Вечером, не находя себе места от беспокойства, Дункан вышел в город. Музыка в этот день не смогла его успокоить.
Будь он дома, то отправился бы побродить по окрестностям. Природа его родного края была сурова, но там, где надменным южанам мерещилась опасность, он видел бесконечную красоту.
Увы, но в Кембридже не было ни дорогих его сердцу прозрачных озер, ни высоких гор, ни лугов, столь изумрудно-зеленых, что глазам было больно смотреть. Не было ничего. Сразу за чертой города начинались непролазные, по колено, болота — будто море вышло из берегов и затопило землю. Избегая окраин, Дункан принялся кружить по узким центральным улочкам и, проходя мимо здания колледжа, невольно огляделся, высматривая Маленького Джона.
Внезапно воздух прорезала брань. Он замедлил шаг и приготовил кулаки. Надо было построже наказать мальчишке не связываться с горожанами, а лучше припугнуть его рассказом о том, как недавно в потасовке с ними убили студента. Своим дерзким поведением он непременно накличет на себя беду, вот только в драке с местными задирами не продержится и минуты, как бы смело ни махал кулаками.
Впереди он увидел какого-то здоровяка, который угрожающе навис над щуплым, невысоким пареньком и держал его за плечо. Было темно, но он сразу узнал эти бледно-золотистые кудри. То был Маленький Джон, и он уже очутился в беде.
В сердце кольнуло. Не долго думая, он кинулся вперед, взял мальчика за другое плечо и призвал на помощь свое самое правильное кембриджское произношение.
— Что здесь происходит?
Джон вздрогнул. Узнав своего заступника, он изумленно распахнул глаза, и Дункан впервые заметил какого они цвета. Голубые, словно небо.
Здоровяк крепче вцепился в свою жертву.
— Этот паршивец шастал вокруг конюшен. Хотел увести лошадь, не иначе.
— Неправда! — вскинулся Джон. — Я просто…
Дункан сжал его плечо, призывая попридержать язык. Черт, даже странно, до чего радостно снова увидеть мальчишку.
— Уверен, произошло недоразумение.
— А ты еще кто такой? — злобно огрызнулся конюх.
— Его наставник.
Джон удивленно вскинул голову, но, по счастью, на сей раз смолчал. Конюх, однако, не спешил отпускать его.
— Не больно ты похож на книжника.
Сильные руки и плечи Дункана и впрямь не вязались с обликом преподавателя, к тому же он еще не успел сбрить отросшую за лето бороду.
— Может и не похож, но, тем не менее, этот парень студент и живет у меня в общежитии. — Провинившихся студентов наказывали университетские, а не городские власти. — Я за него отвечаю.
Конюх ослабил хватку. Дункан сделал вид, что потерял к нему интерес, как если бы конфликт был разрешен, и развернул мальчика к себе лицом.
— Идем. В спальнях нужно подмести, да и белье само себя не выстирает.
Благодарность на лице Джона сменилась недовольством.
— Но…
— Ни слова! — оборвал его Дункан. Одно неверное движение, и конюх на них набросится. — Еще раз сбежишь без спроса, выгоню. — Он взял мальчишку за шиворот и потащил вверх по Хай-стрит.
— Чтоб вам пусто было, жалкие твари! — понеслось им вслед.
Сапоги конюха загрохотали по гравию, и в спину им полетели увесистые, острые камни. Один угодил Джону в плечо, второй попал в Дункана, и он подтолкнул мальчишку вперед.
— Бежим!
Конюх ухитрился попасть в них еще раза три или четыре, пока они, завернув за угол, не скрылись от преследования. Остановившись, Дункан перевел дух и окинул Маленького Джона тревожным взглядом. На гладком, окруженном ореолом светлых волос, лице не было, к счастью, ни царапины, и в остальном он, кажется, тоже не пострадал. Тряхнув непутевого юнца за плечи, Дункан рявкнул:
— Я ведь предупреждал тебя!
