Вблизи от Рейна

Гржимек у себя дома

У калитки в кирпичную кладку, рядом со щелью почтового ящика, врезан бронзовый силуэт ежика. Старый знакомый! По этому силуэту одному из нас пятнадцать лет назад пришлось отыскивать машину Гржимека в африканской саванне. Изображение ежика сопровождает деловые бумаги профессора, украшает почтовые штемпеля и визитные карточки. Случаен ли выбор этого символа? «Очень люблю ежей! Ну и, если хотите, намек: человек я не злой, но иголки имею».

Гржимек открывает калитку — и мы в примыкающем к дому саду. Верещат воробьи. Взлетела ворона, клевавшая на дорожке грушевую мякоть. Не улетая, в кусты боярышника шмыгнула стайка черных дроздов.

Лестница на второй этаж добротного особняка с башенкой. Сегодня дом пуст. Семья профессора проводит конец недели «на мельнице». Так Гржимек называет загородное жилье, триста лет назад действительно бывшее водяной мельницей.

В доме много всего привезенного на память из путешествий по свету, из Африки в первую очередь, — маски, фигурки из дерева, предметы народного быта. Половину застекленного шкафа занимают ежи — из бронзы, стекла, хлебного мякиша, гвоздиков, спичек, иголок кактуса, из глины, еловых шишек, фарфора, мягких тряпиц — более ста фигурок.

Но главное в доме — книги. Все стены в книгах. «Эти вот помогают работать. А это мое. Начинал с этой…» Пожелтевшая книжечка с заголовком: «Как разводить кур». Книжка была замечена в свое время. С написавшим ее человеком приехали познакомиться животноводы. «Где автор?» «Автор в школе», — ответила мать. Первая книжка была написана Гржимеком в четырнадцать лет.

С того дебюта прошло еще шестьдесят. Сколько же книг написано за это время? Тридцать восемь! Вот все они на разных языках мира. Главная тема: животные, их место на Земле, взаимоотношения человека и животных. Ну и, конечно, судьба самого автора, тесно связанная с миром природы, судьба ветеринара, зоопсихолога, путешественника, фотографа, общественного деятеля.

«Главное мое дело — наука. Остальное все — производное от нее». Гржимек — доктор, профессор. В науке больше всего ученого занимает поведение животных. В его биографии есть любопытнейшая страница. Еще в молодости, проводя опыты с обезьянами, лошадьми, волками, тиграми, Гржимек почувствовал, что нашел ключ к умению «ладить с животными». Решил проверить себя. После всего лишь трехдневного знакомства с тиграми он предложил дирекции цирка выйти на манеж к зрителям вместо дрессировщика. И все получилось великолепно! Зрители даже не догадались, что перед ними не актер-дрессировщик, а ученый-зоопсихолог.

Что касается писательства, своеобразного, рассчитанного на широкую публику и научно достоверного, то оно поражает не только обилием знаний, увлекательной манерой письма, но и объемом — тридцать восемь книг!

Кажется: ни на что другое у человека времени не должно оставаться. Между тем вряд ли есть на Земле человек, повидавший больше, чем Гржимек. Только в 1983 году он был в Зимбабве, Танзании, Кении, Сенегале, Уганде. И вот уже стоит приготовленный чемодан — через неделю поездка в Канаду. И путешествует он не туристом. Из каждой поездки привозит идеи, наблюдения, фильмы. И сразу же — за работу. Режим молодого, сильного человека!

Между тем профессору — семьдесят пять. Возраст почтенный, но назвать стариком его невозможно. Хотя внешне, конечно, сдал. На африканской фотографии 1969 года — это «борзой» охотник с киноаппаратом. Сейчас к его облику — похудел, прихрамывает, голос стал с хрипотцой, волосы побелели — больше всего подходит слово «матерый». Матерый и есть.

Тогда в Африке, размышляя о человеческой жизни, о неизбежной кончине, он сказал: «Лучше всего — инфаркт. Мгновение — и все. Никому не в тягость, никакой агонии». И теперь он вряд ли желает другого конца. Но он его отодвинул. Старость его активна, полна интереса к жизни, дела его плодотворны, круг друзей, обычно суженный к этим годам, не убавился. У него хорошая память, молодая реакция — водит автомобиль, в сорок восемь лет научившись водить самолет, он и сегодня может подняться в воздух.

