В стороне от туристских дорог

ПО СОСЕДСТВУ С ТИБЕТОМ

В столовой Бенаресского университета — объявление. Индийский совет по культурным связям с зарубежными странами организует в Дарджилинге лагерь для иностранных студентов. «Будут проводиться экскурсии, беседы на различные темы, концерты самодеятельности и т. и.» Совет по культурным связям довольно быстро ответил согласием на мой запрос, я перевел полагающийся денежный взнос и выехал в Дарджилинг.

И вот сутки пути позади. Станция Силигури у юго-восточных отрогов Гималайского хребта. Пересадка на «кукушку» на последние восемьдесят километров. Паровозик и пять вагончиков столь миниатюрны, что делается понятным определение путеводителя — «игрушечная железная дорога». Большинство моих попутчиков — состоятельные бенгальцы, вывозящие семьи из жаркой и влажной летней Калькутты в спасительную прохладу Дарджилинга. Километрах в десяти от Силигури начинается подъем в горы. Предстоит подняться на высоту более двух километров. Поезд взбирается наверх по головокружительным спиралям, и каждый поворот открывает все новые и новые изумительные горные пейзажи. Внизу видны два-три завитка пройденной части спирали. Но туда без привычки лучше не смотреть… Примерно на середине пути после очередного поворота перед нами вырастает снежная громада Канченджунги — третьей по высоте вершины в мире. С этого момента почти месяц я постоянно вижу ее. Меняется только окраска снежных склонов: розовая, золотистая или снежно-белая — в зависимости от времени дня и погоды.

Канченджунга (в переводе с тибетского «Пять снежных сокровищ») находится на территории соседнего государства Сикким, но культ этой горной вершины весьма распространен не только среди сиккимцев, но и среди других буддистских народов этого района. Нам часто приходилось видеть ритуальную маску Канченджунги — «защитницы Сиккима».

Но не будем опережать «кукушку». Ближе к Дарджилингу на километры тянутся плантации знаменитого дарджилингского чая. Сколько вложено труда, чтобы превратить склоны гор в террасы! И все для того, чтобы обеспечить сказочные доходы англичанам — владельцам плантаций.

Станция Гхум, по мнению путеводителя, который не скупится на превосходные степени сравнения, «высочайшая железнодорожная станция в мире». Проезжаем мимо знаменитого тибетского монастыря со статуей Будды, внутри нее — шестнадцать священных книг буддизма, а в основании, как говорят легенды, множество драгоценных камней. Последние восемь километров пути — спуск на триста метров к Дарджилингу, раскинувшемуся по склонам огромной котловины, и на самом дне ее железнодорожная станция.

Прибытия поезда ждало несколько десятков коренастых женщин и девочек. Это были носильщицы. Они, как и мужчины — горные проводники, принадлежат к непальскому племени шерпа. Носильщицы взвалили на спину огромные жестяные сундуки и постельные тюки (без которых ни один уважающий себя бабу — «господин» не отправится в путешествие на поезде), подвязали груз ремнями, охватывающими лоб, и заспешили по тропинкам в горы. Подрядив в проводники быстроглазого мальчишку, отправляюсь разыскивать виллу «Чевремонт», где разместился студенческий лагерь. Несу чемодан сам, и это вызывает изумление встречных: здесь считается «неприличным» для европейца нести даже небольшой сверток. Но вот и цель путешествия — вилла на вершине горы над городом.

Появление в лагере советского человека вызвало сенсацию. Вопросы о нашей стране не иссякали. Среди них были такие, какие и не придумаешь, если не читать издания весьма активно действующей, особенно в университетских городах Индии, Службы информации США.

В лагере обитало шестьдесят пять студентов. Половина из них африканцы, обучающиеся в индийских университетах на стипендии правительства Индии. Остальные индийцы, выходцы из других стран, главным образом Африки. Был там один малаец и один американец.

