Почти два дня дом Роулинсов наводняли полицейские, обыскивали в нем каждый дюйм. Они даже вспороли в детской обивку колыбели и распотрошили перочинным ножом матрасик. «И эти люди считают нас животными», – думала Долли, сдерживая слезы. Комната их мертворожденного малыша – священное напоминание о мальчике, которого они с Гарри потеряли, – теперь была замарана и осквернена. Долли словно заново пережила утрату ребенка. И хотя женщина была глубоко ранена столь грубым пренебрежением к ее чувствам, виду она не подала.
Закончив обыск в доме, полицейские перебрались во двор. Перекопали весь сад, опустошили все цветочные горшки, просеяли землю, однако не нашли ничего: даже квитанции из химчистки, которая показалась бы подозрительной.
В кабинете все ящики письменного стола Гарри были вывалены на пол, вскрыт каждый конверт, прочитано каждое письмо, вытащена из рамки каждая фотография. На глазах у Долли уничтожался ее прекрасный дом. Однако женщина лишь молча наблюдала за этим варварством, и только напряженная спина выдавала ее гнев. Они ничего не найдут – это Долли знала наверняка. Гарри копам не по зубам. Но, увидев, как на ее диване, перевернутом вверх дном, сидит констебль Эндрюс и разбирает на части рамку с фотографией, Долли взорвалась:
– Поставь это на место, ты, мерзавец! – и попыталась вырвать рамку из лап полицейского.
Эндрюс посмотрел на Фуллера, который в этот момент читал личные письма Долли. Женщина тоже повернулась к сержанту:
– Скажите ему, чтобы не трогал рамку! Это наша последняя совместная фотография на годовщину свадьбы.
Фуллер продолжил чтение.
– Отвезите снимок в Скотленд-Ярд, – бросил сержант Эндрюсу, не удостоив Долли взглядом. – Нам нужен приличный портрет Роулинса, чтобы показать жертвам всех нераскрытых вооруженных ограблений в Лондоне.
Для Долли это стало последней каплей. Она пробралась через разбросанные повсюду вещи к телефону.
– Это произвол! – заявила она Фуллеру. – Я хочу поговорить с вашим начальником. Как его зовут? – (Ответа не последовало.) – Вам придется отвечать за это безобразие! И я хочу, чтобы мне вернули часы мужа… Вы слышите? Я купила их ему в подарок и требую, чтобы мне их вернули! Это все, что от него осталось.
Фуллер по-прежнему игнорировал Долли, что страшно выводило женщину из себя. Она сняла трубку.
– Ваш начальник – кто он? Имя!
Только тогда Фуллер поднял на Долли глаза.
– Детектив-инспектор Джордж Резник, – с усмешкой ответил он.
Долли бросила телефонную трубку, словно та вдруг раскалилась добела. Детектив-инспектор Джордж Резник был единственным человеком, который мог заставить Гарри нервничать. Как-то раз Резник заявился к ним домой, чтобы допросить Долли в связи с нападением на машину инкассаторов и найти доказательства того, что в преступлении замешан Гарри. Тогда Резник пообещал Долли, что Гарри Роулинс все равно получит пожизненное – сколько бы жена его ни выгораживала.
После того случая Долли предупредила Гарри, что с Резником необходимо разобраться раз и навсегда.
– А было бы забавно, – будто мимоходом добавила она, – пустить слухи о том, будто это Резник не чист на руку. Только представь: все бы думали, что он берет взятки, а пресса просто случайно об этом пронюхала.
В следующее воскресенье за завтраком Гарри бросил на стол свежий номер «Мировых новостей». На первой странице лежала в руинах карьера Резника. Гарри улыбнулся жене и открыл бутылку шампанского. Они выпили за то, что больше никогда не увидят этого инспектора.
Но похоже, Резник снова взялся за старое, полагая, что теперь, когда Гарри больше не может защитить себя и жену, запятнать его имя будет гораздо проще.
– Мой муж мертв, – сказала Фуллеру Долли. – Неужели вам этого недостаточно?
