Ведомые

Ответом мне служит его упрямо вздернутый подбородок и сжатые губы. Но я вижу вспышку страха в его глазах, прежде чем он скрывает ее. Я так волновалась, что пропустила знаки. Габриэль в ужасе. Я смотрю на доктора Стерн.

— Оставите нас на минутку?

— Конечно.

Как только она выходит, я сажусь рядом и беру его за руку. Холодная и липкая.

— Поговори со мной.

Он гладит пальцем костяшки моих пальцев.

— Не о чем говорить.

— Мне нужно проводить терапию обнимашками?

Мы встречаемся взглядами, и я вижу в его глазах усталость. Он явно думал, что хорошо скрывает свои чувства. И это заставляет меня грустно улыбнуться.

— Я знаю тебя, Солнышко. Прямо сейчас мы могли бы быть в самолете. — Я сжимаю его пальцы. — Ты не в порядке.

Со вздохом он откидывается на спинку. У него дергается кадык.

— Ненавижу докторов.

— Доктор Стерн очень милая.

— Нет. — Он качает головой. — Не в этом смысле. Придурок... Я не проверялся, потому что ненавижу докторов. — Габриэль смотрит на меня голубыми, наполненными болью, глазами. — Моя мама... Она переутомилась и уснула навсегда. Упав в обморок.

У меня внутри все холодеет.

— Думаешь, ты мог...

Я не произношу этого. Не могу. Не могу в это верить. Я забираюсь к нему в постель и обнимаю.

Он льнет ко мне.

— Я боюсь этого. Всегда боялся.

Я вижу, каких усилий ему стоит это признание, и прижимаюсь ближе. Он обнимает меня за плечи, губами прижимаясь к моей макушке.

— Пройди обследование, Габриэль. — Когда он напрягается, я отстраняюсь. — Происходящее беспокоит тебя и усугубляет ситуацию. Сделай это, чтобы избавиться от страха.

Он не отвечает, просто дышит мне в волосы, поглаживая плечо.

Я поднимаю голову.

— Что бы ты сказал, будь я на твоем месте?

— Пройти гребаное обследование, — ворчит Габриэль.

Я целую его в губы.

— Не брошу тебя. Никогда.

Наверное, он замечает решимость в моих глазах, потому что коротко кивает.

Когда он зовет доктора Стерн и озвучивает ей решение, та звонит в ближайшую больницу и договаривается о сдаче анализов.

Ожидание результатов занимает пару дней. Это время Габриэль проводит, топая, как разъяренный медведь в попытке скрыть свой страх. Два дня я отвлекаю его сексом и крепкими обнимашками во сне, чтобы не показывать, как сильно боюсь.

Несмотря на то, что Габриэль настаивает, чтобы все занимались своими делами, ничего не делается. На данный момент он для всех в приоритете, нравится ему это или нет.

В день, когда должен позвонить доктор, я перестаю притворяться, что все в порядке. Не вылезая из пижамы, сажусь в кресло и листаю журнал, глядя на него невидящими глазами.

Каким-то образом Бренна, Рай, Джакс, Киллиан и Либби нашли способ находиться с ним рядом. Закончилось все тем, что все собрались в нашем номере. В ожидании мы все кружим по комнате. И, как ни странно, Габриэль никого не выгнал. Он нуждается в друзьях, хоть и не признает это.

Тишина, что окутала нас, настолько густая, что лишает кислорода.

Когда наконец звонит телефон, кажется, что все мы слегка выпрыгиваем из кожи. В один миг я перестаю дышать. Не могу двигаться. Габриэль отвечает тихим голосом. А я, не имея возможности слышать разговор, иду к нему, беру за холодную руку. Мое сердце так громко стучит, что я слышу вибрацию в ушах.

Дрожь пробегает по его телу, рука дергается. У меня перехватывает дыхание.

Когда он кладет трубку, все взгляды прикованы к нему. Тишина нарастает, а потом он говорит:

— Все чисто.

Я рыдаю и бросаюсь в его объятия. Вокруг нас парни и Бренна разговаривают, смеются... не знаю. В данный момент для меня есть только Габриэль, звук его колотящегося сердца, слабая влажность его рубашки и запах одеколона, смешанного с потом.

Он обнимает меня так крепко, что становится больно ребрам. Но вскоре, разрывая объятия, он отпускает меня и подходит к окну. Габриэлю меня не обмануть. Я вижу блеск пота на лбу и то, как дрожит его рука, прежде чем он засовывает ее в карман.

Джакс заговаривает первым.

— Тогда решено. Ты берешь отпуск.

Габриэль даже не поворачивается к нам.

— Нет.

— О, да, — рявкает Киллиан. — И если ты снова откажешься, клянусь, я тебя тресну. И мне насрать, можешь ты надрать мне задницу или нет.

Габриэль фыркает и поворачивается к нам, холодная маска возвращается на место.

— Я не нуждаюсь...

— Стерн четко озвучила, что ты нуждаешься в отпуске, Скотти, — вмешивается Уип, выглядя раздраженным. — Так что перестань валять дурака.

Габриэль на грани взрыва: глаза становятся ледяными, щеки краснеют, ноздри раздуваются. Но голос остается спокойным:

— Слишком много дел.

— Джулс справится, — твердо кивает Бренна. — Ты сам говорил, что она хорошо справляется. Работа налажена, так что, если можно так сказать, все, что ей нужно делать — это поддерживать лодку на плаву.

Он хмурится.

— Да, спасибо за это замечание, Бренна.

— Пожалуйста.

Он раздраженно дергает свои манжеты.

— В отпуск. Это абсурд. Куда я поеду?

Рай безрадостно смеется.

— Ты в Италии, придурок. Бездельничай, наслаждайся вкусной едой, пей вино, трахайся...

— Не заканчивай это предложение, Райланд, — предупреждающе смотрит Габриэль.

Рай пожимает плечами.

— Ты меня понял.

— Думаю, это отличная идея, — начинаю я.

О, Габриэль смотрит на меня так, будто я ужасная предательница. Подвигаюсь и кладу руку ему на предплечье. Под его пиджаком словно скрыта скала.

— Да ладно, Солнышко. Анализы хорошие. Давай праздновать жизнь, бездельничать, как предлагает Рай и... — Я широко улыбаюсь. — Есть. Зависать в номере, только ты и я.

— Да ладно, — Джакс качает головой. — Он найдет способ улизнуть и поработать.

Уип кивает.

— Правда.

— Видишь? — Габриэль показывает на них. — Уже решено.

— Поезжай на виллу, — решительно произносит Киллиан.

— У тебя есть вилла? — Я представляю себе виноградники и холмы Тосканы.

Челюсть Габриэля сжимается.

— На побережье. В Позитано, — он смотрит на Киллиана, — но там закрыто.

— Ее могут проветрить по одному звонку. Давай, мужик, сопротивляйся сильнее.

— Говнюк.

— Там, наверное, красиво, — произношу я. Учитывая стиль жизни Габриэля, она, наверное, безупречна.

— Мы не узнаем, — с драматичным вздохом произносит Рай. — Он никогда никуда нас не приглашает.

— Потому что я работаю, идиот.

Рай играет бровями.

— Держу пари, ты возьмешь с собой Софи.

Если бы взглядом можно было убивать!

— Софи тоже нужно работать.

От боли мой голос звучит приглушенно.

— Ты не хочешь, чтобы я увидела твою виллу?

Габриэль поднимает брови.

— Что? Нет. Мой дом — твой дом, Софи. Я думал, что ты в курсе.

Я улыбаюсь нежному упреку в его голосе.

— Или возьми ее в какой-то другой из своих домов, — встревает Джакс.

— Как много у тебя домов? — спрашиваю я, потому что ну, правда.

Габриэль смотрит в сторону.

— Пять.

Каждый раз, когда думаю, что знаю все об этом мужчине, он удивляет меня еще больше.

— Где?

Со страдальческим вздохом он отвечает:

— Квартира в Нью-Йорке. Таунхаус в Лондоне. Квартира в Париже.

— Домик в Сент-Моритц, — добавляет Бренна.

— Вилла в Позитано, — напоминает Рай.

Взгляд Габриэля мечется по сторонам, сверкая, словно он не может понять, как остановить их болтовню.

— А разве ты не купил недвижимость в Ирландии в прошлом году? — спрашивает Джакс.

— Точно. — Киллиан щелкает пальцами. — Тот маленький коттедж в графстве Клэр.

— Возле меня, — с улыбкой говорит Уип. — На Скалах безумия.

— Они называются Утесы Мохер, — произносит Габриэль, кривясь. — Господи, ты наполовину ирландец. Изучи свою страну.

— Чувак, да какая разница? Скалы безумия звучит круче.

— Значит, шесть домов, — говорит Либби, молчавшая все это время.

— Святая подливка, — бормочу я.

Я арендую квартиру размером с гардеробную.

Разница между нашими положениями ошеломляет. И все же я не воспринимаю его иначе, как своим.

Габриэль наклоняет голову и пожимает плечами.

— Недвижимость — это хорошая инвестиция.

Джакс подходит и обнимает меня за плечи.

— Софи, девочка, ты и половины не знаешь. Скотти — гений касаемо денег. Парень несет полную ответственность за то, что все мы неприлично богаты. Серьезно, держись его.

Я закатываю глаза.

— Я бы застряла с ним, даже будь он нищебродом.

Габриэль поднимает голову, и резкие черты его лица смягчает слабая улыбка. Я улыбаюсь в ответ, и мое сердце слегка ускоряется. Облегчение от отсутствия у него смертельной болезни ослабляет мои колени, а в горле нарастает ком.

Я останусь рядом с ним в болезни, здравии, до конца жизни. И я все еще рада тому, что он в безопасности. Мой голос становится грубым и хриплым:

— Учитывая, что Позитано — это единственное место, куда нам не придется лететь, голосую за то, чтобы ехать туда.

Он одаривает меня долгим, изучающим взглядом.

— Ты, правда, хочешь поехать?

Я могла бы закатить скандал за попытку отвертеться, оказывая мне услугу, но тут будет уместно упомянуть о выборе собственного сражения. Так что я киваю и смотрю щенячьим взглядом.

— Сделаешь это для меня? Пожалуйста, Солнышко.

Он вздыхает и пораженно опускает плечи.

— Хорошо, Болтушка. Ты выиграла.

— Потрясающе, — говорит Джакс, поднимая руку, чтобы дать «пять». Габриэль не двигается. — Вечно ты меня подводишь, — качает парень головой.

— Только одно условие, — Киллиан поднимается со своего места, чтобы быть лицом к лицу с Габриэлем. — Свой телефон ты оставляешь Бренне.

— Что? — рычит этот трудоголик. — Абсолютно исключено.

Киллиан убирает руку.

— Подчинись, Скотт, и никто не пострадает.

— Только через мое избитое, окровавленное тело.

Ребята встают, и Рай разминает шею, издавая череду хрустящих звуков.

— Парни, — говорит он, — давайте сделаем это.

И они делают. На самом деле ребята прыгают на него.

Эта драка: громкая, наполненная проклятиями куча-мала из замахивающихся конечностей и борющихся мужчин.

Все заканчивается разбитой губой Рая, уколом в глаз Джакса, Киллианом без футболки, Уипом без ботинка и Габриэлем на полу — костюм помят, а его драгоценный телефон унесла Бренна, которая на удивление быстро бегает на каблуках.

— Подонки, — бурчит он, когда все выходят за дверь.

— Это черта твоего характера, — отзывается Киллиан.

— И мы тебя любим, Скотти-малыш, — выкрикивает Джакс.

Я опускаюсь на колени и целую царапину на лбу Габриэля.

— Бедный малыш. Я облегчу твои страдания. Обещаю.

Он не выглядит умиротворенным, но его губы искривляются.

— Ловлю на слове.

Глава 23

Софи

Габриэль должен был что-то собрать для нашего путешествия, поэтому отсутствует, когда я просыпаюсь. Он оставил записку, в которой сказано, что я должна быть готова к девяти. Курица-наседка, которой он и является, даже установил будильник на моем телефоне на семь, на что я жалуюсь в течение десяти минут, пока плетусь в горячий душ.

Ближе к восьми прибывает обслуживание номеров с капучино и маленькой мисочкой сливочного, невероятно густого йогурта, посыпанного лесными орехами и политого золотистым медом. Мне не очень хочется попробовать его, но все равно съедаю все, слегка постукивая по стеклянной миске.

Решимость заполняет меня. Предполагалось, что я буду заботиться о Габриэле, помогая ему расслабиться, а он балует меня, упорядочивая мое утро, даже без своего присутствия. Нельзя забывать, что борюсь с профессиональным менеджером, устраивающим жизни людей. Мне нужно нарастить темп игры.

Я нисколько не удивляюсь, когда в девять сорок пять приходит посыльный, чтобы забрать мои вещи и провести в лобби. Он говорит, что меня ждет мистер Скотт.

Преувеличенное веселье заставляет меня подпрыгивать, пока пересекаю лобби. Будь я на высоких каблуках, они бы стучали по мраморному полу. Но я в белых шлепанцах и красном хлопковом сарафане. Габриэль предупредил, что дорога до Позитано займет примерно четыре часа, и я намерена устроиться поудобнее.

Посыльный проводит меня к подъездной дорожке, и я замедляю шаг, когда вижу ожидающего там Габриэля.

— О, охренеть, — вырывается из меня.

Коридорный издает булькающий звук, но я слишком занята, чтобы волноваться, потому что разглядываю своего мужчину.

Он одет в накрахмаленную белую футболку поло, демонстрирующую глубокий золотистый оттенок кожи и обтягивающую его огромные бицепсы. На нем также свободные серые брюки, подчеркивающие узкие бедра и крепкие ноги. Он прислонился к красному «Феррари», засунув руки в карманы.

К черту Джейка Райана.

Когда Габриэль улыбается полноценной улыбкой, в комплекте с которой идет милая ямочка на левой щеке, а в уголках глаз появляются морщинки, я испытываю искушение оглянуться по сторонам и спросить: «Кому? Мне?»

Но я так не делаю. Просто бегу к нему как ненормальная. С легким «ух» он подхватывает меня и обнимает, пока я целую его щеки, уголок глаза, скулу. Посмеиваясь, он захватывает мой рот и дарит полноценный поцелуй.

У него легкий привкус чая. Его тело теплое и крепкое, и он — мой.

Я еще раз прикусываю его губу, прежде чем отстраниться.

— Знаешь, Сексуальное животное, однажды ты растопишь меня.

Габриэль быстро целует меня в кончик носа.

— Если принимаешь заявки, то я бы предпочел, чтобы ты растворилась у меня во рту.

— Сладкоречивый. — Я смотрю на машину, только теперь, когда заполучила своего мужчину, по-настоящему обратив на нее внимание. — Твою мать, это же «Феррари» 488GTB «Спайдер».

Он моргает, слегка покачиваясь.