— Насчет мясников! — Мальчик заерзал в его сильных руках, тщетно пытаясь вывернуться. — О конюхах ты не говорил ни слова.
— Эта братия тоже нас недолюбливает.
— Нас? — Джон перестал извиваться и поднял голову. — В смысле, тебя и меня?
Что за возмутительная привычка смотреть прямо в глаза — дерзко, требовательно, неотрывно. Ладонь Дункана дрогнула на его плече.
— Не только. — Намек на то, что между ними существует какая-то особенная связь, ему не понравился. — Всех, кто имеет отношение к университету. Сказал бы лучше спасибо за то, что я спас твою жалкую шкуру.
Они не отпускали друг друга — мальчик не отводил глаз, Дункан не снимал ладонь с его плеча.
— Спасибо. Но я не просил спасать меня.
Эта напускная, маскирующая ранимость бравада вызвала где-то глубоко внутри него непрошенный отклик.
— Не ввязывайся в неприятности, коли не хочешь, чтобы тебя спасали, — резко ответил он. — Что ты делал на конюшне?
Мальчик насупился.
— Ничего. Я не делал ничего дурного.
Дункан сердито вздохнул.
— Вдова тебя выгнала?
Мальчишка наконец-то отвел свои проклятущие голубые глаза в сторону.
— Не было никакой вдовы, — произнес он медленно.
Гордый врунишка. О чем еще он солгал?
— Все это время тебе негде было ночевать, да?
— Было! Я спал на конюшне, пока меня оттуда не вышвырнули.
— Смотрю, ты никак не уразумеешь, насколько тебе повезло. — Дункан повысил голос и растерял все свое кембриджское произношение, как только представил, что едва не произошло с Маленьким Джоном. Он словно перенесся на годы в прошлое, когда не уследил за другим мальчиком, и случилась беда. — Так я растолкую. Тебя собирались исколошматить в кровь и отдать шерифу, бестолочь ты эдакая. Валялся бы сейчас в темнице вместе с убийцами и насильниками.
Уже совсем стемнело, но он разглядел, как мальчик побелел от испуга. В душе опять что-то шевельнулось, и Дункан убрал ладонь с его дрожащего плеча.
— Когда ты в последний раз ел?
Маленький Джон разжал кулак и загнул три пальца.
— В понедельник. Мне дали миску каши в Майкл-хаузе.
Дункан вздохнул.
— Ладно. Я не брошу тебя на улице, а то, чего доброго, прибьют как бродячую собаку. Хотя, признаться, у меня самого чешутся руки вправить тебе мозги… Если не хватает ума принимать помощь, когда ее предлагают, бакалавром тебе не стать. — Да, он не спас Питера, да, может статься, он не спасет отца, но в его силах спасти от голодной смерти этого недоучку. — Я заберу тебя к себе в общежитие.
— Как своего ученика?
— Этого я не говорил. — Он искренне хотел помочь Джону, но быть его наставником… От этой идеи становилось отчего-то не по себе. — Да и с какой стати? Ты столько раз отвергал мою помощь.
Мальчишка, неисправимый в своей гордыне, обиженно надулся.
— Что дуешь губы? Мое предложение чем-то вас не устраивает, молодой человек? — спросил Дункан отрывисто. — Так иди, попросись на ночлег в Тринити-холле.
— Там мне уже отказали.
Нижняя губа Маленького Джона задрожала, и Дункан пожалел, что сорвался. Одержимый демонами прошлого, он позабыл, что мальчишка, по сути, еще ребенок. Один в целом мире. Дело грозило окончиться слезами.
— Прекращай. Мужчины не распускают сопли из-за одной неудачи.
— Но мне везде отказали! В Сент-Питере, Кингс-холле, Клер-холле, Майкл-хаузе… — Мальчик испустил безнадежный вздох. — Везде.
Дункану стало его жалко. Он вспомнил свои первые шаги в Кембридже, какого труда ему стоило добиться цели. Опустить руки ему не дало воспоминание о словах одного напыщенного епископа, заявившего, буквально, что «науки не по зубам этому жалкому, бестолковому созданию с севера». Дункан запомнил эти слова на всю жизнь и сделал все, чтобы их опровергнуть.
