении. Им грозила опасность полного уничтожения. Командир пулеметной роты младший лейтенант Евсюков огнем пулеметов и штыковой атакой прорвал кольцо окружения и вывел бойцов роты и пулеметного взвода. Ночью прибыла из деревни Герман и 6-я рота. Таким образом, весь полк был собран вместе.

Ночью у меня состоялся разговор с заместителем командира полка по тылу лейтенантом Рахно.

— Иван Дмитриевич, сколько раз в сутки вы едите? — задал я ему вопрос. Он с удивлением посмотрел на меня и ответил:

— Когда как придется. Два-три раза.

— А почему же бойцов кормите только один раз, и то ночью?

— Во время боя трудно доставить пищу на передовую.

— Вот что, товарищ Рахно, если вы завтра не обеспечите трехразовое питание горячей пищей бойцов, то всему хозяйственному аппарату полка во главе с вами придется влиться в стрелковую роту, а вместо вас поставим людей из рот.

После этого разговора хозяйственный аппарат полка работал хорошо, в любых условиях обеспечивал всем необходимым.

В течение ночи противник навел несколько переправ через реку Прут. На левом берегу появились артиллерия, танки. Утром 30 июня фашисты перешли в наступление мощными силами, пустив впереди пехоты большое количество самоходок и танков.

Наши роты вели упорные бои. Но силы были неравными. Во второй половине дня противнику удалось прорвать оборону на нашем правом фланге и на левом фланге 71-го полка. Собственно, слово «прорвали», пожалуй, не совсем подходило в тот период. Обороны, как таковой, у нас не было, если не считать вырытых за ночь одиночных окопов и небольших щелей. Ни проволочных, ни минных заграждений мы не имели, и оборона держалась исключительно на стойкости и героизме бойцов и командиров.

В результате прорыва образовалась брешь шириной в 3–4 километра, в которую противник и направил свои главные силы. Ценою больших усилий, стойкости и героизма личного состава советских воинов эта лавина была приостановлена, но не надолго. Отсутствие средств заграждения, достаточного количества артиллерии вынудило полк отойти на новый рубеж.

Как выяснилось из документов и показаний пленных, 198-я пехотная дивизия противника за эти дни потеряла более 70 % личного состава и техники. Немецкое командование вынуждено было вывести ее в тыл на формирование, а вместо нее были введены в бой свежие соединения — 250-я немецко-фашистская и 8-я королевской Румынии дивизии.

Ночью был получен приказ об отходе на новый рубеж. Нас с командиром полка вызвали в штаб дивизии.

Совещание было коротким. Командир корпуса генерал Р. Я. Малиновский сообщил, что противник, действующий севернее 9-й армии, вклинился далеко вперед, тем самым создавалась угроза окружения всей нашей группировки. В силу сложившейся обстановки корпусу приказано отходить, ведя сдерживающие бои с противником.

В эти тяжелые дни в полку было очень много примеров проявления героизма, отваги и самоотверженности. О смелости и мужестве наших бойцов и командиров нам не раз приходилось слышать даже из уст наших врагов.

Как-то вечером мне пришлось присутствовать в штабе полка на допросе пленного. Он говорил: «Русские солдаты своей выдержкой, упорством в бою и презрением к смерти превосходят всех солдат, с которыми мне приходилось воевать в течение двух лет на Западе. Ваш солдат держится до тех пор, пока его не убьешь в окопе или он не упадет мертвым от пули. Они какие-то безумцы».

— Дурак! — вспылил старший политрук Черкасов. — Скажите ему, — обратился он к переводчику, — это не безумие, а любовь к Родине и ненависть к фашистам придают им стойкость и отвагу… Хотя он все равно ничего не поймет.

Отход. Оборона на реке Реут. В течение недели части 30-й дивизии во взаимодействии с другими соединениями 48-го корпуса вели днем и ночью тяжелые бои на реке Прут. Неоднократные попытки противника форсировать реку и создать плацдарм на ее восточном берегу успехов не имели, хотя количественное преимущество в живой силе и технике было явно на стороне противника.

30 июня, когда противник севернее и южнее нашего участка вклинился далеко вперед, мы вынуждены были по приказу командования оставить реку Прут и начать отход на восток. С этого дня начался отход от рубежа к рубежу. Днем мы вели сдерживающие бои, а ночью под прикрытием небольших подразделений отступали на новые позиции, зарывались в землю, чтобы с утра снова организованно встретить противника и не давать ему возможности быстро продвигаться вперед.

Это были тяжелые, изнуряющие бои без отдыха и сна. Если к этому еще добавить нерадостные сводки Совинформбюро, в которых сообщалось, что нашими войсками оставлены Белосток, Гродно, Брест, Вильнюс, Каунас, то можно представить душевное состояние бойцов и командиров.

Противник вводил в бой все новые силы, наращивал темпы наступления. Мы не в силах были сдерживать его натиск. Вечером 2 июля полк получил приказ отойти в район Фалешты — Сарата-Нова с задачей не допустить дальнейшего продвижения противника по шоссе на Бельцы.

Оставив для прикрытия 5-ю роту с пулеметным взводом, полк под покровом ночи стал отходить на новый рубеж. Примерно в час ночи, когда мы уже подходили к Фалештам, на нас внезапно обрушился шквал пулеметного огня. Вслед за пулеметами заговорили минометы и артиллерия. Быстро рассредоточившись, полк принял боевой порядок в лощине перед Фалештами. Вначале мы думали, что огонь открыла какая-то наша часть, находящаяся в селе, не разобравшись в обстановке.

— Очумели они там, что ли? — возмущался Сафонов. — Должны же знать, что наш полк будет двигаться в этом направлении.

Ночь, как назло, была темной, да к тому же моросил мелкий дождик.

— Что будем делать? Нельзя же тут лежать до рассвета, чтоб нас, как куропаток, всех перестреляли, — нарушил я тягостное молчание.

— Я предлагаю послать разведку в село и уточнить обстановку, — поддержал меня временно исполняющий обязанности начальника штаба полка старший лейтенант Лавров. Капитан Бороднюк три дня назад пропал без вести.

— Да, это, пожалуй, самое лучшее, что мы можем сейчас сделать, — согласился Сафонов.

Минут через 30–40 вернулась наша разведка, возглавляемая помощником начальника штаба лейтенантом Лебедевым. Выяснилось, что село занимает противник силою до полка с танками и артиллерией. Мы были просто поражены. Как случилось, что противник оказался впереди нас там, где днем размещался штаб дивизии и где мы должны были занять оборону? Только позднее, спустя несколько дней, мы узнали истину. Оказывается, противник в первой половине дня на участке правофланговой дивизии прорвал оборону и вышел к Фалештам.

— Ну, а теперь что будем делать? — спросил я полковника Сафонова.

— Прорываться с боем бессмысленно. Это значит вести людей на верную смерть. Нужно выбирать другой, обходной путь, — ответил он.

Полковник Сафонов вызвал командира 4-й роты лейтенанта Броварного, поставил перед ним задачу прикрыть отход полка.

— Через пять минут дадим из всех видов оружия трехминутный налет по селу… Полк сразу же двинется по избранному маршруту, а ты в это время имитируй наступление, но в село не входи.

— Все ясно, будет выполнено, — коротко ответил Броварный.

— А если противник будет наступать, что маловероятно, — продолжал Сафонов, — попытайтесь его подольше задержать, чтобы выиграть время, дать возможность полку оторваться.

Спустя десять минут полк уже двигался по новому маршруту, удаляясь все дальше от станции Фалешты. Позади слышался треск винтовочных выстрелов и пулеметных очередей. Это вела бои 4-я рота, прикрывавшая отход полка.

— Шире шаг, товарищи, еще немного осталось — займем новый рубеж и отдохнем, — подбадривал Сафонов проходивших мимо нас бойцов.

До рассвета полк прошел около 15 километров, не встретив на своем пути никаких немецких частей. Дальнейшее движение днем было связано с большими опасностями. Поэтому мы решили занять оборону в районе села Помпы, дать возможность людям отдохнуть. Надо было связаться со штабом дивизии или с другими частями, чтобы выяснить обстановку. Высланные вперед разведчики донесли, что по дороге к селу движется колонна танков и пехоты противника. Нужно принимать срочные меры, чтобы до темноты продержаться на занятом рубеже.

— Ну вот и отдохнули, — проговорил кто-то из командиров штаба.

— Не у тещи на блинах, а на войне, здесь могут быть всякие неожиданности, и нужно быть к ним всегда готовым, — ответил на реплику Сафонов.

6-ю стрелковую и 2-ю пулеметную роты со взводом 76 мм пушек выдвинули вперед, чтобы заставить противника развернуться, тем самым выиграть время и дать возможность нашему полку подготовиться организованно встретить врага.

До самого позднего вечера шел жестокий и неравный бой в районе села Помпа. Противник в течение дня несколько раз переходил в атаку, но каждый раз, неся большие потери в живой силе и технике, откатывался назад. Голодные, уставшие и не спавшие несколько суток подряд бойцы и командиры, политработники стойко сражались против хорошо вооруженного пехотного полка 250-й немецкой дивизии, который имел в своем распоряжении батальон танков.

Но силы были неравные. Фашисты орали:

— Рус, сдавайся, капут пришел.

— Врете, гады, советские бойцы в плен не сдаются, — крикнул кто-то из пулеметчиков и бросил в фашистов гранату.

В это время от пулеметчиков отделился боец Ануфриев и, прихрамывая, пошел навстречу гитлеровцам.

— Что ты делаешь, подлец? — испуганно крикнул ему вслед тяжело раненный сержант Соколов и вскинул винтовку, но его кто-то придержал.

Гитлеровцы, заметив идущего к ним русского солдата, выжидающе смотрели на него. Вот уже Ануфриев рядом с врагом, и вдруг в группу фашистов полетела одна, а за ней другая граната. В ту же минуту как подкошенный упал и отважный пулеметчик.

На рассвете 6 июля полк вышел на участок обороны 71-го полка. Мы связались со штабом дивизии. Там нас уже считали погибшими.

В течение последующих нескольких дней части дивизии, в том числе и наш полк, снова с боями вынуждены были отходить все дальше на восток. 9 июля вышли к реке Реут в районе Капрешты — Тырг, где и заняли оборону.

Так закончился первый период боевых действий на границе, период боевой проверки, первых успехов и ошибок, за которые нам пришлось расплачиваться кровью и человеческими жизнями.

На реке Реут мы стояли в течение девяти дней. Получили новое пополнение, доукомплектовали роты, усилили партийные и комсомольские организации. Личный состав отдохнул. Используя передышку, организовали учебу молодого пополнения; офицеры и сержанты, побывавшие в боях, обучали тактике, передавали свой боевой опыт, главный упор делали на воспитание смелости и стойкости, рассказывали о героических подвигах наших однополчан.

Временное затишье кончилось. 16 июля полку было приказано перейти в контратаку и дальше развивать наступление в направлении Чутулешты, Драгонешты, Сынжерея с задачей уничтожить противника и овладеть селами Драгонешты, Копачены, Пепены, перерезать шоссейную дорогу, идущую из Бельц на Оргеев, лишить противника маневренности в этом районе. Люди сразу приободрились, подтянулись, на лицах появились улыбки.

— Ну, теперь держись, фашистское отродье! — говорили бойцы.

Штабом полка был тщательно разработан план боя, доведен до каждого командира подразделения. В ротах и батареях проведены партийно-комсомольские собрания с вопросом о роли коммунистов и комсомольцев в предстоящем бою.

В 10 часов утра 17 июля все части дивизии, в том числе и наш полк, выступили одновременно. Противник не ожидал контратаки, и нам сравнительно легко удалось прорвать его оборону, уничтожив в первые же часы до батальона пехоты. Подразделения стремительно продвигались вперед, уничтожая на своем пути опорные пункты и огневые точки.

В этом, видимо, сказалась тщательная подготовка к контратаке, а главное — огромный наступательный порыв личного состава. Подразделение продвигалось так быстро, что мы не успевали менять свои наблюдательные и командные пункты.

— Если мы так будем продвигаться, то, пожалуй, в течение 4–5 дней можем снова выйти к границе, — высказал я восторженно Сафонову свои «стратегические» заключения.

— Наступление одной дивизии на небольшом участке не может решить исход войны, — охладил мой пыл Сафонов. — Сейчас мы выполняем всего лишь небольшое задание — отвлечь силы противника с какого-то участка, чтобы облегчить там положение.

— Но это все же победа, хотя и маленькая, — не унимался я.

— Верно. Из таких вот маленьких будут складываться и большие победы, а главное — это вселит уверенность в людей, что мы можем не только отступать, но и громить врага. Придет время — будем наступать не дивизиями, а целыми армиями, а может, и фронтами…

В течение дня полк с боями прошел более 20 километров, освободил несколько населенных пунктов, в том числе и Драгонешты.

Как позднее выяснилось из документов и опроса пленных, нашу контратаку противник принял за наступление крупных сил, и многие офицеры немецких частей потребовали у вышестоящего командования подкрепления. На наш участок к исходу дня были переброшены на помощь румынским частям 124-я пехотная немецкая дивизия, а также танки и артиллерия.

О внезапности и быстроте нашего продвижения говорил и такой факт. Когда мы с полковником Сафоновым входили в Драгонешты, навстречу нам по улице неслась немецкая легковая машина. Мы опешили: откуда могла появиться в селе машина, после того как наши подразделения полностью очистили село от противника и двигаются дальше?! Все же на всякий случай приготовили оружие. Сравнявшись с нами, машина резко затормозила, из кабины вышел красноармеец, подошел к командиру полка и отрапортовал:

— Товарищ полковник, красноармеец разведвзвода Яшкин захватил немецкую машину с офицером.

На заднем сиденье машины сидел связанный офицер.

— Молодец, товарищ Яшкин, объявляю вам благодарность и представляю к награде, — поблагодарил разведчика полковник Сафонов.

— Вам и комиссару я дарю эту машину, — улыбаясь, проговорил Яшкин.

Из рассказа разведчика мы узнали следующее. Когда наше подразделение ворвалось в село, возле одной хаты стояла машина, в которой сидел офицер, а шофер заливал воду в радиатор. Яшкин метким выстрелом уничтожил шофера, а офицера взял в плен и связанным доставил к нам. На допросе офицер рассказал, что он ехал в штаб полка выяснить обстановку — какими силами и на каком фронте наступают русские.

Таким образом, мы в дивизии первыми оказались обладателями трофейной легковой машины и продолжительное время ездили на ней, но однажды, уже за Днестром, мы выехали с Сафоновым вперед, чтобы выбрать новый рубеж обороны. При въезде в колонию Кассель по нашей машине произвели несколько выстрелов из винтовки. Мы остановились и вышли из машины. К нам подошел старшина и бесцеремонно потребовал у нас документы.

— Вы что, старшина, с ума спятили? — возмутился Сафонов. — Вы же видите, я — полковник, со мной батальонный комиссар.

— Я вас не знаю, в форме советского офицера могут быть и враги, — продолжал старшина, — откуда же у советского командира немецкая машина?

Вокруг нас уже собралась порядочная толпа и началось обсуждение. Кто-то из присутствующих сказал:

— А что с ними разговаривать? Ведите в штаб, там разберутся.

В это время подошел майор-артиллерист, который знал Сафонова, и рассеял все сомнения собравшихся.

— Хорошо, что вы остановились, товарищ полковник, — проговорил майор, — а то мы уже хотели по вашей машине дать выстрел из орудия. Думали, что это немцы едут.

С тех пор я в этой машине больше не стал ездить.

Этот наступательный бой наглядно показал нам, что не так страшен черт, как его малюют. Хотя противник и имел численное превосходство в живой силе и технике, однако при хорошей организации наступления и управления, а главное — смелости и решительности можно его бить и меньшими силами. Фашисты храбры только тогда, когда впереди них идут танки, а без них они не принимают боя и обращаются в бегство.

В Драгонештах мы обнаружили трупы трех красноармейцев и одного гражданского жителя села. У красноармейцев были отрезаны уши и выколоты глаза. Из рассказов жителей выяснилось: когда несколько дней тому назад отходили наши части, эти красноармейцы были тяжело ранены и не смогли двигаться. Их взял к себе один гражданин. Накануне нашего наступления кто-то из предателей донес об этом немецкому командованию, и вот свершилось злодеяние.

После боя, когда солнце стало уже скрываться за горизонтом, мы хоронили безымянных героев, с которыми зверски расправились изверги.

Успех первого наступления вскружил некоторым головы. Я и сам считал это началом перелома в ходе войны. Наступление, вероятно, началось не только на нашем участке, но повсеместно, думал я. К тому же в армейской и фронтовой газетах в эти дни пестрели такие лозунги: «Наша победа не за горами», «Скоро враг будет разбит» и т. д. Каково же было мое удивление, когда буквально на другой день прибыл офицер связи из штаба дивизии с приказом, в котором говорилось, что полку к утру 18 июля сосредоточиться в исходном положении в районе Капрешты — Тырг, где будут даны дополнительные указания.

— Ничего не понимаю, — возмущался я. — Так успешно началось наступление и вдруг — отходить!

Не меньше меня возмущались бойцы и командиры, когда узнали об этом приказе. Пришлось направить весь политаппарат в подразделения, чтобы разъяснить личному составу правильность приказа и необходимость его беспрекословного выполнения.

Утром полк сосредоточился в указанном районе. Здесь мы узнали, почему был дан приказ о прекращении наступления. Обстановка на фронте была куда сложнее, чем мы думали. Противник, действовавший севернее, глубоко вклинился на восток и угрожал отрезать и уничтожить основную группировку войск 9-й армии.

Спустя несколько часов полк со всеми мерами боевого обеспечения отходил на восток, чтобы занять наиболее выгодный рубеж обороны и снова вести бои.

Бой на реке Днестр. Лето в этом году выдалось на редкость жаркое. Беспощадно палило июльское солнце, от которого не было никакого спасения, как будто вся солнечная энергия была сосредоточена здесь, в Молдавии. От пота и солнца наши гимнастерки стали белыми. Люди страдали от жажды. Колодцы, которые попадались на пути, брались буквально с боями, приходилось делать оцепления и организовывать выдачу воды, на что уходила масса времени.

Вот и Днестр. Здесь в 1940 году примерно в это же время наш полк в составе дивизии под звуки «Интернационала» переходил реку, неся на своих знаменах свободу и независимость трудящимся Бессарабии.

С выходом наших войск на реку Днестр у многих из нас была твердая уверенность в том, что наконец-то окончилось наше отступление. Дальше противнику не пройти, с этого рубежа через некоторое время начнем наступление и освободим Молдавию.

Эта уверенность имела под собой определенную почву. Во-первых, Днестр являлся крупным естественным препятствием для противника, во-вторых, здесь была старая наша граница, которая в течение нескольких лет укреплялась, и противнику ее не осилить. И, наконец, шли упорные слухи, что в тылу готовится сильная армия для разгрома врага, которая, по нашим предположениям, должна начать свои боевые действия именно с этого рубежа.

Но каково же было наше разочарование, когда мы узнали, что здесь нет никакого укрепленного района. Еще зимой были сняты и вывезены из дотов все пушки и пулеметы на новую границу.

После переправы через Днестр, согласно приказу, дивизия переходила в резерв армии. Месяц мы находились в боях. Личный состав порядком устал. Необходима была передышка для того, чтобы привести себя в порядок, получить пополнение. Но на войне так много бывает неожиданностей и так быстро меняется обстановка, что иногда приходилось просто удивляться. Эта неожиданность встретила нас и здесь.

Во время переправы через Днестр генерал-майор Гончаров, вступивший в командование дивизией, подозвал нас с командиром полка и сказал:

— Знаю, что полк устал, нуждается в отдыхе и пополнении. Но обстановка складывается тяжелая. Дивизия снова переходит к обороне. Вашему полку необходимо занять участок в районе Дубоссар.

— Раз нужно, так сделаем, — ответил Сафонов.

И полку без отдыха пришлось шагать в Дубоссары, занять оборону по левому берегу Днестра.

