В поисках разумности

Глава 32. Взлёт "Летящего паровоза"

Придя на очередное занятие к Гурову, студенты застали в его каморке неизвестного им молодого волшебника, читавшего какую-то брошюру. Впрочем, он сидел к ним спиной, не принимал участие в разговоре, и потому ребята про него вскоре забыли. Тем более, что дискуссия завязалась весьма интересная. Майоров в очередной раз принялся вещать и бушевать:

— Сергей Александрович, вот скажите, какие достоинства у мусульманства? У нас всех, кто до этого изучал христианство, теперь заставили изучать мусульманство. Ну, прочитал я этот Коран. Просто список правил, правда, сформулированный красивым языком. Но по уровню философии не дотягивает даже до христианства… Ни любви к людям, как в христианстве, ни требований социальной справедливости, как в коммунизме… Одни только восклицания "Мы самые правильные" да "Аллах великий, милосердный". Просто какой-то опиум для народа, и всё. Отчего мусульманство так широко распространилось?

— Так уж сразу и опиум… а что ты знаешь о тарикате? — лукаво прищурясь, спросил Гуров.

— О тарикате? — Майоров это слово слышал явно впервые.

— Дело в том, что действительной религией стран, находящихся южнее России, является не мусульманство, как это может показаться, а суфизм. Без суфизма мусульманство не продержалось бы и трёх лет. Что ты знаешь о суфизме? Ничего? Почитай Аль-Газали, Руми, Инайят Хана, нашу университетскую брошюру "о тарикате". Там глубоких вещей почти столько же, сколько в христианстве. Вот. А многим людям, кстати, ничего и не нужно, кроме утешения и убеждения в том, что они самые правильные. Так что ты почитай, а потом поговорим… об истории мусульманства. Странно, у вас что, совсем нет семинаров, одни только лекции? Раньше студенты всё это обсуждали на семинарах, с преподавателями.

— Нет, только лекции, — хором ответили студенты.

— Удивительно… Сначала говорили, что практические занятия не нужны, потому что студенты из года в год задают одни и те же, типовые вопросы, и достаточно их осветить на лекциях. Теперь у вас, я вижу, начитывают только внешнюю, видимую часть вещей. И куда движется наш университет?

— Сергей Александрович, а как вы думаете, Бог наказывает человека или нет? — спросил Валентин Соколов, — В том смысле, что за каждое нарушение закона следует определенное наказание?

— В ответ на этот вопрос принято говорить, что Бог человека не наказывает, но даёт ему всё, что тот хочет, но со всеми закономерными последствиями, — ответил Гуров, — но как оно там на самом деле, никто не знает. Надо быть Богом, чтобы ответить на этот вопрос. Но мы можем говорить о том, что существует два разных типа мышления. В одном из них принято считать, что Бог дал людям все необходимые законы, которые людям остается только исполнять, и за нарушение которых положено определенное наказание. Большинство людей так и думает, и совершенно не хочет задумываться над тем, что данные в Библии, Торе, Коране или Новом Завете законы выполнить не только невозможно, но этих законов ещё и не достаточно. При попытке их буквального выполнения человеку и обществу гарантировано полное разрушение ума, души и духа. Мы уже говорили об этом — что условия постоянно меняются, и разумному существу невозможно сообщить все законы наперёд "раз и навсегда". Законы — для роботов. Для людей — свободное творчество.

— Второй образ мышления исходит из того, что людям нужно давать только понимание основных принципов поведения, а дальше они должны сами придумывать свои законы на основе опыта, а дело Бога — это обеспечить людям полное получение последствий их действий. Для опыта, так сказать. По идее, вам это должны были сказать на лекциях. Вы что же, уже прошли христианство, а вам этого так и не сказали?