— Только что ты обеспечила меня стояком.

Он не обманывает, я могу почувствовать, как его член встает, упираясь мне в живот. Я улыбаюсь, еще немного прижимаясь к нему.

— Ты будешь в состоянии вести? Или нам стоит сразу позаботиться об этом?

Его губы сжимаются, но в глазах появляется блеск, обещающий возмездие. Легким движением бедер он толкается в мой живот твердым членом, затем отодвигает от себя.

— Забирайся в машину, Болтушка, прежде чем я отменю поездку и верну тебя в постель.

— Как бы замечательно это ни звучало, машина манит меня.

И он нуждается в этом отпуске. У меня на него планы. Большая часть из них грязная, а все они разом — веселые.

Габриэль открывает для меня дверь.

— Брошен ради машины, красотка.

Я улыбаюсь.

— Не просто ради какой-то машины.

И какая же это машина. Сидения из темно-серой кожи, блестящие, мягкие. Они предназначены для того, чтобы удержать вашу задницу на месте, когда автомобиль мчит по дороге, но я не жалуюсь. Я касаюсь серо-красной панели, едва Габриэль закрывает дверь.

Когда наши вещи укладывают в передний багажник, он дает на чай посыльному и спустя мгновение скользит на свое сидение. С нажатием кнопки машина оживает.

— Так вот что ты забирал? — спрашиваю я, поглаживая кожаное сидение.

— Да. — На секунду выражение его лица становится настолько удовлетворенным, что он выглядит почти мальчишкой, но вскоре возвращается холодное высокомерие, которое он использует, когда поучает. — Если поедем по побережью вдоль города Амальфи, то сделаем поездку эффектной.

Габриэль такой Габриэль.

— Как тебе удалось заполучить эту малышку? Разве ее можно купить?

— Возможно, если ты в списке, — отвечает он, вливаясь в движение.

Боженька, есть что-то сексуальное в мужчине, который знает, как обращаться с автомобилем. Если бы руководители «Феррари» увидели, как он ведет ее, уверена, они бы пригласили его в качестве главной модели.

— Естественно, ты в списке. Почему я не удивлена?

Он поглядывает на меня.

— Кстати, откуда ты знаешь об этой машине? Из того, что я слышал, ты даже не умеешь водить.

— Эй, большинство ньюйоркцев не умеют.

— Это печальное положение вещей должно быть исправлено, как только я куплю подходящую машину, чтобы научить тебя. А теперь отвечай на вопрос.

— Однажды мне стало скучно, и я читала твои автомобильные журналы. — Я немного поворачиваюсь на сидении, чтобы быть лицом к нему. — Понимаешь, они как мужской эквивалент Vogue.

Он лукаво улыбается.

— Но гораздо сексуальнее.

Поездка проходит быстро, отчасти потому, что машина быстрая и роскошная, отчасти потому, что пейзаж так ослепительно красив, но в основном потому, что я с Габриэлем.

У нас не заканчиваются темы для разговора, будь то музыка или фильмы, или рассуждения об истории, когда мы проезжаем через область, где во время раскопок найдены части Помпеи и Геркуланума — оба места, куда он обещает взять меня в однодневные поездки на их исследование. И я понимаю, что никто другой не видит их такими, как видит человек, у которого есть тонны лакомых кусочков знаний, который часто и легко улыбается и дразнит меня шутками, такими же фиговыми, как и мои собственные.

После полудня мы приезжаем в Позитано — настолько живописный город, что у меня в горле образуется ком. Оштукатуренные красочные здания, архитектура которых похожа на мавританскую, цепляются за зеленые горы, которые погружаются в бирюзовое море. Воздух свежий с оттенками сладкого лимона и соленого океана.

Дом Габриэля стоит немного в стороне, укрытый между двумя горными утесами и скрытый за высокими воротами. С подъездной аллеи о нем мало что можно сказать, но внутри все стены оштукатурены и покрашены в белый, а открытые пространства с видом на море — с бесконечными французскими дверями, распахнутыми навстречу морскому бризу.

Нас встречает невысокая пожилая женщина. Габриэль целует ее в щеки и общается с ней на итальянском. У меня никогда не было фетиша иностранных языков, пока я не услышала, как он говорит на таком. Он представляет меня женщине. Мартина, горничная и повар, не говорит на английском, но ей и не надо. Ее приветственная улыбка выражает достаточно. Она оставляет нас, спеша укрыться в задней части дома.

— Как много языков ты знаешь? — спрашиваю я. В туре слышала, как он разговаривал на французском и испанском.

— Английский, понятное дело. Итальянский, французский, испанский, немного немецкий и немного португальский. Несколько фраз на японском.

— Ты меня убиваешь.

— Мне всегда легко давались языки. — На его лице появляется самодовольная улыбка. — Твое выражение лица, Дарлинг... Тебе это нравится.

— Я собираюсь потребовать, чтобы в постели ты говорил со мной на итальянском.

Выражение его лица становится задумчивым, он наклоняется и шепчет в мое ухо голосом, похожим на горячие сливки:

— Sei tutto per me. Baciami⁵.

Клянусь, мои колени превратились в желе.

— Боже, ты хоть предупреждай. Что ты сказал?

Его улыбка становится таинственной.

— Я попросил поцеловать меня.

Прозвучало как нечто большее, но я приподнимаюсь на носочки и дарю ему нежный, томительный поцелуй. Он целует меня в ответ, держа аккуратно и нежно.

— Идем, — говорит он. — Давай накормим тебя, пока ты не стала злой от голода.

— Ты так хорошо меня знаешь.

Положив руку на поясницу, он ведет меня на террасу. Она высечена в скале и настолько огромна, что огибает здание. Часть занимает сад с лимонными деревьями и шелестящими пальмами, другая часть выложена сланцем с панорамным бассейном, нависающим над скалой, а также обеденной зоной, скрытой за решеткой, заросшей бугенвиллией. Солнечный свет, пробиваясь сквозь цветы фуксии, окрашивает пространство в розовый цвет.

Габриэль наблюдает за тем, как я упиваюсь всем этим, потом подходит, становится сбоку от меня и засовывает руки в карманы.

— Ты владеешь кусочком рая, — говорю я, глазея на море.

Он трется своим плечом о мое.

— Рай — это состояние души, а не место.

— Справедливо. У тебя есть идеальное место для воссоздания рая.

Перед нами Мартина накрывает на стол. Она отмахивается от моей помощи и вскоре мы потягиваем лимончелло.

— На вкус это как солнце в бокале, — говорю я Габриэлю.

Он располагается в кресле, вытягивая перед собой длинные ноги.

— Подожди, пока попробуешь стряпню Мартины.

Когда она ставит две миски с пастой, я понимаю почему. Моллюски и мидии, смешанные с лингвини, все блестящее от оливкового масла и ароматное благодаря кусочкам чеснока, петрушке и лимонной цедре. Это лучшее, что я ела в своей жизни и я макаю сок хрустящим белым хлебом.

Некоторое время мы молчим, просто наслаждаясь едой и морским бризом, охлаждающим кожу. Приходит Мартина и забирает тарелки, и Габриэль снова что-то говорит ей.

Просто смешно, что я нахожусь в предобморочном состоянии, когда он заговаривает. Он, вероятно, произнес что-то типа «Эй, спасибо за еду». Но звучит так, будто из его рта выходит чистый секс.

Я со вздохом откидываюсь назад. Он выглядит таким же довольным, его руки сложены на плоском животе, выражение лица спокойное, когда он смотрит на море.

— Я этого не понимаю, — произношу я.

Он смотрит на меня.

— Чего не понимаешь?

— Этого. — Я указываю рукой на окружение. — У тебя есть потрясающий дом, который ты редко посещаешь, и другие дома, которые, по-видимому, одинаково великолепны, и все же никто из парней не гостил ни в одном из них. Почему?

Между его бровями образуется мрачная складка.

— Однажды отец Киллиана сказал мне, что лучшей инвестицией для мужчины может стать недвижимость. Она осязаема, истинна, вечна. Я согласен.

— Это я поняла, но зачем это имущество, если ты не собираешься им наслаждаться, никогда не приводишь сюда друзей? — Я наклоняюсь вперед. — Почему ты не впускаешь их, Габриэль? Они тебя любят, а ты держишь их на расстоянии вытянутой руки.

Его щеки заливает румянец, он вскакивает и начинает расхаживать.

— Я не общительный, Софи. Ты это знаешь.

Я смотрю, как он мечется.

— Я не говорю о том, чтобы устраивать дикие вечеринки. Я спрашиваю тебя о стенах, которые ты систематически выстраиваешь вокруг себя перед самыми близкими людьми. — Он смотрит на меня через плечо, и я смягчаю тон. — И, думаю, ты это знаешь.

Наши взгляды встречаются, но я не моргаю. Он ругается с придыханием и сжимает затылок.

— Габриэль, ты очаровательный, остроумный, внимательный мужчина... Не закатывай глаза, ты такой и есть. — Я встаю и подхожу к нему. Не слишком близко, потому что прямо сейчас он закрылся. — Ты милый. Ребята, Бренна — они все твоя семья, и ты так хорошо обращаешься с ними, заботишься о них лучше, чем кто-либо. Почему бы тебе не позволить им заботиться о тебе?

Резко выдыхая, он поворачивается ко мне.

— Я не знаю как, — рявкает он.

— В каком смысле?

— Чертов... — Он пропускает руку через волосы и хватается за них. — Моя мама, отец... они... они, нахрен бросили меня, так? Два человека, которые должны были любить меня больше всех. Оставили. Я знаю, что ребята и Бренна меня любят. Но если я впущу их, а потом...

Он отходит прежде, чем вернуться, его глаза большие и полны боли.

— Если они целиком в деле, то и я. Это будет еще больнее, Софи. Ты понимаешь? Еще больнее будет, если...

Он отводит взгляд, хмурясь так сильно, что его губы сжимаются.

— Габриэль, они не уйдут...

— Я едва могу переносить то, что впускаю тебя. Открыться — это так чуждо для меня. Я понятия не имею, какого черта творю. Но ради тебя я стараюсь, потому что ты... — Он прерывается на полуслове, выглядя так, будто паникует.

Я обнимаю его и прижимаю ближе. Ожидаю сопротивление, но он сдается, зарываясь носом в мои волосы и вдыхая глубоко, обнимая так, словно я сейчас испарюсь.

— Все в порядке. — Поглаживаю его напряженную шею. — Прости. Мне не стоило давить.

— Нет, стоило. То, как я себя защищаю, ранит их. Я это вижу. Но не знаю, как измениться.

Кончиками пальцев я провожу по ямке внизу его шеи и далее по сильной груди.

— Просто поступай с ними так, как поступал со мной.

То, как его покидает напряжение, неуловимо, но значительно. Я практически могу почувствовать его улыбку и уж точно ощущаю жар, зарождающийся между нами.

Его голос становится намеренно глубоким.

— Не думаю, что они одобрят такой подход, Дарлинг.

Рукой он скользит вниз, чтобы взять меня за задницу.

Я улыбаюсь.

— Вероятно, будет лучше, если этот особый подход ты оставишь только для меня.

— Всегда только для тебя, — обещает он, вторую руку опуская вниз. И хватает меня за попку, разминая ее с одобрительным рычанием.

Я запрыгиваю ему на руки, обхватывая его талию ногами.

— Отнеси меня в постель, Солнышко.

Он начинает идти, но не в дом. Опускает меня на большой шезлонг под тенью бугенвиллии, а потом крадется сверху, губами находя мою шею. Единственный хороший рывок сарафана — и одна грудь выскакивает наружу.

— Габриэль... — стону я, когда он втягивает сосок в свой горячий влажный рот. — Не здесь.

— Именно здесь, — отвечает он над жесткой горошинкой, щелкая по ней языком.

Я извиваюсь и пальцами нахожу путь к его волосам, крепко удерживая, пока он продолжает лизать и сосать. Еще один рывок, и обнажается другая грудь.

Я смотрю на открытую дверь, ведущую в кухню.

— Я не смогу смотреть Мартине в глаза, если она застанет нас здесь.

Он целует мою оставленную грудь, хватает зубами затвердевший сосок и тянет ровно настолько, чтобы этого хватило, и я практически сошла с ума. Я выгибаюсь, молча умоляя о большем.

В его груди зарождается мрачный смех. Покрывая сосок смачными поцелуями, он опускает руку под мое платье и проводит между ног, где я уже мокрая, и все болит.

— Я отпустил ее на остаток дня.

Стоном отвечаю на его прикосновение, вытянув голову, чтобы поцеловать в висок.

— Блять... я скажу ей, что она выходная всю неделю.

Он издает рычание, запуская пальцы под мои трусики.

— Хороший план.

После этого мы не разговариваем.

***

— Ты куда собралась? Я с тобой еще не закончил.

Его голос как песня о любви, нежная и деликатная, глубокая с собственническими нотками и обещанием сладостного греха. Он движется надо мной как ласка, и я дрожу от его прикосновения.

— Я хочу потрогать тебя, — скулю я, хотя не жалуюсь. Как я могу, когда он превратил меня в эту дрожащую, бескостную массу, теплую и вялую?

Его темный смешок выражает осознание.

— Позже. Сейчас моя очередь.

Большие горячие ладони скользят по моим ногам и берут за задницу. Я закрываю глаза и сжимаю скомканные простыни, когда эти талантливые руки пробираются между моих бедер и раскрывают их шире.

Выставленная напоказ. Опухшая и влажная. Он уже дважды брал меня. Один — на террасе, второй — на кровати, где двигался медленнее, был более основательным, неспешным, заставляя меня умолять. И я умоляла, упрашивала, задыхалась, теряя разум.

Он вознаградил меня за это, заставляя кончать, пока я не заплакала, поглаживая мою кожу, говоря, что я вела себя как хорошая девочка тем низким, строгим голосом, который я всегда буду приравнивать к сексу и удовольствию.

Сейчас он использует именно этот голос.

— Такая красивая, — говорит он, находясь между моими бедрами. — Я знал, что ты будешь настолько красива.

Во мне поднимается потребность доставить ему удовольствие. Я двигаю бедрами, поднимая попку выше, показывая ему больше себя. Он одобрительно мурлычет, руками лаская мою поясницу, затем под коленом. Дыханием щекочет внутреннюю поверхность бедра, а потом дует на клитор.

Я стону, борясь с потребностью опуститься и поймать его рот.

Он знает. Грязный ублюдок понимает, что делает со мной. Я чувствую улыбку на его губах, когда он прижимается поцелуем к моей попке. И правда, стоило бы отплатить ему за это, но он рукой скользит вниз по моему бедру, и дыхание застывает, когда он кончиком пальца медленно водит по моей сердцевине.

— М-м-м, — произносит он, кружа пальцем, слегка надавливая. — Так красива.

Габриэль погружает в меня палец, едва ли ощутимо, потом отодвигает назад, собирая влагу, только чтобы снова погрузиться, на этот раз глубже.

