Вечер

Часть 8: Одичавшие

Черт, почти забавно наблюдать за Эли и Райли в эти дни. Она изменилась, и все же… нет. Будто она была рождена, чтобы принадлежать Эли, рождена, чтобы стать такой, какая сейчас. Будто это была ее судьба или что-то в этом роде. Она и раньше была чокнутой. Сейчас? Трудно не смотреть, когда она делает… что угодно. Меня поражает мысль о том, что в ней осталось хоть что-то человеческое, но это не так. И именно поэтому Эли не отходит от нее ни на шаг. Я его не виню. Если бы она принадлежала мне, я бы делал то же самое. И да, она терпеть не может, когда мы говорим, что она принадлежит ему. Но меня это просто бесит. Единственное, чего я в ней не понимаю, так это ее пристрастие к Викториану Аркосу. Это чертовски странно. Наверное, в ней так много от его ДНК? Кто знает. Что я точно знаю, так это то, что не надо связываться с Викторианом. Не то чтобы он не мог постоять за себя. Для такого симпатичного парня, он чертовски вынослив. Но он плохо относится к Райли, и если не будет следить за собой, Эли набросится на него. Черт возьми, это будет бой, на который стоить делать ставки.

— Люк Дюпре

Эли не может оторвать от нее взгляда, и, по-моему, наблюдать за этим довольно забавно. Я никогда не встречала эту женщину и должна признать, что даже я никогда раньше не встречала такой души. Судя по тому, что мы видим, Дарлинг невероятно эксцентрична во всем своем темном великолепии весом в триста с лишним фунтов. Она десятками вплели в волосы разноцветные бусы и… растения? Эли наклоняет голову к моему уху, когда мы пересекаем площадь.

— На ней нет ничего, кроме сорняков?

Я тычу его локтем в ребра.

— Нет, Дюпре, не сорняков. Веера из пальметто. Она сплела их для платья. И не забывай… она не просто эксцентрична. Она параноидальная шизофреничка. Не настраивай ее против себя. А платье? Да ладно, ты же видел такое раньше. Ты живешь здесь веками. И это единственное, что она когда-либо носила. — Я наклоняюсь к нему. — Единственное, могу я повторить.

Эли вздрагивает.

— Я думал, что стер это из своей памяти.

Я тихо хихикаю. Окруженная не менее чем дюжиной наполненных пластиковых пакетов, Дарлинг сидит на скамейке на площади Лафайет, разговаривая сама с собой.

Или, может быть, самим Маркизом.

Когда мы подходим, я оттаскиваю Эли назад.

— Дай мне пройти вперед. Она может начать кричать на тебя. Не нужно устраивать сцен.

— Non (фр. «Нет»).

Я прищуриваюсь.

— Oui (фр. «Да»).

Эли пристально смотрит на меня.

— Я сразу за тобой.

Эли неохотно пропускает меня вперед. Я повторяю. «Позволь мне».

— Дарлинг? — спрашиваю я, останавливаясь в нескольких шагах от скамейки.

Дарлинг вскидывает голову, удивленная моим появлением. Она прищуривается.

— Кто это?

— Крестница Причера. Райли По.

— Причера? — спросила Дарлинг, смеясь. — Ты вся белая, девочка. Причер, этот старый хрыч черен, как ночь. Ты ему не родственница. Продолжай.

— Я его крестница, Дарлинг. Причер и Эстель вырастили меня и моего брата после того, как мама была убита. — Я понижаю голос. — Я убиваю вампиров.

— Черт возьми, девочка! — восклицает она. — Да, я помню тебя. — Черная как уголь, на вид лет пятидесяти пяти, с катарактой на обоих глазах, Дарлинг пристально смотрит на меня. В ее словах появляется узнавание.

— Не произноси этого вслух, девочка, — говорит Дарлинг приглушенным шепотом. — Черт возьми. Люди посчитают тебя сумасшедшей. — Она разражается сдавленным смехом.

Эли молча стоит у меня за спиной. Я удивлена, что Дарлинг до сих пор не упомянула о нем. Она, вероятно, даже не видит его.

— Дардинг, послушай. Мне нужна твоя помощь. — Я опускаюсь на одно колено, поближе к женщине, но без угрозы. Во всяком случае, я надеюсь. — Ты видела или слышала что-нибудь о кровососах в последнее время? Или обо мне?

