В те грозные годы

Глава пятая. Последний штурм

К концу второй декады марта войска нашей армии полностью сосредоточились на правом берегу Одера северо-восточнее города Кюстрин (Костшин). И тогда же было получено указание фронта на подготовку частной операции с задачей форсировать реку и захватить на ее западном берегу в районе Плетциг, Лунов дамбу.

21 марта генерал Н. П. Симоняк принял решение поручить выполнение этой операции 12-му гвардейскому стрелковому корпусу, а точнее — 52-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Н. Д. Козина. Приказ был подписан в тот же день вечером, а утром следующего дня мы проводили Николая Павловича в Москву, в Ставку. Вместо него в командование 3-й ударной вступил генерал-полковник Василий Иванович Кузнецов.

Замена командующего в столь ответственный момент на первый взгляд казалась несвоевременной. Генерал-лейтенант Симоняк пользовался в армии большим и заслуженным авторитетом. Несмотря на то что характер у него был довольно-таки крутой, командиры соединений и частей глубоко уважали его за смелость в принятии ответственных решений. Однако нам, более близким к нему людям, было известно, что у Николая Павловича сложились не совсем нормальные отношения с командующим фронтом Маршалом Советского Союза Г. К. Жуковым. В чем конкретно они заключались, мы, разумеется, не знали. Предполагали, однако, что все дело в непреклонности характеров того и другого.

Рапорт о переводе на другой фронт Николай Павлович собирался подать еще задолго до Восточно-Померанской операции. Но тогда мы с А. И. Литвиновым отговорили его от этого ошибочного, по нашему мнению, шага. Однако прошло время, и он все же обратился в Ставку с таким рапортом, а копию направил командующему фронтом. Беспредельно уважая Г. К. Жукова за полководческий талант, Н. П. Симоняк посчитал более полезным для общего дела самому уйти из состава 1-го Белорусского фронта. Его просьба была удовлетворена. Вскоре, как нам стало известно, он принял командование другой армией.

Нового командарма Василия Ивановича Кузнецова я хорошо знал по совместной службе еще в 1-й ударной армии. Человек дела, мужественный и опытный военачальник, оп сразу же по прибытии в 3-ю ударную все свое внимание сосредоточил на подготовке операции по форсированию Одера и захвату дамбы. Несколько раз побывал в полках 52-й гвардейской стрелковой дивизии, беседовал с командирами и политработниками, лично проверял ход подготовки к выполнению боевой задачи.

Определяя задачи партийно-политической работы, командарм потребовал от нас обеспечить всестороннюю моральную подготовку личного состава гвардейской дивизии к форсированию Одера, добиться, чтобы каждый боец и командир проникся уверенностью в успехе операции, пониманием ее огромной важности для дальнейшего общего наступления.

Поарм направил в 52-ю гвардейскую стрелковую дивизию Влехмана, Морозова и Зайцева с целью оказания помощи политотделу, партийным и комсомольским организациям в практическом выполнении требований командующего армией. За несколько дней до форсирования в подразделениях этого соединения состоялись партийные и комсомольские собрания с повесткой дня: «Опыт преодоления крупных водных преград и задачи коммунистов (комсомольцев) в предстоящей операции». С докладами на них выступили коммунисты, имевшие богатый опыт личного участия в форсировании многочисленных водных рубежей. Выступая в прениях, участники собрании — бывалые воины рассказывали об особенностях боевых действий в процессе преодоления больших рек, использовании подручных средств для переправы, об опыте ведения боев за удержание плацдарма.

Одновременно поарм направил в дивизию изданный массовым тиражом небольшой сборник с выдержками из статей и журналов, в которых рассказывалось о форсировании советскими воинами Днепра, Вислы, Великой и других водных преград. Используя материалы сборника, агитаторы проводили с бойцами и сержантами беседы о взаимовыручке на воде, о практике высадки на берег, обороняемый противником. На учебно-тренировочных занятиях, которые проводились на расположенном неподалеку озере, отрабатывались приемы посадки в лодки и на плоты, ведения огня по противнику во время высадки.

В 151-м и 155-м полках 52-й гвардейской дивизии были созданы специальные десантные отряды, в состав которых вошли бойцы, командиры и политработники, неоднократно участвовавшие в преодолении водных преград. Политотдел соединения, кроме того, направил в них из некоторых других подразделений коммунистов и комсомольцев, что позволило создать в каждой роте полнокровные партийные и комсомольские организации. Например, только в десантном батальоне 151-го полка к моменту выполнения боевого задания имелось 49 коммунистов и 75 комсомольцев.

В ходе подготовки к форсированию Одера многие воины, в первую очередь коммунисты и комсомольцы, на собраниях, во время бесед, дружеских встреч по профессиям вносили очень важные и ценные предложения, давали полезные советы. Так, коммунист Мангушев предложил, чтобы каждый десантный экипаж запасся небольшим количеством пакли и конусообразными кляпами для быстрого устранения возможных пулевых и осколочных пробоин в лодке. Предложение было принято к незамедлительному исполнению. А по совету коммуниста Булыгина все экипажи десантных лодок заблаговременно обеспечили себя кроме всего прочего еще и запасными веслами. Подобная предусмотрительность впоследствии оказалась далеко не лишней.

Командир 151-го гвардейского стрелкового полка подполковник И. Ф. Юдич провел с подчиненными ему офицерами специальное занятие по вопросам организации разведки, артиллерийского обеспечения, взаимодействия. В части также состоялась встреча командиров стрелковых и артиллерийских подразделений. Ее участники прослушали доклады инженеров-специалистов о практике преодоления минных заграждений пехотой и артиллерией. А в ряде подразделений состоялись показные занятия по управлению боем при переправе через водный рубеж.

Весь личный состав дивизии был ознакомлен с характерными особенностями реки Одер, с данными о системе обороны противником ее западного берега.

В ночь на 26 марта была проведена дополнительная разведка. На западный берег реки под прикрытием темноты переправились в небольшой лодке два разведчика — сержант Иван Савельев и рядовой Петр Осипов. Высадившись, они окопались, а затем трассирующими очередями указали примерное расположение основных огневых средств противника. А когда сами были обнаружены гитлеровцами, то смело вступили в бой, отвлекли огонь врага на себя.

Воспользовавшись завязавшейся перестрелкой разведчиков с фашистами, Одер успешно форсировали стрелковые роты старшего лейтенанта М. Н. Колобова и старшего лейтенанта А. Н. Трубникова (155-й полк). Их командиры — молодые коммунисты показали себя умелыми организаторами боя за плацдарм.

К моменту высадки на западный берег первых подразделений разведчики Иван Савельев и Петр Осипов погибли в неравном бою. Благодаря их стойкости, выдержке, десантным ротам удалось захватить плацдарм и овладеть дамбой.

В 155-м гвардейском стрелковом полку в числе первых на западный берег Одера высадились парторг полка капитан Н. А. Тимофеев и члены полкового партбюро. А из 151-го полка — замполит одного из батальонов и другие партийно-политические работники. Все они страстным словом и личным примером отваги вдохновляли воинов на успешное выполнение боевого задания.

Когда плацдарм и дамба были захвачены, командиры десантных рот старшие лейтенанты Колобов и Трубников вместе с парторгами подписали и переправили на восточный берег листовку-обращение к своим однополчанам. В ней говорилось: «Товарищи бойцы и сержанты — однополчане! Мы форсировали реку, находимся на противоположном берегу. Ждем вас здесь».

Их призыв был зачитай во всех готовившихся к преодолению водной преграды подразделениях. Он послужил сигналом для организованного форсирования реки основными силами 151-го и 155-го гвардейских стрелковых полков и несколькими артиллерийскими расчетами. Вместе с ними на плацдарм переправились заместитель начальника политотдела дивизии подполковник Г. С. Егизаров и помощник по комсомольской работе Алексей Дудинов.

Бой за расширение и закрепление плацдарма еще продолжался, а в ротные парторганизации обоих полков уже стеля поступать заявления от отличившихся при форсировании реки воинов с просьбой о приеме их кандидатами в члены ВКП(б). Полковые партбюро оперативно рассматривали эти заявления и, как правило, удовлетворяли просьбы героев. Ротные парторганизации получали таким образом новое пополнение, еще больше повышая тем самым свою боевитость.

Похвальную оперативность при освещении событий, связанных с форсированием Одера и захватом дамбы, проявил и коллектив редакции газеты «За Родину» 52-й гвардейский дивизии. Уже через несколько часов после переправы через реку первых десантных подразделений вышел очередной номер дивизионки, в котором рассказывалось о героическом подвиге разведчиков Ивана Савельева и Петра Осипова. Назывались фамилии и других отличившихся в бою за дамбу бойцов и сержантов.

За смелость, мастерство и отвагу, проявленные при форсировании Одера, 405 воинов-гвардейцев были удостоены высоких государственных наград. А сержанта Ивана Савельева и рядового Петра Осипова Военный совет армии представил (посмертно) к званию Героя Советского Союза. Поарм тут же выпустил посвященную их подвигу листовку.

О многих других героях форсирования Одера и боя за первый в полосе армии плацдарм на его западном берегу мы узнали из подробного политического донесения начальника политотдела 52-й гвардейской стрелковой дивизии полковника В. Е. Горюнова. С некоторыми из них мне довелось встретиться чуть позже и самому. Помню старшего лейтенанта М. Н. Колобова, рота которого форсировала Одер вскоре после того, как на противоположный берег переправились разведчики.

Колобов был еще совсем молод, недавно вступил в партию. Во время нашей непродолжительной беседы держался очень скромно, пожалуй, даже застенчиво, мало напоминая смелого, волевого командира. Мне захотелось узнать его биографию. Спросил, о чем он мечтал до войны, чему собирался посвятить свою жизнь.

— Биография у меня небогатая и ничем не примечательная, — ответил старший лейтенант. — До сорокового года учился в средней школе, потом поступил в медицинский институт. Думал стать врачом, а тут война. Получил назначение в пехотное училище. Окончил его. На фронте сначала командовал взводом, недавно стал командиром роты. Конечно, на первых порах у меня не все хорошо получается, но стараюсь от других не отставать, советуюсь со старшими.

В самом деле, похвастаться ему вроде было и нечем. У многих его однополчан гораздо больший боевой опыт. И все же Михаил Колобов запомнился мне. Запомнился прежде всего тем, что продолжал неустанно совершенствовать свои знания, являя собой тип командира мыслящего, умеющего здраво анализировать обстановку, правильно оценивать ее и наносить по противнику удары наверняка. Именно такие боевые качества являлись наиболее характерными для всего командного состава наших войск на заключительном этапе войны.

Хотя в захвате плацдарма и дамбы на западном берегу Одера участвовали и малые наши силы — лишь два полка из 52-й гвардейской стрелковой дивизии, — это все же выглядело серьезной заявкой на то, что войскам 3-й ударной будет, по всей вероятности, отведена определенная роль и в предстоящем наступлении на Берлин.

Правда, в интересах сохранения тайны разговоры о наступлении в армии были категорически запрещены. Какие-либо упоминания о подготовке к Берлинской операции вычеркивались даже из шифровок. Напротив, всячески распространялись слухи, будто наши части и соединения готовятся продолжительное время держать оборону на восточном берегу Одера. И все же слово «Берлин» в армии можно было слышать часто.

Планами партийно-политической работы предусматривалось бесконечное множество вопросов, которые требовалось решить еще до начала наступления. Прежде всего популяризация передового опыта воинов в преодолении водных преград, помощь личному составу в изучении новейших для той поры образцов боевой техники и вооружения, овладение тактикой уличных боев, обучение бойцов и сержантов пользованию трофейными фаустпатронами, большое количество которых было захвачено у противника нашими войсками в последнее время.

Своеобразной энциклопедией боевого опыта, накопленного воинами различных специальностей, были написанные в тот период нашими специалистами памятки. Многие из них мы получали из политуправления фронта, а некоторые издавали и сами. «Памятка расчету станкового пулемета, действующему в составе штурмовой группы в уличных боях», «Памятка танковому десанту», «Памятка экипажу самоходной установки», «Учись форсировать водные преграды», «Овладевай искусством уличного боя» — вот лишь некоторые из них. Памятки помогали стрелкам, автоматчикам, артиллеристам, пулеметчикам, танкистам и минометчикам более предметно отрабатывать на проводимых командирами занятиях вопросы взаимодействия.

По инициативе политработников, партийных и комсомольских организаций в частях и подразделениях проводились уже оправдавшие себя встречи воинов различных специальностей. Так, например, одна из них состоялась между стрелками, автоматчиками и пулеметчиками из 597-го стрелкового полка 207-й дивизии с бойцами и командирами 100-й артиллерийской бригады большой мощности. Успешно прошел обмен опытом политработников, парторгов и комсоргов частей 33-й стрелковой дивизии с политсоставом 5-й гвардейской бригады «катюш». А начальник политотдела 12-го гвардейского стрелкового корпуса полковник П. И. Зальнов подготовил и провел встречу начальников политотделов стрелковых дивизий с руководящими политработниками 5-й артиллерийской дивизии. Участники названных мероприятий обменялись накопленным опытом, по-деловому обсудили вопросы взаимодействия в предстоявших наступательных боях.

Наряду с этим на проходивших при политотделе армии двух-трехдневных семинарах инспекторов и инструкторов политорганов соединений, секретарей партийных комиссий, заместителей командиров полков по политчасти, а в политотделах корпусов — парторгов и комсоргов полков активно обсуждались и проблемы обеспечения непрерывности ведения партийно-политической работы в наступлении. Пользуясь установившимся на фронте затишьем, политотделы дивизий также проводили семинары партийно-политических работников, но уже батальонного и ротного звеньев. Словом, армия жила напряженным ожиданием боевого приказа на наступление,

Все прояснилось на заседании Военного совета 7 апреля. Вернувшийся с проведенного командующим фронтом маршалом Г. К. Жуковым совещания генерал-полковник В. И. Кузнецов объявил на нем, что 3-я ударная армия будет участвовать в наступлении на Берлин. Ее частям и соединениям выпала честь вместе с войсками 47-й армии генерала Ф. И. Перхоровича, 5-й ударной генерала Н. Э. Берзарина, 8-й гвардейской генерала В. И. Чуйкова, 3-й генерала Л. В. Горбатова, с 1-й и 2-й гвардейскими танковыми армиями генералов М. Е. Катукова и С. И. Богданова действовать на направлении главного удара. Знакомя нас с основными особенностями плана предстоящей Берлинской операции, командарм отметил, что наступление начнется неожиданно для противника и будет проходить в высоком темпе — уже на шестой день операции основная группировка войск фронта должна овладеть Берлином.

Все мы ждали, что Василий Иванович сообщит и день начала наступления, но он не сделал этого.

В тот же день вечером стали известны еще две важные новости. Первая касалась меня лично. Поступила телеграмма — предлагалось немедленно выехать в политуправление фронта на совещание. О второй я узнал уже перед отъездом от начальника штаба генерал-майора М. Ф. Букштыновича.

…Михаил Фомич в нескольких словах ознакомил меня с планом мероприятий фронта по дезинформации противника. Задача заключалась в том, чтобы создать у немецко-фашистского командования впечатление, будто главный удар 1-й Белорусский фронт готовит не в центре, а на левом фланге. В связи с этим 3-й ударной армии ставилась не совсем обычная на первый взгляд задача: в полосе 33-й армии, севернее города Губен, силами стрелкового батальона провести разведку боем. Пусть, мол, противник думает, что 3-я ударная переброшена на левый фланг фронта, хотя она по-прежнему останется в центре. Если немецко-фашистское командование поверит в это, то оно, возможно, перебросит часть своих сил с центрального направления в район Губена. А это как раз нам и нужно.

Осуществление разведки боем в полосе 33-й армии командарм В. И. Кузнецов поручил стрелковому батальону капитана М. М. Литвиненко из 265-й дивизии. Доведенное до полного комплекта и оснащенное всем необходимым вооружением, это подразделение было переброшено на автомашинах примерно за 100 километров на левый фланг фронта и 12 апреля с ходу атаковало в обозначенном районе позиции противника. Батальон овладел двумя вражескими траншеями, захватил в плен нескольких гитлеровцев, закрепился. А действовавшие в его составе офицер штаба армии и инспектор поарма позаботились о том, чтобы к фашистам обязательно попали некоторые документы со следующей пометкой: «3-я ударная армия».

Не берусь судить, поверили ли гитлеровские генералы в то, что наша армия срочно перебазировалась на левый фланг фронта, но определенный переполох в стан врага это событие внесло.

А тем временем подготовка к наступательной операции шла полным ходом. 9 апреля состоялось совещание начальников политотделов армий. Проводили его член Военного совета фронта К. Ф. Телегин и начальник политического управления С. Ф. Галаджев. В своих выступлениях они особо подчеркнули, что битва за Берлин будет исключительно трудной, поэтому очень важно, чтобы партийно-политическая работа в войсках велась еще более предметно и целенаправленно. Говоря о необходимости повысить роль политорганов, политработников частей, партийных и комсомольских организаций в осуществлении взаимодействия между различными родами войск, особенно пехоты с артиллерией и танками, член Военного совета фронта и начальник политуправления определили эту задачу таким образом: тесное взаимодействие в ходе наступления должно быть обеспечено не только в крупном масштабе, но и между низовыми стрелковыми, артиллерийскими, танковыми, инженерно-саперными подразделениями. И долг политорганов — оказать всемерную помощь командирам.

На этом совещании был наконец-то назван и срок начала наступления. Много интересного узнали мы также о силах и средствах, которые привлекались фронтом для осуществления Берлинской операции, о системе обороны противника на подступах к немецко-фашистской столице и в самом городе. В заключение генерал-лейтенант Галаджев огласил текст Обращения Военного совета фронта к войскам. Но сразу же предупредил, что до рядового и командного состава частей и подразделений оно должно быть доведено не раньше, чем за два часа до начала наступления.

Вернувшись в Фюрстенфельд, где располагались штаб и политотдел армии, я подробно доложил командарму и члену Военного совета об указаниях генералов Телегина и Галаджева. Тут же было принято решение: срочно подготовить и провести армейское совещание начальников политотделов корпусов, дивизий и бригад, на котором ознакомить их с указаниями фронта. Мне поручалось выступить на нем с докладом.

Это совещание состоялось 11 апреля, за пять дней до начала наступления. В числе других перед начальниками политотделов выступил и генерал-полковник В. И. Кузнецов. Кратко рассказав о характере оборонительных укреплений противника, он тут же напомнил о необходимости готовить личный состав к форсированию многочисленных водных преград. Сообщил, что в ближайшие дни войска армии будут перебазированы на кюстринский плацдарм. В своем выступлении командарм особо подчеркнул, что вся подготовка к наступлению должна вестись в строжайшей тайне от врага. В плане партийно-политической работы В. И. Кузнецовым была поставлена следующая задача — уделить всемерное внимание политико-моральному воспитанию личного состава штурмовых батальонов. Их боевой деятельности генерал Кузнецов придавал исключительно важное значение.

План работы поарма (в целях соблюдения секретности он был написан от руки в одном экземпляре) мы составили с учетом того, чтобы нацелить политорганы, партийные и комсомольские организации, весь личный состав войск на выполнение требования партии — добить фашистского зверя г. его собственном логове и водрузить над Берлином Знамя Победы. Этим же планом предусматривалось скорейшее завершение всех элементов подготовки к наступлению. Группы работников поарма тут же выехали во вновь включенные в состав армии танковые, артиллерийские и другие соединения, а также в стрелковые дивизии.

В ночь на 13 апреля основные силы наших войск быстро и организованно переправились за Одер на плацдарм и заняли исходное положение на рубеже между 47-й и 5-й ударной армиями. Тогда же войска 33-й армии перебазировались на 50 километров севернее Губена.

Частям и соединениям 3-й ударной предстояло прорвать оборону противника в районе Заликанте, нанести главный удар центром в направлении Нейтробин, Мецдорф, к исходу первого дня наступления овладеть рубежом Куненсдорф, Альт-Фридлянд, в дальнейшем наступать на Претцель, Люме, Бернау. В первом эшелоне было приказано действовать дивизиям 79-го и 12-го корпусов. 7-й корпус оставался в резерве командарма. Соответствующие боевые задачи на прорыв и наступление получили также приданные армии 9-й танковый и 4-й артиллерийский корпуса.

Той же ночью поступил приказ командующего фронтом — в течение 14–15 апреля провести в полосе армии на трех участках разведку боем, в каждом случае — силами стрелкового батальона.

Подобная разведка проводилась не только в полосе нашей армии, но и по всей линии 1-го Белорусского фронта. В ней участвовало 32 батальона. Цель разведки боем заключалась в том, чтобы еще раз уточнить огневую систему обороны противника, заставить немецко-фашистских генералов подтянуть к своему переднему краю как можно больше живой силы и техники, которые намечалось перемолоть в результате нашей мощной артподготовки перед началом наступления 16 апреля.

Командир 150-й стрелковой дивизии генерал-майор В. М. Шатилов выделил для проведения разведки 1-й батальон 469-го стрелкового полка, а в поддержку ему — пять артиллерийских батарей. Комбату капитану А. С. Блохину было приказано вести бой так, чтобы заставить гитлеровцев как можно полнее раскрыть на этом участке свои огневые возможности. Батальон с честью выполнил данный ему приказ: уже на первом этапе разведки боем он овладел тремя вражескими траншеями.

Противник предпринял против подразделения Блохина несколько ожесточенных контратак, пытаясь восстановить свое прежнее положение. Но все они были отбиты, чему в большой мере способствовало умелое и постоянное взаимодействие между стрелками и артиллеристами. Только за один день 14 апреля артиллеристы уничтожили четыре самоходных орудия противника, помогли батальону надежно удерживать захваченные позиции и 15 апреля. Особенно в этом и последующих боях проявил мужество и отвагу младший лейтенант И. Ф. Клочков, который вскоре был удостоен звания Героя Советского Союза. Ныне он генерал-майор.

