В боях за Молдавию. Книга 2

Б. Монастырский, подполковник запаса ОТ ЯМПОЛЯ ДО СКУЛЯН

Разгромив крупную вражескую группировку в районе Умани, наши войска неотступно двигались к Молдавии. По мере приближения к Днестру бои принимали все более ожесточенный характер, но наши воины, несмотря на сильную распутицу и бездорожье, шли по пятам врага, не давая ему передышки. 18 марта 1944 года после упорных боев первыми в 52-й армии вышли к Днестру подвижные части дивизии полковника Путейко, овладели городом Ямполь, форсировали реку и заняли плацдарм на молдавской земле.

Первыми оказались на правом берегу пехотинцы с сорокопятками на конной тяге. Когда противник предпринял контратаку и ввел в бой танки, пушки оказали нашей пехоте большую помощь. Мне запомнился такой эпизод. В разгар боя, когда пехотинцы ждали от артиллеристов срочной огневой поддержки, ездовой Дмитрий Передерий под артобстрелом мчал орудие на огневую позицию. Взрывом вражеского снаряда солдат был оглушен, а передок орудия разбит. Но самое тяжелое — были выведены из строя его товарищи. Он один оказался невредимым.

Боец на минуту поник головой, но тут же встряхнулся — враг рвется к позициям, и пехотинцы, как спасенья, ждут артиллерийского огонька.

У разбитого передка вспыхнуло пламя. Горели снарядные ящики. Вот-вот начнут рваться снаряды.

Забыв об опасности, Передерий бросился тушить огонь, спасать снаряды. Он работал с ожесточением, не чувствуя ожогов, захлестывал пламя полами шинели, растаскивал ящики.

Огонь удалось унять. Снаряды спасены. Пушка тоже исправна. Передерий приладил дышло прямо к орудию, привязал ящики со снарядами. Снова можно ехать вперед. Но с кем? У орудия не было ни командира, ни наводчика, ни заряжающего. Стрелять некому.

Казалось, ничего не оставалось делать, как повернуть лошадей в тыл, найти командира, доложить о случившемся. Но Передерий поступил иначе. Он слышал грохот жаркой схватки, знал, что пехотинцы отбиваются от численно превосходящего противника. Хлестнул лошадей и галопом помчался вперед.

— Садись! — крикнул он по пути проходящему пехотинцу. Незнакомый боец пристроился прямо на пушке.

Вот уже видны боевые порядки нашей пехоты и наседавшие гитлеровцы. Передерий с ходу развернул орудие, соскочил с коня.

— Помогай! — скомандовал он пехотинцу.

Вдвоем они установили пушку. Ездовой прильнул к панораме, стал наводить.

— Давай снаряды! — снова скомандовал он пехотинцу.

Раздался первый выстрел. Ездовой Передерий занял место командира и наводчика, пехотинец — подносчика и заряжающего. Главное — пушка жива. Ее снаряды, направляемые рукой коммуниста Передерия, накрывали огневые точки противника. Это ободрило пехотинцев, и они усилили отпор наседавшему врагу.

Трудно сказать, кто сыграл в этом бою главную роль, но как ни лез противник из кожи вон, успеха не добился, ему пришлось отступить.

Тем временем, когда передовые подразделения вели бой на правом берегу, в Ямполе обнаружили понтонный парк для больших грузов, которым и воспользовались наши танкисты. Они немедленно переправились на правый берег и в скоротечном, но ожесточенном бою разгромили румынский полк и овладели древним молдавским городом — крепостью Сороки.

Вслед за танками стремительно двигался к Бельцам стрелковый батальон капитана Николаева. Но его фланги оказались открытыми. Противник не замедлил воспользоваться этим и перешел в контратаку.

— Во что бы то ни стало остановить и отбросить немцев, — приказал комбат младшему сержанту Коваленко.

Пулеметчики быстро перебежали на левый фланг. Немцы уже лезли навстречу им по скатам занятой батальоном высоты. Расчет быстро изготовился к стрельбе и открыл огонь. Немцы прижались к земле, попятились и притаились за буграми.

Вскоре они поползли к пулемету мелкими группами с разных сторон. Командир расчета младший сержант Коваленко и рядовой Гуржий из пулемета, а бойцы Пономаренко, Ночевный, Подгорный и Тищенко из автоматов открыли сильный огонь.

Под прикрытием автоматного огня расчет стал перетаскивать пулемет «максим» на другую огневую позицию, в хату, стоявшую ниже по скату высоты, ближе к немцам.

В сумерки гитлеровцы снова попытались обойти батальон с левого фланга. Они шли цепью, не пригибаясь. И вдруг в упор заработал пулемет. Фашисты залегли, а затем мелкими группами стали подбираться к хате.

Долго отстреливались пулеметчики от наседавшего многочисленного противника. Когда гитлеровцы были уже совсем близко, пулеметчики разобрали свой «максим» и поодиночке через окно покинули хату и снова поднялись наверх.

Немцы еще раз попытались прорваться на вершину высоты, но расчет младшего сержанта Коваленко вновь встретил их огнем и заставил отказаться от попытки обойти батальон с левого фланга.

Стойкость пулеметчиков, их умелый маневр и меткий огонь сорвали замысел противника.

Сбивая на своем пути вражеские заслоны, части 254-й стрелковой дивизии полковника М. К. Путейко по непролазной грязи, преодолевая множество разлившихся речек и ручьев, двигались вперед. Дожди размыли дорогу, сделав ее почти непроходимой. Но несмотря на трудные условия, темп наступления не снижался. В эти дни наши воины, не зная ни сна, ни отдыха, с боями совершали за сутки 35 — 40-километровые переходы.

Чем ближе к Пруту, тем яростнее становилось сопротивление гитлеровцев. Ожесточенный бой разыгрался на подступах к Фалештам. Здесь гитлеровцы встретили роту лейтенанта Хубаева сильным огнем с занятых ими выгодных позиций. На помощь пехотинцам пришли танкисты.

Вслед за танками стрелки пересекли шоссе. Немцы простреливали его фланкирующим пулеметным огнем из дзота, расположенного на сильно укрепленной высоте. Но теперь этот огонь не мог остановить бойцов. Прикрываясь броней танков, ползком пробираясь по глубокому следу гусениц в разбухшей от дождя земле, они ворвались в сад на окраине села. Здесь завязался рукопашный бой в траншеях и блиндажах противника.

Не задерживаясь, танкисты повели свои машины в глубь немецкой обороны, чтобы ударить с тыла по высоте, являвшейся ключом обороны немцев на этом участке. Но их постигла неудача — на полпути машины завязли в болоте.

На выручку танкистам поспешил пулеметный взвод младшего лейтенанта Фатгитгенова. Когда пулеметчики спустились в широкую лощину, ведущую к речке, немцы встретили их огнем с противоположного берега. Завязалась перестрелка. На стороне врага было численное превосходство. Фашисты стали обходить пулеметчиков с флангов и вскоре появились на гребнях противоположных скатов. Пулеметный взвод оказался во вражеском полукольце.

Пришла очередь стрелкам выручать и танкистов и пулеметчиков. Рота уже очистила сад от противника и цепью двигалась к лощине, в которой пулеметчики Фатгитгенова стойко отбивались от наседавших со всех сторон немцев. Командир роты лейтенант Хубаев быстро принял правильное решение. Один взвод он направил в обход группы немцев, находившихся на гребне левого ската ложбины, другой — в обход противника на правом гребне, откуда они простреливали каждую складку местности, каждый бугорок, лишая наших бойцов возможности где-либо укрыться. Особенно интенсивный огонь вел вражеский крупнокалиберный пулемет.

Уничтожить его взялся командир минометного расчета старший сержант Урумбек Якибов. У него был большой опыт. Он бил немцев под Ростовом-на-Дону, на Кубани, на Северном Кавказе, в числе первых форсировал Днепр, участвовал в окружении и разгроме гитлеровцев у города Корсунь-Шевченковский, форсировал Днестр и с боями прошел от Ямполя почти до самого Прута. За это время он совершил немало подвигов, стал коммунистом и удостоился высокого звания Героя Советского Союза.

Проявил он себя и в боях на молдавской земле.

Заняв удобное для наблюдения место, Якибов внимательно наблюдал за полем боя и расположением огневых точек противника. Некоторые из них он обнаружил быстро, но, не желая до поры до времени выдавать себя, огня не открывал.

Наконец Якибов нашел то, что искал. Огневая позиция крупнокалиберного пулемета располагалась в густых кустах на склоне холма… Туда Якибов и направил огонь своего миномета.

Несколькими минами его расчет разбил вражеское гнездо, и наша пехота быстро пошла вперед. Наконец, за гребнями обоих скатов разнеслось дружное «ура». Бойцы ринулись в атаку.

Фашисты не приняли штыкового боя. Под перекрестным огнем наших стрелков, пулеметчиков и минометчиков, неся большие потери, они бежали. Преследуя их по пятам, бойцы роты лейтенанта Хубаева и взвода младшего лейтенанта Фатгитгенова сбили противника с укрепленного рубежа и продолжали его преследование.

После того как был освобожден город Бельцы, нам довелось побывать в селе Хилиуцы, где гитлеровцы совершили чудовищное злодеяние. Фашистские изверги убили много жителей, сожгли целые кварталы, угнали на расправу в Румынию около 200 мужчин, обвиненных в партизанской деятельности.

Красная Армия гнала немецко-фашистских захватчиков на запад. Поезда с удиравшими оккупантами, переполненные краденым добром, уходили за Прут.

Неподалеку от Хилиуц кем-то был снят рельс с железнодорожного полотна. Паровоз, шедший к водокачке, свалился под откос.

Эта ночь была тревожной. Все ближе и ближе слышался гром орудийной канонады. Час освобождения был недалек, но, пока еще фашисты не ушли, беда могла нагрянуть в любую минуту. Жизни крестьян угрожала смертельная опасность.

В лучах восходящего солнца с юга показался поезд. Рано вышедшие для работы по хозяйству молдаване с тревогой смотрели на немецкий эшелон, подходивший к их селу.

Гитлеровцы выгрузились и, построившись в цепи, стали окружать село. Бандиты по всем правилам своих уставов открыли военные действия против мирной молдавской деревни, где крестьяне этим утром начинали свой обычный трудовой день.

Исай Болфачук прожил на свете 61 год. В своем доме, окруженный детьми и внуками, он собирался завтракать. Вдруг во дворе залаяла собака. Вслед затем кто-то несколько раз ударил по двери. Болфачук услышал голос немца. Старик открыл дверь и вышел во двор. Так он и не успел спросить у разбойников, зачем они пришли к нему. Раздался выстрел. Пуля пробила грудь старика, и он упал на землю.

В разных концах деревни уже пылали подожженные немцами дома. Один солдат подбежал к жилищу Болфачука, посмотрел своими мутными глазами на его резные двери и белоснежные стены, затем вытащил из сумки специальный прибор, нажал насос, и струя бензина полилась на стены и крышу. Немец поджег дом.

Неподалеку проходили две женщины, искавшие спасения от бандитов. Немец выстрелил в ту, которая была моложе. Людоед убил 18-летнюю Веру Бордиан. Остался сиротой ее маленький ребенок. Муж Веры в тот же день был схвачен и в числе двухсот как партизан увезен в Румынию.

Густой черный дым окутал Хилиуцы. В багровых отсветах пламени метались обезумевшие люди. Треск автоматных очередей смешался с плачем и криками людей. Садисты наслаждались зрелищем огня и крови.

Многие поколения семьи Иона Цуркана прожили в Молдавии. За время румынского владычества эта семья обнищала. Старые и молодые ходили в оборванных зипунах, в развалившихся чувяках. Кукурузы для мамалыги не хватало из года в год. Бедные люди помнили тот счастливый год, когда Советская власть пришла в Бессарабию. Потом началась война. Орды немцев прошли через холмы и долины Бессарабии. В Хилиуцах воцарились старые порядки. Помещик Толоухин обирал всех жителей деревни.

Но вот из Бельц в Яссы пошли поезда, груженные немцами. «Скоро наши придут», — говорили люди и ждали этого радостного часа. Вдруг грянула беда.

— В обеденный час вся наша семья собралась за столом, — рассказывал Цуркан. — Открылась дверь, и в дом вошли три немца. Они держали винтовки и кричали: «Руки вверх!» По приказу немцев мы все вышли из хаты. На улице собралось много людей. Мы жались друг к другу, как овцы на дожде. Немецкие пулеметы были наведены на нас, безоружных крестьян. Я видел, как немцы зажгли мой дом. Жена хотела взять свой платок и кинулась в горящую хату. За ней бросился немецкий солдат, толкнул прикладом в спину так, что она без чувств повалилась на пол. Ее схватили и шатающуюся погнали обратно в толпу согнанных молдаван. В моей хате жило восемь душ, из них четверо детей. Сына моего Сергея и зятя немцы увезли с другими мужчинами в Яссы, в свою комендатуру. Это значит — увезли их на верную смерть. В сарае сгорели у меня две лошади, сгорела кукуруза. Теперь остался без всего.

В Хилиуцах жила семья украинца Ивана Ворожбита. Когда в селе началась стрельба, он сказал жене:

— Тикаймо, бо нимец палыть и вбывае людей!

И они побежали куда глаза глядят. Выбежав в поле, услышали выстрелы. Немцы погнались за ними. Иван Ворожбит бросился в придорожную канаву, его жена укрылась в поле в яме. Немцы приближались к месту, где лежал Иван. Он поднялся, хотел снова бежать, но пуля сразила его.

Семья Василия Кока той ночью была дома. Пятеро детей, один другого меньше, с утра осаждали мать, просили есть. Кока своей земли совсем не имел. Одна десятая гектара под огородом — вот и все его богатство. К нему во двор вошли немцы. Хозяйка подумала, что сейчас гитлеровцы потребуют яиц и кур. Но что она им даст? Двор-то пустой! Один немец вошел в хату, другой с автоматом наперевес остался в сенях. Первый немец ударил в грудь Василия и выгнал его из хаты.

Жену Василия и детей во двор не пустили. Прогремели два выстрела. Василий мертвым остался лежать во дворе. Жена и дети оплакивали погибшего.

Семья Екатерины Клицман состояла из трех человек. Мужа и пятнадцатилетнего сына убили немцы. Женщина носила траур. В ее глазах уже не было слез. Она говорила:

— Воюйте, наши дорогие защитники, так, чтобы ни один фашист в живых не остался. Они разбили мое сердце и мою жизнь, проклятые. Смерть им!

Батальон капитана Николаева стремительно двигался вперед. На пути встречались лишь вражеские обозы и небольшие группы румын. Между ними и походным охранением возникали короткие схватки.

Бойцы вспоминали, что они так же двигались к Бугу и к Днестру. Теперь неутомимый комбат вел их к Пруту и шел впереди легкой походкой.

Николаев знал, что батальон слишком глубоко вклинился в расположение войск противника, что марш очень рискованный. Но, во-первых, неподалеку ехал на коне командир дивизии Путейко, который всегда умел добиваться успеха. Во-вторых, противник отступает, он в панике, и выход к нему в тыл, к границе, должен привести к его окончательному разгрому. Чем больше дерзости, тем вернее успех.

И вот вдали за перевалом засеребрилась лента реки.

— Вот он, Прут! — сказал обрадованно Николаев.

Но здесь батальон снова встретил сопротивление гитлеровцев. На помощь пехотинцам пришли артиллеристы.

Командир батареи старший лейтенант Николай Петухов получил приказ:

— Подавить огневые точки противника на высоте 117,7 и огнем батареи прикрыть переправу пехоты через небольшую речушку. «Высота приметная, — думал Петухов. — Это последние на нашем пути, еще не очищенные от врага два-три километра советской земли… Перешагнем через Прут и добьем зверя в его же берлоге».

Петухов вел батарею к берегам Прута ночью и днем.

— Граница близка, товарищи, — говорил он бойцам. — Без нас трудно будет пехотинцам.

И люди спешили, всеми силами стремились не отстать. Батарейцы гордились, что, преодолев бездорожье, распутицу и непогоду, они подошли к Пруту одновременно с пехотой. А сейчас предстояло огневое единоборство с густой сетью артиллерийских, минометных и пулеметных точек врага. Надо было каждым снарядом бить врага наверняка.

Только так можно было одержать в предстоящем бою победу над превосходящими по численности огневыми средствами неприятеля.

Задача была очень трудной, но командование, не колеблясь, возложило ее выполнение на офицера Петухова и его батарею. На славном боевом пути от Днепра до Прута за ним укрепилась слава воина, обладающего высоким мастерством, способностью побеждать не числом, а уменьем.

Петухов установил наблюдательный пункт в боевых порядках пехоты. Отсюда он скорее мог найти цели, точнее корректировать огонь по ним. И батарея стреляла с поразительной меткостью. Первые же снаряды вывели из строя несколько пулеметных точек врага. С помятыми и продырявленными боками уходили немецкие самоходные пушки. В разгар артиллерийской дуэли Петухов заметил, что немцы подтягивают резервы. В ближайшем тылу у них был железнодорожный разъезд. К нему подходил эшелон с пехотой. Петухов перенес огонь на новую цель и накрыл ее первым же снарядом. За первым снарядом последовал залп всей батареи, и эшелон был разбит.

Меткой стрельбой батарея срывала все попытки врага помешать переправе наших войск через Прут. Тогда немцы обрушили на нее огонь всех своих пушек и минометов, а вражеская пехота предприняла контратаку. Петухов встретил фашистские цепи картечью. Гитлеровцы отхлынули, перегруппировались и снова пошли вперед. Они уже приближались к наблюдательному пункту командира батареи. Тогда артиллеристы открыли огонь из трофейного ручного пулемета, имевшегося у них. Когда артиллеристы-пулеметчики были ранены, за пулемет лег командир батареи. Он отбивался от наседавших врагов и одновременно управлял огнем своих орудий.

Несколько часов длился этот ожесточенный бой. Яростное сопротивление фашистов было сломлено.

Форсировав Прут и овладев небольшим плацдармом на западном берегу, передовые подразделения дивизии ночью стали закреплять завоеванный рубеж до подхода основных сил.

Когда забрезжил рассвет и на фоне сумрачного неба вырисовался силуэт гористого берега, пулеметный расчет сержанта Никиты Гуриненко прибыл на стык между двумя соседними подразделениями: противник мог попытаться отсюда проникнуть на наши фланги и в тыл.

Бойцы отрыли окопы, установили пулемет и стали внимательно разглядывать берег. Казалось, что впереди безлюдно и тихо.

— Вроде нет ни немцев, ни румын… Может, и не пойдут они сюда, — не то спрашивая, не то отвечая на свои затаенные мысли, сказал рядовой Антон Ночевный.

В словах Антона, в тоне, каким они были сказаны, Никите почудились боязнь и надежда, что, быть может, обойдется на этот раз без боя.

— Не в ту сторону, земляк, думки распустил, — сердито сказал Гуриненко… — На «авось да небось» надежда плохая.

— Да я не о том совсем, — смущенно проговорил Ночевный. — В драке от других не отстану…

Враг не заставил себя долго ждать. Пулеметчики заметили немцев, поодиночке перебегавших под гору. Было их много, до роты. Они сосредоточивались за ближайшими к речке строениями.

— Вот и пришли, — сказал сержант, взглянув на Ночевного.

Антон не ответил. Он поправлял и без того хорошо лежавшие пулеметные коробки, зачем-то приподнял с земли свой автомат и положил на прежнее место, потрогал уложенные в земляную нишу гранаты.

— Приготовиться!. — властным голосом приказал Гуриненко, когда увидел, что немцы выходят из-за строений и направляются к речке. Он неторопливо взялся за рукоятки пулемета, прицелился и медленно нажал гашетку.

Бой начался…

Немцы вскоре убедились, что путь им преграждает только один пулемет. Они обрушили на него огонь своих пулеметов и полезли вперед. Но Гуриненко и его напарник Ночевный не прижимали головы к земле, не отрывали глаз от вражеских цепей. И как только немцы делали попытку подняться, Никита щурил левый глаз и уверенно нажимал гашетку, а бойцы расчета открывали прицельный огонь из винтовок. Над их головами образовалась незримая свинцовая завеса, пули решетили вокруг землю, но ни на шаг не отступили пять советских воинов, прошедших с боями молдавскую землю от Ямполя до Скулян, они ни на минуту не прекращали ответного огня.

Немцы долго еще не осмеливались выползти на пологий берег речки.

— Прохоренко убит, — доложил командиру кто-то из бойцов.

Никита не ответил, рывком сдвинул шапку на затылок и снова приник к пулемету. Вскоре он услыхал, как глухо застонал лежавший слева рядовой Лысенко. Гуриненко приказал ему оставить патроны и ползти в тыл. Остальным он крикнул:

— Стоять будем до последнего!

Вражеские пули пробили кожух пулемета, сбили мушку, то и дело ударялись в пулеметные коробки, кромсали снаряженные ленты. Гуриненко умудрялся попадать в цель и без мушки. Ночевный ножом вырезал изуродованные куски ленты, а целые проворно просовывал в приемник «максима».

Вскрикнул рядовой Дьяченко, чуть приподнялся на судорожно вытянутых руках и разом рухнул лицом в землю. На стыке, в который норовил прорваться враг, остались два бойца, два друга, земляки Гуриненко и Ночевный. Они не знали, скоро ли придут к ним на поддержку товарищи. Но они твердо знали, что нельзя пропустить немцев через реку.

Бой продолжался.

— Много ли патронов осталось? — спросил Гуриненко.

— На две добрых очереди, — ответил Ночевный.

Шершавой ладонью Никита озабоченно потер затылок, строго посмотрел на друга. Антон смело встретил его испытывающий взгляд, и Никита молча отвернулся.

— Живы будем, автоматами еще построчим гадов, гранаты испробуем на фашистской шкуре, — бойко, желая подбодрить товарища, сказал Антон.

— Вот это дело говоришь, парень, — обрадованно откликнулся Никита. — С такими думками и воевать легче.

Он помнил недавний разговор с Антоном и перед лицом грозившей им смертельной опасности хотел, чтобы Антон не сердился на него.

— Если обидел я тебя тогда в разговоре, — сказал он, не отрывая глаз от смотровой щели в щитке пулемета, — так ты плюнь на это. Думал, дрейфил, а на поверку выходит — ошибся.

— Ладно, чего там вспоминать, — ответил Антон и снова без надобности приподнял автомат, потрогал гранаты.

Пулеметчики решили обмануть немцев: «Пусть думают, что мы убиты, подойдут ближе, тогда и «оживем». Но враг был осторожен. Долго еще со свистом проносились пули, резко ударялись в щиток «максима», дырявили опустевшие пулеметные коробки. Бойцы не отвечали на огонь врага, не шевелились. Тогда фашисты стали поодиночке выбегать к берегу, потом осмелели, поднялись цепью и пошли с криком на пулемет. Гуриненко полоснул по ним последними патронами.

Оправившись от неожиданного удара, гитлеровцы снова полезли вперед. Опустели магазины автоматов, немецкие пули в клочья изодрали на головах бойцов шапки-ушанки, но Гуриненко и Ночевный не отошли. Они крепко сжимали в руках гранаты и готовились к последней схватке, когда в шум боя вдруг врезался грозный голос станкового пулемета с нашей стороны. Друзья оглянулись и увидели, что они не одиноки. Подоспело подкрепление.

— Вот оно как! — радостно воскликнул Никита. — А ты, небось, думал…

— Что думал? А сам?

— Что ж я? Из другого теста? И я, конечно, думал, что придется сегодня богу душу отдать.

Гитлеровцы жестоко поплатились за смерть наших боевых друзей. Недалеко от берега пестрели серо-зеленые пятна шинелей гитлеровцев, уничтоженных героями-пулеметчиками.

Е. Скворцов, полковник запаса СМЕЛЫЙ РЕЙД

Мартовский день клонился к вечеру. Теплый весенний воздух дрожал от артиллерийских взрывов. Без умолку трещали пулеметные и автоматные очереди. Бой на подступах к Бельцам уже шел несколько часов. Но все попытки прорваться в город терпели неудачу.

Командир 859-го стрелкового полка подполковник Петр Андреевич Капралов, высокий широкоплечий волжанин, забрызганный грязью, не отнимал от глаз бинокля, пытался отыскать слабые места в обороне.

— Товарищ командир, вас просит «Кама», — подал трубку телефонист.

Капралов порывисто дернул шнур:

— Что, дзоты… Этого еще недоставало. Понимаю, но где же я вам возьму артиллерию? Действуйте гранатами… Знаю, что трудно… Поднатужьтесь, Иван Петрович, — не то приказывал, не то просил подполковник. — Нам бы только зацепиться за окраину, тогда…

Но зацепиться за окраину так и не удалось. Огонь противника буквально не давал пехоте поднять головы.

Вечером на командный пункт прибыл командир дивизии полковник Сергеев. Удрученный неудачным боем Капралов доложил обстановку.

— Ну что же, здесь не удалось, в другом месте попробуем. Давайте вашу карту.

Капралов развернул планшет.

— Задача, прямо скажу, не из легких, но, зная вас, как мастера стремительных атак, — продолжал Сергеев, — приказываю: вашему полку обходным маневром северо-западнее Бельц захватить деревню Пырлицу и далее ударом на юг выйти в тыл противника и овладеть селом и станцией Реуцел. Перерезать железнодорожную магистраль и обе дороги, ведущие на Бельцы. Воспрепятствовать подходу резервов врага со стороны Ясс к фронту, а в случае отхода не дать противнику безнаказанно уйти из города. Все ясно?

Капралов отлично понимал важность задачи и ту ответственность, которая возлагалась на его полк. Он сразу как-то преобразился. От усталости и следа не осталось. Глаза посуровели, высокий лоб прорезали две глубокие морщины.

— Главное, боеприпасов побольше, остальное найдем на месте, — предупредил он начальника штаба майора Никандрова. И тут же при свете карманного фонаря вместе с начальником разведки капитаном Гальченко склонился над картой.

В полночь полк выступил. Капралов ехал в голове первого батальона. Белой масти конь по кличке «Орел» мягко ступал по проселочной дороге, точно боясь нарушить царившую вокруг тишину. Рассвет застал их уже в тылу врага. После отдыха, маскируясь балками и перелесками, полк продолжал продвигаться вперед.

Поздно вечером передовые подразделения после непродолжительного боя овладели деревней Пырлица, расположенной в 12 километрах западнее Бельц. К ветряной мельнице, где находился наблюдательный пункт командира полка, капитан Гальченко привел пять перепуганных пленных офицеров. Начался допрос.

Фрицы, видимо, боясь за свои шкуры, оказались очень разговорчивыми. Сказали, что в Реуцеле расположены штаб корпуса и артиллерийский полк. По карте показали, где находятся огневые позиции. Сведения были ценными, но Реуцел оказался крепким орешком, и Петр Андреевич волновался. Собрав командиров батальонов, он сказал:

— Не забывайте, товарищи, в нашем положении успех боев зависит от смелых и решительных действий всех подразделений. Помощи ждать неоткуда.

Подразделения, поглощаемые ночной темнотой, одно за другим уходили на юг.

В 2 часа ночи разведка доложила, что укреплений на окраине нет. Тишина кругом стояла совсем невоенная. Фашисты спокойно отдыхали, не подозревая, что рядом — противник.

Без выстрела полк с трех сторон ворвался в село. Заговорили наши автоматы и пулеметы. Захваченные врасплох, заспанные гитлеровцы полуодетые выскакивали из домов. Паника росла с каждой минутой. Разведчики и саперы ворвались на станцию, бой шел между вагонами.

На наблюдательном пункте Капралов с тревогой вслушивался в симфонию боя. Он, как костер, то затухал, то разгорался с новой силой. Петр Андреевич не отходил от телефонов.

— Товарищ подполковник, вас просит «Сокол-два»! — крикнул радист.

— «Десятый» слушает. Захватили склад боеприпасов? — Лицо командира озарилось довольной улыбкой.

— Молодцы! На всякий случай подготовьте к взрыву.

В окоп вбежал запыхавшийся офицер.

— Что с артиллерийским полком? — спросил Петр Андреевич Капралов.

— Капитан Холопов устроил им крепкую баню, но часть солдат с десятком орудий прорвалась на юг.

— Вот это уже плохо. Товарищ Никандров, — обратился он к начальнику штаба. — Давайте подразделениям команду на занятие рубежа обороны. Едва ли гитлеровцы смирятся с потерей Реуцела.

Предположения Капралова оправдались. В восемь часов утра под прикрытием артиллерийского огня на позиции батальона Холопова шли танки.

— Десять… двенадцать… пятнадцать, — считал разведчик.

— Что считаешь, и так все наши будут.

— Для истории, товарищ командир.

— Эх, сейчас бы нам с десяток пушек, — наблюдая за танками, сокрушенно проговорил подполковник.

А стальные громадины, не встречая огневого сопротивления, приближались, вырастали в размерах. Позади бежали автоматчики. Они уже предвкушали легкую победу.

— Огонь! — Треск пулеметов заглушил надрывный гул моторов и лязг гусениц.

Танки с коротких остановок били по нашим огневым точкам. Оправившись от первого удара, гитлеровцы перебежками начали продвигаться вперед.

Командира тревожил левый фланг, где около десяти танков приближались к нашим окопам.

— Пошлите Холопову из резерва взвод бронебойщиков, — передал он начальнику штаба, а сам начал вызывать первый батальон.

— «Сокол-один»! Холопов! Обязательно задержите танки. Посылаю в помощь бронебойщиков. Понимаю, что трудно. Держитесь.

Радость охватила его, когда он увидел, как головной танк, обволакиваясь дымом, замер всего в нескольких метрах от окопов. Это пошли в ход противотанковые гранаты. Истребители один за другим поджигают еще два бронированных чудовища. Семь остальных все же врываются на позиции. Рота Чистова несет большие потери. Большинство пулеметов подавлено, весь офицерский состав выведен из строя. Отдельные группы солдат не выдерживают напряжения, начинают в беспорядке отходить.

И в этот критический момент словно из-под земли вырос и побежал навстречу отступающим помощник командира взвода старшина Иван Сыркин.

— Рота, слушай мою команду!.. Ложись!.. Богатыри Днепра, кого вы испугались? Приготовить противотанковые гранаты! — командовал старшина. Солдаты залегли. Стыдясь минутной слабости, они проворно готовили гранаты.

— За Родину, вперед! — неслось над полем. С гранатами в руках рота шла навстречу танкам. Удачным броском Сыркин зажигает танк. Через минуту рядовой Поликарпов выводит из строя еще одну бронированную машину. Справа вступают в бой бронебойщики — и загорается третий танк. Остальные, отстреливаясь, начали пятиться назад. Лишенная огневой поддержки, немецкая пехота, начала поспешно отходить.

Не успели отгреметь выстрелы на правом фланге, а левофланговый батальон капитана Григоркина уже ведет бой с отходящими из Бельц немецкими частями. Отступали они в беспорядке — дорога забита машинами, подводами. Большие группы гитлеровцев, не считаясь с потерями, как саранча, ползли на пулеметы, пытаясь прорваться на запад. Но все напрасно. Метким огнем бронебойщики подожгли несколько автомашин с боеприпасами и горючим. Взрывы и огонь еще больше увеличили панику и растерянность в рядах врага. Видя безнадежность атак, немцы по бездорожью повернули на юг, машины буксовали в грязи, останавливались. Образовались большие пробки, а со стороны Бельц непрерывным потоком отходили все новые разбитые части, обозы. Пробка росла как на дрожжах. Наши штурмовики с бреющего полета расстреливали мечущихся фашистов, поджигали технику. Гул боя на востоке с каждым часом нарастал, приближался.

Все внимание командира полка теперь было сосредоточено на том, чтобы выстоять, удержать позиции, наглухо закрыть врагу путь к отступлению. Но фашисты тоже отлично понимали, что сломить заслон — единственное их спасение. В бой вступила авиация. Семнадцать бомбардировщиков с небольшой высоты обрушили свой удар на позиции смельчаков. Свист бомб, огромной силы взрывы потрясли землю. Дым и пыль окутали окопы. Но и в этом аду солдаты не терялись. Рядовые Максимов и Неверов из ручного пулемета подожгли вражеский самолет.

— Горит, горит! — в радостном возбуждении кричал Максимов. При втором заходе осколками разорвавшейся бомбы оба они были тяжело ранены. К пулемету бросился капитан Григоркин, но едва успел открыть огонь, как упал, сраженный насмерть пулеметной очередью. Как только улетели самолеты, фашисты снова перешли в атаку. Они шли в полный рост, уверенные, что все живое уничтожено авиацией. И за это жестоко поплатились. Ливень свинца преградил им путь.

Бой разыгрался с новой силой. Понимая сложность обстановки, Капралов решил обратиться к солдатам.

— Боевые друзья! — говорил он. — Враг не должен пройти. Еще одно усилие, и наши войска придут на помощь. Вы слышите, они уже близко. Приказ Родины мы должны выполнить до конца!

И солдаты выстояли.

Утром 26 марта 1944 года советские войска освободили Бельцы.

В полдень командир дивизии полковник Сергеев поздравлял полк с отличным выполнением задания.

За этот бой подполковник Капралов и старшина Сыркин удостоены высокого звания Героя Советского Союза. Петр Андреевич Капралов вышел в отставку, живет в Одессе. Он по-прежнему полон сил и принимает активное участие в общественной работе, часто приходит в гости к молодым рабочим, школьникам, воинам.

А. Левин, гвардии полковник запаса «МАЛАЯ ЗЕМЛЯ…»

Преследуемый частями 3-го Украинского фронта, враг отходил от Южного Буга на запад. В апреле сорок четвертого 3-й гвардейский полк, которым я командовал, вышел к Днестру возле села Глиное. Переправившись через реку, мы вышли на рубеж атаки.

Днестровский плацдарм. Это был совсем крохотный клочок земли. Но каждый из нас прекрасно понимал: именно здесь готовится один из мощных ударов по врагу, а этот кусочек отвоеванной у захватчиков земли и был частью знаменитого Днестровского плацдарма.

Темной апрельской ночью 116 и 119-й полки 40-й дивизии форсировали Днестр. Опаленные в жестоких схватках с врагом, эти части, словно заново пополненные, натиском сбили противника с высот юго-западнее села Чобручи.

Вслед за ними недалеко от села Глиное переправился через реку и наш 3-й полк 4-й гвардейской стрелковой дивизии, входившей в 46-ю армию.

Мы с замполитом подполковником Гавриловым выбрались на бугорок вблизи наблюдательного пункта, еще и еще раз стали осматривать местность. За нашими спинами едва слышно катил свои воды Днестр, который мы недавно форсировали. Залегли в окопах солдаты. А там, впереди, сразу же за оборонительными позициями, — крутая возвышенность, глубокие балки, поросшие акацией и дубняком.

На самом гребне приднестровского плато — окопавшийся враг. Свой передний край он окружил густой сетью огневых точек. Прочность вражеской обороны пришлось испытать еще накануне; когда мы решили с ходу сбить противника сразу же после переправы через реку. Одна, вторая, третья атака… Но дальше километра от берега так и не удалось продвинуться.

А теперь о продвижении нечего пока и помышлять. Надо во что бы то ни стало удержаться: ведь противник не упустит момента выбить нас с этого пятачка!

Гаврилов, кажется, думал о том же. Словно в подтверждение своим мыслям, он, оглянувшись назад, на Днестр, на притихший в эти минуты левый берег с нашими главными силами, произнес:

— Дорога только одна…

И подбородком показал на возвышенность, с которой накануне выбили врага.

— Молодцы 116 и 119-й, — сказал я. — Теперь нас здесь три полка…

Мы стали обсуждать план действий. Один за другим вырастали в ночной мгле командиры рот. Рапорты, сомнения, вопросы. Все разрешать надобно тут же, незамедлительно. Правый фланг обеспечен нашими соседями, и мы думали, куда поставить полковой резерв — роту автоматчиков.

Но вдруг обстановка резко изменилась.

— 116 и 119-й отброшены на левый берег! — сообщил запыхавшийся связной.

Все, кто был здесь в этот момент, переглянулись. Значит, все надо пересмотреть. Значит, мы… наш полк, — один на западном берегу!

— Хабарова! — крикнул я.

Хабаров… Кто не знал этого бесстрашного командира роты автоматчиков! Его всегда направляли на тот участок, где полку угрожала самая большая опасность. А сейчас, с отходом соседей, наш правый фланг оказался оголенным.

Капитан Хабаров появился через несколько минут. Его спокойное лицо, подтянутость, словно и не было бессонных ночей и бесконечных атак, внушали окружающим уверенность.

— Алексей Евстафьевич, — сказал я, — слыхал новость? Так вот: твои ребята должны прочно прикрыть фланг полка. Еще раз прошу, держи с нами связь постоянно.

— Хорошо, — тихим, уверенным голосом ответил капитан. Какая-то невыносимо тяжелая минута молчания — и вот, вместо уставного «разрешите идти», Хабаров, обычно такой сдержанный в движениях, вдруг рванулся ко мне — и мы крепко, по-мужски, расцеловались…

После этого мы не виделись много дней и ночей. Последний полковой резерв — хабаровская рота автоматчиков — стояла, словно крепость, до того самого момента, когда началось наступление. Сотни раз враг обрушивал на правый фланг ураган огня. Мы очень беспокоились за нашу героическую горстку солдат. Но они не оборонялись, нет! Автоматчики подползали к позициям противника так близко, что, казалось, дай команду — и они прорвутся вперед, увлекут за собой всех, кто так внимательно прислушивался к беспрерывной трескотне автоматов, к частому грохоту гранат.

Автоматчиков поддерживали артиллеристы с левого берега. Одна за другой атаки врага захлебывались.

А Хабаров, как и условились, постоянно держал связь с полком. Его голос был неизменно ровным все эти дни:

— Потерь в роте нет! Подкиньте патроны и гранаты! Передайте артиллеристам спасибо…

Воздух! Но нет — мы здесь были не одни.

Над нами беспрерывно разыгрывались жестокие воздушные бои…

Вот на гребне показались немецкие танки. Идут на нас! Но вдруг воздух оглашается пронзительным рокотом наших штурмовиков. Головокружительные броски вниз, к земле — и «Илы» взмывают ввысь. На земле, там, где немецкие танки, — черные столбы вьющегося дыма. Так повторялось множество раз. Гитлеровцам не удавалось осуществить свой замысел: сбросить полк с нашего пятачка.

А вслед за этим сигнал:

— Воздух!

В небе раздавался сначала еле слышный, прерывистый, как бы задыхающийся звук немецких самолетов. На бреющем полете, почти задевая деревья, проносились фашистские «мессеры». Они высыпали, как из мешка, мелкие, в один-два килограмма, бомбы на район нашей обороны, на переправу, обстреливали нас пулеметным огнем.

Но и наши бойцы не дремали. В один из таких налетов гвардейцы второй роты залпами из винтовок, автоматов и пулеметов подбили фашистского стервятника. Надрывно взвыл мотор. «Мессершмитт» стремительно забирался вверх, в сторону своего аэродрома, оставляя за собой чуть видневшийся длинный шлейф дыма. Но пламя сбить фашистский летчик уже не смог: через несколько минут самолет штопором врезался в землю. В небо взметнулось черное облако.

