В Высшем Мире. Через Дух Андрэ Луиса

10 Болезненная потеря

В ночи нам пришлось столкнуться со скорбящим материнским сердцем. Сущность, которая обратилась к нам, вызывала сочувствие своим видом ужасных страданий.

— Кальдераро! Кальдераро! — в тревоге молила она. — Защити мою дочь, мою несчастную дочь!

— О, значит, её состояние ухудшилось? — поинтересовался инструктор, давая понять, что он знаком с ситуацией.

— Очень сильно! Невероятно сильно! — выдавили дрожащие губы угнетённой матери. — Я могла видеть, как она становилась совсем безумной…

— Она уже утратила свою великую возможность?

— Нет, ещё нет, — сказала собеседница, — но уже находится на краю пропасти…

Ориентер пообещал через несколько коротких минут навестить больную, после чего мы с ним снова остались одни.

Видя мой интерес к теме, помощник вкратце изложил мне факты.

— Речь идёт о достойном сожаления случае, — благожелательно пояснил он, — в котором легкомысленность и ненависть появляются как постоянные элементы. Сестра, только что покинувшая нас, восемь лет назад оставила на Земле дочь. Выросшая чрезвычайно избалованной, молодая девушка развивалась в незнании труда и ответственности, хотя и принадлежит к очень благородному социальному слою. Единственная дочь, она очень рано отдалась пагубным страстям, как только оказалась без материнской помощи в физическом плане. Она помыкала гувернантками, командовала слугами, обманывала отцовскую бдительность и, окружённая материальными благами, в свои двадцать лет с головой окунулась в заблуждения светской жизни. Таким образом, оставаясь без защиты в силу обстоятельств, она не была подготовлена к встрече с проблемами своего собственного искупления. Без духовной защиты, свойственной бедности, без благословенных стимулов материальных трудностей, и обладая, вопреки своим интимным нуждам, лицом глубокой преходящей красоты, бедняжка появилась на свет, уже преследуемая не собственно своим врагом, а сообщником по серьёзным ошибкам, который давно развоплотился, и к которому она была привязана ужасными путами ненависти недавнего прошлого. Вот так, злоупотребляя свободой, окунувшись в порочное ничегонеделание, она обрела обязанности материнства без защиты брака. И теперь, находясь в подобной ситуации в двадцать лет, не замужем, богатая и пользующаяся престижем имени своей семьи, она запоздало сожалеет о взятых на себя обязательствах и борьбе, отчаивается и старается отделаться от будущего малыша, которым беременна, того же лица из прошлого, о котором я говорил; этот несчастный, из- за «увеличения божественного милосердия», пытается, таким образом, воспользоваться ошибкой своей бывшей подружки, чтобы начать осуществление своего искупительного служения под наблюдением наших Высших Духов.

Видя внезапно охватившее меня удивление, зная, что перевоплощение всегда представляет собой благословение, которое конкретизуется высшей помощью, помощник успокоил меня:

— Бог — это любящий и мудрый Отец, всегда преобразующий наши собственные ошибки в горькое лекарство, которое лечит и укрепляет нас. Вот так и Сесилия, душевнобольная, которую мы сейчас навестим, своим легкомыслием вызвала экстремальную помощь, способную исправить её жизнь… Но эта несчастная особа жутко реагирует на божественную помощь своим жалким и извращённым поведением. Вот уже несколько недель я сотрудничаю в работе помощи ей, из-за постоянного трогательного материнского ходатайства перед нашими руководителями; я всё же тешу себя смутной надеждой на её будущее выздоровление. Связи между матерью и будущим сыном полны горечи и ненависти, вбирающие в себя разрушающие энергии; подобные связи выявляют ситуацию, где женский разум должен собраться на алтаре самоотречения и надежды, если он претендует на победу. Именно поэтому, для выравнивания спасительных путей и совершенствования чувств, Высший Отец и создал тёплое и нежное гнездо материнской любви; несмотря на это, когда женщина возмущается, нечувствительная к высшим вибрациям божественного вдохновения, очень трудно, если не сказать невозможно, выполнить намеченную программу. Несчастное существо, придавая крылья своим преступным чаяниям, искала помощи у врачей, которые, поддержанные с нашего плана, отказались удовлетворить её преступную попытку; тогда она начала пить опасные наркотики, которыми она интенсивно злоупотребляет сегодня. Ментально она находится в положении жалкого бреда.