23 и 24 июля под прикрытием дымовой завесы и сильного артиллерийского огня противник неоднократно пытался форсировать Днестр на многих участках, но успеха не имел. И только в ночь на 25-е на участке 369-го полка ему удалось переправиться через Днестр, занять на восточном берегу населенные пункты Погребы, Кучиеры, Роги и Дороцкое. Командование дивизии бросило на помощь 369-му полку батальон 35-го полка и саперный батальон. Но сбросить противника с плацдарма не удалось.

В течение 25 и 26 июля враг переправил на восточный берег большую часть сил 72-й немецкой и одну румынскую дивизии, угрожая захватом Григориополя. А это открывало ему путь в направлении Одессы. Нужно было принимать срочные меры. Но каким образом? Части дивизии были вытянуты в тонкую ниточку, резервов командир дивизии не имел, штаб армии также не имел возможности чем-либо оказать помощь. Единственное, что было разрешено командиру дивизии — снять наш полк из района Дубоссар и перебросить в район Григориополя.

В течение всего дня шел ожесточенный бой. Несмотря на превосходство противника, к исходу дня нам все же удалось выбить его из Кучиер и Роги, но в Дородном противник создал сильный узел сопротивления, который мы не в силах были преодолеть.

На следующий день, переправив свежие силы, противник вновь перешел в наступление, потеснив части дивизии, полностью овладел выступом на восточном берегу, тем самым создал довольно внушительный плацдарм, который обеспечил переправу танковых и моторизированных частей. А мы вынуждены были отступить дальше.

М. Зубрицкий, полковник в отставке ПЕРВЫЕ УДАРЫ ПО ВРАГУ

Коммунистическая застава. Вечером 21 июня 1941 года, проверяя линию Государственной границы, лейтенант Беленький заметил на противоположном берегу Прута странные силуэты, напоминающие станковые пулеметы. Но людей вблизи границы не было видно. Все же начальник заставы выслал туда дополнительный наряд с ручным пулеметом и служебной собакой.

На рассвете сержант Зотов, возглавлявший этот наряд, увидел скопление пехоты противника, готовящейся к переправе на наш берег. Отправив донесение на заставу со своим верным другом собакой Меланж, Зотов стал внимательно следить за врагом. Когда несколько лодок пересекли фарватер реки, он открыл огонь из пулемета. С противоположного берега загремели ответные выстрелы, под прикрытием которых противник высадился на нашей территории. На помощь пограничникам Зотова пришли еще два наряда, завязался бой семи наших бойцов с ротой, как потом выяснилось, пьяных вражеских автоматчиков.

Меланж прибежал на заставу в тот момент, когда над селом курсом на Бельцы летели немецкие бомбардировщики. Оставив на заставе старшину, повара и ездового, лейтенант Беленький с остальными людьми поспешил к месту боя. Еще издали Беленький определил, что группа Зотова занимает две высотки, решил обойти их и ударить по наступающему противнику с двух флангов.

Попав под сильный огонь пограничников, вражеские взводы сначала залегли, а потом, поднявшись во весь рост, с дикими воплями, беспорядочно стреляя на ходу, бросились в атаку. В это время оставленный в засаде лейтенант Диво с короткой дистанции открыл сильный огонь по правому флангу и тылу атакующих. По левому флангу ударила группа политрука Грузинова, с фронта — группа Беленького. Неся большие потери, противник прекратил атаку, заметался из стороны в сторону, а затем повернул назад. На нашей земле осталось 50 убитых и раненых. Пограничники отделались лишь двумя легко раненными.

Отбив первую атаку, Беленький перегруппировал силы. Группу Диво отправил к изгибу реки вниз по течению, солдат Грузинова продвинул вверх по течению, сам с шестью пограничниками и двумя ручными пулеметами занял позицию в кустарнике у берега реки.

Вскоре из лесу показалась группа вражеских солдат, тащивших к реке громадную баржу. Они спустили ее на воду, а затем в баржу с ходу погрузилась целая рота пехоты. Когда течение развернуло баржу, подставив ее левый борт пограничникам, с нашего берега загремел залп — пограничники расстреливали противника. Лейтенант Диво открыл фланговый огонь по солдатам, копошившимся на берегу. Начался невероятный переполох: солдаты, удерживавшие баржу на канате, бросили ее и побежали в лес, а те, кто еще остался жив на барже, стали прыгать в воду. Пограничники забросали баржу гранатами и без потерь ушли в лес.

Придя в себя, немцы притянули баржу к своему берегу, вытащили из нее тяжело раненных и убитых. Не желая обнаруживать себя, пограничники молчали. Немцы же открыли ураганный артиллерийский и пулеметный огонь, но наших на берегу уже давно не было.

Следя за вражеской стрельбой, ефрейтор Пуданович обнаружил на большом дереве вражеского корректировщика и двух наблюдателей, стоявших внизу. Несколькими очередями из пулемета он свалил двух, третий скрылся в лесу. Эта короткая стрельба затерялась в общем гуле артиллерии, и противник не обнаружил пограничнников у себя на фланге.

Пока немцы обстреливали пустой берег, лейтенант Беленький послал в разведку своего заместителя лейтенанта Диво с шестью пограничниками и ручным пулеметом. Немного ниже по течению разведчики, заметив на нашем берегу небольшую группу вражеских солдат, незаметно подошли к ним и открыли ружейно-пулеметный огонь. Фашисты бросились в воду, чтобы уплыть на свой берег, оставив двух убитых и одного раненого…

Шла вторая половина первого дня войны. Наткнувшись на сопротивление, противник то в одном, то в другом месте открывал беспорядочный пулеметный или артиллерийский огонь. Но активных попыток вновь форсировать реку не делал.

В ночь на 23 июня, чтобы дезориентировать врага, лейтенант Беленький организовал в разных местах стрельбу «кочующих пулеметов». В прибрежных зарослях и по лесу раздавалось сплошное эхо, не дающее возможности определить, кто и откуда стреляет. Осветительные ракеты не помогли немцам, и они всю ночь вели бесцельную стрельбу.

Тем временем политрук Грузинов связался по телефону с комендантом участка. Последний похвально отозвался о боевых действиях заставы, но с горечью сказал, что поддержки Беленькому он дать не может, лишь будет просить командира 404-го стрелкового полка Красной Армии произвести артналет на лес у изгиба реки, где сосредоточена пехота противника.

На рассвете 23 июня пограничный наряд, возглавляемый сержантом Тимофеевым, проходя по берегу реки, обнаружил небольшую группу солдат противника, высадившихся из двух лодок. На противоположном берегу толпилось еще около взвода вражеской пехоты. Тимофеев приказал пулеметчику открыть огонь по западному берегу, а сам с двумя бойцами бросился к лодкам и швырнул несколько гранат. Солдаты противника бросились к лодкам и, теряя убитых и раненых, убрались восвояси.

Противник то в одном, то в другом месте «прощупывал» нашу оборону, пытаясь организовать переправу через реку. Но пограничники пресекали эти попытки. Так же тревожно прошла и ночь на 24 июня: пограничники отбили три вражеские попытки форсировать Прут мелкими группами.

На рассвете третьего дня войны на участок заставы лейтенанта Беленького прибыла батарея полковой артиллерии. Это было очень кстати, так как во вражеском стане за рекой наблюдалось большое оживление. Баржа вновь была подтянута к месту прежней переправы. Рядом с ней, вверх и вниз по течению реки, установлено по два станковых пулемета. Лейтенант Беленький расположил своих бойцов так, чтобы каждая группа могла вести прицельный огонь по барже и прикрывавшим ее пулеметам. Третьей группе дал задание преградить путь противнику в тыл, если он все же переправится на наш берегу.

С первыми лучами солнца из леса к берегу потянулись группы вражеских солдат и офицеров. Когда их скопилось много, Беленький дал сигнал начать артобстрел. Первые залпы батареи пришлись как раз по переправе. Одновременно заговорили три ручных пулемета пограничников. Внезапный артиллерийский огневой налет имел большой эффект и, как потом показали пленные, произвел на вражеских солдат весьма удручающее впечатление. «Наши офицеры, — говорили пленные, — внушали, что советские пограничники не только артиллерии, но и станковых пулеметов не имеют. И вдруг сильный орудийный огонь по скоплениям нашей пехоты…»

Наступать крупными силами враг больше не решался. Весь этот день так и прошел в мелких стычках на берегу реки. Вечером наши офицеры подвели итоги трехдневных боев. Они оказались весьма внушительными. «По самым скромным подсчетам, — заявил политрук Грузинов, — противник потерял убитыми, утонувшими в реке и ранеными не менее трехсот человек. У нас же всего лишь 6 человек раненых».

Поблагодарив подчиненных за стойкость и мужество, начальник заставы сказал:

— А теперь к тебе, политрук, мое слово. Если я достоин быть в рядах нашей славной Коммунистической партии, прошу считать меня коммунистом.

Примеру своего командира последовали и остальные. Политрук Грузинов тут же написал заявление в первичную парторганизацию комендатуры, под которым первым поставил свою подпись лейтенант П. Л. Беленький, вторым — секретарь комсомольской организации заставы ефрейтор Пуданович, третьим — лейтенант Диво и так все 29 комсомольцев и беспартийных пограничников.

Весть об этом славном патриотическом почине в ту же ночь облетела все заставы и комендатуры отряда. Заставу лейтенанта Беленького стали называть коммунистической.

Ночь и утро следующего дня прошли относительно спокойно. Только к середине дня в лесу началось заметное оживление. Очевидно, туда прибыла новая вражеская часть и готовилась к форсированию реки. Вскоре немецкие солдаты стали подносить к реке средства переправы, а через каких-нибудь 15–20 минут по всему берегу уже толпились пехотные подразделения.

Пограничники, засевшие в зарослях, открыли дружный ружейно-пулеметный огонь. В стане врага короткий переполох, берег быстро опустел. Поспешили скрыться в лесу и пограничники. И вовремя. Придя в себя, противник начал обстрел советского берега. Решив, что советские бойцы теперь уже окончательно уничтожены, немцы вновь начали переправу. Вот первые лодки и плоты отчалили от берега, с трудом отошла и переполненная баржа. Когда несколько лодок успели выгрузиться на нашем берегу, а из леса к переправе подходили все новые и новые подразделения, раздался залп 12 орудий. По переправе открыла беглый сосредоточенный огонь артиллерия подошедшего на помощь заставе артдивизиона 30-й стрелковой дивизии Красной Армии.

В стане врага поднялась паника. Солдаты, находившиеся на берегу, бросая все, побежали в лес. От деревянных лодок и плотов летели щепки, пробитые осколками надувные лодки с людьми и техникой одна за другой шли ко дну. Прямым попаданием снаряда разворочен борт баржи, и она, накренившись, тоже стала тонуть.

Расправившись с немцами на переправе, две батареи перенесли огонь на вражеские орудия, которые без всякой маскировки стояли на открытой позиции за лесом. Так же беспечно на северо-восточной окраине села расположились какие-то тыловые подразделения с большим количеством повозок и автомашин. На них-то и обрушила огонь третья батарея. От одного-двух залпов весь табор превратился в груду обломков.

Следующие залпы пришлись по лесу, где находились основные силы противника. Около 40 минут длился мощный обстрел. Лес заметно поредел, от недавнего оживления в нем не осталось и следа. У места переправы валялись трупы вражеских солдат и офицеров, оружие, боеприпасы, техника. Из воды торчала разбитая баржа, к ней прибило течением плот с каким-то грузом и двумя трупами. Даже сами пограничники были поражены увиденным — только теперь они смогли по достоинству оценить помощь, которую оказали им артиллеристы.

Поздно вечером на командном пункте собрались все пограничники. Старшина заставы Головин сообщил, что на партийном собрании комендатуры все 29 человек, подписавшие вчера заявление, единогласно приняты кандидатами в члены ВКП(б). Сообщение Головина вызвало новый прилив сил и подъем духа у изнуренных четырехдневными беспрерывными боями людей.

Оглядев своих боевых друзей, лейтенант Беленький сказал: «Я уверен, что наша коммунистическая застава с честью оправдает то высокое доверие, которое ей оказано. Будем бить врага с еще большим упорством».

Ночь на 26 июня и весь следующий день на участке заставы прошли спокойно. Молчание противника казалось странным, тем более что на участках соседних застав шли упорные бои. Беленький решил добыть «языка» и установить причину столь спокойной обстановки. С наступлением темноты два пограничника во главе с лейтенантом Диво переправились на вражеский берег. Наткнувшись на пустой окоп, они осторожно пошли по нему, вслушиваясь в ночную темноту. До продвигавшегося впереди Диво донеслись приглушенные голоса, на фоне неба замаячил какой-то силуэт. Пограничники определили, что впереди находится станковый пулемет, расчет которого вполголоса ведет беседу.

Нужно взять «языка» во что бы то ни стало. Но как это сделать?' Траншея слишком узка…

Внезапно сзади послышались шаги. Размышлять было некогда, нужно действовать. Резко обернувшись, пограничники схватили шагавшего за ними человека, зажали ему рот и быстро увели назад. Шорох в траншее насторожил пулеметчиков. Один из них бросился вперед и лицом к лицу столкнулся с Диво.

Лейтенант ударил его автоматом по голове.

В расположении противника загремели беспорядочные выстрелы, сопровождаемые серией осветительных ракет. А пограничники между тем вместе с «языком» были уже на другом конце села.

Только к рассвету группа Диво вернулась на командный пункт начальника заставы. «Языком» оказался сержант — инструктор пулеметной роты противника. Он рассказал, что вчерашний огневой налет советской артиллерии был для них совершенно неожиданным. Немецкие офицеры уверяли солдат, что против них действует только группа пограничников, у которых нет даже станковых пулеметов. И вдруг — этот страшный удар, в результате которого полк за день потерял половину своего состава, почти всю технику и обоз.

Теперь стало понятно, почему на нашем участке было такое затишье. Но все понимали, что это ненадолго. 30 июня, словно предчувствуя недоброе, Беленький решил отойти от границы в глубь участка и закрепиться у дороги. Сюда же были подвезены все боеприпасы заставы, вода и часть продовольствия.

На десятый день войны при многократном численном и огневом превосходстве, ценою больших потерь противнику удалось на участке соседней заставы форсировать Прут и выйти на дорогу восточнее села Болотино, а затем захватить село Кубань.

Лейтенант Диво и пять пограничников, возвращаясь из разведки, заметили, что из села Кубань выдвигаются две вражеские колонны. Диво обстрелял первую из них и заставил развернуться в боевые порядки. Пока противник с мерами предосторожности двигался вперед, лейтенант занял новый рубеж и вновь обстрелял его. Так повторялось несколько раз. Умело используя холмистую местность, Диво, оставаясь со своей группой неуязвимым, медленно отходил к высоте, занятой заставой, задерживая противника то на одном, то на другом рубеже, изматывая его силы под палящим июльским солнцем. И только к середине дня врагу удалось приблизиться к основной обороне пограничников. Занимая выгодные позиции, пограничники сильным огнем заставили противника залечь и прекратить наступление. Бой длился более двух часов. У пограничников иссякли патроны, а две роты фашистов все теснее окружали высоту. Когда они были совсем близко, сверху полетели ручные гранаты. Вражеские цепи залегли и снова обрушили на высоту ливень огня.

Впервые за 11 дней войны у пограничников появились жертвы. Вражеской пулей был сражен отважный боец Толстенко, пять человек оказались ранены, причем два из них — тяжело. После отправки их в тыл на высоте осталось всего 19 человек, в числе которых были 7 раненых, не пожелавших покинуть поле боя. У пограничников оставалось всего лишь по 2–3 магазина на пулемет и по 10–15 патронов на стрелка. Зато гранат было по полтора-два десятка на каждого. Стреляли теперь гораздо реже, но не менее метко — почти каждый выстрел выбивал из вражеских рядов серо-зеленый мундир. Большие надежды возлагал Беленький на гранаты — он решил во что бы то ни стало продержаться до наступления темноты, затем контратаковать врага и вырваться из окружения.

Однако обстановка изменилась гораздо раньше. Неожиданно вражеские роты стали поспешно отходить. Пограничники сразу разгадали маневр — противник готовит артиллерийский или минометный обстрел и во избежание потерь в своих ротах отводит их в безопасное место. Беленький приказал преследовать отступающих. Покинутая высота сотрясалась от взрывов снарядов и покрылась густым облаком едкого дыма. Стремительным броском пограничники ворвались в боевые порядки врага и, на ходу забрасывая его гранатами, пробивали путь вперед. Ошеломленные неожиданным нападением, вражеские солдаты разбежались, и пограничники без потерь вырвались из окружения.

Теперь нужно было достичь леса, чтобы укрыться. Путь не длинный, но трудный. Изнуренные боями и жаждой, многие буквально валились с ног. На помощь приходили более выносливые. Вот упал рядовой Титов. Замыкавший группу лейтенант Беленький попытался взять у него винтовку и помочь подняться. Но Титов, собрав все силы, поднялся и без помощи Беленького догнал своих. Вскоре они вступили под сень деревьев и после короткого отдыха направились на сборный пункт комендатуры.

До последней гранаты. Накануне войны застава старшего лейтенанта Маковецкого охраняла границу на участке Прута.

В ночь на 22 июня 1941 года на участке находился пограничный наряд сержанта Дроздова. Когда, форсировав Прут, батальон противника шел из лесу, наряд Дроздова обстрелял его. На помощь Дроздову со всем личным составом заставы, поднятым по тревоге, поспешил старший лейтенант Маковецкий. Завязалась перестрелка. На какое-то время вражеская рота залегла, а затем при поддержке сильного пулеметного огня вновь стала продвигаться вперед. Когда вражеские цепи перешли в атаку, по ним открыли огонь три ручных пулемета, затем полетели гранаты, и пограничники бросились в контратаку. Враг дрогнул и, явно уклоняясь от рукопашной схватки, побежал назад. Но навстречу бегущим из леса вышла другая вражеская рота, и те стали спешно перестраиваться.

Понимая опасность, грозившую пограничникам от огня вражеских пулеметов, младший политрук Бородулин взял ручной пулемет у раненого наводчика Гутова, влез на большой тополь, где был наблюдательный пункт заставы, и короткими очередями уничтожил расчет одного, а затем и другого станкового пулемета фашистов. Когда вражеский огонь умолк, Маковецкий незамедлительно воспользовался этим. Большую часть людей он переместил на правый фланг и, когда противник стал готовиться к атаке, внезапно обрушил на него с фланга сильный огонь.

Ошеломленный внезапностью, враг залег, а затем, неся большие потери, особенно от ручного пулемета Бородулина, продолжавшего стрелять с дерева, стал пятиться назад. С дружным «ура» застава бросилась в контратаку и ворвалась в боевые порядки врага. В ходе штыкового боя к Маковецкому, оказавшемуся впереди, кинулись два солдата и офицер. Очередью из автомата он уложил солдат, а когда направил его на офицера, магазин оказался пустым. Фашист заметил это и с пистолетом в руках подскочил к Маковецкому, намереваясь выстрелить в упор. Со словами: «Получай, гад!» Маковецкий ударил его автоматом по голове и уложил прежде, чем тот снова выстрелил.

Несмотря на многократное численное превосходство, враг не выдержал стремительной контратаки пограничников. Его ряды снова дрогнули, и фашисты побежали к лесу.

В первые же часы войны вражеские подразделения потеряли только убитыми около 80 солдат и офицеров. У пограничников же было только семь раненых, причем пять из них остались в строю.

Часам к 12 на заставу прибыл взвод пулеметной роты 404-го стрелкового полка Красной Армии. Станковые пулеметы взвода Маковецкий решил поставить на изгибах реки так, чтобы они могли простреливать оба берега и обеспечивать огнем фланги расположения пограничников.

Вскоре открыла огонь вражеская артиллерия. Снаряды рвались везде. Из леса под прикрытием артогня вновь повели наступление две заметно поредевшие вражеские роты. Но огонь пограничников, усиленный двумя станковыми пулеметами, заставил их залечь, а пулеметчиков уйти с открытых позиций в лес. Удобно устроившись на тополе, Бородулин вывел из строя более 20 вражеских солдат и офицеров и заставил замолчать два ручных пулемета. В результате наступление сорвалось раньше, чем противник достиг рубежа обороны заставы. Несколько снарядов вражеской артиллерии, поддерживающей свою пехоту, угодили прямо по ее боевым порядкам и вызвали еще большую панику.

