В четырёх клавишах от блаженства

1705-ый год оказался для национально-освободительного движения, возглавляемого Ракоци, поистине победоносным: куруцы полностью освободили территорию Трансильвании, очертив её границы по новой. Силами войска повстанцев, одна за другой, постепенно освобождались разные земли Венгрии.

Задохнувшаяся в смраде феодального гнёта страна наконец вздохнула легко и свободно, — Венгрия, уже долгое время находившаяся под пятой деспотической династии Габсбургов, обрела в лице молодого князя Ференца II Ракоци надежду на независимость от австрийского ига.

К тому времени, наш герой возглавлял силы бунтовщиков вот уже третий год. Вернувшись в 1703‑м из Речи Посполитой на родину, он призвал венгров объединиться в неравной борьбе против Вены с её многотысячной армией. Получивший широкую поддержку крестьянства, Ракоци одержал ряд побед над лабанцами в первые годы сопротивления.

Теперь же, триумфатор, в окружении высокопоставленных генералов, пребывал в своей резиденции в Мишкольце. В короткое время из малозаметного населённого пункта городок этот превратился в огромную крепость и стал одним из центров антигабсбургских сил.

Сегодня за дисциплиной градохранителей наблюдал сам Миклош Берчени, бывший генералом-майором армии бунтовщиков. Темноволосый мужчина, с пышными бакенбардами, с неизменной шпагой на поясе, он обходил каждую стену фортеции лично, и, только удостоверившись в наличии боевого духа у подчинённых, неспешно переходил он к следующей бойнице, совершая свой вечерний обход.

— Мы следим за рвом круглые сутки, — уверял Берчени офицер Ковач. — Ни один сантиметр пространства не остаётся без наблюдения.

Генерал-майор довольно кивнул. В синем мундире, застёгнутом на все пуговицы, фигура его представлялась особенно грозной. Сосредоточенный, умный взгляд сверкал из‑под надвинутой на лоб треуголки.

— В своём докладе верховному князю я Вас отмечу особо, — взволновавшись от такой похвалы, Ковач отдал честь генералу.

— Продолжайте держать позицию, — обронил Берчени покойно и оставил того на посту.

Генерал спускался по каменной винтовой лестнице в одиночестве. Уже совсем скоро, как только Ракоци окончит обыкновенную свою трапезу, Миклош Берчени предстанет глазам предводителя нации.

Как дрожал внутренне Ковач, зная, что через минуту увидит его один из высших чинов, ровно так же переживал перед встречей с руководителем сам Берчени.

«Любопытно, боится ли Ференц Ракоци кого‑то на целой земле?» — пришло в голову генералу.

Если кто и способен был смутить душу верховного князя, то такою причиною для беспокойства для него были одни Габсбурги.

****

Левенте был единственным сыном семейства Варга. После того, как ушёл из жизни отец, юноша вместе с сестрою Бригиттой поддерживали увядающую старуху-мать, чем могли.

И как бы ни было сложно в Мишкольце заниматься гончарным промыслом, Левенте всё же получал с этого ремесла определённые деньги.

Когда им с сестрою стало понятно, что этих грошей им не хватит, молодой человек, в попытке спасти семью от нищеты, освоил кузнечное мастерство, а Бригитта устроилась помощницею портного.

Это поправило их дела самым существенным образом.

Желающие приходили в его кузницу постоянно. Левенте Варга приобрёл даже некоторую известность в их околотке, и у него всегда получалось исправно подлатать старенькую кольчугу; его руки выковали десятки мечей, а подковам, казалось, не было и числа. Большую часть доходов наковальня и горн приносили именно изготовлением всевозможных клинков, и такую работу Левенте стремился получить в первую очередь.

Но всё изменилось с началом бунта Ракоци. Вся неторопливая, мирная жизнь в Мишкольце вмиг завершилась, и самый воздух пропитался войной.

Молодому Левенте приходилось работать над ковкой оружия целыми днями, а мысль — получить место в войске Ракоци, стала преследовать двадцатилетнего юношу постоянно.

Его кровь забурлила от желания обрести славу, и сам Левенте считал, что, будь отец жив, то он бы с его стремлениями согласился б.

Когда он сообщил о таком своём намерении старой матери, Юфрозинья стремилась его всеми силами отговорить. Семидесятипятилетняя вдова, она не представляла, что станется с нею, ежели сын сложит голову в одном из сражений.

Сестра держалась в сторонке от их разногласий, не занимая решительно чьей‑либо стороны.

И вот, наконец, не слушая никого, Левенте решился. Он знал, что завтра Ференц Ракоци предстанет перед народом с торжественной речью на площади. Замысел был таков, что Левенте проберётся к верховному князю через толпу и самолично попросит места в венгерских войсках. От мысли о том, как бесповоротно переменится его жизнь после этих событий, парень не находил себе места. Множество раз рисовал он себе в воображении эту картину: сперва он подходит к государю, тот взирает на него милостиво, и после дерзновенного своего обращения Варга Левенте становится воином. Мысли его, воспламенившись, следовали и далее, — представлялось Левенте, как награждают его за проявленную в битвах отвагу орденом и что он становится приближенным… Так кузнец мог замечтаться до бесконечности. Задумавшись снова об этом, он чуть не обжёгся, едва не испортив клинок кривизной, но вовремя возвратился от дум своих в тесное, тёмное помещение кузницы.

«Это произойдёт уже завтра», — говорил Левенте себе, сам не веря тому. В очередной раз юноша размахнулся и с силой ударил молотом по наковальне. «Уже завтра всё разрешится».

****

Всеми делами, связанными с великокняжеской кухней, распоряжался Герго Фаркас. Ни одна специя не могла быть добавлена в блюдо государя без его ведома; на счету его был каждый пуд соли, а на виду каждая поварёшка.

Фаркас был дородным мужчиной неопределённого возраста, — поговаривали, что ему немногим более сорока лет, но то были лишь одни слухи. Впрочем, жидкая бородёнка на подбородке Фаркаса начинала седеть понемногу, и поэтому с цифрой сорок соглашался отнюдь не всякий придворный.

Трапеза Ракоци в тот вечер состояла из обыкновенного рациона, и, когда наступило время подавать кашу, Фаркас прошёл в залу вместе с поварами-мальчишками.

Князь сидел, занимая один край стола, оперевшись рукою на подлокотник, спина его была прямою как палка; другой край, противоположный, всё ещё пустовал. То кресло должен занять был Берчени, но он пока не появился.

— Извольте отведать, мой князь, — обронил Герго подобострастно.

Ракоци зачерпнул ложкой. Повара, вытянувшись по струнке, ожидали вердикта.

— Съедобно, — коротко объявил князь. — Оставьте вторую порцию и после этого можете быть свободны.

Фаркас столкнулся в дверях с генералом Берчени, когда выходил.

— Моё глубокое вам почтение, — проронил Герго и удалился.

Неслышною стайкой следом выскользнули поварята, так же покинув залу. Миклош Берчени остался с великим князем наедине.

— Приятного вечера, — кивнул одному из своих лучших военачальников Ракоци. — Располагайся, как можно удобней.

Берчени сел и взял в руки приборы.

— Великий князь, — молвил он, — я не разделяю Вашей чрезмерной беспечности, с каковой Вы пробуете все блюда. Я давно уже Вам предлагал принять ко двору специального дегустатора.

Ракоци только отмахнулся на это. Кусочки пищи застряли в его бороде.

— Чтобы этот дурак отравил меня? — мужчина презрительно фыркнул. — Каким бы ни был болваном Фаркас, сомнений в его лояльности я никогда не питал. Он предан мне до конца.

Берчени было хотел возразить ещё что‑то на это, но благоразумно смолчал. Некоторое время каждый из них ужинал молча. В тишине залы слышался только редкий звон вилок.

— Сегодня утром я принял гонца, — нарушил Ракоци молчание.

— Есть новости из Версаля? — удивлённо спросил генерал.

— Да. Людовик отказался нам помогать, — заметил князь удручённо. — Возможно, следует рассчитывать на Россию, — Ракоци нахмурился. — Уж если Франция не согласна, посмотрим, какие известия придут к нам из Петербурга. — Он добавил решительно. — Напишу российскому императору завтра и отправлю бумагу с первым посыльным.

— Весьма проницательный ход, — согласился с князем Берчени. — Если мы переманим на свою сторону могучий петровский флот, то, без сомнения, выбросим австрийскую армию из страны.

— Мне очень хочется в это верить, — Ракоци испил из кубка. — Теперь что касается воинского снаряжения: этот вопрос я хочу обсудить с тобою отдельно.

Появление придворного прервало их разговор. Великий князь недовольно пробурчал что‑то.

— Входи, — поманил он слугу рукой.

— Великий князь, разреши держать слово, — вошедший выдохнул.

— Говори, что у тебя, — обронил небрежно Ракоци.

— Пишут из Дебрецена, — слуга и впрямь сжимал в ладони письмо. — Изволите, я зачитаю тут…

Ракоци кивком головы показал, что готов слушать.

«Надвигаются силы Габсбургов… Пехота лабанцев переправилась вчера через Тису… Ещё несколько дней пути и они подступятся к крепости, мой государь, — придворный поднял встревоженный взгляд от листка.

— Передай мне сюда, — велел Ракоци. — Я сам прочитаю.

Мужчина бегло пробежал глазами письмо.

— Ай-яй-яй, — зацокал он языком недовольно. Князь протянул бумагу Берчени. — Только взгляни. Положение дел прескверное.

Генерал-майор читал медленно и внимательно. Он закончил и, положивши письмо на стол, вздохнул тяжело.

— Каковы будут Ваши распоряжения? — Берчени вопросительно взглянул на великого князя. Тот нахмурился и молчал.

— Завтра мне держать речь перед народом, — вымолвил Ракоци. — Людям должно быть об этом известно.

— Я Вас правильно понял? — уточнил генерал деликатно. — Город выходит на осадное положение.

— Именно так, — подтвердил Ференц Ракоци. Он отставил пустую посуду. — Сделай всё, что возможно для укрепления крепостных стен.

Берчени согласно кивнул.

— Я отдам приказ выкопать ещё один ров, — объявил он великому князю.

— Даю на это добро, — только ответил Ракоци. — Немедленно приступай.

Берчени поднялся. Направившись к выходу, он в нерешительности остановился возле колонны. В полутьме залы черты генерала виделись смутно. В тишине было слышно, как в камине негромко трещали поленья.

— Я вижу твоё беспокойство, — заявил Ференц Ракоци. Он произнёс это бесстрастно, мгновенно отметив, как изменилось настроение его фаворита.

— Да, мой князь, — подтвердил генерал. — Что вы скажете людям завтра?

Ференц Ракоци взглянул ему прямо в глаза. При свете свечей бледный лик государя походил своими безжизненными очертаниями на маску.

— Я собираюсь созвать новобранцев, — твёрдо проговорил он.

****

Бригитте не составило большого труда отыскать брата. Сразу за кузницей, неподалёку, находилось живописное озеро. Девушка, зная местечко на берегу, на котором обычно Левенте сидел по вечерам у воды, она направилась прямо туда. Там она и нашла кузнеца.

По своему давнему обыкновению, Варга Левенте садился в заросли так, чтобы наблюдать в полной мере прелестную рябь, но самому оставаться при этом с первого взгляда невидным.

И действительно, не знай девушка точного расположения, Бригитта миновала бы это место, пройдя мимо протоптанною тропой. Она сделала поворот в нужном месте, и сразу же вышла на скрытый от глаз целым рядом деревьев краешек полого берега.

— Ишь ты, спрятался ото всех, — приблизилась она к брату и села рядом с ним на траву.

Левенте поморщился от досады. Его уединение нарушили так легко и так вероломно, что он даже хотел уйти сразу же, но, заметив, как обходительна с ним сегодня Бригитта, остался. Ему нисколько не показалось: сестра и впрямь держала себя осторожно.

— Давно ты сидишь здесь? — спросила Бригитта, стремясь завязать разговор.

— Минут двадцать, — Левенте глядел завороженно, как танцуют блики на зеркале озера. — Может быть, полчаса.

— Сразу как только освободился, я поняла, — заключила сестра. Разумеется, она знала, в какой час Левенте завершал ковку.

— Как прошёл у тебя день? — брат впервые за всё это время посмотрел на неё. Левенте заметил, что какое‑то новое, некое непривычное настроение, владеет Бригиттой.

Позже он понял, что этим чувством был страх.

— Ровно так же, как и всегда, — вздохнул он. — Ты чего‑то хотела?

Бригитта, казалось, набирается смелости что‑то сказать.

— Мне лишь хочется знать, что у тебя на уме, — произнесла она обеспокоенно.

Левенте резко к ней повернулся.

— Я собираюсь вступить в войско Ракоци, — проронил он.

Бригитта прикрыла глаза на мгновение. На лице девушки отразилось чувство некоторой обреченности.

— Значит, мне тебя не отговорить, — сказала она с расстановкой.

— Можешь даже и не пытаться, — заверил её Левенте.

Они помолчали немного. Поднявшись гуртом, с веток взлетели птицы и стали парить над озером.

— Наша мама, — тут голос Бригитты сорвался, — находится при смерти.

Левенте вскочил.

— Почему же ты не рассказала мне сразу? — он даже разгневался несколько. — Со мною можно без всяких намёков!

Сестра заморгала, не найдя слов для своего оправдания.

И всё‑таки чутьё подвело кузнеца. Он, конечно же, знал, что Юфрозинья прикована к постели своим недугом. Обычно, с упоминания хвори матери, начинался «мы-не-можем-тебя-лишиться» скандал. И это был именно такой случай.

— Это известие её прикончит, — качала девушка головой. — Мы не можем тебя лишиться.

— Тогда не говори ничего ей! — Левенте взмахнул рукой раздражённо, поняв, что сейчас они пойдут по этому кругу снова. — Это будем знать ты и я.

Бригитта поднялась с травы за ним следом.

— Видимо, мне и придётся так поступить, — согласилась она с Левенте. — Да-да, я всё понимаю, тебе осточертело жить, играя всегда второстепенную роль. Твои военные подвиги, несомненно, возвысят тебя до небес.

Левенте долго ничего не отвечал.

— Как хорошо, что хоть ты меня понимаешь, — примирительно сказал он. — Бригитта, я мечтаю начать, всё перечеркнув, с чистой страницы. Я — защитник и воин. И прошлого при том никакого.

Он после добавил: — Я не желаю провести всю свою жизнь согбённым у наковальни.

У сестры не было на то аргументов.

— Так ли короток путь до славы, которой ты жаждешь? — спросила она.

— Я отвечу тебе, когда сделаю первые к ней шаги.

Со стороны берега, там, где начиналась дорожка, их никто не мог видеть. Ни одна живая душа не ведала их терзаний. Крестьянин, шедший с пахотного поля домой, на минуту остановился. Он мимоходом взглянул на мирные воды озера. Парившие над водой вороны испустили печальный крик.

****

Невзирая на то, что выход Ракоци ожидался ровно к полудню, приготовления на центральной площади Мишкольца начались ещё в девять.

Сперва появились широкоплечие, угрюмого вида плотники и стали возводить в спешке помост. Сквозь стук молотков отчётливо доносились распоряжения надзирателя.

Он, подобно ветру, носился туда и сюда, наблюдая за тем, чтобы доски были прилажены надлежащим путём. Они завершили сооружение к сроку.

В одиннадцать, то появившись из одного уголка, то выскочив из того переулка, собирался на площадь народ. Уже спустя полчаса здесь было не протолкнуться.

Ребятишки, смеясь и очевидно играя, сновали между рядов, наводя недовольство на взрослых. Пару раз пробежал сквозь толпу именитый купец, потерявши знакомых.

На площади всё волновалось и пребывало в движении. Такою увидел народную массу Варга Левенте, когда появился лишь четвертью часа раньше самого великого князя.

В тот момент по толпе, как раз пронеслось: «Гвардия, гвардия, только взгляните».

Левенте повернул голову в том направлении, откуда донеслась до него взволнованная молва.

К помосту торжественно следовала высшая военная знать. На белоснежном коне восседал Миклош Берчени, замыкая процессию.

Люди во все глаза смотрели на генерала. Левенте также внимательно наблюдал за тонкой фигурой в парадном мундире: сверкающие эполеты ослепляли своим сиянием //глаз//.

Лёгко и изящно, мужчина спустился с коня.

Из толпы закричали: «Слава генералу Берчени! Слава Сопротивлению! Долою австрийцев!»

Воинственное настроение охватило публику одномоментно, и лозунги эти разнеслись по рядам. Со всеми кричал и Левенте.

Миклош Берчени, взойдя на помост, приветственно помахал венграм рукой. За генералом последовали и другие прибывшие с ним офицеры. Они поднялись, следуя друг за другом, и заняли трибуну.

Берчени вынул шпагу из ножен и вскинул высоко руку.

— Слава Ракоци! Достаточно габсбургской деспотии!

Мужчину радостным гулом и улюлюканьем поддержала целая площадь. Видя, что каждый мадьяр теперь готов сердцем своим, — а не только глазами, — встретить государя, Берчени подал особый знак.

Гулкий звук барабанов, нарастая издалека, вскоре достиг слуха каждого из пришедших. Это шествовала процессия князя Ракоци.

Толпа разразилась торжествующим воем. Те из счастливцев, что жили неподалёку, высунулись из окон и наблюдали прямо оттуда. Левенте увидел, как один из рядов замахал государственным флагом. Да что говорить, — ближайшие крыши домов также украшала символика.

Наконец на коне появился и сам Ференц Ракоци. В окружении свиты предводитель пересекал площадь. Оглушительно стучал барабан; толпа ликовала от одного вида своего лидера. Присутствием он осветил все их надежды и чаяния.

Левенте не верил глазам. Всё, что слышал он о Ракоци, говорило в пользу того, что перед ним явится едва ли не сам Господь Бог. В таком ключе воспевали великого князя патриотические листовки, и всякие о нём сведения обязательно прибавляли, как колоссальна самая его личность.

Человек, а Левенте сейчас наблюдал именно человека, — не божественное лицо, — был грузным мужчиной, насупившимся, однако державшимся по-монаршьи. Безупречно прямая осанка выдавала его благородное происхождение. Он приветственно вскидывал руку, обращаясь в разные стороны.

Наконец Ракоци взошёл на помост. Протрубили глашатаи.

— Тишина! Тишина! — прокричали горластые слуги. Вскоре площадь умолкла, и, казалось, что каждый камень готов услышать государя, а стены домов — впитать каждое его слово.

Ференц Ракоци заговорил.

— Друзья мои и союзники! В трудный час для нашей страны обращаюсь я к вам с этим словом. Наша всеобщая борьба против Габсбургов, наша непримиримая ненависть к угнетателям, ведёт нас за собой уже несколько лет. Мы встали однажды на эту дорогу и продолжали ею идти, вопреки всем преградам, пытавшимся поколебать наши твёрдые убеждения и веру в победу. Мы пройдём этот путь до конца. Нам доподлинно стало известно, что к Мишкольцу движутся силы лабанцев.

Толпа беспокойно зашевелилась. По рядам горожан пронеслись тревожные перешёптыванья. Берчени, подав знак рукой, восстановил тишину.

— В скором времени нам предстоит выдержать длительную осаду, а возможно, и сверх того — битву за крепость, чтобы её отстоять. Враг уже близится к нашим воротам, стремясь нас сломить и обратить в рабство. Не допустим же столь позорного поражения! Как вдохновляли каждого венгра светлые образы наших предков, Иштвана Святого, Дьёрда Дожи, Матьяша Корвина, так и сейчас мы не должны уронить их триумфального знамени. Попрание их честных имён будет для нас хуже смерти. Так, призываю же каждого, стать на сторону обороны, во имя сохранения наших подвигов для потомков!

Громогласно закричали «Ура!». Сперва заголосил люд из первых к помосту рядов, но вскоре клич был на устах каждого, и вопила, бушуя в неистовстве, целая площадь.

Ракоци, несколько времени выждав, дал понять, что ничего не имеет добавить к уже произнесённому. Князь, в окружении стражи, принялся неторопливо спускаться с трибуны.

Левенте понял, что наступила требуемая минута. Стремясь не потерять из поля зрения фигуру Ракоци, кузнец стал пробираться через ряды. Он толкнул кого‑то случайно, не разобрав кого именно в давке, и вслед юноше понеслась чья‑то пылкая ругань. Сердце его бешено колотилось; он был не в силах сглотнуть застрявший в горле комок.

На те несколько страшных секунд, когда толпа скрыла великого князя стеною, Левенте подумалось, что он непростительно опоздал. Варга стремительно пересёк ещё один ряд, и снова увидел Ракоци. Тот был в дюжине шагов от него. Парень, не помня себя, направился к государю.

Не успел Варга Левенте тронуться с места, как ему преградили дорогу гвардейцы из княжеской стражи. За их спинами, видел кузнец, Ференц Ракоци усаживался на коня.

— Кто этот человек? — спросил тревожно Берчени. Он подбежал мигом к солдатам. Генерал указал на простолюдина рукою в перчатке. — Ты, отвечай, что тебе нужно?

— Я хочу обратиться к великому князю, — произнёс кротко Левенте.

— Невозможно никаким образом, — замотал головой генерал. — Чего встали? Немедленно обыскать! — приказал он гвардейцам.

Левенте крепко схватили трое мужчин. Двое держали за плечи, а третий похлопывал по спине, животу, залез в карманы испачканного камзола.

— Миклош, что там за беспокойство? — поинтересовался Ракоци. Мужчина находился в седле и ему нетерпелось двинуться назад к замку.

— Какой‑то мерзавец хочет с вами поговорить, — доложил генерал. — Это лазутчик, я знаю, мы пропустим его, а он с ножом кинется на государя.

— У него ничего с собой нет, — закончил обыск гвардеец. Кузнеца отпустили.

Берчени засомневался.

— Ладно, ведите ко мне, — велел милостиво Ференц Ракоци. — Габсбурги меня не страшат. С чего бы мне вдруг опасаться собственного народа.

— Но, мой князь, — Миклош Берчени с вопросом во взгляде оглянулся на всадника.

— Я сказал: привести! — рявкнул Ракоци.

Гвардейцы отошли в сторону. Генерал-майор сурово нахмурился. Левенте стоял возле княжеского коня столь близко, что мог услышать сопение лошади.

— Говори, что имеешь сказать, — обратился к кузнецу государь.

— Великий князь, меня зовут Варга Левенте, я из семейства простого народа, — говорил торопливо молодой человек. — Ваше высочество заявило, что скоро предстоит битва. С величайшим почтением я прошу Вас принять меня в своё войско и взять под свои стяги. Я клянусь верой и правдой служить Венгрии и Вам лично до последнего своего вздоха.

— Как смеешь ты обращаться с дерзкою своей просьбой к великому князю? — возмутился Берчени.

— Миклош, умолкни, — махнул генералу Ракоци.

Предводитель окинул Левенте коротким внимательным взглядом.

— Какой род твой занятий, Левенте? — вопросил государь. — Владение каким ремеслом позволяет тебе держать в горнице хлеб, а живот сытым?

— Я кузнец, — ответил ему молодой человек. — Работаю над ковкой оружия.

Ракоци довольно захохотал. Берчени, не вполне понимая причины подобной весёлости, улыбнулся уголком губ.

— Значит, готовишь оружие, говоришь, — мужчина вынул меч из собственных ножен. — А такой ты сумел бы сковать? — и протянул сталь Левенте.

Варга никогда прежде не встречал настолько тонкой работы. Изящный эфес восходил широким клинком, на котором во всю длину была гравировка: «Bene mori praestat quam turpiter vivere».

— Нет, мой князь, — Варга возвратил меч. — Такого шедевра я бы не сумел сделать.

— У тебя меткий глаз и храброе сердце, юноша, — проронил Ракоци. — Через два дня в крепости будут сборы. Их возглавит славный наш генерал Миклош Берчени. Приходи — и тебя возьмут в армию. — Великий князь оборотился к помрачневшему Берчени. — Хорошенько запомни лицо подошедшего к нам кузнеца. Я доволен боевым духом этого парня.

Ференц Ракоци пришпорил коня.

— Свита, за мною! — скомандовал предводитель.

Через минуту они исчезли в облаке пыли. Варга не верил себе самому, — то были несколько величайших минут всей его жизни, которые только что завершились. О том, что скоро Левенте окажется вовлечён в события куда более грандиозные, он не способен был и вообразить. Ничего не видя перед собою, он поплёлся домой через опустевшую площадь.

****

Ночь прошла в хижине беспокойно.

В полночь Варга Левенте проснулся, — поднялась, подойдя к стонущей матери, зажёгшая свечку Бригитта. По стенам комнаты заплясали тени от огонька, они‑то и разомкнули спящие глаза юноши. Юфрозинье нездоровилось пуще обычного и она плачуще охала целую ночь. Лежавшая на постели старуха была укутана несколькими одеялами. Обстоятельство это, и вдобавок бледность лица её и иссохшие вены рук придавали женщине неприятное сходство с мумией.

Сестра снова легла, и после поднялась опять, оставшись недвижно у изголовья до самого утра.

Пробудившийся в очередной раз, кузнец подошёл справиться у Бригитты о состоянии матери. Снаружи ещё было темно.

— Дело плохо, — ответила девушка коротко. Она подняла взгляд на брата. Страшное выражение застыло в её глазах.

Сколько в них было мольбы! Некое исступлённое отчаяние перед неотвратимым поразило Левенте тогда.

— Ступай спать, сынок, — еле слышно пролепетала старуха. — Тебе необходим отдых, а со мною пока пусть побудет Бригитта. Мы с нею сладим, не переживай.

Левенте насилу уснул. Его мучали смутные и кошмарные сновидения.

Когда запели утренние петухи, он поднялся ранее остальных. Сестра задремала, не покинув поста, согнувшись прямо на стуле. Тяжело, из‑под слоя накинутых одеял, мерно вздымалась грудь Юфрозиньи. Варга Левенте, крадучись, вышел на крыльцо домика.

****

Совершенно иные события произошли ночью в замке Ракоци.

В окружавшем резиденцию саде безраздельно царила совершенная тишина. Попискивая в темноте, перелетали с ветки на ветку летучие мыши. Порхали неслышно ночные бабочки над клумбой резеды: подчиняясь дуновению ветра, верхушки кустов колыхались из стороны в сторону. Раз в полчаса, с ружьём наперевес, пересекал сад в обе стороны часовой, охранявший сон великого князя.

Около часа ночи чья‑то фигура взошла на крепостную стену, оставшись при том незамеченной. В это время суток сегодня дежурило подразделение Петера Лазло. Солдаты, весьма утомлённые несением почётной воинской службы за день, сейчас углубились в премудрости баккара. Они сидели втроём за карточною игрой бессчётный кон, ожидая, пока кто‑нибудь из игроков окончательно разорится.

— А вот на тебе, — радостно произнёс Балаж Папп, выкладывая девятку.

— Проклятье! Чёрт побери! — вскочил в ярости Андреаш Биро.

— А ты всё твердишь: да у меня там стратегия! — заметил Лазло вполголоса, наблюдая за тем, как довольный Папп забрал себе выигрыш.

Фигура между тем осторожно прокралась за колоннадой.

— Вы что‑нибудь слышали? — Биро навострил уши. — По-моему, здесь кто‑то ходит. Совсем рядом с нами.

— Тебе бы, дружище, сосредоточиться бы немного, — проговорил Папп с улыбкой. — А то слышится что‑то всё время, отвлекает небось от игры.

Из темноты к ним вышел Берчени.

— Вот чем вы занимаетесь на посту, — вкрадчиво проговорил он. Всполошившись, все немедленно вытянулись, замерев в одной стойке.

— А что если б здесь были лабанцы? — никто из провинившихся не отвечал. — Они бы, видимо, присоединились, зайдя к вам на огонёк.

Берчени опрокинул их столик яростным ударом ноги. Колода разлетелась по ветру, со звоном попадали на пол монеты.

— Олухи, идиоты! — возопил генерал. — Кто главный на вахте, я спрашиваю!?

Что‑то неразборчиво буркнул Лазло под нос.

— Я не слышу! — схватил того за ворот Берчени.

— Главный на вахте — я, генерал, — Лазло вымолвил виновато.

— Вот это ответ! — мужчина ослабил хватку немного. — Что должна сейчас делать стража? — осведомился он ледяным тоном.

— Стража должна сейчас нести пост, — раболепно произнёс Лазло. Генерал его оттолкнул.

— И не просто нести, а смотреть в оба, — недовольно прибавил Берчени. — Всем заступить на пост снова.

— Есть заступить на пост снова, — ответили неуверенно ошарашенные солдаты.

Генерал пошёл далее, их оставив.

— Ну и ну! — Папп приствистнул. — Видно, у главного на душе неспокойно. Не спит ведь, гляди ты.

— Всем вести себя осторожно, — прошептал Лазло. — Чтобы никаких неприятностей до утра.

Берчени их слышать не мог. Он спускался, идя к определённому месту в саду, куда должен был появиться по договорённости.

Там мужчину уже ожидали. Винсенту Гаспар снял капюшон. Луна осветила его острое, с грубыми линиями лицо.

— Здравствуй, Винсенту, — приветствовал его генерал. — Ты как всегда вовремя.

— Недаром я знаменит своей пунктуальностью, — ухмыльнулся Гаспар.

— Ты давно в Мишкольце? — Берчени полюбопытствовал.

— Только что в городе. Остановился в поганом дешёвом трактире неподалёку, — Винсенте, будто бы выплюнул эти слова. Он разговаривал такою манерою постоянно.

— Что ж, — протянул генерал. — Какие ты раздобыл новости?

— Все в Дебрецене стоят на ушах. Что народом, что властью, владеет тревога и беспокойство, — затарахтел осведомитель.

— Этого следовало ожидать, — Берчени кивнул. — Я хочу услышать что‑то ещё.

— Габсбурги действительно отправились сюда войском. Внушительной силы пехота, также я слышал о том, что они тащат пушки.

— Всё это очень плохо, — недовольно цокнул языком генерал. — Хорошо, что у крепости довольно толстые стены. Если лабанцы не знают о нашей лазейке, то в город им не попасть.

— Теперь самое основное, — вспомнил Винсенте внезапно. — У меня есть основания полагать, что в Мишкольце находится человек Габсбургов. Шпион уже в наших рядах и вынюхивает всё, что только может учуять.

Берчени молчал. Злобная гримаса перекосила его лицо.

— У вас есть предположения, кто бы это мог быть?

— Чёртов кузнец, — процедил Берчени сквозь зубы. — То‑то он мне не понравился с первого взгляда. — Он посмотрел на Гаспара. — Да, я кажется знаю шпиона. Благодарю тебя за известия. Можешь пока быть свободен.

Винсенте поклонился учтиво.

— Моя радость, что я служу вам, генерал.

— Давай обойдёмся безо всяких формательностей в этот раз.

На мгновение могло показаться, что Гаспар улыбнулся. Так же бесшумно, как он тут появился, мужчина ловко перемахнул назад через стену. В саду теперь оставался один генерал.

****

Левенте в назначенный час явился к зданию гарнизона. Невысокая, в два этажа, башенка была выделена под армейские нужды лично Ракоци. Крышу венчал золотой флюгер, изображавший птицу Турула. Фигурка чёрного сокола подчинялась движению ветра.

Во внутренний дворик уже стали стекаться будущие новобранцы. Там же сидел за кособоким столиком писарь, — всякий прибывший подходил сначала к нему, называл своё имя и возраст, и только потом, убедившись, что он занесен в список верно, проходил далее, за частокол, там где стояли бараки.

Угрюмый, уставшего вида мужчина поднял глаза на кузнеца.

— Полное имя? — писарь коснулся бумаги пером, приготовившись записать сведения.

— Варга Левенте, — ответил кузнец.

Короткий росчерк и макание в чернильницу после.

— Возраст?

— Мне исполнилось девятнадцать, — выдохнул Варга.

Писарь снова поставил необходимую закорючку.

— Следующий, — объявил он.

Немедленно подскочил проворный, поджарый молодой человек с чёрными, как смоль, волосами. Процедура повторилась тем же порядком.

— Полное имя?

— Бенце Орбан.

— Возраст?

— Мне двадцать четыре.

Освободившись, тот зашагал следом за кузнецом.

— Ты не знаешь, что сейчас нам надобно сделать? — спросил у Левенте брюнет.

— Я слышал, что всех завербованных тут же проверят на умение фехтовать, — произнёс Варга.

— Чёрт возьми, — сказал Бенце беззлобно. — Знал бы, захватил свою шпагу.

Левенте толкнул ворота рукой. Вдалеке, между бараков, блестел на солнце шатёр. Вдвоём они пересекли широкое поле, направившись прямо туда. Пару раз Варга заметил, как пронеслись мимо них рядовые. Все они спешили куда‑то и не обращали на новичков никакого внимания.

— Вы только что записались? — спросил стоявший у входа в шатёр офицер. Изнутри доносились звуки сошедшихся дуэлянтов.

— Именно так, — подтвердил Бенце.

— Тогда зайдите вовнутрь, там вам выдадут шпаги, — объяснил им мужчина. — Бой, разумеется, тренировочный. При любой непредусмотренной ситуации, вас сразу же остановят.

Они вошли в тень навеса. Сержант Добос, стоявший подле арены, внимательно наблюдал. Как раз заканчивали сражение два предшествующих новобранца. Один из них, будучи загнанным в угол, продолжал стойко обороняться. Атакующий, подобно осе, вертелся вокруг него беспрестанно, прицеливаясь, куда бы верней воткнуть в противника жало.

— Достаточно! Хватит! — махнул сержант Добос рукой. — Замечательные бойцы, — он восторженно закивал. — Мы вас берём. Добро пожаловать в войско Ракоци.

Сержант обменялся с ребятами короткими рукопожатиями.

— Поздравляю, — продолжал Добос. — Теперь ступайте обратно к писарю и передайте, что я одобрил ваши кандидатуры.

Дело стояло теперь за Левенте и его новым знакомым. Каждый из них получил собственное оружие. Зная, что бой произойдёт понарошку, Варга всё равно переживал. Ему страстно хотелось себя проявить, и сейчас, когда наконец такая возможность представилась, он весь внутренно съёжился от напряжения. Его партнёр, если и волновался, то не подавал виду. Тряхнув энергично плечами, Бенце взошёл на арену.

— Занимайте позицию, — сказал сержант парню.

Сердце Левенте было готово выскочить из груди. Он поднялся следом за Орбаном Бенце и остановился в свободном углу.

— Начинайте, — скомандовал им офицер.

Бенце молниеносно атаковал. Левенте едва успевал отбиваться от стремительных и порывистых взмахов шпаги противника. Орбан мотал его по арене. Таким образом, они совершили два полных круга.

— Я пока что с тобою только игрался, — грозно вымолвил Бенце. Лицо его покраснело, волосы были взъерошены, по лбу стекала капелька пота.

— Тогда бей в полную силу, чего ты, — бросил ему небрежно кузнец. Орбан Бенце снова пошёл в наступление. Их шпаги скрестились.

Никогда ещё Варга Левенте не ощущал состязательного духа борьбы, столь отчётливо и столь явно. Перед ним стоял враг, и его требовалось сокрушить. Никакой тебе дипломатии, только прямая и обнажённая конфронтация. Бенце давил на его шпагу, что было мочи. Левенте отвечал ему тем же. Варга чувствовал, что ему в одной стойке долго не протянуть. Юноше совестно было поддаться.

— Разойдитесь! — крикнул сержант. — Не стойте на одном месте!

Бенце резко на шаг отступил и нанёс тяжелый удар, разрезав рубашку противника. Варга ощутил, как незнакомая ему прежде, необычайная теплота пробежала вмиг по всему телу. Он опустил взгляд. Из‑под одежды растекалось алым пятно.

— Остановить бой! — объявил Добос немедленно, увидав кровь.

Быстрым шагом спустился с арены ликовавший Бенце Орбан.

— Зачем же ты его так? — произнёс укоризненно офицер. — Ловкого бойца я в тебе разглядел и без всякой излишней демонстрации превосходства. А вот мальчуган неуклюж.

— Он сочувственно покачал головой. — Принимаю обоих. Тебя безо всяких преград, а этого — с оговорками. Парня надо будет как следует помуштровать перед боем.

Еле волоча ноги, Левенте подошёл к Добосу.