Невысокого роста, плотно сбитый, детектив-инспектор Джордж Резник быстрым шагом шел по коридорам участка – во рту неизменная сигарета, плащ расстегнут, на затылке видавшая виды шляпа. Под мышкой Резник сжимал тяжелую толстую папку. Проходя мимо кабинетов, он, не замедляя шага, толчком распахивал двери и выкрикивал приказы:
– Фуллер, ко мне, быстро, захвати отчеты! Эндрюс, принеси мне кофе! Элис, чтобы заключения патологоанатома были на моем столе сегодня же!
Резник не видел тех, к кому были обращены его указания, тем не менее знал, что все они будут исполнены. Добравшись до своего кабинета, инспектор достал ключ, отпер дверь, вошел и закрыл ее пинком так, что задребезжало уже треснутое стекло.
Элис, прижимая к груди требуемые документы, выскочила из своей коморки в коридор, где Эндрюс как раз чуть было не налетел на Фуллера.
– Кофеварка сломана! – объявила секретарша.
Эндрюс побледнел. Ох, Резнику это не понравится. И констебль рысцой побежал прочь в поисках другой кофеварки.
Время перевалило за половину десятого, а Фуллер дожидался совещания с девяти утра. Он раздраженно поправил и без того ровный галстук и постучался в кабинет инспектора.
– Войдите! – рявкнул из-за двери Резник.
В кабинете начальника царил обычный беспорядок. Все имеющиеся поверхности были заставлены стаканчиками из-под кофе, переполненными пепельницами и завалены разнообразными бумагами. Даже на полу выстроились стопки папок. Архивный шкаф не закрывался: слишком много всего в него было набито. Посреди этого хаоса и стоял сейчас Резник с десятой за утро сигаретой в зубах. Инспектор натужно кашлял и читал какой-то документ.
Элис начала прибираться. Действовала она споро: сгребала окурки и пепел в урну, складывала разрозненные листы. Ее задачей было восстановление порядка в беспорядочной жизни Резника, чтобы каждый день он мог видеть за деревьями лес. Без нее он просто потонул бы в бумагах и сигаретном пепле. Элис давно уже работала с Резником и знала, какую пытку пришлось ему претерпеть. Она была рядом с ним на протяжении служебного расследования, видела его в те сокровенные моменты поздним вечером, когда обнажаются самые потаенные чувства, и ясно понимала, чего лишился Резник после того, как Роулинс оболгал его и потом слил компромат в прессу, а именно достоинства и чести офицера полиции, которые, раз потеряв, уже не вернешь, как ни старайся. В участке считали, что Элис – ангел, раз день за днем терпит перепады настроения и дурные привычки Резника, но ей просто нравилось работать с ним. И хотя он буквально за секунду превратился из образцового служащего в посмешище, Элис помнила о его блистательных успехах в прошлые годы, в то время как коллеги незадачливого полицейского будто бы о них забыли. Элис будет ему верна до конца. И только ей Резник говорил «пожалуйста» и «спасибо».
– Элис не выбрасывает мусор из моего кабинета, а сжигает, – сказал Резник Фуллеру. – Я не позволяю уборщикам заходить сюда, чтобы мои документы не попали в чужие руки.
При мысли о том, что Резник на что-то намекает, Фуллер вспыхнул.
Едва Элис разгребла бумаги вокруг телефона, как раздался звонок.
– Что? – рявкнул в трубку Резник.
Слушая собеседника на другом конце провода, он с каждой секундой багровел все сильнее и в конце концов бросил трубку.
– Это полицейский архив, – пробурчал он. – Взбесились на ровном месте. Мол, я взял документы без разрешения, не заполнив необходимые формы. – Резник швырнул Фуллеру смятый листок. – Вот, заполни и отправь этим занудам! И скажи парням, чтобы пошевеливались!
Фуллер отправился подгонять остальных. Эндрюс тем временем притащил поднос с кофе. Резник схватил один стаканчик, закурил очередную сигарету и начал ежедневную процедуру по заполнению только что опустошенных пепельниц. Вскоре вернулся Фуллер в компании с детективами Хоуксом и Ричмондом. Пока все усаживались, Фуллер заполнил просроченный запрос на выдачу документов из архива и отдал его Элис – ей предстояло отправиться в архив лично и там загладить инцидент… в который уже раз.