Шла вторая половина дня. На участках соседних застав слышалась сильная пулеметная и артиллерийская стрельба. У Маковецкого же до наступления темноты было все спокойно, и лишь ночью фашисты попытались мелкими группами проникнуть на наш берег. Но безуспешно. Их отбивали пограничные наряды.

Неутешительные результаты первого наступления и большие потери, видимо, послужили хорошим уроком врагу, потому что последующие 7 дней он ограничивался лишь вылазками мелких разведывательных групп и беспорядочной стрельбой по нашей территории.

Но и начальник и политрук заставы понимали, что противник усиленно ведет разведку, чтобы со свежими силами ударить по пограничникам. Понимали они, что и подкрепления не пришлют. Нужно рассчитывать на собственные силы и средства. Маковецкий организовал из трех ручных пулеметов кочующие огневые точки, которые, появляясь в разных местах, создавали впечатление, что на заставу прибыло подкрепление. Ночью пограничники мелкими группами проникали в расположение противника, поднимали там стрельбу, вызывая тревогу, наводили панику, а затем, никем не обнаруженные, возвращались в свое расположение.

В нервной, исключительно напряженной обстановке, до предела измотавшей силы пограничников, прошла первая неделя войны. На рассвете 1 июля противник заметно активизировался по всей излучине реки. Это были признаки нового наступления.

Маковецкий, разгадав планы врага, отвел пограничников двумя группами за фланги своего расположения, что позволяло не только пулеметчикам, но и стрелкам вести перекрестный огонь перед фронтом оставленных ими позиций. Кроме того, такое расположение давало возможность парировать попытки противника форсировать Прут влево и вправо от основной позиции. Командир оказался прав. Вскоре по оставленным пограничниками позициям из-за реки открыли сильный минометный огонь. Из леса при поддержке нескольких станковых пулеметов вышли две вражеские роты. Пограничники молчали. Это ободрило наступающих. Поднявшись во весь рост, они густыми цепями бросились на пустые окопы.

В этот момент с флангов внезапно заговорили два станковых пулемета взвода поддержки и три ручных пулемета пограничников. Попав под перекрестный огонь, вражеские цепи редели на глазах. Враг заметался. Одни бросились вперед и укрылись в пустых окопах пограничников, другие залегли, третьи побежали к лесу. Пограничники не отступали. До полутора десятков трупов врагов осталось лежать на нашей земле, остальные фашисты убежали в сторону леса.

В этой неравной схватке с врагом пять пограничников были ранены, в том числе и старший лейтенант Маковецкий.

После короткой паузы противник вновь открыл минометный и артиллерийский огонь, на опушке леса перегруппировывались остатки двух рот. Во избежание потерь Маковецкий вновь вывел пограничников на фланги. Но ураган вражеского огня и здесь сковал их действия и заставил укрыться в окопах.

Все понимали, что сидеть в окопах и ждать новой атаки нельзя, нужно сорвать ее. Бородулин снова решил использовать наблюдательный пункт на тополе. Нагрузившись патронами, он пополз к деревьям. Стометровый путь казался нескончаемо длинным. Вокруг рвались мины и снаряды, свистели пули, землю накрыло густое облако пыли. Но когда Бородулин дополз и поднялся на тополь, он понял, что рисковал не зря. Противник был как на ладони. Сразу же за рекой с открытой позиции вела губительный огонь вражеская минометная батарея. Слева, тоже с открытых позиций, обстреливала заставу артиллерия. Пехота уже приняла боевые порядки, готовилась к новому наступлению.

И все это против небольшой группы пограничников, измотавшихся за 8 суток непрерывных боев, но не потерявших мужества и стойкости.

Пока шел артиллерийский и минометный обстрел, короткие очереди пулемета Бородулина терялись в разрывах мин и снарядов. Пользуясь этим, он уничтожил расчет одного миномета, заставил бросить миномет и бежать в укрытие другой расчет. Не понимая, откуда по ним бьют, прекратили огонь и ушли на закрытые позиции расчеты еще двух минометов. Вне досягаемости огня ручного пулемета оставались артиллерия противника и его станковые пулеметы, стрелявшие из чащи леса. Но зато обе вражеские роты были в секторе огня, и Бородулин учел это. Одной очередью он рассеял группу офицеров, беспечно наблюдавших за ходом артподготовки, другой сразил замаскировавшегося над обрывом корректировщика. Затем одну за другой Бородулин стал поражать цели в боевых порядках вражеских рот.

Но так, к сожалению, не могло долго продолжаться. Прекратила огонь вражеская артиллерия, и сплошная пелена пыли стала медленно оседать. Фашисты вновь пошли в наступление. Теперь ручной пулемет Бородулина не маскировали больше разрывы мин и снарядов, и противник заметил, откуда ведется наиболее поражающий огонь. Вскоре длинные пулеметные очереди хлестнули по верхушкам деревьев. Пули не задели отважного политрука, и он продолжал косить врага.

Вдруг, к удивлению пограничников, наступавшие вражеские роты отошли назад, бросились к реке и укрылись в прибрежных зарослях. А артиллерия открыла сильный сосредоточенный огонь по деревьям, где находился Бородулин. По этой же цели стали бить и минометные батареи. Так вот для чего фашисты отошли к реке! Они во что бы то ни стало решили уничтожить одинокого пулеметчика, мешавшего наступлению двух рот.

Канонада длилась минут 20. Пыль и дым поднялись сплошной тучей, из которой обильно сыпались комья земли, осколки мин и снарядов.

Находясь в укрытиях, пограничники замерли в страхе за судьбу своего политрука. Когда огонь немного утих, командир отделения Дроздов и два пограничника побежали к деревьям. Страшная картина открылась перед ними. На месте, где раньше красовались раскидистые кудрявые тополя, торчали только жалкие обломки, заваленные свеже-зелеными ветками. Большой тополь, в листьях которого укрывался с пулеметом Бородулин, прямым попаданием снаряда перебит пополам. Под пулеметным огнем заметивших их фашистов пограничники ползком обшарили воронки вокруг тополя и отыскали полузасыпанного землей Бородулина. С невероятными трудностями они перенесли к своим изрешеченное осколками безжизненное тело политрука.

Молча, обнажив головы, стояли бойцы вокруг плащ-палатки, на которой лежал Бородулин. Скорбное молчание нарушил Маковецкий:

— Противник дорого поплатился за жизнь нашего друга. Но эта расплата далеко не полная. Враг потеряет еще не один десяток, не одну сотню своих солдат и офицеров, клянемся тебе в этом!..

Вскоре из леса вышла и короткими перебежками повела наступление свежая вражеская рота. Ее поддерживали те две, не раз уже битые пограничниками, роты противника. Из-за недостатка патронов советские бойцы не открывали огня. Видимо, это обстоятельство придало храбрости наступающим. В их боевых порядках поднялся какой-то галдеж, нечто вроде переклички. Затем вражеские цепи поднялись и во весь рост с воплями устремились к обороне пограничников. Подпустив их на ближние дистанции, пограничники открыли беглый перекрестный огонь. Цепи редели, но враг безрассудно рвался вперед. В ход пошли ручные гранаты. Но остервеневшие фашисты, подгоняемые офицерами, все лезли и лезли.

В одной из рукопашных схваток был тяжело ранен Маковецкий. Преодолевая боль, он продолжал руководить боем. Вскоре командир взвода станковых пулеметов доложил, что патроны на исходе. Не оставалось их больше и у ручных пулеметов, кончались они и у стрелков. Гранат тоже осталось всего по одной-две на бойца. Теперь вражеские атаки приходилось отражать больше штыком. И тут, в рукопашных схватках, бойцы поняли, что вражеские солдаты пьяны. Так вот в чем причина той безрассудной храбрости, с которой фашисты бросались под пулеметный огонь!

…Было уже около 16 часов. Кончились патроны, израсходованы все гранаты, в рукопашной схватке отбита еще одна вражеская атака. Тяжело раненный Маковецкий предпринимает попытку вывести горстку пограничников во время передышки на вторую линию обороны, куда должны были подвезти боеприпасы. Обманным маневром пограничники хотели продлить паузу, но это им не удалось. Потерявший глаз, истекающий кровью Маковецкий приказал пулеметному взводу поддержки и пограничникам отходить в тыл, а сам решил прикрыть их отход. Враг был уже в ста метрах.

Пограничники сразу поняли, что командир ценой своей жизни хочет обеспечить им выход из боя. Кто-то крикнул:

— Товарищ старший лейтенант! Мы без вас никуда не уйдем!

Маковецкий хотел что-то ответить, но потерял сознание. Противник под прикрытием пулеметного огня бросился в атаку. Шесть пограничников, словно по команде, подхватили Маковецкого на руки и вынесли его из-под огня. Ефрейтор Зенкин с пистолетом Маковецкого и рядовой Никитушкин с ракетницей в руках замыкали отход группы. То выстрелом из пистолета по вырвавшемуся вперед вражескому солдату, то ракетой, выпущенной в гущу противника, они отвлекали врага от бойцов, уносящих тяжело раненного офицера, а затем ускользнули и сами.

Пьяные вражеские солдаты, ворвавшись, наконец, в пустые окопы, с ругательствами метались по ним из одного конца в другой. Когда же этот пьяный угар прошел и противник опомнился, преследовать пограничников было поздно, они находились вне досягаемости огня.

В. Сахаров, полковник запаса 95-я МОЛДАВСКАЯ

Ночью меня вызвали в штаб дивизии. Захожу в кабинет начальника штаба полковника М. С. Соколова. Там уже собрались командиры подразделений, о чем-то переговариваются.

— Василий Павлович, кажется, война! — сурово и взволнованно бросает полковник, нанося на карту жирные стрелы в сторону Румынии.

— Да, широка ты, матушка-граница, — прикидывает он измерителем длину прикрываемой нами Государственной границы по Пруту от Петрешт до Леово. — Сто пятнадцать километров! Скажите, — обращается он ко мне, — по силам ли это нашей дивизии?

— Думаю, что полоса для целой армии.

Соколов молчит, задумчиво покусывая карандаш. Я знаю, он сейчас анализирует обстановку и сделает это быстро и точно. Недаром успешно окончил высшую военную академию и имеет опыт войны с Финляндией. Коренастый, бритоголовый, уравновешенный и рассудительный, распоряжения он отдавал не торопясь, но решения умел принимать молниеносно.

— Товарищ капитан! — обратился он ко мне, — немедленно передайте 241-му стрелковому полку сигнал боевой тревоги.

А сам в это время поднимает трубку телефона и объявляет тревогу 161-му стрелковому полку. Отдав последние распоряжения уже на ходу, начальник штаба спешит к командиру дивизии генералу Пастревичу.

Так началась наша боевая работа в штабе 95-й стрелковой Молдавской дивизии в 2 часа ночи 22 июня 1941 года.

Нельзя сказать, что для меня, бывшего тогда начальником оперативного отделения штаба дивизии, как и для многих, эта война была неожиданным явлением, а вместе с тем она застала нас врасплох. Еще в начале июня 1941 года все предвещало войну с гитлеровской Германией. А примерно за две недели до нее командование дивизии было предупреждено о возможной провокации со стороны нашего вероятного противника.

После этого мы выехали в части, проверили их боевую готовность.

И все-таки дивизия оказалась перед чрезвычайно сложной задачей: надо было не допустить вторжения противника на нашу территорию на очень широком фронте. Хотя дивизия была укомплектована до штата, но полоса ее обороны превышала нормы даже для общевойсковой армии!

Неужели действительно война? Как-то не верится… Кажется, это только провокация, которая сегодня же и кончится. Но… нет. Рано утром стали поступать тревожные донесения…

По сигналу боевой тревоги 241 и 161-й полки вышли на свои участки обороны и с рассветом 22 июня совместно с пограничниками уже вели бой с противником, пытавшимся форсировать Прут. Авиация врага бомбила наши лагерные районы, но части уже были на переднем крае и урона не понесли.

241-й полк занял оборону, прикрывая одно из важнейших направлений — Унгенское; 161-й полк оборонял не менее важное направление — подступы к Ганчештам и Кишиневу. Между ними имелся участок реки в 35 километров, охраняемый только погранчастями. Самый левый фланг дивизии оставался открытым. Все мы в штабе ждем — скоро ли и какие соединения будут выдвинуты на Государственную границу, чтобы занять оборону по Пруту, на рубеже которого уже развернулись бои.

В ряде мест на восточный берег реки прорвались румынские войска. Командир 161-го полка полковник С. И. Серебров докладывает, что на правом фланге полка в 6 часов 30 минут взвод румын форсировал Прут. Несколько позже из его штаба поступает новое донесение — уже на левом фланге также переправилась через Прут рота врага и продвигается в глубь нашей территории. Командир 241-го полка полковник П. Г. Новиков сообщает, что на его участке появился противник. Такие же тревожные сообщения поступают и от пограничников.

Командование волнует вопрос — как удержать рубеж на столь широком фронте? В мирное время мы привыкли к мысли о том, что воевать будем только на чужой территории. А сейчас враг появился почти на всем 115-километровом участке реки Прут, обороняемом дивизией. Нужно было действовать немедленно, чтобы отбросить вторгшиеся подразделения врага за реку и не допустить форсирования ее на других участках. Кое-кто уже представлял в воображении мрачную картину: враг, используя слабые участки в обороне, без особого сопротивления форсирует Прут во многих местах, изолирует один полк от другого и расправится с ними порознь.

А события на фронте развертывались совсем по-другому. Командиры наших полков, батальонов, рот и взводов оказались на высоте. Особенно разумно была использована в первые дни войны артиллерия, на которую легла основная нагрузка по отражению вылазок противника. Артиллеристы успевали разрушать наводимые врагом переправы, наносить удары по скоплениям его войск и обеспечивать контратаки наших подразделений. Таким образом, вплоть до 1 июля все попытки врага переправиться через Прут успешно отражались, и ему не удалось ни в одном месте оборонительной полосы дивизии закрепиться на нашей территории.

Бойцы и командиры в этих боях проявили высокий патриотизм, преданность социалистической Родине и Коммунистической партии, умение громить врага малыми силами. Может быть, их первые ратные подвиги были и не столь значительными по сравнению с теми, которые были совершены позже, но они были первыми, они служили примером, на котором учились другие, и нельзя о них не говорить.

…Первый день войны. В 6 часов 30 минут взвод противника форсирует Прут на правом фланге 161-го стрелкового полка в районе населенного пункта Коту-Морий. Сюда немедленно направляется 6-я стрелковая рота во главе с лейтенантом Ильяшенко и политруком Пальчиком. Рота с ходу атакует румын и к 9 часам 20 минутам отбрасывает их за реку. В это же время полковнику Сереброву доносят, что севернее Коту-Морий неприятельская пехота окружила пограничников и им нужна помощь.

Туда срочно отправляются четвертая и седьмая роты и взвод танков.

Пограничники уже с трудом сдерживают противника. С западного берега бьет его артиллерия, а вслед за разрывами снарядов приближаются к нашим позициям цепи румын. Но советские подразделения уже замыкают врага полукольцом. Одна за другой открывают огонь батареи 134-го гаубичного полка. С каждым выстрелом разрывы ложатся все ближе и ближе к вражеским цепям. Затем беглый огонь накрывает перебегающих солдат. За 200–300 метров до наших позиций они попадают под ружейно-пулеметный огонь. В их рядах — паника. Солдаты мечутся и пытаюся пробиться к Коту-Морий, но там их уже встречает 6-я рота Ильяшенко. Пытаясь отойти к Пруту, противник попадает в болото. Здесь во фланг атакует его четвертая рота 161-го полка во главе с лейтенантом Швецом и политруком Оструковым. Враг разбит наголову, многие его пехотинцы попадают в плен. От них мы узнаем, что здесь был разведбатальон, состоящий из румын и немцев.

За рощей, на том берегу, разведчики обнаруживают батарею противника. Командир 9-й батареи старший лейтенант В. Д. Халамендык быстро наносит ее на карту. Через несколько минут мощный взрыв потрясает правый берег, и черное дымовое облако нависает над рекой. Наши снаряды попали в склад боеприпасов. Немецкая батарея взлетает на воздух. В этот день подразделения 161-го полка разгромили еще две роты противника.

С утра в полку появились раненые, к 11 часам их уже насчитывалось свыше 30 человек, а полковой медицинский пункт не функционирует — накануне все врачи выехали в Кишинев. Как быть? И выход был найден. На помощь пришли жены офицеров. По инициативе отважных женщин Лившиной, Серебровой, Бреус, Вернадской, Золотаревой в столовую офицерского состава были снесены койки и матрацы. В этом импровизированном лазарете они же стали оказывать раненым первую медицинскую помощь.

В последующие три дня — 23, 24 и 25 июня противник проявил наибольшую активность на участке 241-го полка. Севернее Унген рота фашистов внезапно переправилась через реку и заняла село Меделены, где солдаты начали тотчас же грабить население. Навстречу им вышла стрелковая рота под командованием капитана П. В. Бараташвили. Он повел бойцов в атаку и стремительным ударом выбросил противника с нашей территории. Оставив много убитых и утонувших в реке, немцы в панике бежали. В этом бою особенно отличились младший лейтенант Голозир и сержант Карапетян. Они шли впереди подразделений, увлекая солдат своим бесстрашием. В этих же боях отличился дивизион 57-го артполка под командованием капитана коммуниста Н. С. Артюха. Артиллеристы уничтожили три переправы противника, подбили бронепоезд.

Во второй половине дня 26 июня нам стало известно, что из Хуши в сторону Решештий на автомашинах следует колонна противника. Враг пытается пройти по мосту, против которого обороняется батальон под командованием капитана П. Н. Павлюченко. Вот теперь и ему пришлось держать боевой экзамен. Батальон предпринял контратаку на врага. Однако его артиллерия и минометы не давали подняться нашим воинам. Тогда на помощь пехотинцам пришли артиллеристы. Наводчик 2-й батареи 134-го полка комсомолец М. Ф. Зенин прямой наводкой расстреливал фашистов. Через несколько минут обломки моста и около взвода мотоциклистов, поглощаемые мутными водами Прута, поплыли по течению.

Противник пытается подавить нашу артиллерию. От его интенсивного огня то в одном, то в другом месте рвется связь. Батареи замолкают. Воспользовавшись этим, пехота поднимается и идет в наступление.

— Связь! Давайте связь! — требуют артиллеристы.

Сейчас связь — самое дорогое. Командир взвода штабной батареи старший сержант Т. И. Слободян сам берется выполнить задание, под огнем устраняет неисправность, и батарея снова громит врага.

Так продолжалось до темноты. К ночи командир дивизии генерал Пастревич потребовал от командира 161-го полка С. И. Сереброва восстановить положение и ликвидировать захваченный противником плацдарм на нашем берегу. Полковник Серебров — вдумчивый командир, прошедший нелегкий путь империалистической и гражданской войн. Всегда собранный, он прекрасно ориентировался в самой сложной обстановке. На этот раз он перебросил к Пруту находившуюся в резерве 8-ю стрелковую роту во главе с лейтенантом М. Г. Кубышкиным. За ночь ее подразделения выходят на фланги врага, рано утром огонь артиллеристов и минометчиков обрушивается на пехоту и переправы немцев. Следом в контратаку идут бойцы.

Потеряв до половины ранеными, убитыми и утонувшими, противник отходит на западный берег. 28 июня он вновь форсировал Прут, но Кубышкин новой контратакой отбрасывает его назад.

Шесть дней немцы и румыны пытаются прорвать фронт по Пруту. Но наши части не дают врагу ни в одном месте закрепиться на советской территории. Однако и мы несем большие потери, а противник все время накапливает новые силы. Командование понимает: если не будет подкрепления, выстоять будет трудно…

В первые дни войны нередки были случаи, когда один смелый и умело владеющий своим оружием воин или небольшая их группа наносили врагу большие потери и не допускали продвижения его вперед. В ночь на 29 июня в районе населенного пункта Цуцора противник, используя обломки взорванного нашими саперами моста, попытался переправиться через реку на бревнах и лодках. Но на нашем берегу, искусно замаскировавшись, поджидал его снайпер-пулеметчик 241-го полка Иван Сергеевич Майборода. Когда немецкие пехотинцы добрались до середины реки, он открыл из пулемета прицельный огонь. Вражеские солдаты заметались по реке и уплыли назад, оставив в водах Прута много убитых.

