Ведомые

Жизнь в Нью-Йорке была бы проще. Более знакомой.

Ничего личного, ну-ну.

— К черту, — говорю я. — Я в деле.

Глава 5

Габриэль

На то, чтобы выйти из конференц-зала, покинуть отель и дойти до конца квартала, у меня ушло две минуты и тридцать шесть секунд. Знаю, потому что считал каждую секунду. Я иду уверенно и целенаправленно.

И даже если у меня немного и дрожит рука, никто, черт возьми, этого не увидит, так как я засунул ее в карман. Проблема решена.

Урок №1 в мире бизнеса: У каждой проблемы есть решение.

Урок №2: Никогда не поддавайся эмоциям.

Никогда не веди себя эмоционально.

Как только заворачиваю за угол, мой самоконтроль начинает разваливаться на куски. Я спотыкаюсь. Перед глазами поднимается багровый туман. Еще один шаг и я задыхаюсь. Разглядываю газетную выкладку, и вдруг меня озаряет.

— Дерьмо собачье!

Я сильно ударяю рукой по металлическому стенду и ускоряю шаг.

— Я отреагировал так же, чувак, — звук голоса Киллиана останавливает меня. Он прислонился к стене сырной лавки, попивая кофе на вынос. — Я вышиб дерьмо из мусорного бака.

Рядом с газетным киоском осталась вмятина. Я фыркаю, хотя не вижу в этом ничего веселого.

— Из всех мусорных баков и газетных киосков...

— Это ты пришел ко мне, — указывает Киллиан.

Я бросаю взгляд вдоль улицы.

— Где Либби?

— Дала мне время остыть, — Киллиан невесело смеется. — Мне запретили возвращаться в гостиницу, пока не буду готов извиниться перед папарацци.

— Ее зовут Софи.

Не думай о ней. Не делай этого, чтоб тебя.

Но невозможно стереть то, что я ей сказал. Гнев снова накрывает меня. Я стискиваю зубы и считаю до десяти. Медленно.

Урок №3: Действуй от имени клиента, а не от своего.

Я справился с ситуацией, как делаю всегда — решив в пользу группы. Защитив их в первую очередь и оставив в стороне личные потребности.

Чушь. Всё это личное.

О, теперь-то я это понимаю, Болтушка.

Справиться с этой проблемой казалось плевым делом. Я же едва знаю эту женщину. Границы четко обозначены. Она легко может разрушить то равновесие, за восстановление которого мы боролись.

Вот только это не поясняет, почему каждое сказанное мною слово казалось чертовой кислотой на моем языке. И то, почему боль в ее глазах практически причиняла мне физические муки. Мне едва удалось пережить это адское собеседование и не врезать кулаком в стену.

А затем я просто взял и оставил ее. Ушел, не оглядываясь, покинул ее с ощущением, будто она недостойна ни одного из нас.

— Бесхребетный засранец, — бормочу я, сражаясь с желанием врезать по чему-нибудь еще.

— Тебе нужно найти способ простить Джакса, — Киллиан отпивает кофе. — Так сказала мне Либби. Я думал, что простил его. Но он всё равно находит способы выбесить меня.

Уперев руки в колени, я разглядываю свои туфли. Не заморачиваюсь, чтобы исправлять предположение Киллиана. Я не злюсь на Джакса за то, что тот причастен к присутствию Софи на месте происшествия. Я его понимаю. Он хотел получить свидетельство содеянного. Или, быть может, на самом деле не желал умирать, а хотел, чтобы кто-то нашел его до того, как станет слишком поздно.

Не уверен, но не стану винить его за то, что повел себя, как человек. С губ срывается вздох, и я провожу рукой по лицу. Я не спал нормально уже несколько недель, и усталость меня доконает. Вокруг нас лондонцы следуют вдоль улицы к ближайшей станции метро. На улице уже пасмурно и прохладно.

Мать толкает серую коляску с малышом и останавливается возле витрины книжного магазина. Это напоминает мне о фото, где моя мама присела возле моей коляски. Мне было около двух лет, и даже тогда на моем лице красовалось непростое выражение. Но мама улыбалась мне так, словно я представлял собой весь ее мир.

Я тру рукой ноющее место в груди.

Джакс, Киллиан, Уип и Рай подарили мне дружбу, которой у меня не было, стали моей семьей, когда моих родных не стало. Они дали мне возможность жить — любимую работу и опыт, который есть лишь у нескольких людей на Земле. В ответ я поклялся всегда защищать их интересы. Последние несколько лет я дерьмово справлялся с работой. А могу лучше. Я должен сделать всё в лучшем виде.

Не желаю думать о Софи Дарлинг. Но она заразила мой разум. Звук ее дразнящего смеха преследует меня. Отражение боли в ее глазах, когда я назвал девушку «ошибкой», опустошает меня.

Она ответственна за разоблачение самого личного момента и самой низкой точки в жизни Джакса. Бесчисленное количество раз я проклинал подонка, сделавшего эти снимки. А теперь осознание того, что это была Софи, женщина, которой я позволил обнимать меня и таким образом унять мои страхи, чего не позволял со смерти мамы, вызывает более чем простое разочарование. На этом интервью она ударила меня в спину.

Я начинаю метаться туда-сюда, не в силах стоять на месте.

Киллиан наблюдает за мной, вертя головой вправо-влево в такт моим движениям.

— Хочешь, можем затеять драку?

Я бросаю на него сердитый взгляд.

— Я не настолько испорченный.

Он поднимает руку.

— Я лишь спросил.

Когда «Килл-Джон» только начали, я платил за свои костюмы выигранными в подпольных боях деньгами. Небольшой оксюморон, если принять во внимание необходимость драться, чтобы одеваться как джентльмен. Шли годы, я дрался, когда был напряжен, и мог выплеснуть это лишь через секс или выбив из другого человека всё дерьмо. По правде говоря, секс никогда не помогал так, как неистовая боль.

— Я в норме, — говорю, отмахиваясь от него.

— Бренна собирается ее нанять? — спрашивает у меня Киллиан.

— Конечно. Она перевела мисс Дарлинг в первый класс. Бренна не заморачивалась бы, если не планировала бы ее нанять.

На это Киллиан усмехается.

— Спорю, это тебя взбесило — пришлось сидеть рядом с кем-то.

Я ворчу, не в состоянии сказать ему правду. Лучший чертов полет в моей жизни.

Он начинает смеяться.

— Бля, Бренна — ходячее зло.

Я размышляю обо всем том дерьме, что устроила мне Софи. Улыбка растягивает мои губы, но быстро угасает, когда разум напоминает мне: я только что сломал все шансы на то, что она захочет снова оказаться со мной рядом.

— Блядство, — я пристально смотрю на Киллиана. — Она нанята. Мы оба это знаем. Вне зависимости от ее прошлого, я видел ее портфолио и работу в социальных медиа. Она хороша. И остальные ребята хотят с ней работать.

— Хрень, — Киллиан отводит взгляд.

— Ты будешь работать с ней в тесной связке, — что-то в моей груди вспыхивает от мысли о возможности видеть Софи день ото дня. Я заталкиваю это чувство поглубже. — А это значит, что ты станешь относиться к ней с офигенным уважением, которого заслуживает профессионал своего дела.

— Да, сэр, — Киллиан салютует мне.

Я уже разворачиваюсь в сторону гостиницы.

— В четыре часа у нас назначена встреча по FaceTime с новым спонсором.

— Что за спонсор? — спрашивает он в ответ.

— Какая-то компания по производству гитар, — бросаю я через плечо.

— Черт, Скотти, десять лет прошло, а ты всё ещё не можешь запомнить, какие бренды я предпочитаю? Детали, мужик.

Я знаю какие, но дразнить Киллиана так легко.

— Спонсор есть спонсор. Не опаздывай.

На полпути к отелю я пишу сообщение Бренне.

ГС: Полагаю, мисс Дарлинг остается?

Она отвечает достаточно быстро: Да. Не благодаря тебе. В следующий раз лично обсудим твои опасения насчет моего персонала.

Я обхожу мужчину с двумя пуделями, нюхающими мои лодыжки.

ГС: Понимаю. Где она сейчас?

Бренна: А что?

Моя челюсть сжимается.

ГС: Хочу поприветствовать ее на борту шоу, забыв все обиды.

Бренна: Для этого мог бы и ей написать.

И вправду ненавижу, когда Бренна на меня злится. Жизнь становится сложнее, а эта женщина — эксперт в вопросе принуждения меня к работе над моими согрешениями.

ГС: Я случайно не упоминал, что сегодня вечером встречаюсь с Нэдом?

Нэд — местный промоутер и вонючий засранец, страдающий склонностью приставать к Бренне. К сожалению, еще он отвечает за лучшие места в городе, и мне приходится иметь с ним дело всякий раз, как приезжаем с туром в Лондон. Вместо Бренны.

ГС: Вместо этого подумываю пригласить его с нами.

Я почти улыбаюсь, представляя, как сейчас злится Бренна. На экране появляются маленькие точки, а затем и ее ответ.

Бренна: Мудак. Джулс повела ее пообедать в этом гастропабе, чуть дальше по улице.

ГС: Разве не рано для обеда, а?

Бренна: Серьезно? Расшифрую: она повела ее, чтобы выпить и загладить ваше с Киллианом дерьмовое поведение.

О, вина. За последнее десятилетие мне стали чужды эмоции. И переживая их сейчас, не могу сказать, что наслаждаюсь ощущениями. Вовсе. Засовывая телефон в карман, я разворачиваюсь и направляюсь вдоль улицы.

Не сложно найти Софи и Джулс в пабе. Они будто яркие точки среди моря старых деревянных панелей на стенах. Заняв угловой столик, две женщины близко склонили головы друг к другу. Светлые волосы Софи напоминают лунный свет рядом с насыщенно-пурпурными кудрями Джулс.

Они сидят спиной ко мне, попивая из литровых кружек Guinness — завтрак чемпионов, как часто называет это крепкое пиво Рай.

— Не стану лгать, — говорит Джулс. — Если ожидаешь от него похвалы и добрых слов, то этого не произойдет. Он просто не такого рода босс.

— Он не будет моим боссом, — бормочет Софи перед тем, как сделать большой глоток. Кремово-белая пена остается на мягком изгибе верней губы до того, как она ее слизывает, и у меня встает.

Черт.

— Не обманывайся, — говорит Джулс. — Он босс для нас всех. Даже для ребят. Все всегда, как говорит Скотти. Но не волнуйся. Он не тиран. Просто...

Не могу сдержаться и наклоняюсь ближе, гадая, что же она скажет. Они всё ещё меня не замечают, и прямо сейчас я не собираюсь себя выдавать.

— Требовательный, — выдает Джулс.

Софи отнюдь неженственно фыркает.

— Он — высокомерный говножуй.

Как мило.

— И почему, черт возьми, все называют его Скотти? Это имя ему совсем не подходит. Вельзевул подошло бы куда лучше.

Софи от раздражения разводит руками, и я изо всех сил сдерживаю фырканье.

Джулс смеется, прижав к губам бокал.

— Девочка, я считаю так же. Согласно легенде, Киллиан и Джакс придумали это имя, когда всё только начиналось. Это какая-то шутка о «Стартреке».

— Я собирался учиться на инженера, — говорю я, поражая их обеих.

Они разворачиваются на месте, открыв рты.

— Скотти был инженером в Энтерпрайз, — продолжаю я, обходя стол и занимая место напротив девушек. — Мы смотрели «Стартрек», и Рай указал на то, что у нас со Скотти одинаковые фамилии. Вот так. Маленькие ублюдки стали называть меня Скотти.

Я бросаю на девушек серьезный взгляд, будто весь этот бизнес слишком утомителен, но скрытая истина состоит в том, что я никогда не пытался избавиться от этого прозвища. Оно укрепило мое место в их группе, а до того момента я никогда не был частью чего-то стоящего. Тогда впервые кто-то решил дать мне прозвище, и это значило, что меня приняли.

Во второй раз со мной случилось подобное, когда я летел на самолете с прекрасной болтушкой, что смотрит на меня сейчас так, будто я плюнул в ее пиво.

— Софи. Джулс, — я киваю им по очереди.

Веснушки на щеках Джулс начинают блекнуть, так как ее загорелая кожа вдруг становится бледно-серой.

— Я... гм... Это... Я объясняла Софи, что...

Я спасаю ее от мучений:

— Всё в порядке, если хочешь сбежать. Не буду держать на тебя зла.

Джулс выпрыгивает с места и хватает огромную зеленую сумку, с которой постоянно ходит.

Софи садится ровнее, выгибая брови.

— Эй! Ей никуда не нужно уходить. Фактически это тебе стоит уйти, — она указывает на меня пальцем, будто пистолетом.

— Нет-нет, — говорит Джулс, уже отходя от стола. — Он прав. Я очень хочу сбежать.

Так она и делает, почти мчась на всех парах к двери. Софи откидывается назад, фыркая и скрещивая руки на роскошной груди.

— Боже, ты будто Дарт Вейдер или кто-то в этом роде.

Я скучал по тебе. В этой незваной мысли даже смысла нет — прошло меньше часа с нашей последней встречи. Но от того, что я сижу здесь с ней, такое чувство, словно меня помиловали.

— Мы уже выяснили, что я инженер этого производства, — говорю налегке. — И ты путаешь космические драмы.

Она морщит нос и отводит взгляд, поворачиваясь ко мне боком. Я использую момент, чтобы украсть ее Guinness и сделать глоток. Пиво комнатной температуры, густое, темное и идеальное. Настоящий завтрак чемпионов.

— Эй! — она крадет у меня бокал. — Закажи себе свое.

Софи вытирает ободок бокала влажной салфеткой.

— Боишься, что у меня вши?

— Удивлена, что ты вообще знаешь это слово.

— Я знаю несколько таких.

Больше всего я скучал по перепалкам с ней. Софи... это весело. Когда в последний раз я веселился?

— И это напоминает мне... — я наклоняюсь ближе. — Что хоть время от времени наслаждаюсь анальным сексом с женщиной, я никогда не лизал ее анус.

Софи давится пивом, отчего разбрызгивает его по столу, а ее щеки становятся ярко-алыми. Пытаясь не улыбаться после достигнутой победы, я передаю девушке еще одну салфетку.

Она сердито смотрит на меня, вытирая подбородок.

— Если ты пришел, чтобы попытаться уговорить меня уехать домой, то не утруждайся. Я остаюсь, и ты ничего с этим не поделаешь.

Она приподнимает подбородок, будто бы говоря «Вот так-то!»

Я откидываюсь на свое кресло.

— Знаешь, а ты права, — когда она хмурится, я продолжаю, — бизнес — это дело личное. Я просто не думал об этом в данном ключе, пока ты не представила ситуацию в таком свете.

