Вашингтонская площадь

20

На следующий день, после полудня, Кэтрин услышала его голос на крыльце, а затем — шаги в прихожей. Она приняла его в парадной гостиной — нарядной и просторной, — а на случай неожиданных визитов предупредила слугу, что будет очень занята. Кэтрин не опасалась внезапного появления отца: в этот час он всегда делал визиты. Увидев Мориса, она сначала поняла, что он еще красивее портрета, хранимого ее влюбленной памятью, а уж затем — что он заключил ее в свои объятья. Но вот он разомкнул их, и Кэтрин почувствовала, что теперь она действительно пустилась во все тяжкие; на мгновение ей даже почудилось, что они уже женаты.

Он обвинил ее в жестокости, сказал, что исстрадался из-за нее, и Кэтрин ясно ощутила, как ужасна ее судьба: причинять боль обеим враждующим сторонам. Однако вовсе не упреков, пусть даже нежных, ей сейчас хотелось от Мориса; она ждала помощи. Ведь он, конечно же, достаточно умен и достаточно изобретателен, чтобы придумать, как положить конец всем их несчастьям. Кэтрин высказала это вслух, и Мориса ничуть не удивила ее вера в него. Но прежде чем предложить какой-нибудь выход, он стал ее расспрашивать — и это тоже было ничуть не удивительно.

— Как вы могли заставить меня так долго ждать! — сказал он. — Я чуть не умер; каждый час казался мне вечностью. Как долго вы решали!

— Решала? — переспросила Кэтрин.

— Решали, принять меня или отвергнуть.

— Ах, Морис! — с нежностью воскликнула она и прошептала: — У меня и в мыслях не было отвергнуть вас.

— Чего же вы тогда ждали?

В вопросе молодого человека была убийственная логика.

— Я думала, может быть, отец… отец… — она не договорила.

— Заметит, как вы страдаете?

— О нет! Я думала, может, он переменит свое мнение.

— И теперь вы послали за мной, потому что это наконец произошло? Верно?

Это оптимистическое предположение причинило Кэтрин новые мучения.

— Нет, Морис, — сказала она грустно, — он не переменил своего мнения.

— Так почему же вы за мной послали?

— Потому что я хотела вас видеть! — жалобно воскликнула Кэтрин.

— Причина превосходная. Но неужели вы хотели всего только увидеть меня? Вам нечего сказать мне?

Его прекрасные, неотразимые глаза настойчиво смотрели на нее, и Кэтрин заколебалась — какой ответ будет достоин такого взгляда? С минуту она молча упивалась его взором, потом тихо проговорила:

— Мне так хотелось вас видеть!

И спрятала лицо в ладони — что было крайне непоследовательно.

Теперь Морис с минуту молча наблюдал за ней.

— Согласны ли вы завтра обвенчаться со мной? — спросил он вдруг.

— Завтра?

— Или на будущей неделе. Скажем, не позже чем через месяц.

— А не лучше ли нам подождать? — спросила Кэтрин.

— Чего же?

Этого Кэтрин не знала. Но его напористость испугала девушку.

— Просто подождать и еще немного подумать.

Он с печальным укором покачал головой.

— Разве ж вы не думали все это время? Или вы собираетесь раздумывать еще лет пять? Мне эти три недели показались вечностью. Бедная моя, добавил он, помолчав, — вы что-то скрываете!

Кэтрин залилась краской, глаза ее наполнились слезами.

— Ах, как вы можете так говорить! — прошептала она.

— Да ведь третьего пути нет: либо вы за меня выходите, либо мы должны проститься, — рассудительно заметил Морис. — Угодить сразу и мне, и отцу невозможно. Вам придется выбирать между нами.

— Я выбрала вас! — воскликнула девушка с волнением.

— Тогда обвенчаемся на будущей неделе.

Кэтрин молчала, не сводя с него глаз.

— Неужели у нас нет другого выхода? — спросила она.

— Насколько мне известно, это единственный способ стать мужем и женой. Если есть какой-то другой, скажите.

Другого способа Кэтрин придумать не могла, и правота молодого человека показалась ей почти жестокой. Единственное, что ей удалось придумать, это что отец, быть может, передумает. Смущаясь от сознания своей беспомощности, девушка вслух пожелала, чтобы это чудо произошло.

— Вы думаете, есть хоть малейшая надежда? — спросил Морис.

— Была бы, если бы он познакомился с вами поближе.

— А что ему мешает познакомиться со мной поближе? Ему стоит лишь захотеть.

— Его представления, его доводы — вот что мешает, — сказала Кэтрин. Их невозможно… их невозможно сокрушить.

Воспоминание об отцовской непреклонности все еще приводило ее в трепет.

— Невозможно? — воскликнул Морис. — Я предпочел бы услышать, что вам нетрудно их сокрушить!

— Ах, мой отец несокрушим! — сказала Кэтрин.

Морис отвернулся и, отойдя, уставился в окно.

— Вы слишком боитесь его, — заметил он наконец.

Кэтрин не попыталась возразить — она не стыдилась своего страха, ибо если ей самой он и не делал чести, то зато свидетельствовал о ее почтении к отцу.

— По-моему, я и должна его бояться, — просто ответила она.

— Значит, вы меня не любите. Во всяком случае, не так сильно, как я люблю вас. Я надеялся, что ваша любовь ко мне сильнее страха перед отцом.

— Ах, друг мой! — сказала Кэтрин, шагнув к нему.

— Разве я чего-нибудь боюсь? — воскликнул он, обернувшись. — Я ради вас готов сражаться с целым светом!