— Это что, особая милость природы или есть способ с нею поладить?

Улыбнувшись, Гржимек садится на закрепленный в кабинете велосипед.

— Каждое утро минут пятнадцать я непременно «еду» на нем. Непременно — тридцать приседаний, тридцать наклонов, тридцать прыжков. Слежу за диетой. В полдень — час сна. И ходьба! Три раза в неделю беру вот этот портфель и через весь город иду в зоопарк. Там девяносто четыре ступеньки в мой офис. В такую игру с природой, считаю, должен играть каждый. Если не ошибаюсь, это Толстой говорил: хорошо прожитая жизнь — долгая жизнь.

Последние тридцать лет у этого человека фактически два дома — тут, во Франкфурте-на-Майне, и в африканской Аруше. «Не люблю слякотную европейскую зиму. После Рождества уезжаю и возвращаюсь в марте». Не следует думать, что это поездки на лазурные берега отдыха. В Африке Гржимек много работает. Тот же строгий порядок, сидение за столом, экскурсии, путешествия.

Африканский континент прочно вошел в его жизнь. Он приехал сюда в ту пору, когда для всех нас Африка после книжек Хемингуэя была землею зеленых холмов, кишащих зверями. Мы считали, что путешествовать в Африке можно не иначе как с большого калибра винтовкой и что охота на африканских животных создает человеку ореол доблести.

Гржимек иначе взглянул на Африку. Он рассказал: удивительный мир животных тут действительно существует, но он очень скоро исчезнет, если мы не изменим к нему отношение.

Сейчас сюда со всего света едут многочисленные туристы. Их оружие — фото- и кинокамеры. Гржимек много сделал для организации этих поездок. «Африка — половина моей судьбы», — любит он говорить.

Тут же, во Франкфурте, кроме работы писательской у зоолога много дел и обязанностей. Он является шефом-редактором популярного в ФРГ иллюстрированного журнала о животных, ведет популярную передачу на телевидении, занят научной работой, возглавляет зоологическое общество, избран почетным профессором нескольких университетов (Московского в том числе).

Слово Гржимек так же, как и слово Брем, сделалось нарицательным. Сначала на немецком, а недавно и на английском языке вышло пятнадцатитомное издание о животном мире Земли. Это коллективный труд многих ученых, но все они настояли, чтобы обложки объемистых книг украшала фамилия Гржимека, современного продолжателя дела, начатого Бремом.

Пятнадцать лет Гржимек был директором Франкфуртского зоопарка. Сейчас это прекрасно организованное учреждение он передал молодым. Но непременно три раза в неделю он тут бывает. Сухощавую его фигуру и хрипловатый голос узнают и посетители парка, и животные.

В зоопарке у Гржимека есть рабочая комната — «здесь отвечаю на письма». Ему присылают не только слова привета и дарственных ежиков, частенько Гржимека просят надеть ежовые рукавицы. Для этого поводов на Земле много. Гржимек выдержал схватку с канадской пушной компанией, показав фильм, где шкуры снимали с живых тюленей. По телевидению Гржимек призвал бойкотировать продукцию компании, а возмущенные письма направлять прямо премьер-министру Канады. В возникшем судебном деле Гржимек доказал свою правоту, принудил меховщиков поджать хвост и даже внести крупную сумму в Фонд помощи диким животным.

— Много ли таких стычек?

— Они непрерывны, — улыбается наш собеседник. — Все даже и перечислить нельзя. Мои враги — часто могущественные люди: промышленники, члены правительства… Но за спиной я чувствую поддержку миллионов людей. И потому не боюсь обнажить шпагу.

Уколы этой шпаги однажды достались актрисе Джине Лоллобриджиде: «Пожалуйста, не носите ваше манто из леопардовых шкурок. Вам подражая, жены миллионеров заставят вконец истребить леопардов», — писал профессор в открытом письме актрисе.

Беседа за чашкой чая. (Точнее, продолжение беседы, начатой в Африке. Потом были еще встречи в Москве, на Волге.) Вот некоторые вопросы и ответы на них Бернгарда Гржимека.

