В объятиях заката

XX

Джефферсон был похож на большой муравейник. В 1872 году он занимал второе место по численности населения в Техасе после Галвестона и был центром торговли и перевалочным пунктом. Многопалубные пароходы стояли в доках, изрыгая массы пассажиров, которым предстояло продолжить путь на Запад в фургонах; здесь же сгружались различные товары, а на борт грузилось огромное количество тюков с хлопком, адресованных дальше вниз по реке — на рынки Нового Орлеана.

По улицам бродили толпы людей, в основном переселенцев, которые покупали, продавали, торговались, менялись, грузились или разгружались. Деньги и товары переходили из рук в руки. Освобожденные негры старались не слишком попадаться на глаза. Аристократы, потерявшие все в ходе войны, пытались делать вид, что этот конфликт не внес изменений в их жизни, в частности — не изменил их положение в обществе. На дельцов с Севера либо плевали, либо радушно их принимали — в зависимости от количества и цвета денег и от того, с какой готовностью они их тратили. Почтенные отцы семейства якшались с отпетыми головорезами, заполнявшими портовый квартал по ночам. Хорошее место, чтобы найти того, кто тебе нужен, назначить встречу… или затеряться.

Вэнс Джентри, сидя в седле, обозревал людское море — тысячи переселенцев стояли лагерем на многие мили вокруг города. Джентри разочарованно вздохнул.

— Как, черт побери, вы намерены отыскать их среди всего вот этого! — спросил он Говарда Мейджорса, выразительно дернув головой.

— Найдем, — спокойно ответил Мейджорс.

— Ну что ж, тогда начнем, — сказал Джентри, стукнув лошадь по бокам пятками сапог.

— Нет, — возразил Мейджорс. — Сегодня вечером мы начнем расспросы так, чтобы не привлечь ничьего внимания. А если мы просто пойдем напролом и станем заглядывать во все фургоны подряд, мы только спугнем его. Если он захочет скрыться, то нет ничего проще — в такой-то массе народу.

Джентри цветисто выругался. С тех самых пор, как мадам Ляру навела их на след Росса, он провел многие дни в пути — грязные закопченные поезда, постоянно опаздывающие, жесткие постели, отвратительная пища — а то и вовсе никакой. Им с Мейджорсом удалось сесть на пароход в Шривпорте, но он был переполнен и еле тащился. Терпение Джентри уже почти истощилось, а тут еще Мейджорс с его постоянными призывами к осторожностям. Все это страшно раздражало Джентри, особенно теперь, когда они были так близки к цели.

Они знали, что фургоны отсюда двинутся в разных направлениях. Виктория должна быть в одном из этих фургонов. Джентри хотел избавить ее от унижения, которое ей пришлось испытать, от тяжелой работы, которую ее заставляли выполнять, и хотел он это сделать до того, как Росс тронется в путь. Он уже почти забыл, какое чувство облегчения испытал, когда мадам Ляру сообщила ему, что видела миссис Коулмэн и что она вроде бы была в добром здравии.

— Ну ладно, — неохотно согласился Джентри. — Сегодня вечером мы наводим справки. А завтра я начну искать свою дочь, нравится вам это или нет. — Он дернул поводья и направился к центру города, где им посчастливилось снять комнаты.

Мейджорс не отставал. Ему до смерти надоели угрозы Джентри. Если бы он не был так решительно настроен захватить Сонни Кларка перед своим уходом на пенсию, а потом уйти во всем блеске славы, он уже много недель назад бросил бы все это, и пусть бы Джентри нанимал кого-то другого. Джентри нанял бы ребят с пистолетами, это уж точно. Он не хотел, чтобы хоть словечко просочилось о том, что его зять — знаменитый Сонни Кларк. А как это сделать, если его не убить?

Мейджорс перевел свою лошадь в рысь. Он не собирался выпускать Джентри из виду. Сколько раз Мейджорс твердил ему, что Кларк ему нужен живым, но, похоже, старик этого не слушал. Во всяком случае, Мейджорс ему не доверял.

Две слезы — крупные, как горошины, — сорвались с век Присциллы Уоткинс и покатились по ее щекам.

— Какой ты злой, Бубба Лэнгстон! Я-то думала, что после того, что ты со мной сделал, ты поступишь как полагается и попросишь у папы моей руки.

Бубба любовался закатом и покусывал сладковатый стебелек травинки.

— Ах, вот что ты думала?

Он изменился. Присцилла видела, что с каждым днем он меняется все больше. Он уже не дергался, как неуклюжий подросток, а ходил твердой уверенной походкой мужчины, хорошо знающего себе цену. Глаза его больше не выражали любопытство и недоумение — что еще предложит ему мир; напротив — это были спокойно оценивающие глаза человека, который ничего в жизни не принимает на веру. И в этих глазах — сейчас, когда Бубба рассматривал закат сквозь полуприкрытые веки, — отражались все происшедшие с ним перемены. Присцилла, к своему раздражению, обнаружила, что он даже не заметил, что она надела свое лучшее платье в ознаменование прибытия в Джефферсон. В последнее время он вообще редко что-нибудь замечал, когда они встречались. Он быстро приступал к делу и методично овладевал ею. Она была рада, что он вышел из состояния депрессии, в котором пребывал после убийства Люка. Но он никогда больше не был ласков, никогда не шептал ей нежные слова, как в тот первый раз.

— А почему же, ты думаешь, я позволяю тебе это со мной делать? — спросила она, украдкой бросив взгляд в сторону фургона в надежде, что мать не слышит. — Я собиралась выйти за тебя замуж, а то бы я никогда…

— А что ты собиралась сделать со Скаутом? — вдруг спросил Бубба, переведя взгляд с пламенеющего неба на Присциллу.

