Вампиры. Путь проклятых

Марина Наумова Если ты человек

Шел дождь, надоедливый, как помехи в радиоприемнике. «Дворники» время от времени стряхивали с лобового стекла рябь капель, но дождинки тут же налипали снова, сливались в водяные дорожки, и казалось, что это оживало само стекло, грозясь сползти на капот вместе с холодными струйками. Радио со скрипом и треском пело о счастливой любви, и песня не вписывалась в мокрый пейзаж. Серела, сплетая деревья в единое целое, лесозащитная полоса. Местами ее прорывали раздавшиеся бока полей, такие же серые и унылые. Веером брызг разлетались попавшие под колеса лужи. Дождь шел. Радио пело. Счастливая любовь… разве что лишь она могла отвлечь от серой дождливой тоски, надсадно бьющейся в окна.

Мужчине, сидевшему за рулем, было чуть больше тридцати. Он был почти красив и кое-чего в жизни уже добился. Правда, за этот минимум, дающий возможность не опасаться за завтрашний день, пришлось заплатить свободным временем, которого не хватало для устройства личной жизни. Короткие воскресные вечера и не слишком долгие отпуска дарили иногда случайные знакомства, но ни одно из них не стало достаточно серьезным — опять-таки из-за нехватки времени. Постепенно одиночество стало частью привычного для него порядка, и Альберту все менее хотелось его нарушать. Порядок, одиночество, порядок… Лишь смутное опасение, что в жизни можно потерять нечто ценное, предназначенное только ему, заставляло продолжать поиск. Последнее знакомство, непрочное, как все курортные романы, прошумело и ушло в небытие всего пару дней назад. Теперь Альберт возвращался домой. Огорчения он не испытывал — закономерные финалы не вызывают эмоций.

Дождь шел. Изредка навстречу выплывали светящиеся круги фар. На притаившийся у обочины черный автомобиль Альберт, скорее всего, не обратил бы внимания, если бы на дорогу не выскочила женщина в желто-зеленом «ядовитом» платье — этот цвет недавно вошел в моду. «Похоже, приключения этого сезона не кончились», — равнодушно подумал Альберт, нажимая на тормоз. Через секунду обладательница «ядовитого» платья вынырнула из дождя возле его окна. Привычным взглядом Альберт окинул ее фигуру — посмотреть было на что. Разглядеть лицо оказалось сложней — ко лбу и щекам прилипли мокрые черные волосы; мешал и дождь.

Было в этой молодой женщине что-то неуловимо загадочное. Что именно, Альберт не знал: она произносила самые обычные слова, а для того, чтобы судить о манерах, нескольких секунд явно не хватало. Тем не менее, такое ощущение оставалось и еще больше усилилось, когда Альберт вышел посмотреть, что случилось с мотором ее машины. Марку автомобиля незнакомки он определить не смог, зато поломка была очевидной — Альберта даже удивила несколько неконкретная формулировка: «что-то произошло». «Да не угнала ли она машину?» — мелькнула у него мысль.

Незнакомка, полуотвернувшись, стояла рядом.

— У вас шатун полетел, — сказал Альберт. — Можете посмотреть. Я помочь ничем не могу.

— Мне неприятно, — медленно произнесла она, явно думая о своем.

— Что именно?

— Неприятно смотреть на его внутренности, — тихо и четко произнесла незнакомка.

Альберт не сразу понял, что она имеет в виду. «Может, она иностранка и плохо знает язык?» — решил он и переспросил:

— Внутренности?

— Да, внутренности, — ответила незнакомка, и Альберт наконец догадался, что речь идет о «внутренностях» автомобиля. Местоимение «его» звучало, как относящееся к человеку.

— «Значит-таки не угнала», — подумалось снова.

— Может, вас подвезти? — предложил Альберт, поеживаясь от холода.

— Нет, спасибо.

— Я себе не прощу, если оставлю вас на дороге, — заявил Альберт, распахивая дверцу своей «Волги».

