И с гестапо существовали тесные контакты. Ольга Бернарио, жена председателя Коммунистической партии Бразилии, была выдана в 1935 году Германии, и вместе с ней другие бразильские революционеры немецкого происхождения.
В начале 1937 года представители тайной полиции отбыли из Рио-де-Жанейро в Берлин к шефу Хайнриху Гиммлеру, "рейхсфюреру СС и начальнику гестапо", их авторитету в методах работы и убеждениях.
В Южной Бразилии проживало около миллиона немецких иммигрантов, из которых многие симпатизировали нацизму. Неудивительно, что в Бразилии имелось сильнейшее в Латинской Америке фашистское движение "интегралистов". От своих немецких единомышленников отличались они лишь цветом своих рубашек, - они были не коричневыми, а зелеными.
Для тайных немецких агентов, казалось, сложилась прямо-таки идеальные условия; наряду с благосклонным правительством имелась ещё поддержка части населения и фашистов страны. После 11 мая 1938 года все должно было стать ещё лучше, ведь в предшествующую ночь "зеленорубашечники" нанесли удар, чтобы достичь неограниченной власти. Однако армия подавила путч.
Президент Варгас уже был предупрежден, что вместе с "интегралистами" он вводит в страну троянского коня. Не долго думая, он запретил эту организацию; последующая попытка путча была её реакцией на это решение.
Немецкие шпионы принимали активное участие в восстании. Когда это получило огласку, Гетульо Варгас окончательно ориентировал свою политику на проамериканский курс.
Времена лояльности миновали - бразильская тайная полиция арестовала огромное количество немцев-конспираторов.
Агенты ФБР, прибывшие в страну в 1940 году, тотчас же приступили к сотрудничеству с местными властями. Здесь ещё находилось шестеро радистов, которые сообщали в Германию на коротковолновиках важную информацию, однако их код стал известен. Они сообщали о прибытии и отправлении судов в различных гаванях и обо всем происходящем в международном аэропорту Наталь, через который США отправляли транспортные машины, позже и соединения бомбардировщиков и истребительные авиационные соединения в Африку и на Средний Восток. Теперь это стало для США чрезвычайно важно, и начались поиски мест нахождения радистов. Техники из Службы специальных расследований пеленговали станции, как только они начинали работать. При этом сталкивались они с привычными контрмерами: постоянно меняющимися местами для станций, с коротким и нерегулярным временем передач. Но эти методы были тщетными, все уже становился круг, станции обнаруживались одна за другой.
Бразильские суды вынесли приговоры более чем восьмидесяти нацистским шпионам и их пособникам с юга страны.
На Рио-Де-Ла-Плата
После провалов в Мексике и Бразилии немецкая тайная полиция перенесла свой центр в Южной Америке в Аргентину. Нацистские шпионы действовали и в других странах, особенно в Чили, большинство нитей сходилось, однако в Буэнос-Айресе, где капитан второго ранга Нибур, военно-морской и военно-воздушный атташе немецкого посольства, завязывал отношения.
Страна на Рио-де-ла-Плата дольше, чем все другие страны субконтинента, оставалась нейтральной. Лишь в конце марта 1945 года, когда фактически исход войны был давно решен, прозвучало объявление войны Берлину и Токио.
Благосклонное до этого отношение к державам "оси" проистекало главным образом из жестокой конкуренции в то время односторонне ориентированной США аргентинской экономики, так как обе страны столкнулись друг с другом на мировом рынке как экспортеры сельскохозяйственной продукции.
Североамериканские монополии пытались, однако, завоевать и аргентинский рынок для своих потребительских товаров.
Чтобы ликвидировать зависимость от США, аргентинская буржуазия начала создавать базу для собственной индустрии. Ее целью была гегемония в Южной Америке, а это не входило в планы США.
Из этих внутренних противоречий прибыль извлекала гитлеровская Германия. Она стала заказывать аргентинскую аграрную продукцию, отдавая за неё машины и полуфабрикаты, материалы, в которых неотложно нуждалась молодая индустрия на Рио-да-ла-Плата. Торговля осуществлялась на безвалютной основе и была, поэтому предпочтительной для обеих стран, бедных валютой.
Президенты Аргентины, все без исключения генералы, предоставляли в это время нацистам и их южноамериканским последователям большие возможности, как, например, в области пропаганды. В середине 1942 года по поручению нацистов в Буэнос-Айресе работало шесть больших радиостанций и десять поменьше в других регионах страны.
В ноябре того же года ФБР начало дезинформировать эти инкубаторы гитлеровского духа.
Под безобидным названием "The Proclaimed List of Certain Blocked Nationals" ("Список блокированных иностранцев") - непосредственно после образования Службы специальных расследований был составлен черный список, в котором были зарегистрированы все заграничные фирмы, заключившие сделки с Германией или Японией - ожидать в последствии какого бы ни было заказа от США они не могли. Этот метод оказался весьма действенным по отношению к многочисленным южноамериканским предприятиям.
В ноябре 1942 года ФБР внесло в черный список радио Прието, самую значительную нацистскую радиостанцию в Аргентине. Вместе с этим учреждением скончалась и немецкая пропаганда в Аргентине. Поскольку радиостанция финансировалась большей частью благодаря рекламным передачам, - заказы при этом шли из США и зависимых заграничных филиалов, - источники финансирования нацистской пропаганды должны были, в конце концов, иссякнуть. Однако радио Прието продолжало свои передачи, так как министерство Риббентропа оплачивало убытки.
Деятельность Службы специальных расследований в Аргентине могла быть лишь конспиративной, ей приходилось всегда быть начеку перед местной полицией. Сеть, которую раскинуло ФБР в Южной Америке, разведывала о путях, по которым немецкие шпионы следовали из Буэнос-Айреса в соседние страны, с тем, чтобы арестовывать их в местах прибытия.
После начала войны аргентино-немецкая торговля осуществлялась уже в скромных размерах обходным путем через Испанию. Поэтому джи-менов в особенности интересовали суда, шедшие с Иберийского полуострова, и, конечно, причастные к поставкам фирмы. Если это казалось целесообразным, их включали в черный список.
В отдельных случаях немецкие товары из Аргентины отправлялись на предприятия в другие южноамериканские государства в качестве компенсации за стратегическое сырье. ФБР удавалось не раз задерживать и конфисковывать такие поставки.
С 1941 года Испания и Аргентина стали "королевским путем" немецких агентов в Латинской Америке. Западные тайные полиции держали этот маршрут одно время под неусыпным контролем. Так, британская разведка постоянно находилась в испанских гаванях, ФБР - в Буэнос-Айресе. Сотрудники обеих организаций пытались изъять у немецких курьеров материал. Поскольку в охраняемые национальной полицией гавани они редко могли прибыть поездом, они отправлялись как пассажиры тех же океанских лайнеров, на которых нацистские эмиссары следовали к месту их цели.
Британцы и американцы в таких случаях большей частью работали совместно на основе достигнутой договоренности и обменивались информацией о прибытии немецких агентов по ту или другую сторону Атлантики. И их попытки перевербовать некоторых немецких курьеров увенчивались успехом. Эти хорошо оплачиваемые двойные агенты поставляли затем в Германию нередко дезинформирующий материал вместо доверенных им сведений. Служба специальных расследований, как отдел ФБР, сообщала позже, что ей удалось использовать более чем четыре тысячи пятьсот страниц с информацией немецких шпионов.
Однако не только борьба со шпионами была целью акций ФБР в Аргентине, она, собственно, лишь дополняла прямой шпионаж. Все нюансы политического развития в стране разведывались и основательно изучались с тем, чтобы США были вооружены против любой случайности. Опасность же того, что Буэнос-Айрес полностью войдет в лагерь держав "оси", принимала не раз реальные формы.
Напрашивалось предположение, что ФБР даже вело подпольную борьбу против этой опасности. Аргентинские власти позволяли нацистам открыто действовать в стране. Попытки фашистского путча в Чили и Бразилии - здесь даже против профашистски настроенных президентов, - были все же предостерегающими сигналами, так что аргентинская полиция несколько раз арестовывала группы тайных немецких агентов.
Большой улов удался летом 1941 года. Тридцать шесть нацистских шпионов, производящих разведку в военных учреждениях страны, и ряд их аргентинских пособников оказались под арестом. Благодаря таким инцидентам пакт Аргентины с гитлеровской Германией оказался под угрозой. С помощью своих двойных агентов ФБР получало информацию о круге немецкой агентуры. Впрочем, многочисленные группы оставались необнаруженными. Наверняка аргентинская полиция с помощью посредников держала в своих руках ту или иную группу, чтобы несколько охладить дружеские чувства по отношению к "оси" и снова подчинить влиянию США непослушных "братьев".
Доказать эту гипотезу пока затруднительно. Детальной картины акций Службы специальных расследований в Южной Америке никто не сможет полностью воспроизвести. Деятельность Службы осуществлялась в условиях секретности. Подробности не подтверждаются документами. Разоблачительные документы исчезли в архивах, если они вообще не были уничтожены.
"Всегда есть такие сферы работы, - писал Джон Эдгар Гувер в 1956 году, имея в виду и Службу специальных расследований, - раскрыть которые невозможно по причинам безопасности, из чувства приличия и по тактическим причинам".
Так деятельность ФБР южнее Рио-Гранде, осуществлявшаяся лишь на фоне изменчивых политических кулис континента, остается во многом в тени; во всяком случае, она достаточно показательна для практики тайных политических полиций.
"Законные атташе"
"Горячая" война ещё бушевала в своей последней фазе, а уже готовилась война "холодная".
Но для этого требовалась твердая координация деятельности всех секретных служб США, иначе говоря, нужна была организация, объединяющая всю подрывную работу за рубежом.
Гувер предложил сделать таким центральным органом свой отдел Эс-ай-эс, соответственно расширив его.
Но на роль создателей подобного органа претендовали и другие влиятельные соперничающие круги. За кулисами началось энергичное "перетягивание каната", пока не было принято окончательное решение. 30 июня 1946 года отдел ФБР Эс-ай-эс был расформирован, а некоторое время спустя создано Центральное разведывательное управление (ЦРУ).
Гувер остался недоволен таким ходом событий: расширения влияния ФБР, на которое он рассчитывал, не произошло; более того, сфера его деятельности на международной арене даже сузилась. Тогда он инспирировал посылку в Вашингтон нескольких дипломатических протестов от своих влиятельных сообщников, которыми он обзавелся в Южной Америке во время войны. В этих протестах выражалось сожаление, что теперь хорошо налаженное сотрудничество с ФБР не сможет продолжаться, и высказывалась мысль о нецелесообразности заменять эти оправдавшие себя связи какими-то другими, эффективность которых ещё остается под сомнением.
Но ничего не изменилось: Эс-ай-эс был официально заменен ЦРУ. Однако через некоторое время ФБР снова появилось на международной арене. Активность секретных служб постоянно возрастала, возникла необходимость официального размещения агентов ФБР в столицах различных государств под прикрытием дипломатического иммунитета. Они могли выполнять свои особые задания, не будучи обремененными другими проблемами, которые, например, приходилось решать в целях собственной маскировки сотрудникам ЦРУ в посольствах США.
Первыми странами, где они были размещены, были Мексика и Канада, затем последовали государства Центральной и Южной Америки.
В конце 60-х годов уже 11 стран, а в 1972 году - даже 25, в том числе Федеративная Республика Германии, разрешили посольствам США использовать агентов ФБР для работы на территории своих стран. Эти джи-мены получали даже дипломатический статус "атташе".
Все это совершалось в полной тайне. Впервые внезапное расширение внешней сети ФБР привлекло внимание общественности в начале 70-х годов.
Это было связано с актуальной на тот период задачей для ФБР за рубежом - выявить и отправить обратно в США лиц, уклоняющихся от военной службы, поскольку число их в ходе непопулярной "грязной войны" во Вьетнаме значительно возросло. "Атташе", кроме того, вели наблюдение за политическими противниками США, которые нашли себе убежище за границей. По желанию соответствующих правительств агенты ФБР подвизались в качестве "советников" в полицейских органах этих стран, что, само собой, разумеется, открывало перед США новые возможности расширения своего влияния.
Зачастую иностранные государства прибегали к содействию ФБР лишь потому, что его "полицейская помощь" навязывалась им вместе с "экономической помощью" по принципу: "хочешь получить одно - поневоле бери и другое".
Агенты ФБР получили ещё одну секретную миссию в посольствах США шпионаж против страны пребывания. Официальные должности предоставляли им для этого почти неограниченные возможности, которые использовались уже с давних пор, причем предпочтительными опорными базами считались страны Центральной и Южной Америки.
Газета "International Gerald tribune" писала 21 января 1972 года:
"Дж. Эдгар Гувер в тайне добился согласия Никсона на расширение международных разведывательных операций ФБР".
Этот акт шефа ФБР в области "иностранных дел" не был согласован с ЦРУ, а явился выражением острого соперничества обоих ведомств в вопросе о власти, что не является редкостью во взаимоотношениях между секретными службами одной и той же страны. Но поддержка разведывательной работы администрацией Никсона основывалась и на чрезвычайной эффективности для США и этой, впрочем как и предшествующих администраций, большой и долгосрочной операции ФБР, названной "Соло".
12. РАЗВЕДКА - СОЛО
Агентурные операции в самих США, в сущности непосредственно связанные с обеспечением внутренней безопасности - постоянное дело ФБР, хотя афишируются меньше других. Это, в общем-то, неудивительно: большинство тайных агентов при жизни, даже выйдя в отставку, не стремятся афишировать деятельность в качестве секретных сотрудников, а их наследники тоже не жаждут раскрытия таких аспектов. Кроме того, "пост" секретного агента, внедренного в устойчивую структуру (от "подозрительных" партий до мафиозных организаций) передается как бы по наследству - на место одного агента ФБР становится другой. Естественно, никакого раскрытия в данном случае быть не может - операция фактически продолжается и продолжает подпадать под высокий гриф секретности.
