В обмен на рай

Глава двенадцатая

Джесс смотрела на разыгрывавшуюся перед ней сцену с гримасой легкого отвращения. Презентация компании «Уолтерс и Лафлер» была в самом разгаре, но Джесс не была расположена к светским приемам. Она с удовольствием не пришла бы, однако, уважительной причины не находилось, а отсутствие на том мероприятии, которое ее работодатели считали важнейшим событием года, могли счесть за манкирование своими обязанностями. Так что нравилось ей это или не нравилось, а приходилось подчиняться.

Но ее настроение было совершенно неподходящим для такого события. Все, чего ей хотелось в последние дни, это как можно скорее закончить работу, уйти домой, запереть дверь и оставить все позади.

Но окружающий мир не сдавался. Где бы она ни была, что бы ни делала, воспоминания о Лоренцо и о том, как он выглядел в последний день, возвращались, чтобы пугать ее снова и снова. Даже во сне ее мучило чувство страшной потери. Хуже того, она мечтала о его ласках, видела эротические сны, сходила с ума от наслаждения, а потом просыпалась в холодном поту. Молчаливым свидетельством ее кошмаров были лишь мятые простыни.

Сегодня вечером я исполнила свой долг, сказала себе Джесс. Честнее было бы сказать, что она сыта по горло. Если бы она улыбнулась еще одному клиенту или притворилась, что слушает напыщенную речь очередного исполнительного директора о том, что происходит в несчастной Америке, то просто взвыла бы.

Никто не видел, как она ушла. Все достигли той стадии, когда вино ударяет в голову, и люди забывают, кого они видели, а кого нет. Так что можно было ускользнуть безболезненно.

В саду гостиницы было свежо и прохладно после накуренного помещения. Когда за спиной закрылась дверь, заглушив болтовню и звуки танцевальной музыки, Джесс жадно втянула в себя воздух. Еще две минуты тишины и покоя, а потом она подойдет к портье, попросит его вызвать такси и уедет домой…

— Так вот где вы прячетесь!

О нет, едва не застонала Джесс. Неужели опять? Избави Боже!

Фред Стоу пытался флиртовать с ней весь вечер. Едва Джесс появилась, как он начал суетиться вокруг и танцевал с ней все подряд. Джесс была не в том настроении, чтобы ублажать его. Но Фреда Стоу, одного из важнейших клиентов агентства, надо было холить и лелеять.

— Я потерял вас. На секунду оглянулся, а вы исчезли. Как Золушка, но не оставив после себя хрустальной туфельки.

— Мне захотелось немного подышать.

Все было еще хуже, чем ей казалось. Фред Стоу изрядна нализался на дармовщину и был пьян, как никогда прежде. Его круглое лицо раскраснелось, в бледно-голубых глазах горел неестественный блеск, а мокрые от пота жидкие светлые волосы прилипли к голове.

— Ах, озорница! — Фред шутливо погрозил Джесс пальцем, но сделал это так неуклюже, что чуть не попал ей в глаз. — Вы дразнили меня весь вечер… Кокетничали со мной… Нельзя было не понять ваш обещающий взгляд…

— Обещающий взгляд? Мистер Стоу! — строго промолвила Джесс, молясь в душе, чтобы это подействовало. Он и так надоел ей до смерти тем, что тяжело дышал, покачивался и бесстыдно заглядывал в глубокий вырез черного шелкового платья. — Я еду домой.

— Отличная мысль. — Внезапно он наклонился, и Джесс ощутила прикосновение его слюнявых губ. — Куда поедем? К вам или ко мне?

Шокированная и испуганная, Джесс отпрянула от него.

— Думаю, вы ошиблись…

— Никакой ошибки. — Одна рука тяжело опустилась на ее плечо, другая взяла за подбородок, заставила повернуться и посмотреть ему в лицо. — Я знаю, что вы за птица. Я слышал о вас и Скарабелли…

— О Лоренцо? — Достаточно было услышать, как его имя пробубнил какой-то пьяный увалень, чтобы это пробило брешь в доспехах, которые она надевала на себя во время работы. — И что вы…

— Все знают, что вы его содержанка и продались самому богатому покупателю. — Рука, лежавшая на ее плече, неуклюже задвигалась, и Джесс застыла от ужаса. — Но теперь он бросил вас, и вполне естественно, что вы ищете другого доброго папочку.

