Важное решение

13

— Мы идем прямо к дому, — скомандовал Шелл, когда Пат нагрузила коляску последней пластиковой сумкой. — Вы с Мэри можете подождать на террасе, пока я подгоню машину. Я оставил ее на аллее позади твоей.

Патриция представила себе, как он приехал, выпрыгнул из «гранд-чероки» и отправился на их поиски. Что ж, теперь он их нашел, и ему не терпится поскорее забрать дочурку и отделаться от ее навязчивой няньки.

Да уж, в рационализме ему не откажешь. Идти напрямую к дому по кромке лугов, и дальше по ухоженным дорожкам парка было гораздо легче, чем прыгать по каменистой дорожке, которой шла сюда Пат. И, разумеется, есть прямой смысл, чтобы она с ребенком ждала на крыльце, пока он подгонит машину. Как же она сама до этого не додумалась? Конечно, надо было начинать путь от дома, просто тяжелые воспоминания заслонили от нее самое разумное решение.

Интересно, снизойдет он до того, чтобы подвезти Пат до ее собственной машины, или оставит стоять и уедет, предоставив возможность прогуляться пешком на изрядное расстояние. Судя по тому, в каком он был настроении, последнее было более чем вероятно.

К счастью, Мэри, наконец, успокоилась и уткнулась багровым зареванным личиком в плечо отца, изредка икая и всхлипывая.

А Шелл наверняка еще винит ее и в том, что у его дочери случилась истерика, сердито думала про себя Пат, таща по лугу тяжело нагруженную коляску. А на самом деле виноват во всем он: свалился как снег на голову как раз в тот момент, когда девушка уже укладывала малышку спать, вот Мэри и перевозбудилась. Девушка лихорадочно искала оправданий, ибо при одной мысли о том, что на девочку могла подействовать враждебность между ее отцом и нянькой, пусть даже и тщательно скрываемая, ей становилось не по себе.

Глядя на его внушительную спину, удалявшуюся в направлении дома, раздосадованная его высокомерным обращением Пат отерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони. В это время верхняя пластиковая сумка свалилась с коляски, и из нее во все стороны посыпались памперсы, полотенца, детский крем, одежка и детские салфетки.

Пат просто взвыла с досады, и Шелл обернулся. Увидев произведенные девушкой разрушения, он широким шагом направился к ней, и, не будь Патриция такой распаренной и вспотевшей, его взгляд превратил бы ее в ледышку.

— Давай мне это сюда, — скомандовал Шелл, решительно протягивая руку и нетерпеливо хмуря брови. — Сейчас начнется гроза, или, может быть, ты этого не заметила?

Небо действительно грозно нахмурилось, жара стала совсем невыносимой, а в воздухе царило зловещее затишье, но надвигающаяся гроза — это было ничто по сравнению с бурей, бушевавшей в груди девушки.

Патриция в ответ лишь яростно сверкнула глазами на мужчину, и тот коротко приказал:

— Возьми Мэри и отправляйся к дому.

Осторожно вручив девушке малышку, которая уже крепко спала, он наклонился и принялся собирать рассыпанные вещи.

Первые капли дождя упали, когда Пат бежала по аллее, обсаженной двойным рядом кустов. Огромные, они сначала падали медленно, затем все быстрее, и через минуту дождь полил так, что Пат пришлось согнуться почти вдвое, чтобы Мэри не промокла насквозь.

По небу прокатывались раскаты грома, сверкала молния — гроза разбушевалась вовсю. На бегу девушку настиг Шелл. Очевидно, он отказался от мысли собирать разбросанное по дорожке барахло и так и оставил коляску стоять посреди аллеи. Подхватив Пат за талию, Шелл втащил ее по ступенькам на террасу и, втолкнув под небольшой навес над крыльцом, достал из кармана связку ключей и открыл высокие французские окна.

— Входи, — сухо произнес он. — Переждем грозу здесь. — Он снова нырнул в ливень, а Пат вошла через стеклянные двери в пустую комнату.

Впрочем, здесь было не совсем пусто. У одной стены в этом элегантном, прекрасно спланированном помещении с высоким потолком были свалены старый комод, несколько разрозненных книжных шкафов, явно сработанных вручную, и несколько картонных коробок, забитых каким-то хламом, завернутым в газету.

