В Высшем Мире. Через Дух Андрэ Луиса

5 Сила любви

Посланница подошла и поприветствовала нас. Кальдераро вежливо представил ей меня.

Она осмотрела грустную ситуацию и сказала помощнику:

— Я поздравляю вас с той помощью, которую вы оказали нашим несчастным братьям в течение последних дней. Теперь мы приступим к финальному этапу, уверенные в успехе.

— Мои усилия, — скромно сказал мой собеседник, — практически не понадобились, они свелись к простой подготовке.

Сестра Сиприана любезно улыбнулась и заметила:

— Как бы мы достигли конца, если бы не было начала?

— О, сестра! Знание имеет так мало силы по сравнению с тем, что может сделать любовь.

На лице посланницы появилось особое выражение, как если бы эти размышления могли глубоко ранить её естественную скромность. Оставляя в стороне свои заслуги, она сказала:

— Божественный Господь знает, что мне ещё очень далеко до реализации того, что вы мне приписываете. Я хрупка и несовершенна и должна ещё бесконечно долго идти, чтобы достичь любви, которая делает людей сильными и совершенными.

Задерживая свой взгляд на моём компаньоне, она добавила:

— Мы по-братски сотрудничаем в творении, которое принадлежит Небесам. Надеюсь, что вы на своих местах делаете большую часть работы, что же касается меня, я выполняю лишь свои простые обязанности, которые может выполнить материнское сердце.

Говоря это, она приблизилась к двум несчастным и стала готовиться к молитве.

Что собиралась просить у Высших Сил здесь, перед нами, эта женщина с особым выражением лица? В духовном восторге, я чувствовал её глубокую искренность и смирение. Молитва, в которой она на несколько минут сконцентрировалась, была освящена высшей властью, потому что очень скоро на её прекрасный лик сверху стал опускаться нежный свет. Постепенно Сиприана становилась всё более прекрасной. Божественные лучи, проистекавшие из невидимых резервуаров, окутали её, полностью преобразив её внешность. У меня было впечатление, что её периспритный организм впитывал в себя чудесное свечение, задерживая его во всём её существе.

Через несколько мгновений сверкающий ореол окружал её, и я почувствовал огромное уважение к его святости. Из её глаз, грудной клетки и рук исходили излучения слабого и мягкого свечения, которые не ранили сетчатки моих глаз. Она была гармонична в излучении света, как если бы олицетворяла собой Мадонну де Мурило в её чудесном явлении миру.

Я пал ниц перед её преобразовавшейся личностью, в потрясении от незабываемого момента.

Возможно, из-за своего смирения, желая как-то сгладить своё возвышенное положение, которым она воспользовалась, она не смотрела на нас.

Она протянула свои руки к двум несчастным, обволакивая их своим магнетизмом, насыщенным любовью, и я, взволнованный, мог видеть, как сила этой утончённой женщины стала изменять их вибрационное поле. Они оба почувствовали слабость угнетённые силой, принуждавшей их к спокойствию. Они стали переглядываться с невыразимым удивлением, испытывая уважение и боязнь, охваченные непреодолимым и доселе не известным волнением… В молчании, их глаза выдавали тревожное ожидание, когда посланница, подойдя к ним, слегка прикоснулась к их области зрения; а я заметил, как они оба вдруг очень сильно и неожиданно для себя вздрогнули.

Признавая божественную власть, которой она была наделена, я отметил, что увечный, частично освобождённый от своего тела, и непреклонный его преследователь вдруг стали замечать наше присутствие, охваченные неописуемым волнением. От удивления они стали громко кричать, а так как каждый из нас судит о том, что увидел, через призму приобретённых знаний, то они подумали, что их посетила сама возвышенная Мать Иисуса; и всё, что они видели, они определяли в соответствии с религиозными понятиями, которые наложил на них земной мир.

Больной вдруг встал на колени, сражённый неукротимым волнением, и стал проливать обильные слёзы. А другой, хоть и в растерянности и недоумении, но оставался стоять на ногах, как если бы благословенная милость этого момента не была направлена на него.

— Мать Небесная! — воскликнул госпитализированный компаньон, плача в конвульсиях, — как Ты снизошла до визита к такому преступнику, как я? Мне стыдно самого себя, я неисправимый грешник, угнетённый своей собственной ничтожностью… Твой свет открывает мне всю глубину мрака, в котором я нахожусь! Сжалься надо мной, Пресвятая Богородица!..

