Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

1897

Москва, 6 января. Нынче я провел вечер у Толстых. Л. Н. был разговорчив. Разговор касался самых разнообразных тем, начиная с крестьян и кончая новейшим «декадентским» направлением в искусстве.

Л. H. читал вслух отдельные места из новой драмы Метерлинка «Аглавена и Селизета». Отношение его к этой вещи — резко отрицательное.

Л. Н. удивительно читает вслух: очень просто и в то же время замечательно выразительно. Удивительно еще его искусство передать в немногих словах содержание какого‑либо рассказа или повести: ничего лишнего, а получается ясная, определенная картина.

22 февраля. Был у Толстых. Л. Н. с Татьяной Львовной гостят в деревне у Олсуфьевых. Л. Н. ездил в Петербург прощаться с Чертковым. Кроме Черткова, выслали еще Бирюкова и Трегубова. (За составление воззвания о помощи духоборам. Первый был выслан за границу, а те — в Курляндскую губернию.)

28 марта. Был у Толстых. Там был С. Н. Булгаков — марксист. Л. Н. был в ударе и очень горячо, страстно спорил с Булгаковым, яро отстаивавшим свои марксистские положения. Диалектика Л. Н. одержала верх, и Булгаков аргументировал к концу все слабее и слабее. (Сначала экономист, позже известный писатель в области религиозно — философской, Булгаков в настоящее время принял сан священника. Я глубоко убежден, что эта беседа была одним из сильных толчков, заставивших его вскоре отказаться от марксизма и пойти по совершенно иному, хотя и весьма далекому от Л. Н. пути.)

Нынче я довольно много играл у Толстых на фортепиано.

1 апреля. Был нынче у Толстых. Там был С. И. Танеев. По просьбе Л. Н. мы с Сергеем Ивановичем играли в четыре руки девятую симфонию Бетховена, которая очень понравилась Л. Н.

19 апреля. Нынче была репетиция ученического консерваторского спектакля «Фераморс» Рубинштейна. На репетиции был Л. Н. Я сидел рядом с ним. (Это была та знаменитая репетиция, с описания которой начинается статья Л. Н. «Что такое искусство».)

22 апреля. Был у Толстых.

Говоря о современном искусстве, Л. Н. сказал:

— Если бы импрессиониста попросили нарисовать обруч, он нарисовал бы прямую линию; ребенок просто нарисует кружок, вот так. Л. Н. показал пальцем на столе. И ребенок более прав, потому что он наивно изображает, что видит, а импрессионист изображает так, что это может быть и обруч, и палка, и что хотите; словом, не изображает характерных свойств явления, а только один признак, одну часть, и то не всегда самую характерную.

— Истинно одаренный сильный ум может искать средства для выражения своей мысли, и если мысль сильна, то он и найдет для выражения ее новые пути. Новые же художники придумывают технический прием и тогда уже подыскивают мысль, которую насильственно в него втискивают.

— Главное заблуждение в том, что люди ввели в искусство неопределенное понятие «красота», которое все затемняет и путает… Искусство — это есть, когда кто‑нибудь видит или чувствует что‑нибудь и высказывает это в такой форме, что слушающий, читающий или видящий его произведение — чувствует, видит, слышит то же и так же, как и художник. Поэтому искусство может быть самое высокое, безразличное и, наконец, прямо мерзкое, но все‑таки это будет искусство. Самая безнравственная картина, если она достигает своего назначения, есть искусство, хотя и служащее низким целям.

— Если я зеваю, плачу или смеюсь и заражаю этим другого, то это еще не есть искусство, так как я действую непосредственно самым фактом, но ежели, например, нищий, увидя, как слезы другого подействовали на вас, и вы дали ему, на другой день заплачет притворно и вызовет в вас то же сострадание, то это уже будет искусство.

31 июля. Ясная Поляна. Нынче приехал сюда. Ехал из Тулы на извозчике. На шоссе встретил Л. Н. верхом на белой лошади (Тарпан) без шляпы. Картуз был заткнут за поясом. Л. Н. не заметил меня. Я остановил извозчика и подбежал к нему.

2 августа, 4 часа дня. Сейчас много говорил со Л. Н. об искусстве. Он рассказывал содержание своей статьи об искусстве, которую пишет и над которой продолжает постоянно работать и переделывать ее.

Между прочим, Л. Н. сказал:

— Искусство, сделавшись достоянием небольшого кружка богатых людей и уклонившись от своего пути, попало в тот тупик, в котором мы его сейчас видим.

— Искусство — выразитель чувств, и оно тем выше, чем больший круг людей оно может в себе объединить. Поэтому самое высокое искусство будет отражать в себе настроения религиозные в самом лучшем смысле этого слова, как наиболее общие и свойственные всем людям.

