В объятиях заката

XII

Лидия развешивала выстиранное белье на веревке, которую Росс натянул между фургоном и молодым деревцем, когда прибежала Анабет вне себя от возбуждения.

— Догадайся, что сейчас появилось в городе? — Не дожидаясь ответа, она продолжала: — Фургон с торговцами-коробейниками. Там бездна самых разных товаров! И конечно, Леона Уоткинс подняла много шуму, говоря, что раз воскресенье, то ничего нельзя покупать и продавать в день, который сам Бог определил для отдыха, но мистер Грейсон сказал, что сейчас не обычное время и что люди не могут ходить в город только по субботам. А я видела собственными глазами, как Присцилла купила леденец на палочке и спрятала его в карман. А Ма сказала, чтобы ты пошла туда, она уже приглядела кусок материи, из которой для тебя выйдет хорошее платье к Четвертому июля.

Лидия подождала, пока все новости были выпалены буквально на одном дыхании. Росс, который занимался уздечкой, остановился, чтобы также выслушать рассказ. Одновременно они разразились хохотом.

Отношения между ними оставались сильно натянутыми после утренней стычки у Буэннтауна, и их смех удивил обоих. Когда они взглянули друг на друга, смех затих.

— Что ж, разве вы не собираетесь пойти туда и посмотреть, что продается? — спросила Анабет, не поверив своим глазам, когда Лидия спокойно вернулась к развешиванию белья.

— Мне ничего не нужно, — спокойно сказала Лидия.

— Но мать сказала, что этот материал лучше всего подойдет тебе, чем кому-нибудь другому, потому что это такое золотистое, и твои волосы, и… Мне кажется… да просто ты должна пойти и посмотреть все эти восхитительные вещицы.

— У меня много дел, Анабет, — терпеливо объяснила Лидия, бросив взгляд на Росса.

Он отложил уздечку и влез в фургон. Ей ничего не было нужно, и она ничего не хотела, но было бы приятно, если бы он предложил сопроводить ее к фургону торговца. Просто посмотреть.

Она уже привыкла к тому, что бесполезно ждать от него проявлений доброты. Он едва говорил с ней после того, как узнал, что Уинстон Хилл навещал ее, когда он отсутствовал. Каждую ночь он убеждался, что она и Ли легли, и только тогда устраивал свою постель под фургоном. Никто в караване этого не замечал. Многие мужчины спали снаружи, где было прохладнее.

Зато Лидия это заметила. Ей не хватало звука его дыхания здесь, рядом, в фургоне. Ей стало не хватать его присутствия. Ей стало не хватать зрелища того, как он снимал рубашку и ботинки.

— А Ма собирается купить тебе что-нибудь? — произнесла Лидия.

— Отец дал каждому по десять центов.

— Тоща поспеши истратить их, а то Присцилла Уоткинс все скупит.

Анабет засмеялась, но тут же ее настроение опять ухудшилось:

— Да, ты права. Но неужели ты не пойдешь? — Ей было так приятно первой сообщить Россу и Лидии о прибытии торговца. А теперь все было испорчено, потому что они вовсе не испытывали радости по этому поводу.

— Лучше на обратном пути загляни ко мне и покажи, что ты себе купила.

Анабет побрела прочь, шаркая ногами по пыли. Но восторг скоро вернулся к ней, и она весело побежала к реке.

— Лидия!

— Да?

Взяв за руку, он вытащил ее из-под влажного белья. Раскрыл ладонь и высыпал ей в руку несколько монет.

— Пойди, купи себе что-нибудь.

Она посмотрела на деньги, затем в фургон. Она знала, что Росс прячет деньги где-то там, но не знала, где, да это и не волновало ее. Деньги мало значили в ее жизни, потому что у нее их не было раньше, и они не имели для нее ценности. Единственная причина, по которой они стали что-то означать, было то, что их дал Росс.

— Мне ничего не нужно.

— Не покупай ничего, что тебе нужно. Купи то, чего ты хочешь.

— Но зачем? — с надеждой посмотрела она в его зеленые глаза.

Вопрос рассердил Росса. Когда появляется этот Хилл со своими подарочками — гребешок, книга стихов, которые должны ей понравиться, свежий пирог, который испек Мозес, — она никогда не интересуется причиной. Конечно, этот джентльмен с идеальными манерами всегда спрашивал разрешения Росса, прежде чем вручить подарки его жене — да, черт возьми, его жене. Лидия всегда скромно благодарила его, принимая подарок с опущенными глазами. А от него, от мужа? Ничего похожего. Она не могла просто поблагодарить его за щедрость, не могла принять подарок с вежливой улыбкой, как принимала от Уинстона Хилла.