В его тревожных и покаянных словах ощущалась огромная искренность, соединённая с такой же огромной болью. Изо рта исторгались рыдания, прерывая его трогательные мольбы.

Сиприана подошла к нему, глаза её блестели и были влажными от слёз. Она попыталась поднять его с колен, но ей не удалось заставить его изменить своего коленопреклонённого положения.

Конечно, милосердная посланница была проинформирована обо всех необходимых деталях успеха своей миссии, потому что, по-матерински обнимая его, она назвала его по имени, объясняя ему:

— Педро, сын мой, я не та, за которую ты меня принимаешь в своём живом доверии, оживляющем душу. Я просто твоя сестра в вечности; но я тоже была матерью на Земле и знаю, как ты страдаешь.

Страждущий поднял на неё свои умоляющие глаза, глядя на неё сквозь плотную пелену слёз. Внешне ободрённый услышанными словами, он всё же оставался в своём положении уважения и смирения.

— Я убил человека! — вверяя себя ей, воскликнул он.

Посланница погладила его по лицу, омытому слезами, и добавила:

— Я знаю.

Несколько мгновений она делила свой нежный взгляд между своим собеседником и преследователем, молчавшем в почтительном уважении к ней, стоявшем неподалёку, затем обратилась к больному специально с тем, чтобы его компаньон- мститель мог её слышать:

— Зачем ты разрушил жизнь своего брата. Педро? Какое ты имел право оборвать божественную гармонию?

Давая понять, что она слышит все самые интимные мысли, она продолжила:

— Ты полагал, что восстановишь справедливость своими собственными руками, хотя ты лишь распространил свой разрушительный гнев. Почему, сын мой, ты претендуешь на равновесие жизни, вызывая смерть? Как примирить справедливость с преступлением, когда мы знаем, что истинная справедливость — это та, которая работает и ждёт в Отце, Высшем Дарителе Жизни? Уже давно ты совершил это убийство, думая рассчитаться с проблемным долгом большими реками крови… Ты устранил тело друга, который показался тебе непонятливым и жёстким; но с того трагического момента ты слышишь божественную совесть, которая повторяет старый вопрос: «Каин, что ты сделал со своим братом?» Ты жил несчастным и в беспорядке бежал, а душа твоя была прикована к твоей собственной жертве, понимая, что зло никогда не согласится с благом, и что Закон требует двойного налога от того, кто ставит себя перед его мудрыми и суверенными правилами. Ты разрушил покой компаньона и потерял свой собственный покой; ты уничтожил его физическое тело, но разгуливаешь в его присутствии, прикованном к твоему, чувствуя его как тяжкий груз… Ты хотел поставить закон себе на корысть, и судьба отвернулась от тебя, обозначив опасный вираж на твоём пути, который мог быть прямым и просветлённым. Боясь самого себя, боясь почувствовать себя преступником на всех уровнях, ты стал искать прибежища в быстро сделанной механической работе; тебе удалось заработать много денег, которые всё же не давали мира твоему существу; Ты достиг высокого социального положения среди людей, в которой, несмотря ни на что, ты с каждым разом чувствовал себя всё более грустным и отчаявшимся… Педро, как случилось, что ты не обратился к святой молитве? Как ты не понёс наказания перед жизнью, унижаясь у ног своей жертвы в искренней и реальной цели обновления? Ты предпочёл обезумевший бег за внешними ощущениями, побег в области материальных приобретений, преходящее возвышение должности обманчивого господства… Ужаснувшись, ты попробовал отдаться своему внутреннему суду, где духовная власть осуждает такую манеру вести себя!