Она облизнула губы и растерянно заморгала. Если бы он ударил ее, это бы потрясло ее меньше.

— Скаут? — переспросила она, едва не взвизгнув.

— Да, Скаут. Ты рассчитывала выйти замуж и за него тоже? Или же ты просто рвалась удрать от своей мамочки, и тебя не слишком-то волновало, кого именно тебе удастся обвести вокруг пальца, чтобы он тебе в этом помог?

Внутри она вся просто кипела от ярости. Что себе позволяет этот мальчишка? Как он смеет с ней так разговаривать? Но ей все же удалось выжать еще серию отборных, крупных слез, которые потекли по ее щекам.

— Бубба, Бубба, кто наговорил тебе все это про меня? Ты ведь знаешь, что я люблю тебя одного. И всегда любила только тебя. Тот, кто сказал тебе это, просто ревновал меня, вот и все. Потому что я люблю тебя, и никого другого.

Бубба потянулся всем своим длинным телом, которое за последние три месяца изрядно заматерело. Он больше не казался состоящим из одних только рук и ног.

— Насколько я слышал, ты любила чуть ли не всех, кто не был уже занят.

Ее охватило отчаяние. Скаут уже распрощался с ней, унизительно, насмешливо. Он закончил работу, на которую подрядился, и отправился на поиски новых приключений, оставив ее негодовать относительно того, с какой легкостью он ее покинул.

Бубба был ее последним шансом. Она вовсе не собиралась на всю жизнь застревать на какой-нибудь гнусной ферме, где единственным обществом будет ее папаша-подкаблучник и властная мамаша. Тогда в жизни ее не будет ничего, кроме беспросветной тяжкой работы. Она беспокойно оглянулась на фургон, потом взяла Буббу за руку, положила ее себе на грудь и притворно закрыла глаза, изображая страсть.

— Бубба, послушай, как бьется мое сердце. Оно бьется от любви к тебе одному. Клянусь тебе. Почувствуй, как сильно я тебя люблю, Бубба.

Дыхание ее стало прерывистым, когда она почувствовала, как его рука ощупывает ее тело. На ее возбужденном лице заиграла улыбка торжества. Он ласкал ее по-новому, необычайно умело. Она легонько застонала, когда его большой палец коснулся ее заострившегося соска.

Он убрал руку, и она от изумления вытаращила глаза.

— Ты красива, Присцилла, и у тебя много такого, что привлекает мужчин. Но я не хотел бы иметь жену, которая выставляет свой товар напоказ каждому, да еще дает попробовать.

— Ах ты, подонок! — прошипела она, отстраняясь от него.

Он раньше не представлял себе, какой она может быть уродливой. Лицо ее исказила свирепая гримаса, и оно стало похоже на страшную маску. Она была испорчена насквозь, и к тому же всегда будет стремиться настоять на своем. Бубба не испытывал ничего, кроме облегчения за то, что Росс просветил его насчет этой стервы.

— Ты не был мужчиной, пока я не показала тебе, как это делается. Быть с тобой — все равно что валяться со свиньей. Ты слышишь меня? — взвизгнула она. — Похотливая свинья!

Бубба добродушно ухмыльнулся.

— Что ж, лучшей учительницы мне не надо. Спасибо тебе за уроки и за практику.

Он крутанулся на каблуках и пошел прочь раскованной, пружинистой походкой человека, который только что сбросил с плеч тяжкое бремя.

В бессильной ярости Присцилла развернулась и обнаружила, что мать стоит у нее прямо за спиной. Ее узкое лицо побагровело от злости. Ноздри были плотно сжаты, нос заострился больше обычного. Как клешней, она изо всех сил залепила дочери такую оплеуху, что на щеке Присциллы появилось красное пятно.

Девушка даже не шелохнулась. Она пристально посмотрела на мать, и мало-помалу се чувственные губы раздвинулись в улыбке. Не сказав ни слова, она влезла в фургон, взяла плетеный чемодан, отпихнула в сторону бессловесного папашу и принялась запихивать в чемодан свои пожитки.

— Что ты собираешься делать, мисс? — требовательным тоном спросила Леона.

— Я ухожу от вас. Отправляюсь в Джефферсон и найду работу.

Бесцветные глаза Леоны быстро-быстро и очень злобно заморгали.

— Никуда ты не пойдешь!

— Попробуй меня остановить. — Присцилла обернулась к матери. — Я вовсе не собираюсь кончить дни жалкой высохшей старухой вроде тебя, застрявшей на каком-нибудь Богом забытом клочке земли со старым пердуном вроде него. — Она ткнула пальцем в сторону отца. — Я собираюсь прожить свою жизнь иначе чем ты.

— Как? Ты умрешь с голоду!

Присцилла, продолжая паковать вещи, презрительно рассмеялась:

— Еще до вечера я найду работу.

— И чем намерена заниматься?

Присцилла защелкнула пряжки чемодана и снова обернулась к матери.

— А тем, что я обожаю делать, — сказала она, сверкнув глазами. — Что до сих пор я делала бесплатно. Впредь им придется платить мне за это.

— Развратничать? — прошептала ошарашенная Леона. — Ты собираешься стать шлюхой?

Присцилла самоуверенно улыбнулась.