Не менее результативной была разведка боем на участках 23-й гвардейской и 33-й стрелковых дивизий. Достигла поставленных целей она и по всему 1-му Белорусскому фронту.

Как стало потом известно из допросов пленных, многие гитлеровские генералы и штабы, полагая, что советские войска уже перешли в наступление, начали в срочном порядке подтягивать к своему переднему краю обороны свежие резервы. И хотя во второй половине дня 15 апреля наши разведывательные батальоны прекратили бой, закрепившись на достигнутых рубежах, командиры немецко-фашистских полков и дивизий в ряде случаев не решились вновь отвести в глубь обороны подтянутые резервы. Одним словом, обстановка сложилась так, как было нужно нашему командованию.

…В то время как стрелковый батальон капитана А. С. Блохина из 469-го стрелкового полка, возглавляемого полковником М. А. Мочаловым, вел разведку боем, основные силы 150-й дивизии продолжали готовиться к прорыву вражеской обороны. Особенно активная работа в этом направлении велась в четырех штурмовых батальонах соединения, которым предстояло первыми атаковать позиции гитлеровцев на участке прорыва. В их состав были отобраны наиболее опытные воины. В ротах и взводах, как правило, имелось по нескольку коммунистов и комсомольцев. Вот, к примеру, что представлял собой штурмовой батальон 674-го стрелкового полка полковника Плеходанова. В его состав входило 162 бойца, 83 сержанта и 27 офицеров, в их числе 40 коммунистов, 56 комсомольцев. Более 160 воинов имели государственные награды.

Весь период подготовки штурмовые подразделения настойчиво тренировались, тщательно отрабатывая тактические приемы предстоявшего наступления. В каждом батальоне велась и целеустремленная партийно-политическая работа, вместе с офицерами политорганов соединений работали и представители политотдела армии.

Вспоминается еще одно немаловажное предбоевое событие. За несколько дней до начала Берлинской операции командованию армии стало известно, что по решению командующего войсками фронта маршала Г. К. Жукова наступление советских войск начнется в необычных условиях: ночью, при свете прожекторов. Перед Военным советом возник вопрос: сумеет ли прибывший к нам из тыла прожекторный батальон — в основном девушки — справиться с возложенной на него боевой задачей? Прожектористки, как выяснилось, на фронт попали впервые, а между тем их установки (20 комплектов) требовалось расположить почти рядом с передним краем. А вдруг артналет или бомбежка? Необстрелянные прожекторные расчеты могут растеряться.

И тогда кто-то из работников поарма внес предложение: послать в помощь прожектористкам девушек из снайперской роты. Им не впервой бывать под огнем врага. Вот и пусть личным примером повлияют на прожекторные расчеты.

Это предложение было единогласно принято. В прибывший батальон осветителей мы направили группу девушек-снайперов во главе с командиром роты Ниной Лабковской. С помощью прожектористок они быстро освоили не столь уж сложное искусство осветителей, а главное — помогли новичкам привыкнуть к фронтовой действительности.

Вместе с девушками-снайперами в прожекторном батальоне несколько дней находился и мой помощник по комсомольской работе майор С. В. Игнатов. Им было также многое сделано для укрепления боевого духа у личного состава этого подразделения.

Последний вечер перед решающим наступлением. Василий Иванович Кузнецов только что доложил по ВЧ маршалу Г. К. Жукову о готовности войск армии. Всем присутствующим на армейском КП уже известно: начало артподготовки ровно в 5.00 по московскому времени, а по местному — в 3.00. В наступление одновременно перейдут войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов. Несколько позже в сражение вступят соединения 2-го Белорусского фронта. Общее направление — Берлин.

Стрелка часов медленно приближается к цифре «5». Генерал Кузнецов дает последние указания командующим родами войск. Повернувшись ко мне, спрашивает: все ли соединения и части получили Обращение Военного совета фронта к войскам? Разумеется, все. В 3.00, за два часа до начала боя, командиры и политработники, парторги и комсорги уже приступили к его доведению до личного состава, провели предбоевые митинги.

Командарм удовлетворенно кивает головой. Коротко роняет: «В остальном — по плану». Это значит, что мне, как ранее договорились, можно ехать в 12-й гвардейский корпус. Возле поарма уже надет машина. Откуда-то из темноты слышу голос старшего лейтенанта Г. А. Березюка, моего порученца:

— Едем, товарищ полковник?

— Едем.

Ночь по-летнему теплая, но по-весеннему темная. Над линией фронта зарницами вспыхивают видимые издалека огни осветительных ракет. По мере приближения к Одеру они становятся все ярче. Старший лейтенант Березюк, примостившись вместе с автоматчиком на заднем сиденье «виллиса», уже спит. И правильно делает. Пока едем, самое время вздремнуть. А мне не спится. Мысленно пытаюсь представить себе картину предстоящего сражения.

Немецко-фашистские войска, несомненно, будут отчаянно сопротивляться. Гитлеровское командование сосредоточило для обороны Берлина мощную группировку войск, не менее миллиона человек. Вражескую пехоту будут поддерживать тысячи орудий, танков, самолетов. Но все-таки три наших фронта наверняка имеют большое превосходство над фашистами в силах и средствах. Каково оно?

Тогда, до наступления, точной численности войск, нацеленных на Берлин, никто из пас еще не знал. Имелось лишь общее, приблизительное представление. Только гораздо позже стало известно, что в Берлинской операции участвовало около 2,5 миллиона советских воинов. Наступление поддерживали 41,6 тысячи артиллерийских орудий и минометов, 6,25 тысячи танков и самоходных орудий, 7,5 тысячи самолетов. В артиллерии наши войска имели преимущество над противником в 4,0 раза, в танках и самоходных орудиях в 4,1 раза, по авиации в 2,3 раза. Повторяю, что все эти цифры стали известны позже.

Наблюдательный пункт гвардейскою корпуса размещался на высоком западном берегу Одера, на окраине населенного пункта Кинитц. Когда мы подъехали к реке и водитель осторожно ввел машину на первый понтон, началась бомбежка Кинитца.

— Уже приехали? — мгновенно проснулся Березюк.

— Не совсем, — ответил водитель. И тут же деловито добавил: — За мостом лучше выйти из машины, переждать бомбежку. Вдруг фашисты начнут сбрасывать свои «игрушки» на мост.

Ночной налет на Кинитц закончился быстро. Как оказалось, большую часть бомбового груза фашистские летчики сбросили за пределами населенного пункта. Но две или три бомбы все же взорвались неподалеку от НП.

Спускаемся в блиндаж. С потолка еще струйками сыплется песок. При тусклом свете свечи генерал А. Ф. Казанкин отряхивает с кителя пыль.

— Как дела, Александр Федорович?

— Пока все нормально, если пе считать неожиданной бомбежки.

— Может, не такая она неожиданная? Возможно, гитлеровцы что-то пронюхали о нашем наступлении?

— Нет, это исключено, — уверенно говорит комкор. Ознакомившись в корпусе с обстановкой и убедившись в готовности его войск к наступлению, я выехал в 23-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Прибыл туда примерно минут за двадцать до начала артподготовки. Комдив Павел Менделеевич Шафаренко, коренастый, невысокого роста, плотно сложенный генерал, отдавал по телефону кому-то из командиров последние распоряжения.

— У нас все готово, — закончив телефонный разговор и здороваясь со мной, сообщил он.

— А где начальник политотдела? Где наши поармовские товарищи Морозов и Едемский? — поинтересовался я.

— В частях. Ушли еще вечером. Проводят митинги, знакомят людей с Обращением Военного совета фронта. Полковник Деев недавно звонил от Князева. Все идет как надо.

Отвернув рукав кителя, Шафаренко смотрит на часы. Лицо у него усталое, заметно осунувшееся. И немудрено. В последние дни почти не приходилось отдыхать.

— Пойдемте наверх, товарищ полковник, — говорит он. — До начала артподготовки всего две минуты.

Только вышли из блиндажа, как громыхнули орудийные залпы! Около 300 орудий на километр фронта прорыва!

Через какое-то мгновение грохот выстрелов и взрывов сливается в единый оглушающий гул. К нему прибавляется рев моторов. Низко, почти над самой землей, проносятся штурмовики. Над ними в темном небе идут бомбардировщики. Их пока не видно, слышен лишь голос мощных моторов. Огненными дугами чертят воздух трассы реактивных снарядов.

— Вот это силища! — громко и восторженно кричит Шафаренко и как-то по-мальчишески, забыв на мгновение о своем высоком генеральском звании, взмахивает руками.

Где-то далеко слева темноту ночи снизу вверх прорезает яркий луч света. Это сигнал, по которому мгновенно вспыхивает множество прожекторов, направленных в сторону врага. Сразу становится светло как днем. Голубоватые кинжалы прожекторных лучей насквозь пронизывают оборону противника, ослепляют гитлеровцев, своей неожиданностью усиливают и без того огромную мощь артподготовки.

Снова спускаемся в блиндаж. Теперь — атака. Вслед за всесокрушающим огневым валом поднялись и двинулись вперед стрелковые части. Из укрытий вышли танки непосредственной поддержки пехоты и, набирая скорость, обгоняя стрелков и автоматчиков, ведя с ходу артиллерийский и пулеметный огонь, ринулись на вражеские укрепления, до неузнаваемости искореженные в результате артиллерийской и авиационной обработки.

Вскоре на дивизионный КП стали поступать первые вести из полков. Командир 68-го гвардейского полковник М. Т. Князев сообщил:

— Атака развивается успешно. Полк преодолел три линии траншей, захватил в плен до двух рот гитлеровцев вместе с офицерами. Особенно отличился парторг пятой роты Аракелян. Представляю его к ордену Красного Знамени. Наступление продолжаем.

Через минуту — сообщение из 63-го гвардейского. Докладывает командир полка Г. Д. Емельянцев:

— Ведем бой в траншеях. Первым в них ворвался взвод гвардии старшины Михаила Кузовлева, в перестрелке и рукопашном бою уничтожил до полусотни вражеских солдат и офицеров, захватил четыре пулемета, взял в плен тридцать гитлеровцев. Гвардейцы идут вперед.

Потом из этого же полка, из самого пекла боя, пришел на дивизионпый КП инспектор поарма майор П. А. Морозов и немногословно доложил: гитлеровцы ошеломлены мощью артподготовки и ослепляющим светом прожекторов, оборона переднего края врага полностью разрушена, более половины его солдат и офицеров, находившихся в первых линиях траншей, уничтожено огнем артиллерии и ударами авиации с воздуха.

Все точно. Позже в одном из штабных документов будет официально записано: «60 процентов солдат и офицеров противника иа первой оборонительной линии в полосе наступления армии было выведено из строя в результате артподготовки».

Часам к 10 утра с переднего края на КП вернулся начальник политотдела дивизии полковник Василий Васильевич Деев. Поздоровался, устало присел на ящик из-под снарядов, стал докладывать о проведенной в частях партийно-политической работе. Говорил главным образом о людях, об их мужестве в бою, о самоотверженности. Всюду впереди коммунисты и комсомольцы, личным примером беззаветной храбрости и живым словом они вносят достойный вклад в развитие боевой активности подразделений. Парторг одной из рот старший лейтенант Пликин, ворвавшись со своим взводом в первую траншею, установил на ее бруствере красный флаг. Воодушевленные его примером, воины подразделения буквально в считанные минуты овладели важной укрепленной позицией противника, взяв при этом большое количество пленных.

Находясь на КП гвардейской дивизии, в первые часы боя я мало что знал о том, как развивались боевые события на других участках наступления. Но постепенно обстановка прояснялась. Из 150-й дивизии позвонил начальник политотдела 79-го корпуса полковник И. С. Крылов и доложил об успешном продвижении вперед частей 150-й и 171-й стрелковых дивизий. Звонили и докладывали о боевой обстановке и представители поарма, работавшие в других соединениях. Было очевидно, что наступление всюду развивается успешно.

Во второй половине дня генерал Шафаренко отдал распоряжение о перемещении своего КП в район отвоеванных у противника позиций, а я вместе со старшим лейтенантом Г. Березюком и автоматчиком выехал в 68-й гвардейский стрелковый полк, добившийся к тому времени наибольшего успеха. Хотелось на месте познакомиться с практикой партийно-политической работы, проводимой здесь в динамике наступательных боев.

По пути, когда проезжали через недавний передний край обороны, мимо бездействовавших теперь прожекторных установок, встретили майора С. В. Игнатова. Среди нас, армейских политотдельцев, Сергей Васильевич был самым молодым, но уже в достаточной мере опытным политработником, любое задание он выполнял, что называется, с огоньком. Несколько последних перед наступлением дней Игнатов, как я уже упоминал выше, работал в приданном армии прожекторном батальоне.

— В прожекторные расчеты в помощь необстрелянным прожектористкам перед наступлением были посланы тридцать девушек из снайперской роты — все члены и кандидаты в члены партии. В расчетах было обеспечено надежное партийное влияние, — как всегда подробно, стал докладывать мой помощник но комсомольской работе. — Все девушки хорошо справились с заданием.

Это задание состояло в том, чтобы при любых обстоятельствах обеспечить освещение вражеских позиций во время атаки, а в случае необходимости — заменить выбывших из строя прожектористок. Так, когда этот батальон еще только следовал к переднему краю, гитлеровцы, видимо, заметили его и обстреляли из орудий. Одна машина с прожекторной установкой загорелась. Расчет на какое-то мгновение растерялся, не зная, что предпринять в подобном случае. На помощь пришли девушки-снайперы младший лейтенант Артамонова, сержанты Зубченко, Попова и Власова. Пренебрегая опасностью, несмотря на продолжавшийся артобстрел, они бросились спасать машину, стали сбивать огонь землей. К ним тут же присоединились и прожектористки. Машина была спасена, обгорела лишь ее кабина.

Во время атаки нашими войсками первой линии вражеской обороны гитлеровцы неожиданно открыли по светящим прожекторам сильный огонь из дальнобойных орудий. Шесть девушек получили осколочные ранения, а ефрейтор Копылова погибла на боевом посту. И все-таки прожекторы продолжали действовать! Выбывших из строя заменили девушки-снайперы и выполнили задачу до конца.

…Командный пункт 68-го гвардейского стрелкового полка, который мы с Березюком вскоре разыскали, располагался в неглубокой траншее. Михаил Тихонович Князев, молодой, лет тридцати, полковник в сдвинутой на затылок фуражке, громко говорил кому-то в телефонную трубку:

— Я скоро буду у вас, проверю, как вы выполняете приказ. А сейчас наступайте, не давайте противнику закрепиться.

Поздоровались. На мой вопрос об обстановке командир полка ответил более чем кратко: «Все нормально». Потом, как бы извиняясь за столь лаконичный ответ, добавил, что по телефону говорил с одним из комбатов. Его батальон почему-то застрял в населенном пункте, на окраину которого он, Князев, приказал переместить свой КП. Этот населенный пункт конечно же будет взят, но надо спешить, иначе противник может там закрепиться.

Через несколько минут на КП пришел заместитель командира полка по политчасти гвардии капитан А. Рахманов, доложил: был во втором батальоне, там все в порядке; работа ротных парторганизаций направлена главным образом на постоянное обеспечение авангардной роли коммунистов в бою; выпускаются листки-молнии, в них рассказывается об отличившихся; батальон продолжает наступать. Спрашиваю: можно ли проехать в батальон, который ведет бой за населенный пункт? Рахманов неопределенно пожимает плечами — можно, конечно, но лучше пешком. Решаю все же вместе с Рахмановым ехать на «виллисе». В случае опасности машину можно оставить в укрытии.

При подъезде к селу нас остановили шедшие навстречу раненые бойцы.

— Дальше на машине нельзя, товарищ полковник, — обращаясь ко мне, сказал пожилой солдат с марлевой повязкой вместо пилотки на голове. — Лучше поезжайте вон в тот фольварк, — кивнул он на стоящий в стороне от дороги двухэтажный дом.

Мы свернули к нему. Вскоре туда же прибыли сначала комдив Шафаренко, затем генерал Казанкин.

— Чуть в самое пекло не попал, — входя в комнату, где полковые связисты устанавливали полевые телефонные аппараты, возбужденно проговорил комкор. — Рассчитывал, что село уже занято, проскочил на машине по главной улице почти до конца, а там бой. Пришлось быстро развернуться — и сюда.

Сообщив об этом неприятном случае, Казанкин, казалось, сразу нее забыл о нем, заговорил о другом. Перед отъездом в 23-ю дивизию его вызывал к телефону командарм, интересовался ходом боя за город Лечин, сказал также, что на всей полосе наступления армии первый рубеж обороны противника прорван…

В этот момент зазуммерил только что установленный связистами полевой телефон. Трубку взял генерал Шафаренко, но тут же передал мне.

— Наконец-то разыскал вас, Федор Яковлевич, — услышал я знакомый голос генерала Букштыновича. — Тут такое дело. Козин и Смирнов ведут бой за Лечин. Несмотря на предупреждение «Первого», лезут в лоб, несут неоправданные потери. Вы там ближе. Свяжитесь с Казанкиным, передайте ему, что «Первый» недоволен положением под Лечином. Нужен маневр. Пусть подумает, что надо сделать.

Я передал содержание телефонного разговора с Букштыновичем комкору Казанкину. Он мрачно насупил брови.

— Предупреждал же. Выходит, не дошло до Козина и Смирнова. Поеду к ним. Придется на месте наводить порядок.

Генерал Казанкин уехал. А я вызвал к телефону сначала начальника политотдела 52-й гвардейской дивизии В. Е. Горюнова, затем начподива 33-й стрелковой А. И.Ора-лова. Сообщил им требование командарма.

Часа через полтора стало известно, что Лечин взят. Генерал Казанкин сдержал слово — «навел порядок». По его приказанию, как мне потом рассказывали, был осуществлен удачный обходный маневр. Гарнизон Лечина, вынужденный обороняться с фронта и флангов, не выдержал, оставил город. В боях за Лечин особенно отличились батальон майора Р. С. Кудрина из 82-го стрелкового полка и 124-й гвардейский артиллерийский полк подполковника Н. И. Биганенко.

Примерно тогда же успешно завершил бой за крупный насоленный пункт и 68-й гвардейский стрелковый полк полковника М. Т. Князева во взаимодействии с 49-м гвардейским артиллерийским полком.

В расположение штаба армии мы со старшим лейтенантом Березюком возвратились лишь поздно вечером. У командарма как раз проходило совещание руководящего состава управления, на котором были подведены результаты первого дня наступления. Он завершился успешно. Имелись, конечно, и недостатки, но они не повлияли на ход операции в целом. Теперь надо было сделать необходимые выводы на последующие дни. Впереди каналы. Нужно напомнить командирам и политработникам о подготовке людей к преодолению водных преград. Срочно отправить донесение в политуправление фронта, оно уже написано инструктором по информации.

Незадолго до полуночи, когда я закончил правку политдонесения, пришел начальник 7-го отделения майор Матвеев.

— Вот, товарищ полковник, два документа, которые только что переведены на русский. Их сегодня захватили наши разведчики в полосе наступления двенадцатого гвардейского и семьдесят девятого корпусов. — Он положил передо мной несколько листков, торопливо написанных от руки. — Полагаю, оба документа представляют несомненный интерес. Датированы они вчерашним числом.

Ну что ж, придется заняться и ими.

Первый документ — обращение имперского комиссара обороны Берлина Геббельса к солдатам 9-й гитлеровской армии. Читаю. Обычная нацистская демагогия.

«Посетив вашего командующего, я привез с собой в Берлин уверенность, что оборона столицы рейха взята в руки самыми лучшими солдатами Германии. Столица… смотрит на вас с уверенностью… Вера в фюрера укажет вам путь, в конце которого — победа»[12].

Мысленно прикидываю: этот документ, пожалуй, никакого существенного значения не имеет. Колченогий Геббельс из последних сил тщится доказать, будто бы гитлеровская армия еще способна сдержать паше наступление и даже завоевать… победу. Пусть тешит себя несбыточной надеждой. Верит ли в победу, к которой призывает солдат, сам нацистский трубадур?

Второй документ поважнее. Это — приказ Гитлера. Как обычно, написан он в форме обращения к войскам. Важность и определенная опасность его в том, что бесноватый фюрер пытается запугать, еще раз обмануть всех немцев. Приказ определенно связан с событиями 14 и 15 апреля, когда наши войска по всему фронту вели разведку боем. Значит, правильно говорили пленные: гитлеровская ставка приняла разведку за начало нашего наступления. Тем лучше.

Читаю приказ: «Большевизм начал новое наступление. Он пытается разрушить Германию и истребить наш народ… Кто останется в живых, будет угнан в далекую Сибирь…»

А дальше — угрозы Гитлера в адрес своих войск, призыв ко всеобщей подозрительности:

«Следите за офицерами и солдатами — предателями, которые дрожат за свою жизнь… действуют против нас. Кто вам покажется подозрительным, немедленно задерживайте, невзирая на чин и звание»[13].

Вот так-то. О прежней «непобедимости» фашистского воинства — ни слова. Главное — следите друг за другом, выдавайте и предавайте тех, кто, паче чаяния, не пожелает дальнейшего бессмысленного кровопролития.

И все-таки документ опасный. Необходимо раскрыть немцам глаза. К тому же теперь основательно сбита спесь и с тех, кто раньше поклонялся нацизму как божеству.