Что касается внешних операций, того, что называется мероприятиями внешней разведки или шпионажем, то здесь приходится сталкиваться с ещё более жестким ограничением информации. Формально таких операций не должно быть вовсе - ФБР занимается внутренней безопасностью и точка. Хотя элементарная логика подсказывает, что в наше время заниматься внутренней безопасностью, не пересекая (хотя бы с помощью радиоэлектроники, оптики, космической техники и компьютеров) границу, в такой стране как Америка проблематично. То, что касается безопасности США, происходит в партийных, чиновных кабинетах и на секретных базах в десятках стран, на виллах наркобаронов и тайных лабораториях, в компьютерной сети и тысячеголосице бирж. И хотя внешние операции однозначно считаются прерогативой ЦРУ, а глобальное наблюдение и сбор сведений по направлениям, затрагивающим интересы страны, проводит прежде всего АНБ, но и ФБР ищет и находит возможности для, так сказать, опережающей контрразведки. Большинство этих операций покрыто тайной и, возможно, весьма не скоро будет расшифровано. Но то, что стало известным, весьма впечатляет. Самым выдающимся и впечатляющим примером может служить операция "Соло", о которой до сих пор в России предпочитают не говорить даже после того, как бомбой громыхнула изданная в США книга.
То, что эта операция чуть ли не во всем масштабе и всех деталях стала достоянием гласности, связано с уникальным совпадением обстоятельств. Сами главные действующие лица, "шпионы" на службе ФБР, умерли, не оставив наследников. Кардинально изменился объект шпионажа - то, что Рейган называл "империей зла", в общем-то ушло в небытие и если возродится, то уже на других принципах и в других масштабах. Далее, значительно утратил с точки зрения национальной безопасности важность объект внедрения - компартия США, впрочем как и большинство других партий идеологического окраса. Кроме того, не нашлось (или старательно не называлось) ничего особо тонкого в этом деле с точки зрения оперативного искусства, хотя реальные результаты, возможно, стоили бы сверхусилий и тонкости. ФБР в операции "Соло" достигло едва ли переоценимых результатов с помощью самых что ни есть рутинных методов и приемов; в общем-то это свидетельствует, что участвовали в ней именно те люди, которым следовало это делать. Не случайно ФБР разрешило нью-йоркскому агенту Александру С. Берлинсону оставаться участником этой операции двадцать четыре года. Уолтеру Бойлу - двадцать лет, Джону Лэнтри четырнадцать, а Карлу Фрейману - тринадцать. Ни до, ни после этого случая ФБР не оставляло так долго неизменным состав участников одной операции.
В результате чикагские и нью-йоркские службы приобрели уникальные знания и опыт, а также возможность интуитивно принимать правильные решения и видеть суть проблем.
Главными действующими лицами этой операции, "шпионами ФБР" были братья Моррис и Джек Чайлдсы - под этими именами они жили в США.
Биографическая справка.
Моррис Чайлд, он же Мойша Шиловский, родился 10 июня 1902 года в России, в местечке недалеко от Киева. Жизнь местечковой еврейской бедноты, о которой дают представление произведения Шолом-Алейхема и Исаака Бабеля, протекала непросто; не во всех регионах царской России происходили еврейские погромы, но притеснения со стороны властей и полицейский произвол происходили практически повсеместно. Мойша на всю жизнь запомнил материнский крик на идиш: "Отец, медяки идут!" - это означало приближение царских полицейских, повадившихся по ночам избивать евреев.
Мойша был старшим сыном сапожника Иосифа и Нехамы Шиловских. Моррис с младшим братом Джеком (или Яковом), выскакивали через черный ход, пока отец с матерью сносили побои полиции, надеясь, что детей искать не станут. Иосиф Шиловский участвовал в выступлениях против погромов и прочих притеснений и в годы реакции после подавления революции 1905 года попал в тюрьму, а потом был сослан в Сибирь. В 28 лет Иосиф бежал из ссылки, в Одессе пробрался на борт грузового судна и, отрабатывая трудом на подсобных корабельных работах нелегальный проезд, 15 марта 1910 года сошел на берег в Галвестоуне, штат Техас. Какое-то время Иосиф перебивался случайными заработками, затем добрался до Нового Орлеана, потом отправился вверх по Миссисипи и остановился в Чикаго, где влился в большую общину эмигрантов.
Там Иосиф, энергичный и умелый ремесленник, начал успешно небольшой промысел - шил модную и качественную обувь. На товар был хороший спрос и меньше чем за два года он заработал достаточно денег, чтобы забрать жену и детей. 11 декабря 1911 года те прибыли в Нью-Йорк, а затем добрались до Чикаго. На третий день пути в холодном вагоне мать сказала мальчикам, что у них не осталось денег на еду. Сидящая напротив женщина обратилась к ним по-русски:
- У меня с собой много припасов.
Другие пассажиры тоже поделились своей снедью с бедняками. Воспоминание об этом пути осталось у братьев Шиловских-Чайлдс до старости...
Становление.
Родители и учителя из бесплатной еврейской школы постоянно внушали Моррису, что следует трудиться и "работать над собой". В четырнадцать лет он уже подрабатывал учеником в отцовской лавке, посыльным в чикагском финансовом центре - и продолжал учиться. Он читал русскую классику, книги по философии и американской истории, посещал курсы в Чикагском институте искусств, а по воскресеньям слушал в Холл-хауз лекции. Знакомство с Чикаго, в том числе знаменитыми скотобойнями, произвело большое впечатление Мойша-Моррис на всю жизнь стал вегетарианцем.
В институте искусств Моррис попал под влияние радикально настроенных студентов. Они с отцом жадно следили за русской революцией, и чем больше он изучал идеи коммунизма, тем больше они его привлекали. Устроившись развозчиком молока, он сошелся с несколькими молодыми коммунистами и вместе с ними начал агитацию. Младший брат тоже симпатизировал коммунистическим идеям, но партийным активистом не был никогда.
Объединение различных мелких фракций привело к образованию единой Коммунистической партии Америки. Формально Моррис вступил в неё только в 1921 году, но всегда считался одним из основателей.
Моррис с такой страстью агитировал членов профсоюза и сочувствующих, что его называли "красным молочником".
Партийная карьера.
В середине 20-х годов Моррис привлек внимание видного партийного функционера Эрла Рассела Броудера, который повлиял на его дальнейшую жизнь больше, чем кто бы то ни было, за исключением агента ФБР Карла Фреймана.
Радикал из Канзаса, гордившийся своим тюремным сроком, как знаком отличия, Эрл Броудер был первым американским агентом Коммунистического Интернационала (Коминтерна), созданного большевиками, чтобы контролировать зарубежные коммунистические партии и направлять их деятельность. Его русская жена оставалась в Москве. Из всех фракционных течений, раздиравших международный коммунизм, он горячо поддерживал линию Сталина, и Советы полностью ему доверяли. Возможно, симпатия, дружба и особое покровительств, которыми Броудер удостоил Морриса, связаны с тем, что "красный молочник" напоминал Эрлу Броудеру его молодость, насыщенную горячей верой в идеи и революционной борьбой.
По заданию Коминтерна Броудер был направлен с разведывательной миссией в Китай. Условия работы в этой стране, никогда не отличавшейся толерантностью к иностранцам, а в те годы ещё раздираемой тяжелыми внутренними конфликтами и борьбой с частичной японской оккупацией, были весьма сложны. Ранее направленные туда члены американской компартии, равно как большинство прочих агентов Коминтерна, провалились и не вернулись. Броудер осознавал опасность; перед отъездом он даже оставил Моррису свои ценные книги и вещи: "Если я не вернусь, они твои". Но он вернулся, и своими рассказами о приключениях в Китае буквально околдовал Морриса. Рассказывал он о специфике исторического периода - в частности, рассказывал о посещении парка в бывшей британской экстерриториальной зоне в районе Шанхая, о табличках "Вход собакам и китайцам запрещен". Броудер утверждал, что большая часть китайцев любит американцев, потому что Соединенные Штаты никогда не претендовали на экстерриториальные привилегии, не стремились к колонизации Китая в традиционных формах и потому что там активно работали американские миссионеры.
Под влиянием Броудера Моррис стал разделять идеи Сталина, "генеральную линию" русских большевиков, подхваченную Коминтерном. В применении к внутрипартийным делам Моррис присоединился к тем, кто выступал против американского партийного лидера Джея Лоустона. Тот сделал, с точки зрения части партии, ошибку, выдвинув тезис "американской исключительности". Он полагал, что раз капитализм в Америке достиг наивысшего развития, то и переход от него к социализму здесь произойдет позже, чем в Европе, и потому тактика партий Европы и Америки должна быть разной. Лоустон даже посетил Москву, чтобы добиться официального советского одобрения своих тезисов. Но Сталин счел их ересью, а в руководстве Коминтерна сложилось однозначное просталинское большинство (что впоследствии ничуть не помешало Сталину и его присным уничтожить чуть ли не всю верхушку Коминтерна).
Попытки вожака американских коммунистов отстоять свои позиции привели к ожидаемому результату: Сталин приказал Лоустону задержаться в Москве и дело наверняка закончилось бы коминтерновским судом и расправой. Но Лоустона предупредили троцкисты, и с молчаливого согласия зарубежных дипломатов ему удалось бежать из Москвы. Но большевики-сталинисты "достали" Джея Лоустона и в Америке. По заданию Броудера Моррис возглавил группу партийных боевиков, которые захватили штаб-квартиру партии в Чикаго и выставили охрану, чтобы не допустить в здание Лоустона и его сторонников. После перевода штаб-квартиры партии в Нью-Йорк Коминтерн исключил Лоустона из партии и назначил лидером американских коммунистов Броудера.
Учеба.
В 1928 году Моррис был направлен в советскую школу для агентов Коминтерна, так называемую "Ленинскую школу". Формальным предлогом был переход Морриса на нелегальное положение, связанный с разоблачением в Чикаго частного детектива, который проник в партийную организацию и развернул контрпропагандистскую деятельность. Несколько "товарищей" его избили; детектив обратился в полицию и, видимо, назвал Морриса одним из участников избиения. Партию предупредили, что за Моррисом охотится полиция. По инициативе Броудера его спрятали в надежном месте, а затем нелегально переправили в Москву. Многие годы спустя Броудер объяснил, что умышленно преувеличил важность случившегося и нависшую над Моррисом опасность, чтобы Советы предоставили тому убежище в Ленинской школе, где воспитывали будущих лидеров мировой революции.
Партия выдала ему фальшивый паспорт и прочие необходимые документы, билет на борт парохода "Иль де Франс", двести американских долларов, немного французских франков и новое пальто. Моррис зашил в подкладку маленький красный лоскуток - мандат, который мог рассказать любому коминтерновцу, что нелегал направляется в Ленинскую школу, - и в январе 1929 года прибыл в Москву.
В коминтерновской школе обучение производилось в зависимости от степени подготовки курсанта. Подготовка умного и активно занимавшегося самообразованием коминтерновца была оценена высоко и он был зачислен сразу на второй, предвыпускной курс, а потом проведет год с наставником.
Дополнительно к теоретическим и политическим предметам Моррис изучал тайные методы революционной борьбы: партизанскую войну в городе и деревне, саботаж, кражи и налеты, называемые здесь эвфемизмом "экспроприации" (в начале своей карьеры в налетах-экспроприациях участвовал и Сталин), использование огнестрельного оружия, секретные связи и подпольные операции, включая создание тайных убежищ, способы бегства и пересылки сообщений, создание тайников для денег и взрывчатых веществ. Его обучали водить и взрывать поезда, скакать на лошади, владеть клинком и сбрасывать с седла конных полицейских, втыкая шпильки в лошадей. Иногда он в душе потешался над собой, представляя как он, пяти футов три дюйма ростом, клинком или шпилькой сбрасывает с коня копа-ирландца.
Учителями в Ленинской школе были главным образом старые большевики, в свое время из идейных соображений бросавшие бомбы и грабившие банки; в 1930 году Моррису довелось слушать лекцию профессионального мастера пыток из ЧК/ОГПУ. В своем ремесле тот явно был мастером. Он объяснил, что весь фокус в пытке - не убить и не привести жертву в бесчувственное состояние до тех пор, пока из неё не выжато все, что нужно. Никто не сможет выдержать длительной профессиональной пытки, и сложное оборудование не понадобится достаточно цепи, пары клещей и коробки спичек. "Дайте мне человека на одну ночь, и неважно, насколько он смел и силен - к утру у него не останется ни единого зуба и ногтей на пальцах, он пожалеет, что у него есть мошонка, и я смогу выбить из него признание, что он король Англии", - говорил палач. Моррис считал этого умельца воплощением зла до тех пор, пока не осознал, что человек с мягкой манерой говорить и дружеской улыбкой был просто-напросто душевнобольным извращенцем, классическим кандидатом в сумасшедший дом.
Верные друзья.
Самыми близкими наставниками Морриса были Отто Куусинен и Михаил Суслов. Член руководства Коминтерна (Президиума и Исполкома с 1921 по 1939 годы) Куусинен был "главным архитектором" советской подрывной методики. Его протеже Юрий Андропов дошел до поста секретаря ЦК советской компартии, пятнадцать лет возглавлял КГБ и в конце концов руководил всем Советским Союзом. Михаил Суслов стал главным партийным идеологом и долгое время возглавлял Идеологический отдел, в течение нескольких десятилетий считался "серым кардиналом" компартийной верхушки СССР.
