Вахтанговец. Николай Гриценко

и культурой, но умеет быстро схватить на лету нужное, умеет с разными

людьми быть разным (нечто Чичиковское сквозит в нем). Бывает сенти­

ментален и цинично-трезв, мягок и порочен. Наконец, Шишкин-Гриценко

натура увлекающаяся. О своей бывшей «профессии» этот повидавший

виды авантюрист говорит: «Артистизм, грация, творческое начало...»

Но вот Шишкин оказывается на стезе искусства, попадает в водоворот

закулисной жизни. Тот же принцип действия остается: с неподражаемым

«Театральная фантазия». Шишкин

артистизмом, грацией, творчески «работает» Аркадий Шишкин. Пока шли

обсуждения, репетиции, прогоны Шишкин Николая Гриценко заметно ме­

нялся: его движения, манеры, походка становились все значимее, «весо­

мее», увереннее и... изысканно-театральнее, в его речь на смену арготизмам

(«как наколоться», «с туза иду», просторечным выражениям «офонареть

можно») приходит лексика новой для него среды - театральной: «у меня

прогоны», «через неделю генералка», «скройся на второй план», «уйди со

сцены», «какая феерия». Шишкин уже не может жить без театра. «Я от­

равлен! Я принял яд!» - признается он Косте Кучерявенькому. - «Я пишу

пьесу». Не лишенный сообразительности невежда Шишкин становится

в строй конъюнктурщиков от драматургии: пишет пьесу «нужную», «со­

временную» и сам признается: «Я постепенно становлюсь элементом теа­

тральной действительности». Шишкин-Гриценко твердо решил остаться

в театре, он уверен, что еще будет блистать его имя: «Театр! Как ты буди­

руешь меня... Театр! Я твой бессменный арестант»... И снова танго, снова

артист движется, танцует поет.

Он смеется и плачет, негодует и шутит, восторгается и недоумевает,

оскорбляет и угодничает. Растерянность и безнадежность сменяются вы­

сокомерием и самоуверенностью. И в каждой своей ипостаси, в каждом

состоянии актер предельно убедителен.

«Театральная фантазия». Шишкин - Николай Гриценко, Кауров - Владимир Этуш

«Ожидание». Шурик

Последняя по времени его работа - роль деда Шурика в пьесе А. Арбу­

зова «Ожидание». К сожалению, драматургическая основа роли, как го­

ворится, «оставляет желать лучшего». Н. Гриценко предложили сыграть

еще один вариант деревенского деда, и он использует весь свой богатый

опыт, чтобы полнее и ярче охарактеризовать героя. Его дед - неглупый,

честный человек, самостоятельный, напористый, «любопытный к жизни».

Он режет всем правду в глаза, потому что «врать скучно, наслаждения

не дает». Есть крошечная сценка у актера, на протяжении которой он сна­

чала смешит всех (рассказ о привезенном кем-то из Египта коте, который

и «мяукает не так, не по-нашему»), а затем заставляет зрителей притих­

нуть, вслушаться в его слова о луне, красоте русской природы, проник­

нуться грустно-лирическим настроением.

Николаю Гриценко равно доступны высоты драматического и трагиче­

ского, лирического и комического. Хочется заглянуть в будущее и пофан­

тазировать: вот Гриценко - Фальстаф, а вот - король Лир, любопытный

Городничий в «Ревизоре» и не менее очевидно, оригинальный чеховский

Чебутыкин...

Но Гриценко играет то, что ему предлагают, в чем «видит» его режиссер.

Можно спорить о трактовке и исполнении той или иной роли, но про­

валов, неудач у артиста не было. Зато есть театр Гриценко - явление в со­

ветском искусстве серьезное и интересное.

Алла Романенко

Здравствуйте, Кирилл Сергеевич!

Он уже не молод. Но его живости, легкости, стремительности могут

позавидовать иные молодые увальни. А как он строен, как прямо дер­

жится. Как непринужденно и красиво носит свою свободную бархатную

блузу и повязанный вместо галстука бант. И голос у него звучит еще со­

всем прилично. Вот послушайте, как, аккомпанируя себе на концертино,

он поет мудрую - немного грустную, немного ироничную - песенку вечно

молодого Беранже:

«О Боже! Вижу предо мною

Красавиц молодых цветник.

(Ведь все красавицы весною!)

А я... что делать?., я старик.

Сто раз пугаю их летами -

Не внемлют резвости живой...

Что же делать - будем мудрецами...

Идите, девушки, домой...»

Один куплет, другой, третий... И каждый раз по-новому он произносит

фразу «Идите, девушки, домой», проникновенно окрашивая этот рефрен

самыми различными чувствами.

Словом, он артистичен. А впрочем, так и должно быть: профессия нало­

жила отпечаток на весь его внешний и внутренний облик - ведь он актёр.

Позвольте же представить его вам:

- Кирилл Сергеевич. Старый, заслуженный артист эстрады, один из ге­

роев новой пьесы Александра Корнейчука «Память сердца».

Я знакомлю вас с тем Кириллом Сергеевичем, которого увидел - и не могу

забыть! - на сцене театра имени Евг. Вахтангова в исполнении народного

артиста Советского Союза Николая Гриценко, в постановке, осуществлен­

ной Евгением Симоновым. Можно, конечко, сказать, что Гриценко блиста­

тельно сыграл эту роль. Правильно, но не совсем точно. Гриценко будто

и не играет - живет в вахтанговском спектакле. Его Кирилл Сергеевич вос­

принимается не просто как еще одна сценическая удача выдающегося ма­

стера, как яркий и достоверный театральный образ, а как живой, реально

существующий человек, наш современник. Так я и буду дальше говорить

о нем, пленившем, захватившем мое воображение своей нравственной

красотой - широтой души, сердечной чуткостью и благородством, своей

такой располагающей, такой трогательной экспансивностью.

...Кирилл Сергеевич живет в Киеве, он на пенсии. Но разве может та­

кой человек быть в покое, жить прошлым? Куда там! Кириллу Сергеевичу

до всего есть дело. Активное участие в окружающей жизни - органиче­

ская потребность его деятельной, темпераментной натуры. Быть внима­

тельным к людям, доставлять им радость, помогать - главное, пожалуй,

свойство его характера. Этому подчиняет он весь свой человеческий

и художественный опыт, который не лежит на его плечах бесполезным

грузом элегических воспоминаний, а применяется им ежедневно, еже­

часно с полной и страстной самоотдачей в самых разнообразных жиз­

ненных ситуациях.

