В поисках камня

Глава 7

Когда они проснулись, то увидели, что стоят, взявшись за руки, в кружок. Се'Недра держала Гариона за левую руку, Дерник — за правую. Сознание Гариона постепенно возвращалось к нему по мере того, как уходил сон. Дул сильный холодный ветер, ярко светило утреннее солнце. Прямо перед ними вздымались желтовато-коричневые склоны холмов, мертвая равнина Марагора лежала позади.

Силк, проснувшись, опасливо озирался по сторонам.

— Где мы? — спросил он быстро.

— На южной окраине Марагора, — сказал ему Волк. — Примерно в восьмидесяти лигах к востоку от Тол Рейна

— Как долго мы спали?

— Около недели.

Силк продолжал озираться, пытаясь осмыслить пройденное время и расстояние.

— Думаю, это было необходимо, — заметил он наконец.

Хеттар тут же пошел посмотреть лошадей, Бэйрек двумя руками растирал шею.

— Такое чувство, будто я спал на куче камней, — пожаловался он.

— Походи немного, чтобы восстановить кровообращение, — посоветовала тетя Пол.

Се'Недра по-прежнему держала Гариона за руку, и он раздумывал, стоит ли ей об этом сказать. Ладошка у неё была маленькая и теплая, и держать её показалось ему даже приятным. Он решил ничего не говорить.

Хеттар вернулся нахмуренный.

— Одна из кобыл — жеребая, Белгарат, — сказал он.

— Долго ей еще? — спросил Волк, вскидывая на него глаза.

— Трудно сказать наверняка, но не больше месяца. Это будет её первый.

— Мы можем снять с неё тюки и разделить груз между остальными, — предложил Дерник. — Все будет в порядке, если ей не придется ничего нести.

— Может быть, — с сомнением отвечал Хеттар. Мендореллен вглядывался в желтеющие холмы впереди.

— За нами следят, Белгарат, — сказал он мрачно, указывая на тоненькие дымки, поднимающиеся к синему утреннему небу.

Господин Волк сощурился, и лицо у него вытянулось.

— Золотоискатели, наверное. Они вьются у границ Марагора, как стервятники над дохлой коровой. Глянь-ка, Пол.

Но тетя Пол уже обратила на холмы отрешенный взор.

— Аренды, — сказала она, — сендары, толнедрийцы, двое драснийцев. Не очень светлые.

— Мерги есть?

— Нет.

— Обычный сброд, — заметил Мендореллен, — им не удастся задержать нас надолго.

— Я желал бы по возможности избежать столкновения, — сказал ему Волк. — Эти случайные стычки опасны и ни к чему хорошему не ведут. — Он сердито потряс головой. — Хотя, боюсь, нам все равно не удастся убедить их, что мы не вывезли из Марагора золото, так что от столкновения не уйти.

— Если они хотят золота, почему бы им его не дать? — сказал Силк.

— У меня его нет, Силк, — отвечал старик.

— Не обязательно ему быть настоящим, — сказал Силк, сверкая глазами.

Он подошел к одной из вьючных лошадей, достал из тюка несколько больших кусков полотна и быстро нарезал их на квадраты примерно по пол-аршина каждый. На один из квадратов он насыпал две пригоршни гравия, поднял углы и перевязал бечевкой, так что получился увесистый узелок. Он подбросил его на руке.

— Ну что скажете, похоже на мешочек с золотом?

— Опять он что-то задумал, — сказал Бэйрек. Силк самодовольно ухмыльнулся и быстро изготовил еще несколько узелков.

— Я поеду впереди, — сказал он, приторачивая мешочки к седлам. — Езжайте за мной и не вмешивайтесь, когда я буду говорить. Сколько их там, Полгара?

— Около двадцати, — отвечала она.

— Тогда все будет отлично, — уверенно объявил он. — Едем?

Они сели на коней и двинулись к устью сухого лога, открывавшемуся на равнину. Силк ехал впереди, стреляя по сторонам глазами. Как только они въехали в лощину, Гарион услышал громкий свист и увидел какое-то движение впереди. Склоны у лощины были крутые. Ему сделалось неуютно.

— Мне нужно более или менее открытое место, где можно было бы развернуться, — сказал Силк. — Сюда. — Он указал подбородком на чуть более пологий отрезок склона. — Ну, — выкрикнул он резко. — Скачем!

Они поскакали за ним по склону лощины; гравий посыпался из под лошадиных копыт, и в воздухе поднялось облако желтой пыли. Из зарослей терновника в дальнем конце лощины послышались разочарованные крики. Несколько оборванцев выскочили из кустов и бросились наперерез, спотыкаясь в высокой, по колено, траве. Впереди, размахивая ржавым мечом, бежал человек с черной бородой. Мендореллен без колебания поехал прямо на него. Бородач завыл, перекатываясь под копытами огромного боевого скакуна.

Выбравшись из лощины, путники сгрудились потеснее.

— Годится, — сказал Силк, оглядываясь по сторонам. — Мне нужно только, чтобы у них было довольно времени подумать о возможных последствиях. Я определенно хочу, чтобы они задумались о последствиях.

В них со свистом полетела стрела. Мендореллен почти небрежно отбил её щитом.

— Стойте! — прокричал один из нападающих. Это был тощий рябой сендар в грязной зеленой рубахе и с перевязанной ногой.

— Кто это говорит? — прокричал Силк с вызовом.

— Я — Кролдор, — торжественно объявил человек с забинтованной ногой. Разбойник Кролдор. Вероятно, вы обо мне слышали.

— Что-то не доводилось, — любезным тоном сказал Силк.

— Оставьте нам золото — и женщин, — приказал Кролдор. — Тогда я, может быть, и пощажу вас.

— Если вы уйдете с дороги, может быть, мы вас пощадим.

— У меня пятьдесят человек, — угрожающе объявил Кролдор. — Все, как и я, отчаянные ребята.

— Двадцать, — поправил Силк. — Беглые рабы, трусливые земледельцы, мелкие воришки. Мои люди — опытные воины. Мало того, мы на конях, а вы — пешие.

— Оставьте золото, — настаивал самозваный разбойник.

— Почему бы вам не взять его самим?

— За мной! — рявкнул Кролдор и шагнул вперед. Двое других бандитов двинулись было следом, но остальные не тронулись с места, опасливо поглядывая на Мендореллена, Бэйрека и Хеттара. Пройдя несколько шагов, Кролдор понял, что его люди за ним не идут. Он остановился и обернулся. — Трусы! — заорал он в гневе. — Если мы не поторопимся, сюда подоспеют остальные. Нам вообще ничего не достанется.

— Вот что я скажу тебе, Кролдор, — сказал Силк. — Мы торопимся, а золота у нас столько, что увезти его все нам будет тяжеловато. — Он отвязал от седла один из мешочков с гравием и выразительно им потряс. — Вот. — Он небрежно бросил мешочек на траву. Потом отвязал второй и бросил рядом с первым. По его знаку остальные побросали свои мешочки в быстро увеличившуюся кучу. — Так вот, Кролдор, — продолжал Силк, — девять мешочков отличного желтого золота вы можете получить без драки. Если хотите больше, вам придется заплатить за него кровью.

Бандиты за спиной Кролдора переглянулись и двинулись в стороны от него, не сводя алчных взоров с груды мешочков в высокой траве.

— Твои люда вспомнили, что они смертны, Кролдор, — сухо сказал Силк. Здесь достаточно золота, чтобы сделать их всех богатыми, а богатые люди не рискуют понапрасну.

Кролдор посмотрел на него в упор.

— Я этого не забуду, — прорычал он.

— Конечно, — отвечал Силк. — Ну, мы поехали. Советую вам убраться с дороги.

Бэйрек и Хеттар подъехали к Мендореллену, и все трое медленно и угрожающе двинулись шагом.

Разбойник Кролдор стоял до последнего, потом с ругательствами отскочил в сторону.

— Едем! — скомандовал Силк.

Они пришпорили коней и поскакали галопом. Позади них разбойники гурьбой бросились к сваленным в кучу полотняным мешочкам. Почти сразу началась гнусная свалка, и трое оказались на земле раньше, чем был развязан хоть один мешочек. Когда бандиты наконец добрались до содержимого, всадники отчетливо услышали позади яростные вопли.

Проскакав пару миль, они остановились. Бэйрек смеялся.

— Бедный Кролдор, — хохотнул он. — Ну и негодяй же ты, Силк.

— Я внимательно изучал темные стороны человеческой природы, — невинно заметил Силк. — Как правило, я нахожу способ обратить их себе на пользу.

— В том, что случилось, они обвинят Кролдора, — заметил Хеттар.

— Знаю. В конце концов это одна из опасностей, подстерегающая вожака.

— Они могут даже убить его.

— Искренне на это надеюсь. Буду глубоко разочарован, если они этого не сделают.

Остаток дня они ехали по желтым предгорьям. Заночевали в маленькой укромной расщелине, где можно было разжечь костер, не привлекая внимания многочисленных в этих краях разбойников. На следующее утро выехали рано и к полудню оказались уже в горах. Они ехали меж скалистых уступов в густом еловом лесу. Воздух был прян и свеж. Хотя в предгорьях еще стояло лето, здесь уже сказывалось приближение осени. Подлесок начал облетать, в воздухе висела едва уловимая туманная дымка, и по утрам, просыпаясь, они видели на земле иней. Тем не менее погода стояла ясная, и дорога доставляла им одно удовольствие.

И вот, когда они ехали по горам уже больше недели, однажды после полудня с запада нанесло тучи, и ударил мороз. Гарион вытащил из вьючной сумы плащ, закутался в него и ехал, дрожа. Становилось все холоднее.

Дерник поднял лицо и потянул носом воздух

— Еще до утра пойдет снег, — объявил он. Гарион и сам чувствовал приближение снегопада. Он угрюмо кивнул.

— Я знал, что этим кончится, — проворчал господин Волк, потом, пожав плечами, добавил: — Ладно. Для всех нас это не первая зима.

Когда на следующее утро Гарион высунул нос из палатки, он увидел на земле дюймовый слой снега. Беззвучно падали мягкие хлопья, скрывая от взгляда все, что было дальше чем за сотню шагов. Воздух был холодный, лошади, казавшиеся на заснеженной земле очень темными, переступали ногами и прядали ушами, чувствуя на себе прикосновение снежных хлопьев. Изо рта у них валил пар.

Се'Недра выскользнула из палатки, которую делила с тетей Пол, и взвизгнула от восторга. Снег, понял Гарион, редкость в Тол Хонете, и маленькая принцесса в детской радости запрыгала под кружащимися хлопьями. Он снисходительно улыбался, пока метко нацеленный снежок не угодил ему в голову. Тогда он погнался за ней, забрасывая снежками, а она мелькала между деревьями, смеясь и визжа. Наконец он догнал её и намеревался умыть пригоршней снега, но она бурно обвила его руками и поцеловала, ткнувшись в щеку маленьким холодным носиком. На ресницах у неё лежал снег. Всю глубину её коварства он осознал лишь в ту секунду, когда она высыпала ему за воротник полную горсть снега. Тут Се'Недра вырвалась и побежала к палаткам, оглушительно хохоча, пока он пытался вытрясти из рубашки быстро тающий снег.

К полудню подтаяло, белые хлопья сменились мелким моросящим дождем. Они ехали по узкому ущелью, под копытами было слякотно, с елок капало, внизу по камням бурным потоком неслась вода.

Наконец господин Волк приказал остановиться.

— Мы приближаемся к границе Ктол Мергоса, — сказал он. — Думаю, нам пора принять некоторые предосторожности.

— Я поеду впереди, — быстро предложил Хеттар.

— Не думаю, чтобы это было удачным решением, — отвечал Волк. — Ты склонен забываться при виде мергов.

— Тогда я, — сказал Силк. Он накинул капюшон, но с кончика его длинного острого носа капала вода. — Я поеду примерно в полумиле впереди и буду начеку.

Волк кивнул.

— Если что увидишь, свистни.

— Хорошо. — Силк рысью двинулся вперед. Ближе к вечеру совсем похолодало, камни и деревья покрылись ледяной коркой. Путники обогнули большой скальный выступ и увидели поджидавшего их Силка.

— До темноты еще около часа, — сказал он. — Как, по-вашему, ехать нам дальше или спуститься в расщелину и заночевать?

Господин Волк, сощурясь, посмотрел на небо и на горы впереди. Крутой склон был покрыт чахлыми деревцами, выше которых уже ничего не росло.

— Надо перевалить на другую сторону. Это всего мили две. Едем.

Силк кивнул и снова поехал вперед.

Они перевалили через гребень и заглянули в глубокое ущелье, отделявшее их от вершины, которую они миновали два дня назад. Дождь к вечеру утих, и Гарион ясно видел противоположный склон ущелья. До него было не больше полумили, и он заметил там какое-то шевеление.

— Что это? — указал Гарион. Господин Волк стряхивал с бороды лед.

— Я этого боялся.

— Чего?

— Это олгроты.

С дрожью отвращения Гарион вспомнил козлолицых обезьян, напавших на них в Арендии.

— Может, нам лучше убраться отсюда поскорее? — спросил он.

— Им никак сюда не попасть, — отвечал Волк. — Ущелье не меньше мили шириной. Однако гролимы спустили своих зверюг. Это нам стоит иметь в виду. Он знаком велел продолжать путь

С дальней стороны ущелья до Гариона доносился заглушаемый ветром лай олгрота, подзывавшего свою стаю. Вскоре дюжина мерзких тварей уже бежала по краю ущелья, переговариваясь лаем и не отставая от отряда, который огибал крутой скалистый уступ, направляясь к неглубокой лощине за ним. Лощина эта вела в сторону от ущелья; проехав милю, они заночевали в еловой рощице.

На следующее утро было еще холоднее и по-прежнему облачно, но дождь перестал. Они вернулись к устью лощины и поехали по краю ущелья. С противоположной стороны они видели головокружительный отвесный обрыв высотою в несколько тысяч футов, а под ним — ленточку реки, казавшуюся с высоты совсем крохотной. Олгроты все не отставали. Они бежали с лаем и воем, бросая на путников голодные взгляды. За деревьями вдали иногда появлялись и другие существа. У одного из них, огромного и косматого, было человеческое тело и звериная голова По дальней стороне ущелья пронесся табун, гривы и хвосты развевались на ветру.

— Смотрите! — воскликнула Се'Недра. — Дикие лошади!

— Это не лошади, — мрачно отозвался Хеттар.

— Похожи на лошадей.

— Похожи, но не лошади.

— Хрулги, — коротко сказал господин Волк.

— Кто это?

— Хрулга — четвероногое животное, видом напоминающее лошадь, но с клыками вместо зубов и когтями вместо копыт.

— Но это значит, что… — Принцесса не договорила. Глаза у неё расширились.

— Да. Они хищники.

Ее передернуло.

— Ужас какой.

— Ущелье сужается, Белгарат, — проворчал Бэйрек. — Я бы не желал оказаться рядом с этими тварями.

— Все в порядке. Насколько я помню, ущелье сужается примерно до сотни ярдов и потом расширяется вновь. Им через него не перебраться.

— Надеюсь, память вас не подводит.

По небу неслись изорванные ветром клочья облаков. Стервятники кружили над ущельем, вороны перелетали с дерева на дерево, каркая и наскакивая друг на друга. Тетя Пол строго и неодобрительно смотрела на птиц, но ничего не говорила.

Они ехали дальше. Ущелье становилось все уже, и вскоре они смогли ясно различить зверские морды олгротов на другой стороне. Когда хрулги с их развевающимися на ветру гривами разевали пасти, чтобы заржать, их длинные острые клыки становились отчетливо видны.