— Надо готовить контрлистовку, обращение к немецкому населению, — даю задание майору Матвееву. — Пусть немцы знают, что Гитлер лжет насчет разрушения Германии и уничтожения немецкого народа. Пишите попроще, чтобы дошло до каждого.

Ночью эта листовка была подготовлена, а на следующий день представлена на рассмотрение Военного совета армии. Напечатали мы ее тиражом 25 тысяч экземпляров, частично распространили на уже занятой нашей армией территории Германии. Основная же часть тиража была разбросана с самолетов над Берлином.

В заключительной ее части говорилось:

«В связи с лживым утверждением гитлеровской пропаганды о том, что Красная Армия имеет целью истребить немецкий народ, разъясняем: Красная Армия не ставит себе задачи уничтожения или порабощения немецкого народа. У нас нет и не может быть таких идиотских целей. Красная Армия ставит целью до конца разгромить гитлеровскую армию, уничтожить нацистский режим и сурово покарать вдохновителей этого режима, виновников и преступников войны»[14].

В тот же день в войска армии было направлено следующее Обращение Военного совета:

«Товарищи бойцы, сержанты и офицеры!

Красная Армия богатырской поступью уверенно идет вперед, беспощадно громит гитлеровские войска. Фашистский зверь предпринимает бешеные усилия, стремясь отдалить час своей гибели. Воины Красной Армии, воодушевленные великой освободительной миссией, закаленные в огне битв, умудренные знанием и опытом, бьют врага наверняка.

Отважные воины!

Наши части, перейдя в наступление, за два дня ожесточенных боев прорвали три сильно укрепленные полосы противника с многочисленными линиями траншей и открыли путь на Берлин. Гитлеровцы потеряли только убитыми пять тысяч солдат и офицеров, взято нами в плен тысяча пятьсот человек. Захвачены большие трофеи.

В этих тяжелых боях личный состав проявил героическую настойчивость, железную волю к победе и зрелое воинское мастерство.

Боевые друзья!

Призываем вас еще стремительнее продвигаться вперед и выполнить приказ Родины.

За нашу Советскую Отчизну! Вперед, на Берлин!»

Вперед, на Берлин! В те, теперь уже далекие апрельские дни 1945 года не было слов более вдохновляющих, чем эти.

Дивизия генерала П. М. Шафаренко, завершив прорыв первой, главной полосы обороны врага, устремилась ко второму рубежу, проходившему по западному берегу канала Фридландерштром, где встретила упорное сопротивление гитлеровцев. Как и предполагалось, в течение дня вражеские войска сумели в какой-то мере оправиться от шокового состояния, начали сопротивляться более организованно. На отдельных участках, куда подтягивались их свежие резервы, они даже стали предпринимать контратаки.

Несколько таких яростных контратак врага пришлось отразить и гвардейцам Шафаренко. Они дрались с неослабевающим упорством и мужеством, срывая все попытки гитлеровцев выправить создавшееся положение. Уже вечером, после моего отъезда из дивизии, 63-й гвардейский полк полковника Г. Д. Емельянцева вышел к железнодорожной насыпи, превращенной фашистами в опорный рубеж своей обороны. Здесь успевшие частично отойти с главной оборонительной полосы вражеские войска, получив подкрепление, старались любой ценой сдержать натиск гвардейцев.

Быстро надвигались сумерки. Чтобы не снижать темпа наступления, командир полка приказал атаковать гитлеровские позиции. После непродолжительного артналета гвардейцы ринулись вперед, но вскоре вынуждены были залечь под сильным огнем противника. Залегла и первая рота полка. Для нее сложилась особенно трудная обстановка. Выбыл из строя командир. Других офицеров в подразделении не было — одни погибли, другие получили ранения. Как быть дальше? И тогда командование приняла на себя парторг роты санинструктор Людмила Кравец, двадцатидвухлетняя, хрупкая на вид девушка.

Деловито оценив обстановку, указав бойцам, какие и каким образом следует в первую очередь подавить огневые точки врага, Людмила звонким полюсом крикнула: «За Родину, вперед!» — и первой бросилась в небольшую речку, чтобы вброд переправиться к железнодорожному полотну. За ней все как о шин двинулись бойцы и сержанты.

Позже даже видавший всякое командир полка гвардии полковник Г. Д. Емельянцев скажет о ней: «Людмила Кравец по праву заслужила славу человека, неустрашимого в бою с врагом».

Несколько позже о ее фронтовой службе в армии станут известны такие подробности, на которые мы в сутолоке повседневных боевых дел порой и не обращали должного внимания.

Воевать она начала в тяжелом 1941 году. Под огнем выносила с поля боя раненых. Дважды пули метили ее, причем одно ранение оказалось очень тяжелым.

В госпиталь Люду привезли в бессознательном состоянии. И сразу — на операционный стол. У нее уже началась гангрена, поэтому требовалась срочная операция. Когда врачи советовалась между собой и высказывали мнение, что для спасения жизни раненой необходима ампутация ступней ног, к девушке на какое-то время вернулось сознание. Она услышала их решение.

— Нет! Только не ампутация… Лучше смерть, чем без ног, — обессиленно проговорила раненая. Тогда опытный хирург сказал:

— Хорошо, попробуем обойтись без ампутации. Надеюсь, нам, врачам, помогут ваша молодость и энергия.

Лечение продолжалось долго. Ноги девушке спасли, но при выписке из госпиталя ей сказали:

— Поезжайте домой. На фронт вам больше нельзя. Людмила Кравец не согласилась с таким заключением.

Продолжительное время тренировалась в ходьбе, а когда почувствовала себя почти здоровой, со справкой госпиталя вернулась на фронт, в свою часть. Воевала в Прибалтике, Польше. Героический подвиг, совершенный ею 16 апреля 1945 года, в самом начале решающей битвы за Берлин, явился логическим продолжением ее патриотических дел во имя Родины.

Герои Советского Союза Людмила Степановна Кравец проживает в Киеве. Мать двух детей. Ведет большую военно-патриотическую работу среди молодежи.

В те же примерно дни был представлен к званию Героя Советского Союза, а несколько позже и удостоен этого высокого отличия командир стрелкового батальона 33-й дивизии майор Роман Степанович Кудрин, уроженец Клипцовского района Брянской области.

«Умный, бесстрашный в бою, отлично знающий свое дело командир» — так писал о нем в одном из политдонесений начальник политотдела 33-й стрелковой дивизии полковник А. И. Оралов. Коммунист Кудрин вполне заслуживал этот отзыв. Во многих боях отличался он воинским мастерством и беззаветной личной смелостью, умением в трудную минуту вдохновить подчиненных на выполнение боевой задачи. Ко времени его представления к званию Героя Советского Союза комбат уже имел три боевых ордена и медаль «За отвагу». В начальный период Берлинской операции батальон Романа Кудрина одним из первых в армии форсировал глубокий канал, занимавший важное место в системе берлинской обороны врага, чем создал благоприятную обстановку для продвижения вперед всей дивизии.

Наступление продолжалось. Форсировав канал Фридландерштром и преодолев вторую оборонительную полосу противника, войска армии с боями продвигались вперед. Многие опорные пункты сопротивления врага они обходили, вынуждая гитлеровцев либо отступать, чтобы не оказаться в кольце, либо сдаваться в плен. Но так обстояло дело главным образом с небольшими вражескими гарнизонами. Что же касается более крупных, то бои по их разгрому часто принимали исключительно ожесточенный характер и, естественно, в какой-то мере снижали темп продвижения к Берлину. В полосе наступления нашей армии такими трудными опорными пунктами оказались Меглин и Бацлов.

Подобные задержки вызывали обоснованное беспокойство у командования фронта. К тому же при ликвидации опорных пунктов противника мы несли дополнительные потери, что также не согласовывалось с нашими первоначальными планами. Ведь необходимо было беречь силы для боев в самом Берлине, где, как предполагалось, гитлеровцы будут оказывать еще более ожесточенное сопротивление.

Утром 18 апреля, когда штаб и политотдел армии только что перебазировались из Фюрстенфельда в Нейтребин, была получена телеграмма маршала Г. К. Жукова, из которой следовало, что Военный совет фронта не удовлетворен темпом наступления, особенно действиями танковых войск, а также 69-й общевойсковой армии генерала В. Я. Колпакчи. Командующий фронтом требовал: «Немедленно развить стремительность наступления. 1-й и 2-й танковым армиям и 9-му танковому корпусу прорваться при поддержке 3-й, 5-й ударных и 8-й гвардейской армий в тыл обороны противника и стремительно продвигаться в район Берлина; все крупные населенные пункты и узлы дорог обходить; всю артиллерию подтянуть к первым эшелонам и держать ее не далее 2–3 километров за эшелоном, ведущим бой.

Бейте беспощадно фашистов и двигайтесь вперед днем и ночью на Берлин, тогда Берлин скоро будет наш…»[15]

Хотя в телеграмме наша армия не упоминалась как отстающая, генерал-полковник В. И. Кузнецов на состоявшемся в тот же день узком совещании руководящего состава поставил задачу — принять все возможные меры для усиления темпа наступления. И такие меры принимались.

Чтобы быстро и без значительных потерь взять Меглин, 79-му стрелковому корпусу требовалась помощь 9-го танкового корпуса. А его части в это время еще находились где-то в районе прорыва. По настоятельному требованию командарма положение было быстро исправлено: в район Меглина вскоре прибыли 23-я и 65-я танковые бригады. А в район Бацлова, за который вели бой полки 12-го гвардейского стрелкового корпуса, также были переброшены танковые части.

С требованием командующего фронтом — усилить темп наступления — одновременно были ознакомлены начальники политорганов всех соединений армии. Им была поставлена задача подчинить все формы партийно-политической работы развитию у личного состава наступательного порыва, стремления первыми достигнуть пределов Большого Берлина.

В этих условиях от политсостава, партийных и комсомольских организаций требовалось проявить особую творческую инициативу. Надо было найти какие-то новые формы политического и морального воздействия на личный состав войск, в первую очередь на бойцов и сержантов.

Части 79-го стрелкового корпуса были нацелены, как уже говорилось, на взятие Меглина. Но первые попытки наших войск овладеть этим городом с ходу не принесли положительных результатов. По поручению Военного совета армии вместе с группой работников управления мне пришлось выехать в 171-ю стрелковую дивизию, чтобы на месте разобраться в причинах неудачи, оказать ее командованию и политотделу необходимую помощь.

Проезжая через первый встретившийся на пути населенный пункт, мы обратили внимание на установленный при въезде в него большой фанерный щит. На нем крупными буквами было написано по-русски: «До Берлина 50 километров. Не давайте врагу передышки, друзья! Бейте фашистов на каждом шагу! Рвитесь вперед — там Берлин!»

В другом населенном пункте: «До Берлина 45 километров. Наш путь один — на Берлин! Стремительно вперед!»

А в центре Мецдорфа читаем: «До Берлина 40 километров. Дойдем! Утроим шаг! Трепещи, фашист! Добьем гитлеровцев в их логове! Водрузим Знамя Победы над Берлином!»

И так почти в каждом населенном пункте. Причем щиты установлены на самом видном месте: кто бы пи шел, ни ехал, обязательно прочтет.

— Хорошо вы придумали с этими призывами, — похвалил я по прибытии в дивизию начальника политотдела подполковника А. Т. Сотникова.

— Моя роль тут небольшая, — скромно ответил Александр Тимофеевич. — Это мой помощник по комсомольской работе со своими активистами придумал. А мы, естественно, поддержали их. Кстати, такая наглядная агитация пришлась всем по душе.

— И текст призывов сами комсомольцы придумывают?

— В основном они. Но и коммунисты тоже, и беспартийные. Хочу только добавить, что подобные призывы, когда есть возможность, мы выставляем также в траншеях и окопах.

Позже мне рассказали, что и в соседних армиях на основных дорогах ставились точно такие же указатели. Поэтому вполне допустимо, что комсомольцы 171-й стрелковой дивизии просто позаимствовали у них эту идею.

Кстати, по указанию поарма подобная форма наглядной агитации была тут же подхвачена и широко применялась во всех наших частях и соединениях.

Вместе с тем среди личного состава была усилена разъяснительная работа о том, как важно быстрее преодолеть расстояние, отделяющее нас от Берлина. Командиры, полковые и батальонные политработники, парторги и комсорги подразделений использовали любую возможность, чтобы еще и еще раз напомнить об этом бойцам и сержантам.

А бои тем временем не прекращались ни днем ни ночью. Но для того чтобы личный состав имел возможность время от времени отдыхать, командирам дивизий было приказано вести наступательные действия в основном силами двух полков, а третий отводить во второй эшелон. Через сутки, а иногда и через 10–15 часов этот отдохнувший полк вступал в бой, а во второй эшелон отводился другой. Именно здесь, в его подразделениях, главным образом и велась массовая политическая работа — организовывались беседы с личным составом, доклады.

Но, к сожалению, соблюдать такой порядок удавалось далеко не всегда. Все зависело от боевой обстановки. А она менялась быстро, особенно с приближением войск армии к Берлину. Гитлеровцы усиливали свое сопротивление.

В 525-й стрелковый полк мы вместе с подполковником А. Т. Сотниковым приехали незадолго до начала решающего боя за Меглин. Полковой командный пункт размещался в просторной комнате кирпичного дома, стоявшего на окраине занятого утром небольшого поселка. Нас встретил заместитель командира полка по политической части майор Магомед-хан Пашаевич Пашаев. Еще в пути начальник политотдела дивизии охарактеризовал его как энергичного, смелого в бою, хорошо знающего свое дело политработника.

Майор Пашаев доложил, что командир полка полковник И. Г. Николаев находится у комдива, на местности увязывает вопросы взаимодействия с танками и артиллерией. Боевая задача на взятие Меглина доведена до всех подразделений. Коммунистам и комсомольцам на период боя даны конкретные задания. Агитатор полка капитан Т. Т. Седов и парторг майор М. С. И. Умаханов продолжают работать в боевых подразделениях.

На столе перед М. П. Пашаевым лежала оперативная карта с четко нанесенной на ней боевой обстановкой. Мы заинтересовались ею. Красные стрелы нацелены на Меглин и Претцель. За Претцелем расположен большой лесной массив. Противник непременно попытается использовать его для активной обороны. Поэтому на карте заблаговременно намечены как пути обхода лесного массива, так и прорыва непосредственно через него.

«Не у каждого заместителя командира полка по политической части найдешь так тщательно разработанную оперативную карту, — подумал я. — Да, не зря Сотников расхваливал мне Пашаева. Он, видимо, и в самом деле знает военное дело не хуже любого строевого командира».

Разговорились. Майор М. П. Пашаев с большой душевной теплотой отзывался о многих командирах, политработниках, сержантах и бойцах своей части, которых, чувствовалось, хорошо знал не только по боевым делам, но и просто как близких ему людей.

Пока мы беседовали, вернулся командир полка. Поздоровался, посмотрел на часы, сообщил, что через минуту-полторы начнется артиллерийская подготовка, вслед за которой вперед двинутся самоходные орудия и пехота, которых будут поддерживать танки. Все вопросы взаимодействия уже согласованы.

Последние слова полковника И. Г. Николаева и в самом деле заглушил гром пушек. В течение десяти минут вражеские позиции перед Меглином подвергались мощнейшему артиллерийскому обстрелу. Затем залп «катюш» и серия зеленых ракет возвестили о начале атаки. Артиллерия тут же перенесла свой огонь в глубь вражеской обороны. А вперед вместе со стрелковыми подразделениями двинулись танки и самоходки.

Бой развивался стремительно. Он проходил на довольно широком фронте. В то время как 525-й и 380-й стрелковые полки при поддержке танков и самоходных артиллерийских установок ворвались в Меглин и завязали уличные бои, остальные части 171-й и 207-й стрелковых дивизий очищали от гитлеровцев окрестные высоты. Часа через полтора стало известно — Меглин взят, оборонявший его гарнизон частично разгромлен, а частично отступил к лесному массиву. Противник понес большие потери в живой силе и Паевой технике.

На первый взгляд, обычное боевое донесение, чуть ли даже не легкая победа. В действительности же сопротивление врага было ожесточенным, фашисты цеплялись буквально за каждый дом, за каждую мало-мальски подходящую для обороны высоту в окрестностях Меглина. И только благодаря массовому героизму, самоотверженности советских воинов им удалось преодолеть это сопротивление.

Когда немецко-фашистские войска, оборонявшие Меглин, были оттеснены к лесному массиву, на полковой командный пункт с передовой возвратился парторг М. С. И. Умаханов. Несмотря на одержанную победу, настроен он был довольно мрачно. И не случайно. В бою за Меглин пал смертью героя его друг, лучший комбат полка Александр Арсентьевич Валов.

— Редкостных способностей был командир, — не скрывая огорчения, сказал Умаханов.

И это соответствовало действительности. Слава о молодом комбате капитане Валове, его воинском мастерстве, мужестве, умении отлично ориентироваться в боевой обстановке, побеждать врага в любых трудных условиях давно перешагнула границы не только полка, но и дивизии. Кавалер многих боевых наград, в том числе и ордена Александра Невского, полученного еще за бои в Восточной Померании, Александр Арсентьевич пользовался всеобщим уважением как среди командиров, так и бойцов. И вот теперь… Да, это тяжелая потеря для полка.

— Кто принял командование батальоном? — поинтересовался я.

Оказалось, что по распоряжению полковника И. Г. Николаева временно исполняющим обязанности комбата назначен капитан Н. А. Сотеренко, замполит батальона.

— На фронте он недавно, всего полгода, — пояснил Пашаев, — но дело знает. Кадровый политработник, пятнадцать лет служит в армии.

В том же бою, как сообщил Магомед-Салам Ильясович Умаханов, героической смертью пал и полковой агитатор капитан Трофим Трофимович Седов. На следующий день поарм назначил вместо капитана Седова молодого политработника из армейского резерва младшего лейтенанта К. И. Королева. И надо сказать, что в боях за Берлин он показал себя прекрасным политическим организатором и смелым воином, был награжден орденом.

В ночь на 19 апреля части 12-го гвардейского стрелкового корпуса одержали важную победу под Бацловом. Таким образом, пал очередной мощный опорный пункт обороны противника на подступах к Берлину.

Продолжая наступление, войска армии утром овладели крупными населенными пунктами Харникап, Штернбек, Претцель, Предиков и завязали бой за Претцельский лесной массив. До Берлина оставалось уже не более 15–16 километров.

С самого начала Берлинской операции в артиллерийских частях и подразделениях нашей армии развернулось негласное соревнование за право первыми открыть огонь по фашистской столице. Стремились к этому все, однако, на нага взгляд, преимущество все же было на стороне воинов из 136-й армейской тяжелой пушечной бригады. Она неоднократно отличалась в боях своей слаженностью и отличной боевой выучкой подразделений. Особенно удачно ее личный состав действовал при разгроме восточно-померанской группировки противника, за что бригада даже была удостоена высокой государственной награды.

Я хорошо знал здесь командира одного из дивизионов майора Дмитрия Антоновича Чепеля и его заместителя по политической части майора Александра Ивановича Зорина. И вот теперь, когда бы ни доводилось с ними встретиться, оба они старались убедить меня в том, что именно их дивизион непременно пошлет первые снаряды по столице фашистского рейха.

И наконец этот день настал. В книге маршала Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления» о нем сказано так: «20 апреля, на пятый день операции, дальнобойная артиллерия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии, которой командовал генерал-полковник В. И. Кузнецов, открыла огонь по Берлину. Начался исторический штурм столицы немецко-фашистской Германии. В это же время 1-й дивизион 30-й гвардейской пушечной бригады 47-й армии, которым командовал майор А. И. Зюкин, также дал залп по фашистской столице».

А в моей фронтовой рабочей тетради эта дата отмечена следующей записью: «Сегодня, 20 апреля, первыми из тяжелых орудий ударили по центру Берлина артиллеристы тт. Слепчук, Чупилко, Таякин, Жайдарбеков, Ефимов, Арзиев, Трошин, Сапарбаев, Савельев, Тульцев, Одноволов, Филипович. Батарея капитана Решетова, дивизион майора Чепеля, пушечная бригада».

А узнал я об этом при следующих обстоятельствах. Во втором часу дня возвращался вместе с майором С. В. Игнатовым из 79-го корпуса к себе в политотдел. На пути повстречались с командующим артиллерией армии генералом И. О. Морозовым. Остановились, поздоровались.

— Куда спешите, Иван Осипович? — спросил я.

— Еду на НП доложить командарму и послать телеграмму моему начальству — командующему артиллерией фронта Василию Ивановичу Казакову о первом артиллерийском залпе по Берлину.

— Это интересно. А кто первый произвел такой залп?

— Дивизион майора Чепеля из сто тридцать шестой армейской пушечной бригады.

— Где дивизион сейчас?

— Если не снялся, то вот здесь. — Морозов раскрыл планшетку и указал точку на карте.

Это было совсем рядом. Попрощавшись с командующим артиллерией, мы с Игнатовым направились в дивизион Чепеля. К нашему приезду батареи уже снимались с боевой позиции. У одного орудия группа артиллеристов, в том числе и командир батареи Решетов, слушала указания майора Чепеля о предстоящем маршруте следования.

Я сердечно поздравил воинов с началом штурма Берлина. К нам тут же подошел фотокорреспондент армейской газеты Владимир Гребнев. Он был очень доволен тем, что успел сделать исторические снимки — запечатлел на пленку артиллеристов как раз в тот момент, когда они вели огонь по фашистскому логову. Предложил и нам всей группой сфотографироваться у пушки.

Сразу после фотографирования командир дивизиона и его заместитель по политической части вместе с разведчиком ушли вперед, а расчеты продолжили работу по снятию своих орудий с огневой позиции. Мы остались вдвоем с командиром батареи капитаном Решетовым. Присели на поваленное ветром полусгнившее дерево. От него-то я и узнал подробности первого обстрела Берлина.

