ВАРВАРИНЫ СКАЗКИ 02

Мальчик схватил вёдра, но после первого шага заныл: «Ой, вода холодная, ручки мёрзнут, жалко мне себя!». Старушка нахмурилась, как туча:

- Жалеешь себя - ничего не выйдет!

И вёдра ожили, запрыгали, как козлята, и вылили воду обратно в ручей. Мальчик чуть не заплакал, но Пчёлка прожужжала:

- Не ной, дружок! Жалость - как мёд с горчинкой, сладко, но портит дело. Пой песенку, как царь в старой сказке, и попробуй снова!

Мальчик вытер глазки, запел про ручей и солнышко, и вёдра наполнились легко, будто сами. Старушка улыбнулась:

- Молодец! Вот ключ золотой. Иди дальше, но не оправдывайся, это лукавство.

Они полетели через лес, где ветки качались, как тёплые ладошки. На второй поляне сидел леший, добрый, как дедушка-травник, с бородой, зелёной, как мох.

- Малыш! - прогудел он. - Наколи мне дровишек, да с радостью, не с тоской. Получишь топорик серебряный.

Мальчик взялся за топор, но после двух поленьев заохал: «Ой, топор тяжёлый, ладошки болят, жалко мне себя!». Леший топнул:

- Жалеешь - всё пропало!

И дрова заплясали, как в хороводе, и разбежались по лесу, как зайцы.

Мальчик понурился, но Пчёлка прожужжала:

- Не грусти, как царевна в сказке! Делай с улыбкой, и всё получится.

Мальчик улыбнулся, как солнышко, запел про лес и ветер, и дрова легли ровненько, как пирожки на блюде. Леший дал топорик:

- Молодец! Не ищи, где легче, иди к третьей поляне.

Третья поляна была огородом, где морковки росли, как свечки, а тыквы блестели, как фонари. Там хлопотала тётушка, в сарафане, цветастом, как луг.

- Малыш, прополи грядки, да не ной! - сказала она. - Тогда дам компас рубиновый.

Мальчик начал, но скоро заныл: «Ой, спинка гнётся, жалко мне себя!». Тётушка вздохнула:

- Опять себя жалеешь?.

И сорняки выросли, как великаны, заплели огород, словно косы.

Мальчик чуть не расплакался, но Пчёлка шепнула:

- Послушание - дар! Работай с радостью, не тяготись.

Мальчик вспомнил деда, улыбнулся и запел про морковку и солнышко. Сорняки исчезли, огород зацвёл, и тётушка дала компас:

- Иди к сокровищу, но не оправдывайся, это тень за тобой.

Компас привёл к горе, где в пещере сиял ларец, полный жемчуга, как звёзды в ночи. У входа лежал змей, добрый, как кот в избе, но строгий.

- Сделай три дела: натаскай воды, наколи дров, прополи сад! - сказал он. - Но без жалости.

Мальчик вспомнил уроки, запел песни, и всё сделал с радостью. Змей улыбнулся:

- Бери ларец. Мальчик открыл его, а там - тёплый свет, наполнивший сердечко, как мамин поцелуй.

Они вернулись в деревню, где дед ждал с блинами, румяными, как солнышки. Мальчик рассказал про приключение, и с тех пор работал с песней, не жалея себя. А мораль такая: не жалей себя, дружок, и не оправдывайся. Жалость - как мёд с горчинкой, портит дело. Работай с радостью, как в старых сказках, и твоё сердечко засияет, как звезда в небе!

СКАЗКА О СЕСТРАХ ВЕРЕ, НАДЕЖДЕ, ЛЮБВИ И МАТЕРИ ИХ СОФИИ

В некотором царстве, в некотором государстве, а может, и вовсе в соседнем с нами лесу, стоял на высоком холме удивительный дом. Был он сложен не из брёвен, а из солнечных лучей, лунного света и тёплого ветра. А в окнах его были вставленны красивые разноцветные витражи. И на башенках изумрудной крыши крутились золотые флюгера с забавными играющими котятами. Жила в том доме вдова с тремя дочками. Звали матушку Софией, а дочек - Вера, Надежда и Любовь.

Были сестры неразлучны, словно три берёзки, выросшие из одного корня, но характерами различались.

Вера, старшая, была крепкой и упрямой, как дубок. Если она во что-то верила, то уже не сомневалась. Скажет: «Солнце взойдёт за тучей», - и будь уверен, так оно и будет. Ходила она в платье из чистого неба, а на груди у неё висел серебряный ключик.

Надежда, средняя, была лёгкой, как пушинка. Даже в самую ненастную погоду она улыбалась и шептала: «Не тужи, вот выглянет солнышко, и всё наладится!». Платье её было соткано из утренней зари, а в руках она всегда держала волшебный фонарик, что светился изнутри тёплым, ровным светом.

Любовь, младшая, не ходила, а порхала, словно мотылёк. Она всех жалела и любила: и жука, забравшегося в сапог, и сердитую тучку, что поливала огород. От её ласкового слова распускались самые упрямые бутоны. Платье её было алым, как маков цвет, а смех звенел, как ручеёк.

Жили они тихо и счастливо. Но однажды на их благодатный край напал злой и могущественный волшебник по имени Князь Тьмы Самотный. Зависть его съедала, что есть на свете такой светлый дом, где живут радость и лад. Решил он этот свет погасить.

Поднял он страшную бурю. Налетели чёрные тучи, завыл ветер, застучал в ставни колючий град. А когда буря утихла, матери их, Софии, дома не оказалось. Унёс её Князь Тьмы в своё ледяное царство, что стояло на краю света, за семью горами, за семью реками сомнений.

Опустел светлый дом. Погасли в нём окна. Сестры сидели, пригорюнившись, не зная, что и делать.

Тут Вера встала и выпрямилась во весь свой рост.

-Нечего печалиться! - сказала она твёрдо. - Я верю, что мы найдём нашу матушку. Я знаю дорогу! Пойдёмте за мной!

Взяла она сестёр за руки, и вышли они из дома. Но Князь Тьмы был хитер. Он наслал на дорогу густой-прегустой Туман Сомнений. Вера шла вперёд уверенно, но туман был таким плотным, что Надежда и Любовь едва видели её спину. Им стало страшно.

- Я верю, что мы выйдем! - кричала им Вера из тумана. Но голос её звучал всё тише и дальше.

- Сестрёнки, где вы? - звала Надежда, и её фонарик едва пробивал мутную пелену. - Не бойтесь! Я надеюсь, что мы скоро найдём друг друга!

Она зажгла свой фонарик, и его кроткий свет, хоть и не разгонял туман полностью, озарил маленький кружок вокруг них. В этом кружке они увидели испуганную Любовь, которая уже готова была заплакать.

- А где же Вера? - спросила Любовь, дрожа от страха.

- Она ушла далеко вперёд, - вздохнула Надежда. - Она так уверена, что забыла, что мы можем отстать. Но я надеюсь, что она нас ждёт. Держись за меня, Любава.

Шли они долго, освещая путь фонариком Надежды. И вдруг в тумане показался твёрдый контур. Это была Вера! Она стояла на камне и смотрела вперёд, но в глазах её была растерянность.

- Я шла прямо, я не сомневалась! - сказала она удивлённо. - Но вы почему-то отстали.

- Потому что одна вера без надежды быстра, но слепа, - раздался тихий, мудрый голос. Это говорил старый дуб, стоявший на пути. - Надежда освещает путь для других, чтобы не заблудились. Идите теперь вместе.

Сестры обнялись, и в тот же миг Туман Сомнений стал редеть. Они увидели, что стоят на краю глубокого ущелья, через которое был перекинут шаткий мост, а под ним бурлила река с грозным названием Страх.

Мост был старый, скрипучий, доски подгнили. Завывание ветра в ущелье казалось злобным смехом.

Вера ступила на мост первой.

- Я не боюсь! - сказала она. - Я верю, что мост выдержит!

И она смело пошла по скрипящим доскам. Но посреди моста порыв ветра едва не сбросил её вниз. Вера ухватилась за перила, и в сердце её впервые закрался холодок страха. Она замолчала, не оборачиваясь на сестёр.

Надежда взяла Любовь за руку.

- Я надеюсь, что мы перейдём, - прошептала она, но голос её дрожал. Фонарик в её руках померк. - Просто нужно очень-очень сильно надеяться.

Но Любовь увидела, как старшая сестра замерла от страха, а средняя вот-вот заплачет. Она подо шла к самому краю обрыва и заглянула вниз, в бурлящую пену.

- Бедная речка, - тихо сказала Любовь. - Ты, наверное, очень одинока и поэтому так сердишься и пенишься. Мы не хотим тебе зла. Мы просто идём к нашей матушке.

И она заплакала. Но слёзы её были не горькие, а чистые и тёплые. Они падали в реку, и там, где падала слезинка, вода успокаивалась, а злобный вой стихал. Любовь обняла Веру, дрожавшую на мосту, и поцеловала Надежду в щёку.

- Я люблю вас, сестрицы, - сказала она. - И мы вместе перейдём эту речку.

От её ласковых слов и тёплых слёз мост словно окреп. Доски перестали скрипеть, а ветер стал просто ласковым бризом. Вера, согретая любовью сестры, снова обрела твёрдость, а фонарик Надежды вспыхнул ярче прежнего. Они перешли на другой берег все вместе, держась крепко за руки.

За рекой их ждал странный сад. В нём не было ни солнца, ни луны, только ровный серый свет. Деревья стояли голые, цветы поникли, и тишина стояла гнетущая. Это был Сад Уныния, где всё живое теряло желание двигаться и радоваться.

Едва сестры сделали несколько шагов, как на них накатила тяжелая усталость. Руки и ноги стали будто свинцовыми.

- Зачем идти? - прошептала Надежда, и её фонарик стал угасать. - Мы всё равно не найдём матушку. Это слишком далеко и трудно.

- Может, нам просто посидеть здесь? - безразличным голосом сказала Вера. Её уверенность куда-то испарилась.

Даже Любовь перестала улыбаться. Ей казалось, что её любви никому не нужно.

Они уже готовы были опуститься на серую землю и уснуть вечным сном, как вдруг Любовь увидела маленького птенца, выпавшего из гнезда. Он лежал на холодной земле и слабо пищал.

И тут в сердце Любови что-то ёкнуло. Она забыла про свою усталость, подползла к птенцу, бережно подняла его и согрела дыханием.

- Бедняжка, ты один, - прошептала она.

Она нашла дерево, на котором было гнездо, и, собрав последние силы, водрузила птенца на место. И случилось чудо. Голое дерево, к которому она прикоснулась, вдруг выпустило единственный зелёный листок. Листок был маленький, но яркий-яркий.

Этот зелёный огонёк словно уколол Веру и Надежду.

- Я верю, что мы сможем тоже оживить этот сад! - воскликнула Вера, и её голос снова обрёл силу.

- А я надеюсь, что за этим садом нас ждёт наша матушка! - сказала Надежда, и её фонарик вспыхнул.

Сестры принялись за работу. Вера находила засохшие деревья и говорила им: «Я верю, что в вас есть жизнь!». Надежда своим фонариком освещала тропинки, вселяя свет в каждую травинку. А Любовь ласкала своими руками цветы и разговаривала с животными, что попрятались от тоски.

И сад начал оживать! На деревьях распускались листья, на клумбах поднимались цветы, и запели птицы. Серый свет сменился золотым солнцем. Сад Уныния превратился в Сад Радости. А в самом его центре сестры увидели высокие мраморные ворота, за которыми виднелись ледяные чертоги Князя Тьмы.

Ворота их были заперты на огромный замок. Никакая сила не могла их открыть.

- Дай-ка я попробую, - сказала Вера и достала свой серебряный ключик. - Я верю, что этот ключ подойдёт!

Но сколько она ни пыталась, ключ не подходил к скважине. Упрямая Вера готова была биться о ворота, но они не поддавались.

- Может, есть другая дверь? - робко предложила Надежда. - Я надеюсь, что мы её найдём!

Она стала светить фонариком вдоль стены, но это была сплошная гладкая ледяная глыба. Ни щелочки, ни замочной скважины.

Тогда вперёд вышла Любовь. Она не стала искать замок. Она просто подошла к ледяным воротам и приложила к ним свою ладонь.

- Мы пришли за нашей матушкой, - сказала она тихо, но ясно. - Мы прошли через туман, страх и уныние, потому что любим её. Откройся, дверь. В тебе тоже, наверное, есть маленькая льдинка-сердечко.

И лёд под её ладонью начал таять! От тепла её любви и доброго слова ледяные ворота растаяли, как снежинка на щеке, и открыли путь внутрь чертогов.

Чертоги были огромными и пустыми. Всё было изо льда: и стены, и потолок, и трон, на котором сидел сам Князь Тьмы Самотный. А у его ног в ледяной клетке сидела их матушка, София. Лицо её было печальным, но спокойным.

- А-а, пришли! - прошипел Князь Тьмы. Его голос скрипел, как снег под сапогом. - Ну что ж, попробуйте её освободить! Клетка заколдована. Ваша вера разобьётся об её прутья! Ваша надежда угаснет в моём царстве! А ваша любовь замёрзнет от моего холода!

Вера подбежала к клетке и попыталась растащить ледяные прутья силой своей веры. Но лёд был крепким, как алмаз.

- Я верю, что ты сломаешься! - кричала она. Но прутья не поддавались.

Надежда направила на замок свой фонарик.

- Я надеюсь, что мой свет растопит тебя! - шептала она. Но свет её становился всё слабее в ледяном зале.

Князь Тьмы громко смеялся:

- Видите? Вы бессильны! Оставайтесь здесь и замёрзните вместе с ней!

Тогда к клетке подошла Любовь. Она не кричала и не пыталась ничего сломать. Она просто обняла ледяные прутья, прижалась к ним щекой и заплакала. Она плакала не от отчаяния, а от любви к своей матушке. Её тёплые слёзы текли по льду и капали на замок.

И вдруг лёд затрещал! Слёзы Любви растопили его! Замок оттаял, и дверца клетки распахнулась. Вера и Надежда поняли, в чём их ошибка. Они подбежали к Любви, обняли её, а потом обняли свою матушку. Их сила - вера, надежда и любовь - соединилась воедино.

От этого объятия по всему чертогу разлилось такое тёплое, яркое сияние, что Князь Тьмы с криком закрыл лицо руками. Его ледяные чертоги начали таять, как сахар в горячем чае. Вскоре от них не осталось и следа, а сам он превратился в лёгкое облачко и унесся прочь на ветре.

Матушка София обняла своих дочерей.

- Вы справились, мои родные, - сказала она. - Потому что самое сильное волшебство на свете - это когда Вера, Надежда и Любовь идут вместе. Одна вера может быть суровой, одна надежда - слабой, одна любовь - беззащитной. Но вместе вы непобедимы.

Они вернулись в свой дом на холме. И он засветился ещё ярче прежнего. С тех пор так и живут: Вера указывает верный путь, Надежда освещает его в непогоду, а Любовь согревает всех, кто к ним приходит. А матушка София - Премудрость тихо сидит в уголке и вяжет коврик из солнечных зайчиков, зная, что её девочки теперь всё смогут. Потому что главное в их доме - не стены из света, а та большая любовь, что живёт в их сердцах.

ЧУДЕСНЫЙ ПЛАЩ СВЯТОГО НИКОЛАЯ

В маленьком городке, где дома прятались под пушистыми снежными шапками, жили двое друзей - Наталка и Петя. Им было по шесть лет, и они любили зимние вечера, когда в окнах горели тёплые огоньки, а в церкви на холме звенел колокол, созывая всех на вечернюю молитву. Наталка была весёлой и любопытной, с косичками, похожими на два солнечных луча, а Петя - немного робким, но с добрым сердцем, которое всегда хотело помогать.