— Вы такой благородный… такой смелый! — сказала она и замерла, остановившись на почтительном расстоянии.

— Какой мне от этого прок, раз вы такая робкая?

— По-моему, в действительности я… я не робкая, — сказала Кэтрин.

— Не понимаю, что значит "в действительности". В действительности из-за вашей робости мы оба будем несчастны.

— У меня хватит сил на то, чтобы ждать, ждать долго-долго.

— А если, прождав долго-долго, мы обнаружим, что ваш батюшка ненавидит меня пуще прежнего?

— Нет-нет, этого не будет, этого не может быть!

— Вы думаете, его растрогает моя верность? Но если его так легко растрогать, отчего же вы его боитесь?

Вопрос был задан ловко, и Кэтрин задумалась.

— Я постараюсь не бояться, — сказала она, смиренно стоя перед ним и словно показывая, какой послушной и исполнительной женой она обещает стать. Это обещание не ускользнуло от внимания Мориса, и он снова принялся уверять Кэтрин в своей пылкой любви. Не что иное, как вышеупомянутое чувство и заставило его сказать ей наконец, что миссис Пенимен посоветовала им немедленно обвенчаться, не думая о последствиях.

— Да, тетушке это было бы по душе, — простосердечно и в то же время весьма проницательно заметила Кэтрин. И уже совсем простосердечно, без малейшей примеси сарказма, она почти тотчас перешла к поручению доктора насчет того, что надо передать Морису. Кэтрин все время помнила о поручении отца, и оно обременяло ее, но, даже будь оно вдесятеро мучительнее, девушка все равно добросовестно исполнила бы его.

— Он велел мне в точности… в точности передать вам от него, что, если я выйду замуж без его согласия, он не оставит мне ни цента из своего состояния. Он настаивал, чтобы я непременно вам это сказала; он, кажется, думает, что… думает… что…

Морис покраснел, как покраснел бы на его месте любой благородный человек, которого заподозрили в низости.

— Что он думает?

— Что для вас это что-то меняет.

— Разумеется, меняет — и очень многое. Лишает нас многих тысяч долларов — существенная перемена! Но это не меняет моей любви к вам.

— Нам и не нужно его состояние, — сказала Кэтрин. — Вы же знаете, что у меня своих денег предостаточно.

— Да, дорогая моя, я знаю, у вас есть какой-то капитал. И уж его-то он не посмеет тронуть!

— Он и не захочет, — сказала Кэтрин. — Это мне мать оставила.

Морис помолчал.

— Значит, у него даже сомнений не было? — спросил он наконец. — Он думал, что, услышав его слова, я выйду из себя и сброшу маску?

— Не знаю, что он думал, — устало сказала Кэтрин.

— Передайте ему, пожалуйста, что для меня его угроза — пустой звук, — и Морис звучно щелкнул пальцами.

— Нет, боюсь, что этого я не осмелюсь ему передать.

— Иногда вы меня, знаете ли, разочаровываете, — сказал Морис.

— Да, наверное. Во мне все разочаровались — и отец, и тетя.

— Ну, со мной дело совсем другое — я ведь люблю вас больше, чем они.

— Конечно, Морис, — сказала Кэтрин, чувствуя, что эта сладостная истина (которая никого, в конце концов, не обижала) всецело завладела ее воображением — кое-какое воображение у Кэтрин все-таки имелось.

— Вы уверены, что он не отступится? Я хочу сказать — никогда не отступится от своего решения лишить вас наследства? И даже ваши добродетели, ваше долготерпение не поколеблют его жестокости?

— То-то и беда, что в его глазах наш брак зачеркнет все мои добродетели. В его глазах это будет только доказательством его правоты.

— Да, значит, он вас не простит!

Услышав, как с прекрасных губ молодого человека слетело это восклицание, Кэтрин почувствовала, что ее успокоившаяся было душа снова приходит в ужасное волнение.

— Ах, вы должны меня очень-очень любить! — воскликнула она.

— Вне всякого сомнения, дорогая! — ответил ее возлюбленный. — Вас расстраивает выражение: "лишит наследства"? — добавил он мгновение спустя.

— Я не из-за денег расстраиваюсь, а из-за того… из-за того, что у него такие мысли.

— Вам, наверное, кажется, что это нечто вроде проклятия, — сказал Морис. — И вам, должно быть, очень тяжело. А вы не думаете, — продолжал он, — что, взявшись за дело с умом и действуя надлежащим образом, вы могли бы со временем рассеять злые чары? Вы не думаете, — говорил он задумчивым, сочувственным тоном, — что по-настоящему умная женщина сумела бы на вашем месте перетянуть его на свою сторону? Вы не думаете, что…

Тут Кэтрин внезапно прервала Мориса. Все его хитроумные вопросы прошли мимо нее. Кэтрин казалось, что страшные слова "лишит наследства", за которыми так явственно слышалось обвинение в безнравственности, повисли в воздухе и даже словно бы звучат все громче и громче. Она вдруг осознала свое положение, и ледяной холод проник в ее детскую душу, наполнив ее тоской и ужасом. Но спаситель был рядом, совсем близко, и она протянула к нему руки.

— Ах, Морис, — сказала она, содрогнувшись, — я готова обвенчаться с вами, когда вы захотите!

И она уронила голову ему на плечо.

— Любовь моя! — воскликнул Морис, опуская глаза на свою драгоценную добычу. А потом растерянно уставился перед собой, приоткрыв рот и подняв брови.