Нежный поцелуй в чувствительный клитор заставляет меня вздрогнуть. Нежно, так нежно. Едва ощутимо, но это все равно захватывает все внимание. Ленивое движение языка, медленное посасывание, нежные поцелуи — и все это во время того, как трахает меня пальцем.

Я закрываю глаза, концентрируясь на его прикосновении и том, как он продолжает дразнить, собирая скользкую влагу у моего входа, потом снова глубоко погружаясь.

Я распахиваю глаза, издавая шокированный возглас. Он собирает свою сперму и возвращает ее в меня.

Происходящее так грязно, запретно, оно распаляет, и похоть крадет мое дыхание. Я испускаю дрожащий выдох. Извиваюсь от его прикосновений, умоляя. Медленнее. Глубже. Жестче. Быстрее. Мне все равно, пока он дает мне больше.

На моей коже мягкое дыхание, почти смешок, но ниже, будто он тоже нуждается в большем. Медленные поцелуи следуют по спине, когда он прижимает меня к кровати своим горячим телом. Он не ложится всем весом, только достаточно, чтобы я его почувствовала.

Затем целует меня в шею, его дыхание ускоряется, когда он вставляет второй палец. В этот раз входит глубже, растягивая меня почти до боли. Но этого не достаточно.

— Габриэль, — выкрикиваю я, шире раскрывая бедра.

— Ш-ш-ш, — шепчет он, целуя мою щеку, проскальзывая бедрами между моими. На моей заднице лежит его тяжелый горячий член. Пальцы трахают меня, медленно погружаясь, дразня сопротивлением.

— Сейчас, — произношу скрипучим голосом. — Сейчас.

— Дарлинг, — шепчет он. Мое имя и нежное слово. Теперь это одно и то же.

Я лежу под ним, задыхаясь и дрожа, так жарко, что едва ли могу дышать. Но он здесь со мной, его дыхание жесткое, дрожь передается от него ко мне. Он приподнимает бедра и его член погружается в меня, теперь плотнее, потому что он не убрал пальцы.

От того, как растянута, я горю и кончаю еще до первого толчка. Оргазм омывает медленной накатывающейся волной. Я кричу, всхлипывая.

Габриэль вытаскивает пальцы и берет мои руки в свои.

— Софи, — произносит он и начинает двигаться, все еще в медленном ритме, словно не хочет останавливаться.

— Не надо, — говорю я, не в состоянии сформулировать нормальное предложение. — Не останавливайся.

Он вздрагивает и стонет, его губы напротив моей горящей щеки. Он отвечает одним словом:

— Моя.

И это все.

Габриэль

— Слушай, это не ракетостроение. Просто подними ногу и сядь на него...

— Я бы лучше попробовала заняться ракетостроением.

— Ты придаешь этому слишком большое значение.

— Это смертельная ловушка на двух колесах. Крохотных колесиках.

— Это «Веспа», Дарлинг. На нем мы поедем в тур по городу. Большие Римские каникулы.

— Мы не в Риме.

— Хватит придираться. Давай, поймай дух. Тебе понравится.

— Правда. Из тебя получается отличный Грегори Пек, но я, к сожалению, не Одри Хепберн.

— Ты однозначно больше похожа на Мэрилин.

— Я не считаю это комплиментом, мистер.

— Поверь мне, это он. А теперь забирайся на скутер, Болтушка. Я хочу почувствовать, как твои потрясающие сиськи прижимаются к моей спине.

— Я начинаю думать, что ты зациклился на моей груди.

— Я зациклился на твоем всем. Перестань упираться. Время идет, милочка.

— Ты это так не оставишь, правда?

— Предполагалось, что мы расслабимся...

— Гонка по горной дороге на этой цацке — это не расслабление.

— Это будет весело, и для меня это отдых. Разве ты не хотела, чтобы я расслабился?

— Боже. Не надо на меня смотреть этим дурацким щенячьим взглядом.

— Я не знал, что смотрю на тебя каким-то особым взглядом.

— Сбавь обороты, Солнышко. Ты сжигаешь мою сетчатку.

— Сбавлю, если сядешь на скутер.

— Ладно. Только не слети с обрыва и не позволь нам умереть.

— Я планирую умереть очень старым, когда буду трахать тебя, приняв «Виагру».

— Ты на самом деле произносишь милейшие речи.

— Sono pazzo di te⁶.

— Ладно, и что это значит? Звучит чертовски сексуально.

— Я скажу, если в целости доберемся до города.

— Габриэль Скотт... а-а-а!

***

— А теперь послушай. Я приехала на этой бешеной скорости, будто демон мчался из ада...

— Это скутер. У него ограничена скорость.

— У него максимальная скорость шестьдесят миль в час. Я проверяла. Это быстро.

— Едва бы я назвал это словом «быстро».

— Полагаю, что так и есть, учитывая, что произносит это человек, который водит «Феррари».

— Именно.

— Флаг тебе в руки. В этом споре ты выиграл, но не победишь во втором. Мы едим здесь.

— Дарлинг, это место — дыра. В его стенах буквально есть дыры.

— Может, это дыры от пуль со времен войны.

— Какой?

— Ха. Но ты уловил суть.

— Что место деградирует?

— Что оно здесь достаточно давно, чтобы иметь свою историю. Посмотри, оно заполнено старыми итальянцами, которые едят.

— Я не заметил. Меня слишком отвлекла пробегавшая мимо крыса.

— Это была не крыса, а кот.

— Крыса размером с кота.

— Перестань быть таким снобом. Разве не ты рос в нищете?

— И это означает, что я знаю достаточно, чтобы держаться подальше от забегаловок.

— Агр. Слушай, ты хочешь потрясающей еды и идешь туда, где готовят бабушки. Видишь? Вон маленькая бабулька на кухне.

— Ладно, полагаю, это...

— Мы едим здесь.

— Ты только что ущипнула меня за сосок?

— Этот вопрос риторический?

— Берегись, Болтушка. Я могу отомстить.

— Обещаешь? Ох, мне нравится этот очаровательный взгляд, так в стиле Флинна Райдера.

— Теперь ты сравниваешь меня с персонажами мультфильмов?

— Героем анимации. Огромная разница. И это так мило, что ты знаешь, кто он. Идем, Солнышко.

— Погоди...

***

— Видишь? Разве я тебе не говорила? Потрясающая еда.

— Да, ты очень умна. Заткнись.

— Еще одна цитата из «Принцессы-невесты». Ты, Габриэль Скотт, мой идеальный мужчина.

— Ты произносишь самые милые фразы, Болтушка.

— А теперь расскажи, что ты говорил на итальянском, сидя на скутере смерти?

— Sono pazzo di te. Я без ума от тебя.

— Габриэль...

— Ешь, Дарлинг.

Глава 24

Габриэль

Думал, что мне будет сложно бросить работу и просто существовать. Никогда так прежде не делал и, откровенно говоря, не уверен, кем стал бы, если бы не работал часами.

Софи в высшей степени упрощает наслаждение простыми радостями.

Дни проходят, и установился своего рода ленивый ритм. Мы спим до момента, пока один из нас не проснется, занимаемся любовью, потом снова засыпаем. Едим, когда голодны. А когда возбуждены, снова трахаемся, что происходит постоянно и по всему дому. Мое любимое место на террасе, где солнце золотит тонкую кожу Софи, а ее крики эхом отзываются от скал.

Если чувствуем особый энтузиазм, берем «Феррари» или «Веспу», которую, несмотря на первоначальную панику, она теперь любит, и едем в город исследовать его. И мы спорим. Обо всем: где поесть, где закупиться, как быстро мне ехать на скутере. Итальянцы одобряют, понимая, что это прелюдия.

И действительно, нет ничего более привлекательного для меня, чем глаза Софи, которые сверкают умом и растущим желанием, ее щеки пылают, а грудь поднимается и опускается с каждой словесной пикировкой. Клянусь, большую часть времени я брожу наполовину твердым или с полноценным стояком. Но это точно того стоит.

По молчаливому соглашению ежедневно мы находим время заниматься каждый своим делом.

Хотя Софи общительна там, где я скрытен, обоим требуется минутка, чтобы восстановить силы. Даже когда путешествовали и застряли вместе в автобусе, мы находили способ дать друг другу пространство. Теперь у этого есть свои преимущества, так как наши воссоединения намного слаще, ведь несколько часов порознь больше похожи на недели.

Вот и сейчас я один, жду. Софи уехала в город с дочкой Мартины, Элизой. Поскольку мой телефон конфискован, Софи не может мне написать, но я уверен, что скоро она вернется. Не понимаю, откуда у меня такая уверенность, я просто знаю.

Спустя считанные минуты на подъездной дорожке я слышу машину Элизы.

Передвижение Софи легко отследить: женщина двигается как мародерствующий йети. Входная дверь открывается и захлопывается, туфли с грохотом падают на пол. Она напевает Ruby Tuesday, не попадая в тональность и неверно произнося текст.

Я борюсь со смехом.

— Солнышко? — раздается ее счастливый голос. — Ты где?

Получаю полнейшее удовлетворение от того, как Софи, приходя домой, в первую очередь ищет меня.

— Твоя речь ужасна, — отзываюсь, борясь с улыбкой. Есть некое очарование в том, чтобы скрыть всю полноту моего счастья. Я позволяю ему нарастать, пока она топает по ступенькам.

— Ты хочешь меня не из-за речи, — говорит она, находясь на вершине ступеней.

— У твоих сисек и задницы, несомненно, преимущество.

— Не стесняйся показать им свое расположение.

Она становится в дверном проеме спальни, синий сарафан помялся, розоватый свет заката, пробивающийся сквозь широкие двери, отражается в золоте ее волос.

Слова застревают в горле, а дыхание спирает.

Я не поэт, но теперь хочу им стать. Хочу отдать должное ее красоте и тому, как она наполняет меня странной смесью полного покоя и всепоглощающей потребности.

С Софи так всегда. Глядя на нее, одновременно и хочется притянуть ее ближе, лелея, будто это последний день нашей жизни, и бросить ее на кровать, трахать, пока не сотрется член. Что довольно извращенно, полагаю.

Не важно. Не тогда, когда она смотрит на меня так, словно хочет того же. Но потом ее сладкое личико хмурится.

— Ты работаешь.

Трудно отрицать, держа в руке контракт.

— Просто немного легкого чтения.

Пока Софи была в городе, я ходил на пробежку. Как только вернулся, выпил протеиновый коктейль и принял душ, прежде чем развалиться на кровати в боксерах и прочитать контракт. Я не рассматриваю это как работу, потому что лишь скольжу взглядом по документу.

Софи, кажется, не согласна.

Она упирает руки в бока.

— Мне стоило проверить твои сумки на предмет контрабанды. Предполагалось, что ты будешь расслабляться.

— Принудительный отдых — это оксюморон. — Я возвращаюсь к чтению, зная, что ее это возбудит. Я чертовски люблю, когда Софи заведена. Результат всегда голый, потный и в мою пользу. — Кстати, это стандартный документ, ничего слишком сложного или детализированного.

Она вздыхает.

— И что мне с тобой делать?

Трахни меня. У меня есть потребности.

— Забирайся в постель и почитай что-нибудь рядом со мной.

Она делает шаг в мою сторону, но останавливается.

— На тебе очки.

В ее голосе слышится подавляемая нотка вожделения, что заводит и меня самого. Я не отрываю взгляд от контракта.

— Так случается, когда кто-то нуждается в очках для чтения.

— Умник. Я тысячу раз видела, как ты читаешь, но ты никогда не надевал очков.

— Я ношу линзы. Но сегодня мои глаза особо чувствительны.

Полагаю, это как-то связано с утренним походом с Софи в бассейн. Это был своего рода эксперимент, проясняющий, как долго я могу задерживать дыхание. Мы рассмеялись и с большим энтузиазмом принялись за дело.

— Тебе всегда стоит надевать очки во время чтения, — говорит она, направляясь ко мне. — И я имею в виду всегда-всегда.

Знал ли я, что Софи благосклонно отнесется к моим очкам для чтения? Нет. Но по широко раскрытым глазам со слегка мечтательным взглядом я почти уверен, что она их оценила. Я являюсь мужчиной в достаточной степени, чтобы признаться, что хочу ее соблазнить.

Она садится на кровать, и ее теплое бедро располагается рядом с моим. Мое тело приходит в состояние боевой готовности, но я этого не показываю. Пока нет. Не так проходит наша игра.

Боже упаси, если я больше не буду играть с Софи. Это одна из лучших частей моего дня.

— Знаешь, — произносит она, проводя пальцем по моей коленной чашечке, — существует «Тамблер». Горячие парни в очках...

— Даже не думай о том, чтобы сделать снимок.

Я притворяюсь, что не обращаю внимания на то, как ее прикосновение посылает волну похоти прямо к члену. Гиблое дело. И знаю, что она видит мой растущий интерес. Она движется выше.

— Что насчет горячих читающих парней? Они даже выпустили книгу. Ты — однозначно кандидат на обложку.

Я смотрю на нее поверх очков. Она бросает на меня дерзкий взгляд, наклонив голову и поджав губы. Ненасытность горячим обручем сжимает живот и делает резкий рывок. Член быстро подскакивает.

Софи облизывает нижнюю губу, не разрывая зрительного контакта.

— Ты играешь нечестно, Солнышко. — Ее голос становится хриплым. — Я не могу принять молчаливый упрек в сочетании с этими очками. Ты заставляешь меня воспламениться.

— Хм. — Возвращаю взгляд к контракту, как будто я не твердый как чертов барабан. Награда будет намного лучше, если я заставлю Софи заработать ее. — Только я не понимаю, по какой такое причине это моя проблема.

— О, нет?

Кровать скрипит, когда она подползает ближе.

Мой член пульсирует в такт сердцу и некомфортно толкается в трусы.

— Это вредит только тебе, — говорю я. — И лучше тебе что-то с этим сделать.

Ее низкий смешок прокатывается по моей коже. Шелковистые волосы щекочут мою грудь, пока она пробирается под документы, которые я держу. Да, милая, добро пожаловать в мой кабинет.

— И этот огромный стояк под тем, что называется... — она бросает взгляд на контракт в моей руке, — лицензионное опроцентование?

— У меня страсть к деталям, — бормочу я, дыхание прерывается, когда она прикасается легким поцелуем к моей груди.

— Тогда... — Она снова меня целует. — Не позволяй мне тебя сдерживать.

Я притворяюсь, что читаю, пока она медленно, тщательно прокладывает поцелуи по моей груди. Каждое прикосновение ее губ к коже заводит меня еще больше. Нежность, смешанная с жаром, словно она одновременно поклоняется и наслаждается мной, заставляет сердце сжиматься, а член — пульсировать.

Она щелкает языком по соску, мои руки начинают дрожать, дыхание прерывается.

— Боже, ты сейчас такой горячий, — произносит она.

