В поисках забвения. Всемирная история наркотиков 1500–2000

Глава 1 Ранняя история

В 70-х годах XVII в. английский моряк торгового флота Томас Бауэри (1649? – 1713) курсировал на своем корабле вдоль берегов индийского штата Бенгал. Команда видела, как местные жители веселились, выпив напиток «бханг» – высушенные и толченые листья индийской конопли, разведенные в свежей воде. Моряки решили попробовать эту смесь и восемь-десять человек за шесть пенсов купили на базаре по пинте напитка. Записки Бауэри, о том, что случилось затем, – это первое свидетельство очевидца-англичанина об использовании конопли для получения удовольствия. Хотя матросы обычно не слишком соблюдают правила приличия, землякам Бауэри не хотелось выглядеть глупо на публике, и поэтому пришлось соблюдать правила конспирации. Вероятно, в пуританскую эпоху не было принято веселиться открыто. Моряки наняли местного факира, чтобы тот следил за ними и за ходом эксперимента. После того, как каждый англичанин выпил свою долю, факир вышел и запер двери и окна, чтобы никто из моряков не смог выбежать на улицу, и никто из посторонних не смог войти и застать их врасплох. Как вспоминал Бауэри, большинству англичан понравились испытанные ощущения, хотя при этом пострадало их чувство собственного достоинства.

«Снадобье скоро возымело действие, и нам всем стало весело, кроме двоих, которые, полагаю, не будучи привыкшими к этой смеси, боялись, что она причинит им вред. Один уселся на пол и горько проплакал весь день. Другой, обуянный ужасом, спрятал голову в огромный кувшин и пробыл в этом положении часа четыре или больше. Четверо или пятеро из нас лежали на расстеленных в комнате коврах, восхваляя друг друга и представляя себя чуть ли не императорами. Один, в припадке вздорного настроения, дрался с деревянной колонной крыльца до тех пор, пока не содрал кожу на костяшках пальцев. Сам я и еще один моряк сидели и истекали потом, по крайней мере, на протяжении трех часов».

Тем временем их охранник, одурманившись на улице «бхангом», называл моряков королями и бравыми парнями, воображая, что находится перед воротами дворца в Агре и распевая по этому случаю на хинди. Бауэри знал, что сухие листья конопли можно курить с табаком – при этом наркотик действовал гораздо быстрее – или жевать, но самым приятным было пить его с водой. По словам Бауэри, действие конопли зависело от настроения и склонностей принимавшего его человека. Если в момент приема тот был весел, то продолжал веселиться, заливаясь необычно бурным смехом по поводу и без повода. Если же человек был грустен, то продолжал горевать и очень страдал.

Описание Бауэри процесса употребления «бханга» имело большее значение, чем он мог предположить. Английские моряки на индийском рынке олицетворяли собой международное признание наркотика, как товара с постоянно меняющимся объемом спроса, предложения и потребления. Бауэри поведал о первом случае приема наркотика европейцами, которым хотелось удовлетворить любопытство и испытать радостное забвение. Начиная с XIX века, люди стали значительно шире использовать возможности доступных лекарственных веществ, чтобы повысить настроение или снизить эмоциональность. Еще в 70-х годах XVII столетия пуританское самосознание превращало эксперименты с наркотиками в нечто противоправное. С середины XIX века под влиянием американского пуританизма и европейской индустриализации, наслаждение от употребления незаконных лекарственных средств и враждебное отношение к наркотическому гедонизму[2] возрастали в геометрической пропорции. Показательно также поведение компаньонов Бауэри: поведение их было радостным, бессмысленным, психотическим и разъяренным. Моряки, воображавшие себя императорами, и тот, кто спрятал голову в кувшин, являлись прототипами западных наркоманов, чье поведение в наркотическом бреду не менялось на протяжении трех веков.

Самое знаменитое психоактивное вещество, известное человечеству, – это опиум. Конопля, которую также называют марихуаной или гашишем, с древности была наиболее популярным галлюциногеном. Это растение, входящее в семейство тутовых, делится на два основных вида, которые в 1753 году описал Карл Линней. Самый распространенный – Cannabis sativa – представляет собой высокое, раскидистое травянистое растение, достигающее высоты шесть метров. Из него получают пеньку, а из семян – конопляное масло. Cannabis indica – растение высотой метр с небольшим, с густыми ветвями, в форме пирамиды, оно дает больше густого одурманивающего сока. Родиной конопли, вероятно, являются северные районы Афганистана, откуда она еще в древности распространилась по всему миру. Это растение прекрасно уживается на различных почвах, в разных климатах, в обоих полушариях как в виде сорняка, так и посевной культуры. Ее семена находили на местах неолитических стоянок в Германии, Швейцарии, Австрии и Румынии. На земном шаре конопля известна под многими названиями: «хенеп» в Старой Англии, гашиш – в Аравии, Франции и некоторых районах Азии и Африки, «бханг», ганджа, и «чарас» – в Индии, «грифа» – в Испании и Мексике, анаша – в России, «кендир» – в Татарии, «коноп» – в Болгарии и «конопе» в Польше, «мамея» – в Тибете, «канбун» – в Халдее, «киф» – в Северной Африке, «давамеск» – в Алжире», «лиамба» или «макона» в Бразилии, «буст» или «шира» – в Египте, «дагга», «матакване» или «нсангу» – в Южной Африке.