Велика была сила примера в бою. И пример храбрости, самопожертвования показывают прежде всего коммунисты и комсомольцы. Видя в них огромную силу, сотни бойцов и командиров стремятся в ряды Коммунистической партии и Ленинского комсомола.

— Не успеваем рассматривать заявления, — «жалуется» секретарь парткомиссии Бычков. — Оказывается, только за один день 30 июня поступило 156 заявлений в партию, 36 — в комсомол. «В бой хочу идти коммунистом» — вот краткий и выразительный их текст. Те, кто находится во втором эшелоне или в резерве, стремятся поскорее попасть на передний край, а легко раненные не хотят уходить с поля боя.

Как-то я встретил раненного в голову при бомбежке автоколонны шофера Л. К. Фортуна.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю. — Отправляйся-ка лучше в госпиталь.

— Пустяки, заживет, — махнул он рукой. — Вот только обидно, товарищ капитан, нет нашей авиации, а они, сволочи, гоняются за каждой нашей машиной, и отбиться от них нечем.

Да, часто в те дни приходилось слышать такие горькие, но справедливые упреки: нет самолетов, нет танков, не хватает автоматов.

С 30 июня противник прекратил против нас активные действия, кроме авиаразведки. Но мы понимаем — это затишье перед бурей. Разведка приносит неутешительные сведения: значительные силы сосредоточиваются восточнее Ясс и северо-восточнее Хуши. Это значит, что главная группировка врага окажется против нашего правого фланга, т. е. против 241-го полка. И действительно, в ночь на 2 июля противник крупными силами форсировал Прут на участке Унгены — Валя-Маре, потеснил подразделения левого фланга 241-го полка и начал усиленно развивать удар, в северо-восточном направлении.

В штабе дивизии напряженно. Хотя мы и приблизили КП к правому флангу, все равно его отделяют от 241-го полка 35 километров, и полных данных о том, что там происходит, мы не имеем. Наконец оттуда докладывают, что 241-й полк ведет ожесточенные бои с превосходящими силами. По показаниям пленных, против него находится 170-я немецкая пехотная дивизия. Наши бойцы дерутся ожесточенно и только по приказу отступают на новые позиции.

Позднее стало ясно, что полк сдерживал натиск не одной, а двух немецких дивизий — к 170-й присоединилась 50-я пехотная. 4 июля к ним подошла 35-я румынская дивизия и, форсировав реку Прут у Валя-Маре, развила удар в направлении Ниспорены — Долна.

После этого нам ничего не оставалось, как перейти к обороне на том рубеже, где противник был временно задержан. В те дни, нечего греха таить, были случаи и паники, особенно среди только что прибывшего пополнения. Почему-то запомнилась мне подобная ситуация 5 июля. Часть подразделений 90-го полка под напором противника начала беспорядочно отходить. Я и еще несколько офицеров штаба дивизии выехали навстречу отступавшим, остановили их и навели порядок в подразделении.

Такие случаи были редки. Гораздо чаще встречались примеры беззаветного мужества и находчивости. 7 и 9-я батареи оказались отрезанными от наших стрелковых подразделений. Им пришлось отходить под проливным дождем, вытаскивая тягачами из непролазной грязи орудия и автомашины. Командир 7-й батареи лейтенант Н. Ф. Постой со взводом бойцов прикрывал отход, а лейтенант И. Е. Лысенко вел батарею холмами и балками. И никакой паники, и никакой растерянности. Все бойцы дошли к своим и доставили орудия. В еще более тяжелых условиях оказалась 9-я батарея старшего лейтенанта Д. В. Халамендыка. Солдаты противника пулеметным огнем отрезали ей путь отхода. Тогда группа бойцов во главе с красноармейцем Барановым незаметно, кустарником подобралась к немцам с тыла, гранатами уничтожила часть солдат, а 6 человек взяла в плен и привела их в подразделение.

Путь был свободен.

Батареям 3-го дивизиона и в дальнейшем пришлось нелегко. Мост на их участке был уже взорван и часть села занята противником. Тогда старший лейтенант Павленко с комиссаром дивизиона Фитичевым организуют из артиллеристов отряд для захвата моста. Ночью этот отряд бросается в атаку, а 9-я батарея открывает огонь по той части села, где засел противник. Враг в панике бежит. Артиллеристы с помощью местного населения ремонтируют мост и благополучно выходят к своим.

Тяжелая обстановка сложилась на участке 161-го стрелкового полка. Оказавшись на самостоятельном направлении, на левом фланге дивизии, он вынужден был решать боевые задачи без надежды на скорую помощь. Правда, в его распоряжение было передано несколько артиллерийских батарей, но связь с Серебровым была плохая, и левый фланг нас очень тревожил. Тем более, что против полка наступали две румынские дивизии — 15 и 11-я.

Серебров предпринял несколько контратак, но они не дали положительных результатов, и полк вынужден был отойти на восток. И здесь многие пехотинцы и артиллеристы проявили высокое мужество. Так, старшина Хуцишвили 5 июля уничтожил из станкового пулемета более взвода противника. Он был первым номером, кроме того, имел при себе 8 гранат и снайперскую винтовку. Когда противник появлялся на дальнем расстоянии, старшина поражал его из снайперской винтовки, когда враг скучивался, бил его из станкового пулемета, а когда пехота подходила совсем близко, забрасывал ее гранатами.

В этот день был и такой случай. Красноармеец Хасан Сахибов со станковым пулеметом оказался в окружении взвода румын. «Максим» не действует, боец быстро устраняет неисправность, но открыть огонь ему не удается — солдаты противника приближаются ползком.

— Рус, сдавайся! — слышатся выкрики.

Хасан Сахибов медленно поднимает руки вверх. Румыны встают и с дикими выкриками бегут к нему. Этого только и ожидал боец. Он камнем падает к пулемету и открывает по врагу смертоносный огонь в упор. Вокруг Сахибова остается до 30 трупов, остальные фашисты бегут.

Знаменательным был день 8 июля 1941 года. В этот день увенчалась успехом контратака 90-го полка. Возможно, это был первый успех с начала войны на всем советско-германском фронте.

Около 12 часов на командный пункт дивизии прибывает офицер 13-го разведбатальона и докладывает:

— По дороге от Ниспорен на Долну движется большая колонна пехоты с артиллерией.

Не успел начальник штаба Соколов как следует расспросить прибывшего офицера, как поступает не менее тревожное донесение из 161-го полка: два полка противника наступают в обход левого фланга.

Штабу дивизии известно также, что 241-й полк ведет упорный бой с превосходящими силами врага, отражая его попытки овладеть городом Калараш.

Надо было что-то предпринимать. В распоряжении командира дивизии имеется только небольшой резерв из разведбатальона, роты саперов и одной батареи. Начальник штаба предлагает артогнем задержать продвижение противника от Долны, а резерв использовать на участке 90-го полка и совместно с ним контратаковать противника. Но тут выясняется, что 90-й полк, вместо того чтобы наступать, отошел на 1–2 километра на восток.

Вот здесь-то требовалось непосредственное вмешательство штаба и политотдела дивизии, так как дальнейший отход полка мог привести к очень тяжелым последствиям. Полковник Соколов собирает весь штаб, работников политотдела и выезжает с ними на позиции полка. Это возымело свое действие. Прибывшие в подразделения офицеры штадива и политотдела словно вдохнули в ряды бойцов веру в свои силы.

Итак, в 17 часов, после короткого артиллерийского налета, два батальона 90-го полка стали стремительно продвигаться по склону широкой долины, где проходила дорога на Долну, а танки и бронемашины 13-го разведбатальона на большой скорости несутся на врага вдоль дороги. Артиллерия продолжает вести интенсивный огонь. Создается впечатление, что наступают большие силы наших войск. Этого мы и добивались. Враг был застигнут врасплох столь внезапным ударом и, несмотря на численное превосходство, не выдержал натиска, бросил артиллерию, боеприпасы, обоз и поспешно отошел на запад, оставляя на поле боя много убитых и раненых.

В районе Долны скопилось большое количество пехоты и артиллерии врага, и наши подразделения, обойдя их с флангов, зажимают в полукольцо. Солдаты врага начинают метаться, но везде их встречает убийственный огонь. В результате к исходу дня были полностью разгромлены 67-й пехотный полк, 63-й артиллерийский полк и 15-й тяжелый артдивизион 35-й пехотной дивизии румын, а другому пехотному полку нанесены большие потери. Было взято в плен 180 человек, в том числе несколько офицеров; захвачено 40 пушек, 86 автомашин, около 1000 лошадей, много боеприпасов, ценные документы.

Примеров героизма, отваги и беспредельной преданности Родине было в этом бою несметное количество. Особенно отличился 2-й батальон 90-го полка, которым командовал майор В. А. Вруцкий. Бойцы на плечах отходящего противника первыми ворвались в занятое врагом село Долна. Группа бойцов во главе с младшим лейтенантом Н. Л. Кудрявцевым атаковала целую роту, уничтожая немцев метким огнем, гранатами, штыком и прикладом. Противник в панике бросает оружие и бежит. Но вражеская пуля настигает отважного командира Кудрявцева. За этот подвиг младшему лейтенанту Кудрявцеву было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

На другом участке связисты во главе с младшим лейтенантом И. С. Пухным с криком «ура!» внезапно бросаются на батарею противника и забрасывают ее гранатами. В результате — батарея уничтожена, около 20 человек взято в плен.

В лесу вело бой отделение, руководимое младшим сержантом пулеметчиком А. Н. Логуновым. Один из бойцов заметил, что метрах в 300 от них батарея немцев. Логунов был смелым и смекалистым командиром. Не раз он вырывался невредимым из лап врага. На этот раз он решает отделением зайти в тыл батареи и навести там панику.

Используя неровности местности и лес, они подбираются незамеченными к орудиям и в упор расстреливают расчет, а когда кончаются патроны, пускают в ход ручные гранаты. Так отделение Логунова захватило батарею противника.

Помощник начальника оперативного отделения штаба дивизии старший лейтенант Н. А. Дьякончук, инструкторы политотдела старший политрук Н. П. Ставинога и младший политрук П. С. Ларин все время находились в первых рядах наступающих бойцов и своим примером увлекали их на ратные подвиги.

Столь убедительная победа на участке 90-го стрелкового полка немедленно стала достоянием других частей дивизии и вызвала в наших рядах огромный подъем. Бойцы жили одной мыслью — идти в наступление и разгромить ворвавшегося на нашу территорию врага.

Уже на второй день, т. е. 9 июля, командир 35-го стрелкового корпуса потребовал от командира нашей дивизии разгромить противника в направлении Лапушна — Леушены, выйти на Прут и восстановить положение на этом участке. Генерал Пастревич, в свою очередь, ставит задачи перед 161 и 241-м полками.

Для 161-го полка эта задача была очень сложной. Ведь он действовал на самостоятельном направлении и не мог надеяться на помощь. Кроме того, чтобы избежать выхода противника на левый фланг и тыл, полк вынужден был довольно далеко отойти на восток и занять оборону северо-восточнее Ганчешт.

Но приказ надо выполнять. И полковник Серебров решил сделать это оригинально. Выйти в район Лапушны ему мешал пехотный полк с артиллерией. Если идти в лоб по дороге, рискуешь понести большие потери. И Серебров решает обойти открытые фланги противника и выйти двумя отрядами в тыл врага с севера и юга. На занимаемом рубеже он оставляет две стрелковые роты, пулеметную и саперную роты и всю артиллерию во главе с военкомом полка — батальонным комиссаром С. Е. Лившиным, а остальной состав полка проделывает ночной 20-километровый марш по проселочным дорогам и рано утром выходит в назначенные районы.

Вот как об этом вспоминает полковник Серебров:

«…Первый отряд возглавляю сам. Идем через Логанешты, затем лесом с расчетом, чтобы к 4 часам 10 июля подойти к Лапушне с севера и внезапно атаковать поотивника. Второй отряд во главе с начальником штаба капитаном Н. Ф. Лукьяничевым должен был совершить ночной марш через Мерешены и к 4 часам захватить высоты южнее Лапушны.

…Марш первой колонны проходит исключительно хорошо. В Логанештах берем проводника, который проводит нас лесной дорогой. Еще затемно выходим к Лапушне. Наша атака была настолько неожиданной, что солдаты противника выбегали из хат в нижнем белье, многие сразу сдавались в плен. Было убито и ранено много солдат и офицеров противника, захвачено в плен две роты солдат и 8 офицеров, одна батарея и минометное подразделение».

В это время жаркий бой разгорелся на западной опушке леса севернее Ганчешт, где остались в обороне некоторые подразделения полка и артиллерия. Противник, не встречая сильного сопротивления, стал нас теснить. В этот тяжелый момент на огневых позициях появляется начальник штаба 134-го гаубичного полка капитан К. Я. Чернявский. Всегда подтянутый, он обладал незаурядными военными знаниями, смело шел туда, где требовалось навести порядок, и своим примером увлекал остальных.

И на этот раз, под сильным пулеметным и минометным огнем, он наводит порядок на позициях и приказывает: «Расчетам к орудиям, огонь осколочным!» Ряды артиллеристов и стрелков сразу подтянулись. Все чаще и чаще гремят артиллерийские залпы, орудия бьют прямой наводкой по пехоте врага. Не выдержав, противник начинает отходить, а наши стрелковые подразделения преследуют его. В эту стремительную контратаку бросаются и артиллеристы во главе с помощником начальника штаба полка лейтенантом В. Н. Майбородой и зенитчики под командованием лейтенанта Л. И. Ященко. Враг отброшен на 5 километров. Нашим огнем разбито 2 противотанковых орудия, минометная батарея и уничтожено свыше роты пехоты.

Однако командир полка не знает, что с третьим батальоном, видимо, он не вышел вовремя в назначенный район. Установить связь с капитаном Лукьяничевым вызывается помощник начальника штаба артиллерии дивизии старший лейтенант Н. И. Рамодин.

Рискуя жизнью, пробирается он по тылам противника и находит 3-й батальон. Оказывается, он при подходе к селу Мерешены наткнулся на противника и вынужден был преждевременно вступить с ним в бой, в котором ранило командира батальона Хрущука, а капитан Лукьяничев пропал без вести. Но подразделения не дрогнули и продолжали вести неравный бой. Им значительно помогли артиллеристы. Таким образом, и здесь враг, понеся большие потери, не выдержал нашего удара.

В результате столь удачного маневра 161-й полк разгромил в этот день более полка 15-й пехотной дивизии румын. На поле боя осталось до 450 убитых и тяжело раненных, было захвачено более 200 пленных, много лошадей и оружия. Несколько продвинулся вперед и 241-й стрелковый полк.

Все это кое-кому вскружило голову, и уже 10 июля командир 35-го стрелкового корпуса потребовал, чтобы наша дивизия перешла в наступление на всем 75-километровом фронте. Многие из нас по-мальчишески обрадовались — вот, мол, пришла и наша очередь наступать. Но опытные командиры справедливо высказывали сомнение в реальности этого плана. Ведь наши 241 и 90-й полки по своему личному составу и вооружению были уже полуполками. Но приказ есть приказ, и его надо выполнять.

11 июля наши 241 и 161-й полки медленно продвигаются вперед и оказываются довольно глубоко в расположении врага, где встречают все возрастающее сопротивление. В связи со складывающейся неблагоприятной обстановкой 12 июля командир дивизии отдает приказ перейти к обороне на выгодном рубеже. Вскоре поступает новый приказ: последовательно от рубежа к рубежу отходить на восток.

Легко сказать отходить. Ведь 241 и 161-му полкам нужно было выйти, по существу, из тыла противника, сохранить людей и материальную часть и не попасть в окружение. Прибывшие из 241-го полка представители штадива рассказали потом, какую выдержку и силу воли проявил командир полка Новиков.

Отходить пришлось по гористой, покрытой лесом местности. Впереди — стык дорог, по одной из которых движемся мы, по другой — немцы. Кто придет раньше? Если противник, то дорога будет перерезана и условия отхода полка станут исключительно тяжелыми. Решили немедленно выслать на стык дорог отряд и устроить там засаду.

Заалел восток, и на пригорке из-за поворота дороги появляются сначала мотоциклисты, а потом и немецкая пехота на автомашинах. Орудие старшего сержанта Е. П. Николаева только ждет этого. По его команде «огонь» начинается неравный бой. Советские артиллеристы уничтожают взвод немецких солдат, два противотанковых орудия, 6 автомашин и два ручных пулемета. Небольшой отряд успешно выполняет поставленную задачу и обеспечивает выход всего полка на новый оборонительный рубеж.

Дивизия получила из штаба корпуса план организации отхода войск за реку Днестр. У меня, как и у многих других, тогда просто не укладывалось в голове, что придется отходить и дальше на восток.

Но отступление началось, и на очень широком фронте.

Рано утром 15 июля штаб дивизии прибывает в Кишинев и располагается в районе ботанического сада. К этому времени вместо генерала Пастревича, убывшего в распоряжение Военного Совета 9-й армии, в командование 95-й дивизией вступил начальник штаба полковник М. С. Соколов, а я стал исполнять обязанности начальника штаба дивизии.

Противник рвется к столице Молдавии. От Оргеева на Кишинев движутся 5-я пехотная дивизия и танковая бригада румын; от Быковца — 72-я пехотная дивизия немцев и от Ганчешт — 15-я пехотная дивизия румын. Наиболее опасными для нас были танковая бригада и 72-я пехотная дивизия, которые, вклинившись между правофланговыми полками, непосредственно угрожали Кишиневу. Им же противостояли неполного состава 90-й полк и приданный нам, но сильно ослабленный 321-й мотострелковый полк 15-й мотострелковой дивизии.

С утра 16 июля с каждым часом нарастает напряжение как на переднем крае, так и в штабе дивизии, находящемся рядом с ведущими бой войсками. Ко мне непрерывно поступают донесения о том, что враг подходит к городу, что он уже ворвался на северо-западную окраину. Становится ясно, что Кишинева нам долго не удержать. Следует принять все меры, чтобы приостановить врага хотя бы на время прохода через город наших частей и занятия ими обороны на следующем рубеже.

А бой все ближе. С минуты на минуту можно ожидать противника у ботанического сада. Полковнику Соколову предлагают уехать, но он продолжает свою работу и не обращает внимания на близкие разрывы.

В этот день в боях за Кишинев советские воины проявили исключительное упорство и отвагу. Сразу же после нашего отхода стали известны многие эпизоды борьбы в самом городе. В тяжелом положении оказался 2-й батальон 90-го полка. По своей численности он уже не превышал роты, но мужественно сдерживал натиск, врага на Страшенском шоссе.

— Товарищ майор, младший лейтенант Малашевич прибыл в ваше распоряжение. Имею с собой две машины со счетверенными зенитными пулеметами, — докладывает командир взвода роты ПВО майору Вруцкому.

— Очень хорошо. Вы меня выручаете. А то я никак не могу оторваться от противника, а он, проклятый, все время заходит во фланг. Вот вам задача — за батальоном идет колонна противника, задержите ее. Огневые позиции вот в том лесу, — указывает Вруцкий.

Младший лейтенант А. А. Малашевич расставляет машины так, чтобы взять противника под перекрестный огонь. Не проходит и получаса, как на шоссе появляется мотоколонна. Подпустив ее на 200 метров, командир пулеметной установки красноармеец В. Ф. Руденко открывает огонь. Вслед за ней строчит из четырех стволов и вторая установка. Огонь оказывается настолько неожиданным и сильным, что колонна немцев останавливается, часть машин вспыхивает, а солдаты разбегаются в стороны от дороги.

Несколько позднее разгораются жаркие бои в самом Кишиневе. 9-я батарея шла походной колонной по улицам города и внезапно попала под огонь танков противника. Артиллеристы не успели даже развернуть орудия для стрельбы по танкам и вынуждены были применить только винтовки, пулеметы и гранаты. Командир батареи старший лейтенант Халамендык, укрываясь за домами, организует круговую оборону, и батарея в течение нескольких часов ведет бой в окружении. Во время боя отделение разведки оказывается отрезанным от батареи. Тогда разведчик И. А. Кучерявый с гранатами в руках бросается на врага, уничтожает при этом 5 солдат и один пулемет, и отделение соединяется со своими.