Заканчивая свою краткую преамбулу, Кальдераро продолжил:

— Но нам нельзя терять ни минуты. Идём навестить её.

Через несколько мгновений мы уже были в комфортабельной и пахнущей дорогими духами комнате.

Вытянувшись на постели, молодая женщина билась в жестоких конвульсиях. Рядом с ней находилась материнская сущность, невидимая для плотских глаз, и земная медсестра, которая, привыкшая к биологическим катастрофам и моральным драмам, становится менее чувствительной к боли других.

Мать больной подошла и объяснила нам:

— Положение очень серьёзное! Помогите ей, сжальтесь! Моё присутствие здесь ограничено лишь тем, что я не пускаю сюда безжалостные разрушительные элементы, которые предстают здесь в зловещем своём кругу.

Помощник склонился над больной, спокойный и внимательный, и попросил меня помочь в особом осмотре в рамках физиологии.

Органическая картина была одной из самых трогательных.

Братское сочувствие избавит нас от описания эмбриона, готового быть выкинутым из организма.

Ограничиваясь темой лечения галлюцинирующего разума, мы только можем сказать, что ситуация молодой женщины была впечатляющей и жалкой.

Все эндокринные центры были расстроены, а автономные органы работали в ускоренном режиме. Сердце показывало странную аритмию, и потовые железы напрасно старались выбрасывать токсины, которые превратились в настоящий захватнический поток. В лобных долях был полнейший мрак; в коре головного мозга были выявлены сильнейшие расстройства; и только в базовых ганглиях была очень высокая концентрация ментальных энергий, которая давала мне понять, что несчастное существо укрылось в самых низших областях живого существа, побеждённая импульсами, разрушающими сами чувства. Начиная с базовых ганглий, где собирались самые сильные излучения галлюцинирующего разума, тёмные волокна спускались до каналов и яичников и брали их штурмом, проникая в жизненно важную камеру, словно очень тонкие мрачные рогатины, падая в организм четырёхмесячного эмбриона.

Без ужаса невозможно было смотреть на эту сцену.

Стараясь войти в резонанс с больной, я услышал жестокие утверждения в поле её мыслей:

— Я ненавижу его!… Я ненавижу этого ребёнка-самозванца, я не просила его появляться на свет!… Я сделаю выкидыш!…

Дух малыша в процессе перевоплощения, плача, молил, словно жертва насилия, хотя само его тело находилось в сладком сне:

— Будь милосердна ко мне! Будь милосердна! Я хочу пробудиться к работе! Я хочу жить и исправлять свою судьбу… Помоги мне! Я искуплю свой долг! Я оплачу тебе своей любовью… не выбрасывай меня! Будь милосердна!…

— Никогда! Никогда! Будь ты проклят! — в мыслях повторяла несчастная. — Я предпочту умереть, чем принять тебя в свои объятия! Ты отравляешь мне жизнь, ты тревожишь мой путь! Я ненавижу тебя! Ты умрёшь!…

А нескончаемые потоки мрака продолжали опускаться.

Кальдераро поднял голову, посмотрел мне в глаза и спросил:

— Ты понимаешь всю глубину трагедии?

Я ответил утвердительно, будучи под невыразимым впечатлением от всего этого.

В этот момент нашего тревожного ожидания Сесилия решительно обратилась к медсестре:

— Я устала, Лиана, я чрезвычайно устала, но требую операции сегодня ночью!

— О! В таком состоянии? — спросила та.

— Да, да, — возбуждённо ответила больная. — Я не хочу откладывать операцию. Врачи отказались сделать её, но я рассчитываю на твою преданность. Мой отец не должен ничего знать об этом, а я ненавижу это своё положение, в котором я, конечно же, не останусь.