Росс никогда бы не признался в ревности. Но именно ревность шевелилась внутри, подобно змее, отравляя все его существо. Именно ревность заставила его сказать:

— Потому что все подумают, что я паршивый муж, если не позволю своей, — он подчеркнул это слово, — жене купить какую-то безделушку у уличного торговца.

Она рассердилась на его замечание. Лидия прошла к Ли и взяла его на руки. Черта с два она потратит хотя бы цент на себя, но можно подобрать что-нибудь для ребенка.

— Оставь Ли здесь, я за ним пригляжу.

— Нет! — Она стремительно повернулась и потрясла кулаком с деньгами. — Я сама о нем позабочусь. Именно за это мне платят, не так ли? — не дав ему время на ответ, она зашагала прочь.

День независимости оказался ясным и жарким. Над лагерем повисла атмосфера ожидания. Сегодня был выходной, который давал отдых от утомительного путешествия, день, когда можно испечь что-нибудь к празднику, день веселья, музыки и забав. Если кто-то и ворчал, что это праздник сторонников Федерации, то его быстро ставили на место. Южные штаты тоже стали независимы от Британской империи, как и северные. После долгих недель кочевья переселенцы готовы были воспользоваться любым предлогом, чтобы отдохнуть.

Ма убедила Лидию купить золотистой ткани на платье. Лидия не была умелой портнихой, но с помощью Ма и выкроек, взятых взаймы у миссис Ригсби, платье вскоре было готово. Ма каждый вечер сидела над ним, и Лидия переживала из-за этого. Но Ма заявила, что предпочитает провести спокойный вечер в фургоне Коулмэна, за шитьем, чем в том хаосе, который творился в ее собственном фургоне. Так что, несмотря на протесты Лидии, платье к торжественному дню было готово.

Они остановились на берегу реки Уачита. Благодаря дождливой весне все вокруг пышно зеленело, несмотря на летнюю жару. Сначала река была предоставлена в распоряжение дам, и, покончив с хозяйственными делами, они с полотенцами и кусками мыла дружной толпой направились принимать ванну — едва ли не впервые за долгие недели путешествия.

Торжества начались на закате. Мужчины вернулись с реки — им тоже дали помыться. Дамы тем временем отдыхали в фургонах. Некоторых мужчин невозможно было узнать — причесанных, в галстуках, с начищенными пряжками ремня, в выходных подтяжках. Женщины также выглядели превосходно в праздничной одежде, и особую прелесть им придавали замысловатые прически.

Росс помылся в реке и надел черные брюки, белую рубашку и черный кожаный жилет. Вместо галстука он повязал цветной шейный платок. Он причесал волосы, не пользуясь маслом, как это делали остальные мужчины. Он отметил, что следовало бы постричься. Придется просить Лидию…

Он выпрямился и уставился на расческу, словно не узнавая ее. Как часто ее имя теперь приходит ему на ум, а Викторию он уже и не вспоминает. И каким естественным кажется то, что он может попросить Лидию подравнять ему волосы — словно она действительно его настоящая жена. Черт!

— Лидия, ты готова? — крикнул он в фургон.

Она оглядела себя в зеркале, облизала губы и несколько раз ущипнула себя за щеки, как научила ее Ма. Она одевалась с помощью Ма и Анабет, а Ли был отдан под наблюдение Мэринелл и Атланты.

Лидия вновь ощупала юбку, чтобы убедиться, что все это наяву. Золотистая ткань превратилась в самое красивое платье, которое она когда-либо надевала, лучше даже, чем то, которое Росс купил ей в Мемфисе. Ворот был выкроен так, что открывал шею и верхнюю часть груди. Короткие рукава фонариком едва скрывали верхнюю часть рук. Узкий лиф, спереди на застежке, был перехвачен широким кушаком, завязанным сзади бантом. А широкая сборчатая юбка, хотя и не стояла колоколом, так как у Лидии было мало нижних юбок, но очень изящно колыхалась вокруг ее тонких лодыжек.

Ма убедила Лидию оставить волосы такими, «какими их создала природа». Это означало, что волосы лежали в свободном, волнистом беспорядке. Их украсили дикими желтыми розами, сорванными утром на берегу реки. И ее щедро облили духами.

— Лидия? — Росс вложил в этот зов все свое нетерпение.

— Иду, — застенчиво произнесла она и появилась в заднем проеме фургона.

Если бы Росс не сжал зубы от волнения, он непременно бы разинул рот при виде своей жены. Никогда еще ее хрупкая фигурка не выглядела так прелестно, как в этом новом платье. Кожа Лидии была цвета спелого абрикоса от загара, который она приобрела за время путешествия, хотя всегда надевала широкую соломенную шляпу, когда сидела на козлах фургона. Ее волосы… Да, раньше ему не нравилось, что она не стесняла их свободу. Но теперь это не шокировало и не возмущало его. Более того, они нравились ему именно такими.

