В первом эшелоне

Вечный рубеж Сталинграда

«Виллис» мчался по степи, встречая или обгоняя машины, повозки, тягачи… Везли боеприпасы, мешки и ящики с провиантом, горючее. В сторону фронта шли и ехали те, кого ждали бои, в обратную сторону — те, кто временно или насовсем выбыл в тыл. Осенний воздух, особенно чуткий к звукам, часто вздрагивал то от методичных артиллерийских залпов, то от беспорядочного бомбового грома. Да, степь свыклась с войной, отметил про себя генерал. Все обживаются на войне. И это естественно. Разве его настроение сравнить с настроением в первые месяцы войны?..

Настроение генерала определялось еще одним, очень важным обстоятельством. Он ехал под Сталинград принимать армию. Ехал туда, где, совершенно ясно, предстояли события настолько важные, что им — не исключено! — суждено определить весь дальнейший ход борьбы с фашизмом. Армия, которой ему поручили командовать, в них конечно же примет участие. Насколько оно окажется полезным и заметным, будет во многом зависеть от него, командарма, от его полководческих и человеческих качеств.

В эту войну он уже командовал армиями — в сорок первом в Крыму и в сорок втором на Брянском фронте. Но тогда приходилось вести главным образом оборонительные бои. А теперь совсем иная складывалась ситуация.

Уже после нашей победы под Москвой война стала поворачивать в другое русло. Красная Армия постепенно лишает фашистов тех преимуществ, которые они с кровью вырвали летом сорок первого года.

Под Сталинградом гитлеровцы явно застряли, и у нас есть шанс запереть тут группировку Паулюса. Как реализуют этот шанс наши войска? Генерал волею судьбы оказался в числе тех, кто должен ответить на этот вопрос. Вокруг него и роились всю дорогу мысли. Они возвращали генерала к горьким для нас событиям мая сорок второго года. Попытка развить успех, обозначившийся в районе Харькова, не удалась. Гитлеровцы окружили наступавшие на Харьков войска и летом сами перешли в наступление, нацелив опаснейшие удары сразу и на Воронеж, и на Сталинград, и на Кавказ. В междуречье Дона и Волги все лето бушевала война. Никогда еще так не гремело, не полыхало в Донской степи. Никогда еще так не пахали ее тяжелые, злые машины, и никогда она не впитывала столько человеческой крови, как в то жаркое, второе подряд тяжелое лето. Фашисты хотели захватить на Волге Сталинград — важный стратегический пункт и крупнейший промышленный район.

Жестокие бои развернулись и на Северном Кавказе. Враг рвался к богатейшим источникам нефти и другого стратегического сырья. Фашисты рассчитывали лишить нас возможности снабжать хлебом и нефтью Москву, а потом взять обессиленную столицу Советской России с тыла.

Советская Армия не пустила вражеские войска за Волгу. План Гитлера рушился. Судя по всему, развязку под Сталинградом продиктуем мы. С верой в такой исход битвы на Волге и ехал сюда новый командарм Павел Иванович Батов.

Перед тем он был заместителем командующего Брянским фронтом. А командовал фронтом Константин Константинович Рокоссовский. Удивительный человек! Встретившись с ним однажды, люди потом неизменно тянулись к нему, потому что Рокоссовский незаметно становился для них всем: умным воспитателем, учителем, примером отношения к долгу и, наконец, вообще образцом человеческой красоты, без которой жизнь тускнеет, становится слишком пресной.

Батов считал за счастье служить у Рокоссовского. И всерьез расстроился, когда Константин Константинович неожиданно получил другое назначение. Позвонил Сталин, предложил принять Донской фронт. Москва разрешила Рокоссовскому взять с собой нескольких соратников — командиров, работников штаба. Он назвал Малинина, Казакова, Прошлякова, Орла. Батов напомнил о себе:

— Поеду хоть на дивизию!

— В Москве решим, — пообещал Рокоссовский.

Через несколько дней шифровка известила: Батов назначен командующим 4-й танковой армией на Донской фронт. Шел октябрь сорок второго года.

…Скоро Озерки, где стоит штаб 4-й танковой. Как-то примут там нового командарма? К прежнему — Василию Дмитриевичу Крюченкину (его отзывают в Москву) — привыкли. Уважают, любят. За лихое бесстрашие красного конника, за то, что разделил с этой армией (до недавнего времени она именовалась 28-й общевойсковой) тяжесть летних боев на Дону. Занять его место в армии не так-то просто. Примут, разумеется, если убедятся, что достоин. А время такое, что авторитет надо завоевывать решительно и быстро, причем не прошлыми заслугами, не броскими эпизодами из биографии. Почувствуют в нем настоящего командарма, убедятся в добрых человеческих качествах — признают. Нет — значит, нет.

По пути в Озерки заехали в Мало-Ивановку к Рокоссовскому. Константин Константинович обрадовался Батову, посоветовал ознакомиться в штабе фронта с обстановкой и извинился:

— Говорить сейчас некогда. Чуйкову очень трудно. Еще никогда там не было так трудно. Помогаем чем можем. Уверен: выдержит. Но главное — впереди… Рекомендую сегодня же выехать в армию. Разберешься и доложишь…

В штабе фронта чувствовалось предельное напряжение. Еще бы! Накал битвы по всем теоретическим понятиям уже перешагнул предел человеческих сил и возможностей. Выяснив у штабных офицеров максимум того, что касалось 4-й танковой, Батов попрощался. Все торопило в Озерки.

В Озерках знакомая картина: куда-то тянут кабель телефонисты, офицеры связи соскакивают с потных коней, торопятся выполнить поручение, часовой на крыльце внимательно рассматривает документы каких-то командиров… «Виллис» затормозил у штаба. В тот же момент появились встречающие. Из машины, легкий, подвижный, спрыгнул на землю генерал — будто из мирного времени: до яростного блеска начищены сапоги, лучезарные ордена на отглаженной гимнастерке, до глянца выбритое лицо — и представился: «Генерал-лейтенант Батов Павел Иванович». Кто-то из офицеров заметил: на Суворова похож!