Да, небо над нами было очень неспокойным. Фашисты бросали в воздух «юнкерсы», «хейнкели», «мессершмитты». Их самолеты наплывали лавинами, потому что потеря Днестра означала для них еще одно поражение. Стоило только появиться советским истребителям, как немецкие асы, сбрасывая беспорядочно весь бомбовый груз, спешили уйти назад: теперь уже наступили другие времена, врагу приходилось беречь свои самолеты.

А наши «ястребки» не давали им уйти. В воздухе слышался треск пулеметов. Немецкие бомбардировщики, волоча за собой черные хвосты дыма, падали и догорали возле своих позиций.

Советские летчики-истребители, сменяя в небе друг друга, беспрерывно патрулировали в воздухе.

…Мы вели бой, которому, казалось, не было конца. Впереди — озверевший враг, позади — Днестр, над нами — апрельское небо, в котором бой не прекращался ни на минуту.

Младший сын соседа. Ночью снова оживала переправа. Мы уже научились различать всплески днестровских волн, когда с «Большой земли» к нам, на «Малую землю», шли лодки с боеприпасами, продовольствием, а от нас — с тяжело раненными. Лодки шли через Днестр одна за другой. Бывало, вдруг плес реки освещался веерами трассирующих пуль крупнокалиберного пулемета немцев. Но это не пугало. Лодки продолжали курсировать.

Можно сказать, что, несмотря на атаки противника, мы прочно «прописались» на нашем плацдарме, так сказать освоились, словно собрались здесь жить. Нашу оборону поддерживала артиллерия, расположенная на острове Турунчук. Да и у нас тоже две «сорокапятки» были. Всего две пушки — а как пригодились! Только начинали фашисты очередную атаку, выбрасывая вперед свои танки, — пушки, упрятанные в укрытии, совершенно неожиданно били по бронированным махинам. И били наверняка, в упор!

Да, остались бы мы совсем без артиллерии, но выручила солдатская смекалка. Еще перед тем, как форсировать Днестр, саперы полка думали-гадали о переправе пушек. Это вообще-то нелегкое дело. Солдату-пехотинцу — ему лишь бы доска, бревно или плащ-палатка, набитая сухой травой, соломой: переправится на подручных средствах. А вот с пушками, весившими каждая более полутонны, дело было иначе..

Помню, накануне переправы вокруг инженера полка старшего лейтенанта Оборина собрались саперы.

— Но пушки-то все равно должны быть там, на правом берегу, — сказал инженер.

— И будут! — ответил один из саперов.

— Ну, ну, докладывай, как это они там окажутся, — подбодрил Оборин.

— Он вон в тот лесок сходит на денек, нарубит бревнышек, а полк пока подождет, — съязвил кто-то.

Тот сапер, что пообещал переправить «сорокапятки», терпеливо перенес шутку. Потом стал снимать чехол с пилы.

— Ладно, смейтесь, а я пойду. Только, товарищ старший лейтенант, прикажите откомандировать со мной помощников. И ни в какой лес не надо ходить — я видел у дороги вывернутые телеграфные столбы. Из них и сделаем плоты…

Так и переправили пушки.

…А фашисты не давали покоя. Видно, серьезно решили выбить полк с пятачка. Учащались танковые атаки — и двум пушкам приходилось все трудней и трудней. Мы каждый раз просили поддерживающих нас артиллеристов с «Большой земли» о помощи. Вечером командир артполка полковник Космачов порадовал по телефону:

— Направляю своего «младшего сына».

Согласно фронтовому коду я понял: к нам направляют дивизион. Но Космачов назвал фамилию — «Ивакин». Я знал этого человека. Он командовал батареей.

— Рассчитывал на большее, — ответил я, — но Ивакин вполне компенсирует то, что нам надо…

Ночью мы подготовили огневые позиции для ивакинской батареи, помогли ей переправиться и установить орудия.

Уже много позже, когда полк вместе со всеми частями наступал, мы узнали о том, как Космачов напутствовал Ивакина..

— Ты идешь оборонять важный плацдарм, — сказал полковник. — Назад пути нет — позади Днестр. Тебе предстоит отразить не одну и не две танковые атаки. Их будет много… Вот так, Григорий Зотович, иди — и стоять твоей батарее насмерть!..

Ивакинская батарея стояла насмерть.

Накануне боя я был у Ивакина, видел, как готовились артиллеристы. Они превратили свои огневые позиции в хорошо укрепленный форпост. Гвардии капитан Ивакин по-хозяйски осматривал каждый орудийный расчет, проверял запас снарядов.

— А где же еще один ровик? — придирчиво спросил он одного из командиров орудия. — Запомните, сержант, стоять будем здесь, пока не победим. Драться придется не только снарядами — пулеметами, автоматами, гранатами.

Незадолго до рассвета вернулись разведчики, всю ночь продежурившие у переднего края немцев. Ходившие с ними саперы проверили наши минные поля и установили противотанковые мины.

Мы готовились к большому бою.

…Утром берег заволокло густым туманом. Все кругом замерло, даже выстрелов не слышно. Когда туман рассеялся, все увидели на гребне высоты фашистские танки.

И началось. Шквалы артиллерийского и пулеметного огня обрушил на нас враг. Потом пошли танки. Вот они все ближе и ближе…. Раздались залпы батареи Ивакина. Один, потом другой танк вышли из строя. Остальные приостановились и стали бить из своих пушек по батарее.

Мы насчитали более двадцати танков. Вот уже снаряды рвутся на огневых позициях батареи.

— Бейте их, выдержим! — кричал Ивакин.

На батарее кипела работа. Ящики со снарядами подносили безостановочно, потоком. Санинструктор — молодой коммунист гвардии сержант Шевцов — успевал не только перевязывать раненых и уносить их в укрытие, но и подносить снаряды к орудиям.

Вскоре вспыхнул еще один танк: его подожгли командир орудия Федосов и его наводчик Таран. Капитан Ивакин доволен. Но спустя несколько минут орудие Федосова умолкает от прямого попадания вражеского снаряда. Федосов и Таран взрывной волной отброшены в окоп. Они ранены, и все же с огневых позиций батареи уходить отказываются. На них кричит, надрываясь, санинструктор Шевцов, но в ответ лишь одно:

— Не приставай! Видишь, батарею нельзя оставить!

Появляется немецкая пехота, затем из шести бронетранспортеров выскакивают автоматчики.

Батарея Ивакина не молчит. Она бьет по врагу точно, в упор. Орудиям вторят минометы батареи Уманского.

Вражеская пехота остановилась, залегла, а потом повернула назад, вслед за ушедшими в укрытие бронетранспортерами.

Снова показались немецкие танки. Их появление сопровождалось огневым налетом шестиствольных минометов. Они били по стыку наших батальонов, на батарею Ивакина.

Потом воздух оглашается страшным воем пикирующих на батарею «юнкерсов». Их — пятнадцать, каждый по очереди проносится над батареей, сбрасывая сотни килограммов смертоносного металла.

Но батарея стоит.

Внезапно появились наши краснозвездные истребители. «Юнкерсы» ушли.

В четырнадцать ноль-ноль орудие старшего сержанта Тузикова подожгло второй немецкий танк. Но тут же умолкло, разбитое вражеским снарядом. Тяжело раненного Тузикова унесли санитары.

От ивакинской батареи осталось всего лишь одно орудие гвардии сержанта Сильтяева. От его снаряда загорелся еще один танк.

Целых два часа вел Сильтяев неравный поединок. На орудие сыпались десятки снарядов, но Сильтяев дрался.

Разрывы скрыли от глаз героя и его орудия. Затем все утихло. Мы увидели развороченную пушку. Через несколько минут Шевцов сообщил: Сильтяев убит.

…Нет отважной батареи. Капитан Ивакин докладывал вечером по телефону: «…Мы потеряли тринадцать человек. Четверо убиты, девять ранены. Выбыли все командиры и наводчики…»

— Ах, черт побери, — произнес он, — какие хлопцы были!

На могиле своих верных друзей, с которыми прошел от Дона до Днестра, этот мужественный, обстрелянный артиллерист плакал как ребенок.

А наутро все пошло своим чередом.

— Надо подбитые пушки к берегу вывезти, — беспокоился Ивакин. — Командир полка обещал ночью переправить сюда одно, а может, и два орудия. Снаряды у меня есть…

— Будем бить вдвоем, — тихо сказал политрук батареи Галашов.

…Этой ночью переправа была особенно оживленной. Пришли сюда с «Большой земли» и два орудия для Ивакина. Саперы получили много противотанковых мин. Прибыли боеприпасы, продовольствие, табак. Плацдарм готовился к новой битве.

«На плацдарме все в порядке!» Так я и доложил командиру нашей 4-й дивизии генерал-майору К. Д. Парфенову.

Да, на плацдарме все в порядке!

Это значит, что ни смертельные шквалы вражеского огня, ни усталость солдат и офицеров — ничто не заставит нас хотя бы на шаг оставить отвоеванную кровью советскую землю.

Весь следующий день с рассвета до позднего вечера продолжался тяжелый бой. Земля стонала от разрывов снарядов и мин врага. Огонь по оборонительному рубежу полка велся часами. Затем — без всякого перерыва — артиллерийские налеты сменяла вражеская авиация.

— Пятнадцать… двадцать… двадцать четыре…тридцать, — считали солдаты появившиеся на небольшой высоте «юнкерсы», «хейнкели», «фокке-вульфы».

Четырежды заходили немецкие эскадрильи на полк. Мы не успевали стряхивать с себя землю, не успевали поднять головы, как снова и снова раздавалось: «Воздух!» Над нами появлялись все новые волны бомбардировщиков.

…Шел одиннадцатый день боя на «Малой земле»…

Враг бесился. Ночь уже тоже не принадлежала нам: рыскали по берегу и реке прожекторы. Артиллерийско-минометной огневой лавине, казалось, не было конца, на переправе высоко в небо вздымались столбы земли, песка и воды.

Гвардейцы готовились к новой схватке с противником. Восстанавливались окопы и ходы сообщений — они часто заваливались при бомбардировках и артобстрелах.

Всю ночь ползали саперы у нашего переднего края, восстанавливая «засеянные» ими ранее минные поля.

Утро нового дня началось, как и накануне, массовым налетом авиации. Потом — снова танки, пехота. Затем — опять то же самое, но с той лишь разницей, что каждая очередная попытка уничтожить нас принимала все более ожесточенный и упорный характер.

Немцы всеми силами старались ликвидировать наш плацдарм.

Но плацдарм находился в надежных руках.

Контратакует 7-я стрелковая. Шел пятнадцатый день боев за «Малую землю».

К двенадцати часам, после непрерывных, все нарастающих атак, противнику удалось вклиниться в оборону полка и захватить часть наших окопов.

Прошлой ночью на плацдарм перебросили 7-ю стрелковую роту во главе со старшим лейтенантом Чуяновым. Она должна была сменить автоматчиков. Но обстановка изменилась, и бойцы Хабарова остались на месте.

Переправившись на правый берег, Чуянов повел в контратаку своих гвардейцев. Этот рукопашный бой еще раз показал отличное мастерство, беззаветную преданность Родине, мужество и отвагу советских воинов. Целый час продолжался бесстрашный натиск наших воинов. Враг не выдержал напора и с большими потерями отошел в свой район обороны.

Рядом с доблестными пехотинцами дрались минометчики роты гвардии старшего лейтенанта Шемякина. В единоборство с наступающими танками и самоходками вступили младший сержант Горлов и рядовой Свичкарев. Когда кончились мины, Горлов бросился с гранатами на фашистский танк, а Свичкарев — против самоходки. Обе машины загорелись почти одновременно в нескольких метрах от нашей первой траншеи.

Но гвардейцы не успокоились.

— Бей их, гадов! — крикнул Горлов, увлекая за собой пехотинцев.

Они бежали впереди — Горлов и Свичкарев — с автоматами в руках. Словно былинные богатыри, косили они вокруг себя скопище врагов. Десятки фашистов падали от их пуль.

Верные солдатской клятве, гвардейцы дорого продали свою жизнь. Сраженные насмерть в неравном бою, они вписали новую страницу в героическую летопись полка.

Вдохновленные бесстрашием и самопожертвованием своих славных товарищей, пехотинцы 7-й стрелковой выбили врага, удержали плацдарм…

Солдатские посиделки. У связиста Василия Егоровича Меняйло — большие усы и уверенные, преисполненные важности движения, особая манера разговаривать. Он считается здесь «стариком» — ему сорок пять лет.

Мы беседуем на переднем крае, во время короткого затишья перед боем.

— Что, товарищ полковник, на посиделки пришли? — спросил он.

— А как же без них? Не все же командовать и стрелять. Помнишь, у Новой Одессы?

Василий Егорович улыбается. «Сейчас будет рассказывать», — подумал я. Достаю свою увесистую, туго набитую табакерку, предлагаю солдатам. Меняйло скручивает цигарку первым. Табак идет по кругу. Терпкий дымок стелется по траншее. Василий Егорович, затянувшись, степенно рассказывает, как спасался от вражеского пулемета. Солдаты дружно смеются.

— Так можно же за косогор сховатысь! — вставил сержант Иван Федорович Гербовой, пулеметчик.

— А зачем мне тот косогор? — отвечает Меняйло. — Линия связи ведь не за косогором тянется…

Я хорошо помню, как это произошло. Меняйло приказали устранить повреждение на линии связи. В это время враг пошел в атаку. Чего только не выделывал бывалый воин, чтобы выполнить задание! Как назло, пулемет противника строчил вдоль телефонного кабеля. Василий Егорович перебегал, ложился, снова вскакивал и перебегал. Но в сторону от провода не уходил — иначе как бы удалось обнаружить место повреждения. А немецкий пулеметчик, по-видимому, догадался, в чем дело, и старался помешать советскому бойцу…

— Умереть — легко, — сказал Меняйло. — Так я ведь тогда никакого права не имел умереть — связь надо же исправить!.. Да, всяко бывает… — закончил Василий Егорович.

Вот так, слово за слово, тихо разгоралась увлекательная беседа о солдатской доблести. В такие минуты каждый рассказчик словно заново раскрывал свой характер, свои мысли. В это время нам, командирам и политработникам, особенно легко было находить новые тропки к солдатскому сердцу, не только сообщать воинам важные политические новости, но и самим учиться у них народной мудрости.

Новый наштадив. До сих пор не могу забыть этот страшный нелепый случай.

…«Бухтой спасения» назвали мы маленький затончик на нашем берегу, где прятали лодку, приспособленную полковыми саперами для безвесельной перевозки людей, боеприпасов, продуктов.

Днем в целях маскировки лодка наполнялась водой, затапливалась. Лишь втрое сплетенный телефонный провод, которым она была привязана, едва виднелся из воды.

Ночью из лодки вычерпывалась вода. Безэкипажное судно служило незаменимым средством связи между крохотным плацдармом и «Большой землей». По ночам можно было наблюдать странную на первый взгляд картину: пустая одинокая лодка без весел, без людей, словно издалека плывущая по быстрому Днестру, вдруг от середины поворачивает и идет к левому берегу. Вскоре она возвращается тем же путем. За ночь совершалось немало рейсов нашего безэкипажного и безвесельного транспорта, на дне которого лежал либо посыльный из штаба дивизии с особо срочным распоряжением, либо ценный груз для полка.

Противник долго не догадывался о назначении лодки. Как-то в один из очередных предрассветных рейсов над рекой прозвучали частые выстрелы, начался бешеный обстрел из пулеметов и пушек противника. Лодка уже была на середине реки. Вокруг нее, как в кипящем котле, бурлила вода, всплескиваемая от пуль и разрывов снарядов. Лодка металась, но поддерживаемая за шнур с обоих берегов, курса не меняла. Она вышла из зоны обстрела и каким-то чудом осталась целой и невредимой. На «Малой земле» лодку встретили напряженно следившие за ней наблюдатели. К их изумлению, из лодки поднялся высокий, довольно плотный мужчина. Здесь, в «Бухте спасения», он был уже в безопасности. Связной доложил мне о раннем госте, пустившемся в такое рискованное плавание. Это был новый начальник штаба дивизии подполковник Гайнулин.

В блиндаже я хорошо рассмотрел гостя: мужественное лицо, небольшие, с татарской раскосинкой черные глаза, черные, гладко зачесанные назад густые волосы. В этой должности подполковник находился всего несколько дней. Его назначили вместо раненого и отправленного в госпиталь прежнего начальника штаба.

Едва ступив ногой на берег, гость, как говорят, попал «с корабля на бал»: начались первые утренние атаки. Противник обрушил на оборону полка, казалось, все, что у него было в огневом арсенале. На плацдарме разбушевался ураган огня и металла. Затем, после артиллерийского налета, — лавина фашистских бомбардировщиков.

Подполковник доложил по телефону командиру дивизии о своем благополучном прибытии.

— Что-то затянули они налет, — прислушиваясь к несмолкаемому грохоту разрывов, произнес он. — А времени мало. Необходимо как можно быстрее ознакомиться с позициями полка.

Гайнулин подошел к карте западной части СССР, висевшей на стене блиндажа. На ней я отмечал линию советско-германского фронта. Подполковник обратился ко мне:

— Вы позволите мне внести уточнения?

— Пожалуйста. Может, мы здесь кое-что и не учли.

Я с интересом наблюдал за тем, как наштадив уточнял линию фронта. Поправки были незначительные по масштабу карты, но мне понравилась осведомленность Гайнулина во всех деталях продвижения наших войск.

В то утро мы о многом переговорили.

Гайнулин взглянул на часы.

— Больше нельзя ждать, — сказал он. — Штабу армии нужна уточненная схема переднего края.

По ходам сообщения двинулись на НП. На протяжении всего пути над нашими головами грохотали разрывы снарядов, свистели шальные пули. От осколков мы в безопасности — ход сообщения был довольно глубоким. А от прямого попадания никто на войне не застрахован.

Гайнулин заметил:

— Жарко! У вас здесь очень жарко.

Как будто бы в подтверждение этих слов на наш плацдарм обрушился новый, еще более сильный огневой шквал. Снова в незыблемой последовательности, характерной для противника, следующую часть симфонии первыми начинали тяжелые орудия, затем подключались минометы и пулеметы. Финал каждой части принадлежал авиации. Все вокруг рвалось, трещало, горело, дымило и стонало.

Гайнулин быстро записывал что-то в блокнот, вычерчивал, негромко и лаконично комментировал обстановку. Временами рука, водившая карандашом по бумаге, останавливалась, в глазах появлялась грусть, мечтательность.

— Когда все это кончится, когда перестанут греметь пушки и все вернутся домой… Я попробую обо всем этом написать, — сказал он. — Мне в штабе многое рассказывали о плацдарме, но сегодня я своими глазами увидел, как живет здесь третий полк…

«Живет»… Гайнулин произнес это слово так, словно увиденное им происходит в мирное время, где-нибудь в летних военных лагерях. Первым на это среагировал Гаврилов:

— Для жизни, конечно, условия — не ахти какие. Но ничего, мы привычные! Выживем да еще вперед вырвемся. Нам бы только подкрепление не задерживали.

Все трое оглянулись. Весенний Днестр в эти дни становился все шире и шире. Паводок уже наступал на остров Турунчук.

— Да, — задумчиво начал наштадив, — еще денька два — и затопит перевалочный пункт. Тогда со снабжением будет очень трудно. Скоро, очень скоро снимемся с места — и тогда…

— Пожалуйста, к столу! — громко позвал адъютант.

На плацдарме — затишье. Поэтому решили позавтракать не в землянке, а на воздухе. Скатерть расстелили на густой, недавно пробившейся травке.

Только уселись, в землянке зазвонил телефон. Адъютант доложил о том, что штаб армии просит Гайнулина.

Пока наштадив разговаривал по телефону, мы ждали. Гаврилов налил по стопке и стал открывать еще одну банку тушенки.

— Уже одиннадцать, а во рту у нас маковой росинки не было, — сказал он.

— Да, надо подкрепиться, кто знает, когда еще сегодня пообедаем, — ответил я.

Наконец, Гайнулин вышел из блиндажа. В воздухе снова противно заныло, загромыхали разрывы артиллерийских снарядов. Один пришелся у блиндажа, из которого выходил подполковник. Мы с Гавриловым бросились туда, чтобы увести Гайнулина в укрытие. Но уже было поздно. Сжав зубы от боли, Гайнулин не смог сам двигаться. Вскоре он потерял сознание…

…До ночи, той единственной возможности, когда начинает работать переправа, было очень далеко. Полковой врач сказал, что он сделал все, что в его силах. Теперь надежда только на дивизионный медсанбат.

…Ночью раненого перевезли на восточный берег. Он не приходил в сознание до следующего утра. Ровно в полдень мы узнали: начальник штаба дивизии подполковник Гайнулин умер…

Весенние зори. В эти последние дни, которые нам осталось быть на плацдарме, погода была против нас. Над землей нависли низкие свинцовые тучи. Раз по пять в день на землю низвергался бушующий весенний ливень. Воронки от мин до краев заполнены дождевой водой. По балкам, оврагам в Днестр сбегали мутные шумные потоки. Окопы превратились в сплошное чавкающее месиво. Почва, до предела насыщенная водой, не держала человеческой ноги. Одежда и обувь не успевали просыхать. Облепленные толстыми комьями глины шинели давили на плечи солдат пудовой тяжестью и уже не могли служить защитой от ночного холода и сырости. Полы шинели мешали передвигаться в траншеях.

Вода в Днестре прибывала все сильнее и сильнее. Река мутнела, бурлила. Уровень воды у Турунчука стремительно поднимался. Пришлось и артиллерию с этого островка переправить на восточный берег. Теперь от нас до «Большой земли» было совсем далеко. На острове Турунчук незатопленной оставалась лишь узенькая полоска земли. Там, на востоке, за широко разлившимся Днестром, были наши дивизия, артиллерия. Впереди — враг. Теперь он хорошо видел наш сократившийся из-за паводка плацдарм и поэтому еще ожесточенней обстреливал полк. Мы с радостью и надеждой встречали орудийные залпы наших артиллеристов, которые стреляли по немецким позициям где-то далеко за правым флангом.

Перед закатом, словно соскучившись по земле и людям, солнце разорвало осточертевшие тучи и засияло молодо и ярко. В его лучах засверкали вершины молодого дубняка, четко, словно тушью вырисованные, показались на фоне неба три отдельные, чудом уцелевшие акации.

Бойцы, истосковавшиеся за долгие хмурые дни по светилу, улыбались ему. На их лицах разглаживалась сеть ранних морщин. Кое-кто, обрадовавшись солнышку, забыл об опасности и начинал бриться.

Но противник по-своему воспользовался ярким светом. Он обрушил на плацдарм новый налет. Зашикали в розовосинем воздухе черные мины. Тонко запели частые вереницы пуль крупнокалиберных пулеметов. Полетели вверх комья сырой земли. Посыпались вниз срубленные пулями ветви деревьев. С правого фланга донеслись трескотня автоматов и частые разрывы гранат.

— Опять немец на автоматчиков пошел, — сказал кто-то в окопе.

Минут через двадцать мне звонил капитан Хабаров:

— Немцы пошли в атаку двумя ротами. Мы их подпустили поближе, а потом резанули из всех автоматов, затем добавили гранатами. Ни один гад живым не ушел. Потерь в роте нет!

— Молодчина, Хабаров! Какой же ты молодчина! — только и сказал я в ответ.

Об отражении атаки я доложил комдиву — генералу Парфенову. Вскоре после этого мне позвонил командир артдивизиона майор Михаил Андреевич Бородин, который тогда, во время атаки, поддерживал 3-й полк.

— Я все очень хорошо видел. Орлы у тебя, полковник! Кто это там у вас на правом? Хабаров, говоришь? Ему — сердечный привет.

…Мы по-прежнему держались здесь одни. Я снова попросил снабженцев послать Хабарову еще гранат и автоматных патронов. Атаки могут повториться.

Тучи снова плотно заволокли небо и спрятали еще не успевшую погаснуть вечернюю зарю. Быстро стемнело. Плацдарм погрузился в непроглядный мрак. Вытянешь руку пальцев не видно.

С наступлением темноты через Днестр к нам на «Малую землю» потянулась первая лодка. Солдаты шли по грудь в воде на крошечный клочок незатопленного Турунчука и тащили на себе боеприпасы, горячую пищу, сухари. В мешках переносили ручные гранаты. Отсюда все грузилось в лодки для перевозки на плацдарм.

Работали без слов, вслепую: только накануне крупнокалиберный пулемет пронизал лодку, расстреляв находившихся в ней раненых.

На плацдарме с нетерпением ждали лодки с того берега. Старшины и их помощники стояли у самой воды, принимая термосы с горячей пищей, мешки с хлебом, сухарями, боеприпасы и долгожданную махорку.

Бывало и так, что приходилось потуже подтягивать ремень — фашисты сверлили ночь трассирующими снарядами автоматической пушки, не давая никакой возможности переправиться нашим лодкам.

— Что ж, — шутили солдаты, — потерпим сегодня, сухарик — тоже питание. Не умрем…

Сдержали свою клятву воины. Еще много дней и ночей бился полк на плацдарме. В дикой злобе фашисты беспрерывно засыпали нас бомбами, снарядами, минами. Они вводили в бой свежие части и бросали их в яростные атаки.

Но не сгибалась воля советских воинов. В смертельных схватках только еще больше закалялись и крепли гвардейцы.

Плацдарм стоял непоколебимо. Рядом с нами вскоре начал укрепляться 11-й гвардейский стрелковый полк нашей дивизии.

А в это время на Днестре создавалась и росла грозная сила — та, которая осуществила Ясско-Кишиневскую операцию.

…Многие не дожили до светлых дней победы над фашизмом, смертью храбрых полегли там, на днестровском берегу. Кровью гвардейцев 3-го полка обильно полита молдавская земля. Память о них — это счастье всех ныне живущих в солнечной и плодородной республике, за процветание и светлое будущее которой бились мы тогда, в апреле сорок четвертого.

И. Титов, полковник в отставке О БОЯХ, ТОВАРИЩАХ…

Наши армии наступали все дальше на запад и во многих местах достигли государственных границ СССР.

Весной 1944 года 394-я Криворожская Краснознаменная стрелковая дивизия в составе 34-го стрелкового корпуса 46-й армии вела наступательные бои в направлении Яновка, станция Кучурган. В ночь на 9 апреля, находясь в первом эшелоне дивизии, наш 810-й полк освободил село Незавертайловку и вышел на левый берег Днестра. Таким образом, 810-й стрелковый полк на этом направлении в числе первых вступил на землю солнечной Молдавии. В то время многие части и соединения левого крыла 3-го Украинского фронта еще продолжали вести бои в районе Одессы и узловой станции Раздельной.

При освобождении Незавертайловки взято в плен 150 немецко-румынских солдат, захвачены минометная батарея и два орудия. В этом бою отличился командир батальона майор Давыд Андреевич Дудин. Батальон ночью смело и решительно атаковал противника, несмотря на то, что личный состав батальона во время дневных боев за станцию Кучурган был измотан, устал. Внезапные и стремительные действия батальона ошеломили противника. Бойцы майора Дудина без потерь выполнили поставленную задачу, овладев Незавертайловкой.

Д. А. Дудин был ветераном 810-го стрелкового полка, службу в нем начал еще будучи лейтенантом. Трижды раненный, он каждый раз после выздоровления снова возвращался в родной полк. Мы всегда радовались его приходу, потому что это был смелый, опытный командир, человек огромных волевых качеств, спокойный, немногословный. Он постепенно заботился о подчиненных.

В то время я командовал 810-м стрелковым полком, который закалился в горниле боев еще на Марухском перевале Главного Кавказского хребта, где вечно царствуют снега и льды. И вот оттуда с тяжелыми боями мы прошли через Кубань, всю Украину и приблизились к границам Молдавии.

Освобождение братского молдавского народа от фашистского ига мы считали прямым сыновним долгом, делом нашей чести и воинской доблести.

В ночь на 12 апреля 1944 года наш полк получил приказ форсировать Днестр, захватить плацдарм и обеспечить переправу других частей корпуса на противоположный берег реки.

Район форсирования выбрали в изгибе Днестра. Кроме основного района, наметили пункты ложных переправ: один против села Раскайцы, другой против Пуркар.

Для форсирования реки и захвата «Малой земли» создали десантный отряд из разведчиков и автоматчиков. Командовать отрядом поручили разведчику майору Орехову. Выдерживая сроки, определенные плановой таблицей переправы, в час ночи стали действовать подразделения на ложных переправах.

Цель была достигнута. Туда противник стал подтягивать свои резервы, тем самым ослабив участок обороны, выбранный нами для форсирования Днестра. Мы только этого и ждали.

В два часа ночи отряд майора Орехова форсировал Днестр. Скрытно преодолев реку, он нанес удар по противнику. Завязался бой в траншеях. Часть фашистов была уничтожена, а остальные бежали в сельхозуч «Пуркары».

Успех нашего отряда — это в значительной степени заслуга командира отряда товарища Орехова. Орехов был хорошо подготовленным в военном деле офицером, очень изобретательным разведчиком. Он сумел организовать форсирование Днестра настолько скрытно, что противник не произвел ни единого выстрела. Наш отряд неожиданно атаковал огневые точки противника. Противник опомнился только тогда, когда отряд завязал бой за вторую траншею. Тут уже дело дошло до рукопашной. В бою погиб майор Орехов. Прах доблестного офицера покоится в селе Незавертайловка.

Не могу не отметить заслуг командира роты связи капитана Антона Яковлевича Подопригоры. Находясь в десантном отряде, он быстро установил связь и начал корректировать огонь артиллерии полка по подавлению вражеских огневых точек, которые мешали передвижению подразделений отряда.

Сейчас А. Я. Подопригора проживает в Сумской, области, работает первым секретарем Сумского райкома КП Украины. Как мне известно, за успехи района в развитии сельского хозяйства бывший воин отмечен высокими правительственными наградами: орденами Ленина и Трудового Красного Знамени.

Вслед за передовым отрядом на правый берег Днестра стали переправляться главные силы полка. Вскоре они овладели второй и третьей линиями траншеи противника, успешно отразили две контратаки и вышли на высоты, которые расположены западнее рощи между населенными пунктами Раскайцы и Пуркары.

Затем через Днестр переправился 808-й стрелковый полк. Таким образом, задача была успешно выполнена: мы образовали Заднестровский плацдарм.

Тяжелые бои у нас завязались утром 12 апреля, когда фашисты бросили сюда из Олонешт свои крупные подкрепления.

В течение нескольких дней 808- и 810-му полкам пришлось отбивать непрерывные атаки превосходящих сил противника, пытавшегося сбросить наши подразделения в реку.

Наши контратаки зачастую переходили в рукопашные схватки. В них фашисты несли большие потери в личном составе и боевой технике. 12 апреля на участке 810-го полка противник оставил 7 подбитых и сожженных танков и много трупов солдат и офицеров.

О напряженности боя в тот день может дать некоторое представление хотя бы такой эпизод. Во время одной из контратак противника командир второго батальона Стефанчук увидел, как на орудие, расчет которого был выведен из строя, ползет танк. Капитан бросился к орудию, зарядил его и первым же выстрелом подбил вражескую машину.

Даже будучи раненным в грудь, Стефанчук не покинул своих солдат, продолжал руководить боем. Вторая пуля ранила его в область живота, а третья попала в позвоночник. Когда я прибыл на наблюдательный пункт к товарищу Стефанчуку, он умирал. Слабеющими губами командир батальона произнес: «Жалко, меня не будет на нашем празднике победы. Но вы отомстите гадам за нашу кровь, за наши жизни».

Ему бы еще жить да жить, нашему дорогому товарищу. Он погиб в расцвете сил.

Среди тех, кто сложил свои головы за свободу молдавского народа, пусть всегда светится имя незабвенного Стефанчука, любимца всего полка, человека беззаветной отваги, прозванного в полку «нашим Чапаем».

Могила капитана Стефанчука также находится в Незавертайловке.

В том же бою отличились командир батальона капитан Свядзинский, командир минометной батареи старший лейтенант Мохов и другие. Они вступали в единоборство с фашистскими танками и выходили победителями.

808-м полком командовал подполковник Николай Тихонович Смирнов. Это был молодой энергичный, смелый и волевой командир. На его участке противник оставил четыре танка. Один из них вплотную подошел к наблюдательному пункту командира полка. Но помощник начальника штаба по разведке капитан Рогачев противотанковой гранатой подбил танк.

Так, благодаря стойкости и самоотверженности наших солдат, сержантов и офицеров, их безграничной преданности Родине, ленинской партии, несмотря на превосходство в силах противника, все его контратаки были отбиты. Заднестровский плацдарм в районе населенных пунктов Раскайцы и Пуркары был удержан и прочно закреплен. Овладев плацдармом, мы не раз предпринимали попытки прорвать вражеские позиции, но успеха не имели и перешли к обороне.

Теперь перед 394-й стрелковой дивизией, которой командовал генерал-майор Александр Иванович Лисицын, стояла задача удерживать отвоеванный у врага участок берега и в то же время готовиться к наступательным действиям.

Мы стали проводить большую работу по укреплению нашей обороны, совершенствовали систему огня. Дивизионная и приданная артиллерия всегда находились в боевой готовности.

Используя широкую сеть наблюдательных пунктов, оборудованных на деревьях, мы старались просмотреть глубину обороны противника, следить за его передвижением.

При организации системы обороны много потрудились наши саперы под руководством дивизионного и полкового инженеров товарищей Кулофметова и Прилепского.

Оборону строили в течение нескольких месяцев. Заботились о том, чтобы предохранить наши войска от поражения вражеским огнем.

Нужно иметь в виду, что глубина плацдарма была чрезвычайно мала, а во время разлива Днестра она уменьшалась до 300–400 метров. Вся оборона полка состояла из одной позиции, оборудованной тремя траншеями. На ней были созданы опорные пункты, занятые усиленными взводами. Обозначили мы и ложный передний край, куда ежедневно выставляли отдельные пулеметные точки. Выпустив несколько очередей, расчеты сразу же меняли свои позиции.

Систематически организовывали разведпоиски с целью захвата пленных. В разведку посылались только хорошо подготовленные небольшие группы. За май — август 808-й стрелковый полк захватил в плен 4 румынских и 2 немецких солдат. Разведчики 810-го полка доставили нам 7 немецких и 2 румынских солдат. Мы никогда не торопились с отправкой их в штаб корпуса, держали их сначала у себя, выводили на передний край, где они давали ценные сведения о расположении огневых точек, наблюдательных пунктов, минных полей, а потом уже отправляли их по назначению.

Больше четырех месяцев нам пришлось оборонять плацдарм и ежедневно вести тяжелые бои, отбивая атаки противника. Особенно яростными стали они, когда разлился Днестр. Во время весеннего половодья наш плацдарм оказался отрезанным от «Большой земли» на несколько километров. У нас оставался буквально клочок земли по фронту 3–4 километра, а в глубину 200–600 метров. Подвоз пищи и боеприпасов был затруден, часто приходилось сутками оставаться без питания, патроны и снаряды экономили. Продовольствие, снаряды и патроны доставлялись только в ночное время на лодках, но и это не всегда удавалось, так как немцы все время освещали местность ракетами и, если обнаруживали переправочные средства, обстреливали их.

Нужно отдать должное жителям сел Незавертайловка и Коротное. Они на своих лодках подвозили нам боеприпасы и питание, а при возвращении вывозили раненых бойцов и офицеров.

Успешному осуществлению стоявших перед полками задач в немалой степени способствовали наши политработники. Хочу сказать о заместителях командиров по политчасти 808-го полка майоре Чамове и 810-го полка майоре Данилочкине, а также о начальнике политотдела дивизии подполковнике Иване Тимофеевиче Новикове. Весь политсостав постоянно был на передовой с бойцами. Политработники организовывали выпуск боевых листков, проводили с воинами беседы, пропагандировали подвиги отважных. Нередки были случаи, когда политработники в ходе боя заменяли выбывших из строя командиров, не раз водили подразделения в атаку.

Скажу еще об одном бойце из нашего славного отряда политработников — сотруднике дивизионной газеты Н. Ю. Демиховском. Когда я вспоминаю о нем, всегда думаю об огромной силе воздействия печатного слова на человека в любой обстановке, в том числе и в боевой.

Успех того или иного боя в немалой степени зависит от морального состояния воина. Это может быть боевое возбуждение, бесстрашие, уверенность в своих силах, решимость биться с врагами до последней возможности — такое морально-боевое состояние воина сулит ему победу. Если же воин находится в унынии, им овладевает отчаяние, неуверенность, чувство страха — его ждет поражение в бою.

Самообладание, мужество, способность к самоконтролю и самодисциплина — эти и другие высокие моральные качества, необходимые воину в бою, нужно воспитывать всегда.

Демиховский в своих статьях и заметках рассказывал о героях, о людях высокого долга, о тех, кто верно служит нашей матери-Родине.

Собирая материал для заметок, он находился на передовой, деля с воинами все трудности и опасности фронтовой жизни.

Невелики были заметки в газете, но они оказывали влияние на солдат, потому что в них отражалась героическая правда.

На всю жизнь запомнились мне два боя. 5 мая 1944 года немцы решили нас сбросить в воды разлившегося Днестра. Очень хорошо помню то тихое теплое утро. Примерно в 6 часов утра в небе раздался нарастающий гул авиационных моторов. Из облаков вынырнули 60 немецких бомбардировщиков, развернулись и стали бомбить наши боевые порядки. Бомбежка особого вреда нам не причинила, так как у нас были отрыты траншеи полного профиля, однако связь оказалась нарушенной. После бомбежки в течение 35–40 минут по нашей обороне велся ураганный артиллерийско-минометный огонь, затем пошла в атаку пехота при поддержке танков.

Но и на этот раз фашисты просчитались. Пока они обстреливали наш ложный передний край, мы успели подготовиться к встрече врага.

Большую помощь оказала нам штурмовая авиация 17-й воздушной армии, вызванная на помощь полку командиром корпуса генералом Касабуцким. Немцы потеряли очень много своих солдат и офицеров, оставили на поле боя 13 танков, а успеха так и не добились.

Линия нашей обороны местами проходила по дубовой роще. В ней танкам противника трудно было маневрировать, и снаряды нашей артиллерии все чаще накрывали их. Казалось, сама природа помогала бить ненавистного врага.

В этом бою проявилась воинская зрелость многих наших офицеров, сумевших сохранить четкое взаимодействие между подразделениями.

Основной удар немецко-фашистских войск был направлен в район обороны 3-го батальона, которым командовал майор Давид Андреевич Дудин. Он всегда находился вместе с солдатами в траншеях. Когда противник начал артподготовку, Дудин сумел своевременно вывести батальон в укрытие и сохранить личный состав своих подразделений, а затем подготовить его к отражению атаки. Огнем пулеметов и стрелкового оружия бойцы отсекли пехоту от танков, а два из них, прорвавшиеся в расположение нашей обороны, подожгли бутылками с горючей жидкостью.

В отражении атаки и уничтожении танков большую роль сыграл артиллерийский дивизион, которым командовал майор Щибри, а также артиллеристы полка во главе с капитаном Коломниковым. Они метким огнем уничтожили много гитлеровцев.

Следует отметить смелость и отвагу начальника штаба полка майора Сокольского, который многое сделал для укрепления обороны полка. Самой высокой похвалы заслуживают наши бесстрашные связисты, обеспечившие надежную связь в бою. Когда на линии были убиты четыре связиста, командир роты связи капитан Подопригора и лейтенант Федоров заменили их на промежуточных постах и тем обеспечили непрерывное управление батальонами.