Американец Стэн Местлер, парень лет двадцати семи, выделялся среди обитателей лагеря не только потому, что был единственным рыжим, но и потому, что вел себя довольно странно. Он сутками где-то пропадал, и повседневная жизнь студенческого лагеря его нисколько не интересовала. Местлер называл себя корреспондентом американской газеты, и было совершенно непонятно, какое он имеет отношение к университетам Индии и вообще к студентам. Только позже выяснилось, что привело Местлера в студенческий лагерь: более удобной и безопасной явочной квартиры вблизи Тибета не придумаешь, к тому же программой лагеря предусматривалась поездка в Сикким, почти к самой границе Тибета. Если бы не эта коллективная экскурсия, Местлеру пришлось бы оформлять пропуск в Сикким в Министерстве обороны Индии; там ему предстояло бы объяснять цели поездки и рисковать тем, что его доводы не сочтут достаточно убедительными.

Кроме этой экскурсии, о чем пойдет еще речь дальше, Местлер принял участие только в одном событии лагерной жизни. По инициативе студентов была устроена дискуссия на тему «Чей вклад в дело мира больше — СССР или США?». Дискуссия велась по всем правилам парламентской процедуры. Студент, избранный спикером, внушительно молчал; каждый из выступавших начинал свою речь традиционным: «Леди и джентльмены» — и заканчивал изъявлением благодарности «терпеливым слушателям». После дискуссии один студент из Кении спросил меня: «Вы заметили стенографистку, которую привел американец? Подобное заставляет некоторых говорить публично не то, что они думают». Действительно, Местлер пригласил на дискуссию, хотя это и не предусматривалось ее организаторами, стенографистку из города за свой счет. Однако во время открытого голосования более чем две трети студентов решили, что «вклад Советского Союза в дело мира больше».

За время моего пребывания в студенческом лагере много было интересных встреч и бесед, экскурсий по городу и окрестностям. Незабываемое впечатление оставила поездка на вершину Тигровой горы вблизи Дарджилинга Оттуда при восходе солнца в ясный день можно видеть Джомолунгму (Эверест), находящуюся на территории Непала, почти в двухстах километрах от Дарджилинга.

До 1841 года район нынешнего Дарджилинга принадлежал государству Сикким. Затем английский генерал Ллойд «уговорил» махараджу Сиккима «подарить» его Ост-Индской компании. Взамен махараджа стал ежегодно получать денежную компенсацию. Но это продолжалось недолго. В 1849 году в Сиккиме были задержаны два высокопоставленных английских путешественника, и, хотя их тут же освободили, махараджа понес наказание: выплата компенсации прекратилась. Скоро здесь вырос город Дарджилинг — летняя резиденция бенгальского правительства и место отдыха английских чиновников.

Сейчас Дарджилинг (в переводе с тибетского «Область молний») — город-курорт с многочисленными отелями и пансионами, роскошными магазинами, кинотеатром, в котором демонстрируются только английские и американские фильмы, и английским «Клубом плантаторов». В самом фешенебельном отеле «Гора Эверест» плата за номер в сутки равна месячному заработку рабочего на дарджилингских плантациях.

Большинство коренного населения Дарджилинга составляют непальцы и шерпа. Те и другие малорослы, но если шерпа медлительны и молчаливы, то непальцы народ говорливый и предприимчивый. Летом и осенью местные жители как бы растворяются в огромной массе приезжих.

В нижней части города, у буддийских храмов и на базаре, особенно по утрам, чувствуешь, что находишься у «ворот Тибета». На каждом шагу встречаются тибетцы, главным образом мужчины, очень рослые, в длинных темных халатах, волосы заплетены в две косички, уложенные на голове венчиком. У многих за поясом кривые кинжалы — кукри. Тут же можно увидеть и весьма колоритных представителей горных племен этого района Индии.

Совсем иные люди в верхней части города. На небольшой площади Чаураста, от которой расходится несколько дорог (ее название в переводе означает «Четыре дороги»), под вечер собираются «сливки курортного общества». Здесь слышится только английская речь. С важным видом прогуливаются владельцы английских фирм со своими сухопарыми супругами, детьми всех возрастов и собаками всех мастей, толстые бабу из Калькутты и их жены в расшитых золотом сари, стайками гуляют ученики старших классов местного миссионерского колледжа Святого Павла.

В Дарджилинге христианских миссий как нигде в Индии: шотландская, финская и два десятка американских. Невольно задумываешься: почему именно в этом районе Индии проявляется столь концентрированная забота американских миссионеров о спасении душ? Не потому ли, что отсюда так близко Тибет?

Дарджилинг не только высокогорный курорт, но и центр важного экономического района: здесь выращивается лучший в мире чай.