Географически широкое распространение конопли объясняется тем, что из стеблей мужского растения до появления синтетических волокон изготавливали канаты и текстильное полотно. В Китае коноплю называли «та-ма», что означает «крепкое волокно», хотя древняя китайская медицина признавала ее галлюциногенные свойства в I веке до н.э. Гиерон, правитель Сиракуз, греческого города в Сицилии, импортировал коноплю из долины Рейна и использовал ее в кораблестроении около 470 года до н.э. Тысячу лет спустя, отец Франсуа Рабле выращивал коноплю в окрестностях Шиньона для производства канатов и веревок. В I веке до н.э. это растение было известно в Индии, благодаря своему седативному и галлюциногенному воздействию. В этой стране знали три способа приготовления каннабиса, самым дешевым и наименее эффективным был «бханг» – напиток, который попробовали Бауэри со своими земляками и который готовился из высушенных листьев, семян и стеблей растения. Действие «ганджи» – обработанных цветов культурных женских растений – было в два-три раза сильнее. «Чарас» готовили из чистого сока (на Ближнем Востоке эквивалентом этого вещества был гашиш). Индийцы использовали каннабис для лечения дизентерии, головной боли и венерических заболеваний, однако ее широко применяли в качестве наркотика. Гарсия Д’Орта (1501-1568), бразильский врач в Гоа, в 1563 году опубликовал трактат, в котором дал самое раннее клиническое описание холеры, а также анализировал воздействие гашиша, дурмана и опиума. Однако в XVII веке европейцы ассоциировали использование препаратов конопли с преступлением. «Я испытываю непреодолимую антипатию к конопле, – заявляет один из отрицательных героев пьесы Шедвея «Вольнодумец» (1675). – Я не выношу казни через повешенье».

Химическое вещество, отвечающее за галлюциногенные и лечебные свойства каннабиса, содержится в вязком, золотистом соке цветов женских растений. Ботаники считают, что сок предохраняет растение от высыхания в жаркий период (после появления завязи он перестает выделяться), а конопля с самым высоким содержанием сока растет в жарких странах – на Ближнем Востоке, в Индии и Мексике. Всего растение содержит более 460 известных ученым компонентов, но активным галлюциногеном является только тетрагидроканнабинол (ТНС). ТНС поражает центральную нервную систему сложным образом, зависящим от дозы, и вызывает изменения в настроении и познавательных способностях человека, включая ощущение и восприятие. К эффектам ТНС относятся головокружение, нарушение координации движений, тяжесть в теле, неуемный аппетит (особенно на сладости и высококалорийную пищу), сердцебиение, дезориентация мышления, нарушения памяти, нарушения временного и пространственного восприятия, тяга к общению, релаксация или эйфория. В 1990 году исследователи из Института психического здоровья госпиталя Бетезда, штат Мериленд, обнаружили в головном мозге и нервных клетках рецепторы, на которые воздействует ТНС. Эти рецепторы располагаются главным образом в коре головного мозга и в гиппокампе – отделах мозга отвечающих за высшее мышление и память. Это открытие породило гипотезу о том, что человеческий организм может вырабатывать похожие на ТНС вещества.

Несколькими веками ранее, в 1678 году, две англичанки, жившие на севере индийского штата Бенгал, увидели однажды, как какой-то нищий толчет одурманивающие листья конопли. Привлеченные то ли ярко-зеленым цветом листьев, то ли фантазиями, которые время от времени охватывают женщин, они пожелали отведать наркотическую смесь. Слуга принес небольшие стаканчики «бханга», размешанного с сахаром и корицей. Как рассказывал современник, женщин охватило сумасшедшее и забавное опьянение, которое неизбежно сопровождает прием этого снадобья. Ими завладел неудержимый хохот, затем они стали танцевать и рассказывать друг другу бессмысленные истории, пока действие наркотика не закончилось. Французский путешественник Жан Шарден (1643-1713) считал, что курение каннабиса с табаком наносит меньший вред организму, чем «бханг». Напиток настолько разрушал мозг, что в Индии его пили только отбросы общества. Странствующие нищие употребляли его три-четыре раза в день, получая заряд бодрости и выносливости. Шарден, чьи воспоминания были опубликованы в Лондоне в 1705 году и в Амстердаме в 1711 году, несколько лет жил в Персии под покровительством шаха и писал, что «бханг» подавали в кофейнях.

«В три-четыре часа пополудни кофейни наполнялись людьми, которые искали в этом сводящем с ума напитке облегчение своих тревог и отдохновение от страданий. Со временем он приводит к смерти, как и опиум, особенно в холодном климате, где обманчивые свойства напитка гораздо быстрее губят дух. Постоянное употребление этого зелья меняет внешний вид людей и необъяснимым образом ослабляет тело и ум… Привыкание к этому напитку так же опасно, как привыкание к опиуму. Те, кто обрел зависимость от этого снадобья, не могут без него жить и привыкают так, что умирают от желания его отведать».

Противоречивое отношение к каннабису – контраст между игривым тоном Бауэри и предостерегающим осуждением Шардена – сохранилось до сих пор.

В XVIII веке конопля получила большую известность у европейцев, как наркотик, который употребляли арабы и индийцы потому что были слабы и беспомощны или нуждались в средстве, которое приносит забвение от повседневной нужды и лишений. Карстен Нибур, единственный выживший участник аравийской научной экспедиции 1706 года, которую финансировал датский король Фредерик V, писал:

«…низшие слои любят одурманивать себя и тем самым поднимать настроение. Поскольку у них нет алкогольных напитков, они с этой целью курят гашиш – сухие листья одного из видов конопли. Курение делает их бесстрашными и приводит в состояние, в котором перед ними танцуют восхитительные видения. Один из наших местных слуг после порции гашиша встретил на улице четырех солдат и напал на них. Один солдат хорошенько избил его и привел к нам. Несмотря на неудачу, слуга все еще воображал, что может победить четверых – таково было действие наркотика».

Тем не менее, отношение к марихуане было осторожным вплоть до начала XIX в., когда Франция оккупировала Египет и Алжир, и Европа ближе познакомилась с этим наркотиком.