Но никогда не бывает поздно вознести своё сердце и исцелить раненое сознание. Устав от страданий, ты уступил увечности и приблизился к безумию. Убитая душа и тело в беспорядке, ты стал призывать Божественное Милосердие, и вот мы здесь. Но, друг мой, наш голос поднимается не для того, чтобы избивать твой дух, и так достаточно несчастный, и столько раз наказывавший самого себя! Мы пришли к тебе, чтобы содействовать твоему обновлению. Кто сможет судить кого-либо, после того, как делил с ним перемены во плоти? Кто почувствует себя достаточно очищенным и святым, чтобы бросить первый камень, даже после пересечения границы могилы и пепла? Кто среди нас смог бы пересечь здоровым и невредимым просторы болот? Нет, Педро, основание божественного творения сделано с неизмеримой любовью. Мы находимся здесь, потому что желаем тебе добра, пытаясь поднять твоё сознание к бесконечным полям вечной жизни. Ты молился и звал нас. Ты открыл свой дух обновляющей силе, и мы все — твои братья. Многие из нас в своё время также проникали на мрачное дно долин убийства, несправедливости и смерти; но мы останавливаемся на этом пути, отказываемся от преступлений, укрепляем своими слезами кольца, разорванные нашей небрежностью, и, взращивая прощение и смирение, мы узнаём, что только любовь спасает и созидает навсегда.

Вспомни о своих собственных нуждах, останови свой путь к печали, пересмотри своё отношение и возьми на себя новые обязательства перед Божественной Справедливостью.

После долгой паузы Сиприана раскрыла свои материнские объятия и добавила:

— Встань и приди ко мне. Я твоя духовная мать, во имя Бога.

С блестящими глазами, полными слёз, увечный встал с колен, словно ребёнок, растрогавший наши сердца, и воскликнул:

— Буду ли я достоин этой милости?

— Почему бы тебе не быть достойным её, дитя моё? На наши мольбы Отец не отвечает обвинениями. Мы сближаемся с тобой во имя Его, Нашего Господа.

Говоря это, она прижала его к своему сердцу; в её неожиданных объятиях было столько нежности, что в других обстоятельствах можно было бы подумать, что присутствуешь при встрече любящей матери со своим сыном, после долгого отсутствия и печальной разлуки.

Несчастный положил голову на плечо Сиприаны, выказывая бесконечное доверие, и шепча по-детски:

— Матерь Небесная, никто ещё на Земле и никогда не говорил так со мной…

Его облегчение было заметно по его счастливому лицу.

Сиприана доброжелательно поддержала его и объяснила:

— Тебе необходимо успокоить свой измученный дух, передав в руки Господа все свои старые тревоги.

В этот момент я повернул свой взволнованный взгляд к Кальдераро и отметил, что слёзы появились не только у меня на глазах; они обильно текли по спокойному лицу и моего компаньона.

Тронутый моим молчаливым вопросом, он едва слышно заговорил со мной:

— Это нравится Богу, Андрэ, и мы также сможем научиться любить, обретя силу преобразовывать сердца.

Посланница, которая, казалось, не отдавала себе отчёта о нашем присутствии, направилась к палачу, поддерживая Педро в своих объятиях, как если бы он был её больным сыном. Преследователь ждал её, выпрямившись, в угрожающей позе, проявляя свою нечувствительность к словам, которые затронули наши сердца. Далеко не чувствуя себя робкой, посланница практически подошла к нему на расстояние вытянутой руки и сказала со смирением:

— Что ты делаешь, Камилло, закрытый к состраданию?

Мучитель, выказывая непонятную холодность, жёстко отреагировал:

— А что может делать такая жертва, как я, если не ненавидеть безжалостно?

— Ненавидеть? — спокойно переспросила Сиприана. — А ты знаешь значение подобного отношения? Жертвы, недоступные прощению и пониманию, имеют привычку превосходить жестокостью и злостью то, что они вынесли, вызывая ужас и сочувствие. Сколько их пользовались этим титулом, чтобы вывести на свет те чудовища, которые населяют их существо! Сколько пользуются временем бездумья невежественного или несчастного друга, чтобы начать века преследований в яростном аду! Состояние жертвы не придаёт тебе святости: ты пользуешься им, чтобы сеять на своём пути семена разрушений и нищеты, мрака и гнева. Конечно, Педро ранил тебя в момент своего безумия, затерянный в иллюзии стремительной юности; но отец семейства, каким ты являлся, человек вдумчивый и осторожный, каким ты казался, не нашёл в своём разуме ни малейшего осколка братской жалости, чтобы простить его. Вот уже двадцать лет ты разливаешь вокруг себя яд гадюки в положении прожорливого шакала. Имея возможность обрести венки победителя вместе с Христом, ты предпочёл кинжал мести, присоединяясь к упорным злоумышленникам. Куда идёшь ты, сын мой, со своими презренными чувствами? К какой стене тревоги ты будешь прикован Божьей Справедливостью?