Когда они приехали сюда в первый раз, Шелл, глядя на эти никому не нужные останки чьей-то прежней жизни, печально заметил:

— Поразительно, и чего только не копят люди, правда? Агент по продаже недвижимости говорил мне, что на эту рухлядь не позарились даже рабочие, вывозившие то, что осталось после того, как хозяин продал дом и перебрался в дом престарелых.

Это было совсем недавно, но, казалось, прошла целая вечность с того незабываемого дня. Тот день словно был в другой жизни. Но на самом деле все было не так. Просто люди за это время стали другими. Главное, что изменилось, — это они сами и их отношение друг к другу.

Патриция невольно поежилась. Мокрая одежда липла к телу, и девушке стало зябко. В это время вернулся Шелл, промокший до костей. Бросив на пол корзинку с едой и пластиковые сумки, он спросил:

— В этом хозяйстве найдется что-нибудь, во что мы можем ее завернуть?

— Там есть шерстяное одеяло...

В горле у Пат пересохло, и язык почти не слушался. От одного вида Шелла ей делалось нехорошо. Непохоже, что он согласится выслушать ее извинения, а уж тем более — принять их. Более того, у девушки возникло сильное подозрение, что если бы она не была ему нужна, чтобы подержать его спящую дочурку, Шелл плюнул бы на разверзшиеся хляби небесные, выскочил из дома и уже мчался бы в Бостон, разбрызгивая струи воды.

Между тем, Шелл отыскал одеяло, подошел к груде ненужной мебели и выудил один за другим два ветхих кресла. Поставив их сидениями друг к другу, он соорудил некое подобие кровати, затем мотнул головой в сторону Пат, не говоря ни слова. Говорить он не решался из страха, что начнет на нее орать, а смотреть на нее не мог, ибо его сразу пронзало невыносимое желание.

К счастью, никаких инструкций не понадобилось. Пат сразу подошла и бережно уложила малютку на импровизированную кровать. Она стояла так близко, что Шелл ощутил неуловимый запах духов, уже навсегда связавшийся в его памяти с этой бессовестной соблазнительницей, услышал ее прерывистое дыхание.

Накрыв дочурку одеялом, он внезапно почувствовал, как все его тело отчаянно напряглось и заныло. Эта нахальная дешевка посмела тронуть его за руку!

— Тебе не интересно узнать, почему я так упорно дожидалась, пока ты вернешься из Нью-Йорка?

— Не особенно... — Шелл отступил и увидел, как рука девушки бессильно повисла вдоль тела. Как ни противно было в этом признаваться, но его кожу в том месте, где она ее коснулась, жгло как огнем. — Скорее всего, после твоих объяснений мне начнут сниться кошмары.

Мокрые от дождя волосы прилипли к изящной головке девушки, одежда облепила точеную фигурку. Шелл скрипнул зубами. Стоя так близко, эта женщина была способна лишить его рассудка, и он боялся вытворить какую-нибудь глупость.

Она обвинила его в том, чего он не делал, лгала и изворачивалась, чтобы пробраться в его дом, использовала в своей грязной игре невинного младенца, и в то же время именно в эту женщину он едва не влюбился до полного помрачения рассудка!

И ведь он неплохо разбирался в людях. Как могло чутье так подвести его? Как он мог даже на мгновение помыслить о том, чтобы провести остаток дней своих рядом с таким порочным существом?

А хуже всего было то, что впервые за свою взрослую жизнь он понял, что готов полюбить по-настоящему. И кого же? Женщину, использовавшую свою привлекательность как оружие, и готовую на физическую близость с человеком, которого считала женатым, лишь ради того, чтобы отплатить ему, да еще за то, чего он не совершал! Нет, от такой особы любой ценой надо уносить ноги как можно дальше.

— Я хотела извиниться перед тобой...

— Да неужели? Интересно знать, почему? Потому что ты опять хитришь, или потому что поняла, что тебя заклинило на дурацкой идее отомстить? Месть... Это же надо до такого додуматься, просто уму непостижимо! Или потому что ты сообразила, что неплохо бы сначала потрудиться выяснить все до конца, а потом уже брать на себя роль прокурора и палача одновременно?