Тут же состоялось первое знакомство. В штабе собрались член Военного совета армии Филипп Павлович Лучко, начальник штаба Иван Семенович Глебов, его заместитель Николай Михайлович Горбин, начальник политотдела армии Николай Антонович Радецкий, начальники служб.

— Послушаем обстановку. Кто доложит? — Батов присматривался к штабным офицерам, старался сразу же определить слаженность штаба, его военную грамотность.

Докладывали начальник разведывательного отдела И. К. Никитин, начальник оперативного отдела Ф. Э. Липис, начальник войск связи А. И. Борисов, черту подвел Глебов.

— Да, — резюмировал Батов, — стало быть, в армии всего четыре танка… Тогда и называть ее правильнее четырехтанковой, а не 4-й танковой. С такой броневой мощью не разгонишься… Подполковник, — обратился он к Липису, — что предлагаете предпринять в нынешней обстановке, исходя из более чем скромных возможностей армии?

Тот изложил суть нескольких частных, но активных боевых операций, целью которых ставилось расширение плацдармов на Дону для улучшения позиций стрелковых дивизий.

— Что ж, вижу, штаб работает. Это важно и для нынешнего дня, и для будущего. Скоро, по всей вероятности, получим новую задачу.

И вдруг сменил тему:

— Слыхал, армия формировалась в Ярославской области. Приятно слышать — я ведь сам ярославский, рыбинский. Так что на мне, можно сказать, двойная ответственность за ее успех. А коль так, на двойной спрос право имею… Пока все. После обеда едем в войска.

При Крюченкине сложилась традиция — обедали вместе командарм, член Военного совета, начальник штаба, начальник политотдела. Если позволяла обстановка, любили обставлять все по-домашнему, чтоб скатерть на столе, супница с крышкой, столовые приборы. Батову понравились и традиция, и обед. В разговоре вдруг задал неожиданный вопрос:

— Суточные щи настоящие повар сумеет сварить?

Присутствующие переглянулись:

— Наверное…

— Закажите, пожалуйста…

Эпизод со щами запомнился. Запомнился, видно, потому, что подобные эпизоды как-то скрашивают суровую фронтовую жизнь и хранятся — конечно, не в документах — в рассказах, ценность которых порою не меньше ценности иного документа.

Щи варили несколько раз. Батов пробовал и отзывался одинаково:

— Вкусные, ничего не скажу… Но… не то…

И рассказал наконец быль.

— В гражданскую войну пришлось мне однажды проехать в санях километров тридцать. Мороз злой-презлой, а я в шинельке и в сапожках. Окоченел — вот-вот дышать перестану. А тут деревня. Зашли мы в хату, вот там и покормили меня суточными щами. В жизни больше таких не едал… А отведал бы с удовольствием!

Все оживились.

— Теперь все понятно, — Глебов вытянул руку с ложкой вперед, как привык вытягивать с карандашом у карты. — Вы же наверняка тогда голодали, да от стужи желудок к ребрам примерз — вот те щи и показались вам царским блюдом…

Батов кивнул головой:

— Верно. И все же, знаете, хочется иногда еще раз испытать какое-то сильное ощущение, что-то из молодости вернуть… Может, смешно покажется — я те щи даже в Испании вспоминал, когда тоска по России одолевала… А повару, пожалуйста, передайте, что у меня к нему ни малейших претензий…

…По дороге на передовую командарм расспрашивал майора Горбина о боевом пути армии, интересовался причинами неудач летом сорок второго года, выводами, которые сделал штаб из летней кампании, велики ли с тех пор перемены. И тут же вдруг попросил его охарактеризовать пообстоятельней командиров дивизий.

— Я же, товарищ генерал-лейтенант, не офицер по кадрам, а заместитель начальника штаба, — посчитал нужным уточнить майор.

Батов тотчас возразил:

— Тем более, заместителю начальника штаба армии командиров дивизий надо знать как самого себя. Планировать операции, плохо зная исполнителей, — дело не очень надежное. Согласитесь, пограничник! (Горбин служил перед войной в пограничных войсках и, как большинство пограничников, оказавшись волею судьбы в общевойсковой армии, не снимал зеленую фуражку, а командарм так и звал его до конца войны пограничником.)

Чем пристальнее Горбин наблюдал за командармом, тем больше убеждался: Батов сразу ищет суть, хочет как можно быстрее уяснить для себя главное — с кем ему предстоит вести армию в бой, насколько совпадают его и их взгляды по основным, принципиальным вопросам, как они смотрят на обязанности и ответственность тех, кто управляет на войне людьми и отвечает за главное: за победный ее исход.

Горбина подкупала в командарме естественная, ненаигранная простота, с которой он подходил к людям. Создавалось впечатление, что он давно и близко знаком с ними и безошибочно знает, как вовлечь их в разговор, как настроить на нужную тему. Вопросы и командирам, и солдатам задавал только по существу и так, чтобы расположить к беседе: «Как оборудованы артиллерийские позиции?», «Как кормите солдат?», «Какие проведены инженерные работы и высоко ли их качество?», «Сколько пулеметов косоприцельного огня? А фланкирующего?..»

На переднем крае — все-таки лучше посмотреть самому — долго не отходил от пулеметчика.

— Письма, пищу, махорку своевременно получаете?

— Так точно!

— А домой часто пишете?

— С бумагой плоховато, товарищ генерал…

— Насчет бумаги позабочусь!.. А как с боеприпасами?

— Запас, как полагается, держим!

— Пулемет не подведет?

— Никак нет!

Потом ко всем стоящим поблизости:

— Пишите родным чаще, иначе они будут на вас обижаться… А бумаги мы вам дадим… Найдем бумагу!

Ходили-лазали до вечера. Вечером в блиндаже штаба 4-й гвардейской дивизии генерала Г. П. Лиленкова командарм устало опустился на лавку, прислушался к чему-то.

— В сапогах-то хруст сплошной от песка… Надо переобуться, пока до волдырей дело не дошло.

