В погоне за миражами

Глава 9

Куин повесил трубку, остро ощущая присутствие Каприс, — та сидела в кресле напротив него. Во время долгой череды международных разговоров она не произнесла ни слова, но ее глаза следили за всеми движениями, за всеми масками, которые он надевал, чтобы играть в игру жизни и смерти. Он надеялся, что она никогда не сможет пережить события, подобные тем, что сформировали его самого. Ему следовало бы знать: пустые надежды — это удел глупцов.

— Дело сделано? — тихо спросила Каприс, заметив, что Куин молча смотрит на нее. — Ты нашел ему надежное убежище?

— Да, — признал он со вздохом. — По крайней мере, насколько можно найти для тех, кто только что вышел из игры. Ему известно слишком многое, чтобы он мог чувствовать себя по-настоящему спокойно, пока те, кто правит его миром, не узнают о его отсутствии и не перенаправят поток информации.

— А почему он обратился к тебе? — осмелилась спросить Каприс.

Куин посмотрел на часы — скорее для того, чтобы иметь возможность обдумать ответ, чем потому, что действительно хотел узнать точное время. У него еще оставалось почти полчаса до того момента, когда он сможет связаться с Рольфом.

— Он — последний из тех четырех.

Каприс изумленно подняла брови:

— А мне казалось, ты сказал, что их всех убили.

— Я так считал. Но Рольф всегда был хитрым лисом. Он сам подготовил свое исчезновение. Как и я, он понял, что наш новый командир не из тех, за кем можно следовать и кому можно доверять. И он умер.

Секунду подумав. Каприс кивнула.

— Самый простой способ. — Она посмотрела на Куина, узнав еще нечто новое об этом человеке, распоряжающемся страстью с такой же легкостью, с какой он распоряжался людьми. — Ты тоже так делал, да?

— Да. — Он встал и прошел к окну, остановившись чуть сбоку, чтобы его тело не, могло стать мишенью. Пока он вел игру по высочайшей ставке, — когда-то это было единственной жизнью, которую он знал, — над городом сгустились сумерки. — Я три раза начинал сначала.

И умом, и телом она еще очень живо помнила, что значит начинать новую жизнь, отказавшись от всего привычного. Ей было понятно, насколько трудной была каждая перемена.

— Ты что-нибудь можешь с собой забрать?

Он повернулся лицом к ней, прислоняясь к стене.

— Нет. Любая вещь, даже сущая мелочь, в нужных руках может стать уликой. Рвать нужно полностью. Новое имя, внешность, привычки, работа, друзья, жилье, развлечения. — Он развел руками жестом, не вяжущимся с тем образом, который он создал для себя. На секунду в эту жизнь вернулись следы того человека, каким он родился. — Так что ты видишь перед собой сплошную ложь.

В его жестких словах Каприс услышала горькую безнадежность. Ни о чем не думая, зная только, что не может слышать эту боль, она подошла к нему и обхватила руками за талию. Он мгновенно притянул ее к себе.

— Ты — не ложь. Мне нет дела до того, с каким именем ты родился. Мне нет дела до того, какие привычки ты приобрел, чтобы создать того, кем стал. — Каприс всмотрелась в его лицо, прочтя в нем готовность отвергнуть ее безоговорочное приятие.

— Мне есть дело до того, что ты жив. Ты сам, та часть тебя, которая мне дорога, — она осталась… — Она прикоснулась к его щеке, сильному подбородку, лбу. — Если бы ты даже заговорил на языке, которого я не понимаю, выполнял бы работу, которой я никогда не видела, жил бы в мире, которого я не знаю, — я все равно бы тебя узнала.

— Как?

Каприс улыбнулась, вдруг поняв, как много она дала этому человеку. Она дала ему себя. Все ее желания, потребности, надежды и мечты лежали у него на ладонях. Но было бы ребячеством сейчас же сказать ему об этом. Каприс этой ошибки не сделала. Вместо этого она спрятала наполнявшую ее душу любовь, скрыв ее в глубине своего существа, там, где она будет не его обузой, а ее сокровищем.