В канун праздника святого Николая Чудотворца в деревне готовились к доброму делу: все собирали подарки для бедных детей. Наталка и Петя тоже хотели помочь. Они сложили в корзинку тёплые варежки, вязаный шарф и горсть конфет, которые бабушка Наталки завернула в яркие обёртки. Но вот беда: утром корзинка исчезла! Кто-то, видно, по ошибке унёс её из сеней.

- Ой, Петя, что же делать? - вздохнула Наталка, чуть не плача. - Это были наши подарки для тех, кому холодно и голодно!

Петя потупился, теребя шапку. Ему было страшно: вдруг они не найдут корзинку, и дети останутся без подарков? Но он вспомнил, как мама учила его молиться в трудную минуту. Он закрыл глаза и тихо сказал:

- Святой Николай, помоги нам, пожалуйста, вернуть подарки. Мы так хотели сделать добро!

Наталка кивнула и добавила:

- И прости, что я вчера съела лишнюю конфету из корзинки…

Вдруг в сенях, где они стояли, что-то зашуршало. Дети обернулись и ахнули: на старом сундуке, где бабушка хранила одеяла, лежал алый плащ, весь усыпанный золотыми звёздами. Он сиял так, будто в нём спряталось солнце. Плащ медленно поднялся в воздух, словно живой, и мягко заговорил голосом тёплым, как каминный огонь:

- Я - плащ святого Николая. Много лет назад он согревал тех, кто мёрз, и вёл к добру тех, кто сбился с пути. Вы хотите вернуть подарки? Тогда следуйте за мной, но будьте щедрыми и храбрыми!

Наталка и Петя переглянулись. Наталка, хоть и смелая, немного смутилась: говорящий плащ - это же настоящее чудо! А Петя, хоть и боялся, почувствовал, что плащ добрый, и кивнул:

- Мы готовы!

Плащ взмахнул полами, будто крыльями, и вылетел из сеней. Дети побежали за ним, хватая варежки и шапки. Снег хрустел под ногами, а звёзды на небе ярко сияли, будто подмигивали им. Плащ привёл их к заснеженному лесу, где на поляне стояла старая часовенка. Её свеча в окне горела ярко, словно ждала гостей.

- Смотрите! - воскликнула Наталка, указывая на свечу. - Она шевелится!

И правда, свеча вдруг мигнула и запела тоненьким голоском:

- Я - свеча из часовни святого Николая. Вижу всё, что теряется, и всё, что находится. Ваша корзинка спрятана в лесу, но путь к ней стережёт Ветер-ворчун. Он любит прятать вещи и ворчать. Хотите найти корзинку - поделитесь теплом своего сердца!

Петя нахмурился:

- Но как? У нас нет ничего, кроме шапок и варежек!

Плащ мягко прошелестел:

- Щедрость - это не только вещи. Это любовь, которую вы дарите. Пойте, молитесь, согрейте Ветер добром!

Наталка задумалась, а потом вспомнила песенку, которую пели в церкви. Она взяла Петю за руку, и они запели:

- Святой Николай, добрый наш покровитель, помоги нам, защити, будь нам путеводитель!

Их голоса звенели в морозном воздухе, а свеча в часовне сияла всё ярче. Вдруг из леса вылетел Ветер-ворчун - холодный, сизый, с колючими снежинками в бороде. Он закружился вокруг детей, ворча:

- Зачем поёте? Зачем меня беспокоите? Я спрятал вашу корзинку, потому что никто не делится со мной теплом!

Наталка, хоть и замёрзла, улыбнулась:

- Ветер, мы не ссориться пришли. Хочешь, мы подарим тебе песню? Или молитву? Они согреют тебя лучше любого шарфа!

Ветер остановился, удивлённый. Никто раньше не предлагал ему песен. Петя, набравшись храбрости, добавил:

- И мы помолимся за тебя, чтобы тебе было тепло и уютно, как нам у бабушкиного очага.

Они снова запели, а потом тихо помолились: «Господи, согрей Ветер, дай ему радость, как святой Николай дарит её нам». Ветер-ворчун замер, а потом вдруг стал мягким и тёплым, как весенний ветерок. Он засмеялся, и снежинки в его бороде превратились в искры.

- Ладно, ладно! - проворчал он, но уже добродушно. - Ваша корзинка вон там, под старой елью. Идите, берите!

Плащ повёл детей к ели, где в снегу и правда лежала их корзинка. Но это была не единственная находка: рядом стояла ещё одна корзинка, полная хлеба, яблок и тёплых носков. Наталка ахнула:

- Это же для других детей! Кто-то другой тоже потерял подарки!

Плащ кивнул, сияя звёздами:

- Щедрость рождает щедрость. Вы поделились добром с Ветром, и он показал вам больше, чем вы искали. Но что вы сделете теперь?

Петя задумался. Ему очень хотелось забрать свою корзинку и бежать домой, но он вспомнил, как мама говорила: «Делай добро, даже если страшно». Он сказал:

- Давай возьмём обе корзинки и отнесём их в церковь. Там разберут, кому что нужно.

Наталка кивнула:

- И добавим к ним наши конфеты! Пусть всем хватит!

Плащ закружился от радости, и вдруг из его звёзд посыпались золотые искры. Они падали на снег, превращаясь в маленькие колокольчики, которые зазвенели, как церковный звон. Один колокольчик подлетел к детям и сказал:

- Я - колокольчик святого Николая. Зову всех к добру и радости! Вы молодцы, что решили поделиться. Теперь бегите в церковь, там вас ждут!

Дети, смеясь, подхватили корзинки и побежали за плащом. Свеча из часовни летела рядом, освещая путь, а колокольчик звенел, будто пел. В церкви их встретил отец Сергий, добрый священник с седой бородой. Он улыбнулся, увидев корзинки:

- Какие молодцы! Эти подарки согреют многих. А знаете, дети, вы сделали то же, что делал святой Николай - делились любовью и добром.

Наталка и Петя покраснели от радости. Плащ мягко опустился на скамью в церкви, будто отдыхая, и прошептал:

- Вы научились быть щедрыми, как святой Николай. Помните: добро, которое вы дарите, возвращается сторицей.

Когда дети вышли из церкви, снег перестал идти, и небо засияло звёздами. Одна звезда, самая яркая, подмигнула им, будто говоря: «Молодцы!» Наталка и Петя шли домой, держась за руки, и их сердца были полны тепла. Они знали: святой Николай всегда рядом, и его плащ, полный чудес, помогает тем, кто верит в добро.

А в городке ещё долго говорили о том, как две корзинки с подарками нашли свой путь к нуждающимся. И каждый раз, когда звенел церковный колокол, дети вспоминали песенку и улыбались, чувствуя, что чудо живёт в их сердцах.

СКАЗКА О СМИРЕНИИ-ДЕВИЦЕ И ЧУДЕСАХ ЛЮБВИ

В некотором царстве, в некотором государстве, за дремучими лесами, за быстрыми реками, где земля золотом плодоносит, а небо звёздами усыпано, жили-были старик со старухой. У них была дочка-красавица, и звали её Смирения. Ох, не простая была девица!

Смирения-девица ходила тихонько, как листочек по ветру, не спорила ни с кем, не хвалилась, а всем помогала: и соседям дрова наколет, и птичкам корму подсыплет, и даже ветру в поле кланяется: «Проходи, милый, не шуми зря». Сердце у неё было кроткое, как у ягнёнка, а в глазах - тихая мудрость, словно от Бога дана. «Живи в мире с миром, - говорила она, - и Бог в мире с тобой будет».

Жили они в избе на краю деревни, где река поёт песни, а лес шепчет тайны.

Друзьями у Смирении были не люди только, а всякое-разное: старый скворец в клетке, что песни выводил, потрёпанная метла в углу, что сама подметала пол по ночам, да ручеёк за окошком, что воду чистую нёс.

Зайчик серенький с белочкой рыжей забегали почаще:

- Сестрица, помоги нам орехи собрать!» - и она им:

- Что ж, милые, помогу, только не торопитесь - в мире всё само придёт.

Однажды, в летний день, когда солнце жарко печёт, а ветерок лениво листья колышет, пошла Смирения по воду к реке. Взяла ведёрко да по тропке тихой пошла. А навстречу ей - Змей Горыныч, ой, нехороший гость! Трёхглавый, с чешуёй как железо и пастью, огнём плюющейся.

- Эй, девица! - зарычал он, головы тряся. - Слышал я, ты смирная, всем угождаешь. А ну-ка, отдай мне свою красоту и молодость! Хочу я царевну в жёны взять - да не простую, а такую, чтоб весь мир ей кланялся!

Смирения не закричала, не убежала - встала тихонько, кланяется:

- Милый змей, не гневайся. Красота моя - не моя, от Бога дана. Возьми лучше яблочко из корзинки - оно сладкое, как любовь.

Змей фыркнул:

- Яблочко? Ха! Я царевну хочу - да не одну, а трёх, из далёких царств!

Схватил Смирению и в омут бросил, а сам унёсся вихрем, реку взбудоражив.

Ой, беды-то беды! Вода кругом тёмная, как ночь, а на дне - пещера зловещая, где эхо стонет. Плыла Смирения в омуте, не боится: «Господи, спаси и сохрани, в мире с Тобою я». Вдруг из расщелины в камне свет брызнул - и выходит оттуда старичок в ризе белой, с посохом, увитым лилиями.

- Здравствуй, дочка моя, - говорит он. - Я Ангел Господень, Хранитель твой. Видел Бог сердце твоё чистое и послал меня. Эта пещера - не погибель, а дверь в Волшебное Царство Любви и Мудрости. Там Змей Горыныч царевен похитил - трёх сестриц: Царевну-Златовласку, Царевну-Зорянку и Царевну-Тихоню. Путь к ним долгий, с приключениями многими: через Лес Шепчущий, через Гору Огненную, через Море Бурное и Облачный Замок. Но смирение твоё - ключ ко всему. Идёшь ли, дочка?

Смирения кланяется:

- Иду, батюшка, только не за славой, а за миром. С Богом в сердце - не страшно.

Взял Ангел её за руку - и пещера растаяла, как дым.

Оказались они в Волшебном Царстве: поля золотые, реки молочные, леса изумрудные, а в небе - радуга вечная.

Но путь не простой: впереди приключения ждут, друзья встретятся, враги испытают.

Прежде всего - Лес Шепчущий. Деревья там высокие, кроны как облака, а листья шепчут: «Ты кто такая? Зачем пришла? Уходи, не лезь!»

Вдруг из кустов выходит Волк-Серый, глаза красные, клыки острые.

- Эй, девица! - рычит он. - Змей мне друг, он мне дал задание: не пускать никого. А ну, докажи, что достойна! Сразись со мной в силе - кинь меня через себя!

Смирения не дрогнула:

- Милый волк, сила моя мала, да и не в ней дело. Давай лучше в мире посидим, я тебе песенку спою.

Волк засмеялся:

- Песенка? Ха! Я Змея боюсь - он меня в рабство держит.

Смирения села на пенёк, запела тихо:

«В поле чистом, под небом синим, любовь да мудрость - щит от злых».

Волк заплакал:

- Ох, девица, сердце моё смягчилось! Иди с миром, а я тебе друга дам - старого Клена-Разумного, он тропу покажет.

И правда, Клен заговорил, ветви склоняя:

- Дочка, смирение твоё - как корни мои в земле. Иди по левой тропке, но берегись Шептуньи-Лисицы.

Пошла Смирения - и вот Лисица-Хитрая выскакивает: хвост пушистый, глазки бегают.

- Красавица! - сюсюкает она. - Змей мне шепнул: соблазни её гордыней. Возьми вот это зеркальце волшебное - посмотри, и станешь царицей леса! Все будут кланяться, хвалить твою доброту!

Смирения зеркало взяла, глянула - и видит себя в короне золотой, на троне.

Сердце забилось: «Ой, как бы хорошо...»

Но вспомнила:

- Нет, милушка, красота моя - для служения, не для трона. Возьми зеркало себе - да в нём свою хитрость увидишь.

Лисица завыла:

- Ты меня смирила! Иди, а я ветру скажу, чтоб помог!

Ветерок подул мягко:

- Сестрица, я твой друг теперь. Лети со мной через овраг!

И понёс её, как листок, до края леса.

Там, у ручья, встретила Смирения старую подругу - Метлу-Хозяйку, что из избы убежала.

- Дочка! - зашуршала Метла. - Я слышала о твоих бедах. Возьми меня в спутницы - я дорогу подмету, злых отгоню.

Смирения обняла её:

- Спасибо, матушка, с тобой легче.

И пошли они вместе. Тут их и волк догнал:

- Ты меня от Змея освободила, - говорит он. - Я с вами пойду, защищать вас буду.

А вот и Гора Огненная. Гора высокая, вершина в облаках, а склоны лавой пылают.

У подножия - Медведь-Хозяин, лапы как колоды.

- Стой, девица! - рычит, как гром. - Змей мне приказал: только тот пройдёт, кто огонь укротит. Сразись с Огоньком-Злым!

И выскочил Огонь - языки алые, жаром палит.

- Гори, гори, не стой! - трещит он. - Покажи силу свою, или сгори!

Смирения не отступила:

- Милый огонь, ты слуга добрый - греешь избы, варишь кашу. Зачем злиться? Давай в мире потанцуем.

Огонь замерцал:

- Ох, девица, Змей меня заставляет. Он царевен в клетках держит, мучает.

Смирения запела молитву:

- Господи, укроти пламя в сердцах.

Огонь угас, стал искоркой тихой:

- Иди, смирная, а я тропу освящу.

По тропе той пошла - Метла дорогу чистит, Ветерок обмахивает.

Вдруг навстречу - Царевна-Златовласка, что из плена ускользнула.

- Сестрица! - плачет она. - Змей меня поймал за гордость мою - хвалилась я золотом отцовским. Помоги сестрицам спасти!

Смирения её обняла:

- Не плачь, золотая, смирение - золото лучшее. Идём вместе.

И взяли Царевну в спутницы - она теперь тихо шла, урок усвоив. Долго ли, коротко ли шла - но вышла она на берег Моря Бурного. Море синее, волны как горы, а в глубине - вихри кружат. На берегу - Кит-Громадный, спина как остров.

- Эй, путницы! - загудел он. - Змей мне волны разъярил. Чтобы пройти, укроти Бурю-Злую!

И взвилась Буря - тучи чёрные, гром гремит, молнии бьют.

- Вихрь! Вихрь! - воет она. - Покажи власть свою, или утоплю!

Смирения встала на песке:

- Сестрица Буря, ты даёшь дождь полям, свежий ветерок. Зачем гневаться? В мире с нами будь.

Буря заревела:

- Змей меня морочит, царевен топить велит!

Смирения помолилась: «Господи, усмири бури в душах».

Ветерок подул ласково, Буря утихла, стала Дождём-Милым:

- Проходите, смирные, а я путь смою.

По морю поплыли - Кит их нёс, Метла волны разгоняет, Царевна-Златовласка псалом поёт - молится.

Встретили Русалку-Синеглазку:

- Девушки! - пропела она. - Змей мне жемчуг отнял, чтоб гордиться. Возьмите меня, я глубины знаю.

Смирения кивнула:

- Иди с нами, милая, в любви все равны.

Теперь их шестеро - с Речкой-Подругой, что из моря вытекла.

Тут в небе над ними возник Облачный Замок.

Замок в небе парит, стены из туч, башни как радуги.

У ворот - Громовержец-Орёл, крылья широкие, когти острые.

- Стойте, странницы! - крикнул он. - Змей мне перья отравил. Чтобы войти, сразись с Тучей-Гордой!

И набухла Туча - дождь хлещет, град бьёт.

- Пади! Па-а-ди! - гремит она. - Возгордись, или разнесу!