Галлюциногенным эффектом обладали и другие широко известные растения, среди них – мухомор (Amanita muscaria) и дурман. Были известны также стимуляторы, например, «кат», производимый из ближневосточного вида бересклета. Однако эти наркотики играли второстепенную роль в мировой культуре и использовались локализовано. После опиума и конопли самым сильным психоактивным средством были листья коки. Растение кока (Erythroxylum coca) – это морозостойкий кустарник с золотисто-зелеными листьями, которые содержат небольшое количество никотина, много кокаина и еще двенадцать алкалоидов (алкалоидом называется сложное вещество растительного происхождения, вызывающее при применении физиологическое воздействие). Кустарник достигает высоты двух метров, сбор листьев можно проводить три раза в год. Хотя кока лучше всего растет на жарких и влажных участках, таких как лесная поляна, более всего ценятся листья, полученные с кустов в холмистой и менее влажной местности. Когда листья расправляются, начинается сбор, затем их высушивают на солнце. Кока тысячи лет произрастала в диком виде в Андах, на территории современных Колумбии и Боливии, хотя встречалась и в других районах Латинской Америки. Археологические раскопки в Эквадоре и Чили свидетельствуют о том, что традиция жевания листьев коки существует не менее двух тысячелетий. Коренное местное население закладывало листья за щеки и десны. Алкалоиды коки действуют непосредственно на центральную нервную систему, они уменьшают чувство голода, жажды и усталости. Количество поглощаемого таким образом кокаина намного меньше, чем при употреблении чистого экстракта. В XIII в. н.э. инки Перу чтили коку как священное растение, ниспосланное богами, и сжигали ее в честь своих идолов. В 1505 году итальянец Америго Веспуччи (1454-1512), участвовавший в испанских экспедициях на Карибские острова и в Южную Америку, так описывал свою встречу с индейцами, жевавшими листья коки.

«Они были дикими и внешне, и в движениях, рты их были заполнены листьями зеленого растения, которое они непрерывно разжевывали, как животные, и оттого едва могли говорить. На шее каждого висели две сухие выдолбленные тыквы, одна была наполнена листьями, которые они жевали, другая – белым порошком, показавшимся нам толченой известью. Время от времени, индейцы вынимали изо рта жвачку и веточкой, которую они держали во рту, добавляли порошок. Они проделывали это очень тщательно, а нам действия индейцев показались поразительными, поскольку мы не могли разгадать их секрета».

Веспуччи пришел к заключению, что индейцы использовали неизвестное растение, чтобы уменьшить жажду.

С появлением в Перу испанских конкистадоров кока стала предметом потребления. Испанцы использовали ее, чтобы поднять силы рабов, добывавших серебро в Потоси – в тяжелых условиях на высоте около 4,5 тысяч метров. Потребности Испанской империи в серебре сыграли ключевую роль в интеграции культурного выращивания коки в местную экономику. Плантации инков перешли в собственность государства, а землевладельцам разрешили платить налоги листьями кустарника. В 1539 году епископ города Куско обложил свою епархию церковной десятиной, равной одной десятой стоимости урожая коки. Куско являлся центром производства коки и источником поставок в провинции Потоси. Католические миссионеры полагали, что приносимое кокой душевное и физическое облегчение препятствовало обращению индейцев в христианство. В 50-х годах XVI в. испанский вице-король ограничил площади, которые могли занимать плантации наркотического кустарника, и попытался внедрить выращивание пищевых культур. Севильский врач Николас Монардес (ок. 1510-1588) описал растение кока в своей работе «Медицинская история событий», переведенной с испанского на латинский в 1574 году. Английский перевод этой книги был опубликован в Лондоне в 1577 году под названием «Радостные вести из Нового Света». Согласно переводчику, местные жители жевали листья коки с табаком и от этого пьянели. Автор писал, что следовало хорошо подумать над тем, что индейцам так хотелось лишить себя разума. Иезуитский миссионер, отец Хосе де Акоста (1540-1600), посланный в Перу в 1571 году, оценил ежегодную стоимость производимого наркотика в полмиллиона долларов. Листья коки служили в то время платежным средством. Человеческая цена, которую приходилось платить за выращивание наркотика, была слишком высока, поэтому появились предложения об уничтожении плантаций коки, о чем писал Акоста в своей работе «Естественная история и нравственность индейцев» (1590). Эту книгу перевели на итальянский (1596), французский (1597), голландский (1598), немецкий (1601) и английский (1604) языки. Акоста писал, что кока служила для индейцев источником силы и храбрости. Горсть листьев позволяла прожить им несколько дней без мяса. Собранный урожай укладывали в длинные узкие корзины, которые стада овец переносили из горных долин. Суровый климат и тяжелая работа стоила жизни множеству рабочих на плантациях коки. Среди испанцев возникали споры о том, не будет ли целесообразнее вырвать с корнем все кустарники, но в конце концов, плантации оставили.

Коку нельзя было выращивать в Европе до тех пор, пока в 1709 году в ботаническом саду Лейденского университета не появились первые обогреваемые теплицы. Директор ботанического сада, Герман Боерхааве (1668-1738), кое-что знал о коке, но его сведения, вероятно, были почерпнуты из книг, поскольку первые известные нам образцы были привезены в Европу французским ботаником Жозефом де Жуссье (1704-1779) лишь в 1750 году.

Европейцы ближе познакомились со свойствами коки, в 1781 году во время осады восставшими индейцами боливийского города Ла Пас. Когда кончились запасы провианта, гарнизон выжил благодаря коке и тем самым доказал питательную и стимулирующую силу растения. В 1787 году иезуит Антонио Хулиан (род. 1722) предложил использовать листья коки для поддержки беднейших слоев Европы, чтобы защитить их от голода и жажды, а также для придания сил рабочим. В своем трактате 1793 года Педро Николаско предложил снабжать кокой европейских матросов, чтобы придать им силы и заменить алкоголь. Психоактивный алкалоид кокаин был открыт лишь в 60-х годах XIX столетия.

Несмотря на повсеместное потребление каннабиса и более позднее широкое использование кокаина, наркотиком номер один в любой серьезной работе следует назвать опиум. Его применение в ранний период новой истории Европы стало рождением эпохи, в которой берут начало современное отношение к наркотикам и опыт их потребления. Опиум, вероятно, был первым наркотиком, который обнаружил древний человек, и появился этот наркотик раньше крепких алкогольных напитков, чье производство требует определенных знаний. Опиум же получают из коробочек опиумного мака путем простого сбора урожая и его обработки. Опиум заслуживает более подробного рассмотрения.