— По какой причине тебе отказали?
— Моя латынь недостаточно хороша.
— Я говорил тебе то же самое, парень, а ты не верил.
— Я не знаю, что делать дальше.
— Идти в общежитие, разумеется. — Колледжи могли похвастаться удобными помещениями и поддержкой богатых благотворителей, но, по мнению Дункана, только в общежитиях, многократно превосходящих их числом, царил настоящий студенческий дух.
— Туда меня тоже не примут.
— Сколько ты уже обошел? Пять? Десять? Двадцать?
Опустив глаза, Джон молчал. Одно хорошо. Мальчишка понимает, когда его ловят на лжи.
— Признавайся, Маленький Джон. В нашем ты не был, это я знаю точно.
— Пять. Может, шесть.
Дункан вздохнул.
— Ну, не вешай нос. Осталось еще предостаточно. Если и там не найдешь наставника, ступай в школу. Подучишься и попробуешь снова.
— Школы для маленьких мальчиков, — презрительно скривился тот.
— Мало тебя порол твой папаша, как я погляжу. — Мальчик вытаращил глаза, подтверждая его догадку. — Ты слишком легко сдаешься. Так тебе никогда не стать бакалавром.
— Я не сдавался, все десять дней, но везде мне отвечали одно и то же. Ну, пожалуйста, возьми меня в ученики. Возьмешь? — взмолился он, и таким же умоляющим сделался его взгляд.
Дункан колебался, испытывая искушение уступить, но по своим, по личным причинам. Ведь Питер был бы немногим старше, если бы…
Мысли вошли в привычную колею. Если бы он смотрел за ним внимательнее. Если бы он не отвернулся. Если бы он ни на шаг не отпускал его от себя.
Отец не простил ему этого греха. Но совесть терзала его сильнее.
Мальчишка ждал ответа, с надеждой глядя на него снизу вверх, и Дункан, дивясь самому себе, почувствовал в сердце перемену. Сегодня он спас Джона от побоев и, хоть и не имел представления, получится ли воспитать из него студента, был готов помочь ему еще раз. В конце концов, нельзя, чтобы он попал в университет совершенно не подготовленным к риторике.
Такую размазню там съедят на завтрак.
— Мне надо подумать.
— Но ты же сам предложил помощь! — Парнишка едва не расплакался. Да… Если он не пообтесается — не протянуть ему в университете и года. — Если ты не возьмешь меня, я пропал.
Все сочувствие, которое испытывал к нему Дункан, как ветром сдуло.
— Пропал? Но ведь ты все еще дышишь? — Сколько раз отец задавал ему этот самый вопрос?
Джон дернулся и кивнул, закусив дрожащую губу.
И он повторил то, что говорил отец всякий раз, когда он отвечал «да»:
— Запомни, покуда в тебе теплится жизнь, всегда есть какой-нибудь выход.
Шмыгнув носом, мальчик стиснул зубы.
— Скажи, что мне делать. Я готов на все.
Его глаза, горящие вызовом и мольбой, не отпускали Дункана, и, утонув в небесно-голубом взгляде, он испытал странное ощущение. Как будто смотрел в отражение в зеркале — обманчиво реальное, но на самом деле перевернутое.
Он повел плечами, сбрасывая наваждение.
— Ладно. Так и быть. Я помогу тебе подтянуть латынь и подготовлю тебя к университету. — Он смутно подозревал, что еще не раз пожалеет о своем решении, но в самом-то деле, не бросать же этого беспомощного бедолагу на улице. — Но учти, мы содержим себя сами. У тебя есть деньги, чтобы платить за кров и еду?
— Всего несколько фартингов.
Дункан вздохнул. Так он и думал. И на кой ляд он навязал себе этого нищего сироту… С такими ничтожными знаниями Маленькому Джону прямая дорога не в колледж, а на школьную скамью вместе с новичками.
— Тебе придется отработать простой.