Он вытер о штанину руку и протянул ей, чтобы помочь сойти вниз, хотя она уже проделывала это тысячи раз без его помощи.

— Наверное, они там уже приступили к еде, — вымолвил он невпопад.

— Извини, что заставила ждать. Тебе бы следовало пойти, а я бы пришла позже.

— Ничего, все в порядке.

Ее открытая улыбка начала таять от разочарования. Ма обещала ей, что он непременно скажет что-нибудь насчет того, как она здорово выглядит. Но он так ничего и не сказал. Она едва не расплакалась. Ей хотелось одного — вернуться обратно в фургон. Но скоро общее веселье захватило их обоих. Каждая женщина что-то приготовила для общего ужина — то блюдо, которое ей больше всего удавалось, — и Лидия и Росс получили полные тарелки яств.

Пир еще не окончился, а те, кто умел играть на скрипках, в том числе Мозес, уже натирали смычки канифолью.

Когда остатки пищи были убраны и посуда вымыта, некоторые нетерпеливые пары уже кружились под звуки скрипок и гармоник. Ма, хлопая в ладоши в такт музыке и добродушно наблюдая, как Зик в который раз погрузил кружку в бочку с пивом, привезенным из города, сказала:

— Вы пойдите потанцуйте. Я пригляжу за Ли.

Лидия взглянула на мужа, который курил длинную тонкую сигару. Ей не приходилось танцевать ранее, но она была готова попробовать.

— Я никогда не учился танцам, — отрезал Росс. Ма, испытывая желание дать ему хорошего пинка, продолжала настаивать:

— Это ничего не значит. Тут все не большие специалисты. Просто обними свою даму и двигайся под музыку.

— Я тоже не умею танцевать, Росс, — сказала Лидия, надеясь, что отсутствие опыта и у нее заставит его быть посмелее.

Он посмотрел на ее лицо, на фигуру и понял, что если заключит ее в свои объятия, такую красивую, то не сможет сдержать данную себе клятву ни в коем случае не спать с ней.

— Значит, тем более не стоит нам обоим выставлять себя на посмешище. — И он отправился к пивной бочке.

— Да. — Ма вздохнула. — Видала я в своей жизни вздорных, тупоголовых мужиков, но таких, как этот, — не приходилось.

Лидия, оскорбленная, с пылающими от возмущения щеками, смотрела под ноги и вдруг обнаружила в поле зрения пару начищенных мужских ботинок.

— Могу ли я иметь честь пригласить вас на танец, Лидия?

Подняв глаза, она встретила теплый, открытый, понимающий взгляд Уинстона Хилла. Он смотрел на нее не с открытой враждебностью или же пугающей настойчивостью, как это делал Росс, но явно восхищаясь тем, что видел.

Ма, вновь улыбнувшись, подтолкнула ее:

— Иди, Лидия. Джентльмен приглашает тебя потанцевать.

— Да я не знаю, как это делается, — пробормотала она. Она хотела бы попробовать, но знала, что это может вызвать ярость Росса.

Уинстон засмеялся и повел рукой, указывая на весело кружащиеся пары, которые пытались двигаться под музыку, совсем не заботясь о том, как это у них получается.

— Я не думаю, что кто-либо здесь умеет танцевать. — Он протянул ей руку. — Потанцуйте со мной, Лидия.

Он говорил так настойчиво, так убедительно, что, не думая о последствиях, она вложила свою руку в его ладонь и позволила ввести себя в круг танцующих. Он положил руку на ее талию, другой рукой поднял ее руку, и они закружились, подстраиваясь под движения других танцоров.

Сначала Лидии казалось, что у нее шесть ног: все хромые и торчат в разные стороны. Но Уинстон был терпелив и оказался хорошим учителем. И вскоре она успокоилась и начала понимать, что к чему. К тому времени, как они сделали четыре круга, у нее словно выросли крылья, и она уже готова была танцевать без конца.

Когда Росс увидел свою жену в объятиях другого мужчины, да еще такого, как Уинстон Хилл, совершенно неотразимого в своем ослепительно белом костюме и мягких коричневых кожаных ботинках, его пальцы непроизвольно сжали кружку с пивом, которую он собрался поднести ко рту.

Даже не осознавая того, что его глаза угрожающе сузились, превратившись в зеленые щелки, он продолжал следить за ними, как ястреб. Вряд ли он слышал, что говорят вокруг. Только Лидия, с ее развевающимися юбками, смеющимся ртом, вьющимися волосами, полностью владела его вниманием. Каждый раз, когда она пролетала мимо, совершенно его не замечая и улыбаясь Хиллу, пальцы Росса судорожно сжимали кружку. Он выпил еще глоток пива, и пружина внутри него сжалась еще туже.