Смирения подняла ручки:

- Матушка Туча, ты небо моешь, радугу рисуешь. В мире с нами живи.

Туча загрохотала: «Змей меня злит, царевен в цепи держит!»

Смирения шепнула:

- Любовь и мудрость - гром громче.

Орёл смягчился:

- Проходите, а я вас понесу.

В замке - лабиринт из облаков.

Встретили Птицу-Жар-Птицу:

- Сестрицы! - чирикнула она. - Змей перья мои украл за то, что сияла я ярко. Помогите!

Смирения обняла:

- Иди с нами, пернатая, свет твой - от Бога.

Теперь отряд большой: вещи, животные, природа - все вместе, все в мире.

И вот оно - страшное Логово Змея.

В горах чёрных, в пещере глубокой, где эхо воет, а тени пляшут. Змей Горыныч на троне сидит, головы три шипят, а в клетках - царевны: Зорянка и Тихоня.

- Ха-ха! - рёвом гремит Змей. - Пришла, смиренная? А ну, докажи силу! Сразись со мной - или все сгинете!

Головы плюются огнём, хвост хлещет, пещера трясётся.

Смирения не дрогнула: встала перед ним, кланяется:

- Милый змей, не гневайся. Ты силён, да одинок. Зачем царевен мучить? В мире с нами будь, любовь прими.

Змей зарычал:

- Любовь? Ха! Я гордыней живу, мудрость презираю! - и бросился: огонь, яд, когти!

Тут друзья вступили: Волк-Серый в пасть вцепился, Медведь лапами обхватил-опутал, Ветерок вихрем закружил. Метла Змея подмела, Речка водой залила, Буря громом оглушила, Русалка сетями опутала, Жар-Птица светом ослепила. Царевны запели:

- В смирении - наша сила!

А Смирения молилась:

- Господи, смири зверя сего любовью и мудростью. В мире с Тобою - победа.

Змей взвыл, головы поникли:

- Ох, девица… Сердце моё тает. Гордыня - яд, а смирение - эликсир.

Он растаял дымом, а на месте - цветок скромный, с лепестками золотыми. Клетки открылись, царевны вышли:

- Спасибо, сестрица! Ты нас спасла не мечом, а миром.

Ангел явился:

- Дочка, смирение твоё - венец. Оно побеждает всё, ибо в мире с Богом живёт, на любви и мудрости держится. Возьми Весы Вечные - взвесь дела свои.

Смирения взвесила: в одну чашу - гордость, славу, силу; в другую - любовь, мир, молитву. Левая упала, правая взлетела, и Небеса запели.

Вернулись все в свой мир: царевны - к отцам, друзья - по домам. Смирения домой пришла - изба сияет, мама обняла:

- Дочка, ты наша царица!

А она ответила:

- Нет, матушка, все равны в любви.

С той поры в царстве - мир и тишина: Змей больше не буйствует, природа поёт, животные в ладу, вещи служат с радостью. А Смирения учила:

- Живите в смирении - и Бог с вами, и весь мир в мире.

И я там был, мёд-пиво пил: по усам текло, да в рот не попало.

Сказке конец, а кто слушал - молодец.

ТРИ СИТА СТАРОГО БАРСУКА

В древнем лесу жила-была дружная компания зверей. Был среди них зайчишка по имени Пых, любопытный и шустрый, как огонек. Был важен и спокоен старый ёж Угрюм, чья колючая шкурка скрывала мягкое сердце. А мудростью над всеми сиял старый барсук по имени Тихон.

Жил Барсук Тихон не в норе, а в просторной, уютной горнице, вырытой меж корней самого старого дуба. Стены там были уставлены глиняными кувшинами с мёдом, сушеными травами, а на полках лежали свитки с мудрыми изречениями. К нему-то и приходили все обитатели леса за советом, ибо слыл он самым разумным.

Однажды, в самый разгар лета, примчался к горнице Барсука зайчишка Пых. Глаза его блестели от возбуждения, ушки подрагивали.

-Дедушка Тихон! Дедушка! - запыхавшись, выпалил он. - Хочешь, расскажу, что про тебя ёж Угрюм говорит?

Барсук Тихон не спеша отложил в сторону книгу, которую читал, поднял лапу и мягко сказал:

-Постой, дитя мое, не торопись. Прежде чем положить твои слова на этот стол, давай просеем их через три сита.

- Через какие ещё три сита? - удивился Пых, перестав подпрыгивать.

- Первое сито - сито Правды, - сказал Барсук, поправляя свои очки на носу. - Ты уверен, что то, что несешь, - сущая правда?

Пых замялся и почел за ухом задней лапкой.

-Ну… не совсем… Я просто слышал это от белочки, а она слышала от сороки…

- Ага, - кивнул Барсук. - Значит, ты не знаешь, правда это или ложь. Ладно. Просеем тогда через второе сито - сито Доброты. То, что ты хочешь сказать о Ёжике Угрюме, - это что-то доброе, хорошее?

Зайчишка смущенно опустил глазки в пол, где копошились мирные муравьи.

-Нет, - прошептал он. - Скорее… наоборот.

Барсук Тихон тихо вздохнул. Он посмотрел в маленькое окошко, где виднелась ветка рябины, словно спрашивая совета у самого неба.

-Что ж, - продолжил он. - Третье сито - сито Пользы. Принесёт ли мне, старому барсуку, твоя новость хоть какую-то пользу? Поможет ли она мне стать добрее, мудрее, здоровее?

Пых подумал-подумал и совсем уж тихо пробормотал:

-Думаю, нет…

Тогда Барсук Тихон развёл лапами, и добрая улыбка тронула уголки его рта.

-Если в твоих словах, дружок, нет ни Правды, ни Доброты, ни Пользы, - зачем же тогда кормить ими мой старый ум и тревожить мой покой?

Пых стоял, потупившись, чувствуя себя немного глупо. Но Барсук, видя его смущение, подозвал его ближе, усадил на мягкую подушечку и начал рассказывать дальше.

- Слова, малыш, как лесные тропинки. Одни ведут к солнцу, а другие - в тёмную чащу. Хочешь, я покажу тебе?

И они пошли гулять по лесу.

На опушке они встретили Сороку-болтушку. Она трещала без умолку:

-Белочка рыжую краску украла! Медведица у себя в берлоге новый мёд прячет! Слышали? Слышали?

-Подожди, - сказал ей Барсук. - Ты всё это видела своими глазами?

-Ну, мне Ворона на ухо каркнула! - захлопала крыльями Сорока.

-А если это неправда, бедная Белочка из-за тебя плакать будет? - спросил Барсук. - И кому от твоих слов польза?

Сорока задумалась,затем смущённо сказала: «Ой, я, пожалуй, полетаю...» - и улетела.

- Видишь? - сказал Барсук Пыху. - Слова без правды и доброты - как пустой орех, внутри ничего нет.

Возле ручья они увидели Медвежонка, который сердито толкал маленького Ёжика.

-Ты наступил на мой гриб и сломал его! - рычал Медвежонок.

-Я нечаянно! - дрожал Ёжик. - Я не видел его в траве!

Пых хотел было крикнуть: «Драться нехорошо!», но Барсук остановил его.

Вместо этого Барсук подошёл к Медвежонку и тихо сказал:

-Твоя правда, гриб сломан. Но разве от твоего крика он снова вырастет? Будь добр, посмотри - Ёжик же маленький, он испугался. А польза будет, если вы помиритесь и найдёте новый гриб вместе.

Медвежонок перестал сердиться. Он посмотрел на испуганного Ёжика и пробормотал:

-Ладно... пойдём, я знаю, где ещё растут грибы.

И они побежали вместе.

- Видишь? - объяснил Барсук Пыху. - Правду можно сказать спокойно и с добротой. Тогда она принесёт пользу и всех помирит.

На полянке они встретили другого зайца, брата Пыха. Тот громко хвастался:

-Я самый быстрый в лесу! Я вчера такого волка напугал, что он удрал без оглядки!

Все звери кругом восхищённо ахали. Барсук спросил Пыха:

-А это правда?

-Нет, - честно ответил Пых. - Он просто хочет, чтобы его все хвалили.

-Его слова не добрые, - сказал Барсук. - Они заставляют других зверей чувствовать себя слабыми. И пользы от них нет, одна пустота.

Когда они шли обратно, Пых увидел ту самую Белочку. Она сидела на ветке и грустила, потому что все думали, что она украла краску.

-Подожди тут, - сказал Пых Барсуку.

Он подбежал к Белочке и сказал:

-Не грусти! Я тебе верю. Давай лучше вместе шишек наберём?

Белка обрадовалась,и они весело принялись за работу.

Вечером Пых пришёл к барсучей горнице. Там сидел Ёж Угрюм.

-Здравствуй, Пых, - сказал Ёж. - Спасибо, что сегодня помог Белочке. Я видел. Ты хороший друг.

Пыху стало так тепло на душе! Он понял, что доброе дело гораздо приятнее, чем любая сплетня.

Барсук Тихон улыбнулся:

-Вот видишь, малыш. Не всякое слово, что пришло в голову, нужно сразу высказывать. Сначала спроси себя: «Это правда? Это добро? Это кому-то полезно?» Если нет - лучше промолчи или сделай что-то хорошее, как ты сегодня.

С тех пор зайчишка Пых всегда пользовался тремя ситами Барсука. Он больше не передавал сплетни, не верил хвастунам и всегда старался говорить правду ласково. И лес стал от этого ещё дружнее и счастливее. А самое главное - на душе у самого Пыха стало светло и радостно.

СКАЗКА ОБ ЕМЕЛЕ И ЦАРЕ НЕБЕСНОМ

В те времена, когда по земле - широкой и привольной, как степь под синим небом, - ходили сказания о чудесах да богатырях, жил-был в деревеньке глухой, у реки извилистой, что вилась змеею серебряной, парень по имени Емеля.

Был он простодушен, как хлеб ржаной, да ленив - словно кот у тёплой печки, - и проводил дни свои на лежанке, мечтая о дивах заморских, о тех, что в арабских ночах Шехерезады являются по мановению лампы волшебной.

Избушка его стояла скромная, с резными ставнями, а работа - вода из колодца таскать, дрова рубить - казалась ему тяжелее гор.

- Эх, - вздыхал Емеля, - кабы чудо случилось, как в сказках, где Аладдин трёт лампаду, и джинны выходят, исполняя желания три!

И вот однажды, в ночь полнолунную, когда луна висела над лесом, словно фонарь султана в Багдаде, вышел Емеля к реке за водой студёной. Ведро опустил в омут глубокий - и вытащил не леща обычного, а щуку золотую: чешуя её переливалась, как перламутр в сокровищницах персидских.

Щука заговорила человеческим голосом, нежным, словно свирель пастушья:

- Емелюшка, отпусти меня в воду вольную, и по щучьему веленью, по моему хотенью исполню желания твои три! Но помни: желания - как птицы райские - летят высоко, но без сердца доброго падут в бездну тёмную.

Емеля глаза протёр, обрадовался душой:

- Плыви, щучка, в родную стихию! А желание первое - пусть печь моя сама катится в лес за дровами берёзовыми!

Щука хвостом плеснула, нырнула в глубь - и печь заскрипела, задымила, покатилась по снегу хрусткому, словно сани волшебные по ковру снежному.

Деревня ахнула: бабы всплеснули руками с бельём, что в реке полоскали, деды бороды погладили, а ребятишки запищали от восторга.

Печь вернулась с поленьями полными, но сердце Емели не наполнилось радостью полной: лень его, как демон лукавый, шептала:

- Лежи дальше, ничего более не надо.

Пустота в душе осталась - словно кувшин без вина сладкого.

Наутро прилетел к избушке ворон - чёрный, как ночь аравийская, - и каркнул весть горькую:

- Емеля, беда великая! Злой Кощей Бессмертный, тот, чья душа в яйце спрятана, яйцо - в утке, утка - в зайце, заяц - в сундуке, а сундук - на дубе столетнем, украл Варвару Красоту - До Пят Косу!

Она девица премудрая: коса её златая, как солнышко на восходе, глаза - как звёзды над озером. Заколдовал он её в башне хрустальной, окружил колдунами хитрыми да ведьмами коварными, что зелья варят в котлах медных и шепчут заклинания: «Сезам, откройся! Тьма, сойди!»

Емеля на печи перевернулся:

- А мне что за дело? Полежу я в тепле.

Но вдруг в горнице засветился свет тихий, как заря утренняя, и предстал Ангел-Хранитель его - крылатый вестник небесный, в ризах белых, ликом кротким, словно из былин святых.

- Емеля, - молвил ангел голосом мелодичным, как песнь соловья в саду райском, - Господь Бог послал меня к тебе. Ленив ты, да сердце не камень. Кощей злобный, из пещер сокровищ, крадёт свет душевный. Спаси Варвару - и обретёшь клад истинный: веру в Иисуса Христа, что сильнее всех чар колдовских и духов злобы могучих!

Емеля вздохнул глубоко:

- Ладно, полечу по щучьему слову!

И второе желание изрёк:

- Пусть щучка даст мне коня крылатого, как в сказаниях про Синдбада-морехода!

Щука явилась в видении водном, плавником махнула - и возник конь буйный: грива пламенная, крылья орлиные, что ветер рассекали.

Вскочил Емеля в седло, помчался через боры дремучие, горы крутые, где эхо повторяет заклятия древние.

По пути, у перекрёстка трёх дорог, - как в сказках Афанасьева о трёх богатырях, - повстречал он витязей славных: Силу и Хра́бра. Сила был могуч, словно дуб вековой, плечи широкие, кулаки - молоты кузнечные; Храбр - удалец, мечом владеет искусно, сердцем не дрогнет и в буре.

Сидели они у костра потухшего, грустью томимы:

- Кощей и нас околдовал: силу запер в цепях невидимых, храбрость спрятал в сосуде глиняном.

Емеля хлебом-солью поделился, рассказал про ангела небесного.

Витязи оживились:

- Поедем с тобой, брат названый! Но без веры православной - как без меча в битве.

Ангел-Хранитель вновь явился, осенил их знамением крестным:

- Зовите Иисуса Христа: Он, Царь Небесный, даст мощь божественную, крепче стен Иерихонских!

Путники преклонили колена, помолились усердно:

- Иисусе Христе, Сыне Божий, помоги нам, грешным!

И дивное чудо свершилось - как в житиях святых: Сила ощутил в жилах мощь рек полноводных, а Храбр - отвагу льва рыкающего. Конь заржал радостно и понёс их стрелой через земли зачарованные, где туманы клубятся, словно дым от кадил дьяконских.

Прискакали они к башне Кощеевой - высокой, как терем ледяной в сказке о Снегурочке, из хрусталя искристого, окружённой садом ядовитым, где цветы шипят заклинаниями, а деревья стонут, будто духи подземные.

У врат стояли колдуны в чалмах чёрных, с жезлами змеиными, да ведьмы с помелами, что парят, словно мыши летучие.

- Сезам, закройся! - завопили они хором. - Кто нарушил покой наш?

Сила кулаком ударил - земля всколыхнулась, как море в шторм; Храбр мечом взмахнул - искры посыпались, словно звёзды с неба.

Но колдуны накликали вихрь песчаный, а ведьмы напустили морок густой, где тени пляшут, как демоны в пустыне.

Емеля устрашился, за коня спрятался:

- Ой, батюшки, конец нам пришёл!

Ангел шепнул ему на ухо:

- Не робей, Емеля! Вера - ключ от врат небесных. Призови Георгия Победоносца, святого воина, что змия попирает, как на иконах древних.

Емеля вспомнил церковь деревенскую, колокола пасхальные, закрыл очи и возопил:

- Святый Георгий, ратник Христов, на помощь! Иисусе Христе, защити!