— Нет…

Ее протест не был услышан. Рука, державшая подбородок, крепко сжалась, большой палец начал елозить по ее губам; тем временем вторая рука скользнула по спине и начала изучать ее бедра и ягодицы. Джесс пришлось приложить немалые усилия, чтобы вырваться из цепких объятий.

— Я сказала «нет»! — решительно заявила Джесс, видя, что все попытки сохранить вежливость тщетны. — И говорю совершенно серьезно. Ну, ты, мерзкая вошь, немедленно убери руки! Меня тошнит от твоих прикосновений!

Она поняла свою ошибку, только тогда, когда увидела, как изменилось выражение лица Стоу.

— Что это значит? — прорычал он. — Выходит, я для тебя недостаточно хорош? То есть недостаточно богат? Вот что, милочка, может, у меня нет миллионов твоего итальянца, но как мужчина я ему ничуть не уступлю и докажу это….

Джесс слишком поздно осознала грозившую ей опасность. Двигаясь с удивительной скоростью, Фред схватил ее и грубо прижал к себе.

Подчиняясь инстинкту, Джесс лягнула его и ощутила ликование, услышав сдавленный крик боли. Секундного замешательства Стоу было достаточно, чтобы она вырвалась. Но отступить без потерь не удалось. Кольцо-печатка, которое носил Фред, больно оцарапало кожу, а затем раздался треск, говоривший о том, что свобода досталась ей дорогой ценой: верх платья был порван.

Однако Джесс не было до этого дела. Она думала только об одном: как оказаться подальше от Стоу. Фред уже пришел в себя, и она слышала позади тяжелые шаги и зычный голос, звавший ее по имени. Он перекрывал ей путь к двери гостиницы. Испуганная Джесс обратилась в бегство.

Она не имела представления, сколько времени бежала и в каком направлении, но когда паника ослабела, стало ясно, что преследователь остался далеко позади. Во всяком случае, на улице его не было. И только тут она смутно вспомнила, что Стоу споткнулся и упал ничком.

Но где она? Куда ее завело беспорядочное бегство? Не попала ли она из огня в полымя?

Оглядевшись по сторонам, Джесс удивилась. Место оказалось знакомым. Она много раз была здесь раньше. В доме, который стоял перед ней, Джесс собиралась жить после замужества. Именно здесь у Лоренцо была квартира.

Лоренцо. Уже в его имени заключался призыв, обещание, защита от опасности. Она оказалась здесь не случайно. Ее привел сюда инстинкт маленького загнанного зверька, бегущего к дому. Только здесь она могла чувствовать себя в безопасности.

Ей больше не было дела ни до свадьбы, ни до длительной связи. Джесс знала только одно: ей нужен Лоренцо. Лишь он может заполнить пустоту, скопившуюся в ее душе. Ей были нужны его руки и сильное плечо, на которое можно опереться. Если он сможет дать ей только это, она будет рада и счастлива по гроб жизни. Потому что истина заключается в том, что она не может без него жить.

— Пожалуйста, пусть он окажется дома! — взмолилась она, нажимая на кнопку домофона. — Боже милосердный, пожалуйста, пожалуйста!

— Да? — коротко спросили ее.

Конечно, Лоренцо сердился, что его отвлекали от работы. И все же донесшийся из микрофона голос был чудесным. Самым лучшим на свете.

— Лоренцо… Это Джесс.

Даже на расстоянии она почувствовала, что невидимый Лоренцо тут же отпрянул и ощутил желание бросить трубку.

— Пожалуйста! — торопливо сказала она. — Пожалуйста, впусти меня! Ты… ты мне нужен.

Молчание, последовавшее после этих слов, казалось ей бесконечным. Сердце Джесс стучало с перебоями. А затем, когда она уже убедила себя, что ее прогонят, послышался вздох досады и раздражения.

— Поднимайся, — только и сказал он, нажимая на кнопку, которая открывала замок.