И вот в самом узком месте ущелья на противоположный склон выехал отряд одетых в кольчуги мергов. Лошади их были в мыле, и сами мерги казались изможденными долгой дорогой. Они остановились и ждали, пока Гарион и его спутники поравняются с ними. На самом краю, переводя взгляд с края ущелья на реку, стоял Брилл.

— Где ты пропадал? — крикнул Силк с добродушием, под которым угадывалась острая язвительность. — Мы уже думали, что больше тебя не увидим.

— Напрасно надеялся, Келдар, — отвечал Брилл. — Как вы оказались на той стороне?

— Поезжайте назад, — крикнул Силк, указывая туда, откуда они приехали. Дня через четыре начинайте искать лощину, которая нас сюда вывела. Если будете искать тщательно, то на поиски у вас уйдет не более двух дней.

Один из мергов вытащил из-под левой ноги короткий лук и положил на него стрелу, прицелился в Силка, натянул и спустил тетиву. Силк невозмутимо следил, как стрела, крутясь на лету, описала дугу и упала в ущелье.

— Отличный выстрел! — крикнул он.

— Не валяй дурака, — рявкнул Брилл лучнику, потом опять посмотрел на Силка. — Я много чего о тебе слышал, Келдар.

— Значит, мне удалось приобрести некоторую известность, — скромно заметил Силк.

— Как-нибудь я узнаю, не слишком ли слухи преувеличивают твои достоинства.

— Такое любопытство может быть симптомом опасного заболевания.

— Для одного из нас, по крайней мере.

— С нетерпением буду ждать следующей встречи, — сказал Силк. — Надеюсь, ты извинишь нас, дорогой, — спешные дела, понимаешь ли.

— Почаще оглядывайся, Келдар, — сказал Брилл с угрозой. — Однажды я окажусь у тебя за спиной.

— Я часто оглядываюсь, Кордох, — прокричал Силк, — так что не очень удивляйся, если обнаружишь, что я тебя поджидал. Очень приятно было с тобой поболтать. Надо будет при первой возможности продолжить беседу.

Тот же мерг пустил еще одну стрелу. Она отправилась вслед за первой.

Силк засмеялся и повел отряд прочь от ущелья.

— Какой замечательный человек, — сказал он, когда они отъехали, и, подняв глаза к затянутому тучами небу, добавил: — И какой великолепный денек.

Тучи сгущались и делались все чернее, ветер яростно ревел между деревьями. Господин Волк вел отряд прочь от ущелья, за которым остались Брилл и его мерги, на северо-восток.

Они остановились на ночлег под последними чахлыми елочками, выше которых уже ничего не росло. Тетя Пол приготовила густую похлебку; едва закончив еду, они потушили костер.

— Незачем оставлять для них маяки, — заметил Волк.

— Они ведь не могут перебраться через ущелье? — спросил Дерник.

— Лучше не рисковать, — отвечал Волк. Он отошел от догорающих углей и встал, глядя в темноту. Повинуясь внезапному порыву, Гарион пошел за ним.

— Сколько еще до Долины, дедушка? — спросил он.

— Около семидесяти лиг, — отвечал старик. — Нам не удастся быстро проехать через горы.

— И погода портится.

— Я это заметил.

— Что будет, если налетит настоящая пурга?

— Мы где-нибудь укроемся и переждем её.

— А что, если…

— Гарион, я понимаю, что это вполне естественно, однако временами ты начинаешь говорить в точности как твоя тетка. Она спрашивает меня "а что, если?" с тех пор, как ей исполнилось семнадцать. За долгие годы я порядком от этого подустал.

— Извини.

— Не извиняйся. Просто не делай этого больше.

Над головой в непроницаемой тьме затянутого тучами неба захлопали огромные крылья.

— Что это? — спросил Гарион, вздрогнув.

— Тише! — Волк стоял, задрав голову. Снова захлопали крылья. — Да, печально.

— Что?

— Я думал, бедная животина сдохла несколько веков назад. Почему они не оставят её в покое?

— Кто это?

— У неё нет имени. Она большая, глупая и безобразная. Боги сотворили всего три таких существа, и оба самца убили друг друга в первый же брачный сезон. Осталась она одна.

— Звучит ужасно, — сказал Гарион, прислушиваясь к хлопанью огромных крыльев над головой и всматриваясь в темноту. — Как она выглядит?

— Большая, как дом. Ты бы не обрадовался, если б её увидел.

— Она опасна?

— Очень, но она плохо видит в темноте. — Волк вздохнул. — Видимо, гролимы выкурили её из пещеры и отправили охотиться за нами. Иногда они заходят слишком далеко.

— Надо ли нам сказать остальным?

— Это только встревожит их. Иногда лучше ничего не говорить.

Большие крылья снова захлопали. Из темноты донесся крик, полный такого отчаяния, такого мучительного одиночества, что у Гариона от жалости сжалось сердце.

Волк снова вздохнул.

— Мы ничем не можем помочь, — сказал он. — Пошли к остальным.

Глава 8

Следующие два дня они ехали вверх по хребту к покрытым снегом вершинам. По-прежнему было слякотно. Деревья, все более чахлые и низкорослые, встречались реже и реже, а потом и вовсе исчезли. Хребет вывел их на склон горы, и они поехали вверх. Меж поваленных камней и льда беспрестанно свистел ветер.

Господин Волк остановился, чтобы оглядеться в бледном вечернем свете.

— Сюда, — сказал он наконец, указывая на седловину между двумя пиками. Они двинулись вверх по склону, кутаясь в плащи.

Подъехал Хеттар. Его ястребиное лицо было нахмурено.

— Жеребая кобыла беспокоится, — сказал он Волку. — Думаю, подходит её срок.

Тетя Пол, ничего не говоря, спешилась и пошла посмотреть кобылу. Когда она вернулась, лицо у неё было серьезное.

— Ей осталось всего несколько часов, отец, — сообщила она.

Волк огляделся.

— По эту сторону укрыться негде.

— Может быть, мы найдем что-нибудь по ту сторону перевала, — предложил Бэйрек. Волк покачал головой.

— Думаю, там то же самое. Нам надо поторопиться. Не хотелось бы провести ночь здесь.

По мере того как они поднимались выше, ветер становился все резче, временами налетал мокрый снег. Как только они въехали на седловину, ветер снежной крупой со всей мощью ударил им в лицо.

— По эту сторону еще хуже, Белгарат! — прокричал сквозь ветер Бэйрек. Сколько до тех деревьев?

— Лига, — отвечал Волк, удерживая хлопающий на ветру плащ.

— Кобыла туда не дойдет, — сказал Хеттар. — Мы должны найти укрытие.

— Здесь нет никакого укрытия, — сказал Волк. — До самых деревьев. Только лед и голые камни.

Не зная, почему он это говорит, Гарион неожиданно для себя крикнул: — Как насчет пещеры?

Господин Волк повернулся и посмотрел на него пристально:

— Какая пещера? Где?

— В склоне горы. Недалеко отсюда. — Гарион знал, что пещера там есть, но не знал, откуда это знает.

— Ты уверен?

— Конечно. Сюда. — Гарион развернул лошадь и поехал вверх по склону седловины к высокому пику слева от них. Ветер рвал одежду, мокрый снег ослеплял, но Гарион ехал уверенно. Каждый камень казался ему знакомым, хотя почему, он бы сказать не мог. Он ехал быстро, держась впереди отряда, сознавая, что, если ему начнут задавать вопросы, он не сможет ответить. Они обогнули пик и въехали на широкую каменную площадку вроде террасы, которая изгибалась вдоль склона горы, теряясь в снежной круговерти.

— Куда ты ведешь нас, юноша? — прокричал Мендореллен.

— Уже близко, — крикнул Гарион через плечо.

За гранитным уступом терраса сузилась, а за нависающим карнизом и вовсе стала шириной с пешую тропу. Гарион слез с коня и под уздцы провел его под карнизом. Ветер хлестал в лицо, и Гариону пришлось загородиться рукой, защищая глаза от снега. Идя так в обход гранитного выступа, он не мог заметить дверь, пока не оказался прямо перед ней.

Дверь в скале была железная, черная, изъеденная ржавчиной. Она была шире, чем ворота Фолдоровой фермы. Самый верх её скрывался под снегом.

Бэйрек, шедший следом за Гарионом, подошел и коснулся двери рукой, потом крепко ударил кулаком. Дверь гулко загудела.

— Пещера там есть, — крикнул он через плечо. — А я уж думал, из парнишки ветром выдуло рассудок.

— Как нам попасть внутрь? — прокричал Хеттар. Ветер уносил его слова.

— Дверь прочная, как сама скала, — сказал Бэйрек, вновь стукнув по двери кулаком.

— Мы должны спрятаться от ветра, — объявила тетя Пол, обнимая Се'Недру за плечи.

— Ну, Гарион? — спросил господин Волк.

— Это просто, — отвечал Гарион. — Я только должен найти нужное место. — Он пробежал пальцами по ледяному железу, не зная, что именно ищет. Он нашел место, которое показалось ему несколько отличным от остальной поверхности. — Здесь. — Он приложил правую руку и легонько нажал. С громким, стонущим скрежетом дверь качнулась. Точно посреди казавшейся сплошной металлической поверхности открылась прямая, как порез, щель, с которой посыпалась ржавчина. Её тут же унес ветер.

Гарион почувствовал странную теплоту в серебряной родинке на правой ладони, которой касался двери. Удивленный, он перестал давить, но дверь продолжала двигаться под воздействием серебряной родинки. Дверь продолжала открываться даже после того, как он отнял руку. Он сжал ладонь. Дверь остановилась. Он разжал ладонь — дверь, скрежеща по камню, открылась еще шире.

— Не надо играть, милый, — сказала ему тетя Пол. — Просто открывай.

В пещере за огромной дверью было темно, но затхлостью, против ожидания, не пахло. Они вошли осторожно, нащупывая ногами пол.

— Минуточку, — приглушенным голосом сказал Дерник.

Они услышали, как он расстегивает вьючную суму и ударяет кремнем об огниво. Блеснули искры. Дерник раздул трут, и засветился маленький огонек. Кузнец поднес горящий трут к факелу, который вытащил из вьюка. Факел затрещал, потом загорелся. Дерник поднял его, и они оглядели пещеру.

Сразу стало видно, что пещера эта искусственная. Стены и пол были совершенно гладкие, и свет факела отражался от них. Все помещение оказалось идеально круглое и имело в диаметре около ста футов. Стены полого закруглялись вверх, и высокий потолок тоже был, по видимому, круглый. Точно в центре пещеры стоял круглый каменный стол, футов двадцать в поперечнике, такой высокий, что Бэйрек не доставал до него головой. Вокруг стола шла круглая же каменная скамья. В полукруглой нише напротив двери располагался очаг. В пещере было холодно, но не сыро.

— Можно ли будет ввести сюда лошадей? — тихо спросил Хеттар.

Господин Волк кивнул. В свете факела лицо его казалось озадаченным, глаза выражали глубокую задумчивость

Конские подковы звонко зацокали по каменному полу. Лошади озирались широко раскрытыми глазами и нервно прядали ушами.

— В очаге сложены дрова, — сказал Дерник из дальнего края пещеры. — Зажечь огонь? Волк поднял голову.

— Что? А, да. Зажги.

Дерник сунул факел в очаг, и дрова тут же вспыхнули. Огонь быстро разгорался, языки его казались необычайно яркими.

У Се'Недры перехватило дыхание.

— Стены! Посмотрите на стены! — Свет от очага отражался в кристаллической структуре камня, и весь свод переливался мириадами мерцающих разноцветных огоньков, наполняя пещеру мягким радужным свечением.

Хеттар прошел вдоль стены и остановился еще перед одной нишей.

— Родник, — сказал он. — Это хорошее место, чтобы переждать бурю.

Дерник погасил факел и снял плащ. В помещении почти сразу, как он затопил очаг, стало тепло. Он посмотрел на господина Волка.

— Вы знаете про это место, так ведь? — спросил он.

— Никому из нас не удавалось прежде его найти, — отвечал старик задумчиво. — Мы даже не были уверены, что оно и впрямь существует.

— Что сие за дивная пещера, Белгарат? — спросил Мендореллен.

Господин Волк глубоко вздохнул.

— Когда боги творили этот мир, им нужно было время от времени встречаться и обсуждать, что каждый из них сделал и что еще намеревается сделать, дабы все получалось согласованно и гармонично — горы, ветра, времена года и так далее. — Он огляделся. — Это то место, где они встречались.

Силк, сморщив от любопытства нос, влез на скамью, окружавшую огромный стол.

— Там стоят чаши, — сказал он. — Семь чаш и семь кубков. В чашах какие-то плоды. — Он потянулся к столу.

— Силк! — резко сказал Волк. — Не смей ничего трогать.

Рука Силка замерла. Через плечо он оглянулся на старика.

— Лучше тебе спуститься, — серьезно сказал Волк.

— Дверь! — воскликнула Се'Недра.

Они обернулись и увидели, что тяжелая железная дверь мягко затворяется. С проклятием Бэйрек кинулся к ней, но опоздал. С гулким грохотом дверь захлопнулась раньше, чем его руки успели её коснуться. Бэйрек обернулся. Глаза его были полны отчаяния.

— Все в порядке, — успокоил его Гарион. — Я сумею её открыть

Волк вопросительно посмотрел на Гариона

— Как ты узнал про пещеру? — спросил он. Гарион растерялся.

— Не знаю, — беспомощно выговорил он. — Я знал — и все. Кажется, последние день два я чувствовал, что мы к ней приближаемся.

— Это как-то связано с тем голосом, который говорил с Марой?

— Не думаю. Вроде его сейчас со мной нет, и о пещере я узнал как-то иначе. Мне кажется, это идет от меня, а не от него, только вот как, не знаю. У меня такое чувство, словно я всегда про неё знал — только не ощущал этого, пока мы к ней не приблизились. Ужасно трудно объяснить.

Тетя Пол и господин Волк обменялись взглядами. Волк явно собирался спросить что-то еще, но тут из дальнего конца пещеры послышался стон.

— Помогите мне кто-нибудь, — торопливо сказал Хеттар.

Одна из лошадей стояла на дрожащих ногах, которые, казалось, вот-вот подломятся. Дыхание её было частым, прерывистым, бока раздуты. Хеттар стоял рядом, поддерживая её.

— Сейчас ожеребится, — сказал он.

Они быстро подошли к кобыле. Тетя Пол сразу взяла все в свои руки и принялась быстро отдавать приказы. Кобылу опустили на пол, Хеттар и Дерник занялись ею, в то время как тетя Пол налила воды в котелок и поставила его на огонь.

— Мне понадобится место, — сказала она выразительно, открывая мешочек, в котором хранила травы.

— Почему бы нам не убраться подальше? — предложил Бэйрек, опасливо глядя на тяжело дышащую лошадь.

— Отличная мысль, — согласилась тетя Пол. — Ты, Се'Недра, останься. Мне потребуется твоя помощь.

Гарион, Бэйрек и Мендореллен отошли на несколько шагов и сели, прислонясь спинами к сверкающей стене. Силк и господин Волк продолжали исследовать пещеру. Глядя на Дерника и Хеттара возле кобылы, на тетю Пол и Се'Недру у огня, Гарион впал в какое-то забытье. Пещера давно притягивала его, это несомненно, и даже теперь он ощущал её воздействие. Он никак не мог сосредоточиться на происходящем с кобылой и со странной определенностью чувствовал, что найти пещеру было лишь первой частью чего-то очень важного. Что-то еще ему предстояло сделать, и теперешнее состояние готовило его в некотором роде к этому предстоящему действию.