Софи ловит зубами мой сосок и тянет.

Я бормочу, жидкий жар охватывает мои бедра. Контракт падает на кровать, моя голова с глухим стуком ударяется о стену.

Она спускается ниже, прослеживая выпуклости моего пресса.

— Так. Охренительно. Сексуально. — Каждое слово подчеркивается поцелуем. — Габриэль, я хочу, чтобы ты трахнул меня в этих очках.

Эта женщина меня убьет.

Я тяжело сглатываю, обретая голос.

— Будешь хорошей девочкой, я, возможно, так и сделаю.

Я не упускаю того, как сжимается ее попка в форме персика. Что-то примитивное и низменное зарождается внутри. Голос становится грубее.

— Достань мой член. Ты станешь сосать его.

Из ее горла раздается негромкий звук, и я знаю, что добрался до нее, что отражается на мне самом. Моя кожа настолько горячая, что я едва ли могу дышать.

Руки Софи скользят к боксерам, поддразнивая. Член грубо толкается в ткань, и она стягивает резинку с талии. Пульсирующий кончик цепляется за нее. Женщина высвобождает меня, настолько твердого, что член шлепает по животу.

— Люблю этот звук, — шепчет она.

Хорошо. Он только для тебя.

— Возьми его в руку.

Теплыми пальцами она обхватывает меня и сжимает. Мои глаза практически закатываются. Сглатываю стон, поднимая навстречу ей бедра.

— Мягче, — задыхаюсь я.

— Мягче? — Она снова целует мою грудь, ослабляя хватку.

Я практически плачу, настолько это хорошо.

— Заставь меня умолять об этом.

Она взмахивает ресницами, дыхание покидает раскрытые губы. Кончики ее пальцев гладят мою длину, поддразнивая.

Пытаюсь не шевелиться, но она нежно берет меня за яйца и слегка их сжимает. В моем горле грохочет стон. Он превращается в откровенный всхлип, когда она наклоняется и целует головку.

Не достаточно.

— Софи...

— М-м-м? — Звук вибрирует на коже, и меня пронзает пульсация болезненного наслаждения.

Я толкаюсь вверх, но она уклоняется. На моем кончике блестит слюна.

— Блять... Пососи его, Дарлинг. Соси как следует.

С улыбкой во взгляде карих глаз она делает это, одним великолепным толчком заглатывая меня глубоко и сжимая. Я со стоном приподнимаюсь с кровати. Но тут она останавливается и продолжает играть со мной, ее припухшие губки едва ли касаются моей плоти.

Кожу обдает жаром, и я даю ей желаемое.

— Пожалуйста. Пожалуйста...

И она действительно радует меня, окружая вниманием, вытягивая мое удовольствие, словно с ним связано и ее собственное. Я теряюсь в ней, пока горло не сжимается от эмоций, а яйца — от предстоящего освобождения.

Не хочу кончить ей в рот. Не в этот раз. Отталкиваю ее, пытаясь быть нежным, но руки дрожат. Она издает протестующий звук, который я проглатываю поцелуем, когда переворачиваю ее на спину, неуклюже задирая юбку.

— Я не закончила, — говорит она, задыхаясь между поцелуями.

Мои пальцы проскальзывают под крошечные розовые трусики. Сладкая влага приветствует их.

— Мне нужно быть здесь.

Я ласкаю ее мягкую, набухшую сердцевину, прежде чем погрузиться глубоко. И она кричит — прекрасная мольба, которая заставляет меня жадно впитывать больше.

Целую ее, пальцами двигаясь внутри нее под плотно прилегающими трусиками. Она двигается вместе со мной, бедрами толкаясь и опускаясь на мою руку. Наше дыхание смешивается, становясь беспорядочным.

Больше никакого ожидания. Срываю с нее трусики, перекатываюсь между широко раздвинутых бедер. Первый толчок в нее — это агония и рай, потому что ничто никогда не будет чувствоваться так хорошо, как располагаться внутри Софи. Мы оба обезумели, задыхаемся. Я знаю, она ждет, что я буду трахать ее жестко и быстро.

Замедляюсь, беру ее щеки и нежно целую, медленно заполняя влажный центр.

— Габриэль, — хнычет она мне в рот. — Больше.

Я знаю, что она имеет в виду быстрее. Проникаю так глубоко, насколько могу, и застываю, пока она не начинает дрожать, и только потом отстраняюсь назад.

— Я дам тебе все, — шепчу.

Она поглощает мои губы, ее тело извивается подо мной в попытке изменить темп. Но я держу ее там, где хочу. Двигаюсь в ней, позволяя прочувствовать каждый дюйм. Она выдыхает наполовину смех, наполовину — жалоба.

— Софи. — Мой голос ясен и тверд, требует ее внимания.

Она встречается со мной взглядом, и я позволяю ей увидеть все — что она значит для меня, что со мной делает.

Ее дыхание прерывается, глаза широко раскрыты и светятся. Я чувствую, как ее тело уступает, становится мягче.

— Габриэль. — Дрожащими пальцами она касается моей щеки.

И внезапно мне становится страшно. Потому что она видит меня, каждый темный уголок и несовершенный край. Это зажигает что-то между нами. Я не могу отвернуться или перестать входить в нее, телом говоря то, что боюсь произнести вслух.

Возьми меня, держи меня, люби меня.

Но мне не нужно произносить это вслух, потому что в этот момент я знаю, что она уже так и делает. На смятых льняных простынях она требует меня — тело и душу, а затем предлагает себя в ответ. В этот момент я уже не Скотти и не Габриэль, я нечто большее. Я дома. В конечном счете. Наконец-то. Навсегда.

Софи

Все хорошее подходит к концу. Я знала, что время наедине с Габриэлем ограничено. Он слишком трудолюбивый, чтобы долго находиться в отпуске. И, несмотря на то, что у нас были две потрясающие недели для себя, ощущение, словно этого недостаточно. Но все же не могу не признать, что на него это хорошо повлияло.

Сон до обеда дни напролет, ленивое времяпрепровождение в постели, занятия любовью, или отдых у бассейна, подарили ему здоровое свечение и легкую улыбку во взгляде.

Дни, когда он пил насыщенное красное вино и смачивал оливковым маслом хрустящий хлеб, ел спелые помидоры и сливочный сыр, заполнили впадины на его щеках.

Я думала, что Габриэль был красивым, когда я его встретила. Теперь понимаю, что это не все. Он крепкий, загорелый и такой привлекательный в своем сшитом на заказ льняном костюме, что у меня слегка кружится голова, когда я смотрю на него.

Он одаривает меня быстрой, счастливой улыбкой, когда ведет «Феррари» по горному серпантину вдоль итальянского побережья, и я благодарна, что сижу.

— Я практически могу слышать, как ты думаешь, — говорит он, переходя на пониженную передачу. Дорогой боженька, то, как напрягаются его бедра в этих брюках...

Я скрещиваю ноги.

— Клянусь, только грязные мыслишки.

Улыбка становится шире, но он удерживает взгляд на дороге.

— Веди себя хорошо, Болтушка. Мне нужно сосредоточиться.

— Будто я попала на обложку порно-журнала «Костюм и секс в авто».

Он издает низкий смешок.

— Нет такого журнала, Дарлинг.

— А стоило бы.

Смеясь, он снова поворачивается и ускоряется. Я прижимаюсь к сиденью, когда машина рвется вперед. Визжа, вскидываю руки вверх и позволяю ветру подхватить мои волосы, пока мы мчимся по побережью.

Мы приезжаем в отель в Неаполе слишком скоро. Сегодня вечером у «Килл-Джон» выступление, а потом мы едем в Милан, и затем — Берн в Швейцарии.

По дороге к лобби Габриэль берет меня за руку. Я этого не ожидала, но ему нравится держаться за руки. Всякий раз, когда мы оказываемся в непосредственной близости, он находит способ соединить наши пальцы. Его большой палец ласкает мои костяшки или тыльную сторону ладони, словно прикосновение ко мне успокаивает его.

Однажды вечером во время отпуска мы сидели на террасе, пили вино, а он играл с моей рукой, глядя на нее так, будто не понимал, как дошел до того, чтобы свободно меня касаться.

Тогда я улыбнулась, и он усадил меня к себе на колени. После этого он нашел своей руке лучшее применение. А я слизывала вино с его кожи, пока он не начал дрожать и рычать, и требовать грязных действий в своей властной, мужественной манере.

У меня вырывается тоскливый вздох, и Габриэль сжимает меня в объятиях.

— Что случилось, Болтушка?

— Не хочу говорить.

— Это заставляет меня хотеть узнать больше. Поговори со мной, Дарлинг.

Мы подходим к лифтам, и он нажимает нижнюю кнопку. Я качаю головой, но все равно начинаю:

— Я просто смешная и жадная. Уже скучаю по тому времени, когда нас было только двое.

Нахмурившись, он подходит на шаг ближе, окружая своим запахом и силой рук. Теплые пальцы скользят к моему затылку.

— Где мы находимся — это только вопрос расположения. — Мягкие губы трутся о мою щеку, и его голос рокочет у меня в ухе. — Помнишь, Болтушка? Я никогда на самом деле не буду отделен от тебя, потому что ты всегда здесь. — Он берет мою руку и прикладывает ее к своему виску, как делал в тот вечер за кулисами.

Я улыбаюсь и прижимаюсь щекой к его груди, где уверенно и четко бьется сердце.

— И здесь.

— Именно.

Люблю его. Я так сильно люблю его, что это кажется нереальным. Так сильно люблю, что это слегка пугает. Раньше я никогда не влюблялась. У меня нет ни малейшего опыта, как справляться с эмоциями. Как это чувство может делать человека настолько счастливым и в то же время таким напуганным? Я не могу его потерять. Не могу. Мое сердце не выдержит.

Но он здесь, держит меня, словно готов стоять так и успокаивать меня столько времени, сколько понадобится.

Лифт звенит, и я делаю шаг назад. Вот тогда-то и вижу его. Он выглядит немного хуже из-за одежды, с загаром на лице, но я узнаю его где угодно.

Сердце проваливается в пятки, и я тяжело сглатываю, чувствуя себя в опасной близости к рвоте.

Со своего места по другую сторону лобби он смотрит прямо на меня. Расчетливый блеск в глазах подсказывает, что он точно знает, кем является Габриэль, и раздумывает о том, как использовать осведомленность о том, что мы, похоже, вместе.

Холодный пот обдает мою кожу, когда Габриэль кладет руку мне на поясницу и проводит в лифт. Последнее, что я вижу перед закрытием дверей — самодовольную улыбку Мартина и мерзкое подмигивание, как будто говорящее: «До скорой встречи».

Глава 25

Софи

«Нам нужно поговорить».

Я пялюсь на сообщение в своем телефоне, и ярость превращается в черную дымку, которая размывает края зрения. Внутри все переворачивается. У этого мудака все еще есть мой номер. Сожалею, что давным-давно не поменяла его. Но это не имеет значения, Мартин всегда находит возможность получить желаемое.

Желудок переворачивается, и я кладу на живот руку.

Следовало бы сказать Габриэлю, что Мартин таится в лобби. Но я не хочу. Называть его имя — это как вызывать дьявола. Не хочу напоминать о том, что я сделала. Габриэль, конечно, знает, но, увидев Мартина, визуально сопоставив меня с ним — все это сделает ситуацию более реальной. Более острой. Потому что Мартин именно такой: вокруг распространяется отвратительный запах, воняет повсюду. Этот ублюдок хочет поговорить. Требуется совсем немного воображения, чтобы понять, о чем именно.

Из гавани дует легкий ветерок. Съеживаюсь в шезлонге на балконе, подтягивая колени к груди. Здесь не холодно, но я замерзаю изнутри, в то время как кожа горит.

— Софи.

Передо мной мелькает хмурое лицо Габриэля.

Вздрогнув, я моргаю и оглядываюсь вокруг, рассматривая темное море и огни вдоль берега.

— Да?

Он садится на край шезлонга.

— Я звал тебя трижды.

— Прости. Я... — Не знаю, что сказать, потому пожимаю плечами.

Он взволнованно смотрит на меня.

— Что творится в этой головке, Болтушка?

— Чувствую себя нехорошо. — Это правда. Мне хочется залезть под одеяло и плакать. — Думаю, из-за горных дорог.

Прохладное прикосновение его пальцев ко лбу почти заставляет меня плакать, и приходится несколько раз моргнуть, чтобы не начать.

Он хмурится сильнее.

— По ощущениям ты горишь.

— А ты чувствуешься приятно и прохладно. — Я выдавливаю улыбку. — Поцелуй и облегчи мое состояние.

Габриэль наклоняется и целует меня в лоб. Но он на задании.

— Я серьезно. Хочу, чтобы сегодня вечером ты осталась здесь. Я напишу доктору Стерн и попрошу ее прийти осмотреть тебя.

— Не надо, — говорю. — Я в порядке. Мне лучше выйти на работу.

— Чушь собачья.

Без видимых усилий он подхватывает меня и заносит внутрь. Несмотря на состояние, тело охватывает легкий трепет. Меня никогда не носили на руках и не обращались со мной как с драгоценностью. И хотя я на самом деле не больна, его забота заставляет меня захотеть прижаться к нему и выплакать свои проблемы.

Он укладывает меня на диван.

— Оставайся здесь.

— Да, сэр, — салютую я, но он уже уходит в спальню.

Возвращается с одеялом, в которое тщательно меня заворачивает.

— Вот так.

— Ведешь себя как наседка. — Которую я люблю.

— Куд-кудах, — невозмутимо произносит он, подхватывая телефон одной рукой и пульт от телевизора — другой.

Я впечатлена его многозадачностью. Он прокручивает список фильмов и выбирает романтическую комедию, одновременно заказывая суп и корзинку с хлебом в обслуживании номеров.

— И чай, — добавляет Габриэль, заканчивая звонок.

Мое бедное, разбитое сердце тут же превращается в кашу. Он готовит мне чай. Голос слишком хриплый, когда я говорю:

— Итальянцы не славятся своим чаем.

— Скорее всего, это будет бормотуха, — соглашается он. — Но должно сработать.

И хотя я упакована как сверток, он делает еще одно движение, усаживая меня на свои колени и укутывая нас обоих одеялом. Так намного лучше. Я прижимаюсь к его груди, а он меня обнимает.

— Не хочу оставлять тебя, — шепчет Габриэль мне в волосы.

— Я в порядке. Правда. И могу пойти с тобой...

— Нет. — Его голос нежный, но жесткий. — Даже если ты не больна, все равно нуждаешься в отдыхе. А теперь замолчи и хоть раз сделай как велено.

— Командир.

— Ты сожалеешь только о том, что пришла моя очередь командовать.

Не в состоянии удержаться, я поглаживаю его грудь. Касаться Габриэля — это роскошь, которая вряд ли мне когда-нибудь надоест.