— Не надо!..

Голос девушки дрожал. В золотисто-карих глазах стояли непролитые слезы. Она была так явно несчастна, что Шеллу стало не по себе.

Отойдя от мирно посапывавшего ребенка, он подошел к французскому окну и стал смотреть на потоки дождя, низвергающиеся с небес, и на далекие отблески молний.

— Я хотела сказать... Мне ужасно жаль!.. Я прошу прощения за то, что поверила в наговоры Даны. Про тебя...

Гладкий лоб Патриции прорезала морщинка. Нелегко извиняться перед человеком, который даже не дает себе труда слушать. Шелл стоял к ней спиной, мокрая рубашка облепила его широкие крепкие плечи. Девушка чувствовала себя словно прокаженная. И, возможно, вполне заслуженно, тоскливо подумала она.

— Должна признаться, что я поверила сестре, во всяком случае, сначала, — сделала Патриция новую попытку оправдаться. — А потом, когда я узнала тебя лучше, и... — Девушка осеклась: признаться в своих чувствах у нее не хватало храбрости. — Я стала тебе симпатизировать, и вот тут-то у меня и возникло сомнение в том, что ты мог поступить так, как тебе приписывали...

— То есть, соблазнить ребенка. Сколько лет ей было тогда? Семнадцать? А морально и эмоционально она тянула от силы на десять, — сухо отозвался Шелл. — Ты жила одной жизнью со мной и Мэри, и все это время считала меня мерзавцем.

Эта мысль причиняла ему невыносимую боль.

— Но недолго... — Голос Пат задрожал. — Я верила Дане до того, как мы с тобой, познакомились, потому что она мне так сказала. Хотя, если быть до конца справедливой, моя сестра ни разу не говорила открытым текстом, что ты затащил ее в постель или что она пыталась утопиться, узнав, что ты женился на Жюли Жакоб, и вы ждете ребенка... — Шелл молчал, и Патриция продолжала: — Нет, прямо она ничего такого не говорила, но из ее рассказа выходило, что дело обстоит именно так. И по каким-то ей одной известным причинам, наверное, потому что это давало ей возможность быть в центре внимания, Дана не стала ничего уточнять, оставила меня в заблуждении... — Шелл обернулся, но глаза его ничего не выражали, и девушка прибавила срывающимся от волнения голосом: — Я понимаю, что это выставляет Дану не в лучшем свете. Но все не так просто. В жизни вообще ничего просто не бывает — тебе это объяснять не надо. Но единственное, что я знаю наверняка, — это то, что Дане искренне казалось, что она в тебя влюблена, потому что ты проявил к ней интерес, находил для нее время, даже приглашал пообедать, чего прежде не делал ни один мужчина. Вот она и вообразила невесть что и, хуже того, сама себя убедила в реальности своих фантазий. А я всегда заботилась о ней, заступалась за нее перед бабулей — ведь та может нагнать хорошего страху на человека, если захочет... Дана никогда не умела за себя постоять — слишком робкая. Она всегда была чересчур одинокой, застенчивой, чтобы заводить друзей. И я защищала ее, потому что больше было некому. Мама же очень дорожит своей тихой размеренной жизнью, чтобы поднимать волну. Вот так все и получилось. Услышав рассказ Даны, я пришла в ярость, а когда подвернулась возможность, нанялась к тебе смотреть за Мэри в надежде, что найду способ отплатить за обиду, нанесенную моей сестре. Об этом я глубоко сожалею и искренне прошу прощения!..

Шелл бросил на девушку страдальческий взгляд и отошел вглубь комнаты, чтобы она не заметила его смятения. Похоже, она действительно говорила искренне, но разве ей можно доверять? И вообще, зачем ему это нужно — доверять этой лгунье? Господи, она еще и дрожит! Из-за того, что замерзла в мокрой одежде, или ее трясет от нервного напряжения?

Наконец, прогнав со своего лица всякое выражение и стараясь говорить как можно более бесстрастно, Шелл объявил:

— Что ж, я тебя выслушал и принимаю твои извинения. А теперь, может, забудем этот инцидент? Мне он крайне неприятен, и я не хочу больше об этом говорить. Насколько я понял, там, в корзинке что-то съестное? Покопайся в ней, если нетрудно, а я поищу что-нибудь, чтобы мы могли зажечь камин и обсохнуть.

