В постели с наставником

Глава 15

Он утратил способность мыслить и рассуждать здраво. Вся энергия, сосредоточенная в его теле, устремилась вниз, к его чреслам, и восстала ей навстречу.

Она старалась удержать его взгляд, но он уже смотрел на ее груди, наконец-то свободные, маленькие и дерзкие, такие нежные, лунно-белые, соблазнительные — совсем как в его мечтах.

Кожа у нее была бледная, не тронутая ни ветрами, ни лучами солнца. Не иначе, Господь впервые даровал женщине столь белоснежную кожу. Неужели все то время, что он проводил с Маленьким Джоном, под его одеждой пряталась эта нежная, прекрасная плоть?

Он опустил глаза ниже, туда, где ее талия — теперь он увидел, какая она до невозможности тонкая — плавно переходила в бедра. Их контуры совершенно ничем не напоминали мальчишеские. Жадным взглядом он смаковал каждый изгиб ее тела, зная, что она наблюдает за ним. Терпеливо ждет, когда он изучит ее до конца.

А меж ее ног… Пресвятая богородица, он приказал себе не смотреть, но не смог удержаться. Меж ее ног за пушистыми светлыми завитками пряталось ее главное девичье сокровище.

Покрывало упало на пол, и она сделала шаг вперед.

Он силился преодолеть немоту. Что-то произнести, как-то остановить ее. Мысленно твердил себе, что разум мужчины сильнее женских чувств, что отпускать свою похоть на волю — чистое безрассудство. Пытался перебороть искушение. Если они разделят ложе, все необратимо изменится. Она больше никогда, никогда не сможет притворяться мальчиком. Возможно, она этого не понимала, но для него это было очевидно.

Джейн не стала дожидаться, пока его мысли воплотятся в слова. Убедившись, что он насмотрелся досыта, она взялась за края табарда, который он набросил от холода, и провела по его рукам вниз, раздевая его.

Но вместо того, чтобы уронить табард на пол или отбросить в угол, как поступил бы он сам, она бережно свернула его и, на миг прижав к лицу, с благоговением вдохнула его запах, а после положила поверх маленькой стопки своей одежды на сундуке, который стоял в ногах кровати.

Лишенный своего первого защитного барьера, Дункан, вопреки ожиданиям, не почувствовал холода. Наоборот, от ее прикосновений его бросило в жар.

За табардом пришел черед туники. Решительным жестом взявшись за подол, она потянула зеленое шерстяное одеяние вверх, затем, отводя глаза, вывернула его на лицевую сторону, встряхнула, свернула, и туника присоединилась к стопке одежды на сундуке.

Ловкие движения ее коротких пальцев завораживали. Невесомые, словно перышко, прикосновения возбуждали сильнее, чем если бы она прямо с порога потащила его в постель.

Ожидание, пока она доведет этот размеренный ритуал до конца, еще сильнее распалило его страсть.

Откуда у нее столько выдержки, в то время как он сам еле сдерживается, чтобы не схватить ее в охапку и не уложить на спину? Неужели она не испытывает того зудящего желания, которое разрывает его самого?

Она упорно отводила глаза, но вот ее губы разомкнулись, дрожа. Грудь начала бурно вздыматься. О, она тоже изнывала от желания, пусть и не спешила, постепенно, шаг за шагом продвигаясь навстречу неизбежному.

Он приказал себе стоять смирно. Если обуревавшая его страсть прорвется наружу, она увлечет за собой их обоих.

Этого нельзя допустить. Он не возьмет ее в спешке. Только не сегодня, не в ее первый раз.

Призвав на помощь все силы, он застыл без движения, дожидаясь, пока она снимет с него нижнюю сорочку. Она старалась не задевать его, и все же он ощутил легкое прикосновение к груди. Что это было — ее пальцы, ее дыхание или шепот ночного воздуха?

Между тем она опустилась на колени. Распустила завязки на его шоссах и брэ, одним движением стянула их вниз, и его член гордо выпрыгнул на свободу. Прикрыв веки, Дункан застонал.

А она рассмеялась. Он открыл глаза и увидел, что она лукаво улыбается, глядя на него снизу вверх.

— Ну что ж. — Она примерилась и развела ладони. — Можно сделать вывод, что ступни у тебя тоже большие.