— Пошли же, дурачок, — хихикала Присцилла, пробираясь в темноте к дальнему краю стоянки. — Говорю тебе, никто не видел, как ты тащил это пиво.

— У нас будет куча неприятностей, если выяснится, что кто-то видел. — Бубба осторожно оглянулся.

— Ну да! Никто даже и не пошевелился. Они слишком заняты весельем на своем глупом празднике. — Она прислонилась к дереву, убедившись, что ее груди достаточно воинственно выставлены вперед. — Я хочу, чтобы у нас была небольшая вечеринка только на двоих. — Она притянула его к себе. — Дай мне глоток пива.

Всю неделю она жила ожиданием танцев. Но Скаут сообщил ей, что не собирается проводить весь день Четвертого июля с этими пьяницами, и уехал в город, оставив ее одну. Ну, теперь она покажет этому сукиному сыну. Он что, думает, что он единственный во всем мире? Да ничего подобного!

— Стань поближе, Бубба, чтобы меня никто не видел. — Она поставила его там, где ей было нужно, затем подняла его руку с кружкой пива и поднесла ее ко рту. Она немного отпила, но постаралась, чтобы большая часть пива потекла по подбородку и на грудь. — О, Бубба, дай мне платок, быстро. Если мать почует от меня запах пива… страшно представить, что она со мной сделает.

Словно завороженный, он наблюдал за тем, как последние капли пива исчезали за корсетом Присциллы. Потом вынул платок и дал его девушке. И с совершенно глупым видом стал смотреть, как она расстегивает верх корсажа.

— Боже мой, оно дотекло до самой талии. Мне придется расстегнуть весь лиф, но ты ведь не станешь делать ничего, о чем потом пожалеешь, правда, Бубба?

Он глупо кивнул. Все поучения матери вылетели из его головы с такой же легкостью, с какой расстегивала пуговицы Присцилла.

Следя за ним краем глаза, Присцилла начала вытирать платком воображаемое пиво со своих обнаженных грудей, поднимая их, перекатывая, гладя соски до тех пор, пока они не встали торчком.

Наконец она выпрямилась и убрала платок, оставшись совершенно обнаженной. Бубба даже застонал. Этот звук зародился у него там, в чреслах, и с силой прорвался наверх.

— Присцилла, как ты красива, — выдохнул он.

— Это только слова. — Она изогнулась и приподняла груди, чтобы он лучше их рассмотрел.

— Присцилла, я люблю тебя. Я уже говорил тебе.

— Если ты любишь меня, тогда поцелуй… ну и…

В безмолвном восторге он глядел на нее, медленно приближаясь. Наконец он прижался к ее телу, и их губы слились. Присцилла устроилась поудобнее, так, чтобы чувствовать вздутие в его штанах. Бубба вскрикнул и прижался к ней. Положив руки на ее обнаженные груди, он начал их неистово ласкать.

— О, Бубба, это так приятно.

Она быстро провела языком по его губам. Юноша отпрянул. Он был поражен, но тут же увидел ее зовущие глаза и почувствовал, как рука девушки вновь притянула его к грудям. С безнадежным стоном отчаяния он опять припал к ее рту.

На этот раз его губы также разомкнулись и, подчиняясь ее желанию, он ввел язык в ее рот. Он осторожно ласкал ее соски, повинуясь только инстинкту. Но Присцилле не нужна была нежность. Она извивалась под ним, постанывая от удовольствия.

— Я хочу что-то показать тебе. — Прерывисто дыша, она оттолкнула его.

Его кровь буквально кипела, и Бубба не хотел останавливаться. Он вновь попытался завладеть ее ртом, но она отталкивала его, мягко смеясь и не давая его рукам добраться до своих грудей.

— Бубба Лэнгстон, веди себя прилично, — строго сказала она. — Обещай не рассказывать об этом никому. Я это скрываю даже от матери. — Она подняла юбку вместе с нижней юбкой и положила ему на бедро высоко поднятое колено. — Я купила эти сатиновые красные подвязки у торговца. Тебе их хорошо видно? Правда, они красивые?

Он даже и не посмотрел на подвязки, а все внимание обратил на мягкую белизну тела выше них.

— Да, я их вижу, — произнес он быстро и дотронулся до подвязок. Его пальцы поползли вверх, к ее бедру.

— Бубба, как тебе не стыдно! — Ее дыхание прерывалось, но она не останавливала его.

Поощренный, Бубба продолжил исследования, его дыхание шумно вырывалось из губ, рука наткнулась на островок волос.

— О, Присцилла, да на тебе нет ничего…

— Сегодня так жарко. Я хотела, чтобы было попрохладнее. О, Бубба, не надо, Боже, зачем ты трогаешь меня там?

