В Киеве всё спокойно

Главным ее оружием был ум, но идти на передачу выкупа безоружной, значит заведомо уменьшать свои шансы на успех. Альбина достала коробку с патронами, разрядила «Вальтер» и заменила патроны в обойме. Это было лишнее, но это успокоило расшатавшиеся нервы. Ей нравилось слушать щелчки пригнанных друг к другу деталей, легкость скольжения затвора, надежная тяжесть оружия.

Нет, восемь, двойственное число, пусть будет счастливая семерка. Она снова извлекла обойму и выщелкнула один патрон, а везучий, ‒ седьмой, дослала в ствол. Альбина не была суеверной, она считала: во что веришь, то и сбудется. Будешь верить в плохое, и даже если несчастье не должно случиться, оно непременно сбудется. А если могут приключиться несколько неприятностей, они произойдут в самой неблагоприятной последовательности. Если же не веришь, то никакие черные кошки или пустые ведра беду не накличут. Нельзя позволять черным мыслям фиксироваться в сознании, ибо сила воображения способна трансформировать их в реальность.

Альбина понимала, что началась игра, в которой проигравший потеряет все, возможно и жизнь. Ей не было страшно по простой причине: в этой ситуации она не могла себе позволить страх. Она даже сама перед собой не могла подать виду, что умирать не хочется. Не надо бояться смерти, она не враг, успокаивала она себя. Ничего страшного, если выпадет умереть, смерть будет такой же, как и жизнь, ведь никто не становится другим в минуту смерти, а жизни она не боялась. Она была одна против всех, и ей нужна была хоть какая-то, хотя бы иллюзорная поддержка. Если бы она верила в бога, она бы помолилась, но она не верила, ни во что, и от этого гнетущее чувство внутренней пустоты томило ее.

Она же убеждала себя в том, что многие верят в бога только для того, чтобы легче преодолевать одиночество. Вдвоем, с выдуманным богом, не так страшно. Но Альбина не боялась одиночества, одиночество было ее второе имя. Каждый по-своему борется с одиночеством. Одни, бегут от одиночества к другим людям, другие – спасаются от него, удаляясь от людей в пустыню, спрятавшись в «саду камней». И те, и другие не находят ничего, кроме его же, ‒ одиночества. Но есть и те, кто изначально обречен на одиночество, оно живет в них, и они знают, что от него не убежишь. Можно сбежать от кого угодно, только не от самого себя.

Перебирая разные, довольно занятные предметы, хранящиеся в ее боевой шкатулке, Альбина, играя, подбросила на руке удобно сидящий в ладони комбинированный кастет. Это была фирменная немецкая штучка заводского изготовления, с ударной частью и вмонтированным в рукоятку, выбрасываемым пружиной клинком. Она была неравнодушна к потаенным непредвиденным вещам. Ей нравилось выражение: «Ding an sich»[32], да она и сама носила целый мир в себе.

Ей на глаза попался спичечный коробок. В нем, укутанные ватой, лежали две ампулы без маркировки, в каждой из них мирно переливалось по одному миллилитру раствора цианистого калия. Когда-то по ее просьбе по своим каналам их достал для нее Склянский. Задумчиво повертев в руках эту очень опасную коробочку, Альбина подумала, что неспроста она ей подвернулась. Есть вещи, которые умеют в нужный момент попасть под руку. Ей приходилось слышать голос вещей. Поразмыслив над этой запечатанной тайной, она отбросила колебания, и положила коробок на его прежнее место, в шкатулку.

Под утро, сковывающее Альбину напряжение, отпустило ее. Сидя в кресле, незаметно для себя, она задремала. Наступил миг, и окрыляющая легкость охватила ее. Ее тело стало невесомым, совершенно лишенным земной тяжести. И, ‒ она полетела! Вначале она ухнула куда-то вниз и тут же взлетела вверх, без каких либо усилий, легко, как в юности. Стоило ей слегка раскинуть руки, и она начинала парить пушинкой, летя, куда ей вздумается самой.

