В мире фантастики и приключений. Выпуск 11. Мистификация. 1990 год

Сергей Снегов В фокусе хронобоя

День, когда юный дилон Уве Ланна получил высокое звание Сына Конструкторов Различий, был отмечен в его личной Программе Судьбы еще двумя важными событиями. Кандидат в Сыновья Уве Ланна на рассвете животворящей звезды Гаруны Голубой, то есть в зените свирепой Гаруны Белой, явился в Ратушу, чтобы предстать перед Отцами Экзаменаторами, и тут ему передали приказ срочно прибыть к Рина Ронну на собеседование.

Сын Стирателей Различий и выдающийся Брат Дешифратор Рина Ронна принял его в лаборатории Дешифраторов. Овальную комнату освещало мягкое самосвечение стен. Фиолетовая мантия Ронны отсвечивала теми же оттенками, что и стены: Сын Стирателей Различий любил подходить при беседах то к одной, то к другой стене и, подравнивая сияние мантии к их светоизлучению, вдруг как бы пропадал на их фоне. Впрочем, это была единственная его причуда — Конструкторы Различий не концентрировали на ней своего внимания, хотя выискивать любые отличия от обыденности входило в их государственную задачу.

Уве Ланна уперся руками в пол, вытянул на удлиняющейся шее голову и плавным выгибом опустил ее ниже груди: с Рина Ронной, давним другом, приветствий почтительней этих не требовалось. Выпрямившись, Ланна залюбовался старшим товарищем. В кругу величавых и изящных Сынов Ронна был самым величественным и изящным. Правда, ему затрудняла движение по иерархии слишком уж большая молодость — всего три полных перевоплощения с частичной сменой личности, — зато он брал энергией и расторопностью. И он знал о своей красоте и умел высветлить ее и позой, и освещением, и особо ценным для Стирателя Различий служебным искусством непринужденного обмена мыслями.

Сейчас он стоял посередине кабинета, высоко подняв голову на тонкой шее и почти дважды обвив свою талию левой рукой. Правую руку он вытянул навстречу Ланне и, цепко ухватив ладонь ученика десятью гибкими пальцами, мягко повлек его к себе. Он так плавно сокращал тянущую руку, так ласково подтягивал собеседника, что даже неуклюжий дилон не оступался, подходя к Ронне.

— Сядем на хвосты, — благожелательно протелепатировал Ронна ученику. — Беседа будет долгая.

И, выпростав из мантии свой хвост, Ронна упруго свернул его на конце в опорное колечко и откинулся назад. Он любил эту непринужденную позу полусидения-полустояния на хвосте, и Ланна последовал примеру учителя, но с осторожностью, ибо он сам был грузней телом и хвост имел не столь крепкий. Ронна продолжал вытранслировать ученику свои мысли:

— Две новости, Ланна. Первая: тебе разрешено перевоплотиться с полной сменой личности. Ты понимаешь, что и неполная смена личности столь же важное событие в жизни, как первая любовь. И даже важней, ибо любовь возникает непроизвольно и на нее, возникшую, воздействовать трудно. А в смене личности случайность исключена, ибо ты выбираешь себя таким, каким заранее захочется быть, а не таким, каким ненароком повернется, как в любви. Впрочем, все это ты знаешь сам.

Уве Ланна, хотя еще ни разу не менял личности, а его любовь недавно трагически прервалась, знал, конечно, все, о чем извещал старший друг. Но его страшило перевоплощение, хотя оно и открывало дорогу в высшие сферы. Он не стремился к возвышению. Он был доволен собой, уже свершившимся. Он опасался, что Салана не узнает его в новом образе. Впрочем, Саланы не было, Салана похищена, и неизвестно, удастся ли ее вызволить. Все же Ланна осторожно осведомился, нельзя ли еще немного пожить в нынешнем образе.

Ронна отверг колебания ученика.

— Самое время! Разновременность в тебе угрожающе накапливается. Время, в котором функционирует твой мозг, уже ровно на полтора годовых оборота Гаруны Голубой опережает время существования твоего туловища. Неужели ты сам не чувствуешь, что перестаешь свободно командовать своими руками, своими ногами, своим хвостом? Сытость наступает в тебе с таким запозданием, что ты способен съесть в полтора раза больше, чем нужно. Ты молод, но уже отяжелел. Нет, дорогой Ланна, пора тебе синхронизироваться!

Ронна ласково освещал ученика и оранжевым сиянием выпуклых глаз, и переливчатым мерцанием самосветящейся мантии — свечение стен лишь дополняло лучистую убедительность облика. Рина Ронна, Сын Стирателей Различий, упруго покачивался на хвосте, его вытянутое лицо улыбалось, он обнажил все сорок зубов верхней челюсти — никто так обаятельно не приподнимал мохнатой губы, как Ронна! А негромкий визг, вырывавшийся из пасти при телепатировании, придавал силы мыслям.

Уве Ланна только попросил, чтобы новый облик не вносил больших изменений, он не хотел бы слишком отличаться от прежнего своего образа. Рина Ронна распахнул рот и громко пристукнул нижней челюстью о верхнюю — знак согласия.

— Правильное настояние! Ни один из Вещих Старейшин не воспротивится твоему желанию, это я гарантирую. Я покажу им, что в твоем прекрасном сознании господствует благотворное влияние великолепной Гаруны Голубой, а в теле, к сожалению, пересиливает энергетическое поле Гаруны Белой.

— Разве я виноват в том? — возразил Ланна.

— Не виноват, — великодушно установил старший друг. — Это не твоя вина, а твоя беда. Как же ты хочешь синхронизироваться? Сменишь туловище или сознание? Я подобрал по картотеке десяток дилонов, у которых рассогласование времен противоположно твоему, то есть сознание замедлено сравнительно с физиологией. Все они нуждаются в перевоплощении. У тебя выбор: либо принять новую голову с замедлением мысли, либо согласиться на новое тело с убыстренной физиологией.

— Если разрешишь, Ронна, я бы хотел сохранить свой мозг.

— Хвалю! Решение истинного звездопоклонника Гаруны Голубой. Выбирай, кто больше нравится для перевоплощения.

На стене вспыхнули фигуры дилонов, подготовленных к перевоплощению. Уве Ланна всматривался в них с унынием — ни один не нравился. Он выискивал похожего на себя, но похожих не было: один отвращал несообразным носом, у другого слишком торчали уши, у третьего грубо щерился рот. Только руки у претендентов выглядели прилично, но — Ланна это хорошо знал — внешнее приличие неубедительно: руки должны втрое удлиняться и втрое сокращаться, а с какой легкостью они это делают, по рисунку не определить.

Наконец Уве Ланна ткнул пальцем в одного молодого дилона. Рина Ронна одобрил выбор.

— Номер шестьдесят третий. Мат Магон. Отличный экземпляр кандидата в Конструкторы Различий. Теперь вам остается познакомиться и понравиться один другому. Право выбора мы предоставили тебе, но и Мат Магон должен согласиться на обмен телами. Можешь идти в Ратушу на экзамен.

— Ты говорил о двух важных событиях, — напомнил Ланна.

— Второе событие? Ах да! Второе событие касается не твоей личности, а будущей твоей профессии, если хорошо сдашь экзамены, в чем я, впрочем, не сомневаюсь.

И Сын Стирателей Различий, Брат Дешифратор Рина Ронна поведал кандидату в Сыны Конструкторов Различий юному Уве Ланне, еще не прошедшему ни одного перевоплощения, об удивительном происшествии в их звездном мире. Из недр Вселенной вдруг вынесся неведомый объект, идеально выглаженный эллипсоид. И он не приблизился издалека, а сразу возник, как бы вынырнув из люков иного мира, — такова вторая странность. Облетел на отдалении обе Гаруны, унесся к Гаруне Белой и трижды описал вокруг нее очень близкое кольцо. После чего устремился к Гаруне Голубой и повторил такой же тройной облет. Вот третья, но не последняя странность!

— Это не странность, а невозможность! — воскликнул Ланна. — Ведь переброс из прямого времени Гаруны Голубой в обратное время Гаруны Белой равносилен мгновенному уничтожению.

Рина Ронна засмеялся, отбросив чуть ли не к шее нижнюю челюсть, красиво очерченную двумя рядами голубых зубов. Рина Ронна гордился сообразительностью младшего друга.

— Неплохо, Ланна! Ты сразу указал на главный парадокс. Да, облетел обе Гаруны, и так близко от каждой, что могучее поле времени обеих звезд не могло не пронзить его. Но катастрофы не произошло. Незнакомец трижды обогнул голубую звезду — и только отразил от своих зеркальных боков ее спектр. Какой сделаем вывод из самой возможности невозможного факта?

— Не могу ничего сообразить, — признался смущенный Ланна.

— Что же, ты специализируешься на Конструктора Различий, анализ возможности невозможного даже хорошему Различнику не всегда доступен. Но Стирателям Различий приходится решать и такие парадоксы. Наш вывод таков: таинственный пришелец обладает собственной хронозащитой. Он умеет парировать возмущения хронополей. Резкие повороты времени лишь обтекают, а не проникают в него. В нашем мире не существует такой совершенной нейтрализации полей времени, но кто гарантирует, что в иных мирах физические законы такие же, как у нас? Незнакомец, по всему, пришелец из других миров.

Уве Ланна не согласился. Как? Существовать во времени и быть защищенным от времени? Спокойно нестись то в прямом, то в обратном хронополе, хотя каждый объект может двигаться только вперед, в будущее, либо назад, в прошлое! Никто и ничто не перемещается сразу и в прошлое, и в будущее. А Рина Ронна, крупнейший Стиратель Различий, хладнокровно утверждает, что пришелец обладает немыслимым свойством одновременно шествовать вперед и назад.

— И это еще не все, Уве Ланна, — продолжал Стиратель Различий. — Незнакомец, прочертив два тройных кольца вокруг обеих Гарун, теперь мчится на Дилону. Он намерен опуститься на нашу планету. Вот такая ситуация, друг мой Уве Ланна.

— И ты мыслишь об этом спокойно! Опасного гостя надо отбросить! Пусть проваливается в бездну, из которой возник!

Ронна смеялся мелодичным визгом, со всхлипами в горле. При смехе его оранжевые глаза вспыхивали, сияние их освещало лицо собеседника.

— Отбросить пришельца, легко нейтрализующего и гравитацию двух звезд, и мощь их хронополей? Даже если мы аннигилируем всю Дилону, для этого не хватит энергии! Возможно, рангуны ударят по незнакомцу из своих резонансных орудий? У бессмертных бестий на это безумия хватит. Но мы смертны, нас не всегда спасают даже перевоплощения. И мы не нападаем, только защищаемся от нападений. Нет, если незнакомец опустится на нашей половине планеты, мы встретим его приветливо. Еще одно важное обстоятельство, Ланна, и оно касается нас с тобой. Анализаторы уловили излучения от незнакомца. Возможно, он передает какую-то информацию, и мы должны в ней разобраться.

— Рангуны тоже принимают сигналы пришельца?

— Конечно, но вряд ли поймут их: эта задача не для их интеллекта. Старейшины поручили мне раскодировать сигналы незнакомца, я попросил помощника. Мой помощник — ты, Уве Ланна.

— Готов немедленно!..

— Раньше сдай экзамены на Сына Конструкторов Различий. Иди!

Уве Ланна возвращался в Ратушу без поспешности, какую показал, отправляясь в лабораторию Дешифраторов. Слишком уж необычны были новости, надо было о каждой поразмыслить! По улице к Ратуше двигалось много дилонов. Кто просто шел, кто торопливо обгонял других, а кто и неспешно шествовал, опустив голову вниз, — отдавался неотложному размышлению. Вспыхивали фиолетовые, красные, зеленые мантии, метались сокращаемые и удлиняемые при ходьбе руки, по-парадному разбрасывались и деловито сжимались хвосты. Кто-то на ходу взвизгивал, аккомпанируя визгом мысли, кто-то хрипло рычал. Вверху сияла нежная Гаруна Голубая, сменившая в зеленоватом небе двинувшуюся на закат Гаруну Белую. День переходил в сумерки — обычный день Столицы, таким был вчера, таким будет завтра.

Только встреча со Старейшиной Старейшин Гуннаром Гунной как-то выпала из обычности. Когда Уве Ланна приблизился к Ратуше, у входа опустился летательный шар Старейшин, из шара выбрались два охранника, за ними и сам Вещий Старец.

Уве Ланна поспешно отошел в сторонку, чтобы не помешать свите Верховного Стирателя Различий прошествовать в Ратушу. То же сделали и другие дилоны, подходившие к правительственному зданию. Гуннар Гунна прошел в Ратушу, ни на кого не глядя, никому не отвечая на приветствия. Соскользнувшая с зенита Гаруна Голубая светила на высочайшего мыслителя страны, он не мог не радоваться ее ласковому сиянию, а он не радовался. И такая печаль выпечаталась на его широком лице, что у Ланны пронзило болью сердце.

Уве Ланну достаточно было одного взгляда на Рина Ронну, чтобы понять, что у Дешифраторов дела неважны. Только высокая воспитанность не позволила Ронну сразу сконцентрировать внимание друга на собственных затруднениях. Ронна душевно поздравил Ланну со вступлением в государственную иерархию.

— Ты отныне полноправный Различник, Ланна. В коллегии Экзаменаторов давно не фиксировалось столь блестящих ответов. Можно приступать к перевоплощению. Синхронизация физиологии и интеллекта превращается теперь из желательной в срочно необходимую.

Ланна не пожелал концентрироваться на перевоплощении: это была операция неизбежная, но не захватывающая ум. Поведение космического незнакомца гораздо больше занимало его. Ронна помрачнел.

— Нет, с пришельцем ясности не установлено. Он вращается вокруг Дилоны, возможно, выбирает место для посадки.

— И рангуны молчат, Ронна?

Ронна распахнул рот в насмешливой улыбке и широким извивом правой руки обхватил свою грудь — он любил эту красивую позу, выражавшую сразу и суровое осуждение, и издевку. Рангуны беснуются. Они окатывают незнакомца пучками волн: обращаются к нему на своем языке, которого он, разумеется, не знает. И что же они генерируют пришельцу из иных миров? Вот их первая передача: «Кто ты? Чего тебе надо?» Вторая: «Предлагаем три отличных местечка для посадки». Третья: «Садись или проваливай!» И последняя, она уже трижды повторялась: «Вот пошатайся еще над нами, так жахнем, что разлетишься на атомы!» В общем, обычное рангунское хамство.

Все помещения Дешифраторов заполняли аппараты приема, раскодирования и передачи сигналов. Одни механизмы работали автоматически, у других дежурили операторы-мыслители. В Обсерваторном зале во всю стену сияло звездами небо той половины планеты, где обитали дилоны. В правом углу небосвода перемещалась Гаруна Белая, экран притушивал яростное излучение звезды, чтобы не слепило глаза. В левом углу нежно мерцала уходящая под горизонт Гаруна Голубая. Ронна сказал:

— Сейчас покажется пришелец, Ланна.

Пришелец помчался на экране навстречу плывущей по небосводу звезде. Темный, гладкий эллипсоид был огромен — такое тело свободно накрыло бы любую площадь в Столице.

— Думаю, мы имеем дело с кораблем из иных миров, а не с индивидуальным пришельцем, — высказался Ланна. — Вы не рассматривали такое предположение, Ронна?

— Рассматривали. Много за и много против.

Пробежав треть небосвода, эллипсоид вдруг остановился. Теперь он висел над планетой, она, вращаясь, перемещала замершего незнакомца в сторону, обратную той, откуда он вынырнул. Затем эллипсоид снова пришел в движение, но уже не облетал планету, а падал в ту точку на Дилоне, над какой завис.

— Идет на посадку, — установил Ронна. — Информирую тебя, Ланна, что Старейшины приказали не мешать посадке, если пришелец решится на нее. Проклятые рангуны! Нет на них кары!

Вылетевшая из-за горизонта ракета, распушив длинный шлейф, мчалась на опускавшегося незнакомца. Ланна в страхе прикрыл глаза. Все было безобразно ясно: рангуны не захотели пустить пришельца на территорию дилонов. Вот сейчас ракета ударит в цель, вспыхнет багровое облако пламени с дымом — и из облака посыплются осколки небесного гостя!

Ланна раскрыл глаза. Взрыва не было, ракеты тоже не было. Пришелец продолжал опускаться. Где-то за ним, уже в отдалении, рассеивалось облачко пыли и красноватого газа.

— Какая защита! Нет, какая защита! — взволнованно повторял Ронна. Он видел, как ракета у цели вдруг сама взорвалась и разлетелась пылью и газом. — Ланна, друг мой, неужели безумцы и теперь не угомонятся?

Из-за горизонта вынеслась уже не одна, а десяток ракет. И все, долетев до пришельца, взорвались, образовав широкое кольцо дыма и пламени. В центре этого кольца плавно опускался темный пришелец — гладкие бока мертво отражали пламя. Обстрел прекратился. Рангуны, по всему, убедились, что атаки бесперспективны.

— Опустился в Голубой Чаще, — сказал Ронна. — Место, конечно, укрытое, но слишком близко от мертвых лесов, где свирепствует хронобой. Хорошо, что не угодил в разнотык времен, это было бы губительней ракетной атаки рангунов. Оставайся здесь и следи, что предпримет пришелец. Я иду к Старейшинам.

Что бы ни представлял собой пришелец из дальних миров — космический корабль с экипажем или самостоятельный объект, одно твердо знал молодой Конструктор Различий Уве Ланна: еще никогда ни у самих дилонов, ни у их вековечных врагов рангунов не появлялось такого гостя из Космоса. Возникла проблема контакта, на ней надо было сосредоточиться. Уве Ланна впал в отрешенность: закрыл глаза, отменил все движения тела и пребывал в активном мыслительном состоянии, пока опасно понизившаяся температура тела не принудила выходить на уровень меньшей концентрации мысли.

— Доложите, что совершилось, пока я размышлял, — потребовал Ланна от оператора.

Дежурный мыслитель доложил, что новостей нет: пришелец покоится в Голубой Чаще — неподвижен, темен и загадочен. Разведочные шары анализируют параметры гостя — размеры, температуру, структуру вещества, гравитационные, энергетические, оптические характеристики, фиксируют все виды его излучения. Одно смущает, но, впрочем, нет точного доказательства…

— Знаю, — прервал оператора Ланна. — Незнакомец существует в едином времени. Он полностью самосинхронизирован. Ты на это хотел обратить мое внимание? Я установил это в результате собственного размышления.

— Именно это, уважаемый Различник.

— Судя по тому, что ты мне об этом не доложил, расшифровать сигналы незнакомца еще не удалось?

— Еще не удалось.

— А есть уверенность, что эманация незнакомца — разумные сигналы, а не стихийное излучение мертвого предмета?

— Такая уверенность есть, Уве Ланна.

— Тогда подготовь два поисковых шара с аппаратами боя и разведки. Пусть Братья Отвергатели выделят самое совершенное из арсеналов. Ибо и война, и мир пока равноценно возможны…

Вошел сияющий Рина Ронна. Старейшины одобрили его доклад. Если пришелец — разумный космический объект или если в нем таятся разумные существа, то надо вступить в благожелательный контакт. Первая задача — раскодировать сигналы незнакомца. Вторая — защитить его от новых атак рангунов. Рангунам послано предупреждение, что любое нападение на пришельца равнозначно нападению на дилонов.

— Пустить ракеты рангуны теперь побоятся, ибо знают силу ответного удара, — заметил Ланна. — Но генераторы резонанса, Ронна…

Ронна откинул назад голову — это у него означало не то сомнение, не то нерешительность. «А что мы можем сделать?» — как бы ответил он своим жестом. Впрочем, он тут же добавил, что пришелец так защищен от гравитационных, тепловых, лучевых и электромагнитных воздействий, что вряд ли чего рангуны добьются и резонансным нападением.

— Хочу тебя информировать, Уве Ланна, что нам выделен ротоновый прожектор, сейчас его монтируют на одном из поисковых шаров, которые ты велел подготовить. Полетим вместе, Ланна.

Два разведочных шара покачивались на площади. В одном сидели операторы гравитационной и резонансной защиты, оптики и механики, в другом разместился ротонный прожектор. Ронна сел за пульт управления: он любил водить аэроразведчики и залетел даже на территорию рангунов, что было небезопасно.

Пришелец покоился на краю поляны среди голубых деревьев с широкими кронами, перекрывавшими половину поляны.

— Облет! — приказал Ронна и опустился пониже.

Ту же операцию повторил и второй шар. Ронна облетел неподвижный эллипсоид сбоку, обошел с краю и повторил облет с другого бока. Ланна вдруг ухватил друга за плечо:

— Ронна, он исчезает! Он уходит в небытие!

Пришелец стирался, становился из темного серым, пропадала четкость обводов, зеркальная гладкость поверхности. Огромное материальное тело на глазах превращалось в призрак. И не успел Ронна оправиться от изумления, как на поляне ничего не было, кроме оранжевых трав и осенявших их голубых крон.

— Твое суждение, Ланна?

Молодой друг после вступления в чин Конструкторов Различий имел право на первое суждение о происшествии.

Ланне захотелось поразмыслить, чтобы дойти до всех отдаленных причин исчезновения пришельца, но Ронна с таким нетерпением ждал ответа, что пришлось телепатировать лишь предположение:

— Выпал из оптики, но вещественно сохраняется на поляне.

— Сейчас проверим.

Ронна отдал приказ на второй поисковик обвести полянку гравитационными и электромагнитными щупами. С поисковика известили, что для электромагнитных щупов пришельца не существует, но гравитационные показывают его наличие: он лежит на прежнем месте, в прежнем виде, только стал прозрачен для всех электромагнитных волн. Но вещественности своей не потерял и потому доступен гравитационным анализаторам.

— Пригнутая им трава так и не распрямилась, когда он ушел в невидимость, — заметил Ланна. — Следовательно, и в оптике кое-что видно.

— Совершенства в маскировке нет, ты прав, Ланна. Теперь выясним, есть ли у него экран от ротонов. Поскольку даже гравитационные экраны отсутствуют, вряд ли он обладает защитой от этих частиц.

Ронна встал рядом с оператором, включившим ротоновый прожектор. Вскоре обрисовалось неподвижное массивное тело. Ронна еще увеличил энергию частиц, теперь они проникали сквозь оболочку и высвечивали внутренность. Сомнений больше не было: на поляне в Голубой Чаще лежал космический корабль. Ротоны показывали внутренние помещения, разобщенные перегородками, механизмы, аппараты, ящики, тюки. Ронна то увеличивал, то уменьшал энергию, чтобы отчетливей обрисовать каждый предмет. Корабль казался необитаемым. Ротоновый луч пробежал уже половину его, но, кроме мертвых вещей, ничего не обнаружил в помещениях. Потом на дисплее высветилось обширное помещение в конце корабля. На ярком свету передвигались пять фигур — живые существа, а не автоматы. Еще никогда на Дилоне не видели созданий, столь удивительных, как эти пятеро.

Они походили на дилонов — одноголовые, двурукие, двуногие… Но руки были так коротки, что не достигали и колен, на концах их виднелись пять пальцев, а не десять, как у дилонов, и пальцы были толсты и негибки; негибкой была и вся рука, она не удлинялась и не сокращалась, незнакомцы такими руками не могли даже в один оборот обхватить себя; ноги были еще топорней рук, правда, как и руки, они могли сгибаться, но только в одном месте; всего примитивней была голова: она тоже сидела на шее, но такой короткой и такой негибкой, что ни вздыматься вверх, ни даже поворачиваться назад не могла, лишь чуть-чуть вправо и влево; круглая голова несла на себе неприятное лицо — плоскощекое, плосколобое, с невыразительным ртом, с крупным носом, нависающим надо ртом, и двумя глазами, такими тусклыми, что сразу понималось: они пассивно принимают внешний свет, но генерировать собственные сияния неспособны. А на головах всех пяти обитателей корабля шапкой лохматились волосы, ни у кого не было и намека на благородную гололобость дилонов. У одного густая шерсть вылезала даже по всей нижней половине лица! И ни один не имел хвоста, важнейшего элемента эстетически скомпонованной фигуры!