— Сознаться в сем нелегко, — горестно говорил Мендореллен. Гарион взглянул на него. — Однако, ввиду отчаянности нашего предприятия, — продолжал рыцарь, должен открыто покаяться в великом моем пороке. Может статься, что порок сей, коий есть трусость, в час грозной опасности побудит меня к бегству, и жизни ваши окажутся в смертельной опасности.

— Ты придаешь этому слишком много значения, — сказал Бэйрек.

— О нет, милорд. Призываю вас тщательно рассмотреть мое дело и определить, достоин ли я продолжать с вами путь. — Он начал со скрежетом подниматься на ноги.

— Куда ты? — спросил Бэйрек.

— Я намереваюсь отойти в сторону, дабы вы могли спокойно обсудить это.

— Сядь, Мендореллен, — раздраженно сказал Бэйрек. — Я не скажу за твоей спиной ничего такого, чего бы не сказал в глаза.

Кобыла, лежавшая близко к огню, положив голову на колени Хеттара, снова застонала.

— Готово лекарство, Полгара? — спросил олгар встревоженно.

— Не совсем, — ответила она и повернулась к Се'Недре, которая тщательно растирала ложкой в чашке сухие листья. — Разотри их получше, милая, — велела она.

Дерник стоял рядом с кобылой, положив руки на её раздувшийся живот.

— Нам, может быть, придется разворачивать жеребенка, — сказал он серьезно. — По-моему, он пытается идти неправильно.

— Не делайте ничего, пока не испробуете это, — сказала тетя Пол, аккуратно пересыпая серый порошок из глиняного горшочка в булькающую воду. Она взяла чашечку с листьями у Се'Недры и, помешивая воду, высыпала и их.

— Думаю, милорд Бэйрек, — настаивал Мендореллен, — что ты без должного внимания отнесся к сказанному мной.

— Я все слышал. Ты сказал, что как-то раз испугался. Тут не о чем беспокоиться. С каждым это время от времени случается.

— Я не могу этого вынести. Я живу в постоянном страхе, не ведая, когда это вернется и вновь лишит меня мужества.

Дерник поднял глаза от кобылы.

— Ты боишься страха? — спросил он удивленно.

— Тебе не понять, что это такое, любезный друг, — отвечал Мендореллен.

— Живот напрягается, — сказал Дерник. — Во рту делается сухо, и кажется, что сердце кто-то сжал в кулаке.

Мендореллен моргнул.

— Это случалось со мной так часто, что я точно знаю, как это бывает.

— С тобой? Ты — один из самых смелых людей, которых мне доводилось встречать.

Дерник криво усмехнулся.

— Я — простой человек, Мендореллен, — сказал он, — а простые люди живут в постоянном страхе. Разве ты этого не знаешь? Мы боимся непогоды, боимся сильных людей, боимся ночи и рыскающих во тьме чудовищ, боимся состариться и умереть. Иногда мы даже боимся жить. Простые люди боятся почти каждую минуту своей жизни.

— Как вы это выносите?

— Разве у нас есть выбор? Страх — это часть жизни, Мендореллен, и это наша единственная жизнь. Приходится привыкать. Когда он становится для тебя обычным, как старая рубаха, ты просто-напросто перестаешь его замечать. Иногда немного помогает смех.

— Смех?

— Он дает страху понять, что ты знаешь о его существовании, но не сдашься и будешь действовать наперекор ему. — Дерник посмотрел на свои руки, которыми тщательно растирал лошадиный живот. — Некоторые бранятся и бахвалятся, продолжал он. — Полагают, это дает тот же результат. Каждый находит свой способ борьбы со страхом. Я лично предпочитаю смех. По мне, это самое уместное.

Мендореллен внимательно и задумчиво слушал Дерника, старательно вникая в смысл его слов.

— Я обдумаю это, — сказал он. — Возможно, любезный друг, я обязан тебе больше чем жизнью за доброе твое наставление.

Кобыла вновь издала утробный, душераздирающий стон. Дерник встал и принялся закатывать рукава.

— Жеребенка придется повернуть, госпожа Пол, — сказал он решительно. — И немедленно, не то мы потеряем и жеребенка, и кобылу.

— Позволь мне прежде дать ей лекарство, — отвечала тетя Пол, остужая холодной водой кипящий котелок. — Подержи ей голову, — сказала она Хеттару.

Хеттар кивнул и крепко обхватил руками кобылью голову.

— Гарион, — сказала тетя Пол, ложкой вливая лекарство в лошадиный рот, почему бы вам с Се'Недрой не отойти к Силку и твоему деду?

— Приходилось ли тебе прежде поворачивать жеребенка, Дерник? — озабоченно спросил Хеттар.

— Жеребенка — нет, а вот телят приходилось частенько. Лошадь не так уж сильно отличается от коровы.

Бэйрек быстро встал. Лицо у него казалось зеленоватым.

— Я пойду с Гарионом и принцессой, — сказал он громко. — Не представляю, чтобы от меня был здесь какой-нибудь толк.

— Я пойду с тобой, — объявил Мендореллен. Его лицо тоже заметно побледнело. — Уместно будет, полагаю, освободить нашим друзьям побольше места.

Тетя Пол с легкой усмешкой взглянула на двух воителей, но не сказала ничего.

Гарион и остальные быстро отошли.

Силк и господин Волк стояли за большим каменным столом, разглядывая еще одну странную нишу в мерцающей стене.

— Никогда не видел таких плодов, — говорил маленький драсниец.

— Удивительно было бы, если бы ты видел, — отвечал Волк.

— С виду они такие свежие, будто их только что сорвали, — рука Силка как бы сама потянулась к манящему плоду.

— Я не стал бы этого делать, — предупредил Волк.

— Страшно любопытно, какие они на вкус.

— От любопытства не умирают. Иное дело эти плоды.

— Терпеть не могу, когда мое любопытство остается неудовлетворенным.

— Переживешь. — Волк повернулся к Гариону и остальным. — Как лошадь?

— Дерник говорит, что будет поворачивать жеребенка, — сказал Бэйрек. — Мы решили, что нам лучше не мешаться под ногами.

Волк кивнул.

— Силк! — одернул он резко, не поворачивая головы.

— Извиняюсь. — Силк убрал руку.

— Почему бы тебе не отойти отсюда? Ты обязательно нарвешься на неприятность.

Силк пожал плечами.

— Это вообще основное мое занятие.

— Отойди, Силк, — твердо сказал Волк. — Я не могу следить за тобой постоянно. — Он подсунул пальцы под грязную повязку на руке и раздраженно зачесался. — Довольно, — объявил он. — Гарион, сними с меня эту штуковину. — Он протянул руку.

Гарион отпрянул.

— Только не я, — сказал он. — Знаешь, что скажет тетя Пол, если я сделаю это без её разрешения?

— Не глупи. Силк, сними повязку.

— Сперва ты говоришь мне не нарываться на неприятности, а потом велишь поступать наперекор Полгаре? Ты непоследователен, Белгарат.

— Ладно, — сказала Се'Недра. Она взяла старика за руку и начала маленькими пальчиками развязывать повязку. — Не забывайте только, что это была ваша идея. Гарион, дай мне свой нож.

Гарион нехотя протянул ей кинжал, принцесса разрезала узел и принялась сматывать повязку. Лубки со стуком упали на каменный пол.

— Милое дитя. — Господин Волк лучезарно улыбнулся ей и с явным облегчением принялся чесать руку.

— Главное, не забывайте, что вы теперь у меня в долгу, — сказала она.

— Типичная толнедрийка, — заметил Силк. Примерно через четверть часа к ним подошла тетя Пол. Глаза у неё были печальные.

— Как кобыла? — быстро спросила Се'Недра.

— Очень слаба, но, по-моему, скоро оправится.

— А жеребеночек? Тетя Пол вздохнула.

— Мы опоздали. Мы перепробовали все, но он так и не задышал.

Се'Недра, не веря, смотрела ей прямо в лицо.

— Сделайте что-нибудь! — потребовала она. — Вы же чародейка! Сделайте что-нибудь!

— Очень жаль, Се'Недра, но это не в нашей власти. Мы не можем переступать через этот барьер.

Маленькая принцесса горько заплакала. Тетя Пол нежно обняла её вздрагивающие плечи.

Но Гарион уже встал. С полной ясностью он сознавал теперь, чего же ждала от него пещера, и повиновался, не размышляя, но и не торопясь. Он тихо обошел каменный стол и приблизился к огню.

Хеттар сидел скрестив ноги, на коленях у него лежал неподвижный жеребенок. Голова Хеттара печально поникла, похожий на гриву чуб касался тоненькой мордочки животного.

— Дай мне его, Хеттар, — сказал Гарион.

— Гарион! Нет! — Голос тети Пол, раздавшийся за его спиной, был преисполнен тревоги.

Хеттар поднял голову. Его ястребиное лицо выражало глубокую печаль

— Позволь мне взять его, Хеттар, — очень тихо повторил Гарион.

Ничего не говоря, Хеттар поднял маленькое тельце — мокрая шкурка поблескивала в свете очага — и протянул Гариону. Мальчик встал на колени и положил жеребенка на пол перед горящим очагом. Положив руки на крошечную грудную клетку, он тихонько надавил.

— Дыши, — почти прошептал он.

— Мы пробовали это, Гарион, — печально сказал Хеттар. — Мы пробовали все.

Гарион начал собирать свою волю.

— Не делай этого, Гарион, — твердо сказала тетя Пол. — Это невозможно, и ты причинишь себе вред, если попытаешься.

Гарион не слушал её. Пещера громко говорила с ним, заглушая все остальные звуки. Он сосредоточил все мысли на влажном, безжизненном тельце жеребенка. Потом протянул руки и приложил правую ладонь к каштановой, без единого пятнышка, лопатке мертвого животного. Ему представилась сплошная стена черная, выше всего в мире, непроницаемая и беззвучная. Он мысленно уперся в неё, но она не поддавалась. Он глубоко втянул воздух и вложил всего себя в борьбу.

— Живи, — сказал он.

— Гарион, перестань.

— Живи, — сказал он снова, с еще большим усилием бросаясь на стену.

— Слишком поздно, Пол, — услышал он откуда-то голос господина Волка. — Он уже не может отступить.

— Живи, — повторил Гарион. Что-то изливалось из него мощным потоком, начисто опустошая его. Блистающие стены замерцали и зазвенели, как если бы где-то в глубине горы ударил колокол. Они гудели, наполняя воздух в пещере дрожащим звоном, и вдруг вспыхнули ослепительным светом. Стало светло, как днем.

Тельце под рукой Гариона вздрогнуло, жеребенок глубоко, прерывисто вздохнул. Гарион услышал изумленные голоса за спиной. Тоненькие, как прутики, ножки зашевелились. Жеребенок еще раз вздохнул и открыл глаза.

— Чудо, — сказал Мендореллен потрясенно.

— И даже, может быть, больше, — отвечал господин Волк, пристально разглядывая Гариона.

Жеребенок завозился, его голова слабо закачалась на тонкой шее. Он подтянул ножки под себя и с усилием начал подниматься. Инстинктивно он повернулся к матери и побрел к ней. На его шкурке, которая, до того как Гарион её коснулся, была сплошь каштановая, появилось маленькое белое пятнышко, размером точно с родинку на ладони Гариона.

Гарион, пошатываясь, встал и заковылял прочь, расталкивая остальных. Подойдя к родничку, бившему из ниши в стене, он набрал в ладони воды и плеснул себе на голову и на шею. Потом долго стоял перед родничком, дрожа и тяжело дыша. И тут он почувствовал мягкое, робкое прикосновение к локтю. Устало повернув голову, он увидел, что жеребенок, уже уверенно стоя на своих тоненьких ножках, с обожанием смотрит на него влажными глазами.

Глава 9

Буря на следующий день поутихла, но они пробыли в пещере еще день, чтобы кобыла успела оправиться, а новорожденный жеребенок — окрепнуть. Внимание жеребенка смущало и раздражало Гариона — малыш неотступно следил за ним влажными глазами и то и дело тыкался носом в колени. Остальные лошади смотрели на Гариона с молчаливым уважением. Все это выбивало его из колеи.

Прежде чем покинуть пещеру, они тщательно уничтожили все следы своего пребывания. Никто не говорил, что нужно убрать, просто все как один, повинуясь невысказанному порыву, занялись уборкой.

— Огонь еще горит, — сказал Дерник, оглядываясь с тревогой, когда они уже собрались уходить.

— Он погаснет после нашего ухода, — сказал ему Волк. — Не думаю, чтобы ты смог его погасить, как бы ни старался.

Дерник кивнул.

— Вероятно, вы правы, — согласился он.

— Закрой дверь, Гарион, — сказала тетя Пол после того, как они вывели лошадей на террасу.

В некотором смущении Гарион взялся за край громадной железной двери и потянул. Хотя Бэйрек, налегая изо всех своих могучих сил, так и не смог её сдвинуть, под рукой Гариона она подалась легко. Достаточно было чуть потянуть, и она тут же мягко затворилась. Две половинки сошлись с громким стуком, так что между ними осталась лишь тонкая, едва различимая линия.

Господин Волк легонько коснулся железной двери, глаза его устремились в неведомые дали. Потом он вздохнул, повернулся и повел их по террасе туда, откуда они пришли два дня назад.

Обогнув уступ, они сели в седла и поехали мимо поваленных глыб и тающего льда к первым кустам и чахлым деревцам за перевалом. Хотя ветер был все еще резкий, небо прояснилось, и лишь несколько перистых облачков неслись едва ли не над самыми головами путешественников.

Гарион проехал вперед и оказался рядом с господином Волком. От всего случившегося в пещере мысли его пришли в полное смятение, и он отчаянно нуждался в том, чтобы привести их в порядок.

— Дедушка, — позвал он.

— Да, Гарион? — отвечал старик, очнувшись от полусна.

— Почему тетя Пол пыталась меня остановить? Тогда, с жеребенком?

— Потому что это было опасно, — отвечал старик.

— Почему опасно?

— Когда ты пытаешься сделать что-то невозможное, ты тратишь на это слишком много энергии, и, если не оставляешь попыток, это может оказаться смертельным.

— Смертельным?

Волк кивнул.

— Ты полностью истощаешься, и у тебя не остается сил, чтобы поддерживать собственное сердцебиение.

— Я не знал. — Гарион был поражен.

Волк пригнулся, проезжая под низко нависшей веткой.

— Ясное дело.

— Разве не ты говоришь всегда, что нет ничего невозможного?

— В пределах разумного, Гарион. В пределах разумного.

Несколько минут они ехали в молчании. Стук конских копыт заглушался толстым мхом, который покрывал землю.

— Наверное, мне бы стоило побольше обо всем этом разузнать, — сказал наконец Гарион.

— Мысль неплохая. Что именно ты хотел бы понять?

— Наверное, все.

Господин Волк рассмеялся.

— Боюсь, это займет очень много времени.

У Гариона упало сердце.

— Это так сложно?

— Нет. На самом деле это очень просто, но простые вещи труднее всего объяснить

— Бессмыслица какая-то, — возмутился Гарион.

— Да? — Волк насмешливо посмотрел на него. — Тогда позволь задать тебе простой вопрос. Сколько будет дважды два?

— Четыре, — тут же ответил Гарион.

— Почему?

Гарион растерялся.

— Просто четыре, — ответил он робко.

— Но почему?

— Не почему, просто так получается.

— Все бывает почему-либо, Гарион.