— Большинство так называемых произведений искусства есть более или менее ловкое соединение четырех элементов. 1) Заимствование, например обработка какой‑нибудь легенды в поэзии, какой‑нибудь песни в музыке и прочее. Или заимствования бессознательные, т. е. сходства то с тем, то с другим помимо воли автора. 2) Украшения: красивые сравнения, прикрывающие ничтожные мысли, фиоритуры, пассажи в музыке, арабески в архитектуре и т. п. 3) Эффекты: кричащие краски в живописи, нагромождение диссонансов, какие‑нибудь резкие crescendo в музыке и пр. Наконец, 4) Интерес, т. е. желание поразить новизной оборота, новым соединением цветов и т. д. Вот этими четырьмя свойствами обыкновенно и отличаются современные произведения искусства.

— Внешними препятствиями для создания даже очень даровитыми людьми истинных произведений искусства являются: во — первых, профессионализм, т. е. то, что человек перестает быть человеком, а становится поэтом, художником, и только и делает, что пишет картины, музыку и пр., — тратит по мелочам свое дарование и теряет способность критически относиться к своим произведениям. Вторым, тоже очень серьезным препятствием является школа. Нельзя научить искусству, как нельзя научить быть святым. Истинное искусство всегда самобытно и ново и не нуждается в предвзятых образцах. Наконец, третье препятствие — критика, которая, как кто‑то справедливо сказал, есть мысли дураков об умных.

— Я знаю, что мою статью большинство встретит, как ряд парадоксов, но я убежден в своей правоте.

Л.H., по — видимому, очень увлечен этой своей работой.

9 августа. Нынче вечером я уезжаю из Ясной Поляны, где провел почти две недели. Все это время прошло удивительно хорошо. Здесь собралось интересное общество: художник Н. А. Касаткин, скульптор И. Я. Гинцбург, всесторонне развитой и образованный человек М. Н. Соболев (учитель Михаила Львовича). Дни приблизительно шли так.

Утром после кофе все расходятся по своим занятиям.

Л. Н. берет свой ячменный кофе в чайничек и с чайником в одной руке и несколькими кусками хлеба в другой направляется в свою комнату работать, откуда до обеда выходит очень редко. Касаткин и Гинцбург идут в мастерскую, где Гинцбург лепит Софью Андреевну, Л. Н. и барельеф головы Татьяны Львовны. Часов в 11 в мастерскую приходит Татьяна Львовна позировать, а Касаткин в это время пишет этюд мастерской, работающего Гинцбурга и позирующую Татьяну Львовну. Соболев занимается до обеда с Мишей, а я ухожу писать и читать. Обыкновенно около часу дня я заходил в мастерскую, где завязывался какой‑нибудь разговор. После обеда (в два часа дня) некоторые играли в теннис. Софья Андреевна позировала для Гинцбурга. Я часто занимался на фортепиано. Затем, когда приходил позировать Л.H., мы обыкновенно снова все собирались в мастерской, разговаривали, а раз или два Татьяна Львовна, а потом и сам Л. Н. читали вслух статью об искусстве.

Между чаем и ужином часто ходили гулять. Вечером после ужина Л. Н. снова читал нам иногда вслух свою статью. По этому поводу много говорили, спорили. Иногда в виде отдыха Гинцбург рассказывал и представлял комические сценки и рассказы, на что он великий мастер. Л. Н. при этом от души и по — детски смеялся. Потом отправлялись наверх пить чай. Я играл почти ежедневно на фортепиано. Иногда мы еще успевали сыграть с Л. Н. партию — другую в шахматы.

Теперь здесь всем очень тяжело: заболела тифом Мария Львовна. Ее сейчас привезли из Овсянникова (деревни в шести верстах от Ясной Поляны, там поблизости было небольшое имение Марии Львовны, вышедшей замуж за князя Оболенского).

Запись без даты. Летом 1897 года в Ясную приезжал знаменитый психиатр и криминалист Ломброзо. При нем я в Ясной не был, но из рассказов Л. Н. и других могу сказать, что на Л.H., относившегося всегда отрицательно к писаниям Ломброзо, он и в личном общении не произвел особенного впечатления. Чтобы показать, насколько поверхностно и легкомысленно отнесся Ломброзо к тому, что он наблюдал в Ясной, приведу один пример: у Л. Н. на башмаке была положена круглая заплатка, которая оторвалась, и Л.H., пока собрался снова отдать башмаки в починку, несколько дней ходил с круглой дырочкой на башмаке. В эти дни кто‑то — кажется, Софья Андреевна — снял его, и дырочка ясно видна на снимке. У меня сохранилась такая карточка. Ломброзо, описывая в печати свое пребывание в Ясной говорит, что Л. Н. симулирует «опрощение» и, желая показать, что ходит в рваной обуви, сделал у себя на башмаке круглую дырочку — явно вырезанную нарочно.