— Что ты там говорил по поводу того, что отдых по принуждению — это оксюморон?

— Я такого совсем не помню. Ты бредишь от истощения.

Фыркаю, а он целует меня в лоб, посмеиваясь.

Начинается фильм, и мы затихаем.

— Как ты узнал, что я люблю «Когда Гарри встретил Салли»? — спрашиваю мягко.

Он слегка двигается подо мной, упершись одной ногой в стол.

— Ты мне сказала.

— Что? Когда?

— В третью ночь в автобусе. Ты обгадила мою любовь ко всему, что касается «Стар Трек», и я спросил о твоих любимых фильмах. И я все еще обижаюсь, что ты в один ряд со «Стар Трек» поставила «Космические яйца».

Улыбаюсь от отвращения в его голосе, но немного встряхиваюсь, когда вспоминаю ту ночь.

— Ты помнишь все это?

Он рукой скользит по моим волосам, распространяя приятную мелкую дрожь по позвоночнику.

— Я помню все сказанное тобой, Дарлинг. Ты говоришь — я слушаю.

Я практически признаюсь ему в любви. Слова поднимаются и танцуют на языке. Но рот не открывается. Меня останавливает страх, словно озвучь я это, положу начало концу. Оно не имеет смысла, но я не могу стряхнуть это ощущение.

Я целую нижнюю часть его подбородка, где запах одеколона смешивается с теплом его кожи, и крепко обнимаю мужчину.

Он держит меня до прихода обслуживания номеров. Учитывая скорость, с которой они появляются, думаю, у нас преимущество. Я полагаю, что это привилегия «Килл-Джон», арендующего весь этаж.

Габриэль натягивает пиджак и одергивает манжеты, пока я притворяюсь, что заинтересована в еде. Но у меня пропал аппетит.

— Не тыкай пальцем в суп, — говорит он. — Ешь.

— Я жду, пока он остынет.

Видимо, я ужасно вру, потому что он зависает на краю дивана, глядя на меня, будто может вытащить мысли из моей головы простым усилием воли.

— Мне стоит остаться, — наконец произносит он.

Когда Габриэль достает телефон из кармана, чтобы начать набирать сообщение, я касаюсь его руки.

— Нет, иди. Клянусь, я в порядке. Просто возьму выходной. Такое случается.

Он должен уйти, чтобы я могла выследить этого ублюдка Мартина и сказать ему съесть дерьмо и умереть, или что-то в этом роде. Невозможно это сделать, когда рядом Габриэль. Я почти уверена, что его версия о том, чтобы сказать Мартину сожрать дерьмо, будет больше похожа на то, чтобы на самом деле выбить из него дерьмо.

Заманчиво было бы на это посмотреть, но мысль о том, что у Габриэля будут проблемы с законом или его репутация будет запятнана, меня пугает.

Он, должно быть, видит мою непреклонность, потому что вздыхает и наклоняется, чтобы поцеловать меня. Этот поцелуй не быстрый, он мягкий и томный, словно мужчина наслаждается моим вкусом. И я таю под его прикосновениями, целуя в ответ, зарываясь руками в его густые волосы.

Яркий цвет окрашивает его щеки, когда он отрывается от меня, мы оба дышим быстрее. Он прижимается лбом к моему и держит меня за затылок.

— Софи, — произносит Габриэль. — Моя дорогая девочка.

Грозят пролиться слезы. Он слишком нежный. Слишком потрясающий. Я закрываю глаза и провожу большими пальцами по его вискам.

— Я буду здесь к твоему возвращению.

Он издает одобрительный звук и снова меня целует. Потом еще раз. Нежным поцелуем. Поцелуем, в котором чувствуется любовь.

— Софи, я...

Габриэль делает вдох, качая головой. Когда он отходит, я чувствую потерю, словно прикосновение холодной руки к коже.

Он еще раз поправляет манжеты и изучает мое лицо. Не знаю, что он видит, но голос становится нежным, когда он, наконец, заговаривает:

— Поправляйся.

— Обязательно.

Но мое обещание пустое, потому что тошнота не пройдет, пока я выступаю против Мартина.

Габриэль

Ненавижу встречи и приветствия — бессмысленные вечеринки как до, так и после каждого концерта, где пресса, фанаты, члены фан-клубов, другие знаменитости и тяжеловесы индустрии звукозаписи собираются в одно скучное сборище с девизом «кто на кого смотрит». Они — проклятие моего профессионального существования.

На протяжении многих лет я совершенствовал взгляд, который держит людей на расстоянии вытянутой руки в эти мучительные часы. Только очень храбрые или очень глупые подходят ко мне. Очень храбрые пользуются моим уважением и обычно достаточно умны, чтобы коротко поговорить. С очень глупыми легко иметь дело.

Однако весь вечер общения избегать невозможно. А этот вечер чертовски длинный. Я несколько раз останавливал себя от написания сообщения Софи, чтобы не наседать на нее. Но я хочу.

Мне не понравилось бледное, но взволнованное выражение ее лица, или то, как она дрожала в моих руках, явно желая скрыть свое расстройство. Что-то не так. Что-то большее, чем укачивание в автомобиле, о котором она утверждает.

В чем бы ни заключалась проблема, я хочу ее решить. Мне необходимо сделать это. Вся моя жизнь посвящена заботе о людях, к которым я неравнодушен, а теперь она находится в верхней части списка.

Стоило остаться с ней. Я чувствую себя... собственником — еще одно чувство ранее мне незнакомое.

Мужчины не могут разгуливать и представлять свою женщину как «Моя. Коснешься ее — лишишься пальца». Или могут? Сомневаюсь, что Софи была бы признательна за такое клеймо. Или была бы, если бы я предложил ей заклеймить меня в ответ?

— Скотти, чувак, ты не здесь.

Возле себя обнаруживаю Киллиана.

— Прости?

— Ты витаешь в облаках, — раздражающе ухмыляется он. — Полагаю, отпуск совершил волшебство.

— Я излечился от навязчивого желания проверять телефон каждые две минуты, — отвечаю мрачно.

— Ага, это именно то, что я имею в виду.

Игнорирую его самодовольный взгляд.

— Это было... — Лучшее время в жизни. — ... Я очень наслаждался этим.

Киллиан довольно хмыкает.

— Рад слышать.

Он не развивает тему, но и не уходит.

Софи убеждена, что с ними мне стоит стараться сильнее. Я прочищаю горло.

— Подумываю взять Софи в шале на Новый год. Вы с Либерти хотели бы присоединиться к нам?

Кривлюсь. Это, вероятно, прозвучало так же неестественно, как и в моей голове. Кстати, губы Киллиана дергаются, я прав. Мудила.

Но он отвечает прежде, чем я произношу еще хоть слово.

— Мы с Либерти будем рады.

— А тебе не стоит спросить ее мнения прежде, чем соглашаться? — Я так много знаю о женщинах.

— Нет нужды. Мы мыслим одинаково. — Он наклоняется. — Кстати, она позади тебя.

Вздрогнув, я делаю шаг назад и вижу, что Либерти улыбается так широко, что ее щеки горят.

— Привет, Скотти. — Она шлепает меня по руке. — Мы сможем кататься на лыжах, есть фондю и делать другие штуки в стиле Джеймса Бонда?

— Например, прыгнуть со скалы и раскрыть парашют с изображением британского флага? — Я растягиваю слова.

— Да. Но нужно, чтобы на мне была одежда со звездами и полосами. Это мой гражданский долг.

— Внесу это в обязательный список.

— Юху! — Она обнимает меня прежде, чем я могу отойти. — Это будет самый лучший Новый год!

Киллиан смеется, а потом осматривается.

— Кто-нибудь видел Джакса?

Я высвобождаюсь из объятий Либерти и толкаю ее в сторону мужа.

— Не видел после окончания концерта. Сегодня он был немного не в себе.

Киллиан осматривает комнату.

— Он выглядел дерьмово. А теперь пропал.

Мы все волнуемся, когда Джакс исчезает. Теперь это автоматическая реакция, неважно насколько мы можем ему доверять. Я мгновенно настораживаюсь, поясница напрягается.

— Когда ты в последний раз его видел?

— Когда он уходил со сцены.

— Это было... — Я смотрю на часы. — Сорок две минуты назад.

Киллиан машет Уипу и Раю.

— Парни, вы видели Джакса?

Наше беспокойство заразительно. Рай хмурится.

— Нет, мужик.

— Когда мы закончили, я видел, как он шел в ванную, — говорит Уип.

Рай бежит искать ванную, а Киллиан направляется к Кипу, начальнику нашей службы безопасности.

Я тоже иду в ту сторону и подхожу как раз в тот момент, когда он рассказывает, что видел, как Джакс шел наверх, держась за поклонницу.

— И за какого-то парня, — добавляет Кип.

— Парня? — повторяет озадаченный Киллиан.

— Да, немного неряшливого вида. Он поддерживал Джакса под другую руку. Но Джакс от меня отмахнулся. — Кип пожал плечами. — Что я мог сделать?

«Делать свою чертову работу и рассказать мне о случившемся», — думаю я с тихим рычанием.

Взгляд Киллиана обращается ко мне.

— Джакс не по мужикам.

— Я знаю, — рявкаю, делая глубокий вдох. — Слушай, мы не знаем, что происходит, просто проявляем осторожность. И я не хочу привлекать внимание, так что давайте успокоимся.

Челюсть Киллиана сжимается, но он кивает.

— Продолжай выполнять свои обязанности, — говорю я Кипу. — Киллиан, идем со мной.

Рай находит нас по пути к комнате, у него мрачное выражение лица.

— В ванной его нет.

— Он, вероятно, пошел наверх, — говорю я. — Оставайся здесь и веди себя как обычно.

Он знает, что именно я имею в виду, но не выглядит счастливым.

— Иногда меня тошнит от роли клоуна. Напишите, когда найдете его или я разозлюсь. — Он салютует нам и убегает, запрыгивая на диван между двух девушек. — Дамы, кто хочет выпить?

Либерти с нами, и я касаюсь ее локтя, чтобы замедлить.

— Скажи Уипу оставаться здесь. Если мы все уйдем, люди заметят.

Мы с Киллианом ждем лифта в тишине.

— У нас нет реальной причины для волнения, — говорю ему.

— Он, вероятно, трахает какую-нибудь девчонку.

— Точно.

Ряд подсвечиваемых цифр отображает движение лифта по этажам. Мы смотрим на них.

— Почему у меня такое чувство, что здесь что-то большее? — шепчет Киллиан, глядя на цифры.

Мое сердце болезненно колотится.

— Я не знаю. Но чувствую то же самое.

Глава 26

Софи

Оказывается, мне и не нужно выслеживать Мартина. Он сам находит меня. Конечно, этот подонок делает это в собственном стиле, написав о том, что идет на концерт, куда я не могу пойти из-за риска быть замеченной Габриэлем, а затем самодовольно добавляет, что напишет, когда освободится.

Мудила. Гребаный ушлепок.

У меня нет другого выбора, кроме как сидеть смирно, ждать своего часа и все больше тревожиться.

Я нарисовала дьявольские лица на половине моделей в журнале, когда услышала звон лифта в холле. Раздается неприятный женский смех, за которым следует низкий голос Джакса. Концерт окончен, и он явно в настроении повеселиться.

Их голоса затихают, а я пытаюсь отвлечься на просмотр телевизора. К сожалению, ничего не происходит, и я ловлю себя на том, что смотрю «Элвин и бурундуки» на итальянском. Понятия не имею, почему детское шоу идет посреди ночи, но эмоциональная болтовня на иностранном языке определенно отвлекает.

Не знаю, сколько проходит времени, но ужасный, пронзительный визг, доносящийся из коридора, заставляет меня вскочить и побежать к двери.

Молодая женщина в истерике несется к лифту. Ее каштановые волосы растрепаны, макияж размазан. Брызги рвоты покрывают одну сторону ее груди. Что не мешает мне схватить ее за руку и резко остановить. Она бежит из комнаты Джакса.

— Что случилось? — рявкаю, мое сердце грохочет. Она пытается вырваться, но я крепко ее держу. — Отвечай.

— Меня не волнует его популярность. Его на меня вырвало. Фу... — Она машет рукой. — Так чертовски мерзко.

Американка, не старше девятнадцати. Торопясь, тащу ее за собой по коридору.

— Покажи, где он.

— Пусти меня.

— Нет. Сейчас у тебя нет такой роскоши. — И я сильнее. Такой эффект на меня оказывает волнение и страх за Джакса.

— Он с тем другим чуваком, — хнычет она. — Он о нем заботится.

Я не останавливаюсь, но ноги заплетаются.

— С каким чуваком?

— Не знаю. Каким-то парнем. Марти.

Чувствую, как от лица отливает кровь. И ловлю себя на том, что несусь вперед с девчонкой на буксире.

— Дерьмо, дерьмо.

Девушка вырывается. Не пытаясь поймать ее, бегу в комнату Джакса и тарабаню в дверь.

Мой худший страх подтверждается, когда Мартин открывает дверь со своей дерьмовой улыбочкой.

— Что ж, это было проще, чем я ожидал. Привет, красотка Софи.

Изо всех сил отталкиваю его.

— Какого хера ты наделал!

Он спотыкается, но потом восстанавливает равновесие, смеясь.

— Ни черта я не делал. Просто последовал за распиздяем по имени Джакс Блэквуд.

Из ванной доносится жалобный стон и звук рвоты. Я бросаю на Мартина убийственный взгляд и спешу прочь. Он следует за мной, словно не может дождаться, чтобы увидеть это.

Сначала меня поражает запах. Он такой отвратительный, что я пошатываюсь. Джакс лежит на полу у туалета, его кожа болезненно серая и покрыта потом, среди прочего.

— Джакс. — Я опускаюсь рядом с ним, не обращая внимания на беспорядок. — Милый, что ты принял?

Его голова качается, но он моргает, пытаясь сосредоточиться на мне.

— Ничего, детка. Клянусь. Чувствую себя неважно.

Он вздрагивает, затем вслепую тянется к унитазу, сбивая меня с ног. Я слышу характерный щелчок затвора фотоаппарата. Мартин достает сотовый и радостно щелкает.

— Опусти гребаный телефон или я затолкаю его тебе в задницу, клянусь богом! — Я бросаюсь за ним, но Джакс падает на пол.

— Джакс! Дерьмо. Отдай мне телефон, — рычу я на Мартина. — Мне нужно вызвать врача.

Мартин отходит, высоко держа телефон.

— Детка, я понимал, что стоило последовать за тобой, но не осознавал, что ты сделаешь меня таким счастливым. Спасибо, Соф. Еще раз.

Едва слова слетают с его губ, в дверном проеме появляются Габриэль и Киллиан. Меня охватывает облегчение. Они знают, как лучше помочь Джаксу. Но несколько событий происходят настолько быстро, что это мешает мне ответить.

Киллиан кричит от страха и бросается к Джаксу.