Вот открывается молодежное кафе, и Кирилл Сергеевич весь в забо­

тах. Он репетирует перед соседкой по дому, бывшей партизанкой Га­

линой Романовной, свой выход на этом открытии: «Я подымаюсь, иду

неспеша между столиками, легко кланяюсь, выхожу на эстраду... и под­

нимаю руку, чтобы остановить возможные продолжительные аплодис­

менты. Потом взволнованно обращаюсь: дорогие юные друзья, я счаст­

лив, что вы пригласили меня на открытие вашего кафе. Вы ждете от

старого артиста веселых песен? Вы не ошиблись, они будут!.. Прошу

внимания и снисхождения». И затем играет на концертино и поет ту

самую песенку Беранже со щемяцем сердце рефреном: «Идите, девуш­

ки, домой»...

А вот к дочери Галины Романовны - Катерине должен приехать из Ита­

лии человек, с которым ее связывает борьба в антифашистском подполье

в годы войны, любовь... И снова Кирилл Сергеевич весь в хлопотах: надо

помочь соседям приготовить праздничный стол, встретить зарубежного

гостя...

Милый, милый Кирилл Сергеевич... Добрый, отзывчивый, чуть старо­

модный в своей галантности, чуть суетливый в своей предупредительно­

сти и такой пылкий, такой непосредственный в выражении своих чувств,

своей открытости и радушии к людям. Когда он на сцене, в зрительном

зале много и от души смеются, порой до слез. Однако наступает в спекта­

кле момент, когда глаза зрителей увлажняются слезами иного рода. И их

тоже вызывает Кирилл Сергеевич, представая перед нами не только ве­

селым шутником, не только в минуты бурной и радостной жизненной ак­

тивности, но и в большом человеческом горе, в драме своей раскрывая

истинную глубину своего чудесного сердца, волнующую силу и мужество

присущей ему духовности.

...Есть у Кирилла Сергеевича друг, его бывший партнер Сергей Петро­

вич. Всю жизнь они работали вместе: «Начинали в цирке, он Пат, а я Па-

ташон. Мы такое выделывали, что не только зрители, а даже слоны, тигры,

медведи ржали. А потом перешли на эстраду. Вначале о нас писали вот

такими маленькими буквами, в самом конце афиши. А через год на всю

афишу - Юмор!!! Три восклицательных знака. Кирилл Ох и Сергей Ах.

Музыкальные эксцентрики. Злободневные куплеты. Всегда переаншла-

ги, и какие!.. А потом пришла война. Надели мы шинели. В каких толь­

ко условиях не выступали. Поверьте мне, нет ничего более святого, чем

улыбка солдата... В коротком перерыве между адом и смертью...»

Мы узнаем вначале, что сейчас Сергей Петрович болен и просит в пись­

ме своего Кирюшу: «Как получишь телеграмму, что твой друг полетел

в космос на стыковку с ангелами, то очень прошу тебя - надень нашу теа­

тральную робу и вспомни наши первые куплеты...»

И однажды Кирилл Сергеевич пришел к Галине Романовне, которой

он читал это письмо, в костюме Паташона. Но почему так медленно он

передвигает ноги? Почему нет на его лице обычной приветливой улыб­

ки? Бессильно висят его руки - в одной гармоника, в другой телеграмма:

«Пат умер...»

И Кирилл Сергеевич исполняет поледнее желание друга. Невероятным

усилием воли он заставляет себя улыбнуться, поднимает концертино.

Хриплый, прерывающийся голос: «Дорогие зрители, мой друг Пат не­

много опоздал, но он скоро, вот-вот будет... Он всегда будет с нами, как

добрая улыбка, как смех радости, без которых нельзя жить, работать, лю­

бить...» Еще держится улыбка, а в широко раскрытых глазах - столько

печали, столько боли... «Итак, мы начинаем и просим снисхождения...»

Дрожит в руках гармоника. Кирилл Сергеевич поет один куплет, начинает

другой... И вдруг почти шепотом: «Простите, я... я не могу...» И, сразу

постаревший, с низко опущенной головой, с вздрагивающими плечами

от заглушаемых внутри рыданий, медленно уходит со сцены.

Вот какой Кирилл Сергеевич вошел в нашу жизнь.

Н. Лейкин

Особенные люди Николая Гриценко

«Один из основоположников советского театра, выдающийся режиссер

Евгений Багратионович Вахтангов говорил, что актерский талант увлека­

телен своей способностью «быть неожиданным». В театре, носящем его

имя, многие актеры отвечают этому вахтанговскому требованию. И, мо­

жет быть, более всех - Николай Гриценко.

Его последняя работа - роль Каренина в фильме Александра Зархи

«Анна Каренина». Помните: «Аж, боже мой! Отчего у него стали такие

уши?» - подумала она, глядя на его холодную и представительную фигуру

и особенно на поразившие ее теперь хрящи ушей, подпиравшие поля кру­

глой шляпы». Это из романа. Но и из фильма - Гриценко, показывающий

своего Каренина словно бы глазами Анны. Актер демонстрирует отлич­

ное владение характерной деталью, находит точные штрихи внешнего об­

лика и поведения. Чего стоит, например, его механическая походка с вы­

кидыванием левой ступни влево и правой - вправо. Но за всеми этими

деталями главное - характер, личность.

Каренин Николая Гриценко - правильный, живущий размеренной, без

излишеств и отклонений жизнью, «государственный» человек. Он не хо­

чет позволить никому, точно так же, как и себе, ни одного живого порыва,

ни одного естественного движения. «Машина», - говорит о нем Анна.

Но вот в жизнь Каренина вторгаются те самые живые порывы и есте­

ственные движения, которые так ему враждебны и непонятны. Перед ак­

тером было несколько путей. Показать то живое, хорошее, настоящее, что

скрывалось в Каренине до поры и открылось вдруг в трагический момент,

показать как бы второй, подлинный план. Или, напротив, изобразить

фальшь чувств человека, давно разучившегося быть искренним и потому

неприятного, отталкивающего даже в трудный для него час. Толстовский

роман всегда дает возможность для объемного толкования образа.

Гриценко, как мне кажется, избрал третий путь: попытался выра­

зить страдание именно машины. Его Каренин действительно мучается,

он несчастлив, он в конце концов сломлен. Но это мучается, несчастлив

и сломлен сухой черствый и бездушный человек, мы ни на секунду не за­

бываем главных свойств его натуры. Каренин - характерный образ, если

пользоваться установившейся театральной терминологией. Но харак­

терность присуща, пожалуй, любому созданию Гриценко, будь то коми­

ческий персонаж или герой. В творческой биографии актера соседствуют

исполненный высокой одухотворенности князь Мышкин из «Идиота»

Ф. Достоевского и лихой казак Вытягайченко из «Конармии» И. Бабеля,

Конармия». Вытягайченко - Николай Гриценко, Хлебников - Юрий Яковлев

и Федя Протасов из «Живого трупа» Л. Толстого -олицетворение высо­

кой нравственной честности, весь из живых человеческих страстей и весь

одна сплошная рана...