Военные фельдшеры Клавдия Семенова и Зинаида Яковенко вынесли с поля боя по 20 раненых.

Разведчики Бокаев и Маскин при отражении атаки немцев сумели захватить «языка».

После этого боя фашисты долгое время не предпринимали активных действий.

Особо хочу рассказать о санинструкторе 1-го батальона Марфе Рой. В первые дни боев на Заднестровском плацдарме девушка проявила необычайную отвагу при спасении тяжело раненного командира роты, фамилии которого, к сожалению, не помню.

Тяжело раненный, он оставался на нейтральной полосе.

Марфа Рой решила спасти его ценой своей жизни. Она покрыла голову красной косынкой, взяла плащ-палатку и пошла во весь рост к раненому командиру. В это время шел жестокий бой, но при виде идущей во весь рост женщины солдаты обеих сторон перестали стрелять.

Воспользовавшись заминкой, Марфа уложила раненого командира на плащ-палатку и ползком потащила в свою, сторону. Когда она выбралась в тыл боевого порядка наших подразделений, бой возобновился с новой силой. За этот подвиг бесстрашная санитарка награждена медалью «За отвагу».

Марфа Рой отличалась не только в боях на плацдарме, но и в последующем наступлении в районе Карагасан и Плахтеевки. За участие в освобождении этих, населенных пунктов она награждена орденом Красной Звезды.

В этих боях она вынесла в укрытие 15 тяжело раненных бойцов и командиров с оружием.

2 июня 1944 года ночью, когда дивизия уже находилась в районе села Пуркары, мы заметили, что немецко-румынское командование подтянуло к нашей обороне пехоту и танки. На наше счастье, этой ночью к нам перешли молдавская девушка и парень, которые дали очень ценные сведения о расположении артиллерийских позиций, местах сосредоточения танков и пехоты.

В тот же день на участке обороны 808-го стрелкового полка через Днестр переправились два солдата 10-й румынской пехотной дивизии. Они также подтвердили, что немцы и румыны подтягивают большие силы с целью перехода в наступление.

Положение наше в это время было особенно тяжелым. После спада воды обнажились камыши и появилось много малярийного комара. Малярия стала косить всех. Бывали дни, когда все мы буквально валились с ног. Но стойкость и мужество не покидали наших воинов. Малейшее беспокойство со стороны противника — и солдаты, в том числе и те, что болели малярией, занимали свои места, готовые отражать атаки противника.

Непростительно было бы добрым словом не вспомнить наших врачей, медицинских сестер, санинструкторов и санитарок, которые в то время сами болели малярией, но день и ночь находились на передовой в траншеях и лечили нас.

Хирурги Григорий Берамия, Загнидзе и Миколадзе делали операции прямо тут же, в укрытии, недалеко от передовой. Во время операции врач Миколадзе была ранена, но от стола не отошла, пока не сделала все, что требовалось. Она спасла жизнь солдату. Товарищ Миколадзе награждена орденом Красного Знамени.

Не покладая рук трудились врачи-терапевты Шатанашвили, Гадзеев и другие. Медсанбат дивизии состоял в основном из грузин. Это был замечательный сплоченный коллектив, который в составе нашего соединения прошел боевой путь от Кавказских гор до Балкан.

В сложившихся условиях командир дивизии генерал Лисицын решил упредить противника и 7 июня провести разведку боем. Цель — выявить новые огневые точки, места сосредоточения вражеских резервов и захватить пленных. Для разведки боем на участке 810-го полка был выделен 2-й стрелковый батальон, которым командовал капитан Мельников. В течение 20 минут мы вели огонь из орудий, вызвав в фашистском стане замешательство. Над его позициями появилась наша разведывательная авиация. Противник открыл себя, что называется, полностью. Он вел беспорядочный огонь по нашей обороне. Разведчику Замараеву удалось захватить «языка», который сообщил, что их части прибыли из резерва, принадлежат 13-й танковой дивизии и 8 июня собираются наступать с целью уничтожения наших войск на плацдарме.

Располагая такими данными, командование 46-й армии решило артиллерийским и авиационным налетом сорвать наступление противника. 8 июня в 4.00 утра вздрогнула земля: 500 орудий разного калибра, в том числе знаменитые «катюши», в течение 20 минут обрушивали шквал огня на противника. Затем 60 штурмовиков и бомбардировщиков «утюжили» его резервы и артпозиции. Как нам стало известно позже, по свидетельствам пленных, наш артиллерийский и авиационный налет был произведен в тот самый момент, когда противник выходил на исходный рубеж для атаки.

Таким образом, план немецко-румынского командования был сорван. Немцам и румынам нанесен тяжелый урон. Мы наблюдали, как они несколько дней вывозили с поля боя своих раненых и трупы убитых.

10 июня мне было приказано сдать 810-й полк и вступить в должность заместителя командира 394-й дивизии. Откровенно говоря, мне не хотелось расставаться с моими однополчанами, с которыми я пережил много тяжелых дней и познал с ними радость наших первых военных успехов. Но приказ есть приказ. Я оставил полк и прибыл в дивизию. Там сразу же на меня возложили обязанность организовать подготовку частей к предстоящему наступлению.

810-й стрелковый полк принял мой замполит подполковник Алексей Васильевич Промский.

22 июля 1944 года немецко-фашистское командование предприняло еще одну решительную атаку с целью сбросить нас в Днестр.

На сей раз они избрали иную тактику: обрушили свои удары по нашим флангам, пытаясь отрезать нас от Днестра, окружить и уничтожить. Но и тут они просчитались — пытаясь ударить по нашим флангам, они подставили свои фланги под массированный огонь нашей артиллерии, расположенной за Днестром.

В течение всего дня шел горячий бой. В нем как со стороны немецко-фашистских войск, так и с нашей стороны участвовало большое количество артиллерии и самолетов, что называется, земля и воздух были в сплошном огне.

Фашистам на правом фланге удалось прорваться к штабу 810-го полка. Создалась опасность потери боевого знамени. Старший лейтенант интендантской службы Шапкин с двумя автоматчиками Долголенко и Маскиным, писарями штаба Вологурой и Проничевым в течение двух часов вели неравный бой. Немецких фашистов к боевому знамени не подпустили. Шапкин в этом бою был тяжело ранен, но поля боя не покинул. Вторая вражеская пуля оборвала жизнь доблестного офицера Проничева. Теперь от наседавших врагов отбивались Долголенко, Маскин и Вологура. Им полк обязан спасением своей боевой святыни.

Еще один примечательный эпизод произошел в том бою. На участке 808-го полка румынам удалось одной ротой вклиниться в нашу оборону. Рядовой пулеметчик Бережной укрылся в траншее. Когда резерв полка контратаковал прорвавшихся румын, пулеметчик огнем преградил им путь к отступлению. Бережной уничтожил много вражеских солдат и нескольких взял в плен.

Обороняя плацдарм и отражая непрерывные атаки противника, мы усиленно готовились к наступательным боям по освобождению Молдавии. В целях подготовки к наступлению мы начали по очереди выводить из обороны свои части в тыл. Там на полигоне, созданном применительно к местности, по которой проходили вражеские укрепленные позиции, проводились учения. Занятия, проходившие с боевой стрельбой артиллерии и при поддержке танков, обычно заканчивались атакой переднего края и боев в глубине обороны противника.

Бойцы и офицеры с нетерпением ждали наступления, они спрашивали нас, скоро ли оно начнется.

Примерно за десять дней до наступления командующий 46-й армией провел занятие с командирами корпусов и дивизий, на котором было отработано. несколько вариантов прорыва обороны противника. В свою очередь командиры дивизий провели такие же занятия с командирами полков, а командиры полков — с командирами батальонов.

День наступления держался в строгом секрете. Чтобы сбить противника с толку, мы начали имитировать работы по укреплению обороны.

И вот пришел долгожданный день — 20 августа 1944 года. В 8.00 от выстрелов заколыхалась земля, в лицо ударила упругая взрывная волна, небо над плацдармом заволокло дымом, взрывы снарядов и авиационных бомб слились в единый гул. В 9.45 наша пехота поднялась на штурм вражеских позиций.

Умело используя силу огня, первую позицию мы взяли сравнительно легко. Тяжелые бои начались, когда наши части подошли ко второй оборонительной позиции. Но наступательный порыв советских войск был настолько высок, что меры противодействия, предпринятые противником, оказались безрезультатными. Успеху нашего наступления способствовало и то, что боевые порядки пехоты сопровождали артиллерия и танки. Их действия еще больше поднимали дух воинов.

Серией атак нам удалось довольно быстро выбить противника и из второй полосы обороны. Но окончательно враг еще не был сломлен.

810-й полк натолкнулся на упорное сопротивление румынского батальона и роты немецких автоматчиков у села Карагасаны. Чтобы отразить контратаки, мы подтянули артиллерию и прямой наводкой стали уничтожать огневые точки. В особенности нужно отметить действие артдивизиона, которым командовал капитан Шибра. Этот дивизион поддерживал 3-й батальон капитана Мельникова. Он обошел населенный пункт Карагасаны и нанес удар по противнику с тыла. Огонь артдивизиона привел в полное замешательство противника. Румынские солдаты и офицеры метались по селу из стороны в сторону.

Хочу отметить здесь солдата Карпова из 810-го полка, возглавившего группу автоматчиков. Во время боя за Карагасаны группа Карпова первой ворвалась в населенный пункт. На одной из улиц скопилось до 200 румынских солдат и офицеров. Карпов, увидя румын, закричал во весь голос:

— Стойте, ни с места, — и рукой подал знак складывать оружие. Румыны без разговора подчинились. Все они сложили в указанное место оружие. Так наши автоматчики пленили большую группу вражеских солдат.

За смелость и находчивость Карпов награжден орденом Красной Звезды.

При освобождении Карагасан погиб командир 3-го батальона капитан Мельников. Он посмертно награжден орденом Отечественной войны 1-й степени.

В ходе наступления 394-я стрелковая дивизия получила задачу изменить направление и совместно с десантом морской пехоты, которая наступала на Белгород-Днестровский, окружить и уничтожить немецко-фашистскую группу войск в районе Плахтеевка — Байрамча.

После выхода наших войск в глубину вражеской обороны командир корпуса генерал Касабуцкий ввел в бой свой передовой отряд, в состав которого вошли стрелковый батальон, посаженный на машины, противотанковый дивизион и дивизион артиллерийского полка. Отрядом командовал майор Дудин.

22 августа отряд овладел станцией Сарата, тем самым преградил путь отхода противнику в направлении Рени.

На станции Сарата отряд захватил большие трофеи: два продовольственных и обозновещевой склады, четыре железнодорожных состава, в том числе один с горюче-смазочными материалами, в которых наши части очень нуждались.

О том, как панически бежали отсюда фашисты, можно судить по такой детали: впопыхах они бросили на станции санитарный поезд с тяжело раненными.

Отряд быстро продвигался вперед. Он находился уже в 70–80 километрах от наших частей, когда мне было приказано форсированным маршем выдвинуть стрелковую роту к станции Сарата и прикрыть один из флангов отряда майора Дудина.

Мы уже оторвались от своей дивизии километров на 15–20. В нарушение уставных правил я выехал на машине вперед. Вдруг из кукурузного поля выскочили два автоматчика в немецкой форме и на русском языке крикнули: «Товарищ командир, стойте! Немцы!» После их оклика поблизости раздалась автоматная очередь. Мне удалось повернуть свой «виллис» в сторону. Ординарец втащил автоматчиков в кузов машины. Как выяснилось позже, это были власовцы, которые решили искупить свою вину перед Родиной и вышли навстречу нашим войскам, чтобы предупредить об опасности.

Перебежчики рассказали, что численность немецко-румынских войск, обороняющих Белгород-Днестровский, достигает нескольких тысяч человек. Группой командуют три генерала. Им поручено организовать отход разрозненных соединений на запад.

Получив такие данные, я решил развернуть роту на выгодном рубеже и преградить путь врагу. Одновременно доложил обстановку командиру корпуса. Генерал Касабуцкий одобрил мои действия и отдал приказ усилить темп продвижения 259, 353 и 394-й дивизий в район Сараты.

Вскоре сюда, на подкрепление роты, стали прибывать артиллерийские батареи.

Прошло некоторое время, и рота, поддержанная артиллеристами, завязала бои с подходившими сюда частями противника. Огонь пушек, пулеметов и стрелкового оружия буквально косил цепи врага, но он продолжал наращивать силу своего наступления из глубины. К этому времени стали подходить передовые части дивизий 34-го стрелкового корпуса. Разыгрался встречный бой.

Бой был скоротечный. Он длился всего каких-нибудь 30 минут. Потом вдруг все затихло, только слышались стоны раненых. Мы разгромили остатки трех дивизий. Южная группа войск противника перестала существовать.

Это был последний бой 394-й стрелковой дивизии на территории Молдавской республики.

Г. Абрамов, капитан запаса ПЕРВЫЙ БОЙ

В мае 1944 года я прибыл в штаб 52-й стрелковой дивизии, входившей в 64-й стрелковый корпус 57-й армии 3-го Украинского фронта, и был назначен на должность командира 3-й пулеметной роты 429-го стрелкового полка. К тому времени дивизия только что захватила небольшой плацдарм на правом берегу Днестра в пойме озера Бык.

Передовая проходила примерно в четырех километрах западнее села Гура-Быкулуй, в котором расположились тылы полка и дивизии. Немцы имели преимущество. Их позиции располагались на господствующих высотах. Они хорошо просматривали нашу оборону и открывали огонь, как только появлялась цель, даже по одиноко идущему человеку.

Но вскоре мы построили хорошие оборонительные сооружения, а передний край с тылом соединили ходами сообщения. Огонь противника нам стал меньше причинять вреда.

До занятия плацдарма наши войска вели напряженные наступательные бои на Украине. В ротах осталось мало людей. В пулеметной роте, которую я принял, было всего три или четыре расчета, да и они не полностью укомплектованы. Надо было удерживать плацдарм, одновременно готовить пулеметчиков из пополнения. Состояло оно в основном из местных жителей, призванных в Красную Армию. Занятия проводили в центре села Гура-Быкулуй, неподалеку от церкви. Немцы часто вели огонь из артиллерии и минометов, и нам порой приходилось укрываться в подвалах и щелях, вырытых в районе занятий.

Однажды я и сам чуть не погиб от шального снаряда. Рано утром иду к пулеметчикам. Тихо, солнечно, весело щебечут птицы. Не слышно ни одного выстрела. Кругом сады, зелень. И вдруг в расположении немцев раздался артиллерийский выстрел, а через мгновенье я услышал клекот летящего тяжелого снаряда. Я быстро огляделся. Позади меня, метрах в тридцати, возле дома находилась щель, а впереди, примерно на таком же расстоянии, возле каменного забора — окоп. Почувствовав, что до окопа не успею добежать, я упал там, где стоял. В тот же миг раздался взрыв. Меня оглушило и засыпало осколками камня и пылью. В правое плечо чем-то сильно ударило. Из ушей и рта текла кровь. Я ощупал плечо, раны не оказалось. Очевидно, ударило камнем. Поднялся. Ищу воронку от снаряда, но ее не видно. А каменный забор, тот, что был впереди меня, как ветром сдуло. Снарядом убита лошадь и ранен артиллерист. Я же отделался легкой контузией. Через несколько дней слух восстановился, и я продолжал занятия. Недели через три пулеметчики уже знали материальную часть пулемета, хорошо научились им владеть, неплохо стреляли. Мы шли на передовую.

В половине августа подразделения дивизии сосредоточились на одном из небольших плацдармов в районе Тирасполя. Прорвав 20 августа оборону противника, войска развивали наступление. Вместе с другими подразделениями дивизии наш 3-й батальон 429-го стрелкового полка 24 августа на машинах перебросили к реке Прут с задачей перекрыть пути отступления немцев. Нас высадили среди холмов. Населенных пунктов поблизости нет. Командир батальона быстро построил стрелковые роты и двинулся с ними в район села Сарата-Галбена. Пулеметная рота следовала за ними.

Люди сильно устали. Двигаясь наугад, мы поднялись на один из холмов и увидели впереди километрах в четырех большую группу отступающих немцев. Она направлялась к селу Сарата-Галбена. Нашего батальона не видно. Мы решили идти наперерез отступающему противнику. Пройдя километра три, поднялись на возвышенность. Перед нами предстала картина: около роты наших бойцов редкой цепью отходили назад, в нашем направлении. На них наступала большая группа немцев. Фашисты шли в рост и строчили из автоматов. Цепь наших солдат редела на глазах.

Нужно остановить немцев. Но как? Огонь нам вести нельзя: можем попасть в своих. Оставив один пулемет на месте, для прикрытия с тыла, мы с остальными пулеметами быстро перебрались на другую сопку, находившуюся впереди и правее.

Установив четыре пулемета «максим», открыли огонь по немцам. Сраженные огнем, падали фашисты. Остальные от неожиданности остановились.

За какую-то минуту-две от группы врага осталась половина. Фашисты бросились бежать. Но это мало кому удалось. Поле покрылось трупами. Под прикрытием огня пулеметов заняли круговую оборону. Я приказал расчетам окопаться, пристрелять местность и разыскать воду для пулеметов, а сам занялся изучением обстановки.

Перед нами находилась широкая, ровная долина. Километрах в трех от нас беспорядочно двигалась большая группа немцев: пешком, на лошадях, в машинах, на повозках.

Впереди идущие немцы, встретив препятствие, повернули в нашем направлении. Они пытались пройти к селу Сарата-Галбена.

Наткнувшись на наш огонь и потеряв несколько десятков убитыми, они повернули назад, вливаясь в общий поток отступающих. Немцы все подходили и подходили, их становилось все больше и больше. Когда немцев накопилось много, они решили нас атаковать. Группа автоматчиков, человек 300, пошла в атаку. Мы их подпустили метров на 400 и открыли огонь. Почти вся группа была уничтожена, а оставшиеся подняли руки и сдались в плен. Спокойно и метко вел огонь пулеметчик Кравченко.

Уже начало смеркаться, когда немцы, сколотив большую группу автоматчиков, пошли в атаку. Они шли в рост, поливая нас автоматным огнем. Подпустив немцев поближе, мы открыли огонь. Эту группу постигла та же участь, что и первую. До наступления темноты они не смогли пройти вперед, а ночью вообще не пытались продвигаться. За день мы израсходовали половину боеприпасов. С рассветом к нам пробрался связист с телефоном и наладил связь с командиром батальона.

Комбат сообщил, что рация разбита и мы не можем связаться со своей частью. Подкрепления и боеприпасов ждать неоткуда. Немцы все чаще переходили в наступление. Группы противника просачивались в тыл наших подразделений.

Мы оказались в окружении. Решили биться до последнего патрона, до последней гранаты и как можно дольше задержать фашистов, двигающихся по долине. Отступать было некуда. Куда ни оглянись немцы. Я лег за пулемет на основном направлении противника. За другим пулеметом — Кравченко. Пулеметным огнем мы закрыли выход из долины. Я боялся, что немцы раздавят нас. Но этого не случилось. Немцы отступали в панике, беспорядочно. Войска перемешались между собой и двигались без какого-либо руководства. Они наталкивались на наш меткий огонь, в страхе шарахались назад, создавая еще больше панику и неразбериху.

Но вот от неорганизованного войска отделилась группа автоматчиков, человек около 400, и пошла на нас в атаку, стреляя на ходу.

Подпустив их метров на 300, мы открыли ответный огонь. Местность пристрелянная, ни одна пуля не пролетела мимо. Гитлеровцы падали как подкошенные. Через час мы отбили еще две атаки. Было уже 10 часов утра, когда к нашему пулемету подполз начальник штаба батальона. Он сказал, что немцы атакуют наших стрелков, занявших оборону правее нас. Фашисты подошли так близко, что стали забрасывать их гранатами. Развернув пулемет, я ударил во фланг противнику. Часть гитлеровцев была уничтожена, остальные откатились назад, в кусты. Чтобы лучше рассмотреть, куда они отошли и что собираются делать, я встал из-за пулемета. В этот момент из кустов раздался выстрел. Пуля просвистела рядом. От неожиданности на мгновение растерялся, подумал, что ранен. Но пуля, пробив рукав гимнастерки, прошла под мышкой.

Пока вставлял в пулемет очередную ленту, заметил, что немцы разворачивают три длинноствольные пушки. Мне стало не по себе. Все зависело от того, кто быстрее и точнее откроет огонь.

Повернув пулемет и стараясь быть как можно спокойнее, первым открыл огонь. В пулеметных лентах имелась часть патронов с бронебойно-зажигательными и трассирующими пулями. Хорошо было видно, как с первой же очереди цель оказалась накрыта: возле пушек что-то загорелось, часть вражеских солдат убита, остальные разбежались. В течение всего дня, отражая атаки немцев, мы не спускали глаз с этих пушек. К ним несколько раз пытались пробраться немцы, но мы их отгоняли огнем.

Ко второй половине дня фашистских вояк в долине накопилось еще больше. Атаки против нас все усиливались, но мы их успешно отбивали. Экономя патроны, с риском для себя подпускали немцев близко, чтобы бить наверняка. В пулеметах кипела вода. Четыре бойца только и делали, что бегали за водой в балку.

В течение этого дня мы отбили, наверно, десяток атак. Патроны были на исходе, а немцы в долине все накапливались. Чувствовалось, что они вот-вот двинутся всем скопом на нас и раздавят. Ведь патронов у нас оставалось всего на 3–5 минут боя.

В этот критический момент неожиданно появилась наша авиация: одиннадцать штурмовиков и 3 истребителя. Заметив скопление вражеских войск, самолеты развернулись и пошли в атаку. Сначала мы обрадовались, но когда увидели, что они начали пикировать на нас, выскочили на видное место, стали махать летчикам, кто портянкой, кто, сбросив гимнастерку, нательной рубашкой.

Летчик ведущего самолета понял нас, изменил угол пикирования, и штурмовики обрушили весь бомбовый груз на скопление врага. Потом сделали второй заход, сбросив реактивные снаряды. Третьим заходом полили долину пушечно-пулеметным огнем.

Когда рассеялись дым и пыль, нам представилась страшная картина: вся долина, насколько хватало глаз, покрыта трупами. Валяются исковерканные пушки. Уцелевшие немцы мечутся среди трупов, горящих машин и повозок.

Воспользовавшись передышкой, мы пополнили запас патронов за счет трофеев.

Все были уставшие, голодные. С наступлением темноты накормили людей. Обсудили создавшееся положение. Решили драться до последнего, как можно больше уничтожить немцев. Никто не высказал другого мнения. Все офицеры и солдаты были полны решимости умереть, но не сдаваться. Ни шагу назад с этого места. Каждый понимал, что здесь мы сдерживаем прорыв к Пруту большой группы вражеских солдат.

Мы опасались, что враг предпримет попытку прорваться ночью, приготовились к самому худшему. Ночь темная, ни передней линии, ни тыла — все перемешалось. Решили ждать. Никто не спал. Вспоминали отдельные эпизоды боя. Вспомнили и такой случай: после отражения атаки из кустов вышел немецкий солдат с поднятыми руками и пошел к нам. В правой руке у него что-то белело, но что — мы не могли понять. Когда он подошел ближе, мы увидели длинного, худого, рыжего, безоружного гитлеровца. В правой руке он держал живого петуха. Так с петухом и отправили его в штаб батальона. Жалко было смотреть на этого вояку.

Так, за разговорами, мы просидели часа четыре. Вдруг на соседней сопке, откуда мы ожидали ночного наступления немцев, услышали сдержанный шум, голоса людей, ржанье лошадей, скрип колес. Чувствовалось: там собралась большая группа противника.

Мы приготовились. Ждем полчаса, час. Немцы не появляются. Я послал трех человек во главе со старшиной роты в разведку. Через полчаса разведка возвратилась: но уже не три человека, а пять. Оказалось, что соседний полк сбился ночью с дороги, зашел на эту высотку. Командиры решили остановиться, дождаться рассвета. С ними были полковая артиллерия и минометы. Мы очень обрадовались, познакомили их с обстановкой. Они слушали нас молча, но по глазам было видно: не верят. Думают, что мы преувеличиваем. Мы их не стали убеждать, но посоветовали к рассвету приготовиться к бою. Как только забрезжил рассвет, немцы начали прорываться из окружения с новой силой. Но у нас уже рядом полк с артиллерией и минометами.

Полк расположился на склонах сопки. Пушки поставили на прямую наводку. Завязался бой. Огонь наш был настолько сильным и плотным, что ни один немец на нашем направлении пройти не смог. К десяти часам утра следующего дня движение немцев прекратилось. Наш батальон стал собираться в дорогу. В долине немецких трупов было настолько много, что трудно было найти место для построения.

В разбитых немецких повозках и автомашинах — награбленные вещи.

Построились. К нам подъехал командир дивизии полковник Л. М. Миляев. В штабе дивизии считали наш батальон погибшим, так как связи с нами не было. Полковник поздравил батальон с выполнением задачи, поблагодарил и приказал всех представить к правительственной награде.

Получив новую задачу, батальон двинулся вперед, к границе Румынии.

К. Москвин, генерал-майор в отставке МОЛДАВСКИЕ ЗОРИ

Сто двадцать боевых дней на молдавской земле вошли в мою биографию, образно говоря, яркими зорями.

Сюда мы пришли ранней весной сорок четвертого года. Событий и встреч было много. Дневника я тогда не вел, но в памяти моей до сих пор не изгладилось то трудное и героическое время.

6-м гвардейским стрелковым корпусом, входившим в состав 37-й армии 3-го Украинского фронта, командовал в то время генерал Григорий Петрович Котов. Много, очень много отважных, стойких солдат и офицеров служило в корпусе. Но первое слово о его командире, с чьим именем связаны боевые дела корпуса, освобождавшего города Украины, Молдавии, Болгарии, Югославии, Венгрии и закончившего свой боевой путь в Австрии. Его нет в живых. Он погиб, не дождавшись победы, вдали от своей Родины. Останки генерала Котова ныне покоятся на военном кладбище в Одессе. О гибели своего командира я расскажу ниже. Храбрый волевой военачальник, он во многом напоминал нам Григория Ивановича Котовского.

Помните 1920 год? Станция Раздельная, лихой рейд котовцев на Одессу. Они первыми зимой 1920 года вступили на улицы приморского города, изгнав деникинцев… Так в апрельское утро 1944 года генерал Котов, возможно, вспоминая своего старшего товарища по оружию, вел свои соединения на разгром фашистских захватчиков в районе Одессы — там, где воевал когда-то Г. И. Котовский.

Дерзким броском корпус вышел на подступы к Раздельной. Отходящие немецкие войска, стремясь пробиться на запад, к Тирасполю, наседают с тыла, нависают на флангах, мелкие подразделения просачиваются в стыках наших батальонов. Боевые порядки корпуса оказались разорванными. Узнав о том, что командир 20-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Н. М. Дрейер со своим штабом оказался в окружении на станции Раздельная, с большим риском для жизни Котов проскочил в самое пекло, решив на месте разобраться в сложившейся обстановке и оказать помощь командиру дивизии в организации боя.

Григорий Петрович человек отважный. В минуты смертельной опасности, когда все возможности повлиять на ход боя оказывались использованными, он не раз сам водил в атаку солдат. Могут сказать, что такая форма управления войсками не является наилучшей. Возможно. Но существуют неписаные законы, когда судьбу боя может решить только сильное психологическое воздействие на воинов. В такие минуты личный авторитет и воля командующего, его готовность умереть или победить вдохновляют воинов на беспримерные подвиги. Именно такое положение сложилось под Раздельной.

В ночь на 5 апреля наши части разгромили прорвавшуюся группировку противника и к утру овладели Раздельной. Решительные действия дивизий 6-го гвардейского корпуса способствовали выполнению задачи по прорыву обороны немцев на реке Кучурган и выходу советских войск к нижнему течению Днестра. 11 апреля соединение генерала Котова подошло к реке и очистило от фашистов левый берег Днестра на фронте от Тирасполя до Чобручей.

Вот он, долгожданный Днестр. Извилистой синей линией тянется он через всю Молдавию. Тихо вокруг. Только небольшие волны мягко накатываются на берег. Изредка ветер доносит хлопок выстрела — и опять тишина. Враг обнаружил лодки, когда они были уже на середине реки. И тотчас сотни ракет взвились в воздух, грохот орудийных выстрелов расколол тишину. Быстрее пристать! Яростно взлетают весла, вспенивая воду. Но чем ближе к вражеским позициям, тем сильнее огонь. Светло как днем. Сплошной огненной полосой сверкают вспышки на берегу. Снаряды поднимают огромные фонтаны воды у лодок. Слышны крики и стоны. Все ближе правый берег. Все больше и больше плотов и лодок на глади реки. Бойцы с передних лодок уже карабкаются на берег. Слышится «ура». Завязывается рукопашная схватка. Враг не выдерживает и откатывается ко второй линии траншей. За пехотинцами переправляются артиллеристы. Разрывы мин и снарядов, стрекот пулеметов, автоматные очереди — все сливается в один оглушающий шум. Воздух наполнен дымом и гарью. А с левого берега все отчаливают и отчаливают лодки и плоты с нашими войсками. Плацдарм на правом берегу Днестра завоеван…

Молдавское население не только теплым словом содействовало нашей армии, оно оказывало большую практическую помощь. Жители прибрежных сел разведывали места затопления лодок противником, доставали их из воды, помогали сооружать плоты и паромы. В район села Суклея, где нашими саперами возводилась мостовая переправа через Днестр, прибыло много добровольцев. Неоценимую помощь оказали нам тираспольчане Прокофий Турта, Кондрат Тимотин, Василий Собко и многие другие патриоты. Все это позволило 24-му гвардейскому воздушно-десантному полку под командованием майора М. Я. Жеребцова с ходу форсировать Днестр, захватить плацдарм и расширить его в сторону Кицкан.

Захваченный нами плацдарм у села Кицканы имел важное значение для последующего удара советских войск по противнику. Развернув отсюда наступление, ударная группировка 3-го Украинского фронта имела возможность расчленить вражескую армейскую группу «Думитреску» на две части и выйти на тылы соединений наиболее сильной 6-й немецкой армии, оборонявшей кишиневское направление.

Понимая значение захваченного нами плацдарма, фашистское командование стремилось выбить советские войска с выгодного для нас рубежа. С этой целью в срочном порядке оно стало выдвигать из района Бендер войска и технику на рубеж Кицканы — Копанка. Разыгрался встречный бой, имевший решающее значение в дальнейших событиях на этом участке фронта… Передовой батальон 28-й гвардейской стрелковой дивизии вступил в Кицканы. В районе монастыря завязалась перестрелка. Под прикрытием огня одной роты командир батальона вывел две другие из села и, обходя его с юга, маскируясь садами, захватил высоту у Кицкан. Отсюда как на ладони просматривалась дорога, ведущая на Бендеры. Разведчики своевременно обнаружили две вражеские колонны: одна подходила к Кицканам, другая подтягивалась к западным склонам высоты.

Оценив обстановку, командир батальона развернул свои подразделения на гребне. Завязался ожесточенный бой с превосходящими силами противника. Батальон удержал рубеж и обеспечил выход главных сил дивизии. В это время передовой отряд 188-й стрелковой дивизии, находившийся в лесу восточнее Кицкан, стремительным броском выдвинулся к высоте и ввязался в бой, оттягивая на себя основные силы немецких колонн.

Упорный бой продолжался около трех часов. Части 28-й гвардейской дивизии, закончив форсирование Днестра, стремительно продвигались в район боя передового отряда. Противник не выдержал силы удара гвардейцев и стал отходить на запад. Наши части, расширяя захваченный плацдарм, достигли рубежа южнее Бендер и плавней восточнее Хаджимуса, Киркаешт, Копанки.

Зазеленел, задышал весенним теплом май 1944 года. Но солдатам некогда любоваться красотами весны: войска в тяжелых условиях весенней распутицы прошли с боями более пятисот километров. Нужно пополнить поредевшие роты и батальоны, подтянуть технику, закрепиться на новом рубеже.

Противник не раз цытался контратаковать переправившиеся соединения корпуса, сбросить их в Днестр, но был вынужден откатываться на исходные позиции с большими потерями. Вскоре линия фронта стабилизировалась. Не теряя времени, части приступили к подготовке плацдарма для последующих активных действий.

Штаб корпуса, где я был начальником отдела, расположился в саду и лесной чаще на юго-восточной окраине села Кицканы. Здесь мы почувствовали большую заботу мирного населения. Молодежь потянулась к нам с просьбой о призыве в армию. Жители Кицкан и Копанки оказали большую помощь нашим войскам в ремонте дорог и дали много ценных сведений о местности и противнике. Все это помогло нам в решении вопросов боевых действий. От местных жителей мы узнали, что обитатели Кицканского монастыря не рады нашему приходу. В кельях у святош имелись радиоприемники и передатчики. Они проводили враждебную пропаганду среди местного населения. Это осиное гнездо нужно было обезвредить.

Встал вопрос об эвакуации монахов на левый берег Днестра, в бывшие немецкие колонии. Пришлось вести переговоры с руководством монастыря.

С чувством гадливости подходил я к стенам монастыря. В дверях арки-колокольни меня встретил пожилой монах и, обращаясь ко мне на русском языке, спросил:

— Вам к кому?

— К настоятелю или игумену, — ответил я.

Монах поклонился и проводил меня к двери одноэтажного здания. В коридоре нас встретил монах средних лет. И опять последовал вопрос:

— Вам к кому?

Мой сопровождающий ответил за меня:

— К матушке игуменье…

Меня передернуло: «Монастырь-то мужской, а руководит им игуменья!»

Перешагнув порог кабинета, я увидел со вкусом одетую, хорошо сложенную холеную даму лет пятидесяти. Строгость ее взгляда подчеркивала, что она здесь начальник.

Я представился.

— Приятно встретить, садитесь, — пригласила она.

С минуту мы изучали друг друга.

— Красная Армия освободила село Кицканы и монастырь в том числе, — нарушил я молчание. — Хотелось бы познакомиться с историей монастыря.

— Большое спасибо за вызволение нас из фашистского рабства, — поблагодарила игуменья.

Из ее рассказа я понял, что монастырь до оккупации был очень богатым, известным за пределами Молдавии. Он имел хорошие связи за рубежом. Когда пришли немцы, они разграбили монастырские ценности, вывезли золотую гробницу, золотые кресты, иконы в дорогой оправе, много хлеба, вина и другого богатства. Жить монахам стало тяжело.

— Теперь дела пойдут по-другому, — закончив свой рассказ, вздохнула игуменья.

— Какие у вас претензии к нашим солдатам? — спросил я.

— О, я забыла и, видимо, забыла потому, что мы не терпим той беды, что терпели при немцах. В первые дни ваши солдаты наведывались за вином, но теперь этого уже нет. Они нас даже охраняют.

В ее голосе чувствовалась фальшь. Когда я затронул вопрос о главном — об эвакуации монастыря за Днестр, она стала возражать:

— О, это невозможно. Мы здесь живем своим хозяйством. А если нас эвакуировать, то придется и обеспечить всем, что нам положено. По нашим законам мы сами не имеем права принять такое решение.

Такой ответ меня насторожил. Я аргументировал наши требования приказом военного времени: мирное население должно быть эвакуировано за 25 километров от переднего края.

— Я понимаю закон. Но вы же видите, с какими трудностями это связано, — сказала игуменья. — А уж если придется эвакуироваться, то мы сможем это сделать только при условии, если нам будет дано распоряжение за двумя подписями.

— С какими двумя подписями вам нужен документ? — спросил я.

— За подписью вашего и нашего начальства, — улыбнулась игуменья.

Я поблагодарил матушку за беседу и уехал из монастыря.

В штабе я доложил об итогах «дипломатических» переговоров командиру корпуса.

Генерал внимательно выслушал мой доклад, сказал:

— Подготовьте донесение командующему армией.

Дней через десять пришел ответ, и осиное гнездо из Кицкан вывезли. При переселении святош в их кельях были обнаружены не только иконы, но и средства для ведения шпионажа — приемники и передатчики.

Корпус готовился к активным наступательным действиям. Дни и ночи шли учения частей, готовившихся к штурму, С 9 августа начали готовиться к прорыву обороны противника в районе Копанки. Подготовка к операции носила сугубо секретный характер и проводилась при тщательной маскировке. Мы переодевались в комбинезоны и отправлялись на передний край обороны 244 и 333-й стрелковых дивизий 66-го стрелкового корпуса, которые обороняли участок от Фынтына-Мускулуй до Леонтьево.

Нам предстояло изучить передний край обороны, систему заграждения и огня, местность, определить полосы для наступления 10-й гвардейской воздушно-десантной дивизии и 20-й гвардейской стрелковой дивизии, а также продумать управление боем.

После того как были получены сведения об обороне 549-го немецкого пехотного полка на участке предстоящего прорыва на глубину до села Попяски, его резервах и пунктах управления, мы разработали конкретный учебный план и целеустремленно готовили офицерский состав и штабы к предстоящим боевым действиям. За десять дней и ночей на плацдарме были сосредоточены силы, превосходящие противника в несколько раз. Все затаилось, спряталось в землю. С виду шла обычная фронтовая жизнь: наблюдали за противником, изредка постреливали.

Проходили партийные и комсомольские собрания. Значительно пополнялись ряды коммунистов. Стремление быстрей разгромить ненавистного врага и освободить молдавский народ из-под ига фашизма переполняло сердце каждого генерала, офицера, сержанта и солдата. Большую воспитательную работу проводили начальники политических отделов 20-й гвардейской стрелковой дивизии полковник Ященко и 10-й гвардейской воздушно-десантной дивизии подполковник Воронцов.

Немалую роль в подготовке личного состава к предстоящему бою сыграли командиры полков, входивших в 20-ю гвардейскую стрелковую и 10-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизии. Это командир 60-го гвардейского стрелкового полка подполковник И. Н. Макуха, командир 24-го гвардейского воздушно-десантного полка майор М. Я. Жеребцов и командир 30-го гвардейского воздушно-десантного полка подполковник И. С. Перегудов, чьи полки находились на главном направлении прорыва обороны противника. Результаты кропотливой воспитательной работы, проведенной командирами и политработниками этих полков, плодотворно сказались в первые же минуты боя. Идя в смертельную схватку с врагом, воины не дрогнули и одержали победу.

Смена войск и занятие исходного положения проводились в ночное время с 17 до 20 августа. В ночь перед наступлением офицеры штаба корпуса находились в боевых порядках полков и батальонов и помогали командирам лучше подготовиться к активным боевым действиям.

Штаб корпуса и тылы в это время располагались в районе Копанки.

И вот долгожданный день 20 августа наступил. Заговорила артиллерия, авиация, все окуталось дымом и пылью. Люди рванулись в атаку вместе со штурмующими самоходками и танками. Короткая рукопашная схватка в траншеях, пленные — это первые вестники победы.

— Я нахожусь у Дрейера, — сообщил по телефону на командный пункт корпуса генерал Котов. — Отсюда буду руководить боем. Всем остальным оставаться на наблюдательном пункте.