Выражение ее лица становится мрачным. Я убираю бокал с пивом так, чтобы она не могла его достать, и девушка закатывает глаза, но на ее губах появляется невольная улыбка. И меня поражает то, что этот день стал куда лучше от одного вида ее улыбки. Слабость. Вот чего я не хочу. Но некоторые вещи сильнее нас.

Честь. Честность. Потребность.

— Я ненавидел эти снимки и то, что они собой представляют, так же сильно, как ненавидел случившееся с Джаксом, — говорю ей тихо.

Гнев сходит с ее лица, и Софи смотрит на меня полными боли и широко открытыми глазами.

— Нет, — поправляю себя я. — Я ненавидел их даже больше. Они создали памятник этому уродству. Этой... — мое горло сжимается, и приходится откашляться. — Боли.

— Мне жаль, — шепчет она. — Ты никогда не поймешь, как сильно.

— Я тебе верю. Знаю, что такое потеряться в работе. Мы все игнорировали важность самоконтроля до случившегося с Джаксом. Бывало, я просыпался и не помнил, в какой стране нахожусь. Потому что всё казалось размытым в веселье и вере в то дерьмо, которым кормили нас окружающие. Я понимаю ложь, которую ты рассказываешь себе, чтобы пережить тот день.

— Не могу передать словами.

— Болтушка, ты вращаешь горы в социальных медиа. Я ворочаю их для музыкального бизнеса. Костюмы, манеры, весь этот чертов фасад — часть арсенала. В той комнате ты увидела их во всей красе. — Мой палец касается капельки пива. — Я отреагировал на основе давнего гнева.

Когда она отвечает, ее голос тихий и нерешительный:

— Уверен, что это давний гнев, а не новый?

Я встречаюсь с ней взглядом и снова чувствую этот непривычный толчок прямо под ребрами. Боль, обида, угрызения совести, нежность — всё так запуталось, отчего сложно разобраться в собственных эмоциях. Мне хочется извиниться за то, что ранил ее. Хочется отослать ее куда подальше, чтобы больше не испытывать этого дискомфорта.

Она опасна, так как я не могу ее контролировать. И невероятно красива, будто расплавленное стекло, что так и манит вас к нему прикоснуться, хоть и знаете, что обожжетесь.

Но среди всего хаоса есть одна эмоция, которой не чувствую.

— Я не злюсь на тебя.

Когда девушка кивает, неуклюже дергая головой, я сую руку в карман и достаю несколько фунтов. Мои пальцы дрожат, когда роняю деньги на стол.

— Езжай в тур, — говорю ей. — Я не буду стоять у тебя на пути, а поприветствую тебя в качестве нового ценного достояния группы.

И затем сбегаю так же отчаянно, как несколько минут назад это сделала Джулс. Потому как я только что подписался на несколько месяцев ада и искушений.

Софи

Мы остаемся в Лондоне на наделю, так что я работаю с ребятами, прочесывая их социальные медиа и внося коррективы. Иными словами, добавляя себя администратором во все их социальные аккаунты и время от времени выступая от их лица.

Ну и делаю снимки. Всё время. Это не сложно с «Килл-Джоном» в роли предмета для съемки. Все ребята очень фотогеничны. Я часто задавалась вопросом славы. Редко встретишь известного человека, который еще и фотогеничен, даже если обладает классической красотой. Почему так? Делает ли их более привлекательными блеск славы? Или есть нечто внутри них, отчего глазу приятно смотреть, а слава становится легкой добычей?

В чем бы ни было дело, сглаживать некоторые мгновения съемки с «Килл-Джон» — настоящее удовольствие. Не то чтобы всё проходит совсем без споров.

Киллиан всё ещё довольно сильно злится. Он бросает на меня сердитые взгляды, когда я делаю фото того, как они с Джаксом смеются, пока работают над музыкой в арендованной на неделю студии.

— Не мешаю?

— Нет, — я делаю еще один снимок. — Фактически, если хочешь широко и мило улыбнуться и задержать это выражение на своем лице, я буду признательна даже еще больше.

— Господи. Ты безжалостна. Убирайся.

— Киллс, — говорит Джакс, вздыхая. — Просто уймись нафиг.

Он поворачивается ко мне и вываливает изо рта язык, сводя зрачки зеленых глаз к носу.

Я послушно делаю снимок.

— Отлично! — опуская камеру, сажусь на пол студии. — Послушай, никто из нас не в силах изменить свое прошлое. У нас всех есть лишь настоящее. Нравится тебе это или нет, вы два фронтмена группы, а значит, вдохновляете своим примером. Люди до смерти хотят увидеть вас с Джаксом снова счастливыми. Им нужна эта уверенность.

— И ты думаешь, мы сделаем несколько снимков в процессе пофиг чего, и всё станет лучше? — спрашивает Киллиан. Его тон высокомерен, но он явно сомневается.

— Ты мне скажи, — парирую я удар. — Ты находишься в этом бизнесе дольше меня. Не считаешь публичный образ важным?

С секунду парень просто смотрит на меня. Но затем смеется и улыбается. Когда он это делает, зрелище захватывает дух. Киллиан Джеймс очень сексуален. К счастью, у меня есть иммунитет к сексуальным мужчинам. Ну, к большинству из них.

— Ладно, — говорит Киллиан, разрушая мои размышления об озлобленных менеджерах. — Я был мудаком. Это важно, даже если мне это не по душе.

— Вот. Неужели было так тяжело? — спрашиваю я.

Он подается вперед, наклонив голову так, будто собирается рассказать секрет.

— Знаешь, на самом деле мне неловко вести себя с женщинами как засранец.

— Правда? — спрашиваю я, прикусив уголок губы, чтобы не улыбаться. — Но у тебя так хорошо получается.

Джакс смеется так сильно, что откидывает голову назад, прижимая свою Telecaster к животу. Боковым зрением я замечаю, как голова Габриэля поднимается и поворачивается в нашем направлении. Он сидит в соседней студии, разговаривая с Уипом, пока тот репетирует на барабанах.

Все студии соединяются стеклянными стенами, окружающими производственную рубку. Всё это время я осознавала его присутствие, но не думала, что он осознавал мое. Очевидно, Габриэль не слышит нас, но всё же заметил смех Джакса. Опять же, становится всё более и более очевидным тот факт, что Габриэль следит за всем и вся.

Киллиан тоже смеется, а затем подталкивает мою ступню своим ботинком.

— На тебя сложно продолжать злиться, Софи.

— Помни это, когда я следую за тобой по пятам, как за собачьей попкой.

Он снова смеется — такой глубокий рокочущий звук.

— Говоришь, как Либби.

— Ох-ох, — смеется Джакс, беря пиво. — Он только что сказал тебе наивысший комплимент по шкале его оценок. Берегись, скоро ты станешь предметом насмешек и шалостей, как и все мы.

Я притворяюсь, что в ужасе, но внутри меня наполняет нежное тепло. У меня есть много друзей и знакомых. Знакомство с новыми людьми никогда не было для меня проблемой; это не сложно, когда ты от природы болтушка. Но я никогда не становилась частью дружной, тесной семьи из друзей. Возможно, все эти парни тоже не примут меня по-настоящему. Время покажет. Но мне бы этого хотелось.

Странно осознать, что я одинока, несмотря на то, что на самом деле никогда не бываю одна. Но это так. Мне хочется, чтобы кто-то знал меня настоящую, а не блестящую оболочку, которую я показываю миру.

Я оставляю Киллиана и Джакса репетировать дальше и направляюсь к Райю, а затем — к Уипу. Когда заканчиваю с фото, загружаю их на компьютер и отбираю те, что хочу использовать сегодня в социальных медиа.

Время проходит быстро, а потом мы едем проверить место, где во вторник пройдет ночное шоу. Ребята взволнованы и энергичны. Клянусь, должно быть, они берут силу в музыке, так как чем больше говорят о ней, чем больше играют, тем кажутся более наполненными силой.

С другой стороны я? Я всё ещё чувствую последствия смены часовых поясов — с момента прибытия у меня плохой сон по ночам — и почти не обедаю. К слову, когда это мы пропустили ланч? Как я его пропустила?

Мой желудок рычит в знак протеста, и я пытаюсь игнорировать его, потому что никто ещё не готов уходить отсюда. Я делаю перерыв и сажусь на сцену, прислонившись к неподключенному амперу. У меня болит голова, и я бы с удовольствием вздремнула. Только обычно сонливость тоже как рукой снимает, как только захожу в свой номер.

Мой желудок снова урчит и, клянусь, начинает поедать самого себя, потому что внутренности сжимаются от боли. Я дергаю за молнию на чехле для камеры и матерюсь себе под нос. Ну вот, меня поглощает голод. Скоро начну рычать. А этим ребятам, кажется, нет, блин, никакого дела до того, что мы тут торчим уже несколько часов с тех пор, как ели в последний раз...

— Держи.

Мне под нос суют упакованный сэндвич из Pret A Manger. Через секунду рядом со мной на сцену садится Габриэль.

Мне одновременно хочется схватить сэндвич и восхищаться лёгкостью его движений.

«Что просто нелепо, — молча ворчу я, вонзая зубы в пшеничный хлеб. — Пускать слюни на то, как движется этот мужчина. И что дальше? Начну писать стихи о его щетине?»

К сожалению, я могла бы. Правда.

Как только еда попадает ко мне в рот, я вздыхаю от облегчения.

— Спасибо, — бормочу во время пережевывания.

— Ничего такого.

Габриэль немного приподнимает плечо, пока наблюдает за стадионом.

Он принес мне яичный салат с аругала. Мой любимый. Я сжимаю сэндвич в руках, словно драгоценный подарок, и делаю еще один укус. И еще. Черт, какая же я голодная.

— Это нечто.

— Не болтай с полным ртом. — Он достает из сумки бутылку воды, покрытую капельками конденсата, и откручивает крышку перед тем, как передать ее мне. — Боже упаси, еще подавишься едой и не сможешь больше болтать.

Вода ледяная, и я чувствую, как она охлаждает меня изнутри. Сладостная влага.

— Откуда ты узнал, какой сэндвич мой любимый?

Он смотрит вдаль, но его подбородок слегка опускается.

— Моя задача — знать всё о своих людях.

Его людях. Его стаде.

— Не вижу, чтобы ты принес еду еще кому-то.

Он наконец-то поворачивается в мою сторону. Мерцающие голубые глаза искрятся язвительным весельем, кривая линия губ слегка изгибается. Как всегда у меня перехватывает дыхание. Изгиб углубляется.

— Никто не выглядит таким голодным, как ты, Дарлинг. И ради всех нас лучше накормить тебя.

Я подозреваю, что он назвал меня по фамилии в виде насмешки, но Габриэль всегда произносит мое имя, будто ласку. Я отмахиваюсь от этого чувства, передергивая плечами.

— Меня даже не волнует то, что ты говоришь оскорбления в мой адрес. Это правда. Я была готова съесть собственные руки.

— Нам бы этого не хотелось. — Его рука почти касается моей. — Ты нужна нам для работы.

Мой телефон звонит.

— Замри на этой мысли, — говорю, отвечая на телефон. — Желтый?

— Желтый? Вот как ты отвечаешь на звонки? Это твоя мама, к слову.

Я закатываю глаза.

— Да, мам, я узнала твой голос.

— Ну, с тобой никогда не знаешь наверняка, — отвечает она, глубоко вздыхая. — Ты очень давно звонила, могла и забыть.

Улыбаясь, я опускаю сэндвич.

— Мам, ты могла бы сделать чувство вины видом Олимпийского спорта.

— Я пытаюсь, мой ангельский пирожочек. А теперь расскажи о своей новой работе. Они с тобой милы? Тебе всё нравится?

Это не тот разговор, который мне хотелось бы вести рядом с Габриэлем и его супер острым слухом, не говоря уже о его явно веселом обращенном ко мне взгляде. Но не могу же я заявить об этом вслух.

— Конечно, все они мило ко мне относятся. В противном случае, я бы не осталась.

Не совсем правда. За последние годы я работала на многих дерьмовых работах с даже еще более дерьмовым начальством, но решила начать с чистого листа: не воспринимать ничего, что не приносит мне радость.

— И я рада этому, ма. Правда.

— Ну, тогда хорошо. А те ребята из группы? — ее голос становится ниже. — Они настолько же секси, как выглядят по телевизору?

Я рассказывала ей, чем занимаюсь, в своих смс. Но не ожидала, что мама знает о «Килл-Джон». Я фыркаю в трубку.

— Серьезно? Ты пытаешься травмировать меня на всю жизнь? Тебе не нужно спрашивать о секси рокерах.

Рядом со мной Габриэль фыркает и откусывает немного от моего сэндвича. Я краду его обратно, бросая на парня косой взгляд, пока мама продолжает говорить:

— Прошу, — тянет она. — Если бы я не любила секс, ты бы даже не появилась...

— Ла, ла, ла... Я тебя не слышу!

Габриэль хихикает так тихо, что слышно только мне. Но для меня этот звук должен быть под запретом, так как посылает покалывание туда, где я в нем не нуждаюсь.

— На свет! — решительно заканчивает мама.

— Мам.

— Не скули, Софи. Это некрасиво.

Слышится щелчок, и затем в разговор врывается голос отца.

— Моя деточка не скулит.

— Видишь? Папа знает, — вставляю я, усмехаясь. Это наша с ними старая игра, и кого волнует, что мне двадцать пять лет; здорово продолжать вести себя как ребенок. Безопасность и комфорт.

Вот так, сижу на сцене, собираясь отправиться в тур по Европе с самой известной в мире группой. Но на несколько минут я могу быть просто Софи Дарлинг, единственной дочерью Джека и Маргарет Дарлинг.

— Ты ее испортишь, Джек, — говорит мама. — Я должна противостоять дурному влиянию дозой твердого реализма.

По сути, я — это моя мать, только моложе и с меняющими цвет волосами. Мне приходится прервать родителей до того, как они смогут продолжить это. Препираться они могут хоть вечность, а у меня тут обед с сексуальным и любознательным боссом — сама мысль об этом наполняет меня острым предвкушением.

— Послушайте, мой обеденный перерыв почти закончился. Давайте перезвоню вам завтра, когда мы остановимся на денек.

— Ладно, сладкая, — говорит папа. — Просто помни, мужчины любят тех женщин, которые играют жестко. Тех, которых сложно заполучить.

Мне не нужно бросать взгляд на Габриэля, чтобы знать, что он закатил глаза.

— И, тем не менее, у вас с мамой всё началось с секса на одну ночь...

— Черт побери, Маргарет. Ты слишком много ей рассказываешь.

Всё еще смеясь, мы прощаемся, и как только я кладу трубку, Габриэль начинает говорить:

— Ну, теперь твои слегка сумасшедшие словесные атаки становятся более понятными.

— Подсушивать невежливо, ты же знаешь...