— Ладно, тогда почему дважды два — четыре?

— Не знаю, — сознался Волк. — Я думал, может, ты знаешь.

Они проехали мимо стоящей торчком скрюченной коряги, белой на фоне голубого неба.

— Мы так ни к чему и не пришли, — сказал Гарион.

— Напротив, я думаю, мы проделали уже большой путь, — отвечал Волк. — Так что именно ты бы хотел узнать?

— Что такое чародейство? — спросил Гарион напрямик.

— Я уже однажды тебе говорил. Воля мироздания.

— Ты же сам понимаешь, что это ничего не значит.

— Ладно, попробуем по-другому. Чародейство — это когда ты делаешь что-то не руками, а разумом. Большинство людей этим не пользуется, потому что руками делать гораздо проще.

Гарион нахмурился.

— По-моему, это совсем не трудно.

— Это потому, что ты действовал, подчиняясь порыву. Ты никогда не садился и не обдумывал, как это сделать, — просто делал.

— Разве так не проще? Я хочу сказать, почему нельзя просто делать, не думая?

— Потому, что непроизвольное чародейство — это колдовство низшего сорта. Оно совершенно неподконтрольно. Если ты просто даешь силе своего разума полную волю, может случиться что угодно. Сила разума неподвластна морали. Доброе или злое в ней идет от тебя, а не от чародейства.

— Ты хочешь сказать, когда я сжег Эшарака, это был я сам, а не чародейство? — спросил Гарион. При одном воспоминании ему сделалось худо.

Господин Волк серьезно кивнул.

— Может быть, тебе будет легче, если вспомнишь, что ты же дал жизнь жеребенку. Эти два поступка как бы уравновешивают друг друга.

Гарион обернулся через плечо. Жеребенок бежал за ним, как собачка.

— Ты говорил, это может быть либо хорошее, либо дурное.

— Нет, — поправил Волк. — Само по себе оно не имеет отношения к этим понятиям. И оно никоим образом не подскажет тебе, как его использовать. Ты можешь делать с его помощью все — вернее, почти все. Ты можешь сорвать вершины со всех гор, или перевернуть деревья корнями вверх, или сделать облака зелеными, если тебе заблагорассудится. Вопрос каждый раз в том, надо ли это делать, а не в том, можешь ли ты это.

— Ты сказал "почти все", — подметил Гарион.

— Я к этому подхожу, — сказал Волк. Он задумчиво рассматривал низко плывущее облако — обычный с виду старик в поношенной рубахе и сером колпаке, глядящий на небо. — Одно запрещено категорически. Ты ничего не можешь уничтожить.

Гарион опешил.

— Я уничтожил Эшарака, разве не так?

— Нет, ты его убил. Тут есть разница. Ты поджег его, и он сгорел. Уничтожить что-либо — значит попытаться его рас-создатъ. Вот это-то и запрещено.

— Что будет, если я все-таки попробую?

— Твоя сила обернется против тебя, и ты в то же мгновение исчезнешь.

Гарион сморгнул и в ту же секунду похолодел, вспомнив, как близко подошел к запретной черте во время стычки с Эшараком.

— Как мне определить разницу? — спросил он вполголоса. — Как понять, что я хочу просто убить кого-то, а не уничтожить его?

— Это не самое лучшее поле для экспериментов, — сказал ему Волк. — Если хочешь кого-нибудь убить, пронзи его мечом. Будем надеяться, что такого рода ситуация не будет возникать у тебя часто.

Они остановились у бегущего по замшелым камням ручейка и напоили коней.

— Видишь ли, Гарион, — объяснил Волк, — конечная цель Вселенной — создавать новое. Она не позволит тебе идти следом и рассоздавать то, что она с таким трудом создала. Когда ты кого-нибудь убиваешь, ты в действительности лишь видоизменяешь его. Ты превращаешь его из живого существа в существо мертвое. Оно никуда не девается. Чтобы рассоздать его, ты должен был бы начисто вычеркнуть его из мира. Когда ты чувствуешь в себе желание сказать кому-нибудь "исчезни", "сгинь" или "не будь", ты подходишь вплотную к грани, за которой саморазрушение. Это — главная причина, по которой мы держим свои эмоции под постоянным контролем.

— Я этого не знал, — признался Гарион.

— Теперь знаешь. Не пытайся рассоздать даже малейший камешек.

— Камешек?

— Вселенная не делает различия между камешком и человеком. — Старик сурово посмотрел на него. — Твоя тетка вот уже несколько месяцев пытается объяснить тебе, что нужно сдерживать свои чувства, а ты каждый раз начинаешь с ней воевать.

Гарион повесил голову.

— Я не знал, к чему она клонит, — сказал он виновато.

— Потому что ты не слушаешь. Это твой большой недостаток, Гарион.

Гарион покраснел.

— Что было, когда ты первый раз обнаружил, что можешь… ну… делать это? — быстро спросил он, желая сменить тему.

— Это была глупость, — отвечал Волк. — Так всегда бывает в первый раз.

— Что это было?

Волк пожал плечами.

— Я хотел сдвинуть большой камень. Рукам моим и спине это не удавалось, а вот разум был уже достаточно силен. После этого у меня не осталось иного выбора, кроме как научиться жить с этим, ибо, выпустив это наружу, ты уже не можешь запереть его обратно. С этой минуты жизнь твоя меняется, и ты должен учиться самообладанию.

— В это всегда все и упирается?

— Всегда, — сказал Волк. — На самом деле это не так сложно, как кажется. Взгляни на Мендореллена. — Он указал на рыцаря, который ехал рядом с Дерником: оба увлеклись разговором. — Мендореллен — славный парень: прямой, искренний, невероятно благородный. Но будем честны: голову его не посещала ни одна мысль — до недавних пор. Теперь он учится побеждать страх и, учась, вынужден думать — вероятно, впервые в жизни. Для него это болезненно, но он это делает. Если Мендореллен с его ограниченностью учится побеждать страх, то уж ты, конечно, способен овладеть другими чувствами. Все-таки ты немного сообразительнее.

Силк, ехавший впереди дозором, вернулся.

— Белгарат, — сказал он, — примерно в лиге от нас есть нечто такое, на что, по-моему, стоило бы взглянуть.

— Хорошо, — ответил Волк. — Обдумай то, что я говорил, Гарион. Мы еще вернемся к этому разговору. — И они с Силком галопом поскакали вперед.

Гарион раздумывал над словами старика. Более всего остального тревожила душу грандиозная ответственность, которая навалилась на него вместе с непрошеным талантом.

Жеребенок трусил за ним, то убегая за деревья, то возвращаясь. Его копытца часто-часто топотали по влажной земле. То и дело он останавливался и глядел на Гариона любящим, доверчивым взором.

— Перестань, — сказал ему Гарион.

Жеребенок унесся прочь.

Се'Недра пришпорила лошадь и догнала Гариона.

— О чем вы говорили с Белгаратом? — спросила она. Гарион пожал плечами.

— О многом.

Она тут же насупила брови. За несколько месяцев знакомства Гарион научился отлично различать эти мгновенные сигналы опасности. Ему было ясно, что принцесса нарывается на ссору, и с удивлявшей его самого проницательностью он угадывал причины её враждебности. То, что произошло в пещере, оказалось для неё тяжелым потрясением, а она этого не любила. Что еще хуже, принцесса несколько раз пыталась подольститься к жеребенку, явно желая единолично завладеть любовью малыша. Жеребенок же упрямо не замечал её; внимание его было так захвачено Гарионом, что он даже к матери шел, только если проголодается. Се'Недра не любила, чтобы её не замечали, даже больше, чем не любила потрясений. Гарион с огорчением осознал, как мало у него шансов избежать ссоры.

— Я, конечно, не желаю лезть в личную беседу, — сказала она с вызовом.

— Мы ни о чем личном не говорили. Мы говорили о чародействе и о том, как избежать нежелательных последствий. Я не хочу больше делать ошибки.

Она обдумала услышанное, ища скрытое оскорбление. Его кроткий ответ разозлил её еще сильнее.

— Я не верю в чародейство, — заявила она. В свете недавних событий это прозвучало полной нелепицей, и она поняла это, едва договорив. Брови её снова сошлись на переносице.

Гарион вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Ты хочешь ссориться из-за чего-нибудь определенного или мы просто будем ехать и орать друг на друга безо всякого повода?

— Орать? — Голос её стал выше на несколько октав. — Орать?

— Визжать, если тебе больше нравится, — сказал он по возможности обиднее. Раз уж ссора все равно неизбежна, он желал несколько раз поддеть её до того, как она перестанет что-либо слышать.

— ВИЗЖАТЬ?! — завизжала она.

Ссора продолжалась с четверть часа, пока не подъехали тетя Пол и Бэйрек и не растащили их, и, надо сказать, получилась так себе. Гарион был слишком занят своими мыслями, чтобы вкладывать подлинное чувство в оскорбления, которые бросал Се'Недре, а она — слишком раздражена, чтобы упреки её получались по обыкновению едкими. Под конец все вылилось в однообразную перебранку. "Испорченная девчонка" и "тупой мужлан" — бесконечным эхом отдавалось от близлежащих гор.

Вернулись господин Волк с Силком.

— Что за крик? — спросил Волк.

— Дети тешатся, — отвечала тетя Пол, выразительно глядя на Гариона.

— Где Хеттар? — спросил Силк.

— За нами, — ответил Бэйрек. Он обернулся к вьючным лошадям, но высокого олгара нигде не было видно. Бэйрек нахмурился. — Он только что был здесь. Может, он остановился, чтобы дать лошади отдохнуть или еще зачем-либо.

— Ничего не сказав? — возразил Силк. — На него не похоже. И не в его духе оставить вьючных лошадей без присмотра.

— Должно быть, у него была серьезная причина, — сказал Дерник.

— Поеду поищу его, — сказал Бэйрек.

— Нет, — ответил господин Волк. — Подожди несколько минут. Незачем нам разбредаться по всем горам. Если уж ехать назад, то всем вместе.

Они стали ждать.

Сосны вокруг жалобно шелестели и постанывали на ветру. Через несколько минут тетя Пол шумно выдохнула.

— Едет. — В голосе её звучали стальные нотки. — Он забавлялся.

Далеко на дороге появился Хеттар в черном кожаном одеянии. Он скакал легким галопом, чуб его развевался по ветру. Когда он приблизился, они услышали, что он насвистывает себе под нос простенький мотив.

— Что ты там делал? — осведомился Бэйрек.

— За нами ехали двое мергов, — сказал Хеттар так, словно этим все объяснялось

— Ты мог бы позвать меня с собой, — сказал Бэйрек с некоторой обидой.

Хеттар пожал плечами.

— Их было всего двое. Они ехали на олгарских лошадях, так что я счел это личным оскорблением.

— У тебя всегда находятся причины счесть оскорбление личным, когда дело касается мергов, — сурово сказала тетя Пол.

— Но ведь я все уладил, разве не так?

— Тебе не пришло в голову сообщить нам, куда ты едешь? — спросила она.

— Их было всего двое, — снова сказал Хеттар. — Я не собирался задерживаться надолго.

Она набрала в грудь воздуха, и глаза её опасно сверкнули.

— Ладно, Пол, — сказал ей господин Волк.

— Но…

— Ты его не исправишь, так и незачем себя распалять. Кроме того, дело действительно сделано. — И старик обернулся к Хеттару, не обращая внимания на яростный взгляд дочери. — Эти мерги были из тех, что ехали с Бриллом?

Хеттар покачал головой.

— Нет. Те мерги — уроженцы юга и ехали на мергских лошадях. Эти двое были с севера.

— Они заметно разнятся? — с любопытством спросил Мендореллен.

— Немного отличается оружие, кроме того, южане не такие высокие, и лица у них более плоские.

— Откуда же у них олгарские лошади? — спросил Гарион.

— Они — конокрады, — мрачно отвечал Хеттар. — Олгарские лошади высоко ценятся в Ктол Мергосе, и некоторые мерги завели обыкновение пробираться в Олгарию и угонять лошадей. Мы всячески стараемся отбить у них к этому охоту.

— Эти лошади выглядят неважно, — заметил Дерник, глядя на двух заморенных животных, которых Хеттар держал в поводу. — Они измучены долгой скачкой, и на боках у них следы бичей.

Хеттар мрачно кивнул.

— Еще один повод ненавидеть мергов.

— Ты их похоронил? — спросил Бэйрек.

— Нет. Оставил лежать, чтобы другие мерги, которые поедут следом, нашли. Может, это послужит им уроком.

— По некоторым признакам кое-кто из них здесь уже побывал, — сказал Силк. — Я нашел следы примерно десяти.

— Этого и следовало ожидать, — сказал Волк, поглаживая бороду. — Ктачик пустил в ход своих гролимов, а Тор Эргас, вероятно, приказал патрулировать все эти места. Уверен, что они попытаются нас остановить, и думаю, нам надо как можно быстрее двигаться к Долине. Добравшись до неё, мы сможем не беспокоиться больше из-за мергов.

— А они не последуют за нами в Долину? — спросил Дерник, беспокойно озираясь.

— Нет. Мерги ни за что не посмеют вступить в Долину. Там — дух Олдура, а мерги смертельно его боятся.

— Сколько дней до Долины? — спросил Силк.

— Четыре-пять, если поскачем быстро, — отвечал Волк.

— Тогда нам лучше трогаться сейчас же.

Глава 10

Зима, царившая высоко в горах, сменилась осенью, стоило спуститься в предгорья. Если холмы над Марагором покрывал частый ельник и густой подлесок, то по эту сторону гор преобладали сосны, подлеска же почти не было. Воздух казался суше, склоны холмов, поросшие высокой травой, издалека казались совсем желтыми.

Сперва они ехали через местность, где листья на редком кустарнике ярко алели, но стоило спуститься ниже, и листва пожелтела, а потом стала и вовсе зеленой. Гариона это обратное движение времен года смущало. Казалось, оно нарушает все его привычные представления об изначальном порядке вещей. Когда они добрались до Долины Олдура, стояло позднее лето, золотое и слегка туманное. Хотя они часто встречали следы мергских патрулей, шнырявших по всем предгорьям, стычек больше не происходило. Переехав некую нигде не отмеченную границу, они больше не видели мергских следов.

Они ехали вдоль бурного потока, который с шумом несся по большим окатанным валунам. Это был один из истоков реки Олдура, протекающей через обширную Олгарскую долину и впадающей в Чирекский залив восемью сотнями лиг северо-восточнее.

Долина Олдура лежала между двумя горными хребтами, составляющими костяк континента. Она заросла высокой сочной травой с разбросанными там и сям огромными одинокими деревьями. Здесь паслись олени и дикие лошади, доверчивые, как коровы. Повсюду летали ласточки и горлинки, наполняя воздух своим пением. Когда отряд въехал в Долину, Гарион заметил, что птицы слетаются к тете Пол, а самые смелые даже садятся к ней на плечи, восторженно щебеча.

— Я и позабыл про это, — сказал Гариону господин Волк. — В следующие несколько дней трудненько будет привлечь её внимание.

— А?

— Каждая птица в Долине не преминет её навестить. Так случается всякий раз, как мы приезжаем сюда. Птицы при виде её сходят с ума.

Гариону показалось, что в многоголосом птичьем щебете он различает как бы слабый шепот.

— Полгара, Полгара, Полгара.

— Это мое воображение или они правда разговаривают?

— Странно, что ты раньше их не слышал, — отвечал Волк. — Каждая птица за последние десять лиг без умолку повторяет её имя.