Мне довелось посетить с полдюжины чайных плантаций около Дарджилинга. Принадлежат они, как и прежде, большей частью англичанам. Когда мы приехали на плантацию Бадамантам («Ореховые листья»), километрах в пятнадцати от Дарджилинга, начался дождь, а в этих широтах если уж дождь, то льет как из ведра. Сборщики чан продолжали работать, причем каждый старался спрятаться от ливня под своеобразным зонтиком — навесом ив бамбуковых листьев, привязанным к спине.

На плантации работают тысяча четыреста сборщиков чая — женщин и детей. Если женщине удастся, работая от зари до зари, собрать 21 фунт чайного листа, ей выплачивают 1 рупию 5 анн: по 1 айна за фунт листа. Этих денег хватает только на еду. Детям платят еще меньше — 14 анн в день. Раньше дети, едва научившись ходить, уже начинали работать на плантациях. Теперь в независимой Индии разрешается нанимать детей только с четырнадцати лет. Правда, этот закон нередко обходят: мы видели на плантации Бадамантам детей семи-восьми лет. «Помогают матерям», — объявил, криво улыбаясь, владелец плантации англичанин Дьюи. У некоторых ребят за спиной был привязан младший братишка или сестренка.

После осмотра плантации нас пригласили на чай, сервированный на веранде прекрасного дома мистера Дьюи. Здесь же на веранде две собаки: сеттер и бульмастиф, огромный, ростом с теленка, но гораздо толще. Миссис Дьюи заметила, что билет для него на самолет из Лондона обошелся в две тысячи рупий.

Во время чая супруга Дьюи, направляя беседу, искренне возмущалась поведением американских миссионеров в Дарджилинге. Супруг же говорил только о чайном производстве. Единственным исключением была фраза о том, что их бульмастиф похож на Уинстона Черчилля. Рассказывая о своей плантации, мистер Дьюи сообщил, что ежегодно с каждого из 750 ее акров собирают 800 фунтов зеленого чайного листа, из которых выходит 200 фунтов готового чая. А это приносит мистеру Дьюи немалый доход. Рабочим же плантации приходится завидовать «собачьей жизни» хозяйского бульмастифа.

Посещение чайных плантаций завершало программу пребывания в Дарджилинге. Нам предстояла поездка в Сикким, а затем в город Калимпонг.

К северу от Дарджилинга находится небольшое гималайское государство Сикким — протекторат Индии. Когда в 1947 году Англия была вынуждена признать политическую независимость Индии, к последней перешли и права протектората в Сиккиме, определенные договором 1861 года между махараджей Сиккима и англо-индийским правительством. Хотя вся территория Сиккима чуть больше семи тысяч квадратных километров и население 140 тысяч человек, он граничит с четырьмя государствами: на севере — с Китайской Народной Республикой (Тибетский район), на западе — с Непалом, на востоке — с Бутаном, на юге — с Индией. Большинство населения Сиккима составляют сравнительно недавно переселившиеся сюда непальцы; коренные обитатели Сиккима — ленча — исчисляются всего несколькими тысячами. Правящий класс состоит из пришельцев с севера, появившихся здесь несколько столетий назад.

Еще в Дарджилинге мы много слышали о Сиккиме. Гак, настоятель монастыря, жалуясь на упадок веры среди буддистов Дарджилинга и на то, что они соблазняются обещаниями американских миссионеров устроить их на работу и переходят в христианство, сказал: «То ли дело в Сиккиме, где 400 монастырей и им покровительствует сам махараджа». Сотрудники Дарджилингского ботанического сада рассказывали, что Сикким, расположенный на высоте от двухсот метров до четырех с лишним километров и прикрытый с севера высоким хребтом, представляет собой огромный естественный ботанический сад: одних орхидей в Сиккиме встречается более 320 разновидностей. Бывалые путешественники — глоб-троттерс («топтатели вселенной») — в один голос утверждали, что мало найдется уголков на земном шаре, которые могли бы соперничать по красоте с Сиккимом.

Понятно, с каким нетерпением студенты ждали поездки в Сикким и как все расстроились, когда услышали, что она, вероятно, не состоится, так как в Сиккиме эпидемия оспы. В конце концов все уладилось: каждому из участников поездки сделали еще одну прививку.