Схватив одну из сумок, стоящих рядом с ней, Дарлинг начинает рыться в ней в поисках… чего-то. Затем она останавливается и отворачивается от меня, будто кто-то садится рядом с ней.

— Что? Нет. Мне это не нравится. Нет!

Я сижу неподвижно. Эли не шевелит ни единым мускулом.

Дарлинг морщится, смотрит в сторону того, с кем мысленно разговаривала. Наконец, она вздыхает.

— Отлично. Я сделаю это. — Она машет мне рукой. — Скажи этому большому мальчику позади тебя, чтобы он подошел сюда.

Я поворачиваюсь, встречаюсь взглядом с Эли и наклоняю голову. Он усаживается рядом с Дарлинг.

Дарлинг смотрит на него белыми, затуманенными глазами.

— Что ты здесь делаешь, мальчик? Ты один из них, не так ли? — Она качает головой, бусы звякают друг о друга. — Один из этих кровососов. Но ты другой, верно. — Она машет ему рукой. — Не сердись. Ты здесь, чтобы присматривать за девочкой Причера, не забывай об этом. — Она лезет в сумку и что-то бросает мне. Я ловлю. Он холодный и плоский, как кусок металла.

Женщина-галла понижает голос.

— Девочка, здесь жуткое место. Люди приходят сюда, но они не хотят уходить. Ты тоже не хочешь уходить. Это в воде, и это плохое место. — Она наклоняется ближе. — Там живут чудовища. И кровососы. Некоторые мертвы. Некоторые живы. Некоторые хотели бы, чтобы они были мертвы.

У меня внутри все холодеет от ее слов.

— Дарлинг, как…

— Тише! Следи за языком, девочка. Я еще не закончила. — Она поворачивает голову к Эли. — Ты тоже слушаешь, парень?

— Oui (фр. «Да»).

Дарлинг разражается смехом.

— Да? Что, черт возьми, это значит? Ты с ума сошел, парень?

Она снова поворачивает голову к незнакомой душе, с которой разговаривает.

— О, — говорит она в пространство рядом с собой. — Это значит «да». Хорошо.

Я обмениваюсь озадаченным взглядом с Эли, затем пожимаю плечами и возвращаю свое внимание к Дарлинг.

Старая Галла продолжает.

— Они все прячутся от тебя. Прятались от тебя уже какое-то время. Может быть, потому, что они заняты работой на кладбище? Не знаю почему. Но скоро они перестанут прятаться и возьмут тебя. Ты же не хочешь идти с ними. Это тот, кто был заперт в земле на все эти годы со своим бродягой? Он на свободе. И он плохой. Бродяжка не так уж плох для кровососа. — Она указывает на Эли. — Присмотри за этой упрямой малышкой. Убедись, что они ее не тронут. Это девочка Причера. У нее есть та особенная кровь, которая нужна вампирам. Она видит их. Но они тоже видят ее. — Она пристально смотрит на Эли. — Ты же не хочешь ее крови, парень? Причер, он убьет тебя, если ты будешь приставать к его малышке.

— Нет, мэм, — отвечает Эли. — Я бы никогда не причинил ей вреда.

Дарлинг одобрительно хмыкает.

Я встаю.

— Дарлинг, если они…

К этому моменту Дарлинг, очевидно, уже достаточно насмотрелась на нас с Эли за эту ночь. Она запрокидывает голову, звеня бусами, открывает рот и кричит так, словно ее убивают. Пронзительный, леденящий кровь вопль, похожий на вопль банши, от которого у меня волосы встают дыбом.

Я хватаю Эли за руку.

— Пошли. С ней все.

Эли оглядывается через плечо, когда мы бежим с площади. Как только мы ступаем на булыжную мостовую, Дарлинг перестает визжать.

Я смотрю в ее сторону. Даже с такого расстояния вижу, как она улыбается, сверкая белыми зубами на фоне черной, как смоль, кожи.

— Пока-пока, Райли По! — кричит она. — Береги шею!

— Она пугает, — говорит Эли.

— Ты не шутишь, — отвечаю я и останавливаюсь под следующим уличным фонарем. Я раскрываю ладонь и смотрю на предмет, который дала мне Дарлинг.

— Что это? — спрашивает Эли.

Я подношу предмет поближе к глазам.

— Это сплющенный туристический пенни, — отвечаю я. — С кладбищем Бонавентура на лицевой стороне.

Эли смотрит на меня. По его лицу пробегают тени, и мое сердце подпрыгивает.

