Ведьмин круг

- Угу. - Берестов понял. - И что нам теперь делать с этой бабушкой?

- Мне сейчас надо отъехать в райцентр. А ты возьмись за нее. Я ее сюда доставил со всем почетом, как важную свидетельницу, которую надо охранять, чтобы с ней, не дай Бог, ничего не случи­лось. А ты ничего этого не знаешь. Сидит задержанная старуха - и сидит. Возьми ее в оборот, пошуми на нее, если надо. Проведи обыск у нее в доме. Потом, когда я вернусь, я малость ее прилас­каю. Если устоит перед твоими допросами, то, может, еще в чем проколется, когда начнет плакаться мне на дурное обращение.

- Понял. Известная раскладка. Злой-добрый, попеременно.

- Именно. Знаешь, как в старину неподъемный камень с дороги убирали? Поливали попеременно то ледяной водой, то кипятком, пока он не треснет. Вот давай и устроим такое наше­му камешку. Думаю, долго старуха не продержится.

- Я уж постараюсь, - заверил Берестов. - А зачем вам в рай­центр?

- Выяснить кое-что.

Высик решил даже Берестову не рассказывать о встрече с братом Петра Егорова, соблюдая данное слово. Кроме того, Бе­рестову было лучше и безопаснее не знать о некоторых догад­ках, поневоле напрашивавшихся из этого разговора. Эту часть расследования Высик должен был взять на себя.

По дороге в райцентр Высик продумывал, как ему построй беседу с опером. Можно было, конечно, поквитаться с ним за все хорошее и утереть ему нос - карты были у Высика на руках. Но оперы - они народ злопамятный, а преимущество Высика было преходящим. Нет, лучше не портить с ним отношений, поговорить вежливенько и скромненько, хотя и не отступая от сути. Если что, дать ему шанс приписать себе все заслуги по разоблачению непотребного элемента. Ни в чем существенном не уступая ему, разумеется.

С тем Высик и побрел по улицам райцентра, мимо площади, от которой начинался широкий спуск. Над спуском, где асфальт почему-то не приживался и сходил проплешинами, обнажая ве­ковечный панцирь брусчатки, владычествовала огромная храми­на темно-красного, местами выцветшего кирпича - размеров столь колоссальных, что Высик всякий раз диву давался, зачем и откуда взялось здесь такое сооружение. Храмина давно лиши­лась купола, а там, где безглавая башня соединялась со скатом крыши, росло ветвистое дерево - шутка ветра, играющего с се­мяносным пухом тополей, да и семячко оказалось жизнелюбиво. Тут и там, особенно на широких выступах карнизов темных окон со сгнившими переплетами и выбитыми стеклами, росла трава. Применения этой громадине так и не нашлось. Только у ее осно­вания приютилась скособоченная керосинная лавка, да придел, непосредственно примыкавший к лавке, был занят складом. Все вместе производило почти угнетающее впечатление, казалось несоразмерным куском иного мира, непонятно как вторгшимся в наше пространство. Эти заброшенные руины, подминавшие под себя городок, порой преследовали в снах Высика, и тогда вокруг них витали причудливые образы.

Почти у самого конца спуска находился двухэтажный особ­няк - цель путешествия Высика. Этот особняк до сих пор со­хранял некую барственность отношения к окружающему, не­смотря на потрепанность и на въевшийся в него унылый дух канцелярщины, стремившийся привести старый дом к общему знаменателю с нынешней жизнью. Его высокомерие начали обуздывать с первых дней великих перемен, когда первый комиссар или представитель губчека, навеки марая наборный пар­кет сапожищами и калеча поверхность стола вишневого дерева горячим пеплом папирос, сидел посреди разгромленной баль­ной залы и с неумелым старанием стукал одним пальцем по клавишам «ремингтона» или «ундервуда», от имени новой вла­сти карая и надзирая в письменном виде. Но дом упрямился - и, в зависимости от настроения, он напоминал Высику то коро­ля в изгнании, потерявшего все, кроме чести, то сумасшедше­го, разукрасившего свои ветхие обноски золотой бумагой и бле­стящими побрякушками и на полном серьезе принимающего насмешливый почет, оказываемый санитарами ему, императо­ру обеих Индий.

Возле дома стояло несколько неприметных фургонов, «черных марусь» и лендлизовский «додж», на котором опер­уполномоченный разъезжал по району.

- Ну? - осведомился опер, когда Высик вошел в его кабинет. - Выкладывай, в чем дело. Ты ведь по пустякам надоедать не станешь...

- Дело и впрямь серьезное. - Высик помедлил, как бы не ре­шаясь сообщать дурные новости. - У меня... Да, у меня есть очень веские основания считать, что один из ваших тайных информа­торов - двурушник, сотрудничающий с опасной бандой.

- Кого ты имеешь в виду? - нахмурился опер.

- Веру Акулову.

- Угу... - Опер пристально посмотрел на Высика. - Почему ты решил, что она... из наших сотрудников?

- Можно сказать, сама созналась, - сказал Высик.

- Ты с ней говорил?

- Нет. Я проанализировал некоторые ее поступки. Понимаю, никому не положено знать, что Акулова - сексот, даже мне, но если уж это наружу лезет...

Опер, помрачнев, размышлял.

- Допустим, ты прав, - проговорил он наконец. - И что с того?

- Помните тех троих из Харькова, за убийство которых в итоге привлекли Петра Егорова?

- При чем тут они?

- При том, что находились на постое у Акуловой. Поэтому и не могли найти их следов пребывания в округе. И вот что полу­чается. Если она доложила вам, как положено, что пустила на постой такую-то троицу, а вы решили придержать эту инфор­мацию по веским причинам, то это одно. Если же она просто ничего вам не сообщила - это совсем другое...

- Погоди. Откуда ты знаешь, что они останавливались у Аку­ловой?

- Догадка. Но опирающаяся на достаточно весомые факты. Сей­час у нее проживает женщина, любовница ее близкого родствен­ника, связанная с тремя погибшими. Эта женщина - Мария Плюнь­кина - находится в розыске. Как и ее любовник, племянник Аку­ловой, Свиридов Алексей - тот, по чьей воле убитую троицу занесло в наши края. Об этом вам тоже неизвестно?

Опер задумался.

- Хочешь сказать, она ведет двойную игру?

- И уже давно, - подтвердил Высик.

- Погоди! А откуда ты знаешь про эту Марию Плюнькину? Ты ее видел?

- Лично - нет. Но, опять-таки, шила в мешке не утаишь. Кроме того, в наших краях объявился курьер Свиридова, по­сланный им на розыски Плюнькиной. Заявил, что, не найдя Плюнькину, решил завернуть в родные места, отказавшись от поисков. Но это неправда. Если бы он не знал, что ее надо искать здесь, он бы к нам не заехал. А прибежище Плюнькина могла найти только в одном месте - у Акуловой.

- Зачем он ее искал?

- Точно я этого не знаю. Он должен был передать Плюньки­ной всего два слова: «С онкологией плохо». Если бы мы знали, что означают эти слова, по всей видимости, очень важные, то и многое другое стало бы нам понятно. Например, почему Плюнь­кина срочно сорвалась из Архангельска и почему она двига­лась по определенному маршруту.

- Это все?

- Нет. Сегодня ночью этот курьер, Деревянкин, был убит. И, надо полагать, Акуловой и Плюнькиной тоже угрожает опасность.

- Рассказывай подробней,- потребовал опер, сразу посуровев.

Высик рассказал ему, как задержали Деревянкина, как Дере­вянкин согласился сотрудничать с милицией («Он, конечно, по­думывал нас обмануть и встретиться с Плюнькиной втайне от нас, - предположил Высик, - но это у него не прошло бы.»), как сегодня утром Деревянкина обнаружили мертвым и как он, Вы­сик, задержал старуху-прачку, выделившую Деревянкину несве­жую простыню. Рассказал он и о новых фактах, заставляющих предположить, что Нилова и Акулова находились в разных лаге­рях, что убийство Ниловой было сведением давних счетов со сто­роны Свиридова, и что Акулова знала о готовящемся убийстве.

-Хочешь-таки доказать, что мы были неправы, посадив Его­рова? - спросил опер.

- Я ничего не хочу доказать, - возразил Высик. - Возможно, Егоров был одним из исполнителей. Да, он взял всю вину на себя. Но представить себе, чтобы он в одиночку справился с тремя здоровыми мужиками... Как бы то ни было, факты я вам изложил, а что они означают - решать вам.

