В зареве пожара

Катя (рассказ из приисковой жизни)

Тёплой июльской ночью, плотно поужинав, напившись холодного квасу, вдоволь нахохотавшись со своими товарищами-сослуживцами, Петя Камнев вышел из помещения приисковой конторы и направился к себе, в свою летнюю квартиру – будку на золотопромывательной машине. Он был смотрителем этой машины и жил на ней, приходя в контору только в обед и ужин. Теперь, с наслаждением затягиваясь папиросой, широко вдыхая высокой, молодой грудью чистый ночной воздух, он шёл и думал, что хорошо сейчас завалиться спать, а завтра в обеденный перерыв работ его ожидает свидание в березовом леске, позади старых галечных отвалов, с хорошенькой бабёнкой с соседнего прииска. Вообще, хорошо ему жить на свете с такими здоровыми лёгкими, с крепкими мускулами и с такой красивой внешностью. Женщины его любят, ни одна не отказывала, и много их уже было у него со времени его приезда на золотые приискá.

Он любит разнообразие. Не дальше как месяца два он сошёлся с одной девушкой лет шестнадцати, очень недурненькой, свеженькой; она отдалась ему без сопротивления и теперь уже порядочно надоела ему. Последние две недели он упорно избегает встречаться с ней… Её, кажется, родители отдают замуж, тем лучше, её нисколько не жаль.

Вообще, Камнев смотрел на всё это просто. Вся его философия сводилась к тому, что жизнь дана для наслаждения и что, следовательно, он должен пользоваться ими, не заботясь ни о чём больше. Выйдя из IV класса гимназии, он поступил сюда по протекции знакомого управляющего – и теперь вполне вошёл в колею приисковой жизни. Книг почти не читает вовсе, – переписываться ему не с кем, – он одинок – всё свободное время уходит у него на любовные истории, да на шляние по тайге с ружьём за плечами. Будущее его так ему ясно. Лет через 10 он дослужится до управляющего прииском и будет загребать деньгу, а сейчас эта спокойная, чисто растительная жизнь как нельзя лучше отвечала потребностям его сильного молодого организма.

Поднявшись к себе на машину, Петя, прежде чем войти в будку, остановился на платформе и закурил новую папиросу.

Ночь стояла тихая, звёздная. Вода, спущенная с двигательного колеса по отводной трубе, глухо шумела, падая с 10-саженной высоты.

До слуха Пети со стороны казарм, расположенных саженях в ста от машины, донёсся пьяный смех, чей-то визгливый женский голос и звук гармонии. Он подошёл поближе к самым перилам платформы, вглядываясь в темноту. Окна одной казармы были освещены, и из открытых дверей вырывались голоса и песни.

– Да, – вспомнил Петя, – сегодня ведь старик Никита пропивает свою дочь. – Бедная Катя, – и он улыбнулся, представляя себе бледную, черноглазую девушку в праздничном наряде, сидящей в переднем углу под образами, рядом с женихом, толстым и глуповатым парнем в новом «пинджаке» и с обильно намасленными волосами.

То-то теперь идёт там кавардак, угощенье, поклоны, пьяные сваты целоваться поди к ней лезут, и ему вспомнились первые дни знакомства с ней, с этой Катей.

Славное было времячко… Весна тогда начиналась. Они встречались после обеда почти каждый день… Тихие укромные местечки перелесков, полянки, покрытые молодой травкой, были свидетелями их горячих ласк…, их веселья и счастья…

Потом она приходила к нему сюда, на машину, по ночам, рискуя попасться своей матери. Иногда в дождливую погоду, по грязи – вымокшая и озябшая… А как она его ласкала… Что за чудные ночки коротали они с ней… Растроганный и задумчивый от этих воспоминаний Петя вошёл в свою будку и стал медленно раздеваться, смотря на колеблющееся пламя сальной свечки. Потом он потушил огонь и лёг, подложив руки под голову – спать ему еще не хотелось. Вдруг чьи-то быстрые, лёгкие шаги раздались по платформе. Петя приподнялся на одном локте. В дверь будки легонько стукнули. Сердце Пети замерло.

– Неужели это она? – подумал он, вставая отворить дверь. – Кто тут? – ещё неуверенно спросил он.

– Отвори – это я, – робко и просительно раздалось за дверью…

Он отворил. Это была действительно она.

– Катя, ты? Как это пришла, ведь у вас не спят ещё… – протянул он к ней руки. Катя молча стала у порога и, когда руки Камнева коснулись её шеи, не выдержала и, упав к нему на грудь, горько, неудержимо разрыдалась.

– Что ты, что ты! С чего это ты? – испуганным и недовольным тоном спрашивал её Петя.

– Да как же… – начала она, еле выговаривая сквозь слёзы, – ведь замуж отдают, замуж, рукобитье сегодня… И тятенька за пропой уж взял… Ох, пропала моя головушка!..