Рано утром на шоссе, под горой, на которой стоит вилла «Чевремонт», выстроился караван из одиннадцати джипов. Кроме личного багажа мы везли мешки с рисом и другие продукты на все время поездки. Хотя тибетское название государства Сикким — Денджонг означает в переводе «Страна риса», там существовала карточная система на рис.

До Гхумского монастыря шоссе шло вдоль знакомой железной дороги в Силигури, а затем свернуло в сторону. При спуске из прохлады Дарджилинга каждый из нас постепенно сбрасывал что-либо из одежды, но те, кто переусердствовал, были наказаны: тучи москитов облепили их. Пришлось смириться с прилипавшей к телу одеждой. Жара и влажность стали нестерпимыми, когда мы спустились в долину реки Тиста. По быстроте течения между каменных громад Тиста — горный поток, по ширине — большая река. Тиста вытекает из гималайских ледников, и вода в ней студеная, но даже на берегу реки не чувствуешь прохлады. Ощущение было такое, что за два часа пути мы перенеслись из холодильника в духовку.

У моста через Тисту пересели в ожидавшие нас автобусы из Калимпонга. Предстояло проехать семьдесят километров по шоссе, соединяющему этот индийский город со столицей Сиккима — Гангтоком. Шоссе идет сначала вдоль Тисты, а затем поворачивает в горы. В маленьком поселке Рангпо, у реки с тем же названием, нас попросили выйти из автобусов и пройти пешком по висячему мосту. Автобусы ехали за нами порожняком: водители опасались, что иначе мост не выдержит. За мостом начиналась территория Сиккима. Если бы нам не сказали, что здесь проходит граница, мы бы ее не заметили: ни пограничных знаков, ни проверки документов. Правда, мы видели одного сиккимского пограничника. Но он обратил на нас внимание лишь тогда (и посмотрел весьма неодобрительно), когда его стали фотографировать в упор.

За мостом несколько домов, и в одном из них винная лавка. Видимо, здесь нет «сухого закона», как в Индии. Следующая наша остановка была в городке Сингтаме — втором после Гангтока экономическом центре Сиккима. Сингтам почти не отличается от городов Индии. Единственное его своеобразие — двухэтажные деревянные дома с широкими балконами. Когда мы пытались фотографировать обитателей города, женщины стыдливо закрывали лица, а некоторые даже бросались бежать. Но сиккимские дети столь же бесстрашны, как и все дети.

Дорога за Сингтамом похожа на нашу Военно-Грузинскую где-либо в районе Пассанаури, но более крута и петлиста, глубже ущелья. Пересекли десятки горных потоков, низвергавшихся водопадами вблизи шоссе. Из ущелий поднимался туман и дождем падал на вершины окрестных гор, блиставших под лучами солнца. Дымка окутывала деревья и кусты и делала все, что мы видели чуть поодаль, каким-то призрачным. Склоны гор покрыты густой растительностью, особенно много было рододендронов — не маленьких кустиков, а высоких тонких деревьев, усыпанных в это время года розовыми, бледно-фиолетовыми или ярко-желтыми цветами.

Нам довольно часто встречались автобусы и грузовые машины, но больше всего караванов вьючных мулов, груженных товарами из Тибета. Движение на этой дороге довольно оживленное, да это и понятно, если учесть, что железных дорог в Сиккиме нет, автомобильных очень мало и главные пути сообщения — вьючные тропы. По двум из этих троп: от перевала Нату Ла в город Гангток и перевала Джелап Ла в город Риши — шла вся торговля с Тибетом. Шоссе содержится в идеальном порядке дорожными рабочими — женщинами.

Рододендроны на склонах гор сменились десятиметровой стеной зарослей бамбука, которым все чаще приходилось расступаться перед террасами полей риса и маиса. Изредка попадались домишки, крытые соломой или железом. Наконец показался Гангток — двухэтажные, квадратной формы домики, чаще деревянные, разбежавшиеся по склону горы. Здесь находятся обе средние школы Сиккима — мужская и женская, больница на 64 койки (а всего в больницах Сиккима 86 коек), единственная в Сиккиме электростанция, дававшая энергию всего несколько часов в сутки. На вершинах двух холмов, господствующих над городом, — дворец махараджи и резиденция политического советника индийского правительства.