Крупные слёзы выкатились из глаз Сиприаны.

Камилло колебался между несгибаемостью и возвращением в нормальное состояние. Чрезмерная бледность покрывала его лицо, и, когда нам показалось, что он собирается произнести ответ наудачу, посланница обратилась к моему ориентеру, скромно прося его:

— Кальдераро, друг мой, помоги мне отвести их. Пойдём в дом Педро, где Камилло ответит на наши просьбы.

Мой компаньон не колебался. Повернувшись ко мне, он сказал:

— Наша сестра поведёт Педро своими собственными силами, но другого, ужасно отягощённый своими низкими мыслями и преступными намерениями, будет тяжело вести; мы вдвоём поведём его.

Предложив ему руку, Кальдераро справа, и я слева, я увидел, что пациент не реагировал; понимая, возможно, бесполезность всякого возмущения, он, не протестуя, дал повести себя.

Итак, мы быстро пришли. Несколько коротких минут спустя мы проникли в комфортабельный жилой дом, где какая-то женщина вязала в гостиной в сопровождении двух маленьких детей.

Домашняя беседа была нежной, чистой.

— Мама, — говорил самый маленький, — где Ненеко?

— Он ушёл на работу.

А Селита?

— В колледж.

— А Маркиньос?

— Тоже.

— Я бы хотел, чтобы «все» были здесь, в доме…

— Почему? — улыбаясь, спросила мать.

— Знаешь, мама, чтобы помолиться за папу. Ты заметила, вчера вечером, каким он был грустным и угнетённым?

Какая-то тревога промелькнула в глазах молодой женщины, которая, тем не менее, уверенным тоном ответила:

— Доверимся Богу, сын мой. Врач рекомендовал покой, и я убеждена, что Провидение нас услышит.

Она бросила свой мудрый взгляд на ребёнка и добавила:

— Иди поиграй, Гильерм, иди поиграй.

Но маленький Гильерм опустил свою правую руку на книгу в поисках букв, с мечтательным видом, словно догадываясь о нашем присутствии, когда женщина внезапно отложила своё вязанье, чтобы пойти поплакать в комнате, в одиночестве.

Взволнованные, мы наблюдали за этой сценой, когда Сиприана раздосадовано обратилась к Камилло:

— Продолжим. Действительно, наш друг лишил тебя физической жизни в то время, наработав таким образом болезненный долг; но разве голос этого малыша, преданного своей молитве, не трогает твой застывший дух? Это дом, который преступник Педро построил для нового Педро… Он до изнеможения работает здесь, чтобы исправиться в отношении Закона. Понимая ужасную ответственность, свалившуюся на него с тем ударом, который он бездумно нанёс тебе, он впряг своё тело и душу в беспорядочную и бесконечную деятельность, разрушая свои физические центры. После пятидесяти лет жизни в физическом теле он уже проявляет признаки дряхлости. Если он совершил серьёзную ошибку, то он сделал всё возможное, чтобы вновь подняться в благородной и полезной жизни. Он защитил свою преданную жену институтом брака, он дал приют пяти детям, стараясь направить их на благо с помощью честного труда и созидательных занятий. Без сомнений, Педро вырос в уважении своих друзей, он возвысился до положения материального достатка; на своём собственном опыте он теперь знает, что деньги не могут уладить фундаментальных проблем судьбы, и что высокое уважение, которого мы можем достичь в глазах других, не всегда соответствует реальности. Несмотря на льготы, заработанные в материальном окружении, он жил увечной, несчастной, печальной жизнью… Но даже так у него в своём кредите есть работа, реализованная с добрыми намерениями, признательность супруги, которая его возвысила, и молитвы пяти признательных ему детей.

А что сделал ты? Вот уже ровно двадцать лет, как ты лелеешь только одно намерение — уничтожить его. Ненавистное усилие было исключительной целью твоих разрушительных намерений. И сейчас твоё страдание рождается из желания мести. Стоит ли ему быть жертвой, принять святую пальму боли, чтобы так низко пасть на лестнице жизни?