И вот - диво дивное: явился Георгий Победоносец на коне белоснежном, в латах сияющих, с копьём крестоносным.

Взмахнул он копьём - и колдуны рассыпались прахом, как листья осенние; ведьмы с визгом унеслись на помелах, вопя:

- Ай, вера жжёт, как огонь адский!

Вихрь утих, морок рассеялся, сад зазеленел листвою доброй, цветы запели псалмы тихие.

Кощей Бессмертный выскочил из башни - тощий, как тень от пальмы в полдень; очи горят углём, борода клочьями.

- Кто посмел потревожить вечность мою? - зашипел он, словно змей в саду Эдемском. - Душа моя в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в ларце на дубу!

Накликал он змей огненных, духов нечистых, что кружат вихрем, как горячий ветер с гор Ливанских.

Витязи бились доблестно: Сила змей топтал сапогами железными, Храбр духов сек мечом булатным.

Но Кощей хохотал:

- Не одолеть меня без чуда вышнего!

Емеля дрожал, как лист осиновый, но Ангел вновь ободрил:

- Теперь Самого Иисуса Христа призови! Он - Свет миру, сильнее царей земных и султанов восточных, и чародеев всех.

Емеля пал на колени в песок искристый, сердце открыл, как книгу премудрости:

- Иисусе Христе, Спаситель наш, помилуй! Спаси Варвару и даруй веру нерушимую!

Витязи и Ангел эхом повторили молитву, конь преклонил голову.

И вот - небо разверзлось, как свиток древний, и сошёл Свет Божественный, тёплый, как дыхание весны.

Иисус Христос предстал в славе Своей - в одеждах белых, ликом милостивым, окружённый ангелами херувимскими, что поют антифоны небесные, сладостнее лютни арабской.

Он не изрёк заклятия громкого, не взмахнул дланию - лишь взглянул с любовью бесконечной, и Кощей затрепетал, как преступник пред судом.

- Кощей, - молвил Христос голосом кротким, но властным, как гром с Синая, - тьма твоя - мираж пустынный, смерть - цепи ржавые. Вера побеждает ад и могилу.

Кощей завопил - яйцо его треснуло само; утка выпорхнула, заяц умчался, ларец отверзся - и душа злодея истаяла дымом, как мираж в зное.

Башня хрустальная рухнула искрами радужными, Варвара Краса Коса до Пят вышла на волю: коса её засияла, как заря над Волгой.

Обняла она Емелю:

- Спасибо тебе, добрый молодец! Лень твоя ушла, а вера сделала тебя богатырём, как Еруслана славного!

Витязи поклонились низко, Ангел улыбнулся:

- Видишь, Емеля, щучьи чудеса - забава детская, а вера во Христа - клад неиссякаемый.

На ковре-самолёте, даре Георгия святого, вернулись они в деревню - с песнями русскими, звонкими и раздольными.

Емеля третье желание сказал щуке:

- Пусть радость всем будет!

С тех пор не валялся он на печи, а трудился с усердием, соседям помогал, по утрам молился.

Варвара стала супругой верной, Сила и Храбр - побратимами, а Кощей - притчей во языцех: зло уходит пред верой, как тьма пред рассветом.

Ангел-Хранитель шепчет деткам малым:

- В беде зовите Иисуса - Он придёт, как Друг верный, с чудесами светлыми.

И жили они в ладу, где вера сияет ярче солнца праведного.

СКАЗКА О ЗВЁЗДНОМ МАЛЬЧИКЕ И ТИХОЙ ПЕСНЕ

За лесами, за долами, за морями синими, там, где звёзды-сёстры ходят хороводами по ночному небу, стояла на зелёном пригорке изба-обитель. А в той обители жили-поживали старый Садовник да мальчик по имени Артёмка. Жили они в ладу и в радости. Садовник, бывало, песенки тихие напевает, хлеб душистый печёт, а Артёмке сказки сказывает про травы целебные, про зверей лесных, про то, как всякая тварь Господа хвалит.

А по вечерам, на крылечке сидя, слушали они Тихую Песню, что из самой глубины небес доносилась. Не громкая, не навязчивая, а словно шёпот ангельский: «Тук-тук, детки, я с вами. Вы в добре, вы в любви. Я - ваш Путь и ваш Дом». И сердце от этой песни теплело и цвело, как сад весенний.

Но вот надумал Артёмка, что скучно ему в тишине да в ладу. Потянуло его на приключения диковенные. Прослышал он про Забаву-Станцию, что в чёрном космосе висит, вся в огнях самоцветных горит, и шум от неё на всю Вселенную идёт. Говорили, будто там вечный праздник, игры заморские да потехи невиданные.

Взял Артёмка свой котомку, набил её золотыми монетками, что Садовник ему на добрые дела берег, сел в ладью железную - «Стрелу-Молнию» - и крикнул:

- Прощай, дедушка! Улечу я в Забаву-Станцию, счастья попытать!

Взмыла ладья в поднебесье,оставив позади зелёную планетку, что всё меньше да меньше становилась, будто яблочко райское.

Прибыл Артёмка на Забаву-Станцию. Кругом - диво дивное! Шарики воздушные в невесомости пляшут, смех кругом стоит, а из дверей разных то мармеладный дождь идёт, то зефирные облака плывут. Ошеломила мальчика та красота ненастоящая.

А в самом сердце Станции стоял Хором Владыка - не человек, не зверь, а голос из ниоткуда, блестящий и холодный. Голос тот, как сирена, пел:

- Кто ко мне придет, тот счастлив будет! Кто монетки мне подарит, тому я все царства эти покажу.

Показал Владыка мальчику забаву новую: на стене огненной прыгали весёлые чертенята зелёные, мордочки корчили, на скрипочках невидимым играли. А чтобы они плясали веселей, нужно было в щель золотую монетку кинуть.

Кинул Артёмка одну монетку - чертенята выше подпрыгнули. Кинул другую - залились смехом звенящим. Кинул третью, десятую… Забыл мальчик про время, про сон, про еду. Сидел он, не отрываясь, перед стеной огненной, а Владыка шептал ему на ушко:

- Ты сильный, ты могучий. Ты сам себе хозяин. Зачем тебе тот старый Садовник с его Тихой Песней?

Дни да недели пролетели, будто один миг весёлый. Не заметил Артёмка, как котомка его опустела, все монетки на пустую забаву потратил. Только последнюю монетку бросил - как всё разом смолкло. Погасли огни на стене, исчезли чертенята весёлые. А голос Владыки стал железным и колким:

- Всё, мальчишка. Монетки твои кончились. Играть больше не во что. Ступай прочь!

Оттолкнули Артёмку от стены огненной, и очутился он в тёмном углу, один-одинёшенек. Кругом чужие дети бегали, на него и взглянуть не хотели. А на душе у него так тоскливо стало, так холодно, будто зима в сердце наступила. Захотелось ему вдруг того тепла, что от печки Садовника исходило, запаха хлеба свежего, звука той самой Тихой Песни. Но слышал он только грохот да визг, что со всех сторон Забавы-Станции доносился.

Подошёл он к круглому окошку-иллюминатору, глянул в чёрную пустоту космосовую - и увидел вдали крохотную точку, что светился кротким, тёплым светом. Узнал он свою родную обитель. И так ему стало горько, так стыдно, что аж слезами залился.

- Дедушка, - прошептал он, - прости меня, глупого. Променял я радость настоящую на мишуру пустую.

Только вымолвил эти слова - как вдруг Забаву-Станцию затрясло, заскрипело, загудело! Началась в космосе буря невиданная, метель звёздная. Подхватила буря Артёмку, да как бросила его в тёмный коридор! Летит он, как пёрышко, ударяется о стены, и думает, что вот-вот - и конец ему пришёл.

А в это самое время на зелёном пригорке Садовник старый сердцем почуял беду внука. Вышел он на лужок, поднял руки к небу и взмолился:

- Господи, вразуми чадо моё заблудшее! Верни его на путь истинный!

И услышана была молитва его. Взмыли с Земли в поднебесье дары чудесные: пироги румяные, что кометами летели, да такие тёплые, что от них мороз звёздный отступал. Понеслась вслед кулек хрустальный, полный мороженого сладкого, что астероидами сахарными рассыпалось. Летела и пицца большая, круглая, как солнышко, вся в сыре узорчатом.

Летели эти яства сквозь бурю да метель, прямо к Забаве-Станции. А Артёмка в это время, собрав последние силы, выбрался из тёмного коридора и вдруг - носом почуял! Пахнет чем-то родным, знакомым… Пахнет… хлебушком! Да не просто хлебом, а тем самым, что дед в печи своей печет!

Побежал на запах - и видит: в самом центре Станции, где раньше стена огненная была, теперь настоящий пир идёт! Пироги летают, сами в руки даются, мороженое тает во рту, прохладой живительной поит. И среди этого пира стоит Садовник, улыбается, руки на встречу распахнул.

- Дедушка! - закричал Артёмка и бросился к нему. - Прости меня, я все монетки потратил, я ослушался…

- Иди, иди, чадо моё, - обнял его Садовник крепко. - Ты вернулся - вот и хорошо. Главное - вернулся.

И тогда случилось чудо. Всё пространство вокруг озарилось светом нежным, и появилась в воздухе картина дивная: видел Артёмка самого себя, маленького, как он с Садовником яблоньку сажает. Картина сменилась - видит он, как убегает на железной ладье. А потом - как возвращается, а Садовник уже бежит ему навстречу. Это была голограмма прощения, что Сам Господь на небе нарисовал.

Увидели эту картину и другие дети на Станции, такие же уставшие и голодные. Поняли они, что у каждого есть свой дом и свой Садовник, который ждёт. Покинули они Забаву-Станцию, сели в свои ладьи и полетели домой, к родным очагам.

А Артёмка с Садовником вернулись в свою обитель на зелёном пригорке. Сел Артёмка на крылечке, прислушался - и снова услышал Ту Самую Тихую Песню: «Тук-тук, детка, я с тобой. Ты дома».

С тех пор Артёмка больше никуда не улетал. Потому что понял он: какая бы красивая и громкая Забава ни была, она никогда не заменит тихой радости родного дома и любви тех, кто тебя ждёт

А вы, детки, запомните: внутри у каждого из вас звучит такая же Тихая Песня - это голос ангела-хранителя, это голос Божий в душе. Если станет вам грустно, страшно или одиноко - замрите на минутку, прислушайтесь к своему сердечку. И вы услышите её. Она всегда зовёт вас к добру, к свету, к любви. И сколько бы ошибок вы ни наделали, всегда можно вернуться домой, к Отцу Небесному, и Он всегда простит и примет вас с великой радостью.

СКАЗКА ПРО ПАРОМИР

В некотором царстве, в далёком волшебном мире, где небо искрилось звёздами, словно драгоценными камнями, а земля шептала свои тайны, стоял удивительный город по имени Пароград. Представьте: вместо зелёных лесов и синих рек там высились огромные серебристые трубы, похожие на стволы волшебных деревьев, гигантские котлы, сверкающие, как золотые чаши, и железные дома, украшенные узорами из искр. Город стоял на огромной плите, как на крышке сундука с сокровищами, а под ней бушевало сердце огня - яркое, как пламя доброго дракона, охраняющего тепло.

Жители Парограда были не простыми людьми. У каждого вместо сердца бился маленький волшебный котёл, полный бурлящей воды, искрящейся радужными пузырьками. Старики рассказывали у камина, что давным-давно этот огонь был даром доброго Бога. Он согревал в холодные ночи, варил вкусную кашу в котлах, и сердца людей сияли, как солнышко, - полные любви и радости. Дети играли, смеялись, и мир был, как большой уютный дом.

Но потом люди забыли о своём даре. Они начали бояться: «А вдруг наш котёл лопнет от жара? А вдруг пар разорвёт всё внутри?» И стали учить малышей: «Не держи пар в себе, детка! Выпускай его наружу, чтобы не взорваться, как фейерверк!»

Каждый вечер на больших площадях, украшенных фонариками, жители открывали клапаны в своих котлах. Они шипели, спорили, кричали, и пар взлетал вверх, как облака дыма - то чёрные, как грозовые тучи, то серые, как грустные слоники. Город казался огромным самоваром, который кипит и пыхтит, и дети думали: «Вот как надо жить!»

Среди всех жил добрый мальчик по имени Михей. Он был тихим, как маленький эльф из лесных сказок, с глазами, сияющими, как звёздочки. Его котёл бурлил мягко, как ручеёк в саду, и за это соседи дразнили его:

- Эй, Михей, почему не пыхтишь паром? Берегись, лопнешь, как мыльный пузырь!

А Михей робко отвечал:

- Может, есть волшебный способ не кипеть? Может, можно жить в мире и покое?

Они смеялись:

- Глупыш! Иди к дядюшке Паропыху - он научит тебя спускать пар весело!

Паропых был самым уважаемым в городе - большим, как великан из древних легенд, с бородой, искрящейся искрами. Он устраивал игры и споры, учил: - Дети, спускайте пар культурно! Пусть он выходит свистом, как песенка, а не взрывом!

Все думали, что он очень мудр, потому что в его доме всегда стоял лёгкий дымок, как волшебный туман, и никогда - громких бед. Но Михею было грустно. После шумных вечеров его котёл ныл, как уставший щенок, глаза жгло от копоти, и он мечтал о чём-то светлом. «Неужели нет волшебства, чтобы сердца не кипели злостью?» - думал он, глядя на звёзды.

Однажды Михей подружился с маленькой девочкой по имени Лира, которая жила в соседнем железном доме. Лира была шаловливой, как бабочка в саду, с кудряшками, сверкающими, как золотые искры. Её котёл кипел быстро, и она часто пыхтела паром, но потом жалела: «Михей, от этого только голова болит, как после карусели!» Вместе они мечтали о приключениях за городской стеной, где, по сказкам, жили удивительные существа - огненные эльфы и водные феи, которые знали секреты спокойствия.

Но вот беда случилась раньше: в Парограде появился вредный тролль по имени Гневуш. Он был маленьким, коренастым, с красными глазами, как угольки, и большим клапаном на спине, из которого всегда валил чёрный дым. Гневуш любил подстрекать жителей: «Пыхтите сильнее! Пусть пар взлетает выше звёзд!» Он устраивал ссоры на площадях, шептал сплетни, и котлы людей кипели ещё жарче. Гневуш хохотал: «Ха-ха, без меня ваш огонь погаснет!» Но на самом деле он боялся тишины, потому что в тихих сердцах не было места для его злых шуток.

Михей и Лира решили: «Нельзя так жить! Давай найдём способ победить Гневуша и его дым.» Они тайком собрали друзей - маленького щенка по имени Пыхтик, который был не простым, а волшебным: его шерстка искрилась, как пар, и он умел чуять добрые мысли. Пыхтик вилял хвостом: «Гав-гав, пойдём в приключение!»

Однажды ночью, когда Пароград гудел, как огромный чайник с фейерверками, Михей, Лира и Пыхтик тихо-тихо вышли за городскую стену. Там, где, по преданиям, кончался огонь и начиналась магия, царила прохлада - как дыхание снежных фей, и тишина - как в заколдованном лесу. Воздух пах свежей росой и сладкими цветами. Они шли по тропинке, усыпанной светящимися камешками, но вдруг услышали рёв: «Р-р-р! Кто здесь шастает?»

Из-за куста выскочил Огненный Гигант - огромный, как гора, с пламенем вместо волос и глазами, как раскалённые котлы. Он был стражем границы и кипел от злости:

- Вы из Парограда? Ваш пар загрязняет мой воздух! Я взорву вас, как фейерверк!»

Михей испугался, его котёл зашипел, но Лира шепнула:

- Давай не пыхтим, а попробуем доброту.

Пыхтик гавкнул дружелюбно, и Михей сказал:

- Дядюшка Гигант, мы ищем мир. Твой огонь красивый, но почему ты злишься?»