— Потому что я уверена, что ты мог поменять и менял черты поверхностные, но не, менял своего сердца и своей души. Вольно или невольно, но ты мне их показал. Вот так я тебя и узнала бы. Будь я даже слепой, глухой или немой, я не забыла бы формы твоих мыслей, вкуса твоей нежности, вызова твоей смелости. Этого ты спрятать не можешь.

Ему приходилось видеть в жизни очень многое: смерть, жизнь, ненависть и жестокость. Но ее слова, мягкие, уверенные, бесконечно терпимые, проникли в самую сердцевину его души, сковав его оковами, от которых он никогда не сможет освободиться. Впервые в жизни он заглянул в клетку и оказалось, что это — не ловушка, призванная порабощать и уничтожать. Он заглянул в глубину ее глаз и увидел там не высказанную ею любовь. А еще он прочел там решимость не стать для него обузой. Она будет идти рядом с ним, эта женщина, Которую он избрал и которую ему даровала рука, более могущественная, чем его собственная.

— Будь со мной, — прошептал он. Эти слова были рождены потребностью вовлечь ее вместе с собой в золотые сети. — Поедем со мной сейчас или когда закончится твой год.

Каприс заключила его слова в свое сердце, питая ими свою любовь.

— Тогда ты, может быть, меня не захочешь.

Он покачал головой, как всегда поняв ее страхи. Ее жизнь была противоположностью его собственной. Выбор должен принадлежать ей. Он знал, что может ей дать, а что не в его силах.

— Я буду хотеть тебя до последнего дня моего пребывания на этой земле. И унесу тебя в вечность, в ожидании, когда снова буду дышать.

В его глазах читалась искренность. Его объятия обещали то же самое. Ей хотелось верить — и она ему верила. Но она знала себя. Куин может жить своей жизнью, полной перемен. Но для нее там было слишком много воспоминаний о ночных побегах, неуверенности в завтрашнем дне, пугающих тихих разговоров… Всего, что умаляло и без того ненадежный мир. Она не такая сильная, как Куин, несмотря на то, что он так верит в свою деву-воительницу. Да и его талантом меняться она не обладает. Она еще могла бы рискнуть первым — ради любви. Но вот второе… Она станет обузой, слабым местом, которое может стоить ему жизни.

— Нет. — Вспыхнувшие в его взгляде гнев и несгибаемая решимость не испугам ее и не заставили отступить от принятого решения. — Я буду с тобой здесь. Столько, сколько ты захочешь. Но я не присоединюсь к тебе. Не могу.

— Значит, те материальные вещи, которые ты избираешь для своего надежного мирка, все-таки оказались важнее, — сказал он, сердито и недоверчиво сузив глаза. Все его инстинкты восставали против ее решения отказаться от того, что могло бы стать их общим будущим. А он-то был уверен в том, что она осознала свои силы, что эти несколько недель с ним показали ей, что будущее будет таким, каким она пожелает его сделать. — Говоришь ты красиво, но держишься за вещи, которые легко могут исчезнуть.

Она прижала ладонь к губам. Боль от его слов была велика, но еще больнее ранило то, что он счел нужным их произнести.

— Подумай, мой поэт. Стань на секунду реалистом. Разве я могу пройти но лабиринту жизни и смерти в твоем мире и не поставить тебя под удар? Разве у меня есть для этого умение — или ты собирался защищать меня, как ребенка, и при этом рисковать собой? Неужели какие-то мои слова или поступки могли заставить тебя думать, что я приму такую жертву? Что до вещей, то мне просто нужна стабильность. Я не могу так легко, как ты, менять свою личность. Я боюсь. Это просто сказать, но с этим невозможно бороться. Мой страх — это вериги, которые я обречена носить. Я не хотела бы повесить их на тебя.

— Как может быть иначе? Я узнал тебя. Ты меня впустила. Мы соединены. Одним желанием этого не прогнать.

— У меня и нет такого желания. Но я не хочу, чтобы у меня на руках была твоя кровь,

Тупик. Ненавистное ему слово. Бессильная ярость раздирала его, дразня тем, чего он не может иметь и что ему отчаянно необходимо.