Благодетельница сделала короткую паузу, посмотрела на него с сочувствием, и продолжила:

— Несмотря ни на что, Камилло, наше энергичное слово на этом алтаре не звучит приговором неподкупного судьи. Ты, прежде всего, наш брат, достойный нашей привязанности и любви, нашего искреннего уважения. Целью нашего посещения является желание помочь тебе. Возможно, ты откажешься от нашего братского союза, но мы верим в твоё обновление. Мы тоже, в своё время, были в том фатальном состоянии, куда ты сам себя завёл. Мы долгое время оставались в положении ядовитых гадюк, сконцентрированных на самих себе, ожидая случая уничтожить или ранить. Но Господь Всемилостивый научил нас, что истинная свобода — это та, которая рождается от совершенного подчинения Его высшим законам, и что единственно любовь имеет достаточную власть, чтобы спасать, возвышать и искупать. Мы все братья, подверженные одним и тем же падениям, мы все сыновья одного Отца… Поэтому не будем говорить с тобой как ангелы, но как человеческие существа, обновлённые в паломничестве к Высшим Небесам!

В её нежных и мудрых рассуждениях было столько чувства, что преследователь, ранее холодный и бесчувственный, разразился слезами. Несмотря на подобное изменение, он указал пальцем в направлении Педро и воскликнул:

— Я хочу быть добрым, но всё же я страдаю! Меня душат жуткие страдания. Если Бог имеет сочувствие, почему Он оставляет меня без поддержки?

Эти рыдания, вырвавшиеся из его измученной души, глубоко ранили мне сердце. Как здесь не заплакать перед лицом этой символической сцены? Разве Камилло и Педро, связанные одним преступлением и одним искуплением, не представляли собой нас, ранимых и хрупких человеческих существ? Разве Сиприана, терпимая и олицетворявшая собой мать, не была самим Божественным Сочувствием, всегда склоняемым учить прощению и исправлять с любовью?

Слушая слова палача, посланница заметила ему:

— Кто среди нас, друг мой, сможет узнать всю значимость страдания? Ты спрашиваешь причину, по которой Господь допускает, чтобы ты преодолевал такое тяжкое испытание… Не это ли же можно спросить у горшечника, который вынужден жечь тонкую вазы в яростной жаре, или у скульптора, который бьёт необработанный камень, чтобы сделать скульптуру-шедевр? Камилло, боль расширяет жизнь, жертва же освобождает её. Жертва — это проблема божественного происхождения. Пытаясь решить её, дух может вознестись до цветущей вершины или пасть в мрачную пропасть; вот почему многие извлекают из страданий масло терпения, с которым они зажигают свет, чтобы победить свои собственные потёмки, пока другие извлекают из камней и шипов возмущение, с которым они бросаются во мрак бездны.

Заметив, как горько плакал несчастный, Сиприана продолжила после короткого молчания:

— Плачь! Освободи себя! Плач раскаяния имеет чудесную силу для раненой души.

Посланница замолчала на несколько минут. Её проницательный взгляд, казалось, теперь блуждал в отдалённых областях…

Она почти машинально подхватила Камилло в свои объятия, прижимая обоих противников к своей груди, как если бы она была их матерью.

После нескольких мгновений она обратила нежный взгляд на преследователя Педро и продолжила:

— Ты комментируешь зло, которое ранило тебя, ты призываешь Провидение неуважительным тоном… о, сын мой, сдерживай дар слова, если не можешь использовать его во имя добра. Я тоже жила на Земле и страдала меньше, чем должна была, если иметь в виду сокровище духовного просвещения, которое я получила от Неба для боли. Я потеряла все свои мечты, свой дом, супруга, детей! Господь дал, Господь и взял. Два моих мальчика были убиты во время гражданской войны во имя справедливых принципов; две мои дочери, соблазнённые блеском удовольствий и золота, смеялись над моими надеждами и остались в мрачной сфере, запутавшись в опасных иллюзиях. Мой супруг был единственным другом, который остался со мной; но когда проказа атаковала мою плоть, он тоже покинул меня, охваченный видимым ужасом. Все знакомые презирали меня, от меня отвернулась удача; несмотря ни на что, когда мои члены стали отделяться от гниющего тела, когда меня покинули те, кто был мне дорог, песнь надежды только усиливалась во мне. Моя душа славила Господа Жизни-Победительницы… Однажды Он предоставил мне все милости здоровья и молодости, забрав затем эти блага, которые я хранила как взятые взаймы. Он лишил меня любимых существ, разобрал мою органическую уравновешенность, послал мне голод и боль; но когда моё одиночество стало горьким и полным, моя вера поднялась во мне более живой и ясной… В чём я нуждалась, ничтожная женщина, как не в страданиях, чтобы освятить надежду? Что мне было нужно, чтобы получить доступ к высшим источникам? Кто мы такие, как не тщеславные люди, плохо использующие разум, которым Бесконечное Милосердие проявлялось в тысячах случаях, но напрасно?