— Я останусь здесь. Спасибо, — тем же холодным тоном отозвалась женщина.

— Вы же здесь не будете ночевать? Садитесь ко мне. Беру вас на буксир.

Она молча подошла к «Волге» и села на переднее сиденье. Мысленно проклиная дождь и холод. Альберт полез в багажник за тросом и внезапно почувствовал чей-то взгляд. Ощущение было неприятным. Незнакомка сидела к нему спиной, однако странное ощущение чужого, невероятно чужого взгляда, не покидало его все время, пока он возился с тросом.

…Она сидела мокрая, растрепанная и смотрела куда-то вперед, в глубь дождя. Альберт устроился за рулем. Его слегка знобило, хотя промок он гораздо меньше попутчицы.

— Ну и погода, — для того, чтобы начать разговор, произнес он. — Не скажешь, что сентябрь.

— Да, — бесцветно отозвалась она, всматриваясь в дождь. В сумерках ее лицо казалось неестественно бледным, удивительно яркий цвет платья усиливал это впечатление. Альберт включил зажигание. Его глаза невольно снова и снова возвращались к голым коленям незнакомки. Молча пялиться было глупо и не очень прилично, но разговор никак не клеился.

— Я довезу вас до ближайшего кемпинга… и, раз уж мы едем вместе, не лучше ли нам представиться друг другу? Я — Альберт, или Алик, если вам так проще.

— Карина.

— Интересное имя… В честь этого… Карского моря? Что-то я слышал…

— Нет.

— Что — «нет»?

Молчание. Только шумит бьющий в стекло дождь.

«Она не для меня», — понял вдруг Альберт и заговорил с ней уже немного по-другому, не как с потенциальной подругой.

— Знаете, Карина, меня немного удивило, как вы относитесь к своей машине… Кстати, что это за марка?

— Когда-то он был «Мерседесом», — уже более мягким тоном ответила Карина.

Она немного расслабилась, откинулась на спинку сиденья и убрала с лица волосы. У нее была своеобразная внешность, из тех, что кажутся очень красивыми одним, оставляя других равнодушными: вытянутое, действительно бледное лицо, без тени загара, на редкость черные глаза, у которых, казалось, не было белков — одна радужка, слившаяся со зрачком — в легкой опушке ресниц и синей тенью внизу, крошечный рот с плотно сжатыми губами. Было похоже, что ее что-то мучает, какое-то давнее горе или болезнь.

— Может, вам нужно зеркальце? — предложил Альберт, сообразив, что у Карины нет традиционной женской сумочки.

Она странно взглянула на него (ее глаза отсвечивали зеленым, как у кошки) и отрицательно покачала головой.

— Впервые вижу женщину, которая не торопится после дождя поправить прическу… Вы, похоже, интересный человек.

— А вы? — прозвучало в ответ. Теперь взгляд Карины стал заинтересованно-оценивающим.

— Я интересен, как и любой другой. Просто люди делятся на более и менее интересных. И вы принадлежите к первым. — Альберт уже знал, что Карина ему нравиться, по крайней мере, пока, и что лед удалось разбить. В ней было что-то будоражащее (тоже — пока).

— Вы уверены? — Карина смерила Альберта еще более оценивающим взглядом.

— Да. Ну, хотя бы взять ваш «Мерседес», который похож на все что угодно, кроме «Мерседеса». Можно подумать, что вы относитесь к нему, как к живому существу.

— Это так бросается в глаза?

— Еще бы!

— А если это действительно так? Жить — значит существовать и вести себя. Согласны?

— Ради Бога, Карина, я в отпуске и вообще не люблю философии без повода. Если вам так нравится — пусть будет так. Кстати, мы уже почти приехали. Вы здесь никогда не были?

— Была. Но с тех пор прошло много времени.

— Карина, если вы инопланетянка, признавайтесь сразу!

— Увы! Это было бы слишком… интересно.

— Нет, не прикидывайтесь. Считайте, что я вас разоблачил.