Сам Николай Гриценко говорит:

Я представляю себе характерность, как всю полноту жизненных про­

явлений человека. Это касается особенностей мышления героя, его вну­

треннего духовного склада, природы его темперамента, его восприятия

мира и в то же время его привычек, странностей, манеры улыбаться. Заки­

дывать волосы, растягивать или, наоборот, рубить слова, щуриться. Вски­

дывать пенсне и так далее и тому подобное... Лишь точная характерность

заставляет зрителя поверить, что перед ним не холодная, ремесленная ко­

пия жизни, но сотворенный актером живой человек».

Когда разговариваешь с ним или видишь его в беседе с другими, когда

Николай Олимпиевич ходит по улицам, чувствуешь - он постоянно всма­

тривается в лица, жесты, манеры людей. То же и в магазине и в гостях -

всюду. Он объясняет, что должен постоянно пополнять свою актерскую

«кладовую» человеческих типов и их проявлений.

Николай Гриценко вступил в труппу театра имени Евг. Вахтангова

в 1940 году, окончив училище имени Щукина. До того он жил на Украине,

в рабочей семье, учился в строительном техникуме. А потом неудержимо

потянуло на сцену и пошел он в «артисты». Кстати сказать, примерно так

же сложилась судьба и его сестры, известной актрисы Лилии Гриценко.

Семь лет играл он маленькие эпизодические роли, да и то, чаще

во втором составе. Но в первой же работе, в спектакле «Путь к победе»,

Фильм «Анна Каренина». Каренин

173

-проявилось его дарование. Гриценко выходил на сцену в обыкновен­

ной массовке, в роли раненого бойца. И столько неизбывных молодых

сил, энергии и озорства ощущал в себе, что на одной репетиции не вы­

держал: прошелся в танце, да и в каком-то особенно лихом и забавном.

Драматург Алексей Толстой заметил молодого артиста и написал для

него целый эпизод. Так первый бессловесный выход Гриценко обернулся

для него ролью.

Он никогда не забывал завета своего старшего товарища по театру Бо­

риса Васильевича Щукина о том, что небольшую роль надо рисовать толь­

ко одной краской, чтобы она оставалась в сознании зрителя, как одно цве­

товое пятно. Вот тогда она не потеряется среди других персонажей.

Наконец все, что актер по крупицам, по мелочам, по деталям нака­

пливал в небольших работах соединилось в законченный образ. Позже

Игорь Владимирович Ильинский рассказывал, что тринадцать раз под­

ряд!) ходил смотреть его Пряжкина в спектакле «Последний день, или

Проклятое кафе» В. Шкваркина.

Именно маленькие роли научили Гриценко вахтанговскому принци­

пу - поиску острой театральной формы. В спектакле «На золотом дне»

(по Мамину-Сибиряку) он создал образ купца-золотопромышленника

Фильм "Хождение по мукам"

«На всякого мудреца довольно простоты». Глумов - Юрий Яковлев, Мамаев - Николай Гриценко

Молокова. На сцене жил, паясничал, ярился очень не простой человек, с хи­

трым прищуром узких глаз, со всклокоченной шевелюрой и рыжей бородой.

Гриценко на практике воплощал известный завет Станиславского: в злодее

ищи, где он добр. Молоков - Гриценко проявлял нормальные человеческие

чувства, но только до тех пор, пока речь не заходила о деле, о деньгах. Здесь

уже его фигура становилась страшной, обнаруживая свою социальную суть.

Блестяще сыграл актер главную роль в спектакле «Олеко Дундич». Оле­

ко Дундич - легендарный герой эпохи гражданской войны и революции

в России, серб по национальности, знаменитый своей отчаянной дерзо­

стью и отвагой в сражениях с белыми. Перед зрителем представал яркий

романтический герой, «лев с сердцем ребенка», революционер, чья спо­

собность совершать подвиги была поистине феноменальной. И в тоже

время - изысканный красавец, изящно вальсирующий на балах, в совер­

шенстве владеющий французским языком (актер не знал языка, но не­

заурядная музыкальная одаренность помогла ему добиться прекрасного

произношения.)

Я спросила Николая Олимпиевича, что он больше любит играть: коме­

дию или драму. Он ответил:

И то и другое. Пожалуй, комические роли мне удаются легче, может

быть, из-за склада характера. Однако, над драматическими, трагическими

ролями работать увлекательнее, очевидно, потому что сложнее...

Его театральное искусство высоко оценили зрители Праги и Афин, Ве­

неции и Парижа. Его Каренина, а прежде и его Рощина в экранизации из­

вестного романа А. Толстого «Хождение по мукам» видело еще больше

людей - в кино. И роли эти всегда запоминались.

Мы любим именно этого Рощина, особенного, единственного челове­

ка - такого, каким показал его актер. Мы задумались над этим Карениным,

мы были полны восхищения перед этим Дундичем, мы горячо сожалели

о судьбе этого Протасова. Этого... Неповторимо индивидуального, един­

ственного. Единственного из галереи других единственных, особенных

характеров, сыгранных народным артистом СССР Николаем Гриценко.

Ольга Кучкина

Николай Гриценко в кино

Опыт Николая Гриценко в кино как будто входит в противоречие с со­

временными рассуждениями о ненужности перевоплощения в актерском

творчестве. На первый взгляд его художественная эволюция происходит

совершенно «неправильно», так сказать, в обратном порядке. На самом

деле искусство Гриценко, созданные им образы вносят существенные

практические коррективы в дискуссию, важную и своевременную, кото­

рая тем не менее ведется порой несколько схоластически.

Между началом работы Гриценко над образом Рощина в трилогии «Хож­

дение по мукам» (середина 50-х годов) и завершением работы над филь­

мом «Анна Каренина»(конец шестидесятых) прошло более десяти лет.

Но время не притупило интереса актера ни к внешнему, ни к внутренне­

му перевоплощению, ни попросту к внешней характерности. Острота, не­

ожиданность, яркость актерского образа у Гриценко даже большие в Ка­

ренине, чем в Рощине. Что же: все актерское искусство двигалось вперед,

а Гриценко один повернул назад? Думается, что дело обстоит сложнее.