— Позволь мне, Присцилла, — просил он. — Я не сделаю тебе больно. Я что, поранил тебя? Я больше не буду.

— Нет!

Он хотел отодвинуться, но она, изогнувшись всем телом, удержала его.

— Я просто хочу сказать, что мужчина может стать опасным, если леди позволит зайти ему так далеко, и тогда… О, как раз там, Бубба. — Она вздрогнула. — Там.

— Присцилла, — вздохнул он, целуя ее в шею.

— Знаешь, я из-за тебя вся мокрая внутри.

— А у меня все так затвердело, что даже больно, — пробормотал он.

— Давай, я помогу тебе. — Она ощупала его штаны спереди и стала ласкать опытными пальцами…

— Боже мой, — застонал он. Ему казалось, что он сейчас умрет и его мать и все вокруг узнают, как он умер. Но ему уже было все равно, он погрузил свои руки в ее мягкую плоть.

— Отлично, Бубба, — вздохнула она. — Но не здесь. Пойдем дальше, вниз по реке, быстрее.

Озадаченный, он убрал руку и отстранился. Она опустила ногу и застегнула платье. Затем, глядя на него чрезвычайно многообещающе, взяла за руку, потащила к реке. Вдруг оба они остановились. Поблизости на пне сидел Люк Лэнгстон. Словно не замечая их, он задумчиво строгал палочку перочинным ножом.

— Привет, — просипел он. — Отличный вечерок, а?

— Ты подглядывал, ублюдок! — вскрикнула Присцилла. — И давно ты здесь?

— Пожалуй, с тех пор, как встала та штука в штанах у Буббы. Когда ты начал ее выращивать, Бубба? Я таких штук никогда и ни у кого не видел.

— Я убью тебя! — Бубба направился к брату. Тот вскочил с пня и с воинственным индейским кличем бросился наутек сквозь деревья. Бубба помчался за ним.

— Чтоб вы провалились, идиоты. — Присцилла стала наводить порядок в одежде. Потом медленно возвратилась к своему фургону, опустилась на постель и полностью отдалась чувству неудовлетворенности жизнью.

Росс повернулся спиной к танцующим и погрузил кружку в бочку с пивом. Он был вне себя. Он позеленел от ревности. Он был уже более чем пьян. В этом состоянии он вполне мог контролировать себя, но не хотел. Он выпил еще кружку пива, желая, чтобы это было виски, дабы быстрее напиться.

Какое ему дело до того, что она бросилась в объятия этого типа? Как только они доберутся до Техаса и обустроятся, он тут же начнет бракоразводный процесс. До сих пор в этой части страны не все еще улеглось после войны. И конечно, нетрудно будет добиться развода.

Он стоял, задумчиво переваливаясь с носка на каблук, и его злость нарастала, хотя он и пытался сосредоточиться на истории, которую рассказывал мистер Эпплтон. Все вокруг были поглощены ею. А Росс только пытался не глядеть на Лидию, которая продолжала улыбаться Хиллу. Она никогда не смотрела так на него. Она соблазнительно кривила губки и призывно изгибала тело в такт музыке. По крайней мере, так ему это виделось.

Она нарочно выставляла его дураком — вот что она делала. Танцуя со своим дружком, она таким образом демонстрировала недостатки своего мужа. Ну что ж, он не собирался больше стоять тут и изображать дурака в глазах этой девчонки, на которой его заставили жениться. И если надо, он утащит ее отсюда за эти буйные волосы…

Но где же она?

Росс повернулся и оглядел танцующих. Его пьяные глаза пытались сфокусироваться на парах. Когда по прошествии нескольких минут он не смог определить, где Лидия и Уинстон, он уронил кружку на землю и начал прорываться сквозь толпу.

— Эй, Коулмэн, смотри, куда идешь!

— Куда ты, Росс?

— Росс, может, хватит пить?

— Где твоя жена?..

Он ни на кого не обращал внимания. Он чувствовал, как его охватывает знакомое напряжение. Неистовая ярость все больше поднималась в нем, заполняла все поры и жадно искала выхода. После того как они с Джессом и Фрэнком провернули то последнее дельце, он ни разу не испытывал это чувство так остро. Его кулаки снова сжались, рука стала инстинктивно искать кобуру с пистолетом. Но ее не было на привычном месте, и он продолжал ломиться сквозь толпу с твердым намерением найти жену-предательницу и ее избранника.

— Росс, я сказала, чтобы девочки отнесли Ли в наш фургон, чтобы вы с Лидией могли подольше повеселиться на вечеринке, — сказала Ма, когда он проходил мимо нее. Он посмотрел на нее невидящим взглядом. — Пусть он побудет до утра в нашем фургоне.

— Где она?

Ма уже час наблюдала за ним и знала, что его съедает ревность. Но у нее хватила ума не засмеяться. Вместо этого она посмотрела на танцоров.