Гигант удивился: никто раньше не говорил с ним ласково. Он вздохнул, и пламя утихло:

- Я злюсь, потому что одинок. Мои друзья - водные феи - ушли, устав от моего жара.

Михей улыбнулся:

- Давай найдём их вместе! Может, они научат нас остужать пар.» Гигант кивнул, и они пошли дальше. Это было первое приключение: Огненный Гигант стал их союзником, показывая тропинки и отпугивая тени.

Дальше тропинка привела к Лесу, где деревья шептали секреты. Там жила Фея Росинка - маленькая, с крылышками, как лепестки, и венком из цветов. Она была духом воды и учила терпению:

- Дети, пар - как река. Если её запрудить злостью, она разольётся потопом. Но если направить молитвой, она станет ручейком, поющим песню. - Фея дала им волшебный цветок, который светился, когда сердца были спокойны.

- Если Гневуш увидит его, его дым развеется, - шепнула она.

И тут из тумана выскочил Гневуш:

- Ага, поймал вас! Теперь я зажгу ваш огонь злостью! - Он начал пыхтеть чёрным дымом, и котлы друзей закипели.

Лира заплакала:

- Мой котёл жжёт!

Пыхтик зарычал, Огненный Гигант заревел, но Михей вспомнил слова Феи: «Замолчи на минуточку, прислушайся.» Он закрыл глаза и прошептал:

- Господи, остуди нас, но не погаси огонь любви.

Кап! - и пар стал прохладным. Волшебный цветок засиял, и дым Гневуша рассеялся. Тролль сел на землю, растерянный: «Что это? Мой жар ушёл...»

Лира подошла и сказала:

- Гневуш, ты злишься от страха. Давай дружить, и мы научим тебя молитве.

Гневуш моргнул:

- Дружить? Никто не хотел... - И он присоединился к ним, обещая больше не подстрекать ссоры.

Наконец они вышли к краю пропасти, где луна сияла, как серебряный шар. На большом камне, покрытом мхом, сидел добрый старец в плаще, сотканном из лунного света и утреннего тумана, как мантия волшебника. В руках он держал хрустальный сосуд, из которого поднимался пар - не горячий, а мягкий, радужный, пахнущий медовыми цветами и свежим ветром.

- Кто ты, дедушка? - спросил Михей, подойдя ближе.

- Я Хранитель Волшебного Источника, - ответил старец голосом ласковым, как колыбельная. - Давно-давно ваш город пил из этой воды. Она остужала сердца, как прохладный дождик, питала огонь добротой, дарила покой от Бога. Но люди стали жадными к жару, забыли источник - и теперь кипят в своём гневе, как чай в забытом котелке.

Михей сел рядом, и они долго смотрели на звёзды. Лира, Пыхтик, Огненный Гигант, Фея Росинка и даже Гневуш слушали. Потом мальчик спросил:

- А разве плохо выпускать пар? Ведь если не спустить, котёл разорвётся, как воздушный шарик!

Старец улыбнулся, и вокруг него заплясали светлячки.

- Пар - это волшебная сила от Бога. Но если не знать, как её использовать, она разрушает. Видел ли ты котёл на чистом источнике? Он кипит, но вода остужает жар, и пар становится радугой - красивой и мирной. Так и сердце: если напитать его водой Божьего мира, гнев превращается в молитву, как злой дракон - в доброго друга. А приключения, как ваши, учат доброте: Огненный Гигант нашёл друзей, Гневуш - прощение, Фея - терпение.

Михей засиял глазами: - Как найти этот источник, дедушка?

- Он внутри тебя, малыш, - сказал Хранитель. - Когда котёл закипает, замолчи на минуточку, прислушайся. Услышишь журчание, как песенку ручейка. Тогда помолись: «Господи, остуди меня, но не погаси огонь любви».

Наутро друзья вернулись в город, сияя, как солнышко. Соседи кричали: - Михей, Лира, где были? Опять пар не пускаете? Берегись!

Но Михей улыбнулся, как человек, нашедший клад, и рассказал о приключениях. Гневуш, теперь добрый, добавил:

- Я был злым, но молитва остудила меня!

Огненный Гигант помог построить мостик к лесу, а Фея Росинка разнесла цветы по домам.

Вечером, когда все пыхтели на площадях, Михей и друзья остались дома. Их котлы зашипели, пар подступил, но они закрыли глаза и прошептали:

- Господи, остуди нас...

Сначала было жарко, как у костра, но потом - кап! - и пар вздохнул, став прохладным ветерком. Стало легко, как после игры в снежки. Дни шли, и люди диву давались: «Михей, ты не злишься? Лира, ты такая спокойная!»

- Иногда злимся, - отвечали они, - но остужаем гнев молитвой, как волшебством. И приключения помогают: дружба сильнее дыма!

Они хихикали:

- Замёрзнете, как снеговики!

Но вот большая беда! Под городом разгорелся подземный пожар: главный котёл перегрелся, и земля тряслась, как в танце великанов. Трубы трещали, искры летели. Люди бегали и кричали:

- Пускайте пар! Открывайте клапаны!

Дым покрыл небо, как тёмная туча, и взрывы загремели, как гром. Михей крикнул старейшинам:

- Нужно остудить огонь водой! Есть волшебный источник под плитой!

Паропых рассмеялся:

- Вода? Мы на огне живём!

- От жара погибнете! - сказал Михей. - Источник даст мир!

Он побежал к пропасти с друзьями. Земля дрожала, воздух жёг, но на камне стоял сосуд с водой - искрящейся, как алмазы. Огненный Гигант поднял его, Фея Росинка направила поток, Гневуш запечатал трещины, Пыхтик чуял путь, а Лира пела молитву. Михей вылил воду в трещину.

Ш-ш-ш! Земля вздохнула, огонь утих, пар рассеялся радугой. Люди увидели ручей - синий, как небо, с рыбками-звёздочками.

- Что это? - спросили они.

- Мир от Бога, - сказал Михей. - Сильнее жара! А приключения учат: доброта побеждает гнев, терпение - страх, прощение - злобу.

Город преобразился: трубы зазеленели, как волшебные деревья, пар стал радужным, пахнущим конфетами. Люди шли к ручью и молились: «Господи, остуди меня, но не погаси; согрей любовью!»

И сердца их сияли. Пароград стал Паромиром - городом чудес. Михей и Лира учили деток: «Не кричи зря, а превращай гнев в молитву. Будь тихим, как ручеёк! И помни приключения: с друзьями, как Огненный Гигант и Фея Росинка, мир становится сказкой.»

На закатах являлся туман с бабочками, и старики шептали: «Хранитель проверяет сердца. Тихим дарит росу - сладкую, как мёд.»

А Гневуш теперь учит: «Злость - как дым, но любовь - как радуга!»

И теперь в Паромире сказывают малышам: «Береги котёл, но пар остужай волшебством. Пусть кипит в тебе добрая жизнь! Покой - как тень в жару, а мир - как река от Бога. Ищи приключения в доброте, встречайте удивительных друзей - они помогут сердцу сиять.»

Так сказка кончается, но чудеса продолжаются. В каждом сердечке - источник, если прислушаться. Спи сладко, детка!

КАК ЛИСА СТАЛА ЧЕСТНОЙ

Жила-была в дремучем лесу, где вишни цвели круглый год, а снег падал в виде лепестков сакуры, хитрая Лиса. Не простая лисица, а кицуне из старых японских легенд - с девятью хвостами, пушистыми, как облака над Фудзиямой. Лису звали- Кицунэ-но-Мэгуми, то есть «Благословенная Лиса». И была эта лиса с искоркой в глазах, хитрецой в душе и тенью обмана в каждом шаге. Лиса любила обманывать, потому что верила: мир - как большой ярмарочный балаган, где все только и ждут, чтоб их разыграть. «Хитрость - это как чай с мёдом, - думала она, - сладко, но без неё жизнь пресная, как рис без соевого соуса».

Однажды, в утро, когда солнце проснулось и зевнуло радугой, Лиса проснулась с пустым брюхом. «Эх, - вздохнула она, потягиваясь так, что все девять хвостов распушились, как веера красавицы, - сегодня я обману весь лес! Найду простака и съем его завтрак!» Она побежала по тропинке, усыпанной опавшими листьями, и вдруг - бац! - наткнулась на странного путника. Тот сидел под старой сосной, хохотал над ничем и хлопал в ладоши, будто весь мир - одна большая шутка.

- Кто ты такой? - спросила Лиса, прищурившись. Хвосты её зашевелились, готовые к обману.

- Я - Радость! - ответил путник, подпрыгивая на месте. Он был как живой цветок: яркий, с глазами-звёздочками и улыбкой шире реки. В руках у него была флейта из бамбука, а на плече - попугай, который повторял: «Ха-ха-ха!» Радость был одет в сарафан с японским кимоно, и от него пахло свежим хлебом и вишнёвым цветом.

Лиса почуяла добычу. «Ага, - подумала она, - этот дурачок наверняка несёт пирожки. Обману его!» Она села напротив, сделала грустные глаза и заплакала: - Ой, Радость, я такая несчастная! У меня хвосты болят, лапы устали, а в брюхе - пусто, как в старом чайнике без чая. Поделись-ка пирожками, а то я... я умру!

Радость перестал хохотать и посмотрел на Лису. Вместо того чтобы рассердиться, он вдруг расхохотался ещё громче!

- Умрёшь? Ха-ха! А как же девять жизней кицуне? Нет, сестрица, давай лучше посмеёмся вместе! Видишь эту сосну? Она вчера танцевала под луной, а сегодня притворяется строгой. Смешно, правда? Возьми пирожок - с вишней и смехом внутри!

Лиса схватила пирожок, но внутри неё что-то шевельнулось. Она ожидала, что Радость разозлится, даст пирожок из жалости или убежит. А он... смеялся? Её обман не сработал, но вместо злости в сердце Лисы загорелась искорка. «Что это? - подумала она, жуя. - Как будто хвост один стал легче, пушистее. И тепло разливается, как от горячего чая в холодный день».

Она попробовала хохотнуть - и ой! - смех вышел настоящий, звонкий, как колокольчик в храме. Лиса не заметила, как её первый хвост заблестел серебром, словно от слёз радости.

Лиса схватила пирожок, но внутри неё что-то шевельнулось. Она ожидала, что Радость разозлится, даст пирожок из жалости или убежит. А он... смеялся? Её обман не сработал, но вместо злости в сердце Лисы загорелась искорка. «Что это? - подумала она, жуя. - Как будто хвост один стал легче, пушистее. И тепло разливается, как от горячего чая в холодный день». Она попробовала хохотнуть - и ой! - смех вышел настоящий, звонкий, как колокольчик в храме. Лиса не заметила, как её первый хвост заблестел серебром, словно от слёз радости.

- Ладно, Радость, - пробормотала она, вытирая мордочку. - Твой смех - как ловушка. Но я ещё вернусь! - И убежала, а в душе её уже не было той пустоты. Обман не удался, но радость - настоящая - закралась в сердце, как лучик солнца в нору.

Лиса бежала дальше, по лесной дороге, где деревья шептали хокку:

«Лист опадает -

ветер смеётся тихо.

Кто же хитрее?»

Вдруг она увидела второго путника - у ручья, где вода пела колыбельные. Этот был старым медведем в монашеском клобуке, с корзиной трав и улыбкой, мягкой как мох.

- Кто ты? - спросила Лиса, облизываясь. В корзине блестели яблоки, красные, как фонарики.

- Я - Милосердие, - ответил Медведь спокойно. - Несу помощь всем, кто просит. А ты, кицуне, чего ищешь?

Лиса усмехнулась: «Очень хорошо! Этот добряк отдаст всё!» Она упала в обморок (на самом деле просто притворилась, затаив дыхание) и простонала: - Ой, Милосердие, я ранена! Злой охотник ранил меня в хвост! Дай яблоко, а то я... я исчезну, как дым от благовоний!

Милосердие не удивился. Он просто кивнул, как будто ждал этого, и протянул яблоко:

- Бедная Лиса. Ешь, исцеляйся. А охотник... может, он сам ранен в душе? Давай помолимся за него - за всех, кто кусает от боли. - И Медведь запел тихую молитву, слова которой плыли, как листья по воде: «Господи, помилуй нас, хитрых и простых, обманщиков и обманутых».

Лиса схватила яблоко и откусила - сочное, сладкое! Но внутри неё снова что-то дрогнуло. «Почему он не рассердился? - думала она, жуя. - Не прогнал, не посмеялся надо мной. А молится? За охотника? За меня?» Её обман растаял, как снег под весенним солнцем, и второй хвост Лисы начал светиться золотом - теплым, как объятия матери. В груди стало тесно от чего-то нового: жалости? К себе? К тому охотнику, которого она никогда не видела? Лиса заплакала - на этот раз по-настоящему. Слёзы капнули в ручей, и вода запела громче:

«Милость - река.

Смывает пыль лжи.

Пей, не бойся.»

- Ты странный, Милосердие, - прошептала Лиса, вставая. - Твоя доброта - как яма с мёдом. Я влипла! - И убежала, но уже не так быстро. Шаги её стали мягче, а в мыслях мелькнуло: «А что, если обман - это тоже рана?»

Дальше тропинка вилась, и бежала так быстро, что казалось что кусты вокруг начали ходить задом наперёд. Лиса устала от своих перемен - хвосты тянули, как мешки с рисом, - и решила: «Теперь точно обману! Найду кого-то, кто не сдастся так легко». И вот, на поляне, где цветы кивали головами, как китайские болванчики, сидел заяц. Не простой - в крестьянской рубахе с крестиком на шее, и терпеливый, как скала.

- Кто ты? - фыркнула Лиса, крутя хвостами.

- Я - Долготерпение, - ответил Заяц, не шелохнувшись. Он плёл корзинку из ивы и напевал псалом: «Господи, укрепи меня в терпении Твоём».

Лиса увидела корзинку - полную орехов! - и загорелась. «Этот ушастый - лёгкая добыча!» Она начала дразнить:

- Эй, Заяц, твои уши - как зонтики без ручки! А корзинка? Дай орехов, или я скажу всем, что ты боишься теней! - Она вертелась, пускала хвостами фокусы: один хвост становился синим, другой - зелёным, то все вместе как радуга.

Заяц не дрогнул. Он улыбнулся:

- Дразни, Лиса. Я терплю. Вспомни, как Иов терпел бури - и обрёл мир. Хочешь орех? Бери. А дразнилки твои... они как ветер для ивы: шумят, но не ломают. Давай вместе сплетём корзинку - для всех зверей.

Лиса схватила орех и расколола - внутри был не просто вкус, а... покой. Её обман растаял, как дым от костра, и третий хвост заблистал лазурью, прохладной, как горный ручей. «Почему он терпит? - думала Лиса, кусая орех. - Я бы уже убежала или укусила. А он... плетёт. Терпит мою глупость. И внутри меня - как будто буря утихла. Шаги мои стали ровнее, хвосты не дергаются». Она села рядом и попробовала сплести - пальцы путались, но Заяц терпеливо показывал. Вдруг Лиса хихикнула:

- Твои уши правда как зонтики! Но... милые. - И в сердце её родилось что-то тёплое - терпение к самой себе, к своим хвостам, что виляли от волнения. - Ты меня достал своим терпением, Заяц! - сказала она, вставая. - Ты как та лошадь, что стоит на голове и не падает. - И убежала, но с улыбкой. Теперь её бег был не суетливым, а размеренным, как ход монаха по кленовому саду.

Лиса мчалась дальше, и лес вокруг неё начал меняться: деревья шептали не хайку, а загадки - «Что в руках, но не держишь? Вера!» Вдруг на обрыве, где река тихо напевала на перекатах гимны миру, она увидела птицу - маленькую синичку с крыльями, как иконы, и глазами, полными света.

