В жерле вулкана

Глава 17

Сквозь сломанную пластинку жалюзи пробился золотой свет и бросил луч поперек бара. Когда люди пересекали его, их лица приобретали ненатуральный цвет. В луче клубился дым. Все в баре, кроме игроков в покер, непрерывно разговаривали.

Рейнер посмотрел на кристально прозрачную жидкость в своем стакане. Несколько недель назад он просто подумал бы, что бармен по ошибке принес ему джасинта-кину вместо перно, или что перно простоял в этой дыре лишних два-три года. Несколько недель назад он счел бы мелодраматической мысль о том, что изменение химического состава напитка было, вероятно, смертельным. Но теперь он стал на несколько недель старше. Неважно, что добавили в этот стакан, но случайно это оказался ингибитор, и реакция, вызывающая помутнение содержимого, не состоялась. Они, кто бы это ни был, плохо знали химию.

Огромный метис-хозяин отвернулся и его полузакрытые глаза следили уже за кем-то другим. Этот взгляд сонной жабы мог вовсе ничего не значить. Рейнер взял стакан в ладонь, чтобы никто не видел цвета его содержимого, и снова обежал взглядом присутствующих. Все лица были ему незнакомы, кроме креола-официанта и хозяина – их он видел вчера. В течение десяти минут он ничего заметил, кроме, пожалуй, одного – красивый левантинец покинул бар. И это тоже могло ничего не значить: двое вошли, один вышел – что могло быть естественнее.

Было вполне возможно, что они позволят ему уйти живым и предпримут следующую попытку позже. Рейнер отметил про себя, где находятся хозяин и креол-бармен, поднялся и, взяв с собой стакан, начал протискиваться сквозь толпу. Если они захотят сразу же разделаться с ним – что ж, у них есть шанс. Ничего не стоило всадить ему нож под ребро, отвернуться и спокойно отойти на несколько шагов прежде, чем он зашатается и упадет.

Рейнер медленно шел сквозь толпу, крепко держа стакан со спиртным, не глядя в лица людей, обращая внимание только на руки тех, мимо кого протискивался. («Perd n…») Он чувствовал тепло прижатых друг к другу тел, вдыхал дымок суматранских сорняков, которые здесь выдавали за табак, и марихуаны, обонял запах пота и испарений алкоголя… («Perd n…») Порой он быстро вскидывал взгляд, проверяя где находятся креол и хозяин, не возвратился ли левантинец; левую руку он держал согнутой, прикрывая сердце («Perd n…»), а люди, толкая соседей, уступали ему дорогу. Им не было дела до него, они были поглощены своими разговорами о большой рыбе, налоге на дизельное топливо, девочках из борделя, а Рейнер тем временем приближался к двери. В конце концов он вступил в освещенный прямоугольник и на него нахлынул дневной жар.

Отодвинув тростниковую портьеру, Рейнер боком шагнул за дверь – на случай, если за ней кто-то поджидает. Солнце ослепило его, и пришлось несколько секунд выждать, прежде, чем он смог разглядеть детали: длинный шлейф рыболовной сети, спящую старуху, дворнягу, спавшую в тени ларя на причале – Рейнер помнил о ней. Не было ни малейших признаков какого-либо движения.

Он медленно шел, держа стакан в руке так, чтобы его, по возможности, не было видно со стороны. Наконец он присел на корточки в тени ларя и поднес стакан к собачьему носу.

– Tom, guapo… tom…[16] – Ему пришлось повторить эти слова несколько раз, прежде чем собака проснулась и вскочила на ноги, слишком слабая для того, чтобы убежать. Глаза животного были полны страха.

Ни одна собака не могла устоять перед запахом аниса, а Рейнер терпеть не мог подозревать невиновных.

– Tom, perrito…[17] – язык наконец нашел источник такого привлекательного запаха. Когда собака вылакала жидкость, Рейнер выпрямился, бросил стакан в воду у причала и встал в клочке тени, поглядывая на дверь бара Салидисо через прогал между штабелями бревен, в котором накануне вечером стоял «мерседес». «Вы хотите выяснить, что случилось с самолетом. Если это станет известно, я должна буду умереть».

Никто не проходил сквозь тростниковую портьеру. Посреди гавани скрежетала землечерпалка, заполняя небо своей странной музыкой.

Когда по телу собаки пробежали ужасные судороги, Рейнер пошел прочь. Он обернулся только однажды, отойдя на изрядное расстояние, чтобы удостовериться в том, что оказался прав. Его охватила ненависть к себе за то, что для спасения своей жизни пришлось отнять другую – пусть даже у этого жалкого создания.

Лодки вышли в море вскоре после заката, их темные тени прорезали фосфоресцирующую полосу прибоя и переваливались в волнах до тех пор, пока не загудели моторы и винты не повлекли их прочь от берега. Из затона в южной части гавани вышло двадцать-тридцать суденышек, и «Морская королева» скользнула мимо зеленого маяка, чтобы присоединиться к ним. Темное море было испещрено белыми барашками на волнах. Вскоре первые лодки достигли района промысла и на мачтах вспыхнули сигнальные огни. Короткие резкие волны беспорядочно побрасывали их.