— Самой высокооплачиваемой в истории. Видишь ли, мамочка, когда тебя не любят, ты жаждешь, чтобы тебя полюбили. Я многие годы мечтала о том, чтобы меня хоть кто-нибудь полюбил. А теперь я собираюсь обратить в деньги всю ту любовь, которую ты мне недодала. Каждый раз, когда я буду обнимать мужчину ногами, я буду думать о всех тех днях, когда ты не обнимала меня. Живи и помни об этом!

Она выкинула чемодан из фургона и сама спрыгнула на землю. Подобрав чемодан, она направила стопы в сторону Джефферсона, ни разу не оглянувшись назад.

Леона набросилась на мужа:

— Ну ты, бесхребетный кретин, ты что, собираешься сидеть сложа руки? Сделай хоть что-нибудь!

Он посмотрел на жену усталыми слезящимися глазами — в них сегодня было больше жизни, чем когда-либо за прошедшие годы.

— Нет. Я ничего не буду делать и не стану ее задерживать. Пусть она накличет на себя беду, все равно это лучше, чем жить с тобой. Жаль, много лет назад у меня не хватило ума сообразить это.

— Будем писать друг другу письма, — сказала Лидия со слезами на глазах.

— Не умею читать и писать. Вот когда кто-нибудь из малышей выучится… — голос Ма дрогнул, от сдерживаемых эмоций. — Я буду скучать по тебе. Я всегда считала тебя родной.

— Если бы не вы, меня бы тут не было. Лидия и Ма еще раз обнялись, сила старшей женщины как бы передавалась Лидии. Девочки громко плакали, цепляясь за юбку Лидии. Все казались глубоко опечаленными. Лидия уже попрощалась со всеми семьями из каравана. Одну за другой их поглощал людской водоворот Джефферсона, и они отправлялись каждая к своему новому месту назначения. Лэнгстоны уезжали рано на следующее утро. Как только они загрузят в фургон запасы продовольствия, они тут же отправятся дальше на Запад. Лидию они до отъезда не увидят и поэтому прощались сейчас.

— Мы будем навещать вас. Росс уже сказал, что это возможно. Может быть, через год или два, когда наш дом будет готов. Я вам говорила, что Мозес едет с нами? Он просто бесценный помощник. Росс хотел его попросить, но он сам вызвался. — Она тараторила без умолку, зная, что стоит ей замолчать, как она тут же расплачется.

— Ты любишь его, да, девочка? — тихо спросила Ма, когда Лидия замолчала, чтобы перевести дыхание.

— Да, я люблю его. С ним я чувствую… — Она пыталась подыскать подходящие слова, но какими словами можно описать, кем она стала ощущать себя с той поры, как в ее жизни появился Росс? И она знала, что дорога ему. Он не любил ее так, как любил Викторию, но все же она была ему очень дорога. — С ним я чувствую, что становлюсь чистой и новой внутри. Уважаемой и почитаемой. И тогда не важно, какой я была раньше.

— Он тоже любит тебя. — Ма нежно похлопала Лидию по руке.

Лидия отрицательно покачала головой:

— Он все еще любит Викторию.

Ма отмахнулась от этого заявления.

— Может, он сам так думает, но в его постели — ты. И в один прекрасный день он поймет, что любит именно тебя. И я вижу, как часто сверкают его белые зубы в последнее время, а значит — этот день недалек. Он никогда таким не был, когда она была жива. Казалось, будто он боится чего-то, беспокоится о чем-то, как будто изо всех сил старается сделать ее счастливой. Вы вдвоем будете жить очень хорошо вместе. Я это знаю.

— Я тоже так думаю, Ма.

Ма внимательно вгляделась в лицо Лидии.

— Знаешь, было время, неделю или около того назад, когда я подумала, что ты на меня за что-то злишься.

Лидия отвела взгляд. Ма смотрела на нее все понимающим взором. Правда — она больше не могла смотреть Ма в глаза после того, как узнала, что убийцей Люка был Клэнси. Ощущение, что она виновата в убийстве юноши, не позволяло ей продолжать близкие отношения, которые установились у нее с этой женщиной. Она и не подозревала, что Ма заметила ее отчуждение.

— Я не сердилась на вас. Наверное, я просто боялась того времени, когда придется проститься с вами, и пыталась просто привыкнуть к тому, что вас не будет рядом. — Слезы подступали к ее глазам. — Я люблю вас, Ма. Всех вас.

Ма крепко обняла ее.

— Мы тоже любим тебя, Лидия.

Когда они наконец разжали объятия, Лидия обняла по очереди всех девочек. Она обняла даже Зика, и он зарделся, как маленький.

— Будь здорова, Лидия, — застенчиво сказал он.

— Бубба сказал, он придет к вашему фургону и попрощается с вами позже, — сказала Ма, утирая уголки глаз концом фартука. — Он хотел дождаться, когда Росс вернется. Мальчишка просто надрывается от горя, что ему приходится расставаться со своим кумиром.

— Росс должен скоро вернуться из города. Мне надо спешить. Пойду приготовлю ему ужин. — Лидия взяла Ли у Анабет, которой очень не хотелось его отдавать, и окинула взглядом все семейство, пытаясь запечатлеть в памяти их добрые, радушные лица. Ей стало очень грустно, что среди них нет Люка. Его смерть навеки останется на ее совести. Если бы не она…

— Всего вам доброго, — попрощалась она и отвернулась, чтобы не разрыдаться.

Думая о Клэнси, Лидия торопливо прокладывала путь через лагерь к своему фургону. Надо извлечь мешок с драгоценностями из тайника. Клэнси явится за ним — она это знала точно. Вероятно, он крался за караваном с той самой ночи, когда убил Уинстона. Когда он понял, что драгоценности не у него? Он будет в ярости, а в таком состоянии он способен на все, на любое насилие. Лидия хотела хорошо подготовиться к новой встрече с ним. Он придет, и, когда это случится, она намеревалась незамедлительно передать ему драгоценности.

