В мире фантастики и приключений. Выпуск 11. Мистификация. 1990 год

Андрей Бельтюков Последний пилот

Марс уходил вниз, таял в кормовых экранах. Корабль, разгоняясь на витке, неторопливо удалялся от планеты. Старт был тяжелым, и сейчас корабль вздрагивал всем корпусом, а броня его морщилась от вибрации. Двигатели, как четыре огненные осы, яростно жалили пустоту.

«А ведь я стал ждать катастрофы на каждом старте, — подумал старик. — Да, именно аварии, катастрофы. Я уже не верю машине, вот в чем дело. Теперь жди беды. Старый корабль, слишком старый. Скачет тяга, герметизация ни к черту. Автоматику вообще пора вышвырнуть на слом».

Он давно доверяет глазам и пальцам больше, чем электронному навигатору. Хотя и глаза уже не те.

Старик чуть дотронулся до клавишей пульта, слегка убрав выхлоп. Жалел он корабль? Да, но не только потому, что сам пилотировал его. Просто этот корабль был последней летающей машиной в околосолнечном пространстве. Как энтомолог, держа в ладонях редчайшую бабочку и даже зная, что ей не найти пары, трепетно очищает и расправляет невесомые крылышки, так примерно заботился о машине последний на орбите пилот.

Он будет на курсе через пять часов.

Старик сбросил ремни и поднялся. Его пошатывало, ноги затекли и ныли. Шаркая подошвами тяжелых ботинок, он вышел из рубки.

Дверь долго не открывалась, он подождал, надеясь, что механизм все-таки сработает. Но красный глазок над проемом бессмысленно мигал, словно забыл, что надо делать. Насупившись, старик взялся за штурвал ручного привода, недоверчиво взглянув на манометр. Если верить ему, давление за пределами рубки в норме. Провернув маховик, он толкнул дверь и перешагнул комингс.

«Никто на Земле не знает Пространства, как я, — думал старик. — Не знает, как его черные пальцы мнут титановые листы, словно хлебный мякиш, трухой сыплется броня под дыханием метеорных потоков. Никто не видел, как, повинуясь бесплотной пляске звездных излучений, корчатся тела мертвых космонавтов.

На Земле уже не в силах осознать великое одиночество странников Пространства, вкусивших плоти и крови Большого Космоса и отдавших свою, ставшую теперь камнем.

Космос нельзя любить, как моряки любят море. И ненавидеть тоже. Брызги волны, словно собачий язык, щекочут пятки, тайфун сапогом великана затаптывает в глубь корабли. Всему этому название — океан, и он живой, может, самый живой из всего сущего на Земле.

А Космос… Можно врезаться в атмосферу Юпитера, или любоваться солнечной короной на Ио, или месяцами висеть в пустоте без топлива. Но все то будет лишь мимолетными чертами, случайными капризами Пространства, непостоянного, как взгляд младенца. Невозможно впитать ощущение Космоса. Он слишком…»

Слабый звук оборвал мысли старика. Он напрягся, прислушиваясь. Минуты текли, все было спокойно. Старик передернул плечами.

Пожалуй, хватит. На этот раз придется изменить курс. Подойти к Земле, лечь на круговую — и вниз. Может, подлатают немного машину.

Старик не спеша отправился в кормовой. Близость двигателей напомнила о себе дрожанием стрелки на щитке радиометра.

Он не был на Земле семнадцать лет. Семнадцать лет в Пространстве, как минорные ноты, слились в глухую мелодию безнадежности. Оказалось, это страшно — стать последним в своем деле, на которое ушла жизнь.

Мир после Визита отринул многих, но старик не принял его сам. Что ж, тем хуже для него.

И долгие годы пустоты, отчаянных попыток горстки людей поддержать жизнь в умирающих кораблях, спасти угасающие базы в Системе, угасающие, потому что никому решительно стали не нужны.