Взгляд Габриэля мечется между мной и Мартином. Прежде чем кто-нибудь может пошевелиться, он одной рукой хватает ублюдка за горло, впечатывая его в стену, а другой вырывает у него телефон и кладет в карман.

— Не рыпайся, — рычит он на Мартина, еще раз ударяя того головой о стену.

— Отъебись от меня, — отвечает он, пытаясь вырваться. — Я, блять, подам иск.

Габриэль просто прижимает его к стене одной рукой. И уже звонит по телефону.

— Стерн, ты нужна мне прямо сейчас. Захвати сумку.

Спустя секунду делает еще звонок.

— Кип, поднимись немедленно.

И ни единого раза не смотрит на меня.

Киллиан держит Джакса в руках.

— Ни за что на свете ты не сделаешь это снова, — скрежещет он, выглядя объятым паникой.

Джакс со стоном шевелится.

— Что он принял? — Грубый вопрос Габриэля обращен ко мне.

— Не знаю. Сказал, что ничего. Просто, что его тошнит.

Внимание Габриэля возвращается к телефону Мартина, и он прокручивает фотографии. При этом выглядит так, словно каждый его дюйм вибрирует от сдерживаемого гнева. Губы в уголках побелели, хватка на папарацци настолько сильная, что мужчина начинает цепляться за пальцы Габриэля.

— Ты накачал его.

Лично мне хочется, чтобы он выбил дерьмо из Мартина, но Габриэль слишком многое может потерять из-за серьезных увечий, нанесенных фотографу.

Его взгляд встречается с моим. И на лице так явно вспыхивает ярость, что я реагирую, инстинктивно закрываясь в себе.

— Хорошо, — рычит он, возвращая внимание к телефону. Ноздри раздуваются, когда он пролистывает, наверное, дюжину снимков, на последнем из которых я сгорбилась над Джаксом.

Несколькими движениями большого пальца он удаляет их все.

— Эй, — пытается протестовать Мартин и получает еще один удар по голове.

Спустя секунду вбегают доктор Стерн и Кип, и все становится размытым во время оказания помощи Джаксу. Обнаруживаю, что меня вытолкали из ванной и я, дрожащая и потная, падаю в кресло. На коленях рвота, на которую изо всех сил стараюсь не смотреть, и я боюсь за Джакса. А еще переживаю о поведении Габриэля.

Знаю, что он находится в состоянии боевой готовности, но мне не нравится, что он отказывается смотреть на меня.

Кип выводит Мартина из номера, подонок всю дорогу протестует. И я остаюсь в одиночестве.

Габриэль все еще в ванной с остальными. Я могу слышать их разговор.

— Это не передозировка, — говорит доктор Стерн. — Уверена, это пищевое отравление. У меня уже было несколько вызовов от дорожной команды, которые тоже заболели.

Голос Киллиана звучит подавлено.

— Он ходил на ужин с Тедом и Майком.

— Полагаю, это те двое, которых я осматривала, — говорит доктор Стерн. — Я буду поить его жидкостью, пока та не наполнит его организм.

Джакс стонет.

— Могут все свалить? Из моего организма еще должно дохера всего выйти...

Мужчины выходят из ванной и закрывают за собой дверь. Габриэль говорит по телефону, раздавая указания. Он повернут ко мне спиной.

Киллиан еще раз смотрит на дверь и испускает дрожащий выдох. Он проводит рукой по своему осунувшемуся от усталости лицу. Похлопав друга по плечу, выходит, ни разу на меня не взглянув.

Тошнотворное чувство в животе усиливается, когда Габриэль, наконец, направляется ко мне.

— Солнышко...

— Не здесь, — рявкает он тихим, напряженным голосом. Поворачивается и идет к двери.

У меня нет выбора, кроме как следовать за ним.

Он ждет, пока мы окажемся в номере, чтобы наброситься на меня.

— Ладно, какого черта происходит?

— Не рычи на меня, будто я одна из твоих лакеев.

— Отвечай на гребаный вопрос, — ревет он.

В ушах звенит от его ярости. Она так внезапна и настолько мощная, что я вздрагиваю. Никогда не видела его таким: с побелевшими губами и горящими глазами. Мои губы дрожат. Хочется плакать. Но я не из тех, кто прячется. И сейчас не буду. А потому обнаруживаю себя кричащей на него.

— Не знаю! Я попала туда за несколько минут до тебя.

Он фыркает, звук громкий и неприятный.

— Он прислал тебе первое сообщение, когда мы заселялись в номер.

Дерьмо.

— Это не имело никакого отношения к Джаксу.

Габриэль скрипит зубами.

— Ты ведь не больна, да? Ты солгала мне.

Мой желудок сжимается.

— Меня тошнило. От волнения и стыда. Одна только мысль о том, что этот червяк рядом и хочет поговорить, вызывала у меня тошноту.

Во всяком случае, он выглядит расстроенным, по его шее распространяется румянец.

— Если все так, ты должна была сказать мне. Вместо этого ты заставила меня переживать и расстраиваться из-за того, что бросил тебя. А в это время ты планировала встретиться с этим мелким мудаком.

Он прав, и я не могу ничего сделать, чтобы исправить свои ошибки.

— Мне жаль. Я просто хотела сама разрешить ситуацию, избавиться от него и продолжить жить своей жизнью. Я не хотела тебя обидеть.

Габриэль взмахивает рукой, будто убивает муху.

— Отлично.

— Звучит не так, будто у тебя все отлично.

Его взгляд останавливается на мне.

— Потому что у меня. Не. Все. В порядке. Я чертовски разъярен.

Я снова вздрагиваю от твердости его голоса и того, как он использует его словно хлыст. Никогда не испытывая на себе гнев Габриэля, не осознавала его силы. Мне стыдно, что я его заслужила. И больно, что он этого не отпускает.

Он подходит ко мне, но останавливается, словно не хочет находиться слишком близко.

— Достаточно того, что мне пришлось пережить то, что казалось повторением одного из худших моментов в моей жизни. Но я получаю явную привилегию быть свидетелем, как твой предполагаемый бывший парень благодарит тебя за то, что ты помогла ему снять все это гребаное дело!

Меня снова одолевают вина и стыд, но разум предлагает притормозить.

— И что это должно означать? Он мой бывший. Как ты можешь даже думать о том...

Он кривит губы в отвращении.

— Ты не глупая или слепая. Ты, черт возьми, знаешь, как это выглядит.

— И как это выглядит для тебя? — спрашиваю я, сердце громко барабанит в ушах. — Скажи, Габриэль, как думаешь, что здесь произошло?

Секунду я думаю, что он не ответит. Но затем в его глазах вспыхивает вызов, и Габриэль застывает, ледяные, деловые стены вырастают вокруг него. Это происходит так быстро и эффектно, что я почти слышу их призрачный лязг.

— Выглядит так, будто ты нас использовала.

С таким же успехом он мог ударить меня в живот. Секунду я не могу дышать.

— Точно. Все, что было между нами — лишь уловка, чтобы заполучить историю. Конечно, почему нет? Я могу сыграть шлюху, правда?

Я не расплачусь. Я не расплачусь.

— Не передергивай, Софи.

— Я не передергиваю. Ты прямо так и сказал. Просто уточняю твою теорию.

— Я бы не строил теорий, скажи ты мне, какого черта произошло!

Он ударяет кулаком по воздуху, словно слова вырываются из него против воли.

— Мне не нужно объяснять, что я не какая-то грязная шлюха! — кричу в ответ. — Ты должен доверять мне достаточно, чтобы не делать поспешных выводов.

— А если бы это был я? Застукай ты меня с кем-то, кто уже причинил боль твоей семье? С человеком, с которым, как ты знаешь, я был в отношениях тогда, когда причинил боль твоей семье? Ты бы и правда притворилась, что все в порядке, потому что доверяешь мне?

Габриэль смотрит на меня широко распахнутыми глазами, и мое сердце сжимается.

— Что ж...

— Нет, не притворилась бы, — перебивает он, снова ожесточаясь. — В конце концов, ты бы ожидала объяснения без нужды спрашивать о нем. И я бы в лепешку разбился, чтобы дать его тебе, — выкрикивает он. — Потому что ты заслуживала бы такой любезности. Любой заслуживал бы. А тем более от человека, которого ты...

Его рот захлопывается, и он отворачивается, проводя рукой по волосам. Сгорбленный и дрожащий, он выглядит таким побежденным, что я подхожу к нему. Потому что если ему больно, мне нужно прекратить это.

Но Габриэль не дает мне шанса. Он снова выпрямляется и поворачивается ко мне.

— Я изо всех сил стараюсь дать тебе шанс. Потому что то, что мы застали сегодня вечером, выглядело не очень хорошо. — Он взмахивает руками в беспомощном жесте. — Господи, Софи, дай мне хоть что-то, чертову кроху объяснений, чтобы я мог рассказать Киллиану.

Мое лицо горит так сильно, что, кажется, пульсирует.

— Киллиану? Думаешь, мне есть дело до того, во что сейчас верит Киллиан?

— Тебе бы стоило чертовски сильно беспокоиться о том, какого хера Киллиан о тебе думает. Благополучие группы должно быть, черт возьми, твоим приоритетом.

— Очевидно, твоим, — огрызаюсь я.

— Естественно. — Он прорезает рукой воздух. — Я их гребаный менеджер! А ты как думаешь?

— Я думала, — отвечаю дрожащим голосом, — что достаточно значу для тебя, чтобы ты не строил уродливых предположений. И что значу для тебя достаточно, чтобы ты не щадил чувства Киллиана за счет моих.

Все эмоции исчезают с его лица, и он выпрямляется во весь рост, расправляя плечи, словно собираясь с силами.

— Это реальная жизнь, Софи. Не фильм. Ты не можешь использовать это как некую проверку, чтобы увидеть, как много я слепо приму, будто это сделает меня достойным тебя.

Я стою с открытым ртом, не способная вымолвить ни слова. Проверка? Габриэль думает, что это какая-то дурацкая проверка? Но маленькая темная часть меня думает о том, а не проверяю ли я его?

Я бы объяснила все, дай он мне хоть слово вставить.

А еще мне больно, потому что он тут же предположил обо мне худшее. А как иначе? Мы лучше этого. Я отдала ему свое сердце. Я бы никогда намеренно не причинила боль ни ему, ни тем, кого он любит. Если он сейчас этого не понимает, то я не уверена, что вообще понимал.

Он продолжает говорить холодным и рассудительным тоном, с каждым словом давя мне на сердце своей гребаной логикой:

— Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? Отдай мне должное. Я знаю тебя так же хорошо, как и ты меня. Стало ли забавным то, что ты можешь помыкать мной?

Эта боль тупая и пустая, и из-за этого почему-то еще хуже. Я закрываю глаза.

— Сначала я подлая интриганка, а теперь какая-то идиотка, наслаждающаяся тем, что вожу тебя по округе за яйца ради развлечения? Это все?

— Ты, черт возьми, не можешь быть пострадавшей стороной. Не в этот раз.

Я резко распахиваю глаза. Габриэль выглядит таким искренне расстроенным и обиженным, что не знаю, что сказать. Но сейчас я не буду извиняться, это уж точно.

— Что ж, это плохо, потому что я пострадала. И не тебе рассказывать, как мне себя чувствовать. — Делаю шаг ближе, сжимая руки в кулаки. — И прямо сейчас ты охренительно сильно усложняешь задачу не ненавидеть тебя.

Он качается на каблуках. Тишина поднимается между нами, как живое, темное существо. Когда он наконец заговаривает, голос звучит тихо и неуверенно:

— Ты всегда подталкивала меня к самовыражению. Это оно и есть. Я могу признать, что нужно жить моментом и наслаждаться жизнью. Но тебе, Софи Дарлинг, нужно, черт побери, повзрослеть и брать на себя ответственность, когда дела идут плохо. А если ты не можешь этого сделать, то в этом туре тебе нет места.

Я его слышу. Я знаю, что он прав насчет этого. Но вырисовываются также и его уродливые выводы и то, как он в них вцепился.

Облизнув пересохшие губы, я отвечаю настолько спокойно, насколько могу:

— Меньше всего меня сейчас беспокоит тур и то, должна ли я быть в нем.

Он хмурится, наклонив голову, будто не может понять. Часть меня хочет смеяться, но я знаю, что, в конце концов, заплачу. Может быть, мы слишком разные, наши приоритеты слишком различаются.

Стук в дверь номера заставляет нас обоих вздрогнуть. Габриэль поворачивается к двери, его рот сжат, лицо усталое. В этом свете он почти изможден. Он проводит рукой по глазам.

— Это Джулс. Она здесь, чтобы оповестить о последних новостях...

— Оставлю вас.

На негнущихся ногах я направляюсь в спальню.

Он не пытается меня остановить.

А я не начинаю плакать сразу, как за мной закрывается дверь. Я пакую вещи.

Глава 27

Габриэль

— Отчет? — спрашиваю я, сидя на одном из стульев гостиной номера.

Голова слишком тяжелая, чтобы самостоятельно держаться на плечах, поэтому я кладу ее на руки.

— Девушка, которую ты поймал в лифте — Дженнифер Миллер, из команды тура, работает осветителем, — отвечает Джулс неуверенно и мягко.

Прискорбно, но, видимо, я довольно хорошо умею пугать женщин. Копье боли пронзает сердце. Я прочищаю горло, с трудом обретая голос.

— Продолжай.

Она делает вдох, больше похожий на вздох.

— Согласно ее заявлению, она хотела переспать с Джаксом. Увидев, что ему трудно добраться до лифта, Дженнифер предложила свою помощь.

Ладно, добавьте девушке очков за то, что она приспособленка. Не следовало бы переживать по этому поводу, но сейчас мне настолько больно, что я едва сдерживаю смех.

— А этот дрочила? Как он попал внутрь?

Сквозь пальцы вижу, как губы Джулс кривятся в ухмылке прежде, чем она сжимает их.

— Он... э-э-э… подошел к ним у лифта. Сказал Дженнифер, что старый друг... — она покашливает, отводя взгляд.

— Софи? — подсказываю я.

Черт возьми, больно произносить ее имя. Не знаю, как мне удается сделать это без надлома.

Софи. Она отступила в спальню после того, как я налетел на нее хуже, чем кто-либо мне известный. Она ушла со спокойным достоинством, а я почувствовал себя маленьким и полным сожаления. Из всех людей, о ком заботился, не могу и вспомнить такого, с которым я действительно потерял самообладание. Для этого есть причина. Я, словно хирург скальпелем, вскрываю людей своими словами.

Однако этот членосос Мартин... сжимаю руки в кулаки. Это все, что я могу сделать, чтобы не выследить этого сосунка и не вырвать ему глотку. Меня пробирает дрожь. Возвращаюсь к своей дикой юности, когда был в нескольких шагах от того, чтобы стать малолетним головорезом.

Джулс устало смотрит на меня.