— Посмотри на меня, Полгара, посмотри на меня, — казалось, говорила ласточка, стремительно проносясь мимо её лица. Тетя Пол ласково улыбнулась, и птичка засновала с удвоенной скоростью.

— Я никогда прежде не слышал, чтобы они говорили, — изумился Гарион.

— Они говорят с ней постоянно, — сказал Волк. — Иногда часами напролет. Вот почему она иногда кажется немного рассеянной. Она слушает птиц. Твоя тетка живет в мире сплошных разговоров.

— Я не знал.

— Не многие об этом знают.

Жеребенок, более-менее степенно трусивший за Гарионом, пока они ехали по предгорьям, в сочных травах Долины обезумел от восторга. Он носился по лугам, изумляя всех своей резвостью. Он катался в траве, дрыгая тоненькими ножками. Он стремглав перелетал пологие холмики. Он нарочно ворвался в стадо пасущихся оленей, спугнул их и весело за ними помчался.

— Вернись! — крикнул Гарион.

— Он тебя не услышит, — сказал Хеттар, улыбаясь причудам малыша. — По крайней мере, притворится, что не услышал. Ему слишком весело.

— Вернись немедленно! — Гарион вложил в свою мысль несколько большую суровость, чем намеревался. Передние ножки жеребенка замерли, он споткнулся и встал. Потом повернулся и поспешно затрусил к Гариону. Глаза у него были виноватые.

— Плохая лошадка! — погрозил Гарион. Жеребенок повесил голову.

— Не брани его, — сказал Волк. — Ты сам когда-то был маленьким.

Гарион тут же раскаялся в своих словах и похлопал жеребенка по спине

— Все в порядке, — сказал он извиняющимся голосом.

Жеребенок с благодарностью посмотрел на него и вновь поскакал по траве, впрочем, сильно не удаляясь.

Принцесса Се'Недра следила за Гарионом взглядом. Она почему-то все время за ним следила. Когда она глядела на него, глаза у неё делались задумчивыми, а завиток медно-рыжих волос как бы сам собой накручивался на палец и оказывался во рту. Гариону казалось, что всякий раз, когда он оборачивается, Се'Недра наблюдает за ним, покусывая локон. По какой-то причине он не решался напрямую с ней об этом поговорить, отчего смущался и нервничал.

— Я бы не мучила его так, будь он моим, — оторвав ото рта кончик локона, сказала она осуждающе.

Гарион счел за лучшее не отвечать.

Они миновали три разрушенные башни, стоящие поодаль одна от другой и явно очень древние. Видимо, все они первоначально были футов под шестьдесят высотой, но годы, ветра и дожди сделали их гораздо ниже. Последняя из трех башен была черная, как после пожара.

— Здесь что, была война, дедушка? — спросил Гарион.

— Нет, — печально ответил Волк. — Эти башни принадлежали моим собратьям. Вон та — Белсамбару, эта — Белмакору. Они давным-давно умерли.

— Я думал, чародеи не умирают.

— Они устают — или, может быть, теряют надежду. Они прекращают свое существование.

— Они убивают себя?

— В некотором роде. Хотя все это несколько сложнее.

Гарион не расспрашивал больше, видя, что старик явно не желает входить в подробности.

— А вон та — сгоревшая? Она чья была?

— Белзидара.

— Это ты вместе с другими чародеями сжег её после того, как он переметнулся к Тораку?

— Нет. Он сам её сжег. Думаю, он хотел таким образом показать нам всем, что больше не принадлежит к нашему братству. Белзидар всегда любил театральные жесты.

— Где твоя башня?

— Дальше в Долине.

— Ты мне её покажешь?

— Если хочешь.

— А у тети Пол есть своя башня?

— Нет. Девочкой она жила со мной, а после мы отсюда уехали. Мы так и не собрались выстроить ей отдельную башню.

Они ехали допоздна и остановились под могучим деревом, одиноко стоящим посреди широкого луга. Крона дерева отбрасывала тень площадью в несколько акров. Се'Недра спрыгнула с лошади и побежала к дереву. её медно-рыжие волосы развевались за спиной.

— Красивое какое! — воскликнула она, в священном восторге прикладывая ладони к грубой коре.

Господин Волк покачал головой.

— Дриады. Они шалеют при виде деревьев.

— Я его не узнаю, — сказал Дерник, слегка нахмурясь. — Это не дуб.

— Может быть, какая-нибудь южная разновидность, — сказал Бэйрек. — Я и сам такого никогда не видел.

— Оно очень старое, — сказала Се'Недра, нежно прижимаясь щекой к древесному стволу, — и говорит странно. Но я ему нравлюсь.

— Так что это за дерево? — спросил Дерник. Он все еще хмурился. В своей потребности все систематизировать и разложить по полочкам он явно не мог пройти мимо него спокойно.

— Оно одно такое в мире, — сказал ему господин Волк. — Не помню, чтобы мы как-нибудь специально именовали его. Для нас это всегда было просто дерево.

— Я не вижу под ним ни ягод, ни плодов, ни каких-либо семян, — заметил Дерник, разглядывая землю под раскидистыми ветвями.

— Они ему ни к чему, — отвечал Волк. — Я уже говорил — оно единственное в своем роде. Оно всегда было здесь — и всегда будет. Оно не испытывает потребности в воспроизводстве.

Дерника это обескуражило: он никогда прежде не слышал о дереве, которое бы не давало семян.

— Это весьма необычное дерево, Дерник, — сказала тетя Пол. — Оно дало росток в тот день, когда был сотворен мир, и, вероятно, будет стоять здесь, доколе мир существует. Назначение его — не в размножении.

— В чем же его назначение?

— Мы не знаем, — отвечал Волк. — Мы знаем только, что оно — древнейшее из живущего в мире. Быть может, его назначение — олицетворять длительность и неразрывность жизни.

Се'Недра скинула сандалии и взобралась на толстые ветви, лепеча от нежности и восторга.

— Нет ли, случаем, сведений о родстве дриад с белками? — осведомился Силк.

Господин Волк улыбнулся.

— Если вы можете обойтись без нас, мы с Гарионом съездили бы по делу.

Тетя Пол посмотрела на него вопросительно.

— Пришло время для небольшого наставления, Пол, — пояснил он.

— Мы обойдемся без вас, отец, — сказала она. — К ужину вернетесь?

— Постарайся, чтобы он не остыл. Едем, Гарион?

Дед и внук в молчании ехали по зеленым лугам. Залитая вечерним золотым светом Долина казалась особенно теплой и прекрасной. Гариона смущала внезапная перемена в настроении господина Волка. Всегда прежде старик действовал под влиянием момента, экспромтом. Частенько он принимал важнейшие решения на ходу, полагаясь на случай, на везение, на то, что сметка, а если потребуется, и чародейство помогут ему выкрутиться. Здесь, в Долине, он казался иным: безмятежным, недоступным для происходящего во внешнем мире мельтешения событий.

Милях в трех от дерева стояла башня. Она была приземистая, круглая, построенная из грубо отесанных камней. Сводчатые окна под самой крышей смотрели на четыре стороны света, но двери нигде не было видно.

— Ты сказал, что хотел бы побывать в моей башне, — сказал Волк, спешиваясь, — Это она.

— Она не разрушена, как другие.

— Я стараюсь её сохранять. Зайдем?

Гарион спрыгнул с лошади.

— А где дверь? — спросил он.

— Здесь. — Волк указал на большой камень в круглой стене.

Гарион посмотрел с сомнением. Господин Волк встал перед камнем.

— Это я, — сказал он. — Откройся.

Импульс, который Гарион почувствовал при этих словах, был какой то вполне обыденный, домашний, говоривший, что сопровождающееся им действие настолько вошло в привычку, что давно не удивляет. Камень послушно повернулся, за ним оказался узкий, неправильной формы дверной проем. Жестом показав Гариону идти следом, Волк протиснулся в дверь и оказался в темном помещении за ней.

Гарион пролез вслед за ним и увидел, что башня внутри вовсе не полая, как представлялось ему снаружи, а почти сплошная, только в середине находится винтовая лестница.

— Пошли, — сказал Волк, ступая по стертым каменным ступеням. — Осторожней здесь, — сказал он уже на полпути вверх, показывая на ступеньку. — Камень качается.

— Почему ты его не укрепил? — поинтересовался Гарион, переступая через ненадежную ступеньку.

— Никак руки не дойдут. Он уже давно качается. Я так привык, что всякий раз, оказываясь здесь, забываю его закрепить.

Комната наверху башни была круглая, и в ней царил страшный беспорядок. На всем лежал толстый слой пыли. В разных концах комнаты стояли несколько столов. На них вперемешку лежали свитки и листки пергамента, странного вида инструменты и модели, камни и куски стекла. Здесь оказалось даже два птичьих гнезда; на одном лежала палка, так хитро изогнутая и скрученная, что Гариону никак не удавалось проследить её изгибы. Он повертел её в руках, пытаясь разобраться.

— Что это, дедушка? — спросил он.

— Это игрушка Полгары, — рассеянно отвечал старик, оглядывая темную комнату.

— А для чего она?

— Чтобы Полгара не плакала. У этой штуковины всего один конец. Полгаре потребовалось пять лет, чтобы понять это.

Гарион с трудом оторвал глаза от привлекательной деревяшки.

— Какая жестокость по отношению к ребенку.

— А что мне оставалось делать? — отвечал Волк. — В младенчестве она кричала на редкость пронзительным голосом. Белдаран, та была очень тихой, всем довольной девочкой, а вот твоей тетке вечно что то не нравилось.

— Белдаран?

— Сестра-близнец твоей тетки. — Голос у старика сорвался, и он некоторое время печально смотрел в окно.

Наконец он вздохнул и обернулся. — Надо бы мне здесь немного прибраться, сказал он, глядя на пыль и беспорядок.

— Давай я помогу, — предложил Гарион.

— Только осторожней, не сломай ничего, — предупредил старик. — Некоторые из этих вещей я делал столетиями. — Он заходил по комнате, останавливаясь возле столов. Какие-то предметы он брал в руки и ставил обратно, иногда предварительно сдув с них пыль. Порядка от этого не прибавлялось.

Наконец он остановился перед большим, грубой работы креслом. Верх спинки был исцарапан так, словно за него часто хватались сильными когтями. Старик, опять вздохнул.

— Что случилось? — спросил Гарион.

— Это насест Полидры, — сказал Волк. — Моей жены. Она сидела здесь и наблюдала за мной — иногда годами, особенно под конец.

— Насест?

— Она предпочитала совиное обличье.

— А-а… — Гарион как-то никогда не думал, что старик был женат, хотя иначе и быть не могло, раз тетя Пол и её сестра — его дочери. Во всяком случае, связь между совами и таинственной женой объясняла предпочтение, которое тетя Пол питала к этому обличью. Гарион понимал, что обе женщины, Полидра и Белдаран, имели самое прямое отношение к его появлению на свет, но вопреки какой бы то ни было логике обижался на них. Они делили с его теткой и дедом отрезок жизни, о котором ему самому никогда-никогда не узнать.

Старик поднял кусок пергамента и вытащил из-под него странного вида устройство со стеклышком на одном конце.

— Я-то думал, что потерял тебя, — сказал он устройству, ласково притрагиваясь к нему. — А ты все это время был под пергаментом.

— Что это? — спросил Гарион.

— Прибор, который я сделал, пытаясь понять причину гор.

— Причину?..

— У всего есть своя причина. — Волк поднял прибор. — Вот погляди… — Он оборвал фразу и поставил прибор на стол. — Слишком сложно объяснять. Кроме того, я не уверен, что вспомню, как он работал. Я не трогал его с тех пор, как в Долину пришел Белзидар. Тогда мне пришлось оставить свои исследования и заняться его обучением. — Старик посмотрел на пыль и беспорядок. — Бесполезно, — сказал он. — В конце концов пыль попросту осядет снова.

— До прихода Белзидара ты жил здесь один?

— Здесь был мой повелитель. Вон там его башня. — Волк указал в северное окно на высокое, стройное каменное строение примерно в миле от них.

— Он и впрямь находился здесь? — спросил Гарион. — Я хочу сказать, не только его дух?

— Да Он действительно обитал здесь. Это было до того, как боги ушли.

— Ты всегда жил здесь?

— Нет. Я пришел сюда, ища, чего бы украсть; впрочем, я думаю, это не совсем так. Мне было тогда примерно столько же лет, сколько тебе сейчас, и я умирал.

— Умирал? — удивился Гарион.

— Замерзал до смерти. За год до того я после смерти матери ушел из родной деревни и первую зиму провел в шатрах безбожников. Они были тогда уже очень стары.

— Безбожников?

— Алгосов — вернее, тех, кто не пошел за Горимом на Пролгу. Дети у них больше не рождались, и меня они приняли с радостью. Языка их я тогда не понимал, их неумеренная нежность меня раздражала, поэтому весной я убежал. В начале следующей зимы я собрался назад, но недалеко отсюда меня застигла метель. Я лег у подножия башни моего повелителя и собрался умирать — тогда я не знал, что это башня. Так мело, что она показалась мне просто грудой камней. Насколько помню, я тогда очень себя жалел.

— Воображаю. — Гарион вздрогнул, представив себе одиночество и близость смерти.

— Я скулил, и звук этот потревожил моего повелителя. Он впустил меня скорее, желая утихомирить, чем по какой-либо иной причине. Как только я оказался внутри, я стал искать, что бы мне стащить.

— А он вместо того сделал тебя чародеем?

— Нет. Он сделал меня слугой — рабом. Я отработал на него пять лет, прежде чем узнал, кто он такой. Кажется, временами я ненавидел его, но исполнял его приказания — почему, не знаю. Последней каплей было, когда он приказал мне отодвинуть с его дороги большой камень. Я выбивался из сил, но сдвинуть не мог. Наконец я достаточно разозлился, чтобы сдвинуть его разумом, а не руками. Этого повелитель, конечно, и ждал. После того дела у нас пошли лучше. Он изменил мое имя — Гарат — на Белгарат и сделал меня своим учеником.

— И последователем?

— Это произошло несколько позже. Мне еще многому пришлось научиться. Впервые он назвал меня своим последователем, когда я пытался понять, почему некоторые звезды падают, — а сам он тогда работал над круглым серым камнем, который подобрал на берегу реки.

— А причину ты понял? То есть почему звезды падают?

— Да. Это совсем не сложно. Тут все дело в равновесии. Мир, чтобы вращаться, должен иметь некий определенный вес. Когда вращение замедляется, падают несколько звезд. Их веса оказывается достаточно.

— Никогда об этом не думал.

— Я тоже — до определенной поры.

— Камень, который ты упомянул. Это был…

— Око, — подтвердил Волк. — Пока повелитель его не коснулся, он оставался самым обычным камнем. Как бы там ни было, я познал тайну мировой воли — в конце концов, не такая уж это и тайна, — или я тебе уже это говорил?

— Кажется, да.

— Наверное. Я иногда повторяюсь. — Старик взял в руки пергаментный свиток, посмотрел на него, потом положил на место. — Сколько всего начато и не закончено. — Он вздохнул.

— Дедушка?

— Да, Гарион?

— Это… то, что в нас… как много с его помощью можно сделать?

— Все зависит от твоего разума, Гарион. Более сложный разум способен совершать более сложные действия.

Совершенно очевидно, что сила эта не в состоянии сделать то, чего не может вообразить направляющий её разум. Потому мы и стараемся познать больше — чтобы расширить возможности своего разума и полнее использовать нашу силу.

— Разум у каждого свой, не такой, как у других. — Гарион с трудом пытался что-то осмыслить.

— Да.