Нет восторга выше полета. Дух захватывало от открывшегося ей небывалого простора. В лавандовой дымке внизу покоился город, ‒ то был Херсон! Виднелись крыши домов, деревья, знакомые линии дорог и углы перекрестков, а вдали от края до края простиралась широкая лента Днепра. Все до наивности просто с высоты неба. Неизведанная радость переполняла ее. Теперь все будет иначе: все удастся, вернется, сбудется. О, Боже, дай мне силы не разбиться!..

Оглядевшись вокруг, она увидела, что выше не было ничего, кроме лазури неба. Птицы летали внизу, под ней. Нежная нота неизбывно звучала в тиши, увлекая в сладостное забвение, и от этого необычайного чувства она пожалела оставшихся на земле людей. А рядом, сменяя друг друга, по безбрежно голубому простору плыли облака. И наступило просветление, подобное тому, которое приходит, когда долго вглядываешься в небо и растворяешься в нем.

У юных непорочных девушек иногда встречается способность к левитации, с годами она проходит. Как странно. И, что самое странное, с годами у них пропадает не только умение, но и желание летать. Полет – венец свободы. Способность летать, хотя бы во сне, как нельзя лучше характеризует человека. Тот, кто летал, идет по жизни с поднятыми к небесам глазами. Но, чтобы быть крылатой, надо носить синее небо в себе.

Глава 21

Все когда-нибудь кончается, как бы длинно ни было.

Кончилась и эта ночь, которой не было конца. И ночь, как она ни цеплялась за все, за что ей только ни удавалось зацепиться, все же отступила пред светом наступающего утра. И настало то долгожданное утро, назначенное самой судьбой. Наступившее утро было не похожее на другие, которые бывают каждый день. Это было кристально ясное утро и каждое последующее, за этим утром, суждено было увидеть не всем.

Альбина никогда в жизни не испытывала такого подъема. Это волнительное, исполненное пьянящих переживаний чувство изредка посещает избранных ранним утром накануне битвы. У нее было ощущение, словно вся ее прежняя жизнь была всего лишь прелюдией к предстоящему испытанию. Как же ее вдохновляло и согревало то, что у нее есть ради кого рисковать своей жизнью.

Около девяти часов утра раздался звонок, и тот же бесцветный, будто пыльный, глуховатый голос произнес:

– Привезете то, что должны, в дачный кооператив «Отрада», адрес: Радостная, 22. Приедете на такси в десять ноль-ноль, и ни минутой позже. Машину отпустите. Отдадите долг и уйдете вместе с Михаилом, он вас ждет. Напоминаю, никто не должен об этом знать, – говоривший не дал ей и слова вставить, сразу же дав отбой.

До назначенной встречи времени осталось мало, надо было спешить. Вперед, на встречу с Неизвестным! На светлом безоблачном небе медленно поднималось белое зимнее солнце. Веял легкий ветерок и утренний воздух был прозрачен и свеж. Выполнив требование похитителей, она взяла такси, и вовремя добралась до элитного дачного кооператива «Отрада». Это была ничем не примечательная застройка, все те же, примелькавшиеся уродливые многоэтажные хатки новых украинцев.

Шорох шин тормозящей машины вернул ее к действительности. На высоком краснокирпичном заборе она прочла на табличке: «Радостная, 22». Какой-то остряк приписал снизу мелом: «Безрадостная». За забором возвышался двухэтажный особняк, похожий на трансформаторную будку, из того же красного тюремного кирпича. Стены его были прорезаны узкими окошками, эти щели напоминали на крепостные бойницы. Добряк хозяин, когда лепил свою мазанку, готовился отбивать визиты своих друзей, которые не отличаются от смертных врагов. Было тихо и все выглядело обыденно и спокойно, и во всем здесь чувствовался ужас.

Пропела Альбина, притопнув ногой, словами кастильской сегидильи, приводя себя в состояние мобилизации. Она незаметно проверила локтем небольшую холщовую сумку с тремястами тысячами долларов, висевшую у нее через плечо под дубленкой, расплатилась с таксистом и подождала пока он уедет. После этого она постояла, настраиваясь на контакт, и внимательно огляделась. Перед ней расстилалась длинная пустынная улица, состоящая из сплошных заборов, которые отличались друг от друга лишь высотой и цветом кирпича.