А теперь пришла пора смирить гордыню, если он хочет сохранить свою ракету. К Земле!

Он слышал, они там научились диковинным вещам. Да, видимо, многое изменилось. Кажется, им стала почти не нужна техника. Но ему необязательно понимать это. Возвращение будет недолгим.

«Темна твоя дорога, странник…» Откуда эта строчка? Не вспомнить уже.

А ведь какие были корабли! Красивые, умные и сильные машины. На много классов выше, чем его. Тогда казалось, что недалек день, когда первый звездолет стиснет и размягчит застывшие цепи парсеков.

Старик с усилием откинул панель синхронизатора. Разброс тяги сейчас недопустим, раз собрался на Землю. Запросто можно угробить машину на финише, когда требуется филигранная работа рулями.

Он протиснулся внутрь. Так. Прикосновение, отжим, контрольная стрелка неподвижна, пошли дальше. Старик работал почти не задумываясь, машинально и четко, но без удовольствия.

«Я-а-а-а-у-у», — зашлась сирена в отсеках и умолкла, словно подавившись. Старик резко выпрямился, слишком резко. Золотые шнуры еще плясали в глазах, а он уже бежал по коридору к рубке. Толчок бросил его на переборку. Он больно ушиб плечо, но не упал. Даже не глядя на экраны внешних камер, он знал, что происходит.

По кораблю разнесся тонкий скрежет. Кто-то швартовался сейчас к его «Алкагесту», и это было невероятно.

Торопясь и путая от волнения очередность, старик защелкал клавишами, готовя корабль к встрече.

«Они прибыли на шлюпке, это точно. Но откуда ей здесь взяться? А может, пуста? Аварийная, с давно погибшего корабля. Автомат ее уцелел, и сейчас, рядом с „Алкагестом“, ожил и вспомнил функции. Хорошо, если борт не смял».

Все это быстро проносилось в его голове, и старик почти убедил себя, что шлюпка мертва, что никто не вызовет его с просьбой открыть шлюзовой люк. Он сидел просто так, без ожидания. Когда в дверь рубки постучали, старик поднялся не сразу. Потом вскочил и рывком распахнул ее.

Их было двое.

— Привет, — сказал старший. Он поставил ногу на порог и с улыбкой разглядывал старика. — Мое имя Стоур. Коллегу зовут Марич.

Он посторонился, и в проеме старик увидел лицо его спутника.

— Мы с Земли. Извиняясь за вторжение, хочу добавить, что связаться предварительно по радио мы не смогли.

— Да, радио… — пробормотал старик.

Он замолчал, желая скрыть растерянность, и жестом пригласил их пройти. Все развернули кресла и уселись лицом друг к другу.

— Вам не страшно одному в этой машине? — неожиданно спросил Марич.

С удивлением разглядывая металлические внутренности корабля, он чувствовал невольное уважение к человеку, проведшему в нем не дни, а годы. Не зная, он в точности повторил вопрос многих и многих стажеров, побывавших здесь, и старик вновь почувствовал уверенность. Даже то, что они прошли сквозь закрытый шлюз, стало менее существенным.

— Кхм, — кашлянул Стоур, поведя бровью в сторону младшего.

— Мы с Земли, — повторил он.

— У нас к вам предложение. Можно сказать, фрахт. Вот мои полномочия.

Старик машинально взял протянутые бумаги и невидящими глазами пробежал строчки.

— Неужели мы с «Алкагестом» еще кому-то нужны там? — Он неопределенно махнул рукой. Горечь и обида захлестнули его, и старик умолк, боясь сказать резкость.

Стоур легонько похлопал его по колену:

— Я понимаю ваши чувства. Но что поделать, все очень изменилось за последние двадцать лет. Визит заставил нас взглянуть на мир и на самих себя по-иному. Не вы один, кто в результате оказался… не у дел. Но вот теперь вы снова понадобились.