— Я от тебя не откажусь. Я сказал тебе это еще в самом начале.

— А я не хочу подвергать тебя опасности из-за моего невежества и страха, — парировала она столь же решительно.

Куин всмотрелся в ее глаза и не нашел там слабости, никакой трещинки, которая помогла бы ему разрушить ее решимость. Он стремительно притянул ее к себе: только так он еще мог ее удержать. С помощью страсти. Это чувство перестало быть зверем, усмиренным твердой рукой, и, подняв голову, вдохнуло огонь его гнева и досады. Лицо Куина исказила гримаса страдания и безнадежного желания. Его силы возросли, вырвавшись за установленные им рамки.

Каприс замерла: ей показалось, будто он сорвал ее с опоры и подвесил над бездонной пропастью. Она оказалась всего в одном ударе сердца от гибели. А ведь это будет не только ее собственная гибель, но и его тоже. Она подняла руку и чуть не заплакала, когда он отпрянул от нее и его ярость стала еще сильнее.

— Пожалуйста, не делай с нами такого, — прошептала она, и голос ее был нежнее самого ласкового прикосновения.

— К черту это слово! — грубо сказал он, и пальцы его сжались сильнее, оставляя на ее теле отметины. — Ты отказалась от нас из-за старых страхов, с которыми мы вместе могли бы справиться. Я дал тебе все!

Из глаз ее полились слезы.

— Ты возненавидишь себя за это! Не уничтожай в себе поэта. Пожалуйста, Куин, не надо! — Каприс сквозь слезы смотрела ему в глаза. Она не сможет противостоять ему, если он решит овладеть ею в гневе. И дело будет не только в том, что он намного сильнее, но и в том, что она его любит: эту цепь ей не порвать. — Пожалуйста! — прошептала она в последний раз и положила голову ему на грудь.

Если он полон решимости уничтожить их обоих, она на это смотреть не будет. Она не вынесет ненависти, которую он почувствует к самому себе и которая отразится в его глазах, когда его ярость спалит их обоих.

Куин смотрел на приникшую к его груди голову Каприс. Еще мгновение все его первобытные инстинкты требовали, чтобы он действовал. Она его любит. Он заставит ее это признать. Запустив пальцы в шелковистые волосы, он оттянул ее голову назад. Ее глаза были закрыты. Из-под ее ресниц, увлажняя его рубашку, выскальзывали тихие слезы горя. Он содрогнулся всем телом. Эти слезы заставили его вспомнить ту ночь, когда Каприс плакала по нему. Его пальцы стали нежными, бережно обхватывая ее голову, а не держа в плену. Она глубоко вздохнул: ярость обладания угасла.

— Открой глаза, — приказал он хрипло. Заключенная в своем темном мире, Каприс ощутила происшедшую в нем перемену. Она подняла ресницы и заглянула в серебристые глубины его глаз.

— Я не смог бы причинить тебе физическую боль. Мне хотелось. Но я все равно не смог бы.

Каприс обхватила одной рукой его шею.

— Знаю. Но мы оба не забыли бы.

— Это правда. Ты будешь помнить, что я чуть было не сделал.

Она покачала головой.

— Нет. Я буду помнить, что, когда я попросила тебя, ты ради меня преодолел свои инстинкты и потребности. Это будет не плохим воспоминанием, а хорошим.

— Я не хочу быть воспоминанием.

— Я не стану твоим слабым местом и источником риска! Ведь ты бы рисковал из-за меня. И никакие твои логические рассуждения этого не изменят. Я всегда буду слабым звеном в твоих доспехах.

— Я могу с этим жить.

— А я не могу!

— Не хочешь.

Она прикрыла ему рот ладонью.

— Не могу. Я тебя отпущу. Я буду одна — даже если у меня в постели окажется другой мужчина. Ты всегда будешь жить в моем сердце. Но я не хочу смотреть, как ты умираешь у меня на руках.

Он внимательно смотрел на нее, только теперь осознав, что никогда еще не видел ее такой девой-воительницей. Она встречала противника без оружия, которым можно было бы себя защитить, и все равно осмеливалась вступить в бой.

