Стол накрыт чистой скатертью, и супруги завтракают. Привередливая Глафира Семеновна, взяв чашку бульону, не могла похулить его вкусовые достоинства и нашла только, что он остыл. Винершницель, приготовленный из телятины, был вкусен, но также был подан чуть теплым.
Коридорный, прислуживавший около стола, рассказывал по-немецки, примешивая русские и болгарские слова, о генералах, графах и князьях, которых он знавал в бытность свою в Петербурге.
– Вы мне вот прежде всего скажите, отчего у вас на завтрак все подано остывшее? – перебил его Николай Иванович, на что коридорный, пожав плечами, очень наивно ответил:
– Ресторан немного далеко от нас, а на улице теперь очень холодно.
– Как далеко? Разве гостиница не имеет своего ресторана? Нет кухни при гостинице?! – воскликнула Глафира Семеновна.
– Не има, мадам.
И коридорный рассказал, что в Софии только две гостиницы имеют рестораны – «Болгария» и «Одесса», да и то потому, что при них есть кафешантаны, и при этом прибавил, что «die Herrschaften und die Damen» очень редко берут в комнаты гостиницы «подхаеване»[41], «обед» и «вечерю»[42], так что держать свою «готоварню»[43] и «готовача»[44] не стоит.
– Не в моде, что ли, ясти в номере? – спросил Николай Иванович.
– Не има мода, господине, – отвечал коридорный и стал убирать со стола.
– Ну, скорей чаю, чаю! Да мы поедем осматривать город, – торопила его Глафира Семеновна.
– Тос час, мадам, – засуетился коридорный, побежал в коридор и принес чайный прибор с двумя чайниками, в одном из коих был заварен чай.
– А самовар? Нам русский самовар? – спросил Николай Иванович.
Коридорный вздернул плечами и развел руками.
– Не самовар, – отвечал он.
– Как? Совсем не имеете самовара? В болгарской лучшей гостинице нет самовара?
– Не има, господине.
– Простого русского самовара не има! – удивленно воскликнул Николай Иванович. – Как же у вас здесь наши русские-то?.. Ведь сюда приезжают и русские корреспонденты, и сановники. Вы, может быть, не понимаете, что такое самовар?
– Разбирам, господине, разбирам, но не има русски самовар.
– Ну, уж это из рук вон… Это прямо, я думаю, вследствие каких-нибудь антирусских интриг Стамбулова, – развел руками Николай Иванович. – Но ведь теперь Стамбулова уж нет, и началось русское течение. Странно, по меньшей мере странно! – повторял он.
– Пей чай-то… – подвинула к нему Глафира Семеновна стакан чаю – чай подан хоть и без самовара, но не скипячен и очень вкусно заварен.
– Слушайте, кельнер! Как вас звать-то? Как ваше имя? – спросил коридорного Николай Иванович.
– Франц, господине.
– Тьфу ты! Немец. В славянской земле, в исконной славянской земле и немец-слуга. Слушайте, Франц! Нам этого кипятку мало. Принесите еще. Поняли? Кипятку. Оште кипятку.
И Николай Иванович стукнул по чайнику с кипятком.
– Оште горешта вода? Тос час, господине.
Коридорный выбежал из номера и через минуту явился опять с большим медным чайником, полным кипятку.
– Глупые люди, – заметила Глафира Семеновна. – Согревают кипяток в чайнике, а выписать из России самовар так куда было бы лучше и дешевле.
Через полчаса супруги кончали уже свое чаепитие, как вдруг раздался стук в дверь. Вошел коридорный и подал визитную карточку. На карточке стояло: «Стефан Кралев, сотрудник газеты «Блгрское право».
– Сотрудник? Корреспондент? Что ему такое? – удивился Николай Иванович.
Коридорный отвечал, что человек этот просит позволения войти.
– Просите, просите, – заговорила Глафира Семеновна, встала из-за стола, подошла к зеркалу и начала поправлять свою прическу.
Вошел еврейского типа невзрачный господин с клинистой бородкой, в черной визитке, серых брюках, синем галстуке шарфом, зашпиленном булавкой с крупной фальшивой жемчужиной, с портфелем под мышкой и в золотых очках. Он еще у дверей расшаркался перед Николаем Ивановичем и произнес по-русски:
– Позвольте представиться, ваше превосходительство. Сотрудник местной газеты «Блгрское право».
При слове «превосходительство» Николай Иванович встал, приосанился, поднял голову и подал вошедшему руку, сказав:
– Прошу покорно садиться. Ах да… Позвольте представить вас моей жене. Жена моя Глафира Семеновна.
– Мадам… Считаю себе за особенную честь… – пробормотал сотрудник болгарской газеты и низко поклонился.
Наконец все уселись. Николай Иванович вопросительно взглянул на посетителя и спросил:
– Чем могу вам быть полезным?
Посетитель слегка откашлялся, поставил свой портфель себе на колени и начал:
– Сейчас узнав внизу гостиницы о приезде из Петербурга вашего превосходительства, решаюсь просить у вас на несколько минут аудиенции для краткой беседы с вами. Позволите?
– Сделайте одолжение.
Николай Иванович еще выше поднял голову, оттопырил нижнюю губу и стал барабанить пальцами по столу.
– Не скрою, что хочу воспользоваться беседой с вами для ознакомления с нею читателей нашей газеты, – сидя, поклонился посетитель.
– То есть пропечатать? Это зачем же? – спросил Николай Иванович.
– Изволите ли видеть… При настоящей перемене режима в Болгарии и при повороте жизненного течения ко всему русскому мы считаем каждую мысль, каждый взгляд, поведанные нам русским сановником, достойными опубликования.
При слове «сановником» Николай Иванович не удержался и сделал звук «гм, гм». Но он боялся, что Глафира Семеновна выдаст его и крикнет: «Какой он сановник! Напрасно вы его принимаете за сановника!» – а потому обернулся и бросил на нее умоляющий взгляд. Глафира Семеновна сидела за другим столом серьезная и слушала.