Наблюдательный пункт командира 20-й гвардейской стрелковой дивизии обеспечивал просмотр всего переднего края обороны противника в глубину до Попяски. Отсюда командир корпуса видел все поле боя. Когда строгий расчет сочетается с дерзостью стремительного натиска, результаты бывают отличными. Через два часа 60-й гвардейский стрелковый полк под командованием гвардии подполковника Макухи с танками ворвался на окраину села Попяска. Противник силою до двух батальонов с танками перешел в контратаку. Получилось замешательство. Наблюдая эту сложную картину боя, генерал Котов отдал распоряжение командиру дивизии на обеспечение полка артиллерийским огнем, ввод второго эшелона дивизии, вызов авиации. Командир корпуса выехал в район боя и вместе с командиром 60-го гвардейского полка стал руководить отражением контратаки противника. Нельзя было допустить заминки и снизить темп прорыва. Присутствие генерала Котова вдохновило солдат и офицеров на решительные действия, они проявили героизм и отвагу.

Ефрейтор Гусев с гранатами бросился под вражеский танк. Он геройски погиб, но обеспечил успешный разгром контратакующего противника. Ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Гусева с почестями похоронили в селе Попяска. Жители села заботливо ухаживают за его могилой. Слава о нем идет от поколения к поколению.

Когда соединения корпуса вклинились во вторую полосу обороны, противник предпринял решительные действия на рубеже Каушаны — Ермоклия. Выход наших войск за пределы этого рубежа предрешал крах вражеской обороны на смежных флангах 6-й немецкой и 3-й румынской армий и создавал условия для окружения Кишиневской группировки.

Пытаясь не допустить прорыва наших войск в оперативную глубину, командование группы армий «Южная Украина» решило силами 13-й танковой дивизии восстановить прежнее положение.

Утром 21 августа, после сильной артиллерийской подготовки, 13-я танковая дивизия противника совместно с отброшенными с переднего края соединениями нанесла удар по нашим 20-й гвардейской и 10-й гвардейской воздушно-десантной дивизиям. Разыгрался ожесточенный бой. Действия противника сковали ввод в прорыв 7-го механизированного корпуса в направлении Комрат, Леово. Сложная обстановка требовала правильной ее оценки.

Находясь на наблюдательном пункте в районе Попяски, в боевых порядках 20-й гвардейской стрелковой дивизии, генерал Котов принял смелое решение: бомбовыми ударами поддерживающей корпус авиации и огнем из всех видов оружия остановить выдвижение вражеских танков, а затем нанести удар по противнику, измотать его силы и вводом в бой находившейся во 2-м эшелоне 195-й стрелковой дивизии во взаимодействии с 20-й гвардейской стрелковой и 10-й гвардейской воздушно-десантной дивизиями и соединениями 66-гo стрелкового корпуса разгромить контратакующего противника и развивать успех в направлении Бессарабка, Комрат.

После боя на наш наблюдательный пункт прибыл командующий 37-й армией генерал-лейтенант Н. М. Шарохин. Он был расстроен, заметно нервничал.

— Вы, Григорий Петрович, не учитываете одного: нам придется еще долго воевать, чтобы до конца разгромить фашистскую нечисть, а вы себя не бережете.

Генерал Котов отшутился:

— Командиру положено находиться там, где решается судьба боя.

— Так-то оно так, но на рожон лезть тоже не следует, — ответил генерал Шарохин.

Командующий армией понимал, конечно, что в сложившейся обстановке генералу Котову иначе и нельзя было действовать. Вмешательство командира корпуса быстро решило успех операции. Он умело организовал взаимодействие огневых средств, обеспечил их маневренность, хорошо управлял ими.

Удар противника был сорван. Враг понес большие потери. 13-я танковая дивизия разбита, ее командир генерал-лейтенант Трегер бежал и только в сентябре был пленен на территории Болгарии. Мы выполнили поставленную задачу и стремительно с боями продвигались вперед на соединение с войсками 2-го Украинского фронта в районе Леово, где должно было замкнуться кольцо по окружению всей кишиневской группировки противника.

25 августа, когда наши войска приступили к уничтожению и пленению окруженных войск противника, создалась сложная обстановка. Наши части вели бой на фронте Цыганка, Леово, Купкуй, севернее Филипен, южнее Ченака. Все, чем мы располагали, было задействовано, и в резерве корпуса не оставалось ни единой роты. Разрыв между нашим правым флангом и соседом справа — 82-м стрелковым корпусом — составил около 80 километров.

В такой обстановке, когда противник старался во что бы то ни стало прорваться в направлении Леово и южнее, трудно было сдержать его натиск. Бригады 4-го гвардейского и 7-го механизированных корпусов вели бой в районе Минжира, Томая.

Утром 25 августа командир 20-й гвардейской стрелковой дивизии доложил в штаб корпуса, находившийся в Филипенах, что его боевые порядки обстреливаются прямой наводкой «Фердинандами» с окраины Леово. Нас это сообщение удивило: там прошли наши войска. С целью проверки достоверности факта мы с начальником разведки корпуса подполковником Нестеровым и офицерами-артиллеристами на «додже» выехали в район Леово. По дороге в одном километре от Леово стояла наша артиллерийская батарея. Когда мы приблизились к ней, офицер остановил нас. Из его доклада мы узнали, что на окраине Леово стоят немецкие «фердинанды» и ведут огонь прямой наводкой по дороге. Два наших броневика, проследовавшие на Леово 15 минут назад, были сожжены. Мы сами решили убедиться, свободна ли дорога в сторону Леово. В это время на большой скорости проследовал немецкий трофейный «штеер». В нем находилось до десятка наших офицеров и солдат-танкистов. Мы стали подавать сигнал для остановки, но они, не обратив внимания, продолжали следовать на запад.

— В машину, — скомандовал я, и мы устремились за удаляющимся от нас «штеером». Когда между машинами было метров триста, с окраины Леово последовал выстрел. Снаряд разорвался в машине «штеер». Послышались крики. Затем — второй выстрел, но он перелетел через «штеер» и упал метров на 100 ближе к нам. Шофер развернул машину. Последовал третий выстрел. Разрыв пришелся в том месте, где недавно находилась наша машина.

Мы возвратились к батарее, и я извинился перед офицером-артиллеристом за свое недоверие, а командиру батареи приказал подобрать удобную позицию и выдвинуть орудия для ведения стрельбы прямой наводкой.

Не успел я дать необходимые указания, как к нам на «виллисе» подъехал командир корпуса генерал Котов. Заметно волнуясь, генерал рассказал нам, что он был в 195-й дивизии. Когда услышал стрельбу в районе Леово, немедленно выехал туда. Ради предосторожности пробирался по кукурузе. Он видел, как «фердинанды» вели огонь и сожгли два броневика. Изучив обстановку, решил накрыть их артогнем. Но в это время показался «штеер». Сначала он подумал, что прорвались немцы. Но «фердинанд» выстрелил и разбил «штеер».

Затем Котов перешел к анализу обстановки. Он сообщил, что противник, оказавшийся в окружении, предпринял отчаянную попытку ценой больших жертв прорваться на Леовском направлении. 195 и 20-я дивизии отражали непрерывные атаки превосходящих сил врага. Отмечалось большое движение колонн противника из Котовска на Леово и Яргору. Прорвавшиеся в Леово немецкие самоходки, видимо, имели связь с окруженным противником, который ориентировал их. Необходимо было прикрыть Леовское направление, прочесать плавни реки Прут, усилить правый фланг, где образовался большой разрыв. 10-я гвардейская воздушно-десантная дивизия была снята с Фэлчевского направления и брошена на Леово.

Выслушав сообщение Котова, мы выехали в штаб корпуса в Филипены. Офицер разведотдела сказал нам, что наблюдатель, расположенный на высоте северо-восточнее Филипен, доложил о движении большой колонны противника с самоходками и танками в направлении расположения командного пункта корпуса. Размышлять было некогда. В нашем распоряжении, кроме гаубичного дивизиона, стоящего на огневых позициях в 2 километрах от штаба, ничего не имелось.

Выслушав доклад офицера, генерал Котов приказал вывести дивизион на высоту северо-восточнее Филипен и прямой наводкой расстреливать движущуюся колонну. Артиллерия корпуса и 195-й дивизии сосредоточила огонь по колонне. Прицельный огонь 18-ти гаубиц сделал свое дело. Противник, неся большие потери, изменил направление: стал удаляться в сторону населенного пункта Купкуй, а там попал под огонь частей 195 и 20-й гвардейской дивизий. Этим маневром нам удалось деморализовать врага.

25 и 26 августа корпусу пришлось выдержать самые напряженные бои с окруженным противником. За два дня частями нашего корпуса пленено 15 950 немецких солдат и офицеров, захвачено огромное количество боевой техники и оружия. Врагу не удалось прорваться через Леово на Фокшаны.

За успешное выполнение задачи, героизм и мужество, проявленные в боях за Молдавию, тысячи солдат, сержантов и офицеров награждены орденами и медалями. Командир корпуса генерал Котов удостоен ордена Кутузова 1-й степени.

После разгрома войск противника в Ясско-Кишиневской операции мы получили новую задачу: совершить марш к берегам Дуная, переправиться через него в районе Исакча и, выдвинувшись к государственной границе Румынии с Болгарией, смять пограничные части и помочь болгарскому народу освободиться от фашистского ига.

Мы заняли исходное положение на участке Черно-Воды. Против нашего корпуса оказалась пограничная застава. Командир заставы, болгарин, связался с командиром 20-й гвардейской стрелковой дивизии и попросил разрешения прибыть в штаб дивизии. Генерал Котов разрешил. Парламентера встретил командир 20-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор Дрейер.

— Мы воевать с вами не собираемся, — заявил парламентер. — Возьмите все наше оружие, боеприпасы, продовольствие и нас самих к себе. Система инженерных сооружений и заграждений, огневые точки не приведены в готовность. Болгары не окажут сопротивления советским войскам.

Об этом сразу же доложили командующему армией генералу Шарохину.

— Заставу не брать до перехода границы. Указать пограничникам место сбора. Усилить боевую готовность, — последовал приказ командарма.

Наши войска без боя вошли на территорию Болгарии. Продолжались лишь боевые действия за порты и прибрежные города, где находились немцы, оказывавшие сопротивление нашим частям.

Трудно описать, с какой радостью болгарский народ встречал нас. Это был поистине всенародный праздник. С выходом частей корпуса в район Сливена, Ямбол, Старая Загора мы приступили к усиленной боевой учебе. В этом районе мы находились с сентября по конец октября 1944 года. В тот период развернулись решающие бои на территории Венгрии за Будапешт и в Югославии за Белград. В первых числах ноября 1944 года 6-й гвардейский стрелковый корпус, выведенный из состава 37-й армии, должен был перебазироваться в столицу Югославии город Белград и поступить в оперативное подчинение командующего 57-й армией.

Времени на выполнение приказа отводилось мало. Прибыв в штаб корпуса, генерал Котов собрал всех своих заместителей и разъяснил им, как обеспечить продолжительный марш и перевозку по железной дороге.

Мне было приказано утром 2 ноября выехать в Белград, установить связь со штабом 57-й армии и организовать встречу прибывающих частей. В Белград я прибыл 5 ноября. Столица была очищена от фашистских захватчиков, но бои еще шли за городом. В тот же день прибыли части 10-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, а 7 ноября — 20-й гвардейской. 195-я стрелковая дивизия осталась в составе 37-й армии, а вместо нее в состав корпуса передана 61-я гвардейская стрелковая дивизия из 57-й армии.

Югославский народ встретил наших воинов хлебом-солью, цветами. Генерал Шарохин, сменив генерала Гагина, вступил в командование 57-й армией.

Генерал Шарохин сообщил мне печальное известие:

— У нас было несчастье. Сегодня утром при выдвижении штаба корпуса из города Ниш осколком авиабомбы убит командир корпуса генерал-лейтенант Котов. Решите вопросы по организации похорон.

Югославские товарищи предоставили нам гарнизонное офицерское собрание для того, чтобы установить в нем гроб с телом покойного генерала, но затем последовало новое распоряжение нашего командования, и тело генерала Котова было доставлено на Родину. Его похоронили в Одессе.

Прощаясь с любимым командиром генералом Котовым, бойцы и офицеры корпуса поклялись с честью выполнить поставленную перед ними задачу. И гвардейцы сдержали слово. Войска корпуса выполнили свой долг, разбили врага, закончив войну в городе Грац — на территории Австрии.

Н. Свиридов, полковник запаса АВГУСТ, 44-й ГОД

В начале 1944 года советские войска развернули новое мощное наступление. Во второй половине марта — середине апреля войска 2-го Украинского фронта, действовавшие на Могилев-Подольском направлении, выходят к среднему течению Днестра, преодолевают его, освобождают северную часть Молдавии и достигают того рубежа, с которого фашистская Германия в памятное для советского народа воскресное утро 22 июня 1941 года начинала свой «Drang nach Osten».

В то же время армии 3-го Украинского фронта, развивавшие наступление на Одессу и Тирасполь, выходят к нижнему течению Днестра, очищают от гитлеровских захватчиков восточные районы республики, с ходу форсируют широкую водную преграду и овладевают несколькими важными плацдармами на западном берегу реки.

В результате такого продвижения советских войск в обороне немцев, которым удалось на некоторое время стабилизировать фронт по линии Днестра, восточнее Кишинева, севернее Ясс и далее по северо-восточным склонам Карпат, образовалась огромная дуга под названием «Кишиневского выступа».

Следует иметь в виду, что гитлеровское командование исключительное значение придавало сохранению за собой образовавшегося выступа, который как бы щитом прикрывал последующее продвижение наших войск в центральные районы Румынии и на Балканы. Кроме того, располагая таким мощным плацдармом между реками Днестр и Прут, немцы могли нанести сильный удар в северном направлении, в тыл армий 2-го Украинского фронта, которым удалось форсировать пограничную реку Прут и вклиниться в пределы королевской Румынии.

Поэтому гитлеровское командование принимало все меры к тому, чтобы оборона Кишиневского выступа была достаточно прочной и глубокой. Особое внимание оно уделяло участку обороны, находившемуся на кратчайшем направлении к столице Молдавии, считая его наиболее угрожаемым, разместив здесь самую сильную 6-ю армию. Этот рубеж обороны был укреплен в течение лета настолько, что, как казалось противнику, он обеспечивал возможность не только отражать «постоянно усиливающиеся удары русских, но и перейти на отдельных участках в контрнаступление»[1].

К началу Ясско-Кишиневской операции на протяжении всей линии фронта были подготовлены сильные оборонительные позиции с густой сетью траншей и ходов сообщения, которые как паутиной покрыли высокий берег Днестра. Была заблаговременно создана хорошо продуманная система артиллерийско-минометного огня и минно-взрывных заграждений, которые прикрывались колючей проволокой в несколько рядов кольев. Все прибрежные населенные пункты и отдельно стоящие строения гитлеровцы превратили в сильные опорные пункты и мощные узлы сопротивления.

Всю ответственность за подготовку к обороне и удержанию за собой Кишиневского выступа гитлеровское командование возложило на группу армий «Южная Украина», включавшую в свой состав 17-й отдельный корпус, 6 и 8-ю немецкие, 3 и 4-ю румынские армии, а всего 47 дивизий, в том числе три танковые, одну моторизованную и пять пехотных бригад. Общая численность войск противника, оборонявшихся перед 2 и 3-м Украинскими фронтами, превышала 900 тысяч солдат и офицеров (включая личный состав тыловых частей и учреждений). Враг имел 7618 орудий и минометов (без учета реактивной и зенитной артиллерии), 404 танка и штурмовых самоходных орудия, 810 самолетов[2].

Боевые действия, развернувшиеся на заднестровских плацдармах несколько позже, в конце апреля — первой половине мая 1944 года, показали, какое исключительное значение придавали немцы удержанию за собой этого выступа. Так, в десятых числах мая, подтянув крупные силы танков, артиллерии и авиации, а последняя была перебазирована главным образом на кишиневский аэроузел, они бросили их в бой против соединений 8-й гвардейской армии, которой командовал генерал-полковник В. И. Чуйков. Только ценою огромных потерь в живой силе и боевой технике противнику удалось несколько потеснить войска этой армии. Однако железная воля командования, мужество и массовый героизм воинов-гвардейцев, прошедших фронтовой путь от Сталинграда до Молдавии, их твердая решимость умереть, но сохранить «малую землю» за Днестром, содействовали отражению атак врага и удержанию плацдарма у села Шерпены, ставшего исходным рубежом для дивизий 5-й ударной армии, когда они развернули наступление в сторону Кишинева.

В 3 часа утра 14 мая соединения нашего 34-го гвардейского корпуса 5-й ударной армии (в оперативное подчинение корпуса была передана и 295-я стрелковая дивизия, командир дивизии Герой Советского Союза генерал-майор А. П. Дорофеев, начальник политотдела подполковник Г. Т. Луконин) после двадцатиминутной артподготовки перешли в наступление на противника, укрепившегося на левом берегу Днестра, вдоль дороги Дубоссары — Григориополь, закрывая вход в излучину реки. Задача корпуса заключалась в том, чтобы очистить от фашистов излучину, удерживаемую врагом в качестве плацдарма на нашем берегу, освободить крупные молдавские села Дороцкое, Кошницу и Перерытое, а затем, выдвинув сюда дальнобойные пушки, обстреливать кишиневский железнодорожный узел, нарушая его планомерную деятельность. Кроме того, как это мне кажется сейчас, цель нашего наступления в этом районе заключалась и в том, чтобы облегчить положение воинов 8-й гвардейской армии на пугачено-шерпенском плацдарме, которые с 11 мая отражали яростные атаки противника, стремившегося во что бы то ни стало ликвидировать нашу «малую землю» за Днестром, находившуюся на удалении всего 35–45 километров от Кишинева.

Как только вражеские позиции были прорваны, части и соединения корпуса устремились в излучину, глубина которой составляла 18 и ширина от 6 до 12 километров. Через некоторое время передовые подразделения достигли восточной окраины села Кошница, зацепились за отдельные строения и завязали ожесточенный бой за его освобождение.

Гитлеровцы упорно сопротивлялись, так как им была обещана помощь. Примерно к 14 часам первого дня боя сюда переправились моторизованные подразделения 13 и 14-й немецких танковых дивизий, снятых, по-видимому, с участка обороны войск 8-й гвардейской армии, и с ходу брошены в бой против соединений 34-го корпуса, успевших к этому времени прорваться к излучине дуги. Контратаки вражеской мотопехоты были поддержаны сильными ударами артиллерии, реактивных минометов и авиации, которая господствовала в воздухе. Вскоре немцам удалось прорваться на внешних флангах 203 и 243-й стрелковых дивизий, части которых особенно глубоко втянулись в излучину реки. Противник стал теснить их, стремясь создать кольцо окружения. Жестокие кровопролитные схватки продолжались с переменным успехом до исхода дня 20 мая. Особенно жаркие бои проходили в районе села Кошница и за высоту 15,1. Последняя, находясь в самой горловине излучины, господствовала над всей местностью.

Должен сказать, что в боях за овладение излучиной советские воины проявили невиданный героизм и отвагу, первыми среди них были коммунисты. Это вынужден признать и гитлеровский генерал Фриснер, отмечая, что «советский солдат сражался за свои политические идеи сознательно и, надо сказать, даже фанатично»[3].

Во второй половине дня 14 мая, после очень напряженного боя, гитлеровцы были отброшены от высоты 15,1, которую они уже не раз пытались захватить. Получив подкрепление, они снова перешли в контратаку. Против шестидесяти бойцов 1038-го стрелкового полка (командир полка подполковник В. Н. Любко), которых возглавил помощник начальника штаба коммунист Владимир Русин, противник бросил свыше батальона пехоты, поддержанной штурмовыми самоходными орудиями и пикирующими бомбардировщиками. Цепи пьяных гитлеровцев двигались во весь рост, полыхая огнем из автоматов.

— Стрелять только по моей команде, — предупредил капитан Русин.

Когда фашисты оказались совсем рядом, капитан подал сигнал, и тотчас на врага обрушилась «карманная артиллерия», пулеметы открыли шквальный огонь, создавший непроходимую завесу. Враг в замешательстве залег, а затем его поредевшая цепь вынуждена была попятиться назад. Как только противник замешкался, коммунист сержант Шубин подал команду: «За мной, товарищи!» и с громким криком «ура-а!» бросился вперед. Благородный порыв Шубина дружно поддержали все бойцы. Враг был отброшен, и высота осталась за нами.

О планах вражеского командования и потерях, которые понесли гитлеровцы за неделю боев в излучине Днестра, стало известно из показаний немецких солдат и офицеров, захваченных в плен в те дни. Командир роты, попавший в плен в ночь на 21 мая, показал:

«В армии я с 1941 года, на восточном фронте — с 1943. Командовал ротой. 16 мая наш полк был переправлен на левый берег реки у села Коржево. 108-й моторизованный полк, как я слышал, тоже переправлялся в излучину Днестра. Наш полк 17 мая занял оборону юго-западнее высоты 15,1. Рано утром он во взаимодействии с подразделениями 108-го моторизованного полка и другими частями нашей дивизии, которые действовали левее, предпринял крупную атаку с целью разгрома и окружения советских частей, прорвавшихся в глубь излучины. Мы наступали несколько восточнее села Кошница, имея в виду соединиться с другой группировкой наших войск, которые действовали северо-восточнее этого населенного пункта. Наш мотополк наступал двумя колоннами: 1-й батальон в юго-западном направлении, а второй — на Кошницу. Моей роте были приданы три штурмовых самоходных орудия.

В роте перед началом наступления насчитывалось 80 солдат и офицеров, а к исходу дня 20 мая остались единицы. В период переправы через Днестр был тяжело ранен командир первого батальона майор Думаш»[4].

Попавший в плен на сутки раньше унтер-офицер саперного батальона немецкой танковой дивизии рассказал следующее:

«Как только наступила небольшая передышка в боях, мой приятель решил написать письмо жене в Германию. Я находился в окопе и, сидя рядом с ним, смотрел, что он пишет. Вдруг перед нами появились три русских солдата, одетых в маскировочные костюмы. Они навели на нас автоматы и знаками показали, чтобы мы вылезли из окопа. Не успев окончательно прийти в себя, как уже оказались в расположении советских войск»[5].

К концу мая наступило так называемое фронтовое затишье, когда сводки Совинформбюро сообщали: «На южном участке советско-германского фронта изменений не было». На самом же деле боевые действия и с нашей стороны и со стороны немцев не прекращались ни на минуту. Только они несколько видоизменились. Все, начиная от командующего фронтом и кончая рядовым воином, хорошо понимали, что переход к обороне является лишь кратковременной передышкой, что впереди — еще более жестокие бои. Пока войска, находясь в обороне, готовились к решительным наступательным действиям, разведчики, используя ночное, а иногда и светлое время суток, непрерывно под самым носом у гитлеровцев, прощупывали каждый клочок земли, отыскивая слабые места в обороне противника. Направляясь за «языком», разведчики действовали внезапно, смело и решительно. 30 июля за три недели до Ясско-Кишиневской операции командир взвода отдельной разведроты нашей дивизии старший сержант Дмитрий Крижановский совершил боевой подвиг. В связи с начавшейся перегруппировкой войск 3-го Украинского фронта к району предстоящего прорыва полоса обороны 5-й ударной армий постепенно увеличивалась, что не могло долгое время оставаться тайной для немецкого командования. Естественно, это не могло не волновать Военный совет нашей армии, особенно ее нового командарма генерал-лейтенанта Н. Э. Берзарина, который, видимо, не раз задавал себе вопрос: «А не разгадал ли враг наши планы?» Короче говоря, требовались пленные, которые могли бы регулярно подтверждать данные нашего воздушного наблюдения и аэрофотографирования. Посоветовавшись со старыми разведчиками, накопившими огромный опыт и в горах Кавказа, и в кубанских плавнях, и на степных просторах Украины, мы пришли к выводу, что для быстрейшего захвата «языка» на нашем участке будет удобным утро, когда гитлеровцы, проведя бессонную и тревожную ночь на переднем крае, после завтрака укроются отдохнуть в блиндажах и «лисьих норах». Именно в это время бдительность врага резко снижается. Была создана разведывательная группа из наиболее смелых бойцов дивизионной разведывательной роты, которой командовал Я. Г. Эдельштейн. Во главе группы поставили ветерана соединения старшего сержанта Крижановского. В течение двух суток наши разведчики вели тщательное наблюдение за вражеской обороной, всесторонне изучая расположение переднего края, извилины траншей и их стыки с ходами сообщения на участке предстоящих действий. Каждую ночь наши артиллеристы, минометчики и станковые пулеметчики по нескольку раз производили огневые налеты, создавая на глазах гитлеровцев видимость нашего наступления или броска силовой разведки, изматывали этим силы противника.

Наступило утро 30 июля. Двадцать отважных советских воинов в доли секунды выскочили из окопа и метнулись к вражеской траншее. Им предстояло на переднем крае вражеской обороны захватить пленного и так же быстро вернуться на исходное положение. Первым на левом фланге бежал командир группы старший сержант Крижановский. Неожиданно воздух разорвала длинная пулеметная очередь: немецкий пулеметчик, дежуривший в дзоте, обнаружил наших разведчиков. Но повторной очереди никто из разведчиков и нас, офицеров штаба дивизии, внимательно следивших за ходом разведывательного поиска, не услышал. Дмитрий Крижановский закрыл амбразуру вражеского дзота своим телом. Огонь пулемета захлебнулся в крови героя. Смертельно раненный, напрягая последние силы, короткой очередью из автомата он сразил пулеметчика. Ценой жизни старшего сержанта Дмитрия Крижановского разведчики выполнили боевой приказ командования, доставив в штаб пленного офицера. Верные славной солдатской дружбе, они не оставили тела Дмитрия Крижановского на вражеской территории.

Похоронили Дмитрия со всеми воинскими почестями в парке совхоза Виноградный, ныне имени Максима Горького Тираспольского района. Старший сержант Крижановский за этот подвиг был посмертно награжден орденом Ленина. К высоким правительственным наградам представили и других разведчиков.

На допросе пленный дал важные показания, свидетельствовавшие, что никаких перегруппировок в полосе обороны 6-й армии не происходит. Все это подтверждало прежние данные нашего командования, что немцы продолжают ожидать наступления наших войск в сторону Кишинева. Пленный рассказал нам и о местах расположения командных пунктов батальонов и полков, а также наблюдательного пункта командира 320-й пехотной дивизии полковника Шелль, части которой держали оборону перед фронтом 295-й стрелковой дивизии. Показания последнего подтвердили снижение боевого духа вражеских солдат, хотя об этом мы хорошо знали и раньше.

После многих отступлений гитлеровцы стали далеко не теми, какими они были в 1941 и даже в 1942 годах. И серьезно обеспокоенное командование стало прибегать к самым разнообразным приемам, направленным на то, чтобы поднять боевой дух своих войск. В этой связи читателю будет небезынтересным познакомиться с выдержкой одного из июльских приказов командира 30-го немецкого армейского корпуса генерал-лейтенанта Постеля, изъятого у убитого гитлеровского офицера при проведении поиска нашими разведчиками западнее села Красная Горка. Вот что он писал:

«…Еще раз указываю на необходимость систематической работы с солдатами относительно содержания и характера их писем на родину. Немецкий солдат должен писать домой жизнерадостные и зовущие к победе письма. Нужно помнить, что бодрые письма с фронта широко обсуждаются на родине. Наши семьи верят в то, что сообщает им отец или сын с фронта. Поэтому каждый фронтовик должен смотреть на это дело с чувством полной ответственности. Письма плачевного содержания с фронта привели к краху Германию в 1918 году. Кто сегодня из солдат пишет домой панические письма, тот саботирует победу»[6].

Много разведывательных поисков во вражеской обороне мы провели в первой половине августа. В семь утра 12 августа бойцами разведроты был проведен очередной налет с целью захвата «языка» на участке первого батальона 1040-го стрелкового полка, находившегося в обороне на правом берегу Днестра у села Шерпены.

Получив задание, разведчики во главе с командиром взвода лейтенантом А. П. Рязановым в течение нескольких суток наблюдали за действиями гитлеровцев на переднем крае. В ночь, предшествующую поиску, саперы проделали проходы в минновзрывных и проволочных заграждениях противника. Как только путь оказался расчищенным, группа нападения, которую вел сержант Дуля, стала продвигаться вперед. В установленное время лейтенант Рязанов подал сигнал. Бойцы группы нападения, приблизившись под покровом темноты на 20–30 метров к первой немецкой траншее, забросали гранатами, а затем ворвались в нее, не дав гитлеровцам времени оправиться от внезапности нападения. В завязавшемся бою, который длился несколько минут, наши разведчики огнем из автоматов и гранатами уничтожили до трех десятков вражеских солдат и, захватив двух пленных, возвратились в свое расположение.

В этой короткой операции отличились многие бойцы разведывательной роты дивизии. Старший сержант Евдокимов первой же гранатой, брошенной им в немецкую траншею, угодил в пулеметную ячейку и вывел из строя ручной пулемет с его расчетом. Комсомолец рядовой Лучкин увидел слева от себя трех вражеских солдат, поднимавших на площадку станковый пулемет, один из которых успел метнуть в Лучкина ручную гранату. Отважный разведчик не растерялся. Перехватив летящую гранату, он швырнул ее обратно в немцев, а вслед за тем бросил и свою противотанковую гранату. Расчет немецкого станкового пулемета был полностью уничтожен. Вскочив в траншею, Лучкин и его друг Чебатарев за ее изгибом обнаружили двух гитлеровцев, которых и захватили в плен.

Подготовка к наступлению началась в первых числах августа, но особого напряжения достигла, когда к нам в. армию прибыл представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза тов. С. К. Тимошенко. Вместе с командующим 3-м Украинским фронтом генералом армии Ф. И. Толбухиным и командармом 5-й ударной Н. Э. Берзариным он побывал и на нашем заднестровском плацдарме. С этого момента во все возрастающих темпах стали проводиться смена одних соединений другими, перегруппировка войск и боевой техники к месту предстоящего прорыва. Во всех штабах закипела, ни днем ни ночью не прекращаясь, работа по уточнению заблаговременно отработанных и подготовке новых документов, планирующих боевые действия подразделений, частей и соединений. Огромная работа в это время легла на плечи политработников, все время находившихся в гуще солдат на переднем крае. Большие задачи решали и тыловые органы, призванные полностью удовлетворить потребности войск и хорошо подготовиться к оказанию первой медицинской помощи и дальнейшей эвакуации в тыловые госпитали раненых.

С началом подготовки Ясско-Кишиневской операции разграничительные линии ударной армии были раздвинуты как вправо, так и влево, при этом фронт обороны достиг более 140 километров. В состав армии был передан 26-й гвардейский стрелковый корпус, которым командовал Герой Советского Союза генерал-майор П. А. Фирсов. Для того, чтобы ввести в заблуждение гитлеровское командование относительно направления главного удара со стороны войск 3-го Украинского фронта, его штабом был подготовлен детально разработанный план оперативной маскировки. Значительная роль в реализации этого плана отводилась войскам 5-й ударной армии. В ее полосе проводилась имитация сосредоточения крупных резервов. (Для вражеских лазутчиков и разведывательной авиации мы до наступления темноты и на рассвете в течение нескольких дней, предшествовавших началу наступления, показывали сосредоточение танков в районе села Реймаровка, пехоты — в районе Карманово и артиллерии — в районе Ташлык и Бутор.) В это же время частями и соединениями 26-го гвардейского и 32-го стрелковых корпусов каждую ночь, а зачастую и на рассвете, как я уже говорил, проводились разведпоиски во вражеской обороне, а 18 августа, за двое суток до прорыва, были проведены демонстративные атаки, имевшие своей целью приковать к себе резервы немцев. В том, что хорошо организованное выполнение плана оперативной маскировки сыграло свою положительную роль, мы убедились уже в ходе развернувшегося наступления на Кишинев из документов и показаний пленных офицеров штаба 52-го немецкого армейского корпуса, располагавшегося в селе Мерены и попавшего под удар частей нашей дивизии.

Наконец наступило утро 20 августа. Стрелки часов медленно отсчитывали минуты. И когда они остановились на цифре «8», мы услышали, как с юга, со стороны Бендер, донесся гул орудийной пальбы. Задрожала земля. В течение одного часа сорока пяти минут длилась обработка переднего края вражеской обороны и ее ближайшей глубины на участке прорыва 3-го Украинского фронта, а в 9.45, как только «бог войны» нанес свой последний решительный удар, наша пехота с танками непосредственной поддержки, прижимаясь к катившемуся впереди нее огневому валу, пошла в атаку.

Наступление, начавшееся южнее Бендер и северо-западнее Ясс, под ударом войск 2-го Украинского фронта развивалось успешно. Советские воины уже в первый день операции прорвали главную полосу обороны противника, чем были созданы предпосылки для ввода в бой крупных подвижных соединений, которые к исходу третьего дня наступления углубили прорыв до 60–70 километров. В то время как главные силы 3-го Украинского фронта успешно продвигались на запад, к реке Прут на встречу с войсками 2-го Украинского фронта, развернувшими наступление в южном направлении, перед соединениями 5-й ударной армии, успешно выполнившими задание командования фронта по отвлечению на себя основных сил 6-й немецкой армии, встала задача не допустить внезапного отхода противника с рубежа Днестра на запад.

Изучив повадки противника и зная, что, оказавшись в тяжелом положении в связи с быстрым продвижением ударных группировок обоих фронтов, он может пойти на хитрость и оставить небольшое прикрытие, а главные силы отвести, мы усилили наблюдение за поведением врага в обороне, за режимом его огня. Принятые меры позволили достоверно установить, что противник предпримет попытку оторваться от наших войск в ночь на 23 августа, о чем вечером 22-го в разведдонесении было сообщено штабу 32-го стрелкового корпуса. Выводы разведывательного донесения были таковы: «Обращает на себя внимание резкое повышение расхода противником снарядов и мин, а тдкже усиленное движение пехоты западнее села Шерпены и севернее населенного пункта Спея, что, вероятно, связано с частичной переброской войск на другой участок фронта».

В соответствии с данными разведки командование дивизии приняло решение о переходе в наступление еще до рассвета 23 августа. Офицеры штаба и политического отдела должны были оказать помощь командирам частей и подразделениям в организации наступления, довести до личного состава обращение военных советов фронта и армии и воодушевить солдат, сержантов и офицеров на новые боевые подвиги.

Ночью, в 2 часа 30 минут, командир дивизии дал сигнал открыть огонь. Наша артиллерия нанесла короткий огневой удар по вражеским позициям, и в атаку перешли передовые батальоны 1038-го и 1040-го стрелковых полков, которые тесно взаимодействовали с передовыми подразделениями 60-й гвардейской стрелковой дивизии, действовавшей правее нас. Противник оказал сильное сопротивление, и мы вынуждены были ввести главные силы дивизии, которые, успешно преодолев артиллерийско-минометный огонь, минные поля и проволочные заграждения, ворвались на передний край вражеской обороны.

Особую надежду мы возлагали на личный состав 1038-го стрелкового полка, которым командовал подполковник В. Н. Любко. Именно ему была поставлена задача с ходу овладеть сильным опорным пунктом в гитлеровской обороне — селом Шерпены, раскинувшимся на высоком берегу Днестра. В течение более полугода фашисты строили, укрепляли и систематически совершенствовали здесь свою оборону, глубина которой доходила до 3–4 километров. Этот участок был изрыт сплошными траншеями и ходами сообщения, тянувшимися в подвалы жилых домов, а также плотно насыщен боевой техникой. Прилегающая местность была открытая, ровная, и противнику благодаря освещению ее ракетами все было видно как на ладони.

Первой в атаку поднялась 8-я стрелковая рота под командованием бесстрашного командира старшего лейтенанта Василия Рыжкова. Он хорошо понимал, что брать Шерпены придется только в лоб, так как другого пути для овладения ими не было. Выскочив вместе с бойцами из исходной траншеи, Василий крикнул:

— Вперед, товарищи! Освободим Советскую Молдавию!

Он бежал впереди по заросшему бурьяном полю, спотыкаясь о колья проволочного заграждения, за ним в стремительном порыве — бойцы роты. Громовое «ура» потрясло поле боя, и воины роты, а вслед и другие подразделения полка ворвались на передний край вражеской обороны. Завязалась борьба в траншеях противника. Враг не выдержал губительного огня нашей артиллерии, минометов и штыковых ударов и отступил в направлении села Чимишены.

Усталые, запыленные бойцы овладевают вражескими позициями, преследуя гитлеровцев, которые предпринимают ожесточенные попытки сильными заслонами задержать развитие начавшегося наступления войск ударной армии. Запылали населенные пункты, поджигаемые фашистами, и на Кишиневском направлении.

Получив приказ неотступно преследовать врага, полки 295-й стрелковой дивизии устремились в направлении населенных пунктов Старая Кобуска, Мерены, имея целью выйти на юго-западную окраину Кишинева. Еще при подходе к Меренам наши части попали под сильный артминометный огонь. Противник решил прикрыть этот населенный пункт, пытаясь обеспечить выход из него штаба 52-го немецкого армейского корпуса и его подразделений обслуживания. Однако натиск подразделений 1038-го и 1042-го стрелковых полков настолько усилился, что противник не выдержал, и наши части на его плечах ворвались в Мерены. Не задерживаясь здесь, они продолжали быстро продвигаться на запад.

Одновременно с дивизиями 32-го стрелкового корпуса, развернувшими наступление на Кишинев с востока, преследовать врага начали и соединения 26-го гвардейского стрелкового корпуса, находившиеся на реке Реут, в районе города Оргеев. Они наступали на Ишковец и далее на юг, в сторону столицы Молдавии.

Как только оборона гитлеровцев оказалась прорванной в полосе наступления 32-го стрелкового корпуса, в бой были введены передовые отряды от каждой дивизии и подвижной отряд корпуса, сформированный за счет подразделений пехоты, артиллерии и саперов 295-й стрелковой дивизии. Это была сильная в боевом отношении подвижная группа, в состав которой вошли 3-й батальон 1042-го стрелкового полка (командир батальона капитан М. С. Савченко), 3-й дивизион 819-го артиллерийского полка (командир дивизиона В. Г. Безбородов), рота противотанковых ружей, взвод разведки полка и саперный взвод. Подвижной отряд возглавил заместитель командира 1042-го стрелкового полка подполковник Я. К. Новак.

Отряд Новака, опередив части 60-й гвардейской дивизии, сразу же устремился к крупному населенному пункту Чимишены. К 12 часам дня его разведка, приблизившись к селу, попала под артиллерийско-минометный и пулеметный огонь противника. Получив донесение, подполковник приказал отряду спешиться и развернуться для боя. Две стрелковые роты, усиленные станковыми пулеметами и взводом 45 мм пушек, были направлены в село, занятое фашистами. Бой длился более тридцати минут. Гитлеровцы не выдержали и отступили. В этом бою наши воины захватили большие трофеи и пленных. Пленные показали, что они принадлежат к частям 320-й пехотной дивизии и имеют задачу как можно дольше сдерживать наступающие на Кишинев советские части.

Разгромив гитлеровцев в Чимишенах, отряд свернулся в походную колонну, продолжая выполнять приказ командира корпуса Д. С. Жеребина.

Недалеко от села Броаска разведчики, действующие впереди отряда, захватили в плен немецкого солдата, который рассказал, что восточнее этого населенного пункта должна занять оборону его рота, которая получила задачу удержать рубеж до наступления темноты. Точно зная силы врага (пехотная рота при двух 75-мм орудиях и одной самоходно-артиллерийской штурмовой установке) и его расположение, командир отряда принял решение одной ротой обойти немцев с севера и ударить во фланг, а двумя ротами атаковать с фронта.