Обычно улыбка Альберта на женщин действовала обезоруживающе, не устояла перед ней и Карина — рассмеялась, но тут же резко прервала смех.

Быстро темнело. Пахло соснами, двигались навстречу огни у въезда в кемпинг.

— Остановите, — попросила Карина, когда они подъезжали к воротам. — Я останусь здесь.

— Но почему?

— У меня нет с собой денег.

— Тогда я уплачу — ведь это я вас сюда затащил.

— Мы лучше переночуем тут.

— «Мы»?

— Я и он. — Карина кивнула в сторону ползущего на буксире «Мерседеса».

— Нет, так не годится. Я же сказал, что уплачу.

— Я против. К тому же, там попросят предъявить документы. А их у меня нет. Вообще нет. — Она сказала это спокойно, но нога Альберта невольно нажала на тормоз.

— То есть как… нет?

— А вот так. Нас не существует.

— Нет, подождите. — Что-то было не в порядке со смыслом произнесенной фразы. — Что ты хочешь сказать?

— Ничего. Я просто хочу остаться тут.

— Ты собрала машину из частей других автомобилей и не зарегистрировала?

— Нет… Ты не поймешь. — Она тоже перешла на «ты». — А я не знаю, нужно ли тебе объяснять.

— И у тебя ни разу не проверили права?

— Мы ни когда не нарушаем правила дорожного движения.

Снова «мы» звучало, как относящееся к людям.

— Ну ладно, как знаешь, — нехотя сказал Альберт. — Но, по крайней мере, поужинаем вместе…

…Ночью Альберту спалось плохо, хотя никакие тяжелые мысли не мучили его. Скорее всего, сказывалась усталость: спать хотелось еще с утра, но он слишком хорошо убедил себя в обратном. Постепенно дождь стих и только последние капли завершали свой путь по длинным сосновым иглам, четко и звонко оповещая всех о своем падении на жестяную кровлю. За тонкой, едва ли но просвечивающейся стенкой тоже не спали: играли в карты. Тихо потрескивал радиоприемник. Поворочавшись на кровати, провисающей, как гамак, и скрипящей при каждом движении, Альберт, наконец, встал. Спать уже совсем не хотелось. Накинув куртку, он вышел из крошечного фанерного домика. В свете низкого мощного фонаря ярко зеленела уцелевшая трава; сейчас она казалась намного гуще, чем вечером. Неестественно яркими выглядели и закрытые чехлами автомобили; можно было подумать, что это чудаки-туристы пристроились здесь со своими странными палатками. Ближе к ограде появились и настоящие палатки. Света здесь было меньше, и сильный в центре кемпинга запах бензина и солярки отступал перед смешанным ароматом сырости, хвои и намокшего мха.

Побродив бесцельно несколько минут, Альберт направился к ограде, за которой должен был стоять «Мерседес» Карины. Здесь было почти темно, и только выбивающийся из щелей палаток свет помогал различать дорогу. Нога Альберта наткнулась на что-то твердое и он чуть не упал. Пошарив перед собой носком ботинка, он убедился, что перед ним лежит кусок ограды, достаточно большой для того, чтобы в образовавшуюся дыру могла въехать машина. «А они еще охраняют вход», — хмыкнул Альберт, и вдруг ему стало очень неуютно. Неясный смутный страх, возникший вначале как неопределенный импульс, вдруг охватил ого. Там, за оградой, его ждала смертельная опасность — Альберт не знал, что вызвало эту уверенность, но ему захотелось бежать подальше от этого места. Ноги слабели, по позвоночнику метались электрические мурашки. Ощущение опасности росло с каждой секундой. Оставаться здесь было нельзя, но уйти не было сил. Страх гипнотизировал, взъерошивал волосы на затылке и заставлял сердце замирать едва ли непосле каждого удара. Хотелось плакать, кричать, молить о пощаде неизвестно кого, но крик застревал в горле и неясно даже было, сколько прошло времени с начала предчувствия ужаса: секунда, две, или целый час. Понятие времени потеряло смысл, остались только страх и темнота. Собрав остатки воли, Альберт сделал шаг назад — и тут во тьме вспыхнули огромные глаза, на миг осветив оскаленные металлические зубы, и из леса донеслось рычание.