— Плох конструктор, который разрабатывал эти тела, — высказался Ронна. — Одни грубые детали, ни гибкости, ни изящества.

Ронна начал детальное рассмотрение с самого лохматого. Этот был крупней и выше всех. Он сидел на специальном приспособлении для сидения. Около мохнача сидело второе существо — с фигурой потоньше и головой поменьше. По помещению расхаживал третий, он казался всех моложе: размахивал руками, шевелил губами, раскрывал и прикрывал рот — в пасти виднелись зубы, они выстраивались в один ряд сверху и снизу, их было много меньше, чем у дилонов. У стены стоял толстенький коротышка, на голову ниже мохнатого. И когда юноша переставал шевелить губами и двигать нижнюю челюсть, точно такие же операции проделывал коротышка. А когда он прекращал игру губ и челюстей, в нее снова вступал молодой. Боковую стену занимал экран, перед ним поместился пятый обитатель корабля — и на нем остановил особое внимание Ронна. Пятый, один из пяти субъектов, хорошо смотрелся — высокий, стройный, тоже короткорукий, зато с гораздо более гибкими руками, такой же густоволосый, но с двумя рожками, торчащими из волос, — у остальных и намека не было на рога. И глаза пятого отличались от глаз четырех других — не только принимали свет, но и сами светились, а порой, когда он обращал лицо к коротышке, из них вырывались как бы электрические искры!

Ронна перевел ротоновый луч на стену с экраном, чтобы разглядеть туманную картину на нем. На экране он увидел все, что окружало корабль снаружи: голубые деревья, оранжевую траву поляны, шествующую по небосводу Гаруну Голубую и два разведочных шара над кораблем.

— Однако! — восхитился Ронна. — Оказывается, став для нас невидимыми, сами они продолжают нас разглядывать!

Ланна после короткого размышления высказал мнение, что странное шевеление губ, нервное опускание и поднятие нижней челюсти, оживленная жестикуляция рук есть метод передачи информации у пришельцев, то есть разговор.

— Разговор при помощи губ, челюстей и рук? — удивился Ронна. — Какой невероятный способ общения!

— Еще язык, — добавил молодой Различник. — В пасти пришельцев, как и у нас, язык, но он так дергается и изгибается, когда шевелятся губы и двигаются челюсти! Я склонен думать, что язык у них главный агент информации.

Ронна, однако, не был убежден. Ведь если Ланна прав, то пришельцы могут вступать в общение только при свете, когда видят движения губ, челюстей, языка и рук. А в темноте они, стало быть, беспомощны? Конечно, конструкция их организмов далека от совершенства. Но такая чудовищная недоработка!..

В это время молодой пришелец завершил жестикуляцию энергичным взмахом руки и показал на экран, где виднелись два поисковика. Лохматый наклонил голову. Молодой и тот, у которого торчали рожки в волосах, зашагали в другой конец корабля. Здесь они выдвинули из ниши продолговатый предмет. Корабль вышел из невидимости и засветился. Операторы могли теперь и без ротонового прожектора высвечивать, что происходит внутри. В главном помещении лохматый опять кивнул копной волос, пришелец с рожками задвигал пальцами по доске с кнопками. Продолговатый предмет выскользнул наружу через открывшийся люк и стал подниматься вверх.

— Запустили разведчика, — прокомментировал событие Ронна. — Двинемся за ним, не выпуская из обзора. Второй поисковик остается на месте.

Аэроразведчик сделал над кораблем несколько кругов, потом повернул к большим лесам на границе между территориями дилонов и рангунов. На дисплее следящего за ним поисковика обрисовалось обширное пространство сперва голубых, потом синих деревьев.

— Как бы он не полетел к рангунам — эти бестии мигом собьют его своими ракетами, — забеспокоился Ронна.

Аэроразведчик, словно услышав предостережение, повернул назад. Теперь он мчался к Столице дилонов, передавая на корабль пейзаж планеты — каменные сооружения, вытянутые в двойные полосы, холмы в стороне от возвышений и башни со светящимися вершинами. Внизу проплывали темные точки.

— Приближается к охранным маякам, — снова забеспокоился Ронна. — Добрые или враждебные у него намерения, но его собьют.

Ланна задумался, выискивая, как донести до пришельцев опасность приближения к охранным маякам. В это время Ронну вызвал командующий охранными маяками.

— Уважаемый Стиратель Различий, что у вас за игра? Разве вы не знаете, что приближение к маякам запрещено?

— Я-то знаю, уважаемый командующий маяками. Но не уверен, что пришельцы это знают так же хорошо, как я.

— Вынужден действовать по уставу, — информировал командующий.

Верхушка маяка озарилась и погасла. Одновременно вспыхнул и аппарат пришельцев. Поисковик подлетал к нему, когда его уже не было. В воздухе развеивались пыль и пар.

Уве Ланна задумался, выстраивая все выводы из печального события. Рина Ронна, по профессии обязанный соображать быстрей, сказал:

— Хорошо, что самих пришельцев не было на борту. Я лечу к Старейшинам — объяснить, что мы узнали, и оправдаться в том, что совершили.

— Что допустили, а не совершили, — поправил молодой Различник и добавил: — Я возвращусь в Коллегию Дешифраторов и попытаюсь отыскать ключ к поступкам пришельцев.

Ничто не показывало, что уничтожение аэроразведчика вызывает какие-то ответные действия пришельцев. Их корабль по-прежнему покоился в Голубой Чаще и даже не ушел снова в невидимость. Не было волнения и среди пяти пассажиров корабля. Лохматый хмурился и, сердито глядя на юношу с рожками, нехорошо шевелил губами, а тот разводил руками — эту сцену датчики поисковика зафиксировали. Но больше ничего важного не произошло. Четверо пассажиров разошлись по маленьким помещениям, улеглись на узкие подставки, чем-то накрылись, закрыли глаза, и всякое общение у них прекратилось. Только юноша с рожками на голове остался в помещении и то всматривался в обзорный экран — на нем была все та же роща деревьев, полянка, звезды, сменившие дневные светила, и недвижно зависший над кораблем поисковик, — то манипулировал с кнопками и рычагами.

К этому времени подоспела первая расшифровка наблюдений за кораблем. И расшифровка так поразила Уве Ланну, что, все снова проверяя соответствие фактов и объяснений, все снова погружаясь в размышления о них, Ланна пришел к выводу, что факты реальны, но немыслимы. Новоопределенный Конструктор Различий даже подумал, не отказаться ли ему от дарованного высокого звания, как незаслуженного, ибо обнаруженные им отличия пришельцев от дилонов вышли за межи допустимого.

— Ты ошеломлен, Уве Ланна, — установил вернувшийся Рина Ронна. — Ты открыл что-то невероятное. Я не ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — ответил молодой Различник. — Я расшифровал способ информации у пришельцев.

И Уве Ланна объяснил, что у пришельцев изучены три разных действия. Во-первых, жестикуляция рук и мимика лица. Найдено, что движения языка, губ и челюстей порождают звуки и комбинации звуков. Всего зафиксировано около трех тысяч звуковых комбинаций — их пришельцы называют словами.

А каждое слово, продолжал Уве Ланна, сопровождается излучением мозга такой же физической природы, как и мозговые излучения дилонов, и каждая мыслительная волна соответствует той акустической комбинации, которую они называют словом.

— Пока все просто, — сказал Стиратель Различий. — Информация у пришельцев, как и у нас, производится излучением мозга, а акустика слова — побочный продукт. И мы при разговорах повизгиваем, полаиваем, даже напеваем.

— В том-то и дело, что информация у них производится не излучениями мыслей, а именно звуками — не прямым, а побочным способом, к тому же весьма неточным: пришельцы не всегда понимают соответствие слов и мысли и поэтому часто переспрашивают один другого. Иногда у них возникают споры из-за слов, такие словесные перепалки тоже зафиксированы.

— Твои наблюдения так удивительны, что в них и вправду трудно поверить. Но, Ланна, ты привел наблюдение, а не доказательство. Есть ли доказательство, что наблюдение точно?

— Есть. Дело в том, что у них слова всегда сопровождаются мозговыми излучениями, но те же мозговые излучения совершаются и без слов. Такое действие соответствует размышлению у дилонов. Отсюда вывод: пришельцы умеют размышлять. Зато излучения, составляющие их мысли, очень слабы и сами по себе не передаются, а должны предварительно получить акустическую форму.

— Мы тоже не всегда передаем наши мысли. Иначе все, что мы думаем про себя, было бы каждому доступно.

— Не передаем, если не хотим, Ронна! Их формы общения так примитивны, что меня охватывает ужас, когда я думаю, сколько времени, сколько энергии тратят пришельцы попусту в разговорах, сколько путаницы и непонимания в их беседах! И почти отчаяние овладевает мною, когда думаю об общении с ними. Как донести до них наши мысли? Нам ведь не воспроизвести ни одного их слова!

Опытному Стирателю Различий положение не представлялось столь безнадежным. Конечно, дилоны не сумеют произносить слова. Но каждому слову сопутствует излучение мозга, ведь так? Пришельцы не воспринимают собственных своих слабеньких мозговых излучений. Но разве мы не можем увеличить энергию своих излучений? Вот тебе выход, Уве Ланна. Мы осваиваем коды излучений пришельцев, усиливаем их и вводим в сознание тех, с кем вступаем в общение. А пришельцы наши передачи воспринимают как привычные слова. Не слово порождает попутное излучение, но излучение порождает в мозгу впечатление слова!

— Теперь проанализируем запись анализатора, — сказал Уве Ланна после того, как ознакомил друга с расшифровкой трех тысяч слов. — Пришельцев пятеро. Они из какого-то далекого мира. Главное свое светило они называют Солнцем, сами они примчались с планеты Латона. Время в их мирке — прямое и цельное, все живое и неживое там синхронизировано в едином времени. На корабле имеются аппараты для замедления и убыстрения времени, для искривления его и даже для полной перемены хроновектора в будущее на вектор в прошлое. Корабль — космический хронолет, название — «Гермес». Что означает название, пока неясно. Пришельцы именуют себя людьми или человеками, еще у них другое название — хрононавигаторы. Чем хрононавигаторы отличаются от людей или человеков, точно пока не установлено. Первый хрононавигатор, он же капитан «Гермеса», лохматый Анатолий Кнудсен. Коротышка — Михаил Бах, он себя именует археологом, они обозначают его словом «академик» — возможно, словесная характеристика его маленького роста. Третий пассажир «Гермеса», золотоволосый, — женщина Мария Вильсон-Ясуко, геноинженер, специальность нам незнакомая, но, наверно, важная, — к Марии Вильсон-Ясуко все относятся с почтением. Теперь двое молодых. Один, без рогов, — хрононавигатор Аркадий Никитин, ничего особенного о нем пока не узнал. Второй, с рожками, робот Асмодей, самый подвижный и деловой из пятерки, его красота и умения всеми признаются. Что же до названия «робот» то, видимо, это почетное звание, которого удостаиваются только выдающиеся люди, мастера на все руки, так его называют, хотя рук у него всего две и проще было бы квалифицировать таких незаурядных людей как мастеров на две руки. А имя Асмодей остается нерасшифрованным, но, возможно, и в нем есть важный смысл.

— Вот видишь, как много мы узнали о пришельцах, — сказал Ронна. — И можем уже осмысленно воспринимать картинки, появившиеся в луче ротонов. Прикажи дешифраторам подать на экран ту запись.

На экране снова появились просторное светлое помещение и пять фигур. Но если недавно оба дилона наблюдали лишь жестикуляцию рук и движение губ и челюстей, то теперь стал ясен их разговор.

— Нет, это же поразительно! — говорил тот полный и невысокий, о котором расшифровали, что его зовут Михаилом Бахом. — Какие деревья, нет, какие деревья! Каждое до ста метров и больше! Ни в одну эпоху на Земле не было таких гигантов, а ведь растительности хватало.

В разговор вступил молодой хрононавигатор:

— Анатолий, снова и снова прошу — снимем оптическую невидимость и пойдем на разведку.

— Разрешаю, выпускаем разведчика, — распорядился Кнудсен.

Затем оба дилона увидели то, что уже наблюдали раньше, — корабль, выключивший оптическую защиту, и вылетевший аэроразведчик. И еще они увидели, как сами на одном из поисковиков помчались вслед за аэроразведчиком. А в помещении Асмодей, показывая рукой на экран, закричал:

— Аборигены мешают разведчику. Что делать?

Разведчик в это время приближался к башне, и поисковик дилонов вклинился между ними и маяком, не давая дороги. Аркадий сказал:

— Анатолий, вот прекрасный способ выяснить намерения аборигенов. Они отгоняют от башни, значит, там что-то запретное. Но как они поступят, если продолжим разведку башен? Какие возможности недопущения и защиты?

— Информация методом провокации, — сказала женщина, пожимая плечами. — Не уверена, что это лучший способ знакомства.

— Лезть на рожон не будем, но и сразу отступаться не надо, — сказал Кнудсен. — Асмодей, покажи, что способен уйти от контроля, но большим приближением не нервируй.

Асмодей легко увел разведчика вниз, еще легче оторвался от шара, взмыв вверх. Игра, только начавшись, прервалась. Верхушка башни вспыхнула и погасла. Аэроразведчик превратился в клубок пламени, пламя стало облачком пыли, пыль рассеивалась в воздухе.

— Поделом нам, — сказала Мария Вильсон-Ясуко. — Имели ясное указание, что можно и чего нельзя, и не посчитались с этим.

— Обращаю внимание, — доложил Асмодей, — что разведчик перед распадом вдруг завибрировал. В него не попадало извне ни снарядов, ни пуль. Он взорвался не от удара извне, а от вибрации. На нас напали неведомым мне способом.

— Не напали, а защитились, Асмодей, — поправил Кнудсен. — Итак, аборигены искусно защищают свои секреты. Это отрадно.

— Что тебя радует, Анатолий? — поинтересовался Бах. — Что наши новые знакомцы, с которыми мы, впрочем, еще не познакомились, обладают мощными средствами уничтожения? Или — конкретней — что без особых усилий превратили в облачко праха наш аэроразведчик?

— И то и другое радует, Миша. Ибо оба факта свидетельствуют об их мирных намерениях. Имея такие могучие средства борьбы, они могли бы напасть на нас, но этого не сделали. Значит, войны не хотят. А уничтожением аэроразведчика продемонстрировали, что имеют секреты и предлагают в них не проникать. В общем, я надеюсь на дружбу.

— Что мне делать, капитан? — спросил Асмодей. — Запустить второго разведчика, но держать его подальше от запретных башен?

— Не надо. Тебе — дежурить. Нам четверым — спать. После сна высаживаем десант. В десантной группе: начальник — Аркадий Никитин, эксперт — Михаил Петер Бах, помощник и охранитель — Асмодей. Мы с Марией страхуем вас защитными механизмами «Гермеса». Теперь — по каютам.

Пассажиры корабля разошлись. Уве Ланна притушил экран.

— Умный народ эти люди или хрононавигаторы, что, возможно, одно и то же, — с уважением произнес Ронна. — Даже странно, что существа с такими конструктивными недоработками тела, с таким примитивным обменом информацией при помощи слов, не всегда адекватных мыслям, с такими… В общем, что они быстро уловили наши возможности и наши намерения. Ты зафиксировал, что они успели узнать о нас и что мы узнали о них?

Уве Ланна перечислил, что считал самым важным. Они узнали, что защита корабля непроницаема для звука, для света, для корпускулярного излучения, но бессильна против гравитационных аппаратов. О ротонных прожекторах пришельцы и представления не имеют. О резонансных механизмах знают, ибо аэроразведчик разрушен у них перед глазами. О разрыве времени на Дилоне не знают. Воевать с нами и покорять нас не намерены, и не только потому, что уступают нам в уровне техники. В отличие от рангунов хрононавигаторы, они же люди, или человеки, патологической воинственностью не заражены.

— Неплохо, — одобрил Рина Ронна. — Тебе, полагаю, поручат первый доклад Старейшинам о пришельцах. Основу доклада ты уже выстроил. Противодоклад сделаю я. После сна люди высаживают десант, мы с тобой поведем этот десант в Ратушу.

— Ты не боишься, что рангуны помешают приему пришельцев?

— Боюсь. Даже очень. На всякий случай на всех маяках, на всех резонансных батареях дежурят полные комплекты операторов.

Киборг Асмодей для первого выхода на планету выбрал свою любимую личину № 17. Он охорашивался, поправлял кудри, складки одежды — высокий, темнолицый, остроглазый, с узенькой бородкой на удлиненном лице, с двумя серебряными рожками, красиво выпирающими из курчавых волос, с жесткими усиками, серпом пересекающими щеки, в богатом костюме средневекового вельможи — камзол, короткие штаны, шелковые чулки, шпага на левом боку, сверкающий бриллиантами пистолет на правом.

Аркадий хохотал:

— Ты похож по одежде на французского маркиза, а усами — на какого-то немецкого монарха. В общем, помесь дьявола с аристократом. А зачем шпага и пистолет? Устраивать дуэли с аборигенами?

Асмодей выхватил шпагу и ткнул в Аркадия. Лезвие при выпаде удлинилось втрое узким снопиком пламени. Выстрел из пистолета прозвучал неслышно, но Аркадий не устоял на ногах. Асмодей еле успел его подхватить.

— Одна сотая мощности, — сообщил он, сияя. — А если на полной силе оружия?

— Но зачем такое театральное оформление? Разве бластер с переключателем мощности хуже?

— Бластер мало отвечает личине номер семнадцать, — объяснил киборг. — Зато в личине пятнадцать, в образе юного звездопроходца, ни шпага, ни пистолет в драгоценных камнях, разумеется, не к лицу. Не годятся они и для личин от номера один до четырнадцатого, копирующих змею, кентавра, волка, сфинкса, корову и прочую живность.

— Аборигенам личина номер семнадцать понравится, — заверил Асмодей. — Вы, люди, мало интересуетесь собственной историей, вы устремлены в будущее. А я без истории не могу. Я еще покажусь тебе в образе грека-рапсода, увенчанного лавровым венком, или старшины гильдии палачей в кроваво-красном плаще, с топором на плече, или казака-разбойника на лихом скакуне, с пикой наперевес. Обалдеешь!

— Расскажи, как тебя наименовали Асмодеем, — сказала Мария.

Асмодей сообщил, что раньше собственного имени не носил и значился в каталоге как «Конструкция опытная многоцелевая на двадцать четыре функции и девятнадцать обликов с обертонами». И вот, прикидывая обертоны к личине № 16, то есть облику трудяги-лаборанта с большим научным будущим, он для забавы добавил себе светящиеся рожки, усы и бородку, длинные когти на мохнатых руках и усилил сверкание глаз до зловещего блеска. И в таком виде вдруг появился перед одной лаборанткой. Та сперва отшатнулась, потом захохотала: «Ах ты, Асмодей!» Так состоялось крещение киборга-универсала бесовским именем Асмодей.

— Бесовскую внешность я тогда придумал сам, — хвастался Асмодей. — Скопировал картинку из книги «Мифические представления древних народов о нечистой силе». Правда, не прирастил себе хвоста. Между прочим, верховных демонов Люцифера и Вельзевула, а также Главного Сатану описывают без хвостов. Хвост — чиновное отличие низших бесов. В низшие бесы мне не захотелось, в верховные дьяволы не пожелал. Стать Люцифером или Главным Сатаной — церемониал, жуткая хлопотня, больше парада, чем дела. А я люблю дело. Оперативность мне по душе, хотя души в меня не встроили. Я спрашивал конструкторов — отвечают: «Не знаем, как душа выглядит в рабочей модели, математической формулы души тоже нет». Научная недоработка, по-моему.

Он завершил объяснение гулким смехом.

Когда киборг, разглагольствуя, закончил туалет, Аркадий попросил разрешения на выход.

— Немного погодим, — ответил Кнудсен. — Меня тревожат новые шары.

Один из шаров недвижно висел над «Гермесом» с того момента, когда корабль опустился на полянку в гуще голубых деревьев. Второй шар улетел за аэроразведчиком. А недавно появились еще два шара. Все три были цельные, без иллюминаторов и люков, по их поверхности пробегали какие-то цветные блики, они казались гигантскими мыльными пузырями, тускло поблескивающими в сиянии двух солнц — одно катилось на закат, другое восходило.

— Что тебя беспокоит? — спросил Аркадий. — Что в каждом шаре сидят аборигены? Нового в этом нет.

— Новое в том, что оба шара появились точно к вашему выходу наружу. Уж не поджидают ли вас?

— Если поджидают, значит, подготовили почетный эскорт.

— Но ведь мы не сообщали, что выходим! Как же они узнали о нашем решении?

— Не рано ли мы приписываем аборигенам умения, превосходящие наши собственные? — возразил Аркадий.

— Во всяком случае, умения, радикально отличающиеся от человеческих, мы допустить вправе. Выводи десантную авиетку.

Когда авиетка вынеслась наружу, два новых шара пристроились к ее бокам. Скоро стало ясно, что они не просто эскортируют авиетку, а задают направление. Аркадий заколебался, куда направиться: вчера аэроразведчик показал несколько мест, заслуживающих изучения. Но оба шара повернули вбок и придвинулись ближе. В авиетке свободно помещались три человека, но она выглядела крохотной рядом с крупными шарами.

— Приглашают на посадку, — сообщил Аркадий на «Гермес». — Я немного покочевряжусь, посмотрю, как они поведут себя.

Оба шара плавно опускались вниз, Аркадий задержал авиетку на высоте. Шары остановились, словно поджидая. Вместо снижения Аркадий пошел на подъем. Авиетка задрожала и закачалась, как на волне. Что-то заблокировало автоматы подъема.

— Потеряли управление, — передал Аркадий.

— Не противодействуйте, — отозвался Кнудсен. — Мы все видим. Будет опасность — применим защиту.

— Нам разрешают лишь те действия, какие им угодны, — прокомментировал положение Аркадий. — Бездействие тоже разрешено. Остается сложить руки на груди и безмятежно ожидать встречи с хозяевами. Думаю, выключение всех двигателей сойдет за сложенные на груди руки.

В нормальных условиях при остановке двигателей авиетка должна камнем рухнуть вниз. Но она с той же плавностью, что и шары, опускалась между ними. Шары одновременно коснулись грунта, за ними мягко опустилась и авиетка. Один шар вдруг распахнулся, и из него вышли двое аборигенов. Они походили и на сутулых людей, и еще больше на вставших на задние лапы крупных собак с непомерно длинными, гибкими передними лапами. Оба неспешно пошли к авиетке. Хронавты выбрались наружу. Аркадий заготовил традиционную фразу знакомства: «Земляне приветствуют вас, друзья!» Затем полагалось приветно поднять руку и присмотреться, кого же зачисляют в друзья людей.

Все уставные варианты знакомства оказались излишни.