В мире насчитывается двадцать восемь видов мака и гораздо больше отдельных разновидностей, однако опиум связывают прежде всего с видом Papaver somniferum. Это латинское название, означающее «мак снотворный», является ботанической классификацией, разработанной шведским ботаником Карлом Линнеем в 1753 году. Млечный сок, содержащий сложные химические вещества – алкалоиды, дают много видов мака. Алкалоиды при употреблении людьми или животными вызывают ярко выраженное физиологическое воздействие, но только Papaver somniferum (не считая еще одного близкородственного вида в семействе маковых) содержит морфин, который придает этому виду особую силу. Свойства мака были известны за тысячи лет до того, как в 1804 году этот алкалоид выделили из опиума-сырца. Жан Шарден так описывал сбор опиума в Персии XVII века.

«…хотя в других странах растет множество сортов мака, ни в одной другой местности они не дают столько крепкого сока. Это растение высотой чуть более метра с очень белыми лепесткми, созревающее в июне, когда из него, надрезая головку, собирают сок. Персы из суеверия делают двенадцать надрезов в память о двенадцати имамах – три насечки, одна за другой, маленьким инструментом с зубьями, как у расчески. Из головки выделяется вязкий, густой сок, который собирают на рассвете, перед восходом солнца. Этот сок обладает такой силой, что люди, его собирающие, кажутся восставшими из могилы мертвецами, они мертвенно-бледны, худы и трясутся, словно их вот-вот разобьет паралич».

Хотя цветы опиумного мака, как правило, белого цвета, они могут быть пурпурными, розовыми, светло-розовыми или пестрыми. Выделяющийся из надрезанных коробочек сок похож на молочно-белые капли, но под воздействием воздуха густеет и становится коричневым. Опиум-сырец несколько дней высушивают на солнце, а когда водные составляющие испаряются, оставшееся густое темно-коричневое вещество делят на плитки или брикеты. В таком виде его можно хранить несколько месяцев. Перед использованием опиум-сырец должен пройти дальнейшую обработку. Его варят в кипящей воде, фильтруют, чтобы убрать примеси, снова варят и разбавляют, пока жидкость не становится прозрачной. Жидкий опиум (его называют именно так) выпаривают на медленном огне до пастообразного состояния. Эту густую коричневую пасту называют готовым или курительным опиумом. Затем полученный продукт высушивают на солнце до консистенции пластилина – теперь он гораздо чище, чем опиум-сырец.

О ранней истории Papaver somniferum можно только догадываться. С его свойствами впервые могли познакомиться в Древнем Египте, на Балканах или на побережье Черного моря. Растение, очевидно, стало посевной культурой 8 тыс. лет назад на западе Средиземноморья, но определить все районы мира, где его выращивали, практически невозможно. В древнейшей шумерской письменности, появившейся в южной Месопотамии около 3100 до н.э., существовала идеограмма, обозначавшая опиумный мак как «растение радости». Этнолог Ричард Радгли (род. 1916) предположил, что примерно в это же время с Кипра, где господствовал Бронзовый век, в Египет проникла традиция применения опиума для медицинского использования, а также с целью изменения сознания на религиозных церемониях (не исключалось применение опиума в качестве средства, возбуждающего половую активность). В папирусе, датируемом 1552 годом до н.э., врачам Фив рекомендовалось использовать этот наркотик в 700 разных микстурах, в том числе успокоительных для беспокойных детей. Арабские купцы привозили опиум в Персию, Индию, Китай, Северную Африку и Испанию. Гомер в «Одиссее» рассказывает, как царь Спарты, Менелай, принимал Телемаха в XIII или XII в. до н.э. Когда воспоминания о воинах, павших в Троянской войне, заставили героев плакать, вмешалась жена Менелая, Елена.

Дающий успокоение напиток Елены был, очевидно, раствором опиума в вине.

Арабские, греческие и римские врачи понимали, что существовала опасность отравления опиумом. Никандер Колофонский во II в. до н.э. описывал бессознательное состояние людей, выпивших слишком много опийной смеси. Глаза у них закрыты, зрачки неподвижны, появляется обильное потоотделение, щеки бледнеют, губы распухают. Мышцы лица расслаблены, дыхание затрудненное – слабое и холодное. Побледневшие ногти и заострившийся нос нередко являются предвестником смерти. Никандер рекомендовал принимать неотложные меры: привести человека в сознание пощечинами, криками или трясти его, пока он не придет в себя. Главное – чтобы он очнулся от смертельного сна. Подобные свойства опиума были известны и преступникам. В 55 году н.э. римский император Нерон с помощью опиатов убил своего соперника, Британника, и завладел троном.

Древнеегипетские тексты свидетельствуют о применении опиума для утоления боли в ранах и нарывах, а Плиний Старший (23?-79 г. н.э.) утверждал, что римляне использовали опиум для лечения слоновой болезни, карбункулов, заболеваний печени и укусов скорпионов. В трудах Галена (130-ок. 200 г. н.э.), древнегреческого врача, самого выдающегося после Гиппократа, описывается употребление опиума римским императором Марком Аврелием (Антониан, 121-180 г. н.э.). Английский историк Гиббон восхваляет его правление как «период истории, в течение которого человечество было наиболее счастливым». Марк Аврелий был практикующим философом школы стоиков, но он не просто проповедовал сдержанность. В своих «Рассуждениях», которые отражают неисчерпаемое внутреннее спокойствие автора, он рекомендует соблюдать умеренность и в мыслях, и движениях. Марк Аврелий принимал опий в соответствии со своими принципами. Ежедневная доза опиума с медом, прописанная императору придворным врачом, удовлетворяла лишь потребность во сне, но никак не влияла на его обязанности правителя Римской империи. Марк Аврелий был энергичным властителем, которого можно было обвинить только в одном: чрезмерной терпимости к порокам других людей, но, возможно, эта черта объяснялась успокаивающим воздействием опиатов. Гален отмечал, что император мог определить качество ингредиентов в лекарстве и, когда требовалось,– уменьшить дозировку, чтобы достойно исполнять свои обязанности. Это ни в коем случае не было похоже на неконтролируемое поведение человека, чье пристрастие к наркотикам превратилось в зависимость, которая требуюет все большей и большей дозы.