…Он остался доволен дивизиями. Отметил грамотное построение в обороне, умение командиров выкроить время и поучить бойцов тому новому, что подсказано войной, старание изобретательно и настойчиво вести разведку, чтобы не упустить изменений у противника, отметил заботу о солдатах. Командиры дивизий — Федор Александрович Прохоров, Виктор Сергеевич Глебов, Серафим Петрович Меркулов, Георгий Павлович Лиленков, судя по первому, но отнюдь не беглому впечатлению, — опытны, надежны. Сильный комдив — значит, крепкая дивизия; а из крепких дивизий складывается боеспособная армия.

А тут еще нежданная радость — встреча с полковником Меркуловым. Кажется, совсем недавно это было: Павел Иванович Батов возглавлял полковую школу, где учился крестьянский паренек Серафим Меркулов. Нравились в нем начальнику школы упорство, любознательность и та самоотверженность, с которой он готовил себя к суровой военной жизни. В сороковом году они встретились на Карельском перешейке. Батов — командир корпуса, Меркулов — командир полка. Генерал убедился тогда, что недаром верил в целеустремленного, прилежного курсанта. И теперь у Меркулова дивизия — одна из лучших в армии. Не удержался командарм — обнял его.

— Рад, очень рад, что снова вместе будем воевать! Держишься, вижу, молодцом. От седины на висках не спасся, ну да боевому комдиву седина не страшна… Показывай свое хозяйство…

…Вернулись в Озерки и в штабе долго еще обменивались впечатлениями, мыслями. Командарм настоятельно советовал готовить людей к наступательным боям — он убежден, что скоро, очень скоро придет наш черед заставить врага обороняться.

Осень не остудила накала баталий. Напротив! Война ворвалась в Сталинград, но дальше не двинулась, остановленная непостижимой стойкостью и мужеством неистребимых дивизий Чуйкова. Армии, стянутые нашей Ставкой к Сталинграду, в том числе 65-я (так переименовали вскоре после приезда Батова 4-ю танковую), имели две задачи: одну — отвлекать на себя силы Паулюса, не оставлявшего надежды выполнить задачу, поставленную германским главнокомандованием, овладеть Сталинградом и перерезать волжскую артерию; вторую — готовить удар, который решительно изменит всю обстановку на юге в пользу Советской Армии.

Пришло время — и командующих армиями, их штабы посвятили в план окружения и ликвидации немецко-фашистской группировки под Сталинградом. Наступила ответственнейшая пора готовить армию к прорыву вражеской обороны. Готовить… Найти тактические ходы операции, увязать их с возможностями войск; укомплектовать подразделения, получить боеприпасы, горючее, продукты; проанализировать разведданные; рассчитать сроки; спланировать взаимодействие пехоты с артиллеристами, танкистами, авиаторами; найти общий язык с соседями; обеспечить мобильность тылов; наладить инженерное обеспечение и связь; добиться полного взаимопонимания со штабом фронта и подчиненными штабами… И все — безотлагательное, первостепенное…

Вот тут командарм в полной мере почувствовал завидную слаженность своего штаба, его оперативность и высокую культуру работы, прочность контактов со штабами дивизий, полков, убедился в его умении заглядывать далеко вперед, «читать» замыслы противника, особенно четко осознал, насколько высок и непоколебим авторитет начальника штаба Ивана Семеновича Глебова.

Иван Семенович Глебов имел отменную теоретическую подготовку — две академии за плечами; приобретенный им с начала войны практический опыт стоил, пожалуй, еще двух, а то и трех академий. Суровое испытание выдержали его профессиональные, гражданские и человеческие качества осенью сорок первого года под Киевом, весной и летом сорок второго под Харьковом и на Дону. Работа в крупных штабах — фронтовом и армейском — развили в нем широту оперативного и тактического кругозора. Высокая культура организации труда и умение сплотить вокруг себя штабной коллектив сделали Глебова незаменимым в том сочетании людей, которые под руководством Батова должны были вывести армию не просто на исходный рубеж очередного наступления — на исходный рубеж нового этапа войны.

За два дня до наступления командарм собрал на своем наблюдательном пункте на Дружилинских высотах командиров и начальников штабов дивизий, бригад и отдельных частей ударной группы армии. Репетиция на рельефном плане по замыслу командующего должна была приблизить их к реальной обстановке боевых действий и дать возможность воспроизвести возможные варианты этих действий, заранее предусмотреть и учесть наиболее вероятные ответные шаги противника и тем самым наилучшим образом понять задачу армии, задачи входящих в нее соединений и частей.

Задачу армии командующий изложил так:

— 65-я вместе с 21-й армией Юго-Западного фронта наносит главный удар по сталинградской группировке гитлеровцев с северо-запада. Навстречу с юго-востока наступают войска Сталинградского фронта. Общая цель: взять в кольцо, а затем уничтожить силы Паулюса. Главный удар мы наносим в полосе около шести километров. Прошу учесть, что перед фронтом армии стоят боеспособные и опытные немецкие части — 44-я, 376-я и остатки 384-й пехотной дивизии. Мое решение: нанести главный удар силами пяти дивизий, из них в первом эшелоне пойдут 27-я гвардейская, 24-я и 304-я. Артиллерию использовать для массированного удара в период артподготовки и поддержки атаки пехоты и танков. Еще две дивизии пойдут во втором эшелоне. В моем резерве — танковая бригада и танковый полк. Полоса наступления дивизий первого эшелона около двух километров. Каждая дивизия усиливается танковым полком, а 27-я и 304-я и танковыми бригадами.

Намеченный план военных действий разыграли на рельефном плане. Потом командарм распорядился: на его наблюдательном пункте разместится пункт управления командующего артиллерией; здесь же будут находиться представитель поддерживающей авиации, а также представители дивизий второго эшелона и танковых частей резерва.

— Все во имя пехоты! — командарм сделал ударение на этих словах. — Все для нее, ибо окончательный успех операции обеспечит она. Прошу запомнить!

Оставшиеся до начала наступления дни были заполнены делами, которых, казалось, никак не отбавлялось ни у командарма, ни у штаба, ни у командиров, ни у солдат.