Ясное с утра солнце заволокло хмурой дымкой. Предощущение чего-то неизведанного, тягостно громадного, неотвратимо приближающегося к ней, впервые в жизни посетило Альбину. Сделав над собой усилие, она решилась, шагнув вперед, как через пропасть и пошла пружинистой походкой бойца, готовая защищаться, или нападать. Подойдя к окованной широкими металлическими полосами калитке из листового железа, она нажала на кнопку звонка. Калитка сразу же распахнулась. Должно быть, за ней давно наблюдали.

В проеме калитки стоял мужчина, сухой и острый, как нож. По прямой выправке худой и высокой фигуры, ему можно дать не более сорока ‒ сорока пяти лет. Его суровое лицо с выступающими скулами и впалыми щеками было неподвижно. Многодумный лоб с глубокими морщинами, тонкие, плотно сжатые губы с прямой линией рта и твердый, упрямо выдвинутый вперед подбородок изобличали незаурядный ум и энергию.

Он был чисто выбрит, отчего резкие черты его лица казалось неприятно обнаженным. Две угрюмые складки пролегли по щекам к углам рта. Подобные замкнутые лица Альбина встречала среди недавно выпущенных на свободу заключенных. Скрытная сдержанность, сформированная в течение долголетнего плена, не позволяет им избавиться от привычки не выдавать надзирателям своих чувств, не выражая на своем лице ни рабской покорности, ни сопротивления.

В этом необычном лице аскета сразу привлекал к себе внимание хищный, скошенный книзу нос. Его гордый абрис клюва со слегка раздувающимися дугами раковин, красноречиво свидетельствовал об изощренной жестокости и высокомерии. Вроде отдельно, от его, маской застывшего лица, ее зорко и пристально разглядывали светлые с прозеленью ястребиные глаза. Казалось, они видели не только всю ее насквозь, но и на три метра под землю.

«Не снимай с него маску, вдруг это намордник?..» ‒ попыталась пошутить Альбина, но шутка получилась плоской. Она смотрела на него и думала, какая сила исходит от этого, по всей видимости, очень одинокого человека. Как много своего, собственного, она увидела в этом надменном лице.

Не проронив ни слова, незнакомец жестом пригласил ее войти и пошел с нею рядом через обширный, усыпанный снегом двор к дому. Перед ней, словно из-под земли вырастал дом красного кирпича на фундаменте из бутового камня. По крайней мере, в молчании не может быть ни фальши, ни подвоха, подумала Альбина. «Ну и переполох, когда подвох наткнется на подвох…» – вспомнился ей Билли Шекспир. А можно и так: «Дока на доку нашел, дока от доки боком ушел». Так вот, ‒ он один. По некоторым малозначительным деталям, скорее интуитивно, но с полной в том уверенностью, определила она. Сильный, сильнее в одиночку. Сейчас проверим, кто сильнее.

Альбина с детства не боялась ни с кем помериться не только силой, но и остротою ума. Она всегда побеждала силой ума. Но если бы ей предложили прокатиться на разъяренном тигре, и если б при этом не было свидетелей, которые могли бы упрекнуть ее в тщеславии, ‒ она бы прокатилась. И пусть спрыгнуть с него невозможно, скачка на тигре стоила того. Человек бессилен перед неотвратимостями судьбы, но дважды достоин тот, кто хоть ненадолго, способен ее оседлать. Ее тайной мечтой было съехать с крутой горы, сидя верхом на огромном бревне, как это делают в Японии некоторые отважные или безумные люди. Поэтому она лишь внутренне подобралась, так пантера изготавливается к прыжку.

– У вас есть оружие? – отрывисто спросил незнакомец. Она узнала его голос, это он говорил с ней по телефону.

– Да, – она достала из левого кармана дубленки и показала ему свой «Вальтер».

Калибр 7,65, «пукалка», презрительно скривив рот, отметил про себя Очерет. Он не знал, насколько мастерски Альбина владеет этой игрушкой. Стреляя одинаково метко с обеих рук, она с двадцати пяти метров выбивала девяносто из ста возможных, а когда бывала в ударе, без промаха била на лету подброшенные бутылки.