- Но чего-то ты все-таки хочешь, - недоверчиво пригляды­ваясь к Высику, после паузы обронил опер.

- Хочу. Во-первых, я хочу знать, можно ли мне допросить Марию Плюнькину. Ну, и Акулову, естественно. Или тут ваши дела, в которые мне лучше не соваться... Во-вторых, я хотел бы ознакомиться, если можно, со всеми письменными донесения­ми Акуловой.

- Допрашивать можно, - твердо сказал опер. - Раз она, га­дина... Даю тебе сутки. Вытяни из них все, что тебе нужно, и передай нам. Что до второго... Хотя, почему бы и нет. Читать будешь здесь, в этом кабинете. Укажешь мне на все, что при­влечет твое внимание.

Через четверть часа Высик аккуратно открыл пухлую папку с подшитыми в нее разнообразными бумагами. В основном это были линованные тетрадные листочки, исписанные старатель­ным корявым почерком.

Высик бегло проглядел первые три листочка, в которых со­общалось о высказываниях различных жителей деревни про­тив колхозного строя. Четвертый листочек он стал читать бо­лее внимательно.

«А при том сообщаю, что мой муж, Акулов Степан Ильич последние дни приходит домой навеселе и с документами по ревизии, в которой он участвует, которые не имеет права брать домой. Он сидит с ними, а на мои предложения помочь ему в работе отказывается. В связи с чем я подозреваю не только факт супружеской неверности с Ниловой Зинаидой, против которой проводится ревизия, но и факт неверности Партии и государству, выражаемый в попытке совершить махинации с документами и своим авторитетом члена ревизии прикрыть растраты и воровство с Ниловой. Он получается врагом наро­да, и я не могу молчать об этом, хотя он и мой муж.»

Следующий документ касался уже смерти Акулова:

«Сегодня мой муж, Акулов Степан Ильич, задохся в бане от сердечного приступа. Я и моя знакомая Мария Степановна Плюнькина, бывшая у нас в гостях, были свидетельницами тому. Я испугалась, что местная милиция не поймет важности ревизи­онных бумаг, оставшихся у него на столе, поэтому собрала их и посылаю их вам вместе с моим письмом, чтобы они не пропали и чтобы вы сами решили, могут ли они помочь Следствию. Не зная моей работы на Государство, милиционер и врач вели со мной не как с советским человеком и хотят меня подозревать в смерти моего мужа, поэтому я прошу защитить меня от их про­исков, тем более, что сам врач сказал, что смерть скорее всего естественная, а вы знаете, что я знаю, что вы собирались аресто­вать моего мужа и я должна была помочь вам в этом, следя, что­бы он не уничтожил важных бумаг, и поэтому зачем мне было его убивать, если, наоборот, он своей смертью ушел от справед­ливого возмездия, которое бы меня порадовало больше всего, и я даже думаю, что если с его смертью что-то не так, то он мог сам себя порешить, догадавшись, что ему не уйти от суровой кары. А если его кто-то предупредил, то надо искать изменника среди тех, кто знал, что вы хотите его арестовать.»

На полях этого любопытного донесения красовалась жир­ная надпись:

«Защитить информатора. На всякий случай проверить всех, кто готовил арест Акулова».

Высик оставил закладочку на этом документе, и, когда отлу­чавшийся опер опять заглянул в кабинет, спросил:

- Это ведь не ваш почерк, верно?

Опер проглядел документ.

- Моего предшественника, - кивнул он. - Тоже сгодится. Его ведь разоблачили и расстреляли... А вот то, что Мария Плюнькина и здесь фигурирует - да еще и свидетельницей смерти была...

- Наводит на размышления, - согласился Высик.

- Что-нибудь еще интересное имеется?

- Нет. Донесения об антисоветской агитации, о тех, кто готов был изменить родине и сотрудничать с немцами, если немцы придут. Ни слова о харьковчанах и о нынешнем пребы­вании у нее Марии Плюнькиной.

- Двурушница... Что произошло, по-твоему?

- С бандюгами спуталась. И, пользуясь нашим доверием, вся­чески их покрывает. Надо понимать, неплохую выгоду с этого имея.

Опер хмуро кивнул.

- Вот что значит «доверяй, но проверяй». Смотри, не упу­сти ее, не спугни. И задержанную бабулю сегодня же пере­шли к нам.

Опер снял трубку с телефона, крутанул диск.

- Василий? - Василий Михайлович Ажгибис был замом опера по идеологической работе и ведал рядом оперативных вопросов; был, можно сказать правой рукой опера. - Зайди, поручение тебе будет - одну бабульку встретить. Что за ба­булька? Бандитская наводчица, похоже... В общем, разбирать­ся будем. - Он положил трубку, глянул на Высика. - Вот так, потолкуй с Акуловой и с этой, с Плюнькиной. Выжми из них все, что возможно, и мне доложи. Об остальном я позабочусь.

- Слушаюсь! - Высик встал, расправил плечи - не то чтобы по стойке «смирно», но обозначив молодцеватый намек на эту стойку. - Разрешите действовать?

- Действуй, - устало махнул рукой опер.

Глава 6

Высика ждал Матвеев, которому он с самого утра дал неотложное задание.

- Все точно, товарищ начальник, - доложил он. - Живет у Акуловой родственница, молодая девка.

- Девку видел?

- Видел. Не сказать, чтоб ядреная, но с впечатлением, ять ее стать!..

- Молодец. Отправляйся назад и следи за ними. Потихонь­ку, чтоб не напоказ. Напросись в один из соседних домов чай пить. Они любят милицию угощать. - Высик ухмыльнулся. - А я скоро подъеду.

- Слушаюсь, товарищ начальник!

И Высик проследовал в свой «кабинет». Берестов, в ожида­нии главного, заполнял какие-то бумаги.

- Тряханул старушку? - осведомился Высик.

- Тряханул. Старушка крепкая. Все на вас уповала. Вот вы вернетесь и накажете меня за мое безобразие.

- Короче, ничего из нее выдавить не удалось?

- Удалось помаленьку. Сама она родом из Иванова...

- Ах, вот как? - Высик припомнил свою схему, мысленно обозначенную на карте, где Иваново получалось центром концентрических кругов. Чушь, конечно, но все-таки...

- Да. Еще до войны взялась на стирке подрабатывать. После войны это стало ее основной профессией. Да я ее знаю, эту Прасковью Ивановну. Она и у нас несколько раз стирала комп­лекты, предназначенные для дежурки.

- Насчет ее родственников не выспрашивал?

- Говорят, что никого не осталось. Дом ей перешел от сестры, еще лет пятнадцать назад. Сестры Косовановы. По мужу ее сестра было Прасолова, детей у супругов не было. Прасковья замужем никогда не была, близких родственников в наших местах не имеет. Я проглядел материалы по унич­тоженной банде Кривого - ни единого намека, чтобы у нее были родственные пересечения с кем-либо из убитых бан­дитов.

- Жаль. Если бы удалось еще на чем-нибудь ее подцепить, она у нас заговорила бы. Ее в райцентр требуют. Сегодня же.

- Я сам ее отконвоирую.

- Не распыляйся по пустякам. Ее кто угодно отвезти может.

- Слишком ценный свидетель. - Берестов покачал головой. - Надо исключить любые случайности.

- Тогда машину возьми.

- Да, конечно.

- Или лучше я из райцентра перевозку вызову. А то наша развалина все пуще барахлит. Давай сюда бабулю...

Прасковья Ивановна вошла в кабинет, пугливо озираясь.

- Да вы садитесь, садитесь, - приветливо обратился к ней Высик. - В ногах правды нет. Тут, я слышал, у вас с моим заме­стителем непонимание вышло...

- Такое непонимание, просто страх! - запричитала старуха. - Он на меня лютым зверем насел, будто я преступница какая. А я ему и говорю...

- Да-да, конечно, - перебил ее Высик. - Вы уж простите его. Увидел, что вы у нас под охраной сидите, ну и проявил иници­ативу, Я ему уже все объяснил.

- Вот объясни, объясни ему, милый! Виновата я, на старо­сти лет совсем дурой стала. Нестираную простыню соседке дала, а уж шуму из-за этой простыни!.. За недогляд мой Бог меня на­казал. Но кто ж знал, что так получится.