— Слава, известность… Один из наших писателей говорил: «Популярность — забавная штука, думаешь, это конфета, а разжуешь — мыло». Что вы думаете об этом? Не мешает ли вам известность?

— Иногда мешает. И сильно. При ярком солнце всегда ищешь тень. Но не везде эту тень удается найти. За двенадцать дней пребывания в Соединенных Штатах меня, например, двадцать три раза заставляли говорить перед телевизионной камерой. Это и есть случай, когда конфета превращается в мыло. Но я всегда ухитрялся обращать известность на пользу делу. И это избавляло меня от солнечного удара, от перегрева известностью.

— Могли бы вы назвать наибольшую радость, пережитую вами?

— Я мог бы считать, что это были минуты, когда в лучах прожекторов в огромном нарядном зале я получал «Оскара». А вот сейчас почему-то сразу вспомнились детство, велосипед… Мне подарили велосипед. Это были прекрасные дни. Это были, возможно, лучшие дни жизни.

— А наибольшее горе?

— Сын. Гибель сына. Жить не хотелось…

— Ваша самая большая победа?

— Когда я первый раз публично и горячо сказал, что если человек ничего не сделает для сохранения диких животных, то он в конце концов растеряет в себе все человеческое. Меня многие посчитали тогда чудаком. Но я стоял на своем. И не зря. Сейчас это можно считать победой мысли. Если говорить о каких-то конкретных делах, то эти, пусть маленькие, победы одержаны главным образом в Африке. Когда на этом континенте началось освободительное движение, в Европе и Америке многие говорили: «Ну теперь черные все живое перестреляют». Но этого не случилось. Африканцы сумели понять, что их уникальный на Земле животный мир — величайшая ценность. Они не только не закрыли существовавшие национальные парки, они открыли новые. Многие государства Африки тратят сейчас на сохранение природы (в процентном отношении к национальному доходу) больше, чем любое самое богатое государство в мире… Я много беседовал с молодыми африканскими лидерами.

Старался помочь им советом, опытом. Мои усилия не были напрасными.

— Были и поражения?

— Главное поражение я потерпел у себя на родине, в ФРГ. Меня назначили консультантом при правительстве по делам охраны природы. Скоро я убедился, что служу в этом деле всего лишь красивой вывеской. Удавалось бороться с мелкими браконьерами, но я был бессилен что-либо сделать с крупными хозяйственниками, наносившими главный урон природе. Я попросил отставку…

— Вы ушли теперь и с должности директора зоопарка.

— Да, но тут другие причины. Я подготовил грамотных и знающих людей. И передал дело в надежные руки. Это естественная преемственность…

— Есть ли в вашей биографии какие-нибудь курьезы?

— У кого их нет! В сорок пятом году, после войны, два месяца я служил во Франкфурте начальником полиции. Представляете меня в полицейской форме с оружием?!

— А приходилось ли вам стрелять во время войны?

— Да. Один раз. Я служил ветеринаром в Польше, и пришлось однажды пристрелить больную лошадь…

— Помните Волгу? На каких реках вам пришлось побывать? И какие районы Земли вы хотели бы еще видеть?

— Для меня уже много воды утекло… Я видел Конго, Нил, Гудзон, Амазонку, Ганг, Миссисипи. Ну и реки поменьше — Рейн, Сену, Темзу… Желание видеть новое не притупилось. Но в мои годы планы приходится строить с оглядкой. Все же хочется побывать в Арктике и на юге Китая, в провинции Сычуань, — интересное для зоолога место…

— А житейская гавань… Куда вас тянет после дороги?

— У меня две такие пристани. Ферма в окрестностях Франкфурта-на-Майне. И домик в Аруше — это Восточная Африка.

— Еще в Африке, помню, собирался спросить о вашем понимании жизни и мироздания.

— Жизнь для меня существует только в этом реальном мире. В бога я никогда не верил. Я думаю, каждый естествоиспытатель, да и просто человек, хорошо понимающий механизмы природы, не ищет бога. Я страстно люблю природу. В меру сил стремился постичь ее тайны и уберечь от зла. Она питает мой ум и сердце.

— Обращаясь с животными, приходилось ли вам рисковать?