…Батарея двигалась по лесной дорого следом за пехотой.

— Знаешь, сколько отсюда до Берлина? — спросил капитана Решетова подъехавший на трофейной машине майор Чепель.

Решетов ответил:

— Вероятно, километров двадцать.

— Меньше. Я только что прикидывал по карте — напрямую до центра города всего шестнадцать с половиной километров. Твоя батарея ближе всех к Берлину. Так что разворачивай пушки и открывай огонь по фашистскому логову.

Площадку для огневой позиции, по словам Решетова, подыскали быстро. Развернули орудия. За точку наводки был взят тригонометрический пункт. Командиры орудий старший сержант Слепчук, сержанты Чупилка, Таякин и Жайдарбеков доложили о готовности к открытию огня. В это время в воздухе послышался гул моторов. Появились фашистские бомбардировщики. Кто-то крикнул: «Воздух!» Младший сержант Тимашов бросил в ответ: «Черт с ними, с бомбардировщиками. Пусть летают. Сейчас не до них».

К тому же вынырнувшие из-за редких облаков советские истребители отогнали вражеских бомбардировщиков.

Время — 13.50. По правилам первым должно было открыть огонь орудие Слепчука, за ним — остальные. Но Решетов решил: чтобы никому не было обидно, сначала ударить залпом из всех четырех пушек, а уже затем перейти на беглый огонь — по восемь снарядов из каждой пушки. Так и сделали.

— Какое мы при этом испытывали чувство, сами понимаете, товарищ полковник, — закончил капитан Решетов.

Объяснений и в самом деле не требовалось.

Историки-исследователи свидетельствуют, что в тот день Гитлер глубоко под землей, в бетонированном бункере, как раз справлял день рождения. Когда ему доложили об обстреле русскими центра Берлина из дальнобойных пушек, он позвонил по телефону в главный штаб ВВС фашистского рейха. Между фюрером и одним из офицеров штаба состоялся такой разговор:

«— Знаете ли вы, что советская дальнобойная артиллерия обстреливает центр Берлина?

— Нет.

— Разве вы не слышите?

— Нет. Мы находимся в Вильдпарк-Вердер[16].

— Приказываю авиации немедленно подавить эту дальнобойную батарею»[17].

Однако выполнить этот его приказ фашистская авиация оказалась не в силах.

В тот же день, 20 апреля, войска 3-й ударной армии с боями преодолели Претцельский лесной массив, на его западной стороне овладели крупными населенными пунктами Везов, Вернойхен, Рудольф-Хезе. Отсюда до Большого Берлина оставалось, что называется, рукой подать. Но предстояло еще преодолеть внешний оборонительный обвод фашистской столицы.

Незадолго до моего возвращения в Предиков, куда только что перебазировались штаб и политотдел армии, связисты передали командарму телеграмму маршала Г. К. Жукова, которая заканчивалась категорическим требованием — утром 21 апреля войскам фронта ворваться в пределы Большого Берлина. Во исполнение этого требования генерал-полковник В. И. Кузнецов приказал: в течение ночи продолжать вести решительное, безостановочное наступление, чтобы к утру 21 апреля перерезать окружную Берлинскую автостраду. Далее в его приказе говорилось, что войска не должны ввязываться во фронтальные бои за населенные пункты и узлы обороны, а обходить их и двигаться только вперед, докладывая об обстановке через каждые три часа.

Я в свою очередь дал указание заместителю полковнику И. В. Алексееву: связаться по телефону с работающими в войсках поармовцами, сообщить им суть приказа командарма, сориентировать их на оказание помощи политорганам соединений в доведении поставленной задачи до всего личного состава. И опять в дорогу — в 207-ю дивизию, к ее командиру полковнику В. М. Асафову.

На участке этого соединения тихо, словно бы все замерло. Спрашиваю полковника, получил ли он приказ о безостановочном наступлении. Да, такое указание в дивизии получено, но пока полки отдыхают. Люди до предела устали, третьи сутки без сна, поэтому он, комдив, под свою личную ответственность разрешил полуторачасовой отдых.

Напоминаю об указании фронта и армии по поводу по-эшелонного наступления — два полка ведут бой, третий отдыхает. Асафов устало кивает головой. Расчет, мол, правильный — одни воюют, другие во втором эшелоне спят. А вот на практике это не всегда получается. У него, например, третьи сутки не выходит из боев вся дивизия. Ну а насчет выполнения только что полученного приказа командарма, беспокоиться не следует. Утром полки дивизии уже будут в Большом Берлине.

Надо было бы доложить обо всем командарму, но я решил не делать этого. Ведь все равно установленное комдивом время на отдых уже закончилось. И потом, полковник Асафов в какой-то мере прав: полтора часа — не такой уж большой срок, его с лихвой можно наверстать. Зато люди немного отдохнут, будут наступать еще энергичнее.

Такого же мнения придерживался и начальник политотдела корпуса полковник И. С. Крылов. Он уже почти двое суток провел здесь, в 207-й дивизии, и прекрасно знал, какого физического и морального напряжения стоили они личному составу.

В течение нескольких минут договорились, как быстрее и целесообразнее довести последний приказ командарма до бойцов и командиров. Во всех батальонах решили провести краткие митинги. Разошлись по полкам. Важно сообщить людям самое необходимое — до Большого Берлина совсем близко, ночью последний оборонительный рубеж должен быть прорван.

— Выполним! Утром будем в Берлине! — с непоколебимой уверенностью говорили на митингах бойцы, командиры и политработники.

Первыми в полосе наступления войск фронта в Большой Берлин прорвались и завязали уличные бои части 52-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Козина и 171-й стрелковой дивизии полковника Негоды. Затем, после ожесточенного боя. Берлинскую окружную автостраду пересекли и полки 207-й стрелковой дивизии. Это произошло на рассвете 21 апреля, а к 10 часам утра уличные бои в Большом Берлине уже вели все дивизии 79-го стрелкового и 12-го гвардейского стрелкового корпусов.

В тот же день командующий армией ввел в сражение за город и свой резерв — 7-й стрелковый корпус генерал-майора В. А. Чистова. К исходу дня уличные бои велись на восточной окраине района Буххольц, в районе Бланкенбург, в пригороде Вейсензее и северо-восточнее района Хоэншонхаузен.

Не следует, однако, полагать, что столь быстрое преодоление войсками нашей армии, как затем и ее соседями по фронту, последней на подступах к немецко-фашистской столице оборонительной полосы — Берлинской окружной дороги — было делом относительно легким, не требовавшим от советских войск высочайшего напряжения сил, смелости, отваги, воинского мастерства. Гитлеровцы здесь сопротивлялись с фанатическим упорством, особенно в заранее созданных ими опорных пунктах. Однако сила удара наших войск была такой, что противостоять ей немецко-фашистские части, занимавшие оборону на окружной автомагистрали, уже не смогли. Кроме того, этому успеху в большой мере способствовало отлично организованное взаимодействие между стрелковыми, артиллерийскими, танковыми, самоходно-артиллерийскими частями и подразделениями, а также непрерывная поддержка наступления наших наземных войск крупными силами авиации.

Безусловно, огромное значение имел и боевой настрой личного состава. Призыв «Даешь Берлин!» находил свое практическое воплощение в беззаветном мужестве и беспредельной самоотверженности каждого советского бойца и командира.

…На подступах к окружной автомагистрали 525-й стрелковый полк из 171-й дивизии встретил ожесточенное сопротивление противника в районе поселка Люме. Оборонявшие его гитлеровцы открыли по наступавшим массированный огонь из пулеметов и автоматов, поставленных на прямую наводку зенитных и танковых орудий. Наши подразделения залегли.

И тогда на помощь стрелкам поспешили артиллеристы. Выдвинувшийся вперед артдивизион вступил в поединок с вражескими зенитчиками и танкистами, отвлек их огонь на себя. Воспользовавшись этим, командир стрелкового полка И. Г. Николаев приказал командиру головного батальона майору Борисовцу обойти поселок с фланга, отрезать пути отхода фашистскому гарнизону из Люме. Обходный маневр удался. Когда гитлеровцы обнаружили у себя в тылу советский батальон, они растерялись. В первые часы, бросив в поселке танки и зенитные орудия, вражеские солдаты и офицеры попытались группами пробиться из окружения, отойти за автостраду. Но сделать это им не удалось. Вскоре гарнизон Люме был полностью разгромлен, а над одним из зданий поселка взвился красный флаг.

Сложная обстановка создалась и на участке наступления 380-го стрелкового полка той же дивизии. В районе населенного пункта Линденберг, что находился на пути к автостраде, гитлеровцы сосредоточили до батальона своей пехоты, большое количество артиллерии и танков. В надежде задержать продвижение наших войск они неоднократно предпринимали яростные контратаки.

Прежде чем пойти на решительный штурм Линденберга (обойти его не было никакой возможности), командир наступавшего на этом направлении штурмового батальона старший лейтенант К. Я. Самсонов выслал вперед разведчиков. По возвращении те доложили о примерном наличии сил противника в населенном пункте. Перевес был явно на стороне гитлеровцев. Как быть? Комбат связался но телефону с командирами подразделений 351-го гвардейского самоходно-артиллерийского и 85-го танкового полков, попросил их устроить засаду поблизости от южной окраины Линденберга. А свой батальон скрытно вывел на фланг.

По заранее условленному сигналу, который подал старший лейтенант Самсонов, самоходчики и танкисты с места засады открыли по поселку интенсивный огонь и вели его примерно в течение 15 минут. А затем одновременно со штурмовым батальоном ринулись в атаку и все-таки ворвались в Линденберг.

В этом успехе немалая заслуга принадлежала заместителю командира полка по политической части майору Ш. X. Килькееву. Будучи с самого начала в боевых порядках штурмового батальона, он перед атакой побывал во всех его подразделениях, побеседовал с бойцами и командирами, еще раз разъяснил им боевую задачу. А затем первым поднялся в атаку, личным примером бесстрашия и отваги увлек за собой всех воинов. Когда же батальон отвоевал небольшой участок автострады, по заданию того же Килькеева сержант-комсомолец Никитин установил на расположенной неподалеку бензозаправочной станции красный флаг. Это в еще большей степени подняло боевую активность наступающих. Воины батальона ворвались в пределы Большого Берлина и сразу же завязали там уличные бои.

В 52-й гвардейской стрелковой дивизии первым пересек окружную автостраду штурмовой батальон лейтенанта Корвупова, в боевых порядках которого вместе со всеми действовали инспектор поарма майор И. М. Миронов и наш лектор майор Ф. П. Колдашев. Как и другим подразделениям, батальону Корзунова пришлось вести упорные бои. Ворвавшись в пределы Большого Берлина, он с ходу овладел зданием немецкой Палаты мер и весов, на крыше которого его бойцы установили красный флаг.

Поддерживая стрелковые части и соединения, штурмовавшие последний рубеж обороны гитлеровцев на подступах к Берлину, исключительно мужественно и самоотверженно действовали артиллеристы. Многие расчеты двигались вперед непосредственно в боевых порядках пехоты, ведя огонь по врагу прямой наводкой. А 8 батарей по приказу командующего артиллерией 79-го корпуса И. В. Василькова вырвались вперед, оседлали автостраду и, отбив до десяти танковых контратак противника, удержали ее. Их действиями руководил лично командующий артиллерией корпуса. За этот подвиг И. В. Василькову было присвоено звание Героя Советского Союза.

С первого дня уличных боев в Берлине широкое распространение получила практика водружения над отвоеванными у врага опорными пунктами обороны и узлами сопротивления красных флагов. И хотя это дело было связано с большой опасностью, число добровольцев на него росло изо дня в день. Водрузить флаг, как правило, вызывались первыми коммунисты и комсомольцы.

В одном из подразделений, например, такое задание взял на себя член ВЛКСМ Сосновский. Когда многоэтажный дом был, казалось, уже почти полностью очищен от вооруженных гитлеровцев, Сосновский, опережая своих боевых друзей, начал подниматься на крышу. Но на чердаке его встретили автоматным огнем семь вражеских солдат. Комсомолец смело вступил с ними в перестрелку. Услышав выстрелы, к нему на помощь бросились еще несколько наших бойцов. Вражеская засада была уничтожена. А через несколько минут над крышей дома заплескалось на ветру красное полотнище.

Еще до начала Берлинской операции на фронтовом совещании начальников поармов нам стало известно, что некоторые наши соседи — военные советы ряда армий распорядились изготовить по одному красному знамени для водружения на поверженном рейхстаге.

По возвращении с совещания я доложил командарму и члену Военного совета о приготовлениях соседей. Предложил тоже включиться в это дело. Причем изготовить не одно, а девять знамен — по числу входящих в состав армии стрелковых дивизий. Военный совет поддержал мое предложение. При этом было определено, что эти знамена должны походить на наш Государственный флаг. То из них, которое будет водружено над поверженным рейхстагом, и станет официально считаться Знаменем Победы.

Поарму тут же было поручено заняться изготовлением знамен. Получив такое указание, я вызвал к себе начальника армейского Дома Красной Армии Г. Н. Голикова, ознакомил его с решением Военного совета. Уточнили детали: шить знамена работники Дома Красной Армии будут из обычной красной материи, по размеру и форме Государственного флага СССР. В левом верхнем углу, у древка, должна быть эмблема серпа и молота со звездой.

И закипела работа. Женщины кроили и шили полотнища, художник В. А. Бунтов рисовал эмблемы, киномеханик Саша Габов изготавливал древки и крепил к ним знамена. Древки венчали металлические наконечники.

Наконец работа была закончена. Г. Н. Голиков привез все девять знамен в политотдел. И в ночь на 22 апреля мы от имени Военного совета армии распределили их между соединениями. Знамя под номером 5, которому впоследствии суждено было стать Знаменем Победы, командир 150-й стрелковой дивизии генерал-майор В. М. Шатилов принял в пригороде Берлина — Карове.

Кстати, эти знамена нередко использовались по своему назначению еще и до штурма рейхстага. Так, на одном аз этапов уличных боев севернее Панкова (район Берлина) 525-му стрелковому полку из 171-й дивизии было приказано захватить большой средневековый замок, расположенный в глубине тенистого парка, и примыкавший к нему многоэтажный дом, превращенные гитлеровцами в сильнейший узел сопротивления. Перед атакой командир полка И. Г. Николаев и его заместитель по политической части М. П. Пашаев поручили парторгу майору М. С. И. Умаханову, разведчику Аркадию Булатову, автоматчикам Владимиру Попову и Роману Миниху вместе с атакующими подразделениями ворваться в здание и после того, как очаг сопротивления будет ликвидирован, установить на самой высокой точке многоэтажного дома знамя Военного совета.

Началась атака. Знаменосцы Умаханов, Булатов, Попов и Миних одними из первых пробились в занятый фашистами дом. Под огнем врага пробрались на крышу и установили там знамя. Вскоре и замок был также очищен от гитлеровцев.

Взбешенный неудачей, противник открыл по дому с развевающимся над крышей красным полотнищем сильный артиллерийский огонь. Вспыхнул пожар, здание загорелось. Могло сгореть и знамя. Тогда группа майора Умаханова сквозь дым и пламя снова пробралась на крышу и спасла его. Несколько позже, с овладением нашими войсками районом Шенхольц, это знамя ими же было водружено на высокой башне вблизи железнодорожных мастерских.

22 апреля 207-я стрелковая дивизия во взаимодействии с артиллерийскими и танковыми частями овладела районом Розенталь. Одно из самых высоких зданий этого района — кирху занял стрелковый батальон из 594-го полка. Заместитель начальника политотдела дивизии подполковник А. Е. Жук прибыл туда со знаменем Военного совета армии. Группа в составе политработника А. Е. Жука, командира полка А. П. Чекулаева, начальника полковой артиллерии А. Ф. Жирякова в сопровождении нескольких автоматчиков поднялась на кирху и установила знамя в одном из оконных проемов. Гитлеровцы незамедлительно открыли по нему артиллерийский огонь. А. Ф. Жиряков, А. П. Чекулаев и несколько бойцов были ранены. Им тут же оказали срочную медицинскую помощь. А через несколько минут наша гаубичная батарея подавила вражеские орудия, стрелявшие по кирхе прямой наводкой. Кумачовое же полотнище продолжало реять в оконном проеме, возвещая о том, что район Розенталь находится в руках советских войск. Позднее, когда части 207-й стрелковой дивизии вели бой в центральной части Берлина, это же знамя было водружено над зданием Кроль-Оперы.

Так, из района в район, из квартала в квартал, по мере продвижения вперед, к центру Берлина, переносили знамена Военного совета армии и другие дивизии, водружая их на самых видных местах.

А что происходило в это время в стане врага? Разумеется, тогда нам не были известны на этот счет какие-либо подробности. Но, поскольку события, происходившие в те дни в имперской канцелярии, имели определенное, хотя и косвенное отношение к наступательным действиям советских войск, в том числе и нашей армии, полагаю необходимым вновь сослаться на уже упоминавшуюся ранее книгу «Последние дни Гитлера».

По свидетельству ее автора Г. Л. Розанова, после обстрела нашей дальнобойной артиллерией центра Берлина несколько главарей фашистского рейха, спасая свои шкуры, сбежали из столицы. Гиммлер и Риббентроп — в Шлезвинг, Геринг — в Берхтесгаден.

«Утром 21 апреля в кинозале виллы Геббельса состоялось последнее совещание руководящих работников фашистской пропаганды… Геббельс обрушился с площадной бранью на немецкий народ. Он кричал о его «неполноценности», вопил, что «все планы нацизма слишком велики и благородны для такого народа», и, наконец, пригрозил: «если мы уйдем, то земной шар должен задрожать».

«В 15 часов 22 апреля, — пишет далее Г. Л. Розанов, — созывается последнее в истории нацистской Германии регулярное совещание для обсуждения военного положения. В кабинете Гитлера собрались Кейтель, Йодль, Кребс, Борман, Бургдорф и другие.

После ознакомления с обстановкой Гитлер впадает в истерику.

— Немецкий народ, — вопит он, — не понимает моей цели! Он слишком ничтожен, чтобы осознать и осуществить мои цели».

«Вечером 22 апреля на фасадах домов были расклеены фашистские листовки. Приказ «имперского комиссара» Геббельса возлагал на каждого жителя ответственность «за оборону своего дома и своей квартиры». В то же время он грозил смертной казнью за вывешивание белых флагов».

Так обстояло дело в стане врага. Уже ничто не могло спасти тонувший фашистский корабль. Близилась развязка.

К концу второго дня штурма советскими войсками фашистской столицы командующий армией генерал В. И. Кузнецов провел краткое совещание, на котором присутствовали члены Военного совета, начальник штаба, командующие родами войск, представители авиационного командования, спецвойск и тыла.

— Я только что разговаривал с маршалом Жуковым, — сказал Василий Иванович. — Фронт доволен действиями нашей армии. Но маршал решительно требует, чтобы мы еще быстрее продвигались к центру Берлина.

Далее командарм кратко сообщил, что, по его мнению, необходимо было сделать в первую очередь, чтобы как можно скорее выполнить указания командующего фронтом.

Опыт первых дней уличных боев свидетельствовал, что наибольшего успеха добиваются то части и соединения, которые умело применяют тактику ведения боевых действий небольшими группами пехоты вместе с танками и артиллерией. Такие группы и отряды, будучи более маневренными, чем штурмовые батальоны, легче проникают в разрывы вражеской обороны, имеют возможность наносить по укрепленным пунктам врага одновременные удары как с фронта, так и с флангов и тыла. Следовательно, подчеркнул Кузнецов, надо безотлагательно менять тактику ведения боя. Его основой должны стать штурмовые отряды и группы. Самая неотложная задача — создать в частях и соединениях армии как можно больше таких групп и отрядов, научить их личный состав смело и быстро проникать в расположение противника через проходные дворы, проломы в стенах, через подвалы и чердаки домов. К решению этой задачи должны быть привлечены все командиры, штабы, политработники, партийные и комсомольские организации. Каждый штурмовой отряд и группу нужно комплектовать таким образом, чтобы там обязательно имелось ударное ядро из коммунистов и комсомольцев, смелых политических вожаков. А для командования ими выделять наиболее опытных офицеров и сержантов.

В войсках эти указания командарма были встречены с полным пониманием. Наряду с созданными ранее штурмовыми батальонами (они продолжали существовать) во всех частях и соединениях появились и штурмовые отряды, группы.

Основу такого отряда составляла, как правило, стрелковая рота, усиленная несколькими орудиями, минометами, одним-двумя танками или самоходными артиллерийскими установками, специалистами — саперами и химиками. Штурмовая же группа — это стрелковый взвод или отделение, также усиленные артиллерией, танком или самоходкой. Действовали они, как правило, смело, решительно и в большинстве случаев чрезвычайно дерзко.

…Части 23-й гвардейской стрелковой дивизии с боями продвигались в направлении промышленного района Берлина — Веддинг. Название этого района многим гвардейцам было знакомо еще с довоенной поры. Перед рабочими Веддинга не раз выступал со своими зажигательными речами Эрнст Тельман, о чем сообщалось и в наших газетах. Немецкие пролетарии-антифашисты с гордостью называли крупнейший промышленный район германской столицы Красным Веддингом. Но то было в дофашистские, догитлеровские времена. А в дни штурма Берлина этот район предстал перед воинами-гвардейцами как один из сильных укрепленных пунктов врага. Бои здесь носили исключительно ожесточенный характер.