— Судьбы не изменить.

Улыбка далась ей с огромным трудом, но она все-таки смогла улыбнуться.

— Но можно попытаться. — Она шагнула назад, отдаляясь от него, от его тепла. — А теперь иди, звони. Твой человек тебя ждет.

— Это не конец.

— Знаю.

Он смотрел на нее еще несколько секунд. Он говорил об одном, а Каприс думала совсем о другом. Кто из них окажется победителем?

Куин осмотрел переполненный людьми бар, расположенный в одном из самых непрезентабельных кварталах города. Такую толпу можно было бы найти в любом крупном городе. Страну позволял определить только язык. Воздух был полон дыма, подозрительности, гнева и хвастовства. Он прошел по залу, легко продвигаясь сквозь толкотню и сливаясь с окружающими: поношенные джинсы, застиранная рубашка, потертые ботинки. Вместо своих обычных дорогих часов он надел старые с пропотевшим кожаным ремешком, видавшие лучшие дни. Даже стекло, закрывающее циферблат, было поцарапано и сколото. Бутафория. Он хорошо ее знал и умел ею пользоваться. Шагнув к стойке бара, Куин посмотрел на толстяка, стоявшего за поцарапанной стойкой.

— Пива! — потребовал он, негромко и врастяжку. Рядом сидел Рольф, но Куин не обратил на него никакого внимания. Ему подали пива. Он сделал глоток, глядя в висящее над баром зеркало. Его интересовал бильярдный стол в дальнем углу помещения. Он еще не допил бутылку до половины, когда там сделали последние удары. Повернувшись, Куин неспешно прошел туда. — Хочешь сыграть? — спросил он у мужчины, оставшегося у стола.

Тот ответил хмурым взглядом.

— Нет уж, приятель. Просадил все до копейки. Найди себе другого дурака.

Швырнув кий, он ушел.

— Я могу сыграть.

Куин смерил Рольфа взглядом, словно оценивая противника, а потом коротко кивнул.

— Четвертак? Рольф поморщился и отхлебнул пива.

— Ладно. — Он подошел к этажерке выбрать себе кий. — Орел или решка?

Куин вытащил из кармана два четвертака и, назвав свой выбор, подбросил монету.

Увидев, что начинает Куин, Рольф пожал плечами.

— Тебе разбивать.

Куин опустил два четвертака в прорезь стола и выровнял шары.

— Восемь шаров?

— Лучше, чем ничего.

Меньше чем через десять минут Куин, не оглянувшись, ушел из бара. В кармане у него было на несколько долларов больше, а Рольф получил все сведения для того, чтобы покинуть страну. Куин должен был бы испытывать чувство удовлетворения. А вместо этого его инстинкты работали еще более мощно, чем вначале. Направляясь к стоянке, на которой он оставил свой неприметный автомобиль, Куин взглядом обшаривал площадку перед баром. Все казалось нормальным, никто не прятался там, где никого не должно было бы быть. Но Куин не мог избавиться от ощущения, что он или идет прямиком в ловушку, или уже в нее попал. Даже садясь в машину, он был напряжен, ожидая нападения.

Озабоченно хмурясь, он смотрел в зеркало заднего вида, проверяя, нет ли за ним «хвоста». То, что «хвоста» не оказалось, его не успокоило. Вместо того чтобы вернуться прямо в отель, Куин проехал по городу, а потом оставил машину на одной из все еще оживленных улиц. Выйдя из нее, он неспешно прошелся по тротуару, то и дело останавливаясь, словно спешить ему было абсолютно некуда. Окончательно убедившись в том, что им никто не интересуется, он вошел в универмаг, дождался удобного момента и вышел через задний ход. В переулке можно было укрываться — и он двигался скрытно. Оказавшись за три улицы от магазина, он остановил такси, доехал до другого района города и еще раз повторил ту же процедуру. Только после этого Куин решил, что может безопасно вернуться в гостиницу, где его дожидалась Каприс.

— Мы его упустили.

