В глубь веков

Глава X Возвращение или пробуждение?

аннее утро, едва брезжит. В пещере еще темно, но все же, приглядевшись, уже можно различить четыре человеческих фигуры, неподвижно распростертые на песке вокруг большого плоского камня. Это — дядя Карл и его спутники. В глубоком полумраке их смуглые тела, прикрытые полуизорванной одеждой, кажутся безжизненными. Но вот один из них шевелится, меняет позу и просыпается. Это Ганс. Он приподымается, проводит рукою по лбу, как человек, старающийся собраться с мыслями, и вдруг вскакивает, очевидно, припомнив все, что с ними произошло. С беспокойством оглядывает он себя и товарищей и в недоумении останавливается посреди пещеры.

— Неужели же спасительные крупинки не подействовали? — шепчет он и при одной мысли об этом дрожь пробегает по всему его телу. Ганс настолько привык уже к природе, что в том полумраке, который теперь окружает его, он безошибочно узнает утро.

— Значит, мы проспали, по крайней мере, двенадцать часов, — размышляет он. — Однако не худо взглянуть, что творится вне пещеры, — подумал он и, не будя своих друзей, вышел на площадку. Но едва лишь сделал он два-три шага, как вдруг почувствовал, что нога его опускается во что-то теплое и мягкое. Наклонившись, он, к удивлению своему, замечает остатки костра, в котором кое-где виднеются еще тлеющие угольки.

— Что за история такая, — размышляет он, — ведь вчера мы и не думали разводить костер, откуда же взялся он сегодня?

Но удивление его возросло еще больше, когда, шагах в десяти от себя, он вдруг услышал знакомое фырканье коня. Подняв голову, Ганс, к величайшей своей радости, увидел перед собой ту самую бурую лошадку, которая две недели тому назад принесла на своей спине ко входу в эту самую пещеру дядю Карла; а вот и остальные кони мирно пощипывают траву, бродя по лужайке; вот и вьюки лежат в том же порядке, в каком были оставлены нашими друзьями, а подле них мирно похрапывает их проводник, подложив под голову одно из седел.

Недоумевающий, но радостный Ганс опрометью бросился назад в пещеру и принялся неистово будить своих спутников.

— Вставайте-ка, господа, вставайте же скорее! Позвольте вас поздравить с счастливым возвращением.

Спутники его, привыкшие уже к чуткому сну, вскочили разом. Ганс в двух словах объяснил им, в чем дело, и теперь все четверо молча и в недоумении глядели друг на друга.

Иоганн, по-видимому, первым пришел в себя. Он кинулся к тому углу, где у него помещалась его кухня и через минуту радостно объявил, что там все осталось совершенно в том же положении, в котором было оставлено ими перед выходом в минувшую экспедицию.

— Вот это-то меня и смущает, — в раздумье заявил профессор Курц. — Неужели же наш проводник, который тогда исчез так таинственно, потом вдруг вернулся и, не найдя нас, спокойно ожидал нашего возвращения в течение целого полумесяца и притом не только не прикоснулся ни к одной из наших вещей, но даже не брал и съестных припасов!

— Да, это, пожалуй, действительно несколько странно, — согласился Бруно. — Но все же я, прежде всего, предлагаю всем переменить наши истрепанные костюмы, благо что тюк с одеждой у нас в пещере, а по отношению к проводнику рекомендую держать себя как можно осторожнее. Иначе ведь Бог знает какие толки могут подняться по поводу нашего странного приключения.

Все согласились с Бруно, а так как становилось уже совершенно светло, то немедленно же занялись экипировкой, и едва успели они окончить свой туалет, как у входа в пещеру показался проснувшийся уже проводник.

— О, о, — произнес он, — господа уже встали! Что же, будем мы завтракать или сейчас же отправимся дальше?

Спокойная речь этого человека очень удивила наших путешественников и они молча переглянулись между собой.

— Дальше! Но куда же дальше? — невольно воскликнул Иоганн.

— Как — куда? — в свою очередь, удивился проводник. — Да ведь вчера же старый господин говорил, что мы проедем еще дальше на северо-запад!

— Вчера… как вчера… — начал было дядя Карл и вдруг остановился. В уме его словно молния мелькнула мысль: «А что, если все наше приключение было не более как сон!..»

Выслав под каким-то предлогом проводника, он сообщил свою догадку остальным и все, кроме Иоганна, нашли эту гипотезу до некоторой степени вероятной, а потому решили исследовать это дело путем осторожных расспросов проводника.

Однако, чтобы ни произошло с нашими путешественниками, но чувствовали они себя настолько утомленными всем, что пришлось пережить им во сне или наяву, что на общем совете единогласно было решено немедленно же возвратиться в Мадрас, отложив на неопределенное время посещение интересных пещер, открытых профессором Вагнером.

Солнце едва показалось над горизонтом, когда наши путешественники уже сидели за пышным завтраком, который «на радости по случаю благополучного возвращения восвояси», как выражался Иоганн, он изготовил по преимуществу из мясных припасов.