Штурмовой группе под командованием гвардии старшины М. Е. Кузовлева была поставлена задача выбить гитлеровцев из двух приспособленных ими к долговременной обороне зданий. Сделать это было нелегко. Подступы к домам плотно простреливались ружейно-пулеметным огнем. Время от времени гитлеровцы вводили в дело и свое сильное по тем временам противотанковое средство — фаустпатроны.

И все-таки гвардейцы перехитрили фашистов. Соблюдая осторожность, бойцы группы по-пластунски подобрались к укрепленным зданиям с тыла, через проходные дворы ворвались на первый этаж одного из домов и вступили в бой. Гитлеровцев здесь оказалось гораздо больше, чем предполагал гвардии старшина Кузовлев. И все-таки в конце концов наши воины выбили врага из этого здания.

Но тут обстановка резко осложнилась. На помощь гарнизону соседнего дома, в который также ворвались гвардейцы группы, двинулись несколько фашистских самоходных орудий. Гвардии старшина Кузовлев первым бросился к отбитым у врага фаустпатронам. Двумя меткими попаданиями из трофейного оружия он поджег две самоходки, а остальные вынудил повернуть назад.

Бой нашей штурмовой группы с фашистским гарнизоном второго дома продолжался больше часа. В ожесточенной перестрелке Мирон Кузовлев лично уничтожил более десятка вражеских солдат. 40 гитлеровцев гвардейцы взяли в плен. Боевое задание было с честью выполнено.

Это лишь один из многих боевых подвигов старшины М. Е. Кузовлева. Командир 63-го гвардейского стрелкового полка полковник Г. Д. Емельянцев отзывался о нем как о бесстрашном богатыре. Таким он был и на самом деле. Недаром за образцовое выполнение боевых заданий командования Мирон Ефимович вскоре удостоился высокого звания Героя Советского Союза.

И еще один боевой эпизод. Артиллерийский огневой взвод под командованием лейтенанта П. А. Синельникова 24 апреля неожиданно оказался в окружении гитлеровцев. «Сдавайтесь, вы окружены!» — кричали со всех сторон фашистские головорезы. В ответ орудийные расчеты открыли огонь. Бой был неравным. Огневой взвод нес потери, но не прекращал сопротивления. За короткое время артиллеристы уничтожили до 30 вражеских солдат и подавили 4 пулеметные точки. Гитлеровцы на некоторое время попритихли. Во взводе Синельникова к тому времени осталось в живых лишь 15 человек.

Вскоре начались новые контратаки противника. Фашисты лезли напролом, стремясь во что бы то ни стало захватить наши орудия. И когда они подошли почти вплотную к огневым позициям, по приказу лейтенанта Синельникова артиллеристы мужественно вступили в рукопашную схватку с врагом. И эта контратака была отбита.

Но случилось так, что, отражая фашистскую контратаку, воины взвода несколько увлеклись преследованием и теперь оказались впереди своих орудий. Гитлеровцы же повели такой плотный отсечный огонь, что вернуться назад к пушкам советские воины уже не могли. Выручила смекалка Синельникова. Под пулями и снарядами он по-пластунски подобрался к одному из орудий, прикрепил к шкворневой лапе прихваченный с собой трос. Общими усилиями артиллеристы вытянули орудие в проход между домами и вновь открыли по фашистам меткий огонь. Под его прикрытием удалось перекатить туда же и две другие пушки. И хотя в огневом взводе теперь уже оставалось не больше 10 человек, они продолжали вести огонь прямой наводкой, расчищая путь стрелковым подразделениям.

За этот боевой подвиг коммунисту П. А. Синельникову, уроженцу Моршанского района Тамбовской области, было присвоено звание Героя Советского Союза.

Некоторые буржуазные фальсификаторы истории сейчас пытаются утверждать, будто сопротивление гитлеровцев в Берлине было не таким уж и сильным, поэтому, дескать, советским войскам не стоило большого труда разгромить гарнизон столицы фашистского рейха. Это совершенно не соответствует действительности. Как в самом Берлине, так и на подступах к нему бои носили исключительно ожесточенный характер. Об этом красноречиво свидетельствует хотя бы такой факт: только в течение 24 апреля частям и соединениям нашей армии пришлось выбивать гитлеровцев из более чем двадцати мощнейших узлов сопротивления. В тот день части 79-го стрелкового корпуса вышли на северный берег канала Берлин — Шнандауэр — Шиффартс, а войска 12-го гвардейского стрелкового корпуса продолжали ожесточенные бои за овладение районом Веддинг.

Во второй половине дня 25 апреля у нас в армии побывал член Военного совета фронта генерал К. Ф. Телегин, чтобы, как он заявил, лично ознакомиться с насущными нуждами войск. Посетил некоторые части 12-го гвардейского стрелкового корпуса, затем на армейском НП встретился с руководящими генералами и офицерами. Из его сообщения мы узнали, что 24 апреля юго-восточнее Берлина 8-я гвардейская, 3-я и 69-я армии нашего фронта, наступавшие на левом фланге ударной группировки, встретились с войсками 3-й гвардейской танковой и 28-й общевойсковой армий 1-го Украинского фронта. А на правом фланге ударной группировки 1-го Белорусского фронта войска 47-й общевойсковой и 2-й гвардейской танковой армий соединились в районе Кетцина с войсками 4-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта. Таким образом, группировка противника, оборонявшая Берлин, оказалась не только в плотном кольце окружения, но и была расчленена на две части — собственно берлинскую и франкфуртско-губенскую.

— И еще одна новость, — после минутной паузы продолжил Телегин, машинально проводя ладонью по гладко выбритой голове. — Перед моим отъездом к вам стало известно, что две дивизии армии генерала Жадова в районе Торгау вышли на Эльбу и встретились с патрулями американских войск. Как видите, союзники тоже спешат в Берлин, боятся опоздать.

В заключение своего выступления член Военного совета фронта напомнил, что впереди по-прежнему предстоят трудные бои и тем не менее поискам 3-й ударной необходимо усилить темп наступления, как можно быстрее пробиться к центру фашистской столицы — рейхстагу. Для этого, сообщил Телегин, фронт выделил в распоряжение армии еще шесть артиллерийских бригад из своего резерва.

Многое из того, о чем сообщил генерал-лейтенант К. Ф. Телегин, мы в тот же день через командиров и политработников довели до личного состава войск.

Каждый вечер, когда я возвращался из войск в поарм, ко мне непременно заходил начальник нашего Дома Красной Армии. Он подробно докладывал о проведенной за день политической и культурно-массовой работе среди освобожденных из фашистских концлагерей узников и среди тех, в преобладающем своем большинстве советских, граждан, которые в годы оккупации были насильно вывезены из своих родных мест в гитлеровскую Германию для работы на военных промышленных предприятиях и в сельском хозяйстве у богатых бауэров, то есть у кулаков, и помещиков. А с вступлением войск армии в пределы Большого Берлина число таких бывших невольников во много раз возросло. Это объяснялось тем, что тысячи и тысячи из них выполняли свой каторжный труд на фабриках и заводах, расположенных именно в берлинском пригороде. И теперь, вызволенные из фашистской неволи, густыми колоннами тянулись на восток, в города Вернойхен, Мальхоф и другие, где для них были созданы специальные сборные пункты.

В числе освобожденных из гитлеровского рабства было немало и поляков, французов, итальянцев, югославов, бельгийцев, граждан других европейских государств. Все они одинаково нуждались в помощи, в добром, ободряющем слове освободителей. Их также нужно было накормить, дать каждому временное пристанище.

Среди узников, которых оккупанты в разное время вывезли из Советского Союза в нацистскую Германию для использования в качестве даровой рабочей силы, были в основном девушки, молодые женщины и ребята-подростки. Избавленные от фашистской неволи, они не желали ни одного лишнего дня оставаться на чужбине. Но не хватало транспорта, поэтому многим приходилось по нескольку дней ждать своей очереди на сборных пунктах. Политическую и культурно-просветительную работу с ними вели главным образом офицеры дивизионных и корпусных клубов, а от поарма — представители Дома Красной Армии.

С докладами о родной стране, о героической работе тружеников тыла перед бывшими узниками фашизма выступали и пропагандисты, агитаторы. Для них же устраивались концерты участников художественной самодеятельности, демонстрировались кинофильмы. Вот об этом-то и докладывал мне каждый вечер начальник Дома Красной Армии подполковник Г. Н. Голиков. Затем мы вместе с ним намечали план работы на следующий день, определяли маршрут движения агитмашины, договаривались о мерах оказания необходимой помощи как вызволенным из фашистской неволи советским людям, так и гражданам других стран. А эта помощь заключалась в первую очередь в организации общественного питания на сборных пунктах, в обеспечении отъезжавших небольшим запасом продовольствия на время следования в пути.

Мне, как и другим работникам политотдела армии, доводилось неоднократно встречаться с освобожденными узниками фашизма, беседовать с ними, рассказывать о величественных победах Красной Армии, о героических делах тружеников советского тыла. В свою очередь недавние невольники и невольницы с горечью рассказывали о том, как тяжело жилось им на чужбине, какие испытания они претерпевали, вынужденные под угрозой смерти работать на фабриках и заводах врага, в кулацких и помещичьих хозяйствах.

Слушая их горькие рассказы, я часто делал беглые записи в блокноте, чтобы при случае использовать их для иллюстрации выступлений перед воинами.

Даже теперь, много лет спустя после нашей великой Победы над немецким фашизмом, при чтении этих записей боль сжимает сердце…

Листаю странички фронтового блокнота, с трудом читаю написанное. Вот запись беседы с Марией Николаевной Галик, тогда 22-летней девушкой. Родом она из села Васильевского Артемовского района Донецкой области. В предвоенные годы успела окончить девять классов средней школы. Вспоминаю: бледное, изможденное, изрезанное ранними морщинами лицо.

Как оказалась в неволе, в фашистской Германии? Так же, как многие ее сверстницы. Оккупанты объявили в селе мобилизацию молодых женщин и девушек на работу в неметчину. Добровольно ехать никто не пожелал. Тогда за дело взялись местные полицаи. Хватали всех, кто поздоровее и помоложе, доставляли на станцию, бросали в вагоны для перевозки скота. А вокруг — гитлеровцы с автоматами и злыми собаками овчарками. Никуда не сбежишь.

Через несколько дней эшелон с живым товаром прибыл в Берлин. Началась самая настоящая распродажа привезенных невольников и невольниц. Многих пригородные кулаки и помещики забрали к себе на полевые работы. Марию Галик вместе с группой парней и девушек отправили на военный завод ДВЭМ, изготовлявший пушки. Возле завода — обнесенный колючей проволокой лагерь: старые бараки-сараи с крохотными оконцами, забранными решетками. Неимоверная скученность, нары в два яруса. Сырость и холод зимой, страшная духота летом. В эти бараки и поместили привезенных невольников.

На заводе работали полторы тысячи человек. Около тысячи из них русские, остальные французы, поляки, итальянцы. Рабочий день — 12 часов в сутки, без отдыха, под пристальным надзором мастеров и надсмотрщиков. Полуголодное существование. До 1945 года выдавали по 300 граммов черного, как земля, хлеба, миску супа из гнилой брюквы и капусты. Ни капли жиров. А начиная с января сорок пятого даже этот голодный рацион был сокращен ровно наполовину— хлеба стали выдавать всего по 150 граммов на день. Более ста рабочих заболели туберкулезом. Многие умерли, так и не дождавшись освобождения. Мария Галик выжила. Теперь — домой, как можно скорее домой, в родной колхоз…

Армейская газета «Фронтовик» часто публиковала письма бывших невольников. В них выражались беспредельная благодарность Красной Армии за освобождение и столь же беспредельная ненависть к фашистским поработителям. Такие же письма публиковались и в дивизионных газетах. В минуты затишья их коллективно читали бойцы и командиры, а после этого обменивались мнениями о прочитанном, гневом и позором клеймили фашистских угнетателей. И конкретным выражением этого гнева становилась еще большая активность в бою.

Наряду с политической работой среди освобожденных из фашистской неволи советских и иностранных граждан с вступлением войск армии в пределы Берлина командирам и политорганам, партийным и комсомольским организациям приходилось с каждым днем все больше внимания уделять и местному населению.

Помнится, числа 18 апреля мы получили директиву Ставки Верховного Главнокомандования. В ней настоятельно подчеркивалась необходимость гуманного отношения к гражданскому населению, а также давалось указание: в каждом занимаемом советскими войсками городе одновременно с назначением военного коменданта создавать и местные органы власти из самих немцев во главе с бургомистром. А это отнимало немало времени. И прежде всего у нас, работников поарма.

Здесь следует пояснить, что до 28 апреля правопорядок в занятой советскими войсками части Берлина определялся приказом командующего войсками 1-го Белорусского фронта за № 5. А 28 апреля генерал-полковник Н. Э. Берзарин, тогда еще только что назначенный первым военным комендантом Берлина, издал приказ № 1, уже более конкретно регламентировавший жизнь все еще остававшегося фронтовым огромного города. В соответствии с этим приказом создавались районные и участковые комендатуры. К моменту капитуляции фашистской Германии на территории Большого Берлина помимо общегородской было образовано 20 районных и 52 участковые комендатуры. Многие из них возглавлялись офицерами 3-й ударной армии. На первых порах одна из главных забот районных и участковых комендантов заключалась в том, чтобы обеспечить население города продовольствием, а немецких детей — молоком.

Кстати, спасение берлинцев от, казалось бы, неминуемой голодной смерти советские войска начали еще с первых дней своего вступления в пределы Большого Берлина. В этой связи хочется привести такой пример.

Как-то в самый разгар боев за столицу фашистского рейха к нам в политотдел приехал писатель Борис Леонтьевич Горбатов. Он попросил меня рассказать о том, как ведут себя берлинцы на территории, занятой к тому времени войсками 3-й ударной армии. Ответить на такой вопрос, тем более известному писателю, было довольно трудно. Да к тому же, подумалось, для него гораздо важнее увидеть все самому, а потом составить об этом собственное мнение. Поэтому я предложил писателю проехать вместе со мной по улицам и районам города, очищенным от немецко-фашистских войск. Он охотно согласился. В качестве переводчика мы взяли с собой майора П. М. Матвеева.

Уже в пригороде Берлина — Вейсензее перед нами открылась необычная на первый взгляд картина: не менее пятисот горожан различных возрастов с судками и мисками в руках стояли в очереди к двум нашим полевым солдатским кухням. А ротные повара, быстро орудуя черпаками, раздавали им наваристый суп и кашу.

— Остановимся, поговорим? — обернулся ко мне Борис Леонтьевич.

Въехали на площадь, остановились. Наш «зиллис» окружили до сотни мужчин и женщин. Всех интересовал лишь один вопрос: скоро ли закончатся бои в городе? Многие тут же высказывали свое мнение о Красной Армии.

— Я воевал на Восточном фронте, там потерял ногу, — взволнованно сказал одноногий инвалид лет тридцати пяти с наполненным гречневой кашей котелком в руке. — Много раз видел, как эсэсовцы расстреливали безоружных русских, даже детей. И вот… Война, развязанная фашистами, столько горя принесла вашей стране, а вы кормите нас, спасаете от голода. Все это трудно доходит до моего сознания.

Да, берлинцы удивлялись гуманности советских людей. И вместе с тем от души радовались тому, что клевета Геббельса и его подручных на бойцов и командиров Красной Армии оказалась, мягко говоря, не больше чем беспардонным враньем.

Такие же очереди к походным кухням, такие же удивленные и смущенные лица берлинцев мы наблюдали и в районе Панков, и в Веддинге.

В политотдел армии возвращались уже в сумерках. Борис Леонтьевич, полный впечатлений от увиденного и услышанного во время поездки по берлинским улицам, долго еще расспрашивал меня и майора Матвеева о содержании политической работы, проводимой среди местного населения, о реакции берлинцев на приказы и распоряжения советских военных властей, на наши радиопередачи. И вот тут на вопросы писателя отвечал главным образом Петр Михайлович Матвеев.

Следует сказать, что наши передвижные звуковещательные установки в те дни работали на полную мощность. Передачи, обращенные к берлинцам, транслировались на площадях и улицах по нескольку раз в день. Горожанам сообщались на немецком языке сводки Совииформбюро, разъяснялась освободительная миссия Красной Армии. В каждом сеансе дикторы обязательно напоминали, что Советские Вооруженные Силы не ставят перед собой цели поработить немецкий народ. Главная и единственная их цель — разгромить гитлеровскую захватническую армию, покарать нацистских палачей, уничтожить фашистский «новый порядок», освободить народы Европы, в том числе и немецкий народ, от коричневой чумы.

Обычно после первых же слов диктора «Ахтунг! Ахтунг!..» вокруг звуковещательной установки собирались согни горожан. С большим вниманием они слушали передачу, нередко просили повторить ее на какой-либо соседней улице. А потом у берлинцев, как правило, возникало множество самых разнообразных вопросов к диктору, к сопровождавшим звуковещательную установку офицерам. Ответы давались тут же, без промедления. Одновременно жителям города вручались листовки на немецком языке: они призыва ли берлинцев строго соблюдать требования и распоряжения военных комендатур, всемерно поддерживать мероприятия советского командования по нормализации жизни в занятых нами районах, налаживать работу на обслуживающих город предприятиях, быстрее расчищать улицы и т. п.

И постепенно исчезал страх местных жителей перед «красными дикарями», сглаживалось недоверие, возрастала лояльность. Берлинцы начинали разбираться в том, как жестоко обманули их фашисты, в какую пропасть толкнул их бесноватый фюрер и его камарилья.

С образованием районных и участковых военных комендатур туда потянулись тысячи горожан. Многие приходили не только затем, чтобы разрешить личные вопросы, но и одновременно сообщить ценную информацию: о характере укреплений, за которые еще велись бои, о переодетых и затаившихся в некоторых домах гестаповцах, о скрываемых торговцами продовольственных складах, о несвоевременно сданном оружии. Так, например, только в одну из участковых комендатур района Веддинг от местных жителей поступило более двадцати сообщений о незаконном хранении оружия.

А на участке наступления частей 33-й стрелковой дивизии имели место и такие факты. В участковую комендатуру поступило сообщение, что в помещении табачной фабрики укрываются вместе с небольшим количеством солдат и свыше 700 гражданских жителей, которые тоже частично вооружены. Об этом комендант доложил в штаб дивизии. Было решено не штурмовать табачную фабрику, а попытаться уговорить немцев сдаться без боя. В политотделе быстро подготовили и отпечатали на машинке листовку, призывавшую их сложить оружие. На фабрику ее отнес один из местных жителей. Вскоре все укрывавшиеся в здании фабрики вышли и сдали оружие.

В том же районе из соседнего укрепленного здания после передачи с белым флагом вышли более 300 мужчин и женщин. Пятнадцать из них дали согласие пойти в район боев, проникнуть в дом, где оборонялись фольксштурмисты и полицейские, уговорить их прекратить сопротивление. Не прошло и часа, как они вернулись, приведя с собой 165 немецких солдат и полицейских.

В расположение оборонявшихся немецко-фашистских войск, особенно в небольшие окруженные гарнизоны, по просьбе советских командиров пробирались с целью уговорить солдат прекратить бессмысленное сопротивление добровольцы из числа не только мужчин, но и женщин. Так, за три дня боев с их помощью сдалось в плен без боя более 600 военнослужащих фашистского вермахта.

Когда 33-я стрелковая дивизия вела ожесточенную схватку с гитлеровцами на подступах к парку Химбольтхейн (район Веддинг), к одному из офицеров ее штаба обратились пожилые немецкие железнодорожники, подробно рассказавшие об укреплениях, где засели эсэсовцы.

По их словам, в парке имелось два укрепления (большое и малое), соединенные между собой подземным ходом. Оба эти укрепления бетонированы, к тому же между бетонными стенами проложен полутораметровый слой каучука. Далее железнодорожники сообщили, что гарнизон укреплений состоит примерно из 500 человек. Командует ими майор. В форте 8 орудий, имеется большое количество боеприпасов, в том числе фаустпатронов. Такие же укрепления и в зоологическом парке (район Тиргартен), и в парке Фридрихс хейн.

Сведения оказались точными. Они помогли командованию и штабу дивизии внести определенные коррективы в тактику боя, изменить направление удара, блокировать укрепления и взять их[18].

Многие жители Берлина помогали нашим войскам выявлять остававшихся в тылу — на чердаках, в подвалах домов — артиллерийских корректировщиков противника, эсэсовцев — фаустников, автоматчиков. Только на участке действий 44-го артполка подполковника Г. Г. Ройтанова по их сообщениям были обезврежены 13 корректировщиков с радиопередатчиками.

Ни на один день не прекращалась устная пропаганда и на продолжавшие сопротивляться немецко-фашистские воинские части. К их солдатам наряду с дикторами часто обращались и сами берлинцы. Они призывали прекратить сопротивление и сдаться в плен. Например, один из жителей, выступая с МГУ, сказал: «Я — старый берлинец. У меня болит сердце, когда я думаю, что будут разрушены еще уцелевшие дома города… Совершенно ясно, что русские все равно возьмут Берлин. Не умирайте напрасно. Спасите то, что еще осталось от Берлина. Капитулируйте!»

В окруженный, обреченный на неминуемую гибель гарнизон столицы фашистского рейха ежедневно забрасывались десятки тысяч листовок, призывающих солдат и офицеров сложить оружие. Некоторые из этих листовок подписывали ранее сдавшиеся в плен военнослужащие гитлеровского вермахта.

«Офицеры! — обращались в одной из них 7 пленных лейтенантов и обер-лейтенантов к своим бывшим сослуживцам по 309-му пехотному полку. — Вы наверняка окажетесь в таком же положении, как и мы. Подавляющее превосходство русских в технике и людях поставит вас перед выбором — капитуляция или смерть. Не медлите с капитуляцией. Это единственный выход. Поверьте нам: ваши солдаты и родина будут благодарны вам за это».