Один из аборигенов сам поднял внезапно укоротившуюся правую руку с целым гребешком пальцев и заговорил на хорошем человеческом языке:

— Приветствуем тебя, хроноштурман Аркадий Никитин, и тебя, академик Михаил Бах, и тебя, киборг Асмодей в прекрасной личине семнадцать! Вы прибыли на планету Дилона в системе Гаруны Белой и Гаруны Голубой. Вы — наши гости. Вас ждут властительные Старейшины — Конструкторы Различий, Стиратели Различий, Братья Дешифраторы и Братья Опровергатели.

И Аркадий, и Бах понимали, что ни при каких ситуациях нельзя стоять с вытаращенными глазами и открытым ртом: на Земле это сочли бы невоспитанностью. Не могло быть уверенности, что на Дилоне нормы общения другие. Бах нашелся первым.

— Вы говорите по-человечески? И знаете наши имена и кто мы? Как это возможно?

— Братьям Дешифраторам пришлось потрудиться, — не то прозвенел, не то пропел дилон. — К тому же вы прикрыли свой корабль оптическим и корпускулярным экраном, даже гравитационные искатели лишь контурно ощупывали его. Но об этом потом. Меня зовут Рина Ронна, я — Сын Стирателей Различий и Брат Дешифратор. Мой друг — Уве Ланна, молодой Конструктор Различий. Мы будем отвечать на ваши вопросы и вводить вас в строй нашей жизни.

— Обиталище Старейшин, — торжественно возвестил Ронна, когда все пятеро подошли к цилиндрическому зданию, замыкавшему улицу. — Шествуйте за мной, пришельцы.

Вдоль стен пустого зала стояли скамейки. Первым уселся Асмодей. Ему не было нужды сидеть, но он демонстрировал, что ведет себя как человек. Рина Ронна, выпростав из-под плаща свой хвост, скрутив его кончик в опорное кольцо, водрузил туловище, как на треноге, на хвосте и обеих ногах. Уве Ланна отошел к стене и скромно стоял там, молча поглядывая на людей.

— Задавайте вопросы, пришельцы, — предложил Ронна.

Бах взглядом показал Аркадию, что хочет вести беседу.

— Первый вопрос: почему вы нам не задаете вопросов? Мы явились из неизвестного вам мира, непредвиденно для вас. У людей раньше расспрашивают гостей о цели их прихода, потом отвечают на вопросы.

— У дилонов наоборот, до всего доходят собственным размышлением, — ответил Ронна. — Именно о цели вашей высадки на Дилону и размышляет сейчас проницательный Различник Уве Ланна. Вы будете восхищены, с какой глубиной он обрисует в своем докладе ваши намерения и цели.

— Разве не проще узнать намерения и цели от нас самих?

— Возможно, и проще. Но оскорбительно, ибо равнозначно унижению своего интеллекта.

Баху понадобилась минута, чтобы переварить ответ дилона.

— Мне кажется, вы впадаете в противоречие с собственной практикой, — сказал наконец Бах. — Техника ваша на высоком уровне, это означает, что вы умеете использовать законы природы. Но ведь надо раньше узнать эти законы, то есть задавать учителям вопросы и получать ответы.

— Мы сами открывали законы природы, пришелец. Каждый дилон обязан в молодости самостоятельно найти и обосновать хоть один из важных законов мироздания. Наш друг Уве Ланна открыл, что тело, погруженное в воду, теряет в своем весе ровно столько, сколько весит вытесненная им вода. И с каким блеском он опровергнул Опровергателей, старавшихся доказать неправильность этого закона! А я в свои юные годы открыл Закон всемирного тяготения.

— Неужели другие до вас не знали Закона всемирного тяготения?

— Ты меня поражаешь, пришелец. Конечно, все знают. Но кто же открыто обвинит себя в неспособности к постижению мира? Иные дилоны имеют до сотни собственных законов мироздания — и это не предел. Открытые в молодости законы природы определяют всю жизнь дилона. Закон всемирного тяготения, найденный мною, внесен в мою личную Программу Судьбы как фундамент моей жизни.

— Не совсем понимаю тебя, Рина Ронна…

— Но ведь это так просто! Каждый открывает те законы мироздания, которые близки его натуре. И когда юноше пора утверждать свою взрослость, составляется его Программа Судьбы, то есть система жизненных целей и методов их осуществления. И в той Программе Судьбы находят свое место открытые им фундаментальные законы.

— И в твоей программе нашел место Закон всемирного тяготения?

— Естественно! Ибо о чем твердит этот закон, так блестяще мной открытый и защищенный от критики Опровергателей? О том, что все различия материальных тел поглощаются общим их свойством — притягиваться одно к другому. И когда я доказал, что это всеобщее взаимное тяготение усиливается пропорционально массе тел и обратно пропорционально квадрату разделяющего их расстояния, моя судьба была решена: я стал Стирателем Различий. Моя Программа Судьбы была однозначно решена одной моей научной находкой. Элементарно, не правда ли?

— Ты упомянул Опровергателей. Это общественная функция — опровергательство? В чем оно заключается? В критике законов природы?

— Отлично, пришелец! Хоть и примитивным методом вопросов и ответов, но ты начинаешь нас постигать. Конечно, Опровергатели критикуют законы природы, это их обязанность. Все дилоны проходят стадию опровергательства. В юном возрасте каждый подбирает важный закон природы и опровергает его, то есть изыскивает условия, при которых этот закон перестает действовать. Разве у вас формой познания природы не является опровержение ее законов?

— Нет, у людей законы природы не опровергают. И, честно говоря, я не понимаю, как можно опровергнуть Закон всемирного тяготения, открытие которого ты закрепил за собой?

— Не закрепил за собой, а просто открыл. Нет одного автора Закона всемирного тяготения. Тысячи до меня открывали этот закон, и тысячи после меня откроют его. Не только откроют, но и опровергнут, как опроверг Уве Ланна, когда был моим учеником. Он отыскивал условия, когда всемирное тяготение совсем перестает действовать или ослабляется. И как превосходно решил свою задачу! Разве не вес тела является важнейшим параметром тяготения? И разве, погружая тело в воду, он не ослабляет вес? Создавая невесомость, он творит условия, при которых тела теряют самые общие свойства. Такое искусство творить различия там, где они уже стерты в поглотившем их единстве, и стало главной чертой Программы Судьбы Уве Ланны: он сдал экзамен на высокий чин Сына Конструкторов Различий и ныне один из выдающихся наших Различников.

В разговор вступил Аркадий:

— Прости, Рина Ронна, примитивность моего интеллекта, но люди не мыслят познания без вопросов, ответа на которые собственным рассуждением не находят.

— Прощаю. Спрашивай.

— Мы повернули к вам хронолет, потому что обнаружили удивительное явление. Ваши две звезды существуют в двух разных физических временах, и притом полностью противоположных.

— Так, но не так. Прекрасная Гаруна Голубая существует во времени истинном, но слабом, очень подавленном зловещей Гаруной Белой. Гаруна Белая функционирует во времени лживом, это время наших врагов рангунов. Продолжай, иновременник.

— Почему ты называешь нас иновременниками? В данный момент мы физически пребываем в одном времени с вами.

— Только в данный момент. Ваш корабль, приближаясь к Дилоне, возник сразу из ничего. Он выпрыгнул из пустоты, не приближался, а материализовался. Стало быть, ваш корабль возник не из иного пространства, а из иного времени.

— Правильный вывод. Еще вопрос: дилоны и рангуны пребывают в разном течении времени. Как это сказывается на жизни дилонов и рангунов?

— Вопрос дельный! Жалко, что ты не хочешь самостоятельным ходом мыслей найти на него ответ. Ибо ответ мой будет печален.

Ответ Стирателя Различий походил не на справку, а на речь. По древним преданиям, существовала только одна Гаруна, и вокруг нее вращалась только одна планета Дилона, и обе они, звезда и планета, существовали в одном времени. И жители составляли один народ, пребывавший в одном времени. Затем откуда-то примчалась вторая звезда, физическое время которой не совпадало со временем первой. Один ток времени путался с другим, на планете заметались хроновихри. То одна, то другая звезда, притягивая к себе планету, внедряет в нее свое время, и это порождает великие трудности. На стороне Дилоны, захваченной рангунами, периодически воцаряется время то Гаруны Голубой, то Белой. Отвратительные рангуны впадают то в одно время, то в другое. И они использовали смену времен для бессмертного существования.

— Бессмертного существования, Ронна?

— Да, бессмертного существования! Рангунам удалось растянуть свое бытие на полный период одного из двух времен. Помысли, что получилось. Рангун теперь начинает свое детство, когда полновластно господствует время одной из двух звезд, взрослеет в этом времени, начинает стариться в нем — и тут одолевает время другой звезды. И стареющий рангун, не успев умереть, переходит на обратный временной ток. И вместо заслуженной гибели от старости молодеет, пока снова не превращается в ребенка. А к моменту младенчества время опять меняет свой ход, и рангун снова повторяет путь в обратную сторону.

— Ты сказал, что ответ твой будет печальным. Тебя печалят качели бессмертного бытия рангунов?

— Нет, нас одолевают собственные недуги. У нас нет периодической смены времен, как на другой стороне планеты. У нас властвует прекрасное время Гаруны Голубой, но на него накладывается влияние яростной Белой звезды. Не периодическая смена времен, а схватка разных — такова наша реальность. От этого нарушается синхронизация в нашем теле. Это тяжкая хворь, человек. Нет большей беды, чем разрыв в тебе твоего единого времени. Мы заменяем выпавшие из синхронности органы на другие, естественные либо искусственные, но перевоплощение дает лишь временное облегчение. Несинхронизация времени — единственная наша болезнь, но в ней неисчерпаемый источник печали.

Аркадий обернулся к Баху:

— Миша, все мы покорены твоей идеей, что где-то в глубинах Космоса существует Высший Разум — общество инженеров и генотворцов, умеющих конструировать и распространять во Вселенной создания, похожие на людей по образу и интеллекту. В Космосе наши звездопроходцы таких жизнесоздателей не обнаружили. Теперь и в фазовом времени…

Рина Ронна радостно прервал Никитина:

— Иновременник! Вы попали, куда стремились. Дилоны — истинные воплотители Высшего Разума. Глубже нас немыслимо познать природу и себя. Ты это поймешь, представ перед Старейшинами. Высший Разум мироздания, воплотившийся в Отцах Различниках и Отцах Стирателях, а также частично в Братьях Дешифраторах, изобразит вам самим, иновременники, кто вы по своей сущности, а не только по облику.

Люди вошли в круглое помещение с четырьмя амфитеатрами, с черным, пропадающим в незримости потолком, с излучающими мягкое сияние стенами. На одном из амфитеатров восседали двенадцать дилонов в ярких малиновых плащах — Отцы Конструкторы Различий, протелепатировал людям Ронна. На втором амфитеатре, напротив первого, заседали двенадцать дилонов в фиолетовых плащах — это были Отцы Стиратели Различий. А на боковом амфитеатре разместились шесть дилонов в зеленых плащах и еще шесть в желтых — Братья Дешифраторы и Братья Опровергатели. Первые — справочные кладези знаний, вторые — начальники боевых башен: готовы в любой момент отразить любое нападение рангунов, с уважением обрисовал Ронна их общественную функцию.

Четвертый амфитеатр, напротив Дешифраторов и Опровергателей, предназначался для гостей. Здесь уселись трое хронавтов, рядом Ронна и Ланна. Ронна вручил хронавтам небольшие шарики, чтобы вставить их в уши: посредством шариков Братья Дешифраторы будут переводить мысленную речь дилонов в человеческую.

Хронавты быстро обнаружили, что дилоны, восседавшие в одном амфитеатре, не похожи на восседавших в другом. Дешифраторы и Опровергатели, как и Ронна и Ланна, отличались собаковидной головой — вытянутые рты щерились, высокие уши торчком стояли на голокожей голове. Лишь розовая кожа щек, способность улыбаться и выпуклые умные глаза сближали их облик с человеческим. Зато Конструкторы Различий гораздо больше напоминали человека, только пещерного, — выпяченные губы, скошенные лбы, глубоко посаженные глаза. И вовсе иными выглядели Стиратели Различий — львиная, а не человечья и не собаковидная голова, острые светлячки глаз…

Один из Стирателей выделялся высоким ростом, величавостью. Ронна протелепатировал, что перед хронавтами глава Стирателей Различий, Старейшина всех Старейшин Гуннар Гунна. И если перечислить все открытые Вещим Старцем законы мироздания и общества, все отличия, чины, саны и ранги, приобретенные им за долгое пребывание в иерархии, то у гостей из других миров не хватит ни прямого, ни фазового времени, чтобы уложить эти сведения в своей голове.

Гуннар Гунна открыл заседание Старейшин.

Его слово для пришельцев прозвучало так:

— Слушаем дело о гостях из иных миров. Первый доклад поручен молодому Конструктору Различий Уве Ланне. Он общался с пришельцами с момента их появления. Будьте к нему благосклонны.

За спиной хронавтов поднялся Уве Ланна. Он волновался — нервно удлинялись и сокращались руки, тело подергивалось, голова подрагивала на шее. Но в мыслях путаницы не было — молодой Различник рассуждал логично. От молчаливого спутника, постоянно погруженного в размышления, Бах и Аркадий не ожидали такой свободы мыслеизъявления.

— Над Дилоной, — докладывал Уве Ланна, — появился чужой корабль. По мощности — звездолет, по типу — хронолет, способный пересекать мировые потоки времени и менять течение своего собственного. Хронолет сделал несколько облетов планеты, выбирая место для посадки. Проклятые рангуны и низменные хавроны, их воины, пытались посадить корабль на своей стороне, но хронолет игнорировал их. В полете над планетой корабль овеществился в нашем времени, опустился в Голубой Роще и попал под опеку охранных маяков. При спуске пришельцев обстреляли рангуны. Охранным маякам удалось ослабить удар рангунов, и корабль собственными средствами легко отразил нападение.

Для предотвращения новых атак корабль прикрыл себя оптическим щитом и впал в невидимость. Наблюдения показали, что у корабля надежна защита от оптики, ядерных частиц и колебаний времени. Для ротоновых лучей он прозрачен и, нет сомнения, удар ротоновых орудий отразить не способен. К счастью, у рангунов нет ротоновых аппаратов.

Экипаж хронолета «Гермес» состоит из пяти особей. Четверо — естественной природы, пятый — искусственник. Естественники именуют себя людьми или человеками, каждый обладает еще характеризующим названием, приставляемым к кличке «человек». Перечисляю их: человек, он же хронофизик, он же капитан, Анатолий Кнудсен; человек, он же академик, он же археолог, Михаил Бах; человек, он же женщина, он же геноконструктор, он же Мария Вильсон-Ясуко; человек, он же хронофизик, он же хроноштурман, он же Аркадий Никитин; и, наконец, киборг, он же Асмодей, он же Конструкция Опытная Многоцелевая на двадцать четыре основные функции и девятнадцать обликов с обертонами.

Пришельцы отдаленно напоминают дилонов, но при разработке конструкции людей допущены серьезные просчеты. Недоработки тела — короткие руки, слабые ноги, отсутствие хвоста, неповоротливая шея — даже пол-оборота не сделать голове, — полная неспособность удлинять руки и шею. Хотя биоинженеру, конструировавшему людей, не могло не быть понятно, что подобная неизменность органов серьезно осложняет функционирование организма в меняющихся условиях. Трагична недостача жизненных запасов в теле. Людям вечно не хватает воздуха, они вынуждены непрерывно дышать, хотя всасывание в тело хотя бы суточного запаса воздуха составляет вовсе не сложную биоинженерную задачу. Но не только воздуха не хватает людям, они испытывают частые позывы к еде и питью: трижды в сутки возобновляют в себе запасы пищи и воды. И, несмотря на постоянные пополнения, людьми овладевает порой внезапное бессилие, они тогда впадают в неподвижность, равнозначную короткой смерти. Они называют сном это непростительное явление, отнимающее у каждого треть его активного жизнедействия. Еще несовершенней их методы взаимной информации. Мозг, как и наш, генерирует отдельные мысли, хотя способность к длительной мыслительной концентрации остается под сомнением. Каждой мысли соответствует особое мозговое излучение, но оно так слабо, что не передается из мозга в мозг непосредственно, ибо экранируется черепной коробкой. И вместо того чтобы ослабить поглощающую силу черепа либо существенно усилить энергию мыслеизлучения, конструкторы человека возложили донесение мыслей на звуки, совершаемые ртом попутно с мыслеизлучением. Это равносильно тому, как если бы пытались почесать ухо не рукой, а ногой, хотя, впрочем, по нашим наблюдениям, ногами люди своих ушей не чешут. И последнее. Чудовищно короток жизненный срок. Люди в их времени существуют не больше ста лет, что при пересчете на наше время дало верхний предел жизни примерно в десять раз меньший, чем у дилона. В пределах такой короткой жизни, да при несовершенной телесной конструкции, да при неэффективных методах общения, ни один человек не способен совершить чего-либо по-настоящему выдающегося. Наш общий вывод таков: модель организма, именуемого человеком, выполнена по проекту поспешному и примитивному.

Гораздо совершенней киборг Асмодей, — продолжал докладчик. — В этой модели видится разумная программа. Но киборг разработан лишь как придаток к человеку, ибо в него не внедрено стремление к самовоспроизводству. В результате тщательного размышления мы пришли к выводу, что и людей, и киборгов создали одни и те же биоинженеры, но раньше людей, а потом киборгов. Сообразив, насколько неудачна первая модель, они пытались исправить недоработки человека в новой конструкции. Остается неразгаданной проблема, почему вообще была не уничтожена первая несовершенная модель и не заменена полностью второй, более удачной. Этот странный факт сохранения людей при наличии более совершенных Асмодеев вызывает обоснованные сомнения в профессиональном умении и моральном уровне биоинженеров, создавших людей и киборгов.

Перехожу к цели посещения людьми и киборгом прекрасной планеты Дилона, — продолжал Уве Ланна. — В результате сложной серии вычислений, а также длительных эффективных раздумий мы предлагаем высокому суду ровно восемнадцать возможных целей прилета пришельцев из иного времени.

Аркадий с улыбкой прошептал Баху:

— Мы с тобой конструктивно недоработаны, но не стали бы при помощи математики доведываться о цели прилета, а просто спросили бы: «Зачем прибыли?» И вместо восемнадцати ответов получили бы один.

Уве Ланна перечислил предполагаемые причины прилета пришельцев. Первая — авария. Повреждение хронодвигателей забросило иновременников, куда они не собирались проникать. Эта причина недостоверна: ротонное просвечивание не показало разрушений в хронолете. Вторая причина — желание вмешаться во вражду дилонов и рангунов. Очень маловероятно, ибо от рангунов чужой корабль увернулся, а от дилонов экранировался силовыми экранами. Третья цель — попытка завоевания Дилоны для колонизации ее людьми или Асмодеями. Такую цель нельзя исключить, хотя неисполнимость ее очевидна. В-четвертых, похвальное желание, которое на примитивном языке людей называется «поучиться уму-разуму». Цель осуществима, но трудна в силу интеллектуальной ограниченности людей. Остальные четырнадцать возможных причин появления пришельцев приведены в сводной таблице, где каждая оценена по вероятности до тысячных долей — более точная оценка недостижима из-за расплывчатости исходных данных.

На потолке засветился экран, на нем вспыхнули знаки и цифры. Бах поинтересовался у Ронны, почему среди целей не упомянуто стремление к знанию, потребность распознать неопознанное.

Ронна разъяснил:

— Этой цели приписана нулевая вероятность. Она включена как теоретический довесок в практическую потребность «поучиться уму-разуму».

Уве Ланна подошел к заключению:

— Люди мало пригодны для общения с дилонами. Чрезмерность конструктивных недоработок в их организмах и несовершенство интеллекта не позволяют им встать вровень с дилонами. В качестве временных гостей Дилоны их принять можно, в качестве постоянных сожителей — нет. Кораблю, странствующему в разных потоках мирового времени, надлежит покинуть планету.

Ланна сел. Старейшина Старейшин Гуннар Гунна возгласил:

— Поблагодарим молодого Различника за воодушевляющее сообщение. Второй доклад сделает Сын Стирателей Различий и Брат Дешифратор Рина Ронна. Пожелаем и Рина Ронне успеха.

Ронна не отвергал фактов, отмеченных Уве Ланной, но ограничивал их — смягчал выводы, а не исходные положения: Конструктор Различий безошибочно установил десятки отличий людей от дилонов, Стиратель Различий столь же безошибочно доказывал, что они не могут стать препоной для дружеского общения людей и дилонов.

— Да, конечно, люди и конструктивно недоработаны, и силой интеллекта уступают дилонам, и их передачи мыслей несовершенны, и срок их жизни печально невелик. Но что из того? Разве мы обречены общаться только с полноценными представителями Высшего Разума, подобными нам? Разве наши дети интеллектуально и физически равноценны взрослым дилонам? И разве жизненный срок детства не меньше вдесятеро полного времени бытия дилона? Так примем людей как существа, пребывающие в нашем интеллектуальном и физическом отрочестве. Пусть они станут для нас нашими инодетьми из дальних миров. Ибо ни одно из справедливо очерченных различий людей и дилонов не способно стать причиной вражды.

И последняя проблема, — продолжал Рина Ронна, — цель прилета иновременников на Дилону. Мы узнали восемнадцать мотивов их появления у нас. Но общая сумма вероятностей всех целей прилета составляет всего ноль шестьдесят одну сотую. Лишь немногим больше половины достоверности! Предлагаю поэтому Дешифраторам и Различникам продолжить свои глубокие изыскания, а Старейшинам не класть в основу своих решений малодостоверные предположения о целях появления пришельцев.

В зале простиралось каменное молчание. Старейшины пребывали в неподвижности. Люди понимали, что молчание только кажущееся, реально Старейшины в это время обмениваются мыслями и, возможно, спорят, только людям не переводят свои соображения и споры.

И когда, по мнению Аркадия, молчание слишком уж затянулось, до них донеслись слова Гуннара Гунны. Вещий Старец все так же недвижно сидел в первом ряду первого амфитеатра, ни малейшее движение не трогало его губ, а в сознание людей внедрялся приговор:

— Считать различия пришельцев от дилонов второстепенными и принять иновременников как дорогих гостей. Предлагаю также двум пришельцам, оставшимся на хронолете, выйти в город для радостного знакомства с нами. Благодарю докладчиков и Высоких Судей.

Даже в бесстрастном переводе мысли на человеческий язык было явно, как обрадован Рина Ронна.

— Вы наши друзья! Поняли мощь мысли Верховного Воплотителя Высшего Разума? Как он постиг вас! Как совершенно постиг!

К удивлению хронавтов, радовался решению Высокого Суда и Ланна, предлагавший изгнать людей с Дилоны. Он все повторял, вдруг изменив своей молчаливости:

— Я так счастлив, иновременники! Я боялся, что Высокий Суд согласится с моими доказательствами и изгонит вас. А он не согласился — большей удачи я и не желал себе!

Бах обратился к Ронне:

— Не мог бы я поговорить со Старейшиной Старейшин?

Ронна подвел хронавтов к Вещему Старцу.

— Хотел бы задать несколько вопросов, — начал Бах.

— А не кажется ли тебе, что ты мог бы, поразмыслив, и сам высчитать ответ на интересующий тебя вопрос? — дружелюбно поинтересовался Старейшина Старейшин. — Ведь выспрашивание вместо самопостижения унижает Высший Разум!

Бах ответил с живостью:

— У людей выспрашивание не считается зазорным. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Итак, мой первый вопрос. Почему так разделены функции Различников и Стирателей? Разве для познания любой истины не достаточно ее отличия от всех других истин, тем более от заблуждений? Если дважды два четыре, а четыре это не три, не козел с рогами и не сапоги всмятку, то зачем еще подвергать такую непреложную истину дополнительной проверке на достоверность?