Николай Гриценко не принадлежит к типу актеров, играющих только ду­

ховно близких им людей. Он не считает, что каждый изображаемый пер­

сонаж должен быть похож на него. Далеко не всегда он позволяет себе

Фильм «Хождение по мукам». Рощин

поделиться со зрителем личным, выстраданным, заветным. По героям

Гриценко, разным и не похожим, вряд ли можно судить о его собственном

человеческом характере. В то же время актер способен сильно и глубо­

ко раскрыть правду и красоту духовного мира человека - чистоту и веру

в добро князя Мышкина в спектакле театра имени Вахтангова «Идиот»,

душевность и ранимость Феди Протасова в «Живом трупе».

Что-то в этих героях есть безусловно и «свое». Но главное все же —

от Толстого, от Достоевского, их нравственных, социальных идеалов, по­

нятых и выраженных выдающимся художником.

Актеру свойственно острое ощущение стиля, эпохи. Рощин-Гриценко,

белый офицер, русский человек, в мучительной борьбе с собой постигаю­

щий суть социалистической революции, был персонажем определенного

исторического времени, сошедшим со страниц романа А.Н. Толстого.

Чувство стиля, истории не изменили актеру и при исполнении роли Ка­

ренина в экранизации романа А.Н. Толстого.

Есть доля художественного преувеличения, обостренности в описании

Каренина в самом романе. Он написан иначе, чем Анна и другие. С са­

мого начала Толстой подчеркивает, что в облике и духовном содержании

Каренина есть что-то, противоречащее естественной, нормальной че­

ловечности. Увидев впервые Каренина, Вронский испытал «неприятное

чувство, подобное тому, какое испытал бы человек, мучимый жаждою

Фильм «Журавушка». Маркелов

Фильм «Вихри враждебные». Почтальон

Фильм «Два года над пропастью». Полковник Миллер

Фильм «Барьер неизвестности». Лагин

и добравшийся до источника и находящий в этом источнике собаку, овцу

или свинью, которая и выпила и взмутила воду». Дело в том, что всю

жизнь Каренин «прожил и проработал в сферах, служебных, имеющих

дело с отражением жизни. И каждый раз, когда он сталкивался с самой

жизнью, он отстранялся от нее». Искусственность, значительная доля ли­

цедейства - в самой сути этого толстовского характера. Поэтому и для

актера законно обостренно выразительное преподнесение самоуверенно­

сти Каренина, его улыбки, напоминающей маску покойника, тупой и раз­

дражающей размеренности его движений, слов.

И в драматических переживаниях героя Гриценко при всей их субъек­

тивной искренности есть неизменно доля приподнятости, самолюбова­

ния, актерства.

Созданные Гриценко образы показывают, что законы искусства пере­

воплощения на экране подчинены особенностям литературного матери­

ала, положенного в основу фильма. Нельзя сыграть классическую роль,

игнорируя все принципы не только внутреннего, но и внешнего перево­

площения.

Потому что сам факт конкретных исторических обстоятельств требу­

ет, чтобы герой действовал, ощущая эпоху, чтобы он умел жить мыслями

Фильм "Анна Каренина"

и чувствами своего времени, а также носить костюм и знать все привычки

и правила той среды, которой принадлежит.

Одним словом, биография Гриценко свидетельствует о том, что пробле­

му перевоплощения в актерском искусстве не следует ставить или решать

вне зависимости от литературной основы фильма и его общих идейных

и художественных задач, а также, что проблема эта может и должна ре­

шаться по-разному.

Работы Гриценко в кино хоть их и много, неравноценны. Актер убеди­

тельно сыграл самоуверенного, эгоистичного руководителя эксперимен­

тальных полетов Аагина («Барьер неизвестности»). Он был достоверен

в роли мнимого инженера Миллера, на самом деле главы шпионско-

диверсионного центра («Два года над пропастью»), не поскупился на ха­

рактерные детали, излагая историю темной жизни пособника шпионов

Измайлова («Человек без паспорта»). Но все же это были эскизы к воз­

можным характерам, чем состояшиеся художественные образы.

Основные роли Гриценко в кино, кроме Рощина и Каренина: Гра­

цианский в экранизации романа А. Леонова «Русский лес», эпизоды

Фильм «Семнадцать мгновений весны». Генерал

в «Шведской спичке», «Большой семье», и последняя работа - Маркелов

в «Журавушке», экранизации повести М. Алексеева «Хлеб - имя суще­

ствительное», сделаны на материале произведений литературы.

Степень необходимости широкого обращения к экранизациям, неиз­

бежность потерь при этом. Отличие художественного языка прозы и экра­

на - все это также темы острых и обстоятельных дискуссий. Но актеры

нередко расходятся с критиками, эстетиками.

Несмотря на то, что художественный язык прозы действительно силь­

но отличается от художественного языка экрана, они часто и охотно

берутся за экранизации. В пристальном интересе к экранизациям выра­

жает себя стремление к подробным и глубоким характеристикам пер­

сонажей, к тем качествам драматических характеров, которыми в боль­

шей степени и чаще располагает проза, нежели собственно сценарная

литература.

Судьба Рощина, к примеру, согласно замыслу А.Н. Толстого, раскрылась

на экране как судьба многих представителей его класса, тех, что трагиче­

ски преодолев боль утраты родины, такой, какой она им представлялась

прежде, ценой крови, «безвестных и молчаливых мук» открыли ее заново,

рождающуюся для счастья и добра. Человек и родина, человек и история,

человек и народ - только так может быть выявлена до конца духовная

правда о персонаже.

Каренин, Рощин, Грацианский дали возможность Гриценко рассказать

о судьбах людей, ясно представляя себе их прошлое и будущее, станов­

ление их взглядов на жизнь, развитие их чувств, дать углубленное иссле­

дование человеческих биографий, мыслей, чувств, социальных, историче­

ских, психологических условий существования характеров...

Вахтанговцев всегда манило кино.

Так было и в двадцатые - тридцатые годы, когда в кинематограф приш­

ли Б. Щукин, Р. Симонов и другие. Так и сейчас: трудно назвать сколько-

нибудь значительную картину, в которой бы не снимался хотя бы один

вахтанговец. М. Ульянов, Ю. Яковлев, В. Этуш, Ю. Борисова - вот не­

сколько из многих имен.

Вахтанговцы принесли на экран великолепное актерское мастерство

и любовь к театру. В мастерстве вахтанговцев не только вкус к разным

жанрам, чуткость к стилю, но и понимание того, какой выразительной

и воздействующей силой обладают гротеск, эксцентрика, буффонада.