- Совсем никто не знал, - согласился Высик. - Кроме тех, разумеется, которые Деревянкина убили. Вот скажите мне, Прас­ковья Ивановна, по совести, ничего не боясь: не появлялись вче­ра возле вашего дома какие-нибудь нехорошие люди? Может, и к вам заходили, расспрашивали насчет нового постояльца ва­шей соседки? Если они вас запугали, чтоб вы молчали, то мы их быстро приструним. Мы честных людей в обиду никому не дадим, и мести вам бояться не стоит. Можем и так повернуть, что вы нам, мол, ничего не рассказывали, это мы сами догада­лись. Подумайте, как для вас будет лучше и спокойней. А я о вас уже в райцентр доложил, вас сегодня туда перевезут, чтобы вы были в полной безопасности, пока убийц не поймаем. Ви­дите, как мы о вас заботимся, - с улыбкой закруглил Высик.

Старуха задумалась.

- Ох, милый! - проговорила она наконец. - Все, вроде, пра­вильно, а все равно боязно.

- Чего же боязно?

- А того, что эти... которых вы ищете... они могут повсюду до меня добраться. От них защиты нет за крепкими стенами. Может, они и сейчас нас слышат.

- Кто же они такие, неуловимые и вездесущие?

- Призраки, вот кто!

Высик невольно скривился.

- Опять, что ль, рябое привидение? - пренебрежительно бросил он.

- А ты не смейся, милый, не смейся. Это самое рябое при­видение и блуждало вчера возле наших домов. Прямо до крыль­ца моего дошло. У меня душа в пятки, как я его увидела, но собралась с духом и говорю: «Чего тебе надо, ирод окаянный?» А он отвечает, глухим таким замогильным голосом: «По све­жей кровушке истосковался». И в воздухе растаял! - Старуха все больше вдохновлялась, в ее глазах даже появились огонь­ки, и взгляд стал цепким, будто она внимательно следила, ка­кое впечатление ее рассказ произведет на Высика.

- Прямо-таки взял и растаял? - переспросил Высик.

-Доподлинно, милый, доподлинно! Вот-те крест...

- А потом что?

- А потом соседка за бельем пришла. Видно, у меня с испу­гу в глазах помутилось, вот я и дала ей нестираное белье.

- Что же вы сразу нам этого не рассказали?

- Страшно было, милый!

- Кто-нибудь еще видел «призрака»?

- Чего не знаю, того не знаю. Народу на нашем конце мало, раз, два и обчелся.

- А вы, выходит, на крыльце сидели.

- На верандочке открытой.

- И что делали?

- Чай пила.

- Ничего крепче не потребляли?

- Обижаешь, милый! Что я, пьянь какая? - Старуха, видимо, оскорбилась.

- Сами понимаете, Прасковья Ивановна, всяко бывает. Иногда и непьющему человеку взгрустнется... А с рюмочки-другой и по­мерещится что, особенно если человек непривычный... Не знаете, кстати, где ближе всего от вашего дома можно взять самогонку?

- Вот уж чем никогда не интересовалась, милый!

- Позвольте мне вам не поверить, Прасковья Ивановна! Может, вам до зелья интереса нет, но ведь слухом земля пол­нится. Вы, верно, думаете сейчас, что нехорошо на соседей ябед­ничать, но это вы не правы. Когда такое дело серьезное, то след­ствию надо искренне помогать.

Старуха опять задумалась. Высик ее не торопил.

- Может, у Варакиных покупают... - осторожно проговори­ла она наконец.

- Проверим, - кивнул Высик. - Спасибо и на том. Теперь отдохните немного. Скоро машина придет.

Старуху увели. Высик, покинув кабинет, заглянул в закуток Берестова на первом этаже.

- Не мешает направить запросы в Иваново... - начал он.

- Уже, - коротко ответил Берестов, подшивавший слабо дер­жащуюся пуговицу на почищенном мундире: готовился к выез­ду в райцентр.

- Молодец. И со старухой теперь пообходительней.

- Что-нибудь из нее вытянули?

- Врет много, - сообщил Высик. ~ А где ложь, там есть, что скрывать. Пусть она и тебе заливает за оба уха, ты при­нимай за чистую монету, простофилей этаким. Когда чело­век завирается, он где-то да проговаривается. И эти оговор­щики надо копить. Вот и сейчас - она долго думала, каких самогонщиков мне назвать, и в конце концов назвала Вара­киных.

- Так ведь Варакины...

- Именно! - Варакин был осведомителем Высика уже боль­ше года и знал, что, если не будет точно и своевременно отчи­тываться о своей клиентуре, то его лавочку прикроют: положе­ние дел, вполне всех устраивавшее.

Отдав еще несколько распоряжений, Высик отправился в де­ревню Глебово. Дом Акуловой он нашел без труда. В окне дома напротив углядел Матвеева, чаевничавшего с хозяевами. Мат­веев жестом показал Высику через стекло, что все в порядке, Акулова и ее постоялица на месте.

Высик отворил калитку и вошел на участок. Огромный цеп­ной пес бешено залаял, и на крыльцо вышла хозяйка: женщина средних лет, высокая и плотного сложения, с почти по-мужски резкими, хотя и не лишенными своеобразной привлекательно­сти, чертами лица.

- Кто такой? - крикнула она с крыльца.

- Как будто вы меня не знаете, - отозвался Высик. - Погово­рить надо.

- А, товарищ начальник! - просияла Акулова. - Заходите, добро пожаловать.

Высик вошел в аккуратно прибранные сени, вытер ноги.

- Где хотите устроиться? - спросила Акулова. - В комнате или на кухне, по-домашнему?

- Да все равно, где вам сподручней. И гостью свою позови­те, Марию Плюнькину. У меня разговор касается до вас обоих.

С лица Акуловой сразу исчезло приветливое выражение, она хмуро поглядела на Высика, но ни о чем спрашивать не стала. Подойдя к другой двери, она приоткрыла ее и окликнула, одно­временно сделав Высику жест проходить на кухню:

- Машка! Выйди к нам, начальник до тебя требует!

Высик удобно устроился в углу, на скамье у стола, Акулова и Плюнькина вошли следом за ним через полминуты. Высик поднял голову - и застыл, ошарашенный.

Из-за фамилии он воображал Марию Плюнькину каким-то анекдотическим существом, нескладненьким и косолапым. Более того, налет анекдота распространялся и на все дело, несмотря на его жуткие стороны. Не верилось в серьезность тех, кто ему про­тивостоит, какими бы неуловимыми они не были. Даже упомина­ние Матвеева, что Плюнькина - девка «с впечатлением», Высик как-то пропустил мимо ушей, настолько крепок был в нем заранее созданный, навеянный придурковатой фамилией образ.

А перед ним стояла настоящая красавица - невероятной, дух захватывающей, красоты. Густые каштановые волосы обрам­ляли удлиненный овал лица с глазами такой густой синевы, что они казались двумя вспышками голубого огня. Чистые, ровные формы носа, лба и подбородка, чистейшая кожа ровного матового оттенка, длинные красивые руки, крутые бедра и стройные ноги... Да, может, по деревенским понятиям, ее фор­мы и не были достаточно крупны - что тоже простодушно от­метил Матвеев, - но для того, кто не требует, чтобы в женщине всего было побольше, Мария Плюнькина представала живым воплощением гармонии.

Едва Высик ее увидел, как весь образ расследуемого дела сменился для него. Он ощутил единый нерв кровавых и страш­ных событий и был теперь готов поверить во что угодно - даже в то, что потусторонний призрак мертвого главаря банды суще­ствует самом деле...

И еще одно, по первым же движениям Плюнькиной, он по­нял. Выросшая в среде, где не могли по достоинству оценить ее красоту, она относилась к ней как к чему-то внешнему и несу­щественному. Плюнькина, конечно, научилась понимать силу своего обаяния, но и это обаяние виделось ей подсознательно неким заимствованным, чуть ли не уворованным инструмен­том, которым можно пользоваться для любых сиюминутных целей, не боясь запачкать. Такие женщины, не умеющие про­никнуться своей красотой как внутренней своей сутью, при­лепляются к избранному ими мужчине, влюбляются раз и на­всегда, становятся податливым воском в руках избранника - и сами его никому не отдадут, разве мертвым. И если они станут мстить за смерть любимого, то страшна будет такая месть... Высик припомнил, что Мария погубила родную сестру, чтобы заполучить Свиридова - того мужчину, о которого душой ожг­лась, - и внутренне поразился: неужели сестра могла ей быть соперницей, неужели хоть на секунду они могли предстать в глазах Свиридова настолько равно привлекательными, чтобы он заколебался в выборе? И это тоже говорило о довольно рав­нодушном отношении к тому типу красоты, которой обладала Плюнькина, в ее родной среде. «Повезло этому паршивцу Сви­ридову, - подумал Высик. - А она для него на все пойдет.»