— А тебе, дружок, необходимо наведаться в лазарет, это в бараке № 15, — объяснил офицер. — Я тебя туда провожу. — Мужчина оборотился к Орбану Бенце. — Ну а ты ступай назад к писарю. Добро пожаловать в войско Ракоци.

****

Лазаретом оказался крошечный домик, втиснутый между продовольственным складом и казармою великокняжеской инфантерии. Слева, отбрасывая длинную тень, возвышалась громада, снабжавшая провиантом вооруженные силы, справа сверкали, отражавшие лучи солнца, стёкла окон, оттуда доносились наружу зычные выкрики пехотинцев. С такими соседями здание, служившее нуждам больных, было обречено на пребывание в незаметности.

Сержант Добос проводил юношу до крыльца. Три-четыре деревянных ступеньки вели прямо ко входу. На двери красовалась эмблема в виде змеи, обвивающей чашу, истёршаяся от времени.

— Это здесь, — заявил офицер. — Как управишься, сразу к писарю.

Левенте согласно кивнул. Оставшись наедине, он огляделся немного по сторонам и затем прошёл внутрь. Юноша сразу попал в коридор: длинный и узкий, он был утыкан дверьми на всём своём протяжении и заканчивался у окна. Некоторые из дверей были распахнуты. К одной из таких кузнец направился в первую очередь.

Он заглянул в комнату мельком. За столом, склонившись над кипой бумаг, сидела девушка в белом халате. Услышав, что кто‑то вошёл, она подняла голову. Сверкнули стёкла очков.

— Прошу прощения великодушно, — проговорил мягко Левенте. — Меня направили к вам. — Молодой человек остановился возле порога.

— Что случилось? — фигура в халате немедленно поднялась.

Варга замялся.

— Понимаете, я новобранец, — он не знал, в каких словах объяснить причину своего посещения. — У нас был тренировочный бой.

— Я понимаю, — немедленно отреагировала медсестра. — Вас поранили ненароком по неприятной случайности.

— Именно так, — только и оставалось прибавить Левенте.

— Садитесь, — велела она, указавши на стул. — Я обработаю рану.

Пока Джизелла Анталь, — так звали девушку, — возилась со склянками, Левенте успел как следует осмотреться. Во всю стену, прямо напротив него, стоял шкаф. Приоткрытые створки позволили Варге увидеть бинты, судки и пробирки, — всё в бесчисленном множестве.

— Постарайтесь расслабиться, — наклонилась Джизелла к нему. — Предупреждаю, что будет больно.

Вымоченной в чём‑то марлей она проворно дотронулась раны. Грудь кузнеца обожгло пламенем. Единственно из стеснения показать женщине слабость, он стерпел, не подав звука.

— Вы держитесь замечательно, — похвалила Джизелла. — Такие ранения на арене случаются постоянно. Уже был перед вами сегодня один такой; завопил, будто режут, — она улыбнулась. — Вы же стойко всё переносите. — Она коснулась раны повторно. У Левенте от боли помутнело в глазах.

— Теперь остаётся наложить бинт, — девушка принялась разматывать огромный рулон и отрезала, сколько требуется. — Это самое безболезненное.

И она оказалась права. В этот раз Варга не почувствовал ничего.

— Всё готово, — Джизелла быстро собирала все склянки. — Можете быть свободны.

— Благодарен за вашу помощь, — неловко промолвил Левенте и вышел.

****

Писаря Варга отыскал сразу. Мужчина сидел в том же месте, так же насупившись, всё за тем же шатким и колченогим столом. Кузнец сказал, что его приняли.

— Это отлично, — проговорил писарь. — Извольте заплатить двести гульденов.

Левенте буквально оцепенел.

— Но мне не говорили, — неуверенно начал он. — Я не слышал о взносах ни разу.

— Распоряжение великого князя, — сообщил писарь с такой интонацией, будто бы произносил эту фразу тысячу раз на дню. — Что здесь может быть непонятного? Вы вступаете в войско, пополняете казну. — Мужчина мотнул головой недовольно. — Вас же потом на эти средства содержат.

— Но помилуйте, — кузнец окончательно растерялся. — У меня нет таких денег.

Писарь пожевал губы, не отвечая. Наконец он обронил:

— Первые сборы через два дня. Если к этому сроку вы не найдете требуемой от вас суммы, — тут он отрезал. — Мы не сможем вас взять.

«Ну надо даже!» — подумал про себя Варга. «Только что мне казалось, что на этом вступительная часть окончилась».

— Я вас понял, — сказал он мужчине и отошел. Левенте обуревали мрачные, тёмные мысли.

— Дружище! — окликнул кто‑то его. Кузнец обернулся.

У него за спиною стоял Бенце Орбан.

— А я дожидался, когда ты освободишься, — заявил он. — Не держи зла, что тебя поцарапал.

— Да куда уж там, — хмыкнул Варга.

Они вместе покинули территорию гарнизона.

— Любопытно, что будет на сборах, — сказал скорее себе, нежели собеседнику Бенце. Они шли по городской улице.

— Дадут какие‑то первые распоряжения, видимо, — ответил кузнец. Ему сейчас это было совсем безразлично. Парень не знал, где ему раздобыть деньги.

— К слову, ты уже заплатил? — обратился юноша к Орбану.

— Двести гульденов? Конечно, — подтвердил Бенце. — Я приготовил средства заранее.

— А мне ещё только предстоит сделать взнос, — пробормотал Варга.

Молодые люди свернули на перекрёстке.

— Не вешай заранее нос, — приободрил его Орбан. — Как‑нибудь и из этого положения выкрутишься. Тебя‑то всё‑таки приняли.

«Как верно подмечено», — подумал кузнец. Мысли его прояснились. «Можно порадоваться за это».

— Мне сюда, — махнул рукою Бенце в сторону квартала. Несколько уродливых домиков обступали с двух сторон грязную речку и мостик.

— А мне ещё топать дальше, — попрощался Левенте. Они разошлись.

Кузнец продолжал путь в одиночку. Задумавшись, он не заметил дороги. Вот уже юноша повернул к дому.

«Что‑то здесь изменилось», — немедленно заметил Левенте.

Лепестки чёрной розы осыпали землю перед крыльцом. На двери болтался приколоченный второпях похоронный венок. «Помним, любим, скорбим», — надпись на ленте шла полукругом. К нему выскочила Бригитта. На неё было жалко смотреть, — лицо осунулось, слёзы стояли в глазах, а тихий голос грозился сорваться.

— Левенте, боже ты мой! — обняла она брата. — Как я рада, что ты возвратился!

— Что случилось? — уже догадавшись, вымолвил юноша мрачно.

— Юфрозинья, — сестра, не договорив, снова ударилась в плач. — Наша мама, Левенте! Она умерла!

Глаза кузнеца заволокло пеленой. Он прижался тесно к Бригитте. Круживший над озером буревестник траурно прокричал.

****

Несмотря на возросшую популярность в Венгрии протестантизма, Юфрозинью похоронили в соответствии с католическими обрядами.

Появился священник и чинно отслужил панихиду. Яму выкопали Левенте и ещё двое соседских крепких мальчишек. Стали опускать гроб.

Как Бригитта не сдерживала себя, она опять разрыдалась и предпочла отойти. Одна из местных старушек повела её под руку.

— Не переживай, — сказала девушке Аранка Хорват. Её дом находился на том же хуторе, что и хижина семьи Варга. — Естественного хода вещей не изменишь.

— Но мама скончалась ведь от скарлатины! — упрямо твердила сквозь слёзы Бригитта. — Могла бы ещё прожить несколько лет.

— Я скажу тебе, чего ты никогда не услышишь от молодых, — начала старуха загадачно. — Пока ты беспечна, юна, цени каждый свой день. — выдохнула Хорват.

— Чего вы ещё не в состоянии осознать, так это того, какая большая разница существует, когда тебе двадцать, или когда тебе двадцать семь, — она улыбнулась печально. — А что семьдесят, или там семьдесят три — всё одно. Для меня давно все события будто бы слились в один длинный день.

— Не могу себе даже такого представить, — проронила Бригитта.

— Когда‑то ты это поймёшь, — ответила кратко Аранка.

Они возвратились к могиле. На том месте вздымалась горка земли. Левенте установил крест, прочно воткнув его в грунт. Требовалось произнести прощальное слово.

Кузнец откашлялся и заговорил.

— Мы все знали её, как добрейшей души человека, — начал Левенте. — Какой бы ни была страшной болезнь, охватившей в последние дни покойную, мы всегда будем помнить свою мать молодой и здоровой. Юфрозинья теперь в распоряжении Господа Бога. Мир твоему праху.

Левенте перекрестился и отступил от могилы. Бригитта, подойдя к нему, тут же прильнула в объятия. Следом за ними принялись расходиться все остальные.

Они шли тропинкой по кладбищу. Бескрайнее поле, здесь или там, отмеченное крестами или же камнем, простиралось с обеих сторон.

— Ты знаешь, какая страшная мысль меня сейчас посетила? — спросил Левенте тихонько.

— Понятия не имею, — помотала головою сестра.

— Мы отдали на похороны все оставшиеся у нас деньги.

На вопросительный взгляд Бригитты Левенте только угрюмо кивнул.

****

****

Целое утро Левенте не находил себе места. Схватившись за какое‑нибудь пустячное дело, он никак не мог сосредоточиться, бросал его в волнении, не докончив, и вновь продолжал беспокойно метаться из стороны в сторону. Таким образом выходил он не раз наружу из кузницы, к берегу озера, и, окинув невидящим взором гладь, опять возвращался к плавильному горну, в темноту и копоть на стенах, скрывавших его в тесноте комнаты ото всех.

Они договорились с Бригиттой о встрече, и до полудня, бывшего назначенным часом, оставалось ещё порядочно времени. Протекало оно для кузнеца очень медленно, и с каждой новой минутой запускало в голове парня очередную вереницу смутных догадок.

«Она сказала мне, что раздобыла всю необходимую сумму. Двести гульденов, один к одному», — понимание этого никак не могло уложиться в мыслях у Варга Левенте спокойно и продолжало неустанно бередить разум.

С одной стороны, он был весьма удовлетворён разрешением сей большой трудности и готовил себя понемногу к предстоявшим военным учениям. Напротив же, интересовало Левенте, откуда подобные средства неожиданно появились, и не сделала ли сестра кражи, обмана, или же чего‑то подобного, дабы спешно заполучить деньги.

Молодой человек был уверен, что Бригитта ради благополучия близких способна, жертвуя собою немало, идти на риск безоглядно.

Но также он не желал, чтобы девушку кинули за решётку. Левенте не мог начать новую жизнь, предаваясь в гарнизоне усладам, и помня, что в ту же минуту Бригитта где‑то проводит в лишениях и неволе свои долгие скорбные дни.

Наконец Левенте пришёл к тому заключению, что недавняя смерть Юфрозиньи здорово выбила их обоих из колеи, и что волнение его вызвано скорее недавними похоронами, чем реальным поводом для беспокойств.

И действительно, эта утрата окрасила чёрным все недавние дни. Требовались недели, если не месяцы, для того, чтобы смириться с уходом из жизни тяжело болевшей их матери.

По-прежнему полный неясной тревоги, кузнец, запер свою мастерскую и направился в город, надеясь на то, что во время прогулки его мрачные мысли рассеятся.

Лавка портного, в которой Бригитта работала, и была тем самым условленным местом для встречи. От него кузнеца разделял едва десяток кварталов, и Левенте мог не торопиться.

Молодой человек проходил через базарную площадь, когда его внимание привлекли к себе столпившиеся крестьянские мужики, гутарившие о чём‑то на высоких тонах.

Варга Левенте невольно услышал их разговор.

— Знаете, что за слухи ходят по городу? — бородатый старик ухмыльнулся и выдержал необходимую паузу, чтобы создать напряжение.

Не дожидаясь, пока его спросят, он уточнил тут же.

— Что австрийцы уже у дверей, — седовласый мужчина развёл руками, видимо, стремясь изобразить эти самые двери. — Практически у ворот, и скоро наведут здесь изрядной шумихи, это как пить дать.

— Господи, минуй нас сиё наказание! — выдохнул мужичок, с виду моложе и оттого, по всей видимости, впечатлительней, чем его пожилой собеседник.

— Мы собрались с женою бежать, — объявил другой всем собравшимся. — Николетт говорит, что ничем хорошим битва не кончится. Да, Ракоци им будет противостоять.

Но можно ли безоговорочно верить, в то, что князь спасёт город?

— Если бы этот вопрос был простым, — засмеялся дородный мужчина с длинной чёрною бородой, — Им бы никто сейчас не задавался.

— Полная неизвестность. Хоть на кофейной гуще гадай, — обронил один из мужиков.

Вся компания их замолчала. Когда Левенте миновал сборище, они так и остались стоять под соломенным навесом, куда в обычные дни приходили торговки орехами. Сейчас, видимо, остановленные испугом, вызванным приближением генерала Краузе, рынок практически пустовал. Торговля остановилась, и лишь парочка-тройка купцов вышли сегодня с обыкновенным своим ассортиментом, в надежде на редкого покупателя.

— Превосходный ситец, только взгляни, — интонация была с явной зазывающей ноткой.

Торговец подсунул полотно чуть ли не в руки Левенте.

— Спасибо, не интересует, — привычно отмахнулся кузнец и постарался ускорить шаг.

Не тут то было: мужчина не собирался так просто сдаваться; следующая коммерческая атака немедленно обрушилась на Левенте.

— Есть отличные бусы, — затараторил торговец. — Такой подарок обрадует любую женщину. Только взгляните, — он взял в руку красную нитку. — Это же просто рубины, какой изумительный водоворот красок!

Варга остановился.

«Мне следует поблагодарить Бригитту за найденные ей деньги», — промелькнуло у него в голове.

— В какую цену они обойдутся? — с угрюмым согласием произнес парень и потянулся рукою в карман.

Глаза купца засияли.

— Четырнадцать форинтов, мой дорогой, — мужчина будто бы сразу приободрился и повеселел.

Левенте протянул ему деньги. Тот с жадностью пересчитал их до последней монеты. После этой бесхитростной операции, Варга получил бусы.

Кузнец двинулся далее через площадь. Он уже почти пересёк рынок, — сразу за поворотом начинался лабиринт улочек, где протекала однообразная жизнь горожан.

Со своими узкими, как сами эти бульвары, душами, теснился там скопом в своих жилищах народ, не ведая иной жизни, каковую они сами вели от рождения. Не мысля себя в каких‑либо прочих условиях, в серой будничности неосознаннно гасли, толком не загоревшись, их судьбы.

Вывеску портного Левенте увидел издалека. На табличке красовался рулон атласного полотна. Рука невидимого владельца поднесла ножницы, намереваясь отрезать замеренную прежде часть. Изображение это висело прямо над входом. Левенте выждал в задумчивости пару мгновений, и взобрался одним прыжком на крыльцо, таким образом миновав несколько ветхих деревянных ступенек.

Кузнец немедля вошёл. Перед его глазами предстали длинные, уходившие в даль помещения ряды аккуратно свёрнутых тканей, самых разных, мыслимых и не мыслимых оттенков, цветов, образцов. Сейчас здесь находилась всего одна покупательница: женщина преклонного возраста, выдаваемого уже тронувшей её волосы сединой, наклонилась, внимательно всматриваясь в цветистое узорчатое сукно.

Стоявший за прилавком мужчина, — как понял Левенте, это и был сам портной, — терпеливо ожидал того, когда она всё осмотрит и согласится наконец на покупку.

— Никаких катушек, будьте уверены, — утомлённо произнёс тот. — Лучшего в городе вам не найти. Я всегда слежу тщательно за всем имеющимся товаром.

Но старушка всё колебалась, то ли опасаясь возможной переплаты, то ли ставя под сомнение саму целесообразность такого приобретения. Вышитый ею сюртук вполне мог подвернуться под руку вломившемуся австрийцу: при разграблении города ворвавшиеся войска обирали местных жителей беспощадно.

Она надула губы.

— Беру, — обронила старушка.

Портной с непритворным облегчением выдохнул.

Левенте неуверенно подошёл к стойке.

— Последний шёлк, парень, — моментально стал обрабатывать потенциального клиента портной. — Бери скорее, пока задёшево отдаю. Сам понимаешь, какие настают времена.

— Я не за этим, — объявил владельцу кузнец. — Мне нужно видеть Бригитту.

— Бригитту? — брови мужчины поползли вверх. — Сейчас позову.

Портной скрылся за шторкой, отделявшей подсобное помещение от основной комнаты, где обслуживали покупателей. Через минуту сестра появилась.

— Рада, что ты не опоздал, — девушка приглашающим жестом поманила его за прилавок. Варга обогнул один из столов, оказавшись возле неё. Бригитта провела брата в полумрак захламленной комнаты. Отсюда предназначенная для работы с гостями просторная лавка была не видна. В самом углу находился малых размеров столик, на который не иначе как чудом взгромоздили тяжёлое старое зеркало. И без того колченогий предмет интерьера, теперь вдобавок покачивался под его весом, стоило только кому‑то положить руку на полировку. Трещина, повторяя узор паутины, разошлась уродливыми линиями по стеклу.

Бригитта направилась к стоявшему у противоположной стены секретеру. Она выдвинула верхний ящик, и что‑то быстро мелькнуло в её руке. Девушка протянула увесистый мешочек Левенте.

— Я пересчитаю, — не веря в происходящее, заявил Варга.

Он медленно развернул холщовый мешочек, освободив узел одною рукой. Монеты различного номинала действительно были внутри, сверкая металлическим блеском.

Несколько безмолвных минут они провели в тишине. Бормоча под нос, Варга перекладывал из одной горки в другую сосчитанные гульдены.

Он дошёл до ста девяности семи. Последние три монеты так и остались на дне.

Сумма сходилась. С тяжёлой душой кузнец принял этот подарок, спрятав мешочек за пазуху.

— Теперь у нас всё наладится, видишь? — успокаивающе произнесла девушка.

Левенте сглотнул и откашлялся.

— За таковую услугу спасибо, — проговорил он. Бригитта заметила, что кузнец хотел добавить что‑то ещё.

— Говори, — заявила она.

— Бригитта, я надеюсь, что ты… В смысле, что здесь нет воровства, — запутался в мыслях Варга. — Потому как, не представляю… Чтобы в такой малый срок…

— Я объясню тебе, откуда они, — сестра кивнула.

Левенте внимательно поглядел на неё.

— У меня был важный заказ. Игнак о всём договорился с виконтессою напрямую, — Бригитта взглянула брату в глаза. — Роскошное бальное платье. Он, зная, что нам так срочно требуются эти деньги, передал мне всю работу. Каждый стежок мой обратился в итоге в нужные двести гульденов. Будь спокоен на этот счёт.

Её рассказ несколько развеял сомнения кузнеца. Левенте оставалось только принять окончательно эту правду вместе с деньгами.

Они обнялись.

— Не могу даже выразить, как я тебе благодарен, — улыбнулся он, развеселев.

— Возьмись ты ковать на всю армию князя Ракоци мечей и кольчуг, ты б не управился бы так быстро, — сестра подмигнула.

— У Ракоци есть собственный меч без того, — вспомнил Варга недавнюю встречу с государём. — Замечательная работа. Я остался так впечатлён гравировкою на латыни.

— И что за фраза на лезвии? — поинтересовалась Бригитта.

— Дай мне припомнить, — Левенте наморщил лоб. — Ага, именно так: «Лучше честно умереть, чем позорно жить».

— Замечательные слова, — произнесла девушка.

— В оригинальном виде сентенцию я точно не воспроизведу, — покачал головою кузнец.

— Точно уверен лишь в том, что это латинский.

— Здесь довольно и перевода, — добавила Бригитта.

Наступил момент расставаться. Левенте сжал бусы, так и лежавшие в кармане камзола и ожидавшие своего часа.

— Пока не забыл, — произнёс он с весёлою хитрецой. — Моя тебе благодарность за то, что ты меня выручила.

Парень вытащил красную нитку на свет.

— Боже ты мой, — выдохнула Бригитта. — Какая приятная неожиданность! — она приняла бусы, немедленно надев их на шею. — Теперь, когда буду смотреться, — девушка махнула в сторону потрескавшегося зеркала, — стану всякий раз замечать украшение. Благодарна безумно.

— Мне нужно идти, — заявил брат. — Сперва в гарнизон, — он похлопал себя, монеты звякнули из‑под одежды, — а после возвращусь в кузницу.

— Всего тебе наилучшего, — попрощалась Бригитта.

****

Ещё до того, как Берчени вошёл в покои великого князя, ему стало ясно, что сегодня Ракоци не в духе, и с ним следует обходиться учтивее обыкновенного. Об этом предупредил гвардеец, пропустив генерала-майора в опочивальню.

— Его Высокоблагородие сердится выше меры, — остальное стражник едва ли не прошептал. — Постарайтесь сгладить любую шероховатость, иначе неминуем скандал.

— Я вас понял, — ответил тому Берчени и закрыл дверь.

Спальня была обустроена роскошнейшим образом. Две резные мраморные статуэтки венчали изголовье кровати, — ангелы простирали крылья прямо над головою у спящего. Широкие гардины оттеняли свет в комнате, создавая некую полумистическую атмосферу уюта. Далее, за ковром, находился огромный письменный стол: за ним и сидел сейчас государь, сосредоточенно составляя письмо.

— Заходи, — обронил он, не подняв взгляда. Его рука ловко обмакнула перо в чернильнице в очередной раз.

Ракоци тихонько приговаривал без остановки, будто бы опасаясь потерять мысль.

— «Считаю излишним упоминать опытных», — князь выводил слова на бумаге. — Что у тебя?

— Великий князь, — начал осторожно Берчени, — у меня есть информация, которую я недавно заполучил, и которая, как я считаю, крайне важна.

— «Неминуемое торжество над габсбургской тиранией», — вымолвил князь. — Выкладывай, разумеется.

Берчени замялся.

— Существуют веские основания полагать, что в Мишкольце находится австрийский шпион, — проговорил генерал.

Ракоци, крякнув, поставил кляксу, размазав последнее предложение.

— Быть такого не может! — сердито выкрикнул он.

Миклош Берчени подумал, что скандал обойти не удастся. Князь отложил перо в сторону.

— Излагай по порядку, — нахмурившись, Ракоци вперил взгляд в генерала.

— Как вам известно, в крепости нашей имеется тайный лаз, самое уязвимое место города, — зашёл Берчени издалека.

— Так, — подтвердил государь.

— Его создавали в качестве хода для горожан, на случай пожара, чтобы люди могли покинуть крепость, не создав давки.

— Мне это можно не объяснять. Переходи к сути, — прервал генерала Ракоци.

— Вот и самая суть, — вздохнул Берчени. — Доподлинно известно, что кто‑то в наших рядах — предатель, и его основной целью является выяснить, где этот самый лаз.

Ракоци, прикрыв глаза, коснулся руками лба.

— Господи, — проговорил он. — Если Краузе станет известно о нахождении этой лазейки, они же немедленно попадут в город.

— Не помогут никакие запоры, — подтвердил генерал.

— Всё это очень плохо, — задумался князь. — Миклош, — проговорил он через некоторое время, — Миклош, найди мне этого человека. Мы казним его на гильотине, я тебе обещаю. Ты не можешь упустить этого мерзавца, просто не имеешь на это права. — Мужчина, приосанившись, выпрямился в кресле. — Вообще, скажи мне, какие у тебя соображения на этот счёт?

Берчени замер в торжественной стойке.

— Моё подозрение падает на кузнеца, — медленно вымолвил он.

— Какого кузнеца? — смутился Ракоци. — О чём ты сейчас говоришь?

— Паренёк, подошедший к вам после речи, — напомнил ему генерал. — Мне он сразу же показался подозрительным типом.

— И как его звать?

— Варга Левенте, — объяснил генерал. — Так рвался стать новобранцем. Тут мы должны задать себе следующий вопрос: к чему такая неуёмная прыть?

— Чтобы непременно разнюхать, — подхватил его мысль Ракоци. — Чтобы получить сведения.

— Именно так я и рассудил, — закончил Берчени.

Несколько секунд князь ёрзал в кресле.

— Да, вполне может быть, — пробормотал он. — Нельзя исключать такую возможность. — князь, словно очнулся от оцепенения. — Так, твоя задача теперь, не сводить с него глаз. Разузнай, в какую часть его взяли. Карауль днём и ночью. Любая вызывающая сомнение мелочь, — ты пулей ко мне.

— Будет исполнено, — поклонился Берчени подобострастно.

— Не скидывай со счетов и другие вероятные версии, — уточнил тут же Ракоци.

— Непременно, — с готовностью кивнул генерал. — Приступаю к работе немедленно.

— Правильно ты сказал, — хмыкнул Ференц Ракоци и возвратился к письму. Перо в его руке стремительно запрыгало по строчкам. — «Мы принимаем брошенный недругом вызов».

Берчени откланялся.

****

Первый день в гарнизоне был сопряжён для Левенте с множеством трудностей и хлопот.

Сперва требовалось передать содержимое мешочка казначею, для чего необходимо было подняться на верхний этаж.

Там его, как объяснили то кузнецу две миловидные девушки, не оказалось, и Варга Левенте спешно спустился, принявшись искать казначея снаружи. Им оказался тот же самый мужчина, который записывал пришедших в прошлый вербовочный день. Парень вспомнил его в лицо и подошёл объясниться.

Двести гульденов надо было оформить, внеся соответствующие пометки в журнал, а это означало ещё один подъём вверх. С этим справились не так быстро: казначея то и дело отрывали от записей, пока он наконец не поставил росчерк, где надо, и отпустил кузнеца.

После этого Варга, словно слепой, разыскивал требуемую часть. Встреченный им капрал объяснил, как добраться туда, не заблудившись, окончив тем самым бесцельное скитание парня по лагерю.

На месте ему доложили, что сейчас начнут выдавать в довесок к обмундированию ещё и оружие. Ото всей этой суматохи молодой человек ощутил, как закружилась у него голова. Чтоб пережить такой насыщенный день, требовался изрядный запас энергии, и Левенте, начиная с обеда, совершал всё машинально, будто являлся тряпичною куклой.

Тело его обмякло, и он, получая мушкет, облачаясь в свою новую форму, действовал, руководствуясь не то что вторым, а скорее десятым дыханием.

Наконец приготовления завершились, и новобранцы растянулись длинной шеренгой на поле. К ним вышли два офицера: в первом Левенте узнал сержанта Добоса, наблюдавшего за бесславною битвою кузнеца в прежний раз; второго военного парень видел впервые. Тот представился Петером Лазло. Сухопарый, высокий мужчина, с аккуратными усиками-стрелками над верхней губой, в начищенных до блеска сапогах, и с каждой сверкающей пуговицей на мундире, производил невыразимо торжественное впечатление. Он прокашлялся, тряхнул плечами — его погоны при этом сверкнули на солнце, — и взялся произнести приветственные слова.

— Рад наблюдать, что призыв великого князя не оставил народ равнодушным, — он поднял глаза на новобранцев. — Я уверен, что каждый из вас держит в помыслах беспокойство за дальнейшие судьбы родины. Эти мысли привели вас сюда. В настоящий момент мы обязаны…

Кто‑то легонько тряхнул кузнеца за плечо; Левенте оборотился. На него, улыбаясь, смотрел недавний знакомый — Бенце Орбан. Тот был выбрит, причёсан, и каждая черта его облика выдавала тщательную подготовку перед запланированным выходом в люди.

— Как ты, дружище? — прошептал он.

— … и не может быть тени сомнения, что такой трудный час особенно объединяет всю нацию. Собравшись воедино, мы способны преодолеть…

— У меня всё в порядке, — ответил Левенте. Ему не хотелось распространяться о своих делах малознакомому человеку, и потому Варга ограничился этой ничего не значащей фразой.

— Весь город гудит, что австрийцы уже на подходе, — с непонятной кузнецу радостью вымолвил Бенце. — Ох зададим мы им жару!

— … и сейчас я объявляю о том, что состоится пауза в полчаса, — Лазло поднял указательный палец вверх. — После этого мы приступим к пробной стрельбе. Я вместе с сержантом Добосом приглашу вас, когда наступит требуемая минута. Вы свободны на время.

Шеренга стала рассасываться по сторонам. Сперва линия превратилась в кривую, а потом — и вовсе в зигзаг, рассыпавшись на отдельных людей.

Бенце немедленно подошёл к парню.

— Давай изучим окрестности, раз уж выдалась такая возможность, — предложил он.

Левенте с ним согласился.

— Ребята, постойте! — к ним подбежал низкорослый блондин, в причудливых, похожих на шаровары, штанах и накитом сверху белом военном камзоле. — Разрешите мне пройтись с вами. Я никого тут не знаю ещё, — он на секунду замялся. — Все же мы в одной лодке, все же держимся за одни вёсла.

Бенце внимательно окинул того изучающим взглядом. Левенте переводил глаза с первого на другого.

— Как тебя звать? — спросил Бенце с подлинным любопытством.

— Я — Бенедек Чонка, — представился парень. — Записался одним из последних, — его лицо растянулось в какой‑то виноватой улыбке.

— Ну, идём, — протянул Бенце, покосившись на кузнеца. Левенте согласно кивнул.

Втроём они двинулись в глубь казарменных зданий и прочих, неизвестного назначения, попадавшихся им на пути домиков.

— Каким образом тебя сюда занесло? — завёл разговор Бенце, бывший самым старшим из всех и потому, ощущавшим своё превосходство.

— Безденежье и отсутствие выбора, — невесело хмыкнул Чонка.

— Понимаю, — произнёс Бенце.

— Работаешь целый день, наклонясь над землёю, и сеешь, жнёшь, орошаешь, — проговорил взволнованно Бенедек. — И вдруг тебя посещает одна любопытная мысль.

— Какая же? — проронил Варга.

— Что когда‑то ты сам уйдёшь под эту же землю, — произнёс отрывисто Чонка. — Туда же. Вслед за свёклой, пшеницей, картошкой. — он подумал немного. — Только вот ты, оказавшись там, не взойдёшь.

Все замолчали. Варга заметил знакомый домик с змеею и чашею на двери. Вспомнилась ему тут же встреченная в прошлый раз медсестра. Её, кажется, звали Джизелла. Будто бы вторя мыслям Левенте, девушка сразу же появилась, выйдя на улицу из лазарета.

— Приветствую вас, — обратился к ней Варга.

Девушка его также вспомнила и узнала.

— У вас нынче первый день сборов? — поинтересовалась она.

— Не могу выразить того, как вы правы, — вмешался в беседу Бенце. В присутствии симпатичной молодой дамы у него заблестели глаза, и язык, готовый обсудить тысячу тем, развязался неведомым образом. — Будем скоро стрелять по мишеням, — объявил он. — Обязательно приходите туда посмотреть, — Орбан Бенце ей дружественно подмигнул.

— Хорошо, — заявила им девушка. — Думаю, что управлюсь, и буду совершенно свободна, когда подойду.

На том и договорились. Джизелла вернулась вовнутрь, а троица двинулась дальше.

— Вот как надо, — довольно проговорил Бенце. — Вот это и есть привлечение к себе женщин, — прибавил напыщенно он.

«Боже, надулся, словно индюк!» — подумал про себя Варга, однако вслух ничего не сказал. Бенедек отвёл глаза в сторону, заинтересовашись внезапно лесной полосой впереди.

Всё то время, что они провели до громогласного звука литавр, они слонялись без дела, и успели уйти довольно далеко от поляны.

— Ускорим шаг, — предложил Варга. Они развернулись. Трое молодых человек помчались назад, к устроенному для стрельбища месту.

Непривычная форма ужасно стесняла Левенте практически в каждом движении, и он себе не совсем представлял, как управиться должно с мушкетом, потеряв всякую гибкость.

****

Поле, предназначенное для их тренировки, являло собою ограждённый участок; толстые канаты квадратом замыкали периметр. Туда уже стекались с разных сторон прочие рядовые. Добос и Лазло ожидали всех, стоя в сторонке от начерченной на земле линии.

Подошёл со своими товарищами Левенте. Стали поочерёдно раздавать солдатам оружие.

Выглядела процедура примерно следующим путём: сперва стрелок подходил к Лазло, отмечался, где нужно, и получал мушкет на руки. Сержант Добос говорил ему номер позиции, каковую требовалось занять. Таких позиций было одиннадцать. Каждый из получивших мушкет устраивался удобнее, готовясь открыть огонь.

— Пли! — скомандовал зычно Лазло.

Загремели беспорядочно выстрелы. Как только одиннадцать смельчаков проявили свои умения, они оставляли позиции, и вызывались следующие на их место. Принялись стрелять снова. Тут по рядам ожидавших пронёсся встревожённый шёпот: «Берчени, Берчени, смотрите!» И это действительно было так: генерал-майор чинно перешагнул чрез канаты и подошёл к офицерам.

С его появлением атмосфера будто бы накалилась. Каждый напряжённо следил за всяким своим движением, а у стрелков участилось сердцебиение.

— Как обстоят дела с новичками? — отчеканил Берчени. Лазло заговорил.

— Только что приступили к учениям, — он нервно взмахнул рукой, и вновь оглушительно прозвучали совершённые выстрелы.

— Полагаю, что работа с рекрутами вам даётся много легче ночного дежурства, — ухмыльнулся Берчени. — Я доволен, что хотя бы здесь у вас не будет возможности играть в карты.

— Виноват, мой генерал, — смутился Лазло. — То был единственный промах, и подобное не повторится.

— Мне хочется в это верить, — проронил Миклош Берчени.

На позиции вызвали очередных. Генерал пальцем в перчатке ткнул в одного из парней.

— Скажите, — прищурился он, — разве это не Варга Левенте? Насколько я помню, зовут его именно так.

Лазло, замешкавшись, заглянул в список.

— Да, вы правы, мой генерал, — ответил он, сверившись с записью. — Именно так его и зовут.

— Как только закончит, — сказал генерал, — подойдите к нему и скажите, что он приписан к вашей гвардейской части.

— То есть, вы имеете в виду, — спешился Лазло.

— Я имею в виду, что он взят, независимо от владения оружием, — Берчени нахмурился.

— У меня приказ великого князя: принять этого Варга и вести за ним наблюдение, — генерал сурово взглянул на Петера Лазло. — Не спускайте с пройдохи глаз.

— Есть, генерал, — ответил, не раздумывая, офицер.

— А что, имеются сведения, что Левенте и есть тот пресловутый лазутчик? — прознёс Добос тихо.

— Никаких точных сведений нет, — отрезал Берчени. — Он идёт у нас первым подозреваемым. Что вовсе не означает, что нужно потерять бдительность и не осматриваться вокруг.

— Я, кажется, понял, о чём вы толкуете, — протянул сержант Добос.

— Мои инструкции вы получили, — невозмутимо произнёс генерал.

Между тем Варга Левенте, не слыша этого разговора, стоял на позиции, целясь метко настолько, насколько то ему позволял глаз. На лбу его выступила испарина, но Левенте упорно не разжимал ручки мушкета, чтобы поправиться, или же вытереть пот.

Он желал продемонстрировать всё имеевшееся мастерство.

На секунду парень всё же отвлёкся. Краем глаза заметил он подошедшую к полю Джизеллу. Она всматривалась в новобранцев, отыскивая взглядом знакомые лица.

Её глаза остановились на кузнеце. Не подавая виду, Варга выстрелил в очередной раз.

— Эй, парень, — окликнул его Бенедек с позиции «восемь»; сам Левенте занимал соседнюю с ним девятую. — Варга!

— Что такое? — негромко спросил он.

— У меня к тебе есть разговор, — оба они притворялись, будто всего лишь стреляют.

Со стороны невозможно было заметить, что меж ними происходит беседа.

— Говори, если есть что сказать, — Варга зарядил мушкет снова.

— Ты же не думаешь, что я вот так просто, случайно, подошёл к вам с Бенце сегодня?

Варга изо всех сил постарался не выказать удивления.

— Это становится интересно, — вымолвил он.

Шум выстрелов перебил фразу Чонка, и тот заговорил снова.

— Значит, слушай меня внимательно, — кузнец навострил уши. — Я приставлен к вам со специальною целью.

— Не могу даже представить, кого бы я заинтересовал, — с удивлением сказал Варга.

— Здесь важен вовсе не ты, — нетерпеливо перебил Бенедек. — Важен Бенце.

— Ничего не пойму, — ещё один выстрел. Пуля Левенте попала в стену, даже не достигнув мишени.