В основе мастерства вахтанговцев - свобода, легкость во владении мно­

гими художественными средствами, приемами. Цель этого мастерства -

искусство страстной идейности, убежденность в том, что «с художника

спросится» за все, что сделано им. Не «предавая» театр, вахтанговцы

почти неизменно остаются в той или иной мере «театральными» на экра­

не, не нарушая при этом законов киноискусства.

В этом секрет их мастерства, источник оригинальности и художествен­

ной убедительности.

Впрочем, вахтанговцы разумно и интересно дополняют друг дру­

га в кино, как будто сознательно разделяя между собой основные черты

стиля любимого театра. М. Ульянов более других узнаваем, в его героях

часто живет частица личности самого исполнителя. В. Этуш озорно де­

монстрирует на экране щедрость комедийных средств, сохраняя наивную

серьезность в абсолютно нелепых, буффонных ситуациях. Ю. Яковлев из­

ящно и элегантно переходит от одного жанра в другой, знакомя зрителей

то с романтическими, то с лирическими, то с сатирическими характерами.

Творческий диапазон Гриценко в кино еще шире: по-вахтанговски смело,

парадоксально изображает он противоположные крайности человеческих

эмоций, исканий мысли, поворотов судьбы.

Можно даже сказать, что Гриценко - самый «вахтанговец» в кино.

Его связь с театром неприкрыта и откровенна, его склонность к художе­

ственному преувеличению очевидна. Он не боится показаться слишком

смешным или слишком драматичным, потому что более всего ненавидит

невыразительность и бесцветность, отрицая искусство бесформенное

и бессодержательное.

Если говорить о том главном, что принесли в кино вахтанговцы - сна­

чала непосредственные ученики Вахтангова, затем ученики его учеников -

то это именно страстность в отстаивании искусства высоких идей и ярких

художественных форм.

«Ну что же тут спорного? - возразят мне. - Кто станет отрицать важ­

ность идейного, яркого искусства, зрелого профессионализма в актер­

ском творчестве?» Теоретически - никто.

И в то же время несомненно, что вопрос о высоком мастерстве, о зре­

лом, уверенном профессионализме - вопрос из вопросов нынешнего

актерского дела, и не все здесь до конца ясно, не во всем достигнуто

единство теории и практики.

Анна Образцова

Загадка Тартальи

В «Принцессе Турандот» Тарталья Гриценко загадывал загадку о коте,

самую бесхитростную загадку спектакля. А мне всегда казалось, что этот

Тарталья совсем не прост, и сам являет собой не простую загадку.

Вне сцены я видел Николая Олимпиевича всего лишь один раз, перед

служебным подъездом, когда, совсем молодым и никому неизвестным

студентом, пришел в театр по каким-то делам и не знал, к кому обратить­

ся. Заметив мою растерянность, стройный хорошо одетый актер (а это

был он) подошел ко мне и предложил помощь. Больше я с ним не встре­

чался, но этот эпизод в памяти сохранил. Насколько я понимаю, он всег­

да был готов кому-то помочь, перед входом в театр имени Вахтангова,

может быть, вспоминал и свою молодость, свое растерянное появление

в Москве, свой приезд из далекой Украины. Такие воспоминания не ис­

чезают. И хотя актерская карьера Николая Гриценко в Москве сложилась

на редкость удачно, он стал любимцем и зрителей, и труппы, и ее власт­

ного лидера Рубена Николаевича Симонова; и хотя много лет он поражал

своим уверенным мастерством - абсолютного и какого-то радостного

перевоплощения (то в пьяного самодура купца, то в царского чиновника

высокого ранга, то в классического русского интеллигента), - все равно,

где-то в глубоком подтексте его блестящей игры таился до конца непрео­

доленный страх, скрывалось чувство ненадежности, а может быть и неу­

веренности в том, что он делал. В этом смысле Гриценко был законченным

толстовским персонажем. Ему нужны были моральные оправдания игры.

Хотя об этом мало кто догадывался, как можно судить по воспоминаниям

друзей и коллег, на эту тему не распространялся.

В нем видели актера-ребенка.

Да он и любил играть ребячливых персонажей. Как уже сказано его по­

стоянная маска - Тарталья в «Принцессе Турандот», сама мягкость, само

простодушие, сама наивность. И в других ролях тоже Тарталья, даже если

это недоумки, придурки, даже если это агрессивная дурь. Даже если это

совсем другая личность в том же ряду, одна из самых возвышенных лич­

ностей в русской, да и в мировой литературе - князь Мышкин, ославлен­

ный «Идиот», полный доброты и христианского чувства.

Выдающимся художественным достижением это не стало: после спек­

такля БДТ и Смоктуновского-Мышкина, спектакль вахтанговцев и роль

Гриценко не показались открытием, новым - и долгожданным - словом

в истории нашего театра. Тем более что Гриценко, особенно на первых по­

рах слишком педалировал тему болезни - так было легче, здесь было что

186

играть, было на что опираться. Но все равно в актерской жизни Гриценко

роль Мышкина не случайность, а тем более - не эпизод, актер играл ее му­

чительно и долго, он открывал в ней себя, а в себе - и мышкинскую до­

броту, и мышкинское злополучие, и мышкинское благородство. И самое

главное — мышкинский не озлобленный ум. А потом сыграл уже не в теа­

тре, а в телевизионном сериале ум озлобленный, лишенный каких бы то

ни было иллюзий.

Понятно, что речь идет о небольшом эпизоде, в одной из последних

серий «Семнадцати мгновений весны», где Гриценко сыграл прусского

генерала аристократа. Сыграл, как обычно, с полной захватывающей до­

стоверностью, как будто сам происходил из прусской офицерской среды,

сыграл принадлежность к старинной касте. И рядом с ним и Штирлиц-

Тихонов казался простолюдином, и появившийся в следующих эпизодах

Шеленберг-Табаков, а тем более Мюллер-Броневой, да и другие предста­

вители интеллектуальной элиты Третьего Рейха. Все тут дьявольски умны,

но думают только о том, как уцелеть, спастись, уйти от возмездия, обма­

нуть судьбу, все на что-то рассчитывают, прикидывают какие-то призрач­

ные шансы. И лишь один генерал едет на встречу судьбе, повинуясь сол­

датскому долгу, и ни на что не надеясь. В глазах боль, в словах презрение

к шайке игроков, которым вынужден был служить и которым глупый на­

род поверил. И общее впечатление - совсем не дьявольского, но и не обы­

вательского, а человеческого ума в момент высшей трезвости, высшей

честности, и перед неминуемым Ответом.