Вслух он сказал;

- Надо же! Я представлял вас совсем по-другому.

Мария улыбнулась.

- Из-за фамилии, да? - спросила она мелодичным и звуч­ным голосом. - Надо мной многие смеются.

- Как же вас угораздило? - спросил Высик.

- Папаша был Плюнькин, как же еще.

- А менять фамилию не думали?

- Вы меня, что ли, замуж возьмете?

- Я нет, а вот почему бы Свиридову...

При упоминании Свиридова наступила напряженная пауза, которую сам Высик и прервал:

- Ладно, давайте к делу. Вы же понимаете, я не просто так к вам пришел. Поговорим о минувшем, а от него перейдем к на­стоящему.

- Скажите сразу, что вы хотите знать? - проговорила Акулова.

- Я хочу знать, чем вы со Свиридовым занимаетесь и кто ваши противники. Ведь у вас нечто вроде семейного клана, верно? И не поделили вы чего-то с другим семейным кланом. И еще хотели отомстить за то, как Свиридова подставили, в деле о вы­могательстве. Ну, положим, до Ниловой вы в конце концов доб­рались, Специально заманили Егорова в полюбовники, чтобы че­рез него знать все, что у другой его любовницы делается. Но ведь Нилова была мелкой сошкой. Вам надо до другого человека доб­раться. До кого?

- Ох, напридумывал ты, начальник, - вздохнула Акулова после долгой паузы. И во время этой паузы явственно ощущалось, как в комнате сам воздух от напряжения вибрирует и звенит.

- Я? На Марию погляди, у нее на лице написано, что я прав. Да не в этом суть. Зачем я вам это рассказал, как вы думаете?

- Ну, зачем?

- Затем, что сегодня утром убили Деревянкина. И не спра­шивайте, при чем тут вы, сами не хуже меня понимаете. Дере­вянкин ехал курьером Свиридова, с заданием найти Марию и передать ей...

- Что передать? - жадно спросила Мария, когда Высик на­меренно затянул паузу.

- Передать, что «с онкологией плохо». Видите, насколько я с вами откровенен? Сообщаю то, что должно быть тайной следствия. Не важно. Деревянкин не тот человек, который будет молчать, если его возьмут в оборот. Я так понимаю, из него вытрясли все, что он знает, перед тем, как убить, - даже то, что мне не удалось из него вытрясти. А это значит, что теперь они к вам придут. Им нужна Мария, ведь они знают, какое место в окружении Свиридова она занимает. Убрать ее все равно, что лишить Свиридова правой руки. Да и тебе, Вера, харьковчан припомнят. Теперь-то догадаются, что они у тебя постоем стояли. Кстати, почему ты о них не доложила в органы?

- Еще спрашиваешь, - хмуро ответила Акулова. - Без шуму бы не обошлось. И если бы из органов просочилось, что они жили у меня...

- Хочешь сказать, у банды ваших врагов и в органах есть уши?

- Есть ли, нет ли, но...

- Угу. Но лучше было бы, чтобы не имелось ни лишней бу­мажки, ни лишнего словечка. Так вот, я вам договор предлагаю. Вы мне честно рассказываете, из-за чего идет драка и кто в ней участвует. Куш на кону немалый, раз сцепились вы вокруг него с таким остервенением и раз столько трупов уже имеется. А я вас спасаю от лютой смерти. Но, сами понимаете, мне нужно все знать, чтобы вас спасти.

Опять наступило молчание.

- Вы думаете, будто и за вами сила есть, - добавил Высик. - Но ваша сила далеко, не поспеет на выручку. А у них все голо­ворезы здесь, рядом, в один кулак собраны.

Ему показалось, что он попал в самую точку.

- Дать вам время на размышление? - спросил он. - И учти­те, решить нужно до сумерек. Не удивлюсь, если они уже се­годня ночью попытаются...

Говоря, он непроизвольно посматривал на Марию. Красавица от которой глаз не оторвешь... Красавица, погубившая родную се­стру... Очень ясно она почему-то представилась ему в белом хала­те медсестры, пружинистой легкой походкой проходящей между коек с ранеными, набирающей в шприц лекарство, чтобы сделать укол... И Свиридов на одной из коек. Случайна ли была их встреча в госпитале? Или они ни на день не теряли друг друга из виду, несмотря на все разделявшие их расстояния? Что придумал Сви­ридов? И Свиридов ли придумал? А может, Мария? Или Акулова? Какой-то хитрый план, суливший огромный навар... То, из-за чего их вновь потянуло в родные места... А здесь хлебное место оказа­лось занятым, и возникла необходимость убрать конкурентов... Схватка вокруг Ниловой - нечто вроде авангардного боя. По боль­шому счету, Свиридовым проигранного. Потерял трех матерых убийц, которые могли ой как пригодиться ему в дальнейшем. И каков подлинный смысл истории с Куденко? На чьей стороне он по-настоящему играл?

Высик перебирал и перебирал накопившиеся вопросы. Эти женщины обязаны дать ему ответ на большинство из них.

- Мы подумаем, - спокойно сказала Мария.

Акулова недовольно поглядела на нее - эти слова практи­чески означали признание.

- Оставить пока человека при вас? - спросил Высик.

- Чтобы нас охранял или чтобы мы не убежали? - осведо­милась Акулова.

- Может быть, и то и другое, - усмехнулся Высик. - Впро­чем, сбежать вы всегда можете. Только куда вам бежать?

- Я бы не отказалась, чтобы нас охраняли, - сказала Мария.

Похоже, подумал Высик, по-настоящему здесь командует младшая. Наделена от Свиридова большими полномочиями? Или является истинным мозговым центром?

- Хорошо, сейчас призову. - Высик вышел из дома, пересек улицу, поманил Матвеева из соседнего дома.

- Пойдешь к Акуловой, будешь их охранять до моего воз­вращения. Держи ухо востро. Сюрпризов можно ждать откуда угодно. Если вздумают куда-нибудь уехать, не мешай им. Про­води часть пути - и сразу ко мне с докладом.

- Слушаюсь!..

Высик провел Матвеева в дом Акуловой.

- Вот, Матвеев Кирилл Александрович, прошу любить и жа­ловать. Не обижайте его, поите и кормите, но так, чтобы его бдительность от этого не ослабла.

- Так мы с Кирилл Санычем давно знакомы, - отозвалась Акулова. - Своя местная власть, как-никак.

- Совсем славненько. Значит, я за вас спокоен.

И Высик пустился в обратный путь. Чувствовал он себя как бы в легком угаре, голова кружилась, образ Марии Плюньки­ной неотступно стоял перед глазами. При этом Высик не утра­тил способности логически мыслить. Почему Плюнькина со­гласилась на милицейскую охрану? Не только, чтобы доказать свою готовность к сотрудничеству. И не только из страха. Ка­кие-то еще есть у нее задумки. Хитрющая девка, да... Такой палец в рот не клади. И не зря она здесь. Сидит тихо, но что-то замышляет. Что?

Высик остановился, пораженный внезапной догадкой. Что важнее всего для Свиридова? Нанести безошибочный удар, не башибузуков положить, а покончить с главой враждебной бан­ды! Уничтожить всего одного человека. Отсечь голову, потому что щупальца можно рубить сколько угодно, они будут заново отрастать! А если он сам не знает, кто истинный глава его вра­гов? Кто заправляет всем... Тогда понятно, почему он медлит. Он пытается вычислить нужного человека. И Марию он при­слал на разведку. Ее задача - найти подлинного хозяина, уста­новить его личность, а уж тогда натравить на него свиридовских псов. Лишившись хозяина, псы «призрака» тоже перейдут в подчинение Свиридову, и отпадет необходимость устраивать бессмысленную бойню.