Теперь она была убеждена, что Росс о драгоценностях ничего не знал. Это Виктория спрятала их в фургоне. Лидия знала — он гордится тем, что сумел возвыситься над своим преступным прошлым и стать уважаемым человеком. Он не зависел ни от кого и ни от чего, кроме собственной силы воли и собственного труда. Он бы никогда не позволил Виктории захватить с собой часть собственности ее семьи. Она сделала это по собственному почину. Так что, если Лидия передаст драгоценности Клэнси, откупится от него, Росс так и останется в неведении.

Она спешила приготовить ужин, но Ли, как нарочно, постоянно отвлекал ее. Сначала он запачкал пеленки, и их пришлось менять, потом он начал плакать как раз тогда, когда она пыталась развести огонь. И он не успокоился, пока она не скормила ему полбутылки молока. Росс по приезде в Джефферсон купил корову, и теперь они не зависели от Норвудов.

Все эти задержки помешали ей достать бархатный мешочек из тайника. Когда ужин был уже почти готов, она залезла в фургон. И только-только она сдвинула сундук на дюйм-другой, как услышала оклик Росса:

— Лидия!

Вздрогнув от неожиданности и испуга, она пригладила волосы и выглянула из фургона.

— Я тут.

Она высунулась из-под парусины как раз вовремя, чтобы увидеть, как Росс спрыгивает с открытой повозки. Человек, сидевший рядом с ним, снял помятую шляпу, но не вставал с места.

Росс улыбнулся, глядя на нее снизу вверх.

— Ты не поверишь, как нам повезло, — сказал он, и улыбка его стала еще шире. — Это мистер Причард. Моя жена Лидия. — Человек в повозке кивнул Лидии. Она посмотрела на него, и ее охватило дурное предчувствие. Росс с воодушевлением продолжал: — Мы встретились с ним в городе. Он уже несколько недель дожидается, когда ему подвернется фургон. Я продал ему наш, и он собирается забрать его сразу. Говорит, что хочет покрыть как можно большее расстояние до наступления зимы. Они с семьей решили, что если выехать немедленно, то они доберутся до Эль-Пасо и там переждут зиму, а потом тронутся дальше, в Калифорнию.

— Он хочет забрать фургон? Прямо сейчас?

— Сразу, как только мы выгрузим из него все, что он не захочет купить, — смеясь, ответил Росс. — Он сам предложил помочь, так что давай приступим к делу. Я купил эту повозку на те деньги, которые заплатил мне мистер Причард, потому что потом она нам понадобится. Ты с Ли можешь спать в фургоне Мозеса, пока мы будем в пути. Тот фургон пока оставим, на случай если не обзаведемся каким-нибудь жильем так быстро, как мне хотелось бы.

— А почему бы тебе не продать ему фургон Мозеса? — спросила она в отчаянии.

— Потому что он меньше нашего, а у него пятеро детей. — Росс обернулся к мистеру Причарду, и тот улыбнулся в ответ. — Все, что тебе может понадобиться, выгружай на повозку.

Она стояла, оцепенев, а мистер Причард слез с повозки, и они вместе с Россом начали разбирать на части то, что было се домом в течение двух последних месяцев.

Заметив, что она стоит в растерянности, Росс подошел к ней, положил руки ей на плечи и легонько встряхнул ее.

— Лидия! Что случилось?

— Н-ничего, — запинаясь, ответила она. С помощью Мозеса мистер Причард в это время как раз выносил комод из фургона Росса и перетаскивал в фургон, который Мозес унаследовал от Уинстона. Ей хватило бы нескольких секунд, чтобы достать бархатный мешочек, но возможности такой не было. Росс смотрел на нее странным взором. — Я… мне пришлось проститься с Лэнгстонами.

Он привлек ее к себе и крепко поцеловал в губы.

— Я знаю, тебя это печалит, но я обещал, что мы их навестим, и я сдержу свое обещание. Может быть, в будущем году. — Он еще раз поцеловал ее. — Ну а теперь помоги мне, пожалуйста, разобраться со всем этим барахлом и скажи, что тебе может понадобиться, а что мы можем продать.

Им пришлось работать допоздна, чтобы управиться со всем. Причардам, прибывшим в Джефферсон из Миссисипи, не терпелось поскорее отправиться в путь — они и так задержались на шесть недель из-за нехватки продуктов и других необходимых товаров. Миссис Причард и дети — все пятеро мальчики, как похвастался их отец, с восхищением разглядывая Ли, — были в городе и закупали все, что могли, в дополнение к тому, что им продал Росс.

Наконец два часа напряженной работы были позади, и мистер Причард помахал им рукой на прощание. Росс дал ему наставления, как обращаться с лошадьми, и лично попрощался с каждой из них. Казалось, животным не хочется расставаться с хозяином, но они послушались мистера Причарда и тронулись в путь. Он еще раз помахал им, пожелал всего доброго и уехал, увозя с собой фургон, упряжку, запасное колесо, две бочки с водой, снаряжение… и драгоценности семьи Джентри.

У Лидии не было ни малейшей возможности извлечь их из фургона. Она была бы и рада избавиться от них, если бы не Клэнси. Что она скажет ему, когда он вновь объявится? Что!