Старейшина ответил, что ему не совсем ясна разница между козлом с рогами и сапогами всмятку, о чем так красиво сказал иновременник, эта разница требует особого размышления. Но отличие четырех от трех нестираемо и потому должно быть утверждено. Но далеко не всегда возможны такие простые решения. Бывало в истории Дилоны, когда поверхностно установленные причины приводили порой к вредным действиям. Так, возникла ужасная война между дилонами и рангунами, а ведь ее могло бы и не произойти, если бы проанализировали на стираемость разделившие оба народа расхождения. Без утверждения нестираемости ни одно различие не может быть принято как реальное.

— Вы назвали войну между дилонами и рангунами ужасной. В чем ее ужас?

Баху показалось, что на какую-то земную минуту Гуннар Гунна испытал замешательство. Но он не без основания считался Верховным Воплотителем Высшего Разума.

— Ужас нашей войны — в ее безмерности и ненужности. Меня охватывает глубокая печаль, пришелец, когда я думаю о том, что рангуны непрерывно совершенствуют свои резонансные механизмы, а ведь никакому совершенстованию нет предела. А если им удастся поставить себе на службу околополюсные хроновороты? Поразмысли, иновременник: хроноворот, выпущенный из своих диких пустынь! Да он же все живое истребит! Моя должность — провидение. Провидца не может не терзать страх перед грядущим. Этот страх — единственная гарантия того, что ужас грядущего не выйдет за узкие межи возможности, ибо страх принуждает искать средства опровержения его.

Даже в перетранслировании мысли в слова ощущалось, что сердце Вещего Старца поражено великой печалью. Бах испытывал сочувствие к нелегкой доле Главного Провидца. Ему, однако, показалось, что есть вариант, которого не нашел Старейшина Старейшин.

— Итак, война длится долго и приносит массу горя обеим сторонам. Но разве нельзя завершить распрю миром?

— К сожалению, невозможно. Чтобы установить мир, нужно стереть причины войны.

— Так сотрите их, черт возьми! То есть с вашим разумом, с вашим умением стирать несуществующие различия…

— Я понял твой благородный порыв, иновременник. Но отвергнуть причины, вызвавшие войну, мы не можем при всем своем так справедливо тобой оцененном искусстве Стирания.

— Они так глубоки, эти причины?

— Этого мы не знаем.

— Не знаете причин войны?

— Не знаем. Все было так давно, что и мы, и рангуны забыли, из-за чего началась война. И теперь не способны точно установить, заслуживают ли эти причины сохранения или их можно стереть.

— Вот и отлично! Раз вы не знаете причин войны, то и не должно быть войны. Это же так очевидно!

— Друг иновременник! Как же мы можем прекратить войну, если не опровергнуты породившие ее причины? И как можно опровергнуть их, если не знаем, каковы они? Неужели тебе непонятно, что нельзя уничтожить то, чего нет? А ведь все так просто!

— Та самая простота, которая хуже воровства! Нет, нет, не спрашивайте, что такое воровство, вам этого не понять, у вас этого нет.

— У нас все есть, — с достоинством отпарировал Вещий Старец. — И мы ничего не спрашиваем, ибо до разгадки любой тайны доходим мощным усилием собственного разума. И стало быть, легко сами уясним, что такое воровство, о котором ты сказал, что оно лучше простоты. А ведь простота так прекрасна! У тебя еще вопросы?

— Последний. При такой мощи мысли вы никогда не пробовали высчитывать, сколько ангелов может поместиться на острие иглы? У нас когда-то подобный подсчет считался наилучшей проверкой интеллекта.

Вещий Старец, поразмыслив, объявил:

— Об ангелах я знаю из ваших мыслей. В них дешифраторы обнаружили хорошие слова: «ангельские голоса», «ангельская доброта», «машет крыльями, как заблудившийся ангел». Дешифраторы сделали отсюда заключение, что ваши ангелы — крылатые домашние животные, которых вы опекаете и над которыми иногда дружески посмеиваетесь. Но что такое игла? Трудная проблема иглы потребует размышления.

— Не трудитесь. Поглядите — вот игла!

И Бах показал вынутую из куртки иглу. У Старейшины Старейшин засверкали глаза от воодушевления.

— Великолепная загадка! Давно мы не анализировали столь увлекательных секретов мироздания. Ручаюсь, иновременник, что только мы способны найти удовлетворительное решение мучительной для людей тайны, сколько ангелов можно разместить на острие иглы. Ты вскоре это узнаешь для всех пород ваших домашних ангелов — двукрылых и четырехкрылых. По некоторым расшифровкам, у вас водятся даже шестикрылые.

— Водились в сознании древних народов. Их называли серафимами. С тех пор как мы ликвидировали старинные мифы, серафимы перевелись, а вместе с ними и все другие ангелы.

Гуннар Гунна радостно кивнул львиной головой — взметнувшаяся грива закрыла его лицо. Могучая копна волос, так сильно отличавшая его от других дилонов, очень шла его мощному облику.

— Понимаю. Мифы были у вас вроде загончиков, где вы содержали своих крылатых друзей. В общем, не тревожься, иновременник, наши вычисления будут достоверны. А теперь возвращайся на свой корабль вместе с Различником Уве Ланной и Стирателем Рина Ронной. Пусть наши посланцы осмотрят ваш хронолет и разберутся, насколько люди отстали в использовании и опровержении законов природы от Воплотителей Высшего Разума.

Аркадий жестоко бы соврал, если бы сказал, что его обрадовало веление Старейшины Старейшин вести обоих дилонов на хронолет. Такие экскурсии мог разрешить только капитан корабля. Аркадий соединился с Кнудсеном и Марией.

— Вас ждут в гости на нашем корабле, — информировал Аркадий обоих дилонов после разговора с Кнудсеном.

Они шли по пустой улице, авиетка стояла где-то в ее конце. Аркадий удивился, что нигде не видно дилонов, и хотел было спросить у Ронны об этом, но вспомнил, что дилоны считают интеллектуально неполноценными тех, кто пристает к ним с вопросами, и промолчал, только высказал свое недоумение Асмодею. Киборг сказал, что чувствует какой-то непорядок и в себе, но не может разобраться, что к чему, — его приемники ничего существенного не фиксируют. Бах заметил, что неплохо бы киборгу позаимствовать остроты восприятия у дилонов, тогда бы он смог без специальных приемников и датчиков самостоятельно вычислить смысл любых непорядков. Обидчивость не была запрограммирована у киборгов, но Асмодей вдруг огрызнулся, что самоусовершенствованием нужно заняться людям, а не ему, — все восприятия у него на порядок острей, чем у человека.

Аркадий бросил взгляд на склонившего голову Ронну и споткнулся. Ронна так вытянул шею и так склонил голову налево, что она почти падала с плеча. Нижняя челюсть отвисла, глаза потускнели, безволосая голова побелела. Он путался в шаге, что-то тихонько вывизгивал. Но еще больше испугали Аркадия руки дилона. Он удлинял их, когда хотел в два обвива охватить грудь, — сейчас они удлинились так, что волочились по грунту, когти на пальцах сухо постукивали по камням.

Аркадий схватил Ронну за плечо и заорал:

— Что с тобой?

Ронна приподнял голову и обернул лицо. Ретрансляция мыслей в слова шла неровно, через каждые несколько слов прерывалась. И каждую фразу сопровождало сильней обычного повизгивание.

— Не понимаю… У меня ломит кости… Иновременник, постоим… Надо сосредоточиться… Уве Ланна, где он? Пусть он…

Уве Ланна плелся позади, глубоко погруженный в мысли.

Аркадий взглянул на небо. Обе Гаруны с двух сторон зенита по-полдневному сияли — и роскошная Гаруна Белая, и нежная Гаруна Голубая, — Аркадию почудилось что-то зловещее в ее ласковом блеске. Аркадий перевел взгляд на передатчик. На экранчике возникло встревоженное лицо Кнудсена.

— Торопитесь к авиетке! Что-то нехорошее вокруг вас, но наши анализаторы пока не дают однозначного ответа.

Аркадий потянул каменно застывшего Ронну, но тот лишь с трудом пошевелился. Бах, присоединив свои усилия, энергично приказал дилону:

— Двигайся, дружище! Бери ноги в руки! Да не толкуй так буквально это образное выражение. Аркадий, спеши готовить полет.

Авиетка стояла на том же месте, в сторонке покоились два шара дилонов, недавно конвоировавшие хронавтов. Аркадий заколебался — пятерым в авиетке не разместиться, дилонов нужно сажать в их шар. Но смогут ли они, обессиленные, управлять летательным аппаратом?

— Я сяду с Ронной в шар! — крикнул подоспевший Бах.

Ронна, протянув длинные руки, ощупью, как слепой, цеплялся за входной зев шара, но не мог впихнуть свое тело. Сильным толчком Бах вбросил дилона внутрь и впрыгнул сам. Асмодей проворно влез в авиетку, положил Ланну на скамейку, Аркадий задраил дверь. Голос Кнудсена прокричал:

— Ко мне!.. — и прервался.

То, что совершилось в следующую минуту, — Аркадий сразу понял — в его памяти должно остаться навеки. Почти не дыша от негодования, он все не мог оторвать глаз от того, что происходило на поляне.

Оба шара — и пустой, и тот, в котором укрылись Бах с дилоном, — вдруг затряслись, завибрировали, зазвенели живыми голосами и покатились от авиетки. Отдалившись на десяток метров, пустой шар заметался в траве и стал распадаться на части. В воздухе не было ветра, ни одна травинка не шевелилась, а шар разбрызгивало, как от взрыва. Не прошло и десятка секунд, а на почве катились, подергиваясь, лишь осколки летательного аппарата.

Второй шар взлетел, но распад настиг его на первых же метрах полета. Из шара выпал Ронна, его подбрасывало и катало по траве, он хватался удлинившимися руками за стебли травы и камни, но не мог удержаться, — какая-то мощная сила крутила и несла его.

В воздухе беззвучно распадался второй шар, в котором еще оставался Бах. Аркадий судорожно хватал руками рычаги, нажимал на кнопки: надо было немедленно взлететь и мчаться за гибнущим шаром, чтобы выхватить Баха, пока тот еще боролся за жизнь в разваливающемся аппарате. Но авиетка не слушалась команд, трижды, четырежды, десятки раз Аркадий давил кнопку взлета, а взлета не было, и остатки шара медленно уносились от авиетки.

Шар повернулся в воздухе, и Аркадий снова увидел Баха. Археолог распластался всем телом по согнутой боковине шара, руки вцепились в какие-то тяги и провода, ноги впились в неровности бывшего пола. Остатки шара пропали между деревьями, а затем в чаще синего леса вспыхнуло багровое пламя и донесся грохот. В древесной чащобе расплылось светлое облачко, дымное свидетельство взрыва.

До Аркадия наконец дошло, что кто-то рвет его руки, закоченевшие в судорожном нажиме на пульте.

Аркадий услышал молящий голос Асмодея:

— Аркадий! Пусти к пульту. Мы же гибнем, пойми!

Аркадий снял руки с пульта, Асмодей быстро заменил его у кнопок управления. Таинственная вибрация, разметавшая оба шара дилонов, терзала уже авиетку. Охранное поле, генерируемое «Гермесом», слабело. Киборг ввел полную мощность собственной защиты авиетки — беснование внешних полей притихло. С трудом передвигая трясущиеся ноги, Аркадий подобрался к Ланне. Дилон лежал на скамье, жалко приоткрыв зубастый рот. Ни одной осмысленной передачи от него не шло. Аркадий сказал Асмодею:

— У парня памороки отшибло. Я постараюсь привести его в чувство, а ты налаживай четкую связь с «Гермесом». Анатолий закричал: «Ко мне!..» Неужели и на «Гермес» напали?

Асмодей хмуро ответил:

— Связи нет. Ни четкой, ни нечеткой.

— Как нет связи? Разве может отказать связь, если действует силовая защита «Гермеса»?

— И силовой защиты «Гермеса» больше нет. Мы противоборствуем нападению одним своим полем.

Аркадий включил на ручном передатчике один за другим два канала связи с хронолетом. На экранчике не появилось даже размытого изображения корабля. Ни при каких вариантах аварии, кроме больших повреждений корабельных генераторов, не могло произойти столь полное отключение.

— С хронолетом беда! — закричал Аркадий. — Срочно курс на «Гермес». Чему ты ухмыляешься?

Асмодей улыбался не от радости, а от замешательства. Аркадий часто видел киборга радостно хохочущим, растерянным он был впервые.

— Не могу определить курса. Все приборы отказали.

— Летим визуально. Держи на большую рощу. Скорей!

Металлический голос киборга прозвучал глухо:

— Не могу! Мир пропадает. Аркадий, скоро не будет мира!

Два дилона, недавно задававшие авиетке направление полета, посадили хронавтов на полянке. Аркадий запомнил синествольные деревья с оранжевыми кронами, удивился их густоте, когда вылезал из авиетки. И трава поражала, она была сумрачно-фиолетовой, от нее струился терпкий аромат. Точно такой же предстала эта полянка, когда они впятером — трое хронавтов и двое дилонов — выбежали на нее, спасаясь от неведомой опасности.

А сейчас здесь все переменилось. В закрытую авиетку ароматы извне не доносились, но траву можно было бы увидеть — а травы не было, ее всю до последнего стебелька как бы вырвали. Почва была из одних камней и песка — однотонно сероватых камней, однотонно сероватого песка. И деревья, замкнувшие полянку, потеряли листья и окраску, они были без оранжевых крон, стволы из синих стали грязновато-серыми — силуэты прежних могучих растений проступали в смутном мареве. Марево все густело, отдаленные деревья уже пропали. Уве Ланна что-то протранслировал Аркадию, Аркадий подбежал к скамейке. Трясущийся Различник телепатировал, что рангуны поймали их в прицел хронобойных орудий, надо бежать!

— Куда бежать? Покажи — куда?

— Подальше! Подальше! Здесь нас разбросают по прошлому и будущему.

Киборг быстро проверил ходовые генераторы. Генераторы работали. Авиетка взмыла. Стирающийся лес обесцвеченных, потерявших листву деревьев, почва, лишенная травы, падали вниз. По курсу сверкала свирепая Белая Гаруна, другая Гаруна томно сияла левей. Авиетка повернула на Гаруну Голубую. Асмодею показалось, что он сам задал направление, и до него не сразу дошло, что полетом теперь командует чужая сила и она гораздо мощней его собственных решений.

— Мы в фокусе хронобоя! — горестно телепатировал Ланна. — Нас скоро разорвет на прошлое и будущее.

Аркадий понял наконец, чего страшится дилон. Рангуны, похоже, владели искусством путать течение времени — замедлять одни процессы, ускорять другие: то самое, что испытывал в первых своих установках творец хронистики Чарлз Гриценко. Он впервые сумел осуществить экспериментальный разрыв физического времени в материальных телах. Для биологического объекта это означало скорую гибель, на минералы и металлы действия не было. А среди учеников Гриценко был и Анатолий Кнудсен — самый даровитый из его сотрудников. Но разве Анатолий не говорил, что для «Гермеса» неопасны местные разрывы времени? Мощные хроногенераторы, хронотрансформаторы и хроноэкраны сумеют противостоять любому нарушению связи времен. Один из хронотрансформаторов, преобразующих искривленное и пульсирующее время внешнего мира в прямое, смонтирован и в авиетке — небольшой аппаратик, он покоится у ног Асмодея. Пока он действует, можно не опасаться ни разрывов времени на прошлое и будущее, ни замедлений и убыстрений.

Аркадий стал успокаивать ополоумевшего молодого Различника:

— Возьми себя в руки, Ланна. Нет, не обхватывай себя руками, а перестань трястись. Разрыв времени нам не страшен. Мы унырнем в фазовое время как раз на точке, где рангуны устроят разрыв.

Асмодей все снова и снова, на разных каналах, выискивал связь с хронолетом, — «Гермеса» больше не существовало для приемников авиетки. И города дилонов не существовало, на все стороны простиралось скопище сероватых песков и камней. А над авиеткой, почти в зените, сверкала Гаруна Белая и в сторонке скромно сияла Гаруна Голубая. Асмодей захотел изменить курс и повернул на Гаруну Белую. Авиетка затряслась, завибрировала, застонала и завизжала. Аркадий вцепился в поручни кресла и крикнул:

— Асмодей! Ты решил вытрясти из нас душу?

— Хочу узнать, крепко ли завладела нашей душой чужая воля.

Асмодей повернул на прежний курс. Тряска прекратилась. Выждав немного, он снова бросил авиетку вправо, и она снова затряслась. У Аркадия сводило каждую жилку, руки рвало с поручней. Он еле выговорил сквозь дребезжащие зубы, когда Асмодей обернулся посмотреть, не нужна ли срочная помощь:

— Продолжай!

Асмодей поднял вверх обе руки, показывая, что больше не командует движением. Авиетка легла на прежний курс, на Гаруну Голубую, — тряска затихла. Авиетка, потеряв разбуженные в ней голоса вибраций, молчаливо мчалась по предписанному направлению. Аркадий сказал:

— Поворачивать нам запрещают, а как с высотой?

Асмодей плавно устремил авиетку вниз. Неведомая сила не противодействовала. Из марева стали выплывать очертания гор, потом показался и лес — безжизненно серый, как бы ободранный, хлысты и сучья, ни один листочек не оживлял его. Аркадий толкнул дилона, отрешенно сидевшего с закрытыми глазами:

— Очнись! Что говорит тебе этот пейзаж?

Ланна глянул вниз.

— Скорей назад, иновременник! Нас несет в разнотык времен.

— В разнотык времен? Я правильно услышал?

— Это самое страшное место на планете. Здесь природа сошла с ума! Такие хроновороты, такие бури! Живому здесь нет спасения! Назад!

— Наши двигатели заблокированы, мы не можем повернуть назад.

— Тогда сесть. Выбираться пешком!

— Снижение не воспрещено, — ответил Асмодей на взгляд Аркадия. — Попытаюсь идти плавно вниз, будто отказывают двигатели.

Вскоре стало ясно, что тех, кто гнал авиетку в область хроноворотов, обмануть не удалось. На высоте в сотню метров снова появилась вибрация. Асмодей вывернул авиетку на горизонтальный полет.

— Посадку тоже не разрешают, — констатировал Аркадий. — Но смогут ли воспретить падение? Я возьму дилона в свое защитное поле. Веди авиетку вниз, пока она не начнет распадаться. Я выброшусь с Ланной, за мной ты.

Теперь вибрация была еще сильней. Аркадий обнял дрожащего дилона. Асмодей распахнул дверку и крикнул:

— Внизу отличная площадка. Прыгаем!

Аркадий с дилоном камнем полетели вниз. Защита сработала, на почву оба встали. Неподалеку опустился киборг. Распавшаяся авиетка грудой лома умчалась за горизонт. Асмодей топал ногами и орал:

— Провели! Еще минуту — вытрясло бы мозги! Всех рангунов надул, я такой!

По лицу молчаливого Ланны было видно, что он не разделяет ликования киборга. Аркадий скомандовал:

— Теперь шагать! За горизонт этой пустыни, подальше от проклятого разнотыка времен и убийственных хроноворотов.

Он показал рукой на юг — так в древности полководцы повелительным жестом бросали свои войска в поход.

— Аркадий, ты хорошо продумал план спасения? — спросил Асмодей.

— Я не способен сосредоточиваться на размышлении, как Различник, но простым человеческим соображением понимаю — спасение там, где нет угрозы. Здесь грозят хроновороты, на юге их нет. Значит, на юг.

— Аркадий, надо на север. Туда улетели остатки авиетки.

— Для чего тебе эта груда лома?

— Оснащение авиетки полностью не уничтожить. Генераторы хода и защиты, хронотрансформаторы, мой компьютер личин, твои запасы пищи… Что-нибудь да сохранилось.

— Ты прав. Идем на север.

Асмодей зашагал впереди. Аркадий, поддерживая шатающегося дилона, с улыбкой — для приободрения — сказал:

— У нас моряки считают скорость эскадры по самому тихоходному кораблю. Ты у нас тихоход, будем подделываться под тебя, но и сам старайся двигать ножками.

Уве Ланна высвободился от поддержки Аркадия. Он старался не отставать, хотя ему было трудно угнаться за Асмодеем, — тот оглядывался и сбавлял шаг. Аркадий восстанавливал в уме пережитые события. Все пошло иначе, чем задумывалось. Люди прибыли на Дилону с миссией мира — и сразу ввязались в войну. Они здесь никому не враги, но один из них, крупный ученый, прекрасный человек, погиб — и ни Аркадий, ни оставшиеся на могущественно оснащенном корабле друзья не спасли его. Почему он погиб? И что с «Гермесом»? Неужели и хронолет уничтожен?

Все непонятно! И что загадочные рангуны беспричинно объявили людей своими врагами и с жуткой последовательностью стремятся их уничтожить. И что в своей жестокой вражде применяют средства мощней защиты хронавтов, и что природу этих средств не удается разгадать. Гонят в область хроноворотов, как баранчиков на убой!

Итак, ситуация. Две соседние звезды связаны взаимным тяготением, но существуют в разных потоках времени. И если одна движется в свое будущее, то другая, двигаясь в свое будущее, одновременно погружается в прошлое соседки, ибо будущее одной звезды — прошлое для другой. «Удивительно просто», — сказал бы погибший Рина Ронна. «Чертовски запутано!» — так скажет Аркадий Никитин, штурман хронолета, свободно перелетающего из одного потока времени в другой. Просто или запутано, но — реально! Если бы две Гаруны столкнулись, они враз бы аннигилировали, ибо одна из обычного вещества, а другая из антивещества, поскольку антивещество то же вещество, только в обратном времени. К счастью для Дилоны, ни одна из Гарун не стремится в объятия другой.

Зато оба светила устраивают злодейские хроновороты, размышлял Аркадий. Дилона клонится то к Белой Гаруне, то к Голубой — каждая возбуждает на обращенной к ней стороне свое время — то прямое, то обратное. А столкновение их потоков и есть разнотык времен, так ужасающий дилонов. Вроде как бы бросаешься на самого себя! В общем, не дай и не приведи! Пока все просто — непостижимой дилонской простотой. Но хроновороты? Завихрения времен? Хроноциклоны, так?

Чувствуя, что его авторазмышления неспособны уяснить всю физику времени, Аркадий заговорил с дилоном:

— Ланна, ты не мог бы рассказать о хроноворотах, чего я не понимаю? Люди без вопросов не могут, придется тебе с этим примириться.

Ланна знал о хроноворотах то, что они существуют и что в них любое существо погибает. Аркадий допытывался — погибает или исчезает? Ланна поправился: погибает, потому что исчезает, то есть исчезает, потому что погибает. Хрен редьки не слаще, прокомментировал Аркадий. Так погибла Салана, пожаловался Ланна. Ее похитили и потеряли в хроновороте.

«Для воплотителя Высшего Разума понимание ситуации могло быть и поглубже, — недовольно думал Аркадий. — Что, собственно, это такое, разнотык времен? Место, где прямое время схлестывается с обратным, территория хронобоя. И естественно, могила всего живого — качка то в прошлое, то в будущее разрушительна для настоящего. Не такова ли суть вибрации? Прошлое резонирует с будущим — то прыжок вперед, то прыжок назад, а настоящего нет, настоящее только переброс от уже прошедшего к еще не наступившему. Для первого приближения подойдет.