Да, получается, они сами пока не знают, кто их враг,- еще с тех времен, когда этот враг надоумил Нилову подставить Свиридова. Почему им не удалось вышибить из Ниловой, кто это? Ей наверняка устроили допрос с пристрастием. Перестарались, и она померла, не успев сказать? Вероятно, но не слишком. Ско­рее, другое. Убийство Ниловой было актом устрашения - что­бы заставить главного паука выползти из тайного убежища и лично явиться на переговоры. Паук явился - но им не удалось разговаривать с ним с позиции силы, как они надеялись. На­оборот, все кончилось для них очень печально. Если они и узнали, кто главарь, то не успели сообщить Акуловой.

Теперь роль ищейки возложена на Плюнькину. У нее, похо­же, не мозг, а счетная машинка. Столкнувшись с вмешательством милиции, она быстро просчитала все варианты и поняла, как повернуть так, чтобы это вмешательство было ей не во вред, а на пользу. Поэтому она и согласилась на охрану, поэтому и изъяви­ла такую добрую готовность к сотрудничеству. Она пустит ми­лицию по следу, подкинув ту информацию, которую сочтет не­обходимой. Она будет знать о ходе следствия и имя таинственно­го противника узнает в ту же секунду, как до него доберутся след­ственные органы. А дальше у нее уже готов вариант, как изба­виться от ненужной милицейской опеки и предоставить головорезам Свиридова завершить дело по-своему. И чистенько завершить, так, что комар носа не подточит. Милиция останется с носом, а Свиридов подомнет под себя округу.

Могла ли Плюнькина учитывать при построении своих пла­нов то впечатление, которое произвела на Высика, уж навер­ное она это разглядела? И насколько она поняла характер Вы­сика? Она умна и должна была сообразить, что Высик из тех людей, которые задешево не продаются. Даже очарованный женщиной, он будет продолжать делать то, что считает своим долгом. Просто предложить ему постель - значит, оттолкнуть от себя, ведь он - Высик тоже это понимал - из тех мужиков, которых легче подцепить на крючок, маня близкой, но недо­ступной перспективой постели, поддерживая видимость чис­то делового сотрудничества, через холодное дружелюбное бес­пристрастие пытаясь поглубже и поосновательней растормо­шить его инстинкты.

Высик читал Плюнькину, как открытую книгу. И, поняв при­близительно, какую игру она с ним поведет, он успокоился.

- Ну-ну!.. «Ты сер, а я, приятель, сед. И волчью вашу я дав­но натуру знаю...» - пробормотал он.

И другие мысли и образы набегали на него. Как холодная темная волна, или как смутные картинки в волшебном ящич­ке - сначала туманные и не в фокусе, они, когда подкрутишь ручку настройки бинокля, становятся все ярче, ближе и четче. Это были образы из его иной жизни, из его не существовав­шего самого раннего детства, - они возвращались к нему че­рез сны и отзывались колким страхом, внесенным невесть от­куда. Где-то, в той уютной квартире с изразцовой печью и на­стольной лампой под зеленым абажуром, которая постоянно донимала его в снах невнятным свидетельством стертых из его памяти тепла и уюта, существовавших до детского дома, - был уголок ужаса, по-домашнему приемлемого и по-первобыт­ному неотвратимого. Картинки, которых он боялся, но кото­рые притягивали его очарованием страха - и очарованием тай­ны, блаженно мерещившейся за ними. Потом, спустя много лет, он увидел эти картинки воочию - в разоренной библиоте­ке одного из разбомбленных германских городов. Он при­помнил сырой весенний денек, разбитые стекла, большой аль­бом, сброшенный на пол ударной волной, и сквозняк, шевеля­щий страницы... Так он узнал, что преследовавшие его обра­зы были персонажами итальянской комедии - площадной, раз­гульной комедии дель арте, как было написано в этом альбоме латинскими буквами: печальный Пьеро, эгоистичная красот­ка Коломбина, циничный и развязный Арлекин. Они должны были увеселять народ, но маленького мальчика они испугали: тем, что были в масках, которые не дозволено снимать, маски стали частью их лиц, - и от этой ненатуральности веяло бе­совщиной, распутным холодом жизни, отвратительно нетерпимой к слабым и несчастным, ко всем высоким и нежным чувствам. Сюжет угадывался легко: прекраснодушный мелан­холик Пьеро, безоглядно влюбленный в черствую Коломбину и всегда уступающий ее сопернику, наглому жизнелюбцу Арлекину в черно-красном клетчатом трико, в треуголке, с дубинкой под мышкой... Этой дубинкой он дубасит своего не­удачливого соперника, а зритель, обступивший подмостки радостно гогочет... В снах, магнитом вытягивавших из небы­тия небывало давнее, Высик чувствовал себя больше Пьеро, чем Арлекином, сны задевали в его душе струны, которые в жизни он не позволял задевать, потому что в жизни был жес­тким, если не жестоким, насмешливым и сметливым... Иног­да Высик ловил себя на мысли, что его беспощадная проница­тельность порождена ненавистью ко всему, что хоть сколько- то напоминает Арлекина - ненавистью к тому, что одним сво­им существованием посягает на самое для него дорогое.

Все это, конечно, проносилось тогда перед Высиком в виде не четких мыслей, а в бессвязных образов. И в главном Высик ни за что бы себе не признался - он отогнал бы эту мысль, даже если бы она его посетила, высмеял бы ее: что с того момента, когда он увидел Марию, его борьба со Свиридовым приобрела новую окраску, ничего общего не имеющую с поединком между преступником и блюстителем закона. Между ними началась борь­ба за женщину - схватка того накала, из-за которой разрушают и жгут города. И дело было не в том, чтобы эту женщину заполу­чить. Высик знал мораль того круга: если ради блага любимого надо будет спать с офицером милиции, для Марии это будет бла­городным делом, и Свиридов ее только одобрит. Нет, он хотел, чтобы при одном упоминании о нем, Высике, в ее глазах появля­лось то же выражение, которое появилось при упоминании о Свиридове...

- Тьфу! - Высик остановился, чувствуя, как головокруже­ние начинает проходить и сердце уже не так торопится куда-то, а вместо этого появляется ломота в костях и нескладная боль в висках и затылке, будто там тоненькими сверлами кто-то орудует. - В чужом пиру похмелье, - пробормотал он. - Скоты. Чистые скоты! Вот я вас!..

Да, это отрезвление, очень похожее на отрезвление после алкоголя, с новой силой напомнило ему, кто она такая, Мария эта, по своей сути. Гадина, помогавшая Свиридову в самых мрачных и мерзких делах... У нее, наверное, руки по локоть в крови... Самое непосредственное участие приняла в убийстве мужа Акуловой... Погубила родную сестру... Сестру, с которой у него был жалкий мимолетный романчик - не романчик даже, а нечто до позора примитивное.

Да, ради Свиридова она шла на все. Но до чего же надо любить мужчину!

Позавидовать можно такой беззаветной любви. Или... Или не стоит завидовать? Такая любовь - как темный омут, в котором можно сгинуть. Нужна ли настоящему мужчине такая любовь - любовь хитрой и подлой рабыни, ждущей любых приказаний от своего господина, уничтожающей свою личность ради него?

И ее смешная фамилия. Может быть, Высика не впечатлила бы так ее красота, не возникни ударного контраста между фа­милией и внешностью. Эффект ожидания обратного...

Высик перевел дух. Что бы там ни было, но он останется охотником, а она дичью, и он не нарушит законов охоты - пра­вил неписаного братства охотников.

Одолеваемый своими мыслями, он не заметил, как добрел до Варакиных.

- Здравия желаю, товарищ начальник! - Варакин шутливо вытянулся по струнке.

Еще тот жох был этот Варакин. Своего не упустит. Умел угож­дать и нашим, и вашим, и хозяйство поставил такое, что хоть сей­час раскулачивай. И вечно бодрый, веселый, сочувствующий в меру.

- Сигнал поступил, товарищ Варакин, что самогон гонишь, - строго сказал Высик. - Придется дом проверить.

Варакин знал эту игру.

- Милости просим, милости просим! - живо откликнулся он. - Сами убедитесь, что сплошной поклеп, и ничего больше.

Они прошли в дом, и Высик сказал:

- А теперь налей мне своего пойла.

Осушив стакан, проворно поднесенный Варакиным, Высик сделал глубокий выдох и сбросил с лица маску улыбчивого доб­родушия.

- Что, трудный день выдался? - участливо спросил Варакин

- Не из легких... И проблема одна...