Сравнительно незначительный эпизод периода "учебы" способствовал укреплению дружеских и доверительных отношений между Сусловым и Чайлдсом. Суслов из-за каких-то интриг впал во временную немилость и у него отобрали продовольственную карточку - фактически единственный источник существования для партийного функционера. Моррис принялся поддерживать наставника: пару недель, пока опала не прошла, ежедневно воровал для Суслова еду из школьной столовой. Суслов это оценил и на всю оставшуюся жизнь он не оставлял Морриса своим дружеским расположением. В период обучения произошел ещё один важный момент: вербовка в ОГПУ. С того времени Моррис считался для ОГПУ, НКВД, КГБ во многом "своим", что несомненно положительно сказалось на операции "Соло". Несколькими годами позже во время пребывания в России был завербован и Джек Чайлдс и даже выполнял по заданию новых хозяев несколько агентурных поручений, в частности в Берлине.
Моррис был на хорошем счету; перед окончанием школы московское начальство вмешалось, чтобы спасти ему жизнь. Во время практики в Сталинграде, где свирепствовала эпидемия тифа, Моррис заболел. Потерял сознание - и придя в себя, обнаружил, что лежит на грязном полу больничного коридора, окруженный умирающими. Врачи невысоко расценивали его шансы выжить; но вмешалась Москва - и Моррису обеспечили тщательное врачебное наблюдение и лечение, обеспечили медикаментами, а затем в специальном вагоне, в сопровождении врача, медсестры, повара и горничной, присланных Коминтерном специально для него, Чайлдса перевезли в столицу.
Понятно, что, когда в 1932 году Моррис уезжал в Соединенные Штаты, в Коминтерне его считали важной фигурой - человеком Москвы или, как говорили русские - "нашим" человеком.
Вот несколько выдержек из секретного досье:
"Досье: 495-74
Секретно
3 копии
31 января 1938 года
Характеристика
Чайлдс, Моррис - член ЦК КП США. Секретарь партийной организации в Чикаго (Иллинойс).
Родился в 1902 году, в Америке, еврей. Отец был сапожником. Чайлдс обучался на рабочего обувной промышленности. Образование начальное.
Был членом ЦК США с 1919 по 1929 годы, и членом ВКП (б) с 1929 по 1931 годы. Вновь стал членом КП США, а затем членом Центрального Комитета в 1934 году.
...Начал работать в 1915 году. В 1929-1931 годах обучался в Ленинской школе. С 1932 года на партийной работе.
Чайлдс был арестован в 1928 и 1929 годах в Чикаго в связи с митингами и демонстрациями.
...Жена Чайлдса - член коммунистической партии с 1919 года. Работает портнихой, имеет родственников в Киеве, рабочие, М. и И. Лерманы.
Ленинская школа оценивает его на отлично.
...17 января 1938 года: товарищи Броудер, Фостер и Райан дали следующую оценку товарищу Чайлдсу:
"Политически грамотен и устойчив. Повышает уровень своих политических знаний, является хорошим партийным и массовым организатором, может быть самостоятельным руководителем".
Источник: материалы из персонального дела.
(Белов)"
(декабрь 1945) ...газеты "Дейли уоркер" и поддержаны в ходе голосования подавляющим большинством. Чайлдс - редактор, Милтон Говард заместитель редактора, Алан Макс - исполнительный редактор, Роб Холл редактор по Вашингтону, Клаудия Джонс - редактор по делам негров. Две других редакторских должности останутся, как и сейчас, за Джимом Алленом или Джо Старобиным, как иностранным редактором, и Джорджем Моррисом редактором по вопросам труда.
В годы Второй мировой войны компартия США и её рупор, газета "Дейли Уоркер", находились на позициях антинацизма; координация их усилий и действий с Москвой, союзником Вашингтона по антигитлеровской коалиции, не слишком затрагивала представления о национальной безопасности, иначе говоря - КП США не была в числе приоритетов для ФБР. Но в послевоенный период ситуация существенно изменилась. Это совпало и с определенными переменами в жизни и воззрениях Морриса Чайлдса. Возможно, весьма существенным этапом эволюции стала поездка в Москву в 1947 году, когда Морриса Чайлдса персонально пригласили для освещения конференции министров иностранных дел. Моррис вылетел в Москву в компании тридцати четырех других корреспондентов, среди которых были такие известные журналисты, как Уолтер Кронкайт, Говард К. Смит и Кингсбери Смит.
В Нью-Йорке ходили слухи, что Сталин возобновил преследования евреев, и Пол Новик, редактор еврейской газеты "Морнинг Фрайхайт" настоятельно просил Морриса призвать Советы прекратить репрессии. Он также дал Моррису пенициллин и другие лекарства для передачи в Москве еврейским артистам и интеллектуалам; надо сказать, что попытка Морриса воздействовать на политику Кремля в отношении евреев была достаточно резко пресечена. А ситуация в московских верхах даже в той мере, насколько её удалось понять Моррису, вызвала у него серьезный психологический надлом. Ухудшилось и его физическое состояние и, несомненно как отголосок недоразумений в Москве, его положение в компартии США.
По возращению в Нью-Йорк Моррис обратился к врачу, и тот посоветовал временно оставить работу. Тогда Моррис попросил у Денниса, генсека КП США, небольшой отпуск. Но реакция оказалась своеобразной: на заседании Национального комитета в июне 1947 года Моррис просто не поверил своим ушам, когда Деннис официально предложил предоставить Моррису бессрочный отпуск, а на время его отсутствия назначить редактором "Дейли Уоркер" Джона Гейтса. Фостер поддержал это предложение, и оно прошло единогласно. Все товарищи фактически проголосовали за увольнение Морриса и вывели его из партийного руководства.
Незадолго до того Морриса оставила жена, забрав с собой их сына: она чувствовала, что муж пренебрегает ею ради партии. А теперь партия - его божество - забыла про него, как и все прочие, кроме его братьев (Джек, который организовал свое дело по торговле электротоварами и красками, заботился о нем как мог и оплачивал его медицинские счета. Бен тоже присылал деньги). У него не было работы, не было сбережений, не было постоянного дохода, не было будущего и не осталось веры. Он не мог обратиться за поддержкой к своим покровителям в Москве, так как партия сообщила им, что он выбыл из строя. Моррис снял комнату в общежитии в Гринвич-виллидж, и вскоре обширный инфаркт поставил его на грань между жизнью и смертью.
Моррис был отчаянно одинок до тех пор, пока о его состоянии не услышала Сонни Шлоссберг. Бывший член партии из Чикаго всегда восхищалась Моррисом и глубоко его уважала, поэтому она перевезла его из Нью-Йорка к себе и принялась за ним ухаживать.
Если бы не увольнение и болезнь, Морриса несомненно арестовали бы. Конгресс в 1940 году принял так называемый закон Смита, согласно которому призывы к насильственному свержению правительства США считались преступлением. После начала "холодной войны" администрация Трумена использовала этот закон против коммунистов, и ФБР арестовало двенадцать ведущих лидеров партии: Денниса, Фостера, Гейтса, Гэса Холла, Бена Дэвиса, Джона Уильямса, Роберта Томсона, Джека Сатчела, Ирвинга Поташа, Джила Грина, Генри Уинстона и Карла Уинтера. Власти собирались арестовать и Морриса, но следившие за ним агенты ФБР видели, что он почти лишился сил: Чайлдс мог пройти каких-то полсотни шагов и присаживался отдохнуть. Учитывая его состояние и то, что он отошел от партийной работы, Министерство юстиции приняло решение против него обвинения не выдвигать. После того, как Сонни перевезла Морриса в Чикаго, его навестили только два товарища по партии.
Судебное преследование Фостера также отложили, потому что тот тоже было очень серьезно болен, но остальных одиннадцать человек осудили. Верховный суд в июне 1951 года подтвердил конституционность закона Смита и вытекающие из него обвинительные заключения. Холл, Гейтс, Томсон и Грин бежали, остальных отправили в тюрьму. ФБР задержало по всей стране больше сотни партийных функционеров рангом пониже, и всем им предстояло пойти под суд. Остальных партийных функционеров затравили со всех сторон, и, в значительной степени лишенные руководства, они ушли в подполье.
Для разгрома подполья и поимки беглецов ФБР создало программу под названием ТОПЛЕВ и сформировало в Нью-Йорке и Чикаго подразделения по борьбе с подпольем. Чтобы выяснить, с кем чаще всего контактировали Холл, Гейтс, Томсон и Грин, начали с анализа имевшихся разведданных. Потом занялись выявлением бывших членов партии, имевших с ними связи. Эта работа навела на досье Джека Чайлдса, где было указано, что тот не ведет активной работы в партии с 1947 года и поэтому может быть настроен оппозиционно.
Вечером 4 сентября 1951 года агенты Эдвард Бакли и Герберт Ларсон остановили Джека, когда тот прогуливался возле своего дома в Квинс. Многие члены партии, к которым они подходили, давали грубый отпор. Но Джек сказал:
- Парни, где вы были все эти годы? За то время, что вы крутились вокруг, я успел зачать и воспитать сына.
Джек согласился поговорить с ними на следующий вечер в одном из номеров отеля "Тюдор". В ходе этой первой беседы Джек однозначно согласился "помогать ФБР". Настоящий разговор состоялся через несколько дней в роскошном загородном доме на склоне холма в графстве Вестчестер. Дом принадлежал Александру С. Берлинсону, агенту ФБР. Когда обсуждались возможности проникновения в руководящее звено компартии, Джек сказал прямо, что у него самого ничего с этим не выйдет, но вот его брат Моррис - как раз такой человек.
Берлинсон спросил, будет ли Моррис сотрудничать с ФБР.
- Он сможет это сделать, если будет достаточно прилично себя чувствовать, - заверил Джек. - Но вы не сможете работать с ним так, как со мной. Мы очень разные. Он слишком прямолинеен, слишком порядочен. Вы не можете просто подойти к нему и предложить сотрудничать. С ним следует обращаться мягко. Нужно послать к нему подходящего человека, джентльмена, который в самом деле разбирается во всех коммунистических штучках.
Договорились, что Джек навестит Морриса и попробует уговорить его по крайней мере выслушать человека из ФБР. Перед тем, как отправиться к Моррису, Джек в номере чикагского отеля долго беседовал с опытным и высококвалифицированным агентом ФБР Карлом Фрейманом. Не знай Джек, кто тот на самом деле, мог бы принять его за добродушно попыхивающего трубочкой профессора научного коммунизма. Его познания о партии и о Моррисе сначала изумили Джека, а потом придали ему уверенность в успехе задуманного.
Так получилось, что Фрейман оказался в точности тем человеком, которого Джек описал Берлинсону.
Главный вербовщик.
Фрейман получил великолепное образование в строгой католической начальной и средней школе в Айове, и продолжил его в евангелическом колледже, где полагалось ежедневно штудировать библию. Получив диплом юридического факультета университета Айовы, он открыл собственную юридическую практику в своем родном городе Лемарс недалеко от Сиукс-сити. Дела у молодого адвоката шли неплохо, но тут японцы напали на Пирл-харбор. Назавтра он отправился в Омаху, чтобы записаться во флот, но получил отказ по слабому зрению. На следующий день он обратился в ФБР в Де Мойне, и в январе 1942 года был принят. По окончании учебного курса (в Куантико, штат Вирджиния) его направили на работу в Нью-Йонк.
В Нью-Йорке Фрейман изучал методы контрразведки, работу с агентурой и всевозможные разведывательные уловки. В частности, ему пришлось работать с двойными агентами и участвовать в операциях по дезинформации. Например, именно в это время ФБР арестовало немецкого шпиона и сумело его перевербовать. Британская разведка попросила у американцев помощи, чтобы укрепить навязчивое убеждение Гитлера, что союзники собираются вторгнуться в Европу через Норвегию. В один прекрасный день Фрейман отвез немца в бруклинские доки, где они могли видеть, как грузятся на корабли солдаты в тяжелом арктическом снаряжении. В радиограмме для Берлина двойной агент отметил, что такая форма означает, что войска отправляются в "какое-то очень холодное место". Когда союзники вторглись в Нормандию, шестнадцать дивизий вермахта продолжали оставаться в Скандинавии, защищая Норвегию от удара.
После перевода в Чикаго в 1946 году Фрейман стал одним из лучших сотрудников ФБР. Людям он нравился; религиозные убеждения делали его сдержанным и терпимым. В сочетании с острым умом, наклонностями проповедника и хорошим знанием психологии это позволило стать одним из лучших вербовщиков. В то время у ФБР возникли проблемы с вербовкой агентов среди чернокожих. Фрейману удалось за короткое время завербовать троих, включая двоих зятьев олимпийского чемпиона Джесси Оуэнса.
Учитывая его опыт контрразведывательной работы в Нью-Йорке, ФБР поручило ему разработку Коммунистической партии и основных направлений её деятельности в Чикаго. Фрейман читал труды Маркса и Ленина, изучал советскую историю, партийные документы, сочинения бывших коммунистов и объемистые досье ФБР. Одновременно он учился думать как коммунист и разговаривать с людьми так, как разговаривал Моррис Чайлдс.
Джек предложил Фрейману не настаивать на немедленном решении Морриса. Он сравнил своего брата с шахматистом, который перед каждым ходом тщательно все взвешивает и продумывает все варианты далеко наперед. После разговора с Джеком он начнет обдумывать возможные последствия такого сотрудничества, а для этого понадобится немало времени.
Когда Фрейман позвонил Моррису и попросил о встрече, тот ответил:
- Я больше не участвую в коммунистическом движении и у меня нет никаких связей. Но если хотите поговорить со мной, приходите.
Немощный, прикованный к постели, с трудом способный поднять голову, Моррис представлял собой жалкое зрелище. Большую часть времени он проводил за чтением - читал Библию, Тору, Коран, Джона Локка, Томаса Джефферсона, Джеймса Медисона и все сочинения своего любимого автора Томаса Манна.