Стоур безмятежно устроился в кресле. Он не смотрел по сторонам, его интересовал лишь старик. Но в том интересе не было обеспокоенности за успех дела, не было даже намека на неуверенность. Его ясный взгляд, как тихое утро, светился доброжелательностью и покоем.

«Умные глаза, — подумал старик. — Он многое знает и многое может. И сейчас он уверен — я соглашусь, что бы мне ни предложили».

— Сколько баз Космофлота осталось в Системе? — спросил Стоур.

— Пятнадцать.

— И все действуют?

— Да. На шести есть люди, остальные — на попечении автоматов.

Это почему-то удивило Стоура.

— Неужели роботы продержались так долго?

— Да вот, продержались, — желчно ответил старик. — Кое-где я их отлаживал, другие навещал Таров. В общем, управлялись, — закончил он с некоторым вызовом.

— А этот Таров, где он сейчас?

Старик промолчал. Двое людей перед ним могли ничего не знать и уж тем более не были виноваты в том, что «Корморан» погиб год назад. Таров не захотел компромисса, и «Корморан» исчез. Просто не вышел на связь однажды. Он не знал, что с ним случилось, да это было и неважно. Та же судьба ожидала и «Алкагест» в итоге.

— Вы на последнем корабле в Системе, — наконец выговорил старик.

Стоур кивнул.

— Сколько времени потребуется, чтобы обойти базы?

— Все пятнадцать?

— Нет, только с людьми.

Старик прикинул в уме и ответил:

— Нисколько. Пожалуй, не стоит трогать эти рукоятки.

Последнее замечание относилось к младшему.

Марич вздрогнул и поспешно убрал руки от пульта. Кажется, он даже покраснел, но можно было и ошибиться в сумрачном освещении рубки.

— Почему же? — тихо спросил Стоур.

Старик коротко, без подробностей, описал состояние корабля.

— Ах, это, — Стоур успокаивающе поднял руку, — это не страшно. Скажите, вы сможете подойти к базам, забрать людей и перебросить всех на Марс?

— Это и есть условия фрахта?

— Да.

— Для чего? — резко спросил старик.

Стоур опять улыбнулся.

— Коллега, — обратился он к Маричу, — прошу вас, объясните все.

Услышав свое имя, Марич вспыхнул («Да, краснеет, — подумал старик, — совсем молодой, мальчик, лет девятнадцать, не более») и несколько длинно рассказал пилоту «Алкагеста», зачем они здесь.

Пустота. Пространство. Космос, космонавтика.

— Космонавтика, — вслух повторил старик.

Последние годы он фальшивил с собой, притворялся, что этого слова нет. Он старался забыть. Потому что стоит только услышать это звенящее, сверкающее, будто серебряная игла, слово, как видишь огромные постройки из белого камня и стекла и сотни людей в черной с золотом форме. Видишь рваные лепестки облаков над незыблемой твердью космодрома. И огненный цветок, развернувшийся в небе, в чаше которого высится, стремительно уменьшаясь в размерах, гремящий бронзовый столп; имя ему — корабль.

И чувствуешь на себе опять дыхание могучего организма, занятого делом, устремленным в будущее, свободным от суетности и сиюминутности, никчемности и кипучего безделья. А ладонь невольно коснется форменной куртки, где на груди плавится известная каждому золотая эмблема Космического Флота.

Все же вспомнили. Старик подмигнул и хихикнул. Известие, которое привез Стоур, было добрым. Земля, новая Земля спохватилась и в последний момент поддержала уже готовый упасть ствол некогда могучего дерева.

Правда, чувствуется, что Стоур не договаривает. Пусть. Главное, делу его не дадут умереть. И старая марсианская база станет их первым бастионом в новом сражении за Космос. Конечно, ее придется подправить. Не просто наладить, а значительно расширить и переделать. Может, они даже отгрохают ее заново.