Гром грянул где-то совсем близко, и потоки дождя с новой силой заструились по оконным рамам. Похоже, они застряли тут надолго, мрачно подумал Шелл, отправляясь на поиски пыльной коробки спичек, валявшейся, как он запомнил еще в прошлый приезд, на полу в одной из кладовых.

Прошлый приезд. Этот день он никогда не забудет. Тогда в его сердце родилась удивительная нежность, какое-то теплое чувство, подсказывавшее, что теперь они — одна семья. И действительно, в тот день ему показалось, что они созданы для того, чтобы быть вместе. Но день принес также горькое разочарование. И этого он тоже никогда не забудет.

Спичечный коробок, на поиски которого он отправился, наверняка окажется пустым — просто еще одна ненужная вещь, которую поленились выбросить, когда выносили вещи из дома. Зато это был хороший предлог, чтобы уйти из комнаты, бежать от этой женщины и от бредового, но совершенно нестерпимого желания заключить ее в объятия, уложить прямо на пол и любить до полного изнеможения, до тех пор, пока они будут не в состоянии не то что думать, но даже пошевельнуться.

Шелл поднялся по лестнице, прыгая через две ступеньки, чтобы хоть как-то дать выход накопившейся энергии и направить ее в правильное русло, а заодно немного восстановить душевное равновесие. Впервые он понимал, что должен испытывать наркоман, зная, что зелье не принесет ему ничего, кроме вреда, и все же не будучи в силах от него отказаться.

В коробке оказалось две спички: одна использованная, другая — целая. Шелл криво усмехнулся. Что ж, надо попытаться разжечь огонь — хоть какое-то занятие. Мэри проснется не раньше чем через час. Возня с девочкой поможет немного разрядить напряженную атмосферу, а покуда сгодится все что угодно, только бы не стоять в этой комнате, глядя друг на друга и не зная, что сказать.

Собрав ветхие книжные полки, Шелл оттащил их вглубь дома, туда, где шум не мог потревожить Мэри. Полки рассыпались как карточный домик — так легко, что почти не пришлось прилагать усилий. Затем Шелл уселся на корточки перед камином и с помощью старых газет, взятых из коробок с хламом, и единственной спички умудрился разжечь огонь. Спустя несколько минут он уже с удовлетворением наблюдал, как в камине заплясали язычки пламени.

— Не боишься, что тебя закуют в кандалы за порчу чужой собственности? — сделала попытку пошутить Пат, и ей это почти удалось, несмотря на проскользнувшие в голосе грустные нотки.

— Пусть только попробуют меня привлечь! — в тон ей отозвался Шелл. — Впрочем, я полагаю, судебное преследование за то, что человек сжег несколько ветхих книжных полок, сразу заняло бы первые полосы всех газет. Иди поближе к огню...

Он поднялся и чуть-чуть отошел, чтобы не заслонять тепло огня от Патриции. Однако девушка не двинулась с места. Она так и стояла, не шевелясь, и в тусклом свете ее лицо казалось бледным пятном. Она по-прежнему вся дрожала.

Шелл нетерпеливо протянул руку, и его пальцы сомкнулись на запястье Пат.

— Я же сказал — поближе к огню.

Какая прохладная кожа, и косточки совсем хрупкие. Сердце сжалось от неожиданно нахлынувшей нежности. Роль опекуна, как известно, чаще принадлежит женщине, но сейчас именно ему, мужчине, захотелось обогреть ее; окружить теплом, уберечь от тревог и волнений.

Подтащив девушку поближе к огню, он осторожно провел пальцем по ее спине. Так и есть: блузка насквозь мокрая. Он ведь видел, как на бегу Пат согнулась чуть ли не пополам, укрывая Мэри от ливня.

Огромные немигающие золотистые глаза смотрели на него. Девушку по-прежнему трясло, и от его прикосновения дрожь только усилилась, и это передалось Шеллу. Его пальцы затрепетали, и он медленно стал расстегивать крошечные пуговки спереди на ее блузке.