— Об этом судачат во всём Мишкольце, — медленно произнёс Чонка. — Что будто бы в крепости есть человек Габсбургов. Он вынюхивает наши слабые стороны, и мы, если не обнаружим мерзавца вовремя, грозимся проиграть битву.

— Но какое отношение…, — начал было кузнец, но Бенедек его перебил.

— Так вот, моя задача — проверить Орбана Бенце на то, что он не шпион, — объявил Чонка. — Потому что если подозрения на его счёт подтвердятся, ему грозит виселица.

Левенте невольно кинул взгляд на их товарища. Орбан стоял на позиции «три» и, к собственному счастью, не слышал, о чём они говорят.

— Бенце — австрийский шпион, — вымолвил Варга. — Поверить не могу.

— Знаешь, что самое интересное? — не унимался всё Бенедек. — Что он не платил взноса в двести гульденов.

— Да ну? — с сомнением покачал головою Левенте.

— Да, неким образом договорился, что отдаст задним числом, — закивал Чонка.

— Это всё очень странно, — Варга опять нажал на курок.

— Поскольку я приставлен за ним наблюдать по поручению от Ракоци, — на этом месте кузнец сглотнул, — я тебе сообщу ещё кое‑что.

— Говори, — покорно отозвался Левенте. Он заметил, что практически не попадает, отвлекаясь на разговор.

— Он живёт в одном из самых неблагополучных кварталов города, — проговорил Бенедек.

— Так вот, когда я отправился туда выяснить, знают ли местные Орбана Бенце, все, как один, заявили, что у них нет такого соседа.

— С ума сойти, — выдохнул Варга.

— Теперь ты знаешь всё, что знаю об этом я, — подытожил его собеседник. — Разумеется, я ничего тебе не говорил.

— Я уже забыл содержание нашего разговора, — проговорил парень.

— Умница, — сказал Бенедек.

— Следующие одиннадцать! — рявкнул Добос. Они отложили мушкеты.

Варга осторожно и медленно ступал по земле. Он вытирал с шеи и с лица пот.

— Варга Левенте? — спросил его офицер. Кузнец понял, что вопрос задал Лазло.

— Да, это я, — подтвердил молодой человек.

— Отлично стреляешь, — констатировал Петер Лазло. — Принимаю тебя в гвардейскую часть. Будешь под моим руководством.

— Я вас понял, — отозвался Левенте.

— Ожидаю вас здесь же завтра, — объявил офицер. — В десять часов. Убедительно настаиваю на том, чтобы ты появился без опозданий.

— Будет исполнено, — ответил кузнец.

Странность происходящего была так ощутима, что Варга не мог толком сосредоточиться ни на чём.

«Чертовщина какая‑то!» — думал он. «Я же больше промазал, чем куда‑то попал!

Ничего не пойму.»

— Меня взяли, — объявил Бенце довольно, подойдя к кузнецу. — А ты почему такой бледный?

— Утомился уж очень, — не стал придумывать сложную отговорку Левенте.

— А, ну так это бывает, — Орбан похлопал его по плечу. — Теперь мы на службе у государя.

Левенте заметил подходившего к ним Бенедека.

— Ага, — вяло произнёс он. — Три раза «ура».

Джизелла, увидев, что парни уже освободились, также к ним подошла.

— Видела, как вы стреляли, — заявила она. — А ты отлично справляешься, — тепло сказала Анталь кузнецу. — Ты — большой молодец.

— Безумно рад, что тебя впечатлило, — только и вымолвил он.

****

Как ни стремились отсрочить приближение того дня мадьяры, жители Мишкольца, он всё‑таки наступил. Австрийцы подошли к стенам крепости двадцать четвёртого, с опозданием в один день, если читатель помнит письмо токайского градоначальника.

Габсбургское подразделение разбило лагерь неподалёку: верхушки шатров, а по вечерам — ещё и огоньки кострищ, на которых готовили пищу, были заметны с крепостных стен.

Наконец Фабиан Краузе посчитал, что нужный момент наступил, и уже двадцать шестого горожане услышали звуки труб, призывавшие на стены Ракоци.

Великий князь появился, облаченный в отороченную мехом мантию, вместе с ним взошёл на оборонительную позицию Миклош Берчени.

Любопытные зеваки, из расторопных, успели занять уголки для наблюдения и смотрели во все глаза, боясь упустить любую малозначительную деталь.

Музыка смолкла, и на коне, в окружении свиты, выехал вперед Краузе. В лучах солнца фигура его казалась истуканом, который неведомым образом спустился со своего постамента, и стал ходить среди смертных.

— О могучий Ференц Ракоци! — воззвал Краузе в установившейся тишине. — Объяляю ко сведению присутствующих, что габсбургская корона всегда была весьма милостива к отступникам и разного рода предателям. Таковые взгляды династия разделяет поныне.

Ежели то угодно великому князю, то я предлагаю ему и его поданным мирно сложить оружие и отдать город в наше распоряжение. Могу ручаться, что в таком случае никто из венгров не пострадает, ни одна голова не упадёт, оторвавшись от шеи, срубленная нашим острым мечом. Также я обещаю сохранить жизнь всем лидерам. Как только господа Ракоци и Берчени сдадутся, они получат право возобновить службу при австрийском дворе, восстановившись в тех званиях, каковые они занимали до своей презренной измены Австрии. Если условия моего предложенного вам договора чем‑либо неугодны, я согласен пересмотреть в нём отдельные мелкие пункты.

Ракоци откашлялся. Когда он говорил, голос его эхом отдавался от стен.

— Не угоден нам ваш договор тем, что ни один воин, ставший на сторону противоборства тирании и несправедливости, не сдаст своих твёрдых позиций. Если генерал Краузе полагает, что мы, испугавшись, тут же сдадимся, то я уверяю, он ещё осознает глубину своей неправоты. Чтоб Мишкольц стал вашим городом, чего, я уверен, никогда не случится, вам для того необходимо перерезать в нём каждого жителя, если ваша разбойничья рука поднимется совершить столь вопиющее преступление.

Я решительно заявляю, сейчас же и окончательно, что никакого договора меж нами нет и не может быть и в дальнейшем. На вашей стороне одна грубая сила, и если вы полагаете, что её достаточно для того, чтобы сломить каждого бойца моего славного войска, так испытайте это своё намерение на деле. Больше мне к сказанному добавить нечего.

С крепостных стен, улюлюкая, закричали, повторяя имя Ракоци. Краузе недовольно опустил голову. Он медленно развернулся, и направился на коне к лагерю.

Торжествующие возгласы горожан сопровождали того на всём протяжении обратной дороги.

****

Никто не успел толком заметить, как и когда это произошло. Только что Мишкольц был свободен от всякого вражеского посягательства, как уже стал находиться в состоянии полной осады. Жизнь каждого жителя крепости обросла паутиной тревоги, а чувство безотчётного страха приобрело характер всеобщего настроения.

Многие избегали оставлять дом надолго, передвигаясь по улицам быстро, исключительно по срочному делу, и большую часть времени проводили внутри.

Сердцебиение города практически остановилось. Окончательно опустел рынок; католический храм не встречал ни единого прихожанина сутками.

Присутствие рядом австрийцев, невидное, но оттого не менее ощутимое, наложило свой отпечаток, нарушив установленный ход вещей в Мишкольце.

Происходящее всё больше и больше напоминало угнетающий, жуткий кошмар, от которого надлежало проснуться немедленно, но спасительного пробуждения в ближайшем будущем не предвиделось.

Ситуация усугубилась, когда Фабиан Краузе приказал развернуть против населения города психологические атаки. Приёмы эти в искусстве ведения войн являлись относительным новшеством: австрийцы караулили беспечных пастухов, вылавливали потерявшего осторожность скитавшегося хлебопашца, и отрубали тем головы, перебрасывая их через стены — в тех местах, где позволяла то высота.

Каждый раз, как происходило подобное происшествие, народ пугался без меры, и Ракоци потребовалось приложить к тому немало усилий, чтобы его союзники не падали духом. Из всех пленников крепости великий князь представлялся единственным, не утратившим веры в успешное разрешение положения, в каковом они все оказались.

Прошло не так много времени, когда австрийцы решились на следующий устрашающий ход. При помощи небольших, смастерённых из прочного дерева катапульт, солдаты Краузе перебрасывали чрез стены камни, обыкновенно с привязанными к булыжникам записками примерного содержания:

«Жители Мишкольца!

Ваша упрямость и нежелание пойти на компромисс сослужили вам злую службу.

Об этом промахе вы ещё успеете пожалеть многократно. Ференц Ракоци и его беззубое войско, на которое вы возлагаете ваши надежды, не способны нанести нам какого‑либо значительного урона, и вся его армия будет сметена в первой же битве, обращена в прах сколь‑нибудь заметным дуновением ветра.

Если вам это в силу непонятных мне лично причин пока что неочевидно, то я предлагаю пересмотреть ту позицию, каковая установилась на данный момент.

Город полностью окружен. Решительно невозможно, чтобы кто‑либо попал внутрь, миновав при этом наш лагерь. Мышеловка, какую вы по наивности полагаете своим надёжным укрытием, — что на самом деле не так, — просто-напросто западня.

Бессмысленного кровопролития можно по-прежнему избежать. Для того вам достаточно сдаться. Отрекитесь от не значащей ничего фальшивой присяги Ракоци, и добровольно откройте ворота. Как только мои офицеры проникнут вовнутрь, мы арестуем двух основных бунтовщиков, чьи имена хорошо нам известны. Само население при том нимало не пострадает. Определитесь верно с той стороной, которую следует занять победителю, — и я питаю надежду, что у вас хватит благоразумия найти более выгодный исход дела.

С уважением, генерал от инфантерии Фабиан Краузе. генерал от инфантерии 29 июня 1705 г.»

Таковое письмо произвело волнение среди люда. Несколько человек уже сбежали из города, ещё несколько собирались покинуть Мишкольц уже будущей ночью, несмотря на риск быть перехваченными австрийцами. По большому счёту, обитателями крепости оставались только Ракоци, возглавляемая Берчени военная сила, и бесчётное множество вконец запутавшегося и напуганного до смерти простонародья.

После длительных пересуд крестьяне всё же решили сохранить верность великому князю.

Правильно рассудив, что самовольное открытие ворот скорее сделает их беззащитными, нежели как‑то спасёт, и что Краузе, поправ с лёгкостью договорённость, всё‑таки перебьёт целое население, нарушив данное слово, подействовало отрезвляюще и образумило каждого.

Город безмолвно и стойко продолжал держать оборону.

****

Варга Левенте был так же обеспокоен, как и все прочие жители. Близость врага не давала никому в гарнизоне расслабиться ни на минуту, и несколько дней подряд напряжённого ожидания в неизвестности изрядно потрепали Левенте. У парня нарушился сон. От каждого звука он просыпался одномоментно, и только удостоверившись, что то пролетела, рассекая ночной воздух сова, или же кто‑то из сослужицев принялся ходить по этажу в поздний час, засыпал вновь. Кошмары мучали кузнеца беспрестанно.

На этот раз приснилось ему, что он снова в хижине и что мать его медленно умирает.

В этом кошмаре Левенте подходил к изголовью, когда Юфрозинья просила его наклониться, затем, чтобы что‑то тихо сказать.

— Штурм города неминуем, — шевелились губы старухи. — Не все его переживут. Но тебе, чтоб уцелеть самому, важно выяснить одно перед битвой: кто же этот проклятый шпион? — Больная попыталась сперва приподняться на локте, но тут же, вздохнув и не найдя в себе для того сил, возлегла опять на подушки.

— Не напрягайся чрезмерно, — поправил одеяло Левенте. — Тебе нужно беречь свои силы, если ты хочешь поправиться.

Мать его будто не слышала.

— Ты обязан поговорить с Бенце, — твердила упрямо она. — С глазу на глаз. Ежели выяснится, что это именно он желает впустить австрийцев через потайной ход, убей его и спаси тем самым город.

— Что такое ты говоришь? — пролепетал Левенте растерянно.

— Помни то, о чём тебя предупреждал Бенедек, — продолжала старуха. — И без конца остерегайся. Свершай каждое своё дело в максимально возможной безопасности для себя. Всегда держи в голове, что ты на подозрении у Берчени.

Кузнец было хотел ещё что‑то добавить, но в тот момент ставни окна, движимые сильным ветром, открылись, затушив свечку. Варга взирал на мать в темноте. Вместо неё там лежал истлевший скелет мертвеца, щелкавщий грозно костями. После того Левенте в холодном поту просыпался и не мог заснуть до наступления утра.

Он обязался держать искренний разговор с Бенце Орбаном, как только обдумал приснившееся, и с тех пор постоянно искал удобной возможности остаться с товарищем наедине. Мысль о том, что, когда ситуация сложится для него наиудобнейшим образом, а он всё‑таки струсит и не заговорит, возмущала кузнеца беспримерно. Такая беседа требовала от юноши невиданной смелости и упорства, и Варга готовил себя к этой минуте, едва ли не как к самой битве с габсбургскими войсками.

Наконец такой случай представился. Был у них в гарнизоне домик, предназначенный специально для хранения старых ружей, прочей, ставшей непотребною со временем утвари, — износившиеся конские уздечки, мундиры старого образца, — всё находило здесь своё последнее пристанище.

Бенце вздумал прочистить мушкет свой шомполом ещё раз, дабы пребывать в полной уверенности, что оружие в нужный момент не даст осечки и не подведёт собственного владельца никаким другим образом. Левенте, придумав надлежащий предлог, увязался за ним.

— Мне надобно почистить ботфорты, — протянул он, кинув быстрый взгляд на сапоги.

— Не хочу иметь слоя грязи. Обувь становится из‑за того излишне тяжёлой для быстрой ходьбы.

— Понимаю, — сочувственно кивнул Бенце. — Конечно, идём.

Орбан отворил дверь. Свет, проникавший сюда снаружи, осветил полоскою на полу груду самых разнообразных предметов и сундуков.

— Наступай осторожней, — предупредил того Бенце. — Споткнуться проще, чем глазом моргнуть.

Левенте неторопливо вошёл за ним следом. Они остались наедине.

Его товарищ, насвистывая какую‑то незатейливую мелодию, принялся разбирать свой мушкет. Он в задумчивости приговаривал, пока возился с оружием, изредка выдавая «Ага» или «Значит, вот оно как». Левенте тем временем склонился в притворстве над сапогом, прочищая небрежно тот тряпкой.

— Ты знаешь, — голос кузнеца задрожал, — мне нужно с тобой кое‑что обсудить.

— Сколько же остаётся после выстрела в дуле пыли, — Бенце, подобно трубочке, приложил к губам ствол и выдохнул резко. Порох пушинками полетел на пол. — Давай, чего уж, говори, что хотел.

Левенте собрал в себе всю имевшуюся внутри смелость.

— По гарнизону, как ты уже знаешь… Как возможно то известно тебе, — не находил верных слов Варга. — В общем, говорят о шпионе австрийцев. — Молодой человек кашлянул. — Что будто бы он, ну, так сказать, в войске Ракоци и сообщает сведения врагу. — Закончил парень совсем растерявшись.

Бенце Орбан внимательно на него поглядел. Левенте опустил глаза в пол.

— Так, — отрывисто произнёс его собеседник. — И ты хочешь сказать, что этот лазутчик по странной случайности я? Правильно ли я тебя понял, дружок?

— Я вовсе не имел ничего такого в виду, — пробормотал кузнец виновато.

Левенте впервые испугался того, что может с ним сделать Орбан при желании обезвредить догадавшегося соперника.

— Нет, погоди, — повысил Бенце немедленно тон. Лицо его распухло от ярости.

— Ты в чём‑то меня обвиняешь?

— Да нет же, я ничего…, — Левенте не договорил.

— Подходи сюда, мерзавец! — крикнул на него Бенце. — Подходи, если поджилки не затряслись! Грязный мальчишка!

Левенте вспомнилось в эту минуту, как легко и изящно обставил его на арене Орбан двумя неделями раньше. Идея подобного разговора теперь показалась ему самой великой глупостью на всём свете.

— Скажи мне это прямо в лицо! — мужчина рассвирипел. — Так, чтобы я мог до тебя дотянуться рукою!

Ничего другого не оставалось. Варга покорно подошёл к рядовому, и со стучавшим бешено сердцем, медленно произнёс: «Я считаю, что лазутчик Габсбургов — ты».

На него немедля обрушился удар кулаком. В глазах кузнеца потемнело. Когда он пришёл в себя несколько, то обнаружил, что оказался прижатым за шиворот к стене комнаты.

— Чтобы я никогда не слышал от тебя таких гадостей! — выпалил ему в лицо Бенце.

— Кто тебя надоумил? Неужто Чонка, которого приставили за мною следить?

Тут внутри у Левенте что‑то оборвалось. Молниеносно пронеслось у него в голове, что возможно сейчас наступила заключительная минута всей его жизни. Юноша оглянулся по сторонам. Грязь и беспорядок царили по обеим от них сторонам.

«Не так рисовал я себе смертный час», — подумал со страхом Левенте. «Быть задушенным в насквозь пропахшем нечистотами домике! Как же нелепо. И жутко».

Между тем крепкая хватка, которой держал его Бенце, не ослабела, но и не напирала с удвоенною силой на шею.

— А Берчени считает, что шпион как раз ты, — сказал ему Орбан, глядя прямо в глаза. — И у меня есть хоть одно основание тебе верить?

Левенте смолчал.

— За себя‑то я знаю точно, — продолжал Бенце. — Но чтобы тот, кого я сам подозреваю, меня обвинил — это что‑то за пределами понимания!

Он наконец //разжал хватку и// отпустил кузнеца.

— Бенце, — проговорил тихо Левенте, — Поверь мне, что я никакой не лазутчик. Я предан Ракоци каждой каплею своей крови. Я ненавижу австрийцев.

— То же могу сказать о себе, — отозвался немедленно Бенце. — Все мои чувства //до конца// посвящены Венгрии. Я разделяю глубокое убеждение в том, что мы совершаем вместе великое дело, обороняя славный наш город, помнивший наших предков.

Левенте задумался.

— Но если мы подозреваем друг друга, — рассудил он, — и никто из нас невиновен, то кто — эта чёрная карта посреди бубновой колоды?

— Я и ты вне подозрений, — проговорил Орбан. — Если ты со мной откровенен…

— Говорю чистую правду, — вмешался Левенте.

— Тогда мне остаётся подумать на самого Бенедека, — заключил он.

Подобный поворот мысли заставил кузнеца изумиться.

— И вправду, — протянул Варга. — Как же нас глупо стравили!

— Столкнули, как хищников в клетке, — мрачно заметил Орбан. — Разнотолки об этом шпионе сейчас у всех на уме. Раз уж мы с тобой всё обсудили, у меня других подозреваемых попросту не остаётся.

— Бенедек Чонка, — задумчиво произнёс парень. — А что, теперь и я тоже склоняюсь к подобному взгляду на вещи.

Бенце громко хлопнул в ладоши.

— Тогда решено, — сказал он. — Я смогу попасть вечером к Берчени на аудиенцию.

Изложу ему свои мысли, — мужчина закачал головой. — И тогда спрос уже с Бенедека.

— Я нахожу твой вариант наиболее подходящим, — сказал ему Варга, потирая ушибленные места.

****

Однако же никакого разговора между Берчени и Бенце не состоялось. Австрийцы проникли через тайный лаз в город, развязав на улице битву, сразу как только на небе сгустились сиреневые тучки сумерек.

Поднялась суматоха и паника. Горожане бежали стремглав, стремясь изо всех сил попасть в защищённое место как можно скорее. Порой один из таких беглецов бесцеременно вламывался в чужой дом и оставался вместе с его обитателями на крошечной кухне. То была странная сцена: замерев, несколько человек прислушивались к каждому шороху, в надежде на то, что вооружённые всадники оставили их, ускакав дальше.

Весь гарнизон был поднят к действию по первому же приказу. Левенте в ту минуту //как раз// вышел из казармы на воздух. Его глазам открывалась удивительная картина, поразившая парня настолько, что та прочно впечаталась в память на многие годы вперёд.

Казалось, что всё пребывало в постоянном движении и беспокойстве: солдаты запрыгивали в седла, проверяя на месте ли прикреплённая к поясу шпага и заряжен ли их мушкет. Несколько раз туда и обратно пробежал, отдавая приказы, сержант Добос. Волосы его были всклокочены, а на бледном лице застыло выражение неизъяснимого страха. Вдалеке, надрываясь, гудела труба.

— Варга, что ты тут делаешь? — осипшим от беспрестанного крика голосом обратился к нему сержант. — Не стой ни минуты на месте! Живо в конюшню! — мужчина размахивал руками не хуже ветряной мельницы. Было заметно, что внезапное нападение сбило Добоса с толку, и тот пребывал в крайне взвинченном состоянии.

— Где ваш, чёрт возьми, офицер?

— Я не видел Петера Лазло весь день, — ответил мужчине кузнец. — Нами никто не руководит. — За спиною Левенте стояли высыпавшие наружу солдаты.

— Тогда всем слушать мою команду! — завопил Добос. — По коням и в город! Враг пробивается к центру, стремясь захватить площадь! Мы обязаны разорвать их всех в клочья! А я сейчас отыщу руководителя вашего подразделения!

Выпалив это, он помчался в глубь лагеря, скрывшись через секунду из виду.

На половине пути направляшегося к стойлам Варгу кто‑то догнал. Рука неизвестного коснулась его плеча. Кузнец обернулся. Перед ним находился задыхающийся Бенедек.

Молодой человек пробежал, по всей видимости, через весь гарнизон. Едва будучи в силах устоять на ногах, он обливался потом нещадно.

— Слава Богу, мне всё‑таки удалось тебя отыскать, — Чонка облизнул пересохшие губы. — Ступай за мною. Мы отправимся в Мишкольц вместе.

Они продолжили дорогу к конюшне.

— Страшно? — коротко спросил товарища Бенедек.

— Безумно, — не стал кривить душой Варга. От мысли о том, что сейчас ему предстоит оказаться в горниле бушующей битвы, у Левенте подкашивались колени.

— То‑то же, — обронил Чонка. — Будем держаться друг друга. Не пропадём.

Они открыли двери амбара. Два вороных занимали ближайшие стойла у входа. Бенедек аккуратно обогнул выставленную поилку и взял коня за уздцы.

— Вместе этот кошмар пережить легче, — проронил он.

Левенте повторил за ним всю последовательность действий. Прошагал по устланному сеном полу, провёл рукою по сбруе коня и затем запрыгнул в седло.

— Ну, помчались, — выдохнул Бенедек.

Он ударил лошадку кнутом. Та, издав оглушительный ржач, приподнялась на дыбы, попытавшись скинуть своего всадника.

— Но-но-но! — погладил за ухом Чонка скотину. — Успокойся ты. — Конь сразу утихомирился, стоило Бенедеку почесать холку. — Вот, уже лучше, — проговорил он.

Лошадь Левенте была куда более смирной. Животное подчинилось воле седока моментально. Не прошло и пары минут, как они уже скакали по лагерю. Ветер летел Левенте навстречу. Лицо нестерпимо обдавало холодными порывами воздуха; кудри юноши разбросались в изящной небрежности по плечам, но зато не мешали обзору.

— Отсюда недалеко, — проговорил Бенедек. Он заметил знакомый изгиб дороги. По обеим сторонам вокруг них простиралась дубрава. Ветки деревьев мелькали в опасной близости перед глазами, постоянно сменяя друг друга. — Ещё чуть-чуть напрямик, и окажемся посреди улицы.

Левенте тяжело вздохнул полной грудью. Пока они неслись к Мишкольцу, в голове у него пролетела целая вереница тревожных раздумий.

Сегодняшние мысли о смерти, которые посетили кузнеца в лачуге для старых вещей, когда он был в тисках у Орбана Бенце, посетили его второй раз. Опасность теперь представлялась, куда более близкой. Юноша практически ощущал, как шевелит его шевелюру старуха с косой у себя за плечом.

Кузнец не знал толком, что было страшней: самому быть убитым или пролить реку крови, лишая жизни одного за другим. Иного хода событий в сложившихся обстоятельствах парень не представлял. На секунду буквально, в голове вспыхнула яркими красками сцена награждения орденами. Блестящий кусок металла лежал под стеклом, и вот оно поднимолась, и на шею Левенте вешали сияющий крест.

«Значит, оно того стоит», — подумал солдат, вытеснив мысли о своем ремесле в прошлое, не считая себя более кузнецом. «Я скачу вовсе не к собственной смерти, а приближаюсь к бессмертию своего подвига», — подумалось то ему. «Главное, чтобы не дрогнуть в нужный момент.» Парень полностью сконцентрировался.

Они вылетели на одну из многих улиц охваченного хаосом города.

Грохотали мушкетные выстрелы. Один из конных австрийцев палил прямо по установленным вдоль мостовой фонарям. Пуля просвистела за спиной у Левенте.

Обвивавший керосиновую лампу плафон загудел, и та рассыпалась стеклянными осколками на тротуар.

Бенедек ловко подскочил к мушкетёру и пронзил его шпагой. Лезвие обагрилось, когда молодой человек потянул его на себя. Поражённый ударом солдат грохнулся оземь.

Где‑то неподалёку слышны были звуки скрещивавшихся клинков и чьи‑то разъярённые вопли.

— Скачем на шум, — скомандовал Бенедек парню. — Кажется, требуется наша помощь.

И он действительно не прогадал: двух солдатов Ракоци теснили в дальний край улицы трое австрийцев, вынуждая тех отступать. Они бешено сражались на шпагах.

Левенте заметил, что один из вражеских дуэлянтов вот-вот выхватит свой мушкет, превратив их яростное фехтование в настоящую перестрелку.

Следующие мгновения Варга не вполне понимал, что он делает и что происходит вокруг. Пришпорив коня, Левенте подскочил к солдату в красном австрийском мундире и нанёс тому удар шпагою в горло. Эпилептически дёргаясь, мужчина схватился за глотку, откуда тёмной струёю полилась кровь. С хрипом солдат повалился на мостовую. Бенедек успел обезглавить второго. Оставшись единственнным уцелевшим, третий австриец бежал. Вдогонку за ним не отправились, и тот трусливо покинул место только что происшедшего противостояния.

— Как вы, все целы? — спросил у союзников Бенедек.

— Так, поцарапались лишь немножко, — невесело усмехнулся один из солдат в зелёном истёртом мундире. — Спасибо, что явились на выручку.

— Где Берчени? — спросил Бенедек.

— По слухам, обороняет центральную площадь, — сообщил второй. — То, что творится на улицах здесь — ничто, в сравнении со схваткою там. Настоящее пекло, лучше не суйтесь.

— Нам уж будет виднее, братец, — выдохнул Чонка.

— Сколько кварталов нас отделяет оттуда? — спросил только Левенте, готовый решиться на что угодно.

— Десять-двенадцать, — прикинул товарищ. — Давай условимся так: я скачу первым, сметая их линию обороны, ты скачешь рядом вторым и добиваешь оставшихся. Поручаю тебе заодно свою спину, я ведь могу кого‑нибудь и не заметить, — Бенедек уселся в седле удобней.

— Считай, что договорились, — промолвил Левенте и стиснул зубы.

Они свернули в узкий проулок. Сперва до них донеслись звуки сражения, и только за поворотом они увидали, как в тесноте, буквально толкаясь друг с другом, происходила оживлённая потасовка.

Один из венгров лежал в стороне, растоптанный лошадью. Союзники, заметив, что прибыла помощь, толкнули под копыта коней двух австрийцев. Лошадь Левенте с хрустом проехалась по черепу свалившегося рядового. Точно та же судьба настигла того, что оказался на пути Бенедека.

— Не благодарите, — коротко вымолвил Чонка.

Они неслись по улицам далее. Навстречу им бежала крестьянка, кричавшая имя дочери.

— Илона! Илона! — безутешно звала она. — Вы не видели девочку? — обратилась женщина к Бенедеку с Левенте, — Совсем маленькая, ей шесть лет. Началась стрельба, та расплакалась и убежала куда‑то. Одному Богу известно, что с ней может стрястись.

— Мы вообще не встречали детей по пути, — сказал женщине Бенедек. — Так что, даже примерно не представляю…

Он не успел договорить. Откуда‑то издалека ветер донёс чей‑то жалобный плач.

— Это, должно быть, Илона, — засияла крестьянка от радости. — Пожалуйста, верните мне дочку! — она истерически принялась их умолять.

Варга с товарищем переглянулись.

— Ладно, — выдохнул наконец Чонка. — Давай отправимся за ребёнком, а после возобновим свой маршрут.

Левенте только молча кивнул.

Двое всадников стремительной стрелою промчались по мостовой, оставив женщину позади. Та заплаканными глазами поглядела им вслед.

****

Сержант Добос тем временем обыскивал пустой гарнизон в поисках Петера Лазло.

Сначала он сходил к той казарме, где располагалась кровать и хранились личные вещи этого офицера. Там всё осталось нетронутым: шерстяной плед аккуратно лежал на постели, подушка не смята, а ножик, пачка хранимых писем и несколько рисунков в ящичках тумбы — каждый предмет находился на своём месте.

Добос почесал недоумённо в затылке. Он уже побывал во всех мыслимых и возможных местах: требуемый офицер словно провалился сквозь землю.

«Должно быть, Лазло давно находится с кем‑нибудь в городе», — пришёл к такому заключению сержант после недолгих раздумий. «Но почему не взял никого из своего подразделения? Это достаточно странно. С какой целью Лазло мог туда ускакать в одиночку, никому ничего не сказав?»

Спустя пару минут сержант понял, что он не найдёт никаких объяснений по этому поводу из‑за отсутствия информации. Ему самому надлежало находиться сейчас в Мишкольце, все подчинённые Добоса отбыли туда час назад.

«Мне надо с духом собраться и отправиться в город», — раздумывал так мужчина.

«Там отыщу свою часть и буду всё время сражения с ними. К чёрту этого непонятного Лазло».

Он окончательно определился. Выйдя на улицу, Добос устало побрёл к одной из конюшен. Сержант отворил скрипящую дверь. В помещении пахло навозом, овсом, но примешивался и ещё какой‑то запах, неясный, и это заставило Добоса насторожиться.

Он открыл стойло и приблизился к гнедому коню.

— Молодец, — потрепал по холке он лошадь. И тут Добос заметил, что в набросанном стоге сена есть ещё что‑то внутри. Какое‑то зелёное пятнышко виднелось сквозь жёлтый слой из колосьев; что‑то проглядывало между травинок.

Сержант подошёл и резкими, сильными движеньями рук принялся раскидывать стог.

Его глазам показался клочок униформы, каковую носили только поданные Ракоци, и Добос с удвоенным любопытством взялся раскапывать это нечто. Освободив спрятанное там до конца, он ужаснулся. Его глазам предстал заколотый Петер Лазло, окровавленное тело которого убийца цинично скрыл от глаз, забросав кормом для лошадей труп.

Понял и Добос происхождение запаха: то была вонь, производимая начавшимся разложением.

— Боже мой! Кто бы мог это сделать? — невольно вырвалось у него.

— Руки за голову! — внезапно приказал Добосу кто‑то. Сержант без всякого сопротивления повиновался, медленно вскинув руки.

— Теперь повернись. Так, чтобы я тебя хорошо видел, — объявил голос.

Развернувшийся Добос взглянул на собственного врага. Лицо сержанта скривилось от подступившего омерзения.

— Глазам не верю! — вымолвил он. — Так это ты расправился с Лазло?

— Именно я, — подтвердил страшную догадку лейтенант Ковач. — И сообщил заодно, как габсбургским силам пробраться через крепостную стену, указав им тайный ход.

— Ты предатель! — вскричал в бешенстве Добос. — Ты всех нас погубил!

— Почему же? Не всех, — холодно возразил Ковач. — Я обезопасил себя, что немаловажно. А Ракоци всё равно проиграет.

— Будет для тебя лучше, если всё случится именно так, — возмущенно проговорил Добос. — Потому что после победы великий князь справедливо вздёрнет тебя на виселице!

Ковач направлял мушкет прямо на Добоса.

— К чему так распыляться? — раздражённо проговорил он. — Мы в гарнизоне одни.

А теперь ступай, куда я велю. Я найду хорошее применение твоей ярости. Но сперва, — Ковач достал из кармана наручники. Они сверкнули металлическим блеском.

— Надень вот это.

Добос повиновался. На запястьях сержанта щёлкнул, замкнувшись, браслет.

Ковач ткнул пленника в спину мушкетом.

— Шагай на улицу, — приказал тот. — И чтобы никаких фокусов.

Пытаться что‑либо возразить было глупо. Добос медленно вышел из амбара наружу.

Изменник появился на воздухе вслед за ним и прикрыл скрипящую дверь.

Картина выглядела со стороны самым престранным образом. Первым шёл, потупившись, Добос, со скованными руками, и выражением страха, застывшим у него на лице. Не отступая ни на шаг от него, следовал за пленённым, замыкая шествие, Ковач.

Выставив оружие вперёд, лейтенант ткнул стволом в сторону видневшегося впереди домика.

— Наша остановка вон там, — объявил Ковач. — Вперёд.

Здание оказалось почтовым пунктом. Сейчас здесь никого не было: стойка, за которой обыкновенно сидел выдавающий письма солдатам служащий, пустовала. В двух высоких шкафах, сразу же за стеклом, пылились на полках кипы конвертов.

Плакаты патриотического содержания, некоторые из которых успели от времени пожелтеть, висели на стенах коридора. Деревянная лестница с резными перилами уводила наверх.

— Отлично, — проронил лейтенант. — Тут нам никто своим присутствием не помешает.

— Тебе это просто так с рук не сойдёт, — произнёс Добос сурово. — Ты играйся пока, но только не думай, что тебе это простится.

— В твоей ситуации я бы воздержался от подобных высказываний, — сказал Ковач с уловимой насмешкою в голосе.

Лейтенант толкнул ногой дверцу и вошёл вместе с пленником за ограждённую от всего прочего помещения стойку.

— Присаживайся, — Ковач, невзирая на ласковость интонации, грубым движением пододвинул кресло секретаря. — Мы тебя перестёгиваем.

И он действительно это проделал. Теперь одно кольцо наручников было приковано к ножке сидения, парализовав таким образом Добоса, а второе, как прежде, оставалось на правой руке у сержанта.

— На этом мы с тобою прощаемся, — лейтенант с издёвкою подмигнул. — Можешь кричать, можешь топать ногами, — Ковач махнул рукой, намекая на бесполезность названных действий. Он отчеканил: — Можешь молиться, если считаешь, что это поможет.

Мужчина развернулся. Неторопливой походкой он вышел сначала, покинув крохотный уголок секретаря, оказавшись отделённым стеклом от прикованного к креслу Добоса, а затем — вовсе вышел на улицу.

Сержант остался в почтовой службе один. Уединение было тягостным. Минута проходила как час, а полчаса — как целые сутки. В самый короткий срок руки Добоса успели отечь, неприятно онемев в пальцах, словно он носил вместо протезы, и теперь шарниры в них перестали крутиться.

— Кто‑нибудь! — крикнул наконец Добос. Его слова прозвучали, стихнув отзвуком в перекрытиях высокого потолка. — Вытащите меня отсюда! — так он прокричал несколько раз и, осознав глупость запеи, умолк.

«Но ведь должен же кто‑то вернуться», — размышлял Добос. Он практически не чувствовал рук. Из домика не было слышно ни звука. Даже если и происходило что‑то снаружи, то было невозможно установить.

«Сражение в городе кончится», — эта мысль сверлила ум Добоса нестерпимо. «Кто‑то прискачет назад в гарнизон, и меня обязательно отыщут».

«Когда это произойдёт?» — теряясь в догадках, сержант не имел ни малейшего представления.

****

К тому моменту, когда Бенедек и Левенте явились на место сражения, оно пребывало в самом разгаре, только достигнув своего пика, и они оказались тут как нельзя кстати.

Австрийцы, перебив стекла бывшей на первом этаже цирюльни, забились внутри и отстреливались из квадратов пустых окон. Другую сторону улицы занимали люди Ракоци.

Спрятавшись кто за чем, солдаты в зелёных мундирах увидели прибывших на подмогу своих. Одна из фигур распрямилась, выглянув из укрытия на пару мгновений, — им был поставленный плашмя стол, — и пронзительно свистнул.

— Сюда! — с удивлением Варга узнал в подозвавшем мужчине Бенце.

— Какая встреча, — проронил Бенедек.