И прав Ланна, из такого местечка надо поскорей бежать, пока тебя не разорвало между прошлым и будущим. Но куда бежать? Делаю следующий шаг. В разнотыке времен рождаются хроновороты. Удар лоб в лоб создает завихрения. Стало быть, время из прямолинейного превращается в кривое? И сам хроноворот — уход от взаимного уничтожения не только настоящего, но и прошлого и будущего? Безвременность, вневременность — категории, чуждые природе: в ней все существует во времени. Наверно, есть и закон, что сумма разновременностей во Вселенной есть величина постоянная и, стало быть, время физически неуничтожаемо. Вот, кажется, и я открыл свой собственный закон мироздания, да еще какой! Если останусь на Дилоне, попрошу внести этот закон в мой Паспорт Взрослости как личное открытие. Но что следует из этого неожиданного открытия, которое когда-нибудь объявят великим? А то, что хроновороты неизбежны при столкновении противоположных потоков времени. — только искривление времени гарантирует его неуничтожение. Время изгибается, чтобы сохраниться. А раз так, то можно в том же хроновороте проделать полукруг и возвратиться в свое однолинейное время. Дилоны считают, что на полюсах природа сходит с ума. Во всяком безумии есть своя система, и чаще всего разумная. Безумие хроноворотов — единственная разумная защита от уничтожения. Итак, не бежать от хроноворота, а вынестись на нем, как на взбесившемся коне, в место поспокойней. Должен же, черт побери, где-то любой вихрь ослабнуть!»

Аркадий стал осматривать окрестности.

Мир был до того уныл, что щемило сердце. И на Земле встречались пустыни — их берегли, как достопримечательности природы. Но в тех пустынях чувствовалась первозданная величественность, они покоряли неприрученной грандиозностью. В околополюсном пространстве Дилоны на все стороны простиралась не пустыня, а могила. Кладбище окаменелых деревьев, мертвый песок!

— Вижу! — закричал Асмодей, энергично продираясь сквозь окаменевший кустарник. — Авиетка, Аркадий!

Это была не авиетка, а груда обломков. Асмодей извлекал из лома то один, то другой предмет. Аркадий относил в сторонку, что могло пригодиться. Ланна сосредоточился на какой-то трудно вьющейся мысли. Почти потеряв сходство с человеком, он казался Аркадию настоящей, очень доброй и очень грустной собакой, для чего-то вставшей на задние лапы. Аркадий хлопнул молодого Различника по плечу:

— Не старайся самостоятельно сообразить, для чего предметы, которые мы выуживаем из обломков. Лучше помоги перетаскивать.

Корпус авиетки распался, но почти вся аппаратура сохранилась. Асмодей вслух извещал, что можно использовать. Вот этот хрономоторчик, генератор фазового времени, питается и от радиации «Гермеса», и от двигателей авиетки. «Гермес» неизвестно где, а двигатели повреждены. Но почему бы для питания хроногенератора не взять гравитаторы? Их можно подключить и к хрономотору, чтобы выскользнуть из опасного времени в близкую фазу, в которой опасность отсутствует.

— А вот эта турбинка, — Асмодей с нежностью поворачивал небольшой приборчик, — по мощности не заменит настоящих двигателей, но если ее закрепить на обыкновенной доске да спарить с гравитатором, а у нас гравитаторов два, то получится самолет. Рекордов скорости не побить, но сменить пешее продирание сквозь чащу окаменевших веток на неспешный полет над ними — нет, это тоже неплохо!

И наконец, компьютер личин. — В бодром голосе Асмодея послышались грустные нотки. — Великое творение Марии Вильсон-Ясуко сильно повреждено. Компьютер способен создать два десятка личин, но сейчас об этом и не мечтать! Функционирует лишь программа трех личин, в том числе и нынешней номер семнадцать. Такая авария, а даже рожки на голове не погнулись!

— Твоя личина доброго дьявола так хороша, что мы согласны видеть тебя в ней всегда, — успокоил его Аркадий.

— Поищу дерево для самолета, — сказал Асмодей и убежал в чащу.

Аркадий подозвал Ланну. Ронна говорил, что дилоны, специализирующиеся на Конструкторов Различий, обязаны не только открывать, но и опровергать законы природы. Какие законы природы опровергал Ланна?

Ланна, оживившись от приятных воспоминаний, сказал, что опроверг Закон всемирного тяготения. В дипломе на Зрелость он сконструировал воду, которая рушится не вниз, а вверх. Антигравитационная вода была удостоена высокой оценки.

— Очень интересно. На Земле за такое изобретение ухватятся специалисты по фонтанам. А пока хочу предложить тебе одну задачку. Открой противодействие хроноворотам. Опровергни закон природы. Верней, не закон, а безумие природы. Поскольку противоборство с природой — ваше интеллектуальное ремесло, тебе эта задачка, так сказать, по мысли.

— Открою! — заверил Ланна и впал в отрешенность.

Асмодей отыскал массивное сухое дерево. Вытащив шпагу, он сделал выпад. Кончик шпаги удлинился узким лезвием пламени, киборг провел пламенем по стволу, мертвое дерево повалилось. Асмодей той же шпагой, превращенной в огненный резак, стал выпластывать в могучем стволе челнок. Он хвастался:

— Вот вы с Мишей Бахом посмеивались, что в личине номер семнадцать помесь средневекового аристократа с дьяволом. Но ты же знаешь, Аркадий, дьяволы — народ работящий, не бездельники. А как аристократы владели шпагой, даже ваши дети наслышаны. Нет, что за прелесть! Ручаюсь, что люди еще не знали такой летательной конструкции.

— Похожая была. Имею в виду ковер-самолет.

Асмодей на миг огорчился, что его опередили, потом сказал:

— Знаю, знаю! Я ведь изучал человеческую историю. Ваши предки, точно, летали на коврах-самолетах. При тогдашней бедности в моторах это было общепринятое летательное средство. Но ты же не будешь отрицать, что мой челнок-самолет оборудован гораздо совершенней давно отставленных ковров-самолетов?

— Отрицать не буду.

Ланну пришлось потрясти за плечо, чтобы вывести из сосредоточенности. Нет, решения пока не найдено, но определены три дороги, по которым он усердно шагал, когда Аркадий прервал его раздумья.

— Шагал не шевеля ногами и сразу по трем дорогам! — восхитился Асмодей.

Первая дорога — пересечь хроноворот, когда он разразится. Вторая дорога — умчаться с хроноворотом и сдвинуться к его внешнему краю, а там выскользнуть в невозмущенное время. Если дадут еще поразмыслить, он придумает и способ соскальзывания с хроноворота. В центре — спокойствие.

Аркадий уточнил:

— Спокойствие надо понимать так, что в центре хроноциклона течение времени полностью прекращается. В центре пребывает вечность.

— Правильно. В центре хроноворота миг равен бесконечности.

— Нового ты сказал немного, — оценил Аркадий плоды раздумья дилона. — Но омертвление времени в центре! Попасть в такое местечко и стать, не умирая, своей собственной нетленной статуей! Жуть! Между прочим, на Земле центр бури, где прекращается бушевание, называется «глазом циклона». Ты описал око вечности, глаз мертвого времени в центре хроноциклона. Постараемся в вечность не угодить.

— Челнок-самолет готов! — доложил Асмодей. — Можно любоваться.

Плотницкое искусство числилось в первой десятке двадцати пяти умений Асмодея. В широком стволе было вырезано шесть отдельных желобов. Три первых — для пассажиров, три задних — для аппаратуры.

— Я сяду впереди, — сказал Асмодей. — Куда держать, Аркадий?

— Держи на юг, снова на юг, пока не воротимся в гостеприимный город дилонов.

— Слушаюсь. Летим!

Асмодей вел лодку по обеим Гарунам: они оставались позади, одна чуть левее, другая чуть правее, — он ощущал их спиной. Высоту регулировал гравитатор, тягу создавал один из сохранившихся моторчиков, а на защиту Асмодей использовал и скафандры, и генераторы разбившейся авиетки, и переносной хронотрансформатор.

— Летим в броне, — похвалился он, когда лодка взмыла над лесом. — Если рангуны напустят резонансы, то потрясет, но не разорвет.

Внизу мелькали унылые картины: оголенные холмы, пустынные озера — и по зеркальной гладкости воды, не оживляемой дуновением ветра, виделось, что и вода мертва. Скорбный пейзаж озаряли двойным сиянием Гаруна Белая и Гаруна Голубая — холодная игра двойного света лишь усиливала омертвелость.

Дилон пожаловался:

— У меня путаются мысли, близится хроноворот. Такое смятение в голове! Мысли как огоньки… Вспыхивают, погасают…

Асмодей сбросил скорость и, склонив вниз рогатую голову, во что-то всматривался. Аркадий спросил, что случилось. Асмодей ответил растерянно — растерянность ни для каких ситуаций не была у него запрограммирована:

— То вижу, то не вижу!..

— Зрение ослабло? Ты же всегда хвалился, что твои глаза — разновидность оружия, а не только тривиальные приемники света.

— Выпусти на льва — с одного взгляда опрокину, я такой. Но вон тот лес впереди… Появляется и пропадает.

Лес был как лес — мертвый, темный, на стволах смешивалось голубое сияние одной Гаруны с яркой белизной другой. Асмодей закричал:

— Мы в царстве привидений! Запускаю защиту!

Теперь и Аркадий видел, что лес впереди то светлеет, то темнеет. Позади простиралась пустыня — она тоже то серела, то стиралась в дымке. Вправо увиделось озерцо — оно то выступало сверкающей чашей, то неразличимо сливалось со своими берегами. Аркадий снова повернулся к лесу. Лес появлялся и исчезал, его как бы накрывал и открывал полог.

— Разнотык времен? — Аркадий тронул за плечо дилона. — Схлест противоположных потоков времени? Что теперь делать?

Ланна бормотал, что его попеременно включает и выключает неведомая сила, он неспособен сосредоточиться. Асмодей быстро сказал:

— Аркадий, нас то выносит в будущее, то отбрасывает в прошлое.

Лодка подлетала к лесу. Реальные деревья превращались в призраки, но полностью не пропадали — полустертое, каждое продолжало слабо обрисовываться, затем снова восстанавливалось.

Аркадий потряс дилона:

— Ланна! Сколько лет живут на Дилоне деревья — вон те, что под нами?

Дилону понадобилось немалое усилие, чтобы понять вопрос.

— По вашему счету этим деревьям лет сорок.

— Отлично! Асмодей! Мы в хронобое. Но какой разрыв времени в этой их схватке?

— Вот-вот, разрыв времени! Выдержит ли его наша защита?

— Деревья то показываются в настоящем своем времени, то отбрасываются в прошлое и будущее. Но они остаются, Асмодей! Колебание между прошлым и будущим невелико. Ведь пятьдесят лет назад их еще не было и спустя пятьдесят лет не будет. Около ста лет — таков хроноразрыв.

— Разрыв в сто лет — амортизируем!

Лес долго не менял своего облика — стирался в призрак, густел кладбищем мертвых стволов, снова превращался в привидение. И, поглощенный созерцанием леса, Асмодей не сразу обнаружил перемены на самой летательной лодке. Обернувшись назад, он вдруг обнаружил, что коробка с едой для Аркадия пропала. Остальной багаж лежал, а коробки не было, словно она выпала в полете. Но сохранились веревки, скреплявшие коробку с лодкой, они натягивались под прямым углом, словно по-прежнему схватывали груз! Асмодей крутанул лодку влево — и веревки пропали. Асмодей повернул лодку направо — веревки появились. Еще круче вывернув лодку направо, он погнал ее под углом к прежнему курсу. Коробка не возникла, но под туго натянутыми веревками что-то затемнело.

Ругательства у киборга не были запрограммированы, но вырвавшееся у него восклицание было равнозначно брани.

— Что с тобой? — спросил Аркадий.

— Впереди хроноразрыв увеличивается. Исчезает не только коробка с едой, но и аппаратура.

— Защита не экранирует от колебаний времени?

— Может, дерево, из которого сделана лодка, сохранится долго, мертвая древесина долговечна. Но нас унесет, Аркадий. Защита будет экранировать пустоту, а мы будем валяться на мертвой почве, в мертвом лесу. Нас разорвет — голова затормозится в прошлом, туловище устремится в будущее. Это даже не для меня. Бежим назад!

Аркадий не захотел поддаваться панике. Спасение — на юге. Там ни разнотыков времен, ни хроноворотов. На севере — лишь отсрочка гибели.

— Я гибели не боюсь! Страх смерти в меня не внедрен. Я опасаюсь за тебя и за этого наполовину безжизненного юношу. Слушаюсь. Держу прежний курс.

Теперь и Аркадий поминутно оглядывался на багажник. Коробка больше не появлялась, пропали и скрепляющие ее веревки — возможно, уж навеки не состыковаться ему в едином времени со своей пищей. Лучше все же смерть от голода, чем от разрыва времени в теле! Потом на корме стали пропадать и другие предметы. Аркадий повернулся к Асмодею и закричал. Асмодей пропал. На первой перекладине качался его смутный силуэт. Аркадий схватился рукой за призрачное плечо киборга. Пальцы прошли сквозь плечо, как сквозь дымок. Лес внизу заметался, обе Гаруны нестерпимо засверкали в глаза. Аркадий потерял сознание.

Когда он очнулся, впереди сидел реальный Асмодей и сосредоточенно вел лодку на две Гаруны — большую, обжигающую белым жаром, и маленькую, ласкающую фиолетово-голубым сиянием.

— Ты жив, Асмодей, ты жив!

— Как видишь.

— Значит, ты услышал меня? Я кричал, чтобы ты сменил курс.

— Ничего я не услышал. Разве можно услышать человека, который жил за сто лет до тебя? Мы были уже в разных временах. Я сам изменил курс в последний миг, когда это было возможно. А хронозащита восстановила нашу одновременность.

Аркадий обернулся. На корме все лежало в прежнем порядке. Коробку с пищей охватывали веревки. Аркадий передернул плечами, избавляясь от тошнотворного страха. Все восстановилось, но путь на юг закрыт. Внезапная гибель не разразилась, но и спасения нет.

Ланна приподнял свалившуюся на плечи голову, повернулся — мутные печальные глаза уставились на Аркадия.

— Я рад, что тебе лучше, Ланна, — сказал Аркадий. — Мы едва не попали в тяжелый разрыв времени, но благополучно ушли.

— Ты сказал, пришелец, что из хронобоя мы ушли? Нас настигает хроноворот. Это не лучше.

Внизу проплывали лески и озера, холмы и долины — безжизненный мир, арена беспощадных вибраций времени. Новый пейзаж мало отличался от прежнего: та же мертвая пустыня, те же стволы погибших деревьев, те же тускло поблескивающие озера. Лишь глаза киборга могли различить в этом однокрасочном мире какие-то несхожести. А когда и обе Гаруны стали съезжать налево, Аркадий понял, что их выворачивает.

— Старайся держать прежний курс, — посоветовал он.

— Не могу. Аркадий, посмотри вниз. Тебе не кажется, что слева мир становится снова призрачным? Вон там, на линии горизонта.

У горизонта, слева, все расплывалось. Похожее исчезновение пейзажа совершалось, когда они стремились на юг. Но тогда исчезали и возникали предметы и справа, и слева. А здесь пропадал только левосторонний мир, и пропадал издалека — горизонт слева суживался, все дальнее закатывалось за ее надвигающуюся линию, все ближнее сохранялось.

— Это хроноворот, — размышлял вслух Аркадий. — Ланна обещает что-то страшное, но пока я вижу лишь выход в фазовое время. Правда, угол больше того, какой мы применяли на «Гермесе».

— Страшное еще будет, Аркадий. Потряси Ланну, он скажет.

Трясти Ланну было пустой затеей. Дилон так измучился, что впал в беспамятство. Он откинулся на сиденье, вытянул вверх острую мордочку, закрыл глаза.

Аркадий вспоминал, что знает о хроноворотах. По термину — завихрение времени. Рождается в схлесте противоположных времен. Попали в кольцо времени и несемся в нем. Пока все просто…

Да, но почему так боятся хроноворотов дилоны? Что в них опасно? Меняется скорость вращения времени? Вихревой заворот сжимается, хронокольцо превращается в хроноколечко, хроноколечко завинчивается в точку. Какая же бешеная скорость бега времени в схлопывающемся хроноколечке! Если в центре большого хроноциклона время замирает и мгновение оборачивается вечностью, то в ветвях время столь ускоряется, что и вечность равнозначна мгновению. И задолго до того все гибнет! Не только живые клетки, но и почти бессмертные граниты Скандинавии не устоят. Короче — взрыв!

Аркадий окликнул киборга:

— Тебе не кажется, что диаметр хроноворота уменьшается?

— Мы не сделали и одного витка, как же судить о том, уменьшается ли диаметр следующих витков? Наберись терпения, Аркадий.

Терпение относилось к свойствам характера, которые были дарованы Аркадию с большим недобором. Он всматривался и всматривался во все, на что падал взгляд. И первый увидел перемену у светил: ослепительная Гаруна Белая потускнела, темная Гаруна Голубая разгоралась. Вскоре Гаруна Голубая совсем затмила Гаруну Белую. И она уже не была голубой с сумрачной фиолетовостью, а добела накалилась. Затем блеск ее притушился, а сверкание Гаруны Белой восстановилось.

— Полный цикл, — сказал Асмодей. — Хроноворот сокращается. Горизонт призрачности приблизился. Жду приказа.

— Может, прокрутимся еще один виток?

— Опасно. Ты угадал сжатие хроноворота. Но как угадать, скоро ли кольцо превратится в точку?

Та полоса слева, где даже близкие предметы становились силуэтами, на втором витке приблизилась. Справа простиралась обширная пустыня — все было мертво, но вещественно, предметы отбрасывали тени. Они были реальны, и небо над ними было реально. А слева уже ничего не было, лодка-самолет мчалась по четкой линии пустоты, за этой линией даже неба не было.

Аркадий понял, что дальше медлить опасно.

— Асмодей, выбрасываемся из вихря наружу! Пересечь хроноворот!

Асмодей гордился, что застрахован от человеческих эмоций, хотя способен все ощущать острей, чем люди. Но то выражение, с каким он обернулся к Аркадию, было ужасом.

— Но ведь это значит снять хронозащиту!

— Асмодей, не медли! С каждым витком время убыстряется. Хронозащита вскоре не сможет противостоять бегу времени.

Киборг успокаивался быстро. А пейзаж пустоты, поглощавшей слева предметный мир, действовал сильней приказов Аркадия.

— Аркадий, возьми в свое поле Ланну. Раз, два!..

Летящая лодка врезалась в грунт. Аркадия и Ланну вышвырнуло наружу. Аркадий вскочил, помог подняться дилону. Асмодей ходил вокруг лодки и ликовал:

— В последнюю микросекунду! Уже ничего времени не осталось. Погляди, Аркадий! — Он показывал когтистой рукой на обломки лодки.

— Чего веселишься? Разбил уникальный воздушный корабль, повредил аппаратуру. Повод для торжества недостаточный.

— Нет, ты погляди! — орал Асмодей.

Он совал Аркадию обломок развалившейся лодки. Аркадий взял обломок в руки, меж пальцев стала сыпаться труха. Аркадий поднял другой обломок, тот рассыпался еще до того, как его подняли. Еще недавно каменно-прочное дерево распадалось при легком прикосновении.

Пришедший в себя Ланна сказал:

— Мне надо сосредоточиться. Потом объясню, что случилось.

— У нас не хватит времени, чтобы ты своим умом все открыл. Поэтому не сочти за оскорбление мое толкование.

И Аркадий объяснил, что киборг снимал хронозащиту двумя этапами — сперва с летящей лодки, потом лишь с них троих. Но за тот десяток минут их собственного времени, что лодка летела в убыстренном внешнем, для нее пробегали не мгновения, а годы. Лодка, дряхлея, уже в воздухе стала рассыпаться. Асмодей посадил ее в миг, когда готовилась отвалиться корма с аппаратурой. Было бы катастрофой, если бы их хрономоторы, гравитаторы и генераторы силовой защиты при падении разбились.

— Но они ведь тоже состарились, когда твой друг Асмодей снял хронозащиту с лодки, — возразил молодой Различник, обнаруживая, что не только внимательно слушает, но и быстро делает выводы. — Я сейчас подумаю и определю…

— Проверить надо, — сказал Асмодей.

Втроем они собрали аппаратуру. Лицо Асмодея мрачнело.

— Дерево все истлело, оно недолговечно. Защита в порядке, там такая прочность. Гравитаторы слабей, чем прежде, но, если придется падать, не разобьемся.

— Хрономоторы?

— Да, Аркадий! Хрономоторы не вынесли хронотряски. Черт его знает, какие прокладки! Простого аппарата не смогли по-человечески изготовить. Я попробую подремонтировать их.

— Что тебе нужно для этого?

— Местечко подальше от хроноворотов. И время — обыкновенное время, но в достаточном количестве.

Аркадий осмотрелся. Асмодей посадил рассыпающуюся лодку на лесной прогалине. Кругом громоздились окаменевшие стволы. На севере, над полюсом, клонящемся то к одной, то к другой звезде, разъяренно калилась Гаруна Белая и томно струилась Гаруна Голубая. Там спокойствия не найти, там короткие островки умирения, крохотные интервалы между трясками. Спокойствие только на юге, в стране дилонов, и только в часы, когда их неведомые враги не начинают убийственные резонансные обстрелы. Но туда преграждает путь хронобой. Разве их, забронированных еще крепкой хронозащитой, не вышвырнула оттуда схватка остервенелых хронопотоков? Где гарантия, что, лишенные хронозащиты, они уцелеют в фокусе неистового хронобоя?

— Шагаем на север, — приказал Аркадий.

«Предусмотреть последовательность действий, — думал Аркадий, двигаясь за быстро шагающим Асмодеем. — Первое — удалиться от хроноворота. Но где-то дальше время до того заторможенное, что это уже не время, а вечность. Быть вне времени столь же гибельно, как и угодить во время убыстренное. В одном гибнешь от мгновенного состаривания, в другом — от консервации сиюмгновенности. Хрен редьки не слаще. — Аркадий усмехнулся: — Сколько бы усилий понадобилось дилону, чтобы своим умом дойти до ощущения вкуса неведомых ему хрена и редьки. И как ошибался тот древний философ — а ведь он так нравился в школе, который придумал для счастья формулу: „Остановись, мгновенье, ты прекрасно!“ Черта с два было бы счастье, если бы мгновенье реально остановилось!»

Аркадий скомандовал привал на голой скале, вздымавшейся над мертвым лесом.

Обессиленный Ланна уткнулся в почву. Аркадий присел рядом, не отключая ни гравитаторов, ни силовой защиты. Вероятно, эта предосторожность и спасла его, когда скала затряслась. Первая же судорога, пронзившая камень, бросила Асмодея вниз, он отключил защиту, чтобы лучше работать, и, пойманный врасплох, не сразу восстановил связь с генераторами.

Аркадия больше ошеломил гул и грохот, вырвавшийся из недр скалы, чем тряска. Обхватив дилона рукой, он прижался к почве и видел, как киборга швырнуло вниз. Новая судорога в недрах скалы заставила и Аркадия с дилоном заскользить вниз. Теперь они поменялись местами — Асмодей, вцепившись в выступ скалы, задержался на склоне, а Аркадия с Ланной вынесло к подножию.

Потом наступила тишина и неподвижность. Почва обрела устойчивость. Аркадий поднял голову. В глазах стояла пелена, пелену прорезали глумливые искры, они образовали полусветящуюся завесу, за ней проступало что-то темное. Аркадий со стоном опустил голову. Темные призраки материализовались. Вокруг троих хронопутешественников кольцом выстроились странные фигуры. До Аркадия донесся как бы издалека голос Асмодея:

— Да это же земные обезьяны! Откуда они на Дилоне?