Должно быть Петины ласки и поцелуи имели успокаивающее влияние, потому что не прошло и 10 минут, как она уже, замолчав, сидела на кровати, пока Петя зажигал огонь.

Руки Пети дрожали, и он долго не мог найти спичек… Ему было страшно и вместе с тем приятна близость этой девушки… Хотя он не хотел бы возобновлять своих прежних отношений к Кате, но уже отворяя дверь знал, что ему не выдержать…

Зажегши, наконец, свечу и спустив занавеску на окна, он сел на кровать рядом с Катей и стал свёртывать папироску, искоса посматривая на свою неожиданную гостью. Катя была рослая, вполне развитая девушка с высокой, полной грудью, с длинною, пышной косой, в которой виднелся розовый бантик. Она тяжело дышала после испытанного волнения и быстрой ходьбы и щурила на свечку свои чёрные, заплаканные глаза…

– Стосковалась я о тебе, Петенька, – говорила она, нежно прижимаясь к нему и заглядывая в его глаза… – Изболелось моё сердечушко… Истомилось… Шутка ли, сколько время не видались; ну, да Бог тебе судья, знать надоела я тебе… А раньше-то, чай помнишь, сам ходил за мною, да вызывал…

– Эх, Катя, полно: не весь головы, не печаль хозяина… Пришла, вот и спасибо тебе…

– Я уж думала и не пустишь ты меня… – ещё крепче обняла его она…

Губы их встретились в долгом поцелуе.

Они очнулись пред утром. Уже светало. Сквозь занавески окна белел занимающийся день. Катя молча поднялась и, не одеваясь, села на край постели. Странное выражение решительности, твёрдо обдуманного намерения отражалось в её бледном, усталом лице. Она сидела, обхватив руками колени и пожимаясь от утреннего холода. Петя смотрел на неё, и она была ему почти противна. Но он ещё совестился прямо сказать ей, чтоб она уходила.

– Что же ты, Катя, нейдёшь домой. Пора уж. Скоро все поднимутся в казармах, – наконец, не выдержал он.

– Что мне туда идти, зачем? никуда я от тебя не пойду, Петенька! Не гони меня, – нежно и робко, боясь услышать отказ, прошептала она, опуская голову. Он удивлённо посмотрел на неё.

– Да ты сдурела что ли, Катерина! Ишь, чего выдумала – не гони её! Одевайся, говорят тебе, и иди, пока не проснулись люди…

Тогда она, еле сдерживая слёзы, быстро и бессвязно заговорила о том, что жизнь ей без него не нужна, что он ей люб пуще всего на свете, что она не может, любя его, жить с другим, постылым. Женские слёзы были знакомы Камневу… Он почти с злобою смотрел на девушку – её отчаянье казалось ему напускной блажью…

– Ну, ты вот что, голубушка… – резко заговорил он, беря её за плечо и поднимая с кровати. – Убирайся отсюда. Чёрт вас возьми, с вашей любовью… Тебе я говорю… – Она побледнела от этого окрика…

В её широко раскрытых глазах, обращённых на него, выразилось так много мольбы, упрёка и тоски, что Петя не выдержал, отвернулся…

Тогда она, молча, кое-как оделась и ушла, не сказав ни слова…

Час спустя Камнева, снова заснувшего после ухода Кати, разбудил стук в дверь… Стучался смазчик машины, приходивший по утрам ранее других рабочих.

– Это ты, Иван? – спросил Петя, потягиваясь спросонок…

– Вставайте скорей, Пётр Николаич! Беда у нас стряслась… Катька-то… повесилась!

Что-то тёмное и страшное по своей неожиданности надвинулось на Камнева, точно его ударили ножом в сердце… Он отворил Ивану и слушал его рассказ бледный, с трясущимися губами…

– Висит, слышь, она на перетяге у Николки Утарикова; с таратайки сняла перетягу-то возле конного двора, в сеннике, зацепилась за пряснину. Старик Герасим первóй увидал, – на улицу пошёл утром – иду, говорит, я по сеннику, гляжу из-за стога, чьи-то ноги болтаются – с нами крестная сила! Катька удавилась…

– Народу там тепереча со всего прииску сбежалось… Мать-то как убивается – страсть!..

Часа два спустя волнение умов, вызванное этим неожиданным самоубийством Кати, улеглось, и приисковая жизнь вошла в обычную колею. Петя стоял на помосте машины, около свального люка, и обычным образом покрикивал на возчиков. Он был спокоен, как всегда, и факт смерти Кати его не трогал более – он успел уже свыкнуться с ним…

Солнце поднималось всё выше и выше и заливало золотистым потоком лучей зеленеющую таёжную долину. И ничто в этом безоблачном тёмно-синем небе, в этих красивых очертаниях гор, уходящих в даль лиловую грядою, не напомнило о смерти, о молодой безвременно загубленной жизни!..