— Не стойте под перекрёстным огнём! — парни тут же соскочили с коней и тотчас присоединились к прятавшимся солдатам.

Левенте осторожно выглянул из‑за стола. Вывеска над дверью, изображавшая ножницы и чёрный силуэт женской аккуратно подстриженной головы, была продырявлена, напоминая более решето, чем афишу цирюльника.

— Ну и жарко же тут у вас, — отметил то Бенедек. — На других улицах поспокойней.

— Так зачем сюда сунулись? — обратился к ним Бенце. Остальных рядовых они оба не знали.

Варга хотел было объяснить стоявшую пред ними цель, рассказав, что они ищут здесь девочку, но ему стало сразу не до того.

Пропавший ребёнок нежданно возник прямо в их поле зрения. Девочка, прижимая ладошки к заплаканному лицу, шагала, пересекая смертельно опасную улицу.

— Я хочу к маме! — хныкала крошка. — Мне страшно, я хочу к ней на руки!

— Кажется, это Илона, — сказал Левенте, напрягшись.

Бенедек торопливо стаскивал с себя форму.

— Что это ты делаешь? — попытался остановить друга Варга. — Ты что, собираешься выйти туда один?

Чонка был уже в одном грязном камзоле и, отцепив шпагу, оказался совсем налегке.

— Прикройте меня, ребята, — на лице Бенедека читалось сосредоточение. Он находился в состоянии полной концентрации мыслей: следовало руководить каждым своим движением, и притом, помимо своей, спасти ещё одну жизнь.

То, что произошло следом, было событием необыкновенным. Стоило Бенедеку выпрямиться во весь рост, совершить затем пару шагов по мостовой в направлении девочки, — как перестрелка остановилась.

Каждый из засевших в цирюльне австрийцев был, конечно, врагом, и, разумеется, занимал в конфликте противную сторону, но что также было немаловажно учитывать, так это то, что и у них были какие‑то, присущие только им душевные свойства. Они в конце концов тоже являлись людьми, а вовсе не хищниками, готовыми разорвать в бешенстве всех, кто стоит на пути.

От их глаз не укрылось то, что Бенедек Чонка не собирается атаковать кого‑либо, а идёт единственно только затем, чтобы увести девочку, — невинность и непосредственность среди развернувшегося кошмара.

Когда реальность превращается в ад, это вовсе не означает, что пропадают понятия добросердечия, некие общечеловеческие ориентиры, отдельные от австрийцев, Габсбургов и войны.

Бенедек осторожно поднял на плечи ребёнка. Той же медленной поступью, каковой он прошёл до средины дороги, Чонка возвратился в укрытие.

Немедленно засвистели новые выстрелы. Девочка, прижавшись всем телом своим к Бенедеку, напоминала котёнка.

— Ладно, нам требуется вернуть её матери, — проронил Варга.

— Чем мы сейчас и займёмся, — прибавил Чонка, уловив его мысль.

— Куда думаете после отправиться? — вмешался в их разговор Бенце.

— Мы хотели добраться на площадь. Говорят, там Берчени, — Левенте произнёс следующие слова с особенной интонацией. — Великий князь, как я понимаю, так же вступил в сражение.

— Хорошо, я всё понял, — задумался Бенце Орбан. — Я выдвинусь с вами.

— Не выйдет, — выдохнул Варга. — Мы на конях с Бенедеком.

— На каких конях? — спросил Бенце.

Левенте, будто очнувшись от сна, оглянулся. И впрямь, их лошади, испугавшись выстрелов, успели сбежать. Теперь, если им предстояла дорога к центру Мишкольца, то сейчас они были вынуждены продолжать её исключительно пешим путём.

— Чёрт возьми, — произнёс юноша. — Раз уж мы все без копыт, которые нас доставят, пойдёшь на своих двоих вместе с нами.

— Такой вариант устраивает меня полностью, — заявил Бенце.

Они принялись передвигаться, крадучись, и преодолели опасный участок ползком.

Перестрелка осталась у них за спиной. Левенте, оглянувшись, увидел, как пуля попала в неосторожно вылезшего австрийца. Тот, издав сдавленный вопль, качнулся, и после рухнул на месте.

— Смерть здесь повсюду, кругом, — невесело молвил Бенце.

Долгое время они пробирались, не говоря друг другу ни слова.

Ребёнок снова захныкал. Ещё через минуту троица оказалась ровно на том же месте, где они встретили ранее женщину.

— Куда она запростилась? — беспокойно озирался Левенте.

— Мне кажется, она здесь, — указал рукою Чонка куда‑то.

Они устремили взгляд в том направлении. Мать, её перекошенное лицо Левенте узнал моментально, лежала плашмя на мостовой. Из‑под головы, образуя лужицу, капал кроподтёк.

— Дьявол, — выругался Бенедек. — Несчастная девочка.

— Бедная её мать, — сказал, нахмурившись, Бенце.

****

Сколько времени миновало с начала его пленения Добос не знал. Единственное, о чём сержант мог рассудить наверняка, так это о том, что ожидание показалось ему просто вечным.

Несколько раз мужчина, конечно, попробовал освободиться. Все попытки завершились провалом. Кресло приварено было к полу, и сил офицера никак не хватало на то, чтобы вырвать его из прочных зажимов.

Подойдя к проблеме с другой стороны, Добос наконец попытался каким‑либо образом вытащить из наручников одну руку. Чтобы та выскользнула из браслета, ладонь было необходимо смазать каким‑нибудь маслом, которого, рядом, разумеется, не оказалось. Он оставил это занятие, лишь когда стёр запястье своё до крови, и окончательно разуверился в предпринятом методе.

Смирившись, Добос забросил всякие поползновения и покорно сидел, скрючившись, в кресле, питая надежду на то, что его всё же освободят.

Спустя неведомый временной промежуток, едва уловимо прозвучали чьи‑то шаги.

Сперва Добосу подумалось, что ему чудится. Он сидел на одном месте так долго, а его нервное напряжение было столь сильным и длительным, что сержанта вполне могли посетить слуховые галлюцинации.

Звук повторился. Добос выдохнул с облегчением.

«Значит, мне не показалось», — пришла в голову мысль мужчине. «А что, если это возвращается сюда Ковач?»

С точностью до мелочей его воображение мгновенно изобразило такую пугающую картину: лейтенант идёт прямо сюда, пленник ему больше не нужен, и Добос вскоре отправится вслед за Лазло на небо, отойдя в мир иной.

Нервная дрожь колотила сержанта. За всю его жизнь, пожалуй, в ней ещё не было, настолько безрадостных и тёмных минут. Добос, объятый тревогою, ожидал.

Ступая на цыпочках, в коридоре показалась Джизелла.

— Как вы тут оказались? — окликнул её сержант.

Их глаза встретились.

— Я думала, что осталась одна в гарнизоне, — ответила медсестра. — Моё впечатление было разрушено, когда я увидела, как вас ведёт через лагерь лейтенант Ковач.

— Этот мерзавец — предатель! — прошипел Добос. — Это он провёл врага в город!

— Ужасно, — охнула впечатлительная Джизелла. — Я видела тело Петера Лазло в амбаре.

Сержант Добос отчаянно закивал.

— Его рук дело, — вымолвил он. — Теперь освободите меня наконец!

Джизелла Анталь повозилась с замочною скважиной на браслете.

— Их невозможно открыть без ключа, — она подняла извиняющийся взгляд на Добоса.

— Я видела, как Ковач ускакал в город. Отмычка, скорей всего, с ним же.

Добос замотал головой.

— Поскольку он уже ускакал, вы можете спокойно пробраться в хозяйственное помещение, — проговорил нетерпеливо мужчина. — Топор хранится в домике там же, где и вся прочая рухлядь. Вы перерубите цепь.

Джизелла задумалась на минуту.

— Другого выхода у нас нет, — сказал ей с напором сержант. — Я прошу вас поторопиться.

— Хорошо, — произнесла она со внутреннею готовностью. — Я сделаю всё, как вы мне сказали.

Девушка покинула почтовую службу и несколько минут Добос ожидал её возвращения в одиночестве. Сейчас время для него пролетело гораздо быстрей. Она появилась опять. Держа топор наперевес, Анталь неуверенным шагом приблизилась сперва к стойке, а потом, обойдя её, к креслу.

— Ну же, давайте, — подначивал девушку Добос. — От вас требуется всего один, пусть и изумительно точный удар.

Она прицелилась. Опуская топор, Джизелла зажмурилась. У той, однако, всё получилось. Добос поднял свободные руки, с удовольствием сжимая и разжимая онемевшие пальцы без остановки.

— Вы — большой молодец, — похвалил медсестру Добос.

Лёгкая улыбка мимолётно коснулась её губ, и стерлась, сменившись, собранностью и готовностью действовать.

Добос поднялся, и они вместе вышли на крыльцо почтового отделения.

— Боже мой! — сержант опёрся о стену рукой. — Мне ведь только что пришло в голову.

— Что такое? — спросила Джизелла обеспокоенно.

— Ковач сейчас, получается, в Мишкольце, — рассудил Добос. — И никто из нашего войска не знает, что он перебежчик. — Он что‑то забормотал про себя. — Может учинить бед. Незнание венгерских солдат в таком случае роковое.

Джизелла взяла его под руку.

— Вы изрядно переволновались, как и мы все, — заявила она. — В нашем положении мы ничем не можем помочь. — Анталь с горячностию прибавила: — Всегда считала Ковача трусом. Вероятней всего, он просто сбежал. Не переживайте напрасно.

Я уверена, что никакого саботажа один офицер устроить не может. Никаких серьёзных последствий это не повлечёт.

Сержант Добос вздохнул.

— Нам остаётся только на это надеяться, — печально проговорил он.

****

Та часть города, что находилась рядом с берегом Синвы, звалась жителями Мишкольца «трезубцем». Происходило такое название от того, что три больших здания замыкали в свой треугольник сразу скопом с десяток кварталов, а вдобавок и мост через реку.

Одно из этих строений — католический собор святых Петра и Павла, располагался на западе, по левую сторону берега. Два других «зубца» — здание ратуши и могучая монолитная коробка текстильной фабрики — занимали правый, восточный берег.

Именно к воротам последней прибыли Бенце, Левенте и Бенедек, державший на плечах всю дорогу осиротевшую девочку.

Возле фабрики в данный момент находилось гвардейское подразделение войска великого князя.

Узрев впереди столь знакомые и родные мундиры зелёных тонов, Варга впервые за долгое время расслабился. Их присутствие означало, что фабрику занимают союзные силы.

Один из солдат выбежал к ним навстречу.

— Передайте вашему офицеру: нам потребуются три коня, — заявил Бенце с ходу, решив не тратиться на сантименты.

— Будет исполнено, — уверил их подошедший солдат. Это был рыжеволосый, совсем молодой паренёк — возможно, ровесник самого Бенце.

— Пойдёмте, я представлю вас моему командиру, — прибывшие прошли через кованые ворота, оказавшись по другую сторону ограждения. //Проходя вдоль забора казалось, что улица разлинеена, — дома, деревья и тротуар виднелись отсюда сквозь причудливые узоры, нанесённые на металлическую поверхность ограды.// Мерным шагом они измеряли площадку перед входом на фабрику.

— Что здесь только что произошло? — спросил у их спутника Варга.

— Отбили австрийцев недавно, — бросил солдат тому через плечо. — Может быть, с час назад. Здесь теперь очень тихо. А что это с вами за девочка?

— Уберегли её, когда развязалась уличная потасовка, — объяснил Бенедек. — Хотели оставить её у вас. Я должен знать точно, что ребёнок будет тут в безопасности.

Тогда я смогу успокоиться.

— А где родители этой крошки? — поинтересовался солдат.

— Мать застрелили, — обронил коротко Бенце. — Про отца нам ничего неизвестно.

— Понятно, — протянул рядовой. Других вопросов у него не отыскалось.

Они вошли в тёмный, подсвеченный лишь лучиком света, пробивавшимся сквозь приоткрытые ставни, цех ткацкой фабрики. Как то становилось заметно из обстановки, гвардейцы спешно здесь обустроили нечто наподобие штаба.

Развёрнутым прямоугольником лежала на столе карта. Ряд из винтовок подпирал собой стену. Из оставленных на стуле ножен поблескивал тяжёлый эфес.

Рядовой подвёл их к офицеру Эгону Вассу. Отдав честь, этот солдат немедленно удалился, возвратившись нести пост снаружи.

— Рад вас приветствовать, — коротко поздоровался с ними ротмистр. — Чем могу быть обязан?

— Мы пробираемся к центру города, — объявил коротко Варга.

Васс вскинул бровь в удивлении.

— Хотите, значит, попасть на площадь? — задумчиво произнёс он.

Никто из присутствовавших не ответил.

— Для этого нам потребуется три коня, — изложил основную их просьбу Бенце.

— По одной на каждого всадника, — кивнул понимающе Васс. — Это само собой.

Пешими вам туда не имеет смысла соваться. Я справлюсь об этом у конюха и предоставлю вам лошадей.

Бенедек долгое время не мог высказать мысль ясно, постоянно сбиваясь при каждой попытке разъяснить, чего он желает.

Дело кончилось тем, что вся троица по частям рассказала произошедшую с девочкою историю. На уговоры оставить ребёнка у них ротмистр сперва отпирался, но Бенедек так упорно стоял на своём, а Варга искусно давил на жалость, что выходило, будто отказ офицера их несказанно оскорбит.

— Хорошо, — Эгон Васс утомлённо закатил глаза на секунду. — Мы принимаем Илону, если обратная ситуация вызывает настолько сильную в вас обиду. Извините покорно за проявленное равнодушие. — Ротмистр удручённо вздохнул. — Позднее, когда завершатся все эти катаклизмы, мы устроим ребёнка в приют. Вполне вероятно, что отыщется папа. — Офицер пожал при этом плечами.

Все необходимые дела они завершили, прояснился каждый вопрос, и теперь оставалось последнее, вместе с тем самое важное: прибыть на площадь к верному сроку.

Спустя короткую четверть часа все втроём уже взобрались на выданных им жеребцов.

— Благодарим вас ещё раз, — повторил свои слова Чонка, обращаясь к гвардейскому конюху. — Лошадки отменные, надо признать.

Мужчина улыбнулся довольно.

— Выхаживаем для таких случаев, — конюх почесал бороду.

— Итак, в дорогу, — коротко вымолвил Варга.

Трое всадников, один за другим, проскакали через ворота и минутою после на том месте, где они только что находились, осталось лишь облако пыли.

****

Левенте потерял счёт бульварам и переулкам, которые пронеслись мимо них, на пути к сердцу города. С ноющей болью в груди Варга наблюдал улицы, по каким он гулял когда‑то ребёнком, лицезрея их в совершенно ином, мрачном виде, — с трупами на мостовой, стонами раненых и умиравших, своих и чужих, с оставшимся в воздухе после выстрелов смога и с проникающей всюду застоявшейся вонью пороха.

Несколько раз, в основном, из‑за настойчивых увещеваний Орбана Бенце по этому поводу, они приходили на выручку стеснённым солдатам Ракоци, помогая откинуть австрийцев назад.

После всего пережитого за сегодняшний день Варга Левенте ощущал себя механизмом: мастеровой усадил его когда‑то в седло, повернул ключик в спине у Левенте, и шестерёнки пришли в движение, а юноша принялся выполять возложенную на него функцию.

Его рука устало рубила наотмашь, на камзоле запеклась кровь, и, когда вновь появлялись, из‑за следующего угла, новые, не встреченнные прежде, враги, руке приходилось работать ещё раз, и кузнец слышал в сотый, трёхтысячный раз вопли падавших на тротуар, совершавших последние свои вздохи.

Наконец, долгая дорога их завершилась, — сразу за перекрёстком виднелись конные, сражавшиеся на площади. Несмотря на огромный, в несколько сотен квадратных метров размах, здесь было не протолкнуться.

Беспорядочно шумели горны; туда и сюда проносились бойцы, лишённые лиц, в этой едва различимой суматохе разгоревшейся битвы. Цокая копытами, кони доставили их на площадь.

Всё внутри кузнеца трепетало. Ощущение того, что сейчас наступили, начав свой отчёт, важнейшие в его жизни минуты, не покидало Левенте. Если отложить в сторону все красивости и драматизм, то было действительно так.

— Вон он! — указал рукой Бенедек.

Варга заметил Берчени. Таким генерала парень прежде не видел. В парадном чёрном мундире, с расшитыми вязью лацканами, восседая на лошади, Миклош Берчени сражался с пятью-шестью соперниками единовременно. Всякий австриец, находившийся рядом, в тщеславном поиске славы и подвига, наступал на Берчени.

Тот умело и ловко отбивал все наносимые ими удары. На глазах у Левенте генерал-майор только что проткнул рапирою насквозь очередного осмелившегося вступить в схватку.

— Чего замерли? Пошумим! — приложив пальцы ко рту, молодецки свистнул Бенце Орбан.

Они понеслись в гущу битвы. Бенедек, зарядивший мушкет, палил что было мочи.

Стоило только зазеваться австрийцу, как его настигал смертоносный выстрел мадьяра.

— Эх, коли уж пропадём, так с музыкой непременно! — выпалил Чонка, стремясь перекричать звуки битвы.

Подобного, схожего с восторгом товарища, чувства Варга не разделял. Ему хотелось каждою мыслью, чтобы это насилие человека над человеком, навсегда прекратилось, и осталось в его воспоминаниях смутной кошмарною тенью.

Чтобы никогда больше на целой земле не сделано было ни одного выстрела, и чтобы шпаги остались только реликвией прошлого, а не орудием для убийства.

Произошло неожиданное. На площади появился ещё один их офицер. Все трое узнали во всаднике Ковача. Бенце, освободив руку, отдал честь лейтенанту.

— Рады, что вы появились, — проговорил он. — Становитесь на оборону.

Дальнейшее поведение Ковача показалось кузнецу весьма странным. Мужчина, будто бы не услышав, продолжал скакать через площадь. Мгновение потребовалось на то, чтобы Левенте смог определить, куда именно лейтенант скачет. Чутьё в этот раз нисколько не подвело парня, с точностью подсказав тому верный ответ.

Лейтенант Ковач, с шашкою наголо, стремился к Берчени.

Бенедек, заметивший это, напряжённо соображал. По его изменившемуся вдруг взгляду Варга понял, что только что в голову им пришло одно и то же суждение.

— Господи, Ковач — предатель! — завопил Бенедек. — Он собирается убить генерала!

Пришпорив коня, Чонка помчался с лошадью Ковача наперегонки. Левенте нёсся сразу за ним. Бенце потерялся из виду, скрытый от них постоянно перемещавшимися бойцами.

— Стой! — Бенедек попытался прицелиться на ходу из мушкета. — Ковач, остановись!

Ты не ведаешь, что творишь!

Их лошади встретились.

— Я‑то как раз представляю, что делаю, — холодно произнёс он.

Левенте не разглядел толком, когда Ковач успел вынуть шпагу.

— Нет-нет-нет, — приговаривал про себя Варга. — Только не то, что я думаю.

— В последний раз предлагаю тебе остановиться, — проговорил Бенедек.

Лейтенант хладнокровно, совершив сильный, порывистый взмах рукой, обезглавил солдата. Бенедек, застыв в седле на секунду, повалился, залитый кровью, на землю. Лошадь его застучала копытами беспокойно, почувствовав, что она потеряла своего седока.

— Боже мой, — вымолвил Варга.

Тем временем лейтенант Ковач продолжал путь на полном скаку. Пробираясь чрез ряды солдатов Ракоци, он их миновал беспроблемно, защищаемый мундиром дружественного зелёного цвета. Все из своих его пропускали. До Берчени ему оставалось проскакать самую малость.

Варга Левенте напрягал мысль, пытаясь навести порядок над творившимся в голове хаосом. Требовалось спасти жизнь генерала Берчени. Времени было в обрез.

Обогнать лейтенанта виделось невозможным, — в силу того, что Левенте передвигался куда как более медленно. И тут юношу осенило.

С многократным для своей безопасности риском, он выпрыгнул из седла и пешком побежал через площадь, раздавая на орехи не глядя пытавшимся атаковать.

Он стремился к памятнику Лайоша II, находившемуся в крайнем левом углу городской площади. Монумент был очень высоким; верхушка его заметна была из любой точки площади.

Если взобраться на бронзовые плечи национального героя, что и задумал Левенте, он будет заметен Берчени.

Почище любого мангуста, карабкающегося по стволу пальмы, Варга Левенте полез на голову отлитого для потомков короля Венгрии.

Он оказался на правом плече исполинской фигуры. Взглядом молодой человек отыскал в людском столпотворении чёрный мундир Берчени. Левенте прочистил горло, собравшись кричать во всю глотку. Ковач уже находился в опасной близости от генерала.

— Берчени! — завопил он. — Берчени!

На него стали оглядываться. Вдалеке Варга увидел, как генерал, на ступеньках, обратился взглядом к верхушке памятника.

— Ковач — предатель! Он вас убьёт! — раз за разом кричал, повторяя, Левенте.

Он и не догадывался ранее, какою луженой может быть его глотка, если к тому принудят сложившиеся обстоятельства.

Генерал его верно услышал. Ковач, понявший, что соперника предупредили, принялся разворачиваться на коне. Следующую картину Варга наблюдал, оставаясь на верху монумента. Берчени выхватил у солдата копьё, и, прикрыв точности ради один глаз, метнул его в сторону Ковача.

Стальной наконечник проломил изменнику спину. Лошадь, взятая лейтенантом, продолжала скакать вперёд, неся на себе мёртвого всадника. Наконец, на крутом повороте, изурудованное тело Ковача вывалилось из седла.

Левенте заметил, что генерал благодарственно взглянул в сторону памятника.

Варга выдохнул, словно некая неописуемо тяжкая ноша оставила его, освободив от своего груза.

****

Час от часу битва на площади не становилась менее оживлённой. К вечеру австрийцы выкатили пушки, и оглушительные канонады сливались с криками, конским ржанием и скрежетом разящих рапир.

Габсбургские войска наступали неотвратимо. С помощью артиллерии, им удалось оттеснить к краю плаца силы великого князя.

Невзирая на то, что спасён был Берчени, а своевременная расторопность избавила армию Мишкольца от одного из самых двуличных своих офицеров, венгры проигрывали сражение.

Для поднятия общего духа на коне появился лично Ракоци. Одетый в расшитый парадный мундир золотого оттенка, в одной руке он крепко-накрепко сжимал меч — знаменитую сталь с гравировкою на латыни. В другой руке был зажат широкий, казавшийся непробиваемым, щит. Воротник государя покрывала искусная вязь.

При появлении великого князя мадьяры наполнились торжественным трепетом и продолжили контр-атаку с удвоенным рвением.

Приободрел и Левенте, утомлённый сражением донельзя. Зная, что за спиною находится сам Ференц Ракоци, каждый солдат понимал, с каким пылом им надлежит броситься на врага.

Они начали сдвигать линию дальше, укрепившись надёжно в позиции посреди площади.

Ракоци следовал через вражеские ряды медленно. Узнавая его, некоторые из австрийцев не решались выстрелить из мушкета или же замахнуть шпагу, — от мысли при том, на какую персону будет направлен удар, //у них// трусливо дрожала рука.

Варга с восторгом наблюдал за манерой борьбы великого князя. Тот был ещё ловчее и изворотливей, чем Берчени. Он продырявил нескольких одним мигом, а одного просто вытолкнул из седла, бросив несчастного под копыта, и проехав по его телу на собственной лошади.

Опять взревели оглушительно пушки. Случилось нечто совсем непредвиденное:

ослеплённый выстрелом артиллерии, Ференц Ракоци поспешно прикрыл рукою в перчатке глаза, выронив при том меч. Он спешился, но в толкавшемся вокруг людском море, невозможно было разглядеть лезвия. Князя дважды едва не убили, — обрадовавшись безоружности стоявшего пред ними врага, на мужчину немедленно обрушилось несколько разных атак. Ракоци надёжно прикрылся щитом.

К нему подскакал обеспокоенный Миклош Берчени.

— Худо дело, — объявил князь. — Я потерял свой же меч.

Ракоци торопливо вложил в освободившуюся теперь руку копьё, а Берчени тем временем недовольно покачал головой.

— Невообразимый позор, — приговаривал он. — Мы не можем позволить, чтобы такая тонкая работа увязла где‑то в завалах из тел. То‑то обрадуется, засмеётся, услышав, Фабиан Краузе.

Левенте наблюдал за их фигурами издалека. Не слыша о чём толкуют между собою руководители, он мог только догадаться по мимике, что сейчас как раз обсуждалась недавняя утрата меча.

Едва заметно, небо странным образом переменилось. Варга поднял глаза вверх и не мог до конца понять, что происходит. Густые и белые облака, нависшие прямо над площадью, вдруг прояснились. Выступило, осветив своим светом поле сражения, солнце.

Сначала Варга не поверил своим же ушам. До него с неба донёсся клёкот огромной, спускавшейся к смертным птицы. Левенте почувствовал танец мурашек у себя на спине; волосы его вздыбились. Он, конечно же, узнал с первого взгляда легендарное, воспетое в народных преданиях, мифическое существо. Ошибки быть не могло: то был Турул, громадный, чёрного оперения сокол. В изумлении остановившись, за полётом его наблюдали сотни поднятых к облакам глаз.

Левенте понял это не сразу, но вскоре то стало ему очевидно, — Турул летел, повторяя на небе линию солнечного луча. Юноша с изумлением наблюдал, куда указывал чёрный сокол. Ровно там же, куда упирался преломившийся световой луч, приземлился Турул.

Возле когтей громадного существа возлежал потерянный меч. Ференц Ракоци, спустившись с коня и подавив в душе страх, приблизился к соколу.

— Не знаю, способен ли ты понимать, что я сейчас говорю, — обратился к Турулу Ракоци, — но за находку я покорнейше благодарен. Я всегда, в глубине своего сердца, был уверен, что Венгрии благоволят непосредственного небеса.

Птица громко заклекотала, распрямив чуть-чуть крылья. Сокол снова воспарил в воздухе. Все, будто по неслышимому приказу, запрокинули головы вверх. Турул вскоре скрылся за громадою облаков.

— Как приятно снова держать в руках эту славную рукоятку! — торжествующе воскликнул Ракоци.

Прервавшись таким неожиданным эпизодом, битва вскипела снова. Вскорости Варга заметил в толпе уцелевшего Орбана Бенце. Они сражались с ним, стоя бок о бок, весь оставшийся вечер. Наконец темнота сделала дальнейший ход побоища невозможным, и враждующие стороны разошлись.

Столь трудный для каждого воина день, отмеченный множеством самых разнообразных событий, всё‑таки завершился.

****

Не желая утомлять читателя более пересказом дальнейших событий, я ограничусь названием наиболее важных вещей, необходимых для полного понимания произошедшего.

По окончанию данной битвы силам Ракоци всё‑таки удалось достойно отбить все удары противника, и австрийцы с позором покинули непокорённую крепость. Фабиан Краузе по итогам такого сокрушительного похода был разжалован в мелкие офицеры габсбургскою короной, и незадолго после того вышел в отставку.

За спасение жизни генерала Берчени Варга Левенте был пожалован орденом.

Заветный крест патриоту вручили в главной парадной зале дворца Ракоци. Как то и представлялось Левенте, награду действительно поднесли ему под стеклом.

Спустя пару недель после того, как прошла церемония награждения, Варга попросил руки и сердца у Джизеллы Анталь, на что девушка ответила безоговорочным согласием.

Пару венчали в том храме, что являлся одним из «зубцов» знаменитого треугольника на реке Синве.

Насколько реален случай потери и дальнейшего обретения меча князем, то история тактично умалчивает, оставляя нам мифологию вместе с памятниками Турулу на разных улицах Будапешта.

Бенедека похоронили с надлежащими почестями. На его надгробной плите красовалась вырезанная эпитафия:

С аналогичным почтением проводили в последний путь сослуживцы пострадавшего Петера Лазло. Прощальную речь произносил на кладбище сержант Добос.

Маленькую Илону отыскал в детском приюте отец. Обрадовавшись встрече, которая вовсе могла бы не состояться, девочка, вцепившись, не отставала от папы.

Подозрения, которые вызывал Орбан Бенце когда‑то, развеялись окончательно. Да, он действительно был единственным рядовым, взятым в войско Ракоци, не заплатив ни гульдена, — но на то существовала особая договорённость, согласно которой все деньги должны были достигнуть казны позднее.

Как мы уже с вами знаем, никаким австрийским шпионом Бенце, конечно же, не был, а им оказался совершенно другой человек.

Но у читателя остаётся последний неразрешённый вопрос, который я собираюсь изложить напоследок.

****

В темноте комнаты каждая тень рисовалась причудливой картиною на стене.

Бригитта осторожно ступала, неся на тарелке перед собою потёкшую воском свечу. Она уселась у изголовья.

— Как ты считаешь, Левенте уснул? — осторожно спросила (свою) дочь Юфрозинья.

— Мне кажется, да, — прошептала она. — А почему ты это спрашиваешь?

— Долго мне не протянуть, — отвечала ей мать. — Видится мне, вы потратите последние деньги на мои похороны. — Она помолчала недолго. — А Левенте так мечтает об армии.

— Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, — Бригитта ответила матушке.

— У нас действительно есть двести гульденов, — проронила Юфрозинья с решимостью.

— Но откуда? — девушка изумилась.

Мать поправила голову на подушке.

— Мною сделан был в доме тайник, — объяснила старуха. — Следуй моим указаниям и ты обретёшь эти деньги.

Бригитта сосредоточилась.

— Считая от дверного проёма, — продолжила Юфрозинья. — Девятый шаг слева.

Девушка стала в дверях и отмерила указанное ей место.

— Теперь поднимай половицу, — повелела девушке мать.

Бригитта, не помня себя от удивления, последовала приказу. И впрямь, половица легко отошла от, казалось бы, ровной поверхности пола. В тайничке лежала кубышка.

— Теперь спрячь её где‑нибудь у себя, — произнесла Юфрозинья. — Не пересчитывай! — несколько раздражённо оборвала она Бригитту, увидев, что девушка принялась рассматривать, сколько же там монет.

Сестра Левенте перепрятала деньги.

— Вот, — осталась довольна старуха, — считай эту просьбу моею последнею волей.

Передашь двести гульденов брату.

— Я сделаю это, — пообещала Бригитта.

— Только ни в коем случае не говори, откуда они появились, — уточнила немедленно мать. — Придумать отговорку ты сможешь.

Бригитта, поняв замысел Юфрозиньи, кивнула.

За окнами хижины бушевал ветер. Сгустившуюся темноту рассеивал только огарок из воска. Половица вернулась на место, и нельзя было догадаться, о чём только что шёл разговор.

Билеты на соседние кресла, кои клятвенно обещалась получить перед полётом Ирина Валерьевна, девушкам не достались.

Леди Ю сидела в дальнем конце салона авиалайнера; с нею делил соседство некий пожилой человек, в очках с количеством диоптрий, которое трудно было вообразить.

Всякий раз, когда он наклонялся к странице взятой с собою книги, — ею был «Грозовой перевал» одной из сёстр Бронте, — окуляры грозились свалиться, оставив нос, и мужчина отрывистым, резким движением возвращал их оправу на место. Столь нехитрая операция была проделана на глазах Юли добрую сотню раз.

Оксана же, наоборот, занимала сиденье, бывшее ближе к носовой части. Она оборачивалась непрестанно, чтобы поймать на себе взгляд Ветвицкой.

Они только что снова переглянулись между собой. Юлия в этот раз с улыбкою отмахнулась, дескать, нечего друг друга разглядывать.

Девушка обратилась к иллюминатору. Наблюдая за белоснежными облаками, проплывавшими стройной и длинной грядой прямо за бортом самолёта, Юлия, в отсутствие других дел, принялась выстраивать ассоциации.

Одно облако напомнило ей очертания мамонтёнка, хорошо знакомого по увиденном в детстве мультфильму. Как и в том знаменитом сюжете, мамы рядом с ним не было видно. Вот показались на вечереющем небе, затмившие солнечный свет, очередные бесплотные облака. В их причудливых формах Ветвицкая увидела замок, сходный с теми, какие обыкновенно изображают в исторических книгах.

«Интересно, а существуют подобные крепости в Венгрии?» — ей овладело туристическое любопытство.

Она знала о замках в Германии, фьордах в Норвегии, и даже тёплом течении, омывающем Ньюфаундленд, но именно с Будапештом никаких таких связей не обнаружилось.

«Обязательно надо будет купить путеводитель-билингву», — промелькнуло в голове Юли.

Она видела множество таких гидов в продаже; левый их разворот отводился традиционно международному англоязычному тексту, а страница по правую сторону дублировала информацию на том языке, на каком думал и разговаривал сам турист.

Очки соседа всё же свалились. Мужчина сначала захлопнул книгу со вздохом, а после спрятал пресловутые стёкла в нагрудный карман неопределённого цвета жилетки.

— Вы не боитесь летать? — неожиданно спросил он.

Юлия даже несколько растерялась. Предвидеть того, что соседа охватит желание поговорить, девушка, разумеется, не могла. Ей в свои девятнадцать по-прежнему было неловко в ситуациях беседы со старшими. К ней обращались, как к ровне, и надо было тому соответствовать изо всех сил. Впрочем, также девушка замечала, что с течением времени эта задача давалась ей легче и легче, и уже те студенты в училище, которым было семнадцать, пытались ровно таким же путём «дотянуться» в случавшихся разговорах до её уровня.

— Нет, — искренне призналась она. Как бы то ни было необычно, боязни полётов Ветвицкая никогда не испытывала. Больше того, ни один фильм-катастрофа на соответствующую тематику не смог внушить девушке такового иррационального чувства.

— Тогда вы, пожалуй, часто летаете, — улыбнулся ей собеседник.

Она поспешила того разуверить.

— Что вы, что вы, я путешествую самолётом впервые, — Юля и тут не отступила от правды. — Просто я научилась подавлять собственную тревогу.

Мужчина ухмыльнулся довольно.

— Полезная привычка, эм…

— Юлия, — представилась девушка. — Юля Ветвицкая, — добавила она тут же к чему‑то фамилию. Ей показалось, что это сделает формулировку солидней.

— Виктор Курганский, — повторился за нею, назвавшись полным именем, собеседник. — С какими целями отправились в Будапешт?

Так они и разговорились. В ходе беседы открылось одно весьма любопытное обстоятельство: по долгу службы Курганский приходился художественным руководителем и возглавлял народный ансамбль.

— С ума сойти! — произнесла Юлия изумлённо. — После таких совпадений начинаешь верить во многое.

Ансамбль Курганского в полном составе находился сейчас в эконом-классе.

Направлялись эти ребята на тот же конкурс, что и Юля с Оксаной. Разница состояла только в том, что концертные номера девушек занимали первое отделение, а ансамбль слушали во втором, сразу после антракта.

— Да вы сами познакомитесь с ними, — радушно заметил Курганский. — Самолёт сядет в Кракове. Вероятно, здесь освободятся места и кто‑то из них переберётся сюда.

****

Нельзя даже выразить, сколь проницательными оказались догадки Курганского.

И впрямь, стоило шасси авиалайнера коснуться асфальта взлётно-посадочной полосы польского аэропорта, как в салоне мгновенно опустело несколько мест.

Юля отметила, что теперь с подругой никто не сидит: хмурившийся араб, занимавший соседнее кресло с Оксаной, вышел на трап, и вдыхал свежий краковский воздух, казавшийся после спёртой атмосферы салона подлинным ветром Эдема.

Незамедлительно по коридору протопали чьи‑то шаги. Ещё не видя идущих, Юлия сразу же поняла, что такою походкой не передвигается ни одна стюардесса.

Это явились музыканты ансамбля. Всего их было трое — молодой человек, блондин с необычайным, соломенным оттенком волос; аляповато одетая девушка, ведомая, видно, своим, сугубо индивидуальным представлением о стиле и моде; ещё один парень, зеленоглазый, невероятно живой в своём каждом движении. Такой энергии Юля не видела прежде разом в одном человеке.

Курганский приветственно им кивнул.

— Ну что, Серёж, у вас всё в порядке? — обратился руководитель к блондину.

— Да, — не замедлил с ответом Сергей. — Мы втроём решили к вам присоединиться, остальные на своих прежних местах.

— Вот и славно, — Курганский указал рукою на девушку. — Познакомьтесь, Юля Ветвицкая.