Поначалу людей будет не хватать. Нужно собрать всех, он сумеет это организовать в кратчайший срок. Если только корабль сдюжит… А Стоур обещал, что «Алкагест» выдержит в рейсе. Интересно, как он собирается это обеспечить? Хотя, раз они умеют летать в Пространстве без Двигателей и проходить сквозь закрытые шлюзы, можно надеяться, что это не пустые слова.

Интересные ребята эти двое. Действительно, Визит открыл людям что-то совершенно новое. Не просто это понять. Но у него еще есть время попробовать разобраться. Ему теперь придется много бывать на Земле. Нужно найти новых людей, которые любят смотреть в ночное небо и которые помнят, что имя Венеры носит не только богиня. Потом придет время строить корабли. Потом… много еще предстоит. Но сейчас важно не растерять осколки, собрать старый сосуд и оживить его молодым вином надежды.

Старик пробежал пальцами по клавишам пульта. Двигатели ракеты, казалось, шире разверзли ревущие пасти, извергая сияющие струи огня. И Вечный Мрак, поглощая их следом, все ловил и ловил ускользающий корабль.

— Неужели все так опасно? Знаете, трудно поверить.

Стоур недоуменно посмотрел на Марича. Лицо младшего исказила презрительная гримаса.

— Я думаю, мы с вами некрасиво выглядим. Да, некрасиво, простите за прямоту.

Стоур встал, набросил куртку на плечи и, не глядя на Марича, сказал:

— Я не совсем понимаю вас, коллега. Разве вы сейчас только узнали, что нам предстоит? Если наша миссия вам не по душе, то вы имели время отказаться. А теперь нужно работать, вот именно, работать, а не изучать эту старую машину, чем, я вижу, вы увлеклись последнее время.

Марич замялся.

— Но вы не совсем правильно меня поняли. Пожалуй, зря затеял я разговор. Просто хотелось…

— Да-да, совершенно зря. И покончим с этим.

Стоур раскрыл блокнот и углубился в записи. Младший переступил с ноги на ногу.

— И все же, Стоур! Я хочу договорить. У меня не укладывается в голове, что полупомешанный пилот и горстка упрямцев с их гибнущими станциями на далеких планетах, с их убогой техникой могут представлять угрозу для мира и порядка. Это смешно! Мне даже жаль старика. Я помню, конечно, как на Земле нам представляли проблему. И я сознательно, слышите, сознательно пошел с вами на «Алкагест», веря, что так надо. Но теперь мне кажется, что мы совершаем насилие над этим человеком и другими, совершенно бессмысленное насилие, которое нечем оправдать.

Младший выжидательно посмотрел на Стоура, но тот молчал, опершись на подбородок и сморщив нос.

Марич снова заговорил:

— Можете делать любые выводы, но я уважаю этого пилота. Он смертельно рискует всю жизнь. Он доверяет судьбу набору механизмов, не зная, что путешествовать через Пространство можно иначе, и без машин. Но, может быть, так, как он, интереснее?

Воцарилось молчание. Стоур сидел неподвижно.

— Ничего не нужно делать против совести. Я благодарю вас за мужество и откровенность, Марич.

Стоур задумчиво посмотрел на младшего, чуть вздрогнули уголки его губ.

— Мне жаль расставаться, но если вы чувствуете, что дело вам не по душе, возвращайтесь.

Марич кивнул, встал, сделал шаг и остановился. Медленно повернулся и сел снова.

— А старик и корабль — с ними будет, как задумано?

— Да.

— Извините, но я должен сказать, что…

— …не могу этого допустить, — закончил за него Стоур, — так?

Марич заморгал, весь как-то подобравшись в своем кресле, и тихо ответил:

— Так.

— Понятно, — спокойно сказал Стоур. — Значит, вы решили воспрепятствовать бесчестному предприятию, посягательству на личную свободу человека, и даже не одного. Что ж, возможно, вы и правы, вопреки мнению всех людей на Земле, занимавшихся этой проблемой. В таком деликатном вопросе, как наш, требуется полное единодушие, и, если хоть один человек высказывается против, значит, в самом деле есть риск совершить беззаконие и бессмысленную жестокость. Выходит, возвращаться нужно обоим.