Альберт с воплем кинулся прочь. Кричал он беззвучно. Где-то в глубине рассудок говорил ему, что это были всего лишь автомобильные фары и звук заработавшего мотора, но все остальное — сердце, душа, или что там еще есть у человека, отказывались принять это простое объяснение. Увиденное во тьме не было автомобилем, не могло им быть, в крайнем случае, там находилось чудовище, принявшее вид автомобиля, ночной монстр технологического века.

Такого всепоглощающего животного ужаса Альберт не испытывал ни разу в жизни. Он мчался на подкашивающихся ногах, и пространство становилось такой же абстракцией как и время. Он знал, что за ним никто не гонится, но все равно казалось, что спина ощущает дыхание автомобилеподобного монстра. «Не сходи с ума!» — требовал рассудок, но голос его не был слышен. Теперь враждебным казался весь кемпинг — чудовище смотрело на Альберта каждым клочком тьмы, выглядывало из-за каждого домика, заставляло дрожать свет фонаря… Почти в полубреду Альберт ворвался в свою комнатку, ухитрился как-то включить свет, и только тогда смог более или менее взять себя в руки. Страх был с ним — Альберт почти физически ощущал непрочность стен, не способных устоять перед чудовищем с мордой автомобиля, — по крайней мере, теперь можно было попытаться разобраться в своих чувствах.

Что с ним такое случилось? Виноваты нервы? Но он обычно на нервы не жаловался. Переутомление? Этого объяснения было явно недостаточно. Дело не в автомобиле — теперь он вновь склонялся к тому, что там находился всего лишь автомобиль. Было что-то другое, заметное только подсознанию. Возможно, он уловил боковым зрением какое-то движение, возможно — услышал странный шум, вспыхнувшие фары довершили эффект. Конечно, и усталость сыграла свою роль… И все-таки — что могло так ужаснуть уравновешенного взрослого мужчину? Что это было?

Нервы… А ведь еще раньше, на дороге, ему уже чудился чей-то взгляд, но тогда это было не страшно, а просто неприятно. Может, так сходят с ума?

Альберт с сожалением подумал, что у него нет ничего успокаивающего до сих пор он в таблетках не нуждался. Просить у кого-то означало покинуть пусть ненадежное, но все-таки убежище…

Однако рано или поздно конец приходит всему — пришел конец и этой ночи. Посветлело небо за окном, зазвучали по соседству голоса: наступил день. Про Карину Альберт вспомнил не сразу — просто удивительно, как он забыл о том, что она ночевала за оградой. ТАМ. Однако мысль о ней ни разу не пришла ему в голову.

«Не знал, что ты такой эгоист», — сказал он себе, направляясь к сторожу.

Убедить сторожа в том, что забор не везде цел, оказалось не легким делом, да и сам Альберт уже сомневался в реальности своего ночного приключения. Тем не менее, отыскать дыру вскоре удалось. Ворча и матерясь вполгромкости, сторож шагнул за ограду. Никаких автомобилей напротив дыры не было, и только поодаль, в кустах, поблескивалчерный капот.

Сторож, продолжая материться, удалился, а Альберт, немного поколебавшись, направился к кустам, словно его тянуло что-то, словно чей-то голос неслышно просил подойти, так же, как гнал ночью.

За кустами скрывалась крошечная полянка. Посмотрев в сторону случайно затесавшегося в сосновую компанию дуба, Альберт почувствовал, как по его спине вновь прокатился цепенящий ветерок страха — жалкий отголосок ночного урагана. Под дубом лежала Карина. Оцепенение на этот раз прошло быстро: Карина зашевелилась и подняла голову. Альберт вдруг понял, в чем заключалась странность ее позы — руки Карины были связаны за спиной, и конец веревки исчезал в низких ветвях дуба. К ядовито-зеленому платью пристали иглы и прошлогодние листья, волосы висели спутанными лохмами.