Пытаясь вывести батарею из Кишинева, начальник артиллерии дивизии посылает ей на подмогу роту под командованием Ромадина. Прорвать кольцо окружения роте удается, но вывести батарею уже невозможно — тягачи и орудия оказались подбитыми, а люди в большинстве ранеными. Артиллеристы и пехотинцы вместе уходят на восток.

Мужественно сражается и 7-я батарея. Развернувшись прямо на улице, она открывает огонь прямой наводкой по танкам и пехоте противника. Но и немецкие снаряды рвутся около наших орудий. Пехота врага обходит батарею с фланга. Тогда лейтенанты Постой и Лысенко организуют круговую оборону и продолжают вести огонь до последнего снаряда. Потом, создав прикрытие, выводят батарею из Кишинева, уничтожив до роты вражеской пехоты и два тяжелых пулемета.

В самый тяжелый момент на помощь 7-й батарее подходит 2-я батарея 134-го гаубичного полка. Командир огневого взвода старший сержант И. Б. Ермошин, развернув орудия, стреляет прямой наводкой по мотоколонне противника. В течение нескольких минут часть машин была выведена из строя, а пехота стала разбегаться. Командиры орудий Н. Я. Коренев и Я. Ф. Воробей, наводчики Ф. Н. Саблин и И. Н. Искра удостоились за этот бой правительственных наград.

По неполным данным, противник потерял в Кишиневе 15 танков, десятки машин и более батальона пехоты.

К вечеру в город прибыла батарея в составе трех орудий. Полковник Серебров расставляет их на перекрестке улиц для стрельбы в трех направлениях. Где-то совсем рядом грохочут немецкие танки. И действительно, через несколько минут из-за поворота показывается один танк и сразу открывает пулеметный огонь. Серебров командует орудиям: «Огонь по танкам!» Раздается выстрел, другой, третий, и вражеский танк загорается, свертывает на тротуар. Вышел второй танк. Снова выстрел — перебита гусеница. Загорается и третий танк. Четвертый пошел было в обход садами, но его настиг снаряд. Первые четыре танка подбил наводчик Михаил Могаричев. Недаром его в подразделении прозвали «истребителем танков».

Снова тишина, но ненадолго. Ее нарушает грохот: из-за угла вылетает пятый танк. Он достается на долю командира орудия Василия Бобкова. Танк уничтожен на полном ходу в нескольких метрах от орудия.

Так прошел месяц напряженных боев на молдавской земле. Тяжело нам расставаться с этим цветущим краем. Но враг оказывается сильнее. В ночь на 20 июля дивизия отходит на восточный берег Днестра. Здесь нам приходится обороняться совместно с Тираспольским укрепленным районом на участке реки от Григориополя до Тирасполя. По прямой это 42 километра, а с изгибами реки — все 70. У всех в мыслях одно — дальше врага не пустим и с Днестра не уйдем. Здесь расположен уже обжитый укрепленный район. Однако ширина фронта заставляет нас все полки держать в одном эшелоне. На правом фланге у нас по-прежнему находится 241-й полк, в центре — 90-й и на левом фланге— 161-й. Впервые с начала войны мы получаем пополнение в виде маршевого батальона в 1000 человек. Однако это не может решить дела. На правом фланге две немецкие пехотные дивизии форсировали Днестр и стали развивать удар на Глиное. Мы пытаемся укрепить свой правый фланг, но наши силы оказываются слишком слабыми. На следующий день части 72-й немецкой дивизии, овладев Дороцким, развивают наступление на Григориополь, во фланг 241-го полка.

Неблагоприятно складывается обстановка и на левом фланге. Командующий 9-й армией принимает решение — концентрическим ударом уничтожить прорвавшегося противника, выйти на Днестр и восстановить прежнее положение. 241 и 90-й полки начали наступать 29 июля, но продвинуться на запад им не удалось. Правда, наступление противника они задержали.

В этот день особое мужество проявил красноармеец А. Н. Савинкин. Несмотря на ранение, он остался на линии связи, исправлял повреждения и тем обеспечивал ведение огня. Уже теряя силы, он подполз к линии, включился в нее и доложил: «Задание выполнил, тяжело ранен». Его товарищи связисты бросились на розыски и нашли Савинкина уже без сознания. Отважный боец был отправлен на медпункт. Командование полка представило Савинкина к награждению орденом Красной Звезды.

А силы противника все прибывают. Мощные механизированные колонны идут от Дородного и Дубоссар на восток. Но как только наша артиллерия открывает огонь, так немедленно появляется авиация немцев и начинает усиленно бомбить. По всему видно — противник готовится развить свой успех и подтягивает новые силы в сторону Глиного.

Наши предположения подтверждаются. С утра 30 июля начинается наступление. Его поддерживают сильный огонь артиллерии и минометов, беспрерывная бомбардировка. В этот день мы вынуждены были что называется затыкать дыры в нашей очень жидкой обороне и перекрывать небольшими подразделениями основные пути, идущие на восток.

241-й полк весь день ведет упорный бой. Хорошо помогают нам артиллеристы. Одна из батарей оказалась неприкрытой нашей пехотой, а цепи противника идут прямо на нее. Командир Т. Н. Дюкарь, не дрогнув, приказывает выкатить орудия на открытую позицию. Пока выдвигали пушки, цепи врага подошли еще ближе.

— Огонь картечью!

Загремели выстрелы — стрельба ведется в упор. Цепи немцев редеют, останавливаются и залегают. Батарею поддерживает весь второй дивизион, разрывы наших снарядов приходятся точно по цели. Так артиллеристы под командованием старшего лейтенанта И. Я. Крыжко сорвали наступление целого полка, уничтожив около трети его живой силы.

31 июля противник продолжает наступать в восточном и юго-восточном направлении. Наши полки с большим трудом сдерживают его натиск. Теперь уже отличился первый дивизион 134-го гаубичного полка, которым командовал капитан И. Н. Хворостов. Этот дивизион огнем двух батарей обрушился на пехоту с танками и сорвал их продвижение. Противник оставил на поле боя более роты убитыми.

К исходу дня обстановка осложняется. Противник глубоко охватил наш правый фланг, создается угроза выхода его на наши тылы. Прикрыть же фланг нечем — все резервы израсходованы.

1 августа было еще тяжелее. С утра противник начал наступать на юго-запад. Используя лощину и перелески, его пехота незаметно обошла правый фланг 90-го полка и по существу застала штаб дивизии врасплох.

— Немцы цепями идут в село! — влетев в избу, кричит младший лейтенант М. К. Пянковский.

Вначале мы ему не поверили. На всякий случай я высылаю на восточную окраину села комендантский взвод. Но уже поздно. Цепи немцев уже входят в Шибку, и мы спешно покидаем свой командный пункт. А немцы, заняв Шибку, продолжают наступать на хутор Тимуш, где мы теперь разместились. Здесь отбивается от врага сильно ослабленный второй батальон 90-го полка. Ему нужна помощь. Под руками оказываются опять те же две машины со счетверенными зенитными пулеметами под командованием отважных — младшего лейтенанта Малашевича и красноармейца Руденко. На полной скорости мчатся они по хутору и из восьми стволов обстреливают пехоту врага. Достигнув северной окраины, разворачиваются и, не переставая стрелять, летят обратно. Смелость и сообразительность сделали свое дело. Зенитчики посеяли такую панику, что пехота начала разбегаться.

Но восточнее хутора Тимуш пехота противника идет густыми цепями. Перед ней оказались одни артиллеристы. Как это уже не раз бывало, командир огневого взвода лейтенант Д. П. Яковлев выдвигает орудия на прямую наводку. Снаряды буквально косят ряды румын. Атака врага захлебнулась, пехота залегла, оставив на поле боя много убитых и раненых.

Зорко следят разведчики и командиры третьего дивизиона 134-го полка за поведением противника на правом берегу Днестра: то в одном, то в другом месте, обнаружив подготовку противника к переправе, накрывают его мощными снарядами тяжелых гаубиц.

Так, 3 августа, обнаружив скопление переправочного имущества, пехоты, танков и автомашин у населенного пункта Шерпены, дивизион обрушивает туда весь свой огонь. Его результаты поразительны. Пехота врага рассеяна, техника уничтожена, громадным костром горит склад горючего. После этого противник убрался из леса и села и больше там не появлялся.

В результате ожесточенных боев в течение восьми дней враг понес большие потери. Наступление приостанавливается, но, видимо, немцы и румыны накапливают силы на захваченном плацдарме. Чтобы помешать этому, командование принимает решение — силами нескольких дивизий отобрать у врага этот плацдарм, окружив его войска. Первые часы наше наступление идет успешно, но начавшаяся на рассвете сильная бомбежка, артиллерийский и минометный огонь приостанавливают нас. Оказывается, у врага уже появились свежие части, и они, не считаясь с большими потерями, идут на нас густыми цепями и теснят 90-й полк на юг.

Мы отходим с боями, в которых вновь на высоте оказываются артиллеристы.

Пехотный полк врага колонной двинулся на шоссе, видимо, рассчитывая, что здесь нет наших войск. На этом направлении на огневых позициях остался 2-й дивизион 57-го артполка, которым командует отважный командир — старший лейтенант Г. И. Наумов. И вот дивизион обрушивается на колонну всей своей огневой мощью. Противник в замешательстве мечется из стороны в сторону, но солдаты вновь собираются и продолжают путь прямо к позициям дивизиона. Григорий Наумов спокоен — к встрече все готово. Когда расстояние сокращается до 2–3 километров, Наумов приказывает открыть огонь всему дивизиону. Грянули выстрелы, задрожала земля. Снаряды рвутся в гуще немцев, но они все равно лезут вперед. Вот уже до них осталось 1000–1500 метров. Тогда Наумов приказывает выкатить орудия на открытую позицию. Теперь артиллеристы бьют врага в упор, прямой наводкой. Вот у одного орудия тяжело ранен наводчик. Его место занимает старший лейтенант Мануйлов. Пример командира еще больше воодушевляет бойцов. А цепи врага все ближе и ближе. Наумов появляется то у одного орудия, то у другого, подбадривает бойцов, помогает им подносить снаряды, наводить пушки на цель. И бойцы посылают снаряд за снарядом в самую гущу врага. Рядом с орудием комсомольца С. Бурцева разрывается вражеский снаряд. Казалось, гибель неизбежна. Но наводчика только немного засыпало землей и слегка оглушило. Он быстро поднимается и снова становится у орудия. Под непрерывным обстрелом противника быстро и бесстрашно ведет огонь орудие В. Рябчука. Самоотверженно сражаются с врагом коммунисты И. Тищенко и Ф. Шевчук.

В этом бою доблестные артиллеристы под командованием коммуниста Наумова разгромили целый вражеский полк. Но враг опять получил подкрепление. И мы по приказу командира 14-го стрелкового корпуса переходим к обороне, а потом организованно, от рубежа к рубежу, начинаем с боями отходить к Одессе, с болью в сердце покидая молдавскую землю. Но мы и тогда знали, что обязательно вернемся. И вернулись!

Г. Речкалов, генерал-майор запаса, дважды Герой Советского Союза СТРАНИЧКА ИЗ ДНЕВНИКА

Уже около месяца бушевала война. Из скупых газетных сообщений мы имели смутное представление о тяжелых боях на Ленинградском, Смоленском направлениях, о сражениях под Житомиром. Пылали в огне села Приднестровья, фашисты рвались к Кишиневу, захватили наш аэродром.

Трудно, невозможно было свыкнуться с беспощадной правдой войны. Боль, сомнения — все свилось твердым комом и нещадно давило грудь. Летчикам некогда было перекурить, техники едва успевали осматривать пышущие жаром моторы, пополнять боеприпасами раскаленные пулеметы.

В один из таких дней, когда солнце устало клонилось к горизонту, старший лейтенант Соколов с напарником, лейтенантом Назаровым, обнаружили на нашем базовом аэродроме до восьмидесяти гитлеровских самолетов.

— Расположились они как у себя дома, — докладывал Анатолий Селиверстович Соколов, — штурмануть бы их!

На другой день краснозвездные истребители во главе с Соколовым взяли курс на аэродром. Летели низко-низко. Местность каждому знакома: все лощины еще до войны облетаны. Небо точно умытое, с редкими облаками. Чтобы застать врасплох, выбрали вечернее время. Фашисты, уверенные в своем превосходстве, удара русских не ждали, продолжали подсаживать все новые группы самолетов.

И надо же такому случиться: когда шестерка отважных изготовилась к удару, к аэродрому подлетели шестнадцать «мессершмиттов».

Первыми спикировали Соколов с Назаровым, за ними — Фигичев с Дьяченко. Грозный гул моторов смешался с грохотом бомб и пулеметными очередями. Дымом окуталась стоянка «юнкерсов», несколько «мессеров» вспыхнуло. Последней ударила замыкающая пара. Когда от бомб Ивачева и Лукашевича на земле вместе с обломками бомбардировщиков вздыбилось четыре огневых столба, Соколов заметил вражеских истребителей. Их было слишком много, и он дал сигнал прекращения штурмовки. Летчики на бреющем скрылись от противника.

Когда вся группа пристроилась к командиру, недосчитались лейтенанта Назарова. Соколов посмотрел в сторону затянутого дымом аэродрома и далеко над холмами заметил одиночный истребитель. «Должно быть, подбит, — подумал Анатолий, — тянет на свою сторону кратчайшим путем».

Он хотел было развернуться к нему на помощь, но в этот момент «миг» резко клюнул, и над холмом взметнулось пламя…

Гибель Назарова дорого обошлась гитлеровцам: четыре обугленных «юнкерса» и пять покореженных «мессершмиттов» — таков итог удара по вражескому аэродрому.

…В эту ночь спалось плохо. У окна пустовала кровать Назарова. Соколов долго смотрел на пугливо вздрагивающую звездочку. Вдруг звездочка сдвинулась с места, стала приближаться к окну, из тусклой превратилась в яркую. Она неслась стремительно, разгоралась все ярче и вдруг жарким пламенем самолета вспыхнула над холмами.

Анатолий вздрогнул, вытер взмокший лоб. Обреченный на гибель самолет Назарова все еще стоял перед глазами.

«Отчего он погиб? Наверное, аэродром охраняется зенитками».

— Не спится? — приподнялся с койки Ивачев и потянулся за папиросой. — Мне тоже. Знаешь, по-моему, ударить завтра лучше всего перед обедом. Пожрать-то фашисты любят. Все слетятся и нас ждать меньше всего будут.

— Ух! И устроить бы им свалку!

…Вылет был намечен на тринадцать часов. Летчики заняли свои места, ждали сигнала. Соколов видел, как поерзывал в кабине Алексей Овсянкин. Подперев рукой голову, дремал Фигичев, а за ним, в посадке, виднелся самолет Дьяченко.

Ракета хлопнула внезапно. И восемь истребителей, провожаемые беспокойными взглядами техников, скрылись в полуденнной дымке. А когда пришли встречать на посадку, недосчитались двух самолетов.

— Ума не приложу, товарищ майор, — докладывал командиру полка Ивачев. — Сбить их не могли — это точно.

— Мы бы увидели, — уверял Викторов.

— Соколов с четверкой летел справа, чуть выше. За Днестром дымка сгустилась, показался Оргеев, — рассказывал Ивачев. — Затем Соколов снизился, пронесся над чьим-то разбитым упавшим в болото «мигом». На дороге мы повстречали фашистов, обошли их стороной, на аэродром выскочили на высоте четырехсот метров и сбросили бомбы на «юнкерсов», а пары Соколова и Фигичева отбомбились по стоянкам «мессеров».

Летчики в азарт вошли, я подал сигнал сбора. Отошли от аэродрома уже шестеркой…

Летчики виновато прячут глаза. Командир отходит и с горечью бросает:

— Все виноваты. Плохо взаимодействуем. Потерять таких людей…

Но нет, человек затеряться не может, даже на войне. Рано или поздно найдутся очевидцы или документы, которые расскажут о подвиге героя.

Много лет спустя я услышал о товарищах от бывшего солдата Евтихия Тимофеевича Грозного. В тот день, когда мы недосчитались двух самолетов, Евтихий Тимофеевич, посланный для закупки скота на убой, устало шагал в толпе беженцев, спешивших подальше отойти от Ямполя, занятого немцами.

Около полудня со стороны Днестра показались самолеты. Один летел вяло, неуклюже. Второй, отбиваясь от двух фашистов, защищал его. Вот один из фашистов загорелся и факелом рухнул около села. В этот момент израненный ястребок скользнул боком над головами и без колес ткнулся на сжатое поле. По красному носу и такой же полоске на хвосте солдат узнал своего «маякского» и кинулся к месту падения. Туда же мчалась санитарная повозка, случайно примкнувшая к беженцам.

…Алексей Овсянкин, расправившись с «мессерами», сделал круг над раненым командиром, убедился, что к нему спешат на помощь свои, хотел было лететь домой, но тут из лесу показались немцы. Несколькими атаками он загнал фашистов обратно в лес и сел наподалеку, чтобы спасти Соколова на своем ястребке.

Гитлеровцы вновь выскочили из леса. Когда Алексей подруливал к упавшему ястребку, немцы были еще метрах в трехстах. Соколов поджег свой самолет и с трудом заковылял навстречу. Овсянкин выскочил из кабины, бросился на помощь, подхватил командира и во весь дух заспешил обратно.

Фашисты что-то орали, но не стреляли, рассчитывали захватить летчиков живыми.

Спасение было рядом: блестя на солнце, в двадцати-тридцати шагах, ровно и призывно рокотал мотор. Еще одно усилие — и они в воздухе.

И вдруг раздался взрыв. Красавец «миг» осел. Овсянкин схватился за грудь. Меж пальцев показалась теплая клейкая струйка. Соколов увидел искаженное болью лицо Алексея и, не отдавая себе отчета, что было сил пополз к оторванному снарядом мотору.

Немцы теперь не спешили, приближались широкой цепью в рост.

«Спокойно, Соколов, спокойно», — шептал он сам себе, расстреливая из пистолета фашистов. Заложена последняя обойма из пистолета Овсянкина. Соколов целился тщательно, считал каждый выстрел.

Фашисты, огибая разбитый самолет полукругом, уже давно залегли. Позади цепи, на жнивье, валялось с десяток распростертых трупов.

— Шесть, — процедил сквозь зубы Анатолий после очередного выстрела и увидел, как гитлеровец с засученными рукавами, взвизгнув, пополз назад.

— Командир, а, командир, — позвал тихо Овсянкин, — я умираю, приподними меня. Простимся.

Соколов нагнулся. Летчик осторожно обхватил его за шею и прошептал:

— Еще повыше.

В предсмертной тоске лицо осветила улыбка.

Держа ношу на руках, Соколов выпрямился. Суровое лицо его говорило: «Свое мы исполнили. Многие из нас разделят радость победы, выйдут героями… Не будет только тебя, Алексей, и…»

Вдруг ему стало легко. В пистолете два патрона. Один — для себя, а второй… Вон тому, что ближе всех, белозубому, без пилотки…

Сжималась цепочка гитлеровцев с автоматами наизготовку.

…Страшная мертвая тишина. И в ней резко лопнули два выстрела.

Вот и весь рассказ о героях. А дед Грозный, как зовут его теперь односельчане, уверяет, что до сих пор в этих краях, когда влажные рощи и прохладные луга медленно просыпаются под первым солнечным лучом, на небольшом холмике среди красоты земной распускаются два алых бутона.

П. Гриценко, лейтенант запаса 109-й ЧОНГАРСКИЙ В БОЮ

События первых дней войны вызывают тяжелые воспоминания, душевную боль. До начала войны стрелковая дивизия, включавшая 78, 109, 360-й стрелковые, 81 и 106-й артиллерийские полки, входила в состав 48-го корпуса. Корпусом в это время командовал генерал-майор Р. Я. Малиновский, начальником штаба был А. Г. Батюня.

Еще 19 июня состоялось совещание у командующего ОДВО генерал-полковника Черевиченко, где все были предупреждены, что в ближайшие дни возможны «диверсии немецко-румынских войск», и ставилась задача отбить возможную попытку противника нарушить границу, но самим через Прут не переходить.

