В поисках личности (Рассказы современных израильских писателей)

К «Поискам личности»

По преданию, жандармский офицер спросил великого хасидского рабби Шнеура Залмана из Ляд, основоположника течения Хабад, о следующем. Поддавшись соблазну, Адам, несмотря на категорический запрет, вкусил от плодов древа познания и, в ужасе от своего проступка, спрятался в райских кущах. И сказано: «И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты?» (Быт. 3:9). Но если Бог спрашивает Адама, где тот скрывается, значит, от него можно спрятаться, и, значит, Он не всеведущ. Ответ мудрого раввина передается различно, но суть всегда сводится к одному: Адам обрел знание добра и зла, налагающее тяжкое бремя свободы выбора; и теперь, когда Адам оказался в этом, совершенно новом для него, состоянии, Бог обращается к нему с вопросом, который нельзя понимать буквально, это — ключевой вопрос, обращенный к человеку, обладающему выбором: где ты? где ты в пространстве и во времени, где ты во Вселенной? кто ты теперь перед самим собой и перед Богом?

«В поисках личности» — так называется один из рассказов, включенных в предлагаемый читателю сборник. Это название в значительной степени отражает тему большинства рассказов сборника. Это не случайно: с конца 1950-х гг. поиск ответа на вопрос, кто ты во Вселенной, кто ты перед собой и своей совестью, одним словом, поиск своего подлинного «я» становится господствующей темой израильской литературы. Эта тема хорошо известна в мировой литературе, однако в Израиле она обладает особой остротой и потому привлекает особое внимание израильских писателей. Поиск себя есть поиск своего места в обществе и в истории, а само израильское общество еще далеко не сложилось и не определило однозначного отношения к многотысячелетней еврейской традиции. Современное израильское общество находится в бурном процессе становления — выработке новых социальных форм, норм общежития, единого мировосприятия и специфической израильской культуры. Фундаментом этого процесса служит удивительное многообразие социально-культурных традиций, в которых преломилось общее наследие еврейского народа и вместе с тем сказалось влияние культуры и быта окружающих народов, среди которых евреи, изгнанные со своей родины, были вынуждены жить почти два тысячелетия. Религия и мессианская вера в конечное избавление сохранили единство еврейского народа, рассеянного по всему миру, и это единство нашло свое выражение в исторически беспрецедентном событии — возрождении национального государства и национального языка на древней исторической родине. Возрождение древней формы национального существования — суверенной государственности и создание национального народного хозяйства потребовали отказа от многих традиций и обычаев, сложившихся во время жизни в изгнании, ломки патриархальных отношений, характерных для жизни многих еврейских общин, радикального изменения социальной психологии.

Израильское общество формировалось в последние сто лет, и за этот исторически весьма краткий отрезок времени испытало резкие демографические, культурные и идеологические перемены. Когда в 1880-е гг. в Эрец-Исраэль начали прибывать ховевей-Цион[1], халуцим, они застали здесь несколько относительно немногочисленных, сугубо религиозных еврейских общин — в Иерусалиме, Цфате и Тверии, так называемый «старый ишув». «Новый ишув» постепенно складывался из репатриантов, стремившихся личными усилиями осуществить идеалы сионизма — освоить и заселить заброшенную землю древней родины и своим примером вдохновить единоплеменников на продуктивный труд. Следующие волны еврейских репатриантов — пионеры Второй и Третьей алии — находились под влиянием социалистических идеалов и стремились не только к национальному возрождению еврейского народа, но и к созданию идеального общества в Эрец-Исраэль. С середины 1920-х гг. в Палестину начинают прибывать евреи Восточной Европы, а после прихода к власти в Германии нацистов — также евреи Центральной Европы. Эти волны репатриации были вызваны преимущественно антисемитизмом и дискриминационными мерами в странах исхода; среди репатриантов находились лица самых различных политических взглядов и идеологических позиций. С начала 20 в. в страну не прекращалась репатриация евреев из стран Востока, в первую очередь, из Йемена. Сразу же по окончании 2-й мировой войны в Эрец-Исраэль устремились те, кто уцелел после нацистского геноцида, в ходе которого была уничтожена треть еврейского народа. Усиливается репатриация евреев из арабских стран, и в первые годы после провозглашения независимости в Израиль переселилось подавляющее большинство евреев стран Востока.