Над морем раздались голоса, шелест разматывающихся линей и плеск брошенной в море приманки. И вот уже первая акула прорезала толщу воды следом кометы, и первый водонепроницаемый фонарь пошел в глубину, когда первая наживка была схвачена.

«Морская королева» продолжала идти на средней скорости. Мерсер передал штурвал одному из членов своего экипажа, состоявшего из трех человек. Через несколько минут последние огни рыбацкой флотилии остались на востоке, между судном и землей.

– Видел нас кто-нибудь?

– Трудно сказать, Джек. По крайней мере, никто не окликнул.

Они уже обсудили плату за поиск и сошлись для начала на ста пятидесяти песо.

– Я пока не искал камеру. Вам же ни к чему платить за прокат прежде, чем мы точно определим, где находится эта штука. Ее могло куда-нибудь переместить подводное течение – поблизости от края плато есть восходящие потоки воды из глубины, которые потом пересекают весь этот участок. Конечно, течение не должно быть сильным – я видел там водоросли. Эй, нам не пора поесть? – вдруг крикнул Мерсер, обращаясь к механику.

Механик, которого звали Ибитуба, прошел на корму, забросил в воду снасть на тонкой леске и принялся поджидать поклевки. Рейнер повернулся к Мерсеру и сказал, что хочет лечь поспать.

– О'кей, Джек. Возьмите одеяло, будет холодно. – Водолаза охватило мечтательное настроение: он неотрывно смотрел как отражение полумесяца, скачущее в воде через гребни и провалы волн, неотвязно, как чайка, сопровождает судно.

Рейнера разбудили за час до рассвета, в пять часов. Судно стояло, над верхней палубой горели рабочие огни, команда готовила оборудование. Ветер совсем стих, и море было гладким, как стекло, в котором так же ярко, как в небе, сияли звезды.

– Мы на месте, Джек. Точно на месте. Маловероятно, что оно могло куда-нибудь уползти.

Рейнеру внезапно пришло в голову, что крест на карет был слишком мал для того, чтобы можно было так точно выйти на него. От вида бескрайнего океана, озаренного одними звездами, его настроение упало еще больше: если придонные течения здесь достаточно сильны, то они вполне могли за это время унести самолет с плато в океанские глубины, куда не сможет погрузиться никакой водолаз. Он не знал, как давно крест был нарисован, и какие течения пробежали по дну океана с тех пор, как Эль Анджело нанес отметку на карту.

– Улыбнитесь, Джек. Сейчас темно, как в аду, но когда взойдет солнце, вы сможете здесь разглядеть дно.

Мерсер продолжал проверку снаряжения, время от времени переговариваясь со своим экипажем – тремя индейцами – на смеси английского и испанского языков и каких-то прибрежных наречий. Рейнер тем временем смотрел на небо на востоке. За какие-то двадцать минут из-за шпилей Анд появился свет и залил землю, небо и океан. Кожа сразу почувствовала тепло, а глаза сами собой прищурились – такими им предстояло оставаться весь день.

Лицо и ладони Мерсера обрызгали какой-то непрозрачной черной жидкостью из аэрозольного баллона. Его водолазный костюм был весь черный, даже пряжки ремней, ободок маски и воздушные баллоны на спине. Он одарил Рейнера белозубой голливудской улыбкой.

– Побольше оптимизма, Джек. За полчаса до рассвета надежда всегда улетучивается, как воздух из баллона. Посмотрите-ка за борт.

Поверхность воды с каждой минутой обретала все большую прозрачность; стали видны мелкие рыбешки, висевшие в толще воды, как плавучие булавки. Может быть и впрямь в этот важнейший день все пойдет хорошо. Ведь нужно только доверие Куги Мерсера, яркий солнечный свет и немного везения.

– Не буду надевать глубинный костюм, пока не найду нужное место. Сейчас пойду вниз примерно до середины, чтобы оглядеться, отсюда я увижу чуть не половину плато, а авиалайнер – достаточно большая птичка, если, конечно, не развалился на перышки. – Он помахал Рейнеру рукой со скрещенными пальцами и предоставил помощникам надеть на себя легководолазный шлем поверх незапотевающей маски.

– Тут бывают акулы? – спросил Рейнер у механика.

– Попадаются. Но они почти никогда не нападают на черные предметы в глубине воды. Босс их не боится. – На его лице мелькнула и исчезла быстрая улыбка. – Но, сеньор, ничего не бросайте за борт, даже пепел с сигареты.

Мерсер вытравил нейлоновый страховочный конец и кивнул. Матросы помогли ему перебраться через борт и запустили лебедку. Трос пошел внатяг. Водолаз медленно пошел вниз, оставляя за собой цепочку взлетающих к поверхности пузырьков воздуха. Через две минуты он исчез из виду, словно растворился в зеленой воде.