- Меня касается?

-Да.

- Рад помочь.

- Как и я тебе... Ты нигде не мог засветиться?

Варакин задумался и тоже посуровел.

- Вроде, нет, - сказал он наконец. - Вы же знаете, я аккурат­ный. А что, сигнал есть?

- Даже не сигнал, а так, тревожный звоночек. Может, случайность, а может... В общем, поостерегись.

- Да что произошло?

- Ты старуху-прачку знаешь? Косованова, Прасковья...

- Кто ж ее не знает!

- Ты не мог при ней чего-нибудь ляпнуть? Сам знаешь, иног­да на старуху внимания не обращаешь...

- Я и на старуху внимание обращу. Нет, исключено.

- Давно она была у тебя в последний раз?

- На днях заходила. Спрашивала, не надо ли постирать чего. Она вечно приработка ищет.

- Самогон у тебя никогда не покупала?

- Нет. Ей самогон ни к чему. - Варакин усмехнулся. - Она у нас, похоже, по коньячку ходит.

- Как это?

- А вот так. Один забулдыга местный рассказывал. Не знаю, может, ему с пьяных глаз померещилось. В общем, старуха рано встает, чуть не в пять утра. А он неподалеку от тех мест прова­лялся, ночь была теплая. Проснулся, голова трещит, и полез он на участок к старухе. Я так понимаю, поживиться чем-нибудь задумал, чтобы наскрести на опохмел души. Видит, в одном из окошек шторки раздвинуты. Он заглянул - и чуть не помер, как сам говорит. Сидит старуха за столом в кружевном пеньюарчике, перед ней фарфоровая чашечка с кофе, рюмочка маленькая хрустальная, в рюмочке янтарной жидкости на чуток. Она кофе пьет и к рюмочке прикладывается. Как допила, встала, выта­щила откуда-то бутылку «КВ», подумала, налила себе еще полрюмочки, бутылку убрала и, под кофеек, значит, вторую пор­цию опростала...

- А что потом?

- А ничего. Встала, все со стола прибрала, из пеньюарчика в ватник переоделась, спрятала пеньюарчик и фарфоровые по­судинки и вышла из дому старушка-старушкой... А забулдыга деру дал.

- Что же ты мне сразу не доложил?

- Так это же анекдот, чего об анекдотах докладывать. Мне и в голову не пришло, что это может вас заинтересовать. Видно, знавала бабушка лучшие времена. Может даже, из благородных...

- Может быть. Так вот, эта бабушка на вопрос об извест­ных ей местных самогонщиках на тебя показала. При этом явно врала. И, понимаешь, если она унюхала каким-то боком, что ты наш человек и ничего тебе не будет... Послушай, может мне тебя арестовать, на случай, если они тебе ловушку ставят?

- Кто «они»?

- Не буду от тебя скрывать: возможно эта безобидная бабушка, повязана с бандой, о которой уже больше года рассказы­вают небылицы.

- Навроде шпионки ихней? - Варакин заметно побледнел.

- Точно. Старушка везде пролезет, все услышит, божья тварь. Она ведь у нас в милиции бывала. Вот и думай, не мог ли ты при ней хоть крохотного прокольчика допустить?

- Вряд ли... - Варакин напряженно думал. - Жену поспрошать надо. Не могла ли глупостью обмолвиться, когда белье ей отдава­ла, Что для женщины с прачкой парой слов перекинуться...

- Поспрошай. Если что, сразу вас всех в холодную. Потом думать будем, под каким соусом вас выпустить, чтобы освобож­дение не выглядело неестественным. И еще одно. Никто из ее соседей не брал у тебя вчера самогонки?

- Нет, никто.

- Где еще можно сейчас самогонку взять?

- Трудно сказать. Но, если с дальних домов, то они бы, на­верное, к Артемовым обратились.

- Проверим. А ты, если что, немедля со мной свяжись.

- Обязательно! - горячо заверил Варакин.

- Да, и как звать того забулдыгу, который эту кофейную сценку в окно наблюдал?

- Вы его знаете отлично. Митрофанов.

- А, нищий пьяница... Да, конечно. Ну, будь здоров.

Высик не спеша направился к зданию милиции. Рассказ Ва­ракина добавил новый штришок к жестокой комедии масок, уча­стником которой он оказался. Старушечий маскарад... Старуха не так проста!

Но и на старуху бывает проруха.

Она опростоволосилась на несвежей простыне, иначе бы вовеки не попала в поле зрения Высика.

Старуха в кружевном пеньюарчике, пьющая кофе с конья­ком по утрам... Тем более маловероятно, чтобы она ошибкой выдала несвежую простыню...

И ее цепкий взгляд, и ее вдохновенное вранье про «призрика» - словно она не могла отказать себе в удовольствии поизде­ваться втихую над начальником милиции!

Но в итоге-то все в порядке. Волей случая он сцапал ее, и теперь старуха едет в район под надежной охраной. У опера она все выложит - в том числе, за какой куш шла борьба.

Остается Свиридов - но со Свиридовым он справится.

Только бы побыстрее доложить оперу, рассказать о новых обстоятельствах и догадках.

В милиции его ждал сюрприз.

- Товарищ начальник! - доложил потрясенный Илья. - Толь­ко что сообщили из райцентра. На машину напали. Берестов и шофер убиты. Старушенция исчезла!

Глава 7

Высик поглядел на часы. Шесть часов вечера. Ну и денек! Чуть больше суток прошло с тех пор, как он вернулся после осмотра места убийства и увидел арестованного Деревянкина, а сколько событий успело грянуть, как все переменилось! Он узнал больше, нем за год. И через два-три часа, желательно не позже, ему нужно быть в Глебово - узнать, какое решение при­няли Плюнькина и Акулова... И, может быть, вне зависимости от этого решения поставить засаду возле их дома. Теперь он почти не сомневался, что сегодня ночью к ним пожалуют не­званые гости...

Неужели Свиридов не мог предусмотреть подобного развития событий? Если не он, то Плюнькина предусмотреть должна была... Значит ли это, что и у нее есть козырь в рукаве? Сама себя выставляет приманкой? Одна засада на другую? А тут еще и милицейская засада вмешается... Акулова и Плюнь­кина не представляют себе, с каким умным и беспощадным про­тивником они столкнулись. Высик опять припомнил цепкий взгляд старухи, и ему стало не по себе. Огромный жизненный опыт, колоссальное знание людей, великолепные актерские дан­ные - и все это замешано на чудовищной жестокости...

- Подними мне документы по уничтожению банды Криво­го, - отрывисто приказал он Илье.

Тот поспешил исполнить, догадываясь, что начальник про­зрел нечто очень важное, не видимое для других.

Убийство двух сотрудников было, конечно, актом мести. Их выбрали не просто так. Именно они, вероятно, убили кого-то особенно дорогого для истинного главаря банды и заслуживали поэтому самой суровой и незамедлительной кары. Старуха-прачка запросто могла изучить расписание дежурств на стене. Да, узнала по расписанию, в какой день эти двое, Блинов и Жигу­лин, совпадут по графику дежурств и должны будут вместе от­правиться на вызов в дальнее село, и к этому дню приурочили телефонный звонок, сделанный Чумовой...

- Мне нужно с полчаса, чтобы кое-какие концы свести с концами, - сказал Высик Илье, принесшему бумаги. - Распо­рядись тем временем, чтобы, все наши были в готовности но­мер один.

Илья удалился, не сказав ни слова, а Высик углубился в бумаги.