— Мне пришлось бы закрыть уши, чтобы не слышать этого трещания. — Он смотрит на меня с ясно читаемым весельем в глазах. — Они болтают так же громко, как и ты.

— Разве правильно сказать не наоборот?

— Детали.

Я улыбаюсь, хоть и хотела бы сдержаться, и толкаю его плечо своим. И это подобно толканию плечом кирпичной стены.

Габриэль снова берет мой сэндвич, и так как я чувствую себя щедрой, то оставляю его ему, вместо этого принимаясь за вторую половину. Он приканчивает свой кусок за два укуса, затем вытирает рот салфеткой.

— У тебя милые родители, Болтушка.

Тепло наполняет мою грудь.

— Спасибо. Я по ним скучаю.

Он сочувствующе кивает.

— Не получается с ними часто видеться? Ты говорила раньше, что выживала на лапше быстрого приготовления...

— Я люблю своих родителей, — перебиваю я. — И вижусь с ними так часто, как могу. Но есть предел тому, что я могу у них взять. Они... немного слишком усердствуют, пытаясь присмотреть за мной.

Я поднимаю телефон и прокручиваю фото, пока не нахожу нужный снимок. Это мое давнее фото, на нем я широко и болезненно улыбаюсь, сидя между родителями на диване. Передаю мобильный Габриэлю.

Он долго разглядывает снимок.

— Ты немного похожа на них обоих.

— Да.

Мне это отлично известно. У меня темно-карие глаза мамы, наглая улыбка и курносый нос. От папы мне достались структура тела и волнистые русые волосы. Я опускаю взгляд на маму — ее карамельные окрашенные волосы ниспадают прямыми локонами. Мне тоже всегда хотелось такие волосы.

— Это мое фото на вечеринке в честь выпускного из колледжа.

Мужчина хмурит брови, ожидая услышать пояснения.

Я качаю головой и кривлю губы.

— Это была вечеринка с пивом в бочонках. И они оказались там единственными родителями.

От него исходит краткий шокированный смешок, а затем Габриэль сглатывает.

— Это объясняет твое кривое выражение лица.

— Ха. Это выражение того, кто строит планы долгой и мучительной смерти своих родителей.

Он издает веселый звук.

— Они всегда были такими — вникающими во всё-всё. Мама наполовину филиппинка, наполовину из норвежских американцев. Она обычно готовила мне пакеты с перекусами: яичные рулеты и копченную лосятину.

— Яичные рулеты?

— Филиппинские спринг-ролы, в основном. Очень вкусные. Но добавь к ним копченной лосятины? И уже не очень, — я кривлюсь. — А еще и папа. Этот большой и чокнутый, наполовину шотландский американец, наполовину армянин, профессор социологии. Он обычно дразнил меня, называя уникальной малышкой и объясняя мою запутанную родословную умирающим от скуки друзьям, — я вздыхаю. — Так что общение с ними лучше дозировать.

— Тебя любили, — произносит он нежно. — Это замечательно.

— Так и есть. — Я обвожу взглядом огромный стадион, наблюдая, как дорожная команда пакует инструменты, пока «Килл-Джон» сворачиваются. — И это тоже было проблемой. Я не хотела, чтобы они узнали, что их дочь потерпела неудачу. Или что я не могу себя прокормить. Я не лгала, когда сказала, что стыдилась своей работы. Лишь в прошлом году я снова стала хотеть их увидеть, понимаешь?

Он медленно кивает, неодобрительно кривя губы.

— Теперь я не стыжусь. Рада, что мама почти поклонник «Килл-Джона».

— Может мне стоит отправить твоей маме подписанное фото группы? — в его глазах вспыхивают мерцающие огоньки.

— Боже, не поощряй ее. А то не успеешь моргнуть, как она окажется здесь, и ты сойдешь с ума.

— Звучит, как нечто очень стоящее.

— Я натравлю ее на тебя, — предупреждаю я. — Ты намного красивее всех парней. Она будет ходить за тобой по пятам, кормить и щипать за зад, когда ты не видишь.

— Она же замужем, — говорит он так, будто это важно.

— И у нее слабость к красивым мужчинам. Просто вообрази себе, — уверяю я.

Он корчит рожицу.

— Мужчины не бывают красивыми.

— Существует множество видов красоты, Солнышко, — я перечисляю их на пальцах. — Красивые девочки — такие милые и симпатичные. Красивые женщины, которые редко становятся проститутками с золотым сердцем, несмотря на то, что нам показывают в фильмах. Красивые мальчики — привлекательные, но в основном тебе просто хочется ущипнуть их за щечки. И красивые мужчины, — я многозначительно смотрю на него. — Знаешь, такой вид мужчин, который часто путают с известными по всему миру моделями...

Чертов ублюдок сует мне в рот сэндвич.

— Будь хорошей болтушкой и поешь.

Я сердито кусаю и медленно жую, мой многообещающий взгляд грозит возмездием. Но глубоко внутри моя кровь кажется шампанским, что течет по венам, пузырясь и шипя счастьем. Мне весело. Слишком, потому что не хочется, чтобы всё это заканчивалось.

Возможно, он чувствует то же самое, потому что удовольствие на лице Габриэля нарастает. Он сидит со мной в тишине, пока я не доедаю обед и не выпиваю всю воду. Когда заканчиваю, Габриэль передает мне салфетку и убирает мусор в пакет, который принес с собой. Всё так просто, аккуратно и молча. Ничего не могло бы привлечь внимание к этому его действию. Словно этот мужчина всегда заботился обо мне — здесь ничего такого, просто часть его работы.

И всё же это ложь. Габриэль Скотт может знать всё о каждом из его подчиненных, но для них он лишь неприступная тень в углу комнаты. Ему так нравится. Тот факт, что он заботится обо мне, вызывает тепло у меня в груди.

И до того, как парень успевает уйти, я наклоняюсь и нежно целую его в щеку. Он вздрагивает, но смотрит на меня из-под полуопущенных век, пока отстраняюсь.

— Спасибо за обед, Габриэль. Теперь мне значительно лучше.

Его взгляд перемещается к моим губам, и они приоткрываются, будто он облизал их. Глубоко вдохнув, он медленно выдыхает и кончиком большого пальца касается уголка моих губ. Прикосновение отдается напряжением в самом центре моего естества. Все интимные места моего тела сжимаются, распаляются и сладостно ноют.

— У тебя на лице остаток яйца, — у него хриплый голос с ноткой веселья. Габриэль на секунду зло усмехается мне, а его палец задерживается на мгновение, прежде чем он убирает его и быстро спрыгивает со сцены. — Возвращайся к работе, Дарлинг.

Я улыбаюсь наигранно весело, хотя мое тело буквально превратилось в сплошной горящий, дрожащий ком плоти.

— Да, дорогой.

Пара работников сцены поднимает головы, услышав, как я назвала великого Скотти дорогим, и смотрит на меня в ужасе. А это значит, что я единственная, кто замечает, как Габриэль спотыкается. Он быстро приходит в себя, но этого достаточно, чтобы я могла улыбаться до конца дня.

Глава 6

Габриэль

Время от времени я играю сам с собой в игру, откладывая удовольствие на потом. Если хочу чего-то по настоящему, то стараюсь отсрочить момент получения желаемого. Свою первую хорошую машину я ждал год, говоря себе, что не важно, есть у меня авто или нет; моя жизнь не стала бы лучше или хуже от покупки транспортного средства. Время от времени я разглядывал фото Астон Мартина DB9 и тем самым подкармливал свою потребность. Я позволил себе выбрать цвет — стальной серый с красными тормозными колодками — а затем, наконец, когда уже минул год, я купил ее. К тому времени мое возбуждение ослабло, а потребность в машине не была ощутима. Я победил собственное желание.

И так я поступаю по жизни с каждой несущественной потребностью: машины, дома, маленькая картина Сингера Серджента, которую так желал купить. И мне это было на руку. Когда ничего не желаешь, ничто не может тебя погубить. И я прекрасно понимаю, что эта игра берет начало в потере моей матери в раннем возрасте. Мне не нужно часами сидеть на диване для понимания того, что я использую контроль для самозащиты. И мне плевать на то, что обо мне говорят. Это работает, конец истории.

Я говорю себе это снова и снова, пока мечусь по своей гостиной. Вокруг меня молчаливый дом. Слишком тихо. Я могу слышать собственные мысли, но кто ж, черт возьми, хочет слушать самого себя в час ночи?

Мне стоит пойти спать, но я не могу уснуть. В буквальном смысле не могу. И в таком состоянии я нахожусь со времени прибытия в Лондон. Просыпаюсь по ночам и к утру оказываюсь выжат как лимон. Короче говоря, я в лишенном сна аду.

Клянусь, я еще раз разворачиваюсь и иду через комнату, как какой-то психически неуравновешенный персонаж романа Остин. Вот только я тут в одиночестве. В первом доме, который вообще себе купил. Восемь миллионов фунтов за то, чтобы обезопасить частный заповедник Челси. Я люблю каждый дюйм этого места, каждую половицу и старые штукатуреные стены. И всё же стоя посреди комнаты, за декор которой я заплатил дизайнеру, чувствую себя, будто в могиле.

Мне стоит позвонить кому-то из ребят. Кто-то точно не спит; они все ночные совы. Но я не хочу с ними разговаривать. Мне хочется совершенно иного.

— Черт, — я оттягиваю воротник. Кашемир отдается теплом на моей коже, но мне кажется, что он меня душит.

Она не будет спать. Я знаю. Чувствую это до мозга костей.

Так тихо, что звук моих шагов отдается эхом. Я беру телефон до того, как могу остановиться.

Не делай этого. Это занятие не приведет ни к чему хорошему. Она твой сотрудник.

Я опускаю телефон и обхожу комнату еще трижды до того, как мои ноги несут меня прямо к буфету, где лежит мобильный. Рука хватает эту чертову штуку.

Просто отпусти. Она увидит в этом слишком много.

— Черт. Черт. Черт.

Я сжимаю затылок, который так и ноет от напряжения и гнева.

У себя в голове слышу ее легкий смех. Вижу ее лицо и то, как слегка морщится переносица, когда девушка усмехается. Мой взгляд скользит по комнате с удобной мебелью, моими и парней снимками на стенах. Несмотря на дизайнера, я внес свое слово в каждую деталь. Этот дом — отражение меня в самом личном смысле. Что бы она сказала, увидев его? Нашла бы его холодным или гостеприимным?

И почему меня это вообще ебет?

— Потому что ты наконец сломался, приятель.

И говоришь с самим собой. Чудесно. Просто великолепно.

Софи

Моя комната такая милая, я все еще наполовину уверена, что сплю. Кремово-белые панельные стены, ковры из сизаля на полу, кровать с четырьмя резными столбиками. А есть даже викторианская ванная с золотистыми ножками напротив кровати. Это и правда романтично. Своего рода мечта — купаться в ванной, соблазнительно высунув ножку, пока мой мужчина полулежит на кровати, наблюдая, а затем не может более терпеть этой пытки и забирается ко мне в ванную. Мы устроили бы бардак на полу, разбрызгав воду и смеясь во время секса.

Прекрасный образ.

Вот только я тут одна в темноте, лежу под хрустящим бельем, абсолютно проснувшись и глядя на огни, что отбрасывают на потолок проезжающие мимо отеля автомобили. Мне стоило бы поспать, но перепад времени крадет у меня сон на удивление жестоко. Я так возбуждена, мое тело гудит от потребности встать с постели. Плохая идея. Мне нужен сон.

Я так сильно сосредотачиваюсь на попытке уснуть, что меня пугает звук телефона. Шаря в темноте, нахожу его на прикроватной тумбочке. Даже не уверена, от кого ожидала получить сообщение в два ночи. Но, конечно, не рассматривала его в роли отправителя.

Солнышко: Если ты сейчас не спишь, то будет еще сложнее перестроиться на другой часовой пояс.

Я тут же пытаюсь сдержать нелепую усмешку, будто он может видеть меня по телефону.

Я: Если ты так переживаешь о моем сне, то тебе не следовало писать мне посреди ночи.

Он тут же отвечает.

Солнышко: Шансы разбудить тебя были малы. Я знал, что ты не спишь.

Я: О? Так ты экстрасенс?

Солнышко: Нет. Просто тоже не сплю. И вспомнил о твоей неспособности успокоиться.

Я: Ошибочка! Я могу успокоиться!!!!!

Солнышко: Именно это и подтверждает твоё чрезмерное использование восклицательных знаков.

Я смеюсь в темной комнате, подтягивая колени к груди. Мое сердце начинает биться быстрее. Хихикаю, как школьница. И разве это не хреново?

Он твердо дал мне понять, что мое место среди сотрудников, а затем принес тот сэндвич. Я даже не уверена, что он мне доверяет, и все же Габриэль пишет мне посреди ночи. Возможно, ему одиноко. Или, быть может, он хочет с кем-то перепихнуться. Он не похож на знакомых мне ранее мужчин, так что не могу быть уверена. Но не могу притвориться, что мне не нравится с ним флиртовать, даже если, в конце концов, это ни к чему не приведет.

Я: Твой сарказм пахнет кровью погибших интернов и душами потерянных записей сотрудников.

Солнышко: Ошибочка. Это я ем на завтрак. Держись, Дарлинг.

Я смеюсь, хотя он меня не слышит. Почти могу представить его выражение лица, всегда серьезное, но с этим намеком на морщинки в уголках глаз и полных губ. Эта крошечная улыбка, которую большинство людей даже не заметили. Мир восхищается Габриэлем Скоттом, но он до чертиков много работает, притворяясь, что это не так. Вот как много я уже знаю.

Я: Ох... уже стал ко мне так нежно обращаться?

Солнышко: Это твоя фамилия.

Я: Удобное оправдание.

Солнышко: Законное.

Я: Меня никто никогда не называл по фамилии. Может, мне стоит звать тебя твоей? Ну, Скотти, как зовут тебя все остальные?

Солнышко: Нет.

Я лишь дразню его, так как не хочу называть парня Скотти. Для меня это не его имя. А скорее какого-то незнакомца. Но энергия и сила его ответа вызывает у меня вопрос о том, почему он не хочет, чтобы я использовала это имя, тогда как всё его окружение зовет Габриэля именно так. Большой палец слегка дрожит, пока набираю ответ, принимая более серьезный тон, так как, ну правда, какого хрена я флиртую с главным боссом?

Я: Ну, ты меня поймал. Я, блин, не могу уснуть. Мне придется жить с последствиями.

Внизу экрана моего телефона пляшут маленькие точечки. Они исчезают, затем снова появляются. Интересно, какого черта он пытается написать и стирает текст.

Я почти решаю написать Габриэлю, просто чтобы подтолкнуть его зад к тому, что он там пытается сказать, когда наконец появляется сообщение. И я ахаю. И задыхаюсь. Мое сердце останавливается, а затем снова колотится. Я ничего не вижу. Вот оно, ясное, как день.