В ночь перед наступлением командарм мысленно уже поднимал дивизии, стараясь критически повторить в памяти то, что отработали на макете, и проследить развитие событий после того, как начнется. Он был доволен тем, что провел репетицию на макете, и тем, что тут же установили стереотрубы и, разбирая задачи, переходили от макета к изучению местности, на которой предстояло наступать. Таким образом, предельно вживались в обстановку.

Рисковали. О чем не преминул сказать и штаб фронта: собрать за два дня до наступления весь комсостав армии чуть ли не на самой передовой… Пусть гитлеровцы не узнают и не накроют огнем специально. Но мало ли какая случайность… и армия окажется обезглавленной всего за два дня до такого наступления! Батов пошел на риск. Пошел, потому что понимал, знал по опыту: воевать без риска невозможно и войну без риска не выиграешь. Хорошо, что собрались! Командарм уверен: теперь каждый командир знает свой маневр, стало быть, надежнее осуществится суворовское требование — свой маневр будет знать и каждый солдат…

Вспомнилось нынешнее, вернее, уже вчерашнее выступление на ротном партийном собрании у гвардейцев в дивизии В. С. Глебова. С каким вниманием, с каким интересом слушали бойцы! Видимо, потому, что приводил живые и сильные примеры! Понадобилось сказать о месте коммуниста в бою, вспомнил соратников по боям в Испании, на Карельском перешейке зимой тридцать девятого-сорокового, в Крыму летом и осенью сорок первого…

Люди готовы. А это самое главное. Командарм позвонил в дивизии Меркулову, Глебову, Прохорову… Они еще раз подтвердили: готовы! Федор Александрович Прохоров — командир прославленной 24-й Самаро-Ульяновской дивизии только что вернулся из медсанбата. Там он обратился к раненым офицерам:

— Утром идем в бой. Дивизия получила пополнение. У меня есть, конечно, офицеры, которые поведут бойцов. Но вы — опытнее, у вас — закалка… Прошу, кто может держать оружие, вернуться в строй…

Двадцать человек тут же покинули медсанбат.

…В 7. 30 началось. От залпа тяжелых гвардейских минометов вздрогнула все уже повидавшая на войне степь. Плотный белесый полог тумана вмиг прожгло тысячеязыкое пламя, и моментально накалилось холодное небо, а на земле уже бушевала огненная стихия. Через час с лишним артподготовка закончилась. Поднялась пехота. На плацдарм, словно мощной волной прибоя, бросило огромную массу людей. Появились танки и повелительно позвали их за собой. Люди, стреляя на ходу, старались не отставать от танков и быстрее добежать до рубежа, который в те короткие минуты, наверное, казался им самым важным и для жизни и для победы.

Туман, оставленный в степи ночью, мешал видеть далеко, но с наблюдательного пункта (НП) командующего все же можно было разглядеть, что первые две траншеи противника бойцы одолели и не задерживаясь пошли дальше, к новому рубежу — к высотам, которых перед фронтом батовских дивизий лежало, как назло, слишком много. Противник, с присущими ему способностями и тщательностью, превратил их в опорные пункты — крепкие орешки для артиллерии, а тем более пехоты. Теперь ход сражения во многом зависел от умения командующего армией правильно организовать бой. Начиная с Испании, Батов всегда уделял особое внимание этой стороне дела, потому что понимал, что организация боя обеспечивает, по крайней мере, половину успеха. Командующий, как дирижер оркестра. Можно, имея в своем распоряжении прекрасный оркестр, плохо исполнить программу — или потому, что не знаешь партитуру, или потому, что не владеешь оркестром. В том и другом случае — провал.

Так же в сражении. Надо видеть — реально или мысленно — картину боя, ощущать динамику событий, предусматривать их возможный поворот, предугадывать, что предпримет в той или иной ситуации противник, знать, чем ответить на его маневр; мыслить нестандартно, быстро, гибко; держать в руках все нити управления людьми, огневыми, техническими средствами…

Умение это приходило постепенно. Складывалось из навыков и опыта, умножалось на интуицию и талант, спрессовываясь в то, что со временем назовут «батовским стилем». А в нем — блестящее знание военного дела, дерзость, тонкая сметка, до мелочей обдуманный риск…

В Сталинградской битве искусство командарма подвергалось особой проверке, что было связано с масштабностью операции, своеобразием условий, в которых действовали войска, с лютой яростью каждой схватки. Все это дало себя знать с первых же шагов наступления.

Продвигались трудно. Вражескую оборону прорвали, но на высотах фашисты держались крепко. Сразу подтвердилось предположение Батова, что с ходу их оттуда не сбить. Комдив В. С. Глебов, чьи полки наступали на сильно укрепленную высоту, доложил одним из первых:

— Штурмуем позиции врага. Сопротивление отчаянное. В гору трудно поднимать технику. Но высоту скоро возьмем.

Командарм понимал, что 27-й трудно, однако торопил комдива, потому что понимал и другое: важно с первых бросков набрать скорость наступления, ошеломить противника напором, нарастающим потоком движения атакующих масс.

— Ускоряйте темп! — спокойно, но властно требовал Батов. — Не допускайте отставания артиллерии! Подтягивайте технику!

А чуть позже:

— Не ослабляйте давления на врага! Плотнее прижимайтесь к передовым цепям!

Три часа спустя гвардейцы 27-й полностью овладели придонской возвышенностью в своей полосе наступления. Тут бы остановиться, перевести дух… Но командарм снова торопит:

— Глебов, теперь главное — стремительность! Не оглядывайтесь по сторонам! Не вы должны равняться на соседей, а соседи на вас… («Соседу, конечно, внушает то же самое», — улыбнулся своей догадке комдив. Ему по душе было стремление Батова разжечь соперничество между соседними частями.)

Враг контратаковал, умело поддерживая свою пехоту огнем с укрепленных высот. Комдив доложил о контратаке Батову, и командарм тут же приказал сосредоточить на высотах огонь артиллерийских батарей, а пехоту противника прижать к земле минометными залпами. 27-я пошла дальше. Вскоре оборонительную полосу врага взломали на всю глубину. Глебов доложил об этом командарму и услышал в телефонной трубке его радостный голос:

— Передайте всему личному составу дивизии сердечную благодарность Военного совета армии за успешный прорыв обороны!