— Сергей Игрушкин, — представился ей блондин.

— Правда, его чаще называют просто Игрушкой, — вмешался тут же другой паренёк. — Прозвище приклеилось так, что заслонило собою настоящее имя.

— У меня тоже есть прозвище, — загадочно произнесла Леди Ю.

— Пожалуй, всё дело в фильме с Пьером Ришаром, — несколько виновато пожал плечами Игрушкин. — Мой любимый среди всех его прочих комедий.

— В этом тоже, — согласилась с ним девушка. — Алина Митрохина.

— Очень приятно, — ответила Юля.

— Ну а я Дмитрий Стравинский, — назвался последним их спутник. — Однофамилец знаменитого композитора.

— У нас в училище, кажется, тоже есть кто‑то с такою фамилией, — протянула Ветвицкая.

— Вы же знаете, ведь Игорь Стравинский был в своё время весьма популярен со своим балетом «Петрушка» во Франции, — промолвил Дима, неясно намекая на что‑то.

Леди Ю знала о «дягилевских сезонах» и только кивнула.

— Вот и ко мне прилипло со временем французское прозвище, — Стравинский широко улыбнулся.

— Мы зовём его Бельведер, — подмигнула Митрохина.

— Очень мило. Я, кстати, здесь не одна. — Юля метнула взгляд на Оксану.

— Познакомьтесь же и с подругой.

Троица заняла освободившиеся места. Игрушкин уселся на кресло, до того занятое арабом.

— Оксана Глинская, — произнесла его соседка с улыбкой.

Игрушкин назвался в ответ.

— Так, получается, вы летите на тот же конкурс, что и мы с Юлей? — девушка развеселилась. — Мир теснее, чем это кажется на первый взгляд.

— О, поездка на конкурс сама по себе та история, — затараторил Игрушкин, нашедший себе верного слушателя. — Всё началось ещё со Дня Города в N-cке.

Оксана, услышав, напряглась непроизвольно, не зная, к какому итогу выведет разговор.

— Наш ансамбль тем вечером играл на набережной, — упоённо пересказывал ей Сергей события того дня. — Как вдруг мой знакомый, — ты его, вероятно, не знаешь, поэтому имя тебе не сообщит о нём ничего, — предложил сыграть в качестве номера «What a Wonderful World».

— Ну да, — согласилась Оксана. Она медленно начинала понимать, кто перед ней.

— Знаменитая песня Луиса Армстронга.

— Именно, — Игрушкин поднял указательный палец. — И организаторам так понравилась эта импровизация, что нас в итоге выдвинули на участие в конкурсе.

— Впервые в жизни летишь заграницу? — ехидно спросила Сергея Оксана.

— Конечно, — ответил Игрушка. — Опуская поездку в Киев, эта — самая первая.

— А я опустила выходной в Гомеле, — хихикнула Глинская. — Так что, я тоже буду первый раз зарубежом.

— С тобою очень приятно общаться. Очень легко, — заметил Сергей. Его глаза скверкнули особо. — Вокруг себя ты создаёшь необычайный комфорт.

Оксана шутливо хлопнула парня последним номером «Rolling Stone» по плечу. Она до того листала журнал во всё время полёта.

— Так тебе будет комфортней? — девушка ткнула Игрушкина свёрнутым в рулон чтивом. Фотография Брюса Спрингстина на обложке смялась до неузнаваемости.

— Так тебе лучше? — и парень игриво выхватил номер из её рук.

****

Международный аэропорт имени Ференца Листа, расположенный в Будапеште, являлся ни много ни мало сердцем всей авиатранспортной жизни страны.

В целой Венгрии не было другого такого крупного учреждения, занимавшегося перелётами, и отметка в сто четырнадцать рейсов за день приходилась почётным, рекордным числом для каждого работавшего в компании диспетчера, пилота или же бортпроводника.

Самолёт заходил на посадку. «Airbus A320» блестел в закатном вечернем свете огоньками иллюминаторов.

Приставили трап, и пассажиры стали спускаться. Вот какая картина открылась глазам Леди Ю: широкая, уходящая в даль, за линию горизонта, посадочная полоса; несколько едущих в разные стороны шумных, уборочных грузовиков;

белое, с нависающим над головою стеклянным фасадом здание терминала 2В. Два чрезвычайно утомительных перелёта, первый — из N-ска, в Москву, а второй — сюда, из «Шереметьево» — завершились. Девушки прибыли в Будапешт.

Извилистая людская змея тянулась к установленным перед входом металлоискателям.

Всем предстояло свершить ту же последовательность действий, какую туристы проделали при отбытии из России.

Сперва проверка на безопасность, затем — получение сумок, саквояжей и всей прочей клади из багажного отделения.

Когда Оксана снимала свой чемодан с движущейся ленты конвеера, Игрушкин подошёл к ней и галантно предложил помощь.

— Спасибо, — ответила девушка. — Я управлюсь сама.

Сергей решил не настаивать. К ним уже направлялись Курганский, Леди Ю, Алина и Бельведер. Следом ступали, не отставая, все прочие члены ансамбля, бывшие для Глинской скорее куклами без имени и без лица, — она толком их не запомнила, и все эти такие, в общем‑то, разношёрстные люди сливались в восприятии девушки в монолитную серую массу. Они похватали свои сумки с конвеера: произошедшее нельзя было назвать иначе, как «нашествием чехлов», — из металлического чрева извергались флейты и балалайки, стройная вереница гитар была разобрана по рукам, а чья‑то одинокая гусли оказалась принадлежащей Митрохиной.

Кругом негде было прижаться или же свободно пройти. Туда и сюда сновали стремительно представители самых различных уголков мира. Отовсюду звучала речь — под сводами зала слышались русский, английский, венгерский языки и другие, принадлежность которых трудно было даже установить.

Репродукторы под потолком вещали о чём‑то безумолчно на английском.

Прибытие девушек спланировали ещё в N-ске, и теперь всё происходило по точно утверждённому расписанию. Сначала их встретит специально нанятый провожатый, затем препроводит их трансфером до гостиницы «Геллерт», где они зарезервируют номер, а по пути до отеля — по возможности насладятся видами из окон такси.

— А вот и тот, кто нам нужен, — сказала Оксана, заметив мужчину в бордовой куртке и небрежно надетой на голову кепке. Он поднимал высоко руку с зажатой в нею табличкой, на белом фоне которой маркером были написаны их инициалы:

«Глинская О. В., Ветвицкая Ю. А.».

— Ошибка исключена, — увидела встречающего Леди Ю. Девушка легко и изящно сняла едущую к ней навстречу по конвееру сумку. Внутри неё звякнули термос и набор вилок. — Так, здесь, кажется, всё.

— Вы остановитесь в «Геллерте»? — спросил у Юли Курганский.

— Да, — ответила ему Ю. — А где будете жить всё это время вы?

— Мои подопечные тянут меня на экскурсию, — улыбнулся ей Виктор. Выражение его лица было таким: «Понимаете, они все молодые и ни капельки не устали, а вот я бы с большим удовольствием подремал два часа».

Юля поняла подтекст ситуации и чуть улыбнулась.

— Поедем отсюда к проспекту Андраши, покупать сувениры и осматривать центр города, — объяснил ей Курганский. — С каким‑то конкретным хостелом или гостиницей я ещё не определился.

— Остановитесь там же, где мы, — предложила Оксана. — Я понимаю, что вас очень много и что свободных номеров в «Геллерте» может не оказаться, но нам так будет приятно сожительствовать со знакомыми.

— Прекрасно вас понимаю, — Курганский кивнул. — Известные тебе лица в огромном, чужом водовороте неизведанного Будапешта. Такие милые, как ваши черты, Юлия, несомненно требуют присутствия с вами мужчины, который бы вас защищал от возможных опасностей.

— Не льстите сверх меры, — ответила Глинская за подругу. — Тем не менее, мы будем вам рады.

— Я постараюсь, — заверил их Виктор. — Но не воспринимайте это как обещание.

— Хорошо, — попрощалась со всеми Ветвицкая.

Девушки направились к провожатому. Мужчина немедленно выделил их из толпы и на ломаном русском заговорил.

— Дабро пошаловат` в Будапешьт, — сказал он. — Or you prefer to speak English with me? [6]

— Yes, we do [7], — подтвердила Оксана, взявшая на себя функцию словаря-разговорника.

Юля пока предпочла отмолчаться.

— So let`s get started [8], — втроём они направились к выходу на автостоянку. — The taxi awaiting us half an hour. [9]

— I understand [10], — проговорила Оксана, не уверенная до конца, что она всё‑таки «understand». [11]

Иностранец, направленнный к ним от турфирмы, владел английским на уровне, превышающим познания в нём самих девушек. Мужчина придержал дверь, когда Юлия и Оксана выходили из терминала.

Парковка с разлинееными белою краской ячейками для автомобилей была запружена машинами до отказа. Из нескольких горевших оранжевым шашек на крыше, провожатый повёл их к нужному старенькому «Renault», и не прошло и минуты, как они уселись в такси.

Девушки обосновались на заднем сиденье, разложив сумки. Свою Юля поставила на колени. Иностранец сел впереди, рядом с шофёром.

— You can feel yourself comfortable [12], — обратился к ним провожатый. — To the «Gellert» [13], — скомандовал он водителю. — We will be there exactly at noon. [14]

****

Как то и обещалось, машина действительно подкатила к парадному входу гостиницы лишь минутой позднее полудня.

Здесь читатель простит мне очередное отступление от основной темы, каковое я нахожу необходимым для представления полной картины происходящего.

«Геллерт» был не только старейшим и одним из самых известных отелей столицы, так называлась гора, на которой здание гостиницы находилось, а само возвышение обрело такое именование в честь католического святого, мученика Герварда, — имя его различно в прочтениях на разных языках.

Если верить венгерской легенде, язычники, ещё в Средневековье, скинули с этой самой скалы просветителя и несущего нации христианство несчастного священнослужителя. Геллерт, или Гервард, стал канонизирован, выведен в религиозной литературе в образе мученика и, как то подобает, гибель его описали со смакованием всех подробностей страшной смерти — падения с утёса в бочке с гвоздями. Читателю должно испытать чувство жалости к таковой судьбе Геллерта, и пусть он его ощутит без стыда. Христианство, из всех человеческих чувств, всегда обожало давить именно на сострадание. Не будь в руках у возглавляющих эту силу столь мощного инструмента воздействия, плодотворная жизнь этой религии, растянувшаяся на два последних тысячелетия, могла бы вовсе не состояться.

Как только «Renault» притормозило у ступенек крыльца, девушки тут же взялись за сумки и, выбравшись через открытую дверь, очутились на тротуаре. Их вожатый последним захлопнул дверцу такси.

— Keep your change [15], — бросил он небрежно водителю.

Машина, взвигнув, тронулась с места.

— So, not standing there, girls [16], — произнёс Агнеш Бакос — так в действительности звали мужчину. — I suppose that we should come in. [17]

Пройдя через резные дубовые двери, они оказались в просторном холле первого этажа. Каждый предмет здесь блестел: на столиках аккуратно расположились вазы с живыми цветами — их, должно быть, регулярно меняли, — длинная зеркальная стенка визуально увеличивала помещение, сияла хрусталём пышная люстра.

Они подошли к стойке. Из золотистых букв на стекле складывалось в надпись «Reception». [18]

— May I help you? [19] - обратилась сидевшая по другую сторону стойки девушка.

Говорил с нею главным образом Бакос.

Леди Ю устало слушала их разговор, выхватывая из него лишь отдельные фразы:

«one apartment», «seventeenth floor», «mild view at the Danube from the windows». [20]

Их оформили очень быстро.

— Everything`s done [21], — объявил Агнеш девушкам. Оксана покачала головою довольно.

Они только собрались двигаться к лифту, как сотрудница «Геллерта», записавшая все их сведения в архив, что‑то быстро сказала Агнешу. Провожатый в недоумении повернулся.

— Incoming call [22], — она несколько нервно поправила воротник униформы.

— From Russia. Someone needs to hear…, — и секретарша опустила взгляд на бумаги. — Missis Yulia Vetvichkaya, is it right? [23]

До сведения Леди Ю довели, что ей звонят из N-ска сюда, видимо, справиться о приезде. Ожидая услышать противный писклявый голос Ирины Валерьевны, Юля взяла из рук секретарши телефонную трубку. Позвонившим, к её удивлению, оказался Нехлюдов.

— Привет, — голос Андрея донёсся сюда, благодаря проводам, одолев тысячи километров. — Это я. Вы долетели?

— Да, — обрадовалась Ветвицкая приятному собеседнику — всё же звонил её парень. — У тебя всё в порядке?

— У меня, — Юлия ощутила, что Нехлюдов помедлил с ответом, — да, у меня всё хорошо.

— Точно? — хотела удостовериться в том Ветвицкая, подсознательно ощутив неясную ей тревогу. У них не было договорённости с Эндрю по поводу звонка в Будапешт. — Такая неожиданность для меня. Я не думала, что услышу тебя.

В трубке рассмеялись неловко.

— Да это я так, — проговорил Эндрю. — Тоже ведь переживаю. В новостях пугают крушениями.

— Слава Богу, всё прошло благополучно, — заверила его Ю. — Мы всё‑таки рейсом надёжной авиалинии добрались. Не на «Титанике». — и после этого она рассмеялась.

— Ладно, — кажется, Андрей успокоился, услышав именно то, что хотел. — До встречи. Пока.

— Пока, — ответила любимому Юля. После щелчка связь рассоединило и раздались гудки.

— С кем говорила? — поинтересовалась Оксана на пути к элеваторам.

— Андрей позвонил, — обронила Ветвицкая.

— Ну и ну, — подруга взглянула ей прямо в глаза. — До чего заботливый молодой человек. Переживает вдалеке от тебя.

— Это чувство меня действительно греет, — призналась Ю Глинской. Двери лифта открылись.

— Нам на семнадцатый, — объявила Оксана, и нажала кнопку с требуемым числом.

Механизм, загудев глухо, принялся поднимать гостей отеля наверх.

****

Гостиничный номер на предпоследнем этаже «Геллерта» поразил Леди Ю.

Как только Юлия перешагнула порог, ей представилось на мгновение, что интерьер, украшавший обложку глянцевого издания, вдруг покинул журнал и, претерпев метаморфозу, стал реальнее их самих, — до того сказочными казались гардины, уютный камин в дальнем углу, и обитые мягким красным бархатом кресла.

Оксана приствистнула. Сама Глинская только успела свыкнуться с мыслью о том, что все двери в отеле отворяются специальной намагниченной карточкой с их ID, но представить себя, пусть и временною хозяйкой столь роскошных апартаментов, требовало от неё больших усилий.

Провожавший их трансфером от аэропорта Бакос выполнил все свои функции, и полный безмятежной уверенности удалился.

— Maybe someday I`ll see you again [24], — обронил Агнеш на прощанье.

— You never know exactly where or when it will comes, — усмехнулась Оксана.

— Goodbye. [25]

Дверь за мадьяром закрылась. Девушки остались наедине с цветистым паласом, видом на могучий Дунай из окна, предупредительно оставленным в номере телевизором, разговаривавим исключительно на венгерском, а ведь им ещё предстояло заглянуть в соседнюю комнату спальни.

— Замечательно, — проронила Оксана, осмотрев их постели. — Все действительно по высшему классу. Забота, с которой Ирина Валерьевна отнеслась к нашему размещению, меня просто-напросто потрясает.

— Испытываю ровно такие же чувства, — Леди Ю осторожно откинулась в кресле, опасаясь его как‑то помять или положить не так руку. — Мне казалось, что в таких номерах останавливаются дипломаты, или министры.

— Мы как‑никак — претенденты международного музыкального конкурса, — отозвалась Оксана с твёрдой убеждённостью в голосе. — Так что, милая, привыкай, к трудной жизни творческой интеллигенции.

— Ты знаешь, — Юля заулыбалась, — тут у одной представительницы богемы возникла шальная мысль.

— Расскажи, — предложила Глинская.

— Давай не будем сейчас сидеть в четырёх стенах комнаты, когда за окном Будапешт! — И Юля взмахнула рукой.

— Я поддерживаю предложение, — Оксана спешно пригладила перед зеркалом непослушные локоны. Расчёска изящно соскользнула вниз, — обратно в сумочку девушки.

Их европейский вояж теперь начинался по-настоящему.

****

Двуязычный путеводитель, по настоянию Юлии, был всё‑таки куплен.

Соответствующего ассортимента лавка нашлась прямо через дорогу от «Геллерта».

Оксана едва удержала Ветвицкую от приобретения кружки, — массивной бандуры с переливчатой надписью «Hungary» [26] на боку.

— И что ты собираешься из неё пить, мне интересно? — Глинская вернула сувенир продавцу.

Оксана давно заметила за подругой стремление к пустым тратам: дорогостоящая покупка совершалась без прогноза в кармане на завтра, и такой «шоппинг»

Глинскую лишь возмущал.

— Мирно потягивать кофий хочу, — передразнила Оксану Юлия.

— У тебя есть дома целый сервиз, — они направились к автобусной остановке.

Туристки, благодаря лингвистическим познаниям Глинской, попали сразу же на верный маршрут, — несколько опрошенных прохожих указывали, как один, на автобус «118», шедший прямо в центр города.

Обыкновенная поездка на общественном транспорте никогда не бывала прежде так интересна для Юлии, — она вертелась, глядя по сторонам. Её пытливый, сосредоточенный взгляд желал наполниться каждою мелочью.

Она почувствовала, как то говорят европейцы, «hunger for Hungary» [27], и вот этот‑то голод Ветвицкой требовалось утолить.

Автобус подкатил к остановке «Площадь Героев» — «Hosok Tere» [28] значилось на табличке чёрным, висевшей над павильоном для ожидания. Девушки вышли здесь. Им навстречу лениво подоспели садившиеся, и вскоре автобус пропал из виду.

Оксана и Юля провели прекрасные полчаса, рассматривая монументы и гуляя по площади, — центральная арка своим изгибом и архитектурными формами смутно, но непреклонно напоминала Бранденбургские Ворота, находившиеся, конечно же, совсем в другой столице Европы. От такого впечатления Юля не могла отделаться, даже совершив над собою усилие.

— Бранденбургские ворота в Берлине, — произнесла сухо Оксана. Им обеим пришла в голову та же ассоциация.

Неподалёку находился и главный парк города, — «Варошлигет», и поход туда означал наличие так необходимой Леди Ю тени, чтобы сошла её усталость от солнцепёка и величественных пейзажей, на которые Глинская никак не могла насмотреться.

Если бы в том двадцать первом столетии, которое я описываю, имелись хоть какие‑нибудь современные технологии, здесь несомненно последовало бы описание совершения фотоснимков, позирования у колонн и фонтанов, а поскольку в изображённом автором веке никакой электроники не существует, девушкам придётся обойтись одними воспоминаниями о поездке.

Они планомерно обошли одну за другой знаменитую тем или иным образом достопримечательность парка. Замок Вайдахуняд встретил их длинною очередью, и Оксана с Ветвицкой довольствовались созерцанием внешних стен. Радушно их встретил ресторан «Гундель», в котором Юля отведала самый вкусный в её жизни бефстроганов, а Оксана насладилась мохито.

Затем следовала легендарная купальня Сечени. В самый разгар солнечного дня в бассейн неустанно ныряли подходившие посетители. Юля окунаться не стала, потому как неумение плавать подвело её в самый неподходящий момент, а Глинская отправилась к раздевалкам.

Через минуту девушка появилась, в купальнике и подобающей для пловчихи шапкой с очками, на случай предполагаемого погружения под воду. Юлия наблюдала за подругою с бортика. Ветвицкая обернула руку в мягкое полотенце и смотрела на её жизнерадостное нырянье, вытянув свободную ладонь козырьком над глазами.

— Очень жаль, что ты настолько водобоязненна, — протянула Глинская, фыркая и отплёвываясь. — Здесь так здорово. Сперва кажется, что до костей пробирает, затем привыкаешь к температуре воды.

Юля развела руками беспомощно.

— Я похожу тут пока, — заявила она. — Давай встретимся у Музея изобразительных искусств.

— Тебе — полотна, а мне прыжки в воду, — заметила Оксана с весёлостью.

— Что же, давай разделим всё именно так.

Ветвицкая согласилась. Уходя, она повесила полотенце на брусья. Самой Юле оно было ни к чему, а Глинская, вылезши снова на сушу, узнает ворсистый прямоугольник по рисунку на нём — отважный мужчина с картинки, на доске для сёрфинга, покорял гребень волны.

Первый раз за всё время они разделились друг с другом.

****

Чувствуя себя пташкой, выпущенной на свободу, Леди Ю быстро прошла ознакомительную экскурсию в Музее, имея в мыслях преступный и безнаказанный шоппинг до новой встречи с подругой.

Ветвицкая разбиралась в живописи, куда хуже, чем в музыке, и вопрос, подобный тому: «Какое отличие между экспрессионизмом и каким‑нибудь ещё — измом», поставили бы в тупик девушку.

К счастью, никто таких вопросов не задавал, и она, не влезая в искусствоведческие дебри, только отметила для себя, что картины «просто прелестные», а натюрморт это или же автопортрет, — всё неизменно касалось её чувства прекрасного, оставляя о себе наилучшее эстетическое впечатление.

Экскурсия завершилась, и гид пожелал туристической группе приятного отдыха.

У неё ещё было время. Люди, вышедшие на улицу, медленно разбредались в разные стороны, и Ветвицкая, повинуясь своему авантюрному духу, просто шла, куда бы ни упал взгляд.

Таким образом, она преодолела буковую аллею, оставив зелёные посадки позади, и попала наконец к магазинам. Над дверью мерцала неоном вывеска «Souvenirs», свидетельствующая о том, что чутьё девушки вывело её туда, куда так рвалось до того сердце.

Колокольчик, привязанный у самой двери, звякнул музыкально и тихо, когда Ю переступила порог.

Продавец за прилавком заметно приободрился. Ему потребовалась минута, чтобы увидеть в неуверенности и осторожности Ю, манеру поведения иностранки.

— Where are you from? [29] - дружелюбно поинтересовался он у неё.

— Russia [30], — только ответила девушка и вернулась к осмотру витрин.

— What do you wanna buy? [31] - продавец принялся тыкать во всевозможные пёстрые разности. Чего только тут не было: целый набор перочинных ножей, компас, оформленные удивительным образом ежедневники на английском, но это всё виделось Юле довольно банальным. Ей, как жительнице из провинции, не хотелось везти домой что‑то, что она могла бы приобрести в Москве или же в Петербурге.

Подобные курительные трубки встречались ей на Арбате, а фирменный набор шахмат, отличавшийся разве только другим оттенком фигурок, Ветвицкая видела во время прогулки на Невском. Её внимание привлекла статуэтка, — то ли своею яркою формой, то ли нежданно вспыхнувшим воспоминанием о «Чёрных Соколах»

в N-ске, — изображала она могучую птицу; размашистые крылья были разведены.

Не укрылось от взгляда Юли и то, что копии такой статуэтки имелись в самых различных размерах, — от карманно-брелкового сокола, до отлитой громады, под которой прогнётся всякий письменный стол.

— It`s Turul`s statuette [32], — рот продавца растянулся в улыбке. — It depicts myphological bird, very great falcon, who, back in the 18th century, helps hungarian leader at time - Francis Rakoczi [33], — пояснил он. — He, I mean Turul, of course, not the Great Prince, finds Rakoczi`s sword during one of the battles. [34] So the legend says [35], — мужчина навис над прилавком. — Here you can see various types of Turul, — flying, sitting at perch, bringing sword to Rakoczi, [36] - и всё было действительно так. Талантливые руки мастера запечатлели Турула в самых разных позах и вариантах.

— And finally, — мужчина выдержал паузу для придания пущего эффекта рассказу, — I can offer you some of the Rakoczi`s sword replicas [37], — и он уже протягивал Юле сталь, носимую на поясе некогда великим полководцем страны.

Ветвицкая мало что поняла из пространных объяснений мужчины, и просто брала в руки по очереди предлагаемые экспонаты, — мечи были также продублированы в разных размерах, — всегда с латинизмом, как и на оригинальном мече великого князя, но, перевернув, покупатель мог прочитать перевод слогана на английский:

«It`s better to die faithfully, than living in shame» [38], чего, разумеется, на старинном венгерском оружии появиться никак не могло.

Она отложила подделки оружия в сторону, считая, что имеет смысл купить фигурку Турула, чем меч, — при всём том, что воинственности в ней было ровно нисколько, и покупка никак ни шла к её мирному духу. Некоторое время Юлю раздирали сомнения: всё же меч являлся отличным мужским подарком, а ведь Эндрю непременно ждёт обещанных сувениров.

«Два Турула, два разных сокола», — решилась Ветвицкая в конце концов. «Один просто с распростёртыми вольно крыльями, а второй — зажавший меч между когтей — эта фигурка для Эндрю».

Тем размышления и окончились. Леди Ю протянула банкноты, пояснив, что она «bying these pretty two statuettes». [39]

Расплатившись, Ветвицкая вышла на улицу. Снаружи было всё так же тепло и приятно. Пик дневного зноя прошёл, и падавший солнечный свет являлся куда более мягким и щадил кожу, приберегая загар про запас.

Леди Ю неторопливо направилась к обозначенному месту встречи. Примерно минут через десять девушка оказалась у ступенек Музея художественных искусств.

****

Вечер девушки провели безвылазно в «Геллерте» — дали о себе знать накопившиеся от перелёта и дневной прогулки по Будапешту усталость и утомление.

Леди Ю в настоящий момент сидела на краешке широкой кровати, на которой ей предстояло вскоре встретить обътия сна. Она делала маникюр; бутылочка с лаком стояла на тумбе у изголовья, и Юля постоянно макала кисточку в чёрную, вязкую массу.

Она, услышав неясные звуки рояля, удивилась сначала, — послышится же такое, особенно, когда думаешь о грядущем конкурсе постоянно. Когда Оксана спросила, не чудится ей, будто бы где‑то рядом играет неизвестно откуда появившийся пианист, многое прояснилось. Если несколько человек единовременно слышат что‑то одно, то это определённо не причуда воображения.

Юлия, заторопившись, окончила мигом свою эстетическую процедуру, внимательно осмотрев перед этим кутикулы на предмет нежеланных заусениц.

Она вышла вместе с Оксаною в коридор. Красная ковровая дорожка, навевающая ассоциации с киноактёрами Голливуда, а если тщательно покопаться в подсознании, то и о премии «Оскар», тянулась бескрайним стлаником, завершаясь далее в темноте.

Им оставался единственный выход, — идти на звуки игры инструмента, — к какому методу и прибегли Ветвицкая с Глинской, сгоравшие от любопытства. Тонкий слух привёл авантюристок к холлу этажом ниже. Мелодия слышалась отсюда отчётливо, и в ней Юлия с первых пассажей узнала «Sweet Home Alabama». Эту знаменитую балладу «Lynyrd Skynyrd», гимн так называемого южного рока семидесятых, она разбирала ещё второкурсницей, когда впервые познакомилась с подобною музыкой.

Каково же было их удивление, когда за роялем девушки увидали Игрушкина, а на многочисленных пуфиках, рассевшихся полукругом Курганского со своею ватагой в полном составе.

— У нас, кажется, нежданные гости, — произнёс Виктор. Между пальцев он сжимал сигарету. Глубоко затянувшись, Курганский посмотрел молча на девушек, а те так же взглянули безмолвно в ответ, и мужчина наконец выпустил изящную струйку дыма. — Мы вам рады, проведите же с нами время!

— Вы решили всё‑таки остановиться там же, где мы, — протянула Оксана, вспомнив утреннее обещание.

— Абсолютно верный ход мыслей, — Курганский стряхнул горку пепла в стеклянный аксессуар на столе. Пепельницу выполнили в форме верблюда, на месте горбов у животного была выемка, предназначенная для наполнения. Несколько окурков уже валялось на дне.

— Не знала, что ты владеешь игрою на фортепиано, — в голосе Оксаны сквозило приятное изумление. Игрушкин зарделся от гордости.

— Он могуч и он плечист, мультиинструменталист, — произнёс Бельведер, сидевший вместе с Алиною за ближайшим к роялю столиком. Там‑то наши героини и обосновались.

Основную часть времени они мило болтали со своими новыми знакомыми. Изредка в их разговор вмешивался Курганский, имевший на то полное право по старшинству.

— Мы с таким трудом отыскали помещение для репетиций, — он приподнял руки, обратив внимание девушек на выкрашенные жёлтым стены и светильники в причудливых абажурах. В их мягком свете профиль Курганского рисовался мистическою картинкой. — Это место называется «Палисандр». Как нам вежливо объяснил здешний администратор, раньше здесь было нечто вроде внутреннего кафе для обитателей «Геллерта». Теперь же, ресторан переехал — вы, должно быть, заметили вывеску внизу, прямо на первом, и этот зал уже полтора года пустует.

— Весьма интересно, — негромко ответила Юля. Она поймала себя на мысли, что Виктор ей начинает нравиться всё больше и больше. Его лёгкая, несколько даже небрежная манера говорить, да и сам внешний облик, — мужчина выглядел куда младше действительных лет, — могли без труда очаровать молодое женское сердце.

О подробностях личной жизни Виктора оставалось только строить догадки.

Оксане достаточно было поверхностного впечатления для того, чтобы понять, что за люди сидят перед нею. В Дмитрие Бельведере она разглядела пустого хвастуна, превращающего всякий самый мелкий успех свой в великий подвиг, от чего муха из слона раздувалась безостановочно. Он с увлечением, не замечая, что собеседнице это неинтересно, пересказывал многочисленные победы над гидрой и зачистку авгиевых конюшен, обрисовывая картину Геракла.

Чуть-чуть другого уклона оказалась Алина Митрохина. Сейчас на ней был дикой расцветки бесформенный балахон, и только теперь Оксана заметила, что волосы девушки цветом своим явно указывали на вдохновление радугой, — несколько прядей были кричаще фиолетового тона, несколько на затылке — пепельного оттенка, и куда же без ядовитой красной чёлки, ниспадающей косо на лоб.

Алина являлась прекрасным существом духовного толка — «homo spiritus» [40] в своём чистом, незамутнённом другими понятиями значении. О том, как глубоки её душевные свойства свидетельствовали фенечки, висящие на обеих запястьях.

В интересах Митрохиной обнаружилось сразу увлечение Кастанедой, и больше того — фигурами Алистера Кроули и Антона Ла Вэя; чтобы добить неподготовленного ко встрече с высокому человека на закуску оставалась преданность принципам шарлатанского НЛП и нью-эйджа.

Эра Водолея наступала неотвратимо, с каждым просмотренным Алиной артхаусным фильмом.

— Ах, Феллини! — томно вздохнула она. — Какое представление о реальности, какая экзистенциальная тоска заметна в его «Амаркорде»!

Из её поведения быстро становилась понятно, что никто во всём свете не способен оценить всех духовных достоинств этой особы. Алина пышущею надменностью оттолкнула от себя Глинскую.

За другими столиками переговаривались негромко о чём‑то другие ребята. Леди Ю увидела, как трое из них, устроившись каждый в собственном уголке, разыгрывали партию в техасский hold `em. В банке — вернее, на очерченном солонкой и перечницей отрезке, — лежали смятые «пятидесятирублёвки». Игра шла не на шутку. Каждый прятал «руку», стремясь к максимально возможной непроницаемости своих карт.

Немало веселья внёс в разговор своей шуткой Курганский.

— Вы знаете, как по-венгерски будет «штаны»? — начал он. — Я сегодня пытался купить обновку на проспекте Андраши.

— И как же это слово звучит? — с подлинным любопытством обратилась к мужчине Ветвицкая.

— «Nadrag», — торжественно объявил Виктор. — Я пытался с торговцем сперва по-английски, но он не понимал ни бельмеса. Пришлось обратиться за помощью к жестам. Он понял, чего я хочу, — Курганский вновь затянулся следующей сигаретой, — и заладил: «nadrag! nadrag!», взволнованно и без конца. Я же совершенно не понял несчастного венгра, так как услышал «no drugs». [41]

Юля хихикнула.

— И я отвечаю, что никаких наркотиков со мною нет и впомине, — заулыбался, вспоминая, Курганский. — Только потом, я в итоге сообразил, что это означает обычные «брюки».

— Обмен культурным опытом, — рассудила серьёзно Ветвицкая. — И не такие случаются вещи. Это всё‑таки мелочь.

Виктор взглянул на неё со странноватой симпатией; когда он заёрзал на стуле, фигура его промелькнула под лучами светильника — глаза сверкнули на миг блеском азарта.

— Ты — превосходная девушка, Юлик, — шутливо обратился к обомлевшей Ветвицкой Курганский. — Ты мне весьма и весьма симпатична.

Юля покраснела в ответ.

— Ваш комплимент мне очень приятен, — призналась она. — Но я совершенно не вижу чего‑либо общего между нами. Вы понимаете, в каком смысле.

Виктор с твёрдостию кивнул.

— С ровесником отыскать общий язык много проще, — бросил он торопливо.

— Впрочем, и пары, где мужчина много старше своей молодой спутницы — не исключение.

Алина и Дмитрий, тем временем, отстранили Игрушку от фортепиано и взялись играть совершенно другой репертуар. Прозвучала с яркой экспрессией страстная «Besame mucho», затем «Эти глаза напротив» сделали атмосферу немного советской, а завершал попурри «Heartbreak Hotel» Элвиса Пресли.

В продолжение всех этих номеров время от времени, то Алина, то Дима пропевали те строчки, которые помнили наизусть.

Какими бы заносчивыми на характер ни являлись эти персоны, музицировали оба отменно. Их игра понравилась всем. За разными столиками им захлопали. Из темноты дальнего угла выступил незнакомый присутствующим джентльмен, в бордовом и несколько старомодном костюме, и выразил своё удовольствие.

— Brilliant playing, — возгласил он. — All the songs fits the spirit just perfectly. [42]

Леди Ю и Оксана воззрились с удивлением на незнакомца. Тот, поняв, что застал их врасплох, улыбнулся галантно, желая сгладить неловкость.

— Я плоха панимадь руский, — проговорил он с заметным трудом. — So let`s try English, okay? [43]

— Yes, we speak English a little, [44] - обратилась Оксана. — What`s your name?

If I can ask you of it. [45]

— Of course, you can, [46] - джентльмен сел рядом с ними. — Istvan Lakatos. What`s yours? [47]

— Oksana Glinskaya, — представилась Лакатосу девушка. — All the time you were here, sitting invisibly behind our backs? [48]

— No, I`ve heard beautiful music and came to the past «Rozsafa» cafe. I`ve been here only three or four minutes before I began conversation with you. [49]

— Кто это? О чём он говорит? — стараясь дёрнуть за рукав незаметно, спросила Юля подругу.

— Говорит, что зовут его Лакатос Истван. Он так же, как мы, услышал рояль и явился послушать.

— Чудно, — пробормотала Ветвицкая.

С течением времени венгр вызвал у Глинской желание познакомиться ближе.

Такого прекрасного вовлечения в чужую культуру она не испытывала никогда раньше.

— So, you`re all here - from Russia, [50] - удостоверился Истван окончательно. И произнёс, заметно копируя Рейгана. «Tear down this wall, mister Gorbachev». [51] - Джентльмен затем рассмеялся.

— It mostly stereotypes [52], — эта невинная шутка никак не задела национального чувства Оксаны. — We`re not those people as it views from sources of propaganda. [53]

— That`s fully understandable, [54] - поддакнул Лакатос. И разговор пошёл далее об интересах и хобби, перескочив в один момент к музыке, а затем иностранец принялся рассказывать о себе.

Оказалось, что этот добродушный и милый мужчина является путешественником, и даже в некоторой степени коллекционером.

— It`s ancient, maybe old-fashioned things that wakes my interests up [55], — поделился он откровенно. — I`ve been exploring hungarian history for many years. Every time I have found some antiques, I always collect these things to myself‑coins, old cups, and especially - weapons. I`ve got nice collection of blade knifes and swords. [56]

Его рассказ привёл к тому, что остановился Лакатос в «Геллерте» ненадолго, потому как скоро поедет в Мишкольц — к месту исторической битвы между князем Ракоци и силами Габсбургов, несколько столетий тому назад.

— It must be very exciting. Standing there, where some epic battle has been. [57]

— предположила Оксана.

Истван тут же с ней согласился.