Мое лицо принимает, надеюсь, вежливое выражение.

— Ну?

— Да, так и сказала. И он предложил свою поддержку. Джакс впустил их обоих.

Когда провожу рукой по лицу, она холодная и липкая.

— Что случилось в комнате?

— По словам Дженнифер, она начала... э-э-э, зависать с Джаксом. Он не противился.

Значит, он был настолько в отключке, что позволил цыпочке делать все, что она хочет. Машу рукой, призывая Джулс ускориться. Я с трудом выношу сидение на месте, слушая это. Хочется пройтись. Хочется выследить Софи и забраться с ней в постель, умоляя простить меня за крик.

Нет, нельзя становиться тряпкой. Она тоже была не права. Лгала, отказывалась объяснять и попрекала меня взыскательностью. Мы никогда не двинемся вперед на равных, если я буду единственным, кто признает свои недостатки.

Не похоже, что ты дал ей шанс объясниться, приятель.

Не то чтобы она пыталась объясниться.

К черту все, я сейчас спорю сам с собой.

Джулс продолжает, и я заставляю себя сосредоточиться.

— Мартин начал делать их фотографии. Он подумал, что вместе они выглядят мило и Дженнифер хотела бы... — Джулс вздрагивает. — Сувенир.

— Гребаный ад.

— Ага, — тихо соглашается она. — В любом случае, Джакса внезапно стошнило. На Дженнифер.

Она замолкает, и наши взгляды встречаются. Не могу удержаться и немного улыбаюсь. Как и Джулс.

— Дальше, — говорю я, пытаясь скрыть улыбку.

— Она побежала, но ее поймала Софи, которая, видимо, хотела узнать, что происходит, и попыталась затащить ее назад.

Моя Софи. Вела себя так, как повел бы я. В горле, словно осколки стекла, скапливается вина.

— Дженнифер вырвалась, похоже, тогда вы и обнаружили ее в лифте.

— Да.

Это был неприятный сюрприз — увидеть бьющуюся в истерике, покрытую рвотой женщину, когда открылись двери лифта. Мы с Киллианом шокировано таращились на нее, прежде чем вытянуть наружу и доставить прямиком к охране, которая прочесывала территорию.

Со вздохом откидываюсь на спинку стула. Мне больно. Везде. И я знаю, что это от горя.

— Передай все это Киллиану и остальным парням. — Потому что я прекрасно знаю, что Киллиан им все уже рассказал. — Не хочу, чтобы они плохо думали о Софи.

Это больно произносить. Даже думать больно. Софи не понимала, что сама мысль о том, что они ее не любят, превратится в рану в моем сердце. Она слишком важна для меня, чтобы стать причиной раздора.

Джулс кивает.

— А Дженнифер?

— Уволена. Выплати ей выходное пособие за две недели и билет домой.

— Полагаю, не в первый класс? — Шутка Джулс проваливается. И ее улыбка гаснет. — Слишком рано?

Не утруждая себя ответом, я встаю и сжимаю напряженный затылок.

— И напомни ей о соглашении о неразглашении, которое она подписала. Убедись, что если заговорит, она осознает последствия.

Мы оба оборачиваемся на звук. Софи стоит на пороге столовой. Ее влажные волосы свободно падают на плечи. Она выглядит маленькой и ослабленной. Свет исчез из ее красивых глаз.

Я сделал это с ней. В груди колотится сердце, ударяясь о ребра, которые сжимаются при взгляде на нее.

— Софи. Мы закончили.

— Да, вижу, — она звучит как тень самой себя.

Смутно осознаю, что Джулс уходит. Я смотрю только на Софи.

Повисает тишина. Делаю шаг в ее направлении, но ее голос меня останавливает.

— Ты был прав. Мне не место в этом туре. Меня это больше не забавляет.

— Не забавляет? — Слова будто пощечина.

— Ага, забава. Ну, знаешь, идея, которую тебе трудно принять.

Я вздрагиваю.

И она вздрагивает.

— Прости. Прозвучало дерьмово. Я не это имела в виду.

— Ты бы не произнесла этого, если бы не имела в виду.

Она прищуривается.

— Так ты имел в виду каждое слово, которое сказал в мой адрес?

А вот и ловушка. Вижу, как она лежит, ожидая, когда я попадусь. Только понятия не имею, как обойти эту чертову штуку.

— Мне не стоило кричать на тебя, — говорю я. — Я сожалею, что был таким... — Злобным. — Агрессивным.

— Но не сожалеешь о сказанном.

Простая констатация факта.

Во мне вспыхивает раздражение.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал, Софи? Мы поссорились. Все пары ссорятся.

А потом мирятся. Почему мы не можем перейти к части с примирением?

Похоже, мы и близко не подобрались к этой части.

Выражение ее лица становится холоднее.

— Пары доверяют друг другу.

— Опять? Ты солгала мне, — рявкаю я.

Тем самым причинила мне боль. Почему-то это признать труднее.

— И я извинилась, — огрызается она.

Мне стоит отпустить ситуацию. Я знаю это.

— Ты солгала мне о ком-то, кто... к херам все, Софи. Он был внутри тебя.

Я даже не понимаю, что говорю, только мысль о нем с Софи сводит с ума, и мне хочется что-нибудь стукнуть.

Она открывает рот.

— Ты ревнуешь? К Мартину?

Ее голос, когда она произносит его имя, выводит меня из себя.

— Скорее чувствую отвращение к твоему жизненному выбору.

Дерьмо.

Она ахает. Я не могу забрать слова обратно.

— Софи... Я не...

— Сначала я незрелая, а теперь отвратительная?

— Ты не отвратительная. — Делаю еще шаг к ней. — Я ляпнул необдуманно. Я ревнивый придурок. Не ожидал, что таким стану, но это так.

Подхожу ближе. Если только смогу добраться до Софи, просто удержать ее, все будет в порядке. Должно быть.

Но она выставляет руку, удерживая меня на расстоянии.

— Слушай, сегодня я останусь у Бренны.

Это неправильно. Ей нельзя уходить.

— Тебе стоит остаться.

Горькая улыбка растягивает ее губы.

— Но я не хочу.

Я так тяжело сглатываю, что даже больно.

— Ох.

Блестящий ответ. Чертовски блестящий.

Она издает горловой звук, словно думает о том же самом.

— Как и сказала, в туре я тоже оставаться не хочу.

Я замираю напротив нее.

— Почему?

Больше похоже на мольбу, чем вопрос.

Она беззвучно смеется.

— Господи, ты не можешь быть таким тупым. Ты поставил мне ультиматум. Повзрослеть или убираться из тура. И судя по тому, что я слышала от тебя сегодня вечером, это в любом случае уже неактуально. И знаешь что? Я не хочу взрослеть. Нет, если это означает быть таким холодным циником, как ты, так что я сваливаю.

Она хватает чемодан, который я только сейчас замечаю, и направляется к двери. Мои ноги приросли к полу. Нужно заставить их двигаться, последовать за ней. Я чувствую себя опустошенным и онемевшим. В голове пульсируют сказанные ею злые слова.

— Подожди, — произношу я.

Софи не поворачивается.

— Знаешь, — говорит она, — ты нравишься мне таким, какой есть, с ошибками и все такое. Но ты точно не принимаешь меня такой, какая я есть.

— Это неправда! — Теперь я иду быстрее. Но она уже открывает дверь. — Софи.

Она останавливается, но не смотрит в мою сторону.

— Оставь меня в покое, Габриэль. Сегодня лимит исчерпан. Я больше не могу разговаривать с тобой.

Дать ей пространство. Разве не так должен поступить мужчина, когда женщина просит об этом? Не знаю. Прежде у меня никогда не было женщины, которую я хотел бы назвать своей. Мне кажется так поступать неправильно, но на данный момент я все сделал неправильно. Так что отбрасываю протесты в сторону.

— Хорошо. Спокойной ночи, Софи.

— Прощай.

С тихим щелчком дверь закрывается, и я остаюсь один.

Софи

Только доберись до двери. Только покинь комнату, а потом сможешь сорваться.

Он позволил мне уйти с мягким пожеланием доброй ночи. Словно не разрывал меня на части снова и снова.

Будто не сказал Джулс, что я вылетела. Без первого класса на этот раз? Тогда пошел ты и твои билеты в первый класс.

Рыдание пытается вырваться на свободу, но усилием воли я удерживаю его. Ноги несут меня дальше по коридору, но тело пульсирует от ужасной, тупой боли. Он уволил меня? А потом вел себя так, будто все произошло по моей вине?

Стоило бросить ему это в лицо. Но мне так больно, я так шокирована. Не знаю, что сказать. Не могу трезво рассуждать. Я думала, он меня любит. По правде, он никогда этого не говорил, но каждый взгляд, каждое действие... Это любовь. Должна была быть.

И все же я снова здесь, на втором месте для мужчины. Не то чтобы в этот раз не было тревожных звоночков. Я знала, что Габриэль поставил группу на первое место. Но надеялась, что для меня найдется место на той же ступеньке пьедестала.

Добираюсь до комнаты Бренны. Когда стучу в дверь, костяшки пальцев кажутся хрупкими.

Едва она открывает, я начинаю плакать.

— Милая, — произносит она, затягивая меня. — Милая.

Все происходящее извергается из меня, словно рвота. А она держит меня и позволяет всему этому излиться.

— Что он сделал? — кричит она, когда я рассказываю о том, как Габриэль приказал Джулс меня уволить.

— Он сказал ей напомнить о гребаном соглашении о неразглашении, которое я подписала, — грустно говорю я.

— Нет. — Бренна качает головой. — Ни за что. Это не тот мужчина, которого я с тобой видела. Он сходит по тебе с ума, Софи.

Я бы не была в этом так уверена. Судорожно вздыхаю.

— Я слышала его.

Вошла точно вовремя, чтобы услышать этот приказ четко и громко.

— Тебе нужно с ним поговорить. Потому что я не могу поверить в это.

Она провожает меня к стулу, когда я качаю головой.

— Я только что с ним говорила. Сказала, что покидаю тур, и он отпустил меня.

Почему он не пошел следом? Не сказал, что любит? Этого я хочу? Я настолько измотана и устала, что не могу нормально думать. Знаю только то, что мне больно, и я по нему скучаю. Даже когда хочется треснуть по его упрямой, тупой башке, я скучаю по нему. Жизнь — это пустынная дорога, если Габриэля нет рядом.

Ненавижу эту слабость. Влюбленность сродни потере рассудка и тому, что мое сердце целиком распахнуто. Полный отстой.

— Слушай, — мягко произносит Бренна, — у вас обоих был плохой вечер. Позволь этому улечься, и обсудим все утром. — Она замолкает, а потом наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня. — Ты действительно хочешь покинуть тур?

Тогда мне приходит в голову, что она не просто друг. Она — мой начальник.

— Мне жаль, — говорю, заламывая пальцы. — Дело не только в Габриэле. Киллиан не смотрел на меня вечером. По логике я не виню его. Но выглядит так, будто все, через что мы прошли, ничего не значит. — Качаю головой. — Назови меня слабачкой, но я просто хочу уйти и некоторое время зализывать раны в одиночестве.

Бренна, кажется, считает эту идею ужасной, но она достаточно добра, чтобы принять ее.

— Давай уложим тебя в кровать. Утро вечера мудренее.

Почти уверена, что Бренна собирается отговорить меня от чего-то или в чем-то убедить. В любом случае, я не могу столкнуться с просьбой пересмотреть вонючее соглашение о неразглашении, которое подписала. Подобное унижение сломает меня окончательно.

Может, Габриэль прав, и стоит отступить, чтобы защитить себя. Я всегда была ходячим комком эмоций. Возможно, если взять немного времени для себя, уйти от пьянящего опыта быть окруженной им, то удастся посмотреть на все трезво.

Бренна встает, обрывая мои мысли.

— Оставлю тебя, чтобы ты подготовилась. — Она делает несколько шагов, потом поворачивается. — Если ситуация станет хуже, Харли Эндрюс очень заинтересован в работе с тобой.

— Это лестно.

Не чувствую абсолютно ничего. Больше мне нет дела до того, что я могла бы работать с первоклассной звездой кино. Но сейчас путешествие в Австралию звучит как приключение. Я могла бы поехать, посмотреть на страну, открыть какие-то перспективы.

Тихий голосок шепчет, что я сбегаю как ребенок. Я его игнорирую.

Глава 28

Габриэль

Парни обнаруживают меня на диване, я жалкое создание с подушкой на лице. Я бы сказал, что дошел до низшей точки, но это уже произошло. В тот момент, когда Софи вышла за дверь и из моей жизни. Нет, в момент, когда я усомнился в ней и разрушил доверие ко мне.

— Господи, — произносит Джакс где-то у меня над головой. — Он одет в спортивки. Грязные.

И довольно вонючие при этом. Мне насрать.

— Он пьян? — с некоторым беспокойством спрашивает Уип.

— Неа, — протягивает Киллиан. — Я вижу только пустые бутылки из-под воды.

— Топит печаль в бутылках воды. Во всяком случае, он далек от клише, — бормочет Рай прежде, чем присесть рядом. Опуская руки мне на плечи, он слегка трясет. — Скотти, мужик, что случилось?

Требуется настоящее усилие, чтобы заставить рот двигаться. Но я знаю, что если не отвечу, они никогда не уйдут.

— Я уверен, что Софи хочет меня бросить.

Ребята затихают, что грызет меня еще больше.

Потом Джакс вздыхает.

— Блять, мужик. Это хреново.

С моего лица поднимается подушка, глаза ослепляет свет. Я щурюсь, а Киллиан хмурится, глядя на меня.

— Что ты сделал? — спрашивает он.

Не отвечаю. Мое тело словно налито свинцом, я не могу отыскать силы для разговора. Просто хочу, чтобы они ушли.

— Дело в сексе? — аккуратно вопрошает Уип.

Я смотрю на него так, что в идеальном мире он был бы мгновенно уничтожен.

К сожалению, воздействия хватает только на то, чтобы заставить Уипа вздрогнуть.

— Прости, прости. Просто решил спросить.

Я пялюсь в потолок. Позади меня Джакс шарит на кухне и находит несколько бутылок пива.

— Тебе разве стоит это пить?

Чувствую себя обязанным спросить. Он выглядит так же хорошо, как я себя чувствую.

Джакс ковыляет к другому дивану и падает на него.

— Это успокаивает мой желудок.

Сомневаюсь.

— Ты в порядке? — спрашиваю, отчасти страшась, что его стошнит в моем номере.

Он одаривает меня понимающим взглядом.

— Чувствую себя как дерьмо, нагретое и оставленное сушиться, но я выживу.

Рай передает остальным пиво, но я отмахиваюсь от предложенного. Не помню, когда последний раз ел, а в моем нынешнем настроении, если напьюсь, скорее всего, ударю кого-нибудь.