22 июня 176 и 30-я стрелковые дивизии, также входившие в 48-й корпус, были выдвинуты к границе и заняли оборону по левому берегу Прута.

Весь вечер в штабе корпуса ожидали донесений о положении на границе. Все это держало людей в напряжении и не давало возможности отдохнуть.

Неожиданно в ночной тишине послышался далекий гул. Он все нарастал, надвигался… Сомнения исчезли — это гул вражеских самолетов. В 4 часа 30 минут бомбы начали рваться за городом и на аэродроме.

А на границе в это время уже развертывались тяжелые бои с немецко-румынскими войсками, начавшими форсировать реку Прут. Действия фашистской пехоты поддерживали танки. 48-й корпус не имел танков, и очень мало было противотанковых средств борьбы. Сложность положения наших частей усугублялась еще и тем, что сразу же была нарушена связь. В тылу активизировали свои действия диверсионные группы, засланные на советскую территорию еще накануне войны. Они резали провода, сеяли панику, распространяли провокационные слухи.

Все это мешало наладить четкое управление войсками и взаимодействие между ними.

Чтобы получить возможность более оперативно влиять на ход боевых действий, дивизии, части которой располагались в глубоком тылу, было приказано подняться по тревоге и форсированным маршем двигаться на Бельцы, занять рубеж в районе Фалешт, Дружинен, Сараты и подготовиться к обороне.

25 июня противник сосредоточил крупные силы на участке Унгены — Скуляны на стыке двух наших соединений и на рассвете форсировал Прут. Развернулись тяжелые бои. Гитлеровцы лезли напролом, не считаясь с крупными потерями. Красноармейцы и командиры проявляли мужество и героизм, стояли насмерть. Всюду возникали яростные рукопашные схватки.

О первых боях, развернувшихся на реке Прут, начальник штаба корпуса Батюня рассказывал: «Несколько западнее Скулян немцы с засученными рукавами шли в атаку и строчили из автоматов. Навстречу им с дружным «ура-а-а» устремились наши бойцы. В какое-то мгновение Все перемешалось, слышались крики, стоны. Немцы не выдержали натиска, побежали. Их преследовали наши воины. Смотрю, вслед за удирающими немцами бежит красноармеец Альдибергин из 30-й дивизии. Он бежал через поле, падал, подымался и снова бежал. Будучи раненным, он не остановился, а, истекая кровью, полз… и кричал: «Вперед, только вперед!»

Это всех потрясло.

Несколько позже мы узнали и о другом примере героизма. Командир отделения той же дивизии ефрейтор Амонов во время рукопашной схватки был окружен группой фашистов. В этом неравном бою он сумел уничтожить до 15 гитлеровцев.

Амонов получил несколько ран, но продолжал драться. Подоспели товарищи, отогнали фашистов и ефрейтора вынесли в тыл.

Под давлением превосходящих сил противника 30 и 176-я дивизии вынуждены были отойти на новые оборонительные рубежи.

По приказу Р. Я. Малиновского дивизия заняла оборону в районе села Марандены и города Бельцы.

На рубеже города Бельцы продвижение противника остановила вновь прибывшая дивизия, а 176-ю, понесшую значительные потери, вывели во второй эшелон.

В обороне Бельц отличился 109-й Чонгарский полк, которым командовал А. В. Лапшов. Этот полк по праву называли интернациональным. В нем были сильные партийная и комсомольская организации, которые проводили большую работу по обеспечению высокого морально-политического состояния и боевого духа бойцов и командиров. Многие командиры перед войной окончили военные учебные заведения и имели солидный опыт руководства подразделениями.

В первые же дни войны бойцы, командиры и политработники полка показали образцы мужества и отваги. Они героически сражались: неся большие потери, сдерживали натиск превосходящих сил противника на подступах к Бельцам, Флорештам, Рыбнице.

Своими боевыми действиями полк снискал уважение у воинов всех частей стрелковой дивизии.

За хорошую организацию и умелое руководство боями на территории Молдавии командиру полка А. В. Лапшову в 1941 году было присвоено почетное звание Героя Советского Союза.

Чтобы полнее раскрыть боевой путь 109-го полка, мне пришлось несколько раз посетить места, где проходили ожесточенные бои, и встретиться с очевидцами первых дней войны. Много получено писем от бойцов и командиров этого полка, которые уточнили отдельные события тех трудных дней.

В 1939 году полк входил в состав 30-й Иркутской трижды Краснознаменной ордена Ленина имени Верховного Совета РСФСР дивизии. Затем его передали в стрелковую дивизию.

В 1940 году полк принимал участие в освобождении Бессарабии. За хорошую организацию и дисциплинированность полку была объявлена благодарность.

Летом 1941 года полк находился в лагерях, расположенных на берегу Днестра. 21 июня, возвратившись с учения, все готовились интересно провести воскресный день. Но в 6 часов утра поднятый по тревоге полк выстроился в полной боевой готовности. Вынесли боевое знамя. С короткой речью выступил комиссар И. М. Колесов. Он сообщил, что в 4 часа на нашу Родину напали без объявления войны фашисты. Перед полком была поставлена задача быстрее выйти к заданному району.

Возле развернутого полкового знамени все бойцы и командиры дали клятву до последней капли крови защищать свою Родину.

В 10 часов утра первый батальон под командованием капитана Анищенко и полковая школа во главе со старшим лейтенантом Янковским получили приказ вступить в бой с противником и приостановить его продвижение. Этим обеспечивалось развертывание в боевой порядок основных сил стрелковой дивизии.

Когда подъезжали к Бельцам, из города выходили железнодорожные эшелоны, а на город летели треугольником немецкие самолеты. Они летели низко — видны были желтые концы крыльев, шасси, точно выпущенные когти орла. Ведущий самолет входит в пике. Из-под крыльев вываливаются бомбы. Одна… две… десять. Последняя белая, самая большая. За первым повторили заходы остальные восемнадцать самолетов… Сплошной свист и грохот рвущихся бомб. Дым расползается по всему городу, заслоняя небо, образуя сплошное облако. Из домов стали вырываться желтые языки пламени.

Когда машины въехали в город, навстречу им бежали люди с тюками, тележками. Они бежали, спотыкались. Иногда останавливались, что-то перекладывали молча, без ругани, с расширенными, застывшими в страхе глазами. Едкий дым валил из окон домов, расползался по улицам. Хрустело стекло под скатами машин. Кирпичи, куски бетона, а иногда громадные воронки преграждали путь, и приходилось сворачивать в узкие улочки. На окраине города батальон встретили пограничники. Они указали маршрут передвижения до следующего поста. Так от поста к посту батальон продвигался к рубежу обороны.

Машинам очень часто приходилось останавливаться. Навстречу вдоль железной дороги шли раненые бойцы. Пыльное, окровавленное обмундирование, белые бинты… Когда машины выехали из села Реуцел и подъезжали к роще, с правой стороны от дороги отделились два человека в красноармейской одежде. Внезапно они бросили гранаты в первую машину и скрылись. Машина загорелась. По остальным машинам был открыт автоматно-пулеметный огонь. Бойцы и командиры стали на ходу спрыгивать с машин. Возникло замешательство. Командир первого батальона Анищенко, участник боев у озера Хасан и награжденный медалью «За отвагу», был обстрелянным воином. Он сразу понял, что это значит. Анищенко выбежал вперед и громовым голосом закричал:

— Назад!.. Ложись!..

Все послушно исполнили его приказ. Мысль работала невероятно отчетливо: «У противника два ручных пулемета. Автоматчики ведут неприцельный огонь. Это хорошо».

— Огонь! — командует Анищенко. Он знал, что первые же выстрелы рассеивают чувство страха. Так и получилось.

В третьей роте Гололобова заработал пулемет, Крячко открыл дружный огонь из винтовок, младший лейтенант Степанов с тремя бойцами полковой школы подполз к дороге и забросал противника гранатами. Справа к оврагу поползли автоматчики противника. Оттуда им было легко забросать машины гранатами и первой же очередью из автоматов многих расстрелять. Но пулеметный огонь остановил врагов. Они остались лежать на месте. Через 30 минут роща была очищена от противника. Взяты первые трофеи — два ручных пулемета и 6 автоматов. Впоследствии выяснилось, что на машины напали переодетые в красноармейскую форму лазутчики. В первые дни войны противник засылал их к нам в тыл целыми группами. Первая стычка с противником заставила быть более бдительными.

К вечеру батальон вышел к селу Скуляны и расположился вдоль реки Прут.

На следующий день полковая школа была выведена из боя и откомандирована в лагеря для формирования и подготовки мобилизованных из запаса.

24 июня, на рассвете, пехота противника бесшумно начала форсировать Прут. Дружный огонь из всех видов оружия заставил противника откатиться на противоположный берег реки. Затем противник открыл ураганный огонь из минометов и артиллерии. Особенно губительными для живой силы были бризантные гранаты и шрапнель противника. С непривычки бойцы вбирали головы в плечи, плотно прижимались к сырой стенке траншей.

Один за другим раздались выстрелы нашей артиллерии. Меткие попадания артиллеристов уничтожали огневые точки противника. Затем огонь был перенесен на пехоту, расположенную вдоль Прута. Загорелись прибрежные кусты. После первых же залпов по берегу из-за горизонта показались вражеские самолеты. Они сделали несколько заходов, сбрасывая свой смертоносный груз, затем на бреющем полете обстреляли из пулеметов наши окопы и улетели обратно.

Не успел еще рассеяться дым, как стал накрапывать дождик, небо заволокло черными тучами, а через несколько минут начался проливной дождь. Бойцы лежали в полной боевой готовности. Видимость резко уменьшилась. Выслали наблюдателей к самой реке. Через несколько минут от старшего лейтенанта Маевского прибыл разведчик И. Е. Соколов и доложил, что цепочка каких-то людей движется по долине километрах в полутора от их батальона. Связной от младшего лейтенанта Валюты сообщил, что противник перешел Прут и направился прямо на расположение батальона. Через пелену дождя можно было уже рассмотреть идущего впереди высокого, худого немца в очках, должно быть, командира. У него на левом боку пистолет.

Когда немцы подошли на расстояние прицельного огня, в воздухе вспыхнула зеленая ракета… Справа и слева по идущим немцам открыли огонь из «максимов». Передний, в очках, медленно опускается на колени, а затем падает на бок, его сосед, хватаясь за землю, что-то закричал. Падают еще несколько человек. Остальные бегут, падают, опять поднимаются, сталкиваются друг с другом. Один немец успел добежать до бруствера и пытался переползти его, но сержант С. И. Скачков выстрелил из винтовки. Враг так и застыл на четвереньках. Третья рота под командованием Гололобова пошла в атаку. Старший сержант Анушевян Мовисович открыл огонь из минометов. Мины рвались вдоль берега, отрезая путь отступающему противнику и не давая возможности подкреплению переправиться через Прут.

К этому моменту создалось угрожающее положение в тылу. По оврагу просочились немецкие автоматчики. Бойцы разведывательного и стрелкового взводов короткими перебежками передвинулись к двум курганам, расположенным недалеко от шоссейной дороги, и заняли оборону.

Цепочка автоматчиков, человек двадцать, движется параллельно двум курганам метрах в ста. Они о чем-то совещаются. Поворачивают в сторону курганов. Один за другим спускаются в балочку. Возможно, решили идти по балке. Некоторое время никого не видно, потом фигуры появляются, становятся все ближе. Автоматы у всех на животах, рукава засучены, беспечный вид, презрительная усмешка.

Капитан Анищенко бросает гранату в самую гущу немцев. Взрыв гранаты — сигнал для наступления. Заработали ручные пулеметы, раздались выстрелы из винтовок. Немцы открыли беспорядочный автоматный огонь. Но это не удержало бойцов, они кинулись на врага и стали действовать прикладами винтовок. Шамамян Сурен, держа в левой руке винтовку, правой нанес удар немцу в лицо, после чего тот уже не поднялся. Короткий, но напряженный бой увенчался успехом.

Погибших похоронили поздно вечером на лесистом пригорке недалеко от КП. У свежей могилы боевых товарищей выступили с речью приехавший в батальон комиссар полка И. М. Колесов и командир батальона Анищенко. Они призвали нанести сокрушительный удар врагу и отомстить за погибших. Заканчивая свое выступление, Иван Минеевич сказал: «Пока есть хоть один патрон, хоть один снаряд — будем сражаться!»

Немало сырых холмиков выросло в те дни и в районе сел Скуляны, Герман, где сражались бойцы 78-го стрелкового полка. Тяжело раненных прямо с поля боя крестьяне села Миклеушены забирали в повозки, везли на станцию Бучумены и передавали в санитарный поезд. Их увозили в Бельцы.

25—26 июня противник совершал по 12–15 налетов на позиции батальона. В промежутках — почти непрерывный обстрел из минометов и орудий.

Бомбы и снаряды рвались так густо, что земля вокруг превратилась в глубоко вспаханное поле.

В самые трудные моменты в окопах появлялся полковой комиссар И. М. Колесов. Его неотступно сопровождал политрук И. А. Таран. Их присутствие в окопах ободряло бойцов. Колесов в любой обстановке умел найти подходящее слово, поговорить по душам. Бойцы и командиры знали его как чуткого, отзывчивого, справедливого и принципиального партийного руководителя.

Пока 1-й батальон сражался с фашистскими захватчиками на реке Прут, основным силам 109-го стрелкового полка было отдано распоряжение форсированным маршем выйти на юго-восточную часть города Бельцы и подготовить в районе сел Натальевка, Поповка оборону полка.

25 июня, выйдя на указанный рубеж, полк занял оборону.

До 27 июня немцы атак не предпринимали. За это время по нескольку раз в день 20–30 немецких самолетов пролетали и сбрасывали свой груз на Бельцы. В этом небольшом молдавском городе днем и ночью горели жилые дома.

27 июня в стык между 109 и 78-м стрелковыми полками просочилось до роты пехоты и автоматчиков противника. Комиссар поднял роту Крячко и повел в атаку. Неожиданный бросок во фланг ошеломил противника, в его рядах началось замешательство. Командир второй роты Полищук отрезает отход противника и наносит удар с тыла. Противник был окружен и уничтожен.

Под вечер 29 июня обстановка стала критической. Боеприпасы на исходе, а немецкая пехота все лезет и лезет в атаку. Наши бойцы встречали врага гранатами, автоматными очередями, картечью. И фашисты не выдерживали, откатывались к берегу.

Когда стемнело, получили приказ: отходить в направлении сел Герман, Бокша, Мустяца, а затем — местечка Фалешты. Во время отступления приходилось днем вести ожесточенные бои, а ночью переходить на новые рубежи и строить на скорую руку оборонительные сооружения. Это изнуряло людей до такой степени, что они валились с ног и засыпали даже при артиллерийском обстреле. При подходе к Фалештам помощник начальника штаба Д. С. Ященко доставил в батальон боеприпасы. Из его рассказа узнали, что ему пришлось обратиться к местным жителям и они дали лошадей для подвоза боеприпасов.

О ратных подвигах 1-го батальона полковой комиссар Колесов и старший лейтенант Д. С. Ященко рассказали бойцам других подразделений, еще не участвовавших в боях.

— Товарищ комиссар, когда же мы вступим в бой? — спрашивал старший сержант И. Е. Соколов.

— Не волнуйтесь, — спокойно сказал Иван Минеевич Колесов. — Когда будет нужно, и мы вступим в бой.

Из-за большого фруктового сада медленно выплывало солнце, разгоняя молочно-белый туман. Набежал легкий ветерок с юга. Зашелестели колосья примятой пшеницы. Со стороны Фалешт показалась партия «Ю-88» и «мессершмиттов». Впереди них плывет «рама». Вот она остановилась и начала кружить.

Ведущий самолет включает сирену, входит в пике. За ним следуют остальные. Сплошной грохот. Все затянуло черным клубящимся дымом, а бомбы продолжают свистеть и свистеть.

Сколько это длится? Час, два или 20 минут? Все потеряли счет времени и чувство пространства. Кругом пыль. На зубах, в ушах, за воротом гимнастерки — везде черная непросохшая земля.

Когда пыль немного рассеялась, «мессершмитты» сделали новый заход и на бреющем полете поливали свинцовым дождем расположение полка. На другой день повторилась та же картина. Теперь для отражения атаки с неба установили 10 спаренных пулеметов. И когда самолеты спустились на бреющий, командир 3-й пулеметной роты Николаенко и политрук Таран одновременно нажали на гашетки. От одного самолета стала отделяться тонкая струйка дыма, затем показалось пламя. Самолет перевернулся, резко пошел к земле и упал в долине возле села Цапок. Нетрудно представить, сколько было радости у всех.

В ночь на 1 июля получен приказ занять оборону в одном километре юго-восточнее села Стурдзены. К этому времени противник все больше и больше усиливал натиск, а на некоторых участках прорвался и глубоко зашел в тыл.

1-й батальон в районе Фалешт и Егоровки попал в окружение, но благодаря мужеству, и отваге бойцов и их командира капитана Анищенко им удалось ночью нанести неожиданный удар по противнику, выйти из окружения с трофеями и пленными солдатами и рано утром прибыть к себе в полк. К этому времени полк занял оборону в районе сел Стурдзены и Стрымба. Первый и второй батальоны и полковая школа заняли оборону поблизости. Рано утром 5 июля на участке полка произошли первые стычки с передовыми подразделениями 50-й немецкой пехотной дивизии. Эта дивизия отличалась маневренностью. Она имела в своем распоряжении большое количество мотоциклов и машин. Ее полки быстро перебрасывались с одного участка на другой. Пересеченность Бельцкой степи давала противнику возможность быстро накапливать силы в оврагах и неожиданно наносить удар по нашим частям или заходить в тыл. Но боевые действия стрелковой дивизии под командованием Ф. Е. Шевердина сковали его инициативу.

Особенно много неприятностей противнику приносили боевые действия 109-го Чонгарского. Командир полка Афанасий Васильевич Лапшов был человеком опытным, с фашистами ему пришлось встречаться еще в Испании, где командовал одним из интернациональных полков. Лапшов всегда находился в первых рядах и на самых трудных участках. Его героизмом восхищались не только бойцы и командиры 109-го полка, слава о нем шла по всем соединениям 48-го корпуса.

Успеху полка немало содействовала полковая разведка. Всегда веселый и энергичный командир разведвзвода Каминский был отважным и находчивым. Однажды вечером вызвал его к себе командир полка. На столе у него лежала топографическая карта, на которой четко выделялась красная линия, обозначавшая оборону полка. Западнее села Стырча — отметки синим карандашом, а в середине — огромный вопросительный знак.

— По данным местных жителей, в этом селе расположился немецкий штаб, — сказал командир полка, глядя на карту. — Нужно добраться туда, захватить «языка». Задание трудное, но выполнимое. На его подготовку отводится очень мало времени — всего три часа.

Под покровом ночи группа в семь человек во главе с лейтенантом Каминским спустилась к речке Копачанка и стала подыматься вверх по течению. При подходе к селу Реча встретили разведку нашей 15-й мотострелковой дивизии. Уточнив расположение противника, повернули на запад и вышли к истокам Глодянки. Перебегая от дерева к дереву, подошли к селу Стырча, огляделись.

— Что видите, Эльясов?

— Значит, так: вижу сарай, кустарник, дом и часового с автоматом.

— А возле сарая в саду, наверное, минометы, — подхватил сержант Скачков.

— Точных данных, конечно, нет. Но фрицы наверняка понатыкали вокруг села огневые точки. Надо быть очень осторожными.

— Смена часовых, — прервал размышления лейтенанта сержант.

— Пора, — тихо сказал лейтенант. Сержант и два бойца отделились от группы и поползли к дому, за которым наблюдали уже около часа. В сад проникли через небольшую дыру в заборе. В это время патрульный как раз огибал угол дома. Удар — и вражеский солдат повалился на землю. Несколько минут потребовалось для того, чтобы Симоненко переоделся в немецкое обмундирование.

Сержант подал сигнал. Подошли все остальные. Прислушались. Вокруг тихо. Вдруг из темноты донесся еле уловимый шорох. Затем кто-то на ломаном русском языке прошептал:

— Товарищи!.. Товарищи красноармейцы!

Лейтенант вцепился в шершавую рукоять нагана и навел дуло на кусты. Из кустов высунулась вихрастая голова мальчугана.