Банда была крупная, одиннадцать человек. Хорошо, что на месте составили протокол, зафиксировавший ход операции. Бы­вает, что от этого отмахиваются. Акты опознания... По докумен­там и по памяти легко вспомнить, где кто лежал. С двух сторон логово бандитов охватывал взвод автоматчиков, заказанный Высиком. Высик, Берестов и еще трое его людей перекрывали вы­ходы вот здесь и вот здесь. Значит, вот здесь было место Блинова и Жигулина. Через них пытались прорваться трое бандитов, позднее опознанных как Филин Иван Тимофеевич, Гудков Исай Валентинович и Уклюжный Александр Павлович. С Филиным и Гудковым все было ясно: матерые бандиты, отмотавшие не один срок, прибившиеся к банде в конце войны. Один родом из Кеме­рова, другой из Николаева. А вот с Уклюжным было поинтерес­ней. До этого он нигде не засвечивался и происхождения был хорошего. Уклюжный и в облаву попал более или менее случай­но. Об этом свидетельствовала его одежда: в отличие от других бандитов, он был облачен в хороший костюм, больше подходя­щий для города, чем для леса или полевых условий, в стильные ботинки на тонкой подошве, которые по утренней росе, весной особенно обильной и всепроникающей, с двух шагов промокли бы насквозь, а они были сухими, так что явно он вместе с бандой не ночевал... Высик припомнил серое заострившееся лицо моло­дого человека, его застывшие зрачки, смотрящие в небо, недо­уменное выражение на этом лице, которое можно было назвать даже породистым... Неподалеку нашли его велосипед. Работал он в Москве, тапером при вокзальном ресторане, через сутки. При обыске на его квартире в райцентре нашли много ценностей и решили, что был если не скупщиком награбленного, то посред­ником между бандитами и скупщиками, что он получил весточ­ку подъехать за очередной добычей - и угодил в переплет... Про­верили, конечно, его связи, некоторое время подежурили в рес­торане, задерживая всех, кто его спрашивал. Особенного улова не было. Какой-то дамочке он обещал золотой браслет по сни­женной цене, фамильный, как он объяснил, который ему надо срочно продать из-за затруднительных обстоятельств. Дамочке чуть-чуть поразъяснили, что такое незаконные операции с золотом, дамочка чуть-чуть порыдала, на том и все. Было еще два-три похожих случая, но шла все мелкая рыбешка, крупной рыбы не попадалось. Поскольку банда была уничтожена, то пришлось удовольствоваться достигнутым...

Высика тоже вполне удовлетворили тогда полученные отве­ты. Но сейчас, в свете того, что ему стало известно, в голову пришло другое. Уклюжный прибыл слишком наспех, слишком налегке. И, кстати, ценностей, которые он мог бы забрать, в логове обнаружено не было. Как и денег при нем. Не спешил ли Уклюжный предупредить банду об облаве? Высик припомнил, как лежали Филин и Гудков. По бокам от Уклюжного, чуть наи­скось. Так вполне могли лежать телохранители, прикрывавшие своего подопечного и пытавшиеся вывести его из окружения. Но сам факт, что из окружения вытаскивали не Кривого, а Уклюжного...

И главное - Высик сидел, сжав виски ладонями, и прокли­ная себя, на чем свет стоит - Уклюжный был именно таким человеком, который... Портсигар, думал Высик, портсигар! Да, именно такого человека, как Уклюжный, он вполне мог пред­ставить себе владельцем этого чертова портсигара с русалкой и витязем! Но тогда, выходит...

Почему портсигар был не при нем? И почему самые свежие отпечатки пальцев на портсигаре, наложившиеся на другие, при­надлежали Кривому?

Уклюжный оставил свой портсигар у Кривого, а Кривой...

Оставил там, где Уклюжный мог его забрать.

Но Уклюжный не забрал портсигар, он погиб.

А забрал некто... Истинный глава банды, скажем так, ре­шивший использовать портсигар в своих целях. Забрал акку­ратно, через платочек - зная, что на портсигаре пальчики Кри­вого и что этим портсигаром, при случае, можно будет внести лишнюю сумятицу в умы, представив его еще одним «доказа­тельством», что Кривой жив...

И откуда Уклюжный мог знать об облаве?

Уклюжный, думал теперь Высик, из хлыщей того типа, кото­рые очень легко становятся тайными осведомителями. И порой такие тайные осведомители ведут двойную игру - пользуясь дове­рием органов, отводят беду от банды, с которой повязаны, благо­получно сдавая других преступников... А то и не преступников. «Сигналя» на тех, кто «антисоветским» словцом обмолвился.

За «идейный климат» в районе отвечал Ажгибис. И если Ук­люжный стучал не на уголовный элемент, а по поводу идео­логических диверсий, вроде возмущения в длиннющей хлеб­ной очереди (нет, не в хлебной очереди, поправил себя Высик, такие, как Уклюжный, в очередях не стоят, он мог капать про безыдейные пьяные разговоры в ресторанах и веселых компа­ниях), то он, получается, связан напрямую с Ажгибисом.

И Ажгибис, конечно, промолчал, что Уклюжный был его сек­сотом. Еще бы! Если бы узнали, что твой сексот работал на бан­ду, то несладко пришлось бы!

Но утечка сведений продолжалась и после смерти Уклюжного!

И именно Ажгибису опер поручил встретить Берестова и принять от него старуху!

Высик вскочил и заходил по комнате.

- Портсигар, портсигар, портсигар... - бормотал он.

Кажется, он начинал понимать, что происходило и как этот портсигар путешествовал.

Но не хватало нескольких важных звеньев.

Немного успокоившись, Высик вернулся к столу, перевер­нул следующую страницу дела...

- ...Твою мать!.. - сказал он, едва увидев эту страницу.

Родственниками Уклюжного особенно не интересовались. Но, надо понимать, у него были какие-то родственники. Тело его забрали под расписку для захоронения по всем правилам.

Заявление с просьбой о выдаче тела и расписка были от имени Чумовой Ольги Павловны!

Она писала, что Уклюжный - ее брат по отцу, и она хотя всегда осуждала образ жизни единокровного брата, но, как род­ственница не может отказать ему в достойном погребении.

Скорей всего, Чумова была подставной фигурой - кто-то ис­пользовал факт совпадения отчеств и уговорил Чумову забрать тело, сам оставаясь в тени. К этому моменту отнеслись чисто формально, без должной проверки данных: кто мог подозре­вать, что здесь таится подвох и что отсюда можно потянуть пер­спективную ниточку?

Про отца Уклюжного было известно, что он еще до револю­ции был крупным инженером и участвовал в деятельности зем­ства. Умер он в двадцать втором году... Что ж, у всякого возмо­жен роман на стороне, и по возрасту Чумова вполне могла быть его дочерью. Приблизительно так рассудили тогда. И вообще, зачем кому-то врать в таком деле?

Высик растерянно и изумленно созерцал документы. Как же от него ускользнуло - то ли вообще мимо прошло, то ли про­мелькнуло мимолетно и забылось - что именно Чумова хлопо­тала о захоронении мертвого бандита? Они слишком сосредо­точились тогда на Куденко и даже не удосужились заглянуть в это досье! Проморгали важнейший ключик, за которым только руку в карман опусти!

И роль Куденко предстает теперь в совершенно ином све­те... Да, теперь можно не сомневаться, что Куденко - человек Свиридова. И действовал по заданию Свиридова.

Остается этот невнятный двойник Кривого - но и тут у Высика начинали брезжить кой-какие догадки.

- Одного из людей ко мне! - распорядился он, выглянув из комнаты.

Явившемуся милиционеру Высик сказал:

- Дуй в местный загс и узнай, где захоронен Уклюжный Александр Павлович. Похоронить его должны были... - Высик сверился с заявлением и распиской, - между восьмым и деся­тым мая прошлого года. Бегом на его могилу и погляди, в каком она состоянии. На обратном пути опять в загс. Пусть подгото­вят справку по родителям Уклюжного, по его семье. Были ли у его родителей дети от других браков. И вообще, всю информа­цию, какую смогут собрать. Я в больницу прогуляюсь, узнать результаты вскрытия, там меня и ищи.

- Слушаюсь!

Милиционер отправился исполнять приказ, а Высик, наки­нув шинель, пошел в больницу, оставив Илью за старшего.

Но прежде он завернул к рыночку.

Митрофанов, местный алкоголик, был там: ошивался поза­ди прилавков под навесами, где были свалены разбитые ящик» и прочий мусор, - всегда готовый за несколько копеек перенес­ти мешок картошки, откатить пустую бочку и даже подтянуть у бочки разошедшийся обруч или выполнить другую простую работу, лишь бы набралось на стакан в ларьке.

На первый стакан, а то и два, он сегодня заработать успел судя по тому, что его движения (а он, сидя на перевернутом ящике, разбирал для одной из торговок картошку по двум дру­гим ящикам: мелкую в один, крупную в другой, гнилье в сторо­ну) были замедленными и не очень уверенными. И в глазах было хмельное безразличие - которое, впрочем, испарилось, едва он увидел, кто пожаловал по его душу.

Высик стоял над ним, а Митрофанов с испугом глазел на Высика.

- Пошли! - сказал Высик.