Воодушевленные гвардейцы рванулись дальше. А командарм вернулся на прежнюю «волну»:

— Ищите уязвимые фланги! Смелее обходите узлы сопротивления! Больше напористости!

Другие дивизии продвигались с трудом по той же причине, что и дивизия Глебова.

— Что у тебя делается, Меркулов?

— Задушил, проклятый, огнем!

— Сейчас помогу. Давай целеуказания… И хватит топтаться на одном месте. Организуй бросок вместе с Макаренко. Сейчас высота 186,7 — ближайшая задача для вас.

В полосе 321-й дивизии, которой командовал И. А. Макаренко, гитлеровцы тоже пытались накрыть наступавших огнем шестиствольных минометов, тормозили продвижение наших частей. Бой за Мело-Клетский — один из самых крепких опорных пунктов врага на центральном участке прорыва — разворачивался не так, как виделось командарму в его замыслах. Да, на макете всего не разыграешь, всего не предусмотришь даже с идеальным штабом. Командарм анализировал донесения и перебирал варианты решений, ища такое, которое бы вынудило противника драться в неудобных условиях, отказаться от привычной схемы оборонительного боя, подставить наступающим самые уязвимые места. Необходимо круто изменить обстановку на участке 65-й… Есть вариант, но его нужно соотнести с возможностями армии, проработать детали. А когда? Началось наступление, командарм направляет, координирует действия огромной массы войск, техники… И все же он должен найти время и досконально продумать новое решение, чтобы не нарушить общий замысел операции, не рисковать тысячами жизней…

Начальник штаба Глебов позвонил с командного пункта (КП) армии: сосед 65-й — командующий 21-й армией Чистяков в 12.00 ввел в прорыв 4-й танковый корпус в направлении Евстратовского.

— Отлично! Если 21-я разовьет успех, кольцо сомкнется и Паулюс окажется в окружении… 65-я должна наступать еще энергичнее, чтобы помочь Чистякову скорее встретиться с войсками Сталинградского фронта.

Командующий Донским фронтом К. К. Рокоссовский и начальник артиллерии фронта В. И. Казаков как подгадали — приехали к Батову, когда туман исчез, будто втоптанный в снег тысячами ног и сотнями танковых гусениц, и в стереотрубу можно было наблюдать захватывающий порыв бойцов 65-й.

Путь полку Чеботаева из 304-й дивизии Меркулова преградил меловой обрыв, крутой, десятка два метров в высоту, а где и больше. Даже не спеша и не под огнем попробуй взобраться, если сапоги скользят, а рукам не за что уцепиться. Но солдаты находят уступы, поддерживают друг друга, упрямо карабкаются все выше и выше. Чеботаев сам в цепи наступающих — он возглавил один из батальонов в тот момент, когда бойцы на мгновение замялись у меловой стены. Полк какими-то фантастическими усилиями одолевает препятствие.

Вслед за тем командиры, наблюдавшие за ходом боя, увидели, как танкисты И. И. Якубовского и М. В. Невжинского с двух сторон прорвались в обход Мело-Клетского. Они шли к высоте 186,7, на ходу стреляя по дзотам.

Командующий фронтом доволен. Дьявольский треугольник высот, как Батов назвал потом место, где застопорилось наступление, к концу дня миновали. Однако темп продвижения ударной группы не удовлетворял командарма. Он позвонил заместителю начальника артиллерии армии З. Т. Бабаскину:

— Бой в глубине показывает, что разведка целей ведется плохо. Исправьте ошибки артиллеристов. Проверьте продвижение орудийных расчетов в боевых порядках пехоты.

Начальнику оперативного отдела подполковнику Ф. Э. Липису Батов дал такое задание:

— Ориентироваться в обстановке на направлении к Ореховскому, в районе высот с отметками выше двухсот. Меня интересует одно: уловить момент, когда можно будет взять из дивизий обе танковые бригады. (Речь шла о танковых бригадах И. И. Якубовского и М. В. Невжинского, которые поддерживали 304-ю и 27-ю гвардейскую дивизии.)

Это уже касалось варианта, который вынашивался, зрел в горячий день, кажется, совсем неподходящий для размышлений «впрок»… Неподходящий… Ничего подобного! Командующий армией не может оправдывать шаблонное руководство, свою недальновидность тем, что сегодня ему некогда, мол, смотреть дальше первой траншеи… Так недолго на первой же траншее и споткнуться…

Дальнейших решительных действий, усиления темпов наступления потребовал от П. И. Батова и командующий фронтом. Уезжая из 65-й армии, К. К. Рокоссовский заметил:

— Противник оказывает неожиданно упорное сопротивление.

Однако Батов не уловил в словах командующего фронтом никакой скидки на непредвиденность. К тому же командующий не забыл добавить:

— Помните, вы отвечаете за левый фланг 21-й армии.

(Упорное сопротивление гитлеровцев позже перестали расценивать, как неожиданное. Оказалось, наше командование пользовалось неточными, сильно преуменьшенными данными о численности и боевой оснащенности группировки Паулюса. Естественно, ошибочность сведений повлекла за собой некоторые неувязки в расчетах. Тем большее восхищение вызывает героизм солдат и тех, кто вел их в бой.)

Когда настало время подвести итоги дня, командарм собрался с мыслями, продумал еще раз все, что касалось только что родившегося плана, чтобы, не откладывая, дать на детальный «раскрой» штабу.

За первый день боев при прорыве обороны части 65-й армии взяли штурмом 23 дзота. 27-я гвардейская дивизия продвинулась на восемь километров, примерно так же шагнула 304-я; И. А. Макаренко от них отстал, но зато его 321-я дивизия вовремя и ощутимо помогла С. П. Меркулову и вместе с 23-й дивизией полковника П. П. Вахрамеева сковала действия 376-й немецкой дивизии и вовлекла в тяжелый бой около полусотни вражеских танков — как раз те силы, которые угрожали флангу 21-й армии И. М. Чистякова.