Таким было последнее экранное появление простодушного Тартальи,

тоже не до конца выполнившего свой актерский долг - веселить, радовать,

смешить, а в нужный момент не побояться высказать горькую правду.

Виталий Гаевский

«Острота»

В глубине артистического дарования Николая Олимпиевича Гриценко

лежали острота и точность. Именно этими критериями измерял артист

сыгранные характеры, потому что в театральном искусстве для Гриценко

самым главным представлялось создание емкого и социально заострен­

ного характера, несущего в себе глубокую обогащенную мысль.

Каждый актер-исполнитель по-своему решает проблему освоения сце­

нического образа. Если одни проникают в мир своего нового персонажа

с помощью внешней детали или внешней характеристики в целом, адру-

гие стараются осмыслить предлагаемый образ, отталкиваясь от его вну­

треннего, эмоционального состояния, то для Гриценко решение новой

роли происходило через точность и остроту. Там, где драматург предла­

гал актеру материал, чье освоение не лежит на поверхности, а спрятано

в глубине текса, то есть где присутствует так называемый «второй план»,

Гриценко наслаждался - он радовался любой возможности проявить свой,

бесценный для актера-творца, актера-создателя, дар фантазирования

и воображения. Гриценко любил «ворошить» копилку своих наблюдений,

допытываться, искать. Предрасположенность артиста к фантазированию,

к изобретательству помогала ему и в том случае, когда автор пьесы огра­

ничивается лишь намеками на значительность данного персонажа или же

просто отводит этому герою второстепенное и третьестепенное место.

Тогда, разумеется, не может быть и речи о «втором плане», психологиче­

ской нагрузке. Но естественное безразличие автора к малозначительному

герою - лицу, вероятно, проходному, не причастному к главным событиям

пьесы - не могло удовлетворить Гриценко, его желание поиска, и в этом

случае актер полагался лишь на себя. Хорошо, когда в тексте роли есть

необходимая таким вдумчивым артистам как Гриценко, зацепка, намек

на необычность, небанальность героя. Если есть такая зацепка, «гвоздик»,

за который можно ухватиться, то актер смело «дописывает» недостаю­

щий авторский текст, строит образ и со вторым планом и с психологиче­

ской, подспудной нагрузкой. Не найдя достаточной опоры в драматургии,

Гриценко не отчаивался.

Такой актер и не мог отчаиваться - ведь он всегда помнил о своем даре.

И, мобилизовав все силы, духовные, физические, весь опыт жизни и сце­

ны, все свое умение, всю свою любовь к театральному искусству, актер

творил. Творил с полной отдачей, без оглядки, без сомнений и горечи

разочарования, творил с полной уверенностью в своей победе над сы­

рым драматургическим материалом. Именно вера в свое право победить

«Интервенция». Филька-анархист

и в возможность победы давали Гриценко и другое право - право творить

характеры монументальной масштабности, глубины, резкой точности

и предельной заостренности. Тут мы подходим к главному в творчестве

Гриценко - к его позиции как художника, к его мировоззрению и миро­

восприятию как человека, как гражданина. Актер не мыслил свои роли

оторванными от жизни, от достоверности, от общества. Отсюда его при­

вязанность к точности, дающей возможность исполнителю соотнести

свое искусство или уже сыгранную роль с сегодняшним днем.

Чтобы помочь зрителю глубоко осмыслить сыгранную роль или искус­

ство актера в целом есть один путь, который и избрал Гриценко. Это путь

острой формы, резкой характерности, которая обуславливала успех ис­

полнителя и помогала ему точнее и ярче выразить основную идею образа,

то есть помогала сильнее выявить соотнесенность той или иной работы

с волновавшими зрителя проблемами. Если устанавливать взаимосвязь

между точностью и остротой Николая Гриценко, то следует сказать, что

эти две меры оценки взаимообусловлены и взаимосвязаны, причем точ­

ность - «первична», а острота - «вторична», она как бы характеризует

точность, делает ее явственной и понятной.

В развитии таланта Гриценко немалая роль принадлежит репертуару те­

атра имени Вахтангова, куда был приглашен артист после окончания его

школы, и режиссерам, увлеченно работавшим с Николаем Олимпиеви-

чем - Рубену Николаевичу Симонову и Александре Исааковне Ремизовой.

Репертуар вахтанговского театра, когда в него пришел Гриценко, укра­

шали такие спектакли, как «Принцесса Турандот» - давний спектакль,

шедший с 1922 года в постановке самого Вахтангова, «Много шума из ни­

чего», «Перед заходом солнца». Они были истинно вахтанговскими

в том смысле, что яркая, бьющая ключом мысль подкреплялась или обуз­

дывалась звучной и звенящей формой. В «Принцессе Турандот» Грицен­

ко впервые вышел на сцену в роли мудреца Дивана. Рядом с ним играли

Ц. Мансурова и Г. Пашкова (Турандот), Б. Щукин и А. Горюнов (Тарталья),

Р. Симонов и И. Спектор (Панталоне), А. Орочко и Е. Коровина (Адельма),

А. Ремизова и 3. Бажанова (Зелима)... Молодые актеры, принятые в труп­

пу, проходили свое «боевое крещение», встречаясь в работе с мастерами.

Этим всегда были сильны вахтанговцы.

Мудро составленный репертуар, дружная и, особенно монолитная в тя­

желые минуты творческих неудач, здоровая и крепкая актерская семья

учили Гриценко жить в атмосфере театра, работать в коллективе, пре­

лесть которого была и в его своеобразной студийности, помогали в его

первых ролях. Взяв для себя за основу дисциплину, которая способствует

созданию атмосферы творчества, делает неумелый, скованный актерский

аппарат пластичным и подвижным, Гриценко искал свои пути в большое

искусство и находил их через точность и остроту. Приблизительность,

малая правдоподобность его не устраивали с самого начала пути в твор­

честве, так как приблизительность ведет к ремесленничеству и уводит да­

леко от настоящего театра, который основан на принципах искусства.

В первых же героях Гриценко был намечен тот резкий социальный кон­

траст, та игра интонаций, цветистых красок и оттенков многообразия

актерского мастерства, которыми были богаты все последующие работы

артиста. В почти эпизодических ролях, в мимолетных, еле уловимых свя­

зях актер видел или, точнее, создавал прочность и красоту. Резкость и не­

ординарность его дарования выявлялась тем глубже, чем больше и целеу­

стремленнее работал артист. Да, именно в труде, а не во внезапном оза­

рении (впрочем, озарение, иначе вдохновение, и приходит лишь во время

тяжкого и не всегда дающего удовлетворение труда) были заключены для

Гриценко высший смысл и высшее назначение театра как творчества. Пси­

хология героев - почти всех третьестепенной важности - интересовала

артиста и давала ему мощный толчок для собственных размышлений, для

накопления большого материала, из которого предстояло выбирать то не­

многое, что уместилось в режиссуре спектакля.