Фрейман начал с того, что по роду своей работы узнал Морриса как умного и твердого человека, большую часть своей жизни посвятившего делу коммунизма. Фрейман вслух усомнился в том, была ли оправдана такая жертва, и сказал, что был бы признателен Моррису, если бы тот ответил на несколько вопросов. Не предал ли Сталин идеи марксизма? Действительно ли коммунизм уничтожил миллионы невинных мужчин, женщин и детей? Не отличалось ли преследование евреев, проводившееся Советами и нацистами, только методами и формой? Как он думает, что больше служит благу отдельных людей и всего мира - советский коммунизм или американская демократия?
- Мы оба знаем ответы на эти вопросы, - сказал Моррис.
- Как же мог добрый и порядочный человек служить такому делу?
- Когда участвуешь в движении, стараешься отгородиться от всего, что может подорвать твою веру. И не можешь себе позволить спрашивать, правильно это или нет.
- Вы же сказали, что больше не участвуете в движении?
- Да, не участвую.
- Тогда вы можете себе позволить спрашивать.
- Думаю, что могу.
Неожиданно Моррис побледнел и проглотил таблетку нитроглицерина. Фрейман поднялся, извинился за назойливость и спросил, не могли бы они поговорить еще.
- Приходите, когда хотите, на этих днях я не буду выходить из дома.
Фрейман понимал, что Моррис настолько зависит от своей благодетельницы Сонни Шлоссберг, что без её одобрения не согласится сотрудничать с ФБР. Когда она провожала Фреймана до двери, тот задержался, чтобы поговорить, и как бы невзначай спросил её, что она в настоящее время думает о коммунизме.
- Я его ненавижу. Я ненавижу их за то, что они сделали с Моррисом, с евреями, со всеми.
- В таком случае, не могли бы вы нам помочь?
- Что вы хотите от меня?
- Помогите нам убедить Морриса.
- Ладно.
Фрейман Моррису понравился; по словам Сонни, Чайлдс с нетерпением ожидал следующего визита. Но, когда разговор коснулся непосредственной деятельности, Моррис сказал, что не имеет понятия, где могут скрываться Холл, Томсон, Гейтс и Грин, и вновь подчеркнул, что у него не осталось связей с партией.
- Вы хотите сказать, что у вас нет связей в данный момент, - заметил Фрейман. - У вас было много друзей. С нашей помощью вы легко восстановите с ними контакт.
- Господи, я же физически на это не способен.
- Первое, что мы собираемся сделать, - поправить ваше здоровье. Потом подумаем, какое дело найти вам для прикрытия, чтобы вы могли свободно путешествовать и имели легальный источник дохода. Мы не собираемся ничего предпринимать до тех пор, пока не поставим вас на ноги.
Сонни в свою очередь тоже принялась уговаривать его работать с ФБР и заверила, что будет рядом, если он на это решится. Наконец Моррис согласился.
- Хорошо, я сделаю для вас, что смогу.
Фрейман через друзей ФБР в медицинских кругах сформировал команду выдающихся кардиологов, которые должны были заниматься Моррисом столько, сколько понадобится, и того перевели в клинику Майо в Рочестере, штат Миннесота. Формально Фрейман не имел права тратить деньги ФБР на дорогостоящее лечение человека, который не выполнял никаких заданий и мог не протянуть достаточно долго, чтобы выполнять такие задания в будущем. Однако решил рискнуть, надеясь, что начальство с ним согласится.
Возник вопрос, как сможет Моррис объяснить, откуда он взял денег на такое дорогостоящее лечение. Джек нашел вариант.
- Я обойду весь город и скажу, что врачи обещают вылечить Морриса, если его перевести в клинику Майо и продержать там достаточно долго. Скажу, что эти знаменитые врачи и знаменитая больница стоят уйму денег, а Моррис буквально при смерти, и попрошу наших старых товарищей помочь спасти его жизнь. Наверняка ни одна из этих задниц не даст ни цента. Однако никто не сознается, что ничего не дал. Кроме того, такая просьба - хороший повод обратиться к членам партии и начать восстанавливать отношения.
Находчивость, знание психологии и актерские способности Джека во многом определяли успешный ход операции. Он непосредственно получал деньги от зарубежных представителей, иногда на территории Канады, но чаще непосредственно в Нью-Йорке; естественно, что деньги ФБР тщательно пересчитывало, а резиденты и связники попадали под контроль. Так продолжалось до самого конца операции. Это было не единственной обязанностью Джека - с каждым годом ему поручали все больше, в конце концов столько, что сама исполнительность могла показаться подозрительной. Но об этом позже.
...Лечение и новые медикаменты, применявшиеся в клинике Майо, буквально воскресили Морриса. Фрейману более заметны были перемены не в организме Морриса, а в его душе, и он понимал, почему это произошло. Партия лишила его жизнь смысла и цели, а значит и стимула к выздоровлению. Решение сотрудничать с ФБР снова вернуло ему цель в жизни.
В Нью-Йорке Джек продолжал забрасывать приманку: из клиники Майо проходят хорошие вести... Моррис поправляется... Он начал вставать... Вчера вечером я разговаривал с ним по телефону и голос его звучал великолепно... Моррис выходит из больницы и проходит по миле в день... Через несколько месяцев Моррис достаточно окрепнет и хочет снова вернуться к работе...
В 1954 году партийное подполье клюнуло. Моррис позвонил Фрейману по зарезервированному для него телефону и сказал:
- Был анонимный звонок, мне приказали к двум тридцати пополудни прибыть к определенной телефонной будке на Норт-сайд и ждать звонка. Кто звонил и о чем идет речь, не знаю. Я поеду и свяжусь с вами, как только смогу.
Руководство потребовало, чтобы Фрейман немедленно взял Морриса под наблюдение, чтобы установить, с кем он будет встречаться, но Фрейман категорически отказался.
- Раз этот человек действовал настолько профессионально, он наверняка будет проверять, нет ли слежки, - сказал он. - Если он её обнаружит, все будет кончено. А если Моррис с кем-то встретится, он нам сообщит.
Примерно в два тридцать пять телефон в будке зазвонил и тот же самый неизвестный приказал Моррису отправится в номер отеля "Соверен". Там его встретил Филипп Барт - оргсекретарь и главный ответственный в партии за безопасность; теперь он стал лидером подполья. Он по-дружески приветствовал Морриса и принялся расспрашивать, чтобы убедиться, что Чайлдс выздоровел и не огорчен устранением с поста редактора "Дейли Уоркер".
Моррис сказал, что чувствует себя вполне прилично. Заодно он поблагодарил за сбор средств на лечение и заверил, что не испытывает никакой обиды на партию. Ведь по состоянию здоровья он не мог продолжать работу в газете. И кроме того, в партии нет места личным счетам.
- Тогда нет ли желания возобновить партийную работу в подполье?
- Что это за работа?
- Резервный фонд исчерпан, нам нужны деньги, - пояснил Барт. - Чтобы их получить, придется восстановить контакты с русскими. Вы всегда были близки с ними. Могли бы вы помочь?
Моррис пообещал это сделать и спросил:
- Как я смогу связаться с вами?
Барт назвал связника - Бетти Ганнет, работавшую в штаб-квартире партии в Нью-Йорке. Она занимала слишком незначительную должность, чтобы угодить под суд, и Моррис совершенно безопасно может с ней общаться.
Моррис заметил, что для восстановления контактов с русскими могут потребоваться дальние поездки, а он не совсем уверен, разрешат ли ему это врачи. Если понадобится, можно будет использовать Джека?
Барт нашел это блестящей идеей.
...Остававшийся в офисе Фрейман услышал в телефонной трубку голос Морриса в два часа тридцать минут ночи.
- У меня была очень удачная встреча. Когда минует опасность, я вам о ней расскажу.
Едва в штаб-квартире ФБР узнали, что встреча состоялась, оттуда тотчас пришел по телетайпу приказ Фрейману немедленно отправляться к Моррису и допросить его. Фрейман отказался. Если бы Моррис полагал, что немедленная встреча будет безопасной, он не сказал бы: "когда минует опасность".
Когда они наконец встретились, Моррис сообщил:
- Это был Фил Барт.
Фрейман первым понял, что перспективы у операции могут быть ещё более широкими, чем предполагалось первоначально.
Организационное обеспечение.
ФБР присвоило операции кодовое название САСХ. Моррису было присвоено кодовое обозначение CG5824S*; Джек стал NY-694S*. Между собой агенты ФБР называли Морриса "58" или "Джордж", а Джека - "69". Звездочка в кодовом обозначении означала, что данный источник никогда не следует вызывать в суд для дачи показаний или опознавать каким-либо другим образом. Обычно это означало, что источником служит магнитофонная лента, "жучок" или результат кражи со взломом. Непосвященные в дело аналитики, работавшие с сообщениями, приходившими в пятидесятые-шестидесятые, считали, что ФБР проводит чертовски удачную операцию по подслушиванию.
В целом надо отметить, что именно строжайшее соблюдение секретности, крайне узкий круг лиц, знакомых с операцией, стали залогом успеха. Фактически, о ней не знал даже Эдгар Гувер. В штаб-квартире ФБР на Пенсильвания-авеню какой-то начальник, не рассекреченный до сих пор, санкционировал и десятилетиями отстаивал, возможно единственно правильное решение: Берлинсон и Фрейман ведут дело самостоятельно. За время работы в ФБР Фрейман получил от Дж. Эдгара Гувера семь письменных претензий (наряду с девятнадцатью благодарностями). Однако без ведома Гувера Фрейман дважды за двадцать четыре часа отказался выполнить прямой приказ. Совершенно очевидно, что такой отказ мог бы повлечь со стороны Гувера выговор или что-то похуже. Но Гувер никогда об этом не узнал.
Первые контакты.
По оперативному плану, разработанному Моррисом, Джек связался с Бетти Ганнет и предложить ей попросить Тима Бака в Канаде восстановить линии связи между Москвой и подпольной американской компартией. 25 марта 1954 года Ганнет, вероятно предварительно посоветовавшись с Бартом, настойчиво рекомендовала Джеку как можно скорее отправиться в Торонто.
Хотя Джек знал Бака, на этой встрече он представился посланцем Морриса, действующим от имени Ганнет, которая руководила оставшимися кадрами в штаб-квартире партии в Нью - Йорке. Бак охотно согласился помочь, однако заметил, что это может затянуться - после смерти Сталина в Кремле царит неразбериха.
Это и в самом деле затянулось, и надолго; американские представители так и не побывали на ХХ съезде КПСС. Но текст знаменитого доклада Хрущева Тимоти Бак все же получил (по имеющимся сведениям, через Владислава Гомулку). Добрался текст и до Морриса, но показался верхушке ФБР настолько радикальным, что доклад долго не передавали в Госдепартамент и заговорили о своем "приоритете" только тогда, когда ЦРУ передало в Госдеп тот же текст (и по слухам, полученный тоже через Польшу, но не благодаря Гомулке, а варшавскому партсекретарю Охабу), полученный ими от израильской разведки.
Трудно удержаться, чтобы не привести оценку этого документа, сделанного историком Бертрамом Д. Вулфом, товарищем Морриса Чайлдса по партии:
"Эта речь, по всей видимости, является наиболее значительным документом коммунистического движения... Это самый разоблачительный обвинительный акт, вынесенный коммунистом, самый беспощадный приговор советской системе, когда-либо оглашенный советским руководителем.
Это стало настоящим кошмаром в равной мере как для сторонников, так и для противников коммунизма. Видеть одного из создателей атмосферы террора и ужасающего культа живого бога, спокойно докладывающего съезду о тех, кто был жертвами этого террора и приверженцами культа; слушать признания о том, что происходило за сценой, о фальсифицированных признаниях, пытках, узаконенных убийствах, о не только физическом и духовном истреблении преданных товарищей и близких друзей, но и уничтожении самих их имен; видеть как докладчик ожидает отпущения грехов и прощения и даже сохранения абсолютной власти за то, что он наконец-то раскрыл некоторые из преступных тайн, соучастником которых был сам; наблюдать широкую самодовольную улыбку, которая лишала пугающие признания малейшей степени раскаяния; слышать только о "его" вине и ни звука о "своей" и "нашей"; чувствовать, что этой жалкой кучкой людей, теперь разоблачающей козни друг друга, было совершено гораздо больше чудовищных преступлений против беззащитного народа; думать о том, что люди способны так поступать друг с другом, терпеть, одобрять и даже приветствовать такие действия; способны наделять себя абсолютной властью над верой и поступками, над поведением и моралью, над жизнью, смертью и добрым именем умерших, над промышленностью и сельским хозяйством, над политикой и общением, над искусством и культурой; а потом слышать, что система, способная породить такие ужасные вещи, по-прежнему остается лучшей в мире и что оставшиеся в живых члены этой кучки по-прежнему непогрешимы в своей коллективной мудрости и безграничной коллективной власти... Кто мог бы читать текст этого доклада без ужаса и отвращения?"
Выход на Москву.
В 1956 году федеральное законодательство сделало дальнейшее преследование коммунистов по закону Смита невозможным и позволило им выйти из подполья. В результате в 1957 году партия официально созвала свой национальный съезд, на котором, кстати, были серьезные разногласия по поводу речи Хрущева и советского вторжения в Венгрию. Моррис сделал ставку на основную фракцию - Денниса и не ошибся: тот назначил Морриса своим заместителем и поручил ему взаимодействие с Советами, Китаем и всеми прочими иностранными компартиями. В конце концов Советы восстановили прямые контакты и в конце 1958 года пригласили Морриса в Москву. Там в числе прочих состоялись многочисленные встречи и беседы с Сусловым и Пономаревым, которые приобрели уже немалый вес в новом партийном руководстве. Из Советского Союза Моррис отправился в Пекин, чтобы восстановить отношения американской компартии с китайцами. Мао Цзедун принимал его с глазу на глаз, если не считать симпатичной молодой женщины - переводчика. Беседа длилась около пяти часов. Мао заявил, что Хрущев своим осуждением Сталина в 1956 году и последующей политикой предал революцию, и выразил свое презрение в таких леденящих душу выражениях, что это изумило Морриса. Другие китайские лидеры, с которыми он беседовал, были менее резки в своих выражениях, но их высказывания убедили его в том, что китайская враждебность по отношению к Советам вполне реальна и имеет глубокие корни4.