Марич с некоторым изумлением взглянул на своего старшего партнера.

— И все же вы несколько поторопились. Требовалось для полноты картины спросить и мое мнение, вам так не кажется, Марич? Или вы заранее были уверены в отрицательном ответе?

Широко расставленные серые глаза в упор изучали младшего. Марич заметил красные жилки в белках под тяжелыми веками.

Он молчал.

— Нас с вами вместе готовили на Земле и объясняли смысл возложенной миссии. Это делалось достаточно тщательно, но, возможно, несколько абстрактно, вот в чем дело. Вы человек, практически не знавший Землю до Визита. Поэтому для вас вопрос угрозы миру и порядку со стороны этих авантюристов остался очень и очень отвлеченным. Тогда послушайте меня, большую часть жизни прожившего в старом мире. Во многом я повторю известные уже вещи, но, надеюсь, мои чувства очевидца облекут их в более осязаемую форму.

Старик теперь не знал покоя.

Долгие годы на «Алкагесте» не было пассажиров. Он уже давно махнул рукой на обеспечивающую аппаратуру, обходясь минимальным. Теперь стоило вспомнить и о комфорте. Старику хотелось блеснуть хотя бы внешним состоянием машины перед людьми со станций. Он торопился, сердясь и радуясь одновременно.

Опостылевший за многие годы контроль систем корабля внезапно наполнился новым смыслом. И, сидя в кресле пилота, старик волновался, как в первом рейсе. В известном смысле этот полет тоже был первым.

«Полет». Старик подумал, как не подходит это слово для Пространства. Здесь никому не удавалось уловить ощущение движения. Нет, корабль всегда неподвижен, а вокруг — мегаметры пустоты. И единственное, что происходит, это перемена масштабов. Например, точечный диск Земли и Марс во весь кормовой. В конце пути они поменяются местами, вот и все. Дело только в масштабах. Они меняются сейчас и для него.

Старик вздохнул. Только бы выдержать. Он никогда особенно не заботился о здоровье. Нынче это стало важным. Он последний, кто умеет пилотировать корабли, и без него вся затея останется мертворожденной.

Руки двигались, подчиняясь раз заведенному порядку. Все было знакомо, как скрип кожи на кресле, как усталое покачивание ослабевшей половицы в доме детства.

Смотрим реактор. Температура, уровень защиты, охлаждающий контур в норме. Пошли дальше. Теперь маршевые. Разброс минимальный, перегрева не наблюдается. Хорошо. Навигационный комплекс.

Старик запустил контрольную программу, тест прошел, хотя и не сразу. И то ладно. На экране внутренних мониторов проплывали все новые помещения и отсеки корабля. Блок регенерации. Жизнеобеспечение — это надо подробнее. Старик замедлил темп, придирчиво дублируя запросы автоматике. Стоп.

Отчего такая большая влажность? Или ему кажется? Нет, не может быть, там явная утечка.

Старик негромко выругался. Придется разбираться на месте.

— Возможно, здесь с самого начала крылась ошибка, — продолжил Стоур, — не знаю. Но дубина дикаря стала первым кирпичом в стене, которой человечество вознамерилось отгородиться от природы. И оно преуспело в этом, стена росла, сперва медленно, потом все быстрее. Наконец сооружение достигло потрясающих размеров, грозя рухнуть и похоронить своих строителей.

Страх — вот что лежало в основе нашей цивилизации, в ее истоках. Он привел в итоге к созданию машинного мира и машинного сознания, с его противопоставлением себя окружающему.

Надо бежать побыстрее — сделали колесо, поднять камень побольше — придумали рычаг. А зачем понадобилось ворочать этот валун? Чтоб задвинуть вход в пещеру от медведя. Все тот же страх.

Наше несчастье в том, что разум возник в столь тщедушном тельце. И мы так свыклись с этим, что не можем вообразить иного сочетания. И навыдумывали теорий, подтверждающих, что другое невозможно.

Сейчас трудно вообразить, каким бы стало разумное животное на Земле, не явившееся с самого начала дрожащим пасынком в мире вокруг, свободное от постоянного страха за жизнь. Но, думаю, оно не создало бы ничего похожего на Землю двадцатилетней давности.

— Разве все было так плохо? — не выдержал Марич. — Я много слышал от старших, как не устроено было общество и сама жизнь. Неужели потребовался Визит, чтобы все это понять?

— Да, потребовался, — медленно произнес Стоур и неожиданно добавил: — Мальчик, это трудно пересказать. Вы не знаете заботы о пище, вам неизвестны преграды в общении. Дальше и дальше уходит от всех нас каторжный труд по обслуживанию огромной армии машин, который приковывал человека к одному месту на многие часы. Исчезла проблема транспорта.

— Не совсем, — смущенно перебил его Марич, — я ведь еще не умею, как вы…

— Ничего. Вы пока стажер. Я имею в виду — проблема исчезла в принципе. Свободное перемещение в пространстве скоро будет доступно каждому. О, это наша заветная мечта. Впрочем, не стоит ее переоценивать. Зачем переноситься, скажем, к соседней звезде, если человеку стала доступна необъятная информация? И я могу познать иной мир, не трогаясь с места.

Но главное, что мы получили, — это избавление от страха. Спокойствие и уверенность. И вот тут мы подходим к главному. Не все люди сумели измениться. А многие так просто не захотели. И сейчас, два десятилетия спустя, они стараются вернуть столь милую их сердцу жизнь. Их немного. Это архаизмы, но архаизмы могут быть опасны. Они дестабилизируют психику, люди становятся способны на совершенно ненужный, даже вредный поступок. В поведении начинают преобладать эгоистические мотивы. Словом, некоторые из тех, кто жил до Визита, могут выкинуть неожиданный номер.

А это, коллега, понимаете, ни к чему, потому что мир и стабильность дороже всего. Вот и старик, его космическое отшельничество могло прекратиться. Он собирался на Землю. Кто знает, какие чувства всколыхнулись бы в сердцах людей, забывших, что такое космонавтика, когда они увидали бы садящийся «Алкагест»? И потом узнали вдобавок, что станции в Космосе еще живы!

Стоур забарабанил пальцами по столу.

— Нет! Старый пилот не вернется на Землю. Он должен уйти и забрать с собой остальных.

Ему не пришлось долго искать неисправность. Из секции гидропоники доносились булькающие звуки, и, прижавшись ухом к переборке, старик явственно различил шум текущего раствора.

Жидкость скапливалась в межпалубном пространстве. Когда уровень ее достигнет вентиляционной шахты, в соседние помещения хлынет соленый поток. А ближайшими были пассажирские каюты.

Сразу открыть дверь залитого отсека старик не решился. Он пролез в него сверху, через аварийный люк. Отплевываясь и чертыхаясь, он бродил по колено в пахучей жидкости, отыскивая поврежденный трубопровод. А когда нашел, то выяснилось, что подобраться к нему невозможно. Конструкция была устроена довольно нелепо, и здесь требовался второй человек. Видимо, проектировавшие корабль инженеры не могли вообразить, что экипаж его будет состоять только из одного.

Оставалось позвать на помощь гостей. Раздвигая плавающий мусор, старик направился к висящему на стене телефону.

Он снял трубку и услышал голос.

— …Нечего толковать о нарушении закона. Мы изолируем их, и только. Снабдим на Марсе всем необходимым, обеспечим максимум удобств. Касательно «Алкагеста» — это его последний рейс, и на Марсе кораблем займетесь вы, Марич, причем безотлагательно. Ну, все, теперь спать. Полагаю, мы больше не вернемся к этой теме, — уверенно закончил Стоур.