Огромная репатриационная волна привела к тому, что менее чем за три года независимости еврейское население Израиля удвоилось. Все эти люди, многие годы жившие или даже родившиеся в Эрец-Исраэль и только что прибывшие в страну, люди с различным жизненным опытом и выросшие в атмосфере самых разных культурных традиций, люди, принадлежавшие к патриархальному и современному промышленному обществу, говорившие почти на всех языках мира, ортодоксальные евреи и потомки нескольких поколений, живших в условиях почти полной ассимиляции, те, кто приехал в Эрец-Исраэль, чтобы собственными руками возродить ее, и те, кто осознал, что эта страна — единственное место в мире, где еврей может надеяться на надежное пристанище, — все эти люди оказались перед необходимостью создания новых форм общежития и создания общей культуры. Израильское общество стало плавильным горном новой еврейской общности, на этот раз — не новой общины, а суверенного народа.

В таком горниле «поиск себя» становится особенно острым и интенсивным, поскольку все стороны бытия проникнуты конфликтами, конфликтами внутриобщественными и конфликтами между личностью и обществом. Сюда можно отнести разрыв идеологий, поколений, культур, традиций, быта и т. п., борьбу за свое место в мире, ощущение неукорененности в обществе, в новой стране. Срок еще слишком короток, чтобы врасти в новую почву. Страна, тысячелетия бывшая центром еврейских надежд, страна огромного «исторического протяжения», оказалась страной очень малого географического протяжения, к тому же — окруженной тесным кольцом враждебных стран. Ощущение тесноты и тяга к широте и размаху заморских земель — еще один феномен, свойственный израильскому обществу. Ведь не в одно столетие древний иудей превратился в скитальца Вечного Жида, и, по-видимому, не одно столетие понадобится для обратного превращения.

В статье Краткой Еврейской Энциклопедии, посвященной новой литературе на иврите, следующим образом подытоживается развитие израильской литературы: новая литература на иврите «с момента своего зарождения во второй половине 18 века правдиво и без прикрас воплощала конфликты реальной действительности, заостряя их проблематику в национальном, духовном и общественном планах. Израильская литература продолжает эту традицию, сгущая порой краски при трактовке конфликтов, порожденных самоощущением отдельной личности в современном мире. Нередко такое сгущение красок приводит к некоторому искажению представлений о действительности, их смещению в сторону экзистенциального трагизма. Но именно эта черта придает израильской литературе глубину, стимулирует поиски нового содержания и новых форм и поднимает ее до уровня наиболее развитых литератур мира»[2].

В предлагаемой читателю книге собраны рассказы авторов, принадлежащих ко второму и, отчасти, третьему поколению израильских писателей. Первое поколение, прозванное «поколением Палмаха», начало свою литературную деятельность еще до провозглашения независимости, в годы борьбы с мандатными властями. Начальный период творчества писателей этого поколения характеризовало упоение участием в великом событии еврейской истории — восстановлении суверенной государственности и возникновении нового еврейского типа — борца и победителя, не изведавшего унижений, сопровождавших жизнь еврея в галуте. Однако уже к концу 50-х гг. наметился перелом: место героя, ощущающего себя частью монолитного коллектива, спаянного единой идеологией, начинает занимать совсем другой герой — индивид, погруженный в свои переживания, страдающий под бременем разочарований, жертва неминуемой в человеческой истории амортизации идеалов, неизбежно происходящей по ходу их претворения в жизнь.

Ахарон Аппельфельд изображает в своих рассказах послевоенные скитания евреев — перемещенных лиц, еще не оправившихся от ужасов, пережитых ими в нацистских лагерях смерти. Четкий языковой ритм и эпическая отчужденность повествования вызывают в читателе ощущение роковой неизбежности происходящего, своего рода физического закона, неумолимо движущего героев от бытия к небытию.