Ван Цичянь, член секретариата китайской компартии, отвел его в сторону и предложил передать американской компартии деньги при единственном условии, что это обстоятельство не будет сообщено Советам. Ясно было, что китайцы намерены бороться с Советами за влияние в международном коммунистическом движении.
21 июля 1958 года Моррис вернулся в Соединенные Штаты с первым твердым и надежным свидетельством того, что разрыв между Китаем и Советским Союзом усиливается. Раскол между Советами и Китаем ещё долго оставался для Советов проблемой и стал предметом многих докладов Морриса. В конечном счете это позволило изменить позицию и развеять предубеждения политического руководства США; достаточно долго не декларируя это, президенты и госдеп практически действовали, исходя из этой реальности - и как знать, быть может именно это помогло не надорваться в гонке вооружений и приблизиться к существенным геополитическим переменам конца века.
Летом 1959 года врачи обнаружили у Сонни, тогда уже законной жены Морриса, неоперабельный рак, ей оставалось жить меньше шести месяцев. В последние дни жизни Моррис хотел порадовать её поездкой за границу, и китайцы его поддержали, предложив привезти её на празднование десятой годовщины прихода коммунистов к власти. 23 сентября 1959 года Моррис и Сонни вылетели в Москву; там Хрущев включил их в состав делегации, вылетавшей в Пекин.
Китайцы постарались отсечь американцев от советской делегации, разместив их в роскошных апартаментах отдельно от советских людей; они окружили Сонни командой медиков во главе с говорившим по-английски врачом и предложили им остаться в качестве официальных гостей на пару недель после окончания церемоний. Морриса лишили возможности отказаться, добавив, что с ним хотят поговорить как Мао, так и Чжоу Эньлай.
Во время обещанной Моррису длительной аудиенции Мао рассыпал бессвязные и многословные обвинения в адрес Советов и Хрущева, которого он характеризовал как "неуклюжего, грубого и вульгарного". Советский Союз, бессвязно говорил Мао, - стал почти такой же империалистической страной, как Соединенные Штаты. Не стоит тревожиться, что эти две страны начнут между собой ядерную войну. Китай должен оставаться в стороне, "на вершине горы и наблюдать, как внизу в долине два тигра будут рвать друг друга на куски". Моррис узнал и своевременно доложил и о практических действиях в направлении конфронтации: Советы нарушили обещание и резко свернули свое участие в китайской программе ядерных исследований. Китай в свою очередь сорвал планы Советов, отказавшись от предложения сформировать совместный советско-китайский флот, и не разрешив разместить на своей территории советские радары дальнего обнаружения.
Во время закрытой встречи с лидерами восточноевропейских компартий Хрущев язвительно обвинил Китай и Мао Цзедуна в том, что они создают угрозу "миру во всем мире". Он высмеял китайскую точку зрения о том, что ядерная война "ничего особенного не представляет" и облил презрением Мао, объявившего Соединенные Штаты "бумажным тигром". Сравнивая Мао со Сталиным, Хрущев обвинил его в разрушении социализма, создании культа личности вокруг своей персоны и объявил, что его сочинения больше не будут издаваться в Советском Союзе. До сих пор Советы старались сохранять дружеские отношения и выступать в роли посредника. Эти обвинения Хрущева означали объявление Советами идеологической войны. Что касается отношений между КПСС и американской компартией, то Пономарев посоветовал Международному отделу поднять в 1960 году субсидии американской компартии до 300 тысяч долларов и рассмотреть способы непосредственной передачи денег Джеку Чайлдсу в Нью-Йорке. Чтобы обсудить этот и другие тактические вопросы, в начале 1960 года Джеку Чайлдсу предложили приехать в Москву.
После возвращения Морриса 30 июля 1960 года ФБР направило в Государственный департамент отчет об этих высказываниях и получило его обратно с резолюцией "Это наиболее важный документ, когда-либо представлявшийся ФБР в Государственный департамент".
Агентурный успех сопровождался личной драмой. 5 ноября 1959 года, по возращению в Чикаго, Моррис позвонил из аэропорта Фрейману и сказал, что Сонни при смерти. Она почти теряла сознание и не могла идти, пришлось увезти её из аэропорта. Вскоре она впала в коматозное состояние, из которого уже не вышла...
Чтобы отвлечь Морриса от его горя и напомнить, что жизнь на этом не кончается, Фрейман загрузил его работой. Одно из заданий состояло в том, чтобы дать детальную персональную оценку Гэса Холла (он же Арво Холберг), который, в связи с нетрудоспособностью Денниса, стал генеральным секретарем и главным боссом партии. "Он - человек, у которого в мире нет ни единого друга", - начал Моррис свой отчет. Моррис не знал никого, кому бы он нравился...
Новые персонажи.
В работе с Моррисом Фрейману помогали два агента, и когда одного из них перевели в другой штат, у Фреймана возникла идея привлечь к работе Уолтера Бойла, молодого агента с прекрасным послужным списком5, но попавшего в опалу из-за резкого конфликта с одним из инспекторов. Моррис уважал людей с высоким интеллектом, а Бойл был как раз из таких. Операция СОЛО требовала навыков в разрешении сложных и запутанных задач, а Уолтер Бойл в работе с шифрами такое умение проявил. Операция требовала постоянного напряжения, а Бойл прекрасно справлялся с такими ситуациями.
Старшим специальным агентом в Чикаго в то время был Джеймс Гейл, человек старой закалки, много лет проработавший в Бюро и считавший, что подчиненным следует предоставлять право самим принимать решения. Он одобрил предложение Фреймана привлечь Бойла к операции СОЛО. Но штаб-квартира пришла в ярость и запретила это делать.
- Отделением руковожу я, и использую людей, которых вы мне присылаете, так, как я считаю нужным. Бойла мне прислали вы, - возразил Гейл, и его точка зрения победила.
Когда они впервые встретились, Моррису было около шестидесяти, а Бойлу только тридцать три. Поначалу он отнесся к Бойлу несколько формально, даже сухо, но его отношение изменилось, когда он разглядел в Бойле те качества, которые видел в нем Фрейман. Бойл удивил его своим глубоким знанием операции и его самого, знанием, добытым в результате интенсивного штудирования 134 томов дела САСХ/СОЛО. Моррис был восхищен, что Бойл по собственной инициативе стал вечерами изучать русский язык, чтобы читать советские публикации и документы. И ему очень нравилась готовность Бойла в любое время откликнуться на его звонок и часами слушать его анализ новых событий в Советском Союзе. Их отношения начали напоминать отношения терпеливого профессора и прилежного ученика. Моррис стал передавать Бойлу все, что сам знал о Советах и главное - пытался приучить его понимать их образ мыслей.
- Вы должны думать точно также, как они. Мысли управляют действиями.
Перемены в личной жизни.
На Рождество 1961 года Моррис оказался на вечеринке в пригороде Чикаго, где хозяйка представила его пожилой вдове Еве Либ. Ей он показался подтянутым, культурным и обходительным человеком, а его рассказы о поездках за границу её очень заинтересовали. Еще сильнее её привлекал окружавший его некий ореол таинственности, и она почувствовала, что не будет возражать, если он пригласит её на новогодний ужин. Вместо этого он позвонил в начале января, и она предложила ему навестить её дома, в Ивенстауне.
Моррис и Ева начали встречаться чаще, и наконец он решил, что ФБР лучше узнать об этом.
- Я не могу жить без жены, - сказал он Фрейману. - Мне нужно найти близкую мне душу, но не коммунистку.
- И как вы собираетесь это сделать?
- Полагаю, я уже нашел. Она - социальный работник, такие обычно примыкают к партии. Но она просто антинацистка, а не прокоммунистка.
Хлынул поток возражений из штаб-квартиры - нечто вроде "Как могут чикагские болваны позволять ценнейшему достоянию ФБР общаться с чертовой коммунисткой, не говоря уже о том, чтобы на ней жениться"? Фрейман отвечал, что не следует нарушать законы человеческой природы, но согласился, что Еву следует тщательно проверить.
Ничего предосудительного с точки зрения ФБР проверка не установила, а отношения пожилой пары были формально урегулированы. Вскоре после негромкой свадьбы, в номере отеля "Хилтон" в Беверли, Моррис сказал:
- Ева, я хочу познакомить тебя с моими близкими друзьями. Понимаю, ты будешь удивлена. Но я хочу, чтобы ты знала, что я люблю тебя и доверяю, и уверен, что ты все поймешь правильно.
Вместо того, чтобы выйти в коридор, он провел её в соседний номер. Навстречу поднялись два симпатичнейших молодых человека, которых ей когда-либо приходилось видеть; один - блондин с голубыми глазами, у другого была тщательно причесанная угольно-черная шевелюра, густые лохматые черные брови и такие же черные глаза, которые, как потом вспоминала Ева, "одновременно играли, флиртовали, уверяли и предупреждали".
- Ева, это Дик Хансен, а это Уолт Бойл. Они работают в ФБР. А теперь я должен тебе сказать, что тоже там работаю.
Бойл, который изучал её и знал о ней все, "вплоть до цвета её любимой зубной пасты", обратился к ней как к "миссис Чайлдс".
- Вы присоединились к тому, что мы считаем самым избранным клубом на свете. С настоящего момента вы становитесь одной из нас, членом новой семьи и специальной команды.
Ева подумала: "Что же, если мне предстоит быть шпионом, я постараюсь быть хорошим шпионом." На следующий день ФБР внесло её в сверхсекретные списки под номером CG-6653S*.
Методические принципы.
ФБР не хотело, чтобы Моррис и команда, работающие с ним, или что-то относящееся к СОЛО, попало в поле зрения ЦРУ либо других западных спецслужб. Речь шла не о недоверии. Просто узкий круг лиц в ФБР, занимавшийся СОЛО, следовал основному правилу шпионажа: если у кого-то нет настоятельной потребности быть в курсе, не позволяй ему это узнать; а если нужно поделиться частью информации, рассказывай лишь эту часть.
Фрейман и специальный агент в Чикаго строго применяли это правило к своим коллегам и подчиненным по чикагскому отделению. Они изолировали Бойла в просторном кабинете на девятом этаже управления, рядом с комнатой, где велось прослушивание телефонных разговоров. Это была своего рода крепость с видом на внутренний двор, из которого можно было попасть на Стейт стрит. Стены помещения были покрыты звукопоглощающими панелями. Туда не мог зайти никто, кроме посвященных в СОЛО; на телефонные звонки отвечали только Бойл и его партнер. Книжные полки были заставлены коммунистическими брошюрами и литературой радикального содержания. Бойл редко заговаривал с коллегами. Он не обедал с ними, не выпивал и не водил компанию; он не имел права просить у них совета или помощи. Только один ветеран-стенографист, человек в высшей степени благонадежный, писал под его диктовку и печатал отчеты.
"Горячая" информация.
Очередная командировка Морриса в Москву совпала с трагическим событием в Америке - убийством Президента Джона Ф. Кеннеди. Прямо в кабинете Б. Пономарева Моррис получил исчерпывающую информацию о непричасности советских спецслужб к произошедшему в Далласе и вскоре передал все это ФБР. Не раскрывая источника информации, бюро лично информировало президента Джонсона, генерального прокурора Роберта Ф. Кеннеди, брата убитого президента, и ещё нескольких высших руководителей. Комиссия Уоррена, расследовавшая обстоятельства убийства, получила секретное донесение, содержавшее то, что удалось узнать Моррису. Таким образом, через две недели после убийства, когда политические страсти достигли наивысшего накала, политическое руководство США получило неопровержимые доказательства непричастности Советского Союза.
Тем не менее, Освальд несомненно сочувствовал коммунистам, выписывал коммунистическую прессу, был сторонником Кастро, жил в Советском Союзе и собирался вновь туда вернуться. Правительство не могло сообщить общественности то, что Моррис лично видел и слышал в кабинете Пономарева. Поэтому коммунисты США начали кампанию, направленную на то, чтобы убедить американский народ и весь мир, что президента Кеннеди убили скорее ультраправые, чем сторонники коммунистов. 25 ноября 1963 года Джек Чайлдс (NY-694S*) позвонил и потребовал экстренной встречи с Берлинсоном в Нью-Йорке. В тот же день в 2 часа 26 минут дня нью-йоркское отделение передало директору Дж. Эдгару Гуверу в Вашингтон кодированное сообщение с грифом "СРОЧНО" и разослало копии специальным агентам в Чикаго, Далласе и Новом Орлеане. Оно гласило:
"В настоящий момент источник NY-694S* сообщает следующее: он связался с Арнольдом Джонсоном, юридическим консультантом компартии США, который сообщил источнику, что Гэс Холл поручил ему передать в Советский Союз важное сообщение через посредство CG-5824S* (Морриса), который в свою очередь передаст его в Центральный Комитет КПСС. В сообщении говорится, что Советский Союз должен немедленно обратиться к коммунистическим партиям всего мира и попросить их от нашего имени продолжать кампанию, огонь которой должен быть направлен против ультраправых элементов и провокаторов в Соединенных Штатах, являющихся истинными организаторами убийства президента Кеннеди, а также против тех комментаторов и прочих лиц, включая официальных общественных деятелей, особенно на юге, которые ложно обвиняют Компартию США и рабочий класс США. Уже опубликованные заявления и статьи являются весьма эффективными и верными, так что эту работу необходимо продолжать".