Солнышко: Не хочешь приехать?

Что. За. Черт?

Я застываю в шокированном состоянии на добрые несколько минут, потому что он успевает написать кучу неубедительных пояснений.

Солнышко: На чай.

Солнышко: Чтобы тебе легче было уснуть.

Солнышко: Я готовлю вкусный чай.

Он готовит чай? Габриэль у-меня-нет-времени-на-простых-смертных Скотт реально готовит чай? И пьет его? Не трахайте мне мозг, с таким же успехом меня можно назвать балериной.

Он продолжает писать.

Солнышко: Черт. Очевидно, что уснуть не удастся.

Солнышко: Игнорируй приглашение.

Я быстро набираю ответ, выручая беднягу из этой передряги.

Я: Где ты?

Я: Твой дом, в смысле. Где он?

Он молчит. Знаю, стоит там и хмурится на телефон. Вероятно, уже некоторое время. Я сдерживаю еще одну улыбку.

Солнышко: Через несколько кварталов. Могу отправить машину.

Я: Нет. Я пройдусь.

Солнышко: Ты не станешь. Я тебя встречу.

От моей усмешки уже болят щеки. Я выбираюсь из кровати и натягиваю джинсы.

Я: Ладно. Где?

Солнышко: Перед твоим отелем. Через десять минут.

— Это сумасшествие. Сумасшествие, — бормочу я, застегивая джинсы и роясь в чемодане в поисках лифчика и майки. Я не беспокоюсь о свете, как будто это могло бы стать причиной включения моего здравого смысла, и в результате я бы написала Габриэлю забыть обо всем. Потому что, вашу мать, что я творю?

Он и правда хочет приготовить мне чай?

Да. Знаю, хочет. Габриэль говорит то, что имеет в виду. Он приготовит мне чай. Но желает ли большего? Почему он вообще меня пригласил?

— Прекрати думать.

Разговаривать с собой это не к добру. Я надеваю свободную кремовую рубашку с длинным рукавом и натягиваю чаксы.

А затем оказываюсь в лобби до того, как вспоминаю, что не причесалась и не накрасилась.

— Усраться.

Ночной портье бросает на меня такой взгляд, будто я свихнулась, и я натянуто улыбаюсь ему перед тем, как поспешить мимо. В любом случае, нет времени возвращаться в номер, а то могу упустить Габриэля. Он может струсить, если придется подождать.

Мне нравится погода в Лондоне. Плевать, что я единственная в мире, кому она нравится. Прохладно и свежо, и влажность такая, чтобы мои волосы на кончиках закрутились. И черт подери, если на тротуаре нет подмерзшего слоя тумана. В два ночи буднего дня здесь еще и довольно тихо, улицы пустынны.

Моя рука так и чешется от желания сжать камеру. Эта потребность нарастает, когда Габриэль появляется из тени. Его руки засунуты в карманы темных слаксов. Серый кашемировый свитер обтягивает широкие плечи и большие бицепсы. Этот мужчина мог бы продавать лодки в пустыне лишь благодаря своему прекрасному виду.

Он направляется ко мне, слегка опустив подбородок и глядя на меня из-под слегка нахмуренных бровей.

Я почти проглатываю язык.

— Привет, Солнышко.

— Болтушка.

Он останавливается в нескольких футах, и мы глазеем друг на друга. Мое сердце бьётся как метроном. Он окидывает меня взглядом с ног до головы, а затем останавливается на лице. Не знаю, что сказать. Возьми меня прямо сейчас, — вероятно, не покатит. Или даже очень.

Его голос такой низкий и хриплый.

— Не знаю, почему я здесь.

Мне стоит обидеться. Но поскольку он буквально озвучивает мои мысли, не могу бросать в парня камни. Вместо этого я борюсь с улыбкой, тогда как он просто такой недовольный.

— Ты написал, пригласив выпить чая в два ночи, затем предложил забрать меня.

Его губы сжимаются.

— Я не... Я не очень общительный.

Нет, блин.

— И все же мы здесь.

Что-то вспыхивает в его глазах.

— Видимо, так. — Он не двигается. Еще один раздраженный звук вырывается из его горла. — Я, черт возьми, не могу уснуть.

От того, что он обратился ко мне по этой причине, у меня в груди расцветает тепло.

— Так пойдем чем-то займемся.

Он, очевидно, не хочет наслаждаться этим. Его плечи сутулятся под свитером.

— Это не касается секса.

Я смеюсь.

— Надеюсь, что так. Было бы неловко тебя отвергнуть.

Лгунья, лгунья, твои трусики сейчас сгорят.

Его губы изгибаются.

— Извини. Я в этом не силен.

— В заявлении очевидного, Солнышко.

Фыркая, он поворачивает голову, но я вижу, как на его губах появляется и затем исчезает улыбка. После он резко кивает, будто приходит к какому-то решению.

— Пойдем?

Подбородком он указывает в ту сторону, откуда пришел.

Мы идет в тишине, достаточно близко, чтобы наши плечи касались при каждом сделанном шаге. Я не против молчания. Оно дает мне возможность скрыть свои мчащиеся на всех парах мысли.

— Сразу за следующим поворотом, — говорит он тихим и мрачным голосом.

— А ты, правда, хочешь приготовить мне чай?

— Разве я не сказал, что приготовлю? — его взгляд встречается с моим. — Что не так с чаем?

— Ничего. Просто... — я пытаюсь подобрать подходящее слово. — Как-то в духе бабушки.

Он смеется, даже слегка фыркая.

— Я англичанин. Чай — лекарство от всех наших проблем. Плохой день? Выпей чашку чая. Голова болит? Чай. Босс придурок? Чай.

— А, — говорю я с триумфом. — Так у меня есть причина пить чай.

Габриэль застывает на ходу и пристально смотрит на меня.

— Мы согласны, что я твой босс? Или у тебя болит голова?

— Не знаю. А ты согласен с тем, что можешь быть придурком? — я улыбаюсь так широко и фальшиво, что мои щеки каменеют.

— Придурком, который принес тебе обед и собирается приготовить чай, — указывает он мягко, а затем подталкивает меня локтем в бок.

Я собираюсь толкнуть его в ответ, когда тишину разрезает резкий звук. Он такой громкий, что я почти визжу, подпрыгивая на месте. Рука Габриэля касается моей так естественно. Не знаю, собирался ли он схватить меня или просто вздрогнул от неожиданности. Но наши пальцы касаются, когда на небе вспыхивают молнии. А затем оно разверзается. И холодный дождь начинает идти так быстро, что у меня перехватывает дыхание.

Мы стоит посреди улицы, глядя друг на друга, пока нас заливает потоком воды. А затем я начинаю хохотать. Сильно. Потому что, ну а что мне еще делать? Дождь заливает мне глаза, рот. Я могу утонуть. Уверена, что вся насквозь промокла.

Габриэль как статуя — очень красивая, когда мокрая. Его черные волосы прилипают к голове, и капли дождя струятся по чертам лица, мерцая в уличном свете. Он моргает, длинные ресницы сейчас слиплись.

— Конечно, — говорит он, хрипло выдыхая.

— Ты же не собираешься винить меня в этом, правда? — кричу я громче рева грозы, все еще смеясь.

— Начиная с событий в самолете, все выходит из-под контроля из-за тебя, Софи Дарлинг, — он хватает меня за руку. — Пойдем, Болтушка, а то утонем.

Мы бежим по скользкой брусчатке лондонского тротуара. Я смеюсь до последней капли воздуха в легких. Он оглядывается на меня через плечо. Все размывается, кроме линий его лица, которые почему-то в этот момент кажутся кристально ясными, и мое сердце переворачивается в клетке ребер, когда вижу веселье в его глазах.

Он еще раз дергает меня за руку, его пальцы такие теплые и сжимают мои. Мы поворачиваем за угол, и затем все летит коту под хвост. Габриэль поскальзывается, его ботинки насквозь промокли. Одна рука, будто ветряная мельница, взлетает вверх, он хватается за меня. Мой рот складывается в слово «нет!», но оно вырывается скорее писком.

Габриэль падает, его большее твердое тело валится, утягивая меня с собой. В моей голове все происходит в замедленной съемке, а в реальности все так быстро, что мы оба представляем собой переплетенные конечности и рухнувшие на землю тела.

Я приземляюсь сверху, и мои бедра оказываются прямо напротив его. Он выдыхает что-то вроде болезненного «уф!» до того, как обнимает меня сильными руками, фиксируя верхом на своем теле.

Дождь падает на нас сверху, и Габриэль несколько раз моргает, глядя на меня.

У меня выбило весь дух, и теперь я пытаюсь отдышаться.

— Бля.

И затем мои легкие просто отказываются работать, когда на устах парня появляется яркая усмешка, я вижу все его белые зубы и становлюсь ослепленной мужской красотой.

— Видишь? — бормочет он. — Твоя вина.

— Моя? Это ты упал. Ты и твои шикарные туфли.

— Шикарные, — насмехается Габриэль. Конец света наступает, когда он переворачивается. Мои плечи встречаются с мокрым тротуаром, а дождь заливает глаза. А затем Габриэль нависает надо мной. Не думая, я раздвигаю бедра, и его ноги оказываются между ними. И вот я оказываюсь под воздействием этого крепкого, высокого тела, прижатого к моему так сильно и тепло. Мысли летят кувырком.

— Ты меня отвлекла, — говорит он, и в его глазах мерцает жар.

Сейчас Габриэль настолько близко, что я ощущаю нежное тепло его дыхания, улавливаю запах его кожи.

Он двигает бедрами, и на один краткий миг его член оказывается напротив моей киски, затрагивая чувствительную точку и посылая по моему телу волну возбуждения и искры тепла. Мои бедра раздвигаются шире, и я ахаю. Боже, он такой толстый там, и, клянусь, более чем наполовину возбужденный. Или может, все это у меня в голове, потому что Габриэль уже вскакивает на ноги так легко, как свойственно только ему.

А я тупо валяюсь на земле с налившейся тяжестью грудью, твердыми сосками и влагой между ног.

Выражение лица Габриэля возвращается к нейтральному, но в его взгляде на меня есть нечто самодовольное. Ублюдок. Он протягивает руку и поднимает меня до того, как могу даже сообразить.

— А теперь прекрати путаться под ногами. — Ага, он определенно самодоволен и смеется надо мной. — Чай сам себя не приготовит.

Остаток дороги он тянет меня как в тумане.

Таунхаус Габриэля великолепен. Ничего удивительного, эта часть Лондона прекрасна. По сравнению с остальными, его дом довольно скромный по размеру и расположен на очень тихой площади, все дома стоят вокруг маленького парка с мигающими викторианскими газовыми лампами. Опять тоскую по своему фотоаппарату. Я бы с радостью могла потратить кучу времени на съемку деталей и особенностей Лондона.

Распахивая и входя в калитку до пояса высотой, Габриэль двигается к входу в дом. Внутри нас ждет выдержанный потертый пол из дерева, доски которого пережили явно не одно столетие, и я боюсь накапать на них дождевой водой. Хотя Габриэль, кажется, не обращает на это внимания. Возможно потому, что с него тоже стекает вода.

Сбросив обувь, мы проходим мимо ярко-белых стен с кучей обрамленных в рамки эклектических работ — большинство из них представляют собой черно-белые снимки ребят за кулисами и в дороге. Я ожидаю увидеть фото других известностей, с которыми Габриэль явно знаком, но нет. Здесь только ребята и Бренна. Все это перемешано с изображениями разных городов и сельской местности. Есть даже вставленные в рамку почтовые открытки из Брайтона. Я бы задержалась и разглядела все это, но Габриэль не замедляет своего стремительного хода.

Мы направляемся прямо по узкой лестнице, которая скрипит под нашими ногами. Очевидно, данный этаж дома основной. Я заглядываю в гостиную, столовую, которую преобразовали в библиотеку, хотя тут все еще стоит обеденный стол, и еще одну комнату отдыха — все обустроено удобно, и в то же время мебель кажется слегка своеобразной. А затем мы снова поднимаемся по лестнице.

Мое сердце начинает хаотично колотиться в груди, когда осознаю, что мы направляемся в спальню. Нелепо. Конечно, мы идем в спальню; мы же до нитки промокли, и нам нужны полотенца. Мои босые ноги шлепают по приятному на ощупь деревянному полу. Габриэль не произносит ни слова, так что я смотрю на его широкую спину и крепкие руки, прилипшую к его телу грязную одежду. Не подумайте, что вид не стоящий. Я бы сделала снимок и назвала его так: Грязный и мокрый.

Тихо фыркая, я почти пропускаю тот факт, что твердая древесина сменилась пушистым, цветастым ковром. Мы в его комнате.

Я останавливаюсь на пороге. Не могу ничего с собой поделать; войти в комнату Габриэля это как будто открыть дорогу в Эльдорадо или Атлантиду. Когда он останавливается и выгибает бровь, глядя на меня, я так ему и говорю.

В ответ мужчина косится на меня, будто напрочь не понимает, что со мной делать.

— У тебя самое дикое воображение из всех, кого я встречал.

— Воображение. Верно. Спорю на крупную сумму, что в этой комнате бывала только ты, — бросаю вызов я. — Скажи, что ошибаюсь.

Он хитро улыбается.

— Ошибаешься. Здесь бывали дизайнеры. И горничная.

— Смешно.

Я тихо хихикаю, делая шаг вперед.

Могу поверить, что здесь бывали декораторы. Вместо белых стен, комната окрашена в цвет темного шоколада. Мягкие, сливочно-клетчатые шторы закрывают окна, а огромная кровать с кожаным изголовьем доминирует у дальней стены. Это место буквально кричит «логово богатого мужчины». Я с легкостью представляю его здесь, сидящего у мраморного камина цвета слоновой кости и попивающего скотч.

— Идеально.

— Идеально? — его брови сдвигаются, будто от замешательства.

— Эта комната, — я указываю вокруг нас. — Не могла бы вообразить для тебя более идеальной комнаты, даже если бы попыталась. Она тебе подходит.

Он сильнее хмурится.

— Не могу решить, комплимент ли это.

— А ты ждешь комплимента?

— Нет.

— Хм...

Он смеется — явно от раздражения — и направляется к еще одной двери.

Мои пальчики ног зарываются в ковер.

— Мне нравится твоя комната, Габриэль.

Он ворчит в ответ, пока мы заходим в гардеробную с орехового цвета панелями на стенах. Здесь пахнет деревом, шерстью и одеколоном с острыми нотками. Пахнет им. Я отказываюсь потакать своему желанию сделать глубокий вдох и вместо этого позволяю взгляду скользить по бескрайним рядам костюмов, блестящих кожаных туфлей и радуге шелковых галстуков.

— Это будто мужская версия гардероба Кардашьян.

Я прикасаюсь к рукаву костюма из угольного цвета шерсти.