Хотя все очень устали, Росс все-таки настоял на том, что фургон Хилла и новую повозку надо перегнать на южную окраину города, подальшеот столпотворения переселенцев. Лидия совершала все действия машинально, ее мозг был настолько измучен, что это лишило ее физических сил. Наверное, беспокойство отражалось у нее на лице, потому что, когда они устроились на ночлег, Росс подошел к ней и притянул к себе.

— Лучше ложись вместе с Ли в фургоне Мозеса и поспи немного.

Она прильнула к нему — ее грызла тревога, что Клэнси и теперь еще может навести блюстителей закона на место, где скрывается Сонни Кларк.

— Нет. Побудь со мной сегодня ночью, Росс, — умоляющим тоном попросила она, и пальцы ее вцепились в кожу его куртки.

Он улыбнулся, уткнувшись лицом ей в волосы.

— Я бы очень хотел этого. Но нам с Мозесом еще надо переделать множество дел. Отдохни. Послезавтра мы отправляемся домой.

Она подняла голову, когда он произнес это слово.

— Дом, — повторила она, вложив в это слово всю силу своей нежности. — Росс, неужели это когда-нибудь будет? Со мной? С нами? — Она крепко обняла его — ах, как ей хотелось сейчас же оказаться дома, вдали от всего, что им угрожает!

— Это обязательно будет, — заверил он ее нежным шепотом. Он поцеловал ее, его язык вжался в глубину ее рта. Сквозь одежду он ощущал знакомые очертания ее тела, так гармонично сочетавшегося с его собственным. Он почувствовал, как его плоть напряглась от прикосновения к ней. — Лидия, — пробурчал он. — Видишь, что ты со мной делаешь? — Губы его еще раз прикоснулись к ее волосам, и он, словно принося огромную жертву, отстранил ее от себя. — Не отрывай меня от работы, женщина. — Он легонько шлепнул ее по заду и подтолкнул к фургону Хилла.

Лидии хотелось раствориться в теплых объятиях Росса, воспользоваться его любовью как дурманом, который позволил бы ей не думать о Клэнси. А может, все ему открыть? Рассказать о Клэнси? О драгоценностях? Она остановилась во мраке ночи и обернулась назад. Росс уже был занят — вместе с Мозесом они укладывали пожитки на повозку и оживленно обсуждали новые планы Росса.

Осмелится ли она подойти к нему теперь — теперь, когда, если, конечно, Ма права, он почти готов полюбить ее, — подойти и сказать, что им обоим по-прежнему угрожает ее сводный брат — тот, который над ней надругался?

Клэнси и сам по себе представлял серьезную опасность, но тут еще вставал вопрос, как поведет себя Росс. А если он решит отомстить за нее и убьет Клэнси? Тогда, без сомнения, он попадет в лапы закона. Или, вместо того чтобы возненавидеть Клэнси, он обратит свое презрение на нее? Узнав, что Клэнси по-прежнему играет какую-то роль в ее жизни, не пожалеет ли он о том, что взял ее в жены, что был с ней близок? Нет, она ему ничего не скажет. Ей оставалось только надеяться, что Клэнси больше не будет их преследовать.

Она направилась к фургону, но тут обнаружила, что тот, о ком она думает, ее злой гений, стоит у нее на пути.

— Привет, сестричка, — медленно выговаривая слова, произнес он. Кровь у Лидии в жилах похолодела при звуках этого голоса.

Она бросила взгляд в сторону Росса и Мозеса. Мозес разводил огонь, чтобы сварить кофе, а Росс укладывал вещи на повозку. Они о чем-то переговаривались друг с другом.

— Ты с ума сошел! — сказала она Клэнси, вновь оборачиваясь к нему. — Если Росс тебя увидит…

— Нам много о чем будет поговорить, не так ли? Например, о том, как ты собиралась украсть у него драгоценности и передать своему дорогому сводному брату.

Она проглотила комок в горле и зашла за фургон. Не хватало еще, чтобы Росс, глянув в ее сторону, увидел ее разговаривающей с человеком, с которым, по ее словам, она не знакома. Клэнси последовал за ней и крепко, как клещами, вцепился ей пальцами в руку повыше локтя.

— Где драгоценности? Мне они нужны немедленно. Тебе каким-то образом удалось их снова сцапать, когда тот красавчик напал на меня.

— Я не собиралась их брать! — с горячностью ответила она, пытаясь вырвать руку. — Я хотела, чтобы ты забрал их и мы бы от тебя избавились. Уинстон вцепился в них, когда падал. Я снова положила их под доски в полу фургона и…

— Достань.

Лидия до крови прикусила нижнюю губу. Глубоко вздохнув, она еле выговорила:

— Не могу.

Он так сильно притиснул ее к борту фургона, что у нее зазвенело в ушах и она не сразу смогла перевести дух.

— Я сказал, достань, — прорычал он ей прямо в лицо.

— Росс сегодня днем продал фургон. Его здесь больше нет. Я не думала, что он так скоро захочет от него избавиться. Клянусь тебе, Клэнси. Фургон продали и увезли до того, как я успела достать драгоценности.

Он ненавидящими глазами уставился на нее, но потом обвел глазами лагерь и убедился, что она не солгала. Он грязно выругался, и она физически ощутила это ругательство, как пощечину.

— Что ж, тем хуже для тебя, а? — сказал он и отпустил ее так неожиданно, что она едва устояла на ногах.

— Что ты хочешь сказать? — Губы Лидии онемели, и она с трудом выговаривала слова. Во рту у нее пересохло. Голова кружилась.

— Я хочу сказать, что пять тысяч долларов еще ожидают человека, который подскажет властям, где искать твоего мужа, вот что я хочу сказать.