— Ты? — спросила она, когда Альберт обрезал веревку брелочным ножичком, и сама себе ответила: — Ты! Значит, судьба.

— Что здесь произошло?

— К счастью, ничего.

Альберт помог ей встать.

— В милицию заявлять будешь?…

В ответ Карина рассмеялась, будто не на нее нападали ночью, и Альберту сразу расхотелось задавать вопросы. Даже когда она совершенно серьезно заявила:

— А теперь мы поедем к тебе.

Альберт вел машину молча. Карина тоже не пробовала начать разговор. От нее пахло лесом и сыростью. Миновал полдень, снова пошел мелкий дождь. Альберт думал о Карине. Что с ней произошло ночью, и почему она так спокойна? Почему шатун в «Мерседесе» вдруг оказался исправным, и почему, тем не менее, она бросила машину в лесу? Кто же она, черт побери, такая? Что означают ее слова: «Значит, судьба»? Какая-то мистика…

Потом остался позади и дождь; знакомый пригород полетел навстречу.

— А ты не боишься идти домой к незнакомому мужчине? — спросил Альберт, уже поднимаясь по лестнице.

— А ты не боишься? — ответила она вопросом на вопрос и, помолчав немного, добавила: — Во всяком случае, я выбрала тебя.

От этих слов по спине Альберта пробежал холодок. Его выбрали… Что это значит? То ли, что имел в виду он сам, говоря подобное женщинам? Или нечто другое? В самом слове «выбрала» чудилась какая-то угроза, если не обреченность…

Квартира за отпуск запылилась, кое-где в углах появились треугольники паутины. Казалось, она отвыкла от хозяина, стала за это время чужой, и поэтому встречала теперь беспорядком. Альберт покосился в сторону Карины. Стыда за свое жилище он не чувствовал. «Сама навязалась», — неприязненно подумал он, и снова стал перебирать все странности их знакомства. «Может, она просто воровка? Втерлись в доверие, заставила пригласить… Наглость города берет…»

Между тем, Карина уверенно сдернула с дивана пыльную клеенку, села, привалившись к подлокотнику, и замерла, как неживая. Альберту показалось, что она перестала дышать.

— Я поставлю чайник, — неуверенно произнес он. Карина никак не отреагировала на его слова, Альберт испуганно тронул ее за плечо — и тут же отдернул руку: ее кожа была неестественно холодной и жесткой. Запах сырости приобрел какой-то кладбищенский оттенок. Альберт попятился и выскочил на кухню. Сердце его бешено колотилось, труп в его квартире… В его квартире! Он прижался лбом к стеклу — и тут же отпрянул от окна. Наваждение продолжалось — внизу стоял черный «Мерседес». Тот самый, оставленный в лесу. Вновь горячо — леденящая лава страха пощекотала позвоночник и вцепилась в затылок. И тут сзади послышался шорох. Альберт дернулся, больно ударился о край стола и тут же с облегчением вздохнул.

— В чем дело, Бертик? — просто, совсем по-домашнему спросила она. Живая… Он не знал, что изменилось в ней, но сейчас она была удивительно теплой — скорее в психологическом, чем в физическом смысле. Отчужденность, натянутость — все исчезло. Перед Альбертом была просто красивая женщина. Почему ты ушел?

