В поисках разумности

Глава 20. Метла как лучшее катапультное кресло

— Сергей Александрович, скажите, если Бог создал мир, то он, наверно, должен был оставить людям где-нибудь законы о том, как правильно поступать в миру? — спросил Василий Майоров, толкая маленький биплан за левое крыло к выходу из ангара.

— Ты же вроде комсомолец, в Бога не веришь? — удивился Александр, толкая правое крыло.

Гуров доделал свой моторчик с реактором и решил испытать его сразу на самолете. Оказывается, у него уже давно стоял заготовленный специально для этого случая маленький бипланчик, простейшая конструкция "на четыре деревяшки". Впрочем, деревяшки в этой конструкции были подкреплены магией, благодаря чему приобрели прочность и жёсткость стали. Испытания решили проводить следующим образом: сначала Гуров и Соколов исследуют поведение биплана в воздухе, а затем Гуров и Веселов проверят максимальные возможности самолёта. Соколова выбрали для первого полёта как профессионального лётчика. Дальнейшие испытания Гуров предложил проводить Александру потому, что тот, как маг, в случае аварии всегда мог спастись на метле или переносом.

Найти в ноябре погожий день на Крайнем Севере очень сложно, и потому вылет всё время откладывался. То слишком низкие снежные тучи, то слишком сильный ветер… Пришлось ждать до декабря. Наконец погожий день настал, и студенты дружно поволокли под руководством Гурова самолёт из ангара.

— Ну, я и в магию не верил… а тут вот как увидел всё это, так и поверил, и в магию, и в Бога. А потом, коммунизм и идея о боге друг другу не очень-то противоречат. Отсутствие Бога просто взяли и постулировали, чтобы не морочиться с религиозными противоречиями. Ленин об этом честно писал. Люди, которые в Бога не верят, они всегда будут стремиться только к тому, чтобы свою гордость удовлетворить, а если начнут дела делать, то не смогут спокойно работать — всегда будут стараться придумать что-то такое, чтобы решить все проблемы одним махом. Так что без религии качество и производительность труда не поднять, — озвучил Майоров результаты своих последних размышлений.

— А в Деда Мороза ты теперь веришь? — не удержался от шутки Шигарев.

— А что вы сейчас проходите по истории идеологий? — спросил Гуров.

— По заколдовыванию немагов? Сейчас — манихейские и арианские ереси.

— То есть богомилов ещё не проходили? Твои вопросы типичны для начинающего. Сначала люди думают, что их бог ведет, и ищут во всём свидетельства его промысла, потом начинают думать о том, сколько в Иисусе было от бога, а сколько — от человека, потом начинают спрашивать про законы. Вы всё это еще будете проходить, ты просто подожди, вам всё это будут рассказывать. А пока ничему особо не доверяй и в фанатизм не впадай. Несколько забегая вперёд, скажу тебе, что Бог по сути своей никаких законов человеку давать не станет. Бог дает человеку всё, что он хочет. Человеку оставлена свободная воля — чтобы он сам мог пробовать, ошибаться и нарабатывать собственный опыт.

— Но это же всё равно, что оставить ребенка одного в лесу? — возмутился Василий.

— Нет. Вы думаете по аналогии, а тут нельзя использовать аналогии. Бог не папа, он не поучает и не наказывает. У Бога много миров и жизней, не получилось достичь идеального состояния в одной жизни — получится в другой.

— Но так, скорее, человек погибнет в каждой жизни раньше, чем успеет о чём-нибудь подумать.

— Это если из жизни в жизнь опыт не передается. А если передаётся? Почему вы с детства мечтали об установлении счастья и коммунизма во всем мире, а ваш сосед — только о том, чтобы отлупить пацанов с соседней улицы? Кто знает, может, потому, что ваша душа имеет больше опыта в предыдущих жизнях?

— А почему мы тогда этот опыт не помним?