Нас разместили в здании Технического института (так называются здесь показательные мастерские местной промышленности — ткацкая, ковровая, столярная и др.). Встретили нас учащиеся мужской средней школы, которых сопровождал рослый тибетец — советник махараджи по вопросам образования. Позже приехали индийский политический советник А. Пант, диван (главный министр махараджи) Растомджи и другие гости. Приятной неожиданностью была встреча с сотрудником Индийского статистического института господином Роем, приехавшим в Сикким в командировку. Мы с удовольствием поговорили о Москве, где Рой был на математической конференции.

После краткого приветственного митинга нам показали сиккимские хроникальные фильмы. Разговорившись с киномехаником, я узнал, что он сам снимал фильмы и что он представляет в своем лице всю сиккимскую кинопромышленность — съемку и прокат. «Майселф из филмс дивижен» («Я сам являюсь департаментом кинохроники»), — оказал он гордо.

Фильмы были цветные, но немые, поэтому показ их сопровождался громкими пояснениями Панта. Затем он уступил место дивану, которому объяснять было удобнее: он сам был на многих кинокадрах. Пояснения слышала, однако, только часть зрителей. Фильмы демонстрировались для нас во дворе института, но у забора собралось чуть не все население Гангтока. Всем хотелось увидеть редкое зрелище — ведь в Сиккиме нет ни одного кинотеатра.

В первом фильме показывались виды Сиккима, во втором — ритуальные танцы и предшествовавшая им религиозная процессия, во главе которой ламы-монахи несли «секретные книги буддизма». Несли их, привязав за спиной: каждая «книжечка» весит около двух пудов. Третий фильм был посвящен сельскохозяйственной выставке, организованной в Гангтоке. Демонстрировался на ней главным образом мелкий рогатый скот. Были на выставке и развлечения: для взрослых — ужение бутылок, для детей — «чертово колесо» — четыре клети, сколоченные из грубых досок, но ребятишки были в восторге. После закрытия выставки за лучшие показатели выдавались премии и состоялся парад батальона войск.

На другой день с утра мы были приняты махараджей Сиккима. Во дворце все тибетское: архитектура, язык обитателей, картины-вышивки на стенах с различными сценками из легенд о Будде (так называемые «Двенадцать сцен жизни»). Но в стране, что гораздо важнее, все индийское — торговля, финансы, политика. При махарадже был совет, избранный в 1953 году и имевший право законодательной инициативы, но окончательное решение принадлежало махарадже. Махараджа же ни по одному важному вопросу не принимает решения без индийского политического советника.

Мы гуськом подходили к маленькому худому старику в коричневом шелковом тибетском халате и черных бархатных монгольских туфлях. Начальник нашего лагеря Чаттерджи представлял каждого из нас и называл страну, из которой прибыл тот или иной студент. Когда дошла очередь до меня и махараджа услышал: «Из Советского Союза» — он бросил на меня быстрый взгляд через толстые стекла очков и медленно протянул руку. Пока махараджа беседовал с Чаттерджи, а остальные пили чай на веранде, я отправился осматривать дворцовый монастырь.

Моим гидом оказался девятилетний внук махараджи. Монастырь был трехэтажным: на первом этаже находился храм, на втором хозяйственные помещения — дюжина лам занималась там сушкой, размалыванием и смешиванием лекарственных трав (это большой прогресс: раньше ламы ничего не делали, даже не мылись), на третьем размещались кельи.

Из дворца махараджи мы отправились осматривать дом правительства. Там я задержался в типографии, очень примитивной, с ручным набором и прокаткой валиком. Но в ней печатались государственные документы на тибетском, непальском и английском языках. Один из наборщиков предложил набрать мое имя. Я попросил: «Лучше наберите имя моей страны — СССР».

Об этом узнали все рабочие, и в наборе четырех букв на двух языках приняла живейшее участие вся типография — эти люди впервые видели советского человека. И можно ли было уйти, не ответив на их вопросы о Советском Союзе?