— Не означает ли это, что наша… то, что у нас есть, — он избегал слова "сила", — тоже у каждого разная. Иногда ты что-то делаешь сам, а иногда поручаешь тете Пол.

Волк кивнул.

— В каждом из нас это разное. Кое-что можем мы все. Например, все мы можем двигать предметы.

— Тетя Пол называет это теле… — Гарион замялся, позабыв слово.

— Телепортация, — закончил Волк. — Перемещение чего-либо в пространстве. Это самое простое — и обычно все делают это первым. И шума от него больше всего.

— Об этом она мне говорила. — Гарион вспомнил раба, которого вытащил из реки в Стисс Торе, — раба, который потом умер.

— Полгара может делать то, чего не могу я, — продолжал Волк. — Не потому, что она сильнее меня, но потому, что мыслит иначе. Мы не знаем в точности, что именно может каждый из нас, поскольку не знаем, как работает наш мозг. Ты с легкостью делаешь то, на что я не посмел бы и замахнуться. Может быть, оттого, что не сознаешь, насколько это сложно.

— Я не понимаю, о чем ты.

Старик пристально посмотрел на него.

— Может быть, ты и впрямь не понимаешь. Помнишь сумасшедшего монаха, который напал на тебя в деревне на севере Толнедры, вскоре после того, как мы выехали из Арендии?

Гарион кивнул.

— Ты исцелил его от безумия. Это означает, что в момент исцеления ты должен был до конца понять природу его болезни. Это исключительно трудно, а ты сделал это, даже не задумываясь. И потом, конечно, жеребенок.

Гарион взглянул в окно на малыша, резвившегося на лугу рядом с башней.

— Жеребенок был мертв, но ты заставил его дышать. Чтобы сделать это, надо понять природу смерти.

— Это была стена, — объяснил Гарион. — Я всего лишь прошел сквозь неё.

— Значит, дело в другом. Видимо, ты способен зрительно представлять очень сложные понятия в виде очень простых образов. Это редкий дар, но в нем заключены некоторые опасности, о которых тебе не мешало бы узнать.

— Опасности? Какие именно?

— Не упрощай чересчур. Вот пример: если человек мертв, значит, на то есть причина — скажем, в груди у него торчит меч. Если ты вернешь его к жизни, он немедленно снова умрет. Как я уже говорил, мочь что-либо — еще не повод это делать.

Гарион вздохнул.

— Боюсь, у меня уйдет на это слишком много времени. Я должен научиться владеть собой, должен узнать, чего делать не могу, чтобы не убить себя в попытке совершить невозможное, узнать, что я могу и что из этого мне следует делать. Лучше бы этих способностей у меня не было.

— У каждого из нас временами возникает такое желание, — сказал старик. Однако решать не нам. Мне нравится далеко не все, что приходится делать, да и тетке твоей тоже, но дело наше важнее нас самих, вот мы и делаем что положено, хотим того или нет.

— Что, если я скажу сейчас: "Нет. Не буду"?

— Ты, конечно, можешь это сказать, но ведь не скажешь?

Гарион опять вздохнул.

— Нет, — сказал он, — наверное, не скажу.

Старый чародей обнял мальчика за плечи.

— Я догадывался, что ты смотришь на все это так, Белгарион. Подобно нам всем, ты вынужден подчиниться.

Как всегда, при звуке другого, тайного, имени, по телу Гариона пробежала дрожь.

— Почему вы все упорно хотите называть меня так?

— Белгарион? — мягко спросил Волк. — Подумай, мальчик. Я столько беседовал с тобой в эти годы и столько тебе рассказал. И вовсе не потому, что мне нравится звук своего голоса.

Гарион задумался.

— Ты был Гарат, — медленно проговорил он, — но Олдур изменил твое имя на Белгарат. Зидар был сперва Зидаром, потом Белзидаром, а потом вновь сделался Зидаром.

— А на языке моих предков Полгара была просто Га-рой. "Пол" все равно что "Бел". Единственная разница, что она женщина. Её имя происходит от моего потому что она моя дочь. Твое имя тоже происходит от моего.

— Гарион — Гарат, — сказал мальчик. — Белгарат — Белгарион. Все сходится.

— Естественно, — отвечал старик. — Я рад, что ты это заметил.

Гарион широко улыбнулся в ответ. Тут ему пришла в голову еще одна мысль.

— Но я ведь еще не совсем Белгарион?

— Не совсем. Тебе еще предстоит им стать.

— Тогда, думаю, мне лучше начать прямо сейчас, — сказал Гарион не без горечи. — Раз у меня нет выбора.

— Я предполагал, что ты рано или поздно образумишься, — сказал господин Волк.

— А тебе никогда не хотелось, чтобы я снова стал Гарионом, а ты — старым сказочником, забредшим на ферму Фолдора, и чтобы тетя Пол, как прежде, готовила на кухне ужин, а мы бы прятались под стогом с бутылкой, которую я для тебя стащил? — Гариона захлестнула мучительная тоска по дому.

— Временами, Гарион, временами, — согласился Волк, глядя вдаль.

— Мы никогда не вернемся туда?

— Тем же путем — нет.

— Я буду Белгарион, ты — Белгарат. Мы никогда не станем прежними.

— Все меняется, Гарион, — сказал ему Белгарат.

— Покажи мне камень, — сказал Гарион вдруг.

— Какой камень?

— Камень, который Олдур заставил тебя сдвинуть, когда ты впервые обнаружил свою силу.

— А-а, — сказал старик, — этот. Он здесь — вон тот белый. О который жеребенок чешет копыта.

— Большой какой.

— Рад, что ты это заметил, — скромно отвечал Волк. — Я и сам так думал.

— Как ты думаешь, я смогу его сдвинуть?

— Ты не узнаешь, пока не попробуешь, Гарион, — сказал ему Белгарат.

Глава 11

Проснувшись на следующее утро, Гарион сразу понял, что он не один.

— Где ты был? — беззвучно спросил он.

— Я наблюдал, — отвечало другое сознание в его мозгу, — я вижу, ты наконец взялся за ум.

— Разве у меня был выбор?

— Никакого. Тебе пора вставать. Олдур идет. Гарион быстро выкатился из-под одеяла.

— Сюда? Ты уверен?

Голос в его мозгу не отвечал.

Гарион надел чистую рубаху, чулки и тщательно протер башмаки. Потом вышел из палатки, где ночевал вместе с Дерником и Силком.

Солнце только что вышло из-за гор на востоке, граница тени быстро отступала по росистым травам Долины. Тетя Пол и Белгарат стояли у костерка, на котором уже начинал побулькивать котелок. Они тихо переговаривались. Гарион подошел к ним.

— Ты сегодня рано, — сказала тетя Пол и, протянув руку, пригладила ему волосы.

— Я проснулся, — сказал он и огляделся, гадая, откуда же придет Олдур.

— Твой дед сказал мне, что вы вчера долго разговаривали.

Гарион кивнул.

— Теперь я кое-что понял. Мне стыдно, что я доставил столько хлопот.

Она притянула его к себе и обняла.

— Ничего, ничего, милый. Ты был перед трудным выбором.

— Значит, ты на меня не сердишься?

— Конечно, нет, милый.

Начали вставать остальные, вылезая из палаток, позевывая и потягиваясь.

— Что делаем сегодня? — спросил Силк, подходя к костру и потирая сонные глаза

— Ждем, — отвечал Белгарат. — Мой повелитель сказал, что встретится с нами здесь. — Я весь любопытство. Никогда прежде не встречал бога.

— Любознательность твоя, принц Келдар, будет вскорости удовлетворена, сказал Мендореллен. — Гляди!

По лугу со стороны большого дерева, под которым они разбили лагерь, к ним приближался некто в голубом одеянии. От него исходило мягкое голубое свечение, а присутствие его ощущалось так сильно, что сразу стало ясно — идет не человек. Гарион оказался не готов к этому ощущению. Во время встречи с духом Иссы в тронном зале королевы Солмиссры он был одурманен снадобьем, которым опоила его змеиная королева. Подобным же образом половина его мозга спала и во время стычки с Марой на развалинах Map Амона. Однако сейчас он оказался в присутствии бога средь бела дня, совершенно бодрствующий.

Лицо у Олдура было доброе и необычайно мудрое, волосы и борода — белые (по сознательному выбору, понял Гарион, а не из-за возраста). Лицо казалось невероятно знакомым — Олдур разительно походил на Белгарата. Тут же Гарион осознал, что это, наоборот, Белгарат похож на Олдура — столетия тесного общения запечатлели черты бога на лице старика. Были, конечно, и отличия. На спокойном лице Олдура не оказалось и тени проказливой жуликоватости — эта черта принадлежала уже самому Белгарату, быть может, последнее, что осталось от маленького воришки, которого Олдур пустил в свою башню снежным днем тысячелетий семьдесят тому назад.

— Повелитель, — сказал Белгарат, почтительно кланяясь приближающемуся Олдуру.

— Белгарат, — отвечал бог. Голос у него был очень тихий. — Долгое время не видел я тебя. Годы эти не были к тебе суровы.

Белгарат пожал плечами.

— Иногда я ощущаю тяжесть их сильнее, чем другие, повелитель. Много времени у меня за плечами. Олдур улыбнулся и обратился к тете Пол.

— Возлюбленная дочь, — сказал он, ласково касаясь белой пряди на её лбу. Ты прекрасна, как всегда.

— А ты, как всегда, добр, повелитель, — отвечала она, улыбаясь и наклоняя голову.

Все трое вступили в некую тесную личную связь, некое единение разумов. Сознание Гариона ощущало как бы грань этого единства; он испытывал легкую досаду от того, что его оттуда исключили, — хотя он сразу понял, что такого намерения у них не было. Они просто восстановили близость, насчитывающую тысячелетия, — общие воспоминания, простирающиеся в глубокую древность.

Олдур повернулся к остальным.

— Итак, вы наконец сошлись вместе, как и было предрешено от начала дней. Вы — орудия судьбы, и я благословляю каждого из вас, идущего к тому страшному дню, когда Вселенная воссоединится.

Спутники Гариона благоговейно и вместе с тем удивленно выслушали загадочное благословение Олдура. Каждый тем не менее поклонился с глубоким почтением.

И тут Се'Недра вылезла из их с тетей Пол палатки. Она с чувством потянулась и запустила пальцы в спутанную копну огненных волос. На ней были туника и сандалии.

— Се'Недра, — позвала тетя Пол. — Иди сюда.

— Да, леди Полгара, — послушно отвечала маленькая принцесса. Легко касаясь ногами земли, она подошла к огню. Тут она увидела стоящего меж прочими Олдура, и глаза её широко раскрылись.

— Это наш повелитель, Се'Недра, — сказала ей тетя Пол. — Он желал тебя видеть.

Принцесса в смятении взирала на светящееся божество. Ничто в прежней жизни не подготовило её к этой встрече.

Она опустила ресницы, а потом робко подняла глаза, личико её машинально приняло самое трогательное выражение.

Олдур мягко улыбнулся.

— Она — цветок, который чарует, сам того не сознавая. — Глаза его заглянули глубоко в глаза принцессы. — Хотя в этом цветке довольно стали. Она годна для своей задачи. Будь же благословенна, дитя мое.

В ответ Се'Недра сделала изящный реверанс. Гарион впервые видел, чтобы она кому-нибудь кланялась.

Олдур теперь глядел прямо на него. Краткое, невысказанное взаимопонимание промелькнуло между богом и другим сознанием, делившим с Гарионом его мысли. В этой мимолетной встрече было взаимное уважение и чувство совместной ответственности. И тут Гарион ощутил мощное прикосновение Олдура к своему собственному мозгу и понял, что бог в одно мгновение увидел и понял все его, Гариона, мысли и чувства.

— Здрав будь, Белгарион, — торжественно произнес Олдур.

— Повелитель, — отвечал Гарион и, сам не понимая почему, опустился на одно колено.

— Мы ждали твоего прихода с начала времен. Ты — вместилище всех наших надежд. — Олдур поднял руку. — Благословляю тебя, Белгарион. Да пребудет с тобою мое благоволение.

Гарион весь лучился любовью и благодарностью, рвавшимися из его души в ответ на теплое благословение Олдура.

— Дорогая Полгара, — сказал Олдур тете Пол, — дар твой поистине бесценен. Белгарион наконец пришел, и мир трепещет от его прихода.

Тетя Пол снова поклонилась.

— Давайте отойдем, — сказал Олдур Белгарату и тете Пол. — Вы хорошо начали свое дело, теперь же приспело время дать вам те наставления, которые я обещал, направляя вас на эту Дорогу. То, что прежде было скрыто, ныне сделалось яснее, и мы можем видеть, что лежит перед нами. Давайте заглянем вперед, в день, коего все ожидаем, и подготовимся.

Все трое отошли от огня, и Гариону показалось, что идущее от Олдура свечение окутало теперь и двух его спутников. Что-то отвлекло его на секунду, а когда он обернулся, все трое уже исчезли.

Бэйрек с шумом выпустил воздух.

— Белар! Ну и зрелище!

— Честь, оказанная нам, поистине непомерна, — сказал Мендореллен.

Они стояли, уставясь друг на друга и переживая только что увиденное чудо. Се'Недра первая нарушила оцепенение.

— Ладно, — объявила она не допускающим возражений тоном. — Хватит стоять, разинув рты. Отойдите от огня.

— Что ты собираешься делать? — спросил Гарион.

— Леди Полгара будет занята, — величественно сообщила девчушка, — значит, завтрак буду готовить я. — Она деловито засновала у огня.

Грудинка подгорела лишь самую малость, а вот попытки Се'Недры зажарить кусочки хлеба на открытом огне окончились плачевно. Каша состояла из комков, плотных, как комья земли на сожженном засухой поле. Гарион и все остальные, однако, съели все предложенное ею, воздерживаясь от замечаний и предусмотрительно избегая взглядов, которые она бросала на них, словно говоря: "Ну-ка попробуйте скажите что-нибудь!"

— Интересно было бы узнать, надолго ли они удалились, — сказал Силк после завтрака.

— Полагаю, у богов свой счет времени, — мудро отвечал Бэйрек, поглаживая бороду. — Не думаю, чтобы они вернулись раньше вечера.

— Пора мне взглянуть на лошадей, — решил Хеттар. — Некоторые из них набрались по дороге репьев, да и копыта не мешало бы осмотреть от греха подальше.

— Я тебе помогу, — предложил Дерник, вставая. Хеттар кивнул, и они вместе пошли к лошадям.

— А ведь у меня на мече несколько зазубрин, — вспомнил Бэйрек, выуживая из-за пояса точильный камень и кладя тяжелый меч на колени.

Мендореллен ушел в палатку и вернулся с доспехами. Разложив их на земле, он стал придирчиво их изучать, выискивая вмятины или ржавчину.

Силк с надеждой подбросил на ладони кости, вопросительно глядя на Бэйрека.

— Ты опять за старое. Я предпочту не расставаться со своими денежками еще некоторое время, — сказал ему Бэйрек.

— Все это место словно пропитано чем-то до ужаса домашним, — посетовал Силк. Потом вздохнул, убрал кости, достал иголку, нитки и рубаху, которую порвал о кусты в горах.

Се'Недра вернулась к огромному дереву и резвилась в его ветвях, рискуя, на взгляд Гариона, невероятно, когда с кошачьей легкостью скакала с ветки на ветку. Понаблюдав за ней некоторое время, он впал в какое-то мечтательное состояние. Он вспомнил утреннюю встречу. Он уже встречал богов Иссу и Мару, но Олдур был какой-то особенный. Столь очевидная близость Белгарата и тети Пол с этим богом, который всегда держался от людей на расстоянии, о многом говорила Гариону. В Сендарии, где Гарион воспитывался, религиозный культ не подразумевал выбор одного из богов. Добрые сендары молились бесстрастно и чтили всех богов — даже Торака. Гарион, однако, чувствовал особое влечение к Олдуру. Ему надо было серьезно подумать, чтобы разобраться в своих религиозных воззрениях.