— Я все отработаю, честное слово! — Мальчик просиял и тут же опять свел брови на переносице. — А что будет, когда я подтяну латынь?
Вот ведь неугомонный. Будто бы ждет к себе особого отношения, более личного, нежели то, которое был готов предложить ему Дункан.
— Когда я с тобой закончу, тебя с радостью примут в любом колледже. Сможешь выбрать любого преподавателя, какого только захочешь.
— Ты настолько хорошо знаешь латынь?
Нахальный щенок. Его безрассудная — хотя и оскорбительная — прямота вызвала у Дункана невольное восхищение.
— Представь себе. Это особо отмечено в моем дипломе.
— Видимо, пришлось выучить, потому что никому не под силу разобрать твой английский.
Мальчик озорно улыбнулся, и Дункан легонько отвесил ему подзатыльник за дерзость.
— Следи за своей латынью, а не за моим английским, Маленький Джон. Если не будешь отлынивать, обещаю, скоро ты заговоришь на латыни так, что сможешь читать лекции этим южанам.
— Они тебе не очень-то нравятся, да?
Джон как-то странно взглянул на него из-под ресниц, по-девичьи густых и длинных. Что за дела. До сих пор он ни разу не обращал внимания на мужские ресницы.
— Иногда я их ненавижу. Да и они меня не слишком жалуют.
— И меня ненавидишь?
Мальчишка вызывал у него противоречивые чувства, но только не ненависть.
— Нет, парень. Тебя — нет.
Дункан взъерошил его волосы, запутавшись пятерней в светлых, с золотистым отливом кудрях.
— Тебе не мешало бы повзрослеть, но ты мне почти что нравишься, особенно когда не дуешься и не ноешь.
И когда Джон ослепительно улыбнулся в ответ, он ощутил непонятную дрожь внизу живота.
Пролетали часы. Свечи догорали одна за другой, но Джастин ни на шаг не отходил от постели жены, бережно держа спящую за руку. На уговоры Элис де Вестон, которая тщетно пыталась увести его из родильных покоев, он не отзывался.
Упрямец.
Она не сказала им об исчезновении Джейн. Пока Солей мучилась родами, Джастин был просто не в состоянии отвлечься на другие проблемы, а после того, как младенец, совсем крошечный и слабый, появился на свет, им пришлось сосредоточить все силы на том, чтобы помочь маленькому Уильяму и его матери выжить.
И потому, чтобы оградить молодую пару от дополнительных волнений, Элис молчала, а сама от беспокойства не находила себе места.
— Идем. — Она потянула Джастина за край туники. Все эти дни он почти ничего не ел, а спал даже меньше, чем его возлюбленная жена. — Тебе необходимо поесть.
Они спустились в дымную, полутемную кухню. Элис не стала будить девочку-служанку, которая, не дождавшись вызова, задремала в углу, и собственноручно налила ему похлебки.
— Джастин, — решилась она наконец, глядя как он, не чувствуя вкуса, заедает похлебку хлебом и сыром. — Джейн пропала.
По его отсутствующему взгляду она поняла, что ее слова не вполне дошли до его сознания.
— Что значит, пропала?
Все-таки, порой мужчины вели себя как полные болваны — какими бы прекрасными мужьями и зятьями они при этом не были.
— То и значит. Побросала свои юбки и сбежала из дома.
Выражение его лица наконец-то стало осмысленным.
— Когда?
— В день, когда родился малыш.
— И вы до сих пор молчали?
— А ты бы меня услышал?
Он покачал головой.
— Простите. Солей, ребенок… Я и не заметил, что ее нет.
Она похлопала его по руке.
— Если бы солнце упало на землю, ты бы и того не заметил. — Ее старшей дочери очень повезло с мужем.
— Вы уверены, что она сбежала? Ее искали?