И тогда настал черёд Камилло преклонить свои колени.

Из грудной клетки Сиприаны исходил лучащийся пучок света, пересекавший её сердце, словно копьё из кристально чистого лунного света.

Несчастный, стоя теперь на коленях, целовал её руку в волнующем порыве благодарности, покрывая её слезами, словно жемчужинами.

— Да, плача, говорил он, — вы бы не стали так говорить со мной, если бы не любили меня! Меня убедили не ваши слова… а те чувства, с которыми они были сказаны!

И так как всё это происходило и с Педро, он, в свою очередь, вскричал:

— Матерь Небесная, освободи меня от моих собственных иллюзий! Разорви те цепи, которые я сам себе выковал… я хочу бежать от своих зловещих воспоминаний… я хочу уехать, забыть, взять обязательства обновительной борьбы, начав снова трудиться!

Сиприана передала нам больного, чьё плотное тело отдыхало в ближайшей больнице, и в торжествующей улыбке материнской нежности она охватила руками бывшего преследователя, шепча при этом:

— Будь благословен ты, услышавший призыв искупительного прощения. Да благословит тебя Отец наш отныне и во веки! Пошли! Провидение предлагает нам всем работу обновления…

Она приняла отталкивающую личность бывшего преследователя в свои руки, прижала его к своему сердцу и подошла к нам, любезно обратившись к нам со словами:

— Братья, благодарю вас за братскую помощь. Наш страждущий друг останется со мной. Надеюсь поставить его на обновляющие работы.

И перед тем, как распрощаться, она сказала моему ориентеру:

— Брат Кальдераро, жду сегодня вечером твоей помощи во благо Кандиды, которая завтра должна окончательно вернуться «из нашей стороны». Нам нужно спасти её маленькую дочь от общего безумия.

Посланница ушла, уводя с собой заблудшего, словно ценный груз. А мой дух осветил новый свет.

Помощник тронул меня за плечо и сказал:

— Любящее сердце наполнено обновительной силой. Иисус сказал как-то, что существуют демоны, способные обновляться «через молодость и через молитву». Иногда, Андрэ, как в этом случае, знания не достаточно; человек должен оживляться божественной силой, которая исходит от молодого через отречение, и от света молитвы, которая рождается от вселенской любви.

Мы собирались отвести больного в больницу, когда в зал вошла владелица дома, одетая для выхода, говоря своим детям:

— Приготовьтесь, дети мои. Через несколько минут мы пойдём навестить папу.

Мы отнесли Педро в его постель, оказав ему необходимый уход.

Скоро он проснулся с улыбкой на лице, в лучшей форме, почти счастливый. Он позвал медсестру, в его взгляде был какой- то новый свет. Он не чувствовал больше постоянной боли в груди. Что-то — подумал он — вытянуло его из мрачных туч его духа, словно благотворный дождь омывает и проясняет свинцовое небо.

Через час его жена и дети вошли в комнату, разделив с ним его хорошее самочувствие.

Педро, плача, рассказал им о просветительном сне; он утверждал, что его посещала Святая Матерь Божья, которая протягивала ему свои божественные руки, лучащиеся светом.

Супруга слушала его, проливая обильные слёзы радости и признательности. Гильерм, малыш, полный живой веры, взял отца за руку, поцеловал её с сыновней любовью, благодаря Бога.

Тронутый, я сопровождал эту интимную сцену, где семья вновь обрела покой, вспоминая Сиприану с её чудесной спасительной деятельностью. Я понял, что женщина, освящённая жертвой и страданием, превратилась в носительницу Божественной Материнской Любви, которая вмешивается в мир, чтобы облагораживать чувства человеческих созданий.