— Нет, Клэнси! — Она вцепилась в рукав его куртки, но он отбросил ее руку.

— У тебя была возможность купить мое молчание. Цена была — драгоценности, но ты меня надула.

— Я же сказала тебе…

— Заткнись. — Он отвел руку, как бы собираясь ударить ее. Но вместо этого он положил руку ей на шею и погладил. — Может быть, моя цена изменилась. Может быть, я теперь хочу в уплату получить тебя. Хочешь покинуть своего сильного, красивого мужа прямо сейчас и пойти со мной, если это спасет его шкуру?

Ею овладело чувство отвращения. Прикосновение его пальцев холодило ее так, словно бы его пальцы, прижимаясь к коже, покрывали ее слоем гадкой слизи. Все ее нутро восстало против этого, и она почувствовала в горле вкус содержимого своего желудка. Она, не в силах сдержать себя, задрожала. Она не могла этого вынести. Нет, никогда! Ни за что!

А ради Росса? Ради того, чтобы спасти его жизнь?

Но как могла она позволить этому животному прикасаться к ней после того, как она познала любовь Росса? Боже праведный, как? Но она могла смириться с чем угодно, даже снова отдать себя во власть Клэнси, если это требовалось для того, чтобы спасти Росса и Ли.

Она открыла глаза — несколько мгновений назад она их закрыла, потому что не могла видеть это уродливое лицо, — и холодно встретила его взгляд.

— Хорошо. Я пойду с тобой.

Он рассмеялся. Негромко, но с убийственной жестокостью. Потом грубо облапил ее груди.

— Я мог бы взять тебя и так, сестренка. — Она сделала шаг назад. — Ты, конечно, хороша, но пять тысяч долларов в данный момент выглядят гораздо лучше. Да, ты сочная и сладкая, но против пяти тысяч ты не тянешь.

Он унижал ее, но это не имело для нее значения. Если это нужно, она готова была даже умолять его.

— Клэнси, пожалуйста, не надо. Не делай этого с нами.

— Мне пришлось изрядно потрудиться ради этих денег, конфетка, — вкрадчиво сказал он. — Помнишь того мальчишку, которого я убил? Как там его звали?

— Люк Лэнгстон.

— Ага, Лэнгстон. Ловкий маленький ублюдок. Чуть было не ушел от меня. Дрался, как дикая кошка. И еще этот чудной тип.

— Уинстон Хилл. Ты убил их! А они оба были моими друзьями.

— Я был твоим другом, пока ты не изменила мне. Помни это. Ты бросила меня. Ты была моей женщиной. Ты сбежала от меня и унесла в животе моего ребенка. И я заставлю тебя сполна расплатиться за то, как ты со мной поступила. А пока мне надо кое-что сделать в городе.

— Что ты собираешься сделать?

— Ну, во-первых, разыскать фургон. Если ты не соврала, то он не мог уехать далеко.

Лидия подумала о мистере и миссис Причард и их пятерых сыновьях. Еще невинные люди на ее совести!

— Ты его не найдешь, — сказала она, стараясь убедить его, что не стоит и пытаться.

Он сжал ей подбородок и, жестоко скалясь, прошептал:

— Моли Бога, чтобы я его нашел, а то мы с тобой встретимся утром, и я приведу с собой фараонов.

С этими словами он повернулся и пошел прочь. Лидия долго смотрела ему вслед. В ее голове прокрутился длинный список преступлений, которые он совершил против нее, и это позволило ей еще острее осознать, как она его ненавидит, как желает его смерти. Она хотела было его догнать, но, сделав два шага, остановилась. Как она сможет убить его? У нее нет оружия. Он легко одолеет ее, может быть, убьет, а потом вернется и убьет Росса и Ли.

Боже, что же мне делать? — спрашивала она себя, забираясь в фургон, где мирно спал Ли. Нельзя же сидеть здесь сложа руки и ждать, пока это животное во второй раз погубит ее жизнь. Должен же быть какой-то выход. Но какой? Какой?

Снаружи из мрака вынырнула темная тень. Материализовавшись, она приняла очертания мужчины. Мужчина заглянул в фургон и увидел склонившуюся над ребенком Лидию. Она рыдала, заломив руки. Мужчина посмотрел в ту сторону, где только что скрылся человек, тяжелой походкой направлявшийся к городу.

Стиснув зубы и сжав кулаки, мужчина бесшумно последовал за ним.

Клэнси не мог поверить в свою удачу. Ему чертовски повезло!

Он увидел фургон Коулмэна — он был припаркован на главной улице возле бакалейной лавки. Эта деревенщина вместе со своей тощей женой и пятью сыновьями вытаскивали из лавки тюки с провизией, складывали их на тротуаре и добродушно спорили о том, как лучше загрузить их в фургон.

Клэнси тайком наблюдал за ними с противоположной стороны улицы. Когда все зашли в лавку за новой партией товара, он перебежал улицу и залез в фургон, прежде чем его кто-нибудь заметил. Ему понадобились считанные секунды, чтобы найти доски, на которых Лидия оставила царапины, когда их раздвигала. И прежде чем тяжело нагруженные Причарды вернулись к фургону, Клэнси уже достал бархатный мешочек, сунул его себе под рубашку и направился прочь по тротуару, довольный, что не пришлось никого убивать и тем привлекать к себе лишнее внимание.