Острота характеристик первых героев Гриценко поразительна! Тут и са­

модовольный гость из гоголевского «Ревизора», который как гласит те­

атральная легенда, отвлекал внимание зрителей от «первых сюжетов».

И придурковатый Эрнанде из «Дон Кихота» М. Булгакова и циничный

Соликовский, персонаж «Молодой гвардии» А. Фадеева. Накапливая по

крупицам мастерство, шлифуя гибкость актерского аппарата, Грицен­

ко боролся с повторами, с невыгодными для роста наслоениями штам­

пов и незрелостью собственной фантазии. Его артистизм, виртуозность,

пластичность совершенствовались в ролях Степана Груши «Приезжайте

в Звонковое», режиссер А. Ремизова, и, особенно, изящного Олеко Дунди­

ча «Олеко Дундич», режиссер Р. Симонов, и буйного Молокова «На золо­

том дне», режиссер А. Ремизова. Эти работы относятся к 1955 году и обе

они стали узловыми, итоговыми для того периода творчества Гриценко.

У каждого крупного художника есть в каждый период его творчества

(или вообще за всю сценическую деятельность) одна главная роль. Этой

ролью актер открывает себя зрителю больше, чем другими ролями, дает

сильнее почувствовать свою затаенную мысль, оценить себя в целом, так

сказать, с головы до ног. Именно в такой роли актер ярче всего раскры­

вается как человек. У Гриценко такой первой (потому что затем были

другие «главные» роли) была роль Олеко Дундича в пьесе Каца и Рже-

шевского «Олеко Дундич». Эта роль имела как бы две стороны: с одной -

«Великий государь». Купец

«Дундо Марое». Помет - Николай Гриценко, Петруньелла - Лариса Пашкова

она подытоживала сыгранное артистом за пятнадцать лет, с другой -

красноречиво свидетельствовала о его творческих устремлениях. Таким

образом, Олеко Дундич явился и итогом, и планом на будущее. Это заме­

чательное качество исполнителя - когда он уже в хорошо знакомой, игра­

емой много раз роли, делает словно бы заявку на будущую работу, то есть

в сегодняшнем образе говорит о том, что бы он хотел и мог сыграть уже

завтра. Этот намек, своеобразная заявка, может быть и не осознана ис­

полнителем до конца, ведь тогда подобный оттенок плана на будущее по­

терял бы всю свою прелесть, превратившись в нарочитость. А существуя

независимо от желания актера - потому что естественной для него сей­

час является мысль о сегодняшнй роли - это своеобразный намек на бу­

дущую роль имеет неизъяснимый аромат и говорит о возможностях ис­

полнителя больше, чем, может быть, роль, играемая сегодня.

Олеко Дундич для Николая Гриценко - роль его артистической молодо­

сти, переходившей в артистическую зрелость. Роль Дундича и юна и зрела.

Юность ее - в удивительной чистоте, нестандартности того, что нес с со­

бой на сцену Гриценко. Та лирическая струя вдохновения, что наполняла

лучшие актерские работы Гриценко, не только несла с собой правду чувств,

жизни, переживаний, но и делала их словно очищенными от банальностей,

штампа, словно светящимися изнутри ровным и мягким светом. Эта жи­

вительная струя целительности в искусстве актера делала роль Дундича

особенно привлекательной и значительной.

В работе Гриценко отсутствовал ложный блеск, наигрыш пафоса и жела­

ние идеализировать своего героя. Напротив, Дундич был дан в том полно­

кровном развитии и взаимоотношении с внешним миром, другими людь­

ми, в переплетении с их судьбами, без которых невозможно представить

себе героя, борца, патриота. Но слова, столь знакомые и примелькавшие­

ся, как «герой», «патриот» и «борец» у Гриценко свежи и новы. И потому,

что каждый крупный актер старое, тысячу раз сказанное до него слово

произнесет так, что почувствуешь то, что в действительности это слово

обозначает, а не его истрепанный звук. И потому, что Гриценко вообще

органически не выносил фальши, наигрыша даже там, где это вроде бы

допустимо, но никак не приемлемо для него.

Олеко Дундич - пламенный борец за справедливость. Так может быть

сформулирована тема Гриценко в образе главного героя. Эту мысль

актер чувствовал и передавал в своей игре, но правда театра, неотде­

лимая от правды жизни, неизменно присутствовала в его исполнении,

и потому слова «пламенный борец» и «справедливость» как-то плохо

звучат: кажется, что они даже мало подходят, а ведь именно эти ста­

рые, знакомые приевшиеся слова говорили актеру больше, чем сложные

метафористические цветистые выражения. Здесь мы имеем дело с выс­

шим даром актерского искусства - с актерской поэзией, делающей ста­

рое новым, избитое оригинальным, красивость красотой и гармонией,

а фалып - правдой. Гриценко владел даром актерской поэзии. Он поль­

зовался им в роли Дундича сполна.

И не только им. Уже в первых больших ролях были у Гриценко ирония

и гротеск, которыми актер щедро насытил работы 50-х годов - Дундича

и Молокова. Эти качества сценического дара Гриценко весьма интересно

прослеживаются в своем развитии и в своем применении. «Актер ирони­

чен, владеет гротеском» - заговорили все. «Грани творческого многооб­

разия актера увеличиваются, он растет, становится мастером». Переходя

иной раз в сарказм, в насмешку, в холодноватую, злую сатиру или в до­

бродушный, откровенный юмор, или гиперболу, эти качества настолько

трансформировались, что, действительно, трудно было выявить, где эти

черты и в какой мере, потому что все эти определения приблизитель­

ны, а игра актера была весьма тонка и психологична. Сказанное отно­

сится к Олеко Дундичу, обрисованному артистом во всем блеске своего

гротескно-иронического волшебства.

Прекрасный спектакль, устроенный Дундичем генералу Жоберу, был

полон комедийной безудержности и столь же глубокой, остроумной рас­

судочности. Здесь Олеко был артистично галантен, умен: ум, проница­

тельность героя были показаны заостренно и несколько аллегорически,

фантастически-гротескно. Но гротеск в роли Дундича легок, как тонкий

ледок, едва дотронувшегося до воды реки мороза.

Андрей Николаев

Народный «морж»

Советского Союза

Николай Олимпиевич пришел в секцию зимнего плавания, которой

я руководил, весной 1972 года. Много занятий провели мы вместе.