И голос его от напряжения стал вдруг хриплым, словно он молчал долгие годы, а потом вдруг заговорил.

— Ты простудишься, если не снимешь мокрую одежду, — неловко попытался объяснить Шелл.

Ладонь его скользнула по округлой тугой груди, едва прикрытой тончайшим кружевом. Он услышал глубокий вздох девушки, ощутил, как гладкая прохладная кожа вдруг занялась жаром, и почувствовал, что ноги его становятся ватными, а мышцы живота невольно сокращаются — огонь желания охватывал его чресла, пронизывал все тело до самых костей. Теперь уже единственное, чего ему хотелось, — это ласкать ее без конца, овладеть ею, доставить ей наслаждение.

И она, эта колдунья, все прекрасно поняла и сразу пустила в ход свои неотразимые чары. Длинные ресницы девушки опустились, отбрасывая тени на алебастрово-белые щеки. А ее пальцы уже осторожно вытаскивали из брюк его мокрую рубашку, затем перешли к пуговицам. Дыхание девушки участилось, груди налились, отливая розовым в отсветах огня.

Руки Шелла взметнулись к ее плечам, то ли для того, чтобы оттолкнуть, то ли чтобы прижать к себе, — он и сам этого не знал. Голова у него шла кругом, мысли путались. Он не мог разобраться, чего хочет, но в это время руки девушки раздвинули полы его рубашки и легли ему на грудь. И тут же все сомнения улетучились.

Он желал эту женщину, и желание это было настолько неуправляемым, что опрокидывало все доводы рассудка. Ему хотелось раствориться в ней, забыть обо всем и наслаждаться волшебством ее власти. Кровь в его жилах закипела, бешеные удары сердца громом отдавались в ушах, когда руки Пат скользнули по его плечам, снимая с них мокрую рубашку.

Девушка судорожно вдохнула и замерла, затаив дыхание. Она не смела пошевелиться, боясь спугнуть невыразимо острые ощущения, которые дарило ей прикосновение к гладкой мужской коже.

Он принял ее извинения холодно и почти равнодушно, а потом и вообще вышел из комнаты, словно ему было неприятно находиться с ней рядом. Зато теперь, когда он прикоснулся к ней, когда в его серебристо-серых глазах горело неприкрытое первобытное желание, может быть, хоть теперь все будет хорошо. Пат придвинулась ближе, скользнув своим гибким телом вдоль тела мужчины и обвила его шею руками.

Теплые губы легко прильнули к ее губам, словно желая ощутить их вкус, его язык легко обвел контуры ее рта и скользнул внутрь. Губы девушки приоткрылись ему навстречу, и она тихонько застонала, сгорая от желания.

Когда поцелуй стал более жадным и настойчивым, тело ее занялось жаром. С силой прильнув к нему, она со страстью отозвалась на поцелуй. Пат любила его, любила всей душой, и пусть даже потом ничего не будет, но эти мгновения навсегда останутся с ней.

Еще!.. Еще!.. Эмоции бушевали в ее теле, она слабела, голова кружилась, дыхание перехватывало, заставляя все отчаяннее цепляться за него. Руки мужчины сжали ее бедра так крепко, что она ощутила всю силу его возбуждения. Коленом он раздвинул ее ноги. Девушка перестала владеть собой. И тем сильнее было ее потрясение, когда он вдруг резко и решительно отстранился и отступил, тяжело дыша.

— Помоги Господи, ты просто сводишь меня с ума!

— Шелл! — выдохнула Пат.

У нее было такое ощущение, словно из мира тепла и света, любви и надежды ее сбросили в бездонную черную пустоту. Так, наверное, чувствовал себя падший ангел, изгнанный из рая. Грудь больно сдавило, глаза жгли непрошеные слезы.

— Мэри может проснуться в любую минуту. — Голос Шелла звучал глухо и хрипло. — Могу тебя поздравить. Еще ни одной женщине не удавалось завести меня до такой степени, чтобы я забыл про своего ребенка.

Он резко отвернулся, подтащил поближе к огню старый диван и повесил на него свою рубашку и топ Патриции, чтобы просушить.