А, тем временем, дело было к одиннадцати. Оксана теперь разговаривала с Игрушкиным, а Бельведер и Митрохина играли «Маленькую ночную серенаду».

— Не нравится мне этот историк, — Сергей незаметно кивнул в сторону господина Лакатоса.

— Ты просто предвзят, — подколола Оксана. — Такое твоё отношение говорит только о ксенофобии.

Игрушкин не знал значения слова, и решил обратить реплику в шутку.

— Никакой боязни к Ксениям у меня нет, — он подмигнул девушке. — Оксанофобией не страдаю, тем более.

Глинская рассмеялась.

— Острослов, — проговорила она. — Ты так пытаешься мне понравиться, что меня понемногу начинают впечатлять твои трюки.

Сергея здесь раскусили. Парень держался невозмутимо, давая всем видом понять, что он не из робкого десятка.

— А пусть даже и так, — подтвердил Игрушка. — Моя открытость намерений очевидна. А вот Лакатос, на мой взгляд, всё равно скользкий тип.

— Замечательный человек, — покачала головою Оксана. — Умный и деликатный. — Она подтолкнула Сергея легонько. — Тебе есть у кого поучиться.

Игрушкин ответствовал, что получает от жизни уроки только на собственном опыте.

****

Чем ближе стрелки часов приближались к полуночи, тем всё больше и больше висело в воздухе «Палисандра» сонливого утомления. Начал зевать Курганский.

Виктор курил «последнюю на сегодняшний день сигарету», и предложил своим подопечным расходиться по номерам.

Некоторые из ансамбля уже поплелись уставшей поступью ко дверям.

Единственный, кто по-прежнему проявлял бодрость и живость, был иностранец.

Лакатос ответил «Good Night» [58] на прощанья Алины и Димы Стравинского.

Незаметно для всех в помещении «Палисандра» оказались лишь трое: Оксана со своею подругой, и собственно венгр Истван.

— I don`t feel myself sleepy at all, [59] - чистосердечно признался Истван. — Do you? [60]

— We`re not, [61] - слукавила тут Глинская.

За этим последовало приглашение в номер Лакатоса. Оксана выразила согласие, а Юлия колебалась в сомнениях.

— Это всё‑таки неприлично, — говорила смущённо Ветвицкая. — Знакомы так мало, и вдруг две свободные девушки посещают ночью апартаменты мужчины. Не знаю, как ты, а мне неудобно. Мы ставим себя в недвусмысленное положение, понимаешь?

Несколько минут они пытались найти разрешение данной трудности. Оно пришло Оксане на ум.

— Тогда давай он у нас посидит, — Глинская по лицу Юли поняла, что упорство той почти сломлено. — Стесняться не надо, в гостях у нас уже будет он.

— Я почти ничего не понимаю из того, о чём вы говорите! — решилась на последний оборонительный шаг Леди Ю. — Когда я слушаю ваш разговор, ощущаю себя тупицей.

— Ну тут ты излишне берёшь, голубушка, — успокоила девушку Глинская. — Ничего кроме излишней мнительности я в твоей ситуации не замечаю.

— Хорошо, буду больше молчать, — пришла к согласию с нею Юля. — Манерно попивать чай в горделивом безмолвии.

— Да веди себя, как захочешь, — Оксана за этим объяснила Иствану, что Юлии стыдно идти в чужой номер, но зато они предлагают ему встречное приглашение погостевать немного у них.

— I`m completely agree, [62] - отчеканил Лакатос. — I only need to bring something interesting from my room. I`ll be knocking at your door in five minutes or something. [63]

— Okay, — только и сказала Оксана на это, уже догадавшись, что Истван принесёт нечто из антикварной коллекции.

****

Поначалу, девушки в присутствии иностранца вели себя в определённой степени скованно, но после вся эта стеснительность улетучилась без следа.

Оксана сделала им на троих чаю. Над кружкой Ветвицкой всё ещё клубился извилистой струйкою пар.

Лакатос поблагодарил Глинскую за заботу и, не дожидаясь, пока его напиток остынет, несколько раз пригубил.

На соседнем диване лежала, завёрнутое в широкоформатный лист, оружейное собрание венгра. Торчал из‑под бумажного слоя мушкет; медная сталь клинков поблёскивала в отражении.

К осмотру планировали приступить, сразу как только окончат своё позднее чаепитие.

Главным образом, разговор за столом поддерживала Оксана.

— So, what do you think about russian literature? [64] Partucularly not only about Leo Tolstoy and Dostoyevsky, [65] - тут Оксана ухмыльнулась ехидно, прекрасно зная, каких русских писателей широко знают зарубежом, а какие купаются в лучах славы единственно только на родине.

— Unfortunately, I`ve only read «Crime and Punishment» at my high school literature`s lessons, [66] - признался прямо Лакатос. — I don`t have very wide prospect at world literature also, [67] - мужчина заулыбался. — My aspiration for national history is my superior interest. I don`t interrupt that much into another fields, you know. [68]

Оксана понимающе закивала. Беседа переключилась с обсуждения достопримечательностей Будапешта, — Глинская как раз в тот момент рассказывала в подробностях о плавании в купальне Сеченьи и собиралась заявить о своём желании посмотреть завтра Будайскую крепость, — на любимую тему мадьяра, — об оружии.

Истван заметил фигурки Турула, которые Леди Ю поставила на каминную полку.

Глаза изыскателя древностей загорелись огнём любопытства.

— Turul in his own person, [69] - произнёс он с заметным восторгом. — Sacred falcon of nation. We`re all living in shadow of his spreaded wings, and, God, I can`t be wrong saying so! [70]

Глинская сказала мужчине, что статуэтки купила Юля.

— You have a great taste in that, sweet young lady [71], — обратился Лакатос к Ветвицкой. Та смущённо замерла, не смея пошевелиться.

Он взбудораженно принялся говорить о таком интересном предмете коллекции, как точная копия знаменитого меча князя Ракоци.

Лакатос одним резким прыжком оказался возле дивана. Чаепитие само по себе прервалось, и теперь больше напоминало известную сцену Кэррола из «Алисы в Стране Чудес» — я имею в виду те страницы романа, на которых главная героиня пьёт чай в обществе Сумасшедшего Шляпника.

Лакатос осторожно извлёк на свет сталь. Его восторженное лицо отражалось в искажённых пропорциях на совершенно начищенном лезвии.

— Just look at this, [72] - сказал им Истван. — Replica of legendary Francis Rakoczi`s sword. [73]

Леди Ю моментально узнала оружие, сравнив его с теми многочисленными экземплярами из сувенирного магазина. Эту копию воспроизвели куда как более тонко, с видимым почтением к трёхсотлетнему оригиналу.

На первый взгляд в этом мече вроде бы всё было так же, — горизонтальная выемка, дробящая сталь оружия надвое, неизменный латинизм (без перевода на английский, как на туристических экземплярах), но работа лежала гораздо тяжелее в руке. Эфес действительно напоминал о славной оружейной традиции, тогда как множественные «мечи Ракоци» из лавки в сравнении выглядели игрушечно.

— I`m so impressed by this steel, [74] - произнесла наконец обращённую прямо к Лакатосу реплику Леди Ю.

— Do you like it? [75] - обрадовался мадьяр, оттого, что его пристрастие разделили. — You can take it. [76] - заявил Истван величаво. — You`re so delightful girl, as I see, so it will be pleasure to me gave you such gift. [77]

— I can`t take it from you. I`m feeling so shy doing this, [78] - пожаловалась Леди Ю.

— It doesn`t really matter, [79] - решимости венгра её заявление никак не поколебало. — I won`t take this weapon back, so it stays in your room.

Period. [80]

Оставалось лишь согласиться на расточительной щедрости дар. Оксана сыпала благодарностями, Юлия положила меч на каминную полку, и компания двух Турулов пополнилась новым соседом.

«Тогда меч по приезду передарю Эндрю», — решила Ветвицкая для себя. «Скрою, что мне дал эту реплику венгр, а статуэтки тогда остаются Оксане и мне».

В таком порядке улеглись её мысли. Девушка ощутила спокойствие, теперь зная, как ей поступить далее.

Они проболтали до половины второго. Разговор коснулся практически любой существующей темы: праздников и обычаев, прошлогодней летней поездки Иствана в Словакию, творческих успехов самих пианисток. Время пролетело так быстро, что Оксана, увидев действительный час, заговорила о том, что им с Юлей надо непременно утром подняться.

— For what? [81] - спросил их Истван. — You`re in vacation. You can sleep the whole day long, if you want. [82]

Оксана объяснила мужчине, что им предстоит завтра заключительное прослушивание. Девушки, ровно, как и ансамбль Курганского, отправлялись смотреть городской мюзик-холл, где и должно было состояться их конкурсу.

— Musical contest, — Лакатос вздохнул. — I forgot. [83] Will you excuse me my remissness. I`ve certainly omitted this moment. [84]

— Everything should be alright, [85] - успокоила Оксана коллекционера.

Тот собрал, боясь даже вздохнуть не так в сторону ружей и шпаг, — Лакатос успел показать девушкам почти всё, что у него имелось с собою в поездке, — и, водрузивши охапку на руки, проследовал в коридор. Дверь придержала ему Оксана, пока тот, пыхтя под тяжестью свёртка, удостоверился, что забрал с собой всё.

— Удивительный человек, — поделилась сложившимся впечатлением Леди Ю, сразу как только венгр ушёл. — Какая невиданная доброта! Мне даже совестно было принять от него меч поначалу.

— Непременно покажем реплику Эндрю с Романом, — отметила Глинская.

— Обзавидуются небось! Пусть и подделка под древность, но сувенир просто роскошный.

— Ох и великая же персона, — я говорю сейчас о князе Ракоци, — бросила Юля.

— Дважды за день слышу о нём. А ведь мы всего в городе сутки.

— Национальный герой, — хмыкнула довольно безразлично Оксана. — Естественно, все принадлежавшие ему вещи почитаются за реликвии, а сам он преподносится людям в качестве культовой, высокочтимой фигуры.

— И то правда, — согласилась с подругою Ю. — У каждой нации свой ангел-хранитель.

— Да хоть по Александру Невскому каждой европейской народности, — Глинская протяжно зевнула. — Давай уже спать.

Юля снова бросила взгляд на каминную полку. Один Турул всё так же взлетал, размахнув крылья, второй сокол по-прежнему нёс меч Ракоци. Копия стали дополняла картину последним изящним мазком.

«Мы и сами подобными темпами составим скоро коллекцию», — думала так Ветвицкая перед отходом ко сну. Она выключила торшер и смотрела несколько минут в потолок, прежде чем дремота крепко взяла её.

«Интересно, как там сейчас мои друзья в N-ске?» — ей теперь представлялось, будто бы все знакомые и родня в эту минуту находились в каком‑то совершенно ином и далёком от неё измерении.

Ветвицкая заснула, держа образ Нехлюдова в воображении. Она, закрыв глаза, видела, как Андрей пробирается через болотную топь, осторожно, чтобы не увязнуть в трясине. Подсознание настойчиво преподносило Ю что‑то, ну а что именно Юля не могла осознать. Ещё один аккуратный, размеренный шаг Нехлюдова на другой камень…

Девушка окончательно погрузилась в мир сновидений.

****

Утром девушки насилу проснулись. Оксана ещё до того, как за ними приехал специально нанятый автобус, выпила несколько кружек кофе.

— Всё‑таки надо приучить себя ложиться пораньше, — Глинская, наклонившись, застёгивала молнию на сапоге.

Сонливость спала с Ветвицкой только, когда они спустились на первый этаж.

Поехавшие другим лифтом, навстречу им вышли ребята из ансамбля Курганского.

Их художественный руководитель следовал прямо за молодёжью.

Виктор, видимо, лёг позже всех; его лицо немного осунулось, а под глазами налились уродливыми синяками мешки.

— Доброе утро, — пробормотал подругам Курганский.

Они по очереди миновали входной турникет, — каждый из них приложил пластиковую карту, — когда огонёк из красного загорался зелёным, ещё один посетитель отеля оказывался снаружи.

Все наконец вышли на улицу. Автобус, бока которого были расписаны в стиле российского триколора, их уже ожидал. На задней стенке, в полуметре выше от выхлопной трубы, красовался двуглавый орёл с национального герба. Над головой птицы значилось гордо «Russia».

— А вот и наш транспорт, — торопливо курил сигарету Курганский. Казалось, что если ему не предоставят времени докурить, он проглотит остатки и переварит, — мужчина затягивался цепочкой, не делая никаких пауз.

Понемногу стали усаживаться в просторный, сорокаместный салон. Юлю легонько укачивало всю дорогу до мюзик-холла, но она никому в том не призналась.

Оксана сосредоточенно и безотрывно наблюдала за улицами, переулками, зданиями и прохожими, проносившимися за стеклом.

Автобус выехал на стоянку и, заняв два парковочных места разом, остановился.

Перед ними в отдалении возвышалась архитектурная громада мюзик-холла.

Внешне, — по коллонам у парадных ступенек, и статуям среди зелёного сада, обступившего дом, — сразу становилось понятно, что строение отведено под концертные нужды и гастроли приезжих артистов.

В вестибюле их встретила Ольга Витальевна, преподаватель теории музыки в училище девушек. Женщина преодолела долгий путь перелётом и исполняла обязанности их куратора. Она поприветствовала Юлю с Оксаной.

— Как непривычно вас встретить здесь, — призналась Ветвицкая откровенно.

Коромыслова преподавала у них когда‑то на первом курсе.

— Понимаю, — согласилась Ольга Витальевна. — Знакомые лица вдали от дома всегда производят глубокое впечатление.

Тут сразу же выяснилось одно немаловажное обстоятельство.

То известие, что в борьбе за первое место девушки будут противопоставлены ансамблю Курганского, вызвало недовольство у обеих сторон. Первоначальная картина событий, согласно которой, каждый из претендентов выступит в отдельной номинации, оказалась на поверку ошибочной.

Чтобы заполучить кубок, Оксане с Ветвицкой требовалось плюнуть в Курганского, и в Игрушку, в Алину вместе с Димой Бельведером, — в общем, от них требовалось очень много слюны. Схожим было отношение к этой новости музыкантов ансамбля, — они стояли на баррикадах, столкнувшись нос к носу с врагами.

Когда их встретил гид учреждения, пригласивший всех на экскурсию, толпа поплелась за Гедеоном Кемени безо всякого энтузиазма.

Кемени говорил много и попусту. Сперва поднялась на обсуждение тема того, сколько до этого состоялось славных концертов и отыграно великих программ.

Тот факт, что здесь в восьмидесятых давал выступление сам Мстислав Ростропович, подчёркивался особенно. Экскурсовод говорил, разумеется, по-английски, и перескакивал время от времени на значительной корявости русский.

— Here you can see our list of especially talented winners, [86] - указал Гедеон на лежавший под стеклом и искусственным освещением список, выполненный факсимиле. — Поб`ядытели расных лэт.

Взгляд Игрушкина быстро перепрыгнул текст по диагонали.

— Восемнадцать лауреатов, — подсчитал Сергей первее всех прочих.

— Именна, there is eighteen of them, [87] - одобрительно проговорил Гедеон. — Ни больже, ни м`енше. And now I want you to come with me into concert-hall. [88]

— Наконец‑то, — призналась Юля подруге. — Не так страшно выходить на ту сцену, которую видел однажды пустой.

Глинская была полностью с нею согласна.

Кемени провёл их чрез двери для посетителей, так что возможность побыть за кулисами несколько ранее, им в конце концов не представилась.

Ряды кресел шли, возвышаясь, и заканчивались балконами. Вместе композиция образовывала классический амфитеатр, с тою разницей, что в Древней Греции такие зрительские сооружения располагалась всегда прямо под небом и облаками.

«Но это всё же не стадион», — пришло в голову тогда Глинской.

Ребята из ансамбля Курганского вертели без устали головой. Непременно было необходимо пропитаться той атмосферою, что была распространена в воздухе.

Так скорее получалось войти в контакт с любою аудиторией, и прочувствоваться композициями, каковые сыграет артист в напряжённую минуту концерта.

Сама же Оксана никакого катарсиса не испытывала. Она бродила скучающе между рядов, проходя мимо тянущегося вдаль частокола обитых материей спинок.

Глинская не разделяла ни единого суеверия, ходившего в среде музыкантов.

Ансамбль Курганского выдавал своим поведением первую для коллектива вылазку зарубеж. Девушки и ребята сновали туда и сюда, исследуя сантиметр за сантиметром.

Алина же застыла на месте, задрав голову кверху и не отводя взгляда от свода. Она стояла как раз аккурат посреди делящей надвое зрительный зал площадки.

Десяткам туфель предстояло пройти здесь, шагая торопливо в антракте!

— Что это? Неужели я действительно вижу трещины? — громко спросила Алина.

Вся компания стала искать ту точку на потолке, куда смотрела любопытная девушка.

Красная чёлка Митрохиной сейчас ниспадала ей на глаза, заслоняя обзор.

— Yes, there`s for certain some cracks at the ceiling. Don`t worry about that. [89] Сданье ходь и стариное, но выдершит вес. — успокоил музыкантов Кемени.

— The roof is completely okay. [90]

Надо отметить, что в данном случае Гедеон умышленно недоговаривал.

Дело в том, что построенное в девятнадцатом веке здание мюзик-холла само по себе являлось исторической ценностью. Всякая реставрация тут проводилась с максимально возможною бережностью, а руководство закрывало глаза всё плотней на имевшиеся косметические или же ремонтные промахи.

Курганский долго разглядывал сетку трещин на выбеленном потолке.

— Любопытно, — проговорил он, не обращаясь ни к кому напрямую. — Весьма любопытно.

После этого Виктор поднялся, по приглашению гида, на сцену.

****

Очередной вечер в «Геллерте» не только не предвещал каких‑либо громких событий, а, напротив того, веял скукою и тоской.

Предугадать, то, что уже через час, все гостиничные номера сотрясутся, а коридоры, — с их кадками пальм в общем холле каждого этажа, — наполнятся тревогой и тайной, никак заранее было нельзя.

Только что оставила девушек Ольга Витальевна. Куратор, полностью убедившись, что её подопечные пребывают здесь в комфортных условиях, не испытывая нужды в еде и деньгах, и даже в самом инструменте для репетиций, — рояль в «Палисандре» был всегда у них под рукой, — осталась полностью довольна осмотром.

— Какие красивые статуэтки, — отметила Коромыслова, уже стоя в дверях.

— Накупили себе сувениров, — объяснила той Леди Ю таковое скопление Турулов на одной каминною полке.

Взгляд Коромысловой на мгновение остановился на лезвии реплики исторического меча. Она не потребовала от девушек никаких объяснений и только хмыкнула, чуть улыбнувшись.

«Как же прицепятся к ним на таможне», — пришло в голову Коромысловой. Она остановилась в гостинице, что была на противоположном берегу Дуная, в другой части столицы, и отправлялась сейчас прямо туда.

Спустя четверть часа Оксану остановил в коридоре встревоженный метрдотель.

Глинская, получив приглашение от Игрушкина, шла прямиком в его номер.

Сергей уже приготовил букеты цветов и привязал к ручке шкафа два шарика; «Я люблю тебя» — красноречивая надпись на картонной табличке была продублирована Игрушкой со стыдливым «I love you», — в самом низу и мелкими буквами.

— What`s the matter? [91] - спросила Глинская.

— I`m looking for our visitor, Istvan Lakatos, [92] - сказал ей метрдотель.

— Haven`t you see him recently? [93] - девушку напугал беспокойный тон голоса служащего.

— No. And who can`t find gentleman? [94] - полюбопытствовала Оксана.

— There`s police officers in here, [95] - девушка вскинула в изумлении брови.

— You will be instructed by them in twenty, maybe thirty minutes, not any longer. [96] - слова метрдотеля оказались устрашающей правдой.

На этаж к ним пожаловала полиция.

Всех постояльцев собрали в общем холле их этажа. Леди Ю заметила, правда, отсутствие Виктора, а Оксана — то, что Игрушка не вышел с прочими остальными.

Капитан Элемер Ламперт явился вместе со своими двумя подопечными и открыл присутствующим невообразимые факты.

— We have all reasons to suspect that very dangerous and cunning criminal, previously known by name Patrick Leroy, living in this same hotel. He`s a frenchmen who hides himself under various fictional names, so we may think of «Istvan Lakatos» is only one of his numerous aliases. He`s an unbeatable liar and incorrigible thief. We suppose that he has stealed lately famous Francis Rakozci`s original sword, along with the many antiques, faithlessly taken away from its legitimate owners. [97]

У всех отнялся язык от подобного сообщения. Оксана чувствовала, что голова у неё идёт кругом. Разглядеть в мягких чертах Лакатоса отъявленного злодея девушка не могла и теперь.

Молчание нарушил появившийся коридорный, который немедленно доложил полисменам:

— We`ve been searching floor by floor, and looked over thoroughly every inch of every corner in building, [98] - выпалил он. — We can`t find him or his traits. I admit our helplessness in this notorious rascal`s catching. This man is just disappered; his hotel room is empty. So, what we are facing now:

Patrick Leroy slipped away once again. So I`m very sorry to say that to you. [99]

Вслед за этим лобби-бой удалился.

Ламперт заговорил снова. Слово «обыск» прозвучало в воздухе незамедлительно:

блюстители правопорядка собирались осмотреть номера постояльцев. Смирившись с тем, что Лероя им отыскать уже не удастся, полисменам оставалось под силу проверить то логичное подозрение, что Лакатос, убегая, мог спрятать украденные антикварные ценности в самом неожиданном месте. Вопрос о возможных сообщниках вора так же оставался открытым.

— Боже мой, боже мой! Что же нам теперь делать? — заметалась сразу Оксана, стоило девушке только затворить дверь их номера, возвратившись туда вместе с Юлей. — Выходит, что этот мошенник всучил нам под видом подарка никакую не реплику!

Девушки зачарованнно договорили всё это вместе: «а настоящий меч князя Ракоци». Они посмотрели на сталь. Миллионы долларов, в которые она обратилась за те триста лет после того, как Ракоци успел заиметь этот меч в своей собственности, блестели на них с каминною полки.

— Поверить этому не могу, — пролепетала Ветвицкая. — Подонок просто-напросто сбросил нам наиболее неудобный, — в случае запланированного побега, — дорогостоящий артефакт.

— Если у нас отыщут украденный меч, — проговорила тревожно Оксана, — мы никак не отвертимся от того, что вступили в сговор с Лакатосом, или как его там по-настоящему. Что бы мы ни говорили, нас выдаст этот чёртов клинок.

Глинская, в порыве решимости, схватила и стиснула меч в руках. Латинизм оставался всё также доступным для чтения, как и в тот памятный день, когда Турул принёс меч с неба Ракоци.

«Лучше честно умереть, чем позорно жить», — произнесла обречённо Оксана, переведя афоризм. — Точнее не скажешь, это уж наверняка.

Она прошагала к окну. Когда Юля увидела, что подруга отодвигает гардины, ей показалось от страха сперва, что девушка немедленно выпрыгнет, уничтожив себя вместе с оружием.

— Ты чего? Ты это что делаешь? — закричала Ю в ужасе.

— Всё будет в полном порядке, — произнесла отрывисто Глинская. — План наших действий таков: сейчас я вылезу на парапет (Юля при этих словах закатила глаза), да, я помню, какой это этаж, и пока в номере будут греметь со своим обыском копы, я проведу какое‑то время там, дыша свежим воздухом за окном.

— О твоём отсутствии спросят, — глаза Юли заволокла пелена слёз. Девушку понемногу брала в свой плен паника.

— Ты скажешь им, что missis Glinskaya уехала на экскурсию в Будайскую крепость, и что ты пока одна в номере, — это, кажется, успокоило Леди Ю ненадолго. — Встретишь полицейских одна. И не вздумай, закатывать здесь истерику! Ты только нас этим выдашь!

Глинская сделала шаг в отворённое окно семнадцатого этажа. Она нащупала ногой парапет и вот уже переступила за оконную раму, стоя на краю пропасти.

— Закрывай окно, — велела Оксана Ветвицкой.

— Я не могу. Я так переживаю, что ты…, — и Юлия не закончила.

— Держусь крепче кошки на дереве, — сказала ей Глинская. — А теперь закрывай и задёрни гардины.

Юлия с дрожью в сердце выполнила поручение.

****

Пропустивший весь брифинг Игрушкин сидел в номере, изнывая от одиночества.

Глинская всё не шла. Он откупорил бутылку шампанского и, отложив в сторону штопор, наполнил один из двух стоявших пред ним хрустальных фужеров.

Он только что хотел осушить его залпом, как в его комнату безо всякого приглашения, выбив дверь, грянули полицейские.

— Freeze! Stay where you are! [100] - Ламперт навёл на Игрушкина заряженную «беретту». Бокал выпал у парня из рук; с оглушительным шумом фужер разлетелся осколками.

— What are you doing? [101] - один из копов тут же ударил Сергея в лицо и повалил на пол, заломав руки.

Ассистент Ламперта, не проявив особого трепета к обстановке, смёл попавшуюся на пути табличку с надписью «I love you». [102]

— I hate you! [103] - Сергей, лежавший носом в паркет, взвыл от огорчения и расстройства. — You`ll pay me for this, bastards, I swear! [104]

— Shut up, or I`ll shoot you right there, [105] - приподнявшегося было Сергея опять повалили. Кровь струйкой стекала из его разбитого носа на подбородок и уже капала на паркет.

В эту минуту Игрушка с некоторой грустью подумал, что, скорее всего, встреча с Оксаной сегодня не состоится.

Полицейские носились по комнате. Ящики стола самым бесцеремонным образом перерыли, не найдя там ничего, что могло бы вызывать подозрения, а во время обыска шкафа полопались прикреплённые шарики.

Сергей, наблюдая лежа за этим, в эту минуту заплакал.

Все его надежды рухнули в одночасье. Он был самым несчастным влюблённым, с заползавшим в рот солёным привкусом крови, на забросанном подушками, брюками и разорванной табличкою полу. Пережив шок, от беспрестанного нервного напряжения, Сергей обмочился. Тёмное пятно предательски растекалось по его джинсам.

Он ещё горше, с удвоенной силою зарыдал.

****

Обернулся не меньшим фарсом последующий обыск апартаментов Курганского.

Когда полицейские выбили дверь и вбежали, то застали преподавателя прямо в в постели с Митрохиной.

Алина завизжала не хуже сирены, до полусмерти испугав полисменов. Она укутулась в одеяло, и мигом соскочила с кровати. Её бюстгальтер валялся, небрежно кинутый в страстном порыве на кресло. Девушка не торопилась его надевать, дожидаясь, пока возмутители спокойствия не отправятся восвояси.

Курганский так и остался в кровати. В его руке тлела, зажатая между пальцев, сладостная сигарета, потерявшая вмиг всю приятность. По всей видимости, Ламперт с подручными подоспели, как раз в ту минуту, когда личная жизнь Курганского совершала новый свой поворот. Студентка стыдливо уткнулась глазами в пол, будто бы рассматривая внимательно тумбу. Та незначительная разница в возрасте, что была между нею и её руководителем, конечно же, представлялась в таком свете ей весьма неприличной. Всё остальное, видимо, было как бы в порядке вещей.

Разумеется, что никаких следов исчезнувшего меча полицейские не отыскали.

Найденные два блока «Marlboro» распотрошили, оставив пачки валяться разбросанными по всей комнате.

****

Единственным, что отвлекало Оксану от тревожных мыслей об обыске, был жуткий холод снаружи. Ветер безжалостно дул, растрёпывая ей волосы, заставляя зажмуриться от летевшего потока в лицо.

Она стояла на парапете семнадцатого этажа. Девушка изо всех сил прижимала к груди меч князя Ракоци, пообещав себе, что она ни за что не опустит глаз вниз.

И как такое часто бывает, стоило Глинской принести про себя таковую клятву, Оксану начало подмывать взглянуть на улицу снизу с необоримым желанием.

Она, обуздав страх на секунду, опустила взгляд на дорогу, двухполосною линией тянувшуюся у крыльца «Геллерта». Автомобили смотрелись отсюда игрушечными квадратиками. Мелкие точки людей, подобно броуновскому движению, беспорядочно двигались в произвольные стороны.

На краешек парапета сел голубь. Оксана взмахнула ногою, чтобы птица взлетела отсюда; она чуть было не потеряла, благодаря такому манёвру, спасительного равновесия, и с той поры твёрдо усвоила, что резкие, необдуманные движения для неё просто погибель.

Тем не менее, девушка всё так же стояла против окна собственной комнаты.

Полисмену достаточно было только отдёрнуть гардину, чтобы заметить спрятавшуюся Оксану.

Глинская поняла, что для того, чтобы попасть в «слепую зону», ей требуется переползти к окнам подальше. Приставными шагами она передвинулась оконным проёмом правее, и узнала в нём ванную комнату занимаемого с Юлией номера.

Ещё несколько шагов вправо над смертоносною пропастью.

Сердце Оксаны билось так быстро, словно хотело выскочить из груди. Она едва могла выдохнуть; сознавая своё прескверное положение, девушка беспечно задумалась и только потом поняла, что едва не упёрлась остриём меча в свой живот. Глинская перехватила оружие аккуратней.

Следующее окно выходило в номер соседей. Оксана смутно себе представляла, кто вообще его занимает. В комнате никого не было, и она посчитала, что номер, пожалуй, пустует в ожидании постояльца.

Залезть внутрь? А если догадка неверна, и обитатель номера возвратится в самый неподходящий момент?

Нет, это было, по её меркам, слишком неосмотрительным шагом.

Глинская продвигалась дальше вдоль стенки, и, к своему изумлению, оказалась напротив окна номера Алины Митрохиной. Её неожиданный гость совершенно сбил с толку Оксану, и она позабыла даже на время, что по-прежнему занимает сумасшедшую высоту.

Нет, всё было верно, — у Митрохиной и впрямь гостевал их руководитель Курганский. Они носились по комнате, не замечая, что до сих пор едва ли оделись.

Алина вскочила, бешено размахивая руками, на застеленную кровать. По её жестикуляции, мимике подсмотренная Глинскою сцена моментально определялась как «крупный скандал», не иначе.

Митрохина в гневе швырнула пепельницей в Курганского. Прозрачный верблюд грузно упал тяжёлым булыжником у самых ног Виктора. Девушка пожалела, что не слышит отсюда ни единого слова.

Окна, далее этого, не было. Кирпичная стена через метр-два обрывалась, заканчиваясь водосточной трубой. Это был угол, и, хвати Глинской сил, она могла бы, переступив через мешающую преграду, оказаться на парапете смежной стены отеля.

Оксана опёрлась свободной рукой о твёрдую поверхность трубы. Голова девушки непрестанно кружилась, а к горлу подступал тошнотворный комок.

Налетел, многократно усилившись, порыв ветра. Девушка чувствовала, что скоро достигнет предела: или же она рухнет отсюда от охватывающей её слабости, либо замёрзнет, так и оставшись Снежною Королевой снаружи. Выбор, говоря откровенно, рисовался паршивый. И тут произошло непредвиденное.

Ветер задул с такой мощью, будто хотел уничтожить Глинскую в пыль, и она, сопротивляясь, на громадный в такой ситуации сантиметр покачнулась назад.

Обессилевшая рука сама собою разжалась, и меч Ракоци полетел вниз, подхваченный вихрем.

Оружие, всем своим трёхвековым грузом, приземлилось аккурат на капот полицейской машины. Лобовое стекло разлетелось стеклянною крошкой, а из‑под вмятины потянулась дымчатая спираль.

«Всё пропало», — данная мысль будто бы вспыхнула разноцветными яркими буквами в воображении Глинской. И только бескрайнее отчаяние после того.

Изменившуюся ситуацию нужно было как‑то принять, но Оксана отказывалась поверить, будто она опростоволосилась настолько, что утратила меч так глупо.

Находиться на парапете и дальше, теперь для неё не имело ни малейшего смысла, и она, отдышавшись, осторожною поступью влево, стала возвращаться назад.

Есть ли в комнате у них полицейские? Всё равно, безралично. Завершился ли вообще обыск? Девушка попросту не имела приблизительного представления о том, сколько времени она тут уже пробыла.

Опять окно в номер Алины. Митрохина в комнате теперь находилась совершенно одна, и недавнее присутствие у неё гостя сейчас могло показаться одной только озорной выдумкой.

Оксане оставалось всего-ничего, возможно, пятнадцать шажков, до своего собственного окна. Приходилось вернуться, признавая своё поражение. От досады Глинская чуть ли не плакала. Происшествие это исчерпало все душевные силы Оксаны, опустошив ту без остатка.

****

Леди Ю сидела на кресле, безотрывно глядя на весело пляшущий огонёк гостиничного камина, и ожидала полицию, чуть ли не как саму смерть.

Они вышибли дверь через минуту.

— Stay where you are, miss. If you keep calm, everything will be fine, [106] - и Ламперт приказал своим людям входить.

Полисмены перерыли всё основательно. Они осматривали апартаменты скрупулёзней биолога, глядящего в мискроскоп за расщеплением клетки.

Юлия по-прежнему оставалась сидеть на занятом ею месте.

«Что происходит с Оксаной сейчас? Задёрнула ли я плотно гардины?» — и Ветвицкая попыталась захватить краешком взгляда окно, не повернув головы.

«Нет, туда опасно смотреть. Полицейские догадаются. Догадаются непременно!».

Ламперт будто прочёл её мысли.

— You`re living here by yourself? [107] - полюбопытствовал офицер. — Or someone else sharing your room with you? [108]

— Certainly! This is the double room. [109] - ответила Леди Ю. — My companion, missis Glinskaya left for excursion this morning. [110]

— What exactly you mean by saying «excursion»? [111] - уточнил дотошный Элемер Ламперт. — What kind of it? [112]

— I don`t know. Sort of some tourist thing. She bought herself a bus ticket. [113]

The trip was to Buda Castle, I remember for sure. [114]

— When did she going to coming back? [115] - не унимался с расспросами Ламперт.

— In evening, perhaps. I don`t spying on her, to know precisely such kind of things, [116] - съязвила Юлия офицеру.

Это заметно уняло его любопытство. У Ветвицкой сжималось сердце, всякий раз, как она наблюдала за установлением в комнате беспорядка.

Срывались с кроватей подушки, летели на пол надетые только однажды и выглаженные платья. Флаконы с туалетной водой повалились кучею на ковёр, упав с тумбочки от могучего взмаха руки полисмена.

«Я больше не могу это вытерпеть», — думала про себя Ю. — «Когда же этот кошмар прекратится?»

— What am I seeing here! [117] - изумлённый возглас напарника Ламперта наполнил электричеством воздух.

Юля чуть не задохнулась, но всё же сумела скрыть своё беспокойство.

Оказалось, что лейтенант Кардос нашёл обе статуэтки Турула, которые Юлия поместила, переставив те в ящик стола.

— It`s very exciting, [118] - осмотрел фигурки Ламперт без особого рвенья.

Уже исследовав каждый угол, полицейские уходили. Элемер всё копался, стоя в дверях. Двое других офицеров, довольные тем, что они перевернули каждую пылинку на этаже, как им то и было положено, собирались спускаться на лифте.

— We cannot find Rakozci`s sword anywhere, [119] - произнёс вслух свои мысли Ламперт. — I don`t like when events are entwine like that. [120]

Он попрощался с обитательницею номера. Юля наконец оказалась одна.

Между тем, Ламперт вошёл в лифт последним, и нажал на щитке «единицу».

— Where do you think this sword right now? [121] - спросил лейтенант Кардос, желавший непременно узнать, что по этому поводу думает офицер с погонами посерьёзней.

— I haven`t the slightest idea! [122] - возмущенно обронил Ламперт. — If this bloody sword gonna falling from skies, right at my head, I could never be so ashamed and discouraged, for Christ`s sake! [123]

Они вышли втроём, миновав холл с зеркальною стенкой, на парадное крыльцо «Геллерта». Ламперту до машины оставалась ничтожная пара шагов, как сверкнувший в лучах солнца меч, рухнул с грохотом на капот, превратив лобовое стекло в добрую о нём память.

— Unbelivable [124], — прошептал Кардос. — I see it with my own eyes and I still can`t believe yet what`s happening now! [125]

Гротеск ситуации перешёл все доступимые нормы. Ламперт вывернул шею и поглядел на верхние этажи. От его пытливого взгляда не скрылась фигурка Оксаны, возвращавшейся медленно в номер.