Что хорошо, то хорошо. Но темп, темп! Ставка, командование фронта требуют его наращивать и наращивать. Да и сам командарм понимает, что стремительность в наступлении все равно что разбег при прыжке — не наберешь скорость при разбеге, далеко не прыгнешь. Вот тут и созрело окончательно то решение, которое вынашивал, руководя действиями армии при прорыве обороны и в первый день наступления: «Собрать в кулак все имеющиеся в распоряжении армии танки, на них и на грузовики посадить пехоту и десантом двинуться вперед по тылам сиротинской группировки немцев, которая мешает на пути; атаковать неожиданно и расчетливо систему вражеских опорных пунктов, нарушить четко продуманную стройность обороны противника и расчистить дорогу своим дивизиям».

Только прежде взвесить все хорошенько, чтобы благой порыв не увел от реальности и не обернулся труднопоправимым промахом. Даже то, что кажется бесспорным, — проверь на самых точных весах — заповедь с первых шагов на военной службе. Взять из наступающих дивизий танки… — не свяжет ли это по рукам и ногам пехоту? Нет, если удастся за ночь сосредоточить на передовой максимум армейских резервов, утром ввести в бой из второго эшелона 252-ю дивизию и, таким образом, не ослабить давление с фронта. Тогда замысел оправдает себя.

«У меня даже был на примете офицер, пригодный для руководства этим делом, — вспоминал позже Батов с присущим ему умением кратко, но исчерпывающе характеризовать командира, — резервный комдив полковник Георгий Иванович Анисимов. Я его знал по службе в мирные дни, знал, что он окончил Академию Генштаба, и был приятно удивлен, когда он появился у нас в Озерках. Смелый, горячий полковник как будто был создан для десантов или рейдов по тылам врага. Не так давно его дивизия участвовала в наступательных боях под Ерзовкой, у Волги, в трудных условиях, без серьезной огневой поддержки продвинулась километра на полтора, понесла потери. Скорое на руку армейское начальство поспешило снять комдива, но Рокоссовский терпеть не мог несправедливого отношения к кадрам, восстановил Анисимова в должности, а так как дивизия ушла на переформирование, прислал полковника в 65-ю в качестве резервного офицера. Георгий Иванович жаждал проявить себя, поскольку все-таки была задета его командирская честь».

Взаимопонимание между командармом и аппаратом штаба проявилось и тут: Глебов сразу уловил смысл идеи. Штаб быстро сделал необходимые расчеты по механизированной группе, определил ее состав, средства артиллерийской поддержки и авиационного прикрытия. Командарм сам провел рекогносцировку в направлении Ореховского. 20 ноября группа — танки и четыре батальона стрелков на грузовиках и на броне — ушла в рейд.

Командир группы Анисимов наладил полное взаимодействие с командиром участвовавшей в рейде 91-й танковой бригады Якубовским. «Подвижное соединение» (так назвал его Батов) быстро вышло в тыл сиротинской группировки фашистов, с ходу блокировало опорные пункты и перерезало пути, по которым противник из глубины обороны спешил на выручку своим частям. Механизированная группа двигалась стремительно. 23 километра в сутки — подобного броска в условиях насыщенной обороны, сильно пересеченной местности, снежных заносов ни на Донском, ни на соседних фронтах тогда еще не совершал никто. С полевого аэродрома, захваченного группой Анисимова, гитлеровцы не успели поднять самолеты, и 42 машины стали трофеями десантников.

Батовский почерк уже читался в боевых действиях 65-й. Командарм с оперативной группой почти все время находился в наступающих соединениях. Батов считал, что руководить армией во время наступления лучше, надежнее всего, когда, говоря его словами, «ощущаешь биение пульса войскового организма», когда чувствуешь бой, когда командиры дивизий, полков знают, что командующий рядом, что он владеет обстановкой и своей рукой направляет ход событий.

Руководить армией помогала та отлаженность штабного механизма, которой сумел добиться со своими помощниками Иван Семенович Глебов и которую Батов с первого дня по прибытии под Сталинград горячо и умело поддерживал. Своевременная и плодотворная разведка, надежная связь по рации с войсками и своим штабом давали возможность командарму ощущать динамику операции и в нужную минуту вмешаться, повлиять на ее развитие. Под рукой карта, стереотруба, рация, телефонный аппарат, рядом оператор, связисты — и армия подвижна, гибка, послушна его мысли и воле.

Батову стало известно, что противник отходит к переправам у Вертячего и Песковатки. Он тут же отдает распоряжение «всем перейти к преследованию, выбросить подвижные отряды для перехвата путей отхода…»

Дивизии штурмуют Вертячий. Командиры докладывают, что встретили сильное огневое сопротивление. Командарм приказывает: блокировать фашистские части небольшими группами, а главные силы — в обход. (Противник — генерал заметил это еще в сорок первом — болезненно чуток к охватам.)

Гитлеровцы очертя голову бросаются в контратаки, пробуют контратаковать даже ночью, хотя ночной бой — не их стихия. Когда 24-я дивизия Прохорова овладела Черным Курганом, фашисты, не дав ей закрепиться, ударили танками по ее флангам. Генерал тут же комдиву: «Прохоров, посылаю на помощь две танковые роты, отбейся!»

После трудной, но блестяще проведенной схватки, Вертячий занят частями 65-й армии.

Слаженными действиями армий Донского, Юго-Западного, Сталинградского фронтов группировка Паулюса окружена и, как сказал тогда Батов, «заперта на замок». Противнику не удалось закрепиться на внешнем обводе обороны. Теперь необходимо либо заставить сдаться окруженных, либо рассечь их группировку на части и уничтожить.

Но то — следующий этап Сталинградской битвы. Операция же на окружение завершена. 65-я армия выполнила задачу, поставленную штабом фронта, и доказала, что такие сложные задачи ей по плечу.

…Даже не верится, что недавно Вертячий полыхал боем. Снег припорошил пожарища, скелеты сгоревших машин, остывшие тела орудий. Война оставила эти места и пока затихла. В большой палатке по фронтовым понятиям необычайно уютно. Тепло. Накрыт стол. Командование 214-й стрелковой дивизии отмечает сразу три события: годовщину формирования дивизии, переход ее из 24-й армии в 65-ю и Новый год. За столом — командующие обеих армий — И. В. Галанин и П. И. Батов.