Кальдераро приложил руку на лоб мед сестры, ответственной по уходу за больной, с очевидной целью передать ей примиряющее решение. И тогда медсестра сказала:

— Постарайся немного отдохнуть, Сесилия. И ты, наверное, изменишь свои планы.

— Нет, нет, — возразила будущая бездумная мать, не в силах скрыть своего бурного настроения. — Моё решение бесповоротно. Я требую провести операцию сегодня же ночью.

Несмотря на свою решительность, она всё же выпила стакан успокоительного, который предложила ей медсестра, отвечая на наше косвенное влияние, как мой инструктор того и хотел.

Она оказалась частично отделённой от физического тела, погружённая в глубокий сон, вызванный успокаивающим эффектом лекарства. Кальдераро направил магнетические флюиды на фоточувствительный диск органов зрения, и Сесилия получила возможность видеть нас, хотя и нечётко, изумлённая тем, что видит свою мать.

Мать проливала обильные слёзы под влиянием потрясения, но дочь оставалась невозмутимой, несмотря на изумление, которое было написано у неё на лице.

Развоплощённая мать подошла, взяла дочь на руки и в тревоге сказала:

— Дорогая доченька, я пришла к тебе, чтобы попросить тебя не бросаться в ту зловещую авантюру, которую ты задумала. Пересмотри своё ментальное отношение и войди в гармонию с жизнью. Прими мои слёзы как призыв сердца. Смилуйся и выслушай меня! Не торопись бросаться во мрак, когда божественная рука открывает тебе двери к свету. Никогда не поздно начать всё заново, Сесилия, и Бог в своей бесконечной преданности преобразует наши ошибки в якоря спасения.

Заблудший разум слушающей дочери стал, хотя и очень смутно, вспоминать об общественных обязательствах, словно проживая эту минуту в неописуемом кошмаре.

А материнское слово продолжало звучать:

— Помоги себе в сознании, прежде всего! Обдуманная идея всегда уважаема, у общества свои справедливые принципы; однако, дочь моя, иногда в судьбе и в боли наступает момент, когда мы должны оставаться исключительно с Богом. Не оставляй своего мужества, веры, доверия… Материнство, просветлённое любовью и жертвой, всегда счастливо, даже когда мир не знает о причинах наших падений, отказывает нам в средствах восстановления, предавая нас забвению и одиночеству. Пока что ты должна противостоять своим слезам; гроза непонимания и нетерпимости исхлещет тебе лицо… Но всё равно покой вернётся к тебе. Путь твой усеян камнями и иссечен рытвинами, шипы рвут твою одежду, но твоему сердцу навстречу придёт любящее маленькое существо, которое покажет тебе твоё будущее! И в самом деле, Сесилия, ты должна бы создать своё счастливое гнёздышко на ветвях уравновешенности, славя в миру приход каждого дня и благословение каждой ночи; но ты не умеешь ждать… Ты уступила разнузданным ударам страстей, ты обменяла идеал на первые импульсы удовольствия. Вместо того, чтобы созидать в спокойствии и доверии на солидной основе, ты избрала опасный путь поспешности. Теперь тебе необходимо избежать фатальной пропасти, отвернуть от предательской бездны, ухватившись за спасительную лодку высшего долга. Вернись к начальному покою, дочь моя, и смирись перед новым аспектом, которая ты отпечатала в своём пути, принимая положение болезненного материнства, принося жертву волшебным чаяниям. В молчании и мраке осуждения обществом мы часто получаем радость познания друг друга. Если общественное пренебрежение бросает слабых в забытьё, то самых сильных направляет к Богу, поддерживая их на безымянной тропе скромных обязательств, вплоть до горы искупления. Возможно, отец будет проклинать тебя, а самые дорогие тебе люди умаляют твои достоинства и стараются унизить тебя. Но какая жертва не облагородит дух, стремящийся к искуплению своих долгов, вместе с преданностью благу и спокойствием в боли? Разве не предпочтительней терновый венец на голове, чем куча горящих углей в сознании? Зло может сгубить нас или сбить с пути; благо всегда исправляет. Кроме того, если верно, что страдание стыда поселится в твоих чувствах, то слава материнства расцветёт на твоём пути… Твои слёзы украсят любимый и возвышенный цветок, которым станет твой сын, плоть от плоти твоей, существо от твоего существа. Что не сделает женщина в мире, умеющая отрекаться? Мучение будет реветь, но всегда вне твоего сердца, потому что внутри, на божественном алтаре любви, ты найдёшь в самой себе силу покоя вплоть до победы…