Пат прижала руки к пылающим щекам. Господи, Мэри! Малышка спала каждый день после обеда, но не более часа. А это значило, что она скоро проснется, ей надо будет сменить памперс, дать попить а, может быть, она захочет и сэндвич.

То, что они с Шеллом совсем забыли о том, что ребенок может проснуться в любой момент, лишний раз доказывало, насколько их тянет друг к другу. Девушка взяла свой топ и перевесила поближе к камину, глядя, как от ее юбки поднимается пар. Она почему-то вдруг страшно застеснялась, хотя ее грудь была прикрыта бюстгальтером. Наверное, потому, что возникшее между ними влечение еще не прошло полностью.

— Шелл!

Он отошел к окну и пристально смотрел на улицу. Гроза удалялась, небо стало светлеть, и ливень постепенно слабел.

— Да?

В его голосе послышались нотки нетерпения, и девушка закусила нижнюю губу. Надо же все-таки выяснить отношения. Ей необходимо было знать, есть ли хоть какая-то надежда на то, что у них что-нибудь получится. Разумеется, если он скажет, что нет, она не станет стенать и плакать, примет это с достоинством и смирится. Во всяком случае, постарается...

— Когда мы приезжали сюда в первый раз, — проговорила Патриция тихо, — ты сказал... — Господи, как же это трудно! К тому же Шелл не собирался облегчать ей дело, сурово повернувшись спиной и всем своим видом говоря о том, что не желает больше с ней общаться. — Ты сказал, что, кажется, начал в меня влюбляться, — набравшись храбрости, выпалила девушка. — Ты говорил серьезно? Не потому, что всегда так себя ведешь, когда тебе надо уложить женщину в постель?

— Как правило, чтобы уложить женщину в постель, мне вовсе не требуется заходить так далеко...

Услышав его сухой ответ, девушка почувствовала, как над ее верхней губой выступили капельки пота.

— В это нетрудно поверить.

Неужели этот хриплый голос — ее собственный? Пат ужасно хотелось, чтобы он обернулся к ней, улыбнулся, хоть как-то ободрил ее, чтобы она не чувствовала, что сваляла дурака, признавшись ему в своих чувствах.

— Мне очень хотелось, чтобы ты говорил серьезно. Потому что я... понимаешь, я тоже начала тогда в тебя влюбляться.

Патриция замерла, не смея дышать, не смея надеяться, так как Шелл, наконец, медленно обернулся к ней. Он стоял, слегка покачиваясь на каблуках, резкие черты его лица были непроницаемы.

— Ах, вот как? Это у тебя такая привычка? Влюбляться в женатых мужчин и заниматься с ними любовью?

Осуждение, звучавшее в его голосе, просто сразило девушку. Облизнув кончиком языка пересохшие губы, Пат схватила свой смятый топ и закрылась им, словно защищаясь.

— Но ты же не женат, — с несчастным видом пролепетала она.

— Ты-то этого не знала, считала, что я женат. А это одно и то же, по крайней мере, если посмотреть, как дело обстояло две недели назад.

— Я бы все равно не позволила нам зайти слишком далеко. — Пат натянула почти высохший топ и негнущимися пальцами стала медленно застегивать пуговицы. Она понимала, что возразить ей нечего, и все, что бы она сейчас ни сказала, обернется против нее. — Да, конечно, еще я думала, что таким образом смогу отомстить тебе...

— Ты не только изворотлива, но еще и жестока! — оборвал ее Шелл.

Запустив руки в еще непросохшие волосы, он взъерошил их так, что они встали дыбом. Затем отошел в другой конец комнаты посмотреть, как там Мэри. Малышка уже зашевелилась и дрыгала ножками под одеялом.

— Считаю, тебе пора ехать, — объявил Шелл. — Гроза прошла, дождь почти перестал. Мне сказали, что ты позаимствовала в отеле детское сидение. Я позабочусь о том, чтобы вернуть — будь добра, положи его в мою машину, ладно? Она не заперта.

Наклонившись, он поднял уже начинавшую весело лепетать дочурку из самодельной колыбельки и прижал к своей широкой обнаженной груди.

А Патриция Уилл вышла под теплый летний дождь и дала волю слезам, которых клялась не проливать ни за что на свете.