С дерева ему на голову упал сучок. Он раздраженно поднял глаза.

Ехидно улыбающаяся Се'Недра сидела прямо над ним.

— Мальчик, — сказала она самым своим аристократическим и оскорбительным тоном. — Миски стынут. Если жир затвердеет, тебе трудно будет его смыть

— Я тебе не судомойка, — сказал он.

— Вымой миски, Гарион, — приказала она, покусывая кончик локона.

— Сама вымой.

Она посмотрела на него пристально, яростно кусая ни в чем не повинный локон.

— Чего ты волосы жуешь? — спросил он раздраженно.

— Ты о чем? — осведомилась она, вынимая изо рта прядь.

— Всякий раз, как я на тебя гляжу, у тебя волосы во рту.

— Ничего подобного, — возмутилась она. — Будешь миски мыть?

— Не буду. — Он сощурился. Её короткая туника совершенно неподобающим образом открывала ноги. — Почему бы тебе не одеться? — спросил он. — Не всем из нас нравится, что ты бегаешь полуголая.

Ссора сразу разгорелась вовсю.

Наконец Гарион отчаялся сказать последнее слово и, раздосадованный, отправился прочь.

— Гарион! — завопила она вслед. — Ты не посмеешь уйти и бросить меня с грязными мисками!

Он шел, не оборачиваясь.

Почувствовав знакомое прикосновение к локтю, он рассеянно потрепал жеребенка по ушам. Малыш задрожал от радости и снова с нежностью потерся о его руку. Потом, не в силах больше сдерживаться, галопом поскакал на луг, распугивая мирно пасущихся кроликов. Гарион против воли улыбнулся. В такое прекрасное утро не стоит расстраиваться из-за ссоры с принцессой.

Он ощущал что-то особенное во всей атмосфере Долины. Пусть внешний мир окутала хмарью приближающаяся зима, пусть там бушуют бури и подстерегают опасности, над этим местом как бы простерлась рука Олдура, наполняя его спокойствием, теплотой и некой вечной волшебной ясностью. Гарион в этот переломный момент жизни нуждался в спокойствии и тепле. Ему многое предстояло обдумать, а для этого требовалось хоть на короткое время отвлечься от бурь и опасностей.

Он находился уже на полпути к башне Белгарата, когда понял, что туда-то с самого начала и шел. Высокая трава была вся в росе, башмаки у него промокли, но даже это не портило ему настроения.

Он несколько раз обошел башню, разглядывая её со всех сторон. Он без труда нашел камень, загораживающий вход, однако двигать его не стал. Негоже было бы входить без разрешения в жилище старика; кроме того, Гарион не знал, послушается ли камень кого либо, кроме Белгарата.

При этой мысли он вдруг остановился и стая припоминать, когда именно перестал думать о своем деде как о господине Волке и признал наконец то обстоятельство, что его зовут Белгарат. Перемена эта представлялась ему значительной — своего рода поворотный момент.

Все в той же задумчивости он пошел по лугу к большому белому камню, который старик показывал ему из башни. Рассеянно он положил на него руку и толкнул. Камень не шелохнулся.

Гарион уперся двумя руками. Камень не двигался. Он отошел и посмотрел со стороны. Это был не такой уж и громадный валун — круглый, белый, по пояс Гариону, тяжелый, конечно, но не должен он быть таким неподъемным. Гарион заглянул под камень и только тогда понял. Снизу камень оказался плоским. Он не будет катиться. Сдвинуть его можно будет, только перевернув. Гарион обошел камень, изучая его со всех сторон. Наконец решил, что сдвинуть его все-таки можно, если упереться снизу и приналечь. Он сел и, глядя на камень, напряг мысли. Как это иногда с ним случалось, он заговорил вслух.

— Прежде всего надо попробовать его сдвинуть, — заключил он. — Это не кажется вовсе невозможным. Вот если не получится, тогда попробуем по иному.

Он решительно шагнул к камню, ухватился ладонями снизу и потянул. Ничего не произошло.

— Надо приналечь, — сказал он себе, расставил ноги и поднатужился. В промежуток времени, равный десяти сердцебиениям, он что было мочи тащил на себя упрямый камень, уже не надеясь его перевернуть (от этой мысли он отказался в первую же секунду), желая хотя бы немного приподнять, сдвинуть, заставить немного податься. Земля здесь не была какой-то особенно мягкой — тем не менее ноги ушли в неё на долю дюйма, так сильно он давил на камень.

Гарион отпустил камень и без сил привалился к нему, часто дыша. Голова кружилась, перед глазами плыли пятна. Несколько минут он пролежал, приходя в себя.

— Ну и ладно, — сказал он наконец. — Теперь мы знаем, что так ничего не выйдет. — Он отступил от камня и сел.

Прежде всякий раз, как ему доводилось делать что-либо силой разума, это выходило само собой, непроизвольно, в ответ на некую критическую ситуацию. Ему никогда не приходилось вот так сидеть и сознательно принуждать себя к действию. Почти сразу стало ясно, что теперь обстановка совсем иная. Весь мир словно сговорился его отвлекать. Птицы пели. Ветер касался лица. Муравей полз по руке. Как только он начинал собирать волю воедино, что-то отвлекало его внимание.

И все же постепенно он почувствовал нечто — какое-то напряжение в затылке, словно он во что-то упирается лбом. Он закрыл глаза — вроде помогло. Это подступало. Медленно, но верно воля накапливалась в нем, укреплялась. Что-то вспомнив, он сунул руку под рубаху и прижал родинку на ладони к амулету. Скрытая сила, пробужденная этим прикосновением, забурлила мощным грохочущим потоком. Не открывая глаз, он встал. Потом открыл глаза и в упор посмотрел на непокорный белый камень.

— Ты сдвинешься. — Держась правой рукой за амулет, он протянул левую к камню ладонью вверх. — Ну! — скомандовал он и медленно повел рукой вверх. Сила в нем закипела, шум в голове сделался оглушительным.

Медленно край камня приподнялся над травой. Черви и личинки, прожившие всю жизнь в безопасной, уютной тьме под камнем, забеспокоились на ярком солнечном свету. Тяжело, неуклюже камень поднимался, повинуясь неуклонно движущейся руке Гариона. И секунду поколебавшись, медленно перевернулся.

Изнеможение, которое Гарион испытал после первой попытки перевернуть камень руками, никак не могло сравниться с непомерной усталостью во всем теле, накатившей на него теперь, когда он ослабил мысленную хватку. Он уронил руки на траву и упал на них головой.

Прошло несколько секунд, пока он осознал это странное обстоятельство. Он все еще стоял, но руки его лежали на траве. Он поднял голову и в изумлении огляделся. Ясно было одно — камень он сдвинул. Иначе быть не могло, раз камень лежит на круглой стороне, плоским основанием вверх. Однако это оказалось еще не все. Он, хотя и не трогал камня, все же испытал на себе его вес, будто удерживал этот валун сам.

В отчаянии Гарион осознал, что до подмышек ушел в плотную землю луга.

— Что же мне теперь делать? — беспомощно вопрошал он сам себя. Мысль, что надо вновь собирать волю и выдергивать себя из земли, он с ужасом отбросил. Он слишком устал, чтобы даже думать об этом. Он решил поерзать, чтобы разрыхлить землю вокруг себя и так мало-помалу выбраться, но не мог даже шелохнуться.

— Посмотри, что ты наделал, — с упреком сказал он камню.

Камень молчал.

Ему пришла в голову мысль.

— Ты здесь? — позвал он сознание, которое, казалось, пребывало с ним всегда. Глухое молчание.

— Помогите! — заорал он.

Птица, привлеченная червями и личинками, посмотрела на него одним глазом и вернулась к прерванному завтраку.

Гарион услышал сзади легкие шажки и с трудом обернулся, выворачивая шею. Жеребенок в изумлении смотрел на него, потом вытянул шею и потерся о щеку Гариона.

— Хорошая лошадка, — сказал Гарион, радуясь, что он не один. Тут его осенило. — Тебе надо сходить за Хеттаром, — сказал он.

Жеребенок, гарцуя, обежал вокруг него и снова потерся носом.

— Перестань, — сказал Гарион, — это очень важно. — Он старательно направил свое сознание на мысли жеребенка. Пришлось испробовать дюжину разных способов, пока по чистой случайности не удалось нащупать нужный подход. Сознание жеребенка без связи и цели перескакивало с одного на другое. Это был младенческий разум, свободный от мыслей, воспринимающий только чувственные впечатления. Гарион нашел мимолетные образы зеленой травы, бега, облаков, неба и теплого молока. Он уловил также удивление в маленьком мозгу и прочную любовь, которую питал к нему жеребенок.

Медленно, мучительно Гарион выстроил в блуждающих мыслях жеребенка образ Хеттара. Казалось, на это ушла вечность.

— Хеттар, — снова и снова повторял Гарион. — Иди к Хеттару. Скажи ему, что со мной беда.

Жеребенок понесся прочь и тут же вернулся, чтобы прижать мягкий носик к его уху.

— Пожалуйста, послушай! — закричал Гарион. — Пожалуйста!

Наконец — Гариону казалось, что прошли часы, — жеребенок вроде бы понял. Он отошел на несколько шагов, вернулся и снова потерся о Гариона.

— Иди — позови — Хеттара, — приказал Гарион, изо всех сил внушая каждое слово.

Жеребенок переступил копытцами, потом повернулся и галопом понесся прочь не в ту сторону. Гарион разразился ругательствами. За последний год он имел возможность ознакомиться с самыми красочными и выразительными оборотами из словаря Бэйрека. Повторив по шесть — восемь раз все фразы, которые помнил, Гарион принялся импровизировать.

Издалека до него донеслись отрывочные мысли жеребенка. Малыш гонялся за бабочками. Гарион замолотил по земле кулаками и чуть не взвыл от отчаяния.

Солнце поднималось, начало припекать.

Уже вечерело, когда Хеттар и Силк отыскали его, следуя за гарцующим жеребенком.

— Это как же ты ухитрился такое сделать? — спросил Силк с любопытством.

— Не хочу говорить об этом, — пробормотал Гарион, разрываясь между радостью и сильным смущением.

— Вероятно, он может многое из того, что нам недоступно, — заметил Хеттар, слезая с лошади и отвязывая от седла лопату Дерника. — Только не понимаю, зачем ему это понадобилось.

— Я убежден, у него были на то серьезные причины, — заверил Силк.

— Как ты думаешь, спросить у него?

— Скорее всего, это слишком мудрено, — отвечал Силк. — Я уверен, простым людям вроде нас с тобой этого не понять.

— Как ты думаешь, он закончил, что делал?

— Полагаю, мы можем его спросить.

— Не хотелось бы его отвлекать, — сказал Хеттар. — Может быть, это что-нибудь очень важное.

— Да уж наверняка, — согласился Силк.

— Пожалуйста, вытащите меня, — взмолился Гарион.

— Ты уверен, что все завершил? — вежливо спросил Силк. — А то мы вполне можем подождать.

— Пожалуйста, — попросил Гарион, чуть не плача.

Глава 12

— Зачем ты пытался его поднять? — спросил Гариона Белгарат на следующее утро, когда они с тетей Пол вернулись, и Силк с Хеттаром торжественно поведали о затруднительном положении, в каком нашли юношу вчера.

— Мне казалось, так его легче будет перевернуть, — ответил Гарион. Знаешь, поддеть снизу и перекатить.

— Почему было не нажать на него ближе к верху? Он бы точно так же перекатился.

— Я не подумал.

— Неужели ты не понимаешь, что мягкая почва не могла выдержать такого давления? — спросила тетя Пол.

— Теперь понимаю, — отвечал Гарион. — Но ведь если б я толкал его, он бы просто отбросил меня назад!

— Надо было встать покрепче, — объяснил Белгарат. — В этом весь фокус. От тебя требуется только стоять неподвижно и толкать предмет, который ты задумал переместить. Иначе ты, конечно, отбросишь себя назад.

— Я не знал, — проговорил Гарион. — Я первый раз пытался сделать что-то сознательно… Перестанешь ты? — резко спросил он Се'Недру. Она не переставала хохотать с того самого момента, как Силк закончил рассказ о злоключениях Гариона.

Она захохотала еще пуще.

— Тебе, отец, надо бы еще кое-что ему объяснить, — сказала тетя Пол. — Он не имеет ни малейшего представления о взаимодействии сил. — Она строго посмотрела на Гариона. — Хорошо, тебе не вздумалось его кинуть. Ты бы забросил себя в Марагор.

— Я не вижу в этом ничего смешного, — сказал Гарион ухмыляющимся друзьям. — Это вовсе не так легко, как кажется. — Он понимал, что выставил себя дураком, и не знал, смущает его их веселье или обижает.

— Пошли, мальчик, — твердо сказал ему Белгарат. — По-видимому, нам придется начать с самого начала.

— Я не виноват, что ничего не знал, — оправдывался Гарион. — Ты должен был меня предупредить.

— Откуда мне было знать, что ты сразу начнешь экспериментировать, отвечал старик. — У большинства из нас хватало терпения подождать наставлений, прежде чем приступать к переустройству местного ландшафта.

— Ладно, во всяком случае, я смог его сдвинуть, — сказал Гарион, шагай вслед за стариком.

— Прекрасно. А на место ты его вернул?

— А зачем? Какая разница, где он лежит?

— Мы тут в Долине ничего не меняем. Все здесь имеет свою причину, все лежит на своем месте.

— Я не знал, — сказал Гарион виновато.

— Теперь знаешь. Пойдем, положишь его на место. Некоторое время они шли молча.

— Дедушка… — начал вдруг Гарион.

— Да?

— Когда я двигал камень, мне показалось, что я черпаю силу из всего окружающего. Как будто она отовсюду ко мне притекает. Это что-нибудь значит?

— Да, именно так оно и происходит, — объяснил Белгарат. — Когда мы что-либо двигаем, мы берем энергию из окружающего мира. Например, когда ты сжег Эшарака, ты собрал тепло из всего вокруг, из воздуха, из земли, из тех, кто был поблизости. Собрав отовсюду понемногу тепла, ты зажег огонь. Когда ты переворачивал камень, то черпал силу из всего окружающего.

— Я думал, это идет изнутри.

— Сила идет из нас, только когда мы что-нибудь создаем, — отвечал старик. — Для всего остального её приходится заимствовать. Мы собираем её понемногу оттуда и отсюда, чтобы потом направить в одну точку. Никто из нас не может вместить столько силы, сколько требуется даже для простейшего действия.

— Значит, когда кто-нибудь пробует что-либо рассоздать, происходит следующее, — сказал Гарион по наитию. — Он стягивает на себя всю силу, но не может выпустить, и тогда… — Гарион резко всплеснул руками.

Белгарат посмотрел на него пристально.

— Удивительный у тебя разум, мальчик. Ты с легкостью понимаешь сложнейшие вещи, но не можешь разобраться в самых простых. Вот и камень. — Он покачал головой. — Так не годится. Верни его на место и постарайся в этот раз не производить столько шума. Грохот, который ты поднял вчера, прокатился по всей Долине.

— Что мне делать? — спросил Гарион.

— Собери силу, — сказал ему Белгарат. — Черпай её из всего вокруг. Гарион попытался.