- Кто ты, пернатая? - спросила Лиса, облизываясь. Синица несла зерно - золотое, как манна небесная.

- Я - Вера, - пропищала Синица. - Верю в Господа, в друзей, в то, что даже хитрая кицуне может найти путь. А ты?

Лиса фыркнула: «Веру? В меня? Ха! Сейчас обману!» Она сделала вид, что тонет в реке (на самом деле встала по колено в воду) и закричала:

- Вера, спаси! Я утону, если не дашь зерно! Оно волшебное, правда? Без него - пропаду!

Синица не полетела прочь. Она села на нос Лисы и запела:

- Верю я, что ты не утонешь. Вспомни Ноев ковчег - вера плывёт сквозь потоп. Возьми зерно - не для обмана, а для силы. Верь: Бог видит твои хвосты и любит их такими.

Лиса схватила зерно - оно хрустнуло, и внутри неё вспыхнул свет. Четвёртый хвост засиял, как звезда Вифлеема, тёплой, нестерпимой. «Почему она верит? - думала Лиса, жуя. - В меня, лгунью? Не боится, что я съем её? И вдруг... я верю. Что могу измениться. Шаги мои стали легче, как полёт». Она вышла из воды, обняла Синицу (осторожно, лапами) и прошептала:

- Твоя вера - как мост через реку. Я перешла. Абсурд: лиса обнимает птицу! Но в сердце - мир, как после причастия. - Лети, Вера, - сказала Лиса. - А я... пойду дальше. Может, и я научусь летать. - И побежала, а крылья в душе её трепетали.

Теперь лес стал поэтичным: листья падали под музыку сямисэна, а ветер пел:

Смирение - цветок,

Что гнётся, но не ломается.

Лиса, с четырьмя блестящими хвостами, вышла на лужайку, где стоял еж - маленький, в рясе паломника, с иголками, как кресты.

- Кто ты, колючий? - спросила Лиса, уже не так уверенно.

- Я - Смиренномудрие, - ответил Еж тихо. - Смиряюсь перед Господом и миром. А ты, кицуне, горда своими хвостами?

Лиса кивнула:

- Горда! И обману тебя! Она начала хвастаться: - Смотри, мои хвосты - девять чудес! А твои иголки - ерунда. Дай свой рюкзак с грибами, или я скажу, что ты - не еж, а... подушка с колючками!

Еж не обиделся. Он поклонился:

- Хвастайся, Лиса. Мои иголки - дар для защиты слабых. Возьми гриб - смиренно, как манна. Вспомни Христа: «Смиритесь, и возвыситесь». - Твои хвосты прекрасны, но сердце - важнее.

Лиса взяла гриб - сочный, земляной вкус! - и пятый хвост её озарился перламутром, скромным, как лунный свет. «Почему он смиряется? - думала она, глотая. - Не спорит, не хвастается в ответ. И я... вдруг почувствовала себя маленькой. Не гордой, а уязвимой. Шаги мои стали тише, как шёпот молитвы». Она села, свернулась калачиком и прошептала:

- Ты прав, Еж. Мои хвосты - не трофей, а... бремя. Научи смирению?

Еж улыбнулся:

- Смирение - не слабость, а сила. Как слон в посудной лавке: ломает, но учится осторожности.

Они посидели молча, и Лиса впервые почувствовала покой - без обмана.

- Спасибо, Смиренномудрие, - сказала она, вставая. - Ты - как тихий дождь в саду храма. - И пошла дальше, с сердцем, полным скромности.

Наконец, тропинка привела к храму - маленькому, из бамбука и брёвен, где колокола тихонько звенели, а иконы таинственно мерцали в свете лампад. Там сидела последняя фигура - мальчик в крестьянской тунике, с глазами, полными тепла, и корзиной хлебов.

- Кто ты, малыш? - спросила Лиса, уже дрожа. Шесть хвостов блестели, но она боялась.

- Я - Любовь, - ответил Мальчик. - Люблю всех: хитрых, добрых, даже лис с обманом в сердце. А ты?

Лиса попыталась:

- Обману и тебя!» - Но слова застряли. Она села и заплакала: - Я... хотела твой хлеб. Но... не могу. Твои друзья - Радость, Милосердие, все они... изменили меня.

Любовь обнял её:

- Любовь не обманывает. Возьми хлеб - делись. Вспомни заповедь: «Возлюби ближнего». - Ты уже честна - в сердце.

Седьмой хвост засиял алым, восьмой - фиолетовым, девятый - белым, как снег. Лиса почувствовала: «Я... честная. Шаги мои - теперь не бег, а танец. Сердце полно - радостью, милостью, всем». Она обняла Мальчика, и храм наполнился смехом: лиса танцует в обнимку с добродетелями!

Так Лиса стала честной. Она вернулась в нору, но теперь делилась едой, смеялась с друзьями и молилась под сакурой. И лес шептал:

Кицуне - танцует

Тень хитрости тонет в блеске росы.

Вечна весна.

САГА О МАЛЕНЬКОМ РЫБАКЕ ИВАНКО И КАМЕННОМ ВЕЛИКАНЕ

В далёкой северной стране, где фиорды серебрятся под луной, как чешуя огромной рыбы, а ветер поёт саги о героях и великанах, жил-был маленький рыбак по имени Иванко. Ему было всего семь лет, но он уже умел чинить сети, что рвались о скалы, и петь старые песни, которые бабушка шептала у очага. Иванко был таким малым, что его сапожки - старые, сшитые из тюленьей шкуры - казались ему лодкой, а удочка - целым кораблём. Дети в деревне дразнили его: «Крошка-рыбак, сети плетёшь для пескарей!» Но Иванко не обижался. Он верил словам бабушки: «Маленький - не слабый, милый. В тебе искра Божья, ярче любого костра. Она растопит лёд и сдвинет горы». Эта вера теплилась в его груди, как уголь в золе, и когда он смотрел на море, сердце сжималось от тоски - по папе, ушедшему в бурю, и по тому миру, где малые становятся великими, как в сагах.

Иванко жил в маленькой хижине на краю утёса, с мамой и бабушкой. Папа ушёл в море три зимы назад - буря унесла его лодку, - и с тех пор мальчик каждое утро выходил на рыбалку. «Я поймаю самую большую рыбу, - мечтал он, - и мы зажжём свечи в церкви за упокой папиной души». По утрам он бежал к фиорду, где вода была синей, как глаза тролля из сказок, и бросал сеть. Рыба ловилась мелкой - одни селедочки, - но Иванко радовался каждой. «Спасибо, Боже, за этот улов, - молился он, крестясь. - Он - как манна небесная». В эти моменты его пальчики, обветренные и маленькие, дрожали от холода, но внутри разливалось тепло - тихое, упрямое, как северный рассвет.

Однажды, в день, когда солнце едва выглянуло из-за туч, как робкий гость на пир, Иванко вышел на утёс пораньше. Небо было серым, как волчья шкура, а волны шептали: «Берегись, берегись...» Мальчик забросил удочку - и вдруг! Крючок дёрнулся так, что удочка вырвалась из рук. «Ой-ой! - закричал Иванко. - Что там?» Он перегнулся через край утёса и увидел: в воде не рыба - огромный камень, весь в мхе, как борода великана. Но камень шевелился! «Это... это великан! - ахнул мальчик. - Каменный Великан из бабушкиных сказок!» Сердце его заколотилось - тук-тук, как барабан в груди, смесь страха, любопытства и восторга, от которой ладошки вспотели, а ноги приросли к земле.

Великан вынырнул из воды залива медленно, как из древнего сна. Он был огромен - голова его упиралась в небо, плечи - шире фиорда, а тело - из серого камня, поросшего лишайником. Глаза - два озера, мутные от вековой грусти. «Кто меня потревожил? - прогремел он голосом, как обвал в горах. - Маленький человечек? Ха! Ты - песчинка, а я - гора!» Великан схватил утёс одной рукой, и камни посыпались в воду, как слёзы. Деревня задрожала: хижины затрещали, коровы заблеяли, а мама Иванко закричала: «Беги, сынок!» В этот миг в груди мальчика что-то сжалось - боль за маму, за дом, но и искра упрямства вспыхнула ярче: «Нет, - подумал он, - бежать - значит сдаться. А я... я сын моря».

Иванко не убежал. Он стоял, крепко сжав кулачки, и вспомнил древнее сказание о рыбаке и Царь-рыбе: «Проси у рыбы чуда, но с верой в сердце».

- Великан! - крикнул мальчик, и голос его был звонким, как колокольчик в церкви, несмотря на дрожь в коленках. - Я не песчинка! Я - Иванко, сын моря. Зачем ты проснулся? Что тебе нужно?

Великан удивлённо моргнул - озёра его глаз блеснули, и в этой глубине мелькнула тень - не злоба, а одиночество, тяжёлое, как камень на душе.

- Мне... мне одиноко, - проворчал он. - Тысячу лет я спал под водой, охраняя сокровища. Но теперь буря разбудила меня, и я зол. Я затоплю вашу деревню, если не принесёшь мне три дара: огонь, что не гаснет; песню, что трогает камень; и друга, что не боится тени!

Слова эти эхом отозвались в сердце Иванко - жалость к этому каменному исполину, спящему в одиночестве, смешалась со страхом за всех, кого он любил, и мальчик почувствовал, как слёзы жгут глаза, но он смахнул их: «Я... я найду».

Так началось большое испытание для маленького рыбака. Иванко вернулся в хижину, где мама плакала, а бабушка крестилась.

- Бабушка, - сказал он, - Великан - это тролль из из мира богов и великанов. Он злится от одиночества. Но я верю: Господь дал мне искру, чтобы растопить его камень.

Бабушка кивнула, вытерла слёзы и дала ему амулет - серебряный крестик с жемчужиной.

- Иди, внучок. Помни: «Сим победиши» - крестом победишь. И молись: «Отче наш» в пути».

В груди Иванко теплилась эта вера - как огонь в лампадке, дрожащий, но неугасимый, и он вышел из деревни на рассвете, с узелком: хлебом, солью и удочкой. Шаги его были лёгкими, но сердце билось тяжело - от страха перед неизвестностью, от любви к тем, кто ждал дома.

Путь его лежал через Туманные Холмы, где эльфы прячут грибы, и Ледяные Пещеры, где вихри поют баллады. «Первый дар - огонь, что не гаснет, - подумал он. - Где же он?» Вдруг из тумана вышел Старик-Эльф - маленький, с бородой, как мох, и глазами, искрящимися, как роса. В скандинавских сказаниях эльфы - хитры, но справедливы, и этот был добрым, как пушкинский кот учёный.

- Куда путь держишь, рыбачёнок? - спросил Эльф, вертя в руках светлячка. - Туман густ, как обман».

Иванко рассказал о Великане. Эльф посмеялся:

- Мал ты, да удал! Огонь не гаснущий - в твоей вере. Но сначала - испытание: найди в тумане Золотую Ягоду, что светит в темноте.

Туман сомкнулся, и Иванко ослеп. «Господи, - прошептал он, - веди меня, как Моисея через Красное море». Он шагнул вперёд, на ощупь, и сердце колотилось - тук-тук, от холода тумана и страха заблудиться, но пальцы наткнулись на куст. Ягода сияла, как звезда Вифлеемская. «Вот! - воскликнул мальчик. - Это Твой свет, Боже!» В этот миг тепло разлилось по груди - как обретение друга в одиночестве, и туман рассеялся чуть-чуть, открывая тропинку.

Эльф хлопнул в ладоши:

- Молодец! Возьми этот светлячок - он огонь не гаснущий. Но помни: огонь жжёт злобу, а греет добро.

Иванко спрятал светлячка в ладошку - тот теплил, как мамино объятие, и мальчик пошёл дальше, чувствуя, как эта теплота разгоняет холод в костях. Дальше путь лежал через Лес Шептунов, где деревья рассказывают секреты ветру. Здесь Иванко встретил Волчицу - серую, с глазами, как луна, и щенками, что жались к ней. Она была ранена: лапа в ловушке охотника.

- Помоги, человечек, - завыла она. - Я не съем тебя - у меня дети.

Иванко замер:

- Волчица, ты сильная, как великан, но справедливость - в милосердии. - Сердце его сжалось от вида этих щенков - голодных, дрожащих, - и жалость к ним, как к своим воспоминаниям о папе, подтолкнула вперёд. Он помолился: «Господи, исцели её, как Ты исцелил прокажённого». С этими словами он осторожно открыл ловушку, и перевязал лапу куском своей рубахи.

Волчица лизнула его руку:

- Спасибо. За это я дам тебе песню - вторую дар. Слушай! - И завыла балладу: низкую, как гул земли, трогающую камень до слёз. Эта песня эхом отозвалась в душе Иванко - грусть по утраченному, но и надежда на встречу, и слёзы навернулись на глаза, теплые, очищающие.

Иванко запомнил песню - она эхом отзывалась в груди, как дыхание ветра в парусах. «Теперь - друг, что не боится тени, - подумал он. - Кто же?»

Путь привёл к Ледяным Пещерам, где сталактиты - как клыки дракона, с которых капают капли слюны. Вход охранял... Теневой Гном - маленький, чёрный, как ночь, с глазами-угольками.

- Кто посмел? - пискнул он. - Я - страж теней! Уйди, или поколочу!

Иванко улыбнулся: «Гном, ты тоже мал, как я. Но тени - от света. Давай дружить?

Гном фыркнул:

- Дружить? С тобой? Ха! Испытание: пройди через мою тьму без страха.

Пещера сомкнулась - чёрная, холодная, как могила. Иванко шёл, спотыкаясь, и шептал: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня!» Вдруг он увидел: в углу - забытый свечник с огарком. Мальчик зажёг его от светлячка - и тени отступили! Гном ахнул:

- Ты... не боишься? Ты - свет! - Он бросился к Иванко и обнял: - Я буду твоим другом! Тени - мои, но с тобой они - друзья.

В этот миг объятия Гнома - крепкие, несмотря на малость - растопили последний холод в груди Иванко, и он почувствовал себя не одиноким странником, а частью чего-то большего, как куплет в цепи саги.

Теперь Иванко был готов. С дарами - светлячком, песней и Гномом на плече - он вернулся к фиорду. Великан ждал, топая ногой: волны вздымались, как горы.

- Где дары, песчинка? - заревел он. - Или я раздавлю твою деревню!

Деревня в панике: люди прятались, коровы уплыли. Мама Иванко кричала:

- Сынок, беги!

Но Иванко шагнул на воду - чудо! - и она стала твёрдой, как лёд.

- Великан! - крикнул он. - Я принёс дары. Первый - огонь не гаснущий! -Он открыл ладошку: светлячок вспыхнул, и камень Великана потеплел, трещины в нём заблестели, как жилы золота.

- Второй - песня, что трогает камень!» Иванко запел волчью балладу: «Воо-ууу, сердце каменное, вспомни свет...» Глаза Великана - озёра - заблестели слезами, и слёзы эти - тяжёлые, как глыбы - покатились по щекам, размывая мох, открывая под ним трещины боли, вековой тоски по свету.

- Третий дар - друг, что не боится тени!

Гном спрыгнул с плеча и заплясал:

- Я здесь! Тени - наши с тобой! Великан замер, потом... заплакал. Слёзы его - реки - смыли мох, и под камнем открылось сердце: золотое, как солнце.

- Я... я был одинок, - загремел он мягко, и голос его дрогнул, как эхо в пещере. - Тысячу лет охранял сокровища, но забыл о любви. Ты, маленький, победил меня доблестью и справедливостью. Спасибо, Иванко. Ты - настоящий герой моря.

В этот миг в груди Иванко разлилось тепло - не гордость, а облегчение, как после долгой бури, когда видишь берег, и слёзы его смешались со слезами Великана, солёные, но очищающие.