Он тоже рассмеялся и заодно перевел дух.

— Милая, я стану еще больше, покуда смотрю на тебя.

Поднявшись с колен, она встала так близко, что их тела соприкоснулись, и он задрожал в предвкушении.

— Я хочу тебя, — сказала она, крепко взяв его за руки. Их глаза встретились, и он прочел нечто новое в глубине ее пронзительных голубых глаз.

Из его горла исторгся стон и сложился в ее имя:

— Джейн…

А потом для слов не осталось места.

Он приник к ее губам и вошел в ее рот языком, упиваясь ее прелестью, ее сладким миндальным вкусом. Она тесно прижалась к нему, и он прошелся ладонями по ее телу, сминая ее груди, бедра, путаясь пальцами в ее волосах, лаская ее всюду, куда только мог дотянуться. Дыхание его стало тяжелым, словно он долго бежал без остановки.

Медленно. Все должно быть медленно.

Он немного отодвинул ее от себя. Не из желания отдалиться, о нет, но чтобы еще раз поглотить взглядом свою милую Джейн, ту, которая уже поглотила его мысли, его дни и ночи.

Застенчиво улыбаясь, она стойко выдержала его взгляд.

— И как только я не догадался сразу, — пробормотал он.

— Я думаю, ты знал, — шепнула она. — Знал с самого начала.

Наверное, так оно и было. Она завоевала его с первой же встречи. Вот почему он так рвался помочь ей и сердился, когда она раз за разом отказывалась.

Она провела кончиками пальцев по его рукам, такая тонкая, белокожая по сравнению с ним.

— Видишь? Ты тоже знаешь вещи, о которых не написано в книгах.

Но тому, что он сейчас испытывал, еще не придумали названия. Он не знал, как назвать то чувство, которое вибрировало в его венах подобно ищущим гармонию струнам.

— Я знаю только одно. Сейчас мы займемся любовью. И я буду любить тебя до тех пор, пока ты не станешь моей целиком и полностью, без остатка.

— Мне кажется, — сказала она, не колеблясь, — я уже твоя.

И, поцеловав ее, он понял, что это правда.

Откинув с дороги покрывало, он подхватил ее на руки, отнес на кровать и лег рядом, ни на мгновение он не прекращая ласкать ее.

Она не лежала пассивно, с покорностью пережидая его страсть, как делали некоторые женщины. Ее поцелуи были жадными, глубокими, руки касались его смело и без стеснения. Она обняла его за плечи, потом ее пальцы сместились ниже и зарылись в поросль волос на его груди.

— Ты… такой необычный, — прошептала она, обводя кончиком пальца его сосок, бледное подобие ее собственного.

Его дыхание опасно участилось. Он придержал ее руку, чтобы не забежать слишком далеко вперед.

— Это ты у меня необычная.

Обмирая от нежности, он поцеловал ее мягкую грудь, захватил губами сосок, столь восхитительно твердый под его языком. Она выгнула спину. Стон вырвался у нее изнутри. Ее пальцы скользнули вниз по его животу, сжались вокруг его члена, и он упруго дернулся, подрагивая в ее ладони.

— Ты такой твердый и мягкий одновременно, — в изумлении прошептала она. — Как я могла подумать, что сумею подделать такую чудесную штуку?

— И в самом-то деле, — хрипло выдохнул он.

Он пылко тронул ее между бедер, раздвигая мягкие, повлажневшие завитки. Она с готовностью открылась ему навстречу и дрожащими пальцами попыталась направить его внутрь, но он остановил ее и пробормотал, урезонивая их обоих — и в первую очередь себя самого:

— Ш-ш. Не будем спешить, любовь моя.

Ибо он впервые предавался любви с девственницей.

Все его прежние пассии — гулящие женщины, развратные вдовушки — знали, что к чему. Их не нужно было учить. В постели они вели себя однообразно. Одни, не издавая ни звука, лежали под ним без движения. Другие блеяли, будто овцы во время стрижки, имитируя страсть. Манера их поведения была определена десятками его предшественников.

Они не ждали от него подвигов. Он был мужчиной. Этого было достаточно.