— Ты откуда взялся? — шепотом спросил лейтенант.

— Меня первым приняли в пионеры, — тоже шепотом ответил мальчик.

Все поняли и переглянулись.

— Идемте, в нашем доме пьяные немцы спят, — не дожидаясь ответа, мальчик зашагал к дому.

— Сержант! Ждите нас здесь, — тихо сказал лейтенант, взял трех бойцов и пошел за мальчиком. Вошли в комнату. На столе горит коптилка, стоят стаканы с недопитым вином. За столом спит офицер, а на полу — солдат.

Лейтенант подошел к немцу, поднял его голову и быстрым движением нажал на челюсть — во рту оказался кляп, затем обезоружил и связал его. То же самое сделали и с другим немцем. Вытащили на улицу, где уже ждал сержант. Солдаты их подхватили и стали спускаться к речке. Мальчика звали Колей. Он просил, чтобы бойцы взяли его с собой. Но этого сделать было нельзя.

По распоряжению командира дивизии Ф. Е. Шевердина немецкого офицера отправили в штаб корпуса. Сопровождали его разведчики. Там он дал ценные показания.

Благодаря мужеству и отваге лейтенанта Каминского и его разведчиков удалось проникнуть в штаб 5-й дивизии королевской Румынии и захватить ценные штабные бумаги. У села Пынзарены разведчики были задержаны.

«Как быть? Что предпринять?» — Каминский на минуту задумался. Мгновенно мелькнула мысль.

— Гони! — закричал лейтенант и выстрелил в упор в идущего впереди офицера, а в самую гущу солдат полетела граната. Лошади сорвались с места и понеслись по дороге. На задней повозке успели достать автоматы и открыли по немцам огонь. Проскочив благополучно село, свернули на проселочную дорогу, ведущую к глубокому оврагу. Вскоре миновали широкую балку. Опасность подстерегала на каждом шагу. Их спасение — темнота, но она наступала томительно медленно. Бросили лошадей и повозки, а сами стали пробираться от оврага к оврагу в направлении к части.

Наконец вдали в сероватой мути показались очертания строений. Это был последний рубеж, который осталось преодолеть.

Разведчики очень осторожно пробирались вперед, пока не заметили на дороге медленно шагавшего немецкого часового.

— Пименов, Шаманян, Корабельников, Сенаторов, — прошептал Каминский, — убрать!

Двадцать-тридцать метров, отделявших их от часового, они проползли, плотно прижимаясь к теплой земле. Притаились. Вот фашист остановился, зажал коленями автомат, достал из кармана сигарету. Вспыхнул огонек. В этот момент Пименов стремительно накрыл гитлеровца мешком и резким ударом приклада свалил на землю. Все это произошло без единого звука. После этого группа вышла в нейтральную полосу, затем — в расположение своей части. Захваченные разведчиками штабные бумаги и собранные ценные сведения о расположении противника послужили материалом при разработке планов боевых действий войск 9-й армии на территории Молдавии.

Во второй половине дня 5 июля противник пытался с ходу сломить сопротивление 109-го полка. Но все атаки его были отражены, а 3-й батальон старшего лейтенанта Дехтеря вклинился в его боевые порядки, глубоко зайдя в тыл. За этот день было отбито шесть атак противника и несколько налетов вражеской авиации. Дух бойцов и командиров противнику не удалось сломить. Ночь прошла необычно спокойно.

Рано утром 6 июля, как по сигналу, с первыми лучами солнца немецкая артиллерия и минометы открыли массированный огонь по позициям полка. Осколки вражеских снарядов с визгом пролетали над головами бойцов, прижимая их к земле. Черные столбы пыли оседали на огневых точках, окопах, ослепляя людей. Но неожиданно огонь прекратился. Наступила зловещая тишина. Через несколько минут противник снова открыл бешеную стрельбу из пулеметов и автоматов: пошел в атаку.

Глаза воинов устремились вперед. Они напряженно ждут, считают: пятьсот, четыреста, триста, наконец, двести метров.

— Огонь! — послышалась команда помощника начальника штаба Ровенского. Заработал «максим». Бойцы открыли дружный огонь из винтовок. Противник дрогнул. Некоторые падали, сраженные метким огнем, другие — от страха быть сраженными. Румынские офицеры пытались поднять солдат, но им это не удавалось. Из-за пригорка показались с автоматами наперевес, с засученными до локтей рукавами немцы.

Огонь воинов ослаб. Воспользовавшись замешательством, немцы бросились в атаку. Расстояние быстро сокращалось. Уже можно было разглядеть их наглые, самоуверенные лица. Неожиданно для всех с гранатой в руке, с санитарной сумкой через плечо выскочила из окопа невысокого роста, черноволосая девушка. Это была наша медсестра Мария Григорьевна Варламова. Звонко прозвучал ее голос:

— За мной! За Родину!

Затем бросок гранаты. Взрыв. С криком «ура!» бойцы бросились в контратаку. Началась рукопашная схватка. Взрыв гранат сливался с криками раненых, выстрелами автоматов, пистолетов, ударами прикладов. Земля окрасилась кровью. Напряженность схватки усиливалась. Противник бросает в бой все новые и новые силы. На помощь воинам спешат взвод разведчиков Каминского, бойцы полковой школы во главе с лейтенантом Степановым и штабные офицеры. Всех их ведет начальник штаба полка Сидоров. Но все же 3-й батальон дрогнул.

В этот критический момент лейтенант Я. М. Ровенский вырвался вперед и с подоспевшим взводом устремился на врага, увлекая за собой бойцов.

Противник не выдержал натиска, начал поспешно отступать. Атака отбита, но в ней мы потеряли немало наших бойцов. Была легко ранена и Мария Варламова. Бойцы вынесли тяжело раненного Я. М. Ровенского с поля боя на руках и осторожно положили на разостланную палатку. Он открыл глаза, посмотрел на окружающих, медленно поднялся и, пошатываясь, направился к окопам. Но в это время одна из мин противника разорвалась прямо у его ног. Вечером бойцы похоронили его останки на окраине села Стурдзены возле одинокого старого ореха.

В этот день было отбито еще несколько атак противника, но полк твердо стоял на занятых рубежах. Ночью прибыло новое пополнение из мобилизованных. Их распределили по батальонам.

В первой половине дня 7 июля фашисты несколько раз делали попытку прорвать линию обороны полка, но успеха не имели: артиллеристы под командованием старшего лейтенанта Антонова вели огонь прямой наводкой, уничтожали огневые точки противника, — метко поражали шрапнелью пехоту.

Полк понес большие потери. Некоторые роты насчитывали по 30–40 человек личного состава. Противник бросал в бой все новые и новые силы. Командир полка Лапшов принял решение: комиссара полка направить в 1-й батальон, начальника штаба капитана Сидорова в 3-й. Сам он находился во 2-м батальоне. Это давало возможность быстро и оперативно решать вопросы на месте.

Ровно в 12 высоко в небе появляется «рама». Поблескивая на виражах стеклами кабины, долго старательно кружит над расположением полка, затем медленно уплывает на запад. Час спустя прилетают «хейнкели». Их стали отличать по крыльям и моторам. Они плывут высоко, углом вперед, затем начинают сбрасывать бомбы. Все забиваются в щели, ругаются и, скосив глаза, считают. Уже знают, что сбросят они бомбы не все сразу, сделают еще несколько заходов, а в последнем заходе устрашающе загудят сирены. Как только самолеты отбомбили, наблюдатель доложил:

— Отходит 3-й батальон, на него идут 30 немецких танков, а за танками следует пехота противника.

Лапшов встал, поправил кобуру и крикнул:

— Тачанку!

На ходу вскочил, и она понеслась к расположению отходящего батальона. Не останавливая лошадей, Лапшов закричал:

— Куда идете? По домам?

Бойцы, увидев командира полка, залегли, затем заняли свои позиции.

Вскоре из-за пригорка показались три стальных громадины. Головной танк, сердито урча, развернулся и пошел прямо на окопы. Бакир Мамедов навел противотанковое орудие. Выстрел, еще выстрел. Танк остановился. Полетели бутылки с зажигательной смесью. Над танком взвился дымок, показались языки пламени.

— Горит! Горит! — послышались радостные возгласы.

К машине подбежали немецкие автоматчики, но пулеметный огонь заставил их отойти. Другой танк повернул налево, лязгая гусеницами, переваливаясь с боку на бок, ползет прямо на окопы. Хорошо виден черный крест. Фашистский танк подошел очень близко. Стоявший в окопе Мовосян Анушеван швырнул связку гранат.

— Гранаты! Давайте гранаты! — непрерывно кричал он. Политрук Лазарев подал Мовосяну несколько гранат. Снова загромыхали взрывы. Порванная гусеница танка, словно огромная змея, со скрежетом растянулась по земле, а танк, пройдя по инерции несколько метров, остановился. Остальные танки, маневрируя, открыли ураганный огонь. Наши бойцы после нескольких удачных выстрелов из 45 мм пушки поразили еще два танка. Несколько танков, ведя на ходу огонь, прорвались и двигались прямо на артиллеристов. В это время недалеко от них находился Лапшов. Он подбежал к одной из пушек, где погиб почти весь расчет, сам зарядил пушку и, не наводя, выстрелил. Танк остановился. За короткий промежуток времени Лапшов успел перезарядить и еще раз выстрелить. Танк загорелся. Остальные повернули обратно. Еще не успели отбить атаку на левом фланге, как под ударами превосходящих сил противника в 1-м батальоне дрогнула третья рота, которая состояла из молодого пополнения. Создалось весьма тяжелое положение. Но вот в боевых порядках появился комиссар полка И. М. Колесов.

— За мной, вперед, за Родину! — произнес он звонким голосом и первым поднялся в контратаку, увлекая за собой бойцов. Вскоре положение выравнялось. Следуя за любимым комиссаром, красноармейцы обратили фашистов в бегство…

Затем без всякой подготовки немцы вновь переходят в атаку. Батальон отстреливается четырьмя пулеметами. Солнце светит из-за спины. Стрелять удобно. Но вот в бой вступают немецкие минометы. Одна мина разрывается в нескольких шагах от комиссара. Обстрел длится минут двадцать. Когда немцы перенесли огонь в глубь обороны, комиссар, упираясь локтями в землю, подполз к воронке. Немцы вновь перешли в атаку. Началась рукопашная схватка. Не выдержав, батальон начал отступать. В это время Маруся Варламова подбежала к раненому комиссару, помогла ему приподняться, стала спускаться с ним по склону к речке Копачанка. К ней подбежали два бойца и унесли комиссара в укрытие.

Он поворачивает голову к одному из бойцов. Губы его шевелятся:

— Пить…

Элин Ахмедов побежал к речке. Набирая воду, услышал взрыв. Бросился обратно. На том месте, где лежал комиссар, чернела воронка.

Элин полз, пробираясь сквозь кусты. Полз и плакал безмолвными солдатскими слезами. Потом встал во весь рост и пошел. В одном из оврагов встретил нескольких бойцов и старшего лейтенанта Маевского. Ахмедов подошел к нему и пробормотал несвязно:

— Комиссар… Снаряд…

Все молча сняли пилотки и, склонив головы, медленно направились к себе в подразделение.

Наступила темнота. Бой окончился. Маевский доложил командиру полка о смерти И. М. Колесова.

Лапшов приказал найти останки комиссара. Разведчики полка обшарили всю местность, уже занятую противником, но безрезультатно. Рано утром возле могил товарищей был проведен траурный митинг, где присутствовал и командир дивизии Ф. Е. Шевердин. На этом митинге чонгарцы поклялись отомстить за своих товарищей.

Полк отступал, оказывая сопротивление противнику на каждом шагу.

Возле села Сингурены пулеметчики полка заняли у моста, на левом берегу реки Реут оборону. Под их проливным пулеметным огнем немало полегло солдат противника. Только два пулеметчика сумели удержать около батальона фашистов. Они погибли, но дали возможность полку подготовить и занять рубежи северней города Бельцы. Тела этих двух смельчаков местные жители бережно перенесли и похоронили на кладбище.

Сражение за город продолжалось два дня. В бою за Бельцы мужественно вели себя полковые и дивизионные артиллеристы. Удачно расположенные северо-восточнее города дивизионы 106-го гаубично-артиллерийского (ГАП) и 81-го легкоартиллерийского (ЛАП) полков метким огнем контролировали подступы к городу со стороны Фалешт, Рышкан, Глодян. Как только на дороге появлялись машины или подразделения противника, они сразу попадали под обстрел.

10 июля немцы окружили артиллеристов. Тогда командир 2-й роты 110-го отдельного саперного батальона (ОСБ) Шатько и политрук Лоханский сформировали группу для контратаки, в которую вошли подразделения саперного батальона и разведвзвода, а также батальон связи.

Во время контратаки понесли большие потери, но артиллеристам удалось выйти из окружения, вывезти орудия и присоединиться к своим частям.

11 июля все части 48-го корпуса вышли на рубежи речки Кайнар и расположились на линии от села Изворы до села Гура-Кайнары, а затем по реке Реут до села Гиндешты.

В самые жаркие июльские дни, когда зажелтели поля пшеницы и ячменя, наполнились ароматом груш и яблок фруктовые сады, на которые так щедра Молдавия, разгорелись кровопролитные сражения. На небольшой речушке Кайнар дрались с превосходящими силами врага дивизии генерала Галактионова и полковника Шевердина.

В ночь на 12 июля начальник штаба Батюня вызвал к себе полковника Марцинкевича и командира танковой бригады, которая только прибыла на усиление из механизированного корпуса генерала Ю. В. Новосельцева, поставил им задачу вывести два полка и танковую бригаду на рубеж Изворы и контратаковать в направлении станции Дрокия.

В 5 часов утра подан сигнал. Танковая бригада, полки двух дивизий устремились вперед. Удар оказался таким внезапным, а натиск — яростным и мощным, что передовые части гитлеровцев были смяты. Правда, незначительное время они оказывали сопротивление, но наши части, сломив его, с ходу взяли село Болбочи и отбросили врага на северо-запад. Противник оставил на поле боя много убитых и раненых, десять подбитых танков и стрелковое оружие.

В период прорыва боевой энтузиазм охватил всех бойцов и командиров. Заместитель командира 176-й дивизии лично повел бойцов в атаку. Командир роты лейтенант Виноградов из 78-го полка в схватке с тремя фашистскими офицерами был ранен, но продолжал действовать: отбил немецкий пулемет, из которого расстрелял многих гитлеровских солдат.

Красноармеец Макацирьян и младший сержант Масашвили из 109-го полка дважды были ранены, но не ушли с поля боя.

Контратака танковой бригады и отдельных частей корпуса дала выигрыш во времени для подготовки планомерного отхода на новый рубеж обороны.

109-й полк в составе дивизии отходил по дороге на Флорешты вдоль реки Реут и занял оборону возле сел Гура-Каменка — Гиндешты. В пути следования командир полка Лапшов узнал от местных жителей, что в Маркулештах солдаты противника зверствуют и совершают погромы. Тогда он вызвал лейтенанта А. Феденко, политрука И. Тарана и поставил задачу: оказать помощь жителям Маркулешт, избавить их от мародеров.

На рассвете отряд в количестве 170 человек пошел к станции Маркулешты и расположился между железной дорогой и шоссе. Лейтенант Николаенко с небольшой группой, вооруженной тремя станковыми пулеметами, обошел Маркулешты с западной стороны и вышел к дороге, идущей на Путинешты, где занял выгодную позицию. Слева вдоль изгиба Реута выходил отряд во главе с политруком Тараном.

В 7 часов утра без сигнала, одновременно с трех сторон начали наступление. Короткими перебежками, ползком к селу приближался отряд лейтенанта Феденко.

Немцы оказались сразу же за железной дорогой. Пути идут почти у самого невысокого берега Реута, где стояла застывшая вереница цистерн. Справа застрочил наш пулемет, слева, прямо из-под колес, заработал автомат. Лейтенант, прижавшись лицом к рельсу, старался рассмотреть, где немцы. Перпендикулярно к путям — улица, немощеная, страшно кривая. Из нескольких домов через разбитые окна и сорванные двери валил дым. Налево виднелись обгоревшие сараи, откуда немцы открыли огонь из пулеметов. Надо успеть пробежать через дорогу в промежутке очередей!

Несколько пуль щелкают в цистерну, над самой головой.

— Пора… — сказал лейтенант и подал сигнал. Все бегут прямо на дома. Справа и слева кричат. Трещат автоматы, слышны взрывы гранат.

За поворотом улицы немцы. Короткий напряженный бой. Затем на улицах кое-где стали появляться жители. При осмотре некоторых домов обнаружили убитых и замученных советских граждан. В основном это были евреи.

К этому времени политрук доложил, что из Путинешт двигается походным строем противник, до батальона солдат.

Решили дать бой.

Весь отряд сосредоточился в северо-западной части села. Для маскировки использовали огороды, сады, поля кукурузы и подсолнуха. Выгодно занятая позиция давала возможность нанести противнику удар неожиданно.

Как только немцы подошли к одному из сараев, расположенных возле дороги, братья Ивановы открыли огонь из двух станковых пулеметов. Это немцев ошеломило. Они рассчитывали, что здесь находятся их части. Лейтенант Николаенко со взводом пулеметчиков открыл огонь в хвост колонны немецкого батальона, затем полетели гранаты, дружно ударили автоматчики, руководимые политруком Марченко. Бой длился 30–40 минут. Противник не выдержал и сдался. В числе других в плен попал и командир батальона, от которого узнали, что в его подразделении насчитывалось около 800 солдат и офицеров. После такого успешного боя отряд с трофеями и пленными немцами возвратился в расположение полка, в Гиндешты.

13 июля. День выдался знойный. На небе не появлялось ни одного облачка, и щедрое молдавское солнце с самого утра палило землю.

Из-за Реута то и дело доносились раскаты орудий, взрывы гранат, трескотня автоматов. Там вели бой подразделения 2-го кавалерийского корпуса генерала П. А. Белова.

Во второй половине дня противник подошел к правому берегу Реута и остановился. Спустя приблизительно час он начал свои действия с артиллерийского и минометного обстрелов. Затем противник открыл мощный пулеметный огонь по нашему берегу. Пехота врага начала форсирование небольшой речушки.

Стрелки, автоматчики, пулеметчики встретили наступающую пехоту врага дружным огнем. Атаку противника отбили с большими потерями для него.

Выгодно занятый 109-м полком рубеж давал ему возможность до самого вечера отражать атаки наступающего противника.

На следующий день командир полка Лапшов получил приказ: прикрыть отход дивизии и обеспечить переправу через Днестр в районе Рыбницы.

Отражая наступление противника, полк своей маневренностью изматывал его силы, уничтожал технику и живую силу. Полк часто переходил в контратаки и отбрасывал фашистов на несколько километров назад. Такие действия полка сковывали большие силы противника и не давали ему возможности вести наступление.

В этих боях особенно отличились артиллеристы. Они прямой наводкой уничтожали огневые точки, пехоту, машины противника. Начальник полковой артиллерии лейтенант Антонов лично уничтожил с первого выстрела наблюдательный пункт на колокольне села Гура-Каменка.

1-й батальон несколько раз атаковал врага, засевшего в селе Каменка. В одной из них пулеметный огонь противника преградил путь батальону. Капитан Анищенко с гранатой и пистолетом в руках бросился к сараю, откуда строчил пулемет гитлеровцев. Перепрыгнув через канаву, он споткнулся и упал ничком; почти одновременно послышался свист, затем оглушительный грохот двух взорвавшихся мин.

Когда дым и черноватая пыль немного рассеялись, все увидели, что капитан лежит в той же позе, лицом вниз.

Политрук Лазарев и военфельдшер Варламова бросились к нему. Вслед за ними с криком «ура-а!» поднялись в атаку бойцы. Политрук и фельдшер осторожно взяли Анищенко и положили на уже присохшую траву. Капитан широко открытыми глазами смотрел на светлое небо, по которому вяло плыли рваные облака.

— Капитан, — тихо позвала Маруся и начала бинтовать голову.

— Не спасайте меня… Только очень прошу — сообщите Фиме и моим детям Ване, Мите, Ниночке и маленькой Люсе… — совсем тихо сказал Анищенко. Затем еще что-то прошептал, но никто уже не мог разобрать.