Он давно уже прикидывал, как лучше подступиться к блюстителям закона. Войти ли просто в кабинет к шерифу и заявить, что он знает, где находится Сонни Кларк? Клэнси не слишком уважал закон и не считал, что его блюстители отличаются умом и сообразительностью. А может, шериф даже и не знает, кто такой Кларк. В конце концов, Техас не относился к его территории. И пройдут многие дни, прежде чем власти соберут необходимую информацию и произведут арест. А за это время Кларк и Лидия могут смыться. Нет, он скорее убьет их, чем даст такому случиться. А как одновременно следить и за ними, и за придурком-шерифом?

А если Лидия начнет болтать о том, кто совершил убийства? Конечно, тогда будет ее слово против его слова, а кто поверит жене такого преступника, как Кларк? Но ведь могут найтись свидетели, которые покажут, что видели, как Клэнси ошивался возле каравана. Ничего конкретного они на него навесить не могут, но вполне, черт возьми, могут перебежать ему дорожку на пути к вознаграждению.

Теперь, когда драгоценности были у него, он собирался побыстрее передать Кларка в руки закона, забрать вознаграждение и скрыться. Но как это лучше провернуть?

Он продолжал размышлять об этом, входя в вестибюль отеля и направляясь в салун. В поисках бара он окинул взглядом помещение. Первое, что он заметил, были двое мужчин, сидевшие в креслах за маленьким столиком. Один из них что-то втолковывал второму — он склонился над столом, стучал по нему кулаками и непрерывно говорил. Второй слушал, и на его ничем не примечательном лице застыло выражение крайней усталости, но глаза продолжали профессионально обшаривать толпу в соседнем помещении.

Клэнси застыл на пороге, создав пробку — другие посетители пивнушки с трудом протискивались в дверь мимо него. А он все смотрел и смотрел на этих двух мужчин. В ту ночь в Ноксвилле его еще пошатывало от полученных ран, да и выпил он немало, но все же был не настолько пьян, чтобы не запомнить этих двоих. Те самые. Именно они первыми навели его на мысль, что Лидия могла примкнуть к каравану переселенцев. Это те самые люди, которые разыскивали Кларка.

Он чуть было не завопил от радости. Черт раздери, вот это удача так удача!

Он вытащил из-под рубашки измятое объявление о розыске преступника, которое всегда носил с собой, а мешок с драгоценностями расправил, чтобы не торчал, и направился через вестибюль к этим двоим. Не произнося ни слова, он шлепнул объявление на стол изображением вверх.

Человек с копной белых волос прервал свою тираду и с раздражением посмотрел на Клэнси.

— Какого черта?.. — начал он.

Второй схватил его за руку, призывая к молчанию, поняв, что именно Клэнси выложил перед ними на стол.

— Закажете виски для человека, у которого страшная жажда и есть о чем порассказать? — Клэнси сдвинул на затылок засаленную шляпу и дерзко глянул на них, преисполненный ощущения собственной значимости.

Мейджорс пододвинул к столу свободный стул и снял стакан с подноса, стоявшего рядом на полке. Клэнси ухмыльнулся, как если бы он был единственным обладателем секрета, который они жаждут узнать, а они смотрели на него с отвращением, но в то же время — с нескрываемым интересом. В их ситуации быть слишком разборчивыми не приходилось.

Клэнси опрокинул в себя несколько порций виски, утер рот рукавом и сказал:

— Я Расселл. Клэнси Расселл.

— Я — Говард Мейджорс из сыскного агентства Пинкертона. А это — мистер Вэнс Джентри.

Клэнси откинулся на спинку стула, беззаботным взором обвел комнату и еще раз щедрой рукой наполнил свой стакан.

— У меня свой участок в Теннесси на границе с Северной Каролиной, — похвастался он. — Я уже много месяцев гоняюсь за своей женой. Она сбежала и унесла в животе моего ребенка.

— Ради Бога, как там тебя… — начал было Джентри, но Мейджорс оборвал его и сказал спокойным тоном профессионала:

— Все это очень интересно, мистер Расселл, но не будете ли вы так любезны и не объясните мне, откуда у вас эта бумага и что вы знаете об этом деле?

Гнилые зубы Клэнси обнажились в хищной улыбке, и он произнес:

— Ничего. Только то, что я знаю, где он находится в эту самую минуту.

Джентри вскочил с места, схватил Клэнси за шиворот и чуть было не стащил его со стула. Виски разлилось по руке Клэнси.

— Где?! — заорал Джентри.

Эта очередная вспышка Джентри так разозлила Мейджорса, что он едва не выхватил пистолет. Он встал, оттолкнул старика и велел ему сесть и не дергаться. Другие посетители салуна и так уже обращали на них слишком много внимания, а постороннее внимание — это как раз то, чего Мейджорс меньше всего хотел. По крайней мере, пока. Джентри неохотно повиновался, бросив угрожающий взгляд на Клэнси.

Мейджорс снова обернулся к Клэнси, который шумно слизывал с руки пролитое виски.

— Извините, мистер Расселл. Мистер Джентри чересчур возбужден. Его дочь замужем за Кларком. Они убежали из дома в Теннесси несколько месяцев тому назад, и с тех пор их никто не видел и ничего о них не слышал. Он очень беспокоится о ней.

Клэнси знал все это, но не собирался показывать вида. В его планы входило поскорее заграбастать вознаграждение и побыстрее смыться, а вовсе не начинать разборки с властями или с Джентри. Пусть лучше Лидия и Кларк сами сообщат ему о смерти его дочери.

Он также притворится, что ничего не знает о драгоценностях. Сегодня ночью он их закопает. Тогда если завтра Лидия сообщит им, что знает про них, то тем самым она только выдаст себя. И тогда песенка Лидии и ее мужа, которого она так обожает, будет спета. На взгляд Клэнси, она с ним далеко еще не расплатилась за все подлости, которые совершила. И теперь-то уж он лично проследит за тем, чтобы маленькая миссис сполна получила все, что ей причитается.