Джонсон также заметил: Гэс Холл хотел бы, чтобы NY-694S* немедленно связался со своим русским связником в Соединенных Штатах и передал, что, по его мнению, русские все ещё интересуются женой Ли Освальда, так как она русская и возможно вернется в Россию. Источнику поручается спросить: если русские захотят с ней побеседовать, могли бы они выяснить, не было ли у её мужа каких-либо контактов с ультраправыми... Источнику поручается попытаться установить связь, начиная с 26 ноября...
Для информации Нового Орлеана и Далласа сообщаем, что источник NY-694S* является чрезвычайно ценным источником и информация, содержащаяся в данном телетайпном сообщении, не подлежит распространению, а может быть использована только для сведения."
Российский президент Борис Ельцин в своей книге "Битва за Россию" (издательство "Рэндом-хауз", Нью-Йорк, 1994) на странице 307 цитирует меморандум руководителя КГБ Владимира Семичастного, направленный им 10 декабря 1963 года в Международный отдел. Он основан главным образом на сообщении "Брукса", которого Ельцин характеризует как "известного американского коммуниста и агента КГБ". Вероятно, в то время "Брукс" был псевдонимом Джека. Выдержка, приводимая Ельциным, гласит:
"По мнению Гэса Холла, официальному представителю советского посольства в США целесообразно навестить вдову Освальда - русскую и гражданку СССР, так как от неё может быть получена интересная информация о событиях в Далласе...По мнению резидента Комитета государственной безопасности (КГБ) поездка представителя советского посольства к жене Освальда представляется нецелесообразной."
Таким образом, и Ельцин, и досье КГБ подтверждают: Джек делал то, что приказывал Гэс Холл. То же самое делал Моррис. В частности, по прямому указанию Гэса Холла братья несколько раз побывали на Кубе, Моррис провел несколько встреч с Фиделем Кастро, в результате которых существенно укрепились связи американской и кубинской компартий, а ФБР получила весьма обширную информацию о происходящем в кругах политического руководства Кубы.
Осложнения в Москве...
14 мая 1964 года в Нью-Йорке была опубликована статья политического обозревателя Виктора Райзеля, в которой говорилось о финансировании русскими американской компартии. Появление статьи заставило нью-йоркского связника, сотрудника КГБ Алексей Колобашкин, через которого осуществлялась передача кремлевских денег Джеку Чайлдсу для компартии США, срочно бежать в Москву. Кроме того, на Лубянке, Старой площади и в Кремле проводилось тщательное расследование, связанное с бегством на Запад офицера КГБ Юрия Носенко. Морриса подозревали и как сознательного или ненамеренного источника утечки информации, а с другой стороны - выясняли, не мог ли знать Носенко чего-то такого, что могло повредить сотрудничеству с американской компартией. В конце концов в КГБ пришли к выводу, что их агенты братья Чайлдсы непричастны и вне опасности. Вместо допроса с пристрастием, чего так боялся Джек, он услышал восторженные поздравления Пономарева. Тот участвовал в организации его поездки на Кубу и расценивал её как блестящий ход. Пономарев с воодушевлением заявил, что Джек "оказал важную услугу" компартиям Советского Союза и Соединенных Штатов.
И в Вашингтоне...
Вскоре после того, как Носенко прибыл в США, высокопоставленные сотрудники ЦРУ решили, что он является фальшивым перебежчиком, намеренно засланным, чтобы распространять дезинформацию. Точно так же в другом случае они ошибочно сочли многочисленные донесения о вражде между СССР и Китаем частью хорошо продуманной и масштабной кампании дезинформации. ЦРУ без всяких юридических оснований построило на одном из своих объектов в штате Вирджиния небольшую тюрьму, куда Носенко посадили в одиночку. Почти двадцать месяцев ЦРУ подвергало Носенко психологической обработке, пытаясь вырвать признание, которого так и не добились. В конце концов ЦРУ реабилитировало Носенко, возместило ему все, что могло, и многие годы использовало его в качестве консультанта.
ФБР с самого начала считало Носенко настоящим перебежчиком, о чем и сообщило ЦРУ. Такое мнение вытекало из следующих фактов. Информация, которую он передал, дала возможность ФБР и другим западным спецслужбам раскрыть нескольких агентов. Носенко работал в североамериканском отделе Второго Главного управления КГБ, которое занималось контрразведкой и вербовкой иностранных граждан в СССР. Он рассказал, что в КГБ расставили ловушку на имевшего гомосексуальные наклонности посла Канады в Москве и завербовали его. Работая в Москве, Носенко познакомился с материалами, собранными КГБ на Освальда, и наблюдал панику, которую вызвал в комитете арест Освальда. Предоставленные Носенко сведения о пребывании Освальда в Советском Союзе и о реакции Советов на убийство президента Кеннеди совпадали с теми, которые несколькими месяцами ранее привез Моррис. Поэтому ФБР знало, что Носенко говорит правду касательно, возможно, самого важного предмета из тех, о которых знал по роду работы. ФБР не сообщило этих подробностей ЦРУ, поскольку операция СОЛО была скрыта завесой секретности. Оно просто сообщило, что Носенко можно легализовать в США.
Шпионаж и большая политика.
Очередной визит Морриса в Москву весной 1964 года проходил в обстановке после отстранения Хрущева от власти. В Международном и Идеологическом отделах ЦК КПСС, у Пономарева и Суслова, он прочел и по памяти застенографировал, а иногда и скопировал, целый ряд важнейших документов, касающихся советско-китайских отношений. Вот выдержки из его донесений:
...Китайцы заявили, что Советский Союз и Китай "имеют то, что разделяет их, и не имеют ничего, что их объединяет; имеют то, что различает их, и не имеют ничего общего."
...Китайцы напрочь, часто в вызывающей, грубой манере, отвергали любое предложение о начале переговоров...
Другие документы, которые видел Моррис, содержали похожие сведения и оценки. Советы понимали геополитическое значение и важность удержания Китая в своих союзниках и угрозу, которую будет представлять Китай враждебный. Они предпринимали все мыслимые разумные усилия, чтобы умиротворить китайцев, но успеха на том этапе не достигли.
В ходе своих частных бесед в Москве в марте и апреле Моррис выведал ещё кое-какие секреты.
..."Коллективное руководство" Советского Союза разваливалось, и каждый из его членов думал о том, как с помощью интриг добиться для себя неоспоримой и безраздельной власти. Победителем в этой скрытой борьбе за власть почти наверняка будет Брежнев. Под его руководством Советский Союз, вероятно, будет стремиться избегать конфронтации и поддерживать ровные отношения с Соединенными Штатами, в то же время не прекращая усилий по ослаблению американского влияния и продолжая идеологическую войну против США. Он сделает все возможное, чтобы нанести ущерб Соединенным Штатам во Вьетнаме, в то же время избегая риска ввязаться в войну...
Вскоре после того, как Моррис и Ева в конце апреля вернулись домой, ЦРУ назвало отчет, содержавший эти сведения, "наиболее ценным из всех когда-либо поступивших разведывательных донесений, касающихся Советского Союза".
Вскоре после этого, вопреки традиции и даже прямым указаниям штаб-квартиры ФБР, Фрейман и Бойл составили на основании донесений Морриса аналитический отчет, в котором изложили фактаж и динамику обострения советско-китайских отношений. Собранные вместе достоверные и последовательные отчеты, которые процитировал Фрейман, показывали, почему отношения между Советским Союзом и Китаем не улучшатся; почему вместо этого они станут ещё более враждебными.
Фрейман направил свой материал в Вашингтон в качестве скорее отчета, чем анализа, приписав, что составил этот документ в свободное время. Штаб-квартира тотчас же послала копию с агентом в Белый дом, откуда вскоре ответили почти буквально следующее: "Вот теперь это настоящие разведданные; это те самые выдающиеся сведения, которые вы способны добывать; это то, что нам нужно." Впоследствии ФБР попросило Бойла, используя консультации Морриса, составить анализ или комментарий к некоторым отчетам, событиям или проблемам. Вскоре Фрейман по собственной инициативе и из чувства долга сделал то, что все поначалу сочли неверным шагом: ушел в отставку. Руководителем "чикагского" плеча операции был назначен опытный агент Джим Фокс. Став начальником Бойла, Джим Фокс дал разрешение им с Моррисом анализировать или комментировать все, что угодно, не ожидая запросов от штаб-квартиры. И до самого конца операции Моррис одновременно работал аналитиком и на ФБР, и на Политбюро ЦК КПСС, в котором очень высоко ценили его обзоры и докладные.
Предусмотрительное решение.
Интуиция и знания помогли агентам ФБР, обеспечивающим операцию, вовремя предусмотреть некоторые из возможных "проколов", которые могли бы привлечь внимание русских. Так, иногда погодные условия мешали резиденту КГБ в Манхеттене получать радиограммы из Москвы. ФБР, обладая лучшим оборудованием в мире, всегда перехватывало их и передавало дешифровку Джеку. Почему Джек всегда получал радиограммы, а КГБ это иногда не удавалось? Далее, КГБ, Международный отдел в Москве и Гэс Холл давали Чайлдсам столько заданий, что их было не под силу выполнить двум немолодым людям. Как же Джеку или Моррису удавалось столько сделать, и все абсолютно безупречно? Или, скажем, почему, несмотря на запреты докторов, Джек периодически зимой уезжал во Флориду и все же возвращался в Нью-Йорк по первому сигналу? В ФБР боялись, что рано или поздно КГБ задастся этими вопросами.
Обозначив эти проблемы, ФБР предложило решение в виде агента NY-4309С, с псевдонимом "Клип". Американец русского происхождения, Клип был искусным радиолюбителем и фотографом. В 30-е годы он работал в Коминтерне и по всей Западной Европе учил коммунистическое подполье налаживать и использовать нелегальные радиостанции. Когда Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну, он записался добровольцем в Корпус морской пехоты и служил там честно. После войны Клип пришел в ФБР, сообщил о своем коммунистическом прошлом, предложил свои услуги США и стал ценным действующим агентом.
Присутствие Клипа помощником Джека в значительной степени отвечало на вопросы, которых ФБР так боялось. Он жил вдалеке от Нью-Йорка, и погодные условия там могли отличаться от тех, которые были в центре Манхеттена. Если бы русские спросили Джека, почему он принимает радиограммы, которые им не удается получить, он мог бы сказать, что этим занимается Клип. В советских досье Клип числился опытным и искусным конспиратором, Коминтерн доверял его знаниям о довоенном европейском подполье, и он оправдал это доверие. Естественно, сейчас ему можно было доверить получение радиограмм.
...Смертельно опасная работа Чайлдсов продолжалась. Ежегодно, а порою и по несколько раз в год, Моррис бывал в Москве. Моррис знал, что под руководством его друга Юрия Андропова КГБ был великолепно оснащен для разрушения умов и истязаний тел с помощью сводящих с ума наркотиков. ФБР обещало, что если Морриса арестуют, его попытаются выкупить в обмен на сидящих в тюрьме советских агентов. Но Моррис полагал, что советские руководители никогда не согласятся на обмен, как на косвенное признание глубины их ошибок. Больше того, он был уверен, что если будет пойман в Советском Союзе, смерть неизбежна - и она не будет безболезненной. И все же он продолжал туда ездить и привозил весьма ценную информацию. Так, в 1967 году КГБ (на Лубянке операция, фактически зеркальная "Соло", называлась "МОРАТ") 6 передал ему копию речи советского премьера Косыгина, которую тот планировал произнести в Объединенных Нациях о недавно закончившейся семидневной арабско-израильской войне. Речь содержала оправдание советских действий и открытое обличение американской политики на Ближнем Востоке. Русские хотели, чтобы Холл изучил речь заранее и мог понять, какую позицию занять американской компартии по отношению к войне.
Получив текст, Государственный департамент и американский посол Артур Голдберг ещё до выступления Косыгина подготовили огромное опровержение. Голдберг сказал ФБР, что даже приблизительное содержание косыгинской речи было очень ценным:
- Не знаю, где вы его достали, но если добудете ещё что-нибудь подобное, пришлите мне экземпляр.
...Избрание Никсона президентом Соединенных Штатов ошеломило и напугало русских. Они считали его фанатичным антикоммунистом, который мог бы попытаться уничтожить или сокрушить Советский Союз неожиданной ядерной атакой. Из-за того, что Советы имели склонность реагировать на все, во что верили, эта безумная вера была опасна для всех. Моррис, которого внимательно слушали на всех кремлевских уровнях и считали ценнейшим консультантом в области американской политики, постарался вернуть московских лидеров к реальности, сказав примерно следующее: Нет, результаты выборов его не удивили. Он ещё летом говорил всем в Международном отделе, что на победу имеют шансы и Никсон, и Губерт Хэмфри. Действительно, Никсон закоренелый антикоммунист и может оказаться трудным противником. Но он также и проницательный политик, достаточно сведущий, чтобы понять: американское общество, только что глубоко потрясенное вьетнамской войной, не хочет начать Третью Мировую. Нет никакой чрезвычайной ситуации ещё и потому, что, прежде чем решиться на кардинальные изменения в международной политике, Никсону понадобилось бы время, чтобы сформировать и укрепить свою администрацию.
Похоже, слова Морриса были услышаны в Кремле. Начались многолетние переговоры, в которых активное участие принимал Генри Киссинджер. Сообщения Морриса были важным источником информации в стратегическом планировании.
Киссинджер не был связан с ФБР, ему нечего было скрывать от ФБР, и ничего не было от них нужно. Но по собственной инициативе он пришел в ФБР и сказал:
- То, что вы делаете, - невероятно. Вы открыли окно не только в Кремль, но и в умы тех, кто сидит в Кремле. Это беспрецедентный случай в мировой истории.