Вспоминают об Испании. Ведь комдив 214-й Николай Иванович Бирюков и Павел Иванович Батов — участники гражданской войны на испанской земле. Теперь она кажется событием далеким — нынешняя война заслонила, отодвинула на огромное расстояние все, что осталось за чертой сорок первого года. Говорят о нынешней войне. Больше всего, естественно, хочется заглянуть в наступающий сорок третий. Суровая зима — первое испытание, которое он приготовил, а дальше — все знают — предстоят новые испытания огнем, окопами, верстами… Но все же этот год должен стать нашим годом, годом, который решительно отодвинет фронт к германской границе, к Берлину, а Москву приблизит к победе — Сталинградская битва тому надежное подтверждение.

Когда поздравили друг друга с наступившим 1943 годом, поднялся Батов:

— Мы довольны, что 214-я дивизия вошла в состав нашей армии. Могу пообещать ей место в первом эшелоне — нам известно ее боевое прошлое. Командование 65-й армии не сомневается, что в наших рядах дивизия приумножит свою ратную славу… А чтобы вы почувствовали, что мы приняли вас в свою семью, сегодня же пришлем вам артистов — в армии как раз выступает концертная бригада. Считайте, что это входит в подготовку к решительному наступлению на группировку Паулюса. А вы уважьте артистов. Они очень хотят увидеть живых немцев. Пусть ваши разведчики покажут, на что они способны, добудут «языка».

Людям, сидевшим в тот вечер в праздничной палатке почти рядом с городом, где вот уже несколько месяцев проходит главная передовая линия всей второй мировой войны, не хотелось думать в ту ночь о войне, о ее беспощадном характере, о нечеловеческих испытаниях, которых у нее припасено для солдата столько, что в иные времена хватило бы на много поколений, об изнурительной бесконечности фронтовых дорог… Не хотелось думать… А как не думать?!

Командарм в новогоднюю ночь думал о своих солдатах, о том, как выйти к Волге, сохранив по возможности больше солдатских жизней, и потому не мог отрешиться от забот даже за праздничным столом, забот, которых перед новым наступлением не перечесть. Надо получить пополнение и успеть поработать с ним; до мельчайших деталей изучить обстановку перед фронтом армии, сделать оперативные расчеты, проверить готовность всех тыловых служб действовать в здешней обстановке. Кругом степь, все открыто — раненого из боя попробуй-ка вынеси! Да и до боя проблема на проблеме: полено дров ценится не меньше, чем танк, воду на передовую приходится возить за несколько километров, тыловое имущество укрыть нечем.

Кроме 214-й дивизии Батову передали из 24-й армии 173-ю дивизию полковника В. С. Аскалепова. Новые дивизии — новые люди. У командарма принцип: не просто познакомиться с дивизионным и полковым комсоставом, но узнать каждого, кому завтра, а то и сегодня выполнять твои приказы, да узнать не поверхностно, а «раскусить», понять. Командарм считает: «На любом участке работы формальные отношения, исходящие лишь из служебного положения, мало что дают для пользы дела. Польза будет тогда, когда начинается контакт личностей. На войне это правило действует с особенной силой, так как война — самое крутое и резкое испытание характеров».

И он не жалел времени на знакомство с новыми дивизиями, но не забывал и старые, и те части, с которыми предстояло взаимодействовать. Каждый день, проведенный в войсках, прибавлял уверенности в том, что армия может участвовать в завершении битвы на Волге.

И 65-я армия дождалась своего часа. «Войскам этой армии предстояло решить трудную задачу — она первой наносила главный удар», — писал после войны маршал Рокоссовский, вспоминая операцию «Кольцо» и роль в ней 65-й армии. Столь ответственное задание, полученное армией Батова, свидетельствовало о том, как высоко ценило ее командование Донского фронта, которому Ставка поручила ликвидировать окруженную группировку Паулюса.

Чтоб главный удар оказался максимально чувствительным для врага, пришлось накануне провести еще одну операцию. Дело в том, что в полосе предстоящего наступления армии противник занимал ряд высот. Надежно оборудовав эти высоты в инженерном отношении, гитлеровцы очень разумно использовали их в оборонительной системе: на скатах, обращенных к нашим частям, фашисты держали боевые охранения, а вся огневая мощь таилась на обратных скатах. Попробуй взломать такой передний край!

Командование 65-й армии думало, что предпринять, и остановилось на таком варианте: до начала операции «Кольцо» улучшить свои позиции, выбив гитлеровцев с высот перед фронтом. Рокоссовский согласился с этим замыслом и, как всегда, предложил дать наметки по главной операции. Таким образом, штабу армии пришлось готовить, по-существу, два удара. Командарм, по своему обыкновению, объезжал войска; дольше всего он задерживался в дивизиях, которым предстояло отвоевать злополучные высоты — у Бирюкова, Меркулова, Аскалепова и в танковой бригаде Якубовского, не разлучавшейся с 65-й армией на всем протяжении Сталинградской битвы.

Фашисты понимали, что значит для них потерять эти высоты, и сопротивлялись жесточайше. Потом, когда развернулись основные события, они ощутили невосполнимость потерь, понесенных в бесчисленных контратаках, однако стремление во что бы то ни стало отстоять высоты поначалу оттеснило все остальное. К тому же Манштейн, пробивавшийся с запада на выручку Паулюсу, приблизился в те дни к «котлу» на считанные километры, и вспыхнула близким светом надежда на спасение у окруженных, а вместе с ней усилилась ярость сопротивления.

Свирепые контратаки обрушивались на войска Батова. В одном из донесений Рокоссовскому штаб армии докладывал: «65-я армия своим правым флангом в ночь на 30-е декабря и с утра 30 декабря вела ожесточенные бои с контратакующим противником, который пытался вернуть рубежи обороны и с 2.00 до 9.00 предпринял шесть контратак…» Шесть контратак за несколько часов! Чтобы удержать занятые рубежи, штаб армии использовал все: взаимодействие артиллерии с пехотой и танками, поддержку наступающих огнем гвардейских минометов, пустили в ход изобретение саперов — бетонные колпаки для наблюдателей-артиллеристов, «поселявшихся» на высотах сразу же после того, как там закреплялась пехота…

Командарм все время находился в передовых частях. Ненадолго заглянул в штаб и с порога вопрос: «Как «Кольцо»?» Штаб заканчивал в те дни разработку предложений по этой операции. Батова познакомили с наметками. Одобрил. Над некоторыми позициями предложил подумать еще.