— Нет, не сказали. Но почему тогда во всех мировых религиях принят образ наказывающего бога? — не унимался Соколов, — Почему в основных документах, которые они для себя пишут, они пишут, что абсолютного зла нет и Бог никого не наказывает, но для широких масс вывешивают именно образ наказывающего бога? Ведь это же нехорошо! Добро из-под палки не бывает, наказанием никого не принудить мечтать об улучшениях. По аналогии с наказывающим богом люди будут искать во всем универсальное решение, "всесокрушающую силу", так сказать, и это вместо того, чтобы терпеливо изучать все подробности дела, а ещё будут друг друга наказывать, вместо того, чтобы учиться понимать — и всем это безразлично! А что, если всем сказать, что Бог — любовь, и что он никого не наказывает?

Неизвестный волшебник, сидевший до этого тихо, засмеялся:

— Я смотрю, из советских лётчиков получаются хорошие святые.

— Ну почему только из лётчиков? Из танкистов получаются не хуже, — сказал Гуров, глядя на Майорова — Сергей Александрович знал, что всё, что излагает Соколов, он сначала обсуждает с Майоровым.

— Неужели и мы были когда-то такими же зелёными?

— Были — были, — смеясь, уверил его Гуров, — что тот виноград, — а затем, уже обращаясь к Соколову, продолжил:

— "Сказать всем!" Да тебя эти "все" просто загрызут за свое право считать Бога наказывающим папой. Если бог не наказывает, то придется думать о целях и последствиях своих поступков. А это тяжело. А если бог наказывает, то можно ни о чём не думать. Согрешил — покаялся, согрешил — покаялся. Очень сладостный отказ от своего разума. Жить, знаешь ли, легче. Можно хныкать и мечтать о том, как тебя пожалеют. Изменения станут возможны только после того, как коммунизм замучает весь народ своим принуждением к добру силой. Вот когда страна будет богатой, изобильной, но всем надоест тем, что всех слишком строго будут принуждать быть хорошими из-под палки. Только тогда народ начнет понимать, что принуждение к добру силой — это не очень правильно, и начнет требовать свобод. По нашим расчетам, это произойдет где-то к 2010 году, и тогда изобильное коммунистическое государство "вдруг" рассыплется. А после этого можно будет полученный опыт распространить и на всю планету. Коммунизм для этого, знаешь ли, и был создан. Всё происходит не так быстро, как хочется. Изменения должны происходить через сам образ жизни, а не через слова. Иначе они в суть народа не проникают.

— Так что, коммунизм был создан в России для того, чтобы его потом можно было разрушить? — удивился Майоров.

— Не только. На роль коммунистической страны больше подходила Германия — там и государство побогаче, и территория поудобней. Но в конечном итоге решили установить коммунизм в России — коммунизм должен был сыграть для России роль консерванта. Можешь быть благодарным за это госпоже Сазоновой — эта она настояла.

— Так она же молодая?

— Ей двести сорок лет. В свое время она довольно близко зналась с одним волшебником, который открыл секрет философского камня. Потом они, правда, рассорились.

— А что значит "консервант"?

— В начале двадцатого века Россия стояла перед выбором — либо оставаться феодальной страной, где всё зависело бы от царя и правящих чиновников, либо превратится в алчную капиталистическую державу. И тот, и другой вариант приводили страну к гарантированной гибели. При этом терялось основное достоинство славянской России — её дух. Россия в настоящий момент практически единственная страна в мире, где люди считают, что бог и мать-земля — добрые существа, и что люди должны жить по правде и справедливости. В остальных странах такого нет, там люди разрушены либо алчностью капитализма, либо демонизированными религиями. Если бы Россия в начале двадцатого века превратилась в империю или в оплот ростовщиков, через двести — триста лет от этого духа ничего бы не осталось. Но и принять какие-то организационные формы этот дух пока ещё не может, поскольку нет достаточного развития общества. Оно подрастет только в началу XXI века. Так и применили консервант. В итоге государство усиливается, а дух сохраняется.