— Кто? Лидия?

— Да, Лидия. — Росс буквально выплюнул ее имя, как будто оно давно уже комком лежало у него на языке.

— Точно не могу сказать. Она танцевала с мистером Хиллом, когда я видела ее в последний раз.

Росс проложил путь сквозь веселящуюся толпу и, спотыкаясь, направился к фургонам, которые почти все стояли темные, мрачные и пустые. Если только она пошла не в свой фургон… Если только он найдет их там вместе… Он просто не знает… Где же она…

Никогда раньше Лидия так не веселилась. Уинстон обращался с ней так, словно это не она выросла среди подонков, не она жила в трущобах, словно не ее насиловал отвратительный сводный брат. Уинстон обращался с ней как с леди, расточал комплименты по поводу ее внешности, того, как она танцует, держит бокал с пуншем, смеялся вместе с ней, разделяя ее восторги.

Когда он закашлялся, она забеспокоилась. Он убедил ее, что все в порядке, и она ему верила до тех пор, пока они не остановились посреди танца и не вышли из круга танцующих. Его охватил приступ кашля, какого Лидия никогда не видела ранее.

— Уинстон! — Она положила руку ему на плечо, а он, согнувшись в пояснице, сотрясался конвульсиями кашля. — Чем я могу помочь?

— Извините, ничего страшного.

Но это была неправда. В углах его рта выступили капельки крови, а лицо стало восковым.

— Может быть, позвать Мозеса?

Он покачал головой, прижимая платок ко рту.

— Пусть он повеселится, — отдышавшись, сказал он. Но следующий приступ был еще сильнее, и Лидия всполошилась не на шутку.

— Уинстон, скажите, что мне делать?

— Мое лекарство…

Она поискала глазами Росса, но он стоял с мужчинами у бочки с пивом, и ей пришлось бы протискиваться сквозь плотную толпу танцующих, чтобы добраться до него. Она не хотела оставлять Уинстона надолго. Она дернула его за рукав:

— Где оно, Уинстон?

— Фургон…

— Пошли.

Она решила позаботиться о нем сама, а не искать, кто бы другой мог это сделать. Он может задохнуться насмерть прежде, чем она найдет помощь, и она знала, что ему будет крайне неловко, если она из-за него поднимет шум. Обняв его за талию, она повела его в темноту, туда, где расположились на ночь фургоны.

— Где ваш?

Слабым жестом он указал на один из фургонов, и, спотыкаясь, они направились к нему.

— Извините меня, Лидия, — все время повторял он.

— Ну, ну. Не говорите много, а то опять начнете кашлять.

— Я просто ненавижу себя за это.

— Это не ваша вина.

У входа в фургон она спросила:

— А вы сможете сами забраться внутрь?

Он кивнул и огромным усилием воли заставил себя подняться в фургон, тяжело дыша и останавливаясь, чтобы откашляться. Лидия ему помогла, и оба они очутились в фургоне, в кромешной тьме. Уинстон рухнул на постель. И здесь его охватил новый приступ кашля.

Привыкнув к темноте, Лидия нашла светильник и спички, и вскоре в фургоне загорелся слабый огонек.

— Где лекарство? — мягко спросила она.

Уинстон, задыхаясь, ловил ртом воздух. Он показал на небольшую деревянную коробочку. Лидия поднесла ее к нему, открыла крышку и увидела несколько пузырьков с лекарствами. Дрожащей рукой он указал ей нужное.

Она отставила коробку и открыла пузырек. Одной рукой подняв его голову, она прижала темно-коричневый сосуд к его рту. Он жадно глотнул и устало откинулся назад.

— Спасибо, Лидия.

— Вам лучше? — Ее брови тревожно изогнулись, рот напрягся от сострадания.

Локоны окружали ее лицо, как языки пламени. Кожа была влажна от волнения. Запах ее духов наполнил все это чисто мужское обиталище. Она и понятия не имела, сколь прекрасной казалась распростертому перед ней больному, который все бы отдал на свете, чтобы в этот момент быть сильным и здоровым.

— Мне уже лучше, — печально сказал он, желая, чтобы тот взгляд, который она обратила на него, был полон страсти, а не сострадания.

— Позвольте, я помогу снять это. — Она развязала шелковый галстук у него на шее и без всякого смущения расстегнула ворот рубашки.

Он сжал ее руки:

— Мозес сможет сделать это, когда придет. Возвращайтесь на праздник.

— Может, мне позвать его прямо сейчас?

Он покачал головой, не поднимая ее с подушки:

— Как только он заметит, что я больше не танцую, он тут же придет сам. — Он сильнее сжал ее руку. — Спасибо, Лидия.