— Перевернули вверх дном все поместье. Конечно, я знала, что она не хочет замуж, но надеялась…
Надеялась, что замужество превратит ее младшую дочь в нормальную девушку. Они покинули двор, когда Джейн было пять, и за годы изгнания ее милое, светловолосое и ясноглазое дитя превратилось в престранное существо: нескладное, с мальчишеской фигурой и маленькой грудью, почти ничем, за исключением нежного певческого голоса, не напоминавшее девушку.
И Элис отдала все свое внимание красавице Солей, которая понимала, что значит быть женщиной, и что женщине следует делать для того, чтобы выжить.
Бедняжке Джейн это знание было неведомо.
Чтобы хоть как-то компенсировать потерю того положения, которое было у них при дворе, Элис растила ее без строгости — не запрещала увлекаться лошадьми и книгами, закрывала глаза на то, что Джейн с каждым годом все больше походит на мальчика, чем на девочку, — пока, наконец, не поняла, что время упущено, и дочь уже не переделать.
Элис вздохнула. Неважная из нее вышла мать.
— Я бы не стал выдавать ее замуж насильно, — проговорил Джастин. — Мне казалось, она знает об этом. Просто я думал, что если свести их поближе, тогда она, возможно… — Он опустил голову. — Солей предупреждала меня, а я не слушал.
— Жених прибудет уже через неделю. Что мы ему скажем?
— Правду. Он-то переживет. В первую очередь меня беспокоит Джейн. — Он искренне переживал за нее и все же, то и дело поглядывая на лестницу, всем своим существом рвался наверх, к жене.
— Сейчас тебе надо думать прежде всего о Солей. — Об этом можно было не напоминать. Этот мужчина и так ни на миг не забывал, кто стоит в его жизни на первом месте. — Я даже не представляю, где ее искать и куда она могла податься.
Еще весной Элис вместе с Джейн перебрались в пустующий флигель в поместье, которым владела семья Джастина, а до тех пор ее младшая дочь не знала и видела ничего, кроме дома, где они жили в изгнании, и которого ее мать, увы, лишилась из-за своего собственного упрямства.
— Как-то раз она сказала, что хотела бы стать мужчиной, чтобы выучиться на законника и служить королю, как я, — произнес Джастин. — Она могла отправиться в Судебные инны.
Они переглянулись. Лондон. В Лондоне наивную девушку из провинции ждала неминуемая погибель.
Собравшись с мыслями, Джастин решительно встал.
— Я немедленно отправлю туда гонца. За это время она должна была уже добраться до города.
Ох, Джейн. Губы ее задрожали. Элис де Вестон, которая выстояла, не склонив головы, перед судом парламента, была готова расплакаться.
Элис закусила губу. Она никогда не плакала. Даже слушая обвинительный приговор. Даже покидая двор с маленькими детьми на руках. Даже когда умер король — мужчина, которого она любила.
И который считал ее дочерей, зачатых от другого, своими.
Проснувшись, Джейн блаженно вытянулась на сухом и теплом матрасе.
В обычное время студенческие общежития были переполнены, юноши спали по нескольку человек в комнате, но поскольку семестр еще не начался, она провела ночь в полном уединении, получив, наконец, возможность разбинтовать грудь и без страха облегчиться. Еще ей ужасно хотелось вымыться, но увы, это было слишком рискованно.
Помолившись за сестру и мать, она вышла на лестницу. Решено. Весь день она проведет за чтением, упражняясь в латыни. Наверняка в общежитии есть все нужные книги.
Однако у Дункана, который поджидал ее внизу с охапкой грязных туник и чулок в руках, были на ее счет свои планы.
— Вот, держи. Выстираешь.
Она демонстративно убрала руки за спину.
— Стирка не мужское занятие. — И не дело для дочери короля.
— Для нищего сироты ты уж больно разборчив. — Тряпье упало к ее ногам. — Не забыл, что должен отрабатывать свои занятия? Делай, что велено.
— Я хочу поговорить с хозяином общежития. — Она упрямо вздернула подбородок. Он-то уж точно не заставит ее заниматься черной работой. — Кто здесь главный?
Закусив улыбку, он приподнял одну бровь.
— Я.