— Хотелось бы думать, что у меня вкус получше, — отвечает он, открывая ящик. Достает две пары бледно-серых спортивных штанов, а затем две футболки. Он передает мне штаны и белую футболку, оставляя себе черную. — Можешь переодеться вон там. Не стесняйся использовать полотенце.

Как и он, я покрыта уличной грязью. Моя кожа замерзла и вспотела, а душ кажется раем небесным.

Он указывает на ванную в другом дверном проеме.

— Я воспользуюсь гостевой ванной.

Габриэль не дожидается, когда я запротестую и стану настаивать на том, что это мне нужно в гостевую ванную — в конце концов, я здесь гость — а просто выходит за двери со свежей одеждой в руках.

Так что я пользуюсь ультрасовременной ванной Габриэля, моясь в огромном душе со стеклянными стенами и используя его дорогущий, пахнущий им самим гель для душа. Все это напоминает сон. Очень странный сон. И мог бы им оказаться. Не могу поверить, что я здесь. Что он привел меня сюда.

Вытираю волосы одним из толстых, пушистых полотенец и надеваю его одежду.

Знаете эти книги и фильмы, где девушка надевает штаны парня, и они висят на ее крошечной фигурке? Ага, не уверена, какая фея это выдумала, но точно не я. Штанины настолько длинные, что приходится их подворачивать. Но штаны обтягивают мой зад и бедра довольно неплохо.

Футболка подошла получше, но выглядит скорее подобно мешку. Отнюдь не сексуально. А еще я не надела лифчик, так как он мокрый и холодный. Не думаю, что мои груди были бы от подобного в восторге. Я выгляжу странно с висящими мокрыми волосами и без макияжа.

Хотя начинаю смеяться, ведь разве мой внешний вид имеет значение? То, как Габриэль смотрит на меня, не зависит от надетых мною нарядов. И он прояснил данный вопрос, сказав, что все это не касается секса.

В памяти вспыхивает случившееся на улице, его крепкое тело и прижатый ко мне на краткий миг твердый член. Происходящее казалось реальным. Но было ли реакцией на меня? Или просто ответ на тот факт, что он оказался между женских ног?

— Ты слишком много думаешь, — бормочу своему отражению, а затем возвращаюсь в комнату.

Его нигде не видно. И я совсем не представляю парня в душе. Очень скоро мне придется увидеться с ним лицом к лицу, и этот образ в голове мне ни к чему.

В комнате довольно темно, свет исходит лишь от прикроватной лампы и мерцающих угольков, гаснущих в камине. Дрожь прошла, и теперь мое тело согрелось и расслабилось.

Я бездумно бреду к его кровати. Такая огромная и мягкая. Льняное одеяло немного помято, будто Габриэль лежал на нем, пытаясь устроиться поудобнее, до того, как встал. Как ни странно, я не могу представить, как он расслабляется и спокойно спит. Это нелепо, даже богам приходится иногда спать.

Я сажусь на кровать. Это кажется таким греховным, запретным. Не могу сдержать улыбки от мысли, что он станет хмуриться, глядя на то, как я вторглась в его личное пространство. Провожу ладонью по одеялу, приглаживая складки. Такое мягкое и прохладное под моей ладонью. И вдруг вот так просто я беру и ложусь на кровать, позволяя его подушкам поддерживать мою голову. Потому что сейчас все кажется таким тяжелым: тело, мои конечности, веки.

Его кровать пахнет свежим постельным бельем. Такая мягкая. Дождь барабанит по крыше, убаюкивая. Мои глаза закрываются. Делаю глубокий вдох и пытаюсь открыть веки. Но мне так удобно. Здесь все так неподвижно и спокойно. И Габриэль где-то дальше по коридору. Что бы он ни думал обо мне, парень сделает так, что я буду в безопасности; он присмотрит за мной. На него можно положиться.

Мои ноги распрямляются, вытягиваясь на кровати. Вздыхая, я замираю. Просто отдохну, пока он не придет.

Глава 7

Габриэль

Сколько раз можно задать себе вопрос о том, что же ты делаешь, прежде чем этот вопрос покажется бессмысленным? Такой упрямый ублюдок, как я, сдался только после сотого раза. К черту. Я хочу, чтобы Софи была здесь. Отрицать это глупо. Как только она согласилась прийти, тяжесть, что почти постоянно давит мне на грудь, вдруг ослабла. Еще легче стало, когда я увидел ее на туманной улице возле отеля. Ее светлые волосы, вьющиеся от влажности, веселые звуки голоса и непоколебимая честность подействовали будто бальзам на душу.

Груз почти полностью спал с моих плеч, когда я навалился на девушку верхом и прижал член между ее ног. От шока ее губы приоткрылись, а нежно-карие глаза округлились. Я имел в виду именно то, что сказал, заявляя, будто дело не в сексе. Было бы крайне глупо связаться с этой женщиной. Но в том, чтобы шокировать Софи Дарлинг, есть какое-то извращенное удовольствие.

Мне почему-то все время хотелось это делать.

Ради бога, я же готовлю чай. Для сумасшедшей болтушки, с которой познакомился в самолете. Если до сих пор я не свалился с обрыва, то, конечно же, уже стою на его краю.

Закончив с приготовлением подноса с чаем, я несу его в свою спальню. Стоило позвать Софи и выпить чай в относительно формальной обстановке моей гостиной. Но не стану себе лгать, мне хочется, чтобы она оставалась в моей спальне, чтобы ее запах задержался там и после ухода девушки. И, быть может, мне удастся с легкостью дышать еще немного дольше.

Где-то над Атлантическим океаном, на высоте в тридцать пять тысяч футов, она обняла меня, и мой разум решил прировнять ее запах, звук голоса, ощущение ее кожи к чувству комфорта.

Не представляю, как отказаться от этого, и пока что даже не готов пытаться. Так что мы будем пить чай в гостиной зоне моей спальни. А затем я отведу ее обратно в гостиницу, хочу того или нет.

Чайные чашки слегка звенят, когда я проскальзываю в комнату. Здесь слишком тихо. Входя в комнату, я ожидал услышать болтовню Софи. Но причина данной тишины тут же становится очевидна: она спит в моей постели, светлые волосы разметались по моей подушке. Пресловутая Златовласка удобно устроилась в незнакомом логове.

Я опускаю поднос и подхожу к ней. Девушка спит подобно ребенку, небрежно растянувшись и вполне обосновавшись. К ее груди и животу прижата одна из подушек, от чего попка девушки слегка торчит вверх, а ноги разведены.

— Софи, — шепчу я нерешительно. Мне не очень хочется ее будить. Это кажется жестоким, учитывая круги под ее глазами.

Она не движется. Даже не шелохнется.

Я осторожно сажусь рядом на кровать. Во сне выражение её лица несколько озадаченное, и я гадаю, что же ей снится. На что похожи сны этой женщины? Я представляю какие-то чудные места с розовыми деревьями, хорьками и странными трубачами и едва сдерживаю улыбку.

На улице дождь продолжает стучать по окнам. Тихие звуки сна Софи наполняют пустоту комнаты. Она дышит ртом, и каждый выдох приподнимает прядку волос на ее губе.

Кончиком пальца я убираю локон и делаю еще одну слабую попытку разбудить Софи.

— Болтушка?

Приглушенное ворчание служит мне ответом, а ее колено приподнимается так, словно ей холодно. Смиренно вздыхая, я вытягиваю одеяло из-под ее ног и укрываю девушку. Она тут же зарывается поглубже, и черты ее лица разглаживаются.

Беру чашку, остаюсь сидеть рядом с Софи и пью чай. Она достаточно близко ко мне, чтобы жар ее тела согревал мою кожу, а исходящий от нее запах мыла щекотал мои ноздри. Однако девушка не пахнет так, как я. Почему-то на ней этот запах кажется совершенно иным, свойственным ей.

Она снова ерзает, а ее бедро прижимается к моей спине. Через одеяло контакт наших тел кажется теплым и основательным.

Сонливость накатывает на меня, ложится на плечи, подобно тяжелой руке. Я так чертовски устал в данный момент, все тело болит. Но я сижу здесь с Софи, и знакомое чувство сопротивления сну начинает улетучиваться. Я едва могу поднести чашку ко рту.

Так что ставлю ее, наклоняюсь вперед и опускаю голову на руки. Впервые за несколько дней мне хочется спать. Стоит встать и пойти в гостевую спальню.

Но тут Софи издает еще один тихий звук, и одеяла шелестят, когда она эффектно переворачивается. Я оглядываюсь через плечо и обнаруживаю, что она лежит посередине кровати, будто бы освободив для меня место.

Я фыркаю. Нахожу отговорку. И плюю на всё с высокой горки. По моему телу растекается сладостное облегчение, когда растягиваюсь на постели, проскальзывая под одеяло. Я даже не пытаюсь уговорить себя выключить прикроватный светильник.

Рядом со мной Софи снова ерзает и поворачивается ко мне. Мое тело замирает, дыхание становится прерывистее. Не представляю, что скажу. Прости, любимая, ты не заметила, что лежишь в моей кровати? Ты себе все это вообразила, засыпай снова. Так?

Но она не просыпается. Нет. Она прислоняется ко мне, будто мы спим так каждую ночь. И, черт возьми, если мое тело не гармонирует с ее — рука моментально поднимается, чтобы Софи могла опустить голову мне на плечо, а затем обнимает ее и притягивает ближе.

Все внутри меня расслабляется. Вот оно. Это именно то, в чем я нуждался. Она такая мягкая и ароматная, теплая и радушная. Знаю, если девушка проснется, то как обычно просто рассмеется и скажет мне смириться и наслаждаться моментом. Так что так я и делаю.

Закрываю глаза и позволяю себе уснуть.

Софи

Прогулка позора становится намного веселее, когда утром ты покидаешь дом своего босса. Мои волосы похожи на крысиное гнездо, так как я заснула с мокрой головой, и это так мило. На лице нет макияжа, а глаза выглядят припухшими и болезненными без маскировки косметикой. По крайней мере, на мне моя собственная одежда. Габриэль оставил ее аккуратно выстиранной и сложенной у изножья кровати.

Ха, кровати. Я проснулась в его постели отлично отдохнувшей, выспавшейся и в одиночестве. И все же знаю, что он спал со мной. В какой-то момент посреди ночи я повернулась и обнаружила себя в объятиях прекрасных сильных рук, а моя щека прижималась к твердой груди. И это было подобно раю. Так хорошо, что я даже не поставила под сомнение, сплю ли, удовлетворенно вздохнув, когда он крепче прижал меня к себе, будто тоже наслаждаясь данным контактом наших тел.

Но все это было в покрытой мраком ночи, когда мой разум взял отгул и отдал власть желаниям тела. А теперь? Теперь я проснулась и, жмурясь от ярких солнечных лучей Лондона, пытаюсь пробраться в вестибюль своего отеля незамеченной. Было бы не сложно сказать, что выходила погулять и уже возвращаюсь, если бы не эти глупые волосы. Невозможно не заметить корону из сахарной ваты у меня на голове.

К счастью, в вестибюле пусто. Только дежурный консьерж, и ей на меня плевать. Я облегченно вздыхаю и поднимаюсь на лифте. Хочется злиться на Габриэля за то, что не был рядом, когда я проснулась, но, по крайней мере, он оставил мне завтрак — вареное яйцо, имбирную булочку и чайник с чаем на подносе, все это покрыто поддерживающей тепло салфеткой. Сверху лежала записка с инструкциями съесть все, так как завтрак — самый важный прием пищи за день.

Габриэль Скотт, он же курица-мать в костюме за десять тысяч долларов.

Фыркаю в ответ на свою же шутку, когда двери лифта открываются, и я оказываюсь лицом к лицу с Райем. Дерьмо собачье.

Его бровь изгибается, когда парень осматривает меня сверху донизу.

— Софи Дарлинг, — тянет он слова. — Мои глаза меня обманывают, или твоя прогулка позора в самом разгаре?

Я протискиваюсь мимо него.

— Не знаю, о чем ты. Я всегда так выгляжу.

— Помятая и после того, как легла спать с мокрой головой?

Мои ноги замирают, и я сердито гляжу на его самодовольно усмехающееся лицо.

— Это не то, что ты хочешь сказать женщине, способной треснуть тебя по голове через две секунды.

Парень морщится, но не кажется слишком раскаивающимся.

— Бренна постоянно говорит, что мне нужно подтянуть свои манеры.

— Тебе стоит к ней прислушаться.

— И разве это будет весело? — он следует за мной, пока я мчусь по коридору к своему номеру. — В любом случае, я на твоей стороне. Гастроли довольно сильно выматывают. Нужно веселиться, пока можешь, понимаешь?

Этот большой чувак кажется таким серьезным, что я похлопываю его по накачанной руке.

— Спасибо за совет.

— Так... — он двигает бровями. — Кто счастливчик? Или счастливица? Прошу, пусть это будет девушка. Данная фантазия даст мне сил на недели вперед.

— Какая фантазия? — раздается голос Уипа у нас за спиной, и мы оба подпрыгиваем.

Боже, неужто они все чертовы жаворонки?

— С какого пекла ты явился? — спрашивает Рай, ударяя Уипа в грудь.

— Из своего номера, — Уип кивает на дверь, рядом с которой мы стоим, подразумевая «прикиньте!» — А вы двое издаете столько шума, что и мертвого поднимете.

Еще одна дверь открывается, и выныривает голова Бренны.

— Какого хрена? Совещание посреди коридора?

— Уип прав, — говорит Рай. — Мертвецы уже начали вставать.

Бренна шипит на него, обнажая зубы подобно вампиру.

Я использую этот момент, чтобы отойти в сторону. Моя дверь так близко.

— И куда это ты собралась? — красивые синие глаза Уипа приковывают меня к месту. — Ты не ответила на вопрос.

— Какой вопрос? — трубит Бренна.

— Какого рода фантазии у Райя насчет Софи, — говорит Уип со злой усмешкой на устах. Козлина. Теперь я знаю, кто инициатор этой группы.

Рай показывает ему средний палец, пока с лица Бренны сходит счастливая мина.

Рай совсем не легонько ударяет Уипа в плечо.

— Мы говорили о перепихе Софи с другой девушкой. Сомневаюсь, что я единственный считаю эту фантазию сексуальной, — его взгляд обращается к Бренне.

На ее щеках появляется румянец, но девушка пожимает плечами.

— Софи определенно стоит фантазий.

Ладно, хорошо.

Все они разворачиваются в мою сторону, и Бренна мило улыбается.

— Но ее сексуальная жизнь не наше дело.

— Типа нас это останавливает, — говорит Уип, смеясь. Он подталкивает меня локтем. — Я шучу, Соф. Беги, пока можешь.

— Ни за что, — говорит Рай. — Рассказывай правду. А то мы сделаем свои предположения.