Разработку отправили в штаб фронта к назначенному Рокоссовским сроку. Основные предложения и расчеты штаб фронта принял. Они вписались в общий замысел операции. И снова Батов собирает у макета командиров, которым предстоит руководить боевыми действиями в полосе наступления 65-й армии. Вводные дает сложные: «Дивизия безуспешно пытается прорвать оборону противника, а соседи продвигаются в хорошем темпе. Надо ли воспользоваться их успехом?», «Приостановите или нет наступление дивизии, перейдете ли временно к обороне, чтобы отбить контратаку танков?» Решения предлагают разные. Спорят. Командарм загорается и своим азартом вносит в занятия остроту и полемический жар. Вместе ищут лучшие ответы, а командарм не устает напоминать: «Только не считайте, что все определили окончательно! Никакого шаблона! Развивайте в себе чувство боя, тогда он подчинится вашей воле, вашей логике. Не чувствуя бой, трудно рассчитывать на успех!»

…8 января 1943 года штаб Паулюса отклонил последний ультиматум советского командования. 10 января в 8.05 прозвучал сигнал по радио «пять, пять, пять», а по телефону — слово «Родина». Операция «Кольцо» началась.

Позже Рокоссовский вспоминал тот день: «Хотя в результате мощного удара нашей артиллерии и авиации немецкая оборона на некоторых направлениях была подавлена на всю глубину первой позиции, уцелевшие вражеские подразделения упорно сопротивлялись. Местами противник вводил в бой свои полковые и дивизионные резервы, бросая их в контратаки при поддержке танков. Мы видели, с каким трудом пехота 65-й армии преодолевает укрепления врага. И все же, сопровождаемая отдельными танками и орудиями прямой наводки, находившимися в ее боевых порядках, она продвигалась вперед. Бой принимал затяжной характер, нашим войскам приходилось буквально прогрызать вражескую оборону. Огонь противника все усиливался… Но, несмотря на упорное сопротивление гитлеровцев, к исходу дня соединения 65-й армии на всем 12-километровом участке фронта сумели вклиниться во вражескую оборону на глубину до пяти километров. Несколько меньшим был успех на левом фланге 21-й армии и на правом 24-й. На участках остальных армий продвижение было незначительным, но они своими действиями сковывали крупные силы противника, облегчая задачу соединениям, наносившим главный удар…

Наступление продолжалось и днем и ночью. Кратковременные передышки допускались только на отдельных участках с целью перегруппировки сил внутри армий».

2 февраля одна из величайших битв второй мировой войны завершилась. Завершилась полным разгромом группировки немецко-фашистских войск, возглавляемой фельдмаршалом Паулюсом. Оценку этому событию дали, само собой разумеется, и та и другая сторона.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков в «Воспоминаниях и размышлениях» привел такие данные: «Общие потери вражеских войск в районе Дона, Волги, Сталинграда составили около 1,5 миллиона человек, до 3500 танков и штурмовых орудий, 12 тысяч орудий и минометов, до 3 тысяч самолетов и большое количество другой техники. Такие потери сил и средств катастрофически отразились на общей стратегической обстановке и до основания потрясли всю военную машину гитлеровской Германии».

А германский генерал Зигфрид Вестфаль, бывший начальник штаба Западного фронта, писал об итогах битвы на Волге: «Поражение под Сталинградом повергло в ужас как немецкий народ, так и его армию. Никогда прежде за всю историю Германии не было случая столь страшной гибели такого количества войск. В современной войне ожесточенные бои не прекращаются ни днем ни ночью, и потому обычно не остается времени осмыслить происходящее. И все-таки уже тогда стали открыто выражать сомнения в способностях наших политических и военных руководителей».

65-я армия блистательно выполнила свою задачу. В донесении командующему Донским фронтом говорилось:

«1. 65-я армия совместно с другими армиями Донского фронта закончила уничтожение и пленение окруженного противника в районе Сталинграда. 2.2.43 года к 16.00 очистила от противника заводскую часть города, уничтожив и большей частью пленив солдат и офицеров окруженной группировки немецкой армии.

2. К 16.00 2.2.43 года главные силы '65-й армии вышли на западный берег Волги на участке — завод «Баррикады», улица Деревенская, Тракторный завод.

3. За период генерального наступления с 10.1.43 года по 2.2.43 года 65-я армия, по неполным данным, уничтожила 30 500 солдат и офицеров противника. За этот же период армией захвачено в плен 26 460 солдат и офицеров».

Вместе с такими выдающимися военачальниками, как Г. К. Жуков, А. М. Василевский, К. К. Рокоссовский, Н. Н. Воронов, генерал-лейтенант П. И. Батов был удостоен только что учрежденного полководческого ордена Суворова I степени, а также высшего ордена Британской империи 2-й степени с присвоением звания «Рыцаря Коммандора». Ордена и медали получили около семи тысяч солдат и офицеров 65-й армии. Четыре дивизии стали гвардейскими.

…Много лет спустя Павла Ивановича Батова попросили назвать самый трудный для него день Великой Отечественной войны и самый радостный. Оказалось, и тот и другой связаны у него со Сталинградской эпопеей.

— Самый трудный для меня день?.. 19 ноября 1942 года. Сталинград. Почему трудный? В этот день я сдавал «экзамен» на звание командующего армией… Самый радостный?.. День победы под Сталинградом — 2 февраля 1943 года.

Да, Сталинградская битва вписала первые прекрасные своим ратным пафосом строки в биографию 65-й армии. Она утвердила ее командующего в ряду самых талантливых, смелых и ярких советских полководцев. Рубеж Сталинграда остался вечным рубежом в его героической жизни.