На выразительном лице Ланны изобразились ужас и безнадежность.

— Ланна, кто это? — с трудом спросил Аркадий.

Ланна воплотил ответ в горестные человеческие слова:

— Иновременник! Мы в плену у хавронов.

И, обессилев от тяжкого объяснения, Ланна повалился на почву.

Хавроны были слишком высоки и широкоплечи для земных обезьян, даже мощная горилла уступила бы любому ростом и весом. И одеждой у них была не только собственная шерсть, а еще что-то, похожее на юбочку до колен. В юбочках виднелись карманчики и петельки, и каждый карманчик оттопыривался, в нем что-то хранилось, а в петельках висели кинжалы и какие-то аппараты. Четырехугольный ящичек на петельке у одного рослого хаврона бы снабжен жезлом. «Радиоприемник», — подумал Аркадий.

Но еще больше, чем оснащение хавронов, убеждало в их необезьянности то, что двое выкатили вперед громоздкое сооружение — фургончик на колесах, — и на фургончике высился на треноге диск, похожий на зеркало. Оба хаврона, поворачивая колеса фургончика, направили зеркало на трех хронопутешественников. В диске тускло отразились голая скала и три фигурки, застывшие у ее подножия.

— Что делать? — спросил Асмодей. — Могу напасть. Приказывай.

— Не смей! — сказал Аркадий. — Постараюсь показать, что у нас нет других намерений, кроме дружественных. На всякий случай охраняй меня.

Аркадий стал медленно приближаться к хавронам, протягивая вперед и вверх обе руки. В школе астронавтам внушали, что такой жест — безоружные руки, поднятые вверх и немного вперед, — любого инопланетянина непременно убедят в благожелательности людей. Но хавроны, видимо, не изучали языка жестов. Они стали тесниться к фургончику. Диск поворачивался, нацеливаясь на Аркадия.

— Иновременник, падай! — отчаянно протранслировал Ланна и сопроводил свое предупреждение громким визгом.

Диск вспыхнул тусклым желтоватым огоньком и погас. Аркадию показалось, что тело рвут на тысячу частей. Он упал и завертелся, гася резонансную судорогу: поврежденная силовая защита, не отразив полностью удара, все же амортизировала его. «Второго удара не вынесу», — пронеслась мысль, не то своя, не то Ланны.

На операторов резонансного аппарата обрушился Асмодей. Потом, вспоминая сражение киборга с хавронами, Аркадий не переставал удивляться фантастичности увиденного. Стройная человеческая фигура при шпаге и пистолете, в роскошном камзоле и узорных штанах до колен французского средневекового маркиза, с усиками какого-то надменного немецкого императора и изящными рожками придворного дьявола Сатаны, выхватив шпагу, бросилась на двух операторов. Из шпаги вырвалось лезвие пламени, пламя полоснуло одного хаврона — он с клекотом рухнул. Второй, выхватив какой-то приборчик, сдунул пламя, когда оно уже касалось его груди. Но самой шпаги сдвинуть не смог и, еще пронзительней заверещав, тоже свалился. Асмодей перекрестил пламенем боевой диск, и диск распался на четыре куска. Асмодей бросился на других хавронов, размахивая пламенем шпаги. Хавроны посыпались врассыпную, только один вырвался вперед на киборга.

Это был тот рослый хаврон, которого сразу отметил в их толпе Аркадий. Хаврон направил на Асмодея ящичек, похожий на приемник, две струйки пламени, как два меча, скрестились и отбили одна другую — струя из шпаги киборга и струя из ящичка. Асмодей снова сделал выпад, и снова встречная струя отбросила вбок пламя шпаги. Аркадия томил страх, что остальные хавроны коварно набросятся с боков на киборга, поглощенного огненной дуэлью. Но воины, похожие на земных обезьян, не собирались нападать. Наоборот, они, сгрудясь поближе к сражающимся, громко переговаривались и так глазели, словно главным была не победа собрата, а красочный спектакль дуэли.

Рослый хаврон улучил момент и выбросил пламя в киборга. Асмодей повернулся, пылающее острие сбоку ударилось в боевой приборчик хаврона. Шпага Асмодея, перерезанная у эфеса, отлетела в сторону, а боевой аппарат хаврона вспыхнул. Хаврон отскочил. Асмодей ударил обоими рожками в живот исполинского врага.

Аркадий всегда считал, что живописные рожки на голове киборга не больше чем парадное украшение его любимой личины № 17. Но коротенькие рожки были оружием. Когда они коснулись хаврона, из них вылетели такие же узкие полоски огня, как и те, что генерировала шпага. Два кинжальных огня пронзили насквозь обезьяноподобного воина и вышли наружу из спины. Хаврон задергался, замахал руками, но не упал, а повис на двух пронзивших его кинжальных огнях, как на пиках.

Асмодей отдернул рога. Две огненные струи, вылетавшие из спины великана, сразу погасли. Он зашатался и упал. И, словно очнувшись от оцепенения, все хавроны скопом набросились на Асмодея. На мгновение он исчез в их куче, затем все они были отброшены, и он стоял один, готовый к новой схватке. Три раза повторялось одно и то же — хавроны набрасывались, погребая Асмодея под собой, он всех отшвыривал, они снова набрасывались и снова рассыпались.

Один из нападающих ухитрился сорвать с киборга моторчик индивидуальной защиты и с радостным воплем отскочил, размахивая трофеем. Двум-трем противникам Асмодей и теперь мог противостоять, но их было больше двух десятков. Киборга повалили, опутали ремнями, положили, связанного, на фургончик — на нем уже не было боевого излучателя — и проворно потащили фургончик в лес.

Один из хавронов подошел к Аркадию и Ланну, на мохнатой морде остро посверкивали глазки. Ланна слабо протранслировал Аркадию:

— Велят идти с ними. Надвигается новый хроноворот. Ты сможешь, иновременник?

— Постараюсь. — Аркадий с большим трудом шагнул.

Дилон правой рукой обнял человека.

— До сих пор ты мне помогал, теперь я буду помогать тебе.

С помощью дилона Аркадий сумел сделать несколько шагов. Боль в теле усилилась, перед глазами все плыло. Только рука дилона удерживала Аркадия от падения. Ланна что-то громко провизжал, визг, похоже, сопровождала мысль, но мысль до Аркадия не дошла. Конвоирующий хаврон побежал вперед.

— Ты ему что-то сказал? — спросил Аркадий.

— Велел посадить тебя на фургон. Он поспешил за подмогой.

— Велел? Ты можешь им повелевать?

— Конечно. Эти низшие существа обязаны выполнять волю Воплотителей Высшего Разума. — Дилон добавил: — Конечно, если мои веления не противоречат приказам их хозяев рангунов. А посадить или не посадить тебя на фургон — я установил это путем размышления — те указаний давать не могли.

— Хорошо, что ты правомочен отдавать хавронам приказы. Все же гарантия безопасности. А если ты прикажешь освободить нас, выполнят они?

На этот раз дилон размышлял дольше.

— Не выполнят, иновременник. Они подстерегали нас, им велели взять нас в плен. И раз есть приказ захватить, то не может быть приказа отпустить.

К пленным подошли двое хавронов. Они взяли Аркадия на руки и понесли к фургону. От них пахло зверьем. Аркадий опасался, не вопьются ли в тело их когти, но несли его осторожно. Хавроны положили человека рядом с киборгом. Асмодей изобразил улыбку, но голова и лицо были так измордованы, что вышла гримаса.

— Не находишь ли, Аркадий, что я сделал все, что мог? — хрипло спросил киборг: и голосовой механизм был поврежден.

— Ты сражался, как лев, — сказал Аркадий.

Киборг относил львов к низшим конструкциям живого мира.

— Что может лев? Ну, куснуть, ну, царапнуть. А я разбрасывал обезьян, как щепки. Будут помнить! Ты и Ланна не очень пострадали?

— Я немного пострадал, а Ланна переменился. Полюбуйся, как он вышагивает среди наших похитителей. Знатный гость, а не пленник!

С дилоном и вправду совершилась перемена. Еще недавно он показывал панический страх перед хавронами: увидев хавронов воочию, свалился без сознания. А сейчас двигался среди воинов, гордо вытянув собаковидную голову, правая рука величественно, в полный обхват, обвивала туловище, лишь левая безвольно висела ниже колен. И хавроны воспринимали его поведение как естественное, окружавший дилона десяток хавронов казался скорей почетный конвоем, чем суровой стражей.

Аркадий сделал знак, чтобы Ланна приблизился.

— Почему наши похитители разрешают тебе так держаться? Ты еще недавно боялся их!

Ланна пренебрежительно оскалил зубастый рот.

— Хавроны при случайной встрече рвут в клочья, оставляя в плену, издеваются. И совсем иные, когда выполняют приказ. Тупые исполнители! Зачем же унижаться? Пусть видят величие Высшего Разума!

Аркадий показал на левую руку дилона:

— Что с ней? Она висит как плеть. Не сосредоточивайся, плеть это… в общем, у людей полезный предмет.

— Левая рука ослабела. Я боялся этого, но думал, что болезнь не настигнет столь скоро. Ваше появление на Дилоне, пришельцы, помешало мне выздороветь.

— Вот уж не думал, что препятствуем твоему выздоровлению.

— Моя болезнь — рассинхронизация организма, рассогласование жизненного времени органов тела, — с грустью объяснил Ланна.

— У людей рассогласования времен в теле не бывает, — вмешался в разговор Асмодей, захотевший показать, что прекрасно разбирается в быте людей. — Люди синхронизированы от рождения до смерти.

Дилон посмотрел на киборга со снисходительностью, которая вполне могла сойти и за жалость. У людей рассинхронизации не наступает? Но не потому ли, что люди мало живут? За ничтожный период в сто земных лет и у дилонов не возникает рассинхронизации. Он, Сын Отцов Различников Уве Ланна, полагает, что и у людей, доживи они до пятисот лет, непременно появятся рассогласования, ноги будут пребывать в одном времени, голова в другом. Впрочем, о людях он мыслить не будет, он сообщит о себе. У него убыстрилось время в мозгу, время в теле отстает.

— Разве вы не заметили, иновременники, что я кажусь замедленным? Моя быстрая мысль обгоняет движения тела. Мне достаточно маленького размышления, чтобы разобраться в любой проблеме, но совсем иного времени требуют действия.

Для излечения рассинхронизации, — продолжал дилон, — применяется простое средство — перевоплощение. Два дилона меняются частями организма — и синхронизация восстанавливается. Безвременно погибший Стиратель Рина Ронна подобрал для меня отличного перевоплотителя, молодого Мат-Магона. Хлопоты с пришельцами отодвинули дату перевоплощения, и вот результат — левая рука болезненно замедлилась.

— На человеческий взгляд левая рука тривиально больна.

— Я подумаю над этим, иновременник. Ты сказал — тривиально? Тривиально — неизвестная проблема, которую надо…

Аркадий не дал Ланне впасть в размышление. Асмодей изнывает в путах. Если веления Ланны исполняются хавронами, то пусть он попросит их развязать киборга.

— Сделаю, — ответил Ланна и без спешки удалился.

Вскоре двое охранников развязали Асмодея. Киборг замахал руками и ногами, как бы восстанавливая кровообращение. Гимнастика не была у него запрограммирована, но он видел, что люди по утрам занимаются ею еще в постели, и считал своим долгом проделывать все, как люди, только лучше людей.

Потом киборг соскочил на почву и громко объявил:

— Ужасно люблю быть на свободе! Связанный по рукам и ногам — нет, это не моя стихия. Аркадий, эти рослые обезьянки — неплохие ребята. Сражаются неважно, но это им можно простить, как их дурной запах.

Аркадий с улыбкой сказал:

— Рад твоему доброму настроению, Асмодей! Ланна, нам остается решить одну важную проблему, тут тебе надо сосредоточиться. Как нам наладить общение с хавронами? Будешь нашим переводчиком?

Ланна презрительно покривился:

— Хавроны не заслуживают того, чтобы тратить на них размышление. У этих бесхвостых бестий два свойства: они яростно дерутся, пока не победят или не погибнут, и легко воспринимают любую речь. Я прикажу хавронам быстро освоить ваш язык, внесу в их тупые мозги несколько тысяч ваших слов — и ты будешь доволен!

Теперь на фургончике лежал один Аркадий. Киборг шагал рядом, поодаль плелись охранники. Впереди шестерка мохнатых солдат, схватившись лапами за дышла, тащила боевой аппарат на колесах.

Кругом простирался все тот же унылый мир — перелески мертвых деревьев, почва, лишенная растений, озерки мертвой воды. На сероватом небе сверкали два солнца, Голубое и Белое. И они не закатывались и не восходили, только поворачивались на одном и том же небольшом пространстве. Аркадий вглядывался в нерадостное небо и думал, что раз обе звезды описали полный круг на полюсе и раз они в противоположных временах, то должно бы и время описать полный круг. И он должен теперь существовать не в своем прямом времени, а во времени обратном, а он такого перехода не ощутил, да и вообще такой переход — полная остановка времени, то есть смерть, а он вроде бы не умирал. И стало быть, перехода в обратное время не было.

К фургончику подошли Ланна и предводитель отряда.

— Я выполнил твою просьбу, — сообщил Ланна, — можешь убедиться, что у наших похитителей сильны природные способности к языкам. Поговори сам с главным бандитом хавронов, это его почетное звание, а имя ему — Клаппа, иначе — несгибаемый. Он очень гордится и тем, что бандит, и тем, что Клаппа.

Аркадий сообразил, что почетное звание «бандит» — результат неверного прочтения Дешифраторами человеческих слов, и не решился обратиться к хаврону с таким наименованием. Еще меньше он мог представить себе, что возможен прямой разговор с обезьяноподобным существом.

— Я хотел… Короче, надо бы… В общем, куда вы нас ведете?

Ответ был дан человеческими словами, только с нечеловеческим акцентом:

— Куда надо, туда и ведем?

Беседу подхватил Асмодей. Киборга не удивило, что обезьяна разговаривает по-человечески. Сам он был конструктивно дальше от человека, чем любая обезьяна, но ведь отлично овладел человеческим языком. И, заметив, что Аркадий растерялся, быстро заменил его:

— А куда надо?

На это Клаппа ответил обстоятельней:

— Обе Гаруны в противостоянии, неизбежен новый хроноворот. Надо укрыться.

— Есть где укрыться?

— Пещера в скале. Хроновороты в ней гаснут.

Отряд мохнатых воинов в юбочках, набитых оружием и инструментами, шагал все быстрей. Хавроны, тащившие повозку, выбивались из сил, чтобы не отстать от отряда. Аркадий понимал, что его вес отягчает фургончик. Попросив Асмодея помочь ему, он слез на почву. Ноги, еще нетвердые, уже кое-как ходили. Почувствовав, что фургон стал легче, солдаты радостно закивали Аркадию и еще энергичней поволокли повозку.

Впереди показался холм — такой же голый и унылый, как и всё здесь. Навстречу отряду Клаппы вышла новая группа хавронов. Шестерку каталей, тянувших фургончик, сменила другая шестерка. Появился пропавший было Ланна. Левая рука все больше тревожила его. Рассогласование времен в теле опасно увеличилось. Не надо было откладывать перевоплощение. Вероятно, и Мат-Магону, милому пареньку, еще не достигшему никаких степеней из-за замедленности мышления, несладко. Ему жаль несчастного Мат-Магона.

— А себя не жаль?

Себя Ланне тоже было жаль, но в своей хвори он сам виноват, — затянул перевоплощение. А в недугах Мат-Магона виноват он. Бедный Мат-Магон так ожидал перевоплощения!

В каменистом холме виднелось отверстие. Один за другим солдаты пропадали в нем, хронавты и дилон проследовали за ними. Узкий туннель круто спускался вниз. Аркадий отметил, что каменные стены туннеля светятся. Самосветящийся туннель расширился и превратился в пещеру, тускло освещенную стенами, затхлую и сырую. К пленникам приблизился Клаппа.

— Будем пережидать хроноворот. Пока отдыхайте.

— Одному из нас надо поесть, — сказал Асмодей, показывая на Аркадия. — Где пакет с запасами пищи?

— Все ваше вон там. — Клаппа показал на дальний угол. — Возьмите, что захочется, кроме оружия и аппаратов.

Хотя света было чуть-чуть, хронавты вскоре разглядели, что большинство солдат не отдыхают, а страдают. Это было не спокойное убежище от налетающих снаружи хроноворотов, а лазарет искалеченных и умирающих от ран. Отовсюду доносились жалобное рычание и стоны. Аркадий спросил Ланну, откуда столько пострадавших, ведь ни Старейшины, ни Ронна не говорили, что в этих местах недавно происходили битвы, а без жестокого сражения не могло бы появиться столько раненых.

Ланна долго не отвечал — то ли впал в трудное размышление, то ли телепатически допытывался разъяснений у самих хавронов.

— Здесь не сраженные в битве, а пострадавшие в хроновороте. Отряд хотел вторгнуться на нашу половину планеты, но его покарала природа. Он попал в хроноворот, в солдатах разорвалось время. Часть сразу погибла, остальные спаслись в этой пещере. Здесь время единое, но мало кто выйдет отсюда. Только два-три десятка не пострадали, они и захватили нас.

Ланна, вдруг прервав объяснение, страшно завизжал и бросился в сторону. В полусвете пещеры его невысокая худая фигурка быстро пропала среди массивных хавронов, слоняющихся между лежащими. Некоторое время слышался его голос, в нем смешивались радость и отчаяние. Аркадий побежал на голос. Но Ланна замолчал, и Аркадий остановился, не соображая, куда же идти в беспорядочном навале раненых и искалеченных! Подоспевший киборг показал вправо:

— Он побежал туда. Там споткнулся и упал. Я все видел!

Бесцеременно расталкивая солдат, не церемонясь и с лежащими, Асмодей поспешил в сторону, где упал Ланна. Кто-то охнул, кто-то грозно зарычал, кто-то жалобно взвизгнул. Аркадий схватил киборга за руку:

— В тебе нет жалости, Асмодей! Ты шагаешь по телам!

— Жалость у меня есть, — с достоинством возразил киборг. — Полный комплекс жалости к людям. К раненым, к больным, к маленьким, к большим. К женщинам, детям и старикам даже усиленная. Но ведь это не люди, а обезьяны, да еще враги людей, да еще вооруженные. Зачем их жалеть? Им надо вредить, а не жалеть их.

— Асмодей! Если мы когда-нибудь вернемся на Латону, я попрошу Марию домонтировать в тебе еще один комплекс — человеческую жалость ко всему живому, нуждающемуся в помощи.

Философское мышление у Асмодея запрограммировано не было, но он иногда собственным старанием прорывался в эту область. Он сказал почти пренебрежительно:

— У людей, Аркадий, много излишних комплексов, понижающих жизненную эффективность. Если бы мне поручили сотворить людей, я применил бы более рациональную программу.

— Здесь он! — заорал Асмодей и большим прыжком перепрыгнул через троих лежащих. — Ланна! Ланна!

Ланна, стоя на коленях, склонялся над чьим-то распростертым телом. Киборг повернул дилона к себе. Мордочка Ланны жалко кривилась, из глаз катились слезы. У молодого Различника от потрясения отказало умение телепатировать свои мысли в человеческое сознание, он только громче обычного повизгивал — мысли не трансформировались в слова.

— Салана! — дошла наконец до хронавтов воплощенная в слово мысль. — Я нашел мою Салану! Ей плохо, иновременник, ей очень плохо, моей дорогой Салане, моей единственной Салане!

Аркадий тоже опустился на колени, всмотрелся в лежащую на полу фигуру. Сияние стен в этом уголке было особенно скудным, но света хватало, чтобы разглядеть дилона, резко отличавшегося от всех, кого Аркадий успел повидать. О том, что дилоны разнополы, Аркадий знал: Ланна часто вспоминал, что у него была подруга, похищенная рангунами. Но в Ратуше он не видел женщин и уже думал, что если они и имеются, то внешне их не различить от дилонов-мужчин.

Но одного взгляда на Салану было достаточно, чтобы понять, что она точно женщина и что до сих пор хронавтам встречались — преднамеренно, наверно, — одни мужчины. Дилоны ростом не брали, среди внушительных хавронов Ланна терялся, а Салана была еще меньше своего друга. И она разнилась от него не только ростом, но и всем обликом — тонкая, без таких длинных рук, она еще имела и волосы на голове, их было немного, рыжих, мягких, коротких (скорее шерсть, чем волосы) но, вероятно, они всего больше и выделяли ее и, вероятно, всех женщин-дилонок от гологоловых дилонов-мужчин.

Салана лежала на правом боку, Аркадий видел только один ее глаз, глаз жил, в нем было страдание и страх. Она вся сжалась, когда Аркадий наклонился к ней, еще сильней вдавилась правым боком в пол.

— Она боится тебя, — протранслировал Ланна. — Она всего боится, а тебя особенно: она еще не видела людей.

— Могу я с ней говорить, Ланна?

— Она не знает, как переводить свои мысли в ваши слова. И она потеряла три четверти спектра своих мыслительных излучений. Она почти не понимает меня. Ей очень плохо, иновременник. Посмотри сам, что сделали с ней отвратительные хавроны.

Ланна повернулся к Салане, что-то ей внушал, слегка повизгивая, — в визге было столько нежности и горя, что по одному этому звуку Аркадий понимал: он сам страдает. Она что-то отвечала, тихий стон сопровождал ее ответ. Потом она стала поворачиваться на спину, Ланна помогал, охватив здоровой рукой ее плечо. Даже в бредовом видении Аркадию не могло померещиться то, что он увидел.

Перед ним на спине, беспомощно раскинув руки, лежала маленькая, тоненькая, изящная дилонка. Но это было не одно, а два существа в одном теле: одно — правая половина Саланы, другое — левая ее половина. Единое тело складывалось из двух частей, и эти части столь разнились, что невозможно было вообразить, что они вообще могут составить что-то физически единое.

Левая половина Саланы была телом молодого привлекательного дилона, правая — телом старухи, морщинистой и уродливой. Левый глаз, в котором Аркадий увидел страдание и страх, излучал молящее, нежное сияние, глаз правый, тусклый, обезображенный нависшей складкой века, взирал дико и отстраняюще. Из молодого глаза катились слезы.

— Какой ужас! — воскликнул Аркадий.

— Да, ужас! — Ты правильно говоришь, иновременник, — ужас! И это моя Салана, самая прекрасная девушка на Дилоне!

— Разрыв времени, Ланна? — Аркадий понимал: никакое оружие неспособно так страшно изуродовать живое существо.

— Разрыв времени! Он был крохотный, когда Салану похитили, она могла прожить еще сотню ваших лет без перевоплощения. Но хавроны, когда настиг хроноворот, бросили ее у пещеры, она прижалась левым боком к почве и так лежала, пока он не пронесся. Хроноворот был короткий, но вот видишь: жизненное время по-разному потекло в двух половинах ее тела.

Салана стыдливо прикрыла левый глаз. Но правый, старческий, глядел по-прежнему с дикой безучастностью, этой половине тела уже было неведомо чувство стыда.

— Аркадий, надо бы ее перенести в местечко поудобней, — сказал Асмодей. — Здесь слишком много раненых.

— Где ты найдешь местечко, свободное от раненых?

— Уже нашел. Вон там, где сложены наши аппараты и твоя еда. Там Клаппа и его охрана, а раненых нет. Салану понесу я. Скажи Ланне, что он может спокойно доверить мне это без предварительного долгого размышления, смогу ли я выполнить.