Вечером — прием у политического советника Панта. Он когда-то был верховным комиссаром (послом) Индии в Восточной Африке и узнал некоторых студентов-африканцев, так как сам направлял их на учебу в Индию. Поздоровавшись со мной, Пант рассказал, что встречался с А. А. Громыко и Г. Н. Зарубиным, когда участвовал в сессиях Генеральной Ассамблеи ООН в составе индийской делегации. Беседуя со студентами, Пант объяснил, что сношения Сиккима с внешним миром осуществляются только через посредство индийского правительства. Затем Пант рассказал о помощи, которую оказывает Индия в претворении в жизнь плана развития Сиккима 1955–1961 годов, и пошутил, что раз этот план семилетний, он лучше пятилетнего плана Индии. Почти половина капиталовложений — 10,8 млн. рупий из 22,5 млн. — направлялась на развитие транспорта и коммуникаций.

На приеме у Панта я познакомился с индийским советником по вопросам культуры в Сиккиме господином Сина. Мы оказались коллегами — его специальностью также была история Индии, и у нас нашлось много общих интересных тем. Сина привел довольно грустные данные об уровне культуры в Сиккиме: в школах учится меньше десятой части детей школьного возраста: большинство школ ютится в жалких помещениях и не имеет элементарного оборудования; только пятьдесят учителей обладают минимальной педагогической подготовкой; в стране не издается ни одной газеты и т. п. По плану развития Сиккима предусматривалось изъять из частных рук 53 начальные школы и ввести в них бесплатное обучение, а также открыть 25 новых школ. Но даже эти скромные мероприятия осуществить нелегко.

На следующий день отдельные группы студентов были приглашены на завтрак к высшим правительственным чиновникам. Я присоединился к группе, приглашенной к индийскому советнику по вопросам сельского хозяйства, в надежде узнать от него, как обстоят дела с сельским хозяйством. Хотя в Сиккиме с 1875 года добывается в небольших количествах медь и имеются залежи каменного угля, графита, гипса и других полезных ископаемых, экономика государства полностью определяется сельским хозяйством-Экспорт в Индию кардамона, апельсинов, картофеля и яблок приносит Сиккиму каждый год соответственно 3 млн., 1 млн. 400 тыс. и 100 тыс. рупий. Все другие культуры выращиваются только для потребления внутри страны. Особенность сельской жизни в Сиккиме — расселение хуторами. Средний размер земельного владения, по официальным данным, 4 гектара земли. От советника по сельскому хозяйству Нарасимхана я узнал, что в Сиккиме принят закон, запрещающий дробить земельные владения до размеров, меньших, чем 2,4 гектара.

Нарасимхан, по национальности телугу, окончил университет в Агре, в Индии, а докторскую степень получил в США, в Мичиганском университете.

…Будучи в Сиккиме, Местлер не расставался с книгой Фоско Мараини «Таинственный Тибет», изданной в Лондоне в 1952 году. Но Местлер проявлял к Тибету не только литературный интерес. Он пытался получить в Сиккиме разрешение на поездку до перевала Нату Ла на границе с Тибетом, но ему ответили, что иностранцам выезжать далее чем на шестнадцать километров от Гангтока можно только по специальному разрешению из Дели. Тогда Местлер отказался от поездки и заявил, что он останется на несколько дней в Гангтоке, затем поедет в Калимпонг, а в Дарджилинг больше не вернется.

Приемы, посещение школ, учреждений и монастырей, поездки за город, где мы побывали на полях и в деревенских домиках, бедных, но довольно чистых, прогулки по городу заполняли все время, и очень быстро наступил день отъезда. Накануне в средней школе ученики старших классов организовали концерт. Юноши и девушки Гангтока познакомили нас с сиккимскими, тибетскими и непальскими песнями й танцами. Затем на импровизированную сцену поднялись пять студентов из Кении и исполнили песню своей страны. Аплодисменты долго не смолкали. Это побудило студентов и из других стран показать свое искусство. Очень поздно по неосвещенным дорогам Гангтока мы возвратились домой и сразу улеглись спать.