— Buda Castle, [126] - хмыкнул офицер недовольно. — Who do they think we are, fools? [127]

****

И Оксану, и Леди Ю препроводили за этим в полицейский участок. В салоне автомобиля было чудовищно холодно; на месте разбитого стекла теперь находилась зияющая пустота. Ветер нещадно обдувал всех пятерых пассажиров.

Девушки проходили по категории «feltetelezett», [128] и их сразу же по прибытию усадили в комнате для допросов.

Из сбивчивых показаний, дополняемых Глинской, — когда дело касалось вылазки на парапет, — полицейским стала ясна вся картина произошедшего.

— Honestly saying, I don`t see any connection between them and Leroy, [129] - объявил Ламперт вердикт. — They can be free now. We`ve heard from them all that we wanted to hear. [130]

Так что, подруги недолго пробыли с наручниками на запястьях. Сразу, как только история с подкинутым в виде подарка мечом прояснилась, они обрели доверие офицеров.

Тот немаловажный момент, что Оксана, узнав о подлинности меча, попыталась ценой своей жизни упрятать оружие от чужих глазах, вселило восхищение в Ламперта.

— You`re very, very brave girl, [131] - похвалил Элемер Глинскую. — It`s truly unsurpassed issue of valor. [132]

Девушки поставили росписи во всех необходимых бумагах. Их прежний конвоир проводил Глинскую и Леди Ю до самого порога участка.

Они вышли на один из проспектов столицы. Вечернее небо приобрело романтически бирюзовый оттенок. Неслись, не обращая на них внимания, в разные стороны пешеходы. Оксана заметила шашку такси и поднятою рукой подала водителя знак.

Леди Ю уселась с нею на заднее место.

— Разве ты не узнаешь? — дёрнула Юля Глинскую за плечо.

— Не узнаю чего? — Оксана нахмурилась недоумённо.

— Мы в том же самом такси, что везло нас от аэропорта, — сказала тихонько Ветвицкая.

Снижение тона являлось излишней необходимостью. Водитель, которого Оксана, присмотревшись, вспомнила тут же в лицо, не понимал ни слова по-русски.

Казалось, что с момента прибытия девушек в Будапешт, они прожили здесь целую жизнь.

Автомобиль сейчас проезжал через транспортное кольцо. С левого бока непрекрещаемою волной двигались другие машины. Сверкая мигалками и гудя, грузовик с щебнем медленно миновал круговой перекрёсток.

— Что будет дальше с мечом князя Ракоци? — спросила Оксана, не рассчитывая на ответ Юли. — Как же мне интересно узнать, куда отправится оружие дальше.

— Вероятно, меч вовзратят в ту музейную экспозицию, к какой он принадлежал раньше, — произнесла задумчиво Ю. — Я весьма сомневаюсь, что артефакт до того находился в частной коллекции.

— Как ты считаешь, мы услышим о Лакатосе ещё раз? — Глинская ухмыльнулась.

— Если и повстречаем опять этого негодяя, то я с радостью распишусь у него на лице, — и Юля, впервые за день расслабившись, захихикала.

— Дело говоришь, — согласилась подруга. — А я ведь в нём совершенно не рассмотрела преступника.

Машина поднималась по склону горы. В отдалении светился огнями, ставший таким родным «Геллерт».

Девушки выбрались на парковке, и Оксана оплатила поездку.

Они направились к парадному входу.

— А ведь до конкурса всего один день, — напомнила Глинская Юле.

— Это настолько всё отошло для меня на второй план, что я о нём и думать забыла, — в голосе Леди Ю слышалось удивительное сочетание светлой печали и внезапно посетившего воспоминания.

****

Постояльцы «Геллерта» один за другим отходили ко сну. Бельведер ушёл раньше всех, сославшись на жуткое утомление. К десяти, понемногу начали расходиться и другие музыканты ансамбля.

Леди Ю успела в мелких деталях обсудить все сегодняшние происшествия с постоянно зевавшим Курганским. Его ладонь поднималась к лицу в таких случаях несколько раз.

Вскоре Юля проследовала в номер за Глинской.

По установившемуся обычаю, Виктор снова лёг позже всех. В постели он курил сигарету, прикрыв себя одеялом до пояса.

В голове Курганского роем беспокойно кишели самые разные мысли. Этот калейдоскоп размышлений остановился в итоге на единственном впечатлении.

Перед сном Курганский подумал о трещинах на потолке будапештского мюзик-холла.

Николаю Яшину было не по себе. Причиной такого его беспокойства стало загадочное поведение Анжелики.

Девушка встретилась с Полишинелем ещё несколько дней назад. С того момента Тухманова не проронила ни слова. Сколько её ни расспрашивал на этот предмет Николай, он так и не смог получить вразумительного объяснения.

Положение это происходило от путаницы раздумий, овладевших Тухмановой.

С одной стороны, Анжелика была всё ещё влюблена в Яшина. Да, все самые яркие этапы их отношений остались в прошлом, а их купидонова тяга друг к другу ослабла. Впрочем, она по-прежнему относилась с теплотой к Николаю.

Но тут существовала другая, оборотная сторона.

С того момента, как Анжелика познакомилась с Полишинелем, события усложнились изрядно. Девушка начала с удивлением замечать, что отныне Игорь Стравинский занимает все её мысли.

Ей было совестно предавать Игоря. Всю эту неделю Тухманова разрывалась между долгом и чувством.

В то утро девушка, как и всегда, появилась в конторе в девять.

Яшин занимал своё обычное место. Молодой человек сидел за столом, опёршись рукою на подлокотник. Николай поднял взгляд, когда Анжелика вошла.

На её лице установилось тревожное выражение. Из него Яшин понял, что сейчас тайный ларец отворится.

— Я согласна рассказать всё, что узнала, — объявила та без предисловий.

«Чудесно», — подумалось Николаю. Он обратился в чуткий, внимательный слух.

Тухманова выложила все события без утайки. Её рассказ сделал ясным целое множество пунктов.

Первый и основной, — то, что комната действительно здесь, в музыкальном училище. Дополнительных поисков обнаружение Сада не требовало.

Второй, осложнявший всё дело, состоял в помехе, которой становился для них Полишинель. Точно как и скрипач Гедеван Александрович из знаменитого фильма, парень теперь был «не нужен».

Третий пункт представлялся наиболее привлекательным. Яшину надлежало передать Главному об успехе и получить указания к действию.

Завершало историю Анжелики трогательное обещание, данное Игорем.

Стравинский хотел войти в комнату вместе с ней, только вдвоём.

Тухманова чувствовала себя последней букашкой на свете, выдав Полишинеля с ног до головы.

— Отлично, — приговаривал Николай. Довольный, он возложил подбородок на руки. Яшин лихорадочно соображал.

— Так, я сделаю звонок Главному, — оба одновременно взглянули на часовой циферблат. — А ты возьмёшь к себе «Гудвина».

Так называли между собой «соколы» старинный клинок, доставшийся некогда в дар Николаю. Молодой человек побывал в штаб-квартире организации в Петербурге, и Сам преподнёс ему эту сталь в качестве памяти.

— Ты думаешь, что всё зашло так далеко? — спросила Тухманова.

Яшин ей не ответил. Он, поднявшись, прошагал к сейфу, что стоял в укромном дальнем углу. Связка ключей зазвенела, показались аккуратные пачки купюр, две бутылки армянского «пятизвёздочного» коньяка. Николай вынул «Гудвина».

Тяжелая рукоять, инкрустированная изумрудом, блестела металлическим холодом.

Как нетрудно догадаться читателю, клинок получил своё имя в честь любимого камня волшебника из страны Оз.

Тухманова немедленно спрятала оружие в сумочку. Зная вперёд, какую часть пьесы от неё потребуется сыграть в заключительном акте, девушка содрогнулась.

Ледяным танцем по спине пробежали мурашки.

— Ты понадобишься мне в обед, — Николай наклонился к ней через стол.

— Скажи точнее, — Тухманова поднялась с места.

— Два часа дня, — отрезал Яшин с решимостью. — Раз четыреста первая, значит, мы туда сходим.

— Я не думаю, чтобы он врал, — Анжелику бросала в панику одна мысль о том, что она наконец–то увидит мистический Сад. До волнительного момента оставалось пять-шесть часов.

— А почему ты считаешь, что я испытываю сомнения? — Яшин взглянул ей в глаза. — Я всего лишь хочу, чтобы мы ступили на запретные земли ранее многих других.

****

Последние дни Роман пребывал в напряжённом, взвинченном состоянии. Казалось, что его нервы, подобно пружине, достигли максимального натяжения.

Девушки покинули город недавно. Самойлов теперь изводил себя мыслью о мести Андрею.

Отсутствие Оксаны с Ветвицкой развязывало ему руки. В своих схемах Роман приходил всегда к одному и тому же. Для того, чтобы пронести охотничьй нарезной карабин прямо в училище, требовалась немалая смелость.

Роман всё откладывал тот момент, когда придётся попросить у дяди ружьё. Он прокручивал раз за разом этот разговор в голове.

«А зачем тебе мой старый «Remington»? У тебя же ведь есть пистолет.»

«Да я хочу просто сравнить ощущения от стрельбы».

Самойлов не представлял, что ему делать, если дядя упрямо откажет.

Но всё сложилось удачно. Карабин попал в руки Роману. Для того потребовалось доказать свои навыки в сборке и разборке ружья. И хотя Самойлов по-прежнему имел сложности с отделением затвора, это никак не отразилось на его жутких планах.

Разобранный по частям «Remington» он запихал в старый школьный рюкзак. Тот валялся на антресолях безо всякого назначения уже много лет, и теперь пригодился для новой цели.

На место пенала и ручек — ударно-спусковой механизм; толкатель со ствольной накладкой туда, где раньше помещались тетради.

Оставалась последняя, мучительная преграда. Выдержать пытку страхом в фойе в ту минуту, когда проходишь мимо охранника.

Роман вошёл в здание в тот момент, когда в дальней части училища открывала свои мысли Тухманова. Сердце стучало так, словно готово было разорваться на части. Охранник окинул Самойлова взглядом.

— Не помню, чтоб у тебя имелся рюкзак, — прокомментировал он.

Ужас навис над Романом пасмурной тучей.

— Удобно ж ведь, — произнёс он. Самойлов старался смотреться наиболее непринуждённо.

Голос ни разу не дрогнул, не показала волнения ни одна чёрточка на лице.

— Выглядишь просто как школьник, — улыбнулся охранник. — А ведь уже двадцать годков.

— А так всегда: выбираешь или стиль, или комфорт, — развёл плечами Самойлов.

Внутри рюкзака громыхнуло.

— Для нотной тетради звук, пожалуй, чересчур необычный, — заметил мужчина. Он опять уселся на своё место.

Самойлов выкрутился и из этого.

— Ношу теперь с собой постоянно кружку из жести, — добродушно произнёс он. — Завели привычку к чаю-кофею на своём отделении. И так постоянно.

— Если никто из преподавателей не возражает, то пусть будет и чай, и кофей, — тут охранник хохотнул. — Будешь гонять первокурсников наполнять чайник.

Как и все скучные, пустые беседы, эта закончилась так же быстро. Роман поднимался по лестнице. В переходе на втором этаже парень свернул со ступенек.

Самойлов мелким шажком передвигался по коридору. На ходу он рассматривал все таблички на дверях кабинетов. «214». Роман повернул голову вправо и увидел «216».

«Я в отделении камерного ансамбля», — узнал Самойлов крыло училища. «Тут должен быть мужской туалет в конце коридора».

Парень скоро нашёл и уборную. Дверь заскрипела, стоило Роману взяться за ручку.

Внутри никого. В зеркале над умывальником отражался только Самойлов. Не теряя ни единой минуты, Роман прошёл в одну из кабинок и заперся на щеколду. Рюкзак тотчас же оказался на вымощенном плиткой полу.

Собирать карабин в подобных условиях сперва показалось непреодолимой задачей.

Самойлов возился с остовом затвора, когда в туалет вошли двое.

Роман замер и даже старался дышать как можно более тише.

— Я поверить этому не могу, — Самойлов тут же узнал голос Алексея Терентьева.

Такую визгливую нотку, независимо от интонации, трудно было забыть или спутать. — Они всё–таки нашли комнату!

Собеседника Самойлов не знал.

— Откуда такая уверенность? — язвительно спросил незнакомец.

— Мне только что сказал Яшин, — парировал Алексей. — Уж его ты считаешь надёжным источником?

Собеседник что–то промямлил.

— Ладно, давай засунем за батарею, — Терентьев вздохнул. — Я уверен, что это как–то связано с тем, что Николай и Тухманова сегодня же войдут в Сад.

— Да ладно? — ответ Алексея заглушили звуки возни. «Соколы», видимо, спрятали некий предмет за трубами батареи.

— Проваливаем отсюда, — в голосе незнакомца слышалось беспокойство. — Как хорошо, что никого не застали.

Самойлов выдохнул наконец, когда шаги ребят затихли вдали. До полной сборки Роману оставалась пара усилий.

****

Саша уединённо сидел в аудитории для репетиций. Перед ним лежал нотный стан.

Проклятое тремоло всё никак не давалось.

— Ну, что ты будешь делать, — буркнул Александр под нос. На пальцах вскочили мозоли, и он помахал уставшей рукой.

В кабинет ворвался Полишинель. От Стравинского веяло тревогой и озабоченностью.

— Что с тобой? — спросил Саша.

— Я совершил ужасную ошибку! — Игорь воздел в мольбе руки. — Теперь я понимаю, что доверие порой хуже открытой вражды.

Александр недоумённо покачал головой.

— Ты прекращай загадками говорить, — он отложил гитару в сторонку. — Расскажи всё по порядку.

Полишинель было уселся, однако тут же в волнении подскочил.

— Да что тут рассказывать, — вымолвил он. — Я полностью выдал себя Анжелике.

Влюблённый дурак! — и Стравинский в сердцах ударил по крышке рояля.

— Тухманова? Это ты ей проболтался? — спросил Саша, не веривший в то до конца.

— Именно, — Игорь прекратил метаться по комнате. — Как недальновидно и глупо!

Саша присвистнул.

— Ну теперь всё, это конец, — протянул он. — О Саде Желаний узнает училище.

— По слухам, «соколы» собираются войти в него прямо сегодня! — возгласил в отчании Полишинель. Он успокоился ненадолго. — Зато у меня приготовлен для них контр-удар, так сказать, ход конём.

— Я весь внимание, — Саша выпрямил спину.

— Мы отправляемся немедленно в Сад, — затараторил он скороговоркой, — Повелитель задаёт нам вопрос.

— Это я понимаю, — Александр хмыкнул. На своё счастье он пока не представлял, к какому безумию ведёт затея Полишинеля.

— Мы отгадываем ребус, будь он неладен, и озвучиваем желание: переместиться во времени, — закончил Стравинский.

— Как во времени?

— Так, сию минуту.

Саша нахмурился.

— Я ничего не понимаю, — признался он Игорю.

— Объясняю на пальцах, — Полишинель набрался терпения. — Когда желание исполнится, мы окажемся в том временном промежутке, когда «соколов» в училище не было. Они ещё не появились!

— Смелый ход, — понял товарища Саша.

— Вот, и таким образом мы спасаем Сад от проникновения, а самих себя от проблем, — подвёл итоги Полишинель.

— Мне сейчас пришло в голову, — начал неуверенно Саша.

— Говори, мне надо знать всё, — произнёс Игорь.

— Мы возвратимся во времени, но ведь организация всё равно возникнет тут через несколько месяцев, — Саша во все глаза смотрел на Полишинеля.

— Верно, — кивнул Стравинский. — Они откроют свой филиал снова, появятся и Тухманова с Яшиным во главе. Они не будут помнить о том, что знали когда–то о нахождении комнаты. Второй раз на ту же самую удочку я не клюну, — никуда с Анжеликой и не пойду.

— Всё это звучит очень здорово, — сказал Саша. Они вовсю неслись по коридорам.

— Но если ты перемотаешь события до Дня Рождения Когана, мы не будем знакомы.

Стравинский замер.

— Об этом я не подумал, — пробормотал он. — Что ж, если нам удастся вспомнить друг друга, это станет большой удачей.

Игорь снова сорвался с места, и они возобновили свой бег.

«Сумасшествие, полный кошмар», — думал Саша. — «Я не верю в то, что всё это происходит со мной наяву!»

****

Леди Ю стояла на улице, у парадного входа «Геллерта». Оксана только спускалась.

Ветвицкая ожидала подругу. Девушка ощущала, насколько ей тяжело находиться на одном месте. Ноги мчали её вперёд.

Вскоре Глинская появилась. Утро конкурса, как казалось, наступило только для Юли.

Оксана была настолько же безмятежна, как и во все предыдущие дни. Ни находка меча Ракоци, ни извинения Игрушкина накануне, — по поводу сорвавшейся встречи, — не могли вывести Глинскую из равновесия.

— Нам надо, как можно скорее, попасть в мюзик-холл, — заявила Ветвицкая. — Уже звонила с утра Коромыслова.

— Интересно, — сказала Оксана. Она осматривалась по сторонам. Юлия уловила ход её мыслей.

— Курганский со своими уехал, — промолвила тихо Ю. — Нас никто не дожидался.

— Ну и пусть, — заявила Оксана спокойно.

Они направились к остановке.

— Ты точно помнишь дорогу? — беспокоилась Юля.

— Запомнила по названиям улиц, — сказала ей Глинская.

Это несколько расслабило Ю. Всё её мысли касались сейчас грядущего выступления.

Шумно подъехал автобус и остановился. Они сели на два незанятых места у задней двери.

Лентой за окном проносились бульвары, скверы и редкие, в утренний час, пешеходы.

Вскоре Юля узнала маршрут. Они проезжали мимо парка с высокими тисами. Девушка вспомнила их величественные очертания.

— Точно, — заметила Ю. — Мы почти добрались.

Через пять минут автобус стоял возле здания мюзик-холла. Двери открылись, выпустив Юлю с Глинской.

Они шагали по лестнице. Два пролета, — каждый в десять ступенек длиной, — кончались парадным входом. Оксана взялась за блестящую ручку. Девушки вошли внутрь.

Знакомый по первой поездке экскурсовод встретил их в холле. Гедеон Кемени казался взбудораженным до предела. Невозмутимость совершенно покинула гида.

— I was waiting for ya! — воскликнул с облегчением он. — Силна саж`дался.

— Now we`re here, — обронила Оксана. — Wha we supposed o do next?

— I presume ha we should go behind he curtain, — Кемени повёл их куда–то тёмными коридорами.

Юля едва поспевала за спутниками. Двери гримёрок мелькали у девушки перед глазами.

Одна из них была распахнута настежь. Глинская посмотрела в ту сторону.

Комнату занимали музыканты Курганского. Игрушкин возился с гитарой. Митрохина увлечённо что–то рассказывала Бельведеру. Виктор был с ними тут же. Он заметил соперниц и сразу нахмурился..

— Let`s ry o go li le faster, — поторопил экскурсовод.

Вскоре они оказались возле собственной комнаты. Кемени их тут же оставил.

— Менья на конзерте ни будет, — объявил он. — Дэла. Ну а вы разполахайтез`.

Девушки стали переодеваться. Это не вызвало долгой возни. Здесь было зеркало и целый ряд пустых вешалок в огромном шкафу.

На Глинской красовалось теперь бирюзовое пышное платье. Подол доходил ей до ног. В смысле ходьбы наряд не был удобным; Оксана могла оступиться на каблуках.

Юлино платье сияло алыми кружевами. В нём она смотрелась принцессой.

За стеной прозвучал первый звонок.

— Успели, — заметила Оксана довольно.

Поворот за угол выводил прямиком за кулисы. Девушки вышли туда и в нетерпении ждали.

На Юлю напала неожиданная смешливость. Юмор всегда позволял ей успокоить волнение.

— Ты никогда не остановишься, — и Ветвицкая вытянула руки, изображая игру на невидимом фортепиано.

— Тогда концерт будет одним длинным номером, — хихикнула Глинская.

Раздалась трель второго звонка.

****

Их было в комнате трое: Нехлюдов, его утомление и не разобранная как следует партитура.

Андрей ненавидел «Танец рыцарей» с первой до последней страницы. Особенно трудный глиссандо не спешил ему подчиниться.

Нехлюдов отложил нотную книгу. Он испытывал лёгкий голод. Эндрю решился на перерыв.

Тут дверь аудитории распахнулась.

— А, это ты, — протянул Андрей и зевнул.

— Да. это я, — интонация, с которой Самойлов это сказал, показалась странной Андрею.

— Что–то случилось? — спросил молодой человек. Роман заверил его, что всё в абсолютном порядке.

И, между тем, поведение того было непонятным.

Самойлов положил на стол куртку. Из–под неё что–то топорщилось. Нехлюдов ломал себе голову. Одна догадка посещала его за другой. Свёрток? Выпивка? Измученный ум отказывался соображать.

— Что это ты тут делаешь? — Роман явно хотел, чтобы реплика прозвучала непринуждённо.

Этого не случилось. Напряжение в воздухе висело такое, что его бы хватило на подпитку электростанции.

— Прокофьева разбираю, — Нехлюдов начинал волноваться.. Парень не понимал значения происходящей игры. Ему было ясно одно: к добру это не приведёт.

— Вот оно значит как, — и Роман замолчал снова.

Повисла мрачная тишина. Эндрю взорвался.

— Чёрт возьми, что с тобой!?

— Я скажу тебе, что со мной, — Самойлов сунул руку под куртку.

«Remington» смотрел на Андрея пугающим ликом смерти.

— Закричишь — ты труп, попытаешься убежать — труп, ослушаешься приказа — труп, — таковы были нехитрые правила. — А теперь на колени, — Роман взмахнул карабином. — Живей!

Эндрю повиновался.

— Сейчас ты ответишь мне на вопрос, — холодное дуло уткнулось Нехлюдову в лоб.

«Одно нажатие на курок, и я пропаду!» — в панике Эндрю не мог остановиться на одной мысли.

«Не станет меня! Все мои двадцать лет небогатого опыта сотрутся единой секундой!»

— Кому принадлежит Юля? — холодно отрезал Самойлов.

— Ветвицкая? — спросил по глупости растерянный Эндрю. Он получил прикладом в плечо.

— Не паясничай, — дуло вернулось в исходное положение.

«Боже мой! Если бы кто–то вошёл!» — мысли Андрея смешались клубком.

— Тебе, — отвечал Эндрю.

— Произнеси.

— Юля достаётся тебе! — истеричная нотка в голосе.

— Потише, — ответил Самойлов. — И почему только мы раньше не могли уладить этот вопрос?

****

Комната 401.

Саша (наблюдает себя самого)

Саша (тревожно)

Убей немедленно Повелителя!

Тухманова (вытаскивает клинок)

Вложить бы все силы в движенье одно!

Повелитель Желаний

Полишинель

****

С третьим звонком дрожавшая Юля вышла на сцену. Её встретили аплодисментами.

Она села за широкий рояль. Появление девушки объявил на английском конферансье.

Рассаживались по местам музыканты оркестра.

— «Rhapsody in Blue» by George Gershwin, — мужчина в смокинге назвал номер. Началось первое отделение конкурсного концерта.

Секундное промедление, и Ветвицкая принялась играть соло. Вскоре к роялю присоединилось многоголосье, управляемое рукой дирижёра. Иногда музыка замирала, иногда пылала неудержимым буйством цветов.

Временами Юля смотрела в зрительный зал. Она разучила рапсодию наизусть, и могла сыграть свою часть с завязанными глазами. Свет рампы настроили совершенно особенным образом. Ряды зрительских кресел при взгляде со сцены становились одним мутным пятном.

Ветвицкая перешла к коде. Тут её слух уловил лишний звук. Это не были вторившие её партии трубы. Также источником не мог быть непоседливый слушатель. Что–то шуршало у Юлии за спиной. Она с ужасом узнала в том шорохе звук опадающей штукатурки.

Девушка не смела лишний раз пошевелиться. Ветвицкая осторожно приподняла взгляд.

Трещина проходила по всему потолку. Кусок побелки свалился под крышку рояля. Узоры изломанных линий медленно разростались.

Она продолжала играть. В зале поднялся ропот. Юлия поняла, что не только она наблюдает смертельную паутину над головой.

Последние пассажи Ветвицкой запомнились навсегда. Леди Ю не могла отскочить от рояля.

Не имела права на слабость в такую минуту. Еле живая от страха, девушка завершила рапсодию.

Загремели овации. Юля и оркестранты направились к краю сцены. Машинально, как заведённая ключиком на спине кукла, девушка поклонилась вместе со всеми. Полумрак закулисья принял вернувшуюся Ветвицкую.

— Молодчина, — похвалила подругу Оксана. Щёки Глинской алели от гордости.

****

Очень скоро Нехлюдов понял, что «ад ожидания» не просто фигура речи. Карабин в семь целых и шестьдесят два сотых калибра был направлен ему прямо в лицо. Мысли Андрея неожиданно обнаружили гибкость. Состояние напоминало Нехлюдову просветление.

Абсолютная ясность ума. И вместе с тем отсутствие ощущения времени.

Если в эту аудиторию и собирался кто–то войти, то он уже упустил миллионы возможностей.

Эндрю казалось, что сейчас скажут: «Хватит». Что откроется вся подноготная такой шутки, и розыгрыш кончится.

Но нет, действительность оставалась всё такой же пугающей.

— Слушай, — вымолвил Эндрю, — я не знал о том, что ты… так дорожишь Юлей. Если бы я…

— Заткнись! — рявкнул Самойлов. — Не хочу слышать никаких оправданий!

— Если бы я, — продолжил Андрей, — знал о твоём отношении, я бы никогда… не подошёл бы к ней на километр.

Роман усмехнулся.

— Вот бы тебе раньше так думать. Хотя бы с месячишко назад? — оскалился он.

Нехлюдов натянуто улыбнулся.

— Поздно, Андрюш, — хмуро заметил Самойлов. — Мы давно прошли этот этап.

— И какой же следующий? — спросил Эндрю в отчаянии. — Ты убьёшь меня?

Роман цокнул языком недовольно.

— Каждому достаётся по справедливости, — сказал он. — Только я нахожу идеальную девушку, во мне загорается чувство (Эндрю закрыл глаза, испугавшись), и ты нагло переходишь дорогу. Я подстроил всё так, чтобы ты не попал к Леониду на День Рождения. Но тебе того было мало.

Ты заставил меня ревновать. — Ствол приблизился к носу Андрея. — И мне было очень-очень, ещё сто раз «очень», больно.

— Я это понимаю, — Андрей бросился в ноги Самойлову. — Мне жаль, что так получилось! — зарыдал он. — Прости меня! Если есть ещё что–то святое на свете, прости меня!

Роман брезгливо отдвинулся.

— Размазня, — сказал он.

Впрочем, ему самому не хватало решимости сделать выстрел.

— Замолчи, — приказал Андрею Самойлов. — Нас могут услышать.

Роман запер аудиторию изнутри. Делать из сцены публичный скандал не хотелось. Кто угодно мог начать барабанить в закрытую дверь, убеждая их выйти.

Тут Нехлюдова посетила мысль об освобождении. Всё было очень просто. Он попросил бы Самойлова оказать «последнюю милость». Они выйдут для этого из аудитории, — будь она проклята! В коридоре можно пытаться сбежать. Роман не сможет проследить за каждым движением Эндрю. У Нехлюдова всегда оставалась возможность сбить противника с толку.

— Я хочу тебя попросить, — Андрей ясно увидел свой замысел.

— О чём же? — спросил Самойлов ехидно.

— Последняя милость, — голос Эндрю сорвался. — Звонок Леди Ю в Будапешт. Попрощаться. И я готов ко всему.

Должно было получиться! Нехлюдов вспомнил, что звонил в «Геллерт» несколько дней назад. Он по-прежнему помнил наизусть номер.

— И ты начнёшь бить тревогу? — Роман хмыкнул. — Так не пойдёт.

Эндрю умоляюще поднял руки.

— Ты будешь рядом. Ты услышишь весь наш разговор. — Нехлюдов заметил, что Самойлов засомневался.

Андрей поднажал. — Если что–то не так, ты немедленно сбросишь вызов. Прошу!

Роман не увидел подвоха.

— Хорошо, — Самойлов был внутренне рад, что это оттянет решающий выстрел. — Меня устраивает. Пошли.

Роман повернул ключ в замке. Карабин парень засунул под куртку. Он держал «Remington» наготове.

Самойлов вытолкнул Эндрю в пустой коридор.

— Ты идёшь первым, — заявил он. — Я, как тень, за тобой. И не вздумай выкидывать фокусы!

Они медленно пошли к лестнице.

****

Комната 401.

Саша

Саша

Яшин

Тухманова

Саша

Саша

Саша

Дама

Саша

Яшин

Тухманова (в истерике)

Яшин

Тухманова (плачет)

****

Первое отделение конкурса продолжалось. Наступал черёд Оксаны.

Она нервно переминалась на месте. Юля пыталась было с ней заговорить, — её по-прежнему волновала растущая трещина. Глинская не могла удержать внимания над лишним вопросом. Её всецело занимал «Вильгельм Телль».

Конферансье объявил её выход. Глинская появилась на сцене. Те же дежурные аплодисменты. Слушатели начинали хлопать с воодушевлением только тогда, когда артист завершал выступление.

— Piano excerpts from «William ell» by Gioachino Rossini, — пояснил ведущий концерта, какую именно музыку предстоит услышать залу сейчас.

Оксана расположилась на стуле перед роялем. Её пальцы изящно легли на клавиатуру.

И вот она заиграла. После нескольких вступительных тактов мягкому фа-мажору ответил оркестр.

Сквозь завесу из звуков меди и духовых Глинская явственно услышала треск. Кусок побелки снова свалился под крышку рояля. На этот раз, — с глухим стуком. Мелодия на мгновение прервалась. Руки девушки дрогнули. Оксана продолжила номер.

Наступили десять, быть может, пятнадцать секунд неподдельного страха. Глинская, так же как Юля до этого, увидела, что потолок готов рухнуть.

«Я не могу остановиться», — думала Оксана тревожно. «Хоть бы сам Дьявол отрывал бы меня от исполнения! Нельзя упускать такой шанс!»

Она не заметила, как длинный подол её платья застрял под ножкой рояля.

Кто–то в зале, на последних рядах, воскликнул, не сдержав чувств. Трое людей покинули помещение практически незаметно. Один из компании, Олаф Борбели, дёрнул товарищей за рукав. Трещины расползлись по всему своду. Они напоминали рисунком сети для рыбы. Приятели тут же поняли Олафа, и потому сразу ушли. Эта их расторопность спасла всей троице жизнь.

Оксана приступила к особенно сложной части сюиты. С грохотом обрушилась сзади колонна. Занавес закрыло от взглядов поднявшимся облаком пыли.

Глинская подскочила на ноги, но тут же рухнулась обратно на стул. Её пышное платье, с оборками и змеями из кружевов, не позволяло ей двинуться с места. Вся тяжесть исполинского инструмента давила сейчас на застрявший подол.

С оглушительным лязгом приземлились на пол софиты. Осколки разлетелись по сцене.

Оксана силилась освободиться из западни. Публика столпилась у выхода. У обоих дверей образовалась давка и толкотня.

— Давай я тебе помогу, — услышала Глинская голос. Он говорил откуда–то из–за спины.

Ветвицкая пришла ей на выручку.

— Оставь меня! — приказала Оксана. — Тебе нужно спасаться самой!

— Я никуда без тебя не пойду, — Леди Ю доверительно взглянула ей прямо в глаза.

Глинская поняла, что подруга выполнит обещание. Оксана с новыми силами потянула на себя платье. Юля тщетно пыталась приподнять ножку.

На этом конкурс и прекратился. Началась борьба за выживание. Так музыка уступила место первородному хаосу, беспорядку, из которого, как заявляют, родилась некогда жизнь.

****

Телефон находился в «307-а». То была аудитория бывшего студенческого профсоюза.

Организация прекратила существование с появлением в училище «соколов». Массы переметнулись туда.

Теперь же, помещение пустовало. Да, там действительно был телефон. Хранились в полном порядке личные дела всех студентов первых двух курсов. Документация старшекурсников переехала в новый архив на другом этаже.

Нехлюдов с Самойловым шли осторожно. Андрей, готовый сбежать, был начеку.

Но и его конвоир не спускал с Эндрю глаз. Коридоры, — пустые, без единого человека, — приводили Романа в недоумение.

— Почему здесь никого нет? — спросил он в очередной раз. — Что за случай?

Наши герои не могли знать того, что произошло в Саду Желаний, в дальнем крыле.

Сейчас всё училище было там.

За всю дорогу они повстречали только одну живую душу. Девочка Лиза — староста группы Полишинеля, — попалась молодым людям возле столовой.

Нехлюдов вспомнил о том, как проводил у них однажды занятия. Это событие смотрелось отсюда эпизодом из другой, бывшей когда–то, но закончившейся теперь жизни.

Через минуту они стояли возле двери. Роман толкнул её и, пропустив Эндрю, вошёл.

Всему суждено завершиться, и это было последним маршрутом их путешествия.

— Ты помнишь номер гостиницы? — спросил Самойлов бесстрастно.

— Выучил наизусть, — промолвил Нехлюдов.

Внутри не было никого. Секретарша разминулась с парнями на пять, самое большее, десять минут. Подняло её с места известие о двойной смерти.

— Мне не нравится эта пропажа всех и повсюду, — высказался Роман.

— Это и впрямь настораживает, — Нехлюдов снял трубку.

Андрей произвольно нажимал кнопки. Он и не думал куда бы то ни было дозвониться.

Сэр Эндрю набрал достаточно цифр для того, чтобы их хватило на составление номера.

Он поздоровался с гудками на линии. Самойлов смотрел на хитреца безотрывно.

— Вы не можете мне позвать… миссис Юля Ветвицкая…, — с обнаруженным вдруг артистизмом Эндрю отыгрывал свою роль.

— Да. Подожду, — он продолжал слышать в трубке гудки.

Далее собеседник Нехлюдова поменялся.

— Алло. Привет. Да, рад тебя слышать.

Роман угрюмо глядел на него. Самойлов не заметил притворства.

— Просто так позвонил. Узнать, как ты себя чувствуешь. Ага, и я себя чувствую хорошо.

Самойлов подумал, что разговор завершится нескоро. Он впервые потерял бдительность и отвернулся.

— Я хочу сказать тебе… Сдохни, ублюдок!

Эндрю накинулся на тирана. Андрей обмотал шею Самойлова ниткой телефонного провода.

— Кто теперь самый униженный? — вопил Нехлюдов вовсю. Он наносил удар один за другим.

— Это тебе на орехи! За минуты с ружьём! А это тебе за трусливость!

Самойлов рванулся вперёд. Телефон полетел со стола. Хватка Андрея ослабла, и Роман выскочил из петли.

— Ну, тогда бей меня! — обливался потом Самойлов. Карабин отлетел в сторону.

— Не мог сказать мне открыто, ревнивец! — крикнул сэр Эндрю. — Ты проплакал в подушку несколько месяцев, или что?

Разъярённый Самойлов бросился на него. Он держал Андрея за плечи.

— Повтори, что сказал. Я тебя не расслышал, — дышал Роман тяжело.

— Не понравился просто ты Юле, — объявил ему Эндрю. — Ты не мог жить с этой мыслью!

Чужое первенство невыносимо, да?

Кулак Романа пролетел у Андрея перед глазами. В один момент всё потемнело. Нехлюдов почувствовал, как кружится голова. Нос его был разбит. Капли крови стекали на подбородок.

Они сцепились в очередной раз.

— Ты не смог даже выйти против меня без ружья! — крикнул Эндрю, когда они отошли друг от друга. — Это насколько же надо бояться?

Самойлов снёс его с ног. Падая, Андрей зацепил стеклянную перегородку шкафа с бумагами.

Зрелище представало такое. Два бойца, исцаранные и ревущие, катались по полу. Вокруг них валялись журналы, звенели осколки стекла.

— Я убью тебя! — прозвучало опять.

Мы вернёмся к ним в скором времени.

****

Тухманова моментально подняла шумиху вокруг. Она вышла из Сада Желаний. Её заплаканное лицо обрамляли растрёпанные в разные стороны волосы. Анжелика выглядела ужасно.

Девушка не могла осознать случившееся до конца. Яшина больше не было. Жертвой её лицемерия пал Игорь Полишинель.