Наступление рот с фронта противник вскоре обнаружил и открыл по ним огонь из орудий и пулеметов. Но это длилось недолго. Артиллеристы майора В. Г. Безбородова, установив точное расположение огневых позиций, с которых гитлеровцы вели огонь, нанесли ответный удар и подавили вражеские орудия. Воодушевленные действием своей артиллерии, бойцы дружно поднялись в атаку. Раскатистое «ура» раздалось и справа. Это бойцы роты, направленные в обход фашистских позиций, внезапно с тыла ворвались в оборону противника.

Продолжая расчищать путь главным силам корпуса, которые быстро продвигались вперед, отряд преследования в 15 часов 30 минут нарвался на засаду противника в районе высоты 143,3 в 3 километрах юго-восточнее Кишинева. (Здесь оборонялся батальон пехоты при двух артбатареях.) Нашим разведчикам своевременно обнаружить врага не удалось, и отряд был вынужден на глазах гитлеровцев, в удалении всего 500–700 метров, развернуться и с ходу принять ближний бой. В жестоком скоротечном бою, во время которого воины отряда проявили большую смелость, отвагу, решительность и стремительный натиск, противник оказался полностью разгромленным и здесь. Только небольшой его части удалось поспешно отойти на новый рубеж, подготовленный им вокруг Кишинева.

Подобрав оружие и захватив пленных, подвижной отряд, повернув на северо-запад, начал движение к столице Молдавии. Уже к 17 часам он вышел на ближние подступы к городу и вступил в огневой бой с гитлеровцами, укрепившимися на господствующих высотах. Попытки подразделений отряда подполковника Новака и подоспевшего сюда передового отряда нашей дивизии, возглавляемого командиром первого батальона 1038-го полка Героем Советского Союза майором М. А. Золотухиным, прорвать вражескую оборону и выйти на юго-восточную окраину Кишинева были отбиты врагом, и оба отряда залегли в ожидании подхода передовых частей корпуса. Бойцы горели желанием как можно скорее освободить город, по дымным улицам которого сплошным потоком двигались колонны войск и боевой техники немцев, но сил было крайне недостаточно.

В самый разгар артиллерийской дуэли на командный пункт подполковника Новака и майора Золотухина прибыл генерал Жеребин. Уточнив сложившуюся обстановку, он срочно вызвал к себе командиров дивизий и приказал им как можно быстрее подтянуть к рубежу, которым овладели передовые отряды, свои соединения и развернуть подготовку к штурму вражеской обороны.

Прошло некоторое время, пока подтягивались стрелковые полки, восстанавливалось нарушенное в ходе преследования взаимодействие. В 21.00 ударили артиллерия и минометы, открыли огонь «катюши», и дивизии прославленной в боях армии генерала Берзарина с криком «ура» поднялись на штурм вражеских укреплений. Противник, не ожидавший столь быстрого и столь решительного натиска советских войск, которые с боями прошли около сорока километров, начал отступать к городу, цепляясь за отдельные выгодные высотки и строения предместий Кишинева. Начались бои за освобождение столицы республики, окутанной со всех сторон сплошной дымовой завесой. Вскоре наши части ворвались на Рышкановку, ж.-д. узел и Ботанику. Бои шли буквально за каждый метр земли, за каждый дом, улицу и квартал и продолжались в течение всей ночи, то затихая, то вспыхивая с новой силой.

Среди первых освобождавших разрушенный Кишинев, были воины батальона капитана А. И. Бельского, бойцы передовых отрядов подполковника Я. К. Новака, Героя Советского Союза майора М. А. Золотухина, бойцы подразделений 60-й и 94-й гвардейских дивизий. Так, продвигаясь от квартала к кварталу, воины соединений 26-го гвардейского корпуса, наступавшие со стороны Старой Почты и Скулянской Рогатки, и бойцы дивизий 32-го стрелкового корпуса, развивавших достигнутый успех со стороны Рышкановки и Ботаники, к 4 часам утра 24 августа 1944 года полностью очистили Кишинев от захватчиков. Над столицей Молдавской Советской Социалистической Республики после более чем трехлетней оккупации вновь развевалось Красное знамя.

Отмечая это важное событие в истории Советской Молдавии, бойцов и командиров 3-го Украинского фронта, которые при решительном содействии войск 2-го Украинского фронта освободили политический и административный центр республики, столица нашей Родины — Москва салютовала советским воинам, освобождавшим город Кишинев. Военный совет нашей армии обратился к своим воинам с приказом:

«Командирам 32-го стрелкового и 26-го гвардейского стрелкового корпусов, 60-й, 89-й, 94-й гвардейских, 248-й, 266-й, 295-й и 416-й стрелковых дивизий.

24 августа войска нашей армии в результате решительного штурма овладели столицей Молдавской Республики — городом Кишиневом.

В боях за овладение городом Кишинев бойцы, сержанты, офицеры и генералы показали возросшее воинское мастерство, боевую выучку и героизм, мужество и отвагу.

Верховное Главнокомандование высоко оценило наши боевые действия и объявило всему личному составу благодарность. Столица нашей Родины Москва салютовала нам двадцатью четырьмя залпами из 324 орудий.

Поздравляю генералов, офицеров, сержантов и рядовых с этой высокой честью и выражаю твердую уверенность, что личный состав армии ответит на благодарность Верховного Главнокомандующего новыми славными боевыми подвигами.

Враг под ударами наших войск поспешно отступает. Не давайте ему закрепляться на промежуточных рубежах, стремительно преследуйте и уничтожайте его.

Освободим Советскую Молдавию. Пронесем наши боевые знамена за Прут и Дунай. Добьем раненого фашистского зверя в его собственной берлоге.

Командующий войсками

5-й ударной армии

Берзарин

Члены Военного

Совета армии

Боков, Власов

Начальник штаба

Кущев

24 августа 1944 года,

с. Пугачены»[7].

Как только начало рассветать, узкие улицы только что освобожденного города оказались запружены колоннами советских войск. Огня и дыма как бы стало меньше, хотя пожары все еще продолжались. Частые взрывы, пулеметные и автоматные очереди, отчетливо слышавшиеся в течение всей ночи, постепенно затихали, отодвигаясь все дальше и дальше на запад.

Жаркий августовский день поднимался над Кишиневом, когда мы с командиром дивизии и начальником политотдела неторопливой походкой шагали по Александровской улице, обходя выбоины и зеленые пятна бурьяна, проросшего между камнями мостовой. Увидели мы и улицу Пушкинскую, изуродованную боями еще в 1941 году, с вывороченными булыжниками, полуразрушенными и сожженными домами. Вскоре мы вышли на улицу, выводящую на Котовское шоссе, во всю ширину которой даже по тротуарам шли сомкнутыми, хотя и неровными рядами, солдаты, с грохотом катились обозы и словно мягко шелестели колеса орудий на резиновом ходу. Изредка появлялись жители: изможденные старики, женщины и дети, которые в один голос заявляли: «Если бы вы задержались, немцы не оставили бы здесь камня на камне».

Большой урон был нанесен врагу в боях на подступах и на улицах города. Значительные потери были и у нас. Смертью храбрых пали заместитель командира дивизии подполковник В. И. Шорин, командующий артиллерией подполковник И. Е. Портнов, начальник артиллерии 1038-го полка двадцатилетний майор Ю. И. Жеребилов, сержанты Дмитрий Крижановский, Федор Лисачев и многие другие, память о которых свято чтят жители столицы республики.

В то время как войска 5-й ударной армии, завершив освобождение Кишинева, перешли к преследованию противника, поспешно начавшего отходить в сторону села Ганчешты (ныне город Котовск), подвижные соединения 2 и 3-го Украинских фронтов продолжали успешно продвигаться в направлении Хуши и Леово. К исходу того же дня, 24 августа, они замкнули кольцо окружения вокруг основных сил группы армий «Южная Украина». В молдавских кодрах оказались на прочном замке восемнадцать немецких дивизий и многие части специального назначения 6-й германской армии, той самой, которая была полностью разгромлена и пленена советскими войсками под Сталинградом, затем, заново сформировавшись, она понесла огромные потери на Правобережной Украине, а потом, получив пополнение в живой силе и боевой технике, уже в третий раз прекратила свое существование в пределах Молдавии, хотя Ясско-Кишиневская операция еще не была завершена.

Пытаясь прорваться через боевые порядки 37, 57-й армий, 4-го гвардейского и 7-го механизированных корпусов, гитлеровцы предпринимали отчаянные усилия отойти за реку Прут. Однако наши войска, преодолевая сопротивление противника, расчленяли его полки, дивизии и корпуса, уничтожая их порознь. Смелость, отвагу и большую инициативу проявили тысячи воинов 3-го Украинского фронта. Расскажу только о самоотверженных действиях нашей дивизии. С утра 24 августа отдельная зенитно-пулеметная рота дивизии (командир роты старший лейтенант В. И. Черников), имевшая на своем вооружении крупнокалиберные пулеметы, по предложению штаба, была превращена в подвижной отряд преследования. Имея на машинах пулеметы ДШК, рота, выдвинувшись вперед, у села Гырла догнала стремившуюся на юго-запад колонну противника. На расстоянии 200–300 метров зенитчики открыли губительный огонь по колонне. Фашисты, потеряв около 80 солдат и офицеров убитыми и бросив 60 повозок с боеприпасами и другим военным имуществом, не приняли боя и рассыпались, укрывшись в кукурузном массиве. Продолжая продвигаться дальше, рота в тот же вечер настигла еще одну колонну немцев и завязала бой у села Ханска. В результате внезапного нападения зенитчики и здесь нанесли тяжелый урон фашистам, захватив четыре орудия с тягачами, 50 автоматов и 30 винтовок. В этих боях отважно действовали командиры взводов лейтенант С. Е. Гусев и младший лейтенант И. А. Дураков, командир расчета Чубенко, наводчики пулеметов Сабодин и Назаров, парторг роты молодой коммунист Охрименко и водитель автомашины Лавренко. За отвагу, проявленную в боях на молдавской земле, они были награждены высокими правительственными наградами.

Чем дальше шли вперед солдаты, тем все строже и сдержанней становились они, зная, что впереди их ожидают еще более ожесточенные бои с врагом, который, как зверь, мечется в кольце окружения, выискивая любую щель, через которую можно было бы ускользнуть от ожидавшей его кары.

25 августа на подступах к селу Ганчешты полки нашей дивизии были встречены ураганным заградительным огнем со стороны противника, которому удалось закрепиться на западном берегу реки Когыльник. Только в 10 часов утра, когда в дело была введена тяжелая артиллерия и наши штурмовики несколько раз проутюжили вражескую оборону, гитлеровцы не выдержали и отступили к селу Мерешены. В боях за Ганчешты особенно отличились подразделения 1042-го стрелкового полка под командованием подполковника С. Г. Артемова. Смело и настойчиво действовали и другие части нашего соединения. Здесь противник потерял более 200 человек убитыми, а около 800 солдат и офицеров попали в плен. Многие захватчики нашли свою смерть от ударов нашей авиации, когда она накрыла их в узком дефиле, где пролегала дорога в сторону Мерешен.

За освобождение родного села легендарного героя гражданской войны Григория Ивановича Котовского храбро сражались подразделения второго батальона 1042-го полка, которым командовал капитан А. А. Бангин (его заместитель по политчасти капитан Д. Ф. Старшинов), бойцы полковой батареи 120 мм минометов под командованием капитана С. В. Прокопалова, личный состав стрелковой роты коммуниста старшего лейтенанта В. И. Моисеенко, стрелкового взвода — комсомольца лейтенанта А. А. Сладкова и другие. В этом же сражении большую личную смелость и отвагу проявили командир стрелкового отделения старший сержант Тимошенко и рядовой Тимченко. Первый из них, уничтожил семь гитлеровских солдат и двенадцать захватил в плен, а второй из своего противотанкового ружья уничтожил два вражеских пулеметных расчета, мешавших продвижению нашей пехоты. Замечательную инициативу в бою за Ганчешты показал рядовой Махоринс, направленный по приказу командира взвода в стрелковое отделение. Добравшись в отделение, он увидел, что его командир сержант Черников убит. Недолго раздумывая, Махоринс взял командование на себя и поднял бойцов в атаку, за которыми последовал весь взвод.

Образцом для всего личного состава полка в развернувшемся бою за освобождение Ганчешт служили самоотверженные действия коммунистов первого батальона майора И. К. Скакуна, его заместителя по политической части лейтенанта А. Н. Ронжина, парторга батальона Я. Н. Козырева и комсорга Филиппова, находившихся вместе с красноармейцами в боевых цепях.

Когда ударили артиллерийские залпы и сотни снарядов полетели на врага, прижав гитлеровцев к земле, вторая рота, в которой находился младший лейтенант Козырев, вброд преодолела реку Когыльник и внезапно атаковала немецкие позиции. Первым на передний край вражеской обороны вырвался парторг батальона и с возгласом «вперед, товарищи!» начал в упор из пистолета расстреливать фрицев.

В это время со стороны господствующих высот, раскинувшихся западнее села Ганчешты, до бойцов донесся скрежет и вой шестиствольного немецкого миномета. Шесть огненных комет возникли в воздухе, и раздался сильный взрыв. Яков Козырев упал, обливаясь кровью. Когда к нему подбежали наши бойцы, он уже был мертв. Так погиб сын удмуртского народа, освобождая молдавскую землю от ненавистного врага.

Храбро, умело дрались за Ганчешты, Мерешены и Сарата-Галбенэ и наши артиллеристы. Так, дивизион под командованием капитана Г. Ф. Доценко, начав преследовать противника, вырвался вперед и был контратакован гитлеровцами с двух сторон. Не растерявшись, бойцы 2-го дивизиона 819-го артиллерийского полка развернули орудия и встретили врага огнем прямой наводки и картечью с дистанции в 300–400 метров. Только в этом бою артиллеристы дивизиона уничтожили около сотни солдат и офицеров, 55 лошадей и 18 повозок, а многих забрали в плен.

Как только немцы стали отходить от Ганчешт, командир 333-го отдельного противотанкового дивизиона майор С. Т. Карпенко приказал переместить боевые порядки артиллерии к перекрестку дорог, юго-западнее села Мерешены, чтобы не допустить отхода противника на юг. В момент, когда крупная колонна гитлеровцев оказалась полностью на виду у истребителей танков, они открыли шквальный огонь по врагу с близкого расстояния. К рассвету 27 августа части 295-й стрелковой дивизии, медленно продвигаясь вперед, достигли восточной окраины села Карпинены, где и вошли в соприкосновение с войсками, которые наступали на окруженного противника с запада, юга и юго-востока. В этот день, предвидя свою неизбежную гибель и потеряв все надежды на выход из создавшегося положения, гитлеровцы стали большими группами сдаваться в плен. 29 августа 1944 года в молдавских Кодрах прозвучал последний артиллерийский выстрел, и вся территория республики была очищена от гитлеровских оккупантов.

В Кишиневе проходил парад войск 5-й ударной армии. Перед населением и воинами с взволнованной речью выступил будущий первый советский военный комендант фашистского логова — Берлина генерал Николай Эрастович Берзарин. На митинге труженики республики приняли теплое обращение к воинам 3-го и 2-го Украинских фронтов, в котором говорилось:

«Мы, граждане столицы Молдавской ССР — города Кишинева, собравшиеся на митинг в связи с освобождением нашей родной столицы и всей Советской Молдавии от немецко-фашистских захватчиков, шлем вам, доблестные воины Красной Армии, отважные сыны советского народа, свой горячий привет и искреннюю благодарность».

П. Назаренко, полковник запаса ТЫЛ ПЕРЕД НАСТУПЛЕНИЕМ

Пристрастно ворошу свою память. Ищу нужных ответов, способных рассеять сомнения. Даже в мелочах не отступаю от правды. Не смею быть неточным, несправедливым.

Многих нет среди нас. Долг перед ними, заплатившими своей жизнью за свободу и счастье Отчизны, повелевает мне снова и снова допрашивать свою память. Мне кажется важным, чтобы никто не умолчал о пережитом в дни Отечественной войны.

Страницы боевой истории 37-й армии полны ярких примеров героизма солдат и офицеров, их мужества и отваги, смелости замысла намечаемых операций, высокого искусства командиров.

Все дальше на запад продвигались наши войска. Днепр, Южный Буг, тысячи городов и сел Украины, освобожденные нашей армией, остались позади. Преследуя отходящие части противника, 37-я армия форсировала Днестр. Противник, переправившийся на западный берег реки, непосредственно на берегу не задерживался, поспешно отходил на близлежащие высоты: Липканы, Борисовка, Кицканы, Копанка и Леонтино.

Нашим войскам пришлось вести упорные бои за расширение плацдарма в течение полумесяца, и только 27 апреля 1944 года согласно приказу командующего 3-м Украинским фронтом перешли к обороне на рубеже Варница — озеро Ботна, вдоль восточного и части западного берега Днестра. Войска перешли к обороне обескровленными: часть личного состава отстала в пути, артиллерия, боевая техника, автотранспорт, тылы полностью израсходовали запасы материальных средств, коммуникации растянулись более чем на 400 километров. Обеспеченность войск армии на 17 апреля 1944 года составляла: боеприпасов — 0,5, боекомплекта, горючего 0,6 заправки, продовольствия 2,3 сутодачи, фуража 1,7 сутодачи. До 60 процентов боевой техники, артиллерии, тылов и автотранспорта отстало в пути. Армейская база снабжения, армейская госпитальная база и ремонтные мастерские находились за южным Бугом на станции Первомайск. Инженерные оборонительные работы были направлены на создание сильно развитой системы траншей и ходов сообщений, эшелонированных на всю тактическую глубину, на обеспечение специальных укрытий для войск и боевой техники. Инженерные работы проводились в условиях, когда противник просматривал всю оборону нашей армии. Мы стремились убедить противника в том, что наши войска переходят к длительной обороне и в скором времени наступать не собираются. Между тем, подтягивалась артиллерия, боевая техника, автотранспорт, горючее, боеприпасы, обмундирование, продовольствие и фураж; ремонтировались старые и строились новые военно-автомобильные дороги в армейском и войсковом тылах. Нужно было построить два моста через Днестр в районе Паркан и Карагаша; подтянуть отставшие армейские госпитали, ремонтные средства, походные пекарни, организовать эвакуацию раненых, обеспечить бойцов и командиров летним обмундированием и обувью. Обеспечение солдат и офицеров трехразовой горячей пищей было сопряжено с большими трудностями. Доставлять термосы с питанием на передний край приходилось через открытую местность. Невозможно было подняться во весь рост, местность хорошо просматривалась и находилась под прицельным огнем противника. Жители молдавских сел, опустошенных оккупантами, не имели ни лошадей, ни повозок. Взрослое мужское население было мобилизовано в армию. Солдаты и офицеры тыловых подразделений помогли жителям в прибрежных районах провести весенне-полевые работы, приняли меры по сохранению фруктовых деревьев и виноградников в районах, занятых войсками: Парканы, Терновка, Тирасполь, Кицканы, Копанка, Леонтино.

Штаб тыла армии разработал и составил план материально-технического и медицинского обеспечения войск армии на оборонительную операцию. Здесь уместно сказать, что в сводках, представляемых штабом тыла, и действительным положением в войсках существовало некоторое несоответствие. Тылы были в движении, запасы и базы отставали, и поэтому приходилось автоматически сокращать одну сутодачу, половину заправки горючего и четверть боекомплекта. Кроме того, некоторые продовольственные запасы находились далеко от нас, в районе заготовок в Курской области, хотя и значились в сводках как в наличии на армейских складах. Нужно было уточнить тыловую сводку. Начальник тыла армии полковник Нестеров приказал мне вместе с заместителем командира 82 стрелкового корпуса полковником Р. Ф. Варкалн поехать в соединения и на месте изучить состояние материально-технического и медицинского обеспечения, пути подвоза и строительство моста через Днестр, возле Карагаша. Ночью мы поехали в Тирасполь. Вскоре сквозь просветы деревьев увидели Днестр, в тени противоположного лесистого берега он казался черным. 160-й отдельный мостостроительный батальон приступил к строительству переправы. Из воды уже виднелись сваи. Убедившись в правильности выбора места для строительства, мы попрощались с командиром батальона майором Андросюком и поехали дальше.

Проезжая понтонный мост, с тревогой поглядывали на небо. То там, то здесь красные струи трассирующих пуль освещали его темные глубины. Вспыхивали ракеты. На парашютах повисали над Днестром осветительные бомбы. Самолеты противника нащупали переправу. Их ослепляли, сбивали с толку бело-синими щупальцами прожекторов. Проехав переправу, вздохнули с облегчением.

Тех переправочных средств, которыми располагали мы, оказалось недостаточно, и потому дорожники получали неожиданные и трудные задания. Когда части 58-й и 15-й гвардейских стрелковых дивизий захватили и расширили плацдарм на правом берегу Днестра в районе ст. Варница, Липканы, Борисовка, вдруг поступил приказ: построить второй мост через реку севернее Паркан, напротив Борисовки, выдерживающий нагрузку в 16 тонн. Построить его нужно было за 48 часов. Срок был явно нереальным. Несомненно, срочность возведения моста была продиктована обстановкой.

До сих пор эвакуацию раненых, доставку боеприпасов, продовольствия, горючего и других материальных средств, требуемых для жизни и боя двух дивизий, на плацдарм доставляли на лодках под пулеметным и артиллерийским огнем. (Особенно сильный огонь вел противник из крепости Бендеры и высоты 385 западнее Липкан.) Поистине массовый героизм проявили в обеспечении этих перевозок воины саперного батальона 15-й гвардейской дивизии. Особо отличились гвардии старший сержант Г. В. Яровой и гвардии старший сержант коммунист А. X. Мелконян. Они на спаренных лодках в течение трех ночей совершили 144 рейса. Не раз их накрывал артиллерийский огонь противника. За проявленный героизм оба они удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Строительство моста через Днестр в районе Паркан также возложили на 160-й отдельный мостостроительный батальон с условием, что вся техника и большинство батальона, занятые на строительстве моста возле Карагаша, остается на месте. Работа там должна идти своим чередом. На месте пришлось уточнить, что в районе строительства нового моста ширина реки 60 метров, глубина до 3 метров, противоположные берега крутые, просматриваются. Удаление переднего края противника от 800 до 1200 метров. Мост строить можно только ночью, без шума. Были и другие затруднения: на месте строительства не имелось лесоматериалов, недостаточно было транспорта, мало людей. Майор Андросюк поехал в Парканы и обратился к местному населению с просьбой оказать помощь в строительстве моста.

Через некоторое время начали собираться люди. Людей разбили на группы, составили списки, назначили старших, и работа закипела. Солдатам батальона приходилось только руководить работами, так как все время подходили и подходили новые селяне. К концу второй ночи уже ставили перила, улучшали подъезды. Дело подходило к концу.

Хороших дорог на плацдарме не было, кроме одной, рокадной, идущей по правому берегу Днестра, где наш 28-й отдельный дорожностроительный батальон восстанавливал верхнее покрытие, ремонтировал мосты, ухабы и кюветы. Проезжая по этой дороге в июне месяце, я видел впереди машины строго прямое шоссе, мимо проносились полосатые будки, газоны и цветочные клумбы, обнесенные учебными трофейными авиабомбами, побеленные известкой. Все это было сделано руками воинов батальона, которым командовал подполковник Синкевич.

Говоря о воинах тыла, нельзя не сказать о наших девушках. В нашей армии в то время их служило около трех тысяч человек. Все они пришли на фронт добровольно. В преодолении трудностей фронтовой жизни не уступали солдатам-мужчинам, а в медицине, связи, регулировке уличного движения, в хлебопечении были просто незаменимы. Ненависть к врагу переполняла их сердца. Они забывали об усталости, не думали о грозящей опасности.

В 30-м отдельном дорожно-эксплуатационном батальоне было немало девушек. Часто приходилось слышать восхищенные отзывы об их отваге и умелой работе. Многие из них были награждены орденами и медалями. У моста возле Карагаша с флажками и винтовкой через плечо регулировала движением автомашин младший сержант Тоня Московкина. Свою службу она полюбила, быстро освоила, была трудолюбива и дисциплинированна. Со своим батальоном Московкина прошла большой и тяжелый боевой путь от Краснодара, через всю Украину, Молдавию, Румынию, Болгарию. В дождь и слякоть, в снежные бураны и морозы несла она службу на постах регулирования, часто под ожесточенной бомбежкой.

Взволнованная, счастливая и гордая за свою армию, за свою великую Родину, командовала она уличным движением в столице освобожденной Болгарии. В софийском музее хранится фотография А. Д. Московкиной, как реликвия освободительной миссии советских воинов.

После демобилизации А. Д. Московкина работала и училась. В июле 1965 года успешно закончила аспирантуру в академии общественных наук при ЦК КПСС, получила ученую степень кандидата исторических наук.

Ее подруга Попова прошла более долгий боевой путь. Веселая, жизнерадостная, внешне совсем не похожая на волевого, сильного духом человека. Стройная фигура, худенькие плечики, маленькие девичьи руки, зажигательная улыбка и теплый взгляд спокойных серых глаз. Она женственна, нежна, ласкова, добра. Вера хорошо помнит, как пришла в военкомат и попросила отправить ее на фронт. Ей исполнилось восемнадцать лет. Но Вере отказали.

— Давай домой, дочка, сказал военком, — воевать — не женское это дело.

Но когда в сентябре 1941 года Вера снова пришла в военкомат с просьбой зачислить ее в действующую армию, ей не отказали. Девушку направили в 201-й запасной полк. Весной 1942 года она была переведена в 30-й отдельный дорожно-эксплуатационный батальон и зачислена регулировщицей в 3-ю дорожно-комендантскую роту. В свое время Вера училась на курсах кулинарии, и ее иногда привлекали для работы поваром. Однажды командование роты решило выбросить вперед головной отряд. Он разместился в хатах на южной окраине села Копанка. Солдаты занялись своими делами. Попова готовила обед, чтобы накормить голодных воинов. Вдруг вечером гитлеровцы открыли артиллерийский огонь по размещению подразделения. Командир роты майор Красников подал команду:

— Бегом к машинам!

Солдаты, пригибаясь, побежали к замаскированным в посадке машинам. Вера задержалась. Захватив кастрюлю с горячей пищей, она догнала солдат. В автомашине майор Красников отчитал Веру. А она застенчиво улыбалась:

— Так все же с утра ничего не ели. Как я могла оставить вас голодными.

Когда впервые рядом с регулировочным постом на руках ее умер от осколков бомбы раненый солдат, Вера вдруг почувствовала в горле комок. Она, забыв и про бомбежку и про опасность, глядела на побелевшее сразу лицо воина. Она плакала. А бомбежка продолжалась. Надо было рассредоточивать скопившиеся на дороге автомашины. И командир, оказавшийся рядом, сказал с сочувственной укоризной:

— Ну вот! Воюешь, как солдат, а плачешь, как баба. Это не пойдет!

Вера научилась не плакать, научилась перебарывать в себе страх. То, что она делала, уже не представлялось ей ни особенным, ни трудным.

…Проехали еще немного. Стрелка на столбе указывала: «Кицканы». Дальше — лес. Едем, словно в туннеле. Девушки-регулировщицы, мигая фонариками, улыбаясь, приветствовали нас. Мысль об опасности казалась тут почти неуместной. Мелькали вспышки зажигалок, огоньки папирос, слышался стук топоров, ломов и лопат. Работали на участке дорожники. В обороне солдату работы не уменьшается. День и ночь напролет, как крот, роет он своей саперной лопаткой землю. И на каждом километре фронта было отрыто около 19 километров траншей и ходов сообщения, сооружено 470 убежищ и других укреплений.

Побеседовав с солдатами, мы поехали по направлению к Кицканам. Кончился лес, потянулось село. Оно утопало в зелени. Миновав село, выскочили на возвышенность юго-западнее монастыря. За густым лесом виднелись бурые высоты крепости г. Бендеры. Там укреплял свою оборону 30-й армейский корпус противника. С большим трудом добираемся до командного пункта стрелковой дивизии. Нас встретил командир дивизии генерал Г. И. Чурмаев.

— Я думал, руководство армейского тыла отстало и находится далеко, где-нибудь в Веселых Тернах или Кривом Роге! — с улыбкой сказал генерал.

Генерал Чурмаев, метко прозванный «хозяйственный, деловой генерал», пожаловался нам на недостаток питания, однообразие пищи, плохое обмундирование, нехватку инженерного имущества. О хозяйственных делах дивизии генерал говорил охотно, со знанием дела.

— Людей в частях крайне недостаточно, — обратился он ко мне. — Для выполнения инженерных работ я приказал привлечь специалистов тыла.

Выслушав информацию и жалобы, мы распрощались с генералом и поехали дальше, в тыл одного из полков этой же дивизии. Тылы полка были хорошо замаскированы. Солдаты в ожидании обеда присаживались на полянку. Свободная минута — отдыхай. Присели и мы. Поначалу беседа не клеилась.

— Как дела? Как кормят? — спросили солдат.

Солдаты осмелели, вступили в разговор:

— До каких пор будут кормить перловкой? Когда выдадут новое обмундирование и обувь? Когда прибудет пополнение?

В это время два бойца принесли в ведрах обед.

— Может, с нами закусите? — обратился к нам старшина.

Мы едим холодную, с застывшим салом кашу, борщ с сушеным картофелем и капустой…

По возвращении в штаб тыла мы подсказали арминтенданту Быстрякову дать указание варить первое блюдо из зелени, разнообразить меню, организовать сбор зелени. Провели армейский конкурс поваров на лучшее приготовление пищи, на культурное обслуживание солдат, отпечатали в типографии «памятку повара». Вечером 28 апреля 1944 года членом Военного Совета 37-й армии генерал-майором Сосновниковым было созвано совещание офицеров службы тыла.

Сосновников, отметив успешное решение задач работниками тыла в наступательной операции, остановился на недостатках при переходе к обороне. Жизнь заставляла и требовала напрягать силы по изысканию дополнительных материальных средств, необходимых для бесперебойного обеспечения войск. Слаженность работы тыла зависела от четкости и самоотверженности его работников. Горячая, сытная пища и доставка газет, боеприпасы и обувь, лечение больных и бумага для писем, горючее и запчасти для танков — все по-своему важно на войне.

После совещания во всех частях и подразделениях тыла были проведены партийные и комсомольские собрания, совещания с секретарями партийных и комсомольских организаций, поставлена задача политической работы. От политработников потребовали улучшить политическое воспитание, внимательно относиться к нуждам воинов. Были выпущены боевые листки, проведены беседы. Знаменательно, что инициаторами всех хороших начинаний стали коммунисты.

Часто у нас в штабе тыла стали бывать в те дни армейский интендант Быстряков, начальник отдела горючего Брюхачев, начальник автослужбы Руненков, начальник санитарной службы Сук и другие офицеры, отвечающие за снабжение соединений и частей боеприпасами, техникой, горючим, питанием, обмундированием, медицинским обслуживанием. Легко сказать — обеспечить всем необходимым войска армии, в которой насчитывалось на апрель месяц 1944 года более шестидесяти тысяч человек, около шести тысяч лошадей и огромное количество вооружения и боевой техники. (Тыловая сводка 37-й армии на 1.IV.1944 г., архив МО, ф. 392, оп. 8898.) Гораздо труднее все это сделать. Мы хорошо понимали, что переход к обороне — временное явление, войска израсходовали свои возможности для наступления, требуется время для подготовки новой наступательной операции.

На передовой Кицканского плацдарма шла обычная фронтовая жизнь: наблюдали за противником, изредка постреливали. Все затаилось, спряталось в земле. Внезапность на войне — одно из условий, необходимых для достижения цели малой кровью. В начале августа началась усиленная подготовка к наступлению: передислокация, уточнение данных о противнике, расчеты. Командующий, члены Военного совета, офицеры штаба и политотдела армии все чаще стали появляться в дивизиях и корпусах, беседовали с солдатами и офицерами, проверяя свои мысли, наблюдения, расчеты.

В основу подготовки войск, штаба и органов тыла к наступлению было положено боевое сколачивание частей. На учениях отрабатывались вопросы материально-технического обеспечения войск в наступательной операции. Наряду с общевойсковыми учениями проводились тыловые учения, игры на картах. Во второй половине августа, за несколько дней до начала операции, была проведена теоретическая конференция, на которой рассматривались вопросы военно-политической обстановки, экономического состояния района в полосе вероятных боевых действий армии и организации материально-технического обеспечения армейской наступательной операции. (Штаб управления армейского тыла в июле переместили в поселок Константиновку, а к началу наступления в поселок Слободзея-Молдавская.)

К началу наступления основные армейские органы были приближены к войскам. Часть их разместилась на плацдарме. Выгрузочная станция была развернута на станции Тирасполь. Отделения складов на грунте были выдвинуты на плацдарм: артиллерийский склад в 2 км западнее Суклеи, а продовольственный на северо-восточной окраине Копанки. Армейские госпитали первой линии были сосредоточены в районе Карагаш, Слободзея-Молдавская и южнее Копанки. Как только организовали выгрузочную станцию в Тирасполе, противник со стороны Бендер ежедневно в 17–00 стал вести артиллерийский обстрел наших складов. Обстрел усиливался, когда ночью приходили на станцию железнодорожные эшелоны с боеприпасами.

Памятен день, когда мы с полковниками Нестеровым и Быстряковым осматривали отделения армейской базы на станции Тирасполь. Там размещались артиллерийские склады, склад горючего, продовольствия, интендантского имущества. Казалось, в дневное время ничто не может нарушить спокойствия пустынной привокзальной площади. И вдруг — нарастающий свист снарядов. Султаны земли и дыма высоко поднялись в воздух у вокзала, на территории складов, где мы только что были. Сильный взрыв эхом прокатился по балке и отозвался в привокзальной посадке. Артиллерия перенесла свой огонь на поля между Тирасполем и Парканами. Сразу же возник пожар. Горела сметанная в стога пшеница.

Возвращаясь обратно в штаб, мы заехали в гвардейский стрелковый корпус генерала Г. П. Котова. Его дивизии находились во втором эшелоне армии восточнее Тирасполя. Устроились они как подобает в обороне: оборудованные землянки, пищеблоки, бани, клубы, учебные классы. Войска упорно учились, отрабатывая вопросы взаимодействия на местности с танками и артиллерией. На первый взгляд, обстановка казалась не фронтовой, а лагерной. Красивая местность, фруктовые сады располагали к мирной жизни.

Чтобы представить себе объем работы тыла в этой операции следует вспомнить, что на плацдарме было сосредоточено более 80 000 солдат и офицеров, более 3000 орудий, 9000 лошадей. Средняя плотность артиллерии на участке прорыва достигала 260 орудий и минометов, 40 бронеединиц на 1 км фронта. Нам для создания запасов в войсках, кроме текущих расходов, требовалось подвести 4 боекомплекта боеприпасов и 3 заправки горюче-смазочных материалов. Работникам тыла пришлось много строить дорог. Строить ночью. Все делать в строжайшей тайне. Солдаты и офицеры тыла строго следили за тем, чтобы днем в полосе предстоящего наступления все замирало, не двигалось, стояло там, где заставал рассвет. Дороги, которые просматривались противником, были закрыты, а вместо них построены в лесу и балках новые. Было восстановлено и заново сооружено 190 километров дорог. На них организованы контрольно-пропускная служба и офицерские посты, одностороннее движение автомобильного и гужевого транспорта.

Важное место в подготовке к операции занимала оперативная маскировка. Личный состав и боевая техника тщательно маскировались.

Заканчивались последние приготовления к наступлению в войсках. 19 августа мы с начальником тыла полковником Нестеровым и начальниками отделов поехали на плацдарм в войска генералов Куприянова и Котова. Заметно было, что дороги не клубились пылью, пустынно у переправ и в населенных пунктах: Тирасполе, Суклее, Карагаше и Слободзее-Молдавской.

На плацдарме (площадь около 75 кв. км) становилось тесно от железа. Никогда еще мы не видели такой плотной насыщенности боевой техникой. Стволы пушек торчали чуть-ли не из-за каждого куста. Ступить было некуда.

Все службы снабжения находились в частях. Начальник санитарной армии полковник Сук справлялся о состоянии медицинского обеспечения войск. Другие проявляли заботу об обеспечении солдат обмундированием, питанием и снаряжением.

Настало утро 20 августа 1944 года. В воздухе тихо, необыкновенно тихо, как перед грозой. Командующий 37-й армией генерал-лейтенант М. Н. Шарохин приказал дать сигнал к наступлению.

И. Середа, старший лейтенант запаса ОДИН ДЕНЬ ВОЙНЫ

Когда пишу эти строки, я отчетливо представляю все события того дня. На память приходят, казалось бы, уже забытые эпизоды боевых вылетов.

Грозный вал наступления катился все ближе и ближе к границам Румынии. Воздух содрогался от рева моторов. Летчики нашего полка работали без отдыха. Прилетят, перекурят, заправят самолеты горючим, сменят боекомплект — и снова в бой. По пять-шесть самолетовылетов делал каждый. Да, советские летчики нередко делали то, что многим казалось невозможным. Ни ураганный огонь зенитной артиллерии, ни рои истребителей противника не могли остановить советских бомбардировщиков и штурмовиков на пути к цели.

Штурмовка. Спят молдавские поля. Медленно светлеет небо, и над Прутом, дрожа, дымится утренний туман. На травах и листьях играют бликами радуги прозрачные капли росы. Солнце неторопливо поднимается, словно не желая обжигать утомленных воинов своим зноем.

Большая группа штурмовиков подлетела к нашему аэродрому. Завертелись трехлопастные воздушные винты, и в воздух один за другим поднялись восемь истребителей «лавочкин-5». Пристроившись к штурмовикам, группа взяла курс на Корнешты, штурмовать железнодорожную станцию. На бреющем полете, прижимаясь к земле, ныряя в балки, «ильюшины» подошли к цели.

— Приготовиться к атаке! — приказал командир штурмовиков.

«Ильюшины», быстро сделав «горку», обрушили на застигнутого врасплох противника первый бомбовый удар. Часть вагонов исчезла в огне и дыму. Атака была такой стремительной, что фашисты в первые минуты растерялись. Быстро оценив обстановку, командир решил повторить удар. И вот по радио раздается команда:

— Подтянуться всем! Приготовиться… Атака!

Горели вагоны, высоко в небо поднимался пар от пробитого котла паровоза. Паровоз уткнулся в песок, несколько перевернутых вагонов валялось под откосом насыпи. Истребители прикрывали действия штурмовиков.

В результате этого внезапного и смелого налета штурмовиков на станцию Корнешты было уничтожено и повреждено два паровоза, около сотни вагонов.

Отштурмовавшись, «ильюшины» собрались в группу и взяли курс на свой аэродром. Эфир наполнился веселыми голосами, шутками, кто-то даже затянул песню. И вдруг… в наушниках шлемофона зашуршало, засвистело, послышалось что-то тревожное.

— Выше нас четыре «мессершмитта», — передавал кто-то.

— В воздухе противник!

— «Мессера»! «Мессера!» — то и дело слышались предостерегающие голоса.

Мои глаза изучают голубой простор. Как будто ничего нет. Но вот вдали показалась едва заметная цепочка точек. Точки с каждой секундой увеличиваются и превращаются в силуэты самолетов.