Опиум издревле служил ингредиентом четырех стандартных общеуспокоительных средств. Однако в XVI в. количество медицинских средств с содержанием опиума стало увеличиваться. Врачи и фармакологи разработали множество новых опиумных микстур. Утверждают, что термин «laudanum» (настойка опиума) ввел немецкий врач Филипп Аврелий Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм (1490-1540), известный под именем Парацельс. Секрет изготовления своей настойки он не разглашал. По слухам, она состояла из одной четвертой части опиума, смешанного с беленой, толченым жемчугом, кораллами, янтарем, мускусом и более экзотическими составляющими В их число (как заявлял он сам) входила вытяжка из рога оленя, единорога и фитобезоар – круглые камешки, образующиеся в пищеварительном тракте коров. Роберт Бертон (1577-1640) в своей «Анатомии меланхолии» (1621) заметил, что деревенские женщины с помощью нескольких простых садовых растений часто приносили больше пользы, чем напыщенные врачи со всеми своими необыкновенными, дорогими, привезенными из далеких земель лекарствами. Бертон говорил, что в погоне за заморскими диковинками мы не замечаем того, что находится рядом. Примерно в 1660 году знаменитый врач Томас Уиллис (1621-1675) жаловался, что в Англии появилось много шарлатанов, выдающих себя за целителей и расхваливающих настойку на опиуме собственного изготовления, которую они прописывают при малейшем недомогании. Разнородность лечебных средств у таких лекарей приносила только вред.

Термин «laudanum» стал означать раствор опиума в алкоголе, подобный напитку Елены Прекрасной, о котором знал каждый образованный человек. Однако в течение XVI в. влияние классической истории на отношение западного человека к наркотикам возросло под влиянием другого литературного жанра. Публикации рассказов путешественников породили интерес к немедицинскому использованию опиума мусульманами. Пьер Белон (1547-1564), путешествовавший по Малой Азии и Египту, писал, что нет такого турка, который не потратил бы на опиум последнюю монету, турки держали наркотик при себе и в мирное, и в военное время. Во время войны они закупали опиум в таких количествах, что его почти не оставалось на рынке. Считалось, что опиум придает в битвах смелость и помогает перебороть страх. С этого времени опиум стали связывать с турецкими воинами, хотя в старых английских анекдотах он так же часто ассоциировался с тупостью и праздностью.

Испанский терапевт и хирург Кристобаль Акоста (ок.1515-ок.1592) опубликовал в 1582 году трактат о наркотиках и лекарственных средствах Ост-Индии,[4] позже переведенный на латинский и французский. Акоста свидетельствовал, что в Ост-Индии опиум используют в качестве как лекарственного средства, так и пищевого продукта, как если бы это был хлеб. В Малабаре он познакомился с писцом местного правителя – умным и энергичным человеком, очень способным и хитрым – который употреблял пять драхм опия (19,4 г) ежедневно. Тем не менее, Акоста сознавал опасность этого наркотика и писал, что он притупляет чувства, а если применять его бездумно, то может и убить. Акоста описывает случай, которому он был свидетелем, возвращаясь на корабле от мыса Доброй Надежды в Португалию. На борту корабля находились турецкие, персидские и арабские пленники, у которых был спрятан запас опиума. Когда он закончился, один из пленных – турок по внешности – поведал Акосте, который ухаживал за больными, что если им не дадут опиум, они умрут через два дня. Все пленники принимали наркотик с юных лет, в результате чего у них выработалась стойкая зависимость. На корабле не было опиума, и врач договорился с турком, что пленным будут давать вино, постоянно увеличивая дозу. В конце концов, через месяц все были живы и смогли отказаться и от вина, и от наркотика. У Акосты имелась слабость, часто характерная для других авторов, пишущих о наркотиках. Он говорил, что опиум настолько широко использовали в сексуальных целях, что он стал самым распространенным и известным возбуждающим средством. Акоста, однако, предупреждал, что слишком большое количество опиума могло привести к импотенции. С этим утверждением соглашались не только европейские врачи, но и арабские, турецкие, персидские, малайские, китайские и малабарские. Акоста отмечал, что мужчины с развитым воображением, которые принимали опиум для усиления сексуальных способностей, часто испытывали преждевременную эякуляцию, поскольку их воображение подогревалось наркотиком. Хотя остальным мужчинам опиум помогал.

«Мужчина получает способность к длительному половому акту. Поскольку женщина не извергает сперму, как мужчина, она может лучше контролировать свою природу. По этой причине пары часто испытывают совместный оргазм, и в этом случае опиум приносит пользу. Нужно сказать, что хотя опиум своей холодностью замедляет и почти перекрывает каналы, по которым генитальное семя проистекает из мозга, именно охлаждающее воздействие приносит любовникам наслаждение».