— Похоже, мы возвращаемся на кладбище.

— Давай позвоним остальным, — говорю я. — И пригоним джип.

Не успеваем мы добраться до «Татумании», чтобы забрать джип, как я слышу, как в соседнем доме разбивается стекло. В ночи раздается череда ругательств дагалы, и в следующее мгновение дверь бутика в Сохо — магазина Бхинг — распахивается. Муж Бхинг, Ронни, с их малышом на руках, а за ним и их старший сын выбегают на аллею. В Сохо бьется стекло. Кажется, по этому месту пронесся торнадо. Ронни бежит прямо ко мне, что-то громко говоря на дагала.

— Ого! — говорю я, поднимая руку. — Говори по-английски, Ронни!

Пока что меня не кусал вампир-дагала, поэтому я не умею говорить на дагала (за исключением нескольких грязных словечек, которым научила меня Бхинг). Я подчеркиваю слово «стоп». Теперь все возможно, и я это знаю.

— Бхинг! С ней что-то не так! — задыхаясь, говорит Ронни. Он указывает на свои глаза. — Она больше не видит меня. Она погналась за нами, рыча и пытаясь укусить! — Он оглядывается через плечо. — Она разгромила магазин!

— Мамочке плохо, — говорит малыш на руках у Ронни, указывая пальцем.

— Помогите нам! — плачет Ронни. — Я запер ее в ванной. Внизу.

— Хорошо, хорошо, все будет хорошо, — говорю я и молюсь, чтобы так оно и было.

— Отведи их в дом, — говорит Эли. — Я с Бхинг.

— Она тебя совсем не знает, — говорю я, пытаясь убедить его, что мне нужно быть с ней.

— Поверь мне, — говорит Эли. — Она сейчас никого не знает.

Я киваю.

— Верно. — Взяв Ронни за локоть, я ободряюще улыбаюсь его старшему сыну и наклоняю голову. — Пойдем. Эли позаботится о Бхинг.

Ронни останавливается и смотрит на Эли снизу вверх.

— Не причиняй ей вреда. Пожалуйста.

Эли кивает.

— Не буду. Обещаю.

С этими словами Эли поворачивается и направляется в Сохо. Я тороплю Ронни и его сыновей в «Татуманию». Я поворачиваюсь внутри.

— Иди посиди там, — говорю я, указывая наверх, на свои апартаменты. — Закрой дверь и не открывай, пока не услышишь, что это я. Я собираюсь помочь Эли.

Ронни кивает и направляется наверх с детьми. Малыш у него на руках оборачивается и смотрит на меня. Его блестящие черные волосы колышутся при каждом движении головы. Он показывает пальцем.

— Маме плохо.

— Мама просто… заболела, — поправляю я. — С ней все будет в порядке. — Но, судя по выражению его темно-карих глаз, он мне не очень-то верит.

Я надеюсь доказать, что он ошибается.

Как раз в тот момент, когда я на полной скорости вылетаю из «Татумании», Эли выбегает из Сохо.

Брыкаясь, пинаясь, выкрикивая «кровавое убийство» и ругаясь на дагальском, голова торчит из-за плеча Эли.

— Я должен отвезти ее на остров Да, — говорит он. — Она неуправляема.

Я обхожу его сзади, чтобы посмотреть самой. Бхинг поднимает голову и пристально смотрит на меня. Ее очков нет, а глаза молочно-белые. Она огрызается на меня, как чертов зомби, но ее идеально подстриженное черное каре раскачивается так же легко, как у ее малыша. Зрелище, безусловно, пугающее.

— Ишь ты, — говорю я. — Определенно, она добьется своего. Быстро.

— Что ты собираешься сказать Ронни? — спрашивает Эли, направляясь к джипу.

— Понятия не имею, что-нибудь придумаю, — говорю я. — Поторопись.

Я помогаю Эли связать Бхинг по рукам и ногам, затем пристегиваю ее ремнями к джипу. Он уезжает, а я захожу внутрь, надеясь убедить Ронни и детей, что их очаровательная малышка Бхинг вовсе не монстр.

После нескольких поспешных объяснений и обещания помочь его жене, Ронни с детьми возвращаются в Сохо, чтобы начать наводить порядок. Я говорю ему то же самое, что мы говорили Никс, когда у Сета случался припадок: наркотики. Я ненавидела это делать, но это было лучше, чем правда о вампирах.