Мгновение для ориентировки — и наши истребители находят свое место в бою. Шесть «лавочкиных» прикрывают штурмовиков. Они не отходят. Я со своим ведомым Владимиром Погодиным сковываем боем истребителей врага, оттягивая их в сторону линии фронта. Мой «лавочкин», задрав нос, круто, почти отвесно ввинчивается в небо и оттуда, сверху, камнем падает на врага. Не успеваю нажать гашетку пушек, как немецкий летчик, сделав переворот, ускользает от меня.

«Ушел!» — с досадой подумал я.

Выбираю новую цель. Мы быстро сближаемся. Держу врага на прицеле. Проходят мгновения предельного напряжения, кажется, перестаю дышать. Расстояние между нами сокращается. Всем сердцем хочу побыстрее вогнать меткую очередь в ненавистного врага, прилетевшего в наше небо на сером самолете с паучьей свастикой на крыльях. Силуэт вражеского самолета все увеличивается в прицеле. Невольно рука стремится… Но разум подсказывает: «Рано. Бить, так наверняка, с небольшой дистанции». Подхожу к вражескому самолету вплотную и нажимаю на гашетку пушек. Мощный сноп огня, и огненная трасса прочерчивает сигарообразный фюзеляж «мессершмитта». Самолет вспыхивает и, оставляя за собой шлейф черного дыма, врезается в землю.

Показалась передовая. Штурмовики в безопасности. Наши истребители зорко охраняют их и одновременно ведут бой с «мессершмиттами». Рядом проносятся с бешеной скоростью краснозвездные «лавочкины». Мелькают плоскости с черными крестами. От самолета к самолету протягиваются огненные шнуры. А внизу огромным движущимся клубком догорают обломки сбитых машин. Наши самолеты становятся хозяевами в воздухе.

Леня Амуров. Когда солнце было уже высоко, над Скулянами появилась стая серобрюхих хищников с крестами на крыльях. С большого луга, ставшего по прихоти войны аэродромом, поднялась в воздух шестерка наших самолетов-истребителей. Среди них была машина Лени Амурова.

Леня — обыкновенный русский парень. Комсомолец. Внешне он не выделялся ничем: небольшого роста, курносый, с непокорным хохолком светлых волос и неизменной улыбкой на широкоскулом юношеском лице и похожий на тысячи его сверстников, делавших трудное дело войны.

Во время войны бывало иногда такое, что не расскажешь, а если расскажешь, не удивишь. Вероятно причиной — просто характер нашего народа. Всегда у нас необыкновенное в конце концов становится будничным. Этот случай, пожалуй, достоин, чтобы о нем рассказать: он и будничный, и необыкновенный.

Самолеты парами шли над садами и виноградниками, затянутыми легкой прозрачной дымкой. Из нее выступали раскинутые по балкам села, синёя молдавскими мазанками.

Не прошло и десяти минут, как впереди показался район прикрытия — переправы через Прут у Скулян. Командир группы связался со станцией наведения:

— «Рубин»! Я — «Сокол»! Наведите меня на противника.

— Квадрат тринадцать.

Вдали багряной лентой блеснула река. Пикирующие бомбардировщики шли двумя группами. Вот они сейчас свалятся на крыло, войдут в пикирование, и тогда… Взгляд на мгновение отрывается от самолетов и переносится вниз. Там узкая горловина переправы через Прут вбирает растянувшиеся на километры массы людей, машин, танков, сжимает, стискивает их. На правом берегу, обретя свободу, колонны вновь растекаются.

Имея преимущество в высоте, «лавочкины» устремились на «юнкерсов». Воздушные стрелки открыли ураганный огонь, но истребители уже атакуют их. Тотчас же показалась вспышка, и один «юнкерс», полыхая, свалился вниз. Второй бомбардировщик начал, снижаясь, уходить на свою территорию.

В бою обстановка меняется быстро и иной раз совершенно неожиданно. С безоблачной выси вынырнули вражеские истребители. Пара?.. Четыре?.. Сколько их?

У Лени тревожно забилось сердце. Но быстро проходит растерянность. Леня направил свой самолет в сторону «мессершмитта» и дал очередь. «Попал», — радостно отметил он, но в это время над его головой красным пунктиром промелькнули трассирующие пули: это с другого «мессершмитта» летчик вел огонь по его самолету. Резкий толчок встряхивает машину. Острая боль пронизывает спину. «Ранен, — мелькает в голове. — Уходить из боя нельзя — товарищам трудно».

— Леня, как чувствуешь себя? — слышится голос ведущего.

— Продержусь до конца.

В глазах туманится. На ведущего наседает «мессер», и Леня спешит на выручку. Из-под шлемофона катятся струйки пота. Трудно на поврежденной машине. Леня нажимает гашетку пушки, огнем отсекая врага.

Метким огнем летчики сбили еще два фашистских самолета и заставили врага покинуть поле боя. Возвратилась на свой аэродром и группа «лавочкиных».

— Леня! Садись первым, — приказывает командир.

Самолет неуверенно коснулся земли, взмыл, приземлился на одно, потом на другое шасси и, выделывая зигзаги, покатился по летному полю. Зарулив на стоянку, Леня вылез из кабины и прилег под плоскостью на траву. Осколок бронеспинки разорвал комбинезон и глубоко впился в тело.

Леня долгим, уходящим взглядом посмотрел на командира:

— Здорово мы им дали!.. И я одного сбил…

Я смотрел на Леню Амурова. Его лицо было спокойно и, несомненно, красиво…

По безбрежной сини неба тянулись стаи белоснежных облаков, от них по земле скользили прохладные тени. Командир полка Герой Советского Союза подполковник Ольховский медленно снял пилотку. Его примеру последовали остальные. Лейтенант Леня Амуров и мертвым был красив.

Группу ведет командир полка. В третий боевой вылет восьмерку «лавочкиных» повел на прикрытие наземных войск Герой Советского Союза подполковник Ольховский. Несмотря на свои сорок с лишним лет, он крепок, широк в кости. Яркие, чуть скошенные глаза будто сдерживают неукротимую силу могучего тела, а сам он — неторопливый и рассудительный — сгусток человеческой энергии, которая способна и на долгое терпение и на мгновенное, единственно верное решение.

До войны он окончил военную академию, работал инспектором ВВС Дальневосточной армии. На фронте он провел немало воздушных боев, сбил 19 самолетов врага…

Самолеты взлетели, построились в боевые порядки и повернули в район прикрытия. Внизу непрерывным потоком двигались наши наступающие части. Идя вдоль Прута, летчики внимательно осматривали все видимое пространство вокруг. Линия фронта близко, и можно было предвидеть всякие неожиданности. Когда восьмерка наших истребителей подходила к району прикрытия, Ольховский издали заметил большую группу вражеских бомбардировщиков, направляющихся на прутские переправы.

Со скоростью грозового разряда сработали разум и воля командира.

— За мной! В атаку! — прозвучала по радио команда командира полка.

Сколько мгновений отведено летчику на бой?

Круто пикируя, вся восьмерка сверху внезапно свалилась на «юнкерсов».

Как всегда, в минуту крайней опасности летчиков охватило чувство дерзкой отваги, стремление победить во что бы то ни стало. Ольховский сбил ведущего. Почти одновременно загорелся еще один «Ю-87». Его поджег Герой Советского Союза старший лейтенант Брызгалов. Не прекращая огня, наши истребители прошли через весь строй бомбардировщиков. «Юнкерсы» сбросили бомбы на свои войска, начали уходить. Весь строй рассыпался.

Сделав боевой разворот, Ольховский со своими ведомыми снова очутился выше бомбардировщиков. Но в этот миг с высоты устремились на «лавочкиных» истребители противника. Нашу группу окружили «мессершмитты» — угловатые крылья со свастикой, трассы огня навстречу, блеск плексигласа фонаря кабины и черные шлемофоны фашистских летчиков. Маневр и огонь с самых коротких дистанций. В вихре дымного пламени рухнул один «мессершмитт». За ним потянул к земле шлейф черного дыма второй.

Павел Брызгалов со своей четверкой связал боем вражеских истребителей. Увидев, что Брызгалов отбивает «мессершмиттов», Ольховский, пикируя, поймал в прицел ведущего бомбардировщиков и нажал гашетку пушек. Меткая очередь прошила еще один «юнкерс». Воздушный бой длится минуты. Победу в нем одерживает воздушный боец в какое-то мгновение. И в это мгновение перед летчиком проходит вся жизнь, в это мгновение он сильнее ощущает, как дорога ему Родина.

Воздушный бой закончился разгромом противника. Но на земле шло ожесточенное сражение. Восьмерка советских истребителей во главе с командиром Ольховским то и дело появлялась над клокочущим полем боя, надежно прикрывая наши наземные части.

В наушниках шлемофонов послышался знакомый голос дважды Героя Советского Союза капитана Евстигнеева:

— Батя, иди домой. Пришел сменить тебя.

Евстигнеев уже связался с наземной рацией:

— «Рубин», «Рубин». Я — «Сокол». Пришел на работу. Сообщите обстановку.

— В воздухе спокойно, — отвечал ему по радио с земли командир гвардейского авиационного корпуса генерал-лейтенант авиации Иван Дмитриевич Подгорный.

В это время группа Ольховского подходила к своему аэродрому. Командир полка первым посадил свой самолет и, тяжело дыша и вытирая пот, вылез из кабины.

Один за другим шли на посадку его истребители. Не хватало только одной машины. Не было Павла Брызгалова.

Ольховский курил папиросу за папиросой. Взглядом, полным тревоги, всматривался в высоту. Но самолета Брызгалова не было видно. «Паша, Паша. Ты должен прийти», — твердил он про себя.

И словно в ответ ему послышался гул мотора, и из-за холма вынырнул «лавочкин». Летчики и механики удивлялись, как только он держался в воздухе. Все хвостовое оперение было искромсано осколками снаряда, не было руля высоты.

Неуклюже зарываясь капотом, самолет шел на посадку. В неуловимый миг времени Паша успел мотором «вырвать» свой самолет в горизонтальный полет у самой земли и посадить его.

Машина с выключенным мотором развернулась к стоянкам. Брызгалов снял шлемофон и долго сидел в кабине. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Сказывалось нечеловеческое напряжение всех душевных и физических сил.

Над Кишиневом. Летчик Александр Шпынов с ведомым Николаем Поляковым, вернувшись из очередного вылета на разведку, доложил, что на аэродроме Кишинева сосредоточено большое количество фашистских самолетов.

Было приказано произвести доразведку и при обнаружении самолетов противника отштурмоваться. Руководить штурмовой восьмеркой самолетов-истребителей было приказано мне.

Оставляя клубы пыли, истребители поднялись в воздух. Впереди четверкой шел Шпынов, чуть выше вел четверку я.

Самолеты шли на бреющем полете, и оттого скорость казалась огромной. Линию фронта мы пересекли настолько быстро, что немецкие зенитчики не успели открыть огонь.

Пролетев передний край, насыщенный артиллерией врага, мы набрали высоту. Под крылом самолета проплывали молдавские пейзажи с меловыми кручами, зеленью садов и виноградников. Вдали показался Кишинев, покрытый лиловой дымкой. На подступах к городу немцы встретили нас мощным огнем. К аэродрому вышли с юго-запада. «Ю-87» и «ФВ-190» стояли на аэродроме — часть в капонирах, часть без всякой маскировки. На краю летного поля, возле церкви, под деревьями располагались цистерны с горючим и автомашины.

И вот, как внезапная молния, над аэродромом пронеслись советские истребители. Первой, переворотом через крыло, вошла в пикирование четверка лейтенанта Шпынова. По аэродрому хлестнул смертоносный свинцовый дождь. Два фашистских самолета загорелись.

Я со своим ведомым лейтенантом Погодиным появился над аэродромом позже других. Пролетая уже над морем бушевавшего огня и дыма, в котором метались, спасаясь бегством, гитлеровцы, я выпустил несколько очередей из пушек. За мной неотступно следовал Володя Погодин, расстреливая в упор врага…

Мы собрались в группу и взяли курс на свой аэродром. Израненная глубокими воронками и окопами, лежала внизу под крылом истребителя молдавская земля. В балках стояли замаскированные танки, пушки, дымили полевые кухни — обычная картина прифронтовой жизни. Вот и наш аэродром. Делаем посадку. Летчики возбуждены от только что проведенного, четвертого за этот день, успешного боевого вылета.

Солнце уже спряталось в далеких холмах, над землей сгущались сумерки.

Прошли годы. Неузнаваемо похорошела и расцвела столица Молдавии — Кишинев. На месте летного поля аэродрома возвышаются многоэтажные дома. Едва на востоке обозначится теплящаяся полоска зари, как оживет город. Раньше города просыпается Кишиневский аэропорт. С летного поля поднимаются в воздух самолеты с пассажирами, грузами и летят в Киев, Минск, Москву, скрепляя узы дружбы молдавского народа с братскими народами Советского Союза.

Проходя по тенистым улицам Кишинева, я чувствую чудесный запах цветущих лип, чувствую пульс жизни, настойчивый и властный.

В. Ермуратский, майор запаса С ВЕРОЙ В ПОБЕДУ

Война застала меня в Кишиневе. После первого же налета вражеской авиации на город явился в военкомат и получил направление в артиллерийский полк 15-й Сивашской Краснознаменной дивизии. На третий день разыскал свою часть. Ее дивизионы, заняв огневые позиции западнее селения Глодяны, вели бой с немецкими частями, переправившимися на восточный берег Прута и пытавшимися с ходу прорваться к городу Бельцы. Танки противника напористо осаждали позиции полка, но его воины, ведя беглый огонь из пушек, успешно отражали яростный натиск.

После того как атаки гитлеровцев на этом направлении были отбиты и враг перешел к обороне, наш полк по приказу командования был переброшен на другой участок.

В начале июля противник нанес сильный удар из района Штефанешты, прорвал оборону советских войск и начал продвигаться в северо-восточном направлении. Наши части вели упорные бои за каждый рубеж, каждый населенный пункт. Но преимущество временно еще находилось на стороне врага.

16 июля фашисты ворвались в Кишинев. Советские войска, вынужденные отходить за Днестр, оставляли города и села Украины. Но мы не теряли веры в нашу победу, и она пришла несколько позже.

…Весну 1944 года воины 295-й стрелковой дивизии, агитатором политотдела которой я был с мая 1943 года, встречали на левом берегу нижнего течения Днепра. 12 марта наши части форсировали эту широкую водную преграду и развернули наступление на Херсон. На следующий день воины дивизии выбили врага из города, а вскоре были освобождены другие города и села Правобережной Украины.

Мог ли я тогда, сражаясь с врагом в кубанских плавнях, а затем и в устье Днепра, думать о том, что вместе с бойцами этого прославленного соединения буду освобождать молдавскую землю? Нет, на войне вперед не загадывали, но знали твердо: победа будет за нами. И мы добывали ее в кровопролитных боях. Отходя на запад, противник яростно огрызался. Всесторонне подготовленный к длительной обороне, он цеплялся за каждый населенный пункт.

Записи сохранившегося дневника помогают восстановить в памяти отдельные события тех суровых дней. К 26 марта полки нашей дивизии вышли на ближние подступы к Николаеву. Минированы поля, дороги и дома. Десант моряков под покровом ночи высадился на берег, занятый противником, и, захватив один из элеваторов, закрепился в нем. Многие из десантников погибли в неравном бою, но те, кто остался в живых, удерживали здание элеватора до тех пор, пока мы не выбили фашистов из города.

«Не давайте закрепляться врагу, уничтожайте захватчиков!» — гласили слова приказа. И мы делали, казалось, невозможное. Воспитывая у бойцов и командиров высокое чувство советского патриотизма и интернационализма, работники политотдела придерживались испытанной народной мудрости: «Слово учит, а пример ведет». Примером же служили сыны великой ленинской партии — независимо от занимаемых должностей. «Коммунисты, вперед!» — слышалось там, где было наиболее трудно. «Хочу идти в бой коммунистом», «Если погибну, считайте меня коммунистом», — писали воины в своих заявлениях о приеме в партию.

Весенние дожди размыли дороги. Транспорт застрял. Снаряды, мины, патронные ящики бойцы без устали подносили на себе. Так было, когда мы освобождали Николаев, Очаков и Одессу, когда приближались к Молдавии.

10 апреля была освобождена героическая Одесса. Советские войска, продолжая развивать наступление, отбросили немцев за Днестр и стали готовиться к завершающим боям за освобождение Советской Молдавии, ее столицы Кишинева. Наверное, не только у меня замирало сердце от предчувствия скорой встречи с родным городом после трехлетней разлуки.

В середине мая нашей дивизии и другим соединениям, входившим в 34-й гвардейский корпус, которым командовал генерал-майор Макавчук, была поставлена задача на проведение частной операции. Она заключалась в том, чтобы очистить от противника значительный участок местности на левом берегу Днестра и освободить села Дороцкое, Погребы, Кошницу и Перерытое, раскинувшиеся в днестровской излучине.

Огромную помощь в период подготовки и проведения операции нам оказали жители этих селений. Приведу только один из многочисленных примеров. Максим Васильевич Наку, житель села Погребы, с риском для жизни пробрался в наш штаб и сообщил, что немцы накапливаются у кошницкого парома с целью переправы на левый берег реки. Он рассказал также, что в районе села Погребы имеется мостовая переправа, которая с нашего берега не просматривалась.

Учтя это, наши артиллеристы нанесли массированный огневой удар. Немцы, бросившись врассыпную, бежали. Повреждена была и вражеская переправа у Погребов.

В этот же день соединения корпуса заняли Дороцкое, Погребы, Кошницу и Перерытое. Однако близлежащие сады и перелески оказались непрочесанными, и немцы, сосредоточив в них достаточно сил, перешли в контратаку и потеснили части корпуса. Дорого обошлась нам эта оплошность.

Семь дней шли здесь бои, а затем нашу дивизию отвели на пополнение. Во время передышки к нам приехали артисты эстрады Киевской филармонии. На лужайке у опушки леса, находившегося недалеко от передовой, расположились бойцы и командиры, а перед ними импровизированная сцена — грузовая машина с откинутыми бортами. Запомнилось выступление братьев Астаховых и чудесная песня «Россия», которую пела артистка Лапидус. В песне этой каждый из нас слышал стоны родной земли. Душу переполняли гнев и ярость против ненавистного врага.

В первых числах июня части дивизии, переправившиеся у населенных пунктов Ташлык и Бутор на правый берег Днестра, закрепились на «малой земле», передний край которой вплотную подходил к селению Шерпены. Более двух с половиной месяцев находились мы на заднестровском плацдарме, днем и ночью слушая свист пуль и оглушительный треск от разрывов снарядов и мин. Здесь редко выпадали так называемые часы фронтового затишья. Ох как угнетающе действует оборона на фронтовиков, вынужденных круглые сутки укрываться в глубоких траншеях, которыми вдоль и поперек безжалостно изрезаны пойменные сады и виноградники. Радовал глаз их зеленый наряд. Природа никак не хотела мириться с войной. Даже на деревьях, казалось, до смерти покалеченных осколками и пулями, наливались чудесным соком яблоки и груши. Земля как бы чувствовала скорое освобождение и старалась вознаградить людей щедрым урожаем.

С личным составом, находившимся за Днестром, мы ежедневно проводили беседы и политинформации. Чаще всего мне приходилось бывать в 1038-м стрелковом полку, которым командовал подполковник В. Н. Любко. Как-то во время беседы я обратил внимание на молоденького солдата, небольшого роста, но крепко сбитого.

— Это наш Яша, из Кишинева, — отрекомендовал его мне командир взвода.

— Будем знакомы, земляк, — сказал я.

— Как, вы тоже кишиневец? — обрадовался солдат.

— Почти, до войны жил там.

Яков Сапожников, так звали моего нового земляка, родился и вырос в Кишиневе. Отец его в первые дни войны ушел на фронт. Яша эвакуировался в глубь страны. Спустя два года он пристал к воинской части, следовавшей на передовую, правдами и неправдами добился зачисления в ряды Красной Армии. Прошел Донбасс, освобождал Каховку, Херсон, Николаев, Одессу. На груди у парня я увидел орден Славы. Командир взвода лейтенант Кулиничев поведал мне, как отважен и смел Яша.

— Береги себя, не проявляй ненужной лихости, — сказал я, прощаясь с ним.

— Да нет, товарищ майор, я понимаю, в разведке надо быть осторожным, а то, если убьют, ведь задание не выполнишь. А так хочется поскорее в наступление, освободить Кишинев. Хочется побыстрее прогнать немцев с родной земли…

Там же, на «малой земле», принимали в партию наиболее отличившихся. Прочитав заявление автоматчика Ивана Емельяновича Шнура, парторг 1038-го стрелкового полка И. М. Портной предложил высказаться. Но коммунисты проголосовали без обсуждения. Боевые друзья хорошо знали двадцатилетнего воина-сибиряка.

Взволнованный большим доверием, рядовой Шнур обещал коммунистам:

— Не пожалею сил, а если понадобится, то и самой жизни ради победы над заклятым врагом. Готов выполнить любое задание командования.

Слова бойца звучали торжественно, как клятва.

С получением нового пополнения из освобожденных районов Молдавии особое внимание обращалось на работу по его интернациональному воспитанию. С парторгами, комсоргами частей проводились специальные семинары: «Политика партии и Советского государства в национальном вопросе», «СССР — многонациональная страна», «Дружба народов СССР — основа нашей силы и могущества», «О поведении личного состава при вступлении на территорию Румынии».

Воспитание патриотических чувств у солдат играло важную роль в боевой обстановке. Повышалась бдительность бойцов, крепились их боевой дух, смелость и отвага…

Время работало на нас. Неумолимо приближалась развязка. Развернувшаяся подготовка к наступлению поднимала у солдат боевой дух. Но не дремал и враг. Словно обложенный зверь, он, чуя опасность, творил черное дело. Участился обстрел наших позиций. Немцы усилили вылазки, пытаясь прощупать крепость нашей обороны, раскрыть планы. Сильно донимали нас шестиствольные минометы. Фронтовики метко окрестили их «скрипухами» за отвратительный звук, который сопровождал выстрелы.

Чтобы оттянуть роковую схватку, немцы пытались ликвидировать плацдарм и сбросить нас в Днестр. Фашистские политофицеры убеждали своих солдат, будто Германия располагает еще большими резервами и превосходит Красную Армию и в технике, и в живой силе. Эту ложь мы разоблачали. Служил у нас младший лейтенант Голденко. В его задачу входила организация радиопередач для немцев. Забавный был человек. Гражданский до мозга костей, с очками на носу, в пилотке, надетой часто задом наперед или даже поперек. Вместо приветствия он всегда произносил «здрасте!» Никак не вязался его внешний облик с самозабвенной смелостью. Бывало, включит радио, а противник сразу же открывает прицельный огонь. Но Голденко переходит в другое место и продолжает передачу до конца.

Возвращаясь однажды с переднего края со своей аппаратурой за плечами, он попал в расположение другого соединения. Там его приняли за немецкого лазутчика. Конечно, все обошлось. Но после этого случая он подтянулся.

Наступил август. Напряжение росло. Разведчики дивизии и полков охотились за «языками». В это дело включились и линейные подразделения. Отобрав группу добровольцев, командир батальона майор Золотухин организовал разведпоиск. Помогла педантичность немцев. Наблюдая за противником, разведчики установили, что днем его солдаты уходят на отдых во вторую и третью траншеи, а в первой остаются только наблюдатели и пулеметы. Комбат дерзнул провести поиск средь бела дня.

В полдень семь человек во главе с командиром 3-й стрелковой роты старшим лейтенантом Рыжковым за считанные секунды ворвались в траншею, оглушили наблюдателей, а одного ефрейтора прихватили с собой. Разведпоиск длился несколько минут. Спохватившись, немцы открыли сильный огонь, но «язык» уже был на командном пункте. Отличившиеся разведчики были награждены орденами.

Утром 20 августа тишину разорвал гром советской артиллерии: началась знаменитая Ясско-Кишиневская операция. После мощной артподготовки советские войска перешли в наступление. Не выдержав удара, фашисты стали отступать, прикрывая свой отход сильными арьергардами. В 2 часа 30 минут 23 августа наша дивизия перешла в наступление и, обходя Кишинев с юга, своим правым флангом, на котором действовал 1038-й стрелковый полк, ворвалась на юго-восточную окраину города.

Завязались уличные бои, продолжавшиеся всю ночь на 24 августа. Находясь впереди своего подразделения, коммунист рядовой Шнур погиб, как герой. Вражеская пуля оборвала жизнь сержанта Лисачева и других бойцов. Если будете в парке Пушкина, положите цветы и на их могилы…

Утром 24 августа город проснулся свободным. Мне довелось встретиться с Яшей Сапожниковым. Возбужденный и счастливый, он радовался своей сбывшейся мечте, не замечая страшных ран, которыми война изуродовала лицо города.

— Ничего, товарищ майор. Вот увидите, разобьем фашистов и построим новый Кишинев.

Освобождение Молдавии от фашистских захватчиков завершилось уничтожением окруженной группировки, зажатой в Кодрах. Никогда не изгладится в памяти митинг жителей села с представителями нашей дивизии у остова разбитого немцами памятника Григорию Ивановичу Котовскому. Слова попросил земляк легендарного героя товарищ Попеску:

— Спасибо вам, родные, — сказал он, — что возвратили нам настоящую человеческую жизнь. Спасибо, что избавили нас от угнетателей и их издевательств. Великому русскому народу спасибо!

В боях за Молдавию отличились многие бойцы и командиры. Среди них — командир батальона Герой Советского Союза майор Кутепов, старший лейтенант Моисеенко, младший лейтенант Наливайко, командиры отделений и расчетов Целенко, Середин, Карпенко, рядовые Вяликов, Асауленко, Хмелевой. Под Карпиненами рядовой Хмелевой подполз к вражеским окопам и строчил из автомата, пока не кончились патроны. Около двадцати фашистов выскочили из траншеи, чтобы голыми руками взять смельчака. У нашего солдата оставалась «карманная артиллерия» — гранаты. И он выиграл поединок. А как важно было обеспечивать бесперебойную связь! Телефонистке Жигайловой не раз приходилось устранять порывы линии, бессменно дежурить у коммутатора. Заслуженно получила она орден Красной Звезды.

С рядовым Яковом Сапожниковым я встречался потом на Кюстринском плацдарме на Одере и в Берлине. Его наградили вторым орденом Славы; там мы и отпраздновали победу.

Уже после войны я получил письмо из Берлина. Написал его Федор Федорович Сивоконь. Какую радость доставил мне старый боевой друг! Он тоже вернулся в Кишинев. И теперь, встречаясь, мы вспоминаем живых и мертвых однополчан.

М. Новашевский, старший сержант запаса «ПОМНИТЕ ЭТОТ ДЕНЬ»

Весна сорок четвертого.

После тяжелых боев под Уманью и Шполой, стремительно преследуя отступавшего врага и отбивая его яростные контратаки, 232-й полк 80-й гвардейской стрелковой дивизии в первых числах апреля вышел к Днестру в районе села Гармацкое. На противоположном берегу реки — старинное молдавское село Вашкауцы.

Под покровом ночи разведчики во главе с помощником начальника штаба полка Федором Татенко на рыбачьей лодке переправились на правый берег Днестра. Нужно было разведать село, выявить наличие противника, его огневые средства.

Ожидая их донесения, на берегу стояли командир полка полковник Маркелов, его заместитель подполковник Гомолко и командир первого батальона капитан Глазырин.

Тот, кто знал Маркелова и встречался с ним в повседневных делах, чувствовал в нем человека большой души и горячего сердца. Маркелов был не только взыскателен и требователен, но и по-отечески заботился о подчиненных. Лаконичный и не терпящий многословия, полковник резко обрывал того, у кого за потоком слов трудно было понять основную мысль. И вот сейчас, находясь на берегу Днестра, он вполголоса разговаривает со своим заместителем, подполковником Гомолко. Напряженно всматривается в темнеющий противоположный берег капитан Глазырин. Через несколько часов он переправит свой батальон на правый берег и поведет его по молдавской земле. Ему всего двадцать два, но за спиной — Сталинградская битва, форсирование Днепра, Корсунь-Шевченковское сражение. Недавно Глазырин стал коммунистом. Когда его принимали в партию, он взволнованно произнес:

— Не щадя жизни, выполню любое задание партии!

И вот сейчас ему доверили первому из дивизии преодолеть со своим батальоном широкую водную преграду, овладеть плацдармом за Днестром.

Только в три часа ночи появился разведчик-связной, доложивший, что в селе немцев нет. Сразу же подразделения батальона начали переправляться на имеющихся лодках, плотах и других подручных средствах. Вот и правый берег. Безлюдное, словно вымершее, село встречает нас.

За селом батальон развернулся в боевой порядок. Достигнув большого леса западнее Вашкауц, мы встретились с группой молдавских партизан. Короткая остановка, крепкие рукопожатия, братские объятия. Они сообщили: только что разогнали конвой немцев, угонявших жителей, и освободили их.

Выйдя за село Березложи, наши подразделения нарвались на подготовленную оборону противника. Сильный артиллерийский огонь заставил залечь цепи бойцов. Из-за пригорка показался «фердинанд». Выпустив несколько снарядов, он скрылся. Батальон спешно окопался, так как наша артиллерия находилась еще за Днестром. В перестрелке прошел остаток ночи.

Как только забрезжил рассвет, на КП батальона появился подполковник Гомолко. Уточнив задачу, он приказал начать наступление.

В атаку поднялись наши цепи. Разрывом вражеской мины был ранен коммунист Глазырин. Острая боль в ноге и груди заставила его опуститься на землю. Попытка встать была безрезультатна, через шинель и сапог сочилась кровь. Ординарец Коля Блесткин уложил раненого капитана на плащ-палатку и под огнем оттащил его в ложбину. Последнее, что запомнил Глазырин в это весеннее утро, — непрекращающееся «ура», сильную артиллерийскую канонаду и полковника Маркелова, осадившего около него взмыленного коня:

— Командир 232-го гвардейского стрелкового полка гвардии полковник Маркелов.

— Ну, браток, держись! Мы отомстим за тебя!

Гвардейцы смяли противника. К концу дня батальон, командование которым принял на себя старший лейтенант Рябчиков, достиг берега разлившегося от весенних паводков Реута. Справа горел Оргеев. Облака дыма закрывали заходящее солнце. И когда оно опустилось за горизонт, красное зарево всю ночь полыхало над городом, который очищали от гитлеровцев воины сорок первой гвардейской дивизии.

Всю ночь саперы Николая Табакаева и Кирилла Ренёва изготовляли плоты.

Наутро гвардейцы двух рот форсировали реку. Первые сотни метров от берега бойцы прошли, не встречая сопротивления. Но вдруг ожила оборона врага, шквал огня ударил по атакующим. Справа и слева, отрезая пути отхода к реке, на полном ходу мчались бронетранспортеры и танки с эмблемой дивизии СС «Мертвая голова»…

После боев в районе Оргеева наша дивизия была переброшена на новое направление. Там, в долине реки Кула, уже несколько дней шли ожесточенные бои за овладение Бессарабской возвышенностью. Подразделения нашей части сменили уставших бойцов 204-го полка 69-й гвардейской стрелковой дивизии, но и они добиться успеха не смогли. Враг укрепился на выгодном рубеже, к тому же сказались наши потери на подступах к Днестру, а также отставание артиллерии и тылов в связи с весенней распутицей.

Наш полк, как и другие части дивизии, вынужден был перейти к обороне.

Большую помощь оказывали нам в те дни жители Гирово, Гиришен, Будей. Заботливые женские руки стирали солдатское белье, готовили пищу, ухаживали за ранеными.

В один из майских дней был тяжело ранен командир взвода ПТР гвардии лейтенант Георгий Копейкин. Состояние раненого не позволяло отправить его в тыл — даже в медсанбат. Георгия оставили в доме крестьянки села Гирово Марии Васильевны Цуврилэ. Как за родным сыном ухаживала эта женщина за раненым лейтенантом. Когда Георгий Тимофеевич ночами метался в бреду, Мария Васильевна не смыкала глаз, поправляла подушки, бегала в санроту за врачом. Но командир умер. Здесь же и похоронили его.

Крестьяне на каруцах, запряженных волами, подвозили из Рыбницы к передовой снаряды, патроны, продовольствие, военно-техническое имущество. В эти дни полк получил пополнение. В подразделение пришли люди, которые до этого находились на временно оккупированной территории. Они испытали на себе зверства фашистов, видели, как горела рыбницкая тюрьма с военнопленными и политзаключенными. И они горели желанием отомстить ненавистному врагу. Но их, пока еще не прошедших суровую школу войны, нужно было обучить, рассказать им о славных традициях полка.

Большую работу проводили в те дни политработники. Ежедневно в боевых порядках бывал замполит гвардии майор Тяжельников. Скупой на слова, неторопливый и невозмутимо спокойный, он часто появлялся на переднем крае. Присядет, закурит и как бы невзначай спросит:

— А покажите-ка, хлопцы, ваш сегодняшний «Боевой листок»…

И если комсорг замнется и доложит, что пока еще не успели выпустить листок, майор сердитым голосом обязательно спросит:

— Да у вас что, одни малограмотные собрались, что ли? Ведь вас, дорогие мои, советская власть в школах учила, а вы «Боевой листок» выпустить не можете. Может, прислать к вам кого из другой роты?

Старый коммунист капитан Казаков был парторгом батальона. Часто его видели в боевом охранении у села Гирово, нередко он говорил молодым солдатам:

— Сегодня пойдете со мной.

И брал с собой молодого солдата, учил его нелегкому ратному труду. Учил презирать смерть и свято выполнять долг перед Родиной.

Душой полка был в те дни лейтенант Володя Якименко, комсорг полка. Он успевал повсюду — быть на передовой, доставлять литературу из политотдела дивизии, вести документацию и организовывать самодеятельность в тех подразделениях, которые выводились во второй эшелон полка.

Все лето сорок четвертого мы совершенствовали оборону. Превратили ее в настоящую укрепленную полосу с широко развитой сетью траншей, ходов сообщений, дзотов и блиндажей, а подступы к ней заминировали.

Почти каждую ночь проводились поиски наших разведчиков. Ребята «прощупывали» оборону врага, приводили «языков», уточняли места огневых точек противника, узлы его связи.

В начале августа полк был переведен на новый рубеж — в район сел Редены и Корнова. Здесь все говорило о том, что на протяжении лета противник тоже хорошо укрепился. Его передний край проходил вдоль склонов холмов севернее села Редены. Личный состав полка с нетерпением ожидал начала наступления.

И этот день наступил.

Активные действия наш полк начал утром 22 августа 1944 года. В ночь перед наступлением саперы проделали проходы в минных полях, а на рассвете гвардейцы, поддержанные огнем полковой и дивизионной артиллерии, атаковали врага.

После того как была прорвана вражеская оборона, началось стремительное преследование. Бросок вперед — и мы вышли навстречу соединениям 3-го Украинского фронта, сжимавшим кольцо окружения. Незабываемые встречи с населением освобожденных сел, в памяти — восторженные глаза стариков, радостные улыбки женщин, смех детей…

Утром 25 августа мы достигли большого села Лапушна. По шоссе, рассекавшему село на две части, торопливо уходила на запад (к Пруту) бесконечная лента вражеской пехоты, автомашин, повозок.

Взаимодействуя с соседними 217-м и 230-м полками, подразделения нашей части атаковали вражескую колонну. Решение командира полка было смелое и дерзкое — неожиданно выйти из лощин и оврагов наперерез противнику, расчленить его и уничтожить.

Это был наш последний бой на территории Молдавии.

На следующий день в лесном урочище во время привала принимали в комсомол отличившихся в этом бою молодых солдат. Комсорг Володя Якименко, поздравляя их, сказал:

— Помните этот день всегда. Помните имена своих товарищей, за смерть которых вы должны отомстить.

В Кишиневе, на площади Победы, высится триумфальная арка. Говорят, она была построена в честь русских чудо-богатырей, изгнавших турецких янычар из Молдавии. В колонны этой арки вмурованы мраморные плиты с текстом приказа Верховного Главнокомандующего, где золотыми буквами высечено и имя командира 80-й Гвардейской дивизии полковника Чижова.

С. Бурлака, рядовой запаса В РАЗВЕДКЕ

Широкую степную долину, по которой петляет речонка Кула, кутает теплая ночь. Аспидно-черное небо усыпано крупными августовскими звездами. Скрытые ночной темнотой, я и старшина Зимин лежим в буйном разнотравье над глубоким руслом Кулы. Навевая сладкую дрему летней ночи, внизу под обрывистым берегом журчит вода. Оттого что долго и напряженно всматриваемся в густую темень, наши глаза устают и невольно смыкаются. В ушах стоит тягучий звон. Чтобы не уснуть, изредка толкаем друг друга, но это помогает мало. Тогда старшина тянется рукой к растущей надо мной высокой лебеде, легонько трясет ее, и мне на шею осыпаются студеные капли росы. От неожиданности я вздрагиваю. Липкий сон, готовый свалить усталого солдата, как рукой снимает. Я смахиваю впившегося в щеку комара, устраиваюсь поудобнее и слушаю ночь.

В сотне метров от нас, у подножия гряды холмов, тянутся передовые траншеи противника. Оттуда стучит пулемет, и над нами, словно желтые шмели, проносятся трассирующие пули.

Пулемет умолкает, и слышится одинокий хлопок выстрела. В небо взвивается осветительная ракета. Шипя, она описывает дугу и заливает мертвенно-бледным светом проволочные заграждения, искореженные снарядами редкие вербы, густые заросли бурьяна. Ракета догорает, и до нашего слуха доносятся отдельные слова вражеского разговора, звон металла.

Из-за гряды лесистых холмов, занятых противником, наплывает тяжелый гул. Он медленно приближается и заглушает все звуки. Высоко в небе проплывают самолеты. По мелодичному рокоту определяем: свои. Видно, летали бомбить тылы врага. Вся оборона немцев ощетинивается стеной огня. В небо устремляется поток трассирующих пуль. Не обращая внимания на ружейно-пулеметный огонь, самолеты спокойно проходят над потревоженной обороной противника и скрываются где-то за нашими позициями.

С низовьев Кулы тянет предутренней свежестью. Над долиной медленно поднимается слоистая дымка тумана. С листьев лебеды и цикория скатываются капли росы. Где-то кричит перепелка, ей отвечает перепел. Над немецкой обороной гаснут последние осветительные ракеты. Становится светло. Наступает утро. Из-за оргеевских лесов выкатывается огромное солнце. Первые лучи оно бросает на оборону противника, ослепляя немецких наблюдателей. Это мне и Зимину на руку: не будут блестеть стекла наших биноклей. Из-за этих утренних часов и коротали мы с ним целую ночь под носом у врага.

Зимин долго смотрит в бинокль, а я разглядываю перед собой знакомое устье Волчьего оврага, и мне очень хочется, чтобы на этот раз нам сопутствовала удача.

Вот уже неделя, как дивизионные разведчики ищут в обороне противника слабое место, по которому можно скрытно пройти в тыл врага. Но это нелегко. После четырех месяцев стабильной обороны фашисты укрепили свои позиции проволочными заграждениями, минными полями, установили сигнализацию, пристреляли каждый метр ничейной земли. Куда ни сунешься, везде тебя ждет ненасытная смерть.