За завтраком проводник, незаметно для него, был подвергнут самому хитрому перекрестному допросу по поводу продолжительности пребывания каравана в этой пещере. Из его простых и совершенно ясных ответов было очевидно, что в эти места они прибыли не далее как вчера; что за ночь он не заметил ничего особенного, хотя два-три раза вставал к лошадям; в пещере, куда он, впрочем, не входил, по-видимому, тоже все обстояло благополучно. Таким образом, оказывалось, что все их приключения были, вероятно, не более как сон.

Часам к семи утра маленький караван двинулся уже в обратный путь. Задумчиво следовали европейцы за индусом, который с вьюками несколько опередил их. Как ни убедительны были для них его доводы, но и Иоганн, с своей стороны, также приводил немаловажные доказательства реальности всего случившегося.

— Господа, — говорил он, — если вы хотите знать, сон это или нет, то я советую вам еще раз поглядеть на проклятые листья нашей одежды, несколько штук которых я везу с собой в чемодане — на память о наших приключениях.

— Но ведь эти листья ничем не отличаются от растущих и теперь, а очутиться в нашей пещере они могли и случайно.

— Ну, если вам этого мало, то распахните ваши сорочки и поглядите на вашу кожу. Разве была она когда-нибудь такой смуглой, как теперь? А уж если пошло на правду, то признайтесь откровенно, — разве не чувствуете вы, что эта приличная одежда, которая, слава Богу, облекает теперь наши тела, несколько стесняет нас! Нет, господа, поспи мы таким манером еще хоть с полгодика, так пожалуй, позабыв немецкий язык, болтали бы теперь, как сороки, на допотопном языке, который помним и до сих пор.

— Так значит, по-вашему, наш проводник и наши лошади проспали эти две недели, как одну ночь?!

— Ну уж, этого я вам не берусь объяснить, господин профессор. Может быть то, что здесь было одной ночью, — там оказалось двумя неделями. И я не знаю, чем это было бы удивительнее сна, который снится разом четырем человекам и оставляет после себя такие поразительные последствия. Я, например, до сих пор не могу отделаться от нестерпимого собачьего чутья, которым наградило меня это проклятое приключение. И вот, несмотря на то, что проводник наш с тюками едет далеко впереди, ко мне в нос так и лезет запах всей нашей провизии, возбуждая мой аппетит, который я только что удовлетворил в достаточной мере.

— Послушай, дядя, — в свою очередь, заговорил Бруно, — а что ты скажешь по поводу самой сущности нашего приключения? Насколько правдоподобным кажется тебе тот мир, который нам удалось так или иначе наблюдать?

— Гм, — задумчиво протянул ученый, — правду сказать, наше сновидение действительно отвечает всем данным, имеющимся у меня по этому предмету. Я не могу себе представить первобытное человечество не таким, как то миролюбивое племя, которое приютило нас в своей среде.

— Но если это племя действительно первобытное, то кто же тогда, по-твоему, те люди, которые вытеснили его?

— Ах, Ганс, да неужели же ты полагаешь, что все тогдашнее человечество целиком было перед нашими глазами? Ведь мы видели только маленький уголок земли, которую тогда далеко на север охватывал подтропический пояс, удобный для заселения. И нет сомнения, что в те времена его обитали уже очень многие племена, сходные между собой своей первобытной культурой. Верования их, как и те, которые мы наблюдали, представляли лишь зачатки религии. Общественность оказывалась явлением случайным, так как каждая семья была совершенно свободна от племени и могла идти, куда ей вздумается. Понятие о собственности тоже едва возникало и распространялось так же, как и у животных, лишь на результаты личного труда. Быт приближался тоже к быту животного, от которого первобытный человек вообще отличался еще очень немного.

— Ну, с этим то я не совсем согласен, — заметил Бруно, — обрати-ка внимание на их нравственные достоинства. По-моему, человечество с тех пор не сделало в этом отношении успехов, но, наоборот, проявило значительный упадок. А вот другое племя, пришедшее на смену первому, по-моему, уже далеко не так симпатично.

— Ну, в этом-то нет ничего удивительного, — племя нашего хозяина жило в благодатных условиях полного довольства. Единственными его врагами были дикие звери, которых тогдашний человек уже не боялся, да грозные явления природы, не особенно вредившие человеку в этих местах. Тогда люди не мешали еще жить один другому, как заметил наш хозяин, и при нас к ним впервые заглянула суровая гостья — нужда, приведя с собой неприветливое племя, уже отмеченное печатью злобы о своем существовании, которую положила на их лица эта неприветливая наставница человечества.

— Скажите, господин профессор, — в свою очередь, спросил Иоганн, — что же такое происходило, примерно, около тех же времен на месте нашего милого Нюренберга, которого тогда, конечно, еще и не существовало, потому что, как ни расхваливает Бруно этот народ, а все же он при всех своих добродетелях был слишком невежественным для того, чтобы создать такой прекрасный город.