— А зачем вам помнить все факты? Просто при наступлении определенной ситуации вы интуитивно чувствуете, что биться до последнего за животное доминирование в стае — это как-то не очень правильно, а упомянутый выше сосед — не чувствует. Никто из богов и предков никогда вас поучать не будет. Стоит сказать вам хоть слово — и вы к ним по каждому поводу за ответами бегать будете. И начнётся отсюда расслабление сознания и полная инфантильность с мистицизмом. Как в Древнем Риме… перед тем, как купить дом, надо сначала заколоть голубя и показать жрецам — вдруг предзнаменования недобрые? Было в человеческой истории и такое. Так что мучайте ваши проблемами сами, дорогие человеки.

— А почему христианство тогда говорит, что человек живет одну жизнь?

— Христианство этого не говорит. Утверждение об отсутствии многих жизней приняли на одном из соборов в византийские времена, простым голосованием. А до этого этим вопросом никто особо и не интересовался, все близкого конца света ждали. Изучайте историю, господа студиоты.

— А вы сами-то в Бога веруете?

— Обрати внимание на саму постановку вопроса. Сама такая постановка неправильна. Какая разница, верю я в Бога или нет? Важно, верит ли Бог в меня. Правильнее было бы спрашивать, доверяет ли человек Богу? В том смысле, считает ли человек себя ожесточенной одиночкой, или допускает ли мысль о том, что все события к нему приходят для его совершенства. Я Богу доверяю, если говорить о Боге — создателе. Но приказов мы от него не получаем. Бог в наших уравнениях метафизики — неизвестная величина. А что касается христианства, то тут много вопросов. В последнее время христианство использовалось как технология подавления сознания народа, а также как наркотик.

— А в Иисуса вы верите?

— Возникновение христианства — это один из самых больших провалов волшебного мира. Это пример того, что бывает, если одного из таких, как вы, не успевают вовремя найти и научить истории вопроса. Волшебный мир на христианство внимание обратил только после того, как оно распространилось в Римской Империи. А до этого про него никто просто не знал. Надо сказать, что история волшебного мира до шестого века нашей эры — это очень большое тёмное пятно.

— Про магический мир известно все. А Университет и волшебники — такое ощущение, что все провалились сквозь землю. Остались письма, списки студентов, бухгалтерские счета, учебники, учебные курсы… А университета и волшебников нет. Как будто они в шестом веке просто исчезли. Так что история волшебного мира с третьего века до нашей эры и по шестой век после начала нашей эры просто отсутствует. Поэтому про возникновение христианства достоверных данных нет.

— Но что-то же было?

— Что-то было, это несомненно. Ты пойми, что христианство может быть очень разным. Даже в пределах современного толкования и вероучительной базы из христианства можно сделать принципиально противоположные идеологии. Можно говорить о том, что человек не должен быть глупым животным, что бог любит праведных и тех, кто задает вопросы. Можно говорить о том, что человек благодаря беззлобию и смиренномудрию превращается в принципиально иное существо, которое не гневается по пустякам, не портит себе жизнь обидами и всегда думает о последствиях своих действий, в отличии от людей — животных, которые всегда действуют под влиянием случайных эмоций. Можно говорить, что благодаря праведности человек может быть намного более сильным и эффективным чиновником или промышленником, а потом и святым с вечной жизнью. Это будет одно христианство, поднимающее и улучшающее мир. А можно говорить о том, что бог наказывает всех неправедных, что дьявол ходит рядом и готов поглотить каждого, кто лишний раз разгневается или займется половыми делами, что деньги — это зло в любом виде… Это будет совсем другое христианство, парализующее разум страхом. Разум и людей, и всего общества. В таком обществе на первые роли всегда будут выдвигаться порочные люди, поскольку все доброжелательные люди будут сидеть по домам и думать о том, за что их накажет бог, а за что не накажет. А можно сделать из христианства и религию ритуальных самоубийств.

— Это как это? — искренне удивился Шигарев.