— Ну, что вы. — Инстинктивно, по-матерински ее пальцы поправили прядь волос на его лбу. В этот момент Уинстон взял другую ее руку, поднес к губам и поцеловал.

Росс ворвался в фургон, как настоящий разбойник, рванув на себя парусиновую входную занавесь. Вздрогнув, Лидия оглянулась, но не раньше чем Росс успел увидеть то, что для его затуманенного ревностью сознания выглядело как любовная сцена.

Лидия отшатнулась от него. На нем не было больше ни жилета, ни шейного галстука. Рубашка была расстегнута, обнажив бугрящиеся мускулы и обильные волосы на груди. Лицо его было ужасно. Зеленые глаза сжигали ее, сверкая из-под густых бровей. В беспорядке разбросанные по лбу, его волосы были так же неукротимы, как и он сам. Под усами четко виднелась прямая твердая линия рта. Ноги широко расставлены, мускулы на бедрах напряглись и натянули ткань брюк.

Даже самый первый смельчак съежился бы от такой демонстрации физической силы. Его вид означал погибель любому, кто окажется его врагом.

— Росс? — прошептала Лидия.

— Трогательная сцена! — рявкнул он. Уинстон попытался подняться:

— Разрешите мне…

— Он болен. Я искала тебя. Он задыхался. Поэтому…

— Ты моя жена! — зарычал Росс, в два прыжка приблизившись к ней. Он схватил ее за руку и рывком поставил на ноги. — Я не хотел, чтобы ты была ею. И сейчас не хочу. Но пока ты ею остаешься, черт побери, ты и вести себя должна соответственно.

— Росс, послушайте, — слабо просил Уинстон. Меньше всего на свете он хотел доставить неприятности Лидии из-за того, что она была так добра к нему. — Вы обманываетесь. Ничего не произошло здесь…

— Пока! — выпалил Росс. — Просто я оказался здесь вовремя.

— Нет! — вскричала Лидия, пытаясь освободить свою руку.

— Пошли. — Он поднял ее и вынес из фургона наружу.

— Он болен. — Ее каблуки коснулись земли. Ей удалось освободить руку. — Я должна…

— Ты получишь то, чего хочешь. Но получишь от меня, своего мужа.

Она споткнулась и, чтобы не упасть, схватила его за ремень. Сверкающий гнев в его глазах испугал ее. Зубы у нее застучали, ноги подкосились.

— Что ты имеешь в виду?

Они уже подошли к своему фургону. Он поднял ее на руки и внес в фургон. Для этого ему пришлось согнуться вдвое.

— Ли…

— Ма забрала его. — Он засмеялся так, что по ее спине пробежал холодок. — До утра.

Бесцеремонно он бросил ее на постель. Она пыталась прикрыть ноги подолом платья. На его губах появилась нехорошая ухмылка.

— Не изображай оскорбленную невинность. Если у меня и были раньше сомнения, то сегодняшняя ночь их полностью развеяла.

— Нет! — Она попыталась отодвинуться от него в самый угол фургона. Ей было знакомо это выражение лица. Ранее она видела его у Клэнси. Это было неукротимое желание. Оно означало, что никакие просьбы и мольбы не помешают этому мужчине получить то, чего он хочет. Глаза Росса блестели от выпитого, но в них была и ярость, и страсть. — Нет, Росс, пожалуйста, — прошептала она закрывая грудь руками.

Он сорвал с себя рубаху, обнажив грудь и живот. Его страшный шрам казался ей злым красным оком. Он расстегнул ремень и выдернул широкую полоску кожи из петель. Лидия сжалась, защищаясь, подумав, что он собирается бить ее. Но он швырнул ремень на пол и принялся расстегивать брюки.

Подняв глаза, она посмотрела на него. Глаза ее молили его не использовать ее так же бесчувственно, как это делал Клэнси:

— Пожалуйста, Росс…

— Ты хотела мужчину? — Он начал опускаться на кровать. — Ну что ж, сейчас ты его получишь.

В следующее мгновение она очутилась под ним, притянутая быстрыми и опытными руками.

Охваченная ужасом, пытаясь освободиться, она яростно боролась с ним, отбиваясь ногами и руками, впиваясь ногтями в его тело.

— Нет, нет! — повторяла она, сражаясь с его буйной силой.

— О да. Скольким ты разрешала это? А я что, не такой, как они?

Розы из ее волос упали и оказались раздавленными. Волосы рассыпались по плечам, по шее, по лицу.

— Нет, Росс. Боже, не позволяй ему делать со мной этого! — беспомощно кричала она.

— Бог не поможет тебе, Лидия. Бог не слушает. Он не появляется, когда нужно.

Наконец он поймал ее руки и стиснул в своей ладони. Уложив их ей за голову, он быстро расстегнул ее платье, рванул застежки нижней сорочки. Его дыхание стало громким и резким, когда он обнажил ее груди.