Майоров и Соколов были настолько изумлены, что замолкли очень надолго. Гуров посмотрел на несчастных студентов и решил их пожалеть:

— Чувствую, что должен я вам рассказать одну сказку. На самом деле то, что вы сейчас видите в немаговском мире — это агония древнеримской империи, продлившаяся благодаря христианству на лишние две тысячи лет. Древний Рим был попыткой создать относительно справедливое общество на основе законности и выборных механизмов. Буквально так: "Пусть погибнет реальность, но восторжествует правосудие". Ромул был волшебником, одним из наших. Он проанализировал весь обширный опыт, накопленный на тот момент в городах — полисах Древней Греции, и решил создать свой, улучшенный вариант.

— Ромул происходил из Италии. Туда он и вернулся, распропагандировал друзей детства, собрал банду из буйных голов и основал свой город. У них даже женщин не было — пришлось потом у соседей воровать. Рим, надо заметить, на тот момент был ужасной дырой — леса, малярийные болота, жить можно было только на холмах. Уважающие себя люди там не жили. Ни ресурсов, ни полезных ископаемых — ничего. Только голый дух и уверенность в том, что им удастся создать лучшее общество на свете.

— При устройстве общества Ромулом была создана очень сложная и многоступенчатая система, которая должна была обеспечить защиту как от монополизации власти кем бы то ни было, так и от безвластия или власти толпы. Ромул стал царем, но царь у них тогда не имел права передавать власть по наследству — нового царя выбирали. По сути дела, это не царь, а президент. Каждый год в определенный день царь должен был либо бегать вокруг холма, либо отказаться от власти. Вот вам и защита от геронтократии… Законы обсуждались и выдвигались сенатом, а принимались, по сути, всенародным голосованием — по трибам. Вот вам и защита от олигархии и произвола… Это было тогда, когда всадники и граждане были ещё простым народом, а плебса ещё не было. За порядком и обычаями следили несколько независимых жреческих коллегий. Задумано всё было, в общем-то, неплохо. Только за счет высокого духа и уверенности в том, что они защищают справедливое общество свободных, равноправных людей с чистой религией, римляне подмяли под себя пол-Италии. Жителей захваченных городов, что характерно, не уничтожали и не продавали в рабство, как это было тогда принято, а переселяли в Рим и давали полное гражданство… или почти полное.

— Все это было хорошо, но во всём этом не было главного. Законность — это только треть от того, что нужно нормальной работающей системе. Ромула уговаривали вчетвером не делать того, что он задумал, но мальчику очень хотелось остановить бушующие по всей Италии войны… он не удержался. Итак, законность, выборность, гражданские права или система всеобщей слежки друг за другом — это только механизмы. Они, конечно, нужны, но мы с вами понимаем, что если на месте руководителя окажется знающий, добрый и справедливый человек, то ему никакие законы и не нужны. Он и так всё сделает наилучшим образом просто по своей сути. Отсюда вывод: для того, чтобы общество жило и было здоровым, необходимы ещё две системы. Во-первых, такая, которая удаляла бы из числа руководителей плохих и явно негодных для руководства людей. Во-вторых, такая система, которая воспитывала бы хороших людей, способных быть руководителями. Ни того, ни другого в Древнем Риме не было. И, надо сказать, до сих пор нет даже в теории. Даже задача такая не поставлена. Итог — лавинообразный рост алчной и коррумпированной Римской империи.

— Так что, надеяться только на "хорошесть" людей? — удивлённо перебил Константинас Палиас, — это же наивно.

— А на что ещё надеяться? — со смешком ответил Гуров, — на паровой механизм, который сам, тык — пык (он изобразил механические действия руками) отсортирует всех плохих от хороших? Как вы ни совершенствуйте механизм, хоть выборы вводите, хоть единую базу данных про все покупки человека — всегда будет возможность для подкупа и обмана. Если человек хочет улучшать мир — мир будет улучшаться. А если все люди мечтают только о том, чтобы занять местечко повыгоднее, чтобы грабить и воровать, то общество будет двигаться только к страданиям. При любом механизме.