Все эти меры, проводимые главным образом работниками 7-го отделения поарма, а также политорганами соединений, давали ощутимые результаты. Число гитлеровцев, добровольно сдавшихся в плен, непрерывно росло. В то же время немало фашистских вояк, особенно эсэсовцев, продолжало упорное, хотя и безнадежное сопротивление. На ряде участков, по мере приближения войск армии к центру Берлина, сопротивление противника не только не ослабевало, а, напротив, даже возрастало. Советским воинам по-прежнему приходилось сражаться за каждый дом, за каждый этаж.

25 апреля, незадолго до полуночи, командарм подписал приказ на выход войск армии к реке Шпрее (Шпре). Но для этого необходимо было прежде полностью овладеть районами Моабит, Северного и Штеттинского вокзалов, преодолеть несколько каналов, ликвидировать множество других узлов сопротивления врага.

В течение ночи части 207-й и 150-й стрелковых дивизий вели упорные бои на подступах к Фербиндунгс-каналу. А в это время инженерно-саперные подразделения 79-го стрелкового корпуса под огнем наводили на одном из участков канала переправу. К рассвету она была готова. Казалось, уже можно приступать к форсированию. Однако утром 26 апреля гитлеровцы предприняли яростные контратаки против 594-го и 597-го стрелковых полков 207-й дивизии. Разгорелся ожесточенный бой, в котором со стороны противника действовали в основном эсэсовцы. Но и они не смогли остановить наши части на канале. Полки 207-й дивизии овладели станцией Юнгфернхайде. А несколько левее к Фербиндунгс-каналу вышли головные подразделения 150-й стрелковой дивизии генерала В. М. Шатилова, затем и части 171-й стрелковой дивизии полковника А. И. Негоды.

Продвижение вперед было исключительно трудным, измерялось порой всего лишь десятками метров за несколько часов напряженных боев. Командно-наблюдательные пункты комдивов Шатилова, Асафова и Негоды располагались настолько близко к действовавшим частям и подразделениям, что для наблюдения за ходом боев не требовалось даже бинокля.

Почти рядом с дивизионными находился и командный пункт комкора Переверткина. Но Семена Никифоровича не удовлетворяла даже такая близость к месту боев. Вот почему его чаще всего можно было видеть в расположении дивизий и полков. Он успевал всюду, умел вовремя дать необходимые указания, помочь в трудную минуту дельным советом не только комдиву, командиру полка, но и командирам подразделений.

В дни боев за Берлин мне часто приходилось бывать на КП 79-го корпуса. И всякий раз восхищаться разносторонностью организаторских способностей генерала С. Н. Переверткина. Внешне спокойный, сосредоточенный, он в любой момент знал о боевой обстановке все, что положено знать командиру его ранга. Приказания отдавал с полной уверенностью в том, что они, как бы ни сложились обстоятельства, будут непременно выполнены, ибо до этого им всесторонне продуманы и обоснованы. В трудные моменты боя Семен Никифорович умел быстро, почти молниеносно принять ответственное решение.

Но, веря в людей, доверяя подчиненным, комкор вместе с тем был суров и строг но отношению к тем, кто — будь то боец или наделенный большой властью командир — допускал медлительность и нерасторопность при выполнении боевых распоряжений.

Безусловно, всеми этими качествами обладали командиры входивших в состав корпуса дивизий, абсолютное большинство командиров полков, батальонов и других подразделений.

Перед преодолением Фербиндунгс-канала командир 150-й стрелковой дивизии генерал-майор В. М. Шатилов вызвал к себе на КП командира полка Ф. М. Зинченко и начальника штаба штурмового батальона старшего лейтенанта К. В. Гусева. Кратко пояснил: дивизии поставлена задача форсировать канал, сбить гитлеровцев с противоположного берега, ворваться в район Моабит.

Прорыв через канал было решено осуществить по полуразрушенному мосту, охраняемому фашистами. Но атака днем могла привести к неоправданно большим потерям с пашей стороны. Требовалось применить иной, более рациональный тактический прием. И он был найден. Командир дивизии приказал полковнику Зинченко срочно сформировать специальный штурмовой отряд численностью сто человек. В него включить самых отчаянных смельчаков.

И такой отряд был сформирован. Возглавил его-старший лейтенант Гусев. Большую работу среди бойцов отряда провел заместитель командира полка по политчасти майор И. Е. Ефимов. Пока комдив инструктировал Гусева, политработник довел до каждого бойца и сержанта боевую задачу, коммунистов и комсомольцев призвал действовать при захвате переправы так, чтобы личным примером бесстрашия и мужества увлечь за собой всех воинов.

В назначенное время над каналом поползли густые клубы дыма. Это наши химики ставили дымовую завесу. И когда мост был полностью задымлен, отряд старшего лейтенанта Гусева ринулся вперед. Он с ходу сбил охранявших мост гитлеровцев и после непродолжительного боя овладел прибрежным опорным пунктом противника — большим кирпичным домом.

Воспользовавшись этим, на противоположный берег канала быстро переправился весь 756-й стрелковый полк, а за ним и другие части соединения. В этот день, 27 апреля, дивизия генерала В. М. Шатилова овладела рядом кварталов в районе Моабит.

А в 171-й стрелковой дивизии этот же канал первой форсировала рота лейтенанта Анатолия Коршуна. После короткого, но ожесточенного боя она овладела железнодорожной станцией Бойсельштрассе и водрузила на ее крыше красный флаг. Захваченный ротой плацдарм позволил, хотя и не без трудностей, переправиться на противоположный берег всем частям дивизии, а также танкистам и артиллеристам.

Ожесточенные сражения в районе Моабит продолжались и 28 апреля. Их вели, шаг за шагом продвигаясь вперед, части 150-й и 171-й стрелковых дивизий во взаимодействии с артиллеристами и танкистами.

Вечером 28 апреля, подводя итоги боевого дня, генерал-полковник В. И. Кузнецов объявил, что район Моабит полностью очищен от немецко-фашистских войск. Дивизии 79-го стрелкового корпуса вплотную подошли к Шпрее, за которой располагались основные правительственные учреждения фашистской Германии, а главное, рейхстаг. Затем командарм сообщил, что нашими войсками занята печально известная Моабитская политическая тюрьма, где много лет находился в заточении выдающийся руководитель компартии Германии Эрнст Тельман.

Огромное мрачное здание Моабитской тюрьмы было с боем взято еще накануне, 27 апреля. В тот же день мы вместе с генерал-майором С. Н. Переверткиным побывали в нем. Обошли несколько камер. Никого из заключенных в тюрьме уже не было.

Во дворе тюрьмы расположилось на непродолжительный отдых одно из стрелковых подразделений. Кто-то из бойцов обратился к генералу Переверткину с вопросом: не знает ли он, в какой камере гитлеровцы держали Эрнста Тельмана? Ответить на это комкор, естественно, не мог. Но начатый разговор как-то незаметно превратился в импровизированный митинг. Было внесено предложение послать товарищу Тельману письмо-приветствие. При этом исходили из того, что если товарищ Тельман и погиб, то письмо будет адресовано всем немецким антифашистам. Я быстро набросал его текст, который был всеми одобрен.

«Дорогой Эрнст Тельман! — говорилось в этом письме-приветствии. — Пишут Вам воины Н-ского подразделения Красной Армии. Мы пришли в Берлин для того, чтобы добить фашистского зверя в его логове. Боевой путь Красной Армии от Москвы, Сталинграда и Ленинграда был тяжелым и кровопролитным. Но советский солдат прошел его и освободил свою Родину, освободил народы Европы от гитлеризма. Мы освобождаем от фашизма и немецкий народ. Это — великая освободительная миссия Красной Армии. Ее нам указала Родина, великая партия Ленина…

Дорогой товарищ Тельман! Мы, воины Красной Армии, знаем и любим Вас как вождя немецкого рабочего класса, как стойкого вожака коммунистов, как верного друга Родины Октября — Советского Союза. Мы идем на последний штурм фашистских укреплений. Мы клянемся, что овладеем рейхстагом и водрузим над ним Знамя Победы!»

К сожалению, это дружеское письмо уже не застало Эрнста Тельмана в живых.

В то время как части и соединения 79-го стрелкового корпуса в тесном взаимодействии с артиллеристами и танкистами вели бои за овладение районом Моабит, войска 12-го гвардейского и 7-го стрелковых корпусов тоже неудержимо рвались к Шпрее. Здесь, как и в 79-м стрелковом корпусе, в уличных боях широко применялась тактика действий небольшими штурмовыми группами и отрядами. Они при поддержке танков, артиллерии и саперов-подрывников смело проникали в подвалы, на этажи и чердаки домов, уничтожали там вражеские пулеметные точки, засады фаустников. И случалось так, что даже один советский воин выходил победителем в неравной схватке с превосходящими силами гитлеровцев.

…Из полуподвального этажа большого дома фашистские артиллеристы и фаустники плотным огнем простреливали близлежащую улицу, не давая возможности применить для поддержки нашей штурмовой группы танки и самоходки. И здесь отличился рядовой из 5-й стрелковой роты 82-го полка Степан Крайнов. Через проходной двор этот комсомолец пробрался к дому, где засели гитлеровцы, сквозь выбитое окно проник в полуподвал, гранатами уничтожил и артиллерийский расчет, и фаустников. А затем установил на крыше дома красный флаг. Это явилось сигналом — путь вперед свободен.

На перекрестке улиц Мюллерштрассе и Зеештрассе группа наших бойцов из 164-го стрелкового полка, возглавляемая сержантом Григорием Жадлепко, незаметно пробралась в здание, из которого гитлеровские пулеметчики и автоматчики плотно простреливали все вокруг. И хотя вражеских солдат в доме было в три раза больше, чем в группе Жадленко, внезапность нападения обеспечила советским воинам успех. Они, не понеся потерь, уничтожили фашистов, расчистили путь своему батальону.

О подвигах группы комсорга роты Григория Жадленко и комсомольца Степана Крайнова быстро узнали все воины 164-го и 82-го полков. Им были посвящены оперативно выпущенные рукописные листовки. А под вечер, когда наступило непродолжительное затишье, в ряде стрелковых рот и штурмовых отрядов состоялись короткие комсомольские собрания с повесткой дня: «Сражаться на улицах Берлина так, как сержант Жадленко и комсомолец Крайнов!» Опыт смелых воинов многие их однополчане использовали затем в последующих боях.

Особо подчеркну, что штурмовые батальоны, отряды и группы в ходе уличных боев стали настоящими центрами партийно-политической работы. Этому в большой мере способствовало то обстоятельство, что многие политработники, парторги и комсорги подразделений сами входили в состав этих батальонов, отрядов и групп, могли, как говорится, на месте предметно и целеустремленно популяризировать передовой опыт, боевые подвиги бойцов и командиров.

Постоянное внимание такой пропаганде уделяли также и поарм, и политорганы соединений. Многим героям боев за Берлин посвящались издаваемые ими печатные листовки, о них ярко и убедительно рассказывалось на страницах как армейской газеты «Фронтовик», так и дивизионок. В те дни, например, много писалось о боевом опыте стрелкового батальона гвардии майора С. И. Никииа из 23-й гвардейской стрелковой дивизии.

В Берлине это подразделение вело наступление на одном из труднейших участков — в направлении Штеттинского вокзала. Поэтому можно без преувеличения сказать, что каждый бой батальона был по-своему уникальным.

…Два первых этажа большого дома на улице, ведущей к Штеттинскому вокзалу, эсэсовцы превратили в своеобразную крепость, приспособив их к долговременной обороне. Из узких бойниц, проделанных в заложенных кирпичом окнах, они простреливали многослойным огнем все подступы к зданию. Попытки батальона С. И. Никина приблизиться к дому, забросать бойницы гранатами успеха не имели. Не могли помочь и поддерживавшие его артиллеристы, так как кирпичные стены укрепленного гитлеровцами здания достигали более чем метровой толщины.

Обстановка создалась трудная. Как быть дальше? И все-таки опытный командир нашел выход! Посоветовавшись с парторгом и комсоргом батальона, он по их рекомендации отобрал из коммунистов и комсомольцев 9 бывалых воинов. Поставил этой группе задачу — с тыла проникнуть во двор укрепленного дома и завязать бой с находившимися там солдатами противника. Одновременно указал конкретные цели каждому орудийному и пулеметному расчету, установил время открытия и прекращения огня по ним.

Как только девятка отважных начала бой во дворе, по зданию тут же открыли прицельный огонь артиллеристы и пулеметчики. Под его прикрытием батальону удалось наконец ворваться в дом. Бой в нем продолжался несколько часов и закончился в пользу советских воинов.

Затем батальон гвардии майора Никина двое суток штурмовал уже непосредственно здание Штеттинского вокзала. Оборонявшие его эсэсовцы несколько раз предпринимали яростные контратаки, но все они разбивались о неколебимую стойкость гвардейцев. Во второй половине дня 1 мая комсорг батальона коммунист лейтенант Петр Фадеев водрузил над зданием вокзала красный флаг.

За мужество и отвагу, проявленные в период уличных боев в Берлине, почти все воины батальона майора С. И. Никина были награждены орденами и медалями, а сам комбат удостоился высокого звания Героя Советского Союза.

Не могу не рассказать и еще об одном мужественном воине — комсорге батальона 698-го стрелкового полка 146-й дивизии младшем лейтенанте Вячеславе Затылкове. У него был единственный принцип: быть первым, всегда — на линии огня, личным примером бесстрашия, находчивости и мастерства вести за собой батальон.

Когда 698-й полк вошел в пределы Большого Берлина, всем его подразделениям пришлось с ходу вступить в трудный бой сначала за овладение железнодорожным мостом, затем — зданием мясокомбината. Комсорг Затылков действовал тогда в качестве командира комсомольско-молодежной штурмовой группы. Гранатами и из автомата он лично уничтожил до десятка гитлеровцев, а в критический момент спас от, казалось бы, неминуемой гибели своего комбата капитана Л. Е. Новосельцева.

В другом бою младший лейтенант выручил из беды танкистов: увидев, что из-за угла дома к нашим боевым машинам подбирается несколько фашистских фаустников, он не раздумывая вступил с ними в бой. Забросав их гранатами, комсорг уничтожил двух гитлеровцев, остальные повернули назад.

За эти и многие другие боевые подвиги Вячеславу Федоровичу Затылкову было присвоено звание Героя Советского Союза.

Кстати замечу, что стать боевым комсомольским вожаком В. Ф. Затылкову во многом помогли армейские курсы парторгов и комсоргов подразделений, которые он блестяще окончил незадолго до Берлинской операции. Эти курсы действовали при политотделе армии непрерывно. Мы придавали им большое значение, расценивая их как своеобразный институт подготовки партийного и комсомольского актива. Руководили курсами в разное время инспекторы поарма Н. А. Морозов и И. В. Байбородов.

С подходом дивизий 79-го стрелкового корпуса к мосту Мольтке на Шпрее командарм приказал комкору Переверткину взять штурмом рейхстаг и водрузить над ним Знамя Победы.

Когда утром 29 апреля мы приехали на корпусной командный пункт, бои велись как на правом, так и на левом берегу реки. Комкор С. Н. Переверткин кратко охарактеризовал обстановку. Она сводилась к следующему.

Ночью штурмовые подразделения 150-й и 171-й стрелковых дивизий захватили мост Мольтке, переправились на южный берег Шпрее. Туда же удалось перебросить и десятка полтора танков, самоходных артиллерийских установок, несколько орудий полевой артиллерии. Отвоеван небольшой плацдарм. Однако мост по-прежнему плотно простреливается противником с флангов.

— Мало еще наших войск на том берегу реки, — не скрывая досады, добавил Семен Никифорович. — Корпусу поставлена задача к исходу дня расширить плацдарм, переправить на южный берег все, что только возможно. Пытаемся это делать, но фашисты ни на минуту не прекращают обстрела моста.

В штабе корпуса я прочитал боевое распоряжение комкора командирам дивизий генералу В. М. Шатилову и полковнику А. И. Негоде, подписанное им еще накануне: «150-й стрелковой дивизии — одним стрелковым полком оборона на р. Шпрее, двумя стрелковыми полками продолжать наступление с задачей форсировать Шпрее и овладеть западной частью рейхстага… 171-й стрелковой дивизии — продолжать наступление в своих границах с задачей форсировать Шпрее и овладеть восточной частью рейхстага…»

Весь день 29 апреля на южном берегу Шпрее велись ожесточенные бои. Со второй половины дня в них участвовали уже не только штурмовые отряды, а значительно большие силы. В районе Швейцарского посольства самоотверженно дрались с эсэсовцами воины 380-го и 525-го стрелковых полков 171-й дивизии, очищая от гитлеровцев дом за домом. Подразделения 756-го и 674-го стрелковых полков 150-й дивизии продолжали штурмовать «дом Гиммлера» — министерство внутренних дел фашистской Германии. Полностью овладеть этим зданием, протянувшимся почти на целый квартал, удалось лишь к 4 часам 30 апреля.

Теперь до рейхстага оставалось каких-нибудь 400–500 метров. Предстоял его штурм, поэтому все внимание командования армии и корпуса было приковано к этому зданию, больше похожему на мрачный средневековый замок.

Подходы к рейхстагу прикрывались большим количеством железобетонных дотов, противотанковым рвом с водой. Площадь перед ним простреливалась из всех видов оружия. На танкоопасных направлениях располагались фаустники. Окна и почти все двери здания были заранее замурованы кирпичом.

Армейские, корпусные, дивизионные и полковые офицеры-оперативники и командиры боевых частей в течение 29-го и в ночь на 30 апреля скрупулезно изучали систему огня противника, его оперативные и тактические возможности. Требовалось найти, как принято сейчас выражаться, оптимальный вариант, чтобы при штурме избежать излишних потерь. Главная роль по-прежнему отводилась штурмовым батальонам, отрядам и группам.

Ночью на южный берег Шпрее продолжалась интенсивная переброска советской боевой техники: танков, самоходных установок, артиллерийских орудий разного калибра, вплоть до 152- и 203-миллиметровых гаубиц, минометов. Были также переправлены новейшие мощные реактивные установки БМ-31.

Политработники, парторги и комсорги, агитаторы, партийные и комсомольские активисты использовали ночное затишье для проведения бесед с личным составом, для разъяснения боевой задачи. Проводились партийные и комсомольские собрания, на которых обсуждался единственный вопрос — о передовой роли коммунистов и членов ВЛКСМ при штурме рейхстага.

Открытые партийные собрания состоялись и в штурмовом батальоне капитана С. А. Неустроева, в стрелковой роте, где обязанности командира временно исполнял парторг подразделения старший сержант И. Я. Сьянов. В принятых решениях участники этих собраний одинаково записали: во время штурма рейхстага долг всех коммунистов и комсомольцев — быть впереди.

— Партийное собрание в нашем батальоне продолжалось всего минут тридцать — тридцать пять. Но прошло оно организованно и активно. Выступили одиннадцать человек, в том числе и несколько беспартийных. Говорили кратко, о самом главном: как быстрее ворваться в рейхстаг. Все коммунисты получили партийное задание — сделать это первыми, увлечь за собой остальных воинов, — рассказывал позже офицер из неустроевского батальона старший лейтенант К. В. Гусев.

А в штурмовом батальоне 380-го стрелкового полка 171-й дивизии на комсомольском собрании К. Я. Самсонов обратился к собравшимся с вопросом: кто желает первым разведать путь к рейхстагу и установить на его здании красный флаг? Добровольцев оказалось много. Однако командир батальона остановил свой выбор на младшем сержанте М. В. Еремине и рядовом Г. К. Савенко.

Первая попытка преодолеть площадь перед рейхстагом и ворваться в здание, предпринятая штурмовыми батальонами 30 апреля на рассвете, потерпела неудачу.

В 11.30 стрелковые полки 150-й и 171-й дивизий после мощной артподготовки при поддержке танков и самоходных артиллерийских установок вновь атаковали позиции противника. Бой продолжался несколько часов, однако и он принес лишь частичный успех. Многие подразделения достигли заполненного водой противотанкового рва, но форсировать его и продвинуться дальше не смогли из-за сильного огня гитлеровцев.

И тем не менее нескольким группам воинов из батальонов С. А. Неустроева, К. Я. Самсонова, В. И. Давыдова удалось пробиться к центральной части рейхстага и ворваться в него. Одной из наиболее многочисленных по составу была группа из 756-го стрелкового полка во главе со старшим лейтенантом К. В. Гусевым, лейтенантом А. П. Берестом и старшим сержантом И. Я. Сьяновым. Вместе с ней здесь оказались несколько бойцов и сержантов из батальона старшего лейтенанта К. Я. Самсонова, часть взвода разведки лейтенанта С. Е. Сорокина из 674-го стрелкового полка 150-й дивизии в составе С. Г. Орешко, М. С. Габидулина, Г. П. Булатова, В. Н. Провоторова и других. Всего же — чуть более ста человек.

А на колоннах, на выступах заалели красные флаги. Вот взвился флаг младшего сержанта П. Н. Пятницкого. Взбегая по ступеням рейхстага, он был сражен вражеской пулей. Его дело продолжил младший сержант П. Д. Щербина: подхватив флаг Пятницкого, он укрепил его на одной из колонн у главного входа. Здесь же водрузили алый стяг и Г. К. Савенко с М. В. Ереминым, отважные бойцы из батальона К. Я. Самсонова. А на выступе стены установил свой флаг боевой разведчик Григорий Булатов…

Группа смельчаков продолжала вести неравный бой в самом рейхстаге. Но им нужна была срочная поддержка. В этой обстановке командир корпуса принял решение на новый штурм. Начался он ровно в 18.00. Десятки артиллерийских орудий, минометов, танков, самоходок и «катюш» обрушили на рейхстаг море огня. В атаку ринулись стрелковые части 150-й дивизии — 756-й полк Ф. М. Зинченко и 674-й, которым командовал теперь А. Д. Плеходанов. Одновременно вражеские позиции перед рейхстагом атаковали подразделения 380-го и 525-го стрелковых полков из 171-й дивизии. Эсэсовцы, оборонявшие подступы к зданию, были смяты.

Теперь рядом с флагом П. Н. Пятницкого развевались на ветру алые стяги, водруженные лейтенантом Р. Кошкорбаевым, сержантом П. С. Смирновым, рядовыми Н. Т. Беленковым и Л. Ф. Сомовым из 525-го стрелкового полка, сержантом Б. Л. Япаровым из 86-й тяжелой гаубичной артбригады, старшиной Диденко из 40-й отдельной истребительной противотанковой бригады, младшим сержантом Калугиным из 1622-го зенитного артиллерийского полка.

Я назвал здесь имена далеко не всех воинов, донесших свои флаги до здания рейхстага. Их было во много раз больше, ибо самым примечательным в этом штурме был массовый героизм советских солдат, сержантов и офицеров.

С самого начала боев за рейхстаг с воинами штурмового батальона капитана Неустроева действовала и группа капитана В. Макова, которая имела задание водрузить над поверженным зданием так называемого фашистского «парламента» корпусной красный флаг. В этой группе были бесстрашные разведчики-добровольцы коммунисты и комсомольцы из 136-й артиллерийской бригады старшие сержанты К. Загитов и А. Лисименко, сержанты М. Минин и А. Бобров. Наперекор всем трудностям они пронесли в рейхстаг рацию, воспользовавшись которой начальник штаба штурмового батальона Кузьма Владимирович Гусев передал командиру 756-го стрелкового полка полковнику Ф. М. Зинченко первое боевое донесение об обстановке в рейхстаге.

Затем, как свидетельствуют боевые донесения, эта группа пробилась на крышу здания рейхстага и установила там поздно вечером 30 апреля красный флаг командования и политотдела корпуса, закрепив его древко в одной из пробоин в бронзовой скульптуре «Богиня победы».

Несколько позже между КП 756-го стрелкового полка, располагавшимся в «доме Гиммлера», и рейхстагом сержантом Ермаковым была установлена проводная связь. Тогда же вечером полковник Зинченко лично побывал там, дал необходимые указания о дальнейших действиях.

А командный пункт 380-го стрелкового полка 171-й дивизии в течение всего дня 30 апреля находился в здании Швейцарского посольства. Но поздно вечером командир полка майор В. Д. Шаталин и его заместитель по политчасти майор Ш. X. Килькеев вместе с группой связистов перебрались непосредственно в рейхстаг, чтобы на месте управлять продолжавшимся там боем. Оттуда они поддерживали постоянную связь с командиром дивизии А. И. Негодой и начальником штаба И. Ф. Топоровым.

Но как же развивались события в рейхстаге с самого начала, с того момента, когда в него ворвались лишь первые штурмовые группы?

Общее командование всеми воинами, пробившимися в рейхстаг, сразу же принял на себя старший лейтенант К. В. Гусев. Никакой связи с полками тогда еще не имелось, и установить ее пока не было возможности. К тому же в сложившейся обстановке сразу потребовалось вступить в неравный бой с превосходящими силами врага.

С самого начала ворвавшимся удалось оттеснить гитлеровцев от главного входа, захватить две комнаты и коридор, ведущий к Круглому залу. Эсэсовцы предпринимали против группы Гусева неоднократные контратаки, стремясь выбить ее из рейхстага. Но все они разбивались о железную стойкость советских воинов.

Когда же в здание ворвались основные силы батальонов Неустроева, Давыдова, Самсонова, Логвиненко и другие подразделения, положение резко изменилось. Теперь уже сами эсэсовцы вынуждены были отходить в глубь здания. Вскоре бойцы С. А. Неустроева овладели Круглым залом заседаний на первом этаже, затем загнали основную часть гарнизона рейхстага в подвальные помещения.

Драться приходилось в полной темноте. Очищая на первом этаже от гитлеровцев комнату за комнатой, коридор за коридором, наши воины ориентировались главным образом по вспышкам автоматных очередей. Предпринимались ими и попытки пробиться по главной лестнице на второй этаж, но пока безуспешно, так как эсэсовцы простреливали плотным огнем все подходы к ней.

Кроме главной имелись, конечно, и другие лестницы, ведущие на второй этаж. Но их не так-то легко было обнаружить. В конце концов был найден еще один тщательно замаскированный вход на второй этаж. Этим немедленно воспользовался заместитель командира штурмового батальона 756-го полка капитан В. И. Ярунов. Возглавляемая им группа бойцов и сержантов быстро проникла на второй этаж и нанесла по эсэсовцам, оборонявшим главную лестницу, внезапный удар с тыла. Вслед за группой Ярунова на второй этаж пробились и другие подразделения.

Ожесточенные бои шли и в юго-восточной части рейхстага. По прибытии туда Шаталин и Килькеев сразу же наладили взаимодействие с подразделениями 150-й стрелковой дивизии. Затем, оценив обстановку, Шаталин связался с начальником штаба дивизии И. Ф. Топоровым и попросил его прислать в рейхстаг химиков с ранцевыми огнеметами. Вскоре такая группа прибыла. Возглавлял ее капитан М. С. Зеленко.

С подходом огнеметчиков дела пошли веселее. Они начали умело выкуривать эсэсовцев из подвалов и забаррикадированных комнат.

В то время, когда Шаталин ставил боевые задачи подразделениям, Килькеев беседовал с политработниками, парторгами, комсоргами и агитаторами, с коммунистами и комсомольцами, призывая их выстоять, подать личный пример мужества и находчивости в бою.

С утра 1 мая гитлеровцы предприняли несколько яростных контратак как внутри рейхстага, так и вне его со стороны Бранденбургских ворот. Особенно тяжело было сражаться в горящем рейхстаге. Вот что рассказывал об этих боях К. Я. Самсонов:

— Под прикрытием дыма эсэсовцы атаковали нас. Но мы не дрогнули, не отступили. Стволы наших пулеметов и автоматов от непрерывной стрельбы так накалились, что до них невозможно было дотронуться. К тому же мучила жажда, а воды не было ни капли. Дым ел глаза, на многих тлело обмундирование. И все-таки мы отбили и эту атаку!

А вот что вспоминает пулеметчик Иван Беликин:

— Мы ворвались в рейхстаг вместе с нашими автоматчиками. Захватили одну из комнат. А в соседней — гитлеровцы. Начал стрелять из пулемета через стену, потом выбил дверь и швырнул в комнату гранату. И так — из комнаты в комнату, с этажа на этаж, через трупы врагов…

И они, эти бесстрашные люди, победили!

Хотя к исходу дня инициатива в рейхстаге полностью перешла к советским воинам и основные силы противника укрылись в подвалах, бой тем не менее не прекращался. А тем временем разведчики из 756-го стрелкового полка 150-й стрелковой дивизии сержант М. А. Егоров и младший сержант М. В. Кантария доставили сюда одно из девяти знамен Военного совета армии, учрежденных им для водружения над поверженным рейхстагом. Но для этого необходимо было пробиться на крышу здания и под огнем врага подняться на его купол.

Егоров и Кантария, сопровождаемые замполитом батальона лейтенантом Берестом, парторгом роты Сьяновым и группой автоматчиков, сразу же приступили к выполнению боевого задания. Под прикрытием своих товарищей они, бывалые разведчики, быстро и ловко взобрались на купол. И над дымившимся рейхстагом гордо и величественно взметнулось знамя Военного совета армии, ставшее навечно Знаменем Победы советского народа над черными силами фашизма в Великой Отечественной войне. Произошло это в ночь с 30 апреля на 1 мая 1945 года.

Под утро в армию поступил приказ № 06 Военного совета 1-го Белорусского фронта. В его вступительной части подчеркивалось, что район рейхстага обороняли отборные части войск СС. Кроме того, туда же в ночь на 28 апреля противник выбросил на парашютах батальон морской пехоты.

«Войска 3-й ударной армии генерал-полковника Кузнецова, — говорилось далее в приказе, — продолжая наступление, сломили сопротивление врага, заняли главное здание рейхстага и… подняли на нем наш Советский флаг. В боях за район и главное здание рейхстага отличились 79-й стрелковый корпус генерал-майора Переверткина, 171-я стрелковая дивизия полковника Негоды и 150-я стрелковая дивизия генерал-майора Шатилова».

Поздравив войска с одержанной победой, Военный совет фронта объявил благодарность «за проявленную храбрость, умелое и успешное выполнение боевой задачи всем бойцам, сержантам, офицерам и генералам 171-й и 150-й стрелковых дивизий и непосредственно руководившему боем командиру 79-го стрелкового корпуса генерал-майору Переверткину». Военному совету 3-й ударной армии предлагалось представить к наградам наиболее отличившихся в боях бойцов и командиров.

Под приказом стояли подписи командующего фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова, члена Военного совета генерал-лейтенанта К. Ф. Телегина и начальника штаба фронта генерал-полковника М. С. Малинина.

Примерно в полдень 1 мая фотокорреспондент газеты «Правда» Виктор Темин с борта самолета сфотографировал установленное на куполе рейхстага Знамя Победы. Сделанный им снимок неоднократно публиковался затем на страницах не только советских, но и многих зарубежных газет и журналов.

«В связи с очень сложной обстановкой нам, к сожалению, удалось всего только раз пролететь вблизи от рейхстага, где развевался красный флаг. Вот так и был сделан этот единственный снимок», — вспоминал позже летчик И. Вештак.

Обстановка действительно еще оставалась довольно сложной как вокруг рейхстага, так и внутри его главного здания. На улицах города продолжались сильные бои с использованием всех видов оружия, вплоть до тяжелой артиллерии и огнеметов. Не прекращались они и в здании рейхстага.

Рано утром 1 мая эсэсовцы подожгли рейхстаг, а затем контратаковали находившиеся в здании подразделения советских войск.

О том, как развивались эти события, мне позже подробно рассказали майоры В. Д. Шаталин, Ш. X. Килькеев, полковник Ф. М. Зинченко, старший лейтенант К. В. Гусев, лейтенанты А. П. Берест, Каримджан Исаков, сержант М. Минин и другие участники штурма.

Пытаясь «выкурить» советских воинов из рейхстага, гитлеровцы подожгли стеллажи и шкафы с архивами. Небольшие группы эсэсовцев вырвались из одного или двух подвальных помещений, контратаковали штурмовой батальон 756-го стрелкового полка.

Дым быстро заполнил коридоры и комнаты первого этажа. Стало трудно дышать, слезились глаза. Людей мучила жажда — не хватало воды. А эсэсовцы под прикрытием густых клубов дыма продолжали наседать. Возникла опасность, что из подвалов удастся выбраться и остальному фашистскому гарнизону рейхстага.

Офицеры, коммунисты и комсомольцы штурмового батальона по указаниям Неустроева и Береста собрались в одной из комнат посоветоваться, что же предпринять. Кто-то из присутствовавших предложил на время уйти из здания рейхстага. Против этого решительно выступили замполит батальона лейтенант Берест, член партбюро полка капитан Прелов, старший лейтенант Гусев, агитатор политотдела дивизии Матвеев, парторг батальона Петров и другие. Капитан Неустроев связался по телефону с полковником Зинченко. Тот приказал: здание рейхстага не оставлять.

«Военный совет» (так в шутку называли позже это короткое совещание сами его участники) постановил: охрану выходов из подвальных помещений поручить коммунистам и комсомольцам, всем остальным продолжать бой с успевшими вырваться эсэсовцами.

Охранять выходы вызвались коммунисты Щербаков, Покатов, Самсонов, Сорокин, Астахов и командир взвода лейтенант Козлов. Они с честью выполнили эту сложную и опасную боевую задачу.

Коммунисты и комсомольцы, как всегда, были впереди, словом и личным примером увлекали за собой беспартийных. Действовавший в составе батальона Неустроева член партбюро полка капитан Александр Матвеевич Прелов во время пожара написал от руки небольшую листовку-обращение к дравшимся в рейхстаге однополчанам. В ней говорилось: «На рейхстаге уже реет наше Красное Знамя. Эсэсовцы поджигают здание. Они хотят выкурить нас из рейхстага. Этого никогда не произойдет! Мы все стоим насмерть, защищая честь нашего Знамени, честь нашей Родины!»

Перебегая под огнем из комнаты в комнату, отстреливаясь от эсэсовцев, капитан Прелов сам читал эту листовку бойцам. Кстати, за время боев в рейхстаге было написано несколько подобных листовок как в батальоне Неустроева, так и в подразделениях 674-го и 380-го стрелковых полков.

Хочется особо отметить, что в период боев внутри рейхстага советские воины умело применяли гранаты и мины. Но пополнять их запас было исключительно трудно, так как гитлеровцы держали под непрерывным обстрелом все подступы к зданию. И все же коммунисту Мягченкову с группой бойцов удалось доставить в рейхстаг этот драгоценный груз.

Отличился также и коммунист Стрихин. Несколько раз под огнем врага он переползал площадь и, нагрузившись минами, возвращался назад. За два дня боев этот воин удостоился орденов Красной Звезды и Отечественной войны II степени.

Под вечер накал боевых действий в рейхстаге стал несколько ослабевать, упорство гитлеровцев пошло на спад. А вскоре над одним из подвальных помещений появился белый флаг. Находившиеся там эсэсовцы попросили направить к ним представителя советского командования «в чине не ниже полковника».

— В то время советских офицеров в звании полковника в рейхстаге не было, — рассказывал потом лейтенант А. П. Берест. — Решили так: роль полковника буду выполнять я. Чтобы прикрыть лейтенантские погоны, пришлось накинуть на плечи кожаную куртку. Со мной в подвал спустились еще два товарища. Внизу нас сразу же обступили гитлеровцы: офицеры, два морских пехотинца, женщина… Все что-то громко говорили, перебивая друг друга. Я предложил — гарнизону безоговорочно капитулировать, дал двадцать минут на размышление. После этого мы все трое снова поднялись на первый этаж. Через двадцать минут никакого ответа от гитлеровцев не поступило. Мы решили: не капитулируют, значит, надо добивать.

Незадолго до рассвета 2 мая оборонявший рейхстаг вражеский гарнизон все же вынужден был сложить оружие, капитулировать, теперь уже без всяких переговоров и условий. Примерно полторы тысячи гитлеровцев во главе с двумя генералами с поднятыми руками вышли из подвалов в секторе здания, контролируемом подразделениями 756-го стрелкового полка. А чуть позже сдались в плен бойцам 380-го стрелкового полка и остатки фашистского гарнизона.

Как только в рейхстаге смолкли выстрелы, в ряде подразделений, бравших его, состоялись партийные собрания. На одном из них — в штурмовом батальоне 756-го стрелкового полка — коммунисты приняли кандидатом в члены ВКП(б) своего прославленного в боях 22-летнего комбата Степана Неустроева, тогда еще только представленного к званию Героя Советского Союза. На другом собрании — в батальоне 525-го стрелкового полка — был единогласно принят в члены ВКП(б) командир передовой роты лейтенант Анатолий Коршун.

В тот памятный день навсегда связали свою судьбу с партией Ленина и многие другие воины, штурмовавшие рейхстаг.

Еще вечером 1 мая, когда эсэсовский гарнизон рейхстага фактически прекратил организованное сопротивление, мы вместе с генералом Переверткиным побывали на КП 150-й и 171-й дивизий, на месте ознакомились с обстановкой, после чего я выехал в расположение штаба армии.

Через несколько минут после моего возвращения в политотдел туда пришли корреспонденты «Правды» Борис Горбатов и Мартын Мержанов, а также представители нескольких других центральных газет и журналов. Все интересовались подробностями штурма рейхстага. Я рассказал работникам печати все, что мне было известно о боях за рейхстаг. Беседа затянулась допоздна.

Потом пришлось заниматься служебными делами. Их тоже накопилось немало. А рано утром мне позвонил А. И. Литвинов, попросил зайти к нему.

Прежде всего Андрей Иванович ознакомил меня с последними новостями.

По радио только что объявлен приказ командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга всему гарнизону о прекращении сопротивления.

— Текст приказа наши радисты приняли и перевели. Вот, почитайте, — подал мне Литвинов небольшой листок.

«30 апреля, — объявлял Вейдлинг, — фюрер покончил с собой и, таким образом, оставил нас, присягавших ему на верность, одних. По приказу фюрера мы, германские войска, должны были еще сражаться за Берлин, несмотря на то что иссякли боевые запасы, и несмотря на общую обстановку, которая делает бессмысленным наше дальнейшее сопротивление.

Приказываю: немедленно прекратить сопротивление». Ниже — подпись.

Не менее важными и радостными были другие новости. Получили сообщение о выходе в центр Берлина в районе Бранденбургских ворот войск 8-й гвардейской армии генерала В. И. Чуйкова. На Шарлоттенбюргерштрассе, южнее рейхстага и Кроль-Оперы, с ними встретились части наших 171-й и 207-й стрелковых дивизий.

Сообщив мне все это, генерал Литвинов перешел к главному, что, собственно, и было причиной столь раннего моего вызова. Оно заключалось в следующем.

Ночью боевые порядки 52-й гвардейской стрелковой дивизии были атакованы крупными силами пехоты и танков противника — часть окруженного в Берлине фашистского гарнизона пыталась вырваться из котла и пробиться на север. Благодаря принятым экстренным мерам эта его попытка сорвана.

О том, что ночная атака гитлеровцев успешно отражена, командарм уже доложил Г. К. Жукову. В ответ маршал заметил, что большой группе пехоты и танков противника все же удалось прорваться на северо-запад. Фронт принял необходимые меры: войска 47-й армии генерала Ф. И. Перхоровича ведут бой по разгрому прорвавшейся группировки. Командующий фронтом приказал генералу В. И. Кузнецову проверить: «Не через ваши ли боевые порядки фашисты пробились на северо-запад?» — и немедленно доложить о результатах проверки.

— В армию Перхоровича только что выехали начальник оперативного отдела штаба полковник Г. Г. Семенов и заместитель начальника штаба артиллерии майор Буцкий, — продолжил Литвинов. — Сам я сейчас выезжаю в двенадцатый гвардейский корпус. Полагаю, что вам тоже следует поехать со мной. Вдвоем будет легче установить истину.

И она была установлена. Как оказалось, вражеская группировка прорвалась в сторону 47-й армии через боевые порядки соседей. Никакой вины войск 3-й ударной армии в этом не было, о чем и было доложено командованию фронта.

А в это время дивизии 12-го гвардейского и 7-го стрелковых корпусов нашей армии во взаимодействии с соединениями 5-й ударной армии генерала Н. Э. Берзарина продолжали успешно выполнять боевую задачу по окончательной ликвидации окруженной в центре Берлина группировки немецко-фашистских войск. Правда, как уже говорилось выше, организованное сопротивление гитлеровцев на большинстве участков, по существу, прекратилось. Гарнизоны многих опорных пунктов обороны противника вместе со своими командирами сдавались в плен. Например, только за два часа дивизии 12-го и 7-го корпусов пленили не менее десяти тысяч солдат и офицеров противника. Большое число пленных взяли и соседние армии. Одним словом, дело шло к развязке.

В целях предотвращения бессмысленного кровопролития командиры и политорганы соединений широко применяли направление в осажденные гарнизоны вражеских опорных пунктов своих парламентеров, которые без лишних слов сообщали гитлеровским генералам и офицерам ультимативное требование советского командования — сложить оружие, безоговорочно капитулировать. В большинстве случаев оно быстро и организованно выполнялось. Определенную роль в этом сыграл, безусловно, переданный утром по радио приказ бывшего командующего обороной Берлина генерала Вейдлинга о прекращении сопротивления.

В один из крупных опорных пунктов, гарнизон которого состоял примерно из 3 тысяч солдат и офицеров 18-й мотодивизии, командир и начальник политотдела 364-й стрелковой дивизии направили в качестве парламентеров советского офицера Н. Я. Гавриленко и военнопленного немецкого полковника. Встретившись с начальником гарнизона — командиром 18-й дивизии генерал-майором Раухом, капитан Гавриленко передал ему требование нашего командования о безоговорочной капитуляции, а прибывший вместе с ним пленный немецкий полковник добавил, что лично слышал по радио приказ генерала Вейдлинга о прекращении сопротивления. После короткого совещания с несколькими старшими офицерами мотодивизии генерал Раух сказал, что согласен капитулировать. С ним вместе сдались в плен и подчиненные ему солдаты и офицеры.

Не везде, однако, вопрос о капитуляции решался просто. В гарнизон опорного пункта, осажденный 146-й стрелковой дивизией, в качестве парламентеров были посланы старший инструктор политотдела по работе среди войск противника майор Шадзунский и подполковник Олефир. Их пропустили в расположение опорного пункта, обезоружили, провели к немецкому генералу.

— С какой целью вы прибыли к нам? — спросил тот.

— Наше командование предлагает вам, всем офицерам и солдатам вашего гарнизона сложить оружие, сдаться в плен, — ответил по-немецки майор Шадзунский. — Вы, вероятно, уже знаете, герр генерал, что генерал Вейдлинг отдал сегодня утром приказ всему берлинскому гарнизону о прекращении сопротивления.

— Вы — немец? — не без удивления посмотрел на него генерал (это был генерал-лейтенант Гюром, полицай-президент Берлина).

— Нет, я офицер Красной Армии, — с достоинством ответил Шадзунский. — Так как же насчет капитуляции, герр генерал?

— Приказа сложить оружие мы не получали, — с тщательно скрываемой растерянностью сказал генерал-лейтенант Гюром. — Напротив, по немецкому радио от имени гросс-адмирала Дёница регулярным частям передано приказание продолжать войну.

Такое приказание гросс-адмирала Дёница действительно было передано по немецкому радио в 13 часов 30 минут. Преемник покончившего с жизнью бесноватого фюрера не удержался от соблазна проявить свою власть.

Переговоры Олефира и Шадзунского с Гюромом продолжались минут сорок. Сошлись на компромиссном решении: полицай-президент Берлина пошлет в один из штабов советских войск своих представителей, чтобы договориться об условиях капитуляции.

— Можно и так, — согласился Шадзунский. — Но прошу иметь в виду, генерал, никакие условия обсуждаться не будут. Только безоговорочная капитуляция.

Гюром все же направил своих парламентеров в штаб 7-го стрелкового корпуса. Там им, естественно, сказали то же самое, что и майор Шадзунский.

— Осажденный частями нашей дивизии гарнизон опорного пункта состоял в основном из полицейских, — доложил А. И. Литвинову и мне начальник политотдела 146-й стрелковой дивизии полковник Г. Б. Юдин. — Мы разрешили им подумать над нашим предложением, но не больше часа. В назначенный срок весь гарнизон — примерно пять тысяч человек — сложил оружие. Вместе с остальными сдались в плен генерал-лейтенант Гюром и генерал-майор полиции Хаймбург, начальник охранной полиции Берлина.

Во второй половине дня пленение немецко-фашистских войск в центре Берлина, противостоявших соединениям 12-го гвардейского и 7-го стрелковых корпусов, было полностью завершено. После этого наши подразделения занялись очисткой чердаков и подвалов отдельных домов от небольших групп гитлеровцев и эсэсовцев-одиночек.

К исходу 2 мая немецко-фашистские войска прекратили сопротивление и в других районах Берлина. Красная Армия заняла весь город.

В тот день всюду можно было услышать с гордостью произносимые советскими воинами слова:

— Фашистские вояки мечтали о параде своих войск в Москве. Не вышло! А вот мы в Берлине! Мы победили!

Как ветерана 3-й ударной армии меня часто спрашивают, почему именно ее войска удостоились высокой чести штурмовать рейхстаг и водрузить над ним Знамя Победы. Ответить на такой вопрос непросто. В Берлинской операции, как известно, принимали участие войска трех фронтов, в общей сложности более двух десятков общевойсковых и танковых армий. На 1-м Белорусском фронте только в составе группировки, наносившей главный удар на Берлин в центре — с кюстринского плацдарма, кроме нашей действовали еще три общевойсковые и две танковые армии. Воины каждой из них были достойны водрузить победное знамя над рейхстагом. Но так случилось, что именно части 3-й ударной первыми ворвались в пределы Большого Берлина и, продолжая наступление в самом городе, осуществили дерзкий маневр, на какое-то время быстрее своих соседей достигли центра фашистской столицы, вышли к мосту Мольтке.

Это, конечно, вовсе не значит, что в полосе наступления соединений нашей армии противник сопротивлялся с меньшей ожесточенностью. Бои всюду носили исключительно упорный характер. За 17 дней Берлинской операции войскам 3-й ударной, как и соседним армиям, пришлось преодолеть множество самых разнообразных препятствий и укреплений врага, вести бои в хорошо подготовленном к обороне огромном городе, где многие дома были превращены в настоящие крепости. О том, насколько яростным было сопротивление гитлеровцев, убедительнее всего говорят понесенные ими потери. За время Берлинской операции немецко-фашистские войска в полосе наступления нашей армии только убитыми и ранеными потеряли более 26 тысяч своих солдат и офицеров. Кроме того, более 36 тысяч фашистских вояк, в том числе 275 офицеров и И генералов, были взяты войсками армии в плен.

В дни Берлинской операции в составе нашей армии мужественно и самоотверженно сражались с врагом воины 60 национальностей и народностей Советского Союза. И все они внесли достойный вклад в общее дело окончательной победы над врагом.

В ходе боев политические отделы, партийные и комсомольские организации, как и прежде, значительное внимание уделяли воспитательной работе с воинами нерусской национальности. О боевых успехах многих из них рассказывали на своих страницах дивизионные газеты, их фамилии с уважением называли в беседах с бойцами и сержантами агитаторы. Статьи и корреспонденции о дружбе и братстве народов Советского Союза, об их единстве в борьбе с врагом часто публиковались и в армейской газете «Фронтовик». Все это, естественно, способствовало еще большему сплочению личного состава, повышению его боевой активности.

Во время уличных боев в Берлине политотдел армии издавал массовыми тиражами листовки, также рассказывавшие о мужестве и героизме представителей разных национальностей нашей великой Родины.

В моем личном архиве, например, сохранилась одна из них, посвященная парторгу батальона из 674-го стрелкового полка лейтенанту Каримджану Исакову. В боях за Берлин он показал себя не только отличным партийным вожаком, по и дерзким, бесстрашным воином. По его инициативе воины батальона, в первую очередь коммунисты, в совершенстве овладели трофейными фаустпатронами и умело использовали их для уничтожения вражеских танков, самоходных установок, расчетов артиллерийских орудий, для подавления пулеметных точек.

Лейтенант Каримджан Исаков одним из первых ворвался в здание рейхстага и смело, как подобает коммунисту, дрался с засевшими там эсэсовцами.

Командир полка подполковник Плеходанов в представлении на присвоение лейтенанту Исакову звания Героя Советского Союза охарактеризовал его как отличного воспитателя воинов, волевого офицера-организатора, человека изумительной отваги, любимца личного состава полка. А было ему в ту пору всего 23 года.

Почти через три десятка лет после окончания войны в Москве, в Центральном музее Вооруженных Сил Союза ССР, я случайно встретил стройного моложавого полковника. Это был Каримджан Исаков.

Разговорились. Вспомнили о войне, о друзьях-товарищах, о боях за Берлин. Каримджан рассказал, что после Победы решил навсегда посвятить свою жизнь службе в Советской Армии. Учился, получил высшее военное образование, служил во многих гарнизонах и в конце концов снова вернулся в родной Узбекистан, где возглавлял облвоенкомат Наманганской области.

Но не будем опережать события, а вернемся снова в Берлин 1945 года. 2 мая с разгромом берлинской группировки врага война тем не менее не закончилась. Она продолжалась не только на территории Чехословакии, но и в самой Германии, например в западных пригородах Берлина, где советские войска доколачивали остатки еще не сложивших оружие эсэсовцев. Но в центре Берлина, в расположении войск 3-й ударной армии, было уже тихо.

Наступившая тишина радовала, потому что она предвещала скорое, очень скорое наступление долгожданного мира. И вместе с тем в эти дни перед командованием, Военным советом и политотделом армии встали новые, не менее сложные задачи, чем вооруженная борьба с врагом. Надо было обеспечить питанием мирных жителей Берлина, а также военнопленных, сделать все необходимое для поддержания порядка в разрушенном городе.

Разумеется, главную заботу об этом взяли на себя Военный совет фронта, районные и участковые военные комендатуры. Однако многие вопросы, связанные с нормализацией жизни в Берлине, приходилось решать непосредственно и войскам. Прежде всего — тыловым частям, подразделениям и службам, командирам, политработникам и даже партийным и комсомольским организациям.

Требовалось значительно увеличить подвоз продуктов питания, наладить бесперебойную работу множества дополнительных полевых кухонь, а несколько позже, когда для населения Берлина были введены нормы снабжения продовольствием, организовать его правильное распределение, вводить в строй городские пекарни и столовые. Одним словом, хотя бои и закончились, но работать приходилось, как и прежде, по-фронтовому. Офицеры политотдела армии дни и ночи проводили в войсках, многие работали в тыловых частях.

Это была армейская жизнь. А она нередко выдвигала и такие проблемы, которые, казалось, не имели непосредственного отношения к политотделу армии. Чтобы рассказать об одной из них, позволю себе вновь вернуться к самому началу мая.

Во второй половине дня 2 мая генерал-полковник В. И. Кузнецов, а вместе с ним и многие другие руководящие генералы, старшие офицеры управления, штаба, политотдела армии осматривали места только что закончившихся боев. Побывали в «доме Гиммлера», в здании Кроль-Оперы, у Бранденбургских ворот, в здании рейхстага. Читали многочисленные надписи на стенах домов, оставленные воинами-победителями: «Дошли от Москвы до Берлина!», «Мы в Берлине!», «За кровь земляков — никопольцев, москвичей, орловцев, кубанцев, тамбовцев, ореховозуевцев мы отомстили. Майор Буланый, майор Шеленков, майор Якунин, капитан Симонов, старший лейтенант Свиридов…». Их было много, подобных надписей. Особенно запомнилась такая: на стене одного из домов на перечеркнутом фашистском лозунге «Берлин никогда не сдастся» — всего несколько слов по-русски: «А я в Берлине. Сидоров».

Позже советский поэт и писатель Евгений Долматовский назовет надписи на стенах рейхстага и других зданий поверженного Берлина «автографами Победы». Под таким названием они войдут и в историю Великой Отечественной войны. Оставили такие свои автографы на развалинах рейхстага и многие из нас, руководящих командиров и политработников армии.

Когда возвращались на Кенингс-плац, к командующему армией В. И. Кузнецову обратился только что прибывший офицер штаба и доложил, что в числе захваченных в плен гитлеровских генералов находится личный представитель гросс-адмирала Дёница при бывшей ставке Гитлера вице-адмирал Фосс, который на допросе показал: 30 апреля Гитлер, а 1 мая Геббельс покончили жизнь самоубийством.

— Запоздали вы, дорогой товарищ, с докладом. О самоубийстве Гитлера и Геббельса уже известно, — выслушав подполковника, сказал Кузнецов.

— Но мы не знаем всех обстоятельств самоубийства.

— Ну что ж, если вас это интересует, допросите вместе с работниками «Смерша» Фосса еще раз. Пусть расскажет поподробнее. Пригодится для истории, — согласился командарм. И ко мне: — Вы, Федор Яковлевич, проследите, чтобы все там было, как говорится, на уровне.

Так совершенно неожиданно мне пришлось заниматься этим, прямо скажем, не очень приятным делом.

Вице-адмирал Фосс оказался не только личным представителем гросс-адмирала Дёница в фашистской ставке, но и приближенным самого фюрера. Он показал, что последний раз говорил с Гитлером во второй половине дня 30 апреля. Фюрер, по словам Фосса, объявил о том, что кончает жизнь самоубийством, и приказал сразу же после смерти сжечь свой труп. Он, Фосс, лично видел вечером 30 апреля сильно обгоревший труп фюрера.

Во время пленения у Фосса изъяли адресованную гросс-адмиралу Дёницу телеграмму за подписями Геббельса и Бормана. Она была следующего содержания:

«Гросс-адмиралу Дёницу.

Вчера в 15.30 фюрер скончался. Завещание от 29.04 возлагает на Вас пост рейхспрезидента, на рейхсминистра доктора Геббельса — пост рейхсканцлера, на рейхсминистра Бормана — пост руководителя партии, на рейхсминистра Зейсс-Инкварта — министра иностранных дел.

Завещание, согласно распоряжению фюрера, было направлено из Берлина Вам, фельдмаршалу Шернеру… Рейхсляйтер Борман будет еще сегодня пытаться прибыть к Вам, чтобы информировать Вас о положении.

Доктор Геббельс, Борман»[19].

Примерно в то же самое время, когда повторно допрашивали пленного вице-адмирала, в 207-й стрелковой дивизии контрразведчики при проверке задержанных нашими патрулями по различным причинам немцев установили, что двое из них до последнего времени работали при рейхсканцелярии: Вильгельм Ланге более десяти лет был поваром в рейхсканцелярской столовой, а Карл Шнайдер — механиком гаража. По роду своей службы оба они хорошо знали в лицо многих главарей фашистской Германии.

— Спросите у них, видели ли они когда-нибудь лично Геббельса и смогут ли опознать его, — распорядился старший следователь контрразведки 79-го стрелкового корпуса майор Быстрое, связавшись по телефону с начальником отдела «Смерш» 207-й стрелковой дивизии.

Тот подтвердил, что Вильгельм Ланге очень хорошо знает Геббельса, неоднократно видел его в рейхсканцелярии и опознать, безусловно, сможет. Механик гаража Карл Шнайдер тоже не раз видел фашистского министра пропаганды, когда тот приезжал в рейхсканцелярию.

— Срочно привезите сюда повара и механика. Нам нужна их помощь, — попросил Быстрое дивизионного контрразведчика.

Вскоре оба немца в сопровождении офицера дивизионной контрразведки прибыли на «виллисе» в штаб корпуса. Быстров, Клименко, Катышев и Хознн вместе с ними сразу же выехали к месту последнего жительства семьи Геббельса — комфортабельному бомбоубежищу.

Как рассказал по возвращении начальник контрразведки корпуса Клименко, в двух метрах от входа в бомбоубежище они обнаружили два обгоревших трупа — мужчины и женщины. В трупе мужчины повар и механик гаража рейхсканцелярии без труда опознали Геббельса, а при осмотре второго трупа заявили, что это, очевидно, жена министра пропаганды.

На следующий день, 3 мая, из квартиры-бомбоубежища Геббельса в расположение штаба 79-го стрелкового корпуса были доставлены 6 детских трупов, трупы сильно обгоревших женщины и мужчины в мундире генерала пехоты. Группа работников отдела армейской контрразведки «Смерш», несколько представителей политотдела и других отделов штаба армии вместо с пленным вице-адмиралом Фоссом, а также Шнайдером и Ланге выехали на место, в 79-й стрелковый корпус, чтобы окончательно удостовериться не только в самоубийстве самого фашистского маньяка Геббельса, но и в его преступном изуверстве в отношении своих детей. В работе комиссии по опознанию трупов, а также в составлении акта принимал участие и я, как представитель Военного совета армии.

Пленный вице-адмирал Фосс, лично знавший семью рейхсминистра пропаганды, в обгоревшем женском трупе признал фрау Геббельс, а в шести детских трупах от четырех до четырнадцати лет — детей фашистского трубадура, умерщвленных по его указанию. В трупе генерала был опознан начальник генерального штаба немецких сухопутных войск генерал пехоты Кребс. Помимо пленного вице-адмирала это подтвердили также бывший повар столовой фашистской рейхсканцелярии Вильгельм Ланге и механик гаража Карл Шнайдер[20].

— Лишить жизни шестерых собственных детей!.. На такое даже лютые звери не способны, — мрачно проговорил Клименко, подписывая акт. — Просто не верится, что сделал это человек. Хотя ничего человеческого у Геббельса и его супруги не было. Одним словом — изверги. А жена Геббельса — чудовище в образе женщины. Иначе ее и не назовешь.

В делах и заботах, для нашей армии уже мирных и полумирных, быстро пролетела неделя между 2 и 9 мая. После непрерывных семнадцатисуточных боев войска приводили себя в порядок.

Весь арсенал форм и методов партийно-политической работы теперь был направлен на то, чтобы довести до сознания каждого воина требования о постоянной бдительности, о соблюдении чести и достоинства, о необходимости поддерживать нормальные отношения с мирными жителями Берлина.

Много времени отнимало оформление наградных материалов и вручение наград отличившимся в боях за Берлин бойцам, сержантам и офицерам. К тому же почти ежедневно проводились партийные и комсомольские собрания, заседали парткомиссии, рассматривавшие заявления лучших воинов о приеме их в члены и кандидаты в члены ВКП(б), в комсомол. Затем в торжественной обстановке, зачастую одновременно с государственными наградами, им вручались партийные и комсомольские документы.

Но чем бы каждый из нас ни занимался, все с нетерпением ждали, когда же будет подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, а следовательно, и об окончании войны.

Наконец этот радостный день наступил! В ночь на 9 мая в пригороде Берлина — Карлсхорсте акт был подписан. На церемонии подписания вместе с другими командармами присутствовал и генерал-полковник В. И. Кузнецов. Вернувшись рано утром на армейский КП, командующий в узком кругу генералов и старших офицеров армии поделился своими впечатлениями об этом историческом событии. Поздравив затем нас с победой, он сказал примерно так:

— Мы по праву можем гордиться тем, что наша армия внесла достойный вклад в общее дело победы. Путь от Москвы до Берлина был нелегким, потребовал много жертв, но он с честью и славой пройден воинами третьей ударной армии. Это — великое счастье.

9 мая во всех частях армии состоялись массовые митинги, посвященные празднику Победы. 10 мая войска 3-й ударной по приказу командования фронта передислоцировались в район Эберсвальде, передав свой участок в Берлине, в том числе и район рейхстага, соединениям 5-й ударной армии. При передаче установленное над рейхстагом Знамя Победы было заменено дубликатом и передано на хранение в 756-й стрелковый полк 150-й стрелковой дивизии. Дубликат несколько отличался от того знамени, которое установили на куполе рейхстага М. А. Егоров и М. В. Кантария. На подлинном Знамени Победы серп и молот со звездочкой были изображены на левой стороне вверху, возле древка, а на дубликате — в середине, в центре красного полотнища.

При передаче это было оговорено в акте. Но в печати почему-то не раз публиковались фотоснимки именно дубликата и даже предпринималась попытка отправить его на парад в Москву как Знамя Победы. Учитывая это, в дивизии на Знамени Победы по указанию командира и начальника политотдела была сделана надпись: «150 стр. ордена Кутузова II ст. Идриц. див.» Позднее, по распоряжению командования и политотдела корпуса, дописано: «79 ск.» А затем перед самой отправкой Знамени Победы в Москву уже по моему указанию художник дивизионного клуба добавил к написанному ранее: «3 УА 1 БФ».

В таком виде Знамя Победы и поныне хранится в зале Славы Центрального музея Вооруженных Сил Союза ССР. А полное наименование следует читать так: «150-я стрелковая ордена Кутузова II степени Идрицкая дивизия 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта».

Вскоре после передислокации войск армии в район Эберсвальде Военным советом было получено извещение о том, что в июне в Москве состоится Парад Победы, в котором от каждого фронта примет участие один сводный полк — он пронесет по Красной площади знамена наиболее отличившихся в боях соединений и частей. Командованию армии было приказано отобрать для участия в параде 150 самых достойных, прославленных в боях бойцов, сержантов и офицеров, имевших государственные награды. Командиры, штабы и политорганы с огромным энтузиазмом выполнили это задание.

За несколько дней до Парада Победы к нам поступил новый приказ: Знамя Победы, водруженное над рейхстагом, доставить в Москву с особыми воинскими почестями.

Утром 19 июня я выехал к месту хранения этого Знамени, в 150-ю стрелковую дивизию. Здесь уже собрались Михаил Егоров, Мелитон Кантария, Илья Сьянов, Степан Неустроев и Константин Самсонов. Это они должны были сопровождать в столицу нашей Родины Знамя Победы. Каждый из них получил командировочное предписание за подписью начальника политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта С. Ф. Галаджева, в котором говорилось:

«20 июня убыть в командировку в Москву на Парад Победы. Срок командировки 10 дней».

20 июня эти герои штурма рейхстага прибыли на Берлинский аэродром. Там состоялся короткий митинг. Под звуки оркестра я вручил Знамя старшему сержанту Илье Сьянову. Выполнить ответственный рейс поручалось летному экипажу под командованием старшего лейтенанта Павла Федоровича Жилкина. Штурманом экипажа был лейтенант Григорий Иванович Попов, бортрадистом — старшина Иван Иванович Иванов.

Во второй половине того же дня посланцы 3-й ударной армии уже прилетели в Москву, на Центральный аэродром. Там Знамя Победы было встречено почетным караулом Московского гарнизона. Его приняли из рук Ильи Сьянова назначенный знаменосцем Герой Советского Союза старший сержант Ф. А. Шкирев и два его ассистента, тоже Герои Советского Союза гвардии старшина И. П. Панышев и сержант П. С. Маштаков.

После Парада Победы на Красной площади в Москве Знамя Победы было передано на вечное хранение в Центральный музей Вооруженных Сил СССР.

Вот и закончились мои воспоминания о Великой Отечественной войне, о боевой службе в 1-й и 3-й ударных армиях, о друзьях-товарищах, вместе с которыми был пройден трудный путь от Москвы до Берлина.

Эта книга писалась не только для тех, кто воевал, но прежде всего — для молодых. У них впереди большая жизнь. И пусть они никогда не забывают о том, какой дорогой ценой было добыто и отвоевано их сегодняшнее счастье. Пусть всегда помнят, что главным и решающим условием победы советского народа в войне против фашистской Германии было твердое и постоянное руководство пашей Коммунистической партии, которая объединяла и направляла все усилия советских людей на разгром ненавистного врага. В Коммунистической партии советский народ и его Вооруженные Силы всегда видели своего вождя, руководителя и организатора всех побед.

Буду горд и счастлив, если моя книга хотя бы в небольшой мере поможет ее читателям проникнуться еще большим сознанием личной ответственности каждого за дальнейшее укрепление экономической и оборонной мощи Страны Советов.

От души желаю всем будущим читателям моих воспоминаний, а особенно молодежи: не забывайте о прошлом. Ибо оно неотделимо от пашей теперешней счастливой жизни! Любите Родину, берегите ее как зеницу ока. Свято соблюдайте Основной закон нашей Отчизны — Конституцию Союза Советских Социалистических Республик, в 62-й статье которой, в частности, сказано: «Защита социалистического Отечества есть священный долг каждого гражданина СССР». Ведь именно Родина — главное наше богатство!