Резник придвинул стул, плюхнулся на него и разложил на прибранном столе содержимое принесенной из архива папки. Затем инспектор вскрыл конверт от патологоанатомов и высыпал из него пачку больших цветных снимков. На них были запечатлены трупы тех, кто погиб в туннеле под Стрэндом: изувеченные, обожженные, неузнаваемые. Самыми жуткими были обугленные останки Гарри Роулинса – в них, за исключением куска руки с золотыми часами, уже было не опознать человеческое тело.
– Ей даже не пришлось его кремировать, – сострил Резник, выкладывая фотографии на стол.
Откинувшись на спинку стула, инспектор отметил, что Эндрюса его слова шокировали. Фуллер же сохранял свою обычную надменную невозмутимость. Да, Фуллер – неплохой полицейский, только что-то в нем дико раздражало Резника. Вот и теперь – сидит тут с таким видом, будто в заднице у него раскаленная кочерга. Не сумевший найти себе стул и пристроившийся на краю стола, Эндрюс, напротив, полный идиот. Хоукса и Ричмонда Резник знал уже давно – хорошие, старательные копы, но ничего выдающегося. Когда инспектор вернулся к работе после временной отставки в связи с расследованием, лучшие сотрудники участка не изъявляли желания поступить под его командование, так что пришлось ему довольствоваться теми, кого выделило начальство.
Резник склонился к столу, раскрыл свежий отчет и перевел взгляд на команду. Закурил еще одну сигарету, сделал глубокий вдох и выдул облако дыма прямо на Фуллера. Постукивая пальцем по отчету, инспектор другой рукой вытащил увеличенный снимок запястья Роулинса с часами.
– Тут написано, Фуллер, будто мы слишком много времени уделяем этому делу Роулинса. Ты так считаешь? – Фуллер ощетинился и оглянулся на Эндрюса в поисках поддержки, но Резник не дал подчиненному опомниться. – Эй, Фуллер, я же тебя спрашиваю, не его! – Инспектор поднялся. – Думаешь, из-за меня ты зря теряешь время, да, Фуллер? Что ж, вот что я тебе скажу, ты, узколобый… – С языка Резника едва не сорвалось ругательство. Сдерживая гнев, инспектор сжал кулаки и оперся ими о стол. – Нам досталось расследовать преступление века, именно так, и если ты этого не понимаешь, то, значит, ума у тебя еще меньше, чем я думал. – На это Фуллер закатил глаза, и Резник взорвался: – Ты думаешь: «Ну вот, опять он за свое!» – да? Как только вам пришел приказ пойти под мое начало, наверняка вы только и слышали: «Это он, тот самый недотепа, которого подставили!» Скорее уж кастрировали, а кто это со мной сотворил, а?
Фуллеру не нравилось быть объектом гнева инспектора.
– По-видимому, кто-то из банды Роулинса, сэр, – выдавил он сквозь сердито поджатые губы.
– Вот именно. Но никто из банды Роулинса даже пернуть не посмел бы без его разрешения. Это Роулинс меня подставил! И теперь настала моя очередь прихватить этого ублюдка за яйца и размазать по стенке.
Фуллер посмотрел разъяренному Резнику прямо в глаза:
– Это будет не так-то просто сделать, ведь он мертв.
Молчание в комнате, казалось, длилось целую вечность. Мужчины не отводили друг от друга взгляда. По мнению Фуллера, Резник был конченым человеком. Успешный молодой офицер, со дня на день ожидавший повышения, Фуллер воспринял назначение в команду Резника как удар под дых. Все раздражало его в инспекторе: стоптанные, нечищенные ботинки, засаленная рубашка, исходящий от Резника неприятный запах, вечная сигарета во рту и желтые от табака пальцы… И Фуллер решил, что попытается что-нибудь накопать на начальника. Никаких затруднений этот план не вызвал: историю про взятку знали все, а однажды испачкавшись, уже не отмоешься, рассуждал про себя Фуллер.