— А очень просто. К основным убеждениям добавляется всего лишь маленькая добавка, говорящая о том, что наш мир — это иллюзия, обман и страдалище для тех, кто не верит Богу и живёт животным страхом, и что настоящий боголюбивый человек должен довериться Богу и перейти от страха к свободе через ритуальное самоубийство, или через гибель ради распространения Веры. Как Христос или Иуда. Такая попытка уже предпринималась, известна как "Евангелие от Иуды". Думаю, оно ещё всплывет, тёмные маги очень любят его использовать, чтобы воду мутить. Это всё в пределах одной вероучительной базы. А ещё существуют различные варианты христианства с разными вероучительными базами. Католики принципиально отличаются от протестантов, и все вместе от ортодоксального христианства, которое в России называют "православным". Мотивация действий людей в этих системах принципиально разная… Православные стремятся достичь беззлобия и контроля помыслов, смиренномудрия и преображения. Католики это всё отвергают, упирая на умиление и прочие приятные чувства. Протестанты вообще понятия не имеют о преображении и монашеских практиках, для них кто разбогател — тот и молодец. Осторожно, проходим через ворота.

Студенты докатили самолет до ворот и осторожно, наискось протащили его через них. Места для взлёта внутри университетских стен не было, да никто и не подумал бы запускать самолет внутри ограды университета. По случаю зимнего времени самолет был поставлен на лыжи, и тащить его было очень нелегко, даже с учетом наколдованного облегчения веса. Морозный снег цеплялся к лыжам и не хотел скользить. И всё равно студенты толкали самолет быстрее, чем успевал ковылять за ними Гуров. Приходилось его ждать.

— Наверное, такой человек, как Эммануил, названный впоследствии Иисусом Христом, действительно существовал, — продолжал Гуров, — и он, скорее всего, говорил нечто похожее на то, что описано в Новом Завете. Но не совсем то. В некоторых старых свитках его слова имеют смысл: "Будьте беззлобными и доброжелательными, иначе погибните от ожесточения и неутоленной жажды мести", — я излагаю своими словами, — а в официальном христианстве та же мысль выражена следующим образом: "Будьте беззлобными и доброжелательными, иначе бог отдаст вас дьяволу, а тот сделает вам больно". Чувствуете разницу?

— Нет, не чувствую, — честно признался Майоров.

— Какие же вы всё же ещё маленькие! И чему вас только учат! Разница тут принципиальная, в результате получаются идеологии с совершенно противоположной направленностью. В первом случае мы имеем образ человека, который избавился от злобности и приобрел смирение. Немаги, которые идут по этому пути, развивают учение о том, как стать таким человеком и почему это хорошо. Во втором случае мы имеем образ наказывающего бога — деспота, слабо отличимого от дьявола — против такого образа, кстати, восстает всё здоровое в человеке, — а также мы имеем парализующий страх, который блокирует на ранних стадиях даже зачатки мысли о том, как сделать мир лучше, а также мысли о том, в чём искать счастья. Стоит такой мысли возникнуть, как животная система выживания блокирует её на самых ранних стадиях. Вдруг "Большому Папе" не понравится своеволие и вольнодумство? Это же образное мышление, у вас уже должны были быть уроки с такими примерами.

— А что, преодолеть страхи нельзя? — упрямо спросил Валентин Соколов.

— Можно. Только для этого придётся разобраться со всеми страхами, накопленными с детства. Тесного пространства, темноты, высокой температуры, неподвижности и невозможности шелохнуться, обиды, одиночества… Помните, насколько сильны были эти ощущения в детстве? Они никуда не делись, они сидят в вас, подавленные, но не уничтоженные. Вам, волшебникам, под силу с ними справится, вас ещё научат их изучать, а обычные люди просто отворачиваются от неприятного места. Но самая главная печаль в христианстве связана не с этим. Христианство давит на чувства, оно провозглашает, что Бог есть любовь, и тем самым ломится в открытые ворота. Чувства у людей уже были достаточно развиты ещё до возникновения христианства. Проблемой было не возбудить чувства, проблемой было поставить чувства под контроль. Эмоции людей тогда и так захлёстывали, да так, что иногда они убивали друг друга от самого мелочного недовольства. В то время надо было говорить, что Бог — это не только любовь, но и разум, и воля. Что любовь должна контролироваться разумом, иначе она превращается в разрушение. Этого нет в христианстве, и потому оно сейчас играет скорее отрицательную роль, чем положительную. По этой причине кое-кто из волшебников говорит, что это дело тёмных магов, но есть и такие, которые считают, что это дело Божьего промысла, неизвестного нам, волшебникам. Поэтому мы в историю христианства не вмешиваемся. Никто не знает, что это за проект и каковы его цели и последствия. Ему решили дать возможность развиваться по своей логике до самого конца. Считается, что это будет очень хорошая школа для немагов. Так что с христианством вам ещё разбираться и разбираться, товарищи господа волшебники.