Под вечер я возвращался из расположения нашего саперного батальона на НП стрелковой роты. По дороге мне встретился старшина Зимин с разведчиками.

— Здорово, ребята! — как можно веселее сказал я.

— A-а, сапер, привет! — нехотя ответил ефрейтор Бабенко.

— Чего это вы? Убили кого из ваших?

— Да нет, не убили, — ответил тот же ефрейтор.

— Так в чем же дело? Почему старых друзей не признаете?

— Не шуми. Садись-ка ты лучше да покури с нами, — произнес старшина.

Удивленный такой встречей, я поставил на траву котелок с ужином для наблюдателя Седика и присел рядом. Зимин протянул мне папиросу, подождал, пока я прикурю, и продолжал:

— В общем, дело такое. Нужна скрытая лазейка к фрицам.

— В тыл, что ли?

— Примерно.

— А поточнее?

— Ладно, в тыл. Пять ночей не спим. Облазили все известные нам места, и везде от ворот поворот.

— В Волчьем овраге были?

— Нет, а что? — вскинул на меня свои голубые глаза Зимин. Его спутники тоже заинтересованно повернулись ко мне.

Я рассказал разведчикам о своих предположениях относительно Волчьего оврага и добавил:

— Думаю, что это то, что вам надобно. Но нужна проверка. Без нее за успех не ручаюсь.

— Ты когда там был?

— Позавчера. Минные поля разведывали.

— Пойдешь с нами, — как о чем-то уже решенном, сказал Зимин.

— Как начальство прикажет.

Начальство, конечно, приказало командиру 122-го отдельного саперного батальона майору Шульману немедленно откомандировать сапера-разведчика Бурлаку в распоряжение командира взвода дивизионных разведчиков старшины Зимина. К таким распоряжениям мы давно привыкли. Нам, саперам, часто приходилось делать для разведчиков проходы в минных полях противника, бывать в группах прикрытия, а иногда наравне с ними вступать в схватки с врагом. Сегодня мы проверяем правильность моего предположения.

Старшина медленно поворачивается ко мне и весело шепчет:

— Порядок, — и протягивает бинокль.

Я навожу бинокль на глубокий овраг, в котором еще прячется прохладный сумрак. С обеих сторон к оврагу подходят проволочные заграждения. К ним подвешены пустые консервные банки, бутылки, патронные гильзы. Стоит дотронуться до проволоки, как пойдет перезвон. Это нам давно знакомо и сейчас не интересует.

Я всматриваюсь в то место, у которого оканчиваются заграждения. Там овраг перекрыт колючими ежами. Перевожу бинокль на дно и начинаю понимать, почему так весело Зимин прошептал слово «порядок». Мое предположение сбылось. Летние ливни углубили дно, и теперь под растопыренными ежами можно свободно проползти. Но неужели немцы не замечают этого? Я немного приподнимаю бинокль, и в окуляры попадает дощатый мостик, перекинутый через овраг. Он скрывает вымоину. Днем, при переходе через него, фашистам некогда рассматривать состояние ежей, а ночью проход под ними не виден. Потихоньку перевожу бинокль и начинаю исследовать овраг за немецкими траншеями. Постепенно мелея, он тянется через крестьянский виноградник, делает небольшой изгиб и выходит в запущенный сад.

А дальше, скрытый рослыми деревьями, становится виден только за садом. Начало оврага теряется где-то в отрогах кодр, перемахнувших через гребень холма на эту сторону.

Я опускаю бинокль, вытираю глаза и начинаю все сначала. Только теперь меня интересуют приовражные берега. По правую руку от меня, повторяя все изгибы Волчьего оврага, прячется в траве хорошо нахоженная тропа. Видно, ночами немцы по ней носят на передовую боеприпасы, еду, ходят в тылы. На левой стороне замечаю дот. От него расходятся заросшие бурьяном и поэтому еле приметные запасные линии траншей и хода сообщений. Все увиденное запоминаю на всякий случай. Передаю бинокль старшине. Зимин подносит его к глазам и снова изучает Волчий овраг.

Тем временем солнце поднимается все выше, его лучи начинают бить прямо в глаза, и вести наблюдение становится опасно. Блеск стекол может нас выдать. Старшина прячет бинокль и задумывается.

Лежать неподвижно в бурьяне становится невмоготу. Давно расстегнут ворот, ослаблен ремень, а по лицу пот градом катится. Сейчас бы выкупаться в озере, освежиться, но приходится лежать, терпеть.

В полдень в верховьях Кулы загромыхало, по земле покатилась дрожь. Подумали, что бомбежка. Ан нет! Через некоторое время налетел порывистый ветер. Зашумели вербы, закачались заросли бурьяна. Исчезли комары. Видно, там бушевала гроза. Старшина подмигнул мне:

— Рискнем?

— Давай.

Я сую за пазуху гранаты, беру автомат и осторожно отползаю по проделанному нами в высоком бурьяне коридору. Используя порывы ветра, качающего верхушки разнотравья, я рывками удаляюсь от места нашей засады. Нестерпимо мучит жажда. В носу становится до того щекотно, что, кажется, чихнул бы на всю долину. Но приходится пересиливать и жажду и готовый сорваться чих и ползти дальше.

Под вывороченной снарядом вербой нас ждут разведчики из группы прикрытия.

— А где старшина? — читаю в их глазах немой вопрос.

— Позади, — показываю рукой и скатываюсь в воронку. Вскоре появляется Зимин. Он смахивает ладонью с искусанного комарами лица обильный пот, часто дышит. Маскхалат на нем весь в овечьем репейнике и трухе. Сержант Батуев протягивает ему солдатскую флягу.

Здесь мы в относительной безопасности. Не будь с нами старшины, мы бы, наверное, и перекур себе разрешили. Над нейтральной зоной стоит тишина. Ни наши, ни немцы не нарушают ее спокойствия винтовочными выстрелами и пулеметными очередями. Обе стороны «отдыхают». Далекие перекаты становятся глуше. Гроза прошла стороной, подарив дыхание ветра, которое помогло нам незаметно выбраться из-под носа фашистов. И за то спасибо.

Зимин оглядывает каждого из нас и приказывает шепотом отходить по старой межевой канаве, идущей наискосок склона к нашим траншеям. Один за другим вползаем в канаву и медленно продвигаемся к своим.

С того памятного дня, когда мы с Зиминым уточнили место перехода вражеской обороны по Волчьему оврагу, пошли третьи сутки. Ни там, на нейтральной полосе, ни потом, в расположении разведроты, ни даже после того, как наш отряд, готовый к переброске, ждал в первых траншеях подходящей минуты, я не надеялся оказаться в немецком тылу.

Старшему сержанту Воронову, мне и саперу Седику было приказано сопровождать разведчиков только до оврага. Там обождать, пока они преодолеют укрепленную полосу, и, убедившись в благополучном исходе операции, вернуться назад. На случай, если враг обнаружит наших ребят, мы должны были совместно с группой прикрытия поддержать их огнем. Но еще у наших траншей один из приданных разведчикам саперов, Федя Дудник, был убит шальной пулей. Зимин на ходу попросил Воронова заменить вышедшего из строя. При этом он выразил пожелание, чтобы заменил его я. Старший сержант согласился и передал мне вещмешок убитого.

Волчий овраг встретил нас таинственной темнотой, нервно вздрагивающей при вспышках осветительных ракет. Мне и саперу Закирову приказано двигаться первыми. Маленький Закиров прополз под ежами, словно вьюн. Следом за ним пролез и я. Тяжелый вещмешок пришлось зацепить лямками за ноги и тянуть за собой. Ежи остались позади. Мы бесшумно проскользнули под мостиком, осмотрелись и поползли дальше. За нами один за другим двигались разведчики. Становилось жарко. То и дело приходилось останавливаться, отдыхать несколько минут, прислушиваясь к обманчивому спокойствию, и снова продолжать движение.

На изгибе путь преградил высокий выступ. Я подсадил Закирова, он подал мне руку, и через минуту я уже помогал подниматься старшине. Закиров тем временем вел наблюдение со стороны гребня холма, и на фоне звездного неба он заметил силуэты вражеских солдат. Они шли приовражной тропой в нашу сторону. Отряд замер. Шаги все ближе. Вот они уже рядом с нами. Нервы напряжены до предела, мы готовы в любую секунду пустить в дело оружие. Проходит несколько томительных минут ожидания, и мы облегченно вздыхаем: пронесло.

Но радоваться еще рано. В запущенном саду обнаруживаем минометную батарею. Насколько мне известно, о существовании ее у нас не знают. Овраг здесь намного мельче, но под деревьями темнее, чем в степи. Это нас выручает. Мы ждем и, как только часовые отходят немного в сторону, быстро проскакиваем опасное место. Проходит еще час, и мы почти на вершине холма. Вдруг неподалеку слышится громкий разговор, смех. Отряд залегает. Но лежать нет времени. Необходимо что-то предпринять. Мы с Закировым отползаем в стороны. Я натыкаюсь в темноте на бруствер траншеи и докладываю старшине. Он возвращает Закирова, и через минуту мы уже в траншее, которая тянется вдоль гребня холма. По нашему предположению — это запасная позиция вражеской обороны.

За очередным изгибом сворачиваем и по ходу сообщения переваливаем через гребень. Прямо перед нами темнеет стена леса. С левой стороны то ли мелколесье, то ли вырубка. Мы останавливаемся в раздумье. Приближается старшина и указывает новое направление. Мы выбираемся из хода сообщения наверх и, пригибаясь, спешим укрыться в кустарнике. Двухлетняя вырубка круто спускается под уклон. Идти становится легче, но мы находимся в самом логове врага. Приходится глядеть в оба. Со всех сторон чуткое ночное эхо леса доносит до нашего слуха говор вражеских солдат, голоса возниц, понукающих лошадей, рокот автомашин, раскатистые звуки редких артиллерийских выстрелов. Ноздри щекочет аппетитный запах варева — где-то рядом находится кухня.

Меня и Закирова сменяют сержант Батуев и рядовой Назаренко. Они, словно ночные призраки, проходят вперед, поочередно возвращаются и нашептывают старшине на ухо о всем замеченном и снова исчезают в темноте.

Глубокая балка, в которую мы спустились, обдает нас сырою прохладой. По ее дну струится лесной ручеек. Все опускаются на колени, жадно утоляют жажду и поднимаются по склону противоположного холма.

Когда мы всходим на его округлую макушку, небо на востоке начинает сереть. Утомленные переходом и нервным перенапряжением, мы забираемся в густые заросли терна и валимся на траву.

Я лежу с закрытыми глазами рядом с Закировым и слушаю, как просыпаются молдавские кодры. Недалеко от нас весело тенькает стайка синиц. Навевая тихую грусть, воркуют лесные голуби. Попискивает дятел, обстукивая вершину сухостоя. Где-то далеко трещат сороки. Ветер покачивает вершины могучих дубов. Монотонный шум листвы убаюкивает. Надо мной склоняется старшина Зимин.

— Вставай, сапер.

Через несколько минут он приводит меня и разведчика Назаренко к старому боярышнику.

— Идите, ребята, отдыхать, — обращается он к сержанту Батуеву и солдату Новожилову, лежавшим под разлапыми ветками дерева. И когда они уходят, Зимин ставит перед нами задачу вести круговое наблюдение, ни на секунду не забывать, где мы находимся, обо всем подозрительном немедленно докладывать ему. Самим ничего не предпринимать. Последнее касается Назаренко. Отдыхать отряд будет по очереди.

Так я оказался в немецком тылу. Весь день мы вели наблюдение и по очереди отдыхали.

На востоке занимался рассвет памятного всем нам 20 августа 1944 года. Укрепленная полоса немцев вздрогнула и затрещала под мощными артиллерийскими и бомбовыми ударами советских войск. Над молдавскими кодрами вставало утро освобождения от фашистских захватчиков.

Наступила пора и для нашего диверсионно-разведывательного отряда. Старшина разбил отряд на две группы. Под свое начало он взял разведчиков Назаренко, Бабенко, Новожилова, Завьялова и меня, сапера. Мы ускоренным шагом направились в сторону лесной дороги.

В кодрах стоял сплошной гул. Надрывно рвались снаряды наших дальнобойных орудий, громыхали ответные залпы немецких гаубиц. Между холмами раскатывалось, не умолкая, плотное лесное эхо. Я увидел телефонный кабель. Перерезал его финкой и побежал вдоль линии за разведчиками. Через сотню метров Бабенко снова перерезал кабель и этот кусок забросил в кусты.

После этого мы быстро миновали лощину и поднялись к вершине холма. Шагавший впереди Зимин подал знак: вижу противника. Мы залегли за стволами деревьев, осмотрелись и поползли к старшине. Перед нами на поляне целился в небо зенитный пулемет, вокруг него стояла наготове встревоженная прислуга. Разведчики смотрели на старшину и ждали сигнала, чтобы дружно броситься на врага, но нас опередил Назаренко. Используя гром близкого разрыва, он несколькими меткими очередями расстрелял пулеметный расчет и снял с дерева наблюдателя за воздухом. Старшина, погрозил ему кулаком за своеволие и вместе с нами выскочил на поляну, за которой под высоким обрывом проходила дорога. Группа быстро рассредоточилась, повела наблюдение. С севера все ближе громыхала канонада. Лесное эхо троекратно повторяло далекий перестук наших станковых пулеметов. Старшина подозвал меня.

— Ну, сапер, теперь за тобой дело. Минируй дорогу, мы прикроем.

— Нет, старшина.

— Что нет? — нахмурил белесые брови Зимин.

— Мои мины здесь ничего не помогут, — и я показал на вновь хлынувший с горы поток отступавших немцев и румын. — Лучше сделать завал.

— Так не стой, делай, черт тебя побери!

Я выхватил из вещмешка готовые толовые заряды, быстро привязал их к стволам растущих над обрывом деревьев, соединил детонирующим шнуром, вставил зажигательную трубку в отверстие в толовой шашке в последнем заряде и показал старшине рукой, что у меня все готово. Зимин с разведчиками отбежали назад, я зажег бикфордов шнур и укрылся за комлем толстого граба.

Резкий взрыв потряс воздух. Могучие деревья, как бы нехотя поднялись и, помедлив минуту, рухнули на дорогу. Мы подбежали к обрыву, грянули что есть мочи «ура» и забросали налетевшую на завал машину гранатами и пустили в дело автоматы. Ошарашенные внезапным взрывом и частыми очередями, солдаты противника заметались. Когда же Назаренко застрочил из захваченного зенитного пулемета, паника среди отступающих еще больше возросла. Не дав фашистам опомниться, мы так же быстро скрылись.

В глухой лесной чащобе Зимин и Бабенко бросают мне, Завьялову и Новожилову пустые автоматные диски, забирают у нас запасные и уходят на разведку. Назаренко, догнавший нас в лощине, садится поодаль и зорко посматривает по сторонам. В кодрах стоит сплошной гул. Низко проносятся «илы». Впереди кто-то бьет короткими очередями. Видно, группа Батуева выполняет свою задачу.

Завьялов вынимает из вещевого мешка пачку автоматных патронов, вскрывает ее и мы начинаем заряжать диски. При этом разведчик не забывает напомнить:

— Ты смотри, сапер, не набивай диск полностью. Лучше недозарядить несколько патронов, чем набить до отказа. Недозаряженный диск никогда не откажет.

— Знаю. Слышал уже не раз.

— То, что ты слышал и знаешь, хорошо. Но делай, как тебе велят, — тоном, не терпящим возражения, говорит разведчик. Новожилов прислушивается и улыбается.

И я делаю. Один за другим заряжаю диски товарищей, потом дополняю свой, израсходованный наполовину, и собираюсь закурить. Но не успеваю вынуть кисет, как перед нами, словно из-под земли, появляются Зимин и Бабенко.

— Приготовили? — тяжело дыша, спрашивает старшина.

— Порядок.

— Тогда пошли.

Мы вскакиваем на ноги, но старшина некоторое время медлит. Он еще не отдышался как следует и не может спокойно говорить. Из его обрывистого, как слова команды, объяснения перед нами вырисовывается следующая картина: у подножия возвышенности расположен какой-то штаб. Он вот-вот может сняться — нужно спугнуть фрицев.

Мы приближаемся к штабу, когда немцы уже покидают свое расположение. Груженые машины одна за другой вытягиваются по лесной просеке и скрываются за поворотом на дороге. Немецкие связисты встревоженно прислушиваются к отзвукам боя. Офицер, стоя у раскрытой дверцы, поторапливает их. Моторы машин работают на малых оборотах.

Старшина Зимин взмахивает рукой, и в штабистов летят шесть наших гранат. Не успевают они взорваться, как мы кричим «ура» и начинаем поливать врага свинцовым ливнем. Машины срываются с места. Вслед им стучит автоматная очередь. Одна из них загорается. Из кузова выскакивают немцы и спешат укрыться в лесу. Некоторым это удается. Остальные, прошитые пулями, остаются на месте. Наши автоматы умолкают, и над бывшим расположением штаба воцаряется тревожная тишина. Мы осторожно осматриваем место боя. Тут и там валяются трупы немецких солдат. Висят оборванные провода. В стороне догорает машина. Я перезаряжаю автомат. Вдруг Зимин прикладывает палец к губам: тихо! Мы замираем и прислушиваемся. Впереди зуммерит телефон. Новожилов метнулся к штабной землянке, дал по зиявшему чернотой входу очередь и скрылся внутри.

И снова мы в пути. Движемся параллельно дороге, по которой отходит противник. У лесного родника Зимин останавливает группу и сверяется по карте. Пьем студеную воду, дозаряжаем израсходованные диски.

— Ну, орлы, — обращается к нам старшина, — мост на дороге во что бы то ни стало должен остаться целым. Если дадим фрицам уничтожить его, то грош нам цена в базарный день.

Мы хорошо понимаем старшину и поэтому, забывая об усталости, ускоренным шагом приближаемся к месту назначения.

Деревянный мост перекинут через глубокое русло лесного ручья. Под ним уже возятся минеры. Одни подносят взрывчатку, другие привязывают к дубовым сваям заряды. За мостом стоит заведенная машина. Шофер нетерпеливо посматривает на мост. Ему, видно, очень хочется, чтобы подрывники быстрее сделали свое черное дело. Но по мосту еще проносятся отдельные подводы и автомашины, спешат запыленные солдаты.

Минеры закончили установку зарядов, вылезли из-под моста, поговорили о чем-то между собой и направились к машине. На месте остался только один из них. Он поднес к глазам бинокль и стал смотреть на пустеющую дорогу.

Я показываю старшине на него и говорю:

— Этот будет поджигать шнур.

— Ясно, — кивает головой Зимин.

— Назаренко, смотри за ним. Новожилов, уберешь шофера, а мы остальных.

Разведчику Назаренко старшина всегда поручает самое главное. У того с оккупантами свои счеты. Его родное село на Украине фашисты сожгли дотла. Отца за помощь партизанам повесили, мать с маленьким братишкой бросили в колодец, сестру угнали в рабство.

Наконец по мосту промчалась противотанковая батарея, и ждавший, видно, ее подрывник метнулся туда. Застрочили наши автоматы. Вражеский минер взмахнул руками и рухнул в ручей. Сидевший в машине шофер уронил голову на баранку. Из кузова никто не успел выпрыгнуть.

Разведчики выбежали на дорогу, кинулись к машине, а я спустился под мост, вынул из зарядов капсюли-детонаторы, сбросил в ручей взрывчатку и выбрался на обочину.

И. Ненахов, подполковник запаса О СЛУЖБЕ ПОГРАНИЧНОЙ

В пути. 26 марта 1944 года войска Красной Армии вышли на Государственную границу СССР с Румынией по реке Прут на фронте протяжением 85 километров. В это время в южных городах нашей страны формировались пограничные части для охраны западных границ.

Вот уже больше трех недель наш эшелон находится в пути. Паровоз медленно тащит небольшой состав к глухому полустанку. По обеим сторонам дороги тянется лес. Вдруг эшелон остановился. По цепочке вагонов передается команда начальника эшелона: выделить по пять человек от каждого вагона для подноса дров к паровозу, остальным на десять минут можно выйти из теплушек. Такие «передышки» устраивались каждый раз, когда нужно было пополнить паровоз топливом.

Все выпрыгнули из вагонов. Солдаты, попавшие в пятерки, под командой офицера побежали к штабелям дров, сложенным у дороги. Остальные разбрелись по лесу. Мы с парторгом комендатуры Михаилом Мараниным вышли из вагона и направились в глубь леса.

Солнце уже поднялось, и лес, озаренный его лучами, сбросил с себя ночную угрюмость, посветлел. Широко раскинув свои кроны, деревья словно приглашали нас в свои объятия.

По траве прыгали дрожащие легкие тени, муравьи начали свой трудовой день. Отовсюду доносилось разноголосое пенье птиц. В лесу было так тихо и мирно, как будто война его совершенно не коснулась. Но так казалось только на первый взгляд. Не пройдя и десяти шагов, мы увидели ее первые следы. Тут и там лежали молодые дубки и елочки, срубленные одним ударом топора, валялись корни, выдранные вместе с толстыми пластами земли. Кусты вдоль дороги частью вырублены, частью изломаны и примяты. Узкие щели уже стали осыпаться. Даже муравьев не пощадила война. Весь их общественный дом разметало в стороны, а «транспортные» магистрали завалены сучьями и землей. Мы постояли минут пять и пошли к своему вагону. Подали сигнал сбора. И как муравьи, с обеих сторон дороги полезли к вагонам люди. Паровоз хрипло загудел и тихонько тронул вагоны с места.

К вечеру прибыли на станцию Слободка. Всюду виднелись разбитые дома, пепел пожарищ, одиноко маячащие трубы. Воронки, воронки… Они виднелись везде: и на улицах, и во дворах, и на железнодорожной станции. А возле них перевернутые автомашины, расщепленные телеграфные столбы с обрывками скрутившихся проводов, рваные изогнутые рельсы, обгоревшие вагоны и цистерны, вывернутые с корнем деревья. А вокзал… От него остались только груды камней.

Прибывший для встречи офицер поторапливал нас с выгрузкой, передал, что до темноты необходимо уйти от станции, а то немецкие стервятники каждую ночь прилетают в гости. Пока мы разгружались, он рассказал любопытную историю.

Когда на станцию стали прибывать наши эшелоны, то ночью во время налетов немецких самолетов лазутчики стали подавать ракеты для наводки их на бомбометание.

Чтобы выследить наводчика, подающего ракеты, организовали секреты. Но в первые дни обнаружить никого не удалось.

Однажды до наступления темноты вокруг станции Слободка были выставлены наряды. Один из нарядов располагался у лесопосадки, несколько удаленной от станции. В его задачу входило при налете немецкой авиации давать ракеты в противоположную от станции сторону.

Замысел удался. Как только стемнело, послышались звуки самолетов. Наряд у посадки стал давать ракеты различных цветов. Самолеты долго ждать себя не заставили: развернулись, и бомбы посыпались на пустырь. В это время над станцией взвились одна за другой три ракеты разного цвета. Располагавшиеся поблизости наряды устремились туда.

К удивлению пограничников, на месте, откуда подавались ракеты, стояла одинокая лет тридцати женщина. Ее задержали. При внешнем осмотре у нее ничего подозрительного не оказалось. Ватная куртка, ботинки, в руках небольшая дамская сумка с продуктами питания. Ей предложили следовать с нарядом.

В пути женщина стала просить пограничников, чтобы ее отпустили, что она возвращается домой в село, но при налете авиации, испугавшись бомбежки, убежала со станции. Когда уговоры на пограничников не подействовали, она стала предлагать двадцать пять тысяч рублей.

Но пограничники ответили, что они не продаются. Неизвестную доставили к офицеру.

При обыске оказалось: за подкладкой ватной куртки пришито несколько карманов, в которых находились ракетница, набор разных ракет и большая сумма советских и румынских денег…

С наступлением темноты мы уже были в селе и устраивались на ночлег. Гостеприимные молдаванки угощали нас свежим вечерним молоком.

Впереди граница. В мае и июне 1944 года на станцию Слободка прибывали части пограничных войск для выхода в последующем на охрану Государственной границы на территории Молдавии.

По прибытии пограничные отряды пополнялись личным составом за счет частей внутренних войск. Этот личный состав никогда не служил на границе, но зато это были обстрелянные солдаты-фронтовики.

Подразделения в основном были расквартированы в окрестных населенных пунктах, размещались на квартирах у колхозников, в зданиях школ и других свободных помещениях.

Устроившись, как говорили тогда, с «комфортом», принялись за усиленную боевую и политическую учебу. Главное внимание уделялось подготовке к пограничной службе. Занятия проводились практически на местности днем и ночью, на учебной границе, которая выбиралась с таким расчетом, чтобы по условиям в какой-то мере походила на границу по реке Прут.

Обучали и ведению боевых действий с гитлеровскими захватчиками с учетом опыта войны. В пограничных отрядах готовили снайперские команды, которые в последующем проходили боевую стажировку в частях Красной Армии на фронте. Каждый снайпер во время стажировки уничтожил от 5 до 15 солдат, офицеров противника.

Наиболее отличившиеся из них, как-то: лейтенант Юсим, старший лейтенант Кириченко, сержанты Савченко, Гвиченко и другие награждены орденами и медалями Советского Союза. Снайперы только одной части за короткое время стажировки уничтожили до 300 гитлеровских захватчиков.

Перед Ясско-Кишиневской операцией пограничные части проводили мероприятия по очистке тылов действующей армии от разведчиков противника, преступного элемента и изъятию оружия, оставшегося у местного населения.

В начале августа командирам пограничных частей были вручены карты с указанием постоянных мест дислокации и участков, которые они должны были принять под охрану.

Недели через две частям были вручены Боевые Красные Знамена.

23 августа 1944 года во время Ясско-Кишиневской операции одни пограничные отряды двинулись за частями Красной Армии к границе, другие получили новые задачи.

По маршрутам следования пограничные части проводили так называемые пограничные операции по ликвидации мелких групп и подразделений недобитых в Ясско-Кишиневской операции немецких войск.

Н-ский пограничный отряд успешно провел такую операцию в районе Бендер, уничтожив и захватив несколько десятков фашистов. Его передовой отряд под командованием майора Дудкина участвовал во взятии одного из пограничных городов, где уничтожено 75 и взято в плен 925 гитлеровских солдат и офицеров.

Не менее успешно действовали пограничники и на других участках. Например, одно из подразделений И. Ф. Кольги под командованием замполитрука Иванова проводило проческу местности, вылавливая мелкие группы и одиночек, разбежавшихся по лесам и оврагам гитлеровских вояк. За Котовском в лесу у села Каракуй разведдозор натолкнулся на охранение, завязалась перестрелка.

Развернувшись в боевой порядок, подразделение стремительной атакой сбило охранение и овладело землянками, в которых размещался штаб немецкого пехотного полка.

До 20 оставшихся в живых солдат и офицеров были взяты в плен. Трофеи оказались невелики: несколько десятков автоматов, штабные документы, знамя части, два вола и до полсотни баранов и ящик с немецкими крестами, присланный Гитлером, видимо, для поддержания духа.

В первой декаде сентября 1944 года пограничники приступили к охране священных рубежей нашей Родины.

В ознаменование дня выхода на охрану границы в парке Н-ского погранотряда сержант Дьяков построил памятник в виде пограничного столба, а командир отряда полковник В. П. Ашахманов в одну из стен штаба замуровал памятную записку.

В первый месяц охрана границы была своеобразной и сложной. Одиночки, мелкие группы, а то и целые подразделения разгромленных под Кишиневом немецких войск шли к границе, намереваясь как можно скорее убраться с нашей земли. При встречах с пограничниками, как правило, вступали в бой, пытаясь любой ценой прорваться за границу. Пограничники в наряды ходили чаще всего отделениями, а иногда целиком заставой.

Только за месяц один из пограничных отрядов на различных участках задержал и отправил на сборный пункт около 800 военнопленных, несколько сот было убито при столкновении.

В первый период особой бдительностью и умением бить врага отличились парторг старшина заставы Русаков, пограничники коммунисты Сериков, Маликов, Султанов, Худайбердиев, Джамашвили и другие.

Постепенно охрана границы входила в обычное русло. Офицерский состав осваивался с особенностями участков, а солдаты и сержанты приобретали опыт бдительной охраны границы и ведения борьбы с бандитами.

Большую работу провели тылы частей по восстановлению, а то и строительству новых жилых и служебных помещений.

К зиме 1945 года обстановка в основном стабилизировалась, однако на некоторых участках она продолжала оставаться напряженной. Часто пытались перейти границу лица, ранее работавшие на немцев, полицаи, старосты и другие фашистские ставленники.

2 мая 1945 года радостная весть облетела все пограничные заставы Молдавии. Пал Берлин. Над рейхстагом взвилось Красное знамя страны Советов — Знамя победы. Настроение у всех по-весеннему радостное. И вот 9 мая. Победа! Война окончена!

Трубачи ансамбля Н-ского отряда, находившегося на одной из застав, 9 мая в 22 часа сыграли символический отбой, обозначающий прекращение огня. Личный состав отряда исполнил Гимн Советского Союза, и все подразделения и пограничные наряды по распоряжению полковника Ашахманова дали салют Победы.

На другой день на всех заставах при участии местного населения были проведены митинги. Все праздновали День победы.

Сколько было радости! Сколько добрых слов сказано в адрес Красной Армии, русского народа!

Смурыгин на льдине. Начальник заставы неторопливо, обдумывая каждое слово, отдавал приказ на охрану государственной границы. Перед ним стоял наряд, возглавляемый ефрейтором Смурыгиным.

— Повторяю, — сказал офицер, — основная ваша задача — охрана ведущей к реке лощины. Понятно, товарищи пограничники?

— Так точно, понятно! — ответили хором воины.

— Хорошо. Учтите: эта лощина — весьма вероятное направление движения нарушителей…

Дежурный по заставе, провожая наряд, заметил:

— Смотрите, вам даже луна подсвечивает.

— Да, видимость определенно хорошая, — отозвался тихим баском Смурыгин.

Было в самом деле светло, почти как днем. Домик заставы, просторный широкий двор, обнесенный плетеным лозниковым забором, вышка во дворе, проселочная дорога, поросшие кустарником холмы с пятнами снега, — все облито ровным голубоватым светом.

— Чем лучше видимость, тем тщательнее необходимо маскироваться, — напутствовал дежурный. — Желаю успеха, ни пуха ни пера!..

Наряд, обойдя свой участок, вернулся к лощине. Лощина соединяла населенный пункт с рекой и у берега густо заросла лозой. Наряд спустился в лощину и, ничего не обнаружив, притаился за кучей хвороста. Обзор отсюда отличный. Тихо, безветренно. Пахнет прошлогодними листьями.

Весна 1946 года только началась; дни теплые, солнечные, со звоном ручьев и пеньем птиц, а по ночам еще крепко подмораживало.

Смурыгин, поеживаясь, посмотрел на восток, где занималась заря. До смены оставалось немного. Промерз он основательно.

Ночь, как и предыдущие, прошла спокойно. По реке, тихо потрескивая, двигался лед к водам голубого Дуная.

Вдруг треск послышался более сильный.

Смурыгин насторожился и шепотом спросил товарища:

— Ничего не слышал?

— Никак нет, товарищ ефрейтор.

Треск повторился.

— Вот теперь слышу, лед трещит.

— За мной на берег! — скомандовал ефрейтор и, согнувшись, быстро побежал кустарником к берегу Прута. Выйдя к реке, ефрейтор Смурыгин в ста метрах от себя увидел двух человек, отталкивающих от нашего берега лодку. Нарушители?

Смурыгин прибавил шагу.

— Вперед на сближение! Возьмем живыми! Ты, Миша, их на мушку, но стрелять только по моей команде, а я их причалю, — продолжал он отдавать на ходу команду.

Лодка с нарушителями уже отплыла, но лед мешал ей двигаться быстро, течение то и дело прибивало ее к нашему берегу.

— Стой, назад! — крикнул Смурыгин, но нарушители продолжали грести и не обращали внимания на наряд. Не остановила их и предупредительная автоматная очередь Смурыгина. Они только поспешней стали толкать лодку к румынскому берегу. До границы оставалось несколько метров, раздумывать некогда.

— Живыми так живыми, — сказал Смурыгин и, сбросив шинель, сапоги, вскочил на льдину плывущую по реке.

Прыгая с льдины на льдину, Смурыгин приближался к лодке. Несколько раз он срывался в ледяную воду, снова выбирался на очередную льдину и продолжал двигаться. Вот и лодка. Смурыгин навел автомат на гребца и заставил нарушителей повернуть лодку к нашему берегу.

На заставе отличившихся поздравлял весь личный состав, а начальник заставы, пожав руку Смурыгину, сообщил, что ему за мужество и находчивость командир части присвоил звание младшего сержанта.

Кто-то заметил:

— Зачем было лезть в ледяную воду. Дал по ним очередь из автомата, и делу конец, а то чего доброго и утонуть недолго.

Услышав это, Смурыгин ответил:

— Дать очередь не мудрено. Труднее задержать нарушителей живыми.

Ликвидация банды. Стояла осень. Из темно-серых низких туч круглые сутки лил мелкий надоедливый дождь. С холмов бежали ручьи. Они с каждым днем становились все обильнее и шумнее. Мутная, по-осеннему холодная вода собиралась в оврагах, широким бурным потоком устремлялась к реке. Таких оврагов на участке заставы было немало.

В тылу заставы органами госбезопасности совместно с пограничниками проводились мероприятия по ликвидации банд. Бандиты заняли лесные землянки, построенные еще немцами, и терроризировали население, убивали активистов в селах, грабили магазины, поджигали административные здания и дома активистов.

Одно такое логово наша разведка нащупала. Его окружили солдаты резервного подразделения. Однако бандиты обнаружили, что их окружают, дали несколько автоматных очередей и ушли через подземный ход, о существовании которого пограничники не знали.

В связи с этим охрана границы была усилена.

На рассвете вдоль вспаханной полосы двигался офицерский наряд, возглавляемый заместителем начальника заставы лейтенантом Лосяковым. Офицер двигался впереди, за ним Смурыгин. Наряд, ничего не подозревая, шел своим традиционным шагом, наблюдая и прослушивая.

Тем временем четыре бандита, вырвавшись из окруженного бункера, пытались прорваться за кордон. Они шли оврагом по мутной воде, чтобы не оставлять следов. Часто останавливаясь, убедившись, что никого поблизости нет, двигались дальше.

Бандиты заметили офицера. Расположившись у тропы в кустарнике, стали ждать, когда он поравняется с ними. Бандиты, видимо, надеялись поодиночке расправиться с нарядом.

Вдруг из кустов на офицера навалились четыре вооруженных бандита, стали его душить.

Смурыгин бросился на помощь лейтенанту, ударом приклада свалил одного бандита, остальные отпрыгнули в кусты, отстреливаясь бросились к реке. Смурыгин выстрелил им вдогонку и побежал следом. Бандиты скрылись в лозняке и лишь иногда серой тенью мелькали между мелкой лозой. Перебегая от бугорка к бугорку, отстреливаясь, они старались как можно скорее оторваться от наряда. Но младший сержант Смурыгин, переходя от укрытия к укрытию, стрелял на ходу, неуклонно следовал за ними.

Сколько прошло времени? Полчаса, час? Смурыгин не мог определить. Он помнил твердо одно: сменил уже второй магазин. От беспрерывного бега, от резкого треска выстрелов, от волнения пограничник сильно устал. Во рту пересохло, свинцовой тяжестью наливались ноги. Но Смурыгин, чертыхаясь, все бежал и бежал.

Вот и берег реки. Раздался выстрел, и пуля просвистела у самого уха. В двадцати шагах в стороне от пограничника стоял саженного роста бандит и целился в Смурыгина.

Очередь, и верзила повалился на землю как подкошенный. Второй бандит пытался прыгнуть с кручи, но на лету был сражен очередью автомата Смурыгина. Третий бандит перестал стрелять.

Ранен? Убит? Смурыгин даже усомнился: не подвох ли? Но нет, у обрыва стояла фигура с поднятыми руками. Смурыгин подбежал к бандиту, в одно мгновение связал ему руки, обыскал… На земле валялся пистолет. В обойме — ни одного патрона.

— Ах, вот почему ты сдался, — сказал Смурыгин.

— Просчитался я, — заговорил вдруг бандит, подняв от земли грязное лицо, изрезанное глубокими морщинами. — Хотел и для себя пулю… Забыл в горячке.

— Да, ты действительно просчитался, — спокойно сказал Смурыгин, — и не один просчитался, а вместе со своими хозяевами.

На границе становилось все светлее. На востоке засияли первые лучи солнца. Потянул ветерок. За холмом послышался топот конских копыт: группа пограничников спешила на помощь наряду.

За этот подвиг младшего сержанта Смурыгина наградили орденом Славы третьей степени. В историю заставы была вписана еще одна страничка.

1 января 1947 года газета «Советская Молдавия» под рубрикой «Пожелания знатным людям» поместила рисунок, изображающий воина у пограничного столба, со следующими словами:

Нарушитель задержан. Еще до захода солнца с севера подул резкий ветер и принес волну холода. Потом ветер стих, но теплей не стало. Небольшой лес стоял задумчивый, таинственный. Опавшие листья густо устлали землю.

Тропа светлой змейкой выбиралась из леса, по косогору спускалась к реке, где проходит государственная граница Союза Советских Социалистических Республик.

Маскируясь зарослями кустарника, вблизи границы шли рядовые Гаврюшин и Колалб. Гаврюшин — опытный, закаленный пограничник, а Колалб — солдат, не так давно начавший свою службу, но уже познавший многие ее секреты.

Колалб озяб, ему хотелось скорей на заставу, в тепло. Но, видя, что старший наряда как ни в чем не бывало идет, вглядываясь в темноту, Колалб продолжал молча шагать за ним. В легком плаще Гаврюшину тоже было не тепло, но он не хотел показывать это подчиненному.

Молодые солдаты любили ходить в наряд с Гаврюшиным. Никому он послабления не давал, но к новичкам проявлял особую внимательность, терпеливо учил их.

Гаврюшин принес на заставу замечательные качества молодого рабочего — трудолюбие, уважение к коллективу. В дружной пограничной семье эти качества помогли ему стать отличным воином. На заставе он получил более двадцати поощрений и наград. И вот приближалось время, когда он должен был уволиться в запас, проститься со своими боевыми товарищами. Вот простится и по комсомольской путевке уедет на большую стройку.

«Не последний ли раз с ним в наряде?» — думал Колалб, дороживший дружбой с Гаврюшиным.

Время истекло. Воины возвращались на заставу тропинкой, тянувшейся вдоль границы. Оба вслушивались в шорохи ночи. И вдруг в монотонный, однообразный шелест камыша ворвался треск ветвей. Эти звуки ветер принес откуда-то со стороны. Пограничники осторожно вышли к зарослям и притаились в кустах. Треск сухих сучьев приближался, но в темноте никого не было видно.

Ждали терпеливо, не шевелясь. Прошло не меньше часа. И вот рядовой Гаврюшин сделал предостерегающий знак Колалбу: «Кто-то идет. Приготовиться!»

Колалб почувствовал, как приток горячей крови ударил в лицо. Ни разу еще не встречался солдат лицом к лицу с врагом. От бывалых пограничников он наслушался всяких историй. Да и сама история заставы, на которой он служил, была полна примерами самоотверженной борьбы с вражескими лазутчиками.