В тот же период активизировались и китайско-американские переговоры. Из бесед с Брежневым и Пономаревым Моррис сделал три предварительных вывода:
1. Китайцы вели торг с Соединенными Штатами, строго выполняли то, что обещали, и таким образом вынуждали Соединенные Штаты поступать также.
2. Советы настолько жаждали заключить соглашения с Соединенными Штатами, что будут выступать за проведения конференции на высшем уровне, что бы ни говорили коммунисты в других странах.
3. Все, что и как Киссинджер сказал Брежневу, было абсолютно правильным.
Моррис прибыл в Нью-Йорк тридцатого апреля. Информация и его выводы были переданы в Белый Дом и немедленно использованы.
Двадцать шестого мая 1972 года в Москве Брежнев с Никсоном подписали соглашение (ОСНВ-I), ограничивающее число стратегических баллистических ракет на последующие пять лет, и договор, ограничивающий средства противоракетной обороны (ПРО).
Эти скромные соглашения, мало сделавшие для реального разоружения, взбесили Гэса Холла, он написал протестующее письмо, обвинив Советы в сделке с империалистами и предательстве Северного Вьетнама, и приказал Моррису передать его лично Брежневу.
Когда Моррис прочитал письмо, он решил, что его обязательно нужно переписать. Всего два месяца назад Пономарев объявил, что Советы сыты по горло "уклонизмом" в иностранных партиях, и злые слова Холла могли помочь заклеймить его как "уклониста". В переписанном письме Холл представал верным соратником, с беспокойством ждущим руководящих указаний. Благодаря тому, что в исправленном варианте сохранились все основные пункты, он был принят Холлом, хотя и с некоторым неудовольствием. Однако теперь и сам Холл не обвинял русских в заключении грязных сделок с Никсоном и в измене Северному Вьетнаму. Эти обвинения стали частью антисоветской пропаганды и уже начали беспокоить членов американской компартии.
Моррис прилично понимал русский, но всегда в Москве делал вид, что совершенно ничего не понимает и общался через переводчиков, если собеседники не владели английским - прежде всего Суслов и Пономарев, а также Хрущев и Брежнев. Старшие офицеры и руководители КГБ, с которыми ему (и Джеку) приходилось часто общаться, английским владели очень хорошо, но между собой переговаривались по-русски. Одни и те же высказывания порой обсуждались по-русски, затем преподносились Моррису по-английски; нюансы обсуждений и перевода тоже имели значение в правильном понимании и оценке ситуации.
Переводчики в Международном отделе и Секретариате ЦК были неизменно превосходны, но всегда это были мужчины. В начале семидесятых у Пономарева появилась новая переводчица, Наталья, мечта любого мужчины. Золотистые волосы, голубые глаза, черное платье, купленное в дорогом европейском или американском магазине, подчеркивало все достоинства её фигуры. Было ей лет двадцать пять, и говорила она, как американские подростки. Моррис подумал, что она, видимо, дочь советского дипломата или офицера КГБ и получила высшее образование в Соединенных Штатах.
Переводчики-мужчины были квалифицированно подготовлены и умели подавлять свои эмоции, они старались создать видимость, будто их не существует и разговор течет сам собой, без их помощи. У Натальи было чувство стыда и чувство юмора, и она краснела или смеялась, когда что-нибудь её смущало или веселило. Пономарев был к ней снисходителен, и без труда можно было догадаться, почему.
Наталья и краснела, и хихикала, когда переводила "щекотливые" вопросы. А в их числе был и такой: можно ли взять с собой в США хорошенькую молодую племянницу товарища Брежнева была, которую он особенно любил. Она работала в Аэрофлоте стюардессой и была очень квалифицированной медсестрой, поэтому осматривала Брежнева перед сном. Она очень хотела увидеть Америку. Может ли Брежнев взять её с собой, и сможет ли она осматривать его перед сном? Моррис ответил, что американская Секретная служба раньше, вероятно, не сталкивалась с такими проблемами, и что КГБ следует честно осудить с Секретной службой этот вопрос. Все можно будет уладить по-джентльменски. Спрашивали и о том, что товарищу Брежневу следует носить в Америке. Моррис ответил, что советским портным следует снять с Брежнева мерки, а "наши товарищи" должны заказать для него темные костюмы в Лондоне, Милане или Нью-Йорке. Обсуждение этой "проблемы" едва не привело к размолвке с Пономаревым.
...События в Америке, связанные с "Уотергейтом", создали серьезную опасность "расшифровки" операции Соло". Тридцать первого мая 1973 года, за несколько дней до приезда Брежнева в Соединенные Штаты, ФБР созвало рабочее совещание. Присутствовали заместитель директора Эдвард С. Миллер, начальник отдела Уильям А. Бранниган, Берлинсон, Лэнтри, Бойл, Моррис и Джек.
Обсуждались дополнительные меры предосторожности, связанные с работой сенатской комиссии по проверке разведывательных На этом же совещании Чайлдсы, может быть впервые, пожаловались на недостаточное внимание высшего руководства к их работе. Так, Джек пожаловался, что с тех пор, как в 1972 году умер Дж. Эдгар Гувер, они с Моррисом чувствуют, что работают вхолостую, и их достижения игнорируют в штаб-квартире ФБР в Вашингтоне. Высказал свои претензии и Моррис; это касалось не только недостатка внимания, отношения к сенсации как к рутине, но и промахов службы безопасности:
- Я сижу рядом с Сусловым, третьим человеком в Советском Союзе, он достает выдержку из "Конгрешнл рекордс" с докладом директора ФБР о бюджете и спрашивает об этом. Мне ничего не оставалось делать, как проглядеть текст и ответить, что они говорят это, чтобы получить свои деньги. Но сколько можно повторять одни и те же промахи?
Эдвард С. Миллер заявил:
- Когда будет написана история первых ста лет работы ФБР, на первой странице речь пойдет об этой операции, о людях, находящихся в этой комнате. Когда все будет опубликовано, эта операция окажется уникальной не только в ФБР, но и во всем мире. Ничто с ней не сравнится.
Сведения, предоставленные СОЛО, - устные и документальные подтверждения мыслей и намерений советских лидеров и их реакции на слова и поведение американского руководства - были буквально бесценны. Миллер сказал, что обнаружил в сверхсекретных документах, сейчас хранящихся в специальных файлах в офисе, доказательства того, что ЦРУ было готово заплатить любую сумму, чтобы стать участником этой операции, несмотря на недостаток сведений о самой операции и проводящих её людях. Видные фигуры с широко известными именами жаждали их докладов.
- Я не могу назвать их имена, - продолжал Миллер. - Но могу напомнить то, о чем говорил раньше. Каждый раз, когда русские беседуют с Никсоном или Киссинджером, они консультируются с вами перед этими переговорами и после них. Вы думаете, Никсона и Киссинджера не интересует, о чем вас спрашивают и что вам говорят? Часто люди из Белого Дома или Государственного департамента, возвращая отчеты нашему курьеру - он, конечно, не просто курьер - посылают вместе с ним письма с выражением похвалы или признательности, иногда с поздравлениями.
В том же году произошел ещё один неприятный эпизод. Основываясь на утверждениях Пономарева, высказанных наедине с Моррисом, в сентябре 1973 года ФБР сообщило ЦРУ (не раскрывая при этом источников информации), что Советский Союз собирается официально признать Израиль на дипломатическом уровне. Чуть погодя, 6 октября, Египет напал на Израиль. Один из высших руководителей ЦРУ, Дж. Д. Энглтон (последовательный проводник произраильской политики; после его смерти в Тель-Авиве благодарные моссадовцы даже установили ему памятник) обвинил ФБР в распространении дезинформации, приведшей Израиль к ослаблению бдительности в условиях военной угрозы.
Очередной кризис возник после убийства Мартина Лютера Кинга. Весьма определенные признаки участия в заговоре спецслужб привели к созданию специальных комиссий Конгресса и Сената, и понадобилось немало усилий, в том числе и прямые конфиденциальные беседы с руководителями комиссий, чтобы на поверхность не выплыло ничего, связанного с самой значительной агентурной операцией ФБР.
...В 1975 году Моррис в пятьдесят четвертый раз побывал в Москве. Самый важный результат миссии-54 был, на первый взгляд, возможно, самым скучным. Советский Союз переживал глубокий экономический кризис Теперь люди, стоявшие в СССР у власти, осознали, что их проблемы - не временные, и что экономика, на которой базировалась их власть, неуклонно разрушается. Они признались Моррису, что никто не знает, как это остановить.
Второй важный момент заключался в оценке ставки Кремля на проблему разрядки. Моррис подчеркнул, что слова "мир и разоружение", - а следующие десять лет эта тема будет доминировать в советской внешней политике, пропаганде и "активных мерах", - значат для русских совсем не то, что для американцев. "Мир" означал в их понимании отсутствие вооруженного конфликта с Америкой, а вовсе не то, что прекратятся местные или региональные конфликты, спровоцированные и поддержанные Советами, чтобы изменить мировой баланс власти или "равенство сил". Советы не собирались обсуждать возможность хоть малейшего сокращения их военной мощи. Но они очень даже собирались отговорить Соединенные Штаты от участия в гонке вооружений, которую вели сами, и вполне успешно.
Третий момент был связан с реальным состоянием советского руководства. Руководство старело, пьянство было обычным делом среди советских государственных лидеров, и по вечерам молодые помощники часто поддерживали напившихся стариков. Внимательные наблюдения в этом направлении показало, что практически у всей "обоймы" руководителей советской компартии и государства "выработан ресурс" и это не может не привести к параличу действий огромной державы.
Эти три отчета о миссии-54 оказались такими же плодотворными, как и отчеты о миссиях 1 и 2 в 1958 и 1959 годах. В те годы аналитики не верили, что разрыв между Китаем и СССР реален и необратим. Однако Ричард Никсон и Генри Киссинджер в конце концов в это поверили. Аналитики же середины 70-х не верили, что советская экономика скатывается в пропасть; что СССР не может равняться по военной мощи с США, и тем более с НАТО; что СССР - это прогнившее общество, которое ждет, чтобы его раздавили; что эта страна скоро останется без руководства. В начале 80-х в это поверил Рональд Рейган и тут же начал действовать, а результаты этих действий стали видны в 90-е годы.
Но физический износ ощущался не только в советском руководстве, но и у братьев Чайлдс и их жен. Кроме того, стали накапливаться тревожные признаки того, что некоторая утечка информации все-таки происходит и к личностям старых конспираторов и их жен появляется ненужное внимание. В соответствии с одним из планов, Чайлдсы стали "буксовать" - из-за болезней (в сущности, совсем не выдуманных) отменять поездки и встречи, фактически отходить от дел. А в один прекрасный день были в одночасье эвакуированы ФБР и исчезли из поля зрения и Москвы, и американских коммунистов.
Прожили они после окончания операции "СОЛО" сравнительно недолго возраст и состояние здоровья сказывались. Джек Чайлдс поступил в нью-йоркскую больницу 11 августа 1984 года и умер на следующий день в возрасте семидесяти трех лет. В 1975 году СССР наградил его орденом Красного Знамени (присуждаемым обычно тем, кто отличился в бою); в 1987 году США посмертно наградили его президентской Медалью Свободы.
Александр Берлинсон, работавший с Джеком двадцать четыре года, ушел в отставку в 1975 году.
Карл Фрейман, завербовавший Морриса Чайлдса и сделавший его агентом 58, до сих пор более полувека живет с женой в том же домике под Чикаго, где планировались и анализировались многие действия по СОЛО.
Джон Лэнтри живет в Нью-Йорке; его сын стал подающим надежды молодым агентом ФБР.
Джеймс Фокс, помощник директора ФБР по нью-йоркскому филиалу, ушел в отставку в конце 1993 года. Сейчас Фокс - вице-президент американской инвестиционно-страховой компании, ведущий колонки в журнале "Форбс", консультант "Коламбия бродкастинг систем" и член правления нескольких крупных корпораций.
Уолтер Бойл официально ушел в отставку в январе 1980 года после двадцати двух лет службы в ФБР. Отвергнув повышение по службе и перевод в штаб-квартиру, он сказал:
- Я никогда не смогу оставить 58-го.
Так что на следующий день после отставки Бойл вернулся в качестве консультанта в свой чикагский офис и продолжал делать то, чем занимался с 1962 года. Он оставался там ещё восемнадцать месяцев, пока Моррис и Ева не были благополучно эвакуированы и пока не закончилась операция СОЛО.
Сегодня Бойл - директор по безопасности в большом конгломерате.
В августе 1981 года Бойл и другие агенты перевезли Морриса и Еву в высотный кондоминиум на севере Майами. В фойе круглосуточно дежурила охрана. В конце мая 1991 года Ева вызвала для Морриса "скорую". Домой он уже не вернулся. 2 июня он умер.
ФБР тщательно скрывало местонахождение Евы от всех, кроме самых надежных друзей. Гэс Холл вплоть до 1993 года посылал в Чикаго запросы, пытаясь её обнаружить.
Ева умерла в июне 1995 года.
13. Времена негодяев.
Сенатор от Висконсина
Линчеватели из Гринвилла
- Хэлло, шериф, убийцу уже схватили?
- Думаю - да. Подозрительного типа доставили в Пайкинс. Мы как раз хотим съездить в округ, посмотреть, что и как. Это какой-то ниггер!
Помощнику шерифа Тернеру не следовало бы так много болтать. Но когда тебя называют шерифом, это льстит. Льстит, даже когда говорит такой жалкий тип, как этот Сэм Хиггс. А Тернер очень хочет стать шерифом...
Сэм Хиггс околачивался у офиса шерифа почти целый час, лишь изредка присаживаясь на ступеньки. Теперь он наконец-то узнал новость - немного, но все-таки кое-что.