— У них просто не хватает воли, — ухмыльнулся Юрген, — вот они и ищут, кто бы их пожалел. У нас считалось главным — это иметь силу воли.

— Какая такая воля? Для чего? — спросил Гуров.

Трескофф сразу скис:

— Ну, вот как в книге у Гитлера… он пережил большое горе и сумел преодолеть его, восстановиться, начал бороться за выживание немецкого народа.

— Нет, не про эту силу воли там говорилось. Вы Ницше читали?

— Нет. — признался Юрген, — Нам рекомендовали, но я так не прочитал. Я простой лётчик, не партайгеноссе совсем.

— У него в книге про Заратустру есть такая притча, что дух человека проходит через несколько состояний: дух становится верблюдом, верблюд становится львом, и, наконец, лев верблюдом. Сначала верблюд ищет себе новые свершения и новые вызовы. Потом лев уничтожает дракона с именем "ты должен", и только потом лев превращается в ребёнка, который имеет силу сказать "я хочу". "Дитя есть невинность и забвение, новое начинание, игра, самокатящееся колесо, начальное движение, святое слово самоутверждения". Вот про эту силу — силу сметь, силу добиваться того, что хочется, — ваши вожаки и говорят. Только вас они за дураков держат и в том вам и не признаются. А себя считают за тех, кто такую силу имеет. Одним словом, "прохвост — это тоже энергия".

Шигареву тоже захотелось задать хоть какой-нибудь вопрос, и он спросил:

— А сколько раз надо прощать брату?

— Бесконечно, — молниеносно ответил Гуров, — дело тут не в том, сколько раз прощать или не прощать. Научитесь прощать хотя бы себя самого. Вот когда вы перестанете ругать себя "задницей" каждый раз, когда у вас что-нибудь не получается, вот тогда можете считать, что достигли начального уровня волшебника. А до того, пока вы находитесь во власти раздражения, досады или гнева, разумным существом вы, строго говоря, не являетесь.

— А почему тёмные маги фашистам помогают?

— Они им очень симпатичны. Сверхчеловеки, возвышающиеся над тёмной массой… Очевидно, тёмные маги надеются, что фашисты установят для них единую политическую власть по всему миру, а они будут вершиной сверхчеловеков. Льстит, знаете ли, быть вершиной сверхчеловеков.

— А почему тогда они сами советские войска не уничтожают?

— Во-первых, уничтожают. Зафиксировано достаточно много фактов. Во-вторых, они вынуждены делать это незаметно — иначе мир магов проснётся и в каждом окопе будет сидеть по наблюдателю от магов. А пока маги считают, что это внутренняя война немагов, в которую им не стоит вмешиваться, и тёмные стараются поддерживать это впечатление. Всё, приехали.

Они прибыли на поле, укатанное многочисленными парусными досками. Многие немаги — ученики развлекались тем, что катались на досках с парусом. Эти доски отличались от ледовых буеров тем, что на них надо было стоять, удерживая парус в руках. Это было очень непросто, доски ехали очень быстро, и падения были весьма частым делом. Но тем веселее и интереснее было кататься.

Ваулина побежала против ветра, выравнивая магией взлётную полосу и зажигая в снегу волшебные огоньки — так, чтобы было похоже на настоящий аэродром. Майоров и Палиас начали расчехлять киноаппарат с регистрирующей аппаратурой.

— Красота-то какая, — произнес Гуров, глядя на выстраивающуюся цепочку парных огоньков, сходящихся в перспективе, — ну что, полетаем, господа волшебники?

Александр посмотрел на него и подумал, что Сергею Александровичу эта цепочка уходящих вперед огней, наверное, должна представляться очень волнующей. Это же был его самолет. Самого Александра больше волновала та проблема, что управлять самолётом он учился только по книжке, да немного на модели ракетоплана…

— От винта! — закричал Гуров, заводя мотор. Он сидел в передней кабине биплана, Валентин Соколов — во второй. Под винтом никого не было, мотор у Гурова запускался от нажатия кнопки. Возглас имел исключительно традиционный характер.