Пока она добралась до пентхауса,[2] прошла целая вечность, хотя лифт был скоростным. По дороге наверх Джесс вспомнила их последнюю встречу, когда Лоренцо против воли признался, что боится замкнутых пространств.

О Господи, что заставило человека, который ненавидит лифты, купить квартиру на последнем этаже высотного здания? Может быть, таким образом Лоренцо пытался доказать, что в состоянии побороть страх или, как он выразился, не позволить страху овладеть им.

Когда лифт наконец остановился и Джесс спотыкаясь выбралась в ярко освещенный коридор, она все еще не нашла ответа на этот вопрос.

Лоренцо уже ждал ее. Против обыкновения, на нем были белая майка и джинсы, а выражение лица напоминало грозовую тучу.

— Что за?.. — грозно начал Скарабелли, но тут же увидел, в каком она виде, и смягчился.

— Джесс! — совсем другим тоном сказал он. — Какого черта? Что с тобой приключилось?

Его сочувствие стало той соломинкой, которая сломала спину верблюда. Из глаз долго сдерживавшейся Джесс ручьем хлынули слезы. Они неудержимо заструились по ее щекам, ослепили, так что пришлось протянуть руки и искать Лоренцо на ощупь.

— Джесс!

Сильные, теплые ладони обхватили ее запястья, и через мгновение она оказалась в надежных объятиях Скарабелли. Казалось, мечта стала явью. Нет, все ее мечты стали явью. И она сама не смогла бы сказать, почему так отчаянно рыдает — то ли от пережитого страха, то ли от радости, что наконец вернулась домой.

Она не помнила, как Лоренцо провел ее в квартиру, усадил на диван и сел рядом. Главным было другое — его молчаливое сочувствие и поддержка. Он обнимал ее, нежно гладил по волосам и терпеливо ждал, когда иссякнет поток слез.

Наконец рыдания утихли, сменившись всхлипываниями и икотой. Услышав, что Джесс неэлегантно шмыгает носом, Скарабелли вынул пачку бумажных салфеток, сунул несколько штук в ее вялую руку, а остальными вытер мокрые щеки.

— Ты можешь говорить? — мягко спросил он. — Можешь сказать мне, что случилось?

Эта мягкость окончательно добила ее. Джесс лишилась дара речи и только отчаянно замотала головой.

— Господи, Джесс! Ты должна что-нибудь сказать! Ты прибежала сюда испуганная до полусмерти, дрожишь как осиновый лист и не говоришь, почему! О Боже!..

Он осекся и покачал головой, досадуя на собственную глупость.

— Извини. Я понимаю, тебе не до того. Прости меня, милая…

Удивительно, но эти слова подействовали на Джесс совсем не так, как можно было ожидать. Услышав в его тоне непритворную нежность и что-то похожее на отчаяние, молодая женщина очнулась от страха.

Ее распухшие от слез глаза открылись и увидели пылающий взгляд, в котором читались такая неуверенность и такая боль, что Джесс захотелось утешить его. Она совсем забыла, что сама прибежала к нему за утешением.

— Все… все в порядке, — дрожащим голосом промолвила она. — Я понимаю, что тебе нужно… нужно…

Джесс начала сначала, но ее голос сорвался снова. Сдавленно чертыхнувшись, Лоренцо поднялся на ноги и прошел в дальний конец комнаты. Джесс услышала звяканье бутылки о край бокала; затем Скарабелли вернулся и вложил в ее ватные пальцы хрустальный бокал с бренди.

— Выпей! — резко приказал он.

— Я не люблю бренди! — всхлипнула Джесс.

— Можешь не любить, но немедленно выпей!

Это было до того знакомо, что дрожащие губы Джесс растянулись в невольной улыбке. Вот он, ее Лоренцо Великолепный, которого она знает и любит!

— Что ты сказала?

К ужасу Джесс, она поняла, что говорит вслух и что чуткий слух Скарабелли уловил ее слова.

— Ничего…

Она была не в силах говорить. Лоренцо мог волноваться и сочувствовать ей, но так на его месте вел бы себя любой, увидев ее в таком состоянии. Нельзя было без подготовки выложить все, что она чувствовала.

Поэтому Джесс заставила себя сделать глоток бренди и состроила гримасу, когда терпкая жидкость обожгла ей горло. Надо признаться, после этого ей действительно полегчало. По венам заструилось тепло, и озноб, колотивший Джесс, несмотря на теплый вечер, тут же бесследно исчез.

Лоренцо молча сидел рядом. Крупное тело Скарабелли напряглось, и Джесс ощущала, что он борется с собой, пытаясь не спрашивать, какие драматические обстоятельства привели ее к нему в дом. Но он ни словом ни жестом не выдавал своего нетерпения и не заставлял ее говорить. Просто ждал, когда она повернется к нему.

— Я… я должна объяснить… — начала она, но испуганно осеклась, увидев, как Лоренцо яростно замотал головой.

— Ты ничего не должна, — хрипло сказал он. — Я дурак, что спросил. Ты пришла сюда такая расстроенная, что не могла слова молвить, а я накинулся на тебя как прокурор и только испортил дело. Прости меня… Должно быть, я просто свихнулся от беспокойства и потерял голову.

— Но я хочу рассказать, — дрожащим голосом возразила она, пораженная словами «я просто свихнулся от беспокойства». — Хочу, чтобы ты знал, что случилось.

Рассказ не занял много времени. Подкрепившись еще парой глотков бренди, Джесс выпалила несколько фраз, прерывавшихся всхлипываниями лишь в самых драматических местах.

Она даже не успела толком закончить. Как только Джесс упомянула Фреда Стоу, лицо Лоренцо приобрело мрачное, угрожающее выражение. А когда она притронулась к местам, которые подверглись нападению, Скарабелли начал их осматривать, бормоча себе под нос цветистые итальянские ругательства. Его глаза побелели от гнева.

— Ублюдок! — прорычал Лоренцо и порывисто вскочил на ноги; ярость не давала ему сидеть спокойно. Он ударил кулаком по ладони так громко, что Джесс невольно сжалась.

— Лоренцо… — начала она.

Но Скарабелли уже ничего не слышал.

— Я убью его! — заявил он совершенно другим тоном. В его голосе еще слышался гнев, но теперь к нему примешивалась холодная, лютая злоба, куда более страшная, чем все предыдущее. — Я вобью эти слова в его поганую глотку и…

— Лоренцо, нет! Не надо! Я не хочу!

Сначала Джесс казалось, что Скарабелли все еще не слышит ее, но затем он медленно обернулся и взял себя в руки — правда, с заметным трудом.

— Тогда в полицию.

Это было утверждение, а не вопрос.

— Нет. Этого тоже не нужно. Ничего не нужно.

— Ничего не нужно? Джесс, посмотри на себя! Разве можно видеть это и не наказать мерзавца, который посмел поднять на тебя руку?

Красноречивый жест Скарабелли заставил Джесс посмотреть на себя впервые с тех пор, как она переступила порог его квартиры. Увиденное заставило ее ахнуть и широко раскрыть глаза.

Воротник платья был разорван. Из-под большого куска ткани, мотавшегося туда и сюда, был виден кружевной лифчик. А на белоснежной коже красовалась алая царапина, оставленная перстнем-печаткой.

— Это только видимость… Да, видимость! — упрямо повторила Джесс, видя, что он скептически прищурился. — Я растерялась и испугалась, но он не причинил мне никакого вреда. Пожалуйста, Лоренцо, не поднимай шума! Я хочу только одного: поскорее забыть этот вечер.

Ему очень хотелось пропустить эту просьбу мимо ушей. Злоба, горевшая в глазах Скарабелли, отчаянно сражалась с сознанием, но в конце концов, к величайшему облегчению Джесс, отступила.

— Будь по-твоему, — неохотно сказал он. — Но если бы об этом просила не ты, а кто-нибудь другой…

Правая рука, вновь стиснувшаяся в кулак, говорила о его чувствах красноречивее любых слов, и Джесс охватил трепет при мысли о том, что было бы, если бы эта ярость обрушилась на кого-то… даже на такого подонка, как Фред Стоу.

— Да, я прошу, Лоренцо, — дрожащим голосом подтвердила она. — Честное слово. Если ты любишь меня…

О нет! Господи, что она говорит? Испуганная Джесс хотела взять свои слова обратно, но было слишком поздно.

— Если я люблю тебя! — повторил Скарабелли тоном, которого она не поняла. — Джесс, я уже говорил тебе о своих чувствах.

Любовь, но не брак. Любовь, которую он подавил бы так же беспощадно, как страх перед лифтами. Что ж, она уже говорила себе сегодня, что согласна на такие условия. Либо это, либо вообще ничего. А она не может без него жить…

— Я… — начала она, но тут Лоренцо покачал головой.

— Я не могу дать тебе больше того, что уже дал.

— Понимаю… — прошептала Джесс, пытаясь говорить как можно громче.

— Едва ли, — загадочно ответил он.

Внезапно Лоренцо снова сел рядом, взял ее руки в свои, и их пальцы переплелись.

— Джесс, ты ответишь на мой вопрос?

— Если смогу. Что ты хочешь спросить?

— Только одно: почему ты пришла сегодня?

— Почему? — Джесс недоуменно нахмурилась. — Ты знаешь, почему! Потому что Фред…

— Но почему ты пришла именно сюда? Почему не пошла к своим подругам или к Брендану?

— Я не могла пойти в другое место, — просто и честно ответила она. — Как только я очнулась, то поняла, что хочу быть с тобой и только с тобой. Я знала, что ты заступишься за меня. Лоренцо… Что это?

Скарабелли закрыл лицо руками; загорелые пальцы заслонили его глаза.

— Идиот! — простонал он, стыдясь самого себя. — Я был слеп!

— Слеп? Лоренцо, пожалуйста, я не понимаю!

Скарабелли медленно поднял голову. Когда он убрал руки, в его глазах появилось нечто новое. Вернее, не новое, а хорошо забытое старое. То, что она видела в дни, предшествовавшие их свадьбе. В дни до Кэти…

Тогда она называла это любовью; теперь же не посмела бы воспользоваться столь волнующим словом.

— Доверие, — сказал Лоренцо со странным акцентом.

Хватило одного слова, чтобы его голос дрогнул.

— Доверие? — нетвердо переспросила Джесс.

Голова у нее пошла кругом, но Лоренцо нежно положил руку на ее губы, не дав продолжить.

— Пожалуйста, послушай, — попросил он. — Я должен многое сказать тебе. То, что ты должна знать. Пожалуйста, послушай, а потом ответь мне на один вопрос.

Скарабелли отвел руку, но Джесс не нашлась, что ответить. Поэтому она просто кивнула. Сердце часто забилось, в горле возник комок. Сомневаться не приходилось: он собирался сказать что-то ужасно важное. Это было написано на его напрягшемся лице, вытиснено на коже, обтянувшей красивые скулы.

— Думаю, лучше всего начать с моего деда.

— Твоего деда? — Джесс решила молчать, но его слова были такими удивительными, что она не смогла удержаться. — Какое он имеет к этому отношение?

— Большее, чем ты можешь себе представить. Помнишь, я рассказывал, как много он значил для меня, пока я рос? Так вот, он научил меня по крайней мере одной вещи. Я не должен был сидеть и почивать на лаврах, вернее, на его лаврах. Семья Скарабелли обязана своим богатством тому, что мы никогда ничего не получали даром. Когда-то мы были бедными и можем стать ими снова. Он всегда цитировал старую поговорку: из грязи в князи и обратно за три поколения.

— За тебя он мог не волноваться, — услышала Джесс собственный дрожащий голос. Она все еще не понимала, куда он клонит. — В конце концов, если дед нажил одно состояние, то второе ты заработал своими руками.

— Да, но это только половина того, чему он меня учил.

Лоренцо провел рукой по волосам, и его эбеновые глаза слегка затуманились, словно смотрели в прошлое.

— А вот другая половина… Он хотел, чтобы мой брак был таким же, как у него. Он встретил мою бабку в девятнадцать, и они прожили вместе больше шестидесяти лет. Бабка вышла за него, когда он был простым резчиком по дереву, а умерла женой очень богатого человека…

Длинные пальцы теребили браслет золотых часов, выдавая волнение, скрывавшееся под маской железного самообладания.