Я долго не мог уснуть и вдруг услышал далекий звук скрипки, исполнявшей «Песнь индийского гостя» из оперы «Садко». Это было столь невероятным, что я сначала подумал, не галлюцинирую ли. Затем встал и отправился на поиски. Из крайней комнаты здания, в которой жил начальник нашего лагеря, был виден свет, и оттуда доносились звуки скрипки. Оказалось, что поздно вечером к нашему Чаттерджи заехал главный министр — диван, прихватив скрипку. На звуки ее собралась небольшая группа студентов, и диван с увлечением играл. Арию из оперы Римского-Корсакова сменили мелодии Брамса, Дебюсси, Штрауса. Когда гость хотел уже прощаться, студентка Рошан попросила сыграть Чайковского. Ей отказать диван не мог: как и Рошан, диван был парсом из Бомбея, откуда и был приглашен на службу в Сикким своим другом наследным принцем. Полились чистые звуки Чайковского, и, хотя «Концерт для скрипки с оркестром» исполнялся без оркестра, никто не был в претензии. Этот необычный концерт произвел на всех огромное впечатление. На меня же просто незабываемое: услышать Чайковского в Сиккиме! Меня захлестнул поток чувств и мыслей, и, засыпая, я думал, что сейчас уже недалек тот день, когда лучшие произведения человеческой культуры станут доступными народу и этого затерянного среди Гималайских гор маленького государства.

Утро нашего отъезда из Гангтока. Несмотря на ранний час и сильный дождь, проводить нас пришли все ученики средней школы. Юноши не скрывали зависти к уезжающим в «большой мир», записывали «на всякий случай» адреса и долго-долго махали вслед, пока автобусы не скрылись за дальним поворотом дороги. Обмениваясь впечатлениями о Сиккиме, мы и не заметили, как доехали до Тисты. За мостом через реку две дороги: налево широкая — в Калимпонг, направо узкая и более крутая — в Дарджилинг. Мы повернули налево и через десяток километров были уже в Калимпонге.

Город Калимпонг (в переводе «Совет королевских министров») вытянулся шестикилометровой змеей по гребню невысокого горного кряжа Деоло-Ринкингпонг. Расположенный у перекрестка автомобильных дорог — в Дарджилинг, аэропорт Багдогра (откуда меньше трех летных часов до Калькутты) и за границу — в Сикким, Тибет, Непал и Бутан, — Калимпонг стал крупнейшим транзитным центром торговли в Северо-Восточной Индии.

Если судить о Калимпонге по тому, что увидишь здесь в базарный день — среду или субботу, его можно назвать городом, построенным вокруг базара. Большинство коренного населения непальцы, но сейчас Калимпонг считается «самым космополитическим городом в Гималаях». И действительно, кого здесь только не встретишь: монголов и бирманцев, афганцев и европейцев, лепча и бутанцев, бенгальцев и пенджабцев. У непривычного человека голова идет кругом от калейдоскопа красочных одежд, многоязычного говора, разнообразия товаров и цен, запрашиваемых с европейцев (в каждом из них торговцам мерещился богатый американский турист). Наш приезд привлек, однако, внимание даже видавших всякий пришлый люд калим-понгцев: африканцы не часто посещают Калимпонг.

Больше всего приезжало в Калимпонг тибетцев. Северная часть базара даже называлась тибетской. Нам говорили, что особенно много тибетцев бывало зимой, когда один за другим приходили из Тибета караваны с шерстью. Ведь в сезон дождей шерсть не повезешь: впитывая влагу, она становится тяжелой и недоброкачественной, а в жару тибетцы не ехали потому, что предпочитали холод.

Зимний сезон открывался большой ярмаркой, которую устраивали ежегодно в первую неделю декабря. В это время в Калимпонг собирались не только жители окрестных районов и приезжавшие издалека купцы, погонщики караванов и ремесленники из горных деревушек, но и европейцы — владельцы чайных плантаций Дарджилинга и района Доартс. Плантаторов привлекала так называемая европейская неделя, заполненная пикниками, концертами, танцами и спортивными развлечениями.

И в остальное время европейцев здесь много. Калимпонг славится своим климатом (чуть жарче, чем в Дарджилинге, зато не бывает сильных туманов), хорошей питьевой водой, красивыми окрестностями, тибетской и непальской экзотикой. Ну, а раз много европейцев и еще больше «коснеющих в невежестве туземцев», то дохжен же кто-нибудь позаботиться о спасении их душ? Этим занимаются христианские миссии, которых, правда, меньше, чем в Дарджилинге, но и сам Калимпонг меньше. Здешним миссионерам принадлежат не только церкви, госпиталь и школы, но и мастерские по производству ковров, кожаных изделий и вышивок. В мастерских работают те ремесленники, которые вступили в «лоно христианской церкви».