И мне хочется рассказать о нескольких из них, о тех, которые остались

в памяти.

Как известно, «моржи» должны оказывать помощь терпящим бедствие

на воде, например, во время ледохода. Для этого нужно хорошо плавать,

нырять, не бояться «заглянуть» под лед и знать приемы спасения. Как про­

исходит тренировка «моржей»? Вырубаются рядом две проруби. Между

ними оставляется ледяная перемычка шириной в два метра. Нужно про­

плыть под ней из одной проруби в другую, что требует смелости и уверен­

ности в том, что подо льдом человек не растеряется, не потеряет ориентир.

Скажу откровенно, желающих сделать это упражнение было немного. Для

его выполнения назначались специально отобранные люди - «спасители».

Среди них Николай Олимпиевич не числился. Однажды, когда Гриценко

оказался в проруби, я пригласил его следовать за мной. Кивнув головой

в знак согласия и не говоря ни слова, он спокойно ушел под лед и через

несколько секунд оказался в другой проруби, а потом, так же спокойно

вышел на поверхность. Мне стало стыдно за свою проделку, а Гриценко не

проявил никаких признаков волнения. Или еще один эпизод.

Иногда мы выезжали в Подмосковье на «поездах здоровья». Остано­

вится поезд у какой-нибудь платформы и ждет возвращения отдыхающих.

А мы, раздевшись до плавок, становимся на лыжи и уходим в лес. Обратно

возвращаемся усталыми, возбужденными, голодными. Однажды, подой­

дя к поезду метров на пятьдесят, мы сняли лыжи, а затем раздался чей-то

клич: «До поезда - по пластунски марш!». «Моржи» бросились в рыхлый

снег и поползли к поезду. Ворвавшись с шумом и смехом в тамбур вагона,

быстро оделись и приняли человеческий облик. Среди «пластунов» пу­

блика с удивлением узнала любимого артиста.

Ежегодно наша секция в апреле отмечает праздник «Проводы русской

зимы» на живописных подмосковных Клязменском или Истринском во­

дохранилищах. Для «моржей» не так уж важно - солнце в этот день, дождь

или снег. Они сами себе делают погоду под настроение - всегда хорошую.

Жизнерадостный, веселый и общительный Гриценко был непременным

участником этих праздников.

Проходили они весело и непринужденно - с прогулками по ледяному

полю, купаниями, играми, шашлыками. Гриценко - увлекающийся, азарт­

ный игрок. Видели бы вы его в роли футболиста: он весь бурлит, глаза

горят, движения точны, быстры... Не забывайте, что тогда ему было далеко

за шестьдесят.

Обычно мы эти праздники завершали в Москве, в гостях у кого-нибудь

из «моржей». Николай Олимпиевич всегда оставался с нами. Как-то часов

в шесть он вдруг спохватился: «Друзья, мне выступать в Вахтанговском,

опаздываю». Набросил пальто и шляпу, выбежал на улицу, остановил так­

си и был таков. А через полчаса звонит из театра: «Вы не разбегайтесь,

я отыграю и назад». И верно: часов в одиннадцать Гриценко вернулся за­

вершать праздник.

А теперь представьте себе: февраль, День Советской Армии ЦПКО.

В честь этого праздника «моржи» совершают праздничный заплыв, ко­

торый начинается парадом. Выстраиваются в каре или в шеренгу, затем

следуют к месту заплыва. Обычно знаменосцем нашей секции был Нико­

лай Олимпиевич Гриценко. Он выполнял свою миссию с гордостью и до­

стоинством, с чувством большой ответственности. А в мегафон звучало:

«Секцию зимнего плавания Аенинского района ведет народный артист

СССР Гриценко».

Вообще, я с полным основанием считаю, что Гриценко гордился званием

«моржа» не меньше. Чем званием народного артиста.

Естественно, что личность всемирно известного артиста в роли «мор­

жа» привлекала внимание зрителей, репортеров - и наших и зарубежных.

Однажды, нам представили группу японских кинорежиссеров и опера­

торов и попросили разрешения снять на пленку несколько эпизодов. При

съемках японцы, естественно, больше внимания обращали на Гриценко.

Заметив это, Гриценко немножко подыгрывал. Закончив съемки, японцы

любезно раскланялись.

А через год из Японии вернулся мой знакомый, аккредитованный там

в качестве журналиста. «Знаешь, - рассказывал он - по городам Японии

демонстрируют фильм о «моржах». Видел в нем тебя, но главный герой

Гриценко. Говорят, директор «моржового» фильма стал миллионером...»

Рассказал я об этом Гриценко, а он отвечает: «Ну и что? Мне тоже запла­

тили 50 рублей».

«Моржи» вспоминают Николая Олимпиевича как очень доброго, ду­

шевного, отзывчивого, простого человека. Правда, простота его не

всегда была спокойной. Иногда он замкнется в себе, что-то промель­

кнет в его глазах, скользнет тень вдохновения и начинается импрови­

зация. Только что был рядовым, ничем не выделявшимся среди нас и,

вдруг - вспышка таланта, творчество. Так было часто, особенно, когда

мы возвращались с проводов русской зимы и заезжали к одному из зна­

комых «моржей», где он себя чувствовал особенно уютно и свободно.

Я припоминаю синий блокнот Николая Олимпиевича, небольшой, очень

затертый и полностью исписанный. А он все вновь ухитрялся делать в нем

какие-то новые пометки: то достать билетик «моржихе», то где-то высту­

пить с лекцией, что-то сделать по общественным делам.

Пожалел я этот блокнотик и его хозяина, говорю ему: «Николай Олим­

пиевич, я вам подарю новый блокнотик», «Что вы, зачем? Я без этого ни­

как не могу. Так много записано, а переписать некогда». Подумав, добавил:

«Знаете, Александр Николаевич, за годы ледяных купаний и общефизиче­

ских упражнений я стал уставать меньше, успевать вдвое больше - в теа­

тре, в кино, на общественной работе, записей прибавилось, вот и не хвата­

ет блокнотика. Это, знаете, годы моего творческого подъема. Этим я обя­

зан вашему коллективу и ледяной воде...»

Бег и гимнастика на морозе, плавание в ледяной воде - все это как-то

незаметно превратилось в систему, понравилось и без этого, казалось,

Николай Олимпиевич уже не мог. Как он тогда подтянулся, ожил, помоло­

дел, даже румянец появился... Удержать бы его на этом творческом уровне,

да обстоятельства подчас бывают сильнее людей...

А. Колгушкин

Кадры из фильмов

с участием Николая Гриценко

202

206

207

208

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

209

210

29