Они уже лежали, когда дверь каюты лязгнула запором. Марич встал и подергал ручку.

— Похоже, мы заперты, — сообщил он.

Стоур приподнялся на локте и пробормотал:

— Старая развалина…

Потом они ощутили толчок. Марич поспешно запрыгнул в койку, которая тут же обняла его, защищая от ускорения. «Алкагест» менял курс.

— Что это значит, командир? — негромко произнес Стоур в пустоту каюты.

— Мы снова идем на Землю, — отозвался динамик над дверью голосом старика.

Стоур шевельнулся.

— Лежите, — резко добавил старик, — я наблюдаю за вами. Пока я запрещаю вам вставать. Будет лучше, если вы оба останетесь в каюте до самой посадки.

— Сумасшедший, — прошептал Стоур.

— Возможно, — насмешливо согласился старик, — но провести остаток жизни в психушке на Марсе, которую вы собираетесь открыть, я не намерен. Ничего не выйдет, ребята. Все, отключаюсь, — добавил он.

Щелчок — и динамик затих.

— Что будем делать, старший? — поинтересовался Марич.

Он не помнил, как добрался до рубки. Казалось, все прожитые годы разом навалились на плечи. Ожили прошлые неудачи, ошибки и обманы, чтобы разом вцепиться ему в горло и уже не отпускать до самого конца.

Старик рухнул в кресло. Некоторое время он сидел вообще без мыслей, не в силах осознать размеры постигшей его катастрофы. Потом был разговор.

…Стоур беззвучно возник в рубке. Увидев его, старик рванул пистолет из кобуры.

— Не глупите! — крикнул Стоур.

— Назад, — глухо выдохнул старик, — я остановлю тебя вот этим, коли стены вам не помеха.

— Не выйдет.

Стоур стоял широко расставив ноги. Он смотрел на старика уже без обычной улыбки и часто дышал.

— Прекратите истерику, командир. Объясните, что взбрело вам в голову. Ну?

«Он волнуется», — машинально подумал старик. Дуло его пистолета смотрело в живот стоявшего перед ним человека.

Стоур сделал шаг вперед.

— Стоять, — рявкнул старик, — застрелю!

Но Стоур медленно приближался.

— Нет, — безмолвно прошептали губы старика, и он выстрелил.

Пуля с визгом отрикошетила в переборку. Посыпались осколки. Стоур исчез на миг и вновь появился в другом углу рубки. Как в раздерганной киноленте.

Старик выстрелил снова. И опять Стоур пропал и возник в ином месте. Это напоминало стрельбу по появляющейся мишени. Раз за разом старик выпустил четыре пули. Гость наконец растворился. Рубка была пустой, по ней плавал сизый дым. С окаменевшим лицом старик развернулся к пульту. И в экране перед ним увидел отражение стоявшего позади Стоура.

Старик быстро наклонился и толкнул две синие рукоятки справа. Корабль охнул, и маневровые двигатели метнули пламя. Рывок был столь силен, что Стоур врезался в переборку, не долетев еще до пола. Он поднял разбитое лицо и сквозь застилающую глаза кровь разглядел старика, склонившегося над пультом. Потом тот обернулся, и в руке его опять блеснул пистолет. Стоур прикрыл веки и напрягся. Через мгновение в рубке его не стало.

Взгляд старика метнулся к экрану монитора. Вот они, оба в каюте. Дверь он заблокировал, но для них это пустяк. Ладно, прижмем их покрепче. Он усилил отдачу маршевых. Было видно, как зашевелились тела в каюте. Рука пилота снова двинула вперед красный центральный рычаг.

Корабль осел, как отвыкшая от седла лошадь. Что-то с грохотом сорвалось в соседнем отсеке. Перегрузка росла, и «Алкагест» все убыстрял ход, словно надеясь убежать от нее.