Практически равнодушная, больная слушала, но решила не сдаваться. Она приняла материнские призывы без изменений в своём отношении. Но мать, мобилизуя все свои силы, после долгой паузы продолжала:

— Послушай, Сесилия! Не оставайся такой равнодушной. Не отделяй своего сердца от мозга, чтобы размышления могли пользоваться чувствами для преодоления трудностей. Не привязывайся к превосходству физической формы, не воображай, что духовная вечная красота построит свой храм в плотском теле, преходящем в пыль. Смерть всё равно придёт, принеся реальность, которая смешает иллюзию. Не оставайся за завесой лжи. Смирись в созидательном отречении, возьми свой крест и следуй своим путём к более возвышенному пониманию… На своём брусе внутреннего страдания ты услышишь смягчающий голос благословенного сына… Если тебя унижает покинутость миром, то он, нежный представитель Божественности, будет рядом с тобой… Чего тебе будет не хватать в твоих нарядах, если две маленькие нежные ручки, ласковые и верные, будут обнимать тебя и вести к обновлению для высшей жизни?

И тогда Сесилия, вызвав во мне глубокое удивление своей агрессией, мысленно возразила:

— Почему ты не говорила мне всего этого раньше? На Земле ты всегда исполняла мои желания. Ты никогда не разрешала мне работать, ты делала лёгким отдых, ты заставила меня поверить в моё более высокое положение, чем у других существ, ты мне вбивала мысль, что все специальные привилегии принадлежат мне; ты не подготовила меня! Я одна наедине с мучающей меня проблемой… Сейчас я уже не имею мужества унижаться… Просить оплачиваемую работу, которой я предназначена, противостоять стыду и нищете для меня хуже, чем умереть. Нет, нет!… я не откажусь, даже перед твоим голосом, который я, несмотря ни на что, всё ещё люблю!… Мне невозможно вернуться назад…

Эта трогательная сцена ужасала. Я присутствовал при тысячелетнем конфликте материнской нежности с реальной жизнью.

Уважаемая женщина горько заплакала, пылко бросилась на шею дочери и стала умолять:

— Прости меня за то зло, что я причинила своей слишком сильной любовью… О, дорогая моя доченька, человеческая любовь не всегда осмотрительна! Иногда ослепление ведёт нас к таким крупным ошибкам, которые обычно лишь смерть может стереть. Но разве ты не видишь, как мне больно? Я признаю своё косвенное участие в теперешнем твоём несчастье. Но, понимая всю глубину и деликатность материнских обязанностей, я не хочу, чтобы ты пожинала тернии на том же месте, где я страдаю от горьких итогов своей непредусмотрительности. И если я совершила ошибку излишней своей нежностью, не дай ненависти и возмущению себя увести с правильного пути. После могилы день блага всегда более светлый, а ночь зла намного более мрачна и полна мучений. Прими смирение как благословение, боль как ценную благоприятную возможность. Все земные сражения приходят и уходят; даже если они долго длятся, они не вечны. Поэтому не усложняй своей судьбы. Я принимаю твои упрёки. Все те, кто, как я, забыли лес реализаций для вечности, добровольно оставаясь в саду приятных капризов, где цветы показываются лишь на несколько коротких минут, заслуживают их. Сесилия, я забыла о кирке, благоприятной для личных усилий, которой надо обрабатывать почву нашей жизни, высеивая дары созидательного труда, и не достаточно много плакала, чтобы освободиться от этой очень досадной ошибки. Но я верю в тебя и надеюсь, что с тобой не случится того же на трудной тропе обновления. Лучше просить насущного хлеба, испить горечь насмешек человеческой злости здесь, на Земле, чем презирать хлеб Божьих возможностей, позволяя жестокости захватить наше сердце. Страдание побеждённых в человеческой борьбе — это хранилище света опыта. Божественная Доброта обращает наши раны в зажжённые лампы для души. Блаженны те, кто покрыт рубцами, говорящими о жестокой борьбе. Для них на горизонте восстанет эра вечного покоя, а реальность не застанет врасплох в тот момент, когда холод могилы будет дышать на их сердца. Истина становится для них щедрой подругой; надежда и понимание станут им верными спутниками! Дочь моя, вернись к себе, восстанови мужество и оптимизм, несмотря на угрожающие тучи, которые обитают в твоём бредовом разуме… Ещё есть время! Ещё есть время!