— Я же говорил: лучше его никого нет. Поставили ему на машину следящее устройство?

— Он ее бросил.

— Твой человек не смог его преследовать?

— Потерял уже в двух милях от бара.

— Раззявы!

Докладывающий огорченно кивнул. Его босс не отличался снисходительностью, а это задание было важным.

— Что мне теперь делать?

— Если не считать того, что надо набирать новую команду? — Человек мрачно улыбнулся, погладив пистолет, лежавший на письменном столе рядом с его левой рукой. — Я дам тебе еще один шанс. Найди его бабу.

— Мы над этим работаем.

— Работай усерднее.

Подчиненный судорожно сглотнул.

— Я вижу, ты меня понял, друг мой. Ошибок больше не будет. Я ясно выразился? Я получил приказ. Ты — тоже.

— Я понимаю.

Подчиненный встал, спеша уйти.

— Когда найдешь ее, доставишь ко мне.

Подчиненный обернулся, изумленный таким приказом.

— Сюда? — переспросил он.

— Сюда. У меня с Ромом свои счеты. Дело не только в выгодном дельце, которое наши шефы хотят поручить этому цыганскому выродку. — Пальцы мужчины сомкнулись на рукояти пистолета. На его лицо упал луч света, рельефно показав страшный шрам на правой щеке. — Я уничтожаю каждого, кто отнимает у меня добычу.

— Я не забуду, — пообещал молодой подручный, воспользовавшись возможностью уйти.

Каприс беспокойно металась по комнате, то проклиная медленное течение времени, то моля Бога, чтобы с Куином ничего не случилось. Она не подозревала, что может настолько сильно тревожиться о человеке, не входящем в ее семью. Она посмотрела на часы у кровати и нахмурилась. Он уже должен был бы вернуться. Он обещал отсутствовать не больше двух часов. Каприс прошла обратно к окну, но не задержалась у сдвинутых занавесок — как он ей и велел. Ей казалось, что время и пространство превратились в клетку, и только Куин мог выпустить ее оттуда.

Вдруг от двери донесся слабый шум. Каприс бросилась в гостиную — Куин уже закрыт за собой дверь.

— Ты задержался! Все в порядке? Не дожидаясь ответа, она кинулась к нему в объятия.

Куин прижал ее к себе, ошеломленный беспокойством, которое успел заметить в ее глазах прежде, чем она спрятала лицо у него на груди.

— Все хорошо, — прошептал он, почти не отдавая себе отчета в том, как заботливо прижимает ее к себе. — Я же сказал тебе, что все будет нормально.

Каприс возмущенно посмотрела на него.

— А я говорила тебе, что не привыкла к опасностям. Ты задержался дольше, чем обещал. — Она прикоснулась к его щеке. — Почему? Что-то случилось. Что?

Он покачал головой:

— Ничего определенного.

Она всмотрелась в его лицо. Куин уже не пытался скрывать своей озабоченности.

— Твоя интуиция подсказывает, что что-то не так?

Он глубоко вздохнул.

— Да. Я чую ловушку, — прямо сказал он, обняв ее и ведя к дивану.

— Что ты будешь делать?

— Прежде всего уберу тебя подальше от опасности.

Она нахмурилась.

— Ты считаешь, что они придут сюда? Кто бы это ни был? Но даже если и так, меня они не тронут.

— Ты же не дурочка. Мы не скрывали нашей связи.

— Я-не первая женщина в твоей жизни, — рассудительно напомнила она.

Несмотря на то, что они никогда не говорили на эту тему. Каприс знала, что Куин ее любит. Женщины из его прошлого больше не имели значения, так что можно было не стараться ни думать, ни упоминать о них.

Куин нахмурился.

— Не равняй себя с другими. Я этого не потерплю. — Он притянул ее к себе на колени. — Возьми свои слова обратно!

Положив голову ему на плечо. Каприс обняла его за шею.

— Перестань рычать, мой цыган, — прошептала она тихо, словно у стен могли быть уши. — Меня больше не тревожат призраки: ведь теперь я знаю, что они не тронули твоего сердца.

Он обхватил ее лицо изборожденными шрамами руками.