— Не из меня! — воскликнул старик.

Гарион исключил деда из поля своей досягаемости и принялся собирать силу. Через секунду-две он ощутил покалывание во всем теле и волосы его встали дыбом.

— Что теперь? — спросил он, сжимая зубы, чтобы не выпустить силу из себя.

— Обопрись обо все, что сзади, и толкай камень.

— Обо что мне опереться?

— Обо все — и о камень тоже. Это надо делать мгновенно.

— А меня… меня не раздавит?

— Напружинься.

— Побыстрее, дедушка, — сказал Гарион. — Мне кажется, меня сейчас разорвет.

— Держись. Ну, направь волю на камень и скажи слово. Гарион выставил ладони.

— Толкайся, — приказал он. Сила полилась из него, в голове загрохотало.

С ответным грохотом камень заколебался и плавно откатился на прежнее место. Гарион вдруг почувствовал себя смертельно усталым и в изнеможении повалился на землю.

— "Толкайся"? — спросил Белгарат с сомнением.

— Ты велел сказать "толкайся".

— Я велел толкать. Я не велел говорить "толкайся".

— Ведь вышло же. Не все ли равно, что за слово я сказал?

— Это вопрос стиля, — со страдальческим видом пояснил старик. — "Толкайся" звучит как-то по детски.

Несмотря на слабость, Гарион рассмеялся.

— В конце концов, Гарион, мы должны поддерживать свое реноме, — величественно произнес старик. — Если мы начнем говорить "толкайся", "пшел", "катись прочь" и тому подобное, нас перестанут принимать всерьез.

Гарион хотел перестать смеяться, но не мог.

Возмущенный Белгарат отошел, бормоча себе под нос.

Когда они вернулись в лагерь, то увидели, что палатки собраны и лошади навьючены.

— Нам незачем больше задерживаться, — объяснила тетя Пол. — Остальные нас ждут. Удалось тебе хоть что-нибудь ему втолковать, отец?

Белгарат фыркнул, всем своим видом выражая неодобрение.

— Что, плохо?

— Потом объясню, — бросил он.

В отсутствие Гариона Се'Недра ласками, а также целой кучей яблок из общественного запаса довела жеребенка до восторженно-подобострастного состояния. Он без тени стыда ходил за ней по пятам, и в довольно отчужденном взгляде, которым он наградил Гариона, не было заметно никакого раскаяния.

— У него живот заболит, — упрекнул Гарион принцессу.

— Лошадям яблоки полезны, — весело ответила она.

— Скажи ей, Хеттар.

— Они не причинят ему вреда, — откликнулся горбоносый. — Таков общепринятый способ завоевать доверие молодой лошади.

Гарион попытался измыслить другое подходящее возражение, но не смог. Почему-то вид жеребенка, трущегося носом о Се'Недру, его оскорблял, хотя придраться действительно было не к чему.

— Кто эти другие, Белгарат? — спросил Силк, когда они тронулись в путь. — О которых говорила Полгара?

— Мои собратья, — отвечал старый чародей. — Повелитель сообщил им о нашем приезде.

— Сколько живу, слышу рассказы о братстве чародеев. Они и вправду такие?

— Боюсь, ты будешь несколько разочарован, — сказала тетя Пол натянуто. — Чародеи в большинстве своем — чудаковатые старики с кучей дурных привычек. Я выросла среди них, так что неплохо их знаю. — Она повернулась к дрозду, который, влюбленно распевая, опустился ей на плечо. — Да, — сказала она птице. — Мне это известно.

Гарион подъехал поближе к тетке и прислушался к птичьему гомону. Сперва это был просто шум — милый, но совершенно невразумительный. Потом мало-помалу до него начали доходить обрывки фраз. Птица пела о гнездах, о маленьких пестрых яичках, о восходах, о всепоглощающей радости полета. И вдруг, словно уши у него внезапно открылись, Гарион начал понимать. Ласточки пели о полете и пении. Воробьи щебетали о припрятанных семенах. Ястреб, парящий в вышине, выкрикивал одинокий гимн ветру и яростной радости убийства. Гарион в благоговейном страхе вслушивался в мир слов, которыми внезапно наполнился воздух.

Тетя Пол посмотрела на него серьезно.

— Это начало, — сказала она, не входя в объяснения.

Мир, открывшийся Гариону, так его захватил, что он сперва и не заметил двух седовласых старцев, которые стояли под высоким деревом, поджидая отряд. Они были в одинаковых голубых одеяниях, оба с длинными волосами, оба чисто выбриты. Когда Гарион их увидел, ему показалось, что у него двоится в глазах, — такие они оказались одинаковые.

— Белгарат, брат наш, — сказал один, — сколько лет…

— …сколько зим, — закончил другой.

— Белтира, — сказал Белгарат, — Белкира. — Он спешился и обнял близнецов.

— Милая крошка Полгара, — сказал один.

— Долина без тебя… — подхватил другой.

— …опустела, — закончил первый и, обернувшись к брату, похвалил: — Очень поэтично.

— Спасибо, — скромно отвечал тот.

— Это мои братья, Белтира и Белкира, — сообщил Белгарат спутникам, которые уже слезали с коней. — И не старайтесь их различить. Никому этого еще не удавалось.

— Кроме нас, — хором сказали оба чародея.

— Я даже в этом не уверен, — с мягкой улыбкой откликнулся Белгарат. Сознания ваши столь близки, что мысль, начатую одним, додумывает другой.

— Ты всегда все слишком осложняешь, отец, — сказала тетя Пол. — Это Белтира. — Она поцеловала одного благообразного старца. — А это Белкира. — Она поцеловала второго. — Я с детства научилась их различать

— Полгаре ведомы…

— … все наши тайны. — Близнецы улыбнулись, — А кто…

— … ваши спутники?

— Я думаю, вы их узнаете, — отвечал Белгарат. — Мендореллен, барон Во Мендор.

— Рыцарь-Защитник, — хором сказали близнецы, кланяясь.

— Принц Келдар Драснийский.

— Лучник, — сказали они.

— Бэйрек, граф Трелхеймский.

— Медведь Устрашающий. — Они с опаской взглянули на громадного чирека.

Бэйрек нахмурился, но промолчал.

— Хеттар, сын Чо-Хэга Олгарского.

— Повелитель Коней.

— И Дерник из Сендарии.

— Человек с Двумя Жизнями, — пробормотали они с глубоким уважением. Дерник был озадачен.

— Се'Недра, принцесса Толнедры.

— Королева Мира, — отвечали они с глубоким поклоном.

Се'Недра нервно рассмеялась.

— А это может быть…

— … только Белгарион, — сказали они, сияя от радости. — Избранный. — И близнецы одновременно возложили руки на голову Гариона. — Здрав будь, Белгарион, Верховный Владыка, Первый Во Всем, Надежда Мира.

Гарион, донельзя смущенный этим странным благословением, кое-как кивнул.

— Если эта слащавая идиллия не прекратится, меня стошнит, — объявил новый голос, резкий и трескучий. Говорящий только что вышел из за дерева приземистый старик, очень грязный и исключительно безобразный. Ноги у него были кривые и шишковатые, словно корни старого дуба, плечи — широченные, руки свисали ниже колен. На спине красовался огромный горб, а сморщенная физиономия казалась карикатурой на человеческое лицо. Спутанные седые волосы и борода торчали клочьями, из них виднелись ветки и обрывки листьев. На жутком лице читались отвращение и злоба.

— Белдин, — смиренно сказал Белгарат, — мы не знали наверняка, что ты придешь.

— Я и не пришел бы к тебе, неумеха несчастный, — рявкнул уродец. — Опять ты все испакостил, Белгарат. — Он обернулся к близнецам. — Жрать давайте, коротко приказал он.

— Да, Белдин, — отвечали они и поспешно побежали прочь.

— И не возитесь там весь день, — крикнул он вдогонку.

— Ты сегодня в хорошем настроении, Белдин, — сказал Белгарат без тени иронии. — Что тебя так развеселило?

Отвратительный карлик осклабился, потом коротко, лающе рассмеялся.

— Я видел Белзидара. Он похож на неприбранную кровать. Чтой-то с ним не так, а мне это всегда приятно. — Милый дядя Белдин, — тетя Пол с нежностью обняла грязного уродца. — Я так по тебе скучала.

— И не пытайся очаровать меня, Полгара, — сказал он, хотя глаза его заметно помягчели. — Твоей вины тут не меньше, чем твоего отца. Я думал, ты за ним присмотришь. Как Белзидару удалось заполучить Око нашего повелителя?

— Мы думаем, он использовал дитя, — мрачно отвечал Белгарат. — Око не причинит вреда невинному. Карлик фыркнул.

— Невинных не бывает. Все люди испорчены от рождения. — Он опять посмотрел на тетю Пол. В глазах его читалось одобрение. — Жиреешь, — сказал он грубо. Ляжки у тебя стали, как воловья повозка.

Дерник сжал кулаки и пошел на уродливого коротышку.

Карлик засмеялся и одной рукой ухватил кузнеца за полу рубахи. Безо всякого видимого усилия он поднял Дерника и отбросил на несколько шагов.

— Как бы тебе не пришлось начать свою вторую жизнь немедленно, — сказал он угрожающе.

— Поручи это мне, Дерник, — сказала тетя Пол. — Белдин, — спросила она холодно, — когда ты последний раз мылся?

Карлик пожал плечами.

— Месяца два назад я попал под дождь.

— Слабоватый был дождик. От тебя разит, как от нечищенного хлева.

Белдин широко ухмыльнулся.

— Девочка моя славная. — Он хихикнул. — А я-то боялся, что с годами твой язычок притупился.

И они принялись перебрасываться чудовищными оскорблениями, подобных которым Гарион ни разу в жизни не слышал. Сочные ругательства так и мелькали между ними только что не шипя на лету. Глаза Бэйрека расширились от изумления, Мендореллен то и дело бледнел и вздрагивал. Се'Недра, залившись краской, отбежала в сторону.

Однако чем страшнее были оскорбления, тем шире улыбался ужасный Белдин. Наконец тетя Пол выдала такой зверский эпитет, что Гарион весь съежился, а уродец покатился по траве, сотрясаясь от смеха и молотя землю кулачищами.

— Клянусь богами, мне тебя недоставало, Пол! — задыхаясь, выговорил он. — Иди ко мне, поцелуемся.

Она улыбнулась и с нежностью поцеловала грязную щеку.

— Шелудивый пес.

— Корова жирная. — Он, ухмыляясь, сдавил её в объятиях.

— Мне мои ребра еще пригодятся, дядюшка, — сказала она.

— Я еще ни разу не сломал тебе ни одного ребра, детка.

— Хорошо бы и дальше так.

Прибежали близнецы, принесли Белдину большую миску дымящейся похлебки и огромную кружку. Уродец с любопытством посмотрел на миску, потом наклонил её, вылил содержимое на землю и отбросил миску.

— Недостаточно плохо пахнет. — Сев на корточки, он принялся двумя руками запихивать еду в рот, время от времени сплевывая попавшие в неё камешки. Закончив с похлебкой, он поднес к губам кружку, шумно выхлебал и принялся чесать спутанные волосы перепачканными похлебкой руками. — Давайте вернемся к делу, — сказал он.

— Где ты был? — спросил его Белгарат.

— В Ктол Мергосе. Сидел на горе со времен битвы при Во Мимбре, наблюдал за пещерой, куда Белзидар отнес Торака.

— Пятьсот лет? — ахнул Силк. Белдин пожал плечами.

— Около того, — отвечал он безразлично. — Должен был кто-нибудь приглядывать за Обожженным, а у меня не было неотложных дел.

— Ты сказал, что видел Белзидара, — напомнила тетя Пол.

— С месяц назад. Он ворвался в пещеру, будто за ним черти гнались, и выволок Торака наружу. Потом обратился в стервятника и улетел с телом.

— Это, должно быть, произошло сразу после того, как Ктачик настиг его у найсанской границы и отнял Око, — пробормотал Белгарат.

— Не знаю, не знаю. Тут уже вы в ответе, не я. Мое дело было наблюдать за Тораком. Пепел на вас падал?

— Какой пепел? — спросил один из близнецов.

— Когда Белзидар вытащил Торака из пещеры, гора взорвалась — кишки из неё полетели. Полагаю, это как-то связано с силой, которой окружено тело Одноглазого. Когда я уходил, она еще извергалась.

— Мы гадали, из-за чего извержение, — заметила тетя Пол. — По всей Найссе выпало на дюйм пепла.

— Хорошо. Жалко, не больше.

— Видел ли признаки…

— … пробуждения Торака? — спросили близнецы.

— По-человечески говорить не можете? — спросил Белдин.

— Весьма сожалеем…

— … то наша природа.

Уродец с отвращением потряс головою.

— Ладно, что с вас взять? Нет. Торак ни разу не шевельнулся за пятьсот лет. Когда Белзидар его выволакивал, он был весь в плесени.

— Ты последовал за Белзидаром? — спросил Белгарат.

— Ясное дело.

— Куда он отнес Торака?

— Ты когда-нибудь думаешь головой, дурачина? В развалины Ктол Мишрака в Маллории, куда еще. На земле не так уж много мест, способных выдержать вес Торака, и это одно из них. Поскольку Белзидар должен держать Торака вне досягаемости Ктачика с Оком, это — единственное место, куда он мог его отнести. Маллорийские гролимы не признают власти Ктачика, так что Белзидар будет там в безопасности. Ему порядком придется заплатить за их помощь, но Ктачика они в Маллорию не пустят — разве что тот соберет всю мергскую армию и вторгнется туда.

— На это мы и надеемся, — сказал Бэйрек.

— Тебе предсказано быть медведем, а не ослом, — сказал Белдин. — Не рассчитывай на невозможное. Ни Ктачик, ни Белзидар не начнут эту войну сейчас — особенно когда Белгарион шляется по всему миру и грохочет, как землетрясение. — Он ухмыльнулся тете Пол. — Неужели ты не можешь научить его быть чуточку потише? Или твои мозги разжирели, как и твоя задница?

— Повежливее, дядя, — отвечала она. — Мальчик только входит в силу. Мы все сперва бываем немного неуклюжи.

— Некогда ему быть младенцем, Пол. Звезды сыплются в южном Ктол Мергосе, как отравленные тараканы, и мертвые гролимы стонут в могилах от Рэк Ктола до Рэк Хагги. Время не за горами, и он должен быть готов.

— Он будет готов, дядя.

— Может быть, — с кислой миной отвечал уродец.

— Ты возвращаешься в Ктол Мишрак? — спросил Белгарат.

— Нет. Повелитель велел мне оставаться здесь. У нас с близнецами куча дел и совсем мало времени.

— Он говорил…

— …также и с нами.

— Замолчите! — рявкнул Белдин. Он повернулся к Белгарату. — А ты теперь идешь в Рэк Ктол?

— Еще нет. Мы должны прежде побывать на Пролге. Мне надо побеседовать с Горимом и пополнить наш отряд еще одним членом.

— Я заметил, что с вами еще не все. Как насчет последней?

Белгарат развел руками.

— Это-то меня и тревожит. Я не нашел никаких её следов — а искал три тысячи лет.

— Ты слишком много времени искал по питейным заведениям.

— Знаешь, дядя, я тоже это заметила, — мило улыбаясь, сказала тетя Пол.

— Куда мы поедем после Пролги? — спросил Бэйрек.

— Думаю, в Рэк Ктол, — мрачно отвечал Белгарат. — Мы должны отобрать у Ктачика Око, и я уже давно намереваюсь всерьез побеседовать с этим мергским колдуном.