Несмотря на это, больная делала огромные усилия, чтобы вернуться в свою плотскую оболочку, произнося грубые слова отрицания, неблагодарные и неожиданные.

Постепенно освобождаясь от умиротворяющего влияния Кальдераро, она вернулась в чувственный мир в хриплых криках.

Инструктор подошёл к плачущей матери и сказал ей:

— К несчастью, друг мой, процесс безумия через возмущение довольно эффективен. Доверим её теперь Высшей Божественной Защите.

Пока материнская сущность плакала горькими слезами, больная, потревоженная ментальными выделениями, в которых она находила удовольствие, обратилась к медсестре с требованиями:

— Я не могу! Я больше не могу! Не могу этого выносить! Срочно делайте операцию! Я не хочу больше терять ни минуты!

Задержав на несколько мгновений на женщине свой взгляд, она с ужасным выражением лица добавила:

— Мне приснился страшный кошмар… Я видела, как моя мать встала из мёртвых и начал просить от меня терпения и милосердия! Нет, нет!… Я пойду до конца! По мне, так лучше самоубийство!

Вдохновлённая ориентером, медсестра медлила и размышляла.

Может, стоит подождать ещё немного? Не был ли сон предупреждением Провидения? Сесилия была очень сильно угнетена. Возможно, её поддерживает духовное вмешательство?

Поэтому она считала уместным отложить решение на более поздний срок.

Но пациентка оставалась неумолимой. И к нашему великому изумлению, на глазах развоплощённой матери в слезах, началась операция со зловещими прогнозами для нас, наблюдавших эту сцену с глубоким волнением.

Я никогда не мог себе представить, что расстроенный разум может нанести подобный вред своему собственному наследию.

Хаос в физиологическом организме с каждым мгновением нарастал.

Неприятно удивлённый, я продолжал наблюдать за ситуацией, с ужасом видя, как реагирует эмбрион на своё насильное исторжение, в отчаянии цепляясь за стенки плаценты.

Дух ребёнка, который ещё не достиг зрелости, начинал просыпаться по мере того, как усиливались усилия по его исторжению из тела. Теперь тёмные волокна выходили не только из материнского мозга. Они также выделялись из организма эмбриона, усиливая общую дисгармонию.

После долгой и кропотливой работы маленькое любящее существо было, наконец, вынуто из тела…

В ужасе я увидел, что импровизированный гинеколог вытащил из женского тела лишь малую часть неживой плоти, так как перевоплощаемая сущность, которая выказывала довольно специфическое состояние, плотно прилегала к клеточному полю, которое выталкивало его, словно какие-то мощные и неистощимые силы держали его привязанным к материнскому телу. Наполовину проснувшись, словно в мрачном кошмаре страданий, эта сущность отражала крайнее отчаяние. Она издавала жалобные крики, она посылала умоляющие вибрации, она бормотала отрывочные фразы.