– Сдайте, – приказным тоном потребовал Очерет.

– С удовольствием, – ровно ответила Альбина. – Только, кому вы сдадите свое? У нас патовая ситуация и если мы не найдем, как ее решить, мы начнем друг в друга стрелять. Дырявые тела трудно латать. Если мы избавимся от оружия, не будет искушения друг в друга палить. Предлагаю его выбросить. Согласны?

Его неподвижное лицо ничего не выражало. Но глаза властно вглядывались в ее, пытаясь увидеть, выведать, какие мысли таятся в этой красивой голове. Вот и повстречались коса и камень, молот, что нашел свою наковальню.

Очерет был далек от мистики, но он знал, что порой встречаются люди, с которыми опасно общаться. Соприкоснувшись с ними, твоя жизнь летит кувырком. Куда? Чаще всего – в небытие. Несколько мгновений поколебавшись, он молча достал из-под мышки внушительных размеров вороненый ствол.

«Гюрза», девять миллиметров, магазин на восемнадцать патронов, по характерной «зализанности» форм и лаконичному дизайну рамки узнала пистолет Альбина. «Не так-то ты самоуверен, как кажешься, раз носишь на себе столько железа», ‒ подумала она.

– На два, – бесстрастно сказала Альбина. Лицо ее было невозмутимо, она полностью владела собой. – Раз, два! – и они оба одновременно отбросили свои пистолеты.

Стук ударившегося о бетон металла громко прозвучал в тишине и будто разбудил их обоих. Два пистолета, миниатюрный и большой, чернели на снегу неподалеку друг от друга. Он тут же шагнул к ней.

– Не подходите ко мне! – с откровенной угрозой остановила его она.

Очерет понял, что приближаться к ней не следует. Она как будто была в его руках, но он почему-то ее сильно остерегался. Вот она, на расстоянии вытянутой руки, хрупкая и белая, похожая на снег. Но интуиция подсказывала Очерету, что все зря и, что на беду свою и погибель он повстречался с этой, не имеющей себе равных женщиной.

«А ведь это мент! Обнаглевший мент», ‒ по сцепке мелких частностей сделала вывод Альбина. Она не сомневалась, что точно попала в цвет, и от этого, и всего остального, почувствовала прилив сил.

Поднявшись по высоким ступеням, они вошли в дом. Проходя через просторный холл, который являлся одновременно и гостиной, она увидела знакомые коробки из-под телевизоров и рулон с картинами. Вот оно, ее богатство, она его лишилась, но быть может, взамен, ей удастся спасти самое бесценное из всех сокровищ на земле – жизнь человека.

Очерет отомкнул дверь под парадной мраморной лестницей, ведущей на второй этаж, и первым спустился в подвал. Альбина увидела Мишу, прикованного наручниками к спинке кровати. Его сотрясала нервная дрожь.

– Потерпи, мы сейчас отсюда уйдем, – ласково улыбнулась она. – Снимите с него наручники, – властно сказала Альбина.

Очерет снял с Миши наручники, и Альбина обняла его. Миша не смог сдержаться и беззвучно зарыдал на ее груди.

– Теперь отдайте мне деньги! – не менее властно потребовал Очерет.

Альбина отметила, как на его скулах натянулась кожа, а больше, внешне он ничем не выдал своих чувств. Она никогда еще не чувствовала такой враждебной энергии, которая исходила от этого странного человека. Ей показалось, что сама костлявая рука Неотвратимого вознеслась над ней. Альбина отстранила от себя Мишу, и он, схватив ее за руку, заглянул ей в глаза полными ужаса огромными, обведенными фиолетовыми кругами глазами. Ее обожгло жуткое ощущение, будто она до содранной кожи оголена, ей хотелось прошептать ему: «Не бойся, мне ведь страшно самой…» Но она ничего не сказала и осторожно подступила к своему противнику.