Она взяла его за руку и повела из кухни, как водят детей, но в комнате с ней произошла новая перемена. Теперь от нее шел настоящий жар. Резко повернувшись к Альберту, Карина вцепилась тонкими пальцами в его рубашку и принялась энергично расстегивать ее. Отлетевшая пуговица закатилась под диван, а руки Карины уже жарко шарили по волосатой груди Альберта. Вслед за рубашкой на поп последовали и брюки, а за ними Каринино платье. Альберт был поражен этим неожиданным натиском, но даже не пробовалсопротивляться. Страстные и вместе с тем томные глаза тянули ого, как бездна, и падение не только леденило душу, но и доводило до восторга. Карина толкнула Альберта на диван (должно быть, странно было бы видеть со стороны, как миниатюрная женщина одним движением сбивает с ног высокого мужчину). С удивлением Альберт отметил, что Карина действительно горячая ее прикосновения обжигали кожу, оставляя красные следы. Легкое сомнение, что после пережитого у него ничего не получится, почти сразу же прошло. С «технической» стороны с Кариной все вышло замечательно. Альберту казалось, что она уверенно управляет его телом. Это было немного унизительно, но более приятного ощущения ни с одной из женщин Альберт не испытывал.

Альберт был поражен, посмотрев потом на часы: ему казалось, что они были вместе всего несколько минут, но судя по циферблату, прошло почти четыре часа. Он чувствовалсебя невыносимо уставшим — как много лет назад на школьной вечеринке, когда это у него было в первый раз. Тогда получилось только после нескольких попыток, полных мучительного сомнения: а выйдет ли хоть когда-нибудь? Это уже потом он мог хвастаться перед своими друзьями «выносливостью султана». Сейчас же он был выжат, перевернут и перетряхнут. Устала, похоже, и, Карина — она обмякла, отодвинувшись к стене, и произнесла умиротворенно:

— Ну вот, теперь ты совсем мой… А Он уже приехал?

— Да, — почему-то шепотом ответил Альберт. Он знал, о ком (то есть, о чем) спрашивает Карина.

— Ну что, теперь начнем разговор?

Альберт кивнул. Он уже был готов ко всему.

— Ты можешь поверить в то, что кажется невозможным, и не считать меня сумасшедшей?

— Да, — выдохнул Альберт. Для него уже не существовало невозможного.

— Ну что ж… Знаешь, что произошло ночью? Меня никто не связывал — я связала себя сама. Чтобы никого больше не убить… Для того, чтобы у нас было это СЕЙЧАС. А теперь — приготовься… Карина сделала паузу. — Дело в том, что мы с Ним — вампиры. Последние вампиры на земле. Я сама застрелила нескольких оставшихся, как было между нами решено. Теперь есть только я и Он, единственный в своем роде. Он пьет чужой бензин, а я убиваю…

Вампиры не должны существовать. Жизнь за счет чужой жизни — это невыносимо для тех, у кого остался хоть кусочек души. Но не убивать мы не можем. Как только приходит ночь, мы теряем над собой власть. В этом наше давнее проклятие… Тебе не понять, как я мечтала быть человеком… Даже между собой мы не могли сблизиться настолько, чтобыперестать чувствовать себя изгоями. И тогда несколько наших решили покончить с таким существованием. Мы бросили жребий — и исполнение приговора пало на меня. Сперва я застрелила тех, с кем мы сговорились; если кто-то из нас пытался покончить с собой без чужой помощи, ни чего не выходило. Не мы писали правила этой игры, но с ними приходилось считаться… Потом я начала охоту за другими вампирами… Не думаю, что после этой охоты хоть кто-то уцелел: за последние шестьдесят лет я никого не встречала. Только вот Его — это странное создание… Но без меня он не опасен. — Она вздохнула. — Я ведь здесь потому, что ты должен теперь убить меня и поставить точку в этой истории.

— Что? — Альберт поперхнулся и закашлялся. — Почему?

— Я дам тебе ружье. Оно заряжено серебряными пулями.

— Нет… Это дикость, бред, я отказываюсь! Почему я?

— Я все рассчитала. Я вижу тебя насквозь — тебе не могут помешать ни совесть, ни жизненные убеждения, лишь страх перед законом, а его можно убить еще большим страхом. — Она заглянула ему в глаза. — Тебя ведь заботит только собственное благополучие.