Великан встал на колени - земля вздрогнула, но ласково.

- Я верну твоему отцу лодку, - сказал он. - Буря спрятала её в моих сокровищах.

И правда: из воды выплыла лодка папы - целая, с рыбой в сетях! Папа Иванко был жив - вынесло его на остров, и он молился о семье. Они обнялись: отец, сын, мама, бабушка. Объятия эти - крепкие, дрожащие от слёз - сомкнулись, как круг, и в нём потонул весь страх, оставив только свет искры Божьей. Великан улыбнулся:

- Теперь я - Страж Фиорда. А ты, Иванко, - мой брат по искре Божьей.

С тех пор в деревне праздновали День Маленького Героя. Иванко учил детей: «Верьте в себя - Господь в вас. Доблесть - в шаге вперёд, справедливость - в помощи слабому».

А Великан иногда приходил - садился у костра, слушал песни и шептал: «Маленькие - самые сильные». И в тихие ночи, когда фиорд шептал саги, сердце Иванко билось ровно - тук-тук, - полное той же искры, что растапливала камни и связывала друзей.

И жили они счастливо, потому что знали: чудо - в сердце.

ДЕВОЧКА, КОТОРАЯ НАШЛА РАДУГУ

В маленькой деревеньке у широкой реки, где домики теснились под зелёными крышами, словно птенцы в гнезде, жила-была девочка по имени Наташа.

Ей было семь лет, и она была такой доброй, что даже журавли в небе кружили над её огородом, надеясь на крошку хлеба с солью.

Наташа любила бегать босиком по мокрой траве после дождя, собирать ромашки и шептать им свои секреты - о далёких странах, где звёзды поют колыбельные, а цветы светятся в темноте.

Но иногда, когда солнце пряталось за тучами, а река грустила серыми волнами, в груди Наташи поднималась тоска - тяжёлая, как мокрый плащ.

«Почему мир такой обычный? - думала она, прижимаясь к бабушкиной руке у окна. - Где же настоящие чудеса, о которых рассказывала бабушка? Где радуги, что ведут в сказку, и герои, что побеждают тьму?»

Эта тоска сжимала её сердечко, как холодный кулак, но в глубине теплилась искорка - та самая, что бабушка звала искрой от Бога.

И Наташа шептала молитву:

«Господи, если Ты слышишь, зажги во мне свет, чтобы увидеть Твои чудеса».

Однажды, в пасмурный осенний день - это было как раз в октябре, когда листья кружились в золотом танце, а воздух пах грибами и мокрой землёй, - прошёл сильный дождь.

Капли стучали по крыше, как пальчики невидимого гостя, а Наташа сидела у окна и рисовала радугу - ту, что соединяет небо и землю, с замками из облаков и драконами, спящими на холмах.

Вдруг небо прояснилось.

Солнце выглянуло - робкое, но смелое, - и над рекой повисла огромная радуга.

Она была не такая, как всегда: яркая, как семь волшебных лент, сотканных из драгоценных камней - красный рубин любви, оранжевый топаз дружбы, жёлтый сапфир смеха, зелёный изумруд надежды, синий аквамарин веры, индиго - камень тайн, и фиолетовый аметист мечты.

Радуга не исчезала: она мерцала и искрилась, и в её изгибе мелькали тени - крылья ангелов, рога единорогов, доспехи рыцарей и шпаги принцев.

- Ой! - ахнула Наташа, и сердце её подпрыгнуло, как ласточка в полёте. - Она зовёт меня!

Первый шаг - и Наташа очутилась в Волшебном Лесу, где деревья пели колыбельные на языке ветра, а цветы кивали головками, словно старые друзья на празднике.

Красные маки танцевали вальс под луной, синие колокольчики звенели, как церковные в праздник, а золотые лилии светились, словно лампады в храме.

Воздух искрился пыльцой фей - крошечных, с крылышками из радуги, - и Наташа ахнула, чувствуя, как грудь расширяется от чуда, а ножки сами несут её вперёд по ковру из мха, мягкому, как перинка.

Вдруг из кустов выскочил пушистый заяц с крылышками бабочки - Зайчик-Радостник, с глазами, как сапфиры.

- Добро пожаловать, Наташа! - пропищал он, хлопая ушками. - Мы ждали тебя, искру Божью! Но беда - Злой Колдун Тенегрив, с посохом из чёрного оникса, и его сестра Ведьма-Змейка, с котлом яда, украли наши цвета. Лес тускнеет, как душа без молитвы!

Наташа ахнула, и сердце её сжалось от этой картины: листья пожелтели, как осенние, ручей журчал грустно, без блеска, а феи прятались в лепестках, дрожа от холода тьмы.

- Кто такой Тенегрив? - спросила Наташа, погладив Зайчика и чувствуя под пальцами его тёплую шерстку, дрожащую от страха. - И где они?

Зайчик всхлипнул, и слеза его скатилась - жемчужная, искрящаяся.

- Они - слуги Теневого Волка, повелителя сомнений. Живут в Тёмной Пещере за Семью Речками Волшебного Царства. Если не вернуть цвета, весь мир станет серым, как пепел после пожара!

Наташа кивнула, и в груди её вспыхнула решимость - острая, как шип розы, но тёплая, как объятие.

- Я пойду! - прошептала она. - Но я боюсь… тьмы, колдунов…

Зайчик улыбнулся, и крылышки его затрепетали.

- Страх - как тучка перед бурей. А твоя молитва - солнышко. Давай вместе! Я знаю: по пути встретятся союзники - принцы в доспехах света, единороги с рогами-радугами, гномы-кузнецы с молотами веры.

Они отправились в путь, и лес ожил - птицы запели, эхом откликаясь на их шаги.

По дороге Наташа училась первым превращениям: волшебство здесь было не в палочке, а в сердце - добром и вере, что искрилась, как звезда в ладони.

У Первой Речки - Живой, что пела песни на языке русалок, с водами, сверкавшими, как чешуя дракона, - Наташа увидела лягушонка, застрявшего в тине, чёрной, как яд ведьмы.

- Помоги мне, - квакнул он, глаза его, зелёные, как изумруды, полны отчаяния, а тельце дрожит от холода. - Я потерял свой прыжок: Змейка-ведьма наложила заклятье!

Наташа сложила ладошки и прошептала:

- Господи, дай силы!

И вдруг ноги её стали пружинистыми, как у кузнечика, а плащ превратился в крылья феникса - золотые, сияющие.

Она прыгнула через речку, схватила лягушонка - тёплого, мокрого, - и вернула ему цвет: яркий, как трава после дождя, с искрами света, что разогнали чёрную тину.

Эта радость, внезапная и чистая, разогнала тоску.

Наташа надела свой любимый красный плащ - тот самый, что бабушка сшила с молитвой о защите, - и побежала к реке, чувствуя, как ножки дрожат от волнения, а в груди разливается тепло.

Наташа подошла к радуге и протянула руку.

Пальчики коснулись ленты - и, о чудо! - рубиновая нить заискрилась под кожей, тёплая, живая, как биение сердца.

- Это мост в Небесный Сад, - прошептал ветерок, ласковый, как вздох ангела. - Но только тот, кто верит в добро и хранит искру Божью, сможет пройти. Зло поджидает на пути - колдуны с чёрными посохами, ведьмы с ядовитыми зельями, - но свет твой ослепит их.

Наташа вспомнила бабушкины слова:

«В каждом из нас живёт искорка от Бога. Она светит ярче любой радуги, побеждает драконов, и от неё тает лёд в сердцах».

Девочка закрыла глаза, чувствуя, как слёзы радости жгут веки, и прошептала:

«Господи, помоги мне быть смелой и доброй. Пусть Твоё чудо ведёт меня, как ангелы ведут праведных».

И шагнула на радугу.

Лента качнулась под ножками, как мост из паутины, и Наташа почувствовала вихрь - цвета кружились вокруг, шептали свои тайны, а в ушах звенел тихий хор:

«Добро, добро, добро…»

Первый шаг - и Наташа очутилась в Волшебном Лесу, где деревья пели колыбельные на языке ветра, а цветы кивали головками, словно старые друзья на празднике.

Красные маки танцевали вальс под луной, синие колокольчики звенели, как церковные в праздник, а золотые лилии светились, словно лампады в храме.

Воздух искрился пыльцой фей - крошечных, с крылышками из радуги, - и Наташа ахнула, чувствуя, как грудь расширяется от чуда, а ножки сами несут её вперёд по ковру из мха, мягкому, как перинка.

По дороге Наташа училась первым превращениям: волшебство здесь было не в палочке, а в сердце - добром и вере, что искрилась, как звезда в ладони.

У Первой Речки - Живой, что пела песни на языке русалок, с водами, сверкавшими, как чешуя дракона, - Наташа увидела лягушонка, застрявшего в тине, чёрной, как яд ведьмы.

- Помоги мне, - квакнул он, глаза его, зелёные, как изумруды, полны отчаяния, а тельце дрожит от холода. - Я потерял свой прыжок: Змейка-ведьма наложила заклятье!

Наташа сложила ладошки и прошептала:

- Господи, дай силы!

И вдруг ноги её стали пружинистыми, как у кузнечика, а плащ превратился в крылья феникса - золотые, сияющие.

Она прыгнула через речку, схватила лягушонка - тёплого, мокрого, - и вернула ему цвет: яркий, как трава после дождя, с искрами света, что разогнали чёрную тину.

- Ура! - заквакал Лягушонок-Прыгун, и в голосе его зазвенела радость, эхом отозвавшись в сердце Наташи, заставив её улыбнуться сквозь слёзы.

- Теперь я твой друг! Превращение - это когда делишься добром, и оно возвращается сторицей, как эхо молитвы.

Наташа засмеялась, чувствуя, как лёгкость разливается по венам, а страх отступает, как тень от солнца.

За Первой Речкой ждала Вторая - Шепчущая, где вода рассказывала сказки о принцах и драконах, а берега были усыпаны жемчугом русалочьих слёз.

Здесь Наташа увидела птицу без крыльев - Серую Птичку, сидевшую на ветке и плакавшую; перья её были тусклыми, как пепел.

- Мои перья поблёкли, - чирикнула она, и слёзы её падали - серебряные, холодные, - на землю, где вырастали шипы терновника. - Колдун Тенегрив сжёг их чёрным пламенем.

Наташа заплакала вместе с ней:

- Бедненькая… - прошептала она, и сердце её разрывалось от жалости, такой знакомой, как тоска по чуду. - Я тебя обниму.

Она тихо помолилась:

- Господи, наполни нас Твоим светом, как наполнил Ты ангелов крыльями.

И вот - чудо! Руки Наташи покрылись оранжевыми перьями - пушистыми, как закат над рекой, - и она взмахнула ими, взлетая!

Ветер подхватил её, мягкий, ласковый. Наташа подлетела к Птичке, поцеловала её в дрожащий клювик - и перья той засияли, как оранжевый топаз, а шипы растаяли, словно дым.

- Спасибо! - пропела Птичка, и её крылья трепетали от счастья, эхом откликаясь в груди Наташи. - Теперь я - Оранжевая Певица! Лети со мной!

Они кружились над лесом, и Наташа видела внизу хрустальные замки, где принцы в серебряных доспехах с мечами-крестами бдели над сном фей, и стада единорогов, чьи рога сияли радугами после бури.

Третья Речка - Игривая - бурлила пеной, как молоко в котле ведьмы, но с блёстками, словно чешуя доброго дракона.

Там ждал Енот-Хитрец, запутавшийся в чёрных корнях.

- Я хотел украсть орехи для пира гномов, - хныкал он, полосатая мордочка сморщилась от боли, - но теперь боюсь Тенегрива. Он шепчет: «Ты плохой, крадёшь свет».

Наташа присела рядом:

- Нет, ты хороший! Просто поделись орехами с друзьями - как Бог делится манной.

Она помолилась:

- Господи, научи нас прощать, как Ты прощаешь грешников.

И вдруг хвостик её стал полосатым, как у енота, а глаза засияли хитрым светом - тёплым, жёлтым, словно сапфир.

Наташа аккуратно разобрала корни, как клубок ниток из старинного гобелена, и Енот засиял - ярко, солнечно, смеясь звонко и радостно.

- Ха-ха! - расхохотался он, и смех его разогнал последние тени. - Превращение - это когда зло тает от доброты, как лёд под солнцем. Идём вместе!

Теперь у Наташи была команда: Зайчик с крылышками, Лягушонок-Прыгун, Оранжевая Певица и Енот-Хитрец.

Они пели:

«Мы ищем цвета, несём свет!

Добро побеждает, как Бог велит!»

Песня эхом разносилась по лесу, трогая сердца - и феи вылетали из укрытий, хлопая крылышками в такт.

Четвёртая Речка - Тихая - текла медленно, как сон ангела, отражая днём звёзды.

Здесь Наташа нашла цветок, что не цвёл - Розу-Храбрицу, лепестки её были увядшими, как сердце в плену у ведьмы.

- Я боюсь расцвести, - шептала Роза, голос её дрожал. - Вдруг ведьма Змейка сорвёт меня для своего зелья?

Наташа обняла её:

- Цвети для радости! Бог создал тебя прекрасной, как райский сад.

Она помолилась - и вдруг сама стала зелёной бабочкой, с крыльями-лепестками, усыпанными изумрудами.

Порхая над цветком, она осыпала его пыльцой - сладкой и целительной, - и Роза расцвела синим, как аквамарин, источая аромат, что разогнал тьму.

- Спасибо, - прошептала Роза, и лепестки её трепетали от благодарности, заставляя сердце Наташи биться в унисон. - Ты - сестра моя.

Пятая Речка - Смешливая - булькала, как смех гномов в пещере сокровищ, с пеной, искрящейся, словно алмазы. Здесь пряталась рыбка без чешуи - Золотая Рыбка; чешуйки её поблёкли от заклятья колдуна.

- Я стыжусь, - вздохнула она, хвостик дрожал от печали. - Не сверкаю, как прежде...

Наташа нырнула в воду - и чешуйки её сами стали цвета индиго, глубокого, как ночной аметист. Она поцеловала рыбку, и та вновь засияла - синим светом, с искрами, что осветили всю речку.

- Ты - сокровище! - прошептала Наташа, чувствуя, как радость рыбки - лёгкая, как пузырёк воздуха, - поднимает её на поверхность.

Шестая Речка - Поющая - подарила фиолетовый цвет голосу Наташи, и она запела гимн: «Слава Богу за чудеса!» Голос её эхом разнёсся по долинам, тронул даже камни - и те кивали, будто старцы в храме.

Седьмая Речка - Мудрая - была последней. Воды её были, как зеркало, отражающее судьбы.

- Ты готова к Тёмной Пещере? - спросила она голосом глубоким, как удар колокола. - Там ждут тебя Тенегрив, Змейка и Волк - зло втроём.

Наташа кивнула, но сердце стучало - бум-бум, словно барабан перед битвой.

- Друзья, я боюсь... - прошептала она, и горячие слёзы скатились по щекам. - Волка, колдуна, ведьму...

Зайчик обнял её лапками:

- Зло побеждается не кулаками, а любовью. Помни: внутри нас - Любовь - Жизнь Мира.

Команда кивнула, и в их глазах - в отражении веры - Наташа увидела себя: маленькую, но сияющую.

Тёмная Пещера зияла чёрной пастью, как голодный дракон. Стены её были из базальта, усыпанного паутиной теней, а воздух - тяжёлым, пропитанным запахом серы и злобы.

В глубине выл Теневой Волк:

- Гр-р-р! Я съем ваши цвета! Вы все серые, ничтожные!

Он был огромен: шерсть - чёрная, как ночь без звёзд, глаза - как тучи с молниями, а вокруг клубилась тьма - сомнения, обиды, злые слова.