Час спустя Эли возвращается, и мы переходим к более серьезным проблемам.

Перелезть через забор в Бонавентуре теперь кажется намного проще. Один прыжок — и я на месте. Больше не буду подставлять задницу ветру или изо всех сил цепляться за металл. Снова и снова. Мне нравятся эти тенденции.

Я направляю луч фонарика на груду ненужных вещей, наполовину зарытых в грязь. В нескольких дюймах от меня по спине пробегает холодок ужаса.

— Это нехорошо.

— Расческа, тарелка, кофейная кружка, зубная щетка. Пульт дистанционного управления. Пластиковый контейнер с пачкой сигарет и зажигалкой? — спрашивает Эли, рассматривая предметы. — Что за чертовщина?

Я перевожу дыхание и встаю.

— Ничего себе.

— Могила галлы, — говорит Эли. — Странно. Это старая традиция, которая больше не практикуется. Особенно здесь, на материке.

Я тянусь к пульту дистанционного управления.

— Нет, — говорит Эли. — Не трогай.

Я на мгновение задумываюсь, затем вспоминаю наставления Причера.

— Галла верят, что для того, чтобы гарантировать безопасность живых, они должны умиротворять мертвых. — Я указываю на предметы. — Они оставляют любимые личные вещи умершего, чтобы те не вернулись и не беспокоили живых.

Эли оттаскивает меня.

— Трогать что-либо из этого было бы… нехорошо.

— Ты прав, — соглашаюсь я.

Эли выглядывает из-за края могилы.

— Похоже, они не успели спуститься до конца.

Я смотрю. Они даже не добрались до гроба.

— Тоже неплохо.

— Без сомнения, — отвечает он.

Я оглядываюсь по сторонам.

— Я не совсем понимаю, зачем Дарлинг послала нас сюда, но у меня плохое предчувствие, Дюпре. Пойдем. Плохая примета — находиться так близко к оскверненной могиле Галлы.

— Где Люк и остальные? — спрашивает Эли, оглядываясь. — Я думал, они направляются сюда?

Я оглядываюсь по сторонам.

— Не знаю, но не хочу здесь задерживаться.

— Пошли, — говорит Эли.

Я выключаю фонарик, и мы возвращаемся к джипу, пробираясь сквозь удлинившиеся тени, которые искажают восприятие, заставляя все казаться… сюрреалистичным.

Но знакомый острый запах близлежащего солончака остается устойчивым, он проникает сквозь затемненный сад Бонавентура и в мои чуткие органы чувств. Стрекочут сверчки, оглушительный хор мелодий эхом разносится среди дубов и магнолий. Цикад, однако, по-прежнему нет. Ни одного с тех пор, как началась вся эта заваруха.

Как только я это замечаю, все прекращается. Мертвая, оглушающая тишина. Ни один мох не шелохнется. Ни одна лягушка не квакнет. Тихо.

Слишком тихо.

Эли смотрит на меня сверху вниз, его глаза блестят в лунном свете.

Однако зловоние гниения маскирует рассол из солончака.

— Вампиры, — шепчу я. — Новорожденные. Черт, они воняют.

Эли тоже это чувствует и придвигается ближе.

Я оглядываюсь по сторонам. Удлиненные тени, хотя и едва заметные, дюйм за дюймом укорачиваются, протягивая серые пальцы к молочно-белым надгробиям и обвиваясь вокруг них. Чем дольше я смотрю, тем более запутанным становится происходящее. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не протереть глаза. Это ни к чему хорошему не приведет. Я успокаиваю неровное дыхание, вырывающееся из легких, и на этот раз я благодарна замедленному сердцебиению. Адреналин, тем не менее, быстро бежит по венам.

Я моргаю.

За ту долю секунды, что требуется моим ресницам, чтобы коснуться щеки и снова приподняться, из мшистых теней сверху падают новообращенные, приземляясь вокруг нас зазубренным полумесяцем. Все они панки… по крайней мере, когда-то были ими. Теперь они — панки, наделенные силой.

Эли напрягается и кладет мускулистую руку мне на грудь, защищая меня.

— Встань позади меня, Рай.

Его голос понижается до убийственного звучания.

Он, должно быть, шутит.

Я остаюсь слева от него, слегка обхожу его сзади, но не прячусь за ним. Мы только что обсуждали это. У Элигия Дюпре, пожалуй, самая твердая голова из всех, с которыми я когда-либо сталкивалась.