Лидия застонала, закрыла глаза и отвернула голову. Если бы он только попросил ее, она бы уступила. Она пошла бы на это, чтобы заслужить его доброе отношение. Если бы он был нежен с ней, может, она бы и сама предложила ему это.

Но он собирался причинить ей боль, совершить над ней насилие, мучить ее, как это делал Клэнси. Но с Россом было гораздо хуже, в его власти было нанести ей такую обиду, какую Клэнси никогда бы не мог нанести. Росс не был ей безразличен, и поэтому то, что он вел себя с ней столь оскорбительно, ранило ее до глубины души. Ведь ему и в голову бы никогда не пришло причинить боль даже своим лошадям.

Он не позволил себе коснуться ее грудей. Остатки разума шевельнулись в его воспламененном алкоголем мозгу и предупредили, что если он начнет ласкать ее, то может почувствовать к ней нежность. Этого не должно случиться. Ее надо наказать, и он накажет ее.

Он спустил ее одежду на бедра и взялся за резинку панталон. Дернув, он разорвал их и стянул вниз к коленям. Она стонала, протестовала, пыталась сомкнуть колени. Но он грубо продолжал рвать на ней белье, пока не раздел совсем. Коленом раздвинув ее колени, он расстегнул брюки, обнажив свою восставшую мужскую силу, и навис над распростертой Лидией.

Если бы это был Клэнси, Лидия бы окатила его взглядом, полным ненависти и презрения. Но она не ненавидела Росса и продолжала отворачиваться, когда он вошел в нее. Она не ожидала столь разрывающей боли, пронзившей ее насквозь. Ее тело изогнулось, и она громко вскрикнула.

Росс погружался все глубже и глубже. Когда она приняла его полностью, он остановился. Получив передышку, его мозги начали проясняться. И когда это произошло, он впервые после того, как увидел ее в фургоне Хилла, начал понимать, что делает. Гнев, вызванный ревностью, который окрасил для него весь мир в кровавый цвет, внезапно пропал, и он остался один на один с чувством сожаления. Огромного сожаления.

И наслаждения. Такого, какого он никогда ранее не испытывал. Оно буквально пронизывало его, его мозг, сердце, живот, мужественность, сладко охваченную ею. Он должен был проверить себя, полностью ли вернулось к нему сознание. Может быть, это просто фантазия, эротический результат пьяного дурмана.

Он чуть двинулся, не желая просыпаться, если это действительно был сон. Но нет, это происходило на самом деле. Он покачивался над ней, и чудесное чувство волнами набегало на него в такт его движениям.

— Нет, — шептал он. — Не может быть с ней так хорошо!

Но голос его опровергал его слова. Это был голос мужчины, испытывающего наивысшее физическое наслаждение, которое он когда-либо знал.

Это неправильно. Он не допустит, чтобы ему было так хорошо. Он освободился, собираясь встать, но его тело воспротивилось, и он вновь погрузился в мягкую глубину.

— Иди оно все к черту, с тобой не должно было быть так, — промычал он ей в шею.

Вопреки всем его намерениям, его рука протиснулась меж их телами. Он почувствовал, как налиты и податливы ее груди, и начал ощупывать их с чувствительностью слепого. Он сжимал их мягкие округлости, ласкал чувственную плоть. Он потрогал соски и с восторгом ощутил, как они затвердели под его большим пальцем.

Не осознавая, что делает, он положил голову туда, где раньше была его рука, и начал целовать ее грудь. Его усы как бы бесцельно ласкали ее до тех пор, пока губы не нашли сосок, готовый к поцелуям. Губы сомкнулись на нем, а язык начал нежно ласкать его. Затем, он начал ласково сосать, вбирая весь его в рот и наслаждаясь, наслаждаясь, наслаждаясь женщиной…

Он поднял голову и посмотрел в ее глаза — широко раскрытые и ничего не понимающие. Он увидел собственные пальцы, побелевшие от усилия, которые продолжали сжимать ее кисти. Немедленно он разжал руку и погладил ее волосы.

Откинув ее голову, он соединил их губы так тесно, как уже были соединены самые интимные части их тел. Жар его поцелуя усиливался, его губы разомкнули ее рот, язык коснулся ее языка — и Росс уже более не мог контролировать силу своих поцелуев, а огонь его естества оказался так силен, что буквально прожег врата ее глубин.

Низкие, глухие, ритмичные звуки, выражавшие его наивысшее удовлетворение, наконец сложились в одно слово — ее имя.

И долгое время после потрясшей его кульминации он продолжал лежать на ней, погруженный в забытье. Он не помнил, как скатился с нее, прижал ее к себе и утонул в мирном беспамятстве.