В Европу опиум попадал не только через испанских и португальских купцов. Официальные отношения между Англией и Оттоманской империей начались в 80-х годах XVI века с учреждения английской торговой компании, которую с 1592 году стали называть Левантийской компанией.[5] К началу XVII в. английские торговые сообщества появились в городах Константинополь, Измир и Алеппо. Исламская Оттоманская империя была, таким образом, первой нехристианской культурой, в которой начала укрепляться Англия. Первые поселившиеся там британцы редко испытывали культурное или экономическое превосходство над местным населением. Более того, иногда они отзывались о крестьянах сельских районов, как о более утонченных, нежели английские мужланы. К мусульманству они относились менее враждебно, чем к католицизму. Начиная с первого десятилетия XVII века английские путешественники, побывавшие в поселениях земляков, начали рассказывать об употреблении опиума. Проповедник англичан в Алеппо с 1600 году, Уильям Биддальф, писал, что турки собираются в кофейнях, более распространенных, чем пивные в Англии. Там они принимали опиум, чтобы забыть о повседневных заботах, и неспешно строили воздушные замки, словно им являлись видения или слышались откровения. Поэт Джордж Сандис (1578-1644), вспоминая свое путешествие из Венеции в Константинополь в 1610 году, назвал турецкие кофейни более экзотичными, чем английские пивные: во многих для привлечения клиентов специально держали мальчиков-гомосексуалистов. Он писал, что турки невероятно любят опиум и носят его с собой и в мирное, и в военное время. По их словам, он изгоняет страх и делает их храбрыми, но Сандис добавляет, что наркотик, скорее всего, лишает их разума. В Англии такие истории распространял викарий Самуэль Перкас, который часто встречался с прибывшими в Лондон моряками и опубликовал их рассказы в двух книгах, вышедших в 1613 и 1619 годах.

В других странах также появлялись подобные истории. Итальянец Пьетро Делла Валле (1586-1652) женился на сирийской христианке и стал одним их первых европейцев, исследовавших Персию. В 1622 году он писал, что большинство персов ежедневно потребляют опиум в огромных количествах – некоторые съедали чуть ли не смертельную дозу размером в каштан. Персы считали, что опиум приносит пользу здоровью и освобождает дух, заставляя забывать тревоги. Валле не сомневался, что последнее было правдой, так как наркотик обладал большой одурманивающей силой. Французский ювелир Шарден, ставший фаворитом шаха, так же авторитетно свидетельствует, что опиум хорошо известен в Европе как сильнодействующий наркотик и самый настоящий яд. Персы же использовали его ради удовольствия, поскольку опиум вызывал видения и приносил наслаждение. Его воздействие начинается через час после приема: вначале человек веселится, потом заливается смехом и ведет себя, как шут и дурак. Шарден знал, что тем, кто регулярно принимает опиум, требуется все большая доза, а когда они стремятся отказаться от своей зависимости, испытывают сильные мучения. Он писал, что как только человек привыкает к опийным таблеткам, он должен постоянно принимать их, а если откажется хотя бы на день, то слабеет и чахнет так, что на него жалко смотреть. Опиум действует гораздо хуже на тех, у кого выработалась зависимость, поскольку если они бросают наркотик, то рискуют умереть. Персидское правительство пыталось воспрепятствовать употреблению опиума, но безрезультатно. Шарден писал, что привычка принимать наркотик была настолько распространенной, что ею обладали девять из десяти персов.

В XVII веке европейцы сделали важные открытия не только в географии, но и в медицине. Большой вклад в историю наркотиков внес английский врач Томас Сиднем (1624-1689), которого называли «Шекспиром от медицины». В 50-х годах XVII века он учился в Монпелье, столице французского департамента Лангедок. Врачи Монпелье специализировались на стимулирующих препаратах и критиковали своих парижских коллег за увлечение кровопусканием и очищением кишечника. Южнофранцузская школа предпочитала не героические меры, а тонизирующие средства. Своей репутацией Сиднем отчасти был обязан экспериментам со стимуляторами. Он готовил умеренно тонизирующие средства из гвоздичного сиропа, лимонного сока и других ингредиентов. Более сильные стимуляторы включали гасконский порошок, безоар, гиацинт, патоку Венеры и тому подобное. Но в 60-х годах его стимуляторы готовились, главным образом, из раствора опиума в алкогольных напитках. Такие настойки он популяризировал под названием «laudanum». Не нужно путать их с чисто опийной настойкой, которую веком раньше Парацельс назвал тем же именем. Лекарство Сиднема содержало две унции опия и одну унцию шафрана, растворенных в полулитре канарского вина или шерри и смешанных с драхмой (3,888 г) молотой корицы и гвоздики. Перед употреблением настойку оставляли на два-три дня в паровой ванне. Это лекарство представляло особый интерес для врачей. Как объяснял Томас Уиллис, в отличие от опийных таблеток (которые приносили больше вреда, чем пользы, и вызывали у некоторых отвращение), дозу жидкой настойки можно было легко скрыть от пациента, а если добавлять ее в другой алкогольный напиток, то она имела не снотворный, а стимулирующий эффект.

Расхваливая свою настойку, Сиднем не жалел красноречия. В 1676 году он опубликовал в Лондоне на латинском языке трактат «Медицинские наблюдения по истории и лечению острых заболеваний». В ней, говоря о дизентерии, он делает отступление: «Не могу не остановиться, чтобы воздать хвалу Господу нашему, подарившему миру все лучшее и даровавшему человечеству опиум для утоления недугов. Нет лекарства лучше опиума, как при врачевании некоторых болезней, так и по эффективности излечения».

И далее:

«Опиум является таким необходимым инструментом в руках искусного врача, что лекарство без него будет неполным. Тот, кто хорошо понимает это средство, сделает с его помощью гораздо больше, чем с любым другим. Применять его ради сна, или утоления боли, или прекращения диареи означает знать его только наполовину. Опиум, как дельфийский меч, можно использовать в самых разных целях. Из тонизирующих препаратов он лучший из всех, что были обнаружены в природе. Я чуть было не сказал «единственный».

Бездумное назначение опиатов, а также других, открытых позже лекарственных средств, вызывало физиологическую зависимость. Отчасти Сиднем признавал это, когда говорил о «необдуманном врачевании». Он предупреждал о вероломной природе опиатов и об опасных последствиях их применения. Чрезмерное увлечение опием было глупым и бесполезным занятием. Поэтому, несмотря на все свои пристрастия, Сиднем старался ограничивать применение опийных настоек: «Если после сильного жара силы пациента подорваны (а это часто случается с истеричными женщинами), я старался поднять дух небольшой дозой опийной настойки. Однако я редко давал ее повторно».