«Морская королева» вернулась незадолго до вечера. Судно сделало крюк на север и обогнув полуостров вошло в гавань, так как иначе с берега можно было бы легко определить ее курс. Рейнер с час пролежал на своей кровати в Кастильо Марко, пытаясь вырваться из черного отчаяния, охватившего его после того как Мерсер ободряюще сказал:

– О'кей, Джек, придется попробовать еще.

Мерсер сделал шесть погружений, переводя лодку на новое место каждый раз после того, как всплывал на поверхность. Однажды он облачился в глубинный костюм, так как увидел грубое подобие креста – но это оказалось всего лишь скальное образование на склоне плато. Сомнения Рейнера, которые до сих пор он упрямо загонял в самый отдаленный угол сознания, проявились во всей своей ошеломляющей силе, и в конце концов он почти убедил себя в том, что Эль Анджело разглядел под водой этот скальный крест, был озадачен увиденным и сделал пометку на своей карте, чтобы позднее исследовать и выяснить, не были ли это обломки рангоута затонувшего судна, упавшие таким причудливым образом.

Остатки командировочных, полученных от компании, позволяли ему пользоваться услугами Мерсера в течение еще двух дней. А на то, чтобы найти «Глэмис Кастл» мог потребоваться и месяц, да и то лишь, если самолет не унесло течением с плато в глубину.

Завтра в девять утра фирма «Пан-Агуадор» сообщит о пропаже автомобиля, а к сумеркам полиция Пуэрто начнет на него охоту. Он уже начал беситься от необходимости постоянно быть настороже на улицах и даже здесь в пансионе. Тот, кто отравил его перно, кем бы он ни был, знал, что он не умер. Даже гордость требовала от его врагов на следующий раз удостовериться в успехе.

Лежа в сырой духоте и слушая гудение мух, он пытался, как на протяжении всего дня, истребить это черное сомнение во всем, тем не менее оно непрерывно терзало его, пока он не заставил себя думать о другом. Чтобы продолжать все это, он должен был снова пойти туда. Ведь он обещал: каждый день.

Он пришел на причал перед самым закатом и увидел, что труп собаки исчез. Он уже превратился в скелет среди мусора, устилающего дно гавани. Старуха больше не спала – она со стонами перебирала сеть скрюченными пальцами.

В баре Салидисо было всего шесть человек. Хозяин дремал в огромном плетенном кресле, давно превратившемся под его весом в корзину. Креол стоял за стойкой. Левантинца не было видно. Рейнер узнал троих, бывших здесь накануне, остальных он никогда прежде не видел. Войдя, он приветствовал присутствовавших диалектным оборотом из тех, что употребляли рыбаки; один отозвался. Они говорили между собой, но прервали разговор, когда Рейнер вошел. Над головами крутился электрический вентилятор; у него не хватало одной лопасти, и каждый оборот сопровождался щелчком испорченного подшипника. Вентилятор не мог потревожить спертый воздух в помещении. Он лишь издавал шум, похожий на шипение иглы на закончившейся патефонной пластинке.

Рейнер встал так, чтобы видеть тростниковую портьеру на двери.

– Выпьете, сеньор?

– Нет.

Подшипник безостановочно щелкал. Огромный метис в своей корзине захрапел. Один из посетителей вышел, и тростниковая завеса издала глухой звон.

Рейнер подошел к хозяину и потряс его. Впечатление было такое, будто он толкал гранитный валун; тем не менее жабьи глазки приоткрылись. Пот, сбегавший с висков, капал с подбородка.

– Que hay?[18]

– Tiene Usted uno mensaje para Se or French?[19]

Темные золотистые глаза не мигая разглядывали его, огромные легкие с хрипом перекачивали воздух, пот капал с лица.

Рейнер направился было к двери, но тут услышал за спиной скрип тростникового кресла.

– Momento.

Толстяк с трудом поднялся на ноги и зашаркал за стойку, оттолкнув креола. Тот, однако, не вышел в зал, а остался там же.

Пятеро посетителей завели на редкость примитивный и обезоруживающе нейтральный разговор.

– Море хорошее нынче.

– Прошлой ночью я видел манту.

– Вот это да!

Им было известно, что он понимал по-испански. Рейнер опять повернулся к двери. Тот человек вышел наружу уже несколько минут назад. Хозяин протянет сколько сможет. А он должен ждать.

Кривобокий вентилятор щелкал, щелкал…

Из задней двери бара принесло запах жареного осьминога, смешанный с марихуаной. Пятеро продолжали свой дурацкий разговор, никто не глядел на Рейнера.

– Si!

Рот хозяина искривился в подобие довольной улыбки. Рейнер взял конверт.

– Gracias. – Он раздвинул тростниковую портьеру. – Saludji, se ores!

Опять отозвался только один из них.

Рейнер нашел тенистое место у стены, с хорошо просматривающимися подходами, и прочел записку:

Никакой подписи. Оставался еще час. Это там, между кучами бревен.

За пять минут до заката человека, вошедшего в узкий проход между караванами бревен, можно было бы ясно разглядеть. Через пять минут после заката будет совсем темно. Два человека, по одному с каждой стороны, полностью перекроют проход, и оттуда невозможно будет удрать.

Хотя о том, чтобы не ходить туда, не могло быть и речи.