Резник засунул руки в карманы, как будто сдерживаясь, чтобы не поколотить строптивого подчиненного. Когда инспектор вновь заговорил, голос его был тихим и спокойным:
– Я имею в виду не самого Роулинса, а всю его систему. И его тетради… в существование которых ты, Фуллер, не веришь, как я понимаю.
Шагая взад-вперед вдоль своего письменного стола, Резник говорил быстро и резко. Он выплевывал слова одно за другим, одновременно заглатывая и выдувая через рот и нос табачный дым.
Потом он стал бросать на стол папки с незакрытыми делами:
– Налет на трассе А3, налет на Юстон-роуд, налет в туннеле Блэкуэлл. – Толстый палец Резника поочередно тыкал в папки. – Взгляни на порядок следования машин подозреваемых, Фуллер. Во всех случаях до единого он идентичен, и во всех случаях до единого нападавшим удалось скрыться. И у нас на них ничегошеньки нет, ни одной самой маленькой улики. – Тираду Резника прервал приступ кашля. Отвислые щеки затряслись, от шеи вверх по лицу инспектора разлилась лиловая краска. – И можешь прозакладывать свою жизнь на то, что все они, каждый из этих налетов был задуман Гарри Роулинсом! И почему же я так думаю, а?
Резник остановился, гневно взирая на заносчивого сопляка: не выдаст ли он опять какую-нибудь колкость? На этот раз Фуллер мудро воздержался от замечаний.
– Проглотил язык, Фуллер? – поддел его инспектор. – Давай я за тебя отвечу. Я уверен, что за каждым из этих нераскрытых вооруженных ограблений стоит Гарри Роулинс, потому что modus operandi в них абсолютно одинаковый – точно такой же, как в том налете, который отправил проклятого бандита на небеса! И еще я уверен в том, что все эти ограбления описаны в его тетрадях.
Жадный до славы взгляд Фуллера переметнулся с горы папок на красное потное лицо Резника. Инспектор усмехнулся:
– Вот именно. Дюжины преступлений только и ждут, чтобы мы их раскрыли. Уже прикинул, как они украсят твою чистенькую, выглаженную и накрахмаленную служебную характеристику, а?
Резник вперевалку двинулся к белой магнитно-маркерной доске, закрытой большим листом бумаги, и на ходу мотнул головой. Словно школьники, младшие полицейские гурьбой столпились за спиной начальника.
– Раскроем одно преступление – раскроем их все, – заявил Резник и жестом фокусника сорвал с доски лист. Под ним обнаружилась подробная схема неудавшегося налета в туннеле под Стрэндом и фотоснимки с места взрыва. Красным маркером инспектор обвел изображение хлебного грузовика на схеме. – Примерно такой грузовик свидетель заметил перед машиной инкассаторов. – Затем Резник обвел на схеме изображение «форда». – Это тот фургон, который взорвался и похоронил под собой троих налетчиков. – Уперев указательный палец в изображение хлебного грузовика, Резник вновь отчеканил свою гипотезу: – Во всех этих ограблениях… – он кивнул в сторону наваленных на стол папок, – машины следуют в одном и том же порядке. Водитель-одиночка из первого автомобиля – вот кто нам нужен. Вот кто выведет нас на остальных.
Чувствуя на себе внимательный взгляд Фуллера, Резник чуть не поддался острому желанию врезать наглецу, однако подавил порыв и отошел, чтобы полицейские смогли рассмотреть фотографии с места взрыва. Допивая принесенный Эндрюсом кофе, инспектор следил за тем, как настырный сержант скрупулезно записывает что-то в свой блокнот. За этим занятием Резник не заметил, как закапал себе рубашку.
– Почему мы не нашли этого водителя, Фуллер? И не нашли сам грузовик? Почему это так сложно – отыскать в Вест-Энде хлебный грузовик подобных габаритов? – Вопрос Резника заставил губы Фуллера сердито изогнуться.