Еще одна дверь в коридор открывается, и перед нами предстает Джакс, он красноречиво смотрит на меня.

— Софи выходила, чтобы принести мне кексик. Но забыла деньги, — он держит в руках пачку налички. — Прости за это.

Я вздыхаю.

— О, ради бога. Не нужно прикрывать меня, Джакс. У меня всего лишь бессонница, ладно? — я двигаюсь к своему номеру. — Я шлялась по улицам всю ночь.

— В дождь? — Рай косится на меня так, будто видит насквозь.

— Ага. — Я наконец дохожу до своей двери. — В дождь. Всю ночь.

Уип смотрит на Джакса.

— Ты последний, на кого бы я подумал, мужик.

Джакс хмурится.

— Почему это? Софи секси, — он улыбается мне. — И я всецело уважаю тебя этим прекрасным утром, Софи. Даже не сомневайся, — он подмигивает.

Я стону, ударяясь головой о дверь.

— Я посреди кошмара. Хренового ночного кошмара.

— Не волнуйся, Софи, — говорит Рай. — Все мы сожалеем о своих ошибках в сексе.

— Ага, — тянет слово Джакс. — Просто спроси Райя. Он оставил тысячи женщин плакать о своих.

Рай показывает ему средний палец.

Уип усмехается мне.

— Видишь? Нет причин не признаться в содеянном.

— Ладно, — вставляю я. — Я была с Джаксом. И этот опыт был настолько волнующим, что мне пришлось бегать вокруг квартала, чтобы избавиться от бушующей бури эмоций!

Я вхожу в свой номер и захлопываю дверь до того, как они смогут еще что-то добавить.

Голос Джакса доносится через деревянное полотно двери:

— Когда захочешь повторить, дорогая, дай знать. Я и мой впечатляющий член приходим по вызову на дом.

Глава 8

Габриэль

Поддерживать группу в состоянии готовности к началу тура подобно содержанию дикой кошки. Здесь есть место шуму, ссорам, и, конечно, все находятся не там, где должны находиться в данный момент. Я уже давно не пытаюсь контролировать все детали. Теперь я делегировал эту неблагодарную задачу. И хорошо плачу за ее выполнение. Но мне всё равно приходится делать контрольные проверки.

Я наблюдаю, как снуют и двигаются подсобные рабочие, перевозя ящики и попутно смеясь. Для них это опыт всей жизни — шанс потусить с группой, которую идеализируют. Я завидую их радости. Моя радость закончилась около шести утра, когда проснулся и осознал, что я снова в крепких — таких крепких, будто от этого зависела моя жизнь — объятиях женщины, которую собирался ненавидеть. И это осознание оказалось чертовски неловким.

А еще чертовски неловко было убрать свой ноющий и налитый кровью член от ее попки и выбраться из теплой, уютной кровати, тогда как я хотел лишь валяться там, раздвинуть ее бедра и погрузиться...

— Куда мы разместим Софи? — спрашиваю у Бренны, которая стоит рядом, пока идет погрузка в автобусы.

— А какая тебе разница? — она делает большой глоток кофе.

Не знаю. Я съехал с дороги в пропасть безумия.

Бросаю взгляд на Бренну.

— Она новенькая. Это нарушает баланс. Размещение придётся перераспределять.

— У нас пять новых сотрудников, — отвечает Бренна. — Ты знаешь имена остальных четверых? — один с рыжими бровями и фиолетовыми узкими очками. — Или назначение?

Черт. Нужно искусно уклониться от ответа.

— У тебя трусики перекрутились и застряли в заднице? — спрашиваю я. До того как она может ответить, мимо нас проходит Рай. Ребята как обычно игнорируют друг друга, и острый носик Бренны поднимается чуть выше. Я стараюсь не закатить глаза.

— Вам двоим и вправду нужно потрахаться и покончить с этим.

Мне практически слышно, как она сжимает зубы. Однако ее голос звучит беззаботно, когда Бренна наконец отвечает:

— И так очень много секса для такой маленькой компании, но большое спасибо.

— У кого это? — не могу удержаться от вопроса.

Взгляд Бренны встречается с моим.

— Ну, во-первых, Софи и Джакс.

Она будто выдернула коврик у меня из-под ног. Ощущение падения настолько реальное, а резкая боль в груди такая острая, что я могу четко представить себя на полу с двумя прижатыми к моей груди заточенными каблуками. Один принадлежит Бренне, второй — Софи.

— Что? — вопрос выскакивает из уст, словно хлыст. И Бренна заметно вздрагивает.

Она медленно опускает чашку от лица и отступает назад.

— А, ты не знаешь? Это просто гипотеза.

— Основанная на чем? — с трудом произношу я.

Бренна оглядывается, будто бы пытаясь найти путь отступления. Да ни за что.

Я делаю шаг в ее личное пространство.

— Говори.

— Сегодня утром Джакс сказал, что переспал с Софи, и она это подтвердила, — выпаливает Бренна. — Хотя, на самом деле, голос Софи казался саркастичным, когда она назвала секс «опытом», так что всё могло быть просто шуткой...

Слова Бренны стихают, так как звон у меня в ушах становится громче. Мое сердце стучит о ребра так сильно, что я чувствую вибрацию в горле. Джакс? Она с Джаксом? Она, блин, спала в моей постели, пока трахалась с гребаным Джаксом?

Я разворачиваюсь, не зная, черт побери, куда иду, когда мой взгляд натыкается на человека, о котором идет речь — он собирается забраться в свой автобус.

— Джон, — рявкаю я достаточно громко, чтобы мой голос отдался эхом на парковке.

Услышав, что я назвал его по настоящему имени, парень останавливается и оглядывается через плечо.

— Что?

Что бы он ни увидел на моем лице, это вынуждает его подойти ко мне. Я стискиваю зубы.

— Что там у вас с Софи?

Этот гад тупо усмехается мне.

— О, да просто немного веселимся, — он бросает взгляд на Бренну, и та медленно качает головой. — Верно, Брен?

Я не даю ей ответить.

— Разве не ты читал Киллиану лекции о том, что не стоит спать с коллегами, когда Либби только пришла в группу?

Он трет подбородок, и у меня появляется желание врезать другу.

Джакс щелкает пальцами.

— Верно. Очевидно, он их слушал.

Придурок.

— Хороший совет применим и к тебе, верно?

Джакс кивает, все еще усмехаясь этой тупой дерьмовой улыбочкой.

— Ну да.

Я делаю вдох, чтобы успокоиться, но воздух вырывается из легких, когда Джакс улыбается шире и добавляет:

— Но не волнуйся, в программе было немного сна.

Мое дыхание сбивается.

— Осторожнее, — шепчет Бренна мне на ухо. — А то, кажется, твои трусы перекрутились.

Я поворачиваю голову в ее сторону, и она бледнеет.

— Ой, шутка не зашла, не зашла, — воет Бренна, размахивая руками. — Убегай. Бежим.

Джакс наблюдает за тем, как она уходит, все еще улыбаясь.

— Что это с ней? Эй, мужик, — он поднимает руки. — Полегче с безумными взглядами. Это же просто Софи.

Не это ему стоило сказать.

— Что просто я? — спрашивает Софи, появляясь рядом со мной.

Я поворачиваюсь к ней.

— Ты.

— Я, — девушка указывает на себя, а затем на Джакса. — Джакс.

Вот и славно поговорили.

Джакс давится со смеху, но когда я сердито смотрю на него, парня вдруг осеняет, и он мчит к Либби и Киллиану.

Софи хмурится.

— Что это было?

— Ты трахаешься с Джаксом?

Ее глаза округляются от шока. Вина? Не могу сказать наверняка. Это еще сильнее раздражает.

Ее щеки заливает румянец.

— Ты это серьезно?

Да. Нет. Нахрен, я не знаю.

— Ответь на вопрос, Софи.

Она оглядывается перед тем, как схватить меня за руку. Я позволяю девушке увести меня отсюда, так как хочу получить ответ. Она останавливается в узком пространстве между моим автобусом и автобусом группы.

— Послушай, — шипит Софи, толкая меня в плечо. — Я не обязана отчитываться перед тобой о своей личной жизни.

— У тебя больше нет этого права, если ты начала трахаться с членами группы.

— Членами? — пищит она. — Так что же? Теперь я сексом пробиваюсь через них? Так обстоят дела?

От этой мысли мой желудок наполняет желчь. Кулаки сжимаются.

— Джакс. Давай сейчас сосредоточимся на Джаксе. Ты с ним спала?

— Не могу поверить, что ты спрашиваешь об этом, — кричит она. — Что ты на самом деле вынюхиваешь, будто какой-то разгневанный бык, и ожидаешь, что я отвечу.

— Ничего я не вынюхивал. Просто задал вопрос, на который хочу ответ. Сейчас же.

Румянец распространяется на верхнюю часть ее груди.

— Иди к черту, Скотти. Я не знаю, кем ты себя возомнил, но позволь сказать, что я не пустоголовая дурочка, на которую ты можешь гавкать. И я больше не принимаю участия в данном разговоре.

Она разворачивается, а выражение ее лица абсолютно непроницаемое впервые с момента нашего знакомства. Но до того как девушка закрывается, я вижу причиненную мною боль. И мои внутренности ухают вниз.

— Софи, — я хватаю девушку за руку и разворачиваю.

Ее плечо ударяется о бок автобуса до того, как могу привести девушку в равновесие. Софи вырывается, даже когда я подхожу к ней ближе. Моя щека касается ее, и она замирает. На долгий, болезненный момент мы остаемся стоять на месте, просто дыша, тяжело и взволнованно.

— Ты права. Я не должен был такого говорить, — шепчу напротив ее волос. Мои веки опускаются, и я утопаю в еще одном вдохе ее сладкого аромата. — И я не считаю тебя дурочкой. Я просто хотел... Это... — я давлюсь проклятиями. — Не с одним из парней, понимаешь? Не с ними. Пожалуйста.

Из нее вырывается прерывистый вздох, и я чувствую его своей щекой. Моя спина напрягается, кожу покалывает. Это всё, что я могу сделать, чтобы оставаться неподвижным и не погрузиться в ее нежность. Знаю, Софи гадает, почему я требую этого. Но я не могу сказать, что она выпотрошит меня, сделав подобное, и я не могу сосредоточиться на работе, если она с одним из ребят. Если она была с Джаксом...

Дрожь проходит через мое тело, пока я пытаюсь собраться.

Её дыхание снова касается моей кожи. Если Софи ко мне прикоснется, я могу распасться на куски. Но она не делает этого. Лишь вздыхает.

— Ты такой мудак.

— Это точно.

— Реагирующий мудак, — произносит она горько. — Который, видимо, не может прийти в себя и осознать, что раз я была с тобой прошлой ночью, то никак не могла быть с Джаксом.

Моя голова ударяется о бок автобуса, издавая глухой звук, а тело оседает напротив нее. Облегчение и смущение наполняют мою кровь, будто теплый и липкий коктейль.

— Дерьмо.

— Ага, дерьмо, — отвечает она с легким сарказмом. — Он прикрыл меня, когда все поймали меня за возвращением в номер во вчерашней одежде. Хотя ему неизвестно, с кем я действительно была, — ее маленький кулачок врезается в мои ребра. — А сейчас отвали от меня, пока кто-нибудь нас не увидел, и все не начали болтать на самом деле.

Ворча, я отталкиваюсь от автобуса и отступаю. Ее щеки пылают ярко-розовым цветом, а глаза мерцают гневом. Я же чувствую себя на два фута выше прежнего. Я не такой мужчина — не теряющий контроль, не одержимый, не глупый.

Провожу рукой по своему галстуку.

— Я говорил, не подумав.

Она сжимает полные губы, взгляд прищуренных глаз требует большего.

Я напряженно сглатываю.

— Мне стоит попросить...

— Нет, — выкрикивает она. — Тебе стоило подумать о своих делах.

Мои щеки начинают пылать.

— Мисс Дарлинг, я не могу отказаться от сделанного ранее заявления. Связь с кем-либо из членов тура — плохая затея, которая может повлиять на всех. А это значит, что данный вопрос всегда будет моим делом.

Всё верно. И я говорю как полный ублюдок. Но к черту.

— Ты снова говоришь, подобно герцогу. — Софи выпрямляется и убирает волосы с лица. — А это значит, что ты чувствуешь себя виноватым.

— Уже так хорошо меня изучила, Болтушка?

— Да, — она собирается пройти мимо меня, но останавливается. — Ты никого не обманешь. И я подожду, пока ты захочешь признать, что ревнуешь.

На этом она уходит, виляя бедрами. Я рад данному виду, несмотря на то, что мысленно даю себе пинок.

— Долго ждать придется, — бросаю я вдогонку.

Софи показывает мне средний палец и спотыкается.

Черт, мне нравится эта девушка. Слишком сильно.

Софи

Мужчины могут идти на хрен! Особенно сексуальные, командующие, ревнующие мужчины в костюмах, от которых у вас перехватывает дыхание. А он был ревнующим. Габриэль может всё отрицать, если ему так угодно, но случившаяся истерика не имела никакого отношения к его «мальчикам»,

Возможно, с моей стороны будет слабостью признавать, что данный инцидент был бы очень секси, если бы он сделал что-то физическое со своей ревностью — перебросил меня через плечо, заявил на меня свои права, прежде чем выебать мозг. Ага, это было бы довольно страстно. Но нет, всё прозвучало намного хуже: «Держись подальше от моих друзей, а я буду держаться подальше от тебя». Совсем не круто.

И постыдно, потому что, как только я оставляю его заканчивать нашу беседу в одиночестве, то знаю: люди видели начало этого спора. Ты не можешь откусить голову главному гитаристу группы у всех на глазах и ожидать, что народ не начнет трепаться. Особенно, когда твой гитарист сбежал так, будто от этого зависела его жизнь. Огромное спасибо, Джакс-трусишка.

Я все еще кипячусь, когда меня находит Бренна.

— Мне так жаль из-за этого, — бормочет она, шагая вместе со мной в мой номер.

— Ты вообще собиралась распределить меня в какой-то автобус? — спрашиваю, застегивая чемодан. — Или просто бросить под один из них?

Она вздрагивает и морщит носик.

— Знаю, знаю. Я сплетница. Мне не хватало кофеина, и я была в хреновом настроении. — Она окидывает меня взглядом так, будто ищет боевые шрамы. — Я не думала, что Скотти вот так вывалит свое дерьмо. Обычно он не страдает дурными нравами, но в последнее время его немного несет.

— Несет? — спрашиваю, несмотря на то, что не желаю обсуждать этот инцидент.

— Ну, он рассеянный. Грубоватый, — Бренна мотает головой, так что ее хвостик поочередно касается плеч девушки. — Он всегда довольно непоколебим и хладнокровен, будто камень.