Слова Карины жгли Альберта сильнее прикосновения ее рук, ожоги от которых он чувствовал по всему телу. Она унижала, она насиловала его, насиловала именно сейчас, словами, а не тогда…

— Ради благополучия ты бы не убил, потому что боишься его лишиться, продолжала Карина. — Ты не игрок, и не любишь лишнего риска. Но именно ради сохранения своего благополучия ты убьешь меня — потому что я не оставлю тебе выбора… Видишь, я не взываю к твоей совести, не говорю: «Если ты человек — сделай это, потому что в этом твой долг перед людьми.» Я знаю, чего и от кого можно ожидать. А ты — мой!

— Карина!

Она молча встала с дивана и вышла. Хлопнула, закрываясь, дверь в прихожей. Альберт понял, что дрожит.

— Но почему я? — снова простонал он.

Звонок испугал его. Потребовалось время, чтобы он смог решиться подойти к двери и посмотреть в «глазок». На лестничной площадке никого не было. С некоторым облегчением он выглянул из квартиры и сглотнул: под ногами лежало старое ружье. Альберт осторожно наклонился к нему и неуверенно потрогал. Ружье как ружье. Альберт осмотрелся еще раз, снова никого не увидел, и, наконец, опасливо взял подложенное Кариной оружие, словно оно могло в любой момент ожить. За соседней дверью завозились. Альберт быстро отступил в прихожую и защелкнул замок.

Знакомый и ясный еще вчера мир перевернулся. Ну чем он прогневал Бога, за что ему на голову свалилась эта Карина? Жил как все, никого но трогал… Почему он должен терять все с таким трудом достигнутое из-за каких-то вампиров? А что если ее убийство не может быть расценено законом, как убийство? Что если она обратится в прах, испарится, если в нее выстрелить? Но даже если и так, выстрелы в квартире привлекут внимание соседей, придется оправдываться… А ведь есть еще и статья за незаконное хранение оружия… «Стерва, сука, дрянь!» — проклинал он Карину. Дикая злость овладела им, он с удовольствием избил бы эту девку. Швырнул бы на пол и бил — долго, чем попало; он почему-то был уверен, что она не стала бы кричать. «Пусть только сунется!» — грозил он двери. Избить — и вышвырнуть вон. Довела! А мучительная тоска — ностальгия о беззаботном вчера — уже пронзала его насквозь, жгла мозг и сосала под ложечкой.

К вечеру опять стала расти тревога. Легко сказать — избить. Он уже чувствовал на себе ее силу, силу вампира, — когда она заставила его переспать с собой. Что-то низкое и гадкое чудилось теперь в этом. Заставила… Действительно заставила, вопреки его воле. Повалила на диван и влезла сверху — разве это не надругательство над его мужским достоинством? Показала силу… Да, у нее безусловно была сила — темная, нечеловеческая, и потому вдвойне опасная. Скорее уж она сама может его избить… но сделает другое.

Она придет ночью, чтобы его убить. Или он — или она. («Самозащита… Смягчающее обстоятельство?») Он представил себе ее смеющийся рот и клыки (где-то на втором плане были и глаза — темные, серьезные, полные тоски и боли, но блеск зубов не позволял их различить четче). «Наверняка не меньше волчьих…» Он потрогал ружье. Да, защититься можно, но все равно несправедливо. Почему он должен защищаться?

Вечер прошел в напряженном ожидании. Альберт вздрагивал от каждого шороха — враг мог появиться с любой стороны еще до наступления темноты он всюду включил свет и теперь сидел на диване, прижавшись спиной к стене только стенам он еще доверял. На улице темнело, вместе с темнотой рос и страх. Альберт с силой закусывал губу и не чувствовал боли. Вот сейчас скрипнет дверь… Или хлопнет окно в кухне… Или начнет отворяться балконная дверь… Альберт покосился в ту сторону и похолодел: на балконе кто-то был. Не она — кто-то высокий и белый. Этот высокий размахивал руками, намереваясь разбить стекло.