Ланна согласился перенести Салану на новое место без предварительного размышления. Аркадий шел впереди, выбирая получше дорогу, за ним Асмодей — Салана покорно лежала на его руках. Ланна, согнувшись, шел рядом, слышался тихий визг — он телепатировал что-то успокоительное своей подруге.

Предводитель хавронов заворчал, что нехорошо без его разрешения перебазироваться в убежище. Ланна выпрямился, что-то неслышно произнес, Клаппа помотал кудлатой головой. Охранники потеснились, Асмодей положил Салану на освободившееся место. Ланна, воротившись в обычное смирение, прикорнул с ней рядом. Асмодей обратился к Клаппе:

— Ты разрешил нам взять все, что нам понадобится, так?

— Все, что не опасно для нас, — проворчал Клаппа. Обезьяноликий офицер уже так хорошо освоил человеческий язык, что не только словами, но и тоном мог передавать одобрение и недовольство.

— Помоги разобраться в предметах, — сказал Асмодей Аркадию.

Отобранные у хронавтов вещи солдаты не свалили в кучу, а разложили каждую особо. У Асмодея вырвалось радостное восклицание, когда он увидел компьютер личин.

— Зачем он тебе? — удивился Аркадий. — Ведь поврежден. Только одну личину можешь добавить еще к своему прекрасному образу номер семнадцать.

— Две, а не одну. Зато какие! Бык, извергающий пламя из золотых рогов, и огнедышащий дракон с радиоактивными излучателями вместо глаз. Каждая личина на мощность в десяток киловатт. А номер семнадцать хоть и красивый, но всего в полкиловатта — максимум три мушкетера в теле маркиза. В серьезной битве дракон или бык эффективней.

— Жаль, что среди набора личин нет облика хаврона, — посетовал Аркадий. — Тогда бы ты сумел выскользнуть из пещеры и как-нибудь добраться до «Гермеса», чтобы вызвать помощь.

— Я бы добрался. Я такой!

Аркадий и Асмодей возвратились к дилонам, Асмодей прижимал к груди компьютер личин. Клаппа что-то проворчал, но отбирать не стал: громоздкая штука на орудие не походила. Ланна лежал рядом с Саланой, прижимался к ее больному старушечьему боку. Салана молодым глазом благодарно посмотрела на Аркадия. Аркадий отвернулся. Он вдруг почувствовал, что почти преступление — смотреть на чужое страдание, не умея его облегчить. Только спустя несколько минут он тихонько заговорил с Ланной:

— Ей не легче, Ланна?

— Она уже не одинока. И может быть, удастся ей помочь. Синхронизовать ее нельзя, но хоть бы смягчить хроноразрыв!

— Смягчить хроноразрыв? Без перевоплощения?

— Перевоплощение Саланы невозможно. Можно меняться отдельными органами, но не половинами тел. Старость с юностью в одно хроноединство не слить. Но есть предание, что один дилон смягчал страдания другого, перенося его хроноразрыв в себя.

— Ты хочешь создать у себя на половине тела старость, чтобы смягчить быстрое постарение Саланы? Жертвуешь собой?

— Облегчить страдания своей подруги — разве это жертва? Радость, а не жертва!

В мыслях дилонов передавалась информация, а не эмоции — слова прозвучали в мозгу бесстрастно. В страсть и муку, в радость и облегчение их облекал невольно сам Аркадий. И сейчас ему чудились в мыслях Ланны великая человеческая печаль, горькая решимость, преданная любовь. Аркадий еще никого не любил, но вдруг почувствовал, что хочет любить, и любить именно так, чтобы жертва собой ради подруги была и легче, и радостней трусливого оберегания себя.

К предводителю хавронов подходили его солдаты, он что-то им говорил, они убегали, снова возвращались. «Наверно, приближается хроноворот, — размышлял Аркадий. — Подождем, пока Клаппа сам объявит, что происходит».

Вскоре Клаппа подошел к Аркадию.

— Хроноворот будет такой, что пещера не защитит. Надо срочно уходить. Готовьтесь к выходу, можете взять свои вещи.

— Дорога в Рангунию безопасна?

— Безопасных дорог нет. Был бы безопасный выход домой, мы все давно уже были бы дома. При возвращении можем погибнуть, но не наверняка. Здесь погибнем все. Пойдут одни здоровые, пострадавшим дорогу не осилить. Обход обезумевшего леса далекий и тяжкий, а другого пути нет: лес очень опасен…

— С нами больная подруга Ланны. Мы возьмем ее с собой.

— Я сказал: пострадавшие остаются в пещере.

— Ты осуждаешь ее на смерть, Клаппа!

— И всех, кто остается!

Аркадий заговорил с Ланной, новость не сразу дошла до дилона.

— Хавроны чтут в тебе воплотителя Высшего Разума. Ты уже отдавал им приказы. Потребуй, чтобы Клаппа разрешил взять Салану.

Ланна с трудом поднялся. Он шел согнувшись, совсем не таким он недавно расхаживал перед хавронами. Не воплотитель Высшего Разума, высокомерно взирающий на неразумных, а робкий юноша, достигший лишь первого чина в иерархии, каким он недавно выглядел среди собратьев выше рангом и значением.

Достаточно было взгляда на воротившегося Ланну, чтобы понять, как принял Клаппа его просьбу. Аркадий спросил:

— Что будешь делать, Ланна?

— Останусь с Саланой.

— Клаппа разрешил тебе остаться?

— Он запретил мне оставаться. Но я не могу покинуть Салану. Она со мной проживет столько, сколько проживу я. Без меня она быстро погибнет. Как же ее оставить?

В разговор вмешался киборг:

— Аркадий, у нас два хрономоторчика. Если Ланна останется, я дам им свой. Уверен, что они переживут новый хроноворот.

Ланна улыбался человечески благодарной и грустной улыбкой.

— Клаппа меня не оставит, а я не оставлю Салану, — повторил он.

Аркадий с киборгом отошли. Аркадий сказал:

— Надо нам четверым бежать из пещеры. Пробраться в Дилонию не сможем, но почему не уйти в Рангунию? Если большой отряд рискует на такой путь, то мы с двумя хроногенераторами проделаем его быстрей.

— Понял! Разрабатываю план побега.

Асмодей отошел к остаткам аппаратуры. Аркадий опустился на слабо светящийся камень. Вокруг стонали, покряхтывали, рычали, наполняли воздух тяжкими запахами искалеченные и раненые. Сколько им отпущено жизни? Многие и до хроноворота не дотянут. Какая огромная могила. Пока тех, кого покидает жизнь, выбрасывают наружу здоровые солдаты — у входа уже горка тел. А когда здоровые уйдут? Мертвым хоронить своих мертвецов, как странно посоветовал древний мыслитель? Не будут мертвые хоронить своих мертвецов! Мертвые будут здесь убивать живых — убивать своим тлением, своим обликом неотвратимой смерти!

— Побег будет первого класса! — сказал вернувшийся Асмодей.

И он с воодушевлением объявил, что главный элемент побега — перевоплощение его в личину № 3. Дракон со всем воинским снаряжением — огонь и молнии, грохот, маскировочные и боевые дымы, даже гравитационные удары. И рослому хаврону не поздоровится, если сфокусировать на него.

Аркадий прервал разглагольствования Асмодея:

— Личина! Личина! Речь о побеге, а не о личинах.

Киборг иногда обижался. Именно, речь о побеге! Итак, они трое — Аркадий, Ланна и Салана — перемещаются поближе к выходу, чтобы, убегая, не запутаться среди лежащих. А он обряжается в огнедышащего ящера и нападает на охваченных ужасом солдат. Солдаты улепетывают, Аркадий с дилонами спешит наружу. Асмодей прикрывает их уход, потом догоняет — в общем, арьергард их небольшой армии. Но куда направиться после бегства из пещеры?

— Клаппа говорил, что идти надо в обход какого-то обезумевшего леса, они его побаиваются. Значит, нам в этот лес, хоть он и опасен.

— Знаю его. Мы обходили тот лес, когда шли в пещеру. Мертвечина, как и все здешние леса. Так нравится мой план побега?

— Нравится уже тем, что другого плана не придумать. Пойду уговаривать Ланну на побег.

Предводитель отряда остановил Ланну, когда тот, обвив здоровой рукой Салану, направился к выходу. Уж не намерен ли дилон бежать? Пусть и не старается, у выхода охрана. Аркадию, шедшему за дилонами, Ланна протелепатировал свой ответ Клаппе. Нет, он не бежит, он не безумец. Но Салане нужен воздух посвежей, она задыхается.

— Запрета дышать воздухом посвежей нет, — сказал Клаппа. — Ложитесь, где нравится, но охрану не беспокойте.

Ланна с подругой разместились у выхода. Рядом опустился Аркадий, положив возле себя коробку с едой. В коробке Асмодей спрятал и переносной хроногенератор. Запрета носить его Клаппа не объявил, но Асмодей все же позаботился, чтобы приборчик не бросался в глаза. Сам киборг остался на прежнем месте: там было потемней — это облегчало перевоплощение в дракона. Киборг возвестил о своем новом облике взрывом, потрясшим всю пещеру. В углу вознеслось огненно-дымное облако, сумрачные стены озарило сияние. А из пылающего облака вырвался диковинный зверь и с ревом ринулся к выходу, рассеивая вокруг себя короткие молнии и светящиеся облачка дыма.

— Скорей, скорей! — закричал Аркадий, толкая Ланну.

Киборг в несколько огромных прыжков достиг выхода. Солдаты, охранявшие лаз, в ужасе разбежались, Аркадий первым вскочил в туннель. Ланна с подругой на руках бежал за человеком. Асмодей продвигался за тремя беглецами и сражался: пришедшие в себя после паники солдаты наседали на него.

Выскочив наружу, Аркадий пошатнулся, ослепленный: в глаза свирепо засверкала Гаруна Белая. Ланна с подругой пробежал мимо, его глаза были привычней к сиянию обеих звезд.

Асмодей выдвинулся спиной из туннеля, отбиваясь от хавронов.

— Аркадий, бестии тащат резонансные аппараты. Торопись!

Аркадий припустил во всю мочь. Слева от пещеры простирался темный лес мертвых деревьев, справа лежало мертвое озеро. Ланна уже пропал среди деревьев. Аркадий добежал до леса и обернулся. У пещеры шло сражение. Несколько хавронов с резонансными орудиями, наподобие того, что Асмодей разрезал на четыре части пламенем шпаги, вырвались наружу. Одного Асмодей сразил вместе с аппаратом — оба вспыхнули. Другой успел нанести удар. Асмодей выпустил из пасти длинный язык огня — второй хаврон закрутился на каменистой почве, сбивая охватившее его пламя. Из лаза выскакивали солдаты.

Асмодей сражался так яростно, с таким боевым изяществом, что Аркадия охватило восхищение. На него нападали, и он нападал. В него целились резонаторы: от одного он ловко уворачивался, другой уничтожал. И он ни на миг не забывал, что за ним человек и двое дилонов. Кто-то из хавронов, оставив Асмодея, припустил за беглецами. Киборг приобернулся — длинный луч прошил преследователя. Асмодей обещал стать боевым арьергардом их небольшой армии, а стал несокрушимым заслоном.

Клаппа, выскочивший из пещеры, понял, что, пока не сражен киборг, преследовать беглецов опасно. Солдаты перестали лезть на Асмодея, а разбегались, замыкая неширокое кольцо, — ни молнии, ни струи огня уже не доставали до них. Картина боя переменилась. Один резонансный выстрел угодил в цель — Асмодей подпрыгнул, завертелся, но устоял. Второе попадание опрокинуло киборга. Он завалился, бил лапами, мощный гребень, увенчивавший спину, разорвался и отлетел, жиденькое пламя струилось из ноздрей…

Аркадий побежал в лес.

Это было такое же скопище омертвелых деревьев, как и те, что встречались раньше. Аркадий смутно удивился, чего так страшились хавроны этого унылого, но вовсе не грозного леса. В лесу, лишенном кустов, травы и листьев, виделось далеко, но Ланны и следа не было. Аркадий закричал — ни один звук не донесся ответно, только где-то хрустнула упавшая ветка — даже треск падения казался мертвым. Аркадий снова закричал — отклика не было. Неужели Ланна взял другое направление?

— Иновременник, я здесь! — донесся слабый зов.

Дилоны лежали за большим камнем, прикрывавшим их с севера. Салана прижималась обезображенной правой стороной к другу. Ланна, измученный, не повернул головы, только скосил глаза. Аркадий с восхищением сказал, прикидывая путь, пройденный дилоном с Саланой на руках:

— Ты молодец, Ланна, бежал так, что еле догнал вас. И хорошо, что прилег отдохнуть. Но надо двигаться: хавроны преследуют. Пойдем без Асмодея. Я видел, как он упал, его расстреливали из резонаторов.

— Значит, погиб. Я понесу Салану.

— Будем нести ее поочередно. Сейчас моя очередь. Но может быть, Салана хоть немного пройдет сама?

— Иновременник! Ее правая нога так одряхлела, что Салана и ступить на нее не сможет.

Аркадий поднял девушку, прижал к себе обезображенной правой половиной. Салана была не тяжелее пакета с едой и хроногенератором, который он нес на себе. Она положила правую щеку на грудь человека, молодой левый глаз глядел умоляюще и благодарно. Она что-то провизжала, нежный визг наверняка сопровождал мысли и чувства, но ни мыслей, ни чувств она не могла передать на человеческом языке.

— Она благодарит тебя за доброту, — перевел Ланна, но Аркадий и без перевода понял, что хотела высказать девушка.

Он быстро шел, не заботясь о Ланне. Одно было важно: поскорей положить между собой и преследователями побольше расстояние. Хавроны боялись леса, но желание поймать беглецов могло пересилить страх. Ланна старался держаться рядом с подругой — вытягивал здоровую руку, дотрагивался до Саланы, гладил ее плечо, что-то мысленно говорил, тихонько повизгивая. Но шаг Аркадия постепенно становился ему непосилен. Он не жаловался, но Аркадий чувствовал, что силы Ланны на исходе.

На крохотной полянке, закрытой мертвыми кустиками — хоть какое-то укрытие, — Аркадий скомандовал:

— Привал! Набираемся сил на новый переход.

Ланна поспешно сел. Аркадий передал ему Салану, девушка все тем же движением — поскорей спрятать обезображенную половину — прильнула правой щекой к дилону. Аркадий всматривался в северную часть леса. Оттуда не доносилось ни звука, лес был недвижим и прозрачен. Неужто хавроны примирились с потерей пленников?

— Почему нас не преследуют хавроны, Ланна?

— Страшатся безумного леса.

— Но я не вижу безумия. Лес как лес. Мертвый, но и только.

— Мне надо подумать. Немного поразмышляю и открою тайну.

Ланна отдался размышлению. Аркадий подкрепился едой. Вынутый из коробки хрономоторчик занял свое обычное место на поясе. Теперь можно было двигаться дальше. Посмотрев на задумавшегося Ланну и его подругу, Аркадий решил дать им еще несколько минут отдыха. Салана внешне не изменилась с момента, как Аркадий ее увидел. Правая нога походила скорей на палку, правая рука висела плетью, а голова не поворачивалась: шея, такая гибкая у всех дилонов, справа окаменела и больше не удлинялась и не изгибалась. Зато в левой, здоровой половине тела возродилась почти уже утраченная жизнь.

А Ланна сдал. Поврежденная рука выглядела не лучше, чем одряхлевшая рука Саланы. Дилон иногда пытался пошевелить ею, но даже крохотное движение давалось трудно — Ланна страдальчески разевал зубастый рот и правая рука, которой он прижимал к себе подругу, уже не так свободно вытягивалась и сгибалась, и гибкая шея потеряла какую-то долю подвижности. Поднимать голову вверх Ланна еще мог, но поворачивать назад уже не был способен. Аркадий подумал, что если дилоны и вправду живут тысячу земных лет, то юный Сын Конструкторов Различий за считанные земные часы постарел на добрых четыреста лет. И если бы ему пришлось сейчас снова докладывать Совету Старейшин, то даже глаза самого острого Различника не нашли бы значительных различий в возрасте между ним и величественными старцами в фиолетовых и красных мантиях.

— Додумал, Ланна? — спросил Аркадий.

— Додумал. Безумие впереди. Мы до него не дошли.

— Не густо. Но все же ориентир. Итак, торопимся к безумию, ибо только оно может стать надежным барьером между нами и преследователями.

Теперь Ланне держаться вровень с человеком было уже не по силам. Дилон не просил отдыха, но Аркадий сделал новый привал раньше, чем хотел вначале. Местом отдыха стала ложбинка, ее пологие стены надежно укрывали беглецов.

— Мне кажется, лес оживает, — поделился наблюдением Аркадий. — Он меняет свой вид. Ты не находишь?

Прийти к точному мнению о внешнем виде леса Ланна без глубокого размышления не мог, а на глубокое размышление не было сил. Мертвый лес оставался мертвым, даже легкое движение не шевелило окаменевшие ветви, в лесу по-прежнему не слышалось шорохов зверья, голосов птиц. Но деревья здесь уже не высились хлыстами без крон, на них оставались ветви и сучья, такие же окаменевшие, но не обрушенные.

«Не оживает, я преувеличил, — думал Аркадий, всматриваясь в деревья, — но и не добит до полного распада».

— Вставай, дружище! — сказал он дилону. — Знаю, что не отдохнул, но времени на добрый отдых пока нет.

Чем дальше они шли, тем гуще на всех деревьях раскидывались костяшки сухих крон. А под деревьями виднелось все больше кустов — наборы безлиственных палок, цеплявшихся за одежду. Лес перестал быть прозрачным, в таком лесу уже лучше было укрыться.

Что-то схватило Аркадия и дернуло назад. Он вскрикнул и едва не уронил Салану. За одежду, за шею, за руки цеплялись ветки дерева, под мертвой кроной которого он пробирался. Аркадий издали прикинул на глаз, что костлявая шапка ветвей гораздо выше головы. Но крона вдруг оказалась много ниже, Аркадий очутился в гущине омертвелых, искривленных палок и проволок, они не давали пути. Аркадий окликнул дилона:

— Иди сюда. Да наклонись, а то сам запутаешься в палках. Бери Салану, а я расчищу дорогу.

Аркадий отодрал сучья, вцепившиеся колючками в девушку, и положил Салану на правую руку дилона. Ланна, обняв Салану, опустился на почву. Аркадий начал расчищать путь. Каменно-омертвелые, усыпанные крупными колючками ветки не отпускали одежды. Он стал ломать их. Скоро вокруг высился большой ворох сломанных сучьев и веток.

— Если бы дерево было живым, я бы зачислил его в отряд хищных растений, — сказал он дилону. — В нашем Космосе на некоторых планетах попадаются растения-разбойники. Одно так и названо — «вампир-дерево». Не дай бог животному пробежать под его кроной — ветви вдруг падают, обхватывают жертву и высасывают ее. Я сам попал под такое дерево и спасся лишь благодаря бластеру. Огня вампиры не переносят.

Приближаясь к следующему дереву с распатланной сухой кроной, Аркадий увидел, что ветви опускаются. Он остановился. Дерево было каменно-сухим, но не мертвым. Оно готовилось к нападению, как истинный хищник.

— Безумия пока не вижу, но разбой несомненен, — констатировал Аркадий. — Останься у меня мой походный огнемет, я бы поборолся с этим сухим бандитом. А сейчас поищем обхода.

Обойти опасное дерево удалось просто, но впереди были другие деревья, они стояли гуще, проход приходилось заранее высматривать, чтобы не попасть в опасную близость сразу к двум. Начали досаждать и кусты. Их становилось все больше, они хватали за ноги, впивались колючками в одежду. Салана раза три тоненько взвизгнула: колючки впивались в незащищенную часть тела.

Аркадий осмотрел одну колючую ветку. Ни присосков, способных пить кровь, ни даже длинных шипов, пронзающих одежду и кожу, на ветке не было. Аркадий слегка кольнул свою руку — ни жжения, ни особенной боли. Колючка была как колючка — цеплялась и кололась, и только.

— Странные растения: мертвы и живы одновременно, — сказал Аркадий. — Нападают, чтобы помешать идти. Вроде бы хищники, но ран не наносят. Если бы я не знал, что хавроны сами их побаиваются, я бы решил, что они служат хавронам: задерживают нас, чтобы преследователи догнали.

Ланна приложил свою голову к голове Саланы, лежавшей на руках Аркадия. Они безмолвно переговаривались, разговор был печален: в левом, юном глазу девушки светились жалобы и покорность судьбе, в глазах Ланны отчаяние — крупные слезы катились по мохнатым щекам.

— Положение плохое, но не отчаянное, Ланна. Ты преждевременно оплакиваешь Салану. Если дойдем до рангунов, может, удастся ее спасти. Они враги, но ведь не палачи.

Аркадий теперь выбирал такой путь, чтобы не только клонящиеся сухие кроны не могли схватить их, но чтобы и кустарник не опутывал ноги. А Ланна спотыкался на ровных местах, падал, еле поднимался. После второго его падения Аркадий воротился назад, чтобы подать руку. Поставив дилона перед собой — Салану он держал другой рукой, — Аркадий встряхнул дилона:

— Ланна, ты двигаешься, как во сне. Вот уж не думал, что на дилонов способна напасть сонная одурь!

— Дилоны не спят, — невнятно протелепатировал Ланна. — Мы не знаем одури. Я очень устал, иновременник.

Обе Гаруны освещали Ланну. Юный Различник недавно показался Аркадию почти равным по возрасту Отцам Старейшинам. Но он не просто казался старцем, он стал стариком. На Аркадия глядело незнакомое существо — морщинистое собаковидное лицо с глубоко запавшими щеками, тусклые глаза, одеревеневшая шея, одеревеневшие руки, ноги, не гнущиеся от бессилия…

— Хорошо, — сказал Аркадий, — значит, долгий отдых! Отдых на всю ночь, хоть ночи здесь не бывает: два солнца не сходят с неба.

Он выбрал для отдыха прогалину среди рослых стволов с мощными кронами, на ветвях еще сохранились высохшие листья. Прежде чем положить Салану на почву, Аркадий прикинул, не смогут ли опустившиеся ветви накрыть его и дилонов. Кроны, как бы низко ни падали, достать беглецов не могли. Аркадий помог дилону улечься рядом с Саланой и сам лег.

Сон не шел, Аркадий разбирался в ситуации. Хавронов теперь можно не страшиться. Если в обтягивающем тело костюме хронавта так цепляет когтистое сучье, то лохматым в эту чащу не пролезть. Но что за отдаленный шум? Шума не должно быть в мертвом лесу. Всю долгую дорогу от пещеры до последнего привала томила тишина. Над мертвыми полями, недвижными озерами, окостеневшими лесами — всюду стояло каменное безмолвие. Кто-то из древних сказал: «Тишина, ты лучшее из всего, что слышал». Тот древний поэт слушал тишину отдыхающей жизни — временное успокоение от деятельности. А здесь каменело безмолвие небытия, безгласие абсолютной недвижимости. И вот в лесу, остающемся окостенелым, пробудился шум — мертвый шум мертвого леса! К чему бы это?