Клэнси, когда хотел, мог быть очень хорошим актером. Он отреагировал так, как не ожидал ни один из его собеседников. Он разразился приступом грубого хохота.

— Он женат на вашей дочери, вот как? Ну уж и не знаю, как вам это сообщить, Джентри, — это имя он произнес подчеркнуто презрительно, — но я выслеживал этого парня за то, что он увел мою бабу. Говорит, она его жена, а не моя, а тот ребенок, который у них, — его, а не мой. Я что-то не видал, чтобы рядом с ним была какая-то другая женщина.

— Мы попусту теряем время, — процедил Джентри, не удостаивая Клэнси взглядом, и обратился к Мейджорсу: — Он явно сам не понимает, что несет. Он пьян.

Тут уж Клэнси перегнулся через весь стол.

— Вы ищете Сонни Кларка, так? Он же — Росс Коулмэн. Ну так вот, он здесь, всего в какой-нибудь миле от города. Я немножко посудачил со своей женщиной сегодня, когда я их засек. Она, кажется, немного пришла в чувство. — Он подмигнул, как бы намекая на что-то непристойное. — Недурная маленькая штучка, да, сэр. Она найдет чем его занять сегодня ночью, пока я приведу блюстителей закона.

Спустя час трое мужчин расстались. Когда Клэнси вышел из отеля и уже не мог их слышать, Джентри обратился к Мейджорсу:

— Не может быть, чтобы вы это говорили серьезно: подождем до утра и пусть он тогда нас проводит!

— Я это говорил совершенно серьезно. Я не собираюсь ничего предпринимать ночью. Он может воспользоваться темнотой и скрыться под покровом ночи.

— Мы застанем его врасплох.

— Мы застанем его врасплох утром. Судя по тому, что нам сообщил Расселл, Кларк ничего не подозревает.

— Он что-то сделал с Викторией, — злобно прошептал Джентри, хотя подслушать его никто не мог — в вестибюле не было никого, кроме спящего за конторкой портье. — Расселл ничего о ней не знает. Вы собираетесь дать Кларку шанс скрыться, так ничего и не узнав о том, где моя дочь? — Голос его стал громче, а вместе с ним сильнее стал него гнев. — Черт меня побери, мне надоела ваша постоянная осторожность. Я не стану ждать до утра. Я отправляюсь сейчас же и…

И в этот самый момент Джентри почувствовал, как какая-то сила развернула его и вдавила в стену. Мейджорс был ниже ростом и слабее, но, несмотря на пенсионный возраст, он оказался проворнее, и к тому же на его стороне был элемент неожиданности. Ему удалось одержать верх.

— Слушайте меня, Джентри. Я уже достаточно терпел вас, ваш нрав и ваши высказывания. Вы платите агентству, так что ладно — приходится вас терпеть. Но вы не будете указывать мне, как я должен выполнять свою работу. Мы сделаем так, как я сказал. Как я сказал. — Чтобы подкрепить смысл сказанного, он сильнее ткнул Джентри в грудь кулаками, сжимавшими лацканы его пиджака. — Так вот, даже если мне придется приковать вас цепями к кровати или позвать шерифа, чтобы засадить вас за решетку по какому-нибудь сфабрикованному обвинению, я сделаю это, но не позволю напасть на Кларка сегодня ночью и тем испортить все дело. Ну так как?

Джентри был страшно зол и раздосадован, что оказался в таком глупом положении. Он заглянул сыщику в глаза и увидел в них такую решимость, какую вряд ли под силу было поколебать даже представителю семьи Джентри.

— Я подожду до утра, — выдавил он.

Мейджорс медленно отпустил прекрасную ткань легкого летнего пиджака Джентри. Он не стал повторять свою угрозу. Взгляд его колючих, язвительных глаз все сказал за него.

Клэнси лениво брел по тротуару, насвистывая под нос, на лице его играла глупая ухмылка. Первое, что Лидия с мужем увидят сегодня утром, будут Мейджорс и Джентри, а с ними — он, Клэнси. Он очень надеялся, что удастся застать их в постели.

Он гнусно расхохотался, вспомнив, какие на ощупь ее груди. Черт побери, сисек полно по всей стране! Он купит себе самые лучшие. Завтра, после того как они арестуют Кларка, он получит вознаграждение. А драгоценности уже у него. Клэнси Расселл крепко сидит в седле. И теперь перед ним прямая дорога наверх. Ничто его не остановит.

— Эй, мистер! — прошептал голос из мрака аллеи.

— А? — отозвался Клэнси, пьяно шатаясь и пытаясь сфокусировать взор. — Кто меня зовет?

— Я. — Голос вышел из мрака. — Я тебе кого-нибудь напоминаю?

Клэнси заморгал, раздвоенный смутный образ слился воедино, и тут у него отвисла челюсть, а глаза вылезли из орбит. Черт побери, привидение!

— Это тебе за Люка. За моего брата!

Бубба вонзил нож по самую рукоять между ребер Клэнси и дернул лезвие вверх. Он видел, как уродливое лицо исказилось сначала от удивления, потом от страха и боли, а потом перестало выражать вообще что-нибудь и превратилось в маску смерти.

Бубба вытащил нож, и труп упал с глухим стуком на грязную улицу. Бубба задержался над телом всего на какие-нибудь несколько секунд и снова нырнул во тьму — никем не увиденный и не услышанный.