У меня в голове вспыхивает образ того, как Габриэль наклоняется ко мне, его дыхание касается моей щеки, и он шепчет «пожалуйста». Этот мужчина не казался непоколебимым или хладнокровным. Но мне не хочется размышлять о данной версии Габриэля. Мое влечение к нему недопустимо и раздражающе. У меня есть работа, за которую другие фотографы убили бы.

Но Бренна все еще разглядывает меня с раскаянием и тревогой во взгляде.

— Мне жаль, Софи. Я не хотела натравливать его на тебя. Хочешь, поговорю с ним?

И потыкаешь палкой в глаз спящего дракона? Могу себе представить, куда нас это заведет.

— Нет, все нормально. Мы разберемся.

Она смотрит на меня с сомнением, а затем кивает.

— Тогда ладно. Ты будешь путешествовать с ребятами.

— Правда?

Я не знала, куда именно меня разместят, но не думала, что с группой.

— Они любят путешествовать в одном автобусе, и твоей работой станет снять их дружбу. В этом есть смысл.

— И они на это согласны?

Бренна хватает одну из моих сумок, и мы выходим из номера, направляясь к ожидающим машинам, которые отвезут нас к автобусам.

— Ага. Они довольно открытая группа, так что ребята готовы рассмотреть и обсудить все опции. И они верят мне, когда я утверждаю, что ты не станешь постить фото без разрешения.

Перевод: Не смой в унитаз мое доверие.

— Я снова хочу поблагодарить тебя за эту возможность, — говорю ей. — Я не подведу тебя или ребят.

Бренна улыбается.

— Знаю. Я хорошо разбираюсь в людях.

На это мне приходится рассмеяться.

— Я тоже. Я просто, кажется, игнорирую свой здравый смысл, когда больше всего в нем нуждаюсь.

— Дерьмо, если мы начнем говорить о личной жизни, то я точно тебя переплюну. Я настоящая катастрофа с бомбой в роли вишенки на торте.

До того как входим в автобус, Бренна передает мне маленький ключ для дальнейшего использования. Пару минут мы находимся здесь одни, так что она всё мне показывает. Здесь не так много всего. Зона отдыха в передней части автобуса с открытой кухней сбоку. Темные и гладкие поверхности, три телевизора на разных стенах.

— Парни хранят инструменты и несколько маленьких амперов в ячейках, — говорит Бренна, указывая на деревянные ящички над головой. — А вот тут кровати.

В средней части автобуса, по обе стороны от узкого коридора, расположены четыре койки. А за ними, в самом конце автобуса, главная спальня с еще меньшей ванной перед ней.

— Спальня достается Киллиану и Либби, — говорит мне Бренна. — Вот эта верхняя койка твоя. Вместе с ребятами, — ее разноцветные глаза прищуриваются от волнения. — Ты же не против? Потому что если против, то всё в порядке. Я могу переселить тебя в автобусы к дорожной команде.

— Все они тоже с койками, верно? — спрашиваю я.

— Да, боюсь, во время тура придется потесниться. Если не считать Скотти, у которого целый автобус в собственном распоряжении.

— Ни на грамм не удивлена.

— И к слову о предупреждении, не пытайся навещать его там. Он рычит, если встретит кого-то возле своего личного пространства.

Сегодня он оставил меня у себя дома. Затем удерживал на расстоянии вдоха. Я начинаю думать, что этот мужчина просто не знает, как впустить в свою жизнь других людей.

— Я поживу с ребятами, всё в порядке.

— Хорошо, — соглашается Бренна. — Время от времени они могут быть свиньями. Но в целом они хорошие ребята. Лучшие. Обещаю, они дадут тебе почувствовать себя комфортно.

— Кто что обещает? — говорит Рай, затаскивая огромную сумку в автобус.

— Обещаю, что вы будете милыми с Софи, — отвечает Бренна, бросая на парня суровый взгляд.

Здоровяк относится к тому типу людей, на лице которых сразу видны эмоции. Рай напоминает мне щенка, милого и жизнерадостного.

— Конечно, — его широкая улыбка образует ямочки на щеках. — Добро пожаловать на борт, милая Софи.

Уип заходит следом за другом, его голубые глаза мерцают озорством.

— Ты рассказала ей о ритуале посвящения?

— Если это как-то связано с чем-либо сексуальным, — произношу я вежливо, — я готова предложить бесплатно врезать по яйцам так, что пострадавший стопроцентно останется нетрудоспособен как минимум на час.

Уип смеется.

— Спорю, что так. Нет, просто нужно напиться и выставить себя дураком, хотя бы раз. — Он проводит рукой по угольно-черным волосам, которые доходят до воротника. Очень крутой рокер. — Но я обещаю взять на себя ведущую роль.

Джакс поднимается следом за парнями и подталкивает их вперед.

— С дороги, красавчик.

Киллиан и Либби следуют за ним, и вскоре мы оказываемся все в сборе.

Бренна покидает нас, как только автобус готов выдвигаться. Но она права: все они дают мне почувствовать себя комфортно и в своей тарелке. Если я собираюсь жить в автобусе с минимумом личного пространства и приватности, то оказаться набитой в одну консервную банку с этими парнями — явно не худший вариант.

Я напоминаю себе это и отказываюсь думать о Габриэле Скотте в его личном автобусе, или том, сколько места ему потребуется, чтобы наматывать круги.

После расселения я присоединяюсь к ребятам и Либби в зоне отдыха. Либби наполняет поднос печеньем, но останавливается и предлагает мне одно до того, как я присяду.

— Возьми сейчас, — ее голос тянется из-за мягкого южного акцента, — потому что эти шакалы проглотят все за секунду.

Я беру салфетку и слоистое, горячее печенье.

— Ты сама пекла?

Она криво усмехается, ее глаза мерцают светом.

— Сделала тесто заранее и заморозила. Тут особо не развернешься.

Между нами проскальзывает рука Киллиана, и он хватает два печенья.

— Лучший пекарь всех времен, — он чмокает Либби в щеку. — Люблю тебя, Элли Мэй.

Она закатывает глаза и ставит поднос перед ребятами.

— Я думаю, что прямо сейчас ты больше любишь мое печенье, газонный бродяга.

— Да ни за что.

Они усмехаются друг другу, и я делаю снимки до того, как сажусь. Киллиан прав, Либби — отличный пекарь. И Либби права, еду проглотили в мгновение ока. Я нахожу себе место и просто наблюдаю за общением ребят. В том, чтобы находиться рядом со старыми друзьями, пока они наслаждаются компанией друг друга, есть что-то уютное.

Но ребята не оставляют меня в покое. Очень скоро Уип обращает на меня внимание.

— Итак, Бренна бросила тебя прямо в логово льва?

— А вы кажетесь довольно обузданными.

Он смеется, и меня поражает тот факт, что парень выглядит очень похожим на Киллиана, только с голубыми глазами вместо карих.

— К сожалению, сейчас так и есть.

— Скучаешь по диким временам? — спрашиваю, делая снимок, поскольку парень такой симпатичный в этом кресле из черной кожи, и его загорелое тело в комплекте с винтажной футболкой с концерта Деф Леппард смотрится отлично.

— Неа, — говорит он. — Мне в некотором роде нравится такая остепененность. По крайней мере, это более продуктивно.

— Он просто стареет, — говорит Рай, открывая мини-холодильник и доставая несколько бутылок пива.

— Ты на шесть месяцев меня старше, — указывает Уип.

— Я лучше сохранился.

— Как заплесневелый сыр, — отвечает Уип.

Рай плюхается рядом со мной на маленький диван.

— Удивлен, что Скотти согласился на то, чтобы ты спала в этом автобусе.

Киллиан передает мне пиво.

— А почему бы нет? Ее работа — снимать нас.

— Миленько же ты описал мою работу, — говорю ему, закатывая глаза.

Парень усмехается, обнажая зубы так фальшиво, что я делаю снимок до того, как эта улыбка исчезнет. На что он сердито смотрит на меня, но в этом взгляде маловато жару.

— Дружище. Я не говорю, что мне нравится, когда снимают каждый мой шаг и постят эти глупости на свой страх и риск, но признаю, что данный аспект необходим для тура, понимаешь?

Я быстро моргаю, прижимая руку к груди.

— Не могу. Ответить. Слишком. Шокирована.

Либби смеется.

— Видишь? Ты отлично нам подходишь.

— Спасибо, — я чокаюсь с ней пивом.

— Все равно не понимаю, почему Скотти мог быть против размещения Софи в нашем автобусе, — вставляет Киллиан. — Он был непреклонен в вопросе отношения к ней... — его голос становится хриплым и стихает, имитируя акцент Габриэля, — как к заслуживающему уважения квалифицированному профессионалу.

Он так сказал? Теперь я злюсь на него немного меньше. Но лишь немного.

Рай глубоко вздыхает.

— Потому что тупица Джакс растрезвонил, что переспал с ней.

У Киллиана отвисает челюсть, он смотрит на Джакса так, будто у того выросли рога.

— Ты сказал Скотти, что переспал с Софи? — пищит он так, что становится интересно, как его низкий голос способен на подобный звук.

— Это была шутка, — отвечает Джакс со своего места на диване по другую сторону автобуса. — Успокойся.

Киллиан качает головой.

— Чувак. Не о чем тут шутить. Ты покойник.

— Скотти нужно расслабиться. И тебе тоже.

— У него есть все права надрать тебе зад, — Киллиан машет бутылкой в сторону Джакса. — Ты нарушил первый закон мужской дружбы, мистер Ходячий Мертвец.

Джакс хмурится.

— Да ладно.

— Ага, — добавляет Уип, смеясь.

Даже Рай качает головой.

— Ты же не знал? Кто подставил тебя, рассказав Скотти об этой истории?

Джакс садится ровнее.

— Бренна всё ему вывалила.

Рай издает звук, будто пришел в ужас.

— Это подло. Даже для Бренны.

— Эх, — вздыхает Джакс, потирая затылок. — Думаю, он отчитывал ее за что-то.

— Очевидно, чувак сыграл с огнем, — заявляет Рай.

— Верно.

— Что за, черт побери, первое правило мужского кодекса? — перебиваю я.

Киллиан делает глоток пива перед тем, как ответить:

— Никогда не посягай на территорию своего друга.

— Территорию, — повторяю я. — Говорите, как какие-то кобели.

— Соф, — торжественно произносит Уип, — когда дело касается парней и секса, мы все кобели.

— Верно, — добавляет Рай.

— Я не захожу на территорию Габриэля, не желая его злить.

Кажется, никто мне не верит.

Темные глаза Киллиана мерцают весельем.

— Ты — единственная, кому он позволяет называть себя Габриэлем.

— Дерьмо, — говорит Джакс, вздрагивая. — Ты прав. Я упустил это.

— Значит, ты слепой, — Уип похлопывает Джакса по животу. — Чувак, он увидел ее первым. Это как крикнуть...

— Если ты скажешь «чур», — перебивает Либби, — у меня начнется рвотный позыв.

Киллиан смеется и обнимает ее.

— Ой, дорогая, никаких рвотных позывов без моей помощи.

На это у нас всех начинаются рвотные позывы.

— И все же, — говорит Джакс, когда ребята успокаиваются. — Откуда мне было знать? Ради бога, мы же говорим о Скотти.

— И что в этом странного? — чувствую себя вынужденной спросить.

— Ему не свойственно... гм... причащаться, — говорит Рай, пожимая плечами.

— Причащаться? — я бросаю взгляд на ребят.

— Трахаться со всеми вокруг, — поясняет Киллиан. — Он вроде монаха.

Уип кивает.

— Когда кто-нибудь в последний раз видел его с женщиной?

— Гребаную вечность тому назад. — Рай вздрагивает, будто данная мысль его ужасает. — Если он и занимается с кем-то сексом, то держит это в тайне.

У меня ужасно скручивает живот. Не хочу думать о Габриэле с другими женщинами. И на самом деле, мне не нравится то, что парни обсуждают его сексуальную жизнь, или ее отсутствие. Габриэль — гордый мужчина, он возненавидел бы данный разговор.

— Нам не стоит говорить о нем вот так.

— Ты права, — отвечает Киллиан. — Не сомневаюсь, что прямо сейчас у Скотти обострилось чутье.

— Нам не стоит говорит о нем, — настаивает уверенно Либби, — потому что это грубо и не наше дело.

Я знала, что мне понравится эта женщина.

Киллиан целует ее в щеку.

— Ты права, Либс, — он бросает на Джакса предупреждающий взгляд. — Спи теперь с одним открытым глазом, мужик.

— Он в другом автобусе, — ворчит Джакс.

— Ты кажешься обеспокоенным, — говорю я. Признаю, от этого мой внутренний ребенок получает удовольствие.

Джакс самокритично улыбается.

— Маленький хорошо известный факт, дорогая, Скотти-бой до чертиков полон решимости. Я видел, как он вынуждал мужиков вдвое больше него рыдать и звать мамочку от одного комбо-удара ноги и кулака. Чертова легенда боев голыми руками...

Киллиан громко откашливается и слегка качает головой.

Но я уже будто идущий по следу пес.

— Постой, кто-кто?

— Крепкий хладнокровный засранец, — говорит Рай. — Но ты не слышала от нас ни слова об этом. Серьезно, он может надрать нам всем задницы... ага, больше ни слова о Скотти, ладно?

Он смеется, произнося это, но у меня такое чувство, будто парень и правда не хочет, чтобы Габриэль выяснил, что я слышала о его драках. Я могу это уважать. Что не спасает меня от размышлений о его крепком теле, мускулах, что бугрятся под обтягивающими футболками. Вот как он их заработал? Как боец? Не могу представить, как он в гневе дерется с кем-то, но контролируемый бой? Это я могу представить, и от этого становлюсь по странному мрачной.

Ребята переходят к другой теме, но я не могу прекратить выглядывать в окно. Там лишь тьма и мерцание света фар случайных авто. Где-то за нами Габриэль один в своем автобусе. Я отлично знаю, что он так хочет, но мне все равно обидно за него. Изолированный от друзей, и почему? Почему он скрывается? Одиноко ли ему?

Ненавижу эту участь для него. Желание быть с ним такое сильное, что я представляю, как прыгаю из окна и каким-то образом приземляюсь на его автобус в духе супер-герл. Нет, Чудо-женщины. Так я могла бы связать его своим лассо, когда он начнет протестовать против моего вторжения в его крепость одиночества.

Я посреди косплей-фантазии в духе Кларка Кента/Дианы Принс, когда Джакс прерывает мои мечты громким заявлением:

— Никто не сможет достойно исполнить песню Son of a Preacher Man.

Рай откидывается на спинку кресла и лениво касается струн гитары, будто бы возвращаясь мыслями из другого места.

— Ладно, я сделаю это для тебя.

— Сыграем эту песню, — говорит Джакс, — и женщины буквально растают.