Бой кончился. Солдаты и командиры медленно подходили к своему любимому командиру, снимая головные уборы.

Лазарев с трудом извлек из застывших пальцев пистолет и вложил его в кобуру. Снял с головы пилотку и накрыл лицо.

Капитана хоронили на левом берегу реки Реут у самой скалы, возле села Гиндешты. Прямо на скале один из бойцов нарисовал фиолетовым карандашом пятиконечную звезду, а политрук Таран вывел гвоздем:

«Григорий Андреевич Анищенко. Погиб 14.7.1941 года».

В суровой задумчивости стояли бойцы и командиры 1-го батальона вокруг могилы, слушая прощальное слово комиссара полка И. С. Изотова (он был назначен после смерти И. М. Колесова). Здесь же, на могиле комбата, многие воины батальона подали заявления о приеме в партию.

На второй день, выполнив поставленную командиром дивизии задачу, полк стал отходить юго-восточнее села Гиндешты и по глубокому оврагу вышел к трем курганам. Не доходя до них 300–400 метров, неожиданно попал под ураганный минометный огонь фашистов.

Не теряя времени, полковник Лапшов повел вперед взвод разведчиков и один из батальонов. С ходу овладели двумя курганами. Возле курганов захватили 12 минометов и большое количество боеприпасов. Третий курган, расположенный в одном километре восточнее оврага, удалось взять с большим трудом только к вечеру.

Вскоре противнику удалось окружить полк с трех сторон. Кольцо окружения постепенно сжималось. С наступлением темноты пришлось сформировать отдельные боевые отряды для прорыва. Во второй половине ночи неожиданно для противника нанесли удар, и полк, сохраняя технику и живую силу, вышел из окружения. А утром подошел к Резине, к месту переправы дивизии.

Это была единственная переправа. Проходила она через железнодорожный мост, переброшенный через Днестр от Резины к Рыбнице. Для удобства переправы людей и гужевого транспорта саперы между шпалами уложили щиты.

Над переправой постоянно висели немецкие самолеты и сбрасывали множество бомб на мост, но бомбардировка была малоэффективной. Тогда они делали новые заходы и поливали войска и гражданское население свинцовым дождем.

Когда полк вдоль реки Черной подошел к переправе, командир полка вызвал Д. С. Ященко и приказал всю боевую технику и гужевой транспорт переправить у Резины.

Подразделения на подручных средствах переправили в десяти километрах севернее Резины. Вражеские самолеты там не появлялись.

На левом берегу Днестра полк занял оборону между селами Белочи и Большой Молокиш.

В районе Скулян, Фалешт, Бельц, Гиндешт и во многих других местах нашей цветущей Молдавии слышится рокот моторов. Но это не рев моторов вражеских самолетов и танков, от которого стынет кровь в жилах. Это работают колхозные тракторы, готовя поля к весеннему севу. В тех местах, где проходили жестокие бои, теперь колосится пшеница, разбиты новые фруктовые сады. Земля Молдавии дарит труженикам гроздья янтарного винограда. По вечерам колхозники собираются в хороводы и танцуют задорную «молдовеняску».

Постарайтесь побывать в Бельцах. Там, где вдоль улиц тянулись развалины домов, теперь высятся многоэтажные здания, строятся новые промышленные предприятия, кинотеатры, гостиницы, вновь алеют розы. Город с каждым днем становится все красивее и моложе.

Время все дальше и дальше отодвигает от нас события первых дней войны. Многое кажется сегодня уже далеким-далеким прошлым. Многое забывается.

Только память о павших бойцах не тускнея живет в сердце каждого из нас. Разве можно забыть подвиги Героя Советского Союза А. В. Лапшова, комиссара полка И. М. Колесова, помощника начальника штаба Я. М. Ровенского, фельдшера Марусю Варламову, ходившую не раз вместе с бойцами в атаку, командира 1-го батальона капитана Г. А. Анищенко и тысячи тех, кто отдал за Родину самое дорогое для человека — жизнь.

Многие из бывших солдат и командиров 48-го корпуса сейчас живут и трудятся в селах и городах нашей необъятной социалистической Родины.

А. Мисочник, подполковник запаса МЫ УШЛИ, ЧТОБЫ СНОВА ВЕРНУТЬСЯ

В предрассветной дымке. К вечеру подул ветерок, и сразу посвежело. Улицы, скверы и бульвары заполнились нарядно одетой публикой. Нарядно выглядел и Кишинев. Воссоединенный в единой семье братских народов Советской страны, чудесный молдавский край готовился в эти дни отметить свою первую годовщину свободной и счастливой жизни. В этот июньский вечер ничто не омрачало настроение людей.

…На рассвете по всей западной границе СССР, с севера до юга, враг вероломно ворвался на нашу землю. Началась Отечественная война.

В четыре часа утра фашистские бомбардировщики сбросили смертоносный груз на спящие мирные города и села нашей Родины. Бомбили Киев, Днепропетровск, Львов, Минск, Одессу, Кишинев и другие промышленные и административные центры.

В предрассветной дымке на улицах Кишинева первыми появились военные и милицейские офицеры. Все спешили в свои подразделения.

В пять часов утра в здании Наркомата внутренних дел Молдавской ССР собрался начальствующий состав. Зал был переполнен. Совещание проводили народный комиссар полковник Дмитриенко, начальник пограничных войск генерал-майор Никольский и зам. наркома (он же начальник республиканского управления милиции) полковник Орлов.

— По заданию партии и правительства создаются истребительные батальоны, — сказал нарком. — Их задача — вылавливать вражеских парашютистов, диверсантов, лазутчиков, шпионов, засылаемых в наши города и села. Выделяются группы для тушения пожаров, охраны общественного порядка, а также для эвакуации населения и государственного имущества.

Нарком коротко рассказал о составе и задачах истребительных батальонов.

— Вы являетесь ядром истребительных батальонов, — сказал он. — Руководящие работники наркомата и управления милиции будут назначены командирами, их заместителями по разведке — офицеры-пограничники, комиссарами — секретари райкомов партии. Они уже получили установку Центрального Комитета партии Молдавии и действуют на местах.

Затем последовали назначения.

— Майор Сальков. Вы направляетесь в Сороки, с вами офицер-пограничник…

— Старший лейтенант Беккер назначается командиром Скулянского батальона. Ваш заместитель пограничник капитан…

— Капитан Лебедев — Котовск… Майор Ляхов…

— Всем понятна задача? — спросил полковник Орлов.

— Ясно! — раздались возгласы с мест.

— Действуйте! Поддерживайте связь с нами.

После совещания мы стали получать документы и оружие.

В 11 часов командиры уже держали курс в уездные центры республики, а оттуда к местам назначения. Большая часть начальствующего состава осталась в Кишиневе. Офицеры вошли в состав столичного и кишиневского сельского батальонов.

…По пыльным дорогам Молдавии в сторону фронта спешили колонны военных машин. В небе не утихал гул самолетов, тяжело ухали бомбы. На Пруте шли напряженные бои.

Охраняли каждую улицу, каждый дом. В первые дни войны в столице республики был создан истребительный батальон. Командиром его утвержден начальник оперативного отдела управления милиции майор Старшов. Начальником штаба назначен капитан, бывший летчик, участник испанских событий А. П. Мухин. Для проведения политико-воспитательной работы в батальоне политотдел республиканской милиции выделил старшего инструктора Петра Шубина.

В батальон вошло около 500 коммунистов — руководителей предприятий, учреждений, рабочих и служащих, работников партийных и советских органов Кишинева, еще не призванных в армию, и работники милиции. Все они распределены по взводам и группам, вооружены винтовками, пистолетами, гранатами и бутылками с зажигательной смесью.

Штаб батальона разместился в гостинице «Красная Звезда», находившейся на углу улиц Пушкина и Шмидта.

Много различных функций выполняли бойцы-коммунисты. Всюду они показывали образцы стойкости в борьбе с фашистами. Ночью и днем патрулировали по улицам города, вместе с милицией поддерживали общественный порядок. Однажды ночью патрулирующие на Купеческой улице возле электростанции бойцы заметили, что с чердака одного дома подавались световые сигналы пролетавшему в то время немецкому разведывательному самолету. Бойцы окружили дом. На чердаке обнаружили лазутчика. Он подавал сигналы электролампочкой через отверстие в крыше.

К сожалению, это был не единичный случай. Подобных преступников задерживали на чердаках домов на Армянской, Киевской, Измайловской и других улицах.

Зенитчики подбили пролетавший над Днестром самолет противника. Он стал снижаться в направлении Кишинева. К месту приземления самолета немедленно выехали две автомашины с бойцами. Мы окружили виноградники. Вдали от нас догорали остатки самолета. Долго искали летчика, который уже успел спрятаться в каком-то шалаше. Но ему не удалось ускользнуть от бдительных советских людей. Юноши, пасшие поблизости скот, сказали нам, где он спрятался. Вскоре он был взят в плен.

Сбитого летчика доставили в Наркомат внутренних дел. В подвале, где был оборудован командный пункт, летчика допрашивал полковник Орлов. Фашист держался высокомерно, на допросе вел себя нахально, вытянувшись во весь рост и поднимая правую руку вверх, кричал:

— Хайль Гитлер!

— Хватит здесь орать, — пригрозил ему полковник. — Выкладывайте, из какой вы части, где она дислоцируется?

Но он молчал.

Орлов догадался, что он не понимает русского языка, и позвал переводчика Михаила Фокшанского.

— Откуда летите? — спросил его переводчик.

— Бомбил тираспольский мост через Днестр, — сквозь зубы процедил он. — Меня подбили, не дали дотянуть до своих, но мы, немцы, победим вашу страну.

На месте задержания летчика нашли парабеллум без патронов и пакет с его документами. Наличие документов помогло выяснить и некоторые более подробные сведения о пленном.

В первых числах июля на углу улиц Александровская и Пушкина была сброшена бомба. Летчик метил в водонапорную башню в Фонтанном переулке, но бомба угодила в переполненный вагон трамвая. На помощь пострадавшим прибыли бойцы батальона. Они оказали раненым первую помощь, погрузили их на автомашины и доставили в больницу.

В последующие дни участились налеты вражеских бомбардировщиков. Бомбы разрушили жилые дома на Измайловской, Бендерской улицах. На помощь пострадавшим приходили коммунисты Петр Шубин, Иван Назарко, Иван Бойцов, Иван Уманец и другие. На углу улиц Киевской и Мещанской от зажигательной бомбы ночью загорелся дом № 86. Через несколько минут мы были уже там. До прибытия пожарной команды спасали раненых, выносили вещи, а затем оказывали содействие пожарникам в ликвидации очагов пожара.

В то время я работал помощником начальника политотдела управления милиции по комсомолу и занимался эвакуацией семей работников милиции, граждан столицы и документов. Под бомбежкой и обстрелом встречали мы на вокзале женщин, детей, стариков и усаживали их в вагоны.

Бойцы нашего батальона ежедневно, днем и ночью, несли бдительно службу по наведению общественного порядка в Кишиневе. Они участвовали в ликвидации десанта на станции Ревака и проческе Куприяновского леса. В этих операциях было задержано и уничтожено до шести десятков немецко-фашистских десантников.

Но не только охраной столицы занимался наш батальон. Из его состава выделялись оперативно-маневренные группы и направлялись для оказания помощи периферийным батальонам.

В Дубоссары была послана группа в составе офицеров Ивана Москаленко, Николая Тараканова, Ивана Ковытева, Николая Карайчева, Михаила Коноплева, Ивана Хмелева и других, которые в течение четырех суток искали парашютистов, заброшенных немцами в тыл с разведывательной целью. После упорных поисков удалось задержать нескольких немецких разведчиков.

В Чимишлийском районе появилась банда. В ликвидации ее также участвовала оперативная группа из столичного батальона. В ее состав вошли лейтенанты Платон Гончарук, Григорий Кузнецов, Федор Любченко, старшие лейтенанты Яков Шляхман, Иван Нарожный и другие.

Странные «родственники». Поздно ночью 26 июня в дежурной комнате Наркомата внутренних дел раздался телефонный звонок.

— Говорит командир Бужорского истребительного батальона Давыдовский. Прошу срочно соединить меня с полковником Орловым.

Его просьба тут же была выполнена.

— У телефона Орлов. Я вас слушаю.

— Товарищ заместитель наркома, докладывает старший лейтенант Давыдовский. В селе Лапушна мы задержали двух шпионов. У них рация, и они имеют важное задание. Что с ними делать?

— Охраняйте их хорошо. Сам разберусь. Выезжаю к вам.

Через два часа в Лапушну прибыл Павел Александрович Орлов. Вместе с ним и бойцы Кишиневского истребительного батальона Андрей Буша, Василий Бардиевский и другие.

…Вечерело. Жители Лапушны возвращались с работы домой. Ожили улицы села. Тарахтели подводы, раздавались оживленные голоса.

И тут со стороны плавневых садов, находившихся на берегу Прута, вышли два молодых парня, оба в поношенной крестьянской одежде. У одного в руках торба, у другого — корзина.

Шли они медленно, изредка оглядываясь по сторонам. У окраины села, прежде чем выйти на улицу, стали о чем-то переговариваться.

Здесь проходили бойцы истребительного батальона. При виде их незнакомцы замолчали и поспешили свернуть в сторону.

— У нас в селе как будто таких нет, — шепотом сказал один из бойцов.

— Видно, приезжие, — ответил в тон ему второй. — Надо остановить их и проверить.

А незнакомцы тем временем уже успели ускоренным шагом отойти метров 200–300 и скрылись за углом. Но их быстро догнали.

— Граждане, стойте! Кто вы такие? — по-русски спросил один из бойцов.

— Откуда? Куда идете? — в упор спросил второй по-молдавски.

— Мы идем к родственникам, — коротко ответил по-молдавски человек с корзиной в руках.

— Кто ваши родственники? Где живут?

Растерявшись, незнакомцы замолчали.

— Пройдите с нами.

Задержанных доставили в штаб батальона, находившийся в помещении райкома партии. Здесь их сразу допросили. На вопросы они отвечали невразумительно. Не знали, кто их родственники и где живут. Это еще больше насторожило бойцов.

— Что у вас в корзине и торбе? — спросили их.

— Тряпки…

— Продукты…

Им предложили выложить содержимое. На столе появились хлеб, консервы, тряпки. Когда из глубины корзины извлекли завернутую в старенький пиджак портативную рацию немецкого производства, все присутствующие переглянулись.

— Вот тебе и «родственники»… — произнес кто-то вслух.

При обыске у них обнаружили новенькие вальтеры и к ним запасные обоймы, пачку советских денег, паспорта и другие документы.

Спустя некоторое время «родственники» рассказали нам, что являются агентами немецкой разведки, а сюда засланы с целью сбора сведений о наличии и продвижении к границе советских воинских частей. Эти сведения они должны были срочно передавать по рации в Плоешты, где якобы находится их резидент для связи.

— …Докладывайте, кого задержали, что у них узнали, — прямо с порога приказал Орлов старшему лейтенанту Александру Давыдовскому. Выслушав доклад, он распорядился:

— Приведите задержанных сюда, поговорим.

Через переводчика Орлов задал им несколько вопросов, еще раз перепроверил, что они успели сделать для выполнения задания. Затем он предложил им настроить рацию и связаться со своими «хозяевами».

Им дали текст для радиограммы. Заработал передатчик, шпионы вышли в эфир. Но попытки наладить связь с Плоештами не увенчались успехом. И только к вечеру доставленные в Кишинев пленные немецкие разведчики сумели связаться со своими «хозяевами» по рации.

Советская разведка получила от них ценные данные и навела разведку противника на ложный путь.

Бдительно несли службу по охране города Николай Самчук, Степан Костюков, Ефим Корнобай, Степан Янученко, Григорий Занимонец и многие другие. Выполнив ответственное задание партии, большинство их ушло в Красную Армию и мужественно сражалось на фронтах Великой Отечественной войны.

Немало сделал для охраны Кишинева и сельский истребительный батальон, командиром которого был начальник отдела управления Г. Н. Кульчицкий, а комиссаром — секретарь Кишиневского РК КП(б)М П. И. Копылов.

Как-то утром из села Дончены прибежал в райком партии местный житель. Он сообщил, что на рассвете к ним из леса прибыла группа румынских солдат. Они забрали у крестьянина бочку вина, затем ворвались в сельсовет, разгромили его и ушли опять в лес.

По горячему следу туда поспешили на «пикапе» комбат Кульчицкий и начштаба майор-пограничник Патоличев, а на другой автомашине — группа бойцов с трофейным пулеметом. В селе очевидцы наперебой рассказывали о случившемся. Бойцы поехали и прочесали лес, но румын уже там не оказалось.

Бойцы батальона неоднократно выезжали для вылавливания парашютистов в селах района и предместьях Кишинева.

Нередко приходилось вступать в борьбу с кулачеством, оказывавшим содействие немцам.

В первый день войны в Кишиневский райком партии наряду с другими был вызван народный судья коммунист Семен Фокша. Командир батальона Кульчицкий назначил его начальником одной из истребительных групп с центром в селе Яловены.

В селе Малые Милешты группа кулаков во главе со священником пыталась настраивать население против Советской власти. Об этом стало известно товарищу Фокше. Он совместно с участковым уполномоченным милиции Ефимчуком, председателем сельсовета Бушуманским и другими активистами села Яловены выехал в село Малые Милешты. Состоялся митинг. Семен Григорьевич выступил перед крестьянами и разоблачил провокаторов. Жители тут же назвали зачинщика провокаций, священника и активных кулаков.

Штаб опергруппы разместился во дворе сельсовета. Когда однажды поздно ночью активисты выходили из здания Совета, по ним открыли огонь. Они также ответили огнем, но враги сумели скрыться.

Большую помощь опергруппам оказывали местные жители. Крестьяне села Яловены до последнего дня охраняли свое село. Они собирали продукты питания и возили их бойцам на передовые позиции, подвозили на своих подводах боеприпасы. После упорных боев на границе в районе Леушен пограничников отвели на отдых в Яловены. Их заменили регулярные войсковые части. Жители Яловен приняли пограничников как родных, оказывали им всемерную помощь.

Во время оккупации румынские жандармы жестоко расправились с жителями села. Они поймали заместителя председателя сельсовета Георгия Константиновича Каракуяну, который не успел эвакуироваться, избили его и затем судили, а участкового уполномоченного милиции Ефимчука убили.

Сельский батальон работал в контакте с нашим городским батальоном.

В конце первой половины июля Кишинев стал подвергаться интенсивной бомбежке. Чаще всего самолеты появлялись перед вечером. Бомбили дороги, главную улицу Александровскую, ныне проспект Ленина, начиная с вокзала и до Скулянской рогатки.

Особенно интенсивно фашистские летчики бомбили вокзал и привокзальную площадь, где находились люди, ожидая эвакуации. Комбат Старшов возглавил группу бойцов в составе около 80 человек. Они прибыли на машинах и оказывали содействие пострадавшим.

16 июля был самым тяжелым днем в жизни коммунистов нашего батальона. На наших глазах горели десятки зданий. Фашистские танки подходили к городу со стороны Страшенского шоссе. Наши войска, державшие оборону на Котовском шоссе, отходили.

Кишиневский истребительный батальон 17 июля получил приказ отступать на Бендеры, а сельский еще продолжал выполнять свое задание. Румынские войска 17 июля уже находились на окраине города, обращенной в сторону Страшен, и вели артиллерийский обстрел Кишинева и бендерской дороги. И только в ночь на 18 июля сельский батальон окружным путем, через Бачой, Сынжеру и другие села, отходил в сторону Бендер. Все мы знали, что уходим под ожесточенным натиском врага временно и обязательно сюда вернемся.

Через 2 дня в Тирасполе Кишиневский столичный и сельский батальоны были расформированы. Часть коммунистов призывного возраста ушла в ряды Красной Армии. Другая часть бойцов и командиров истребительных батальонов положила начало 1-му полку молдавской милиции, ставшему затем бригадой, потом дивизией милиции войск НКВД Южного фронта. Затем дивизия была подчинена Управлению войск НКВД Северо-Кавказского фронта.

Красная Армия получила достойное пополнение от молдавской партийной организации.