Окинув Очерета взглядом бойца, Альбина отметила все открытые, уязвимы точки на его теле. И остановив свой взгляд на его непроницаемом лице, заглянув в его невыносимые глаза, она увидела полыхающий в них черный огонь. И она осознала, что он знает, о чем она думает, и что он сильнее ее. Но сила не всегда побеждает, иногда, чтобы победить, надо отступить. Ей подумалось, что напрасно он привел ее в этот подвал, выхода из него не будет. Вернее, выйдет из него кто-то один.

В схватке с более сильным, победит тот, кто, зная предел своих возможностей, переступит через него. Ведь порой не важно, каковы твои шансы и, есть ли они вообще. Единственное, что остается, ‒ ввязаться в схватку и вырвать победу из хищных зубов поражения. Все это так, но землю из под ног выбивала смертельная сосредоточенность его взгляда.

И тут она с беспощадной очевидностью поняла: им не выйти из этого подвала. В мгновенной вспышке озарения ей открылось, что бы она ему ни отдала, что бы ни пообещала, он не выпустит их отсюда, ни ее, ни Мишу. Эта мысль ее пронзила, как пуля влет, и неведомая, ужасная тоска охватила ее, она впервые в жизни почувствовала отвратительное присутствие смерти.

Если на руках нет стоящих карт, ‒ ходи с козырной. И она приняла свое единственно верное решение. Продажный мент сдохнет, как собака! Грудью прикрыв Мишу, Альбина двумя руками протянула ему дипломат.

– Ни с места! – что-то заподозрив, резким окриком ее остановил Очерет. – Откройте сами! – громко скомандовал он. Щелкнув замками и рванувшись к нему навстречу, она открыла крышку.

Взрывом Михаила отшвырнуло назад и расплющило о стену. Через какое-то время к нему вернулось сознание. В ушах стоял мучительный звон разбитой посуды. Темные стены, растекаясь очертаниями, мягко плыли перед глазами. В дальнем конце подвала под потолком по-прежнему горела зарешеченная лампочка. Значит, взрыв был не сильный, подумал он.

Медленно соображая, Миша спросил, то ли себя, то ли еще кого-то, сможет ли он встать, а там, будь что будет. Опираясь о стену, он с трудом поднялся на подгибающихся ногах. Первым нерешительным движением он ощупал руки и ноги. Как будто, все на месте, все целое. Перед собой он увидел Альбину, она лежала в черной луже, рук у нее не было. Рядом бился, разбрызгивая во все стороны кровь, его тюремщик, из живота у него вылезло несколько петель розовых кишок.

Путаясь в ногах, Миша пошел в сторону выхода, поскользнулся, ступив в лужу на полу и чуть не упал, но устоял. Тут его глаза встретились с глазами Альбины. Это был осмысленный, полный неизреченной нежности взгляд. Миша переступил через нее и не оглядываясь, устремился к выходу. Он бежал из подземелья туда, откуда пробивались блеклые отблески зимнего солнца, унося с собой тень ее улыбки.

* * *

Миша бежал.

Поскальзываясь на подтаявшем снегу и нелепо вскидывая ногами, превозмогая колющую боль в боку, задыхаясь, выбиваясь из сил. Но сил у него было немного, на перекрестке двух дорог ноги подогнулись, и он с маху сел на бордюр у обочины, больно ударившись копчиком. По мокрому асфальту дороги к нему приближался черный монах на деревянной ноге. Шел он не торопясь и как-то неуверенно, циркульно занося вокруг себя деревянную ногу. Сделав еще несколько шагов, он описал своей деревяшкой очередную четверть круга и остановился, к чему-то прислушиваясь.

Не взглянув на Мишу, будто тот и не сидел в нескольких шагах от него, он достал из складок рясы четки с грубо сработанным деревянным крестом и, подняв их за крест, замер. Четки начали медленно, а затем все быстрее вращаться. Миша заворожено глядел и не мог отвести от них глаз. Вначале они образовывали правильный круг, а потом эллипс, их вращение начало замедляться и они стали мерно раскачиваться из стороны в сторону. Вслед за тем, четки, как намагниченные, отклонились в сторону дачи и замерли. Остановились.

– Да будет воля Твоя! – широко перекрестившись, хрипло произнес монах и направился, куда ему указывали четки.