— Ну хоть кто-то спасите меня от выслушивания еще большего количества бредней Джакса о совращении женщин, — Рай отчаянно оглядывается.

— Возьми на заметку, сынок, и усвой урок, — напевает Джакс.

— Этта Джеймс, песня At Last, — вставляет Киллиан. — Охрененно вечный хит.

— У Бейонсе была неплохая версия, — говорит Либби.

— Очень хорошая, — отвечает Киллиан. — Но не лучше оригинала. Этта все еще рулит этой песней.

Уип постукивает по коленям так, будто не может больше сидеть неподвижно.

— Только не говори этого при Бихайв. А то они тебя покусают, братан.

Киллиан вздрагивает.

— Ты прав. Мне жаль, Би, — кричит он в воздух. — Не убивайте меня! Я люблю Королеву Би!

— Мужик, я все жду, когда она порвет с Джей Зи. А затем вступлю в игру.

— Чувак, твоя мечта обречена, — вставляет Джакс. — С ней у тебя нет ни единого шанса.

— Тебе придется проглотить свои слова обратно, — обещает Уип. — Наша любовь предначертана свыше. Она точно подмигнула мне во время того благотворительного концерта, в котором мы принимали участие в прошлом месяце.

— Там было ветрено, — говорит Киллиан, фыркая. — Ей соринка в глаз попала.

— Нет, это я ей на глаза попал.

Рай качает головой, а затем обращает на меня взгляд своих голубых глаз.

— А ты что, Софи? Есть песня?

Они все поворачиваются ко мне. Я должна сыграть? Блять. Я люблю музыку, но мои познания не так глубоки, как у этих ребят. Я размышляю минутку.

— «Саботаж».

— «Бисти Бойз»? — Рай дает мне пять. — Отлично!

— Никто не может переиграть «Бисти Бойз», — соглашается Джакс, чокаясь со мной своей бутылкой. Он расслаблен, его красивые зеленые глаза кажутся сонными. Знаю, ребята волнуются о нем, и я их не виню, но он, кажется, относится ко всему проще. — Черт, мне нужно взбодриться, а то усну, — он смотрит на Киллиана. — У тебя есть «Саботаж» на телефоне?

— Спрашиваешь? — Киллиан подхватывается и подключает телефон к разъёму в стене. — Держитесь за свои задницы.

Знакомый звук тяжелых басов доносится из динамиков, следом идут шумы записи и злой крик о вызове. Киллиан тут же начинает танцевать, вынуждая Либби присоединиться. Она смеется и толкает его бедром.

Джакс ловит мой взгляд.

— Рискуя тем, что Скотти позже поджарит мне яйца... — он протягивает руку.

Джакс должен больше других обижаться на меня. Мне должно быть стыдно даже находиться с ним в одной комнате. Но в его обществе мне комфортно. Он смотрит на меня так, будто точно знает, насколько дерьмовой была тогда моя работа, насколько бездушной я стала, и ему жаль. И это очень важно для меня, когда я беру его за руку.

Я танцую от души, мотая головой, прыгая, будто безумная — мы не столько слушаем песню, сколько сходим с ума. Все ребята вокруг меня прыгают и толкаются, из-за чего весь автобус раскачивается, несясь по шоссе. Но нам плевать. Мы молоды и свободны. И это прекрасно. И мы танцуем так еще очень много песен.

Я почти забываю о мужчине в другом автобусе. И лишь когда ребята наконец устают, когда забираюсь на свою крошечную койку у ванной и не могу уснуть, я смотрю во тьму и думаю о Габриэле.

Глава 9

Габриэль

— Во Франции всё почти готово, но звонила Кристи. Говорит, в Риме заканчиваются футболки. Поставщики ожидают хороший спрос, и... Скотти? Скотти? Мистер Скотт? — голос Джулс звучит у меня в ушах подобно гулу мухи, тем самым вырывая из живущего в моей голове тумана. Я моргаю, пытаясь сосредоточиться. Она глазеет на меня, хмурясь.

— Почему ты замолчала? — почти ору я и от выражения её лица не ощущаю восторга. Босс не может позволить себе волноваться. Я держу всё под контролем. Всё время.

Джулс вздрагивает, и я ощущаю это нутром. Чудно. Я расстроил девушку без веской на то причины.

— Простите, сэр. Я подумала... — она морщится.

— Что ты подумала?

Мне приходится запретить себе откидываться в мягкие объятия кресла. Не стоило садиться. Слишком соблазнительно расслабиться, так что обычно я выслушиваю отчет о ходе работы, стоя на ногах. Так легче сосредоточиться.

Веснушки Джулс выглядят подобно капелькам корицы на ее округлых щеках.

— Я подумала вы... — она напряженно сглатывает. — Ну, подумала, вы не слушаете.

Я не слушал. Не так внимательно, как обычно. У меня чертовски раскалывается голова, словно мозг пытается пробить себе дорогу из черепа. Здесь полы то ли кривые, то ли под наклоном, или же я всё придумываю. С учетом того, что больше никто на это не жалуется, полагаю, дело во мне.

— Ты говорила о поставщиках.

Я знаю, что слушал что-то о футболках. Черт. Мне хочется упасть лицом в ближайшую подушку. Но это не сработает. Я не могу уснуть. Не могу, блин, спать. А я так устал. Каждую чертову ночь я пытаюсь. Но ничего не помогает, за исключением той ночи в Лондоне. Сегодня мы уже в Шотландии.

На данном этапе всё стало так хреново, что сегодня в три ночи я почти заплакал, когда опять лежал, глядя в потолок, не в силах выключить разум.

— Да, поставщики, — счастливо произносит Джулс. Она снова тараторит, а я стараюсь держать глаза открытыми.

Хотя не велика беда, если я их закрою. Мое тело все равно не сможет отключиться. На грудь будто давит кирпич, затрудняя мое дыхание. Слабость. Ненавижу ее. Но становлюсь слабее с каждым днем и не знаю, что делать.

Бренна бы сказала сходить к врачу. От простой мысли об этом по позвоночнику бежит холодок. В сознании звучат крики протеста. Никаких врачей. Никогда. У меня и так была куча врачей в детстве. И ничто, кроме смерти, не сможет заманить меня в больницу.

«Лучше постучи по дереву», — шепчет мерзкий голосок моего подсознания.

Боль в голове распространяется дальше, заражая шею, охватывая плечи.

Джулс продолжает трещать о контрактах и датах.

А у меня дрожит челюсть.

Дыши. Переживи это. Затем сможешь заползти в свою комнату и принять горячий душ.

В этот момент мысль о сне настолько сильно манит, что руки сжимаются в кулаки. Джакс почти умер, проглотив бутылку этих чертовых таблеток вдобавок к героину. Когда думаю об этом — а я изо всех сил стараюсь не думать об этом — тошнота скручивает желудок и гонит желчь к горлу.

Я напряженно сглатываю, хватая бутылку с водой. Рука дрожит, когда поднимаю воду к губам. И скрыть это можно, лишь попытавшись пить быстрее и сразу же опустить руку. Дрожь становится все хуже.

— Что мне ему сказать?

Вздрагивая, я бросаю взгляд на ожидающую ответа Джулс. Блять.

— А что, по-твоему, тебе стоит ему сказать? — учебный момент. Это работает.

Она хмурится, в замешательстве сводя брови на переносице.

Или не работает.

— Однажды тебе придется принимать все эти решения, да? — подсказываю я.

Черт. Ну, ты напортачил. Возвращайся в игру.

Ее рот открывается и закрывается до того, как девушка осторожно произносит:

— Я... гм... не думаю, что Джакс спросит у меня, хочу ли сыграть с ним в покер. Я подумала, это ваша... гм... фишка.

В жопу.

— Ну, никогда не знаешь, — я откашливаюсь. — И, по правде говоря, ему нужно было персонально пригласить меня по личному делу. Стоило ответить ему так.

Я поднимаюсь с кресла, игнорируя то, как качнулась комната.

— Ты мой ассистент, а не гребаный личный календарь. Так и передай Джаксу.

— Верно.

Скорее всего, она мысленно посылает меня в задницу.

Это тоже приводит меня в чувство. Я никогда не филонил на своей работе, а моя команда отдавалась на сто процентов. Мне стыдно за самого себя. Если бы только мне удалось отдохнуть.

— О, и у меня скоро будут те личные файлы, так что отправлю их вам до конца дня, — бросает Джулс мне вслед.

— Очень хорошо.

Не представляю, о чем она говорит. По углам моей памяти разбросана куча каких-то данных, но я слишком отвлекся.

В воздухе появляется аромат лимонного пирога и теплой женщины. И мой член реагирует так, будто этот запах манит его. Злясь на себя, я поднимаю голову, точно зная, что увижу.

В какой-то момент Софи пропала и перекрасила волосы. Теперь они бледного розово-золотистого цвета и сияют, как ореол, вокруг ее улыбающегося лица. От этого цвета ее глаза кажутся темнее и теплее, а губы выглядят более розовыми. Черт.

— Привет, Солнышко, — говорит она дерзко, как и всегда. Ее округлая грудь едва помещается под странным вязаным свитером с оголенными плечами. А это значит, что ткань держится только за счет ее груди. Один резкий рывок вниз...

— Подними глаза, дружок.

За секунду мой подбородок дергается вверх. Она усмехается, как Чеширский кот.

— Это подходящий наряд?

Заткнись. Заткнись сейчас же, засранец.

Она, очевидно, думает то же самое. Так как рука упирается в округлое бедро.

— По сравнению с чем? С парадом сисек, что мы все наблюдаем тут день и ночь? По крайней мере, на мне есть рубашка.

В ее словах есть смысл. Черт возьми.

— Или, может, мне стоит сменить эти джинсы на микро мини-юбку? Кажется, ребятам они нравятся.

Ни за что. Возможно, ее обтягивающие джинсы и облегают ноги, подчеркивая задницу в чрезвычайно волнительной степени, но они, по крайней мере, хоть что-то прикрывают.

И какого хрена я взялся комментировать ее одежду?

— Извини, — бросаю я. — Я бы надрал зад тому, кто сказал бы такое женщине.

Глаза Софи округляются, и она глазеет на меня.

Я считаю секунды до того, как смогу безопасно сбежать.

Но слишком поздно. Софи встает на пальчики ног и прикладывает тыльную сторону ладони к моему лбу. Мне хочется отмахнуться, сказать ей отвалить. Но она сейчас так близко, ее мягкая грудь почти касается моей, а запах витает вокруг. Ее пальцы прохладные, успокаивающие.

— Нормально себя чувствуешь? — спрашивает она, очевидно насмехаясь.

— Отвали, — бормочу я. Ложь. Мне хочется наклониться и опустить голову на подушку ее фантастической груди. Зарыться в нее лицом и счастливо умереть.

Но она все равно меня игнорирует.

— В смысле, я слышала извинение, так ведь? Мне же это не приснилось?

— Если бы тебе это приснилось, то сон оказался бы кошмаром.

Ее ягодно-розовые губы приподнимаются в улыбке.

— Вот Солнышко, которого я знаю.

Мне хочется заткнуть ее рот своим. Брать. И брать. И брать. Слизывать ее слова, пить ее смех. Я не могу. Не стану.

— Я сегодня не в себе. — Это правда. — Думаю, кто-то из ребят подсыпал мне что-то в воду. Им просто до жути хочется выяснить, смогу ли я работать с застрявшими в заднице трусами.

В ее смехе присутствует хрипотца. И опять мне хочется прильнуть к ее губам. Ее пухлым, двигающимся, вечно болтающим что-то в ответ губам.

— Да, нам всем хочется это выяснить. — Ее тонкие пальчики подцепляют пояс моих брюк, и мой член приходит в движение. — Давай, — бормочет она, и в ее глазах мерцают злые искорки. — Дай гляну одним глазком. Обещаю, я расскажу только... всем.

Я гадаю: а что бы она сделала, если бы я провел ее рукой по своему толстому члену, приказывая так приятно надавить на него.

Ее последующие действия — не то, чего бы мне хотелось, это точно.

Софи — задира. Не в плохом смысле, а лишь потому, что по своей натуре делает из жизни веселье. Я завидую ее способности смеяться над миром. Но не стану путать ее сексуальные намеки с чем-то большим, чем простое удовольствие от возможности задеть меня.

Я застегиваю пуговицу на пиджаке, прикрывая свой нарастающий интерес.

— И разрушишь тайну? Не думаю.

— Я выясню это однажды, — бросает она мне вслед, пока я ухожу.

Только на это и надеюсь. Не могу повернуться, потому как она увидит мою улыбку. Но когда ее смех стихает, я осознаю, что провёл несколько минут, не думая о боли и истощении. Мои шаги замедляются, пока сердце ускоряет бег.

Софи.

В последний раз мне удалось хорошенько поспать, пока она храпела у меня в постели. В моей постели. Она помогла мне уснуть.

Данная мысль приходит в голову и кажется такой четкой и требовательной. Но я выбрасываю ее, так как это чушь несусветная. Отчаяние толкает мужчин на глупости. И даже если я скажу себе, что не в состоянии понять, о чем умоляет меня мое же тело, это не так.

— Чтоб меня, — бормочу я.

Еще одна ночь пройдет в раздумьях. Но я доведенный до ручки мужчина. И сделаю все, лишь бы вернуться в строй, даже опозорив себя наихудшим из возможных образов.

Софи

На следующее утро я упаковываю камеру, когда замечаю Габриэля. Он так напряжен, его спина, кажется, сломается, стоит подуть лёгкому ветерку. А это уже о чем-то говорит. Я не видела его настолько напряженным с момента полета.

— Что случилось, Солнышко? — я бросаю на него взгляд. — Кто-то нагадил тебе в кашку?

— Мило. — Он наблюдает за мной с секунду, морщинки между его бровями становятся глубже, пока не складываются в пугающе хмурое выражение.

— Серьезно, ты выглядишь еще грознее, чем обычно. Кто тебя так разозлил? — я усмехаюсь ему. — Чью голову мне стоит расквасить?

Он наконец издает краткий смешок, а его плечи немного опускаются.

— Я прямо вижу, как ты дергаешь кого-то за лодыжку, будто злой померанский шпиц.

— Так ты знаком с моими методами.

Его грудь вздрагивает от слабого смеха, и он наклоняется, передавая мне мою вспышку. Слишком быстро его расслабленное выражение лица возвращается к серьезному. Не то чтобы я против — этот мужчина чертово произведение искусства, когда злится. Такой горячий, что мне приходиться держать свое желание в узде. Я занимаю себя упаковкой техники.

— Хотел с тобой поговорить, — наконец-то произносит он довольно тихо.

То, как тревожно Габриэль смотрит на меня, будто боится того, что собирается сказать, заставляет мое сердце биться чаще. Боже, он меня увольняет? Но он же не может. Бренна — мой босс.

Постарайся оставаться спокойной.