Она опешила. Слава богу, ее промашка позабавила его, а не рассердила. Этот человек с самого начала вел себя вопреки ее ожиданиям. Сколько раз она уже успела оскорбить его? Лучше даже не думать.
— У вас нет прачки?
— У нас нет лишних денег, чтобы стирать белье на стороне. И нанять прачку мы тоже не можем, ибо если в стенах общежития обнаружится женщина, ее ждет тюрьма, неважно, кто она — пусть хоть благородная дама.
Тюрьма. Она вздрогнула и, присев на корточки, стала собирать вещи с пола. Она была целиком и полностью в его власти в этом подобии мужского монастыря. Если ее разоблачат, ей не к кому будет обратиться. Некуда пойти. Негде попросить защиты.
— И заодно выстирай свою одежду, — наказал он перед уходом и поморщился. — От тебя разит конюшней.
Без особого рвения подогревая воду, она то и дело вспоминала его слова и тихонько посмеивалась. Женщинам запрещено находиться в этом мужском царстве. Однако же она проникла сюда, и никто ничего не заметил.
Но ради чего? Чтобы выполнять женскую работу?
Кипя от возмущения, она передвинула глубокую деревянную лохань в солнечный угол двора и начала одну за другой бросать вещи в воду. Добравшись до рубахи из грубого полотна, которая еще хранила тепло и запах его тела, она зачем-то задержала ее в руках. А потом зарылась в нее лицом, глубоко вдыхая его запах, и будто бы вновь очутилась верхом на лошади, сидя позади него и обнимая ногами его крепкие бедра.
Влажная истома разлилась у нее внутри.
Поспешно разжав пальцы, она уронила рубаху в горячую воду. Что подумает Дункан, если увидит, как Джон стоит, сунув нос в мужское белье?
Ее руки по локоть погрузились в лохань. Густой пар, шедший от воды, навеял воспоминания о духоте родильных покоев. Здорова ли ее сестра? Разрешилась ли она от бремени? На сердце легла тяжесть. Никогда больше она не увидит свою семью, не получит весточки о том, что дома все хорошо.
Шепотом вознося молитвы за близких, она терла, крутила и отбивала штаны и рубахи, а потом хорошенько отжала их и разложила на траве сушиться.
Вода в лохани, еще теплая, соблазнительно искрилась на солнце. Кожа ее зазудела от нестерпимого желания вымыться. До того Джейн ополаскивала лицо речной водой, но однажды увидела, как мимо проплывает туша овцы, и с тех пор реки сторонилась.
Она огляделась. Слева высилась ограда, окружавшая общежитие. Справа пышно вилась разросшаяся за лето виноградная лоза. Другого такого случая может не представиться. Недолго думая, она скинула шоссы, забралась в лохань и прикрыла глаза, с наслаждением ощущая, как вода проникает во все уголки ее тела, смывая грязь и запах конюшен.
Полы туники всплыли на поверхность воды, скрывая ее голые ноги. Со вздохом блаженства Джейн погрузилась поглубже. Всего на минуту. Она расслабится всего на одну минуту.
«Но ведь ты все еще дышишь?»
С какой резкостью Дункан задал ей этот вопрос. И каким резким стал при этом его взгляд, каким гневом засверкали глаза.
Она все правильно рассчитала. Предложив свою помощь, он не смог отказаться взять так называемого Джона в ученики. Но если бы знать, что ее низведут до положения служанки… О, тогда она ни за что на свете не рискнула бы поселиться с ним в одном доме, в опасной близости от его проницательных серых глаз.
Она рассказала ему, как упорно старалась. Поведала, как несправедливо с ней обошлись. А у него нашелся всего один ответ. «Ты все еще дышишь?»
Он оказался таким же черствым, как и все остальные наставники, с которыми она встречалась. Ну ничего, он еще пожалеет, что был с нею груб, когда она станет клерком при дворе короле. Надо будет непременно представиться Ричарду, когда он прибудет в Кембридж. Может, он даже…
— Маленький Джон! Ты зачем забрался в лохань?