— Приходилось. Но, поверьте, когда мы едем в автомобиле, мы рискуем гораздо больше. Я знаю на память цифры статистики: каждый стопятидесятый из существующих автомобилей убивает человека, каждый шестидесятый — ранит. Леопард и лев — безобидные существа в сравнении с этим «зверем». Но конечно, постоянно общаясь с животными, иногда и рискуешь. Кинооператора, американку Маргарет Лайн, убил молодой слон, когда она попыталась получить уникальные кадры. У меня вот палец носит следы зубов: неосторожное обращение с шимпанзе. Зубы у этих бестий, как у леопарда, а ума больше. Леопарду протяни палку — он в нее вцепится, обезьяна же хорошо понимает: надо хватать за руку.

— Ваш фильм «Серенгети не должен умереть», если не ошибаюсь, был первой удачной попыткой показать красочную панораму животного мира Африки…

— Нет, первым тут был знаменитый Уолт Дисней. Он сделал животных полноправными героями экрана.

— Я слышал о большой популярности вашей телевизионной программы «Место для диких животных»…

— Да, она популярна, так же как популярна в Советском Союзе передача «В мире животных», как у американцев популярна программа «Неукрощенный мир». Всюду люди благодаря телевидению получили возможность видеть природу, ранее доступную лишь путешественнику.

— Велики ли, по-вашему, шансы сохранить на Земле уголки дикой жизни и диких животных?

— Не могу сказать, что эта проблема относится к числу легко разрешимых. Все зависит от нашего благоразумия, от нашей энергии, от нашей, наконец, веры, что сделать это возможно. Предпринятые усилия обнадеживают. Для примера вспомним хотя бы возрожденных в Советском Союзе соболя и сайгу.

— Есть у вас, наверное, любимое животное.

— Люблю лошадей. С них я начинал свои исследования. И сейчас вот на старости лет завел нескольких скакунов арабской породы… Есть у меня и еще одна слабость — обезьяны. И уж коль зашел разговор о любви, — смеется, — человек тоже симпатичное млекопитающее…

В доме Гржимека мы провели пять часов. Успели еще побывать в зоопарке, поговорили о том, чем занят профессор, когда не работает. «Не смейтесь, с удовольствием провожу время в обществе кур, собак, лошадей. В душе я человек деревенский».

Во время съемки для телевидения мы попросили Гржимека сказать перед камерой несколько слов его советским читателям и почитателям. Гржимек сказал. Это было сердечное, но, по условиям передачи, короткое слово. Его, однако, можно дополнить:

«Я очень полюбил Россию и русский народ. Почти двадцать лет прошло с тех пор, как я первый раз посетил Советский Союз, и теперь через короткие интервалы все вновь и вновь приезжаю в эту замечательную страну. Я изъездил ее вдоль и поперек: от Ленинграда до Иркутска и от Ростова до Алма-Аты и Ташкента… Как много друзей приобрел я в Советском Союзе и с каким гостеприимством меня всегда встречают! Я очень надеюсь, что происходящая сейчас гонка вооружений никогда не приведет к войне между немецким и советским народами, что никому не удастся столкнуть нас лбами. При нынешнем вооружении это означало бы конец жизни на Земле».

Так написал Бернгард Гржимек в предисловии к одной из своих книжек, переведенных на русский язык. Сильные, хорошие слова сильного, хорошего человека.

Уезжали мы из дома на улице Риденберг уже в сумерки. Вороны в саду расправлялись с упавшими грушами. На ночлег в боярышнике устраивались дрозды. Хозяин дома с непокрытой головой вышел нас проводить. «До свидания!» В свете фар блеснул у калитки силуэт бронзового ежа.

Увы, свидание во Франкфурте-на-Майне было последним. В марте 1987 года пришло известие: Гржимек скончался.

Умер он, как и хотел умереть, — без болезней и без агонии. Пошел вечером в цирк. В заключительной части программы выступал дрессировщик. Гржимек вспомнил, наверное, молодость, свои выступления с тиграми на арене. Разволновался. И сердце, стучавшее семьдесят семь лет, этого маленького волнения не выдержало…

Прах замечательного человека покоится в Африке, на краю кратера Нгоронгоро, рядом с могилой сына. Таким было желание Гржимека, высказанное задолго до кончины.