Шум шел из той части леса, куда лежал путь беглецов. Вокруг было безмолвие, шум накатывался издалека. Аркадий вдруг увидел, что кроны деревьев, обступивших прогалину, зашевелились. Ветви и раньше опускались, пытаясь схватить беглецов, странность и дикость — такая подвижность у омертвелых растений. Но что было, то было, повторение может раздражать, но не удивлять, удивляет неожиданное. Всматриваясь в задвигавшиеся кроны деревьев и убеждая себя ничему не удивляться, Аркадий удивился. Движение в окостеневших кронах не было повторением известного. В воздухе не чувствовалось и легкого дуновения, воздух был такой же каменно застывший, как и все в этом закаменелом мире. А кроны заметались, как от урагана. И заголосили! Тот шум, что слышался издалека, теперь гремел вокруг. Ветки со свистом полосовали неподвижный воздух. Не внешняя буря, а какой-то внутренний ураган, вырвавшийся из стволов наружу, бешено взметал кроны.

А вскоре Аркадий увидел, что два ближайших дерева стали изгибаться одно к другому, их кроны смешались. Аркадий вскрикнул. Деревья дрались! Ветви одного хватали ветви другого, скручивали и ломали их, осатанело вырывали из стволов. На Аркадия посыпались сучья, превращенная в пыль кора, остатки листьев, еще сохранявшиеся на ветках. Аркадий окликнул дилона, Ланна приподнялся. И он, и Салана глядели с испугом на битву деревьев. Самоуверенность покинула дилона, он уже не верил, что все тайны мира сможет раскрыть достаточно глубоким размышлением. Аркадий прочитал в его запавших глазах немой вопрос.

— Не знаю, — сказал Аркадий. — Наверно, то безумие, которого страшились хавроны. Пока нам это не грозит бедой. Но не уверен, что без беды обойдется.

Теперь весь лес представлял собой арену злого сражения. Куда Аркадий ни оборачивался, дерево схватывалось с деревом. Стволы хищно гнулись, кроны схлестывались с кронами, стволы выпрямлялись, отдирая ухваченную крону соседа. Появился ветер от бешеного метания ветвей. Уши оглушали свист и грохот, визг раздираемого сухого корья, треск и глухое уханье стволов, тонкие всхлипы рвущихся веток, почти живоголосый вопль.

Аркадий старался не шевельнуться на прогалинке, чтобы не попасть под удары свирепо мотающихся ветвей. И если недавно его только безмерно удивил бредовый пейзаж сражающегося леса, то сейчас все оттеснил страх за себя и дилонов. Он выбрал это место потому, что сюда не смогли бы достать ветви соседних деревьев, как бы ни склонялись. Но и стволы в этом проклятом лесу могут гнуться! Если они, прекратив взаимное сражение, станут сгибаться к беглецам, их кроны перекроют всех троих чудовищной сетью — и выбраться будет некуда.

— Слушай меня, Ланна, — сказал Аркадий. — Взбесившиеся деревья могут перенести ярость на нас. Сражаться с мертвыми бестиями, наделенными отнюдь не мертвой хваткой, нам не под силу. Единственная защита — хроноэкран. Мой хроногенератор поврежден, но небольшую хронофазу он обеспечит. На какие-то секунды мы ускользнем из местного времени. Но только если будем спешно двигаться, чтобы за несколько выигранных секунд выиграть и несколько метров. Ты бежать не можешь, Салана тоже. Я понесу вас обоих, а вы хватайтесь за меня покрепче и старайтесь мне не мешать. Вам понятно, друзья мои?

— Нам понятно, — ответил за обоих Ланна.

Аркадий проверил хроногенератор. Небольшое поле он создавал. Шум ослабевал, сражение иссякало, стволы выпрямлялись, кроны замирали. Лес снова изменил свой облик. Теперь, ободранный, покореженный, он мало чем отличался от того голого и прозрачного, куда они вступили. Аркадий не отрывал глаз от ближних стволов, чтобы не пропустить грозного мгновения. Он точно уловил его: стволы деревьев шевельнулись, стали медленно изгибаться на центр площадки. Их ободранные ветви хищно тянулись к троим беглецам. Аркадий вскочил:

— Пора! Бежим!

Аркадий прижимал дилонов к груди: левой рукой девушку, правой — Ланну. Салана обвила шею Аркадия молодой рукой, другая висела палкой. Такой же палкой висела и левая рука дилона, но и правая, здоровая, так обессилела, что он не сумел ухватиться за шею человека, только слабо цеплялся когтистыми пальцами за пояс. Аркадий чувствовал, что, если споткнется или что-то его рванет, Салана еще удержится, но Ланна свалится. И он изо всей силы притиснул к себе дилона, когда кроны изогнувшихся деревьев всей массой упали на них.

Опережение времени поврежденный генератор мог дать около шести секунд. И, готовясь к побегу сквозь купу деревьев, окруживших прогалинку, Аркадий рассчитал, что за эти шесть секунд сумеет одолеть с двумя дилонами на руках не более двадцати метров. Но этого вполне хватало, чтобы вырваться из опасного кольца.

И, прорвавшись за цепь взбесившихся деревьев на свободное место, он остановился и оглянулся. Тысячи ветвей и веток шарили по грунту, пытаясь ухватить то, что по времени этого ошалелого мирка еще находилось тут, но что по времени самого Аркадия отстояло ровно на шесть секунд, на двадцать метров дальше. На лекциях в Институте времени хронавтам часто говорили, что расхождения своего и окружающего времени и на секунду вполне достаточно, чтобы успеть покинуть опасное место, если соединить сдвиг времени с быстрым движением в пространстве. И сейчас, остановившись и оглянувшись, Аркадий до дрожи в ногах чувствовал, что спасли их от гибели именно эти ничтожные секунды. Упади он, просто замешкайся на бегу — и их всех накрыла бы беснующаяся гора ветвей: вон они снуют там, уже полная минута прошла, а они всё впиваются колючками в почву, всё пытаются выхватить одна у другой ускользнувшую добычу!

— На первый раз проскочили, — сказал Аркадий. — И во второй раз проскочим.

Теперь надо было избегать скопищей деревьев: там для бегства могло и не хватить шести секунд опережения. Аркадий кривил дорогу, пробирался мимо отдельных стволов там, где гарантия в двадцать метров обеспечивала свободный пробег. Вторично ускользнуть от падающих ветвей удалось легко, столь же легко было и третье бегство. Лес редел. Уже можно было пробираться так далеко от деревьев, что никакой изгиб ствола в сторону беглецов не давал возможности ухватить их ветвями.

И на безопасном месте, меж двух деревьев, проскочить меж которыми можно было всего за три секунды опережения, за десять метров бега случилась беда — он ее предвидел, но не сумел предотвратить.

Здесь везде было понатыкано скелетов кустов — за один Аркадий запнулся, уже бросившись в бег. Он бы устоял на ногах, одно потерянное мгновение не стало бы роковым в сравнении со спасительным запасом в шесть секунд. Но висевшая левая рука дилона зацепилась за куст, Аркадий дернул Ланну, но не вызволил, и все запасные секунды были потеряны на распутывание руки дилона. На беглецов обрушились ветви, и Аркадий упал, подмяв под себя обоих дилонов.

Аркадию почудилось, что в тело впиваются колючки, но это было ложное ощущение. Его опутывали, но не рвали на части, не впивались мертвыми остриями в живое тело. Он был как бы в сети, странной сети, шевелящейся, ползущей, хватающей, но не терзающей. С минуту он остро страшился, что его и дилонов, опутав, куда-то потащат, но и тащить дальше самого дерева было некуда, и их троих так же не стремились похитить, как не стремились разорвать: лишали движения, придавливали к почве — и только!

И когда до Аркадия дошло, что физический разрыв тела не грозит, дошла и другая страшная истина. Все деревья в этом безумном лесу были вампирами. Но и во время схваток между собой, и сейчас, опутывая и сжимая три тела, пили не кровь, не соки организма, а жизненное его время. И мгновенной вспышкой озарилась мысль, что если он не придумает немедленно отпора, то не пройдет и десятка минут, как и он, и оба дилона превратятся в нечто без собственного живого времени, во вневременные окаменелости, которым безразлично, сейчас ли они, тысячу ли лет в прошлом или тысячу в будущем. Вот чего так страшились лохматые обезьяноподобные хавроны, опасливо обходившие этот лес, — здесь и растения, утратившие собственное свое жизненное время, уже почти вневременные, исступленно, яростно вырывали у всего, что пока было во времени, остатки живых секунд, минут и часов.

Вместе с пониманием пришло и решение. До сих пор он стремился вперед, выискивая секунды опережения, чтобы пробежать мимо древесных вампиров в их близком будущем, а не в прошлом. Но в будущее он не проскользнул, он схвачен и опутан в настоящем. И если снова выиграет еще недавно столь спасительные шесть секунд, то для них не хватит свободного пространства — не то что за шесть секунд, но за шесть минут он не выберется из этой чащобы навалившихся, ползающих по телу, жадно прилипающих ветвей. И, усилием выдернув руку из перехлеста веток, Аркадий переключил хроногенератор на обратный ход.

Теперь он уходил в прошлое, и не на секунды, а на минуты, — точного счета не знал, но в минутах не сомневался. И быстро почувствовал перемену в борьбе с вампиром. Только что все тело томило, из него что-то высасывалось настойчиво и беспощадно: ветви не кололи кожу, не рвали мышцы, но как бы сливались с телом, становились его частями — так язва, губящая организм, всегда часть этого организма, а не внешняя ему сила. И вот сразу оборвалось отвратительное слияние себя и пут. Ветви скользили по телу, отыскивая и не находя слияния. Он был для них как бы смазан жиром, не дающим зацепок. Ибо они существовали в настоящем, а он еще пребывал в прошлом, они хватали его теперешнего, а он отстал на несколько минут назад, его сейчас еще не было, хотя реально он уже был — но не для них.

Аркадий понимал, что от быстрой гибели ускользнул, но от угрозы гибели в близком будущем отнюдь не избавился. Он продолжал жить, его время шло, и с каждой пройденной секундой прошлое приближалось к настоящему, он не мог вечно пребывать в прошлом — на это бы не хватило энергии тысяч карманных хрономоторчиков. В памяти стояла строчка из инструкции хрононавигаторов: «Сдвиг времени не дает гарантий ухода из опасного места, если не сочетать его с перемещением в пространстве». Он рванулся вперед. Он еще оставался в прошлом, но устремился в будущее, не оставляя врагу ни единого мгновения настоящего.

Он хотел подняться, но не смог. Он полз, вытаскивая за собой Салану и дилона. Шапка накрывших их ветвей становилась все реже, в ней увиделись просветы. Он исступленно полз к просветам, а когда дополз до открытого пространства — не остановился, не встал, а все продолжал ползти, таща обоих дилонов.

И, только увидев себя на поляне, лишенной деревьев и кустов, он замер и, закрыв от бессилия глаза, судорожно и жадно дышал, набирая энергии в тело. И, еще не надышавшись, потерял сознание. А когда сознание воротилось, оно было спутанным и неполным — мутные ощущения, такие же мутные мысли, неопределенные желания чего-то, никак не мог сообразить — чего же. Одно он понял раньше остального: надо встать, надо убедиться, что не надвигается новая беда. Руки приподняли туловище, но ноги не удержали. Он снова упал, набираясь сил и как-то беззвучно удивляясь, почему они не приходят. Он прошептал вслух — ему казалось, что говорит очень громко:

— Ну не высосали же они из меня всю мою жизненную энергию? Дудки! Отдохну еще минутку — и хватит.

В ответ он услышал тихий визг Саланы. Девушка лежала головой на груди Ланны и плакала. Наверно, она еще что-то говорила мыслями, но мысли до него не доходили, а плач ее, очень похожий на человеческий, хватал за душу. Аркадий подполз к дилону. Он плохо видел, неожиданная картина не входила в сознание — смутное видение из другого мира. Перед ним лежал иссохший, маленький старичок. Ланна должен был постареть от тяжких испытаний, он и раньше уже походил на величавых Старейшин, а не на молодого Различника. У него пострадала одна рука, но другая была здоровой. А старик, лежавший на каменистой почве, раскинул две одинаково сухие крохотные ручки, весь был крохотный, вовсе не тот дилон, что звался Ланной. И мордочка, такая живая и выразительная у Ланны, у этого была уродлива и много меньше. Но тем же смутным сознанием Аркадий установил, что перед ним именно его добрый товарищ, милый юный мыслитель, внезапно катастрофически одряхлевший, уходящий из бытия, если уже не ушедший.

— Добрались они до тебя, Ланна! — горько сказал Аркадий. — И я не смог защитить! Всё твое жизненное время высосали.

Что-то дрогнуло в неподвижной мордочке крохотного старца, он раскрыл глубоко запавшие глаза, медленно скосил их на Салану, так же медленно обратил на Аркадия. В глазах не было ни мысли, ни чувства, они были безучастны к окружающему, они, отрешенные, уже ничего не выражали. Но Ланна три раза — все медленней, все с большим усилием — поворачивал их к Салане и снова на Аркадия. И Аркадий понял, что хочет передать этим последним в своей жизни движением уже потерявший способность генерировать свои мысли дилон.

— Да, — сказал Аркадий. — Я не покину Салану. Либо сам с ней погибну в этом проклятом лесу, как погиб ты, либо выберемся оба.

Он говорил с Ланной, как с мертвым. Он знал, что Ланна уже не может слышать. На груди недвижимого Ланны тихо плакала его подруга. Аркадий лег рядом с ними, вытянул ноги, закрыл глаза. Позади две недобрые звезды, Голубая и Белая, очень медленно — им некуда было торопиться, они пребывали почти в вечности — преследовали одна другую. Аркадий набирался сил. Силы возвращались медленно, но он ощущал их слабый прилив.

Почувствовав, что сможет устоять на ногах, Аркадий поднялся, положил Салану в сторонке, чтобы она могла видеть умершего друга, и стал собирать камни. Он клал их вокруг мертвого тела и на него, пока не возник холмик. Потом он подошел к Салане и наклонился над ней.

Она глядела на него здоровым левым глазом, почти неслышно что-то визжала. Аркадий услышал в ее тихом визге такую мольбу, увидел в ее незамутненном глазе такой страх и такую надежду, что его волной охватило еще неиспытанное чувство — горячая нежность к слабому существу, молящему о помощи.

— Деточка, я не покину тебя, — сказал он. — Правда, ты не понимаешь моих слов. Но это неважно. Я без тебя не уйду. Сейчас я подниму тебя и крепко обниму, а ты тоже крепко обними меня. И мы пойдем вместе, до полного спасения вместе, ибо я скорей умру, чем оставлю тебя!

Она вслушивалась в его слова — в здоровом глазу пропал страх. Он поднял ее, обнял обеими руками, она обхватила левой рукой его шею, уткнулась правой щекой в плечо. Он чувствовал, как расслабилось ее тело, она доверилась его воле — маленькое создание покоилось на груди защитника.

Он еще раз оглянулся по сторонам. Позади сияли два зловещих солнца и чернел опасный лес, в последней судороге существования пытающийся оживить себя крохами чужого жизненного времени. Впереди проглядывались разбросанные стволы бывших деревьев, их теперь можно было не опасаться. Он шел к ним, осторожно переставляя ноги, чтобы не наткнуться на бугорок или яму и не свалиться с Саланой.

Отчетливое сознание не воротилось. Глаза порой затягивало туманом, и в голове стоял туман. Мысли не вспыхивали, а медленно вырисовывались, он не постигал уже родившуюся мысль обычным мгновенным знанием, а как бы всматривался со стороны в какие-то надписи, и лишь тогда они становились ясными. И ноги потеряли устойчивость, он не был уверен в их крепости. Ему все казалось, что если топнуть ногой, то она согнется, как резиновая, или переломится, как высохшая тростинка. Надо было проверить — так ли, без проверки он не мог долго нести Салану — он не смел рисковать такой опасной проверкой, она могла стать роковой.

Смутно соображая, что страшно не только ему, но и Салане, он заговорил вслух. Она не могла понять его слов, да это было и лучше, он говорил о том, что ей и не нужно было знать, о том, что могло ее скорей огорчить, а не успокоить. Но она успокаивалась от его голоса, он старался, чтобы в голосе звучали ласка и доброта.

— Бедная моя девочка, теперь я понимаю, отчего погиб твой друг, — говорил он, медленно передвигаясь. — Мне он сказал: «Она будет жить, пока я живу». Я тогда не понял, вот, думал, выспренность, словесные фиоритуры, а не глубокое рассуждение дилона. Вот так я думал, поверхностно, ты права, но не от пренебрежения к нему, он ведь, ты знаешь, достоин восхищения. «Он такой» — так любил говорить о себе наш добрый Асмодей, тот тоже погиб, хороший был парень, настоящий человек, хотя и не человек. Я о Ланне, о твоем друге, ты не сердись, у меня ускользает мысль, я ловлю ее. Ланна погиб от любви к тебе, и это такая прекрасная смерть, девочка! Он нес тебя и вливал в тебя свое собственное жизненное время, он не давал тебе состариться, как ты уже начала. Ты даже помолодела постаревшей половиной, а другой, юной, так молода, так прекрасно молода, что мне хочется плакать. Почему свалилась на тебя эта чудовищная хворь раздвоения — разрыв связи времен в едином теле? Он отдал тебе свое живое время, а сам старел, нес тебя и непрерывно старел. Вот так он любил тебя, девочка, так чудесно, так скорбно тебя любил. А я не смогу передать тебе свое жизненное время: я человек, Салана, люди живут много меньше дилонов, но не в этом дело. Я отдал бы тебе свое маленькое время, если бы оно могло влиться в тебя, но я не знаю, как это сделать. Вы умеете не только открывать, но и опровергать законы природы, а я не научен, прости меня за это. Вот мы идем и идем, а Ланны нет, а без Ланны вдруг опять ускорится твое постарение, что нам делать тогда? Я же не умею, как он, а мы идем и идем, и я так боюсь за тебя, бедная моя девочка!..

Аркадий помолчал и снова заговорил:

— Итак, я о Ланне, о моем добром друге Ланне, о твоем друге… Он умер, ты видела, как он умирал, ты плакала на его груди. Он упал под тем деревом уже постаревший, а я не защитил его, я не знал, что моего хрономоторчика не хватит на троих, тебя защитил, а его не сумел, вот как это получилось. И проклятый вампир высосал из него остатки его жизненного времени, которое он предназначал для тебя, для одной тебя, Салана. И мы идем, Салана, мы идем, только не знаю куда — к спасению или к гибели…

Аркадий снова остановился. Салана плакала. Маленькое тельце содрогалось от рыданий. Аркадий прижал ее покрепче к себе, погладил растрепавшиеся волосы, поцеловал в голову. Она, поплакав еще немного, затихла. Аркадий пошел дальше, продолжая разговаривать:

— Я человек, Салана, ты не человек, а другое существо, разумное, милое и страдающее. Так много различий между нами, так ужасно много различий! Не нужно быть специалистом по конструированию различий, каким был твой друг Ланна, чтобы разглядеть ту бездну, что нас разделяет. И внешний облик, и все прочее… Да, очень, очень многое, ты права, я согласен. Но в тысячу, в безмерную бездну тысяч раз больше единства, я этого раньше не знал, теперь знаю. Мы не похожи, мы радуемся по-разному, но страдаем одинаково, твое маленькое сердце болит, когда у тебя беда, как и мое в мою беду. И у тебя есть свое добро и свое зло, и у меня свое добро и свое зло. Мы не вне добра и зла, чепуха, что можно быть по ту сторону добра и зла. Так когда-то у нас писали высокомерные глупцы, а это была ерунда, та сторона, за которой нет добра и зла, вне нашей Вселенной, вне любого разума и любой жизни. А мы с тобой живые и разумные, разве не так?

Он еще помолчал, набирая побольше дыхания.

— Салана, я обрадую тебя! Лес уже другой! Не мертвые хлысты и палки, а настоящие деревья. Вот погляди, я чуть-чуть поверну тебя, чтобы ты могла увидеть. Видишь — живые листья, такие же голубые, как и на всех живых деревьях на вашей планете. И трава под ногами живая, такая ярко-оранжевая. Ты ведь видишь, правда? Это — спасение! Мы возвращаемся в мир нормального времени, мы возвращаемся в жизнь, хорошая моя девочка. Правда, там рангуны, там наши враги, но ты не страшись, я не дам тебя в обиду, пусть лучше меня разорвут на клочья, чем я позволю тебя обидеть. Не дам, слышите вы, не дам!

Аркадий выкрикнул эти слова с гневом и угрозой. Он вдруг ощутил, что в нем самом что-то очень важное переменилось. Он больше не был веселым юнцом-хронавтом, в столь молодые годы наделенным высоким званием хроноштурмана, он стал суровым мужчиной. И на руках у него было слабое существо, почти ребенок, доверчиво прильнувший к спасителю. Он должен был ее защитить, он жаждал ее защитить, это была его священная обязанность, его радостный долг взрослого, собственным телом заслоняющего ребенка от опасности, высочайший долг мужчины, собственной жизнью спасающего женщину от направленного на нее острия. Он вдруг стал как бы всеми отцами мира, оберегающими своих детей. Он ощутил себя мужчиной всех мужчин Вселенной — охранителем и надеждой всех женщин мира!

— Я спасу тебя, Салана, спасу, мы уже вышли в хорошее место, — бормотал он и вдруг оборвал бормотание.

Он остановился, вгляделся в девушку. Она холодела, она преображалась. Левая, здоровая половина тела теряла свою резкую отличность от одряхлевшей правой. Обе половинки сливались, в них восстанавливалась целостность разорванной цепи времени. Салана вновь обрела единое время существования — не жизненное неровное время, постоянное вечное время смерти. На руках Аркадия лежала маленькая, почти лишенная веса старушка. Аркадий положил Салану на траву, молча смотрел на нее.

— Не донес, — сказал он горько. — Прости, не донес!

Потом он собрал камни и, как перед тем хоронил Ланну, похоронил и его подругу. Когда вознесшийся холмик полностью закрыл маленькое тело, Аркадий сел рядом с могилой. Надо было идти, спасение было недалеко. В нарядном голубом лесу уже не грозили разрывы времени, хроновороты и хронобои — еще тысяча шагов, и кончатся его страдания. Но у него не было сил сделать эти шаги. И не было желания искать спасения — так непреодолимо трудно стало добывать его.

Все же он заставил себя встать и пойти. Не шел, а плелся: тело стало тяжелым, в глазах все расплывалось. Споткнувшись на бугорке, он упал.

Теперь было хорошо. Он смотрел на серое небо: где-то на небе одна безжалостная Гаруна преследовала другую — он не видел их. Тихо шумела голубая листва деревьев, тонко пела оранжевая трава. Он закрыл глаза. Надо было заснуть, надолго заснуть.

До него донеслись голоса, кто-то с силой схватил его за плечи, потряс, кто-то целовал его щеки, со слезами говорил:

— Родной мой! Мальчик мой, скажи что-нибудь!

С усилием он поднял веки. Около него на коленях стояла Мария Вильсон-Ясуко, она тормошила его, по лицу ее текли слезы. Он не поверил, что это Мария: ее не могло быть здесь. Он не хотел отвечать на ее призыв, на ответ не было сил. Он перевел взгляд в сторону. Вокруг Марии толпились какие-то фигуры, он не узнал их. Только одна показалась отдаленно знакомой — она чем-то напоминала Асмодея. На нем был камзол средневекового аристократа, сломанная шпага, рожки, высовывавшиеся из кудлатой головы. Но это не мог быть киборг, тот был строен и элегантен, этот изорван, согнут, изможден — развалина, а не изящный кавалер.

— Мария, — прошептал Аркадий. — Миша Бах погиб. Я сам это видел…

— Нет, нет! — говорила она. — Миша жив, он с Анатолием на «Гермесе». Мы сейчас понесем тебя на корабль, там ты увидишь Мишу.

Аркадий вздохнул и потерял сознание.