Пропеллер взвыл, самолёт начал набирать скорость. Экспериментальный самолёт сумел очень бодро взлететь и сделать пару кругов над полем, Валентин покачал его немного с боку на бок и пошел на посадку. Константинос на всякий случай сопровождал их на метле, на небольшом расстоянии сзади. После посадки Гуров уселся в заднюю кабину, а Александр полез в переднюю — на место ученика. Теперь им предстояло испытать биплан во всех мыслимых режимах — от перевёрнутого полёта и до максимальных нагрузок.

Но никаких испытаний не получилось — не успели они набрать и двух километров, как Гуров закричал: "Прыгай!". Ещё до полета он предупредил Александра с Валентином, что ожидает от мотора разных пакостей, вплоть до взрыва, и потому при малейшей угрозе следовало покидать самолет без колебаний. Так Александр и поступил, схватил метлу и сиганул за борт, прямо вверх, и очень вовремя. Мотор оказался вполне хорошим, а вот реактор взорвался, да так, что взрывная волна докатилась аж до университета. Через пять минут появились ректор, укутанный в теплую мантию, Валерий Марадей, преподаватель воинских искусств, и доктор Васильева, из университетского госпиталя. Гуров в это время стоял над обломками реактора и задумчиво изучал один из фрагментов.

Александр с другими магами уже закончили восстанавливать самолет. Каркас удалось восстановить полностью, не восстановилась только сгоревшая тканевая обшивка на крыльях. Гуров не обратил на самолет никакого внимания, погрузившись в изучение обломков, что было немного обидно. Студенты — маги постарались на славу, а он даже не поднял головы. Ректору пришлось его окликнуть, чтобы привлечь внимание.

— Сергей Александрович, вы целы? С вам всё нормально?

— Да, спасибо, все здоровы, — ответил Гуров, — не извольте беспокоиться. Сейчас вот немного поизучаем технические проблемы, и домой поедем.

— Сергей Александрович, поберегите себя. В вашем возрасте пилотировать самолет, да ещё со студентом на борту… Не хочу вас обидеть, но и внимание не то, и память не та…

Гуров набычился:

— С памятью у меня всё нормально. А студент, что ему сделается… Маг в непробиваемом плаще, с метлой и на самолете, который не развивает больше ста тридцати километров в час. Плюс два мага — целителя рядом.

— И всё-таки вы должны быть осторожнее. Вы используете такие взрывоопасные вещи, такой опасный реактор!

— В этом реакторе аж три кило алюминия да немного калиевой щёлочи. Вы когда-нибудь видели, чтобы алюминиевая стружка сама взрывалась?

Ректор и его сопровождающие улетели. Гуров проводил их очень мрачным взглядом, а затем тихо продекламировал:

— А ну-ка скажите мне, господин хороший, — спросил Гуров, показывая подошедшему Александру искорёженную взрывом железяку, — через какую температуру прошла эта деталь?

Александр посмотрел на железяку и пожал плечами. Их, конечно, учили отличать сталь от железа, но чтобы настолько…

— И чему вас только учат? Не менее двух тысяч градусов. Видишь окалину и посиневшие слои, цвета побежалости? На воздухе такая температура недостижима. В реакторе у нас была обычная алюминиевая стружка, плюс электролит. Электролит, не скрою, обработан магией, чтобы получше окислял, но даже при нестационарной работе, окислись все запасы топлива в реакторе, такой температуры не было бы. А бабахнуло очень здоровски, на уровне десяти килограмм тротила. А там алюминия было всего-то три кило, из них два с половиной целы, вон, валяются. Откуда такая энергия?

Александр промолчал.

— Кто-то хотел нас убить. Но, на наше счастье, реактор перегрелся, и мы выпрыгнули за несколько секунд до того, как нам добавили огонька. Вот теперь встаёт интересный вопрос: кто из этих троих хотел нас убрать и зачем? Даже два интересных вопроса: кого из нас они хотели достать? У тебя, случаем, нет заклятых врагов? Сильно быстро тут эти стервятники появились. "Внимание не то, память не та". Посмотрю я, кто из них сможет так чисто взлететь, как я. Думаю, доктора Васильеву мы можем исключить из числа подозреваемых. Наверное, мне действительно не стоило брать тебя в кабину. Риск меньше.