Наше пребывание в Калимпонге было довольно коротким, а впечатления столь разнообразны, что мы начали осмысливать их, когда город-базар остался уже позади. Расположенный у стыка нескольких государств, город Калимпонг привлекал не только торговый люд. Премьер-министр Джавахарлал Неру, выступая как-то в парламенте, заявил: «Калимпонг часто называют городом шпионов… Один человек, кое-что знающий об этом и бывавший в Калимпонге, сказал мне — хотя, конечно, это был всего лишь словесный оборот, — что, вероятно, в Калимпонге больше шпионов, чем остальных жителей, вместе взятых. Это преувеличение, но в последнее время, в особенности в последние семь-восемь лет, он стал таковым».

Последние дни в студенческом лагере. Начинаем готовиться к отъезду. А я пока читаю «Таинственный Тибет», книгу, с которой не расставался в свое время Местлер. Он оставил ее Чаттерджи для возвращения владельцу, а Чаттерджи любезно дал ее почитать мне, но услуга за услугу — я должен был отнести книгу владельцу — господину Гьяло Тонтупу в «Гималайский отель». В гостинице мне указали подъезд, который вел в апартаменты, занимаемые этим господином. На стук долго никто не откликался. Наконец вышел слуга и, узнав, что я принес книгу, взятую у Тонтупа, сказал, что его хозяин сейчас в Калимпюнге, где он проводит половину своего времени, так как у него — брата далай-ламы — есть там важные дела.

Так мне пришлось еще раз встретиться если не с Местлером, то с его тенью, уже после того как он сам покинул студенческий лагерь. На обратном пути из «Гималайского отеля» я невольно задумался над вопросом: ограничивались ли отношения Местлера с братом далай-ламы только чисто книжным интересом к Тибету?

Но вернемся опять в студенческий лагерь. Там меня ждало радостное известие: в Дарджилинг приехала группа советских ученых, совершающих поездку по Индии, — профессор ботаники М. С. Яковлев и специалисты по чаю доктор наук М. А. Бокучава и кандидат наук В. Я. Попов, Впервые за месяц я услышал русскую речь. Когда я представил товарищей начальнику лагеря, он был столь любезен, что пригласил их в ресторан «Глэнари» на банкет по случаю закрытия лагеря. Это событие было обставлено так торжественно, что на банкет приехал из Дели бывший тогда вице-президентом Индийского совета по культурным связям Хумаюн Кабир (ныне министр нефти и химии), а также прибыли представители городских властей Дарджилинга. «Отцом города» оказалась совсем юная выпускница Делийского университета Рома Мазумдар — факт совершенно невероятный в старой Индии и не столь распространенный в новой. Мисс Рома не только занимала высокий пост, но и обладала столь привлекательной внешностью, что многие студенты тут же потеряли голову и все остальное утратило для них интерес. Это чуть не испортило всю торжественность момента.

После ужина состоялся концерт, в котором приняли участие почти все присутствовавшие. Даже Кабир прочел свои стихи, а Яковлев — два стихотворения Лермонтова.

Закрывая студенческий лагерь, Хумаюн Кабир сказал, что прогресс науки, который сократил расстояния настолько, что Москва стала соседкой Нью-Йорка, требует сохранения мира на земле. Предметом особой заботы правительств, заключил свою речь Кабир, должно стать не сохранение «баланса сил» великих держав, а поддержание баланса дружбы всех народов.

После банкета Кабир пригласил советских ученых на правительственную виллу и долго беседовал с ними. Его особенно интересовала система преподавания естественных наук в университетах Советского Союза, где он побывал во главе деятелей просвещения Индии.

Закончился последний день в студенческом лагере. Проводить нас приехали Кабир и секретарь Индийского совета по культурным связям с зарубежными странами господин Кхан. До самого отхода поезда они разговаривали со студентами, выслушивали их пожелания. Вагончики поезда кто-то разукрасил цветами и лентами, и они стали казаться от этого еще более игрушечными.

Прощальный гудок. Каждый из уезжавших испытывал благодарность к индийскому правительству за этот лагерь дружбы. Каждый думал о том, что именно в дружбе разных народов залог мира на земле и счастья людей.