Сержант понимал, что инспектор намеренно выводит подчиненного из себя. Изо всех сил Фуллер старался справиться с растущим раздражением.
– Ребята искали его день и ночь, – сказал он. – Дело в том, что у нас лишь обрывочное описание грузовика от единственного свидетеля. Вероятно, в нем вообще не хлеб развозили. Это может быть любой большой грузовик белого цвета. И что даже важнее, у нас нет уверенности в том, что тот грузовик имеет к ограблению хоть какое-то отношение.
– Ты что, не слышал, что я только что говорил о modus operandi? И если бы ты получше ознакомился с показаниями свидетелей неудавшегося налета, то узнал бы, что человек, ехавший по соседней полосе, отметил, что большой белый грузовик, ехавший перед инкассаторами, резко затормозил. С чего бы это, как ты думаешь, Фуллер?
– Ну, может быть, перед этим хлебным грузовиком затормозила другая машина, и тот, в свою очередь…
Резник перебил его:
– Водитель грузовика – наш ключ к разгадке этого налета! Иначе с чего бы ему сбегать с места преступления? И попомни мои слова, Фуллер, этот водитель – соучастник. Он специально затормозил, чтобы перекрыть проезд инкассаторам.
Спорить Фуллер не собирался.
– Ну раз вы так считаете… сэр.
От инспектора не ускользнуло, с какой неохотой прозвучало это «сэр», однако он никак не отреагировал, только нахмурился:
– Так считает мое чутье, Фуллер. Водителю того грузовика наверняка известны имена всех, кто был вовлечен в дело, даже тех, кто не принимал участия в самом налете. Поговаривают, будто Гарри Роулинс записывал каждую деталь своих ограблений и информацию обо всех, кто хоть как-то был с ними связан. Если это правда, то человек за рулем того грузовика наверняка знает о записях Роулинса и, может быть, в курсе, где они хранятся. Когда мы найдем эти записи, то раскроем бог знает сколько преступлений, арестуем кучу бандитов. Я хочу допросить каждого, кто хоть раз имел дело с этим ублюдком Роулинсом, в том числе каждого, кто подходил к его жене ближе чем на десять шагов. Установи круглосуточное наблюдение за вдовой, Фуллер, и быстро!
– А как насчет двух других вдов? – спросил Фуллер, недовольно поджав губы.
Резник вновь проигнорировал жест строптивого сотрудника:
– Они не стоят того, чтобы следить за ними более двух суток. Не думаю, что они знают что-то важное.
– Как быть с антикварным магазином Роулинса?
– К черту магазин! Эта лавка – прикрытие, она нужна была Роулинсу для финансирования налетов и отмывания наворованного. Вся бухгалтерия в магазине окажется в идеальном порядке, там комар носа не подточит. Записи Роулинса – вот что мне нужно!
Резник прошествовал к выходу из кабинета и в дверях громко пернул. Инспектор представил, как при этом неприличном звуке перекосилось лицо ненавистного ему Фуллера. Взревев от смеха, Резник прошествовал по коридору. Вслед за ним, стараясь не дышать, повыскакивали из кабинета его подчиненные.
Когда они вернулись в комнату детективов, Фуллер схватил Эндрюса за рукав:
– Ты в курсе, что Роулинс, пока был жив, не провел ни дня за решеткой и даже не был под следствием? У нас есть данные только о его легальном бизнесе. Если он стоял за всеми этими вооруженными налетами, где же деньги? Мы перерыли дом Роулинсов сверху донизу, проверили все счета, открытые и на его имя, и на имя его жены, – ничего. Не нашлось ни единой зацепки.
– Возможно, – кивнул Эндрюс, – Резник ошибается насчет водителя грузовика. Мы опросили миллион пекарен, булочных и супермаркетов, и довольно странно, что так и не вышли ни на грузовик, ни на шофера.
– Черт, разумеется, он ошибается! – взорвался Фуллер. – Но это еще нужно доказать, так что пусть грузовиком займется Хоукс, а ты и Ричмонд отправляйтесь к дому Роулинсов. Проверьте, что там поделывает новоиспеченная вдова.