Анжелика направилась прямиком в офис «соколов» и собрала приближённых. Голос Тухмановой срывался; она говорила, пересиливая себя.

— Мы должны перейти к исполнению плана «Б», — тут она посмотрела на Алексея Терентьева.

— Ты спрятал динамитные шашки?

— Оставил их за батареей в мужском туалете, — сказал он, замявшись.

— На втором этаже? — уточнила Тухманова.

— Именно так, — Алексей начинал опасаться воинственного тона девушки.

«Она действительно готова на это», — подумал со страхом Терентьев.

— Мы обязаны взорвать Сад, — при этих словах наступило длительное молчание.

Анжелике страшились сказать слово против. В исступлении она становилась способна на многое. Наконец нерешительно возразил Алексей.

— Но ведь мы же ждём Главного… Как же, он приедет сюда… И мы, не спросив ничего…, — Терентьев запутался в своих мыслях.

— От тебя требуется всего лишь капля покорности, — резко перебила Тухманова.

— Любые действия организации правомерны. В отношении комнаты мы свободны в решениях. Главный поймёт и одобрит.

Возражений у других не нашлось.

Двое ребят, одетых в чёрные униформы, отправились к тайнику. Анжелика велела «соколам» выйти и собраться около 401-й.

— Подожжём фитили, — Тухманова была настроена не на шутку. — Поднимем это чёртово место на воздух!

Остальные выразили куда меньший энтузиазм. Возглас «ура» неуверенно разнёсся между толпой.

«Ужас что происходит!» — подумал про себя Алексей. «Нет, такое дело неправильное, сколько тут «ура» ни кричи.»

Впрочем, Терентьева посетила идея.

«Да, именно так и никак не иначе!» — утвердился он в своём плане. Если и есть ещё шанс остановить это безумие, то им надо непременно воспользоваться.

«Соколы» шли по училищу. Их разговор оглашал коридоры. Звучал топот на лестницах и этажах.

Иногда из аудиторий высовывались любопытные. Новость о том, что недавно найденный Сад сегодня же уничтожат, потрясла умы и студентов, и преподавателей. Часть этих зевак уходила с занятий и присоединялась к процессии. «Соколы» увлекли за собой целую кучу попутчиков. Размах событий напоминал крёстный ход.

В такой суматохе огромный живой организм не почувствовал омертвения одной своей клетки.

Терентьев отделился от шествия незаметно. Алексей дожидался того, пока не исчезнут из вида идущие впереди.

Умолкли последние возгласы. Теперь путь был свободен.

— Я обязан выполнить это, — …

****

…пообещал Терентьев себе, и тем самым начался новый эпизод после звёздочек.

Алексей хотел сделать звонок. Для этого он поднялся этажом выше. Туда, где раньше находилось отделение профсоюза.

Терентьев осторожно приоткрыл дверь аудитории «307-а».

Его глазам открылась невиданная картина. Два старшекурсника лупили друг друга, что было сил. Драка, видимо, продолжалась уже достаточно долго. Сложно было определить, кто кого в ней побеждает.

Терентьев заметил карабин на полу. Алексей вытаращил глаза. Отброшенное оружие, судя по всему, было заряжено.

Никто из сражавшихся его появления не увидел. Противоборство заняло студентов настолько, что окружавший их мир прекратил для них существование.

Так и оставшийся незамеченным, Алексей притворил дверь.

«Похоже на то, что все обезумели разом», — отметил он. «Коллективное сумасшествие, не иначе.»

Теперь парень шёл на вахту внизу. Обычно, когда воспользоваться связью в «307-а» представлялось невозможным, молодые люди всегда отправлялись на первый этаж.

Клавдия Николаевна вспомнила Алексея в лицо. Она услужливо приподнялась из–за стола. Её место занял Терентьев. С молниеносной быстротой Алексей набрал номер.

Скоро его соединил оператор.

— Привет, — поздоровался Алексей. — Ты узнал, кто с тобой говорит?

Он выслушал ответ собеседника.

— Да, ты всё правильно понял, — согласился Терентьев. — У меня к тебе важное дело.

И Алексей вкратце пересказал другу все сегодняшние события.

— Ага, — поддакнул он в другой раз. — Ты нужен здесь. Срочно. Сам понимаешь, обстоятельства неотложные. Я вряд ли способен остановить Тухманову в одиночку.

Его товарищ пространно высказался о чём–то. Алексей долго просидел за столом в полном молчании.

— Хорошо, — он успокоился самую малость. — Значит, приедешь. Это первая добрая новость для меня за весь день.

Клавдия Николаевна стояла неподалёку. Женщина была готова поклясться каждым седым своим волоском, если она поняла в услышанном разговоре хоть что–то.

— Тогда я рассчитываю на тебя, — и Алексей положил трубку. — До встречи.

Терентьев поднялся. Со стороны казалось, что он безмерно доволен. Союзник обещал появиться.

****

Ветвицкой казалось, что все события слились в одно тяжёлое впечатление.

Им с Оксаной стал сниться кошмар, который невозможно было развеять.

Рояль плотно прижимал Глинскую к полу. Леди Ю понимала: если ту не поднять с места, Оксане останутся последние роковые минуты. Подвешенные прожекторы дребезжали под потолком. Их металлические крепления нависали прямо над инструментом.

— Оставь меня, уходи, — Глинская умоляла. — Ты теряешь драгоценное время.

— Я должна тебя освободить! — выпалила Ветвицкая. Она стоически совершила последнее усилие. Юлия схватила подол и разорвала платье на части.

Глинская поднялась на ноги. Наряд её напоминал образ дикарки. Ноги были открыты для глаз. Нижняя линия платья приходилась теперь прямо по талии.

Она сбросила мешавшие туфли. Оксана готова была преодолеть путь босиком.

— Скорее, бежим! — крикнула Ю.

Они хотели сперва спрыгнуть со сцены. Толпа у дверей, казалось, застопорилась.

Охваченные паникой люди больше толкались и мешали друг другу спастись.

Изредка, из глубины давки, проскакивал чудом счастливец, а затем возня возобновлялась.

— Нам надо идти закулисьем, — заявила Оксана. — Там нас точно растопчут.

Юлия молча кивнула.

Они отвернулись, и только хотели попасть в раздевалку за сценой, как раздался чудовищный грохот.

Леди Ю обернулась.

— Господи, Боже мой! — вырвалось у неё. — Я сейчас потеряю сознание.

Свод зала окончательно треснул и обвалился. Сквозь зияющую дыру проглядывали лучи солнца. Тяжелая балка рухнула. Она погребла под собой целых троих человек. Тычки и удары локтями возле дверей стали отчаянней.

Оксана взяла ослабевшую Юлю за руку.

— Никаких обмороков нам не нужно, — отчеканила твёрдо она. — Держись изо всех сил.

— Я держусь, — и они понеслись в раздевалку.

Девушки миновали гримёрку. Они вновь указались в узком, петляющем по сторонам коридоре.

Глинская мчалась первой. В следующий момент, через стену, снова раздался, поражающий ужасом душу, оглушительный шум.

— Господи, — Юлия прошептала. — Они все мертвы. Их всех задавило.

Оксана бежала в холодном поту. «Вовремя мы», — сверкнула искрой пришедшая в голову мысль.

Они неслись, не разбирая дороги. Девушки вмиг заблудились. В этом не было ничего удивительного.

Сюда провожал их Кемени. Сами они, разумеется, не задались целью запомнить, где правильный поворот.

Ситуация ухудшалась с каждой минутой. Судя по всему, свод действительно рухнул, и теперь грозилась упасть остальная часть здания. Конструкция не предполагала подобной нагрузки.

Начали покрываться разломами стены. Юля отказывалась поверить своим же глазам.

— Нам срочно нужно убираться отсюда! — воскликнула в отчаянии она.

Наконец девушки вышли из коридоров на свет. Они оказались в тех помещениях будапештского мюзик-холла, которые предназначались для служащего персонала.

— Что же мы теперь будем делать? — у Юли намокли глаза, а её голос осип. — Я совершенно не узнаю, где мы!

— Спокойно, — проронила Оксана. Постоянная необходимость осаживать подругу придавала твёрдости ей самой.

Следующая четверть часа прошла в состязании наперегонки. Девушки пробирались всё дальше вглубь здания, а трещины покрывали собой всё вокруг. Иногда они замирали в раздумьях на месте, и только тогда их настигали разломы. Иногда приходилась бежать, чтобы пересечь скорее участок, покрывавшийся трещинами.

Произошло непредвиденное. Они в очередной раз оказались в колонном зале. Простор позволял предположить, что здесь проводились публичные семинары. Ряды стульев тянулись линейкой вдоль комнаты. Грифельная доска находилась перед глазами самого первого ряда. Бюсты, изображавшие персонажей древнегреческих мифов, украшали перила. Лестницы вели на этаж выше.

— Мы ходим кругами, — сказала Оксана. Она начинала терять веру в спасение.

— Тогда нужно оставить какие–то ориентиры, — Юлия вынула из кармана призовую старую статуэтку и швырнула её на ковёр. Золотое изделие поблёскивало на полу. На скрипичном ключе сверкали два изумруда.

Волшебнику Гудвину явно было бы тяжело расстаться с подобной вещицей.

— Так и поступим, — одобрила Глинская эту идею. На полученный некогда общий приз ей теперь было плевать.

Трещины на стенах проползли и сюда. Девушки только хотели подняться по мраморным ступеням наверх, как всё здание сотрясло. Одна из колонн зала накренилась под опасным уголом.

— Господи! — схватилась за голову Ю.

Остальное Ветвицкая помнила всю свою жизнь. Всё это заняло ничтожные десять-пятнадцать секунд, но впечатление не потускнело с годами.

Колонна, подломившись основанием, медленно падала. Оксана стояла как раз на той пяди пространства, что находилась под низвергавшейся тяжестью.

Белый столб всё валился вниз, а подруга всё продолжала стоять на одном месте.

Юля не могла сказать точно, сколько столетий длилось такое падение. Ей казалось, что успела пройти целая вечность, прежде чем колонна свалилась на Глинскую.

Леди Ю подбежала к подруге. На лбу Оксаны запеклась кровь. Изваяние, будто бы пригвоздило девушку тяжестью.

— Вот и кончилось наше спасение, — тяжело выговорила Глинская. Её язык еле ворочался.

— Не говори так! Не говори! — Ветвицкая наклонялась над ней. Она ничем не могла здесь помочь.

Глаза Оксаны закатились. Покрытые пеленой, они теперь видели иной свет.

Юлия зарыдала от невыразимой тоски.

****

Ожесточённая драка между Самойловым с Эндрю длилась, не прекращаясь.

Долгое время ни один из противников не мог добиться решающего перевеса.

Наконец Нехлюдов загнал в угол Романа.

Самойлов предпринимал попытки освободиться из столь неудобного положения, но всякий раз терпел неудачу.

— Будешь знать, как со мной связываться! — торжествующе выкрикнул Эндрю.

Роман пригнулся и юркнул у него под рукой. Не успел повернуться Нехлюдов, как его соперник схватил карабин.

— Ты этого снова не начинай! — Андрей подбежал вплотную к врагу. Он старался выхватить «Remington» из цепкой хватки Самойлова.

Но Роман, казалось, соединил руки намертво. Как бы Нехлюдов не старался разжать его пальцы, Самойлов не поддавался.

— Отойди в сторону! — лицо Романа было красным от напряжения. — Отойди, кому говорю!

Андрей напирал на него с придававшим ему силы бешенством. В итоге Самойлов резко освободил карабин из тянувшихся рук Андрея. Он ударил Эндрю прикладом.

Нехлюдов качнулся и чуть не свалился на месте.

— Отходи! Уберись с моих глаз долой! — бушевал неприятель.

Андрей едва стоял на ногах. Из упрямого нежелания идти на попятную, парень продолжал наступать.

И тут это произошло. Самойлов, не помня себя от ярости, нажал на курок.

Выстрел прозвучал залпом из пушки. Роман был оглушён. Отдача выбила тому плечо.

Андрей почувствовал необыкновенную теплоту. Кровь, пропитав слой одежды, выступила на рубашке.

Эндрю рухнулся на пол.

— Но как же?… — пролепетал Роман тихо. — Как же такое могло случиться?

Он склонился над сражённым Андреем.

— Я не держу на тебя зла, — прохрипел Эндрю. — Помни, что это только случайность.

— Да, я этого не хотел, — у Романа навернулись на глаза слёзы.

Вот он, победный результат коварного замысла! Но почему Самойлов не чувствовал ни облегчения, ни эйфории? Страшные, черные мысли атаковали его ум изнутри.

«Я убил. Я лишил жизни другого, в сущности, такого, как я, человека.»

Роман ещё не понимал, что с таких мыслей начинается внутренний Ад.

Всё, что он в тот жуткий момент испытал, представлялось новой волной напряжения и тревоги.

Веки Эндрю сомкнулись. Самойлов стоял над ним, точно ударенный молнией с самых небес.

Толпа продолжала наблюдать за невиданным зрелищем.

Приготовления шли полным ходом. Принесли динамитные шашки.

Два второкурсника — «сокола» приладили их по обеим сторонам двери 401-й. Огнепроводный шнур проложили по полу.

На Тухманову было страшно взглянуть. Девушка находилась во власти несгибаемой одержимости. В её глазах оставался настолько дикий, пугающий взор, что многие «соколы» не отваживались смотреть ей в лицо. Они опускали стыдливо головы.

Потеря Яшина сказалась на Анжелике самым болезненным образом. Тухманова будто бы обезумела в своей ненависти к Саду Желаний. Её просили повременить. Она неизменно отвечала отказом.

— Эта комната проклята, — повторила девушка в очередной раз. — Мы должны её уничтожить! Власть этого места намного выше возможностей одного человека. Нельзя, чтобы кто–то воспользовался этой неуправляемой силой!

Сад Желаний — чистое зло, в его самом непосредственном виде.

Подошедший к ней «сокол» ужасно смутился от такого напора. Он робко произнёс извинения и замолчал.

Среди зрителей появился Терентьев. Алексей пару минут наблюдал за происходящим. Преподаватели присоединились последними. Директор училища, Михаил Сотников, долго беседовал с Анжеликой.

Мужчине убедительно дали понять, что его компетенция не распространяется на любые деяния организации.

Головной офис находился в Санкт-Петербурге. Оттуда и управлялись многочисленные филиалы. Правомерной оставалась работа директора со всеми «простыми» студентами и сотрудниками училища. «Соколы» находились вне его юрисдикции. Были неподконтрольны администрации учреждения.

Уничтожение комнаты неминуемо приближалось.

Ассистенты Тухмановой проверили исправность взрывного механизма. Всё было готово. Анжелика дала приказ начинать. Сотников запутался окончательно.

Директор сообщил всем, что лучше бы им не толпиться у самого входа в Сад.

— Сверните за угол! — скомандовал он. — Не хватало ещё, чтобы кто–нибудь пострадал!

Взрывная волна ожидалась достаточно мощной.

Студенты попрятались по углам. Любопытные преподаватели осторожно выглядывали из укрытий.

Если бы зритель был менее увлечён предстоящим подрывом 401-й, то заметил бы странное выражение на лице Екатерины Сергеевны.

Парнишка — «сокол» закатал рукава униформы. В руке он держал зажигалку и готовился поджечь шнур.

Терентьев разрывался от мучившей неопределённости.

Его подмога опаздывала. Алексей отважился действовать в одиночку.

— Стой! Подожди! — Терентьев кинулся к поджигателю.

Он попытался выхватить у того из рук шнур.

— Оттащите его! — велела грозно Тухманова.

Завязалась длительная потасовка. «Соколы» атаковали Терентьева. Алексей защищался от трёх-четырёх противников одновременно.

Говорят, что человек, когда он попадает в чрезвычайные обстоятельства, то использует свои силы на всю катушку.

Выносливость повышается. Человек обнаруживает в себе дремавшую дотоле энергию.

Алексей никогда бы не мог предположить раньше, что сможет успешно обороняться против такого количества неприятелей.

Наконец «соколы» повалили Терентьева ввосьмером.

Его героический эпизод завершился провалом. Да, он был смел и отважен. Но против многократного численного превосходства этого недостаточно.

— Уведите! — бросила небрежно Тухманова.

Сопротивлявшегося Терентьева потащили по лестнице. Особенно интересным являлся тот факт, что Алексея завербовали в «соколы» самым первым.

— Даже такие надёжные люди могут тебя подвести, — проронила Тухманова холодно.

Терентьев вывернул шею. Его крепко удерживали за руки.

— Ты всех погубила! — завопил он. — Это конец, катастрофа! Теперь никто не узнает всего потенциала этого гениального изобретения!

Терентьева увели. Толпа не знала уже, кому верить и на кого полагаться.

— Спятил, — отрезала Анжелика. — Вдобавок ещё и предатель. От него такого поступка не ожидала.

Прерванная операция возобновилась. Один из «соколов» зажёг шнур. Пламя перекинулось с кончика зажигалки на фитиль незаметно. Теперь трубка с шипением извивалась. Поджигатель бросил шнур на пол. Все залезли в укрытия. Впечатлительная первокурсница закрыла глаза и заткнула пальцами уши. Это и была Лиза, староста группы Полишинеля.

Она единственная пока знала, что по училищу, отделившись от всех, бродят Самойлов и Эндрю.

Наконец зажглись сами динамитные шашки.

Тухманова созерцала сцену с животным удовлетворением.

Прогрохотал взрыв. Дверь комнаты отлетела.

Сорванная с петель, она ударилась о противоположную стену. Из образовавшегося провала валил клубами дым.

Зрители подумали было, что на том основная часть завершилась. Они заблуждались.

Издалека, казалось, из самого сердца комнаты, слуха всех достиг чудовищный рёв. От предсмертного вопля Повелителя Желаний останавливалась кровь в жилах.

Наконец печальный стон смолк. Восстановилась полная тишина.

— На этом, кажется, теперь всё, — заявила Тухманова.

Бледность не сходила с её лица.

****

Леди Ю начала думать, что все эти лесенки, коридоры и залы никогда не окончатся. Она передвигалась, собрав свои последние силы. Мюзик-холл, снаружи казавшийся небольшим, имел внутри целый лабиринт переходов и тупиков.

Оксану пришлось ей оставить. Скрепя сердце Ветвицкая пошла на такой шаг. С Глинской на руках, Юля точно бы никогда не добралась до выхода.

Вскоре удача ей улыбнулась. Она вышла к перилам просторного холла. Юлия вспомнила это место.

Отсюда она могла по безошибочным ориентирам достигнуть парадных дверей.

Её внимание привлёк звук голосов. Внизу стояли два человека.

Они были настолько заняты своим разговором, что не заметили Юлю. Ветвицкая тут же спряталась.

— Откуда я знал, что всё это выльется в катастрофу? — возмущался Курганский. — Дело шло только о том, что концерт прекратится.

— Нада была исначал`но подумат! — Ю с удивлением узнала в собеседнике Виктора Гидеона Кемени. — Я шалею, што вам помогаль.

— Боже мой! — Курганский вздохнул. — Да, мы совместно наняли рабочих. Наняли для того, чтобы те под видом ремонтных работ поднялись на крышу.

Юлия слушала, боясь лишний раз выдохнуть.

— Эти рабочие расшатали основание таким образом, что свод непременно начал бы падать. Понимаете, мистер Кемени? Не рухнул бы людям на голову, а только принялся осыпаться. Конкурс прервали бы за ненадлежащим состоянием концертного зала. — Тут Курганский сорвался на крик. — Я не виноват в том, что «птенцы» толком не выучили номеров!

Мне не хотелось проиграть девушкам!

Леди Ю чуть не погибла на месте от страха. Чья–то рука прикоснулась к плечу. Рядом с ней стояла Митрохина.

Юля хотела заговорить, но Алина приложила палец к губам. Теперь за гобеленом они скрывались вдвоём.

Курганский разошёлся вовсю. Из–за шторы Ю могла видеть обоих. И Кемени, и Виктор стояли возле статуи Посейдона. Митрохина тоже прислушивалась. Её красная чёлка поднялась на голове хохолком. Вид сейчас Алина имела ничуть не более аккуратный, чем Юля; её одежда измялась, а глаза полнились усталостью.

— Расчёт был на то, что побелка начнёт сыпаться именно к первому отделению. Антракта не состоится.

Конкурс отменят. Мне не пришлось выходить во втором отделении и краснеть. Ансамбль состоит из тупиц! — махал руками Курганский. — Если б вы знали, сколько с ними забот!

— Ви тэпер` мошите апвиньядь кого уходно, — сказал Кемени. — Мине интиресно уснадь, кохда наз закроюд в тюр`ме.

Виктор осёкся. Леди Ю испугалась, что он их заметил.

К счастью, Курганского просто сбил c толку ход размышлений Кемени.

— А никто не узнает, — вымолвил наконец Виктор.

— Несчастный случай. Трещины были на потолке и до этого.

— Да, но пудет раследован`е. Палицыя докапаедся до прычин, — говорил Гидеон.

— Вовсе необязательно, — настаивал упрямо Курганский.

— Вы ведь уничтожили все бумаги, как я и просил?

— Унидчтожыл, — кивнул Кемени.

— Значит, никаких доказательств! Рабочих на крыше, получается, никогда не было. Ни одной ниточки, указывающей на нас, — Виктор говорил твёрдо.

— Атно «но», — Гидеон поднял указательный палец.

— Если об этом как–то проведают ваши, как вы их назвали, «птенцы».

— Ну не сам же я им расскажу! — отмахнулся Курганский.

Тут Митрохина кашлянула. Она сдерживалась добрые пять минут.

— Там кто–то за гобеленом! — закричал Виктор.

— Я вьижу, — заметил девушек Гидеон.

Ничего другого не оставалась. Юля с Митрохиной понеслись в разные стороны.

Они разделились. Юлия свернула в коридоре налево, Алина — направо. Туда же, по правую руку, бросился вслед за ней и Курганский.

Юлия слышала их шаги. Вскоре они расстаяли вдалеке.

Перепуганная донельзя Ю начала вновь пробираться к желанному выходу.

Страшные обстоятельства произошедшей трагедии раскрылись девушке без пробелов. Мрачная тайна поселилась теперь в её сердце. Она всплакнула, подумав о горькой участи Глинской.

****

Роман всё стоял и стоял над распростёртым на полу телом Нехлюдова.

Оцепенение навалилось тяжёлой горой, мысли сбежали из головы.

Ничего не видя и не понимая, Самойлов в ступоре продолжал находиться на месте. Что делать дальше, он не представлял.

Дуло «Remingtonа» дымилось. Ствол карабина нагрелся и только начинал остывать.

Прежнее напряжение спало. Роман заметил, что его одежда изорвана, а джинсы испачканы. Самойлов имел такой вид, какой и надлежало иметь после подобной продолжительной драки.

Парень не слышал, как у него за спиной некто отворил дверь и вошёл.

— Боже мой! — завопила секретарша с порога. — Что это с ним?

Появление посторонней придало Роману новые силы. Он очнулся и мотнул головой, будто бы прогоняя из памяти дурной сон.

— Ничего, — быстро ответил Самойлов. Он и не подумал забрать карабин. Тревога и спешка руководили сейчас мыслями парня.

— Он убит? — женщина не решалась подойти к телу. Разорванные журналы вместе с кучей прочих бумаг были раскиданы по кабинету.

К рубашке покойного Эндрю прилипли осколки стекла.

Роман, ни слова не говоря, выскочил в коридор. Он понёсся вниз по ступенькам. Встреченные студенты шарахались от Самойлова в разные стороны.

Его бешеный взгляд, испачканные кровью руки и чрезвычайно потрёпанный вид освобождали Роману дорогу.

В том же мужском туалете, в котором Самойлов собрал «Remington» утром, молодой человек умылся самым тщательным образом.

Роман припомнил о том, что «соколы» спрятали за батареей некий предмет. Самойлов просунул руку за трубы. Их поверхность грела приятным теплом. В тайнике ничего не было.

Он очутился в фойе через минуту. Казалось, будто с момента, когда вся их компания была здесь, миновало тысячелетие.

Следуюшая картина вспомнилась тут же Самойлову. Леди Ю стоит с Эндрю в пяти шагах от того места, где находился Роман прямо сейчас; он сам вместе с Сашей сидел тогда на диване рядом с колонной.

Эти образы, стёршись, покинули ум Самойлова. Гибель Нехлюдова перечеркнула все другие воспоминания.

Никем не пойманный и ни разу не остановленный, Роман покинул училище.

****

Уже было три часа дня, когда мужчина почтенного вида перешагнул порог учреждения.

На нём был строгий костюм серого цвета. Офисного вида сорочка проглядывала из–под пиджака. Начищеннные туфли сверкали.

Вошедший спросил у вахтёра, где он может найти Анжелику Тухманову.

Ему предложили подняться на четвёртый этаж.

Мужчина шёл по ступенькам наверх. Каждое его движение сквозило безграничной уверенностью. Таким образом, Главный очутился на самом верхнем этаже здания.

Сложно передать изумление, каковое он испытал, увидев, что Сад уничтожен. Снесённые с петель двери 401-й уже унесли. Чёрная копоть измазала стены уродливыми полосками. В воздухе стоял запах гари.

Огибая людей в коридоре, к мужчине направлялась Тухманова.

— Здравствуй, — сухо произнёс Главный.

— Здравствуй, пап, — ответила дочка.

Иннокентий Тухманов прибыл в N-ск прямо из Санкт-Петербурга.

Именно поэтому Анжелика сразу возглавила местное отделение «соколов», а заместителем филиала стал её парень, Яшин.

Всеми этими назначениями распорядился отец.

— Я полагаю, что ты объяснишь мне, почему я приезжаю и не застаю в целости и сохранности Сад.

Анжелика помолчала недолго. Затем начала с чувством:

— Сегодня утром в комнате погиб Николай.

Иннокентий Максимович вскинул в удивлении бровь.

— Я посчитала это место опасным. И я отдала приказ его уничтожить.

Тухманов-старший покачал головой.

— Боже мой, всё напрасно, всё зря! — воскликнул мужчина.

Анжелика залилась краской.

— Такое чудесное изобретение, — Главный в недоумении вскинул руки. — Что же я скажу теперь Наде? Это известие прикончит вдову.

Под Надей Тухманов подразумевал Надежду Алексеевну Острикову. Она была женой изобретателя в те годы, когда Геннадий Петрович разрабатывал Сад Желаний.

— Я никогда не хотел заполучить этого места, чтобы воспользоваться открытием в гнусных целях, — произнёс недовольно Тухманов.

— Да, я, конечно, мог бы многое загадать, но не стал бы этого делать. — Мужчина вздохнул. — Моя цель была куда благородней. Я хотел вернуть Сад общественности. И уверен, отыскались бы энтузиасты, которые с помощью комнаты могли бы изменить мир, облагодетельствовать всю страну! — Иннокентий прибавил с разочарованием.

— Всему этому не суждено сбыться.

Анжелика проговорила в своё оправдание:

— Папа, я признаю, что поторопилась. Из одного только посещения Сада разразилась трагедия. Я не разделяю твоей уверенности. По-моему, это жуткое и неприятное место.

Тухманов прищурился.

— А что, и впрямь внутри невозможно было разговаривать прозой? — спросил у дочери он. — Помнится, мне говорили, что происшествие случилось в тот день, когда Остриков загрузил поэтический блок в память Сада.

— Это абсолютная правда, — подтвердила Тухманова.

Иннокентий Максимович вмиг посерьёзнел. Он посмотрел в глаза дочери.

— И всё–таки это было гениальным изобретением.

Анжелика опустила глаза.

****

Ветвицкая ещё долго неслась стремглав по коридорам, прежде чем чудом попала к центральному холлу. Она ошибочно полагала, что на этом все испытания столь тяжёлого дня завершились.

Не успела она спуститься к парадным дверям, как её опередили в том Митрохина и Курганский.

Леди Ю замерла наверху. Необходимость скрываться усложняла все перемещения.

— Иди ко мне! — грозно приказал Виктор своей подопечной.

— И не подумаю, — задыхалась Алина. Одному Богу известно, сколько продолжалась погоня.

Митрохина отступала. Курганский медленно к ней приближался. Их шаги раздавались эхом в тишине холла.

Виктор ступил на ковёр.

— Ты у меня ещё увидишь, негодница! — пригрозил он.

— Мигом вышвырну из ансамбля. Не посмотрю даже на наши близкие отношения. Чего стояла подслушивала, признавайся!

Юлия ощутила, как воспрянула в груди радость.

Курганский не подозревал, что, помимо Митрохиной, за гобеленом был кто–то ещё.

Юля боялась, что с ней может сделать такой человек.

Ветвицкая пригляделась. Она заметила, куда стремится Алина.

Трещины изуродовали здесь потолок, так же, как и во всех прочих залах. Особо широкий разлом подходил прямо к люстре. Громадный светильник из хрусталя качался на тоненькой нитке. Крепление грозилось сорваться. Курганский не замечал, что направляется в западню.

— Ну же, когда ты перестанешь бежать? — теперь Виктор точно стоял под нависшей над головой тяжестью.

— Больше мне бежать не придётся, — и Алина вынула из кармана некий предмет.

Ветвицкая завороженно наблюдала за происходящим. Вещицей оказалась изумрудная статуэтка! Ю напрочь забыла о том, что избавилась от неё.

Алина подкинула статуэтку под потолок. Та ударила люстру. Два ряда свечей бешено закачались. Ослабевший провод не выдержал.

Люстра полетела вниз, прямо на Виктора. Раздался сначала звон хрусталя, а затем сдавленный хрип.

Юля хотела зажмуриться. Курганский лежал на полу, придавленный люстрой. Его горло кровоточило. Сражённый своей любовницей, он умирал.

— Ты подохнешь в Аду! — захлёбывался Курганский. Мерзкий, булькающий звук делал его речь едва различимой.

Виктор пополз к Митрохиной. Скоро силы его подвели.

— Будь ты проклята! — Курганский повалился на спину. — Чтобы ты сдохла в таких же муках!

Виктор замолк. Алина перешагнула через его тело. Митрохина плакала.

Лужа крови растекалась под умершим, увеличиваясь в размерах.

Ветвицкая не могла поверить, что она только что стала свидетельницей настолько малоприятной и жестокой развязки.

Она осталась в холле одна. Покинув укрытие, Юля спустилась по лестнице.

Девушка избегала смотреть на испустившего дух Курганского. Наконец она взялась за ручку дверей. Ветвицкая рванула её на себя. Поток свежего воздуха и солнечный свет моментально объяли её.

Всё было позади. Кошмар завершился.

****

Терентьев сидел в аудитории оркестра народных инструментов, когда его опоздавший союзник пришёл.

— А, это ты, — сказал тому Алексей. — Я рад, что ты появился.

— Введи меня быстро в курс дела, — попросил Терентьева Коган.

Собеседник задумался.

— Даже не знаю с чего бы начать, — пожал Терентьев плечами. — Ты заскочил на огонёк слишком поздно.

И Алексей кратко пересказал ту историю, каковая ещё будет ходить среди здешних студентов долгое-долгое время.

Леонид узнал о смерти Нехлюдова. Коган особенно сокрушался по этому поводу.

— Это всё я виноват, — повторял он. — Если бы не саратовская охота, ничего бы не произошло.

И что теперь будет с Романом?

— Скорее всего, возьмут в ежовые рукавицы, — ответил задумчиво Алексей. — От обвинений в убийстве ему точно не отвертеться.

— Научил Самойлова обращаться с оружием на собственную беду, — подвёл неутешительный итог Леонид. — Кто заранее знал, к чему всё приведёт?

Коган выразил крайнее изумление, узнав о том, какие события развернулись сегодня вокруг 401-й аудитории.

— Пришлось влезть в драку с другими «соколами», — улыбнулся Терентьев. — Они меня взяли числом .

Леонид ещё долго хлопал глазами.

— Двойное убийство, затем безрассудный подрыв, — качал он головой. — Ещё и вся эта мистика, по поводу исполнения желаний. Ничего не понимаю! Нет, всё училище перевернулось, все потеряли рассудок!

Коган понял, какие крупные изменения произошли в его отсутствие в Курске.

Наконец он вспомнил о девушках.

— А где Глинская? Леди Ю? — спросил взволнованно Леонид. — Нам сейчас будет что обсудить.

— Ты же не знаешь, — протянул Алексей. — Их сейчас нет. Они обе в Венгрии.

— Конкурс, к которому они…

— … так долго готовились, — Терентьев закивал. — Правильно говоришь. Их ожидают не раньше, чем в среду. — Сегодня был понедельник.

— Тогда мне нужно дождаться их, — твёрдо решил для себя Коган. — Проведу в N-ске недельку.

Леонид заметил оставленные кем–то гусли. Бесхозный инструмент лежал спокойно на стуле.

Коган поднёс к струнам пальцы. Прозвучал таинственный перезвон.

— Как же я долго тут не был, — Леонид оглядывался по сторонам. Коган заметил на задних сидениях балалайки. — И вроде бы всё знакомо, точно здесь был, а подробности подзабылись.

Терентьев сказал:

— У тебя ещё будет возможность освежить воспоминания.

— Согласен, — подтвердил Коган. — Только, чувствую, времена стали другими.

Его сердце сжимало попеременно то от радости, то от тоски.

— Прогуляемся по этажам, — предложил Леонид. — Заодно покажешь мне бывшую 401-ю.

Терентьев отложил аккордеон и поднялся.

— Уж извини, что невовремя, — примиряще произнёс Коган. — Я добрался из Курска первым автобусом.

— Не стоит переживать, — Терентьев махнул рукой. — Подозреваю, что тебе предстоит весьма волнующая встреча с девушками. Тебе будут рады.

— Ты серьёзно так думаешь? — они покинули оркестровое помещение. Терентьев выключил свет.

— Разве я стал бы шутить? — сказал Алексей. У Когана пропали вопросы.

Вокруг них сновал из стороны в сторону людской неукротимый поток. Занятия кончились, и теперь все студенты рвались на улицу.

Терентьев отправился с Коганом туда, где раньше был Сад Желаний.

****

Осиротевший ансамбль Курганского собрался тем вечером, по обыкновению, в «Палисандре».

Играли мало, больше разговаривали. Там же была и Ветвицкая. Она обменивалась с Митрохиной тревожными взглядами. Коромыслова обещала приехать попозже. Теперь Ольга Витальевна курировала всех музыкантов без исключения.

— Как такое вообще могло произойти? — выпалил вдруг Игрушкин. Сергей никак не мог примириться с потерей Оксаны. Утрата вызвала у него глубокую подавленность и расстройство.

— Вот — бац! — и нет человека. Не умещается в голове.

Юлия потеряла самообладание.

— А как вы могли не подготовить программу для конкурса!? — гневно закричала она. Все разговоры в комнате прервались. — Подставили по полной своего руководителя!

— Тише, — смиренно произнёс Бельведер. Эта реплика мало подействовала на кураж Леди Ю.

Она не убавила громкости.

— Ты думаешь, одному тебе жалко Оксану? — повернулась Юля к Игрушкину. — Ты её знать не знал!

А мы с ней были близко знакомы не первый год!

Митрохина подошла к ней и усадила силой на стул.

— Мы все перенервничали сегодня. Не надо усугублять, — Алина попыталась произнести это со всем доступным доверием.

Юля остыла немного.

— Тебе лучше думать, что Виктор погиб в результате несчастного случая! — подскочила она в другой раз. — Спать по ночам будешь крепче! — и Ю повернулась к Алине. — Скажи ему, всем скажи, что произошло.

Расстерянность отразилась у Митрохиной на лице.

— Я не понимаю, о чём она говорит, — проронила Алина в ответ на вопросительные взоры товарищей. — Юлия одержима. Это временно и это пройдёт. Мы возвращаемся завтра в Россию.

— Подумать только, — выдохнула Ветвицкая. — Ну ладно. — И она уселась на место. Девушка взяла в руки перечницу и стала вертеть её в руках. У Ветвицкой не было привычки грызть ногти.

— Я не знаю, что скажу Эндрю, когда вернусь в N-ск, — объявила она. — Остаётся только надеяться, что у них там всё хорошо.

Тут появилась Ольга Витальевна.

Разговор зашёл об авиабилетах, удобном рейсе и прочих вопросах, связанных с их отъездом.

Юля возвращалась в Россию совершенно опустошённой.

I.

II.