Тем временем Томас Уиллис, врач, который открыл сахарный диабет, изобрел собственную настойку опия. Он использовал ее для лечения расстройств сознания, конвульсий, подагры, камней в почках, нерегулярного стула, рвоты, колик, плеврита и заболеваний дыхательной системы. Уиллис считал, что опиум побеждает часть животной силы человека в мозге и вызывает здоровый сон, который сам по себе является лучшим лекарством. По его мнению, опиум снижал жар и одолевал болезни, которые во множестве присутствуют у каждого человека. Он писал, что животные силы, такие как Дикие лошади, мчатся вперед и назад, либо перепрыгивают ограды, в то время как их следует сдерживать с помощью опиума. Однако этот наркотик не следовало прописывать больным туберкулезом, при изъязвленных легких, параличном треморе и апоплексии. Хотя умеренность в использовании опиума рекомендовал еще Сиднем, именно Уиллис впервые заговорил – открыто, упорно и настойчиво – об опасности бесконтрольного применения этого наркотика. Он говорил, что ангельское лицо опиума необычайно соблазнительно, но если взглянуть на его обратную сторону, то можно увидеть дьявола. В этом всеисцеляющем лекарстве столько яда, что при частом или постоянном его использовании ни в коем случае нельзя чувствовать себя уверенно и безопасно. Люди, принимающие чрезмерные или неуместные дозы, либо укорачивают себе жизнь, либо делают себя несчастными, поскольку наносят вред своим первостепенным качествам. Опасность применения опиума была для Уиллиса тем более очевидной, что в Англии эпохи Возрождения не было ни одного знахаря, ни одного врача-шарлатана, ни одного жалкого брадобрея, который не объявил бы себя сторонником опийной настойки. При легком заболевании такие лекари – если они прописывали опиаты – становились подлыми глупцами, так как их лечение вело к трагедиям. Как и Шарден, Уиллис предупреждал о стремлении пациентов увеличивать дозы наркотика. Он рассказывал студентам Оксфордского медицинского колледжа, что знал женщину, которой врач прописал принимать на ночь через день один – два грана (0,065 – 0,13 г) лондонской опиумной настойки. Почувствовав, что лекарство ей помогает, она постепенно увеличивала дозу и, в конце концов, принимала по 12 гран. Уиллис объяснял это тем, что человек привыкает к лекарству, и его природа требует все большего количества. Поэтому пациент не может заснуть или почувствовать облегчение, если принимает меньше той дозы, к которой привык.

В 1656 году Кристофер Рен (1632-1723) и Роберт Бойль (1627-1691) в экспериментальных целях делали собакам внутривенные вливания опиума. В 1664 году Самуэль Пепис присутствовал на опыте, при котором убивали собаку, вводя опиум в заднюю ногу. Немецкие ученые Иоганн Даниель Майор (1634-1693) и Иоганн Сигизмунд Эльсхольц (1623-1688) также экспериментировали с инъекциями опиума на собаках, но, как и их английские коллеги, они больше интересовались способами введения наркотика, нежели фармакологией. Несмотря на все попытки, подкожные инъекции опиума удалось сделать только в 40-х годах XIX столетия. Придворный врач герцога Сакс-Готского, Даниель Людвиг (1625-1680), изучавший изменчивость состава солей, получил медицинский лекарственный препарат, растворив опиум в кислоте, а затем насыщая раствор щелочью. Предполагают, что полученное Людвигом вещество, которое он назвал «правителем опия», было открыто вновь в 1804-1806 годах и с тех пор известно под названием морфин. Дальнейшие эксперименты проводили Уильям Куртан (1642-1702) в Монпелье, Иоганн Готфрид Бергер (1659-1736) в Виттенберге, Абрахам Каау Боерхааве (1715-1798) в Гааге, Альбрехт фон Галлер (1708-1777) и Иоганн Адриан Теодор Шпрегель в Геттингене. Современник Сиднема, придворный врач-фармацевт Мозес Шара (1619-1698) написал книгу «Королевская фармакопея», где опубликовал несколько опиумных рецептов. Автор «Универсального словаря по простым наркотикам», Никола Ламери (1645-1715), также опубликовал опиумный рецепт в своем учебнике, который в 1667 г был издан в Лондоне под названием «Курс химии». Главный аптекарь короля Людовика XIV, Пьер Поме (1658-1699), описал опиум в своем руководстве, который в Англии перевели как «Полная история наркотиков» (1712). Поме писал, что опиум возбуждает дух, вызывает сон и бесчувствие, освежает в бдениях, успокаивает сильные боли, вызывает обильный пот, помогает при многих болезнях груди и легких – кашле, простуде, катаре и хрипоте. По его словам, этот наркотик также предотвращает или ослабляет легочное кровотечение, рвоту и все расстройства кишечника. Его прописывают при коликах, плеврите и истерии. Судя по предостережению Ламери, во Франции наркотики были шире распространены, чем в Англии, а это означало, что физиологическая зависимость возникла у большего числа пациентов.

Помимо опиатов, не прекращалось применение различных средств и снадобий, которые подавляли человеческие эмоции. В 1621 году Роберт Бертон писал, что в каждом большом и малом городе, в каждой деревушке почти у любого имелись собственные настойки, препараты и рецепты для лечения меланхолии. Английская писательница-драматург Афра Бен (1640-1689) высмеивала наивность людей, надеявшихся найти лекарство, которое стало бы панацеей от всех человеческих переживаний.

«Узри же этот маленький флакон, на который не смогла бы собрать деньги вся вселенная, будь он продан за свою истинную цену. Этот восхитительный, чудесный эликсир сделан из цветов мандрагоры, печени птицы Феникс и языков русалок, его возгоняли в перекрещивающихся солнечных лучах. Кроме способности излечивать все болезни тела и духа, этот эликсир обладает такой силой одушевления, что каким бы апатичным, холодным и трусливым ни было сердце человека, он становится энергичным и мужественным».