Хиггс пересек площадь перед офисом. Под ногами плавился раскаленный лучами неумолимого солнца асфальт: лето 1947 года в Южной Каролине было необычайно жарким и сухим.
На скамейке тенистого парка Хиггса с нетерпением ожидали трое дружков.
- Ну, Сэм, выкладывай. Выяснил, кто прикончил водителя?
- Все по порядку. Сначала нужно хлебнуть, как следует. - Хиггс взял протянутую ему бутылку и влил себе в глотку приличную дозу виски. - Так вот, это был ниггер. "Копы" притащили его в Пайкинс. Сейчас шериф и его люди стараются заставить птичку запеть. Бычок-помощник сам сказал мне это!
Теперь четверо получили новую пищу для разговоров, а тема во всем Гринвилле была только одна.
...С утра этот городок на северо-западе штата Южная Каролина кипел от возмущения: на рассвете патрульная машина полиции обнаружила на дороге в город Либерти одиноко стоящий автомобиль, водитель которого скрючился за рулем в какой-то неестественной позе. Как установили полицейские, это было такси из Гринвилла. Водителя зверски убили несколькими ударами ножа в спину и ограбили.
Известие быстро распространилось по городу: в 1947 году такое убийство ещё было способно привлечь к себе внимание. Полиция начала розыск убийцы и, как сообщалось, уже напала на его след.
Хиггса и его дружков-пьянчуг больше всего интересовало, насколько велика могла быть добыча убийцы, ибо у них самих в кармане не звенело ни цента.
И не удивительно: постоянной работы они чурались и жили случайными заработками, предпочитая шляться по улицам и напиваться до посинения.
Нередко они воровали, но по мелочам, никогда не переходя той грани, за которой полиция обычно начинает расследование.
Опустошив последнюю бутылку, четверка стала раздумывать, как бы обратить полученную информацию в звонкую монету или, на худой конец, во что-нибудь льющееся.
- Пошли в "Роджерс-бар" к таксистам, они заглядывают туда отдохнуть и, верно, ещё ничего не слышали об аресте в Пайкинсе.
Когда подвыпивший квартет появился в баре, там уже царило возбуждение. Но причиной тому были не выпивка и не игральные автоматы, стоявшие вдоль стен, а разговоры за столиками, все ещё вертевшиеся вокруг убийства.
- Что мне обломится, джентльмены, - обратился к присутствующим Хиггс, - если я скажу вам, где убийца?
- Убирайся со своими россказнями, хочешь выклянчить себе на бренди, отмахнулся один из посетителей.
- Это будет подороже бренди. И мои сведения, - не россказни. Мы долго просидели перед офисом шерифа. Потом вышел Тернер, от него я и узнал новость...
Все вокруг стали прислушиваться.
- Дайте Хиггсу сказать, да принесите им выпить!
- Так вот, - начал Хиггс, подзаправившись, - вашего дружка пришил один ниггер. Сам признался. Ради "зелененьких". Копы его приволокли в Пайкинс.
- Так я и думал. Белый на это не способен! - констатировал один из слушателей Хиггса.
Голоса зазвучали громче.
- И это сказал сам Тернер, Сэм?
- Ясное дело! Он как раз направлялся в Пайкинс.
- Вот проклятая свинья этот ниггер! Что они с ним собираются делать?
- Пока черного отдадут под суд, пройдут целые недели!
- Слишком долго, надо им подсобить!
- После войны этот сброд стал невыносим. Воображает из себя черт знает что, а все потому, что им позволили воевать рядом с нами!
- А завтра, может, очередь дойдет и до кого-то из нас...
- Я всегда сую револьвер в карман.
- Что же, показывать его каждому пассажиру?
- Надо что-то сделать, чтобы как следует приструнить этих черных!
- Давайте заберем из тюрьмы этого черномазого!
- И сразу вздернем на ближайшем дереве!
- Хороша идея, да только слишком много чести для такого типа!
- Забьем этого сукина сына до смерти!
- Так чего же ждать?!
Присутствовавшие все больше и больше впадали в состояние массовой истерии, а бренди лишало их способности рассуждать здраво. Уже никто не сомневался в правдивости слов Хиггса, в которых истине отвечало лишь то, что в тюрьме в Пайкинсе сидит "цветной", и по каким-то причинам его подозревают в совершении этого преступления.
Бациллы суда Линча быстро распространились из бара по всему городу, заражая людей фанатической ненавистью.
Новость переходила из уст в уста, повсюду говорили только об одном: полиция схватила убийцу, он негр, - значит, его надо линчевать.
Тем временем перед офисом шерифа уже собралась огромная толпа во главе с таксистами.
Появился шериф Дэйер.
- Жители Гринвилла! - начал он. - Мы поймали убийцу таксиста! Это Уилли Айел из Либерти. Правда, ниггер все отрицает, клянется своей головой, что непричастен к преступлению, но мы его заставим говорить. Есть улики: Айел даже оставил в такси свою сумку. Хочет втереть нам очки: говорит, позабыл её, когда пьяный ехал из Гринвилла в Либерти. А водитель, мол, когда он уходил, был жив и здоров. Ну, ничего, завтра вспомнит, как было на самом деле. Мы будем заниматься этим парнем до тех пор, пока к нему не вернется память. А сегодня мы посоветовали ему подумать, как следует в камере в Пайкинсе. Как видите, джентльмены, вы вполне можете положиться на своего шерифа!
Когда снова раздались призывы линчевать негра, Дэйер быстро исчез в своем офисе, будто ничего и не слышал.
Толпа покатилась по улицам, а на стоянке такси у "Роджерс-бара" уже формировалась колонна автомашин горожан, жаждущих отправиться в Пайкинс.
Четверо притащили винтовки, другие вооружились ножами. Проклятия по адресу Уилли Айела звучали все более грозно.
К вечеру колонна, насчитывавшая больше двадцати автомашин, пришла в движение. Тут же оказался и Хиггс со своими дружками.
Под дикие возгласы колонна подъехала к зданию тюрьмы в Пайкинсе. Машины расположились полукругом у въезда. Гремели выстрелы, летели и разбивались о стены и об асфальт бутылки.
- В какой камере сидит ниггер? - заорал кто-то.
- Сейчас узнаем сами!
Приклады стучали в тюремные ворота, пока не открылось узкое оконце.
- Тише, джентльмены. В чем дело?
- Хотим пригласить мистера Айела на ночную прогулку.
- Отдайте нам эту черную обезьяну! Да поживей, а то разнесем всю вашу контору вдребезги!
Ворота тюрьмы захлопнулись; толпа продолжала неистовствовать. Снова послышались звуки бьющегося стекла. На этот раз звенели стекла окон тюрьмы, разбитые камнями.
Вдруг раздались громкие крики. Трое из толпы проникли в маленький домик напротив тюрьмы и теперь тащили оттуда мужчину в одном белье.
- Этот тип собирался лечь дрыхнуть! Ну ничего, он у нас заснет навсегда, если сейчас же не выдаст нам Айела!
- Усек наконец, что нам надо? - Хиггс едва ворочал языком. - Тогда поспешай!
- Раз так серьезно, я поспешу...
Через несколько минут ворота открылись на какие-то полметра, и два охранника вытолкнули в щель худощавого негра.
Он с ужасом смотрел на бушующую толпу.
- А ну иди сюда, дорогой, ты так любишь кататься на такси, теперь проедемся вместе! - обратился к нему верзила Рик Пирсон, которого все остальные признали своим предводителем.
- Я не убивал шофера, сэр! - Голос Айела дрожал от страха. - Я вам все объясню. Я музыкант, а вчера в Гринвилле был праздник...
- Вот весело! Музыкант! Мы тоже хотим повеселиться под музыку! - И с этими словами Пирсон ударил негра в лицо. - Ну-ка заткнись!
Ударами кулаков и пинками негра загнали внутрь автомобиля.
- А теперь - к водохранилищу! - скомандовал Пирсон.
Колонна быстро выехала на окраину города и направилась к близлежащим отрогам гор. Сидящие в машинах ликовали и опустошали новые бутылки, чтобы привести себя в должное состояние для следующего акта.
Наступила ночь. Слабо светила луна, смутно вырисовывалась во тьме плотина водохранилища. Волны укрощенной реки Салуда тихо плескались о каменную стену.
Но от всей этой идиллии не осталось и следа, лишь только колонна прибыла на место.
Фары автомашин освещали жуткую сцену.
- Жаль, не захватили с собой факелов. Было бы совсем, как у Ку-клукс-клана. - Эти слова перекрыл взрыв хохота.
Рик Пирсон стоял посредине освещенного круга, когда в него втолкнули Уилли Айела.
- Мы живем в демократической стране, - начал свою речь руководитель белого сброда, - а потому каждый имеет право высказать здесь свое мнение. Но в счет идет только правда. Мы хотим знать, почему черный ублюдок заколол одного из наших. А потому слушай, как следует, ты, ниггер! Мы люди занятые, и времени у нас мало. Мы приехали на Салуду не для того, чтобы верить всяким сказкам. Расскажи-ка нам побыстрее, зачем убил?
Это была самая длинная речь, которую когда-либо таксисты слышали от Рика Пирсона. Раздались аплодисменты.
- Я не убивал, - тихо произнес Айел, - я никому в жизни не сделал зла.
- Ты что, слов не понимаешь, жалкий койот?! - заорал Пирсон. - Нам не нужны сказки, нам нужна правда!
- Это правда, сэр.
- Такого наглеца я ещё в жизни своей не видывал. Верно, страдает плохой памятью. Но мы ему поможем. Билл, дай-ка ему хороший урок!
Приземистый лысый мужчина бросился на негра и выкрутил бедняге правую руку.
Айел отчаянно вскрикнул: пальцы у него были сломаны.
- Клянусь всем святым, - заклинал он с искаженным от боли лицом, - это не я! Отпустите меня, прошу вас, отпустите меня обратно в тюрьму. Полиция наверняка найдет настоящего убийцу...
- Сейчас мы проучим тебя за ложную клятву! - орал какой-то субъект из пьяной толпы. - А ну, Рик, дай-ка ему!
Пирсон, известный во всем городе драчун, принялся за беззащитного негра. Его железные кулаки молотили по голове и телу юноши, пока тот не упал, обливаясь кровью.
- Перестаньте! Я скажу все, что вы хотите!
- Ты убил водителя?
- Нет... Да, это я, это я его убил!
Пирсон с торжеством оглянулся по сторонам:
- Все слышали? Айел - убийца!
Жестокое избиение продолжалось, поскольку каждый из пьяной орды хотел сыграть роль судьи Линча.
Крики жертвы уже перешли в замирающий хрип...
Звери-палачи оставили свою жертву лежать на месте преступления, и отправились в Гринвилл, где до полуночи обмывали в баре "справедливую" месть.
На следующий день, когда весть о суде Линча распространилась по городу, большинство жителей восприняли её довольно равнодушно.
- Правильно сделали, что линчевали этого черномазого, - говорили многие, - а то его, пожалуй, выпустили бы. И если теперь негры захотят вякнуть, то поостерегутся: будут знать, что старый судья Линч ещё жив!
Разумеется, в Гринвилле имелось немало и порядочных людей, которые осуждали самосуд, но открыто высказывать свое мнение они не решались, ибо противопоставить себя буйствующим расистам было бы равнозначно самоубийству.
Весть о самосуде достигла и города Либерти, где добрая дюжина свидетелей показала следующее: в ту ночь Уилли Айел велел таксисту отвезти себя на рыночную площадь, где и вышел. Покачиваясь и насвистывая, он отправился домой, и находился там до тех пор, пока на следующий день его не арестовала полиция. Таксист же развернулся на рыночной площади Либерти, посадил там в машину какого-то пассажира и поехал с ним в направлении Гринвилла.
Это доказывало, что Уилли Айел не имел никакого отношения к убийству, за которое так зверски расправилась с ним толпа. Настоящего убийцу, кстати, так и не нашли.
Позднее ФБР получило задание министерства юстиции расследовать это дело. Причем речь шла в первую очередь о выяснении весьма простого вопроса: действительно ли тюремные служащие Пайкинса нарушили в отношении подследственного арестанта Уилли Айела "гарантированные ему конституцией основные права", выдав его на растерзание толпе?
Агенты ФБР пришли к выводу, что нарушение не имело места, поскольку служащие тюрьмы действовали под давлением и ничего иного в тот момент сделать не могли.
И где-то на задворках расследования остался сам факт суда Линча.
Джи-менам не стоило труда выяснить в Гринвилле имена всех 28 лиц, участвовавших в преступлении. Губернатор штата Южная Каролина даже возбудил затем против них судебное преследование.
Но выводы ФБР сделали свое дело: раз ФБР подтвердило законность поведения тюремных служащих, которые не нарушили основных прав Айела, аргументировала защита убийц, - то, следовательно, по такому же принципу можно доказать и несправедливость обвинения весьма почтенных граждан города. Ведь никому из них и в голову не приходило лишать негра каких-либо гарантированных ему конституцией основных прав. Напротив, они расспрашивали его насчет убийства, а, следовательно, придавали большое значение свободе мнений. Что различия во мнениях бывают, известно каждому, и то, что порой из-за них происходит небольшой "обмен любезностями", - дело обычное. В результате произошел трагический несчастный случай, о котором все глубоко сожалеют. Бедный мистер Айел так неловко упал, что это явилось причиной его смерти. И вообще, инцидент в Пайкинсе нельзя рассматривать как похищение заключенного, ибо заключенным может считаться лишь тот, кто совершил какое-либо преступление. Айел же, как всем известно, убийцей не был, а, значит, можно сказать, что добросердечные граждане просто освободили невиновного из тюрьмы несколькими днями раньше, чем его выпустили бы власти.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги