В тени Алтополиса

Глава 9. Расплывающиеся в небесах звезды.

Со Стригой я встретился ровно через неделю, как и было договорено - в заброшенной голубятне за городом. Хорошо, что пацаны были на смене, иначе пришлось бы объясняться. Не было больше прав у Чижика здесь появляться – всё, вход заказан.

Я ходил и смотрел на составленные в углу бутылки, на обертки, на забитую окурками банку из-под шпрот. Ходил и думал, как им тут было весело без меня. И вот какая странная штука, в компании я мог весь вечер просидеть на диване, ничем толком не занимаясь. Мог часами слушать разглагольствования пацанов и пялиться на горизонт, где в одну сплошную линию сливались небеса и степь. А одному не получалось - тошно было.

Стригун явился с большим опозданием. Прежде чем открыть дверь, он с полчаса шнырял по окрестным кустам, в поисках мест возможной засады. Мне хорошо был слышен хруст ломаемых веток, а пару раз даже пришлось наблюдать за фигурой, продирающейся сквозь густые заросли. Со второго этажа мучения бандита были особенно хорошо заметны.

Что не говори, стригуны стайные животные. Они как волки не умели бродить в одиночку: не в их это было стиле, не в их характере. Расписные предпочитали сбиваться в небольшие группы по три-четыре человека, гулять вечерами по улицам, и кошмарить торговцев, отказывающихся забесплатно отдавать понравившуюся им вещь с прилавка. Или пугать случайных прохожих, слишком вычурно на их взгляд одетых. Не приведи небеса, появиться в Центровой с серьгой в ухе. Если барышням подобная вольность дозволялась, то парней могли и отлупить. Вырвать украшение с мясом и силой запихнуть в рот, требуя немедленно проглотить. И плевать, что острая застежка серьги могла вызвать внутреннее кровотечение. Сказано - жри, значит жри.

Не ходили грозные хозяева улиц по одиночке. Оттого и странно было, почему этот приперся один. Злой и явно нервничающий, стригун всучил мне тяжелую пластиковую коробочку и тут же требовательно спросил:

- Знаешь, что это такое?

Дураком надо быть, чтобы не догадаться, в особенности при наличии массивного объектива. Покрутив для вида штуковину, я с умным видом произнес:

- Фотик.

- А какой?

Этот вопрос оказался сложнее. Я снова принялся крутить фотоаппарат, пока не увидел соответствующую надпись на оборотной стороне.

- Нева 600.

- Дебила кусок! Ты еще скажи, какого он цвета.

Про цвет я промолчал, и тогда расписной счел за нужное пояснить:

Это цифровая механика, снимает без всяких пленок, а фотографии записывает напрямую - на карту памяти, понял?

- Понял.

- Чего ты понял?

- Что никакой пленки не требуется.

Стригуна такой ответ не устроил. Он моментально оскалился и зло рыкнул:

- Пленки-пелёнки, бл…ть! Знаешь как пользоваться этой хреновиной?

- Если только в теории.

- А ну дай сюда! Понарожают идиотов… Теперь гляди внимательнее, здесь те не церковно-приходская, по сто раз объяснять не собираюсь. Вот тут отверстие для батареек. Следи за зарядом, чтобы при включении лампочка зеленым огоньком горела. А вот сюда, - бандит перевернул фотоаппарат, продемонстрировав небольшую заслонку внизу, - вставляется карта памяти. Её не трогаешь, понял? Не вытаскиваешь, не меняешь, и не засовываешь в ноздрю. Если только почую неладное.

- Да понял я… понял, - шмыгнул я носом.

Стригун бросил на меня изучающий взгляд. Настолько долгий и тяжелый, что я поневоле вжал голову в плечи. Вроде обошлось… Удовлетворенно хмыкнув, бандит продолжил лекцию:

- Каждую фотку в обязательном порядке перепроверяешь, чтобы изображение не двоилось и не плыло. Нажимаешь на эту кнопку и на экране появляется меню. Тут выбираешь, тут листаешь вправо-влево, удаляешь испорченные снимки, нужные сохраняешь. Короче, разберешься... тут все для малолетних дебилов: сфотографировал, нажал на кнопку, проверил качество, сохранил. Повтори!

- Нажал на кнопку, проверил качество, - послушно произнес я и тут же схлопотал звонкого леща.

- А сохранить где? – рявкнул разозленный стригун.

Пришлось повторить всё слово в слово, а потом еще раз и еще… Уж не знаю, что так взбесило расписного, но он едва сдерживался, чтобы не накостылять мне. Нервный какой-то попался учитель.

- И только попробуй снимки запороть, - зашипел он угрожающе. - Я те на роже такие завитушки нарисую кончиком ножа, что ни одна баба не даст: ни из любви, ни из жалости…

Сложилось впечатление, что он и сам не больно-то разбирается в предмете. Да и откуда бандюгану из трущоб знать, как работает современная техника. Не его это был аппарат – краденный, потому как не продают в Красильницком подобного. Слишком дорогое удовольствие для местных, не могущих позволить себе даже обыкновенную пленочную «Каму». Да и чего здесь фоткать: облезлые дома и хмурые рожи? Или серых ворон, слетевшихся на стихийно организованную помойку? Нет, имелись в трущобах и симпатичные места, но их пока отыщешь, фотик сто раз отобрать успеют. Я потому под рубаху его спрятал, когда возвращался в дом бобыля. Специально выбирал людные места и центральные улицы, избегая темных переулков. Шел долго, зато надежно.

- Первый раз вижу подобную штуковину, - удивился Лукич принесенному подарку. Покрутил аппарат в мозолистых ладонях, сделал пару снимков. – Ишь, мудрёно. И чего только умные люди не придумают.

- А вы про кальку говорили, - не удержался я от ехидства.

- Говорил, - не стал отрицать очевидного Лукич. – Только кто же знал, что они подойдут к делу с размахом. Видать, сильно им тетрадка понадобилась, раз рискнули дорогостоящую технику в чужие руки передать.

- Почему им? – удивился я. – Стригун один был.

- Уверен?

- Может за гаражами кто и прятался, мне со второго этажа было не разглядеть, а в голубятню точно скажу – один приходил.

Бобыль кивнул, то ли соглашаясь с озвученными выводами, то ли каким своим мыслям.

- Когда следующая встреча назначена?

- Через неделю.

- Тогда бери фотоаппарат и фоткай.

- Так нечего…

- Как это нечего? – удивился бобыль. – Муха в окне, чайник на плите, одуванчик на заднем дворе. Практикуйся малой, чтобы когда до дела дошло, рука была набита.

Лукич вроде мужик умный, но иногда такое скажет… Не растут одуванчики в августе. Чертополох тот да, колючками своими до поздней осени цепляться за штаны будет. Уж стебли частью посохли, заморозки первые нагрянули, а он все стоит - под степным ветром качается. А одуванчики всё, как отцвели в мае, так больше и не видать их.

Фотографировать мне понравилось. Это оказалось на редкость увлекательным занятием - останавливать мгновения жизни, а после разглядывать их в мельчайших подробностях. Особенно интересно было наблюдать за упавшей в стакан воды каплей, взметнувшей вверх прозрачную корону. Застывшее украшение выглядело волшебным, словно сделанным из чистого хрусталя с множеством брызг-бисеринок. А фоткать муху не понравилось… Она и без того была не красавицей, а при максимальном увеличении и вовсе походила на уродливое существо с волосатой мордой и длинным хоботком вместо жвал. Получается, муха такое же сосущее, как и комар?

Через пару часов объектив перестал жужжать, лампочка заряда замигала желтым цветом. Пришлось идти в мастерскую за сменными батарейками. Их у дядьки Степана оказалась целая куча. Он так и сказал: забирай, сколько найдешь. Я выгреб все отделения шкафчика, стоявшего в углу кабинета. Набил целые карманы, а что не поместилось тащил в футболке. Правда, потом оказалось, что половина из них нерабочая, но зато остальных хватило с достатком. Нафотографировался аж до белых мушек в глазах, и даже во сне продолжал наводить объектив и щелкать, щелкать, щелкать.

На следующий день Лукич принес тетрадь. Но прежде, чем разрешить приступить к работе, велел внести правки – незначительные на первый взгляд: кое-где проставить новую дату или дописать доселе не встречавшуюся аббревиатуру из трех символов.

«2С/» - любопытно, что это может означать? Импортную автозапчасть или клиента, у которого в имени и отчестве встречаются две одинаковые буквы. К примеру, Сан Саныч или Серафим Станиславович. Записи в тетради были щедро приправлены подобного рода сокращениями. Я бы и половины не понял, если бы в свое время не поработал в мастерской.

Ох, неспроста это было, неспроста. Увлекшийся процессом Лукич забыл даже про чистку любимого ружья. Все время, что я фотографировал, он находился рядом: то наблюдал, то уходил за свежей порцией чифира и возвращался снова. Каждый снимок был проверен на качество и четкость. Что-то он запорол, но большей частью одобрил, под конец выдав громкое:

- Молодец!

Необычайная щедрость для обыкновенно скупого на похвалы бобыля.

Два дня ничего не происходило, а на третий Лукич позвал меня на кухню, озадачив новым вопросом:

- Малой, у тебя же вроде знакомые имеются на заправке? Те самые, что по Плимуту работали. Так вот передай, что для них имеется новая работенка.

- Не могу, - буркнул я, и тут же счел за нужное пояснить, - поссорились мы.

- Допустим… А при чем здесь работа?

- Мы крепко поссорились.

- Пацан, ты порою меня удивляешь, - признался Лукич. – Может тебе пластмассовое ведерко с совком купить и отправить в песочницу играться? Замок строить, ну или я не знаю - куличики лепить? А может сопельки подтереть? Тоже не нужно? Тогда чего херню несешь?! Видите ли, поругался он… Мне в том какая забота? Сказано - сделать, значит пойдешь и сделаешь.

Не хотел я возвращаться к Тоше и остальным, и не только по выше названной причине. Имелось стойкое подозрение, что неспроста Лукич решил новую работу предложить. Уж больно элементарной она оказалась, словно задачка из учебника для первого класса: перегнать машину из одного района трущоб в другой. Зачем искать людей со стороны, зачем платить деньги, если под боком имеются свои? Мастеровые не только чинили, но и доставляли отремонтированные машины на авторынок или в гаражи важных клиентов. Это входило в круг их обязанностей. Тогда почему здесь не поступить схожим образом? Странно все это было, странно…

Когда край раскаленного солнца коснулся горизонта, я появился возле заброшенной голубятни. С южных равнин подул долгожданный ветер, нагоняя песку на окраины. Казалось бы, откуда ему здесь взяться, чай не африканская пустыня вокруг – степь. Но все равно каждый год на зубах скрипело, в особенности в конце лета, когда жухла трава, а на некогда зеленых холмах проступали бурые пятна потрескавшейся от жары почвы.

Иногда ветер приносил пыльные бури. На моей памяти такого не случалось, но дед Пахом рассказывал, как однажды откапывал трущобы от навалившего песка, ровно от снега. Говорил, что в будущем солнце станет светить жарче и превратится тогда местность вокруг в настоящую Сахару. Но случится это через тысячу лет, потому и ныне живущим волноваться не стоит.

Когда до голубятни оставалось пройти самую малость, показалась стая собак. Сначала на заасфальтированный пятачок выбежали две псины. Покрутились перед гаражами и уставились в мою сторону - косматые чучундры с вывалившимися из пасти языками. Затем появились еще три, покрытые грязной, обвисшей сосульками шерстью. Жарко им было, в этаких-то шубах. Не удивительно, что днем они отсыпались, и только ближе к вечеру выходили за пропитанием.

Ух, песье племя… Хорошо, что мне идти в другую сторону. Иначе пришлось бы пробираться по крышам полуразваленных гаражей или ждать, когда прогрохочет товарняк. Последнего собаки боялись пуще пламени. Казалось бы, давно живут на окраинах, должны привыкнуть – ан нет, всякий раз убегали, поджав хвосты.

Я свернул на узкую тропинку, петлявшую промеж густых зарослей. Прошел с десяток шагов и услыхал знакомый бубнеж. Это Малюта, приняв на грудь очередную бутылочку пивка, растекался мыслью по древу:

- … толку сейчас от сусликов? Дохлые они, не успели жирком обзавестись. Вот ежели по осени ловить, когда нагуляют запасов - тогда да, тогда дело. И не силки ставить – баловство это для малых детей. Хищник рано или поздно суслика обнаружит и из петли уволочет. Или слетится вороньё поганое … Нет, тут ловушка понадежнее нужна, вроде железной клети. Батя мой еще когда их клепал, да торговал на рынке за две копейки. Там главной хитростью входное отверстие было, чтобы суслик обратно не вылез. Делается просто… вырезается из пластиковой бутыли дверца, одним краем закручивается на гвоздь или проволоку толстую. Можно и не толстую, но тогда переплести важно для соответствующей прочности. Потом все это дело крепится…

Сколько раз я слышал историю про ловлю сусликов. Малюта как заезженная пластинка повторял одну и ту же мелодию по тысячу раз, но удивительное дело, слушать не надоедало. И было даже приятно. В особенности дремать, откинувшись на мягкую спинку дивана. Может все дело в уникальных свойствах голоса, имевшего по словам Гамахена успокоительные нотки. Стоило здоровяку открыть рот и мир вокруг становился уютнее: забывалось о тревогах, смолкали окружающие звуки и хотелось зевать. Неудивительно, что пацаны проворонили мое появление, убаюкал их бубнеж Малюты. И только когда заскрипели рассохшиеся доски пола, Тоша встрепенулся:

- Чижик, какого хера?! Русским языком было сказано, чтобы не приходил.

- Ща я его выкину, - пообещал Малюта и даже поднялся с дивана, разминая могучие плечи.

- Спокойно, пацаны – спокойно! Я не с пустыми руками в гости пришел, есть одна тема.

Здоровяк насупил брови. Он завсегда так делал, когда подозревал скрытый обман. Протянул руку, намереваясь схватить меня за грудки, но тут вмешался Тоша:

- Давай для начала выслушаем. Вдруг Чижик чего интересного скажет.

Я и рассказал про машину, которую требуется перегнать со стоянки у Южных ворот до Транзитной зоны. Имелась таковая на севере, с оборудованным КПП и шлагбаумами, отделявшими Красильницкое от остальной части города. В народе её еще отстойником называли из-за строгости контроля. Попасть в верхний город из трущоб было непросто. Длинная вереница машин по полдня простаивала, ожидая очереди на проверку, а иногда и дольше в зависимости от обстоятельств. Соседняя полоса напротив всегда пустовала. Воспользоваться ей могли лишь счастливые обладатели прописки в верхнем городе. Могли, но не стремились, уж слишком дурной славой пользовалось Красильницкое среди местных. А те немногие, кто все же отваживался, приезжали либо за наркотой, либо за дешевым контрафактом.

Ловкачи из числа городских во всю пользовались привилегией свободной полосы, в особенности послаблениями при прохождении контроля. Они перевозили нелегальный товар в так называемых «тарах» - специально оборудованных для этого дела машинах. Обыкновенно заряженную «тару» парковали в отстойнике. Документы с ключами оставляли в камере хранения через дорогу и ждали, когда появится водитель - посторонний человек, главной задачей которого было перевезти товар через КПП. Если такого и ловили с нелегальным товаром, то предъявить ничего не могли. Ну да, взял машину в аренду, законом подобное не воспрещалось, а то что в бензобаке героину на две тысячи – пардонте, ничего не знал. Задавайте вопросы владельцу автомобиля, которого может и не существовало.

Схема рабочая, поэтому пацаны не удивились, услыхав о моем предложении. Малюта так и вовсе ударил себя по ляжкам от радости. Он все мечтал отремонтировать взятые с бою авиаторы и тут такой царский подгон за плевое дело: всего лишь оставить машину в Транзитной зоне для перевозчика. Времени займет от силы полчаса, рисков ноль и двести рублей в кармане.

- Почему это двести? – возмутился Тоша. – Я может тоже заработать хочу, давай поделим пополам.

Здоровяку подобный расклад не понравился.

- Чего делить-то?! У тебя даже доку́ментов нет, как ты за руль сядешь?

- Спокойно, - парировал Тоша.

- А вдруг остановят?

- Кто? На все Красильницкое пять постовых, да и те дальше Калюжки носу казать боятся.

- Ну а вдруг? – не успокаивался здоровяк.

- Чего вдруг? В поселке народ без прав гоняет. Ты и сам прошлой весною катался или забыл?

Всё Малюта помнил, как отцовской машиной половину домов в поселке обшаркал, а потом неделю на попе сидеть не мог. Всё он помнил и знал, просто в мыслях уже красовался в целехоньких авиаторах и тут такой облом. Ежели еще Гамахен свои права на долю предъявит…

- Пацаны, это подстава! - выкрикнул я.

В помещении стало тихо. Настолько, что было слышно поскрипывание досок над головой - обычное дело для старой голубятни. Две пары глаз вопросительно уставились на меня, а третью было не видно. Гамахен с самого начала сидел в тени, скрестив ноги на турецкий манер.

Не так я планировал… Хотел преподнести новость как-то помягче – намеками, чтобы они сами догадались, но уж больно Малюта за возможность подзаработать ухватился. Нет, надо рубить эту затею на корню, а то еще успеет привыкнуть к двумстам рублям, лежащим в его кармане.

- Чего-то я не пойму, - нарушил Тоша затянувшуюся паузу, - то работу предлагаешь, то отговариваешь. Чижик, ты уж определись, чего хочешь.

- А чего мне определятся. Работу другие люди дают, я же предупреждаю.

- Надо же, ОН предупреждает, - Малюта грозно задвигал бровями. - Слышь, Чижик, а если я о твоих предупреждениях бобылю расскажу. Как думаешь, что он с тобою сделает?

- Да уж точно по головке не погладит, - пробормотал я. – Только не побежишь ты к Лукичу закладывать, не по-пацански это. И Тоша не станет – точно знаю, а вот в вашем третьем я не уверен.

Сидевший в тени Гамахен ничего не сказал, лишь слегка покачнулся, обозначая свое присутствие.

- К Лукичу не пойдем, тут ты прав, - медленно, словно раздумывая над чем-то произнес Тоша, – но с чего мы должны тебе верить?

- Да! – поддержал приятеля Малюта. – Может двести рублёв себе заграбастать решил, потому и выдумываешь всякое.

- Помните ту историю с тетрадкой?

Здоровяк хмыкнул, а раздраженный Тоша решил поторопить:

- Короче, мелкий, к чему клонишь?

- Да к тому, что Лукич подобному повороту дел только обрадовался. Я ему все передал: и про стригуна, и про-то, как меня прихватили, потребовав копию сделать. А он вместо того, чтобы ситуацию разрешить – дал добро, мол отдавай записи, но прежде… прежде мы кое-какие правки внесем. Там же про многие дела мастерской написано, в том числе и про изготовление «тары», и чем они её заряжают, чтобы через транзитную зону перегнать. Чуете, чем пахнет? Лукич через эти записи хочет левую информацию на сторону слить и расписным головняк устроить. А вас в темную играют, еще и крайними выставят.

Тоша присел на корточки, принявшись начесывать макушку для усиления мыслительного процесса. Гамахен молчал в темном углу и только один Малюта сохранял прекрасное расположение духа.

- Подумаешь, - заявил он, – машина чужая, товар внутри тоже не наш. Каждому в городе известно, что перевозчики не при делах. Надо будет, пускай сами хозяев ищут и разбираются, а мы свою денюжку получим и тю-тю. Двести рублёв на дороге не валяются, верно я говорю, Тошич?

Тоша покачался на кортах вперед-назад и наконец изрек:

- Херня вопрос, проскочим.

- Да вы чего, пацаны?! – не поверил я. - Это же расписные, они же вас с потрохами сожрут… Они же вас закопают, просто так из-за одних принципов.

- Ты на артельщиков не гони, малой. Нету у них таких принципов. Торговцев на рынке трясут - то правда, и городским петухам могут рыло начистить, но чтобы просто так на мокруху подписаться. Это перед ними конкретно провиниться нужно. Верно Малюта говорит, не станут они перевозчиков кошмарить. Если товар нужен – изымут, если тачила – угонят, а к нам какие претензии?

- Вы… вы не понимаете. Здесь скрыто гораздо большее. Не станет Лукич ради обыкновенной контрабанды сложные комбинации разыгрывать. Вот скажи, чего он с помощью этой тетрадки добиться хочет?

Тоша пожал плечами.

- Может стригунов на бабки выставить.

- Как?

- Без понятия. Я в мутные схемы лезть не собираюсь. Перевезу указанную тачку до пункта назначения, а дальше хоть трава не расти.

- Больно ты за нас распереживался, малой, - поддержал приятеля Малюта. - Без сопливых разберемся, где тута кроется подвох… А то может и нет никакого двойного дна в предложении Лукича, может ты специально воду баламутишь? У самого поди уже планы имеются, как двести рублёв потратить, а?

Я лишь вздохнул в ответ, толку со здоровяком спорить. Силушкой природа того не обидела, а вот умом слаб оказался. Только и горазд, что гвозди кулаком заколачивать на потеху рыночной толпе. Кажись, Малюта прочитал мои обидные мысли, потому как моментально задвигал бровями.

- Чё ты здесь трёшься… чё трёшься?! Дело свое сделал - доложил, ну и вали на все четыре стороны. Или хочешь, чтобы со второго этажа пустил полетать, как в прошлый раз? Так я мигом организую.

Здоровяк растопырил руки и шагнул в мою сторону, больше пугая, чем на самом деле желая поймать. Еще и заухал для пущего эффекта, словно перед ним стояла не прожжённая шпана с улицы, а несмышленое дитяти пяти лет от роду.

Из всей компании я меньше всего рассчитывал на благоразумие Гамахена. Но именно он его и проявил, остановив разошедшегося Малюту.

- Погоди-ка, пускай договорит.

- Чего договаривать, – удивился здоровяк, - и так все ясно.

- Тебе может и ясно, а у меня куча вопросов имеется, - Гамаш наконец поднялся из тени, но дальше в комнату не пошел, облокотившись о спинку дивана. Помнит, чем наша прошлая встреча закончилась, потому и держится на расстоянии. Разбитая губа зажила, осталась лишь небольшая припухлость со следами ссадины. И якобы сломанная рука - о чудо, свободно шевелилась и двигалась, лишившись повязки. Не прошло и пары недель…

- Чего тебе неладно, умник? – проворчал Малюта, с хрустом разогнув спину. - В кои-то веки бабки сами в руки плывут. Целых двести рублев…

Гамахен не обратил внимания на бубнеж здоровяка, вместо этого спросив:

- Что за пометки вносились последними?

- Буквы, цифры, символы разные, - принялся перечислять я. – С некоторыми из них раньше не сталкивался. На обозначение машин не похоже, да и у деталей другая нумерация.

- Сможешь по памяти воспроизвести?

- Двойка… эс… черточка такая наискосок,

- Черточка типа тире? - влез Малюта.

- Да нет же… говорю, наискосок, словно забор перекосило.

Я рубанул ладонью воздух, но пацаны все равно не поняли. Пришлось спускаться вниз и чертить символы на потрескавшейся от жары земле. Кончик палки шкрябал, оставляя за собой неглубокие борозды, а лица пацанов хмурились все больше и больше. Пока Гамахен наконец не выкрикнул:

- Погоди.

Присел на корточки и принялся рассматривать самую короткую из сделанных надписей – «2C/». Провел по ней пальцем, повторяя каждый изгиб.

- Ты чего? – не выдержал Тоша

- Два атома углерода промеж бензольного кольца.

Тут и Малюта не выдержал.

- Может бензинового?

- Бензинового, - передразнил Гамахен. – Если бы читал книжки, то знал, что 2С – это известная группа психоделиков, разработанная на основе фениламинов (примечание от автора: в данном случае речь идет о химическом соединении фенилэтиламин). Про папу Шульгина слыхали? Профессора Оренбуржского университета, жившего в прошлом веке? Ну вы чего, это же известная личность – Александр Шульгин. Он еще популярную книгу написал про химическую наркоту со всеми выкладками. Жандармские, когда первые экземпляры увидели быстро смекнули, к чему дело идет. Весь тираж арестовали, но часть все же просочилась в свет. И пошел народ варить «Мескалины» и «Молли».

- Шульгин… Шульгин, - наморщил лоб Тоша, – я про что-то такое слыхал: химоза, культурная революция 90-х в Питере… Был один известный ученый, устраивавший оргии со студентами под наркотой. Его еще с кафедры поперли, лишив всех званий и привилегий.

- На счет оргий брехня, - возразил Гамахен, - старенький он был, чтобы в подобных вещах участвовать, а вот с университетской должности уволили – факт. Власти посадить хотели за развращение молодых умов, но Шульгин успел сбежать в Японию, а уже оттуда подался в Северо-Американские Штаты, где и устроился химиком в частную компанию. Короче, дядька известный на весь мир. Одни его любят и «папой» называют, другие за демона принимают, а третьим он крупные убытки принес.

- Картель? – догадался я.

- Он самый. Представь, у тебя налажено серьезное дело, куча народа задействована в схемах, а тут прыщавые юнцы из мединститута начинают варить амфетамин. И главное, никаких проблем с урожайностью, никаких затрат с доставкой – знай себе химичь в деревянном сарайчике за городом. И что хуже всего, клиентская база из числа молодых быстро подсаживается на новую наркоту, а значит продажи коки и герыча падают. Смекаете?

- Тут полным дураком надо быть, чтобы не смекнуть, - проворчал Малюта, изучая сделанные мною записи. – Только чего же в поселке никто не варит, если это так просто?

- Так я же говорю – картель! Стоит только первым таблеткам в трущобах появиться, как бразилы моментально химиков вычислят и убьют. Не просто так, а самым изощрённым из имеющихся способов, чтобы другим неповадно было.

- А из чего варят?- в голосе Малюты проявились не свойственные для него деловые нотки.

- Да из всего подряд: из лекарств, купленных в аптеке, из чистящих средств, из ванилина, -принялся перечислять Гамаш.

- Да ладно, из обыкновенной ванили, которую в пирожки кладут? А чё за метод? С чем мешать нужно?

- С абрикосами! Ты чем слушаешь, башка деревянная? – разозлился на приятеля Гамахен. – Я же говорю – бразилы церемониться не станут. Лично домой придут, яйца отрежут и в жопу засунут вместе с ванилью. И моли богов, чтобы родных поблизости не оказались. Сикариос известные отморозки, им плевать кого убивать: младенца или седого старика.

- Хорош нагнетать, - пробубнил здоровяк, – я просто так спросил, для интереса.

- Не тем интересуешься. Лучше подумай, чем нам эта ситуация грозить может? Стоит двести рублёф такого риску?

Малюта задумался. Со стороны могло показаться, что он и вправду решает в уме задачку: усиленно таращиться, шевелит губами. А если подойти поближе, то можно услышать приглушенное: «пятежду пять и два в уме вычитаемо». Но нет, не склонен был здоровяк к сложным умственным решениям, а потому впадал от них в особое состояние, в умных книжках называемое сомнамбулизмом. Вреда от этого не было никакого, да и пользы если честно – тоже. Малюта на короткий миг выпадал из реальности, а когда возвращался обратно, то хлопал глазами, словно очнувшийся ото сна младенец. И разум его был столь же чистым и не замутнёным.

Тоша в отличии от приятеля обладал куда большей гибкостью ума, а потому сразу сообразил, чем пахнет дело. Ткнул пальцем в полустёртую надпись и произнес:

- Допустим вся тетрадка полна таких записей, и что из этого следует? В поселке появилась синтетика?

- Бери выше.

- Лаборатория по её производству?

- Именно, - Гамахен удовлетворенно кивнул.

- Значит трущобы скоро будут наводнены новым наркотиком, более дешевым и потому более доступным, - продолжил рассуждать Тоша. - Продажи кокса и хмурого резко упадут, и как следствие упадут доходы картеля. Вроде бы всё логично, но только все равно не сходится. На кой черт за тетрадкой пришли стригуны. Им-то какой интерес в этом деле: поссорить атамана малажского с генералами из Фавел? Так они и без того воюют, причем местом разборок выбрали Центровую - вотчину расписных. Помните, как весной братию артельщиков едва не смели под горячую руку. Те всё прятались по хазам, словно перепуганные сурки. В следующий раз могут и не отсидеться. Нет, война стригунам не выгодна. Тогда к чему им понадобилась эта информация?

- Без понятия, - честно признался я. – Может с помощью этих записей хотят выйти на лабораторию. Ведь как не крути, Центровая их зона ответственности, и в случае чего спросят с них. Потому и торопятся отыскать варщиков первыми, пока не стало слишком жарко.

- Я другого не понимаю, - перебил меня Гамахен. - Получается, что Лукич добровольно подставляется, отдавая записи. Ведь тетрадка кому принадлежит – ему? Ну хорошо, не ему лично, а мастерской на Блинчикова. Те, кто в теме, прекрасно осведомлены о роли бобыля в предприятии, и кто на самом деле крышует бизнес. Что же получается, малажцы сами на себя состряпали компромат? Ради чего, ради еще одной войнушки? Так это и без тетрадки легко устроить... Несостыковочка вырисовывается.

- Всё стыковочка, рисовать только нужно уметь, - не удержался я от подначки. Очень уж хотелось утереть нос умнику, в кои-то веки зашедшему в тупик. – Чё вы к принадлежности тетрадки привязались? О чем она свидетельствует? О том, что такая-то и такая машина были переделаны под «тару» с целью перевозки определенного груза. Повторяю, не производства синтетика, а подготовки к перевозке: уменьшить там объем бака или днище подпаять. К хозяину мастерской какие претензии? Если что-то не устраивает - пожалуйста, ищите заказчика.

- Но Лукич-то понимает, для какого товара готовит машины? - не сдавался Гамахен.

- И что?

- Он же знает, что картелю это не понравится.

- И что дальше? Конкретно ему предъявить за что? Изготовлением химозы и её перевозкой Лукич не занимается.

- Да как же не занимается, если ты к нам пришел? – удивился Тоша.

Я глубоко вздохнул. До чего же трудно иногда бывает со старшаками. И все то они знают, и все понимают, только когда доходит дело до очевидных выводов, начинают тупить.

- Потому и пришел, что вы ни к мастерской, ни к Лукичу отношения не имеете.

- А бабки кто платить будет?

- За это можете не переживать… не понадобятся деньги мертвецам.

Лица пацанов посмурнели. Кажись, они наконец осознали, чем это приключение может закончиться для них: не новыми шмотками и жратвой, а деревянными крестами над могилами.

Пока они думали, я принялся шоркать подошвой, стирая надписи на земле. Шоркал так сильно, что очнулся Малюта. Окинул нас задумчивым взглядом, после чего изрек:

- Ну чё, народ, как бабки делить будем?

Лукич с присущим ему спокойствием воспринял сообщение об отказе. Кивнул головой, мол бывает и такое, не хотят пацаны подзаработать, значит найдем других. Снял любимое ружье со стены и ушел в обход. Я же улегся на скрипучую раскладушку, но вместо того чтобы заснуть, принялся ворочаться с бока на бок. Не прошел даром сегодняшний разговор. Нагнал я на пацанов жути - да так, что самого проняло. Теперь лежал и представлял себе всякие страсти. Как встречусь со стригуном, передам фотоаппарат со снимками, а он заместо спасибо вспорет мне живот. И до того фантазия разыгралась, что и вправду кишки закрутило.

Остаток ночи я пробегал до горшка, а под утро меня бледного и вспотевшего обнаружил Лукич. Поинтересовался, чего такого умудрился съесть, и узнав про прокисшее молоко, сильно расстроился:

- Кому было сказано - не трогать продукты с нижней полки? Ты чем думал, дурья твоя башка?

- С улицы пришел, вот и захотелось, - повинился я.

- Ну и как, вдоволь напился? Вкусно поди, кисленького хлебнуть?

Крутило меня лихо до самого обеда, и только после того, как Лукич принес микстуру, малясь попустило. До вечера я отлеживался, набираясь сил, а когда солнце склонилось к закату, явилась ко мне очередная напасть под названием жор. Есть захотелось так, что подмёл в холодильнике всё имеющееся подчистую. Добрался даже до слежавшегося комка лапши и завяленных до состояния мумии огурцов. От последних толку не было никакого: ни сока, ни привычного хруста на зубах. Запаха и того лишились.

Когда с перекусом было покончено, я откинулся на спинку стула. Хотел было поставить чайник, но в животе оказалась такая тяжесть, что поневоле прикрыл глаза. Сном это трудно было назвать, скорее бодрствованием в полглаза. Потому и услышал, как вернулся Лукич.

Бобыль вид пустующих полок не оценил. Не то чтобы он часто пользовался холодильником, если только ветчины собирался нарезать на дежурство или прохладного квасу глотнуть, до которого Лукич в последнее время был охоч, особенно в полуденную жару. Он и сейчас достал бутылку хлебного, почесал заросший щетиной подбородок, а после спросил:

- Где остальное?

Будто он ужинал то остальное. В особенности комок слипшейся лапши, сваренной мною позавчера.

- Съел, - вынужден был признать я.

- Ну и чего сидим, кого ждем? Дуй давай.

- Куда?

- На кудыкину гору воровать помидоры. В магазин говорю, дуй. В мясную лавку через дорогу свежего сервелату завезли, а еще колбас Краковских. Купишь и того, и другого по килограмму.

Ох ма… это же сколько деньжищ выйдет – целая уйма. Я аж с лица сбледнул, как представил изрядно уменьшившуюся стопку банкнот, припрятанных за тумбочкой на черный день. И ведь не скажешь Лукичу, что денег нет, его подобные мелочи не волнуют.

- Может лучше молочных сарделек, - предложил я севшим голосом. – Они тоже вкусные, а если с мелко порезанным лучком обжарить, да яичницей сверху залить. Объеденье получится, а не завтрак.

Лукич посмотрел на меня внимательным взглядом.

- Денег жалко?

- Жалко, - признался я.

- Ладно, хрен с тобой… беги в столовую, пока не закрылась. Скажешь Сафире, я послал.

До чего же не хотелось сталкиваться со зловредной поварихой, невзлюбившей меня еще со времён работы в мастерской. Но уж лучше так, чем отдавать деньгу из собственного кармана.

Помещения мастерской пустовали. Рабочая смена давно закончилась и народ большей частью разошелся, лишь в глубине зала слышался легкий перестук молотков, да шум воды в душевой.

Очередь в столовой отсутствовала, но это не помешало тетке Сафире вредничать. Сначала она не поверила в то, что меня послал Лукич. Потом вместо того, чтобы выдать съестного, принялась ссылаться на занятость. Видите ли, десерт ей приспичило готовить на ночь глядя. Для кого – для себя? Вона и без того щеки раздуло больше остального лица.

Делать нечего, пришлось усесться за пустующий столик и начать ждать, когда тетка Сафира соизволит освободиться. В противоположном углу устроился Еремей, успевший сменить рабочую робу на обычную одежду. Сидел он, как это водится, не один, а в компании богато разодетой барышни. Спутница по возрасту в матери годилась, но когда это останавливало молодого повесу. Заливался Еремей речистым соловьем, не замолкая ни на минуту. А женщина кокетливо улыбалась и водила ручкой, как это водится у избалованных городских барышень.

- Ах оставьте, Вячеслав… ах, оставьте, - то и дело приговаривала она, демонстрируя безупречно ровные зубки.

Вячеслав, ха! Так уж получилось, что стеснялся Ерёма своего родового имени. Слишком простоватым оно ему казалось, не заслуживающим столь красивого парня.

Е-ре-мей – на что это похоже? На среднерусское дырявое рубище, попахивающее залежалым нафталином? Другое дело – Вя-я-ячеслав. Была в нем и лучезарная слава и звонкое «Я», на которое самолюбивый парень делал особое ударение. Правда в его исполнении это больше походило на лягушечье кваканье, однако дамам отчего-то нравилось, особенно прибывающим в том немолодом возрасте, когда от былой красоты не осталось и следа, а погулять еще хочется.

Эх, быстрей бы получить еду и сбежать отсюда. Сил нету смотреть на этого фанфарона. И почему женщины такие дуры? Не все, конечно… Арина точно не стала бы терпеть его обезьяньи ужимки. Ухватила бы пальцами за нос и накрутила такую сливу.

Еремей почувствовал чужой взгляд. Обернулся и поморщился, словно увидал покрытого струпьями бомжа. Видите ли, противно ему стало. Мне может рожу его лицезреть тоже никакого удовольствия не составляет, но нет же - сижу и терплю.

- Кто этот мальчик? - долетел до меня женский голос.

Еремей наклонился к самому ушку барышни и принялся шептать. От фанфарона хороших рекомендаций ждать не приходилось. И точно, среди набора звуков я смог уловить знакомое слово «чумазик». То самое прозвище, которым Ерема наградил меня, и которым окромя него никто не дразнил.

Барышня, обернувшись в мою сторону, прикрыла рот ладошкой и глупо захихикала, а довольный произведенным эффектом Еремей продолжил нашептывать.

Ах ты ж, мразина... Специально голосом выделил, чтобы я услыхал. И я услыхал, не сомневайся. Рогатку слажу и тогда поглядим, какие кренделя начнешь выписывать, уворачиваясь из-под обстрела. Не обычным шпоном, сделанным из алюминиевой проволоки, а снарядами тяжеловесными, собранными из болтов и гаек. Такими и до крови пробить можно.

Картина представившейся мести сгладила минуты ожидания. Я настолько успокоился, что даже не обратил внимание на ворчание тетки Сафиры, выдавшей пакеты со снедью. Взял тяжеленую поклажу в обе руки и потащил.

- Чижик, что-то не видать тебя последнее время, - послышался насмешливый голос. – На озеро перестал ходить и с большими парнями больше не тусуешься. Неужели что-то случилось?

Нет, это была не шпонка, и даже не гайка – настоящая пуля, выпущенная в спину. В другой раз я может и проигнорировал бы ехидство Еремея, но не при текущих обстоятельствах. Еще и на пацанов с заправки намекает, гнида. Стоп… Так вот кто меня слил! Как же я сразу не догадался? Зациклился на Гамахене, когда под боком этакая зараза обосновалась. Это ведь Еремей целыми днями в мастерской ошивается. Слоняется без дела или в столовой сидит - наблюдает, кто и чем занимается. Увидал Лукича, выходящего из мастерской с тетрадкой и кучей счетов подмышкой и додумал, связал одно с другим. Он стригунам стуканул – точно! Не из желания заработать, а из одной лишь вредности, чтобы мне насолить. Ах ты ж…

Мир в одно мгновение перевернулся. Я даже сообразить не успел, как все случилось. Вот иду с пакетами огибая столик – краткий миг вспышки, и уже сижу верхом на Ерёме, бью что есть мочи по смазливой физиономии. Потом мастеровые рассказывали, как тетка Сафира охаживала меня половником, пытаясь оттащить в сторону, как кричала барышня, призывая на помощь. Вопила так, что услышал дядька Степан, задержавшийся после рабочего дня в кабинете. Услыхал и Мартьян, вылетевший из душевой в чем мать родила. Если бы не последний, забил бы я Ерему до потери сознания, и визжащие бабы тому нисколько не помешали. Что мне половник, я его даже не почувствовал. Все что видел перед собой – это красную пелену, сквозь которую проступало ухмыляющееся лицо Еремея. НЕНАВИЖУ!

Меня вытащили на улицу, словно нашкодившего кутенка. Мартьян придавил сверху, чтобы не дергался, а Степан Никанорыч включил воду и принялся поливать из шланга. Я попытался сбежать, но куда там – жилистые руки мастерового держали крепко. Ледяная струя воды нещадно хлестала по лицу, мешая не то что видеть, но и дышать. Я попытался прикрыться, выставил одну ладонь перед собой, другой оперся на размокшую от воды землю – поскользнулся и плюхнулся в образовавшуюся лужицу. Снова попытался вырваться и снова упал в грязь.

- Хватит, дядька Степан, - взмолился я, не выдержав борьбы с водным змеем.

- Охолонился чутка?

- Да.

- Не слышу?

- Да! – проорал я и тут же закашлялся от угодившей в рот воды.

- Ну смотри у меня.

Заскрипел вентиль и поток воды иссяк. Мастеровой помог подняться, и я несколько секунд стоял, ничего не соображая. Это мир вокруг покачивается или меня шатает? Ощущения были хреновыми, словно только что очнулся от дурного сна и теперь пытаюсь понять на каком собственно свете нахожусь.

- С Лукичем сам будешь объясняться, – не терпящим возражения тоном произнес дядька Степан. Будто у меня имелись другие варианты.

- Чего застыл – иди уже.

- Там наверху пакеты остались со съестным.

- Принесем, - пообещал Мартьян.

Я молча кивнул и побрел к дому, хлюпая размокшими сандалиями. Ледяная вода продолжала стекать струйками, тело трясло, а зубы стучали так, словно на дворе царило не жаркое лето, а промозглая зима с её бесконечными ливнями. Шмотки промокли до нитки, пришлось их снимать и развешивать на специальной планке, приспособленной у крыльца. Лукич на ней все больше рыбу сушил, но иногда случалось, что и рубаху, и исподнее.

Уже будучи в одних трусах, я решился переступить порог. Тщательно протер ноги о лежащую на полу тряпку и только после этого прошел внутрь. С бобыля станется отвесить леща за грязные следы, оставленные в коридоре. Вроде мужик взрослый, а чистюлей будет похлеще некоторых девок. Не зря говорят, что он в армии успел послужить, иначе откуда взяться такой аккуратности. И постель у него заправлена без единой складочки, и столешница от чистоты сверкает, и грязная посуда в раковине не задерживается. Может среди ночи разбудить и потребовать, чтобы вымыл одну единственную ложку, коей варенье перед сном зачерпнул.

Лукич сидел на кухне в привычной позе, закинув ногу на ногу и читая газету. Услыхав шаги, поднял голову и некоторое время изучал мой внешний вид. После чего протянул задумчивое м-да-а…

Я не стал дожидаться вопросов и честно все рассказал, не забыв упомянуть о подозрении по поводу Еремея.

- Он слил информацию стригунам, больше некому, - заявил с уверенностью и умолк, ожидая решения Лукича. Почему-то был уверен, что оно последует, но бобыль лишь устало вздохнул.

- И что, это всё? – не выдержал я. – Еремей выскочит сухим из воды?

- Не он это.

- Да как же не он, когда он! До такой степени меня ненавидит, что душу диаволу готов продать. И про счета мог догадаться, и про тетрадь.

- Доказательства где? - перебил меня Лукич. – Или одни лишь подозрения? Я те не бабка беззубая на базаре, чтобы пустыми домыслами кормиться. Вот когда факты будут, тогда и приходи, а сейчас вали отседова.

- Да как же так… Еремей предатель.

- Пшел с глаз моих! - рявкнул бобыль и я счел за лучшее отступить.

Вышел во двор потерянным. Попытался привести мысли в порядок, но те разбегались будто шальные тараканы, увидавшие свет. И только один вопрос стучал в голове:

«Почему? Почему он не желает этого замечать. Ведь Еремей предатель… он это, больше некому».

Я побрел в сторону мастерской, спотыкаясь о разбросанные на земле детали. Дорожку чистили каждый месяц, да только толку. Притащат мужики во двор очередной кузов, разберут на мелкие запчасти, порежут на куски и можно приниматься за уборку по новой. Они и сейчас стояли, кузова эти - от Бьюика, от старенькой «Рубы», и от с трудом различимой немецкой машины: может Даймлера, а может Бенца. С последней успели поработать «турбинкой» (примечание от автора: просторечное название угловой шлифовальной машинки, известной в народе как болгарка): срезали крышу, стойки, распотрошили внутренности под капотом – так что даже бывший хозяин не сможет признать в этой груде металлолома угнанного коня.

Я прошел половину пути и вдруг понял, что из всей одежки на мне остались трусы – те самые знаменитые фабрики Волобуйского. И куда такой красивый отправлюсь? Чай не малое дитяти, чтобы в одном исподнем по улице бегать. Мокрая одежда продолжала сохнуть, а возвращаться в дом к Лукичу не хотелось. Сказано же было – проваливай, вот и свалил…

Походил по территории взад-вперед, попинал разбросанные болты и не придумал ничего лучшего, чем усесться на бревно, брошенное у проржавевшего остова Руссо-Балта. Сначала пялился на проплывающие в небе облака, потом взялся за палочку и принялся ковыряться в земле. Какое-никакое занятие в ожидании, пока успокоится Лукич.

Вскоре во дворе показался Мартьян. Мастеровой отнес пакеты со съестным, но возвращаться на работу не стал - подсел ко мне на бревнышко. Достал из нагрудного кармана пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и принялся пускать густые облака дыма в темнеющее небо.

- А ты знал, что дневного времени суток в каждой точке земного шара одинаково? - неожиданно спросил он.

- И на севере? Там же темно полгода?

- Зато оставшиеся полгода светло. В этом и заключается великое равновесие мира. Каждому жителю Земли солнышка отмерено поровну: и негру в Африке, и эскимосу в тундре. Справедливость, однако.

- На небесах понятно, там близко к Богу, - пробурчал я, - но почему в земной жизни равновесия нет? Почему одни получают всё: и деньги, и семью большую, и возможности, а другим с гулькин нос? Или нужно обязательно помереть, чтобы справедливости дождаться?

- Типун те на язык, - Мартьян и вправду сплюнул на землю, а после принялся шоркать подошвой, затирая желтый от никотина харчок. – Молодой еще рассуждать о смерти, да и о справедливости тоже. Ишь чё выдумал, не хватает её… А сам-то больно о справедливости печёшься? За что сегодня на Еремея с кулаками набросился?

- Было за что, - неохотно признал я.

- Поделиться не хочешь?

- Нечем тут делиться… И без меня знаете, что Ерёмка ваш гнилой человек.

- И?

- Разве этого мало?

- Конечно мало. Ты факты давай!

И этот про факты речь завел, сговорились они что ли… Обосновать человеческую подлость, да пожалуйста – это сколько душе угодно. Только успевай пальцы загибать.

- Пока остальные работаю, Еремей с барышнями шашни крутит и чаи в столовой гоняет.

- То так, - не стал спорить Мартьян, - а знаешь скольких из них он сделал постоянными клиентками? Сколько рубликов с богатых дамочек состриг и в кассу мастерской принес? Или думаешь начальник наш - Степан Никанорыч ничего не видит? Всё он про всех знает и всё ведает. Ежели имеется у человека талант перезрелых барышень окучивать, пускай этим и занимается. Не всем же болты с гайками закручивать, кому-то нужно и слабый пол ублажать.

- То же мне велика работа бабам глазки строить, – не выдержав, хмыкнул я.

- А и велика! Не простое это занятие с бабами уживаться… С ними в принципе легко не бывает, - бывший уже третий раз женатым Мартьян, тяжело вздохнул. Затушил остатки сигареты и полез в карман за новой. – Ты пойми, не дело это - проблемы мордобитием решать. Ты же среди людей живешь по людским законам, а не в стае диких волков. Вот взять, к примеру меня… Я плешивого Кузьмича из монтажки на дух не переношу за то, что он нужную мне работу под самый вечер откладывает. Знает, зараза такая, что жду и все равно тянет. Но ничего, я ему за это в шампунь добрую часть уксуса плеснул, чтобы залысины еще больше стали, - мастеровой хохотнул, вспомнив о недавнем происшествии. – Всякое между нами бывало, но чтобы с кулаками кидаться и лицо в кровь бить, такого никогда.

- Дядька Мартьян, это у вас фантазии на шампунь хватило, а я чем могу тем и отвечаю.

- Ты сможешь гораздо больше, если научишься управлять собой.

- Как это? – не понял я.

- А так… Чувствуешь, что злость изнутри подпирает, ушел в уголочек, досчитал до полста и глядишь - помаленьку успокоился.

- А если совсем невмоготу?

- Терпи.

- Не-е, не хочу быть терпилой.

- Ты это здесь брось! - Мартьян недовольно поморщился. - Чай не за решеткой сидим, чтобы воровскими понятиями бросаться. У каждого в жизни найдется свой Еремей, который раздражать и злить будет одним своим видом. Судьба – она госпожа мудрая, она ничего просто так не дает: ни золота, ни тернового венка. В первом великое искушение заложено, а научить… Научить способны лишь испытания, преодолев которые станешь сильнее. Ни как лютый зверь, живущий по законам дикой природы, а как человек. Это у волка нет других возможностей, кроме того, как пускать в ход клыки и когти, а тебя голова на плечах сидит. Вот и научись пользоваться ею, чтобы не устраивать безобразия вроде сегодняшних. Или думаешь, что вечно сухим из воды выходить будешь? – Мартьян покосился на лужу воды, оставшуюся после моего купания, и на всякий случай уточнил, - это я образно. Ты пойми, Алексей, следующего урока судьба может не предоставить. Она хоть и госпожа мудрая, но дураков страсть как не любит. Бросит преподавать жизненную науку и тогда все, пиши пропало: закончится дело отбитыми почками или того хуже – пробитой головой, а все потому, что испытания своего не прошел Еремеем. Не самым я тебе скажу поганым выходцем из рода людского. Еще такие персонажи повстречаются на пути, что Ерема твой по сравнению с ними мелким прыщом покажется.

Я слушал Мартьяна, и хлопал по голым ляжкам, гоняя разошедшихся под вечер комаров. А ведь прав механик получается, второй раз я на одни и те же грабли наступаю: сначала на Гамахена накинулся, оказавшегося не при делах, теперь вот на Еремея. Бьюсь башкой об стену, как твердолобый баран – машу кулаками, лезу в драку вместо того, чтобы спокойно разобраться. Прав Мартьян, жизнь - это большая наука. Любят меня наверху, если раз за разом за ручку берут и подводят. Раз показали, как делать не надо, второй, а третьего может и не случиться.

Механик вскоре ушел, а я остался сидеть, расчесывая в кровь волдыри. И только когда на улице окончательно стемнело, вернулся в дом. Застал собирающегося в ночной обход бобыля. Он как раз проверял наплечный ремень, когда я зашел на кухню. Тихонечко, чтобы не мешать, прошел в угол, уселся на табурет и принялся наблюдать. Каждый вечер Лукич делал одно и тоже: проверял затвор, щелкал спусковым механизмом. И всякий раз меня это раздражало, в особенности тот сосредоточенный вид, что принимала его физиономия. Будто важным делом занят… А может так оно и есть, может Лукич таким образом нервы успокаивает? Вон буддийские монахи четками щелкают, а этот патроны перебирает, чтобы глупостей не натворить. Никто же не знает, какая школа жизни у бобыля была. Нашел он единственно верный способ, как с внутренними демонами справится, и теперь пользуется им - успешно, потому как ни разу я не видел бобыля вышедшим из себя. Хотя поводов к тому имелось предостаточно.

- Чего хотел? – Лукич соизволил заметить мое присутствие.

- Я это… был не прав.

Бобыль отложил ружье в сторону и уставился на меня. Его левая бровь приподнялась выше правой, что означало крайнюю степень удивления. Я попытался объяснить свою позицию, но из-за царящего в мыслях хаоса вышла сплошная несуразица.

- Мне это к чему? – перебил бобыль, не выдержав «мэканий» да «бэканий». – К Никанорычу иди - договаривайся. Это у него завтра работник на смену не выйдет. После твоих сегодняшних выкрутасов у Еремея башка три дня трещать будет, если не больше. И это… купи уже вторые штаны, а то ходишь – смотреть стыдно.

На этом разговор наш закончился. Лукич повесил ружье на плечо и, хлопнув дверью, вышел на улицу. Я же остался расчесывать искусанные комарами ляжки. Может и вправду запасные купить?

На следующий день постучался в кабинет к Никанорычу. Дядька Степан нахмурил брови, изображая рассерженного начальника, но чувствовалось, что в душе он давно меня простил. Особенно после того, как Алексей Чижов явился с повинной, не став бегать и прятаться за чужими спинами.

Попенял для порядка за несдержанность, куда же без этого, а в качестве наказания прописал трудовую терапию. Правда в мастерскую меня не пустил. Указал на остов Руссо-Балта, ржавеющего во внутреннем дворе, и велел скрутить с него все что под руки попадется вплоть до мельчайших деталей. Задачка оказалась трудной. Тот же Малюта управился бы за час, а у меня не всегда хватало силенок открутить обыкновенный болтик, что уж говорить про изъеденный ржавчиной. Приходилось работать зубилом, стучать молотком и пинать от отчаяния.

За этим занятием прошло три дня, а на четвертый пришла пора долгожданной встречи со стригуном. Честное слово, лучше бы еще один кузов разобрал. Я настолько перетрухал, что припрятал заточку за пояс. От расписных всего можно было ожидать, в том числе избавления от лишнего свидетеля. Какой дурак станет в живых оставлять, особенно в столь щекотливом деле, где пересекаются интересы сразу нескольких группировок. Фотки получат и чик ножом по горлу.

Мне было страшно… очень страшно. В ожидании встречи со стригой кусок хлеба в глотку не лез. Всю ночь мучали кошмары, а когда проснулся утром, то вдруг понял, что до вечера могу не дожить. От осознания этого скрутило так, что едва смог заставить себя выйти из дома. Шел на негнущихся ногах и жадно вглядывался в лица встречных прохожих. Умудрялся находить новые краски, и что уж совсем удивительно распознавать доселе скрытую красоту. Может на пороге смерти открывается перед человеком великая истина? Иначе откуда возникла эта способность видеть необыкновенное в обыкновенных вещах? В облупленных стенах домов, в перекошенной крыше сарая, разбитом окне? Раньше всего этого не замечал или раздражался без меры, а сейчас глаз отвести не мог, испытывая странное щемящее чувство. Говорят, перед смертью не надышишься. Выходит, что и не наглядишься тоже.

Когда дело дошло до передачи фотоаппарата, руки тряслись, что у пропойцы с великого бодуна. Я все ждал подвоха, когда схватят за глотку и начнут душить или пихнут пером в бок незамысловато. Но все обошлось: стригун остался доволен качеством проделанной работы, забрал старую карту памяти, взамен выдав новую.

- Это еще зачем? – удивился я.

- За надом. Чё хлеборезку свою раскрыл, щегол? Бери фотик и продолжай щелкать дальше.

- Тетрадку?

- Нахера мне снова тетрадка? Ты же возле мастерской живешь, вот мастерскую и щелкай: расположение комнат, какие тачилы на приколе стоят, ну и железяки всякие типа оборудования. И не забудь сигнализацию сфоткать, куда провода по стене идут, к чему подключены. Ну и распределительный щиток само собой.

От подобной новости у меня аж дыхание перехватило.

- Да вы что?! Да как же это?! Одно дело тетрадку фотографировать, когда рядом никого нету и совсем другое дело помещения мастерской. Внутри постоянно кто-то ходит: днем работники, ночью Лукич с ружьем. Я же не смогу, я спалюсь, я… я…

Договорить я не успел. Крепкие пальцы стригуна схватили меня за горло, слегка надавив. Этого слегка вполне хватило, чтобы выкатить глаза и начать хрипеть.

- Я чё, похож на человека, которого это волнует? – в ноздри ударил запах чужого одеколона, приторный и одновременно горький, похожий на нюхательный табак. Потолок, стены, физиономия стригуна – все это вдруг потеряло свою четкость, начало плыть бесформенными пятнами. Мир вокруг потемнел, и чужая хватка ослабла.

- Времени тебе месяц, усек?

Трудно сказать нет, когда сама смерть смотрит в глаза. Навидался я таких отморозков: им что кутенка утопить, что человека прирезать – одно удовольствие. Будут стоять и наблюдать, как чужая жизнь медленно утекает по капле.

Стригун ушел, а я остался сидеть на грязном дощатом полу: потирать шею и радоваться, что остался в живых. Впрочем, радовался недолго - жизни той отмерено было ровно месяц. И где гарантии, что при следующей встрече стригун меня не придушит. Не доделает то, что уже несколько раз порывался начать.

Спрятав фотоаппарат под майку, я стрелой вылетел из голубятни. Припустил вдоль линии гаражей, нисколько не заботясь о любопытствующих взглядах. Хотелось как можно быстрее сообщить новости Лукичу. Услыхать, что он скажет в ответ. Может снова какую хитрость придумает или решит избавиться от наглого стригуна. Последнее было лучше всего, уж больно тот меня пугал - до жути.

В доме меня ждали. Лукич был не один, а в компании Василя - молчаливого казака из ближайшего окружения атамана. Если он знает про дело с тетрадкой, стало быть, и сам Малага в курсе, а это значит…

Что это значит, додумать мне не дали, потребовав пересказать о результатах состоявшейся встречи. И результаты эти их крайне порадовали. Вечно каменное лицо бобыля треснуло в улыбке, а Василь, не удержавшись, хлопнул себя по ляжке.

- Каков наглец, - заявил он, хорошенько отсмеявшись, - этак скоро потребует ключи от сейфа, где Никанорыч наличные хранит. А то и само содержимое.

- Да-а, - протянул Лукич, - не зря в народе говорят, наглость – второе счастье. Что делать-то будем?

Казак на секунду задумался, покрутив кончик усов.

- А ничего делать не будем… Скоро такие события завертятся, что станет не до любителя фотографий.

Василь как в воду глядел. Не прошло и двух недель, как случилось потрясшее Красильницкое событие. На парковке возле Южных Ворот взлетел на воздух автомобиль. Взрыв был такой силы, что разметало стоявшие по соседству автомобили, а у магазинчика, торгующего рыболовными снастями, повыбивало окна. Обломки долетели аж до стоящей через дорогу заправки.

Об подробностях происшествия мне поведал Тоша:

- Гляжу я значит, по воздуху кусок резины летит, а следом черный шлейф тянется. Шмяк! и на асфальт рядом с бензоколонкой упал. Горящий, прикинь? А если бы пары бензина рванули?

Слова Тоши звучали куда убедительнее, не смоли он очередной сигареткой под знаком «курить запрещено». А вообще рассказ получился на редкость живым, с подробностями. Добавлял эмоций и тот факт, что рванул предназначенный к перевозке автомобиль. Согласись пацаны подзаработать и лежали бы сейчас обугленными кусками мяса, как тела двух несчастных, позарившихся на двести рублей.

Я сразу почуял неладное, как только услыхал грохот взрыва, а следом взметнувшийся в небеса столб черного дыма. Прибежал к Южным воротам одним из первых. Стоявший в оцеплении жандарм близко не подпустил, но и того, что увидел, хватило с лихвой. Черный остов автомобиля, обильно залитый пожарной пеной, валялся на краю парковки. Пузырящиеся ручейки стекали по обочине, впитываясь в голодную до воды почву. Чуть дальше лежали обугленные останки, прикрытые белой простыней – оказавшейся слишком короткой, поэтому наружу торчали конечности. Особенно поражала деформированная до неузнаваемости рука, вытянутая в сторону небес то ли в крике отчаяния, то ли в мольбе о помощи. Тело второго погибшего оказалось закрыто жандармским фургоном. И хорошо… ни к чему лишние страсти.

Как я догадался, что рванул тот самый автомобиль? Слишком много совпадений для одного случая: место на парковке возле ворот, сроки, а чуть позже и пацаны подтвердили. Первым подозрительную машину приметил Малюта. Он больше других переживал о деньгах, потому и обратил внимание на оставленный седан синего цвета. Настолько переделанный, что даже при ближайшем рассмотрении не поймешь, каковой тот модели.

Добрых десять дней автомобиль стоял на приколе. И добрых десять дней Малюта нудил и бухтел о потерянных средствах: «когда еще удастся раздобыть двести рублев, почитай что даром». Зато после случившегося… Прибежавший на звук наших голосов здоровяк был взбудоражен больше обычного: махал руками, ухал совой, описывая момент взрыва. Шума наделал много, а толку... Не знай я, что на самом деле произошло, хрен бы догадался.

Мы стояли и болтали как в прежние времена. В какой-то момент показалось, что они действительно вернулись. Что Тоша сейчас хлопнет по спине, и скажет: «Чижик, айда купаться», а Малюта пообещает притащить халявную банку сгущенки на голубятню, где будем вечером сидеть и болтать, как ни в чем не бывало. Увы, иллюзии рассеялись, стоило начальнику смены вынырнуть из-за угла.

- Я один работать должен? - принялся орать на пацанов Кондрат. – Жора с утра дрищет, с толчка не слезает, Лысюк за ведром воды ушел и уже полчаса нету ни ведра, ни самого Лысюка. Рук не хватает, клиента наплыв, а эти стоят - лясы точат! Вы чего млять, в конец оборзели?

В итоге за складом остался стоять я один…

Плохо мне было. Нет, животом я не маялся, как порою случалось. Ничего не болело, не саднило, и даже расчесанные в кровь волдыри не беспокоили. Болезнь моя имела другое - душевное свойство. Это когда до того тоскливо, что хоть волком вой, поэтому принялся слоняться по поселку. Прошелся по центральному рынку, бойко торгующему на разные голоса, посмотрел на громаду дремлющего борделя и даже забрел на улицу известного адмирала, сулящую сплошные неприятности. Не знаю, чего хотел этим добиться, может поглядеть на красивые фасады домов, а может надеялся на что-нибудь этакое – очередное ненастье, способное перешибить волчью тоску. Не случилось… ничего не случилось: ни социалистов, ни стригунов.

До самого вечера бродил вдоль витрин богатых магазинов. Увидал в окне кондитерской набор шоколадных пирожных и не сдержался – купил. Слопал целую корзинку, а потом залил сверху стаканом приторного ситро, шибавшего нос газами. Еле-еле добрел до лавочки. Эко и разморило меня от сытости. Да так, что едва не уснул, пригретый лучами заходящего солнца. В голове было пусто, а вокруг царили мир и спокойствие. Не долго…

Уже ночью в районе Центровой прозвучала стрельба. Не отдельные выстрелы, а настоящая канонада, перемежаемая взрывами. Один раз шарахнуло так, что задребезжали стекла в окнах. Лукич велел сидеть дома и не высовываться. Повесил любимое ружье на плечо и ушел в ночь, я же остался в неведенье. В нем и прибывал, бегая из комнаты в комнату, прислушиваясь к звукам отдаленного грохота.

И только под утро, когда в мастерскую пришли первые работники, мне удалось узнать кое-какие подробности. Слухи разнились в деталях, но все сходились в одном: ночью случился рейд Генералов. Несколько вооруженных колонн на мотоциклах и пикапах въехало в район Центровой: две со стороны Фавел и еще одна через Южные ворота. Уже находясь внутри, они разбились на множество групп, атаковав отдельные цели. Так первым пострадал большой дом с черепичной крышей, где имели обыкновение проводить время тузы. Всех, кто находился внутри, покрошили в фарш, особенно не разбирая, кто расписной, а кто шлюха случайная. Досталось и ресторану, которым они заведовали и где любили покутить, и прочим заведениям, так или иначе принадлежащим артели. Поговаривали, что фавельцы наведались в гости к Киче, одному из главных в иерархии стригунов, но того то ли дома не оказалось, то ли успели предупредить.

Гоняли ночью расписных, что тараканов по кухне. Всех бы передавили, но особо шустрые успели укрыться в западной части поселка, контролируемой казаками. К малажцам рейдерские группы сунуться не рискнули. Покуражились напоследок, разграбили все что плохо лежало, и скрылись в недрах Фавел. Поди разыщи их в месте, где каждый второй состоял в банде, а каждый первый из числа сочувствующих.

Жандармские это понимали, потому и не спешили войти в поселок. Встали по периметру трущоб, чтобы не приведи Всевышний, тараканы не поползли в верхний город, и принялись ждать решения сверху. Пока ждали, ситуация разрешилась сама собой: стрельба стихла и на улицах перепуганного Красильницкого наступило затишье. В поселок жандармские все же вошли, но в этот раз обошлось без броневиков и войск специального назначения. Блокпосты организовали лишь на двух главных улицах, да и те к вечеру сняли за ненадобностью.

Жандармские ушли, вопросы остались. И самый главный из них, кто теперь в Центровой власть? Стригунам здорово хвосты прижали, так что они теперь не скоро очухаются. Фавелы может и рады были проглотить столь жирный кусок, да только кто им позволит – нехристям иноземным среди народа православного командовать. Тут и обычные жители взбунтуются, дома свои подожгут, а латинян в свой район не пустят.

Я долго мучал мастеровых расспросами, пока из кабинета не вышел дядька Степан и не прогнал меня.

- Иди вон на улицу любопытствуй, - велел он мне.

Я и рад бы, да только запретил Лукич дальше двора нос высовывать. Сам куда-то ушел, а мне только и оставалось что маяться в безвестности. Делать нечего, взял с полки книжку и в сотый раз принялся читать историю про приключения Дениса Ложкина, который вместо того, чтобы отправиться в плаванье на плоту, занимался откровенной ерундой: то ветхой старушке дверь чинил, то цветов на клумбе нарвал для одноклассницы, а та его за это отчитала. Короче делал все что угодно, лишь бы не сплавляться вниз по Неве. А тут еще приехавший в гости дядя узрел в племяннике хулигана и принялся жизни учить. Дескать, уроки нужно зубрить, старших слушаться и сладкое перед ужином не есть, и такой тягомотины на добрых три страницы. А приключения где?

Содержимое строчек ускользало от моего внимания, сколько бы я не пытался сосредоточиться. Посторонние мысли жужжали и жужжали надоедливым роем, раз за разом подкидывая одни и те же вопросы. Что, если Гамахен прав, и в тетрадке действительно упоминалось о синтетических наркотиках, или хуже того, лаборатории по их производству? Что если записи и стали всему причиной? Нет, полный бред… Передавал-то я информацию стригунам, им какой смысл кипишь устраивать, да еще и в собственном районе. Вот если бы про детище папы Шульгина узнали генералы…

«Стоп»! – лежащая в руках книжка захлопнулась с глухим звуком. А не это ли самое случилось? Что могло быть хуже, чем устроенный наркокартелем карательный рейд? Из-за чего генералами овладела слепая ярость? Задели за святое? Получается, что так… У бандитов в отличии от простых людей святость заключалась не в образках, и не в фарфоровых фигурках Девы Марии, украшавших каждую хижину Фавел. Для них важны были власть, деньги и репутация. Последнее может главнее всего, об этом в свое время атаман говорил. Какой же ты наркоторговец, если позволяешь чужакам захватывать рынок. Не где-то там в далекой Москве, где сходятся интересы кучи народа, а прямо здесь под боком - в родном Красильницком, где все давным-давно договорено и поделено. Никто не имеет права торговать наркотой в трущобах без ведома на то генералов, а тем более производить - НИКТО! И это правило соблюдалось всеми, в том числе и заклятыми врагами бразил – малажскими казаками. Значит…

А что это значит, додумать я не успел. Входная дверь хлопнула и в коридоре показалась фигура Лукича. За широкой спиной бобыля маячила еще одна тень. Я не придал этому особого значения, мало ли кто в гости пожаловал. Тот же Василий, навещавший нас в последнее время чуть ли не каждый день. Сами чаю сядут гонять, а меня снова на улицу выпрут, чтобы не нарушал секретности разговора.

Не дожидаясь команды, я встал с кресла, поднял взгляд и обмер, потому как из-за плеча Лукича показался Михась.

- Помнишь меня? – рот казака ощерился в довольной улыбке. – По глазам вижу, что помнишь. И я тебя не забыл, мелкий поганец. В особенности тот подарок, которым ты меня наградил.

Михась опустил бритую голову, и я увидел шрам, тонкой линией проходящий через макушку - давнишний след от свинчатки.

- Ну как, нравится?

Не знаю на что Михась рассчитывал, задавая вопросы. Если припугнуть, то у него получилось. Ноги сами рванули к окну - единственно возможному выходу, остававшемуся за спиной. Хотел я вывалиться наружу вместе с сеткой от комаров и дальше через задний двор уйти на улицу.

Но увы, вмешалась судьба-злодейка. Сделала она это самым подлым из имеющихся способов. Что я, не знал про кресло? Знал и все равно налетел на угол. Потеряв равновесие, перекувыркнулся и с грохотом покатился по полу, сбивая по пути различные предметы, вроде табурета или трехногого торшера. Попытался вскочить, но Михась был уже рядом.

Не зря говорят в народе, что каждого казака обучают рукопашному бою. Этот оказался не только сильнее, но еще и куда ловчее меня. Оплел запястья невесть откуда взявшимися стяжками и кинул обратно на пол, придавив сверху коленкой.

Я попытался было дернуться и тут же огреб. Лоб мой с глухим стуком ударился о деревянный настил, а потом еще раз и еще…

- Ну что, щенок, пропало желание бегать? Погоди чутка - побереги силы, они скоро тебе понадобятся.

- Дядька Лукич, за что?! – закричал я, понимая, что единственной надеждой остается бобыль, молча наблюдающий за разворачивающейся сценой. – Я же ничего плохого не сделал... Я же всё согласно вашему приказу, дядька Лукич?!

- Ты пойми, щенок, - с неожиданной теплотой в голосе проговорил Михась, - иногда людскую жизнь отдают в качестве довеска к оплате. Ты мой положенный бонус за хорошо проделанную работу, потому не создавай лишних сложностей, не вертись.

И от этой его заботы стало еще хуже.

- Дядька Лукич! - заорал я, осознавая, что все происходящее - это не нелепая случайность и не чья-то ошибка. Передали Лешку Чижика из рук на руки, словно бездушную вещь. За что, значения не имеет. Нюансы отходят на второй план, когда на кону стоит твоя жизнь. - Дядька Лукич, он же меня убьет.

- Что ты, что ты, - запричитал Михась, изображая заботливую кумушку. – Чай не нехристь какой, детскую душу губить. Еще и крещеную поди? Грех-то какой тяжкий… Лучше возьму молот потяжелее и перебью коленные чашечки до мелких осколков, а после кистями займусь. До каждой косточки доберусь, чтобы даже пальцами пошевелить не смог, не поморщившись от боли. Свезу на десяток верст от города и в степи оставлю. Сумеешь доползти, честь тебе и хвала, а нет – земля пухом. И заметь, никакого душегубства. Чист я останусь перед богом, - и Михась словно в насмешку перекрестился свободной рукой.

Невыносимый ужас сковал душу. Я отчетливо понял, что это конец - настолько страшный и мучительный, что даже врагу не пожелаешь. Перед глазами замелькали образы распятого на земле тела и тяжелого молота, опускающегося с небес. Он с хрустом ломает суставы - крошит кости на острые осколки-ножи, пронзающие тело при малейшей попытке пошевелиться. Да от такой боли на месте скончаться можно, не то что десять верст проползти.

Чужая рука схватила за шкирку и, оторвав от пола, потащила в сторону выхода. Я попытался обернуться неподвижным кулем, но после пары болезненных тычков был вынужден начать перебирать ногами. Мамочка дорогая, до чего же страшно… Кажется, я читал молитвы, путал их, менял местами слова, прося о милости то Деву Марию, то Христа, то Михаила Заступника. И конечно же маму, приглядывающую с небес за непутевым сыном.

В коридоре было настолько темно, что я едва смог различить доски настила под ногами, а когда оказался за дверью, то и вовсе ослеп. На улице царила глубокая ночь, наполненная стрекотом неугомонных сверчков. Ноздри наполнил тяжелый металлический запах, на который раньше не обращал внимания: может все дело в запчастях, во множестве разбросанных по территории двора, а может в разбитом носе. Вдруг подумалось, что я в последний раз иду по этой самой тропинке. И больше никогда не окажусь в мастерской, не перекинусь парой приветственных слов с Мартьяном, не пошучу над курящим за складом Тошей, и не увижу, как Малюта пальцами гнет гвоздь-двойку. И Арина… Девушка наверняка будет волноваться, искать меня. Может однажды посмотрит в сторону степи и не будет знать, чьи это обглоданные косточки лежат под волнующимся ковылем. Не захороненные по христианскому обычаю, а оставленные в чистом поле, словно я самоубивец какой.

Мамочка дорогая, до чего же страшно…

- Михась, погодь-ка, - послышался за спиной голос Лукича.

- Чего еще? - недовольно процедил казак, но все же остановился. Толкнул меня в бок, чтобы не вздумал шалить, а после грохнул выстрел. Он прозвучал громом среди ясного неба - настолько неожиданно, что на мгновенье смолкли сверчки. Я рванул вперед, руководствуясь единственно верным правилом выживания: если бьют – беги, если стреляют – беги, если не понимаешь, что происходит – беги… Беги, не раздумывая и не сомневаясь. Только трудно это сделать со связанными за спиной руками. Я заплелся в собственных ногах и споткнувшись, с размаху полетел на землю. Удара не почувствовал, лишь огненную боль в вывернутых до предела запястьях. Сцепил зубы от боли и пополз вперед, к месту, где как думалось находился спасительный выход.

- … ты обещал, - послышался за спиной хриплый голос Михася, - ты… ты дал слово.

- И слово свое сдержал, - подтвердил Лукич, – прощение атамана ты получил и деньги - все согласно условиям договора.

Ступеньки крыльца заскрипели под весом бобыля. Я скорее почувствовал, чем увидел его приближение. Завертелся еще быстрее, пытаясь укрыться в спасительной темноте. Но куда там - неумолимое время словно застыло на месте, и я вместе с ним, словно глупый жучок, угодивший в стакан с густым киселем. Дергался, дрыгался из последних сил, а возвышающиеся впереди кусты не приблизились.

Шорох шагов за спиной стих.

- И пацана я тебе отдал на блюдечке с голубой каемочкой, а вот оставить в живых после не обещал. Уж прости, но такие были договоренности. Ты никогда не умел видеть дальше собственного носа, Михась. Амбиций нажил целое море, а вот ума не сподобился.

- … атаман узнает… он не простит, - речь казака становилась все менее связной. Отдельные слова с хрипом вырывались из его глотки. Но я уже не слушал, а полз и полз вперед – до тех самых пор, пока не уперся в ботинки, замершие перед самым носом. С силой вжался в землю – замер и перестал дышать, словно это могло помочь. Над самым ухом щелкнуло лезвие ножа, а спустя секунду лопнула натянутая до пределов стяжка. Побежала, заструилась кровь по онемевшим рукам. Заколола сотней иголок, впившихся в едва шевелящиеся конечности.

- Когда надоест играться в дождевого червя, сходишь в мастерскую, принесешь пару брезентовых мешков, - произнесла нависшая над головою тень Лукича. Колыхнулась, направившись в сторону дома. Заскрипели рассохшиеся ступеньки крыльца, хлопнула входная дверь.

Я с трудом перевалился на спину. В траве по-прежнему пели сверчки, обласканные теплотой летней ночи, шумели далекие улицы верхнего города, и где-то неподалеку хрипел умирающий Михась. Вставать и куда-то идти не хотелось… не было сил. Из стиснутых зубов наружу рвался дикий плач, но я все же сдержался – проглотил подступивший к горлу комок, а после уставился в полог звездного, расплывшегося от слез неба.