— В том-то и дело, что, создав Римскую империю и идею законности, Ромул обрек западный мир на постоянные попытки создать такой механизм, который бы сам, без воли человека, устанавливал бы в обществе справедливость. Какие только варианты после этого не были перепробованы! И монархия с сенатом, и сенат без монархии, и республика с законностью, и законность без республики, но с императором. Даже Гитлер находится в этой традиции. У них уже потеряны все республиканские традиции, есть только неясное ощущение, что раз у них есть подобие законности, то они должны править всем миром. Всё это обезьяний цирк, ценный только отрицательным опытом. Эти страны не могут жить, не порабощая и не грабя окружающие страны. Им всё время нужно больше, иначе избиратели повесят консула на собственном галстуке за то, что при нём хуже, чем при предыдущем. А где взять больше, если в государстве все ресурсы уже исчерпаны, а неизбежная для такого неправедного мира коррупция съела все финансы? Только ограбить кого-то другого.

— На эти явления наложился и ещё один чисто психологический момент. Человек в республиканском мире видит, что для того, чтобы быть избранным и получить преимущественные условия для выживания, надо быть очень богатым, богатым любой ценой. В таком мире никто не мечтает об общем благе, о повышении совершенства или о повышении уровня жизни. Все мечтают только о деньгах — а это прямой путь к раздорам, эгоизму и погибели. Единственная страна, которая ещё может показать пример другого образа жизни — это Россия. Как сказал один шутник из мусульман, Россия — это страна священного беззакония. В том смысле, что только в России понимают, что главное — это не закон, а чтобы судья был хороший, всё остальное не важно. Кстати, набор всех представлений о правде, законов и традиций назывался "кон". Отсюда слово "конязь" — "тот, кто судит по кону", оно потом превратилось в "князь". Слова "закон" и "испокон" тоже оттуда. Судя по кону, конязь имел право ошибиться, но если он делал это слишком часто, то община или город просто не продлевали с ним контракт на княжение. Князей общины и города у славян нанимали, кстати, это к слову о различных государственных системах. Славяне достаточно успешно жили так тысячи лет, и не нужны были при этом никому ни империи, ни монархии, ни законники. Такой порядок сохранялся кое-где ещё всего лишь восемьсот лет назад. Именно славяне в союзе с германцами Римскую империю и завалили, и не потому, что они были кровожаднее, а потому, что праведнее, что их государство было более жизнеспособным и менее коррумпированным. Ладно, давайте заниматься космосом…

После окончания занятия (они разговаривали на этот раз о расчете переходных орбит космических аппаратов) Гуров сказал:

— А теперь позвольте представить вам моего давнего хорошего знакомого, Томаса Матзке.

— Ну вы скажете, Сергей Александрович, "давнего знакомого"! Скажите уж лучше "ученик, выкормленный любимой соской с малых лет", — весело откликнулся доселе незнакомый волшебник.

— Можно и так сказать, — смеясь, проговорил Гуров, — несколько лет назад Томас и ещё несколько человек скрашивали моё одиночество… примерно как вы сейчас. Поскольку мы с вами столкнулись сейчас с такой ситуацией, когда мы не можем никому доверять в нашем университете, а дела в мире поворачиваются очень нехорошим образом, я решил позвать старых друзей. Можно сказать, что наш орден "Летящего паровоза" растёт. Тайно. Прошу любить и жаловать. Томас, знакомься…, - и Гуров представил по очереди всех студентов.

Томас показал ребятам фотографии остальных своих ровесников. Взрослые люди, они работали в самых разных организациях волшебного мира. Кое-кто даже находился на внедрении в министерстве магии и в немаговских организациях. Люди с неожиданно приятными и открытыми лицами приветственно махали ребятам с фотографий.

Глядя на этих милых людей, Александр подумал, что с такой силой добывать информацию будет намного проще, и что теперь тёмным магам не поздоровится. А ещё он вдруг осознал, что название, которое они так и не смогли придумать для своего тайного ордена, появилось само — из их с Гуровым шутки, и что изменить его теперь будет невозможно.