Но у нее он будет первым. Воспоминание об их близости, о том, что он сделает с нею сегодня ночью, она пронесет через всю жизнь. Своими ласками он сотворит уникальную мелодию, и если после него у нее будут другие мужчины, она будет искать того, кто окажется способен повторить этот мотив.

Мотив, который заставит ее благодарить небеса за то, что она родилась женщиной.

И потому, стиснув зубы, он обуздал свое нетерпение и принялся вспоминать все, что знал о женском теле.

«Уж я в этом разбираюсь», — когда-то бахвалился он перед нею своей искушенностью в любовных делах. Однако до сих пор его познания, как он внезапно понял, ограничивались только его собственным телом. Женские губы, груди, лоно — конечно, он знал, где они находятся, но как правильно обращаться с ними, чтобы она испытала наслаждение?

Он осторожно проник в нее пальцем. Потом вторым. Она закрыла глаза и запрокинула голову — уже, к его радости, скользкая, но такая тугая и тесная, что он испугался, как бы ненароком не разорвать ее.

Она сказала, что хочет его. Что ж, на исходе ночи она познает истинное значение этих слов. Он сделает все для того, чтобы она больше никогда не захотела притворяться мальчишкой.

И с этими мыслями он прижался губами к ее груди.

Везде, где он дотрагивался до нее, ее тело начинало гореть огнем. Ее губы, груди, шея, запястья, даже кончики волос, казалось, искрились от страсти. Все ее мысли померкли, осталось только одно устремление — слиться с ним воедино.

Их тела сплелись. Она уже не могла различить, кто кого ласкает. Они притрагивались друг к другу и одновременно издавали стон. Его член — горячая сталь в бархатных ножнах — пульсировал в ее ладони, и глубоко внутри она ощущала ответные спазмы, словно он уже вошел в нее.

Одежда более не разделяла их, но новым барьером стала сама кожа. Одурманенная страстью, Джейн жалела, что нельзя сбросить ее с себя, чтобы раствориться в нем без остатка.

Он немного отстранился.

— Погоди. Ты еще не готова.

Неправда. Она была готова. Она всю жизнь ждала этого мужчину, единственного, кто оказался способен пробудить в ней желание быть женщиной.

Что говорили о физической любви все те глупые женщины, которых она презирала? Что еще ей предстоит узнать о мужском теле и о ее собственном?

Тронув Дункана за колючую щеку, она повернула его лицо к себе и, упиваясь им, заглянула в его глаза — бездонные, темно-серые, они говорили о том, что сейчас он принадлежит ей безраздельно.

— Войди в меня, — прошептала она. И развела колени.

Он дотронулся до нее внизу, и дрожь, которая сотрясала ее тело, стала сильнее и сосредоточилась в одной точке.

Смелая ласка раздразнила ее. Завороженная волшебными ощущениями, которые пробудились в ее теле, она тоже потянулась вниз. Поначалу их пальцы, неловко сталкиваясь, двигались в разном ритме, а потом приноровились друг к другу и завибрировали в абсолютной гармонии, создавая мелодию, которую возможно было сотворить только вдвоем.

Все ее ощущения стремительным потоком хлынули вниз, к точке, где бились их пальцы. Ее плоть конвульсивно разомкнулась, требуя, чтобы он заполнил собою болезненную, ноющую пустоту, и он, почувствовав ее немой призыв, вошел в нее.

Они слились воедино. Все грани, все различия стерлись. Они стали, наконец, одним существом, более не разделенным на мужское и женское, единым духом, сотканным из двух душ, которые воспарив над их телами, образовали одно неразделимое целое.

Не в этом ли главный секрет бытия?

Но увы, он не сделал ее своей в полном смысле этого слова. В последнее мгновение он резко вышел и, содрогаясь, оросил семенем не ее лоно, а простыню под ее бедрами. И она, прижимаясь губами к его влажному виску, перебирая черные завитки волос на его макушке, не знала, благодарить его за предусмотрительность или ненавидеть за то, что он прервал момент наивысшего единения, какое только возможно между мужчиной и женщиной.

Он задремал в ее объятьях. Свеча догорела, а вместе с нею угасло и дивное ощущение близости.

Она снова стала Джейн. Ее былые страхи вернулись в новом обличье, и она поняла, что отныне зависит от этого мужчины по-настоящему.

Потому что без него ее жизнь потеряет смысл.