— На месте нашего Нюренберга происходило, я думаю, что наблюдали мы и здесь, если только волна человеческого расселения достигла тогда до Европы; в противном же случае, — там стояли такие же девственные леса, обитаемые такими же динотериями и мастодонтами, каких мы с вами видели среди дебрей Декана.

Беседуя таким образом, наши спутники все ниже и ниже спускались с возвышенностей горных цепей. Скоро они миновали уже знакомый поселок, а спустя час после полуденного привала увидали уже широко раскинувшийся Мадрас, в который и прибыли незадолго до наступления сумерек.

В своей гостинице они узнали, что отсутствие их продолжалось лишь двое суток и это обстоятельство окончательно убедило профессора в том, что все их приключение было действительно не более как сон.

С необыкновенным наслаждением отдыхали они в эту ночь на мягких, покойных кроватях, хотя, правду сказать, стены и потолки комнат, казалось, стесняли их дыхание. Наутро многое из их таинственного приключения побледнело уже в их памяти, а организмы начали приходить в свое обыкновенное состояние. Иоганн отделался, наконец, от той остроты обоняния, которая накануне так раздражала его аппетит. Все четверо едва помнили несколько слов из того языка, на котором они еще так недавно говорили между собой совершенно свободно.

— Как жаль, — заметил по этому поводу Ганс, — что вчера никому из нас не пришло в голову составить словарь этого наречия.

— Что вы, Ганс, — возразил Иоганн, — да легкое ли это дело, вспомните, как толсты бывают обыкновенно словари; такие книги, я думаю, нужно писать года по два.

— Вы, мой любезный, как и всегда, сильно ошибаетесь, — со снисходительной улыбкой произнес Курц. — Те словари, о которых вы говорите, содержат от двадцати до тридцати тысяч слов, — а как вы думаете, сколькими словами обходились мы во все время нашей необыкновенной грезы?

— А разве вы, господин профессор, это знаете?

— Конечно. На песчаном берегу ручья я написал и сосчитал все слова этого языка.

— Неужели! И сколько же оказалось по вашему счету? Я полагаю, не менее же пяти тысяч.

— Гораздо меньше. Их всего-навсего 293 слова.

Через три дня пассажирский пароход вышел из Мадраса, направляясь в Европу и увозя с собой профессора Курца. и его спутников.

Иоганн ликовал. Продолжительное путешествие было окончено. Друзья возвращались на родину, навсегда покидая страну, в которой им пришлось испытать столь необыкновенное приключение. И все четверо долго глядели на удалявшийся от них берег, освещенный косыми лучами заходящего солнца, пока не раздался пароходный колокол, призывающий пассажиров к столу, а когда, часа два спустя, Бруно снова вышел наверх, то на небо уже взошла луна, а вокруг парохода беспредельный океан рябил своей монотонной зыбью, сверкавшей подобно чешуе какого-то сказочного чудовища.

Задумчиво глядит юноша в серебристую даль океана, и Бог весть какие думы мелькают в его голове. Но вдруг чья-то тень бесшумно ложится рядом с его собственной. Бруно быстро поднимает глаза. Перед ним стоит Агадарас.

— Добрая ночь! — говорит он, протягивая руку своему приятелю.

— Как, вы здесь, вы едете вместе с нами!

— Да. Я знал, что вы искали меня в Мадрасе, но, к сожалению, тогда я не мог видеться с вами, а потому и решил проводить вас до первой остановки парохода… Я знаю все, что с вами произошло и что ваш дядя силится доказать, что это не более как сон, но это совсем не так. Одного сна слишком недостаточно, чтобы объяснить ваше приключение. Вы, конечно, хотели бы получить от меня разрешение этой загадки; однако я не могу этого сделать. Одно только могу я сказать вам, — что все то, чему были вы свидетелями, некогда действительно совершалось. Берегите же мой подарок. С его помощью вы можете видеть многое; а если когда-нибудь вам понадобится моя помощь, то вот здесь вы узнаете, как найти меня.

С этими словами он протянул молодому человеку пакет, который тот принял совершенно машинально.

— Ну, а теперь прощайте. Помните, что, доставив вам это маленькое удовольствие, я далеко не считаю себя расплатившимся за вашу услугу.

Сказав это, Агадарас подал руку молодому человеку и, прежде чем тот успел произнести что-либо, он оставил его и скрылся, опустившись вниз по трапу.

На другой и на следующие дни Бруно, при всем желании, нигде не находил своего странного приятеля; только во время первой остановки парохода, когда часть пассажиров покидала его, он приметил среди других знакомую фигуру индуса, который молча спустился в ожидавшую его шлюпку.

Роман П. Джунковского «В глубь веков: Таинственные приключения европейцев сто тысяч лет тому назад» публикуется по первоизданию (М., типо-лит. Ю. Венер, 1908). В тексте исправлены очевидные опечатки; орфография и пунктуация, а также некоторые устаревшие обороты приближены к современным нормам.

Сведений об авторе не имеется.