В первых числах мая консерваторы чуть было не передрались с прогрессистами. Александр со всей компанией в этот момент были на задании, — следили за штабом немецкой танковой дивизии, — и не смогли прибыть по сигналу сбора. Когда они прибыли, всё было уже кончено — на этот раз всё уладили миром, но Александр как-то вдруг очень остро прочувствовал, что при настоящей войне ему пришлось бы убивать своих друзей и однокурсников, которые входили в параллельные ордена прогрессистов. Этого требовала присяга ордена.

— Василий, а ты стал бы стрелять в однокурсников — прогрессистов? — спросил он Майорова. Майоров надолго задумался, а потом сказал, что, наверно, да — ведь это поможет одной из сторон одержать верх, и тогда человечество будет жить в спокойном, устойчивом мире — без всякого фашизма и миллионных жертв.

Обмозговав эту проблему со всех сторон, Александр подал заявление о выходе из "Белого Орла". Это оказалось не таким простым делом, как казалось. Его приходили уговаривать сначала простые члены ордена, а потом и руководство. Давили на человеколюбие, обещали героические деяния, соблазняли дружным коллективом. Напор был такой, что Александр едва не дрогнул. В конце концов, чтобы они отстали, Александр сказал им, что уходит в другой орден. Его тут же спросили, в какой.

Александру не хотелось, чтобы всплыло имя Гурова, и потому он ответил: "В свой собственный". Полушутливый ответ повлёк за собой совершенно неожиданные последствия. Его вызвал к себе сам ректор и долго серьёзно рассуждал о том, что в их практике это, конечно, первый случай, когда студент организовывает свой орден, но тем интереснее и ценнее инициатива. А потом предложил новому ордену денежную работу — в основном, шпионить за немаговскими организациями.

— Хорошему воспитанию, а также всем правилам волшебного мира вас научат в учебном тайном ордене. В какой вы входили до вступления в "Белый Орёл"? В "Крылья"? Очень хорошо! Очень почтенный орден с хорошими традициями! — заключил ректор.

Александр не мог признаться, что всё это придумал только для того, чтобы отделаться от зануд, и потому вынужден был битых полтора часа кивать головой и выслушивать лучшие образцы начальственной риторики. Глядя на ректора, Александр подумал, что ректор, возможно, откуда-то узнал о тайном ордене студентов и просто решил официально утвердить этот факт. А ещё он в который раз удивился тому, что у ректора очень пристальный, давящий взгляд, выдержать который практически невозможно. От нечего делать он даже начал пытаться выдержать этот взгляд — и не смог. Поставив пяток безуспешных экспериментов (ректор всё продолжал говорить, не отрывая взгляда), Александр решил, что у ректора какие-то особые способности в области подавления студентов взглядом, а затем пообещал себе разобраться в будущем с этой проблемой. Через полтора часа ректор исчерпался, Александр получил официальное разрешение на создание собственного ордена.

Так он совершенно неожиданно для себя стал настоящим руководителем боевого ордена волшебников. Даже Гуров не разобрался в происходящем, купился на вранье и спросил, какого лешего Веселову вздумалось заниматься такой ерундой, как организацией ордена по зарабатыванию денег. Когда узнал правду, долго смеялся.

А потом оказалось, что среди студентов — магов много тех, кто не прочь подзаработать, и через неделю Александр совершенно неожиданно для себя стал очень популярным официальным лицом. Работа была простая, но денежная — получать от ректора заказы и раздавать их студентам. Те носились по всему миру и ставили подслушивающие устройства, а Александру оставалось только контролировать их убытие — прибытие и складывать деньги в кассу. Немного поразмыслив, он подумал, что эта деятельность является отличным прикрытием, и попросил у Гурова официально уступить ему приостановленный орден "Летящего паровоза". Гуров согласился, и главой ордена переписали Александра. Так орден разбился на две части — тайную и внешнюю.