— Ты в этом уверена?

— Совершенно уверена.

Куин легко прикоснулся к ее губам, не смея взять то, чего жаждало его тело. У него было такое чувство, словно его прошлое стремительно несется к настоящему. И он не хотел, чтобы Каприс присутствовала в момент их столкновения.

— Тогда ты позволишь убрать тебя отсюда. Пока за мной гоняются, тебе тоже грозит опасность.

— Но ты же не уверен в том, что за тобой кто-то гоняется!

— Я слишком много пережил, чтобы не доверять своему чутью больше, чем зрению или слуху. Лес обложен охотниками, а добыча — я. Но ты ею не станешь. Обещаю. — Он заглянул ей в глаза. — Ты мне веришь?

Она не колебалась.

— Да.

— Спасибо. — Куин улыбнулся, впервые почувствовав, как спадает тревога, не оставлявшая его с того момента, когда он почуял ловушку. — Я устрою твой отъезд на остров сегодня же. Вещи придется оставить здесь, но я позабочусь, чтобы там тебя ждали новые.

Каприс нахмурилась.

— Что значит — отъезд на остров?

— Это — единственное место, где я более или менее могу гарантировать твою безопасность.

Тревога снова охватила его, когда он увидел в ее глазах отказ.

— Нет.

— Как это — «нет»? Ты же сказала, что веришь мне!

— Я тебе верю. Но если уеду, то нарушу слово. Это я сделать не могу. — Она уперлась руками ему в грудь, прекрасно понимая, что не сможет его оттолкнуть, если он сам этого не позволит. Секунду Куин сопротивлялся, а потом отпустил ее, продолжая смотреть прямо в глаза. — Постарайся понять. Это мой мир, моя жизнь. Мои близкие попросили меня о чем-то — в первый раз. Мне не хотелось разрушать мое будущее, но я согласилась. Я не могу идти на попятную. Я дала слово.

Куин вскочил, чувствуя, как его охватывает досада. Ему понятно было, какую власть над некоторыми людьми имеет кодекс чести. Он сам был из их числа. Каприс принимала такое решение, которое в данных обстоятельствах принял бы и он, но от этого ему не легче было смириться с ее выбором.

— Ты не знаешь, что это за люди.

— Не знаю. Но могу догадаться.

Его взгляд стал жестким.

— Нет, не можешь. Я не стану рассказывать тебе об их жестокости. Но одно тебе стоит усвоить. Им не будет дела до того, что ты, — Сент-Джеймс, что ты женщина, и что ты ни в чем не замешана. Их будет интересовать только одно: как они могут воспользоваться тобой, живой или мертвой.

— А на твоем острове есть люди, которые будут меня охранять?

На секунду его отчаяние сменилось надеждой.

— Да. Их там достаточно, чтобы охранять тебя столько времени, сколько понадобится.

— Люди, которых ты обучил, и, может быть, на которых уже полагался в подобных ситуациях?

— Да. У них большой опыт.

— И если бы тебе понадобилась помощь, ты вызвал бы одного из них или нескольких, так?

Куин заметил подвох слишком поздно и не смог прикрыться ложью.

— Да, — ответил он, проклиная собственную честность.

Каприс кивнула.

— Я уже говорила, что ты готов защищать меня, рискуя собой. Даже если бы я могла нарушить данное родителям слово, то я не согласилась бы купить мою безопасность ценой твоей. Если я укроюсь на острове, ты их не вызовешь. Ты встретишься с теми, кто за тобой охотится, один на один и, может быть, погибнешь. Я на такое пойти не могу. — Она говорила бесстрастно, но на губах ее появился странно нежный изгиб. — Я рискну остаться здесь. В этом случае ты, по крайней мере, вынужден будешь, чтобы присматривать за мной, вызвать подмогу, и эта защита пригодится и тебе.

Сжав руки в кулаки, Куин принял выбор Каприс, понимая, что не сможет заставив ее изменить решение.

— Ты говорила, что не признаешь риска. Ты лгала. Ты рискуешь своей жизнью ради меня.

— Это решать мне.