Может, перед нами были два животных, прикованных друг к другу? Маленький ребёнок, которому не удалось родиться, превратился в опасного палача материнской психики. Зажатый непроизвольными импульсами маточного пространства, а именно, в области, где происходит обмен между материнской и зародышевой кровью, он провоцировал сильный и обильный процесс кровотечения.

Я продолжал наблюдать.

Насильно перемещённый и поддерживаемый неумолимыми силами, периспритный организм сущности, которой не удалось родиться, своими спонтанными движениями достиг области сердца. Окутав бугорок правой мочки уха, она перекрыла пути стимуляции, произведя ужасный шок в центральной нервной системе.

Подобная ситуация усилила кровотечение, которое приняло непредсказуемый характер, вынудив медсестру вызвать «скорую помощь», после того, как она уничтожила, как могла, следы своей ошибки.

— Я ненавижу его! Ненавижу! — кричал материнский дух в полном бреду, чувствуя всё ещё присутствие ребёнка в своём органическом теле. — Я никогда не буду ласкать самозванца, из- за которого я оказалась в постыдной ситуации!

Теперь оба они, мать и сын, казались, если так можно сказать, синхронизированными на волне ненависти, потому что его дух, выявляя странную форму присутствия в моих глазах, ответил в пароксизме ярости:

— Я буду мстить! Ты заплатишь мне за всё, сантим за сантимом! Я не прощу тебя!… Ты не позволила мне возобновить земную борьбу, где наша возможная общая боль научила бы меня прощать тебя за преступное прошлое и забывать о своих разрывающих душу трудностях… Ты отказалась от испытания, которое привело бы нас на алтарь примирения. Ты закрыла двери искупительной возможности; но зловредная сила, которая обитает в тебе, живёт также и в моей душе… Ты вынесла на поверхность моего разума всю грязь извращения, которая спала во мне. Ты отказалась от помощи очищения, и теперь мы снова соединены, и я доведу тебя до бездны… Ты приговорила меня к смерти, и поэтому мой приговор будет таким же. Ты не дала мне отдыха, ты помешала моему возвращению к покою сознания, но ты надолго не задержишься на Земле… В служении любви я оказался не нужным тебе… Но ты снова станешь моей для удовлетворения ненависти. Я отомщу! Ты пойдёшь со мной!

Разрушительные ментальные излучения пересекались в ужасном положении, от духа к духу.

Пока я наблюдал усиление интоксикации по всему клеточному организму, Кальдераро в молчании молился, призывая, как мне показалось, внешнюю помощь. И действительно, через несколько мгновений небольшая группа духовных работников проникла в комнату. ориентер дал инструкции. Работники должны были бы помогать бедной матери, которая оставалась привязанной к своей несчастной дочери до конца её существования.

Затем помощник пригласил меня на выход, добавив:

— Через несколько часов произойдёт развоплощение. Ненависть, Андрэ, ежедневно убивает людей в мире, с интенсивностью и эффективностью более разрушительной, чем одновременный выстрел всех пушек на Земле. Для осложнения проблем и уничтожения мира она более мощная, чем все войны, известные Человечеством, на протяжении веков. Я высказываю тебе не просто теорию. Ты пережил вместе с нами эти несколько моментов, этот ужасный факт, который постоянно повторяется в физической сфере. Установилась такая ненавистная империя сил между двумя этими разрушенными душами, которые Провидение постаралось объединить в учреждении перевоплощения, что отныне необходимо предоставить их времени, чтобы боль свершила все необходимые исправления.

— О! — скорбно воскликнул я, наблюдая за дуэлью двух измученных духов, — каково им будет? Будут ли они всё так же привязаны друг к другу? И сколько времени?

Кальдераро посмотрел на меня с огорчением солдата, временно проигравшего битву, и сказал:

— Теперь прямое вмешательство ничего не значит. Мы только можем сотрудничать в молитве братской любви, предназначенной для обновления насущной борьбы. Между ними обоими установился болезненный процесс взаимного одержания, с горькими последствиями во времени и пространстве, развитие которого не может предвидеть никто из нас.