— Когда он дарил мне эти часы, то заставил поклясться, что я женюсь только на той девушке, в которой буду абсолютно уверен. Что моей женой станет только та, которая будет верить в меня так же, как моя бабушка верила в него. Я дал ему слово.

— Ох!

Ее тяжелый вздох был задумчивым и унылым. Теперь она понимала, что именно руководило Лоренцо. Что он чувствовал, будучи связан обещанием, данным деду, и почему ее собственные действия заставили Лоренцо решить, что она не та женщина, которую дед выбрал бы для своего внука.

— Я понимаю, — тихо сказала она. — Теперь я вижу, почему ты не мог на мне жениться. Но сейчас это не имеет значения…

— Нет, имеет! — с жаром прервал ее Лоренцо. — И очень большое! Потому что я был глуп, слеп и не видел того, что было у меня под носом! Мне хотелось убить эту крысу Стоу, но истина заключается в том, что я вел себя ничуть не лучше. Когда ты рассказала мне о том, что произошло сегодня вечером, я увидел себя в зеркале, и можешь поверить, удовольствия мне это не доставило. Есть много общего между поведением этой свиньи и моим собственным…

— Нет! — Джесс не позволила ему продолжить и теперь сама положила палец на его губы. — Лоренцо, нет!

— Да!

Скарабелли гневно отстранился, схватил ее руку, взял другую и положил обе к себе на колени.

— Я предлагал тебе только деньги и секс. Говорил, что люблю, но позволил гордости ослепить себя. С самого начала я считал: если бы ты любила меня, то никогда не стала бы сомневаться во мне, ни на секунду. Хуже другое. Я сам сомневался в тебе, но был слишком горд, чтобы признать это. В тот день, когда ты пришла ко мне и рассказала про грязную ложь Кэти, я сознательно не пытался переубедить тебя. Я видел в этом испытание твоей любви. Испытание, которое я не имел права отменить.

— И которого я не выдержала…

— Нет! — Лоренцо отчаянно замотал темной головой. — Нет, это я не выдержал. Потому что в глубине души я боялся. Боялся того, что ты не любишь меня так сильно, как казалось. Что ты действительно можешь поверить, будто я способен на измену и бессердечие…

— Если ты чего-то и боялся, то очень успешно скрывал это.

Так же, как страх перед лифтами, который он отказывался признавать, считая, что такой отказ помешает этой мании влиять на его жизнь.

— Ты был таким холодным, таким чужим…

— Это была только маска, — возразил Лоренцо. — А за ней скрывался животный, выворачивающий душу страх… и чувство вины.

— Вины? — эхом повторила Джесс, вернулась в тот страшный день и вспомнила странную вспышку в его глазах, которую тогда приняла за доказательство измены.

— Чувство вины за то, как я обращался с тобой. Я стыдился своего поведения и того, что причинил тебе такую боль, но скорее умер бы, чем признался в этом. Я позволил гордости взять надо мной верх и в результате потерял тебя.

Черные глаза смотрели ей прямо в душу, и Джесс застыла на месте, зачарованная силой горевшего в них чувства, потеряла дар речи и едва дышала. Она так сосредоточилась на его словах, что казалось, будто ее сердце перестало биться.

— Я уехал и поклялся, что забуду тебя. Но не смог перестать о тебе думать. Два года я терпел эту пытку. С проблемами в нью-йоркском офисе мог справиться любой из десятка людей, но я воспользовался этой возможностью вернуться в Америку, а приглашение Брендана дало мне прекрасный повод осуществить то, для чего я приехал. Но я все равно нашел бы тебя. Потому что не мог без тебя жить.

Он выпустил одну руку Джесс и нежно прикоснулся к щеке молодой женщины.

— И тут снова на моем пути встала дурацкая гордость. Вот почему я заставил тебя заключить эту отвратительную сделку. Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы удержать тебя как можно дольше.

Кончик его большого пальца скользнул по щеке Джесс, стирая остатки слез. Выражение лица Лоренцо было внимательным и задумчивым.