Приподняв лодыжку, я достаю нож и сжимаю рукоятку ладонью. Я смотрю слева направо.

Семеро против двоих. Где, черт возьми, Люк и остальные?

— Спокойно, женщина, — шепчет Эли.

Я хватаюсь за другое лезвие и напрягаюсь.

Присутствие Эли успокаивает меня и также выводит из себя. Я прижимаюсь головой к его плечу.

— Они идут…

Пронзительные крики эхом разносятся по всему Бонавентуре. Лунный свет выхватывает из темноты новорожденных, которые движутся к нам. Отлично. Офигенно здорово.

— Готова умереть, сучка? — спрашивает тот, кто стоит ко мне ближе всех. — Ты не уйдешь с этого кладбища живой…

Я молниеносно вскидываю руку вперед, и ночь оглашается свистящим звуком, когда серебро рассекает воздух. Дважды.

Двое новорожденных, уже стоящие на коленях, хватаются за горло, и из их горла вырывается булькающий, шипящий крик. Через несколько секунд оба падают лицом в грязь. Они начинают хвататься друг за друга. Среди остальных раздается ропот.

— Осталось пятеро, — говорю я, протягивая еще два клинка.

И тут начинается настоящий ад.

Еще несколько новообращенных выскакивают из теней, и я отрываюсь от Эли с клинками в руках.

— Не смотри на меня, — предупреждаю я его. — Просто сражайся!

Едва слова слетают с губ, как ко мне подбегают двое новорожденных. Еще трое уже на Эли. Господи, откуда они все взялись? Широко расставив ноги, я переношу вес и готовлюсь. Это будет нелегко.

Один из них добегает до меня первым, и ударом с разворота в воздухе я упираюсь ногой в горло новичка, а затем вонзаю клинок глубоко ему в сердце. Когда он падает на колени и кричит, я приземляюсь и бью кулаком в лицо другому новичку, отбрасывая его назад и вниз. Хруст костей и хрящей смешивается с бульканьем жидкости, когда я вонзаю лезвие ему в горло. Присев, я сжимаю в руке еще два лезвия.

Другой нообращенный хватает меня сзади. Дерьмо.

Поднимая ногу, я ударяю ею по подъему ноги, но это не освобождает меня. Сильные пальцы сжимают мои бицепсы и неловко сводят локти. Я чертыхаюсь и взрываюсь. Впрочем, слишком поздно.

Неожиданно я ощущаю, как еще один новообращенный с силой вонзается мне в живот, и воздух со свистом выходит из легких. На мгновение я ошеломлена.

— Райли! — кричит Эли.

Я хочу крикнуть в ответ и сказать ему, чтобы он просто позаботился о тех, кто на нем, но не могу говорить. Что со мной не так? Почему я такая чертовски слабая?

Новообращенный позади сжимает мои локти, и боль заставляет меня разжать ладони, роняя оба клинка. Новообращенный передо мной улыбается, его лицо искажается, принимая вампирскую форму, изогнутый рот приподнимается, челюсть отвисает, обнажая несколько зазубренных клыков. Я бросаю взгляд на Эли. У него не меньше пяти новорожденных. Черт возьми!

Сжатым кулаком новообращенный, стоящий передо мной, бьет меня в левый глаз. Я резко поворачиваю голову вправо, и перед моими веками вспыхивают звезды.

— Это тебе за Чарльстон, сучка, — говорит Новообращенный. — Но у меня есть кое-что еще для тебя.

Я качаю головой, пытаясь собраться с мыслями.

— Отвали…

Словно вспышка света, его рука взметнулась и ударила меня кулаком в другой глаз, затем в ребра.

Я падаю вперед, чувствуя, как в боку ломается кость, но новообращенный, держащий меня, рывком поднимает меня на ноги.

— Нет, нет, Бойцовский клуб еще не закончен.

А, так вот оно что. Пара недовольных бойцов.

Я прихожу в себя, чувствую, как во мне растет энергия. У меня есть это…

Затем тот, что шел впереди, исчезает, когда летящая громада мышц сбивает его с ног.