Обратная дорога была не такой веселой, как дорога туда, но прошла, по ощущениям, намного быстрее. Немаги переваривали информацию и молчали, Александр пытался осмыслить слова Гурова, но ничего придумать не мог. Студенты уже знали, как транспортировать самолет, и, не дожидаясь Гурова, оттащили самолет в ангар и закрепили его как раз к тому моменту, когда туда только доковылял их наставник. Распрощались быстро и печально, каждый думали о своем.

Этот разговор имел одно неожиданное последствие. Юрген Трескофф подумал — подумал, припомнил кое-кого из своих искренне верующих родственников и решил, что жить созиданием и быть на стороне Бога гораздо лучше, чем жить своевольным вседозволяющим эгоизмом. Он был неплохим в сущности парнем, из хорошей католической семьи. Свою военную службу он рассматривал как служение своему народу, как обычную драку между "чужими" и "своими", и никак не предполагал, что за патерналистскими высказываниями фюрера стоит настолько безжалостная и беспросветная идея. С этими мыслями он пошел к падре Иоанну — университетскому священнику, спрашивать, сможет ли Бог его простить и взять в свою команду. Во многом на его решение повлияли те картины, которые он увидел в фашистских лагерях смерти. Боевой лётчик, он и не подозревал, что его руководство планирует уничтожать в концлагерях целые народы. А концлагерей ему пришлось повидать немало: в ходе поиска кандидатов в волшебники штрафная группа посетила почти все немецкие лагеря смерти, как те, что были созданы для уничтожения евреев и поляков, так и лагеря военнопленных.

Падре Иоанн был интереснейшей личностью. Он ухитрялся быть священником сразу нескольких религий и эффективно предоставлял всем желающим и утешение в ритуалах, и праведные проповеди. Падре Иоанн попал в мир волшебников и в Университет уже в пожилом возрасте. Поисковая группа вытащила его из-под расправы штурмовиков СС. Иоанн оказался слишком эффективен в своих проповедях, в результате чего все ожесточенные и заносчивые люди его прихода слишком хорошо поняли, чем именно они грешны перед Богом. Стерпеть такое было невозможно, и на падре навели СС. Это было нетрудно: в своих проповедях он фашистов не жаловал.

Поисковая группа присматривалась к одному парню из паствы Иоанна, а в итоге в Университет забрали двоих: и парня, и падре. Падре Иоанна взяли просто из жалости. Попав в Университет, Падре Иоанн (все его звали именно так) не стал ни магом, ни волшебником, но зато он очень глубоко изучил все доступные ему религии мира и даже сам не заметил, как стал университетским священником для многих конфессий. К нему все бегали с вопросами, за советом или поплакаться, а у него этого было много. В итоге Падре Иоанн, миляга, душка и весельчак, стал душой университета и своим для многих студентов. Он не говорил о религии, как преподаватели или старшие братья по ордену, он сострадал и сочувствовал. Он смотрел на реальный мир из другого мира — из того, где Бог искренне печалиться за каждое несовершенство каждого человека и радуется каждому успеху. На многих это действовало потрясающе. Даже ведущие волшебники оказались вынуждены признать, что Падре Иоанн оказался более ценным приобретением, чем многие из "оранжевых" волшебников.

Падре Иоанн внимательно выслушал Юргена, заверил того, что Бог радуется всем, кто был потерян и найден, а затем отправился к руководству Университета. Там он сказал, что, по его мнению, Трескофф искренен в своих намерениях и что его можно освободить. Руководство вняло, и Юрген на следующий день проснулся вольным студентом — его перевели из закрытой зоны в собственную пещерку. Майоров и остальные таким образом потеряли последние доходы за охрану, чему несколько опечалились.

Бывшие фашисты — знакомые Юргена по ордену записали себе: "отрицание Ницше, жизнь созиданием, любовь, любить Бога" и побежали к Падре Иоанну изображать боголюбие. Падре расколол их несколькими вопросами и выгнал с треском. Юрген рассказывал об этом со смехом.