Неужели сейчас настала та ответственная и опасная минута, ради которой ему приходилось столько учиться, часами лежать на холоде, мокнуть под дождем, не спать ночей? Скорее бы старший давал сигнал, что ли!

Нарушитель шел осторожно, но сухие ветки, валявшиеся в кустарнике, выдавали его. Звук шагов теперь слышался явственнее. Потом наступила тишина.

Гаврюшин легонько стукнул пальцем по автомату. Колалб моментально вскочил и, крепко сжав в руках автомат, нырнул в кусты, стараясь обойти нарушителя с тыла. А тот не замечал действий наряда. Добравшись до забора у края кустарника, он залег и стал напряженно осматриваться, видимо, выбирая направление, куда идти дальше. Но в этот момент рядовой Колалб осветил местность фонарем, строго приказал:

— Руки вверх!

Гаврюшин рванулся вперед и подоспел как раз вовремя. Нарушитель был задержан. А вскоре сюда прибыла группа пограничников и увезла задержанного.

За решительные и умелые действия пограничники удостоились поощрения. Рядовому Николаю Колалбу был предоставлен краткосрочный отпуск.

Славно служил на границе бывший кузнец механического завода из города Запорожья Николай Колалб — отличник боевой и политической подготовки.

Морозным утром. Раннее морозное утро. Николай Стародуб поднял воротник полушубка, замаскировался в снегу и вглядывался в сверкающую белизну равнины. Впереди, сжатая берегами, скованная льдом, лежала река. Позади равнина вздувалась небольшими буграми, заросла камышом и мелким кустарником.

От мерцания голубоватого снега у Стародуба болели глаза. Он то и дело протирал их и напряженно всматривался.

Каждый куст, каждый бугорок видны как на ладони. Просматривалась и сопредельная сторона. Такая же равнинная, она переливалась синевато-золотистыми искрами.

Пограничник старался не двигаться и дышал в меховой воротник, чтобы пар от дыхания не обнаруживал его. Брови и ресницы Стародуба заиндевели, мороз покусывал пальцы ног. Но солдат терпел и единственное, что позволял себе, — это думать, перебирать в памяти минувшие годы. Так быстрее шло время… Здорово все-таки получилось, что он, парень с Киевщины, попал именно на эту заставу. Давным-давно, когда Николая еще на свете не было, прибыли сюда несколько пограничников. Они отремонтировали старый сарай, когда-то служивший складом для зерна, приколотили над входом красный флаг и установили круглосуточную службу.

А потом в этих далеких от его села местах загремели орудийные залпы. Началась война, которая своим смертоносным огнем прокатилась через родное село на Киевщине.

Вот изгиб реки, где 22 июня 1941 года в 3 часа 50 минут пограничный наряд в составе трех человек под командой ефрейтора А. И. Макарова заметил шесть больших лодок, плывших к нашему берегу. В каждой лодке находилось по 15–18 вражеских солдат. Пограничники скрытно приблизились к берегу, и Макаров, приказав подготовить оружие к бою, распределил цели и установил сигнал открытия огня. Когда первые лодки подошли к нашему берегу, пограничники забросали их гранатами и открыли по ним меткий огонь. Противник, потеряв свыше 40 солдат, вынужден был возвратиться на свой берег. Ефрейтор Макаров был ранен, но продолжал руководить боем пограничного наряда. Впоследствии он был награжден орденом Ленина.

А вот там у заставы в течение первого дня войны противник 12 раз переходил в атаку, но все они были успешно отбиты. 11 раз пограничники, ведущие бой в районе заставы, переходили в контратаки, опрокидывая превосходящие силы врага. За проявленный героизм, мужество и отвагу трем воинам, участвовавшим в боях на этой заставе, Константинову, Бузыцкову и Михалькову, присвоено звание Героя Советского Союза.

И пусть снежная пелена закрыла старые окопы, воронки, блиндажи, Николаю казалось, что он видит на земле раны от снарядов, ползущих по камышу солдат, слышит их «ура».

Стародуб гордится тем, что служит именно здесь, на этой прославленной заставе.

Старательный и добросовестный, он уже на первом году службы не раз удостаивался благодарности. О нем заговорили на собраниях. Казалось, чего бы еще желать: начальство хвалит, товарищи уважают и любят…

А разве только в этом счастье солдата?

Как и любому его товарищу, ему хотелось быть таким же, как те пограничники, которые впервые сюда пришли, как те, что отбивали вражеские атаки превосходящих сил противника.

В это морозное утро перед его глазами расстилалась равнина, недвижимая, погруженная в пелену тумана.

Но вот неожиданно что-то вдруг изменилось в ней, что-то новое прибавилось к ее однообразному пейзажу. В том месте, где небольшие бугры сливались с кустарником, Стародубу показалось, будто лиса выглянула из своей норы и, увидев опасность, нырнула обратно.

Интересно, что дальше будет делать лиса? Стародуб напряг зрение и стал ждать. Но лиса не появлялась. Вместо нее в кустарнике мелькнула человеческая фигура. Издали человек был похож на лису, прижавшуюся к земле и приготовившуюся к броску на свою жертву.

Стараясь подавить охватившее его волнение, Стародуб сообщил на заставу: к границе, маскируясь кустарником, пробирается неизвестный.

В это время неизвестный скрылся в кустарнике. Пограничник прикинул разделявшее их расстояние. Далековато. Стародуб встал, распахнул полушубок и, вскинув автомат, побежал наперерез врагу. Бежать было тяжело, путались полы полушубка, сапоги проламывали снежный наст. Николай проваливался то по колено, то по пояс.

Морозный воздух обжигал легкие. Глубоко дыша, Николай бежал что было сил, спотыкаясь, падал, но сразу же вскакивал и бежал снова.

Неизвестный уже выходил из кустарника и приближался к границе. То ли он увидел пограничника, то ли услышал тяжелое дыхание, только вдруг замер на месте. Затем резко оглянулся и бросился в сторону границы.

В груди солдата похолодело:

«Уйдет! Что делать?» Николай щелкнул затвором и горячей щекой прижался к ложу автомата.

Мушка тотчас совпала с прорезью прицела. Осталось нажать на спусковой крючок. Но пограничник не выстрелил, а решил задержать живым. Николай громко крикнул: «Стой!» Напряг свои силы, броском настиг нарушителя и, угрожая оружием, задержал его.

Только теперь Стародуб почувствовал внезапную усталость, когда против него с поднятыми руками стоял задержанный нарушитель, пытавшийся уйти на сопредельную сторону.

Так и застали его подоспевшие товарищи: твердого и непоколебимого в выполнении приказа на охрану границы.

Когда теперь Стародуба спрашивают, за что ему командир части объявил благодарность, он отвечает:

— За то, что выполнил свой долг.

За неоднократные умелые действия по задержанию нарушителей Стародуб был награжден медалью «За отличие в охране государственных границ СССР».

Когда рядом друг. Служба на заставе шла своим чередом. Одни наряды уходили на участок, другие возвращались. Начавшаяся с утра метель к вечеру достигла такой силы, что буквально в нескольких шагах ничего не было видно. Ледяной ветер валил с ног. Шумела пурга по холмистым просторам Молдавии, что в этих краях бывает редко. Метель гнала струйки жесткого, как песок, снега, заметала все дороги.

Когда опустились сумерки, начальник заставы капитан Алексеенко вызвал дежурного.

— Дошли до стыка?

— Никак нет! Докладывали от Садика. — Дежурный знал, что речь идет о наряде — о рядовых Зотове и Петрове.

— А пурга?

— Еще сильнее, товарищ капитан, в двух шагах ничего не видно.

— Когда они позвонят, доложите мне.

Дежурный ушел. За окном завывал ветер, ему аккомпанировали мерзлые провода. Офицер хорошо представлял, каково сейчас его подчиненным, которые несут службу, и с каждой минутой волновался все больше.

Мысли Алексеенко прервал звонок.

— Докладывает рядовой Зотов, — услышал он в трубке. — Признаков нарушения границы не обнаружено, нахожусь на стыке.

— Продолжайте выполнять задачу, будьте бдительны и осторожны в пути, чаще докладывайте на заставу, — приказал капитан.

Ветер тем временем усилился. Вокруг все заволокло, бушевала метель, и наряд уже не шел, а буквально полз навстречу колючему снегу. Они старались держаться рядом, чтобы не потерять друг друга.

Двигавшийся впереди рядовой Зотов заметно ослабел. Он часто останавливался, а иногда падал.

— Черт побери! — выругался Зотов. — Надо было взять лыжи!

— Разве мы знали, что повалит снег? — старался успокоить его Леонид Петров.

— Пограничники все должны предвидеть, понятно?

— Понятно, — ответил Петров.

А потом Зотов предложил:

— Зайдем в село или приткнемся где-нибудь, посидим. Но Петров был против.

— В села заходить нам не приказано. На заставе волнуются. Идти надо. Медленно, но идти. Пошли.

Чтобы было легче товарищу, Петров пошел впереди. В снежных многометровых наметях он пробивал тропу, и они медленно продолжали двигаться вперед. А вокруг — только ветер и снег.

Петров с трудом находил розетки и пробивался к ним, чтобы доложить на заставу. С каждым шагом усталость сказывалась все больше, но пограничники шли вперед, поддерживая и подбадривая друг друга, карабкались и ползли по снежным заносам.

При возвращении на заставу Зотову стало совсем плохо. Его тошнило, и идти он уже не мог. Петров доложил дежурному офицеру.

— Сейчас высылаем помощь, — ответили солдатам по телефону.

Петров, взвалив на плечи товарища, двинулся дальше. Около двух километров пронес Леонид Петров Зотова. Только на опушке леса, недалеко от заставы, встретили они высланных им навстречу товарищей. Благополучно возвратились в расположение.

— Товарищ капитан, пограничный наряд прибыл, — доложил рядовой Петров.

Он глядел прямо перед собой и больше не мог вымолвить ни слова. Того, что чувствовал он и его товарищи, словами, пожалуй, не передашь.

За мужество, находчивость и физическую выносливость, проявленные при охране государственной границы, командир части предоставил рядовому Леониду Петрову краткосрочный отпуск.

Это и есть подвиг. Граница! Одно это слово заставляет взволнованно биться сердце. Мысленно представляешь себе нашу огромную страну и линию, обозначенную пограничными знаками. Проходит эта линия по горам и лесам, через тайгу и пустыни, по озерам и рекам, теряется в волнах морей и океанов. И где бы она ни проходила, всегда и всюду ее зорко берегут воины в зеленых фуражках. Пограничники в глазах советского народа — символ мужества, находчивости, неутомимости.

Вот уже прошло много лет после войны, но каждый раз, собираясь в наряд на границу, старшина Михаил Шаповалов испытывал сильное волнение. Снова он будет стоять с оружием в руках на рубеже родной державы, охранять ее от вражеских лазутчиков, оберегать покой и мирный труд Родины.

При мысли об этом Шаповалов делался собраннее, с большей тщательностью готовился к службе. Он отлично понимал, куда идет, и верил в возможность встречи с нарушителями — хитрым и коварным врагом.

Старшина Шаповалов бывалый пограничник. Он не раз вступал в единоборство с вражескими лазутчиками на земле молдавской и выходил победителем. За бдительную службу Михаил Шаповалов имеет ряд наград и поощрений.

В то утро, когда старшина и сержант Бичурин вышли на границу, они и не помышляли, что совершат поступок, который можно назвать подвигом. Как всегда, старший наряда повторил задачу, отвязал от будки своего верного друга Ральфа, тщательно проинструктировал помощника, и они покинули двор заставы. Шли по тропе, знакомой до каждой мелочи, только сейчас тропа была местами немного припорошена снегом и все вокруг как будто сжималось от надвигающегося холода. Сухой морозный воздух пощипывал лицо и перехватывал дух.

Как и положено инструктору, Михаил Шаповалов шел впереди, пристально присматриваясь к местности, наблюдая за поведением собаки.

Пройдя около двух километров, Ральф вдруг остановился и стал беспокойно кружиться на месте. Остановился и Шаповалов. Сначала он подумал, что собака заинтересовалась заячьим следом, но, пройдя немного вперед, увидел потревоженные комочки земли на полосе. Подошел Бичурин, и им удалось установить по примятым стеблям травы следы врага, которые пересекли границу на реке Прут и уходили в нашу сторону. Надо было действовать как можно быстрее, чтобы не позволить нарушителю уйти.

Сообщив о нарушении границы за заставу, они пошли на преследование. Собака с силой натягивала поводок. Солдаты прибавили шагу. Сначала следы шли вдоль границы, затем круто повернули в кусты, потом потянулись в тыл. Нарушитель делал зигзаги, иногда останавливался, а переходя канаву, сильно примял сухую траву.

Чтобы получить более точные данные о нарушителе, пограничники стремились найти четкие следы, но грунт был твердый. Через некоторое время они поднялись на южный скат возвышенности. И тут, при тщательном осмотре, около обрыва воины обнаружили ясный отпечаток следа. Шаповалов установил, что неизвестный обут в сапоги. Размеры отпечатков и длина шагов позволили ему сделать вывод: нарушитель мужчина, среднего роста, на каблуках обуви подбиты подковки, а на носке одного сапога набит косячок. И то и другое рельефно вырисовывалось на отпечатке. Эти особенности следа облегчили розыск нарушителя.

Навстречу ветру было трудно бежать. Впереди послышался лай собак — там находилась колхозная ферма, которой не было видно в морозном тумане. «Неужели уйдет? — подумал старшина. — Неужели не успеем?»

Участки, где признаки следов были ясно видны, они пробегали бегом, когда же следы терялись, им приходилось продвигаться медленнее. Особенно большая задержка произошла около шоссе.

Нарушитель вышел на дорогу, идущую параллельно границе, и здесь его следы затерялись. Вполне понятно, что по открытой дороге он не мог долго продвигаться. Лазутчик вышел на нее лишь для того, чтобы запутать следы.

Старшина начал осматривать противоположную сторону дороги влево, а сержант Бичурин — вправо. Пройдя около 500 метров, Шаповалов заметил около края дороги знакомый след сапога с отпечатками подковок. В другом месте он обнаружил такой же след на значительном удалении от дороги. Дал сигнал Бичурину следовать за ним и побежал по направлению следа. Ральф менее активно вел по следу, чувствовалась усталость.

Мужественные воины прошли около 15 километров. За это время следы часто терялись, но они снова находили их.

Чувство высокой ответственности за выполнение боевой задачи двигало их вперед. Несмотря на сильную усталость, они продолжали вести активный поиск врага и жили одними мыслями — быстрее захватить его и обезвредить.

След привел к кустарнику. Собака заметно уменьшила скорость движения. Тут в кустарнике Шаповалов заметил на земле свежий окурок сигареты, на нем была иностранная марка. Сухая трава в одном месте примята — значит здесь отдыхал нарушитель.

Подобрав окурок сигареты как вещественное доказательство, Шаповалов проговорил: «Хоть мы и не дворники, но окурок поднимем, пригодится». Воины продолжали преследование.

По проселочной дороге пограничники вышли на окраину большого населенного пункта. Они знали, что с противоположной стороны села дорога выходит к железнодорожной станции.

Сержант Бичурин высказал предположение, что лазутчик в селе задерживаться не будет. Он, видимо, стремится выйти быстрее к железнодорожной станции, чтобы успеть к отходу поезда, который вскоре здесь будет проходить.

Пограничники вышли на противоположную окраину села и направились в сторону железнодорожной станции. Здесь напасть на след не удавалось.

— Ральф, ищи след! — приказал старшина Шаповалов овчарке.

Ральф оживился, становился все более напористым и энергичным. Вдруг на обочине дороги Шаповалов заметил спичечную коробку и, когда поднял ее, сразу увидел на ней чужую этикетку. У него учащенно забилось сердце: «Значит, идем правильно». Как драгоценную находку, положил он спичечную коробку в карман.

Несколько километров прошли вдоль дороги по следу. Затем он пропал. Ральф, прижимаясь к земле, храпел, безуспешно обнюхивал камни, траву и кучи песка на дороге.

— Ищи, Ральф, ищи! След!

Это была очередная хитрость нарушителя. Выйдя на дорогу, он сделал сильный прыжок через кювет в сторону и, пройдя несколько метров по полю, вернулся на дорогу.

Впереди показался небольшой населенный пункт. Притомились и хозяин, и его собака. Шаповалов шершавой ладонью вытер с запыленного лица пот и остановился. Подошел сержант Бичурин, немного прихрамывая на правую ногу.

— Что, скат спустил? — пошутил Шаповалов. — Терпи, атаманом будешь.

На окраине села они узнали от местных жителей, что недавно здесь проходил один мужчина и направился к железнодорожной станции.

Не теряя времени, напрягая все силы, воины устремились ближайшим путем к станции.

…На перроне пограничники заметили человека, стоявшего в стороне от группы пассажиров, ожидавших поезд. Он курил и, не отрывая глаз, смотрел в ту сторону, откуда должен был появиться состав.

Докурив папиросу, неизвестный бросил окурок и направился к группе пассажиров.

Обойдя незнакомца так, чтобы тот его не заметил, Шаповалов поднял с земли окурок. Марка на нем была такая же, как и на том, который они нашли у кустарника. Шаповалов подошел к неизвестному и потребовал документы. Тот, недовольно взглянув, протянул права шофера и какую-то потертую справку.

— А где паспорт?

— Я живу в селе, какой тебе еще паспорт?

Куда едете?

Неизвестный назвал станцию в Молдавии. Он говорил, что приехал утренним поездом к брату. Брат живет недалеко от станции, но вчера еще выехал в город. Сам он живет и работает недалеко от Кишинева. Вот справка с места работы. Что еще нужно?

Неизвестный отвечал с чувством собственного достоинства и убежденности, что вся эта история с его задержанием не стоит и ломаного гроша.

Шаповалов слушал участливо, поддакивал да подсказывал. Потом попросил пройти с ним в вокзал. Как только неизвестный ступил на мягкий грунт, пограничники сразу увидели знакомые отпечатки следов.

Да, это был он, тот кого преследовали сорок пять километров!

Когда на станцию прибыл начальник заставы, старшина Шаповалов доложил:

— Товарищ капитан, во время несения службы задержан нарушитель государственной границы. Докладывает старший пограничного наряда старшина Шаповалов.

По дороге на заставу Шаповалов признался сержанту Бичурину:

— Ты знаешь, когда бежали за нарушителем, не чувствовал усталости. А вот на вокзале сразу почувствовал, ох, и почувствовал…

На контрольно-пропускном пункте. Воротами страны называют контрольно-пропускные пункты. Тысячи людей ежедневно пересекают государственную границу, проходя через эти ворота.

Едут к нам люди из разных стран. Одни за опытом, другие провести отпуск на чудесных курортах Кавказа и Крыма, третьи — посмотреть страну, первой в мире пославшую в космос человека, познакомиться с ее людьми, побродить по улицам прославленных городов-героев, приобрести сувенир. Едут отовсюду.

В этом большом потоке людей можно встретить и таких «туристов», которые охотятся за секретными «сувенирами», чьи экскурсии по Советскому Союзу продиктованы другими интересами…

Здесь нужен особый глаз. Это хорошо понимают пограничники КПП и работники таможни.

Поезд прибыл на станцию. Впереди река, граница.

Последние минуты перед отходом.

Отъезжающие проходят таможенный досмотр — процедуру, обязательную на границах всех стран мира. В чемоданах туристов личные вещи, сувениры, купленные на память о незабываемой поездке по стране Советов.

Начался досмотр вещей господина из далекой заокеанской страны. В руках таможенника хозяйственная сумка. Обыкновенная сумка, с которыми домашние хозяйки ежедневно ходят в магазины за покупками. Но что-то едва уловимое, вызывающее подозрение есть в поведении ее хозяина. Нет, он не суетится, не проявляет никакой нервозности. Стоит и терпеливо ждет, когда таможенный инспектор Попович возвратит сумку. И все-таки здесь что-то не так. Опыт подсказывает инспектору: этот выхоленный, смуглый, с тонкими усиками господин волнуется, хотя и умеет скрывать свое волнение за маской безразличия.

Инспектор освобождает сумку от содержимого.

Да, так и есть: глубина сумки не соответствует внешним размерам. Сумка с двойным дном. Под искусно вклеенной фанеркой контрабанда — большая сумма советских рублей, американских долларов и английских фунтов.

Что ж, господин из далекой страны, мы принимали вас как доброго гостя и так же хотелось проводить в дальнюю дорогу. Но теперь уже придется тщательнее, чем обычно, осмотреть все, что вы везете в своих желтых чемоданах, ознакомиться и с тем, что припрятано в карманах вашего костюма.

На столе таможенного инспектора появляются фотокиносъемочная аппаратура, часы, бинокли, столовые наборы из серебра и даже цигейковые воротники.

В рукавах пиджака зашиты золотые монеты. Вот как человек хотел использовать наше гостеприимство — в целях личной наживы. Как только не ухитряются контрабандисты. Тайники для контрабанды они устраивают в самых неожиданных местах: в узлах галстуков, в каблуках обуви, в чулочных резинках, поясах и разных безделушках.

Как-то из нашей страны уезжал за границу священник. На КПП он держался с достоинством человека, твердо уверенного в своей святой непогрешимости.

Пограничники и сотрудники таможни прикинули, что святой отец, убывая за границу на постоянное жительство, наверняка продал свое имущество. Но в документах валюты значилось мало. Инспектор выразил удивление.

— Не хлебом единым сущ человек, — ответил святой отец. — Есть нечто высшее.

Начали досмотр вещей. Старые сапоги! Зачем везти за границу такую дрянь? Разглядели хорошенько, и в каблуках нашли спрятанные червонцы царской чеканки. Стали искать в других вещах. Золотые монеты покоились повсюду, даже в колбасе и в куске сала.

Пограничники обратили внимание еще на одно необычное обстоятельство. Святой отец в летнюю пору был одет в ватные брюки. Оказывается, и в них зашил монетки.

Не помог святому отцу всевышний.

Практика пограничной службы показывает, что вражеские лазутчики в своих гнусных целях стараются проникнуть через советские рубежи не только на участках пограничных застав, а и через контрольно-пропускные пункты, применяя при этом различные ухищрения и уловки.

Чаще всего враги пытаются нарушать границу, укрывшись в различных грузах, во всевозможных приспособлениях, имеющихся на транспортных средствах, а иногда стараются проникнуть через границу под видом членов поездных бригад. Поэтому пограничники должны хорошо знать устройство транспортных средств и порядок укладки и транспортировки грузов.

Однажды ночью из-за границы прибыл поезд. Старшине И. Резванову поручили произвести досмотр паровоза. Он зашел в кабину машиниста, просмотрел все ящики, заглянул за топку. Пользуясь электрофонарем, со всех сторон осмотрел паровоз. Ничего не обнаружил. Затем поднялся на тендер. Прошелся по углю, заглянул в люк, через который наливается вода.

Освещая поверхность налитой воды, заметил, что она колышется, несмотря на то, что поезд уже стоит продолжительное время. Старшина стал тщательно осматривать резервуар. Через несколько секунд из-под воды показалась голова нарушителя, пытавшегося пробраться на советскую землю.

…Ранним утром пассажирский поезд пересек государственную границу и подошел к досмотровой площадке. Старшина Резванов, проверяя состав, шел по крышам вагона, освещал фонарем вентиляторы. Вдруг внимание старшины привлекли еле заметные следы человека на пыльной крыше. Это насторожило Резванова. Тщательно осмотрев крышу, он тут же решил проверить лестницу и буфера. Когда луч фонаря скользнул по лестнице, то осветил прижавшегося к стене вагона человека в форме военнослужащего.

— Куда едешь? — спросил старшина Резванов.

— Я служил в частях Советской Армии, отстал от эшелона, а сейчас пробираюсь в Советский Союз.

— Что пробираешься, то это видно, а вот зачем — придется проверить, — сказал старшина задержанному и приказал следовать с ним.

Переодетый нарушитель границы стал что-то бессвязно доказывать, потом предлагал деньги, закуску — лишь бы его отпустили.

— Иди вперед и знай, что советские пограничники не продаются, — строго прервал его один из напарников старшины.

Задержанного отвели к дежурному офицеру.

Им было по 17 лет. Война, отгремев на молдавской земле, покатилась на запад. За окном тихая молдавская ночь. На черном небе мерцают россыпи звезд, как на огромном ковре. Они висят над крышами домов и кажутся большими и близкими. Если открыть окно, они входят в дом, принося с собой прохладу и свежесть ночи. Но окно, у которого сидел Дмитрий Иванович, не открывалось. Можно было только откинуть занавеску и через стекла вглядываться в молчаливую черноту ночи. Там за окном граница. Стоит лишь спуститься с пригорка — и окажешься на берегу Прута.

Дмитрий Иванович Чобота только что вернулся с собрания. Оно было необычным. Пограничники организовали бригады содействия. Начальник заставы рассказал об успехах на фронте, о мерах по укреплению границы. Он говорил:

— Отступая, враг оставил на молдавской земле свою агентуру, которая будет мешать нам восстанавливать народное хозяйство. По лесам бродят недобитые гитлеровские вояки, которые пытаются прорваться за границу. Будьте бдительны.

Дмитрий Иванович сидел и думал: сколько у него работы, ведь он председатель сельского Совета. Хоть и не новичок на этой должности, но все приходится начинать сначала.

Еще в 1940 году ему одному из первых доверили односельчане руководить сельским Советом. Но работать долго не пришлось. Началась война. Молдавию оккупировали румынские бояре и их немецкие хозяева. Дмитрия Ивановича арестовали. Вскоре ему удалось вырваться из застенка румынской сигуранцы. Дмитрию Ивановичу разрешили жить только в своем селе, обязали ежедневно являться на регистрацию в полицейский участок в соседнее село.

Жилось нелегко, жена умерла. Четверо детей осталось без матери, один другого меньше. Большие заботы легли на плечи Дмитрия Ивановича и старшей дочери Марии. Наконец пришел праздник. В августе 1944 года Красная Армия освободила их село. Снова красный флаг стал развеваться над сельским Советом.

Дмитрий Иванович сидел и думал, кого он пошлет завтра за дровами для школы, кого для починки дороги, а кого на помощь пограничникам.

На следующий день Лиза Комашук и Мария Паун поехали за дровами. Мария Чобота еще с рассветом ушла собирать виноград на участок вблизи леса.

Лиза и Мария Паун, оставив повозку на опушке леса, стали собирать валежник и подносить его к повозке.

Вдруг Лиза заметила за кустами незнакомца в немецкой форме.

Запыхавшись, Лиза подбежала к повозке.

— Вон там, в кустах у землянок, какой-то немецкий солдат. Он все рукой машет, меня зовет.

— Постой. Какой солдат? — насторожилась Мария.

— Да немецкий. Все зовет меня, а я одна боюсь туда идти. Пойдем вдвоем.

Мария направилась к кустам, а за ней, озираясь по сторонам, пошла Лиза. Солдат сидел на земле, поглядывал на девушек и с жадностью ел дикие яблоки. Острые обтянутые серой кожей скулы, глубоко запавшие глаза в темных орбитах, потрепанный мундир едва прикрывает сутулые плечи.

«Ну и страшилище», — поморщилась Маша, но разговор повела приветливый:

— Добрый день! Чего это лесную кору гложете? Зашли бы в село, покушали, и к своим.

— Спасибо, — ответил на ломаном русском языке немец. — Я не один, нас трое, — и он крикнул что-то по-немецки. Подошли еще два вооруженных автоматами солдата. Один из них обратился к девушкам:

— Дайте нам хлеба, иначе вам капут, — и показал на автомат.

Девушки не сразу нашлись что ответить.

Первая сообразила Лиза. Оглянувшись по сторонам, она подошла к сидящему солдату, нагнулась и заговорила тихо, словно они были давнишние знакомые:

— А я знаю, куда вы идете. Если хотите, мы вам поможем, свезем в село, накормим, дадим продуктов и переправим через границу. А то напоретесь на пограничников. С ними разговор короток.

— В селе военных нет?

— Никаких военных нет, — ответила Лиза.

— Пограничников тоже нет?

— Никого нет.

— Фронт далеко отсюда? — прошептал гитлеровец.

— За Яссами.

— А не подведете? Головой отвечать будете! — выйдя из кустов, строго предупредил солдат.

Лиза в упор посмотрела на немца и не то с сочувствием, не то с насмешкой ответила:

— За кого вы нас принимаете? Мы в прятки играть не собираемся. Поехали. Накормим, а потом проводим куда надо, — последние два слова она сказала как-то подчеркнуто.

— Ну, смотрите! — пригрозил скуластый солдат, и они направились к повозке.

Лиза размашисто шагала впереди, ни разу не обернулась. Она шла знакомой, много раз исхоженной тропой, по-хозяйски оглядывая все вокруг. Вот неподалеку от тропы стоит повозка, и привязанные к ней кони хрустко пережевывают корм. Отфыркиваясь, они бьют ногами, отгоняя мух.

Там внизу, в огромной долине, зеленеют луга. Выше, на склонах, синеют виноградники, а за ними лес.

Подошли к повозке. Лиза запрягла коней. Мария предложила солдатам сесть в повозку, подала им мешки, велела укрыть головы и лечь на самое дно. Сверху немцев положили хворост и тронулись в путь.

Перед железнодорожным переездом к девушкам присоединилась Мария Чобота.

— Маловато вы везете, — сказала Мария.

— Мало, да дорого, — многозначительно ответили девчата.

— Кто это? — тревожно спросил один из солдат.

— Это Маша, наша подруга, соседка, — успокоила его Лиза. Теперь уже втроем они сопровождали необычный груз.

Повозка, натужно скрипя колесами, медленно поднималась в гору.

Вот уже и окраина села виднеется.

— Стой! — крикнул один из немцев, — куда вы нас везете, что это за казарма?

— Это школа, — хором ответили девушки.

Мария Чобота свернула на тропу и быстро зашагала к селу.

— Хальт! Стой! — заорал солдат. — Куда она пошла?

— Домой, она вон там на окраине живет, — ответила Лиза.

— Все будет в порядке, — подтвердила Мария и подстегнула коней.

Вот и село. Телега, скрипя и пошатываясь, въехала во двор пограничной заставы.

Когда сержант Демин приказал фрицам открыть головы, они увидели вокруг себя пограничников с автоматами, а в стороне, улыбаясь, стояла Мария Чобота.

На второй день Лиза Комашук и Мария Паун таким же образом привезли на заставу еще двух немцев.

Тогда кто-то их спросил:

— Как же вы, девушки, сумели привезти пятерых вооруженных мужчин?

Они ответили:

— Мы не маленькие, нам уже по семнадцать.

В настоящее время Мария Дмитриевна Чобота-Плачинта живет в селе Семены Унгенского района, работает в колхозе.

Мария Васильевна Паун живет в селе Новые Варзарешты Каларашского района.

Лизы Комашук уже нет в живых.

Юный друг пограничников. У затухающего костра на берегу пограничной реки собрались солдаты и офицеры, колхозники и учащиеся, русские и украинцы, осетины и молдаване, литовцы и грузины. Все они говорили по-русски и были очень взволнованы происшедшим.

— Молодец! — офицер-пограничник обнял за плечи мальчугана.

— И вам, товарищи, спасибо, — офицер обращался к стоявшим рядом с мальчиком двум колхозникам, те в ответ улыбнулись. Федор Иванович Подгурский этаким солидным баском произнес:

— Дело привычное, не впервой.

Офицер поблагодарил присутствующих и, обернувшись к солдатам, скомандовал:

— В машину, на заставу.

В кузов рядом с собой они посадили плечистого, в темных очках парня. Как только машина тронулась, парень зло и грязно выругался. Впереди его ждала расплата…

Домик в селе Мынзатешты ничем не отличался от всех других соседних домов. Но Саша любил его больше всего. За огородом проходил большак, напротив, за соседними домами, — пригорок и лужайка, а еще дальше виден Прут, берега которого поросли лозняком. В Мынзатештах все ребята знали, что ходить без дела к реке нельзя: там граница.

Когда Саша подрос и пошел в школу, мать разрешила ему выходить за село играть с товарищами. С наступлением летних каникул книжки и тетради забрасывались подальше на полку, и Саша целыми днями гонял с друзьями по улице.

Нередко они собирались на лужайке за селом, весь день проводили у костра, пекли картошку, кукурузу, рассказывали друг другу различные истории, услышанные от родителей и учителей.

Но больше всего ребята любили играть в войну. Ведь каждый порядочный мальчишка — в душе знаменитый командир, отважный разведчик.

Когда родители уходили на работу в поле, ребята собирались на лужайке и разрабатывали планы очередных военных действий. Сашу Рошку не выбирали командиром: ростом был очень маленький. Поэтому и доставалось ему или ходить в разведку или залезать на дерево и вести наблюдение.

Но чаще всего ребята играли в пограничников. Юра Скрыпкару уходил в кустарник изображать шпиона, а Гриша Подгурский, как признанный командир, на поиск «шпиона» высылал пограничный наряд: Деониса и Николая Рошку. Саше, как обычно, оставалось вести службу наблюдателя. Он взбирался на высокую акацию и передавал на землю все, что видел.

— Исчез, как сквозь землю провалился! — с досадой сказал Саша, спустившись с дерева и усаживаясь рядом с ребятами.

— Скоро найдут! — протянул Гриша.

Вдруг в кустах послышался свист. Ребят точно ветром сдуло, все устремились в кустарник. Через двадцать минут окруженного, со связанными руками «шпиона» вели к командиру.

— Нашли-таки! — сжав кулаки, воскликнул Гриша.

И так почти каждый день.

Однажды Саше Рошке велели позвать отца обедать. Саша оставил у дома маленького братишку, намеренно выбрал подальше путь, чтобы встречные односельчане при случае могли оценить его обновки: длинная стеганка вполне могла сойти за пальто, только рукава пришлось подвернуть, зато молдавская папаха из черного каракуля пришлась как раз впору.

По дороге шагал чинно. Слегка сдвинув кушму на бок, как это делают взрослые, мальчик оглянулся. Пологие, местами изрезанные оврагами скаты холмов, по-осеннему голые, упирались в Прут. А за рекой, уже в Румынии, тянулись такие же холмистые поля, на которых, как и в Сашином колхозе, летом поспевала кукуруза и зрел виноград.

Саша заметил только одного дядю Федю Подгурского, вырубавшего кусты, что росли почти у самой реки. Отца с ним не было.

«Видно, уже домой ушел», — решил Саша и повернул обратно. Из оврага, рассекавшего надвое кукурузное поле, к границе шел высокий в темных очках парень. Саша присел в бурьян и стал наблюдать.

В их селе такой ни разу не встречался. Да и одет не по-здешнему. «Чужой!» — подумал Саша.

Парень шел, изредка останавливался, поглядывая то на забор и вспаханную полосу, то на берег Прута. Держался он уверенно, как будто не однажды ходил в этих местах, очевидно, заранее ознакомился с местностью и проследил, что пограничный наряд отошел далеко. «Ищет, где удобнее махнуть на ту сторону», — предположил мальчик и крикнул:

— Дядя Федя!

Сильный встречный ветер заглушил его голос. Подгурский не обернулся. Но незнакомец зачем-то сунул за пазуху руку, повернул назад и пошел к колхознику.

С досады Саша едва не заплакал. Как ему, ученику второго класса, помочь дяде Феде? А вдруг парень вооружен, если не пистолетом, то нож наверняка есть.

Сашина учительница Артина Савельевна много им рассказывала про шпионов и диверсантов, которые тайком переходят границу и, когда им угрожает опасность, не считаются ни с чем.

Единственное, что мог придумать Саша, — бежать за взрослыми и звать их на помощь. И Саша побежал. Высокий бурьян путался под ногами, колючки хлестали по лицу, полы стеганки били по коленам, волосы взмокли от пота. Но все это пустяки. Только бы не опоздать помочь дяде Феде.

От усталости Саша несколько раз падал и неизвестно, как добрался бы до села, если бы не увидел другого своего соседа.

— Дяденька Касьян! — задыхаясь, еле выговаривал Саша, — Там, на границе, дядя Федя… и чужой… Вы идите скорей, а я отдохну немного.

…Обернувшись на шорох шагов и увидев высокого, плечистого парня, Федор Иванович продолжал спокойно вырубать куст и распрямился только тогда, когда парень подошел вплотную.

— До меня, что ль? — кивнув головой в ответ на приветствие, спросил Подгурский.

— До вас, — попытался улыбнуться парень.

— Ну, что ж, сидай к огоньку, побалакаем, — пригласил Федор Иванович.

— Да ты кто? — парень оценивающе осмотрел Подгурского — молдаванин? Хохол?

— Не все ли равно! — сердито раздувая потухший костер, отрезал Федор Иванович.

— Не переправишь ли на ту сторону? — небрежно, словно о пустяковом деле, заговорил парень. — Деньгами не обижу. За год столько в колхозе не заработаешь.

— Отчего не переправить, пока пограничников нет, — согласился Федор Иванович. — Только у меня нет лодки, есть у соседа, он вот-вот подойдет. Подождать надо.

— Пока ждем, папаша, солдаты появятся, — с подозрением взглянул парень на Подгурского.

— А солдатам до нас какое дело? Нам разрешено. Мало ли сейчас людей работает вдоль границы. А не хочешь ждать, не надо. Шагай дальше. Небось, в другом месте переберешься, — недовольно проворчал Федор Иванович.

— Ладно, не волнуйся, старина. Подожду, — и парень уселся у костра.

— Закуривай, — протянул он Подгурскому «Казбек».

— Спасибо. Я предпочитаю сигареты, — ответил дядя Федя, доставая из кармана «Нистру», — вот только мундштук оборонил где-то, — собираясь подняться, сказал он.

— Сиди! — насторожился парень. — Потом отыщешь. Поговорим о цене.

— Давай поговорим, — и Подгурский стал деловито торговаться.

— Вот такая цена меня устраивает, — согласился он наконец. — А за лодку соседа отдельно заплатишь. Да вот и он сам.

К костру не спеша подходил Романюк.

— Касьян, не дашь ли лодку перевезти за реку человека? — обратился Федор Иванович к соседу.

— Это можно, если в цене сойдемся, — ответил Романюк, протягивая над огнем руки.

— Вот и поговорите о цене. — Подгурский, поднявшись, сплюнул. — А я пока поищу мундштук. Без него от сигарет горько во рту.

Отойдя за кусты, он достал из брезентовой сумки телефонную трубку и воткнул штепсель в розетку, едва видневшуюся на столбике.

…Едва отдышавшись, Саша снова направился к границе: «Может быть, нужен буду…»

Но опоздал. С холма он увидел тонкую голубоватую струйку дыма и подъезжавшую к костру машину. Из нее на ходу выскакивали пограничники.

Еще долго после ухода автомашины беседовали у костра Подгурский и Романюк.

— На что он рассчитывал? — рассуждал Подгурский. — Что мы продадимся за деньги? Такого у нас еще не бывало.

— И не будет, — добавил Романюк.

За оказанную пограничникам помощь в охране границы Ф. И. Подгурский награжден медалью «За отличие в охране государственной границы СССР». К. Романюк и Саша Рошка поощрены командованием пограничного отряда.

Приведенные здесь факты не единичны. Жители пограничных сел всегда помогают охранять рубежи своей дорогой Отчизны. Здесь и колхозник — часовой.