Бен понимала, что высшими желаниями человека являются вечная жизнь и неутомимое сексуальное влечение (как у ост-индских поедателей опиума Кристобаля Акосты) – именно это означают слова «энергичный и мужественный».

Стремление усовершенствовать человеческий опыт с помощью лекарств возникло в период огромных перемен в менталитете образованных западноевропейцев. Эти перемены играли главную роль в появлении того, что позже назвали наркотической зависимостью. Некоторые представители европейской элиты стали более восприимчивы к соблазнам измененного сознания. Личность человека развращалась не сразу и не вдруг, но в XVII веке возникло новое умонастроение, которое оказывало все большее влияние на отношение к галлюциногенам, стимуляторам, наркотикам и алкоголю. «Неисследованное бытие не стоит потраченного на него времени», – заявил Сократ на рассвете западной цивилизации. Однако европейцы в XVII веке стали воспринимать самопознание Сократа как новый шаг на пути к пониманию своей личной индивидуальности. В 1599 году адвокат сэр Джон Дэвис 1569-1626) написал пространную поэму о личности и душе под названием «Nosce teipsum», что означает «Познай себя». Она ознаменовала собой процесс, сыгравший ключевую роль в увеличении потребления наркотиков. В начале поэмы Дэвис пишет:

Взгляд Дэвиса на личность соответствовал эпохе исследований и открытий. Ему казалось, что нельзя делать открытия в материальном мире, оставаясь несведущим о мире внутреннем.

Одна строфа напоминает заявление о намерениях современного человечества:

Дэвис не испытывал жалости к себе, но многие его идеи впоследствии вызовут это чувство у поколений, выбравших путь наркотиков и самоуничтожения.

Поэтическая строка Томаса Трахерна (1637-1684), написанная в 1674 году, – «A secret self I had enclos’d within»[6] – нашла свое место в «Оксфордском словаре английского языка». Здесь впервые слово «self»[7] используется в его современном значении. В XVII веке набрал силу более гармоничный интроспективный подход к личности, который предвещал сэр Джон Дэвис. Его развитие можно проследить по развивающейся лексике той эпохи. Сами даты появления новых слов в «Оксфордском словаре английского языка», говорят сами за себя: «самопознание» (1613), «самоотрицание» (1640), «боязнь самого себя» (1646), «самоанализ» (1647), «саморазрушительный» (1654), «внутреннее противоречие» (1658) и «самосознание» (1687). Многие слова несли негативный оттенок: они означали неспособность к самоконтролю и сдерживанию своих эгоистических наклонностей. В богеме европейского общества появилось осознание собственной неповторимости (часто сопровождающееся эмоциональными причудами). В 1683 году французский эссеист Синьор де Сент-Эвремон (1613-1673) посоветовал некоей герцогине, слишком занятой собой и своими слабостями: «Знайте, мадам, что нет более жестокой вещи, чем мучить самую себя». Подобная переоценка собственной личности (наверное, более подходящим словом будет «самопоглощение») достигла своего апогея в XX веке. Примером может служить главный герой произведения М. Агеева (В. Набокова) «Роман с кокаином» – честолюбивый, губящий самого себя студент, живущий в Москве примерно в 1917 году

«За долгие ночи и долгие дни под кокаином…мне пришла мысль о том, что для человека важны не события в окружающей его жизни, а лишь отражаемость этих событий в его сознании».

В кокаинисте Агеева отразилась идея признания только собственного «я», это кульминация тенденции к самопознанию.

«Вся жизнь человека, вся его работа, его поступки, воля, физическая и мозговая силы, все это напрягается и тратится без счета и без меры только на то, чтобы свершить во внешнем мире некое событие, но не ради этого события как такового, а единственно для того, чтобы ощутить отражение этого события в своем сознании».

Английский философ Джон Локк (1632-1704) в своей работе «О человеческом понимании» (1690) привел пример увлечения измененным сознанием. Автор доказывал, что ум человека не имеет врожденных принципов, а является чистым листом, который заполняется жизненным опытом. Локк говорил, что если ребенка вырастить в комнате, где есть только белый и черный цвет, то став мужчиной, он не будет иметь представления о пурпурном или зеленом цвете, подобно тому, кто с детства не пробовал устриц или ананасов, просто не будет знать их вкуса. Истинным образованием умных людей является их жизненный опыт, он позволяет устанавливать собственные правила и жить согласно им. Люди способны совершенствовать себя или находить в себе новые качества с помощью познания окружающего мира, а не самопознания или исследования внутреннего «я». Локк писал, что если полностью изолировать осознание наших поступков и ощущений, особенно удовольствия и боли, то вопрос, куда следует поместить собственное «я», был бы спорным. Собственная индивидуальность определяется не личностью, в существовании которой невозможно удостовериться, а индивидуальностью сознания. Умозрительное любопытство о природе человеческого сознания вело европейцев к экспериментам с изменяющими восприятие веществами вплоть до XIX века. Более того, идеи Локка обозначили начальную точку исторического периода, в котором Бальзак пытался познать возможности марихуаны, Фрейд – действие кокаина, Оден – амфетамина, а Хаксли – мескалина. Точно так же, самоанализ Дэвиса, который быстро превратился в вульгарное любование собственными слабостями, привел к вымышленной жизни, личным пристрастиям и скрытым надеждам европейцев и американцев. Именно в XIX веке эти особенности начали широко влиять на историю потребления наркотиков.

В европейской культуре в эпоху господства разума наркосодержащие вещества продолжали сохранять свое привилегированное положение. С помощью опиатов лечили болезни и одновременно ухудшали состояние пациентов. Опийные настойки и ослабляли рвоту, и служили ее причиной. Если сказать коротко, то безвредных лекарств не существует.