Но изображения людей на экране продолжали двигаться. Вот Марич приподнялся и пытается затащить второго на койку. Добавим еще!

Старик почувствовал, как немеют пальцы. Он задыхался. Чмокнув, выскочила и повисла кислородная маска. Кое-как, наискось, он сумел надвинуть ее на рот.

Кажется, им этого мало. Младший теперь лежал неподвижно, но Стоур все еще ползал на полу каюты. Эге, да он встает!

— Сильный, — вслух произнес старик.

Надо кончать. Это убьет их, пусть. Выхода не остается. Рука его с трудом протянулась и обхватила рычаг, который прошел уже три четверти пути. Он толкнул его дальше, почти до конца.

Тяжесть огромной черной гирей ударила в живот. Старик захрипел и на какое-то время ослеп. Кресло под ним задрожало, точно живое. Сознание померкло, вернулось и снова исчезло. Когда он пришел в себя, в глазах еще стоял мрак. «Темна твоя дорога, странник…» Мысли путались и расплывались, будто их тоже давило перегрузкой.

«Трудно, но я выдержу, — думал старик. — Не привыкать. Бывало тяжелее. А с ними все кончено».

Он с трудом раскрыл глаза. Неясные тени метались перед взором, вспыхивали и рассыпались радужные кольца.

Что-то корчилось и копошилось на экране.

— Не может быть! — выкрикнул старик, но горло издало лишь клокочущие звуки.

Он никак не мог толком разглядеть их каюту, и плакал. Вид старика сейчас был страшен. Из углов черного рта текла слюна. Он увидел свою руку, которая сама, как отдельное существо, ползла по пульту, цепляясь за тумблеры. Ее белые прозрачные пальцы, трясясь, дотронулись до рычага, который острым красным языком торчал из панели. И миллиметр за миллиметром вдавили его до конца.

Стоур слегка мычал, пока Марич оттирал загустевшую кровь с его лица. Их капсула кувыркалась среди звезд, и они сидели внутри, как два жука в пустом орехе.

— Он нас чуть не убил, — с чувством вымолвил Стоур, — мы выскочили из корабля буквально в последний момент.

— Мы потеряли его? — спросил Марич, массируя ему плечо.

— Ничуть. Придем в себя, а потом поищем корабль в пространстве.

Сев, Стоур стащил мокрую от пота рубашку с оторванным рукавом и, разглядывая ссадину на локте, добавил:

— А если не мы, так с Земли его найдут. Никуда не денется.

Через два часа Марич засек «Алкагест».

— Уже не ускоряется, — произнес он, не отрываясь от приборов, — а курс прежний.

— Отлично, это упростит переброс.

Стоур замер, сосредоточиваясь. И минуту спустя капсула прильнула к борту корабля.

Когда они шагали по его коридорам, удары подошв спешили вперед, как гонцы с недоброй вестью.

В рубку первым вошел Стоур. Он увидел пилота, неподвижно сидящего в кресле, только голова чуть свесилась набок. Стоур наклонился к нему и вдруг отпрянул.

— Мертв, — тихо сказал он.

— Убил сам себя? Наверное, не выдержал. — Марич встал рядом, стараясь не глядеть на лицо старика.

— Вряд ли нарочно, — отозвался Стоур, — скорее, переоценил возможности. В любом случае он упростил нам задачу.

— Что же теперь будет?

Стоур посмотрел куда-то мимо младшего.

— Ничего. Мы возвращаемся на Землю.

— А люди на станциях?

— Они теперь не представляют опасности. Ведь это был последний пилот. Пойдемте, коллега.

Марич провел рукой по металлической панели.

— Жаль будет уничтожать корабль. Занятная машина. Мне кажется, я бы сумел разобраться, как она устроена, и научиться управлять.

Он вопросительно посмотрел на Стоура, но, встретив его выразительный взгляд, отвернулся и вышел из рубки.