— Я говорил себе, что мне нужны доказательства истинности твоей любви и доверия, хотя эти доказательства все время были у меня перед глазами. То, как ты приняла меня. То, как вела себя. То, как позволяла обращаться с тобой. Я не понимал ни этого, ни своих собственных чувств. Но знал, что мать поймет. Вот почему я так быстро увез тебя с Сицилии. Ей хватило бы одного взгляда на мое лицо, чтобы понять, что я все еще схожу по тебе с ума. И молчать об этом она бы не стала. А потом настал тот вечер…

Он не смог найти подходящих слов и медленно покачал головой, осуждая свое поведение. Но Джесс объяснения уже не требовались. Теперь она понимала, что значит слово «доверие». То, что она инстинктивно, не думая, бросилась к Лоренцо, стало тем самым доказательством, в котором он так отчаянно нуждался.

— Джесс, любовь моя, прости меня. Прости за глупость и слепоту, за высокомерие и гордость, за невежество и…

Она не позволила ему продолжить эту покаянную речь, просто прильнув губами к губам и дав понять, что никакие слова не нужны и что просить прощения не за что.

— А ты должен простить меня за сомнения, — прошептала она, не отрываясь от его рта. — Я должна была знать, что человек, которого я люблю, не способен на такие ужасные вещи. А я действительно люблю тебя, Лоренцо. Люблю так, что об этом больно думать.

Потом она долго молчала. Потому что не успела Джесс договорить последнее слово, как Лоренцо жарко и жадно поцеловал ее в губы. За этим поцелуем последовала тысяча других, еще более страстных, чем первый. За поцелуями последовали ласки, а ласки пробудили желание.

Сама не зная, как это случилось, Джесс оказалась в постели Лоренцо. Она понятия не имела, где осталась ее одежда, но какая разница? Значение имело только одно: она наконец оказалась там, где должна была оказаться давным-давно. Ее сердце нашло свой дом, место, для которого она родилась и которое было предназначено для нее самой судьбой.

Жадно приняв в себя истосковавшееся тело Лоренцо, она не смогла сдержать крика острого наслаждения и поразилась тому, что сегодня они, пожалуй, впервые по-настоящему занимаются любовью. Впервые их сердца и души соединились так же полно, как до этого соединялись только тела.

— Не могу понять одного… — пробормотала она много времени спустя, когда голод был насыщен и измученные любовники лежали в объятиях друг друга.

— Чего же, любовь моя?

Голос Лоренцо был хриплым от удовлетворения и таким же ленивым, как их расслабившиеся тела.

— Ты сказал, что у тебя есть вопрос, на который я должна ответить. Что это было?

— А ты разве не догадалась? — нежно поддразнил он. — О чем еще я мог спросить? Я хотел узнать, выйдешь ли ты за меня замуж. Окажешь ли ты мне великую честь стать моей женой.

— Твоей женой! — Потрясение заставило ее порывисто сесть и сверху вниз посмотреть на любимое смуглое лицо. — Но ты сказал, что не можешь дать мне этого…

— Я сказал, что не могу дать тебе больше того, что уже дал, — мягко поправил ее Лоренцо. — Потому что это было бы невозможно. Как я могу дать больше того, что отдал когда-то? Если ты уже давно поработила мое сердце, мой разум, мое тело и даже мою душу? Если бы я мог, то отдал бы тебе весь мир…

— Я говорила тебе, что мне не нужны вещи, — напомнила ему Джесс, сердце которой пело от неудержимой радости. — Если ты хочешь сделать мне подарок, обручального кольца будет больше чем достаточно. Этого и, может быть, еще двенадцати осенних листьев, которые ты обещал собирать каждый год, когда мы поженимся. Что, нет? — смущенно спросила она, когда Лоренцо покачал головой и тепло улыбнулся.

— Разве ты не знаешь, что они уже у тебя? То ожерелье… Листья в нем настоящие. Я собрал их для тебя еще до того, как мы расстались, и оправил в золото, чтобы они сохранились навсегда. Они должны были стать твоими в тот день, когда мы поженимся.

— Я надену их на свадьбу, — пообещала Джесс, наклонилась и поцеловала его.

Она знала, что в будущем такие приметы не понадобятся. Как только она станет женой Лоренцо, счастливым будет каждый день каждого их совместно прожитого года. А жить вместе они будут долго, очень долго, до самого конца.