Наиболее значительные писатели второго поколения — Амос Оз и Аврахам Иехошуа, а также представители третьего поколения — Ицхак Бен-Нер, трактуют личностные проблемы индивидуума в экзистенциально-универсалистском плане; однако, хотя их герой не столько еврей и израильтянин, сколько человек вообще, человек как таковой, экзистенциальная ситуация, в которой он находится, показана на фоне повседневной жизни Израиля, рисуемой в реалистических красках. И в условиях израильской действительности вечные общечеловеческие проблемы приобретают особый колорит, особое психологическое выражение и особую историческую глубину. Это применимо к целой веренице героев И. Бен-Нера. Герой рассказа «Закат в деревне» не может найти применения своим незаурядным душевным и физическим способностям. Похож на него и герой рассказа «Кино» — покинутый женой владелец маленькой типографии, одержимый страстью к романтическим кинофильмам. В рассказе Аврахама Иехошуа «Начало лета — 1970» отец, получивший извещение о гибели сына на Суэцком канале во время «войны на истощение», вдруг осознает всю глубину отчуждения, существовавшего между ним и его сыном, которому идеалы отца казались наивными и примитивными. Героиня рассказа Яакова Шавита, многие годы получавшая регулярные посылки от сестры из Америки, неожиданно обнаруживает, что ее сестра живет в крайней нищете.

Д. Шахар в тонком рассказе под заглавием «О тенях и образе» дает портрет юноши из религиозного квартала Иерусалима, которому вдруг открывается мир светских интеллектуалов, мир неведомых ему дотоле эстетических переживаний и ценностей. Герою другого его рассказа — «Смерть маленького божка», неожиданно во сне является покойный отец, бывший известный сионист. Их разговор происходит в комнате, где на одной стене висит карта Эрец-Исраэль, на которой помечены участки, принадлежащие Керен Каемет, а на другой висят портреты Т. Герцля и М. Нордау. Вдруг отец подходит к столу, расстилает на нем карту мира и эта карта начинает неудержимо увеличиваться… «Ну-ка, сынок, расскажи мне, что делается на свете», — просит отец. И слышит ответ своего сына, иерусалимского мистика-мечтателя: «Мир все увеличивается, папа, а бог все уменьшается…»

В рассказах авторов этого сборника нашел отражение вечный антагонизм между новым и старым, материей и духом, мистическим и рациональным. Этот антагонизм начинается с первых же шагов человеческой цивилизации и находит яркое воплощение в библейской литературе — от истории о золотом тельце, сотворенном во время скитаний народа по пустыне, до страстно обличающих речей пророков древнего Израиля. И потому не случайно израильские писатели последних поколений обращаются к библейской тематике, которая зачастую предоставляет в их распоряжение конфликтные ситуации, удивительно сходные с современной действительностью Израиля.

В своей повести «Ненавидевший чудеса» Шуламит Хар-Эвен пытается понять душу своего героя, бескомпромиссного индивидуалиста, ищущего себя и свое место в ходе болезненного процесса превращения сброда рабов, покинувших Египет, в народ, объединенный единым языком и единой целью под предводительством единого вождя — Моисея. Этот процесс диалектичен — безжалостно подавляя личность, он, вместе с тем, формирует и закаляет ее. Борьба за личную свободу, отвержение авторитетов, отречение, бунт и отшельничество — таков путь героя, приводящий его в конечном итоге на ту же дорогу в Землю Обетованную, по которой идет его изнуренный мытарствами народ. Библия не только не приукрашивает испытания и тяготы, выпавшие на долю «поколения пустыни», но, напротив, по-видимому, в дидактических целях, сгущает краски. Но в то время, как библейское повествование рассматривает события с точки зрения духовных вождей народа и их идеалов, Ш. Хар-Эвен пытается увидеть происходящее глазами самих участников событий, тех, на чьи плечи легло бремя повседневной жертвы во имя идеалов, провозглашенных вождями. «Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье», как сказал русский поэт, и поэтому писательница обращается к далекому прошлому своего народа, желая лучше понять его настоящее.

С той же целью обращается к историческому прошлому и Амос Оз в рассказе «На этой недоброй земле». Время действия — эпоха Судей, всего лишь столетие спустя после Исхода и столетие до образования Израильского царства, эпоха, когда израильские племена, поселившиеся в Эрец-Исраэль, еще вели с соседями вооруженную борьбу за обладание Землей Обетованной. В этих беспрестанных войнах складывались временные племенные союзы, во главе которых стояли харизматические вожди — «Судьи». Увидеть события так, как их видел такой вождь, понять его поиски себя и его душевные конфликты, бремя жертв, принятых им на свои плечи во имя движения по тернистому пути к созданию национального государства, — вот основа исторической новеллы А. Оза.

Четкие параллели между древними и современными событиями — рождением и возрождением нации, рождением и возрождением национального государства — убеждают читателя в исторической значимости сегодняшних событий, их чреватости будущим. Именно этими параллелями и ценны прежде всего произведения, вошедшие в настоящий сборник.