Рядом стоял Колдун Тенегрив - высокий, в плаще из вороньих перьев, посох его искрился чёрным пламенем. А Ведьма-Змейка шипела, мешая в котле зелье - зелёное, как змеиный взгляд.

Друзья Наташи задрожали: Лягушонок спрятался в её ладони, Птичка прижалась к плечу. Но Наташа шагнула вперёд, чувствуя, как страх сжимает горло, а искра в груди пылает всё ярче.

- Стойте! - крикнула она. Голос дрожал, но был чист, как звон колокольчика. - Вы не злые по-настоящему. Вы просто потерялись в темноте.

Тенегрив, твоя магия - от зависти к свету.

Змейка, твои зелья - от боли одиночества.

Волк, твои клыки - от страха.

Позвольте, я помогу вам найти Свет!

Волк зарычал, Колдун взмахнул посохом - чёрное пламя взвилось, ведьма плеснула ядом, - и тьма сомкнулась, холодная, удушающая. Наташа замерла, сердце колотилось - тук-тук, как молот гнома. Слёзы текли по щекам, но она помолилась громко:

- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас! Зажги Твой свет!

Искорка в ней вспыхнула радугой - все цвета разом, ослепительные! И вот - превращение! Наташа стала Светлым Ангелом: крылья из света, платье - из семи лент радуги, венец - из звёзд. Но не одна - зов её разнёсся, и союзники явились: Принц Светозар, в доспехах из серебра и золота, с мечом-крестом, что сиял, как солнце; Единорог Рогатый - рог его радугой сверкал, копыто топтало тьму; Гномы-Кузнецы с молотами, выкованными в огне веры, гремели гимны; даже Добрый Дракон - чешуя зелёная, как надежда, крылья - как паруса ветра - взревел, изрыгая очищающее пламя, не жгущее, а исцеляющее.

Битва разгорелась яркая, как фейерверк в небесах. Принц Светозар рубил чёрное пламя мечом - искры летели золотые, целительные. Единорог топтал паутину теней, рог его сиял, разрывая заклятья. Гномы били молотами по котлу ведьмы - бам-бам! - и яд испарялся, превращаясь в пар из цветов. Дракон дунул - и огонь его растопил лёд сомнений в сердце Волка.

Тенегрив взвыл, посох треснул:

- Свет... жжёт! - закричал он.

Змейка зашипела, но зелье её забулькало радугой.

Наташа-Ангел обняла Волка:

- Не бойся. Свет - это любовь. Поделись ею, и ты сам станешь ярким.

Волк всхлипнул - не рыча, а плача, - и тьма растаяла. Под ней оказался... щенок с серой шерсткой, дрожащий, но с глазами, полными надежды.

- Я был тенью обиды, - тявкнул он. - Спасибо. Теперь я - Волчонок-Друг.

Тенегрив упал на колени, посох его стал посохом пастуха:

- Я завидовал свету... Прости.

Змейка сбросила плащ - под ним оказалась девица в зелёном:

- Одиночество сломало меня. Теперь я - Зелёная Целительница.

Лес ожил! Цвета вернулись: красный - для сердец, что бьются в любви; оранжевый - для дружбы, крепкой, как доспехи Принца; жёлтый - для смеха, звонкого, как молоты гномов.

Все пели:

- Чудо внутри нас! Добро побеждает зло!

Ангелы спустились, крылья их - белые с золотом - осыпали всех манной мира. Принц Светозар склонил голову:

- Ты, Наташа, - принцесса света.

Единорог затрубил, и рог его коснулся её - искра вспыхнула, вечная.

Наташа попрощалась с друзьями - объятия были тёплыми, слёзы - радостными.

- Возвращайся! - крикнули они. - Волшебство - в добрых делах!

Радуга вернула её домой. Дождь кончился, но в небе мерцала дуга - с тенями крыльев. Бабушка обняла Наташу:

- Видишь, чудеса - в вере и любви. Как в той сказке про Бога, что ходил по воде, побеждая бури.

С тех пор Наташа видела волшебство везде: в улыбке сестрёнки - как перо феникса; в молитве перед сном - как песня ангела; в помощи соседскому котёнку - как прыжок единорога.

Когда тоска подкрадывалась, она шептала: - Господи, зажги мою искорку! - и мир сиял ярче - с принцами в каждом добром взгляде, с драконами в огне камина, с гномами в ковке снежинок.

И жили они счастливо, потому что знали: Бог - лучший сказочник, а в каждом сердце живёт радуга, что ведёт к победе.

БИТВА ЗА ГРАД ЗЛАТО-КРЕСТ

В далёкой древней Руси, когда по ночам над избами кружили звёзды, похожие на золотые пчёлки, а по утрам петухи пели «Христос воскресе!», жил в деревне Смородиновка отрок Александр. Восемь весен отплясал он на зелёных лужайках, и был он статен, как берёзка у дороги: русые вихры, глаза - два светлых озерца, в которых отражались облака, а на груди - крестик кипарисовый, тёплый, будто только что из рук Богородицы.

Внутри Саши жило сердце-огонёк. Оно не просто стучало - оно пело. Пело про маму, что пекла пироги с капустой и мёдом; про папу, что учил держать топор «не за лезвие, а за любовь»; про старого пса Барбоса, который охранял двор и мечтал о рае для собак. Но больше всего огонёк пел: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» - потому что бабушка Анисья каждую ночь учила Сашу складывать ладошки лодочкой и шептать эту короткую, но самую сильную песню.

Однажды, в самую тёмную ночь на Покров, когда первый снежок падал на крыши тихо, как ангельские перышки, в Сашину светлицу вошёл старец Никодим Святогорец. Он пришёл не по полу - он пришёл по воздуху, будто по небу ступал. Борода его была серебрянее инея, глаза - глубже колодцев, а посох светился, как свеча в пещере. Внутри старца горел целый храм: там стояли лампады, от которых пахло ладаном и мамиными пирогами одновременно.

Старец положил ладонь на Сашину голову - и ладонь была тёплая, как летнее солнышко.

- Отрок Александр, - прошептал он голосом, похожим на колокольчик, - вставай! Пора увидеть твой град.

Саша открыл глаза - и ахнул. Он стоял не в своей кроватке, а на высокой-высокой башне. Под ногами - белый камень, тёплый, как хлеб. Вокруг - стены из чистого золота, такие яркие, что в них можно было увидеть своё отражение и улыбку Христа сразу. На каждой башне - маковка с крестом, и кресты эти пели тихо-тихо: «Свят, свят, свят». Над главными вратами - икона Богородицы «Знамение»: Она держала на руках Младенца, а Младенец протягивал Саше яблочко райское, красное, как заря.

Внутри града цвели яблони, от которых пахло Пасхой. По дорожкам бегали соловьи в серебряных колокольчиках на шеях. Посреди двора бил родник Живой Воды - вода в нём была не просто мокрая, она смеялась и прыгала, как щенок. А над всем градом висел флаг с надписью золотыми буквами: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!» - и буквы эти светились, будто внутри каждой жила звёздочка.

- Это твой Ум Чистый, - сказал старец Никодим, и глаза его улыбались. - Здесь живёт твоя радость, твоя любовь, твоя молитва. Но смотри вниз, за реку…

Саша перегнулся через зубец - и сердце его ёкнуло. За рекой Смородинкой, в Чёрном Борю, притаился Змей Горыныч Тьмы. Три головы, шесть глаз-углей, чешуя - как ночь без месяца. Когда Змей дышал, из пастей вылетали не огонь, а холодный дым зависти. Внутри Змея было пусто и холодно: он ненавидел свет, потому что сам светился только ложью.

- Он хочет захватить твой град, - продолжал старец. - Не мечами - шёпотами. Каждый шёпот - чёрный ворон. Если впустишь хоть одного - он расклюёт яблони, засыплет родник грязью, погасит лампады.

Саша крепче сжал кулачки.

- А как защищаться?

Старец улыбнулся и положил в Сашину ладошку три дара:

Копьё Памяти Божией - длинное, лёгкое, с наконечником в виде Лика Христа.

Меч Иисусовой молитвы - короткий, но острый, как молния.

Щит Смирения - простой, деревянный, но на нём золотом: «Без Меня не можете творити ничесоже».

- Носи их всегда, - сказал старец. - И помни: ты не один. За спиной - Господь, по бокам - ангелы, внизу - вся деревня молится. А теперь - на стражу!

Саша надел кольчужку из света, шлем-звёздочку - и встал у зубца. Ветер трепал его русые косы, а в сердце пело: «Господи, помилуй». И град Злато-Крест сиял так ярко, что даже Змей в Чёрном Борю зажмурился.

Так отрок Александр впервые увидел свою душу-красавицу. И понял: быть стражем - это не просто стоять. Это петь, любить, молиться каждую секунду. И тогда ни один ворон не пролети́т.

Ночь опустилась на Смородиновку мягким пуховым одеялом. Луна повесила над рекой серебряное зеркало, в котором отражался весь град Злато-Крест. Саша стоял на башне, босой - потому что камень был тёплый, как мамины руки. В правой руке - Копьё Памяти, в левой - Меч Молитвы, а на груди - Щит, привязанный верёвочкой, чтобы не мешал бегать.

Вдруг из Чёрного Бора донёсся шёпот - тонкий, как паутинка, но липкий, как смола:

- Саша… Саша… Почему у боярского сына Ивана конь белый, как снег, а у тебя кобылка хромая? Несправедливо…

Шёпот превратился в чёрного ворона-зависть. Перья у него были зелёные, как яд, глаза - два изумруда, а клюв - кривой, как вопрос «почему?». Ворон взмахнул крыльями, пролетел над рекой и застучал в стену:

Тук-тук-тук!

- Впустите! Я всего лишь мысль!

Саша почувствовал, как в сердце кольнуло. Представил белого коня, золотую уздечку, смех Ивана… И на миг подумал: «А правда, почему не мне?»

Но тут же вспомнил старцевы слова: «Не спорь с помыслом! Спор - это корм для тьмы». Саша крепко сжал Копьё Памяти Божией и поднял его к небу. На наконечнике засветился Лик Христа: глаза добрые, как у папы, когда прощает; улыбка тёплая, как мамин пирог. Свет ударил в ворона - и ворон завизжал, будто его обварили кипятком.

- Помнишь, - прошептал Лик, - блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное?

Саша кивнул. Вспомнил, как папа говорил: «Конь - не радость. Радость - когда помогаешь маме дрова носить». Вспомнил, как кобылка хромая всё равно довезла бабушку Анисью до храма на Рождество. И сердце его запело: «Спасибо, Господи, за мою кобылку! Спасибо за ноги, что бегают! Спасибо за всё!»

Ворон-зависть вспыхнул зелёным огоньком, рассыпался пеплом, и пепел унёс ветерок-ангел. Змей Горыныч в Чёрном Борю зарычал так, что листья попадали с деревьев. Первая голова его поникла.

Саша подпрыгнул от радости. Побежал по стене, крича:

- Победа! Победа!

Ангел-Хранитель, что стоял рядом невидимый, улыбнулся и записал в небесную книжечку: «Отрок Александр отбил зависть. Плюс одна звёздочка на венец».

Саша спустился во двор града, к роднику Живой Воды. Вода смеялась и прыгала. Он зачерпнул ладошками, умыл лицо - и вода запела внутри него: «Радуйся, радуйся!» Яблони зацвели новыми цветами, соловьи завели трели. Даже Барбос, спавший внизу в деревне, вильнул хвостом во сне.

Но Саша не заснул. Он знал: Змей готовит новую вылазку. Он встал на колени перед иконой Богородицы и прошептал:

- Матушка Заступница, помоги не завидовать никогда!

И Богородица кивнула - Саша увидел! - кивнула и улыбнулась. А из глаз Её упала слёзка-жемчужина и скатилась прямо в Сашину ладошку. Жемчужина стала маленьким зеркальцем. В нём Саша увидел себя верхом на хромой кобылке - и оба они сияли, как солнце.

Так прошла первая ночная вылазка. Саша понял: зависть - это не просто «хочу чужое». Это дырочка, через которую уходит своя радость. А когда дырочку затыкаешь благодарностью - радость возвращается сторицей.

Утро встало над Смородиновкой розовое, как мамин платок. Петухи пропели «Христос воскресе!», хотя Пасха была ещё далеко - просто радовались. Саша проснулся с песней в сердце. Он надел рубаху, подпоясался верёвочкой, взял ведёрко и пошёл к колодцу - набирать воды для чая.

По дороге встретил друга Мишку. Мишка нёс пирог с капустой - мама напекла.

- Мишка, дай кусочек! - крикнул Саша.

Мишка покачал головой:

- Это бабушке. Ей зубы болят, ей мягкий нужен.

Саша улыбнулся: «Конечно, бабушке важнее». Но в это время из Чёрного Боря высунулась вторая голова Змея и зашипела:

- Он тебя не любит! Не поделился! Обидно!

Шёпот стал серым волком-обида. Шерсть у него колючая, глаза красные, как угольки, зубы - ледяные. Волк прыгнул через реку и подкрался к воротам града:

- Впустите! Я всего лишь «ну и ладно»!

Саша почувствовал, как в груди зашевелился холодок. Губы сжались, кулачки тоже. Представил, как Мишка ест пирог один, хихикает… И на миг подумал: «Не буду с ним дружить».

Но тут же вспомнил: «Не веди переговоров!» Саша схватил Меч Иисусовой молитвы - короткий, но такой острый, что воздух зазвенел. Поднял над головой и крикнул так, что эхо разнеслось до Киево-Печерской лавры:

- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!

Меч сверкнул - раз! - и волк-обида взвизгнул, будто его обварили кипятком. Он завертелся юлой, шерсть посыпалась клочьями, глаза потухли. А потом - фьють! - растаял, как утренний туман. Остался только серый дымок, который Ангел-Хранитель сдул в сторону Чёрного Бора.

Змей зарычал, вторая голова поникла. А Саша… Саша рассмеялся так звонко, что воробьи подлетели посмотреть. Он подбежал к Мишке, обнял его и сказал:

- Передай бабушке, что я её люблю! И пирог пусть ест на здоровье!

Мишка удивился, но улыбнулся в ответ. А в граде Злато-Кресте родник Живой Воды запрыгал выше обычного - до неба доставал! Яблони зацвели вторым слоем цветов, и каждый цветок пел: «Прости! Прости! Прости!»

Саша зачерпнул воды, умыл лицо - и вода запела внутри него: «Люби! Люби!» Он понял: обида - это не просто «мне больно». Это колючий комок, который мешает обнимать друзей. А когда комок выкидываешь молитвой - руки становятся свободными для объятий.

Дома мама встретила его с улыбкой:

- Что ты такой радостный, сынок?

- Мама, я победил волка!

- Какого волка?

- Серого, мохнатого, зубастого. Но он растаял!

Мама перекрестила его и дала целый пирог - с мёдом. Саша отломил половину и побежал к Мишке: «Это бабушке, а это нам с тобой!»

Так утро у колодца научило отрока: прощать - это не «ладно, проехали». Это открывать ворота настежь, чтобы в град влетали только ангелы с пирогами.

Солнце встало в зенит, стало жарко, как в райской баньке. Саша с папой пошли в поле - косить траву для кобылки. Папа дал ему маленький серп, и Саша старался: раз - травка падает, два - травка падает. Вдруг из Чёрного Боря высунулась третья голова Змея и захихикала:

- Пошли павлина!

Павлин-гордыня вышел на тропинку важный, как князь. Перья радужные, корона золотая, хвост - как сто солнц. Он расхаживал перед Сашей и распушал перья:

- Саша, ты самый сильный! Самый умный! Зачем слушать папу? Коши быстрее - покажи, кто здесь хозяин!