— Я однажды нашел книгу Бренны, — произносит Рай, кривясь. — В ней у чувака был член-монстр длиной в десять дюймов⁷.

— Ага, точно, — усмехается Джакс. — Это было фэнтэзи? Вероятность того, что существует чувак с десяткой, очень мала.

— Говори о себе, — отзывается Киллиан с самодовольной улыбкой.

— Я и говорю, анаконда. Просто успокойся и держи его в кобуре.

Оба хихикают. Но Рай качает головой.

— Как чувакам из реального мира сравниться, если женщины читают о члене-питоне и том, как он всех имеет.

Уип фыркает и крутит одну из своих барабанных палочек.

— Средняя длина женского влагалища от трех до четырех дюймов. Десятидюймовый член ничего не значит, когда все сказано и сделано.

— Ты пытаешься оправдать наличие трехдюймового члена? — спрашивает Рай с растущей ухмылкой.

— Хорошая попытка, но ты не сможешь взглянуть на этот великолепный экземпляр, как бы сильно тебе этого ни хотелось.— Уип хватается за пах и приподнимает его в сторону Рая, закатывая глаза. — Я пытаюсь сказать, придурок, что мужчины должны беспокоиться не о том, насколько велики их члены, а о том, как их использовать. У меня были женщины, которые плакали от благодарности, потому что привыкли к ленивому члену.

Джакс смеется.

— Ленивый член. Так чертовски правдиво. Женщина кончает у тебя на члене и вот она уже на крючке.

— Кто-нибудь, остановите это, — ворчу я, возвращая подушку на лицо.

— Смотри, мужик, — произносит Уип где-то в районе моей головы. — Мы просто пытаемся дать тебе какой-то совет.

— Нахуй все... — Я подвигаю подушку в сторону, чтобы посмотреть на него. — Софи была вполне удовлетворена. Неоднократно.

Черт, теперь я думаю о том, как она выглядит, когда кончает: как морщится ее маленький носик, глаза крепко сжимаются, когда она выгибает шею и стонет... Я кладу подушку на колени и рычу.

— Уверен? — Рай играет бровями. — В смысле, она точно несчастлива по какому-то поводу...

— Она расстроена, потому что я налетел на нее, как ревнивый, недоверчивый мудак. А не потому, что не доводил ее до оргазма. Черт возьми.

— Ах.

Ага, ах. Будто это улучшит мое состояние.

Рай включает телевизор и садится на стул.

— О, «Сверхъестественное» идет.

— Нет, — вмешиваюсь я. — Только не он. У Софи слабость к Дину. Не могу смотреть фильм без ее вздохов и все такое.

Господи, я по ней скучаю.

Рай быстро переключает на автомобильный канал.

К сожалению, все, о чем я могу думать, это то, как Софи запала на мой «Феррари». Дерьмо. Все мое существование пронизано этой женщиной. Хочется пооткровенничать.

— Я люблю ее.

Слова выходят возвышенными, ощущаясь чужими на моем языке. Но они — самая сокровенная часть меня.

— Конечно, любишь, — отзывается Джакс с терпением отца, разговаривающего с капризничающим малышом.

Киллиан фыркает.

— Мы все в курсе с тех пор, как из-за нее ты угрожал убить Джакса.

— Не припоминаю таких угроз.

Я только думал об этом. Тогда я был ужасно слеп, пытаясь убедить себя, что Софи лишь мимолетная фантазия, хотя влюбился в нее с того момента, как она открыла рот. Моя умная Болтушка. Она вывернула меня наизнанку, сделала лучше, заставила жить сегодняшним днем.

Я осматриваюсь. Парни обеспечили мне уединение, глядя в телевизор. Однако они здесь. Со мной. Не бросают меня. Мои друзья. Моя семья.

— Вас я тоже люблю, — выпаливаю я.

И сразу же жалею об этом. Мое лицо горит, когда все они поворачиваются ко мне с разными вариантами шока на лицах.

Рай заходится смехом.

— Блять, — бормочу я. — Это не... Вы знаете, что я имею в виду. Вы мои друзья.

— В Ктовилле говорят, что в тот день сердце Гринча выросло на три размера, — растягивает Киллиан.

Они все смеются.

— Отвали, — рычу, пытаясь спрятать улыбку. Но больше я не отступлю. Софи права: когда я так делаю, причиняю боль и себе, и им. Я смотрю каждому из них в глаза. — Я сказал правду.

Уип бросается на меня, что чертовски больно, и ерошит волосы.

— Мы тоже тебя любим, Скотти.

Сбрасываю его на пол.

— Животные вы все. — Но я чувствую себя лучше. Хотя нет. Совсем нет. — Мне пиздец, да?

— Еще какой, — кивая, отвечает Киллиан.

— Я не влюблен, — провозглашает Джакс. — Я пережил чертово количество эмоций.

— Знаменитые последние слова, — говорит Уип с пола.

— Так ты извинился перед Софи? — спрашивает Джакс.

— Конечно. Но я облажался, и она попросила пространства.

— Ты же не дал его ей? — Киллиан звучит испуганно.

Вопрос заставляет меня прерваться и посмотреть на него.

— Разве не предполагалось, что я так и поступлю?

— Нет, ты не даешь им пространство. — Он медлит. — Они просто говорят это дерьмо, чтобы посмотреть, будешь ли ты за них бороться.

Ярость пронзает меня насквозь.

— Какого хрена они творят такое с нами?

— Чтобы посмотреть, обращаем ли мы внимание? — предполагает Джакс.

— Поиздеваться над нами? — наносит удар Рай.

— Это просто биология, — произносит Уип, словно внезапно стал экспертом. — Мужчины запрограммированы любить охоту, а женщины — любить, когда на них охотятся.

— Звучит как то, что некоторые женщины назвали бы сексизмом, — добавляю я.

— Они могут сопротивляться, — соглашается Уип. — Но в глубине души знают, что это правда.

— В комплекте к женщинам должна прилагаться инструкция. — Рай делает глоток пива и смотрит вниз на бутылку. — Или наклейка с предупреждением.

Киллиан смеется.

— Именно так, мужик. Тебе нужно только научиться читать их. Проблема в том, что большинство из нас не научатся, пока женщина не даст пинка под зад. Испытание огнем, друзья мои. И вы будете гореть.

— Киллиан Джеймс — пророк судьбы, — говорю я, понимая, что он прав. И ненавидя это.

— Слушай. — Он хлопает меня по ноге. — Ты облажался. Теперь нужно совершить поступок, который покажет, что она — самый важный человек в твоей жизни.

— Может, мне пойти и спеть песню, которая называет ее легкой добычей?— спрашиваю я. Это низко, потому что такую ошибку он совершил с Либби.

Парни хихикают, а Киллиан снова ударяет меня.

— Я женился на этой девушке, придурок, так что выиграл.

Брак — это не то, что я когда-либо хотел или даже рассматривал. Но я мог бы жениться на Софи. Представляю себе это: мое кольцо на ее пальце, все мои активы гарантированно достанутся ей. Она будет финансово обеспечена на всю жизнь. Она станет моей на всю жизнь. И будущее вместо глухой стены, которую я никогда не разглядываю, превратится в яркий солнечный свет. Ее счастливый смех и мягкое тепло. Совершенство.

Тоска усиливает боль в моем сердце.

Я поднимаюсь, морщась от боли в груди и животе.

— Все на выход. Мне нужно планировать поступок.

— Вот это парень, Скотти. — Рай хлопает меня по плечу. — Только что бы ты ни придумал, не делай в стиле «Стар Трек».

Поскольку я знаю, что это им понравится, щелкаю пальцами, направляясь в душ.

Мой путь прерывается, когда в комнату вваливается Бренна.

— Ты полнейший идиот, — произносит она вместо приветствия.

— Смотрю, ты пообщалась с Софи.

Я воздерживаюсь от вопросов о том, где она и все ли с ней в порядке. Пока что.

Бренна усмехается.

— Ты действительно велел Джулс отправить Софи домой? Будто она какой-то гребаный лакей, от которого можно отмахнуться, когда все становится сложным?

Кровь стынет в жилах.

— Что?

— Софи слышала, как ты говорил Джулс усадить ее в самолет. Никакого первого класса на этот раз? Позвонить в чертов колокол?

— Вот дерьмо, — произносит Рай откуда-то из-за моей спины.

Я игнорирую его, ужас покалывает кожу и вызывает звон в ушах. Софи думает, что я хочу, чтобы она ушла? Неудивительно, что набрасываясь на меня, она выглядела такой обиженной, словно сломленный человек. И я дал ей пространство для размышлений на всю ночь.

— Я говорил о Дженнифер из чертовой дорожной команды, которая впустила гребаного ублюдка Мартина в комнату Джакса! Ради бога, Софи — это моя жизнь.

— Ох, — сочувственно произносит Бренна. — Что ж, это хорошо. — Но потом довольное выражение покидает ее лицо. — Вообще-то это плохо.

— Почему? — Это все, что я могу сделать, чтобы не схватить Бренну и не начать трясти.

Она морщит нос.

— Она... э-э-э... оставила записку и сообщила, что отправляется «бродяжничать».

— Что значит эта херня с бродяжничеством? — реву я.

— «Крокодил Данди», — отзывается Киллиан из-за моей спины. — Знаешь, когда он бродил по окрестностям?

Черт возьми, моя девочка чокнутая. Прелестная маленькая сумасшедшая.

— Где она собирается бродяжничать? — скрежещу я.

Бренна кривится.

— В Австралии. Самолет вылетает в пять.

Моя девочка — восхитительная, заблуждающаяся, злая сумасшедшая, которую я собираюсь отшлепать, как только доберусь до нее. Мне нужно добраться до нее. О, боже помоги, мне нужно совершить тот поступок, о котором говорил Киллиан.

Когда все будет сказано и сделано, я, вероятно, по-настоящему заболею. Но я могу все сделать. Ради нее я сделаю что угодно.

Делаю вдох и запускаю руки в волосы в попытке удержать пульсирующую голову.

— Ладно, — говорю я. — Ладно, мне нужна помощь прямо сейчас.

И мои друзья, благослови их Господи, не разочаровывают.

— Что тебе нужно, Скотти?

— Мой адвокат и попасть на этот самолет.

Остальное сделаю по ходу пьесы.

Софи

Что имеем — не храним, потерявши — плачем. Не уверена, насколько это точно. Знаю, что у нас с Габриэлем нечто особенное, связь, которую мало кому удается найти. Но я все же сижу в самолете, который готовится увезти меня от него.

Из всех опрометчивых, импульсивных поступков, которые совершала в своей жизни, этот действительно находится в топе.

Я настолько зла на себя, что ногтями впиваюсь в мягкую плоть ладоней. Мне стоило остаться и извиниться за то, что прямо не прояснила все, за то, что произнесла обидные слова, чтобы защитить себя. Габриэль заслуживает этого. Заслуживает целого мира. Отбрасывая несколько идиотских комментариев, он — лучший мужчина, которого я когда-либо знала. И я хочу продолжать узнавать его, заботиться о нем.

Пассажирка, идущая по проходу, толкает меня в плечо задницей и бормочет быстрые извинения, продолжая свой путь дальше. Это не первый класс.

С моей зарплатой я могла бы заплатить за билет премиум-класса. Но не хочу так летать. Не без него рядом. Роскошь потеряла свой блеск без Габриэля, с которым можно разделить этот опыт.

— Дерьмо.

Я хватаю сумочку и выдергиваю ее из-под переднего сиденья.

Сидящий рядом мужчина бросает на меня заинтересованный взгляд.

— Мне нужно идти, — говорю, будто он должен это знать.

Чувак салютует мне, когда поднимаюсь со своего места.

Непросто прокладывать себе дорогу по проходу, когда все грузятся в самолет. Я — лосось, плывущий против течения. Разочарование покалывает веки. Мне нужно выбраться из самолета. Мне нужен Габриэль.

Стюардесса замечает барахтанье и встречает меня возле аварийного выхода.

— Какая-то проблема, мисс?

— Нет проблем. — Продвигаю сумку вверх по плечу. — Мне просто нужно уйти.

Она медленно меня осматривает.

Отлично, я, наверное, с ума схожу. Не то, что вы когда-либо хотели сделать в самолете.

— Вы — мисс Софи Дарлинг?

— А... да.

Она улыбается, переходя от усталости к странной нежности.

— Bene. Я как раз собиралась вас искать.

— Правда?

Черт, что я сделала?

Она берет меня под руку.

— Пойдемте со мной.

Иду за ней, потому что ну что еще я могу сделать? Люди смотрят на меня, и я сморю в ответ. Привет, расскажете мою историю, если меня казнят на электрическом стуле, ладно?

Но она не выводит меня из самолета. Ведет в первый класс. Внутри поднимается сопротивление, и я замедляю шаг. Не знаю, какого черта здесь происходит, но я не принимаю никакой благотворительности...

А потом я вижу его. Идеальный серый костюм-тройка, льдисто-голубой шелковый галстук, угольно-черные волосы идеально уложены — мужчина моей мечты. Он сидит в кабинке, рассчитанной на двоих, сузив глаза и следя за моими движениями, будто ждет, что я развернусь и побегу.

Облегчение заставляет меня пошатнуться. От радости я постыдно близка к слезам.

Настолько удивлена, что теряю способность двигаться, и стюардесса чуть ли не толкает меня на место.

— Габриэль? Что ты здесь делаешь?

Он хмурит брови.

— Вообще-то пришел за тобой.

Боже, его голос такой низкий, богатый и рокочущий. И раздражительный. Я так скучала по этому.

— Но ты ненавидишь летать. Этот полет длится двадцать часов!

Он гримасничает, становясь зеленым.

— Да, знаю. Ты важнее.

Сердце трепещет, и я хочу прыгнуть к нему на колени и зацеловать до чертиков. Но экипаж явно готовится закрыть двери.

— Ты не можешь так долго страдать. Я этого не допущу. Мы должны выйти.

Я хватаю его за руку и тяну, но он тянет меня обратно.

— Я должен кое-что тебе сказать.

У него непоколебимое выражение лица, и я знаю, что он не пошевелится.

— Ладно...

Словно перед расстрельной командой он расправляет плечи и поднимает подбородок. Но взгляд его глаз уязвим, беззащитен.

— Первое и самое главное — я люблю тебя. Я никогда не говорил этого женщине и никогда никому кроме тебя не скажу. Я прожил достаточно, чтобы быть уверенным, что ты создана для меня. Это уже совершенная сделка — подписанная, нотариально заверенная и все такое.

В моих венах как теплое шампанское пузырится счастье.

— Габриэль...

— Я не закончил.

Он выглядит так восхитительно преданным своему слову, что я сдерживаю улыбку.

— Ладно.

Он со вздохом кивает.

— Периодически я буду произносить неправильные слова. И буду лажать. К сожалению, это данность. Но не наступит время, когда я перестану любить тебя или захочу, чтобы ты ушла из моей жизни.