— Ну, ты!.. — Альберт хотел крикнуть, бросить призраку вызов, но вышло что-то вроде сдавленного писка.

Белый за окном взмахнул руками, потом бросился на стекло, заставив Альберта вскинуть ружье. И… ни чего не произошло. Альберт наконец понял, что это не призрак, а старый плащ, забытый еще до отпуска на балконе…

В кухне что-то зарычало — Альберт напрягся, но вновь «промазал»: это был всего лишь холодильник. Обыденные шумы, на которые обычно не обращаешь внимания, превращались в орудие пытки страхом. Альберт то пробовал молиться, то скрипел зубами, то стонал, не понимая, чем заслужил подобное издевательство. Даже обычный комар, прикоснувшись к щеке, словно ударил током.

Для Альберта было загадкой, как он дожил до утра и почти не поседел. Поднявшееся из-за домов солнце казалось ему обманом, рассчитанным на то, что он поверит в утро и высунется из квартиры. Однако солнце светило, часы показывали восемь, под окном матерились и лязгали контейнером мусорщики. Загудела сирена «скорой» и замолкла у самого дома. Альберт нерешительно подошел к балконному окну (плащ так и висел на веревке). Утренний двор был пуст, на месте «Мерседеса» желтел «попугайчик». Милиция и «скорая»? Альберт нахмурился. Значит, не зря он трясся всю ночь!

Вниз по лестнице Альберт скатился почти бегом. Милиция толклась на первом этаже. Дверь квартиры слева (расположенной, как и его собственная) была открыта. Альберт решительно шагнул туда. Полный веснушчатый милиционер загородил было ему дорогу, но Альберт все-таки ворвался в квартиру. Ему казалось, что если он не увидит вблизи прикрытые белым трупы, случится что-то непоправимое.

— Пустите… я догадываюсь, кто убил. Покажите мне… Хмурый врач приподнял простыню, открыв голову соседа по подъезду. Альберт снова закусил губу, его затошнило. Это небыло «обычной для вампиров» маленькой ранкой — из грубо разорванного горла торчали вытянутые сосуды, местами уже подсохшие и пахнущие кровью. — Я… Это она… Карина…Пустите! Альберт выбежал из квартиры.

«Ружье? Где ружье?» Дверь была открыта (неужели забыл закрыть?) Ружье лежало на столе, на самом видном месте. Альберт вцепился в него, как в спасательный круг, и тут занавеска зашевелилась, и на него пошла ОНА.

Глаза Карины были пусты, лицо, покрытое потеками крови, ужасало безжизненным выражением. Кровавые пятна на платье казались черными. Альберт отступил, ловя ртом воздух. Новый шаг Карины приблизил ее на расстояние вытянутой руки… Он выстрелил не глядя, наугад. Что-то теплое брызнуло ему в лицо. Мягко упало тело. Лоб Карины был прострелен, края раны почему-то шевелились.

«Серебряные пули — разрывные? — тупо подумал он, и услышал топот ног на лестнице. — Специально, стерва, милицию вызвала!»

Он, собравшись с духом, перескочил через ее тело (дыра расползлась уже на пол-лица), вылетел на балкон, повис на руках и спрыгнул в палисадник. Он не знал уже, от кого бежит. Скорее всего — от себя…

Наконец он добрался до асфальта Он мчал, не разбирая дороги. Что-то огромное черное гналось за ним теперь. Первый удар был слаб — его хватило только на то, чтобы бросить Альберта наземь и дать рассмотреть противника. Это был «Мерседес». На секунду автомобиль замер, рассматривая хищными фарами свою жертву, потом немного отъехал, ивновь ринулся на Альберта.

…А веснушчатый милиционер с удивлением читал странную записку, найденную на столе в квартире Альберта: «Я говорила, что ЭТО сильнее меня, и поэтому пришла к тебе днем. Ночью ты бы погиб. И знай — я счастлива, потому что умру человеком…»