Я хриплю, набираю в легкие столько воздуха, сколько могу, и подтягиваю колени к груди. Это ребро врезается мне в легкое или что-то в этом роде, потому что трудно дышать. Я не обращаю на это внимания и тужусь. Смещение веса выводит из равновесия новообращенного, держащего меня сзади, и я высвобождаю одну руку. Я поворачиваюсь, не обращая внимания на ослепляющую боль в ребрах, и отвожу ногу назад, а затем погружаю ее глубоко в пах вампира. Похоже, даже у вампиров чувствительные члены. Еще один леденящий душу пронзительный крик нарушает молчание Бонавентуры.

Наконец-то я свободна и сгибаюсь пополам, переводя дыхание. Я осматриваю землю, нахожу свои клинки и бросаюсь за ними. Крепко сжимая их в каждой руке, я бросаю по одному в новорожденного, держащегося за промежность. Серебро вонзается по самую рукоять. Другой вампир — невысокий, коренастый панк с бритой головой и татуировкой на шее — бросается прямо на меня. Я бью его наотмашь и опрокидываю на спину. Я падаю вслед за ним, одним движением оседлав его грудь. Коленями я прижимаю его руки к бокам. Я прижимаю лезвие к его толстой, мускулистой шее. Челюсть отвисла, клыки наружу, глаза побелели, а зрачки покраснели, он свирепо смотрит на меня. Даже шипит. Шипит!

Затем Эли оказывается рядом со мной.

— Райли, отойди.

— Нет. Я справлюсь. — Я вжимаю лезвие глубже, и глаза новичка выпучиваются.

— Отвали… на хрен… от меня! — произносит он между судорожными вдохами.

— Тебя прислал Валериан? — спрашиваю я, уже зная ответ. Интересно, где же все-таки этот трус?

— Не твое дело…

Я спрыгиваю с новообращенного и оказываюсь на спине. Я качаю головой, когда теряю равновесие. Я сосредотачиваюсь на Эли.

Он держит новичка за горло, подвешивая в воздухе одной мускулистой рукой. Ноги новичка болтаются в нескольких дюймах от земли.

— Кто? — спрашивает Эли, сильно встряхивая его.

Я быстро оглядываюсь по сторонам. Девять поверженных и почти мертвых новорожденных неподвижно лежат на земле.

— Я никогда его не видел, — выдавливает из себя молодой вампир. — Я, черт возьми, никогда его не видел. Держится особняком.

Я поднимаюсь, держась за бок, и подхожу ближе.

— Имя. Место, где можно его найти. — Я прижимаю лезвие к яичкам новорожденного. — Или, клянусь Богом, я скорее отрежу тебе яйца, чем воткну нож тебе в сердце.

Из перекошенного рта новообращенного вырывается ругательство.

— Ладно, ладно, — произносит он голосом чуть более высоким, чем раньше. — Драммонд. Он называет себя Драммондом.

— Где прячутся такие же, как ты? — Я вжимаю лезвие глубже. Оттуда сочится белая струйка, и в угасающем свете луны молочно-белая жидкость блестит, стекая по ноге.

— Твою мать! — кричит он, пытаясь вывернуться. — Сумасшедшая сучка, отвали от меня!

Эли сжимает его сильнее и встряхивает еще раз.

— Говори, или я сам их отрежу.

— Какой-то эксперимент, — выдавливает он из себя. — Чертовы колдовские зелья. Исследования Драммонда как-то связаны с обратными силами или что-то в этом роде. Я не знаю!

Лезвие просвистело в воздухе и вонзилось в сердце новообращенного. Эли с проклятием бросает тело, когда оно начинает сжиматься.

Я тоже падаю.

Эли двигается рядом со мной. Я держусь за ребра. Черт, больно даже дышать.

— Райли? Что случилось? — спрашивает Эли. Теперь он держит меня на руках.

— Со мной все будет в порядке, — говорю я, хотя и без особой энергии. — Кажется, у меня сломано ребро.

Слова заглушаются плечом Эли, когда я падаю на него. Он поддерживает меня, а затем подхватывает на руки.

— Куда мы? — спрашиваю я. — Мы не можем просто оставить тела здесь.

— Мы можем и сделаем это, — говорит Эли. — Мы на кладбище, Райли.

— О да, — выдыхаю я. — Эй, я ведь быстро поправлюсь, правда? Здесь становится трудно дышать, Дюпре.

— Да, ты быстро поправишься, — отвечает он, пересекая Бонавентуру. — Сначала я должен отвезти тебя домой и перевязать.

— Звучит интересно, — бормочу я.

Как раз перед тем, как потерять сознание.

Вот тебе и долбаные сверхспособности.

Какого черта?