Валаамская тетрадь

Глава 6

Не праздный, вероятно, вопрос: почему же здесь, на острове, а не где-нибудь на материке организовывать такое учреждение? Ведь и снабжать проще, и содержать дешевле.

Формальное объяснение: тут много жилья, подсобных помещений, хозяйственных (одна ферма чего стоит), пахотные земли для подсобного хозяйства, фруктовые сады, ягодные питомники, а неформальная, истинная причина: уж слишком намозолили глаза «советскому народу-победителю» сотни тысяч инвалидов: безруких, безногих, неприкаянных, промышлявших нищенством по вокзалам, в поездах, на улицах, да мало ли еще где. Ну, посудите сами: грудь в орденах, а он возле булочной милостыню просит. Никуда не годится! Избавиться от них, во что бы то ни стало избавиться! Но куда их подевать? А в бывшие монастыри, на острова! С глаз долой — из сердца вон. В течение нескольких месяцев страна-победительница очистила свои улицы от этого «позора»! Вот так возникли эти богадельни в Кирилло-Белозерском, Горицком, Александро-Свирском, Валаамском и других монастырях. Верней сказать, на развалинах монастырских, на сокрушенных советской властью столпах Православия.

Страна Советов карала своих инвалидов-победителей за их увечья, за потерю ими семей, крова, родных гнезд, разоренных войной. Карала нищетой содержания, одиночеством, безысходностью. Всякий, попадавший на Валаам, мгновенно осознавал: «Вот это — все!» Дальше — тупик. Дальше — тишина в безвестной могиле на заброшенном монастырском кладбище.

Читатель! Любезный мой читатель, понять ли нам сегодня ту меру беспредельного отчаяния, горя неодолимого, которое охватывало этих людей в то мгновение, когда они ступали на землю сию. В тюрьме, в страшном гулаговском лагере всегда у заключенного теплится надежда выйти оттуда, обрести свободу, иную, менее горькую, жизнь. Отсюда исхода не было. Отсюда — только в могилу, как приговоренному к смерти.

Ну и представьте себе, что за жизнь потекла в этих стенах. Видел я все это вблизи много лет подряд. А вот описать трудно, ах, как трудно! Особенно, когда перед мысленным взором моим возникают их лица, глаза, руки, их улыбки, улыбки существ, как бы в чем-то навек провинившихся, как бы просящих за что-то прощение. Нет, это невозможно описать. Невозможно, наверно, еще и потому, что при воспоминании обо всем этом просто останавливается сердце, перехватывает дыхание и в мыслях возникает невозможная путаница, какой-то сгусток боли! Простите…

Скажу только, что обворовывали их все, кому не лень, и даже те, кому было лень. Дело доходило до того, что на обед в столовую многие ходили с поллитровыми стеклянными банками (для супа). Мисок алюминиевых не хватало! Я видел это своими глазами. На вопрос кому-либо из них: «Что привезти из Питера?», мы, как правило, слышали: «Помидорку бы и колбаски, кусочек колбаски». А когда мы, получив заплату, приходили в поселок (так теперь стала называться бывшая центральная усадьба монастыря) и покупали десять бутылок водки и ящик пива, что тут начиналось! На колясках, «каталках» (доска с четырьмя шарикоподшипниковыми «колесами»), на костылях радостно спешили они на поляну у Знаменской часовни (там рядом была тогда танцплощадка). Для безногих инвалидов! Додуматься только! И был здесь же пивной ларек.

И начинался пир. По стопарику водки и по стопарику же ленинградского пива. Да если это «прикрыть» половинкой помидорки да куском «отдельной» колбаски! Бог мой, вкушали ли изощреннейшие гурманы подобные яства! И как оттаивали глаза, начинались светиться лица, как исчезали с них эти страшные извинительно-виноватые улыбки. Надо быть большим мастером кисти, что отобразить все это. Ведь это было не застывшее мгновение, а процесс, да еще какой процесс! А с каким упорством, с какой жаждой праздника (все, что отвлекало от беспросветной повседневности, и было праздником) они «поспешали» к туристическому причалу за шесть километров от поселка — посмотреть на красивых, сытых, нарядных людей. Перекинуться иногда хоть одной фразой с ними. Увидеть жизнь. Не хочу это педалировать, но добирались-то, опять же, на костылях, «каталках», колясках. Только «аристократия» (это те, у кого каким-то образом водились деньги) могла позволить себе приплыть на лодке. Конечно, на веслах, а уж если под мотором (стареньким, чихающем на каждом такте двухцилиндровике), то это уже было подлинной роскошью. Что там сегодняшний «Мерседес 600» — никакого сравнения!

С глубоким уважением относясь к творчеству Юрия Нагибина, хочу заметить о его рассказе «Терпение», написанном под впечатлением однодневной поездки на Валаам в каюте «люкс» на комфортабельном теплоходе. Сюжет банален. Для такого писателя, как Нагибин, — грех. Впрочем, не он один был перед ними грешен. Мы все! Никто не заступился за них! Никто не написал, не поехал в Москву, не попытался даже разбудить совесть советских бонз! Нечто это не грех? Грех! Незамолимый! Никого из них нет уже на белом свете, и никогда нам не испросить прощения у них за нашу черствость, и не вымолить прощения перед Господом. «Возлюби ближнего своего», — сказано в Писании. Как же мы забыли эту наиглавнейшую, гуманнейшую из заповедей Господних?!

Показать же богадельню эту туристам во всей ее «красе» было тогда совершенно невозможно. Категорически воспрещалось не только водить группы туда, но даже и показывать дорогу. За это строжайше карали изгнанием с работы и даже разборками в КГБ. Кто-то прорывался и все равно ходил туда. Но, разумеется, поодиночке или группочками по три-четыре человека. Надо было видеть потом опрокинутые лица этих людей, их шок от увиденного.

Особенно страшно встретить женщин в возрасте, потерявших мужей на фронте, и особенно получивших не похоронку, а извещение «пропал без вести». Ведь некоторые из них свершали самые настоящие паломничества по таким заведениям, пытаясь отыскать своих единственных мужей, сыновей, братьев. Моему поколению явление это памятно: многие инвалиды принимали мужественное решение и добровольно обрекали себя на этот кошмар, лишь бы не быть для семьи обузой. В этом была истинная любовь к ближним своим, самопожертвование и человечность.

Быть может, кто-то скажет: «Нашел о чем писать. Да и было ли это все на самом деле?» Во-первых, было, было! Во-вторых, если хоть кратко не поведать об этой странице Валаама, то, значит, взять на душу еще один тяжкий грех.

И жил тогда Валаам двумя жизнями. Одна — домоинвалидская: скудная, печальная и отрешенная. И другая: туристическая, развеселая, увлекательная и не просто сытная, а и с излишествами. Особенно когда в Воскресенском скиту весной 1967 года открылась турбаза. О туристической той жизни изложу подробнее, ибо и она была не проста. Подчас развеселая, иногда и драматичная. Но все по порядку.