Митрофанов встал и, ни слова не говоря, поплелся за на­чальником милиции.

- Слушай, ты! - резко обратился к нему Высик, когда они ушли с площади и свернули на улицу, ведущую к больнице. - Ты запомнил тайник, куда эта старуха прятала кофе, коньяк и прочие причиндалы?

- Ну... место приблизительно видел, - промямлил Митро­фанов, сразу понявший, о чем речь. - А тайник там или нет, я не знаю.

- Не важно! Приблизительное место указать можешь?

- Да. И даже точно могу.

- Вот и хорошо! В тайнике, значит, кофе, коньяк, пеньюарчик?

- Там еще книга была... - торопливо сообщил Митрофанов,

- Какая книга?

- Обыкновенная, вроде бухгалтерской. Большая такая тет­радь... Старуха в ней что-то считала, пока кофе пила, а по­том убрала вместе с остальным... Видно, не хочет, чтобы люди знали, сколько она на своей стирке зарабатывает и на что тратит деньги.

- Вот оно как... - протянул Высик. Больше он всю доро­гу ничего не говорил. Лишь когда они подошли к больнице, распорядился: - Подожди меня здесь, ясно? И не вздумай удрать!

-Угу, - сказал Митрофанов.

Высик сразу же прошел в жилой флигелек врача, рассудив, что поискать его в основном корпусе всегда успеет.

Врач был у себя, делал какие-то записи.

- Легки на помине! - приветствовал он Высика. - Как раз для вас отчет составляю.

- Есть что-нибудь интересное?

- Кое-что имеется. Деревянкина перед тем, как удушить, усы­пили. В его самогонку был добавлен морфий. Думаю, анализ содержимого бутылки даст более точный результат, но...

- Подождите, подождите! - Высик застыл, сосредоточив­шись на своем, отрешившись от внешнего мира. Мысли вих­рем проносились в его голове, и он с трудом справлялся с лихо­радкой ярости и азарта, мешавшей ему думать.

- Морфий, говорите, - сказал он минуты через две совер­шенно спокойным голосом. - Вот что. Я буду задавать вам воп­росы, а вы напрягитесь и постарайтесь на них отвечать. Воп­рос первый. Насколько я помню, морфий используется в он­кологии как сильное обезболивающее и находится на строгом учете?

- Да, и не только в онкологии. Во время войны...

- К этому мы и подходим. Меня интересуют трое из убитых. Вегин с Ярмиловым, и, этот, бригадир Семеныч, то бишь, Глеб Семенович Ишкин. Все трое прошли через тяжелые ранения или контузию Могли ли они получать морфий - в полевом гос­питале, скажем, или в тылу?

- Да, я помню анамнезы всех троих - в свое время тщатель­но их изучал, по вашей просьбе. Отметил как побочное обстоя­тельство, что все трое одно время получали морфий в качестве обезболивающего. Но дозировка была ограниченной, и введе­ние морфия прекратилось давно, в конце войны, года за полто­ра до смерти. У нас они морфия не получали.

Высик припомнил слова любовницы бригадира: «То нена­сытный как зверь, то еле ноги волочил... Не пил... Говорил, плохо действует». Он спросил:

- Насколько помню, к морфию может выработаться нарко­тическая тяга. Могут ли быть при этом резкие перепады в фи­зическом и психическом состоянии? И как насчет спиртного?

- Да, - кивнул врач. - У морфия, как у всех сильнодейству­ющих наркотических средств, есть обратная сторона. Человек, получающий его как обезболивающее, может к нему пристрас­титься. При этом могут быть резкие перепады, в зависимости от того, получил он свою дозу или нет. Период прилива энер­гии, достаточно кратковременный, сменяется периодами депрессии. Что до спиртного, то при употреблении морфия спиртное нежелательно, даже противопоказано... Сразу скажу, что нам известны случаи, когда раненого или больного «заби­рал» морфий, и он стремился достать его всеми правдами и не­правдами, когда больничный курс прекращался.

Да, подумал Высик, всеми правдами и неправдами... Он опять живо увидел Марию Плюнькину, в белом халате, со шпри­цом в руке, между больничных коек, услышал жаркий шепот кого-то из раненых: «Сестрица, не могу, еще хоть один уколь­чик, что тебе стоит...» - «Не положено, на тебя уже не выписа­но», - отвечает она. «Ну, найди, укради, у вас ведь можно смух­левать, не могу больше, сестрица, за мной не постоит...» Один раз повторяется такая ситуация, другой, третий, а потом Ма­рию осеняет... Или осеняет Свиридова, лежащего в госпиталей многое видящего изнутри? Нет, осеняет Марию, Свиридов бы не додумался...

Высик почему-то упорно отказывал Свиридову в праве до­думаться до чего-то самому, без помощи Марии. Безо всяких оснований, ведь он Свиридова совершенно не знал. Впрочем, одно то, как глупо отправил Свиридов Деревянкина со сроч­ным сообщением к Марии - со срочным сообщением, которое ехало два месяца! - делало вывод Высика вполне оправданным.

Нет, подумал он, основания есть, и слово «почему-то» здесь не подходит. Женский ум, женская интрига... Женщина, которая угадывает готовность любимого пойти на любое преступление, лишь бы жить хорошо - и, ради любимого, составляет умный план преступления...

Взять на заметку всех, кто готов платить за незаконные дозы морфия, создать клиентуру... В неразберихе войны и первых послевоенных месяцев доставать морфий было легко. Потом воз­никли трудности - а клиентура ведь требует, дело поставлено на поток, его не остановишь. Начинают приглядываться к онколо­гическим центрам, зная, что там морфий имеется всегда. Но он там на строгом учете, поэтому «с онкологией плохо»...

Хорошая идея, витающая в воздухе, никогда не посещает одну-единственную голову. Старуха, с ее проницательностью и хваткой, не могла не обратить внимания на тот же самый источник дохода. Стирая белье для больниц, она повидала не­мало раненых, в том числе и тех, кто в силу индивидуальных особенностей организма превратился в наркомана после одной-двух доз.

И кого-то навела на мысль поставить дело на широкую ос­нову... Кого?

Ладно, думал Высик, будем пока условно обозначать эти две группировки «банда Свиридова» и «банда старухи» - она же «банда призрака».

В числе клиентов «банды старухи» были Вегин, Ярмилов и бригадир Ишкин. В какой-то момент им стало нечем платить, и они принялись угрожать, что выдадут всех властям, если им не будут отпускать в долг.

В целом борьба между бандами шла за сферы влияния - за то, кто в том или ином районе будет монопольно продавать мор­фий остро в нем нуждающимся...

Распоротые мешки с сахаром в подсобке Ниловой... Есть ли в Харькове фармацевтические заводы или другие круп­ные источники морфия? Если люди Косовановой в поисках морфия сунулись в Харьков - в освоенную вотчину Свири­дова, где за всей утечкой морфия на сторону надзирают его головорезы...

Картина становилась все ясней.

- А у вас в больнице есть морфий? - спросил Высик. Все эти мысли промелькнули у него в голове за долю секунды, так что врач, наверное, и не заметил паузы.

- Есть немного.

- Убитый вчера бухгалтер - он не мог с ним мухлевать? Или, наоборот, заметить несоответствие между тем, что оплачено, тем, что израсходовано по документам, и тем, что действитель­но имеется в наличии?

- Вы хотите сказать... Но в принципе такое возможно. То есть, практически единственным человеком, который мог бы обратить внимание на несоответствие, был он. К сожалению, все нужные документы исчезли, я проверил. Они и впрямь были в похищенном портфеле...

- То-то и оно! А нельзя что-то проверить по тем докумен­там, которые сохранились? Дело вырисовывается...

- Да, я понимаю. Постараюсь. - Врач понял более чем, судя по его изменившемуся лицу и сразу подсевшему и посуровев­шему голосу. - Может, что-нибудь и найду.

- Отлично! Если что выясните, сразу меня отыщите. Впрочем...

- Что?

- По-моему, можете особо и не усердствовать. Я и так знаю ответ.

Врач пристально поглядел на Высика.

- Что-то стряслось? Я имею в виду, кроме того, что мы нарвались на банду, промышляющую наркотиками. Я, как и вы, готов считать это доказанным, по логике событий. Знае­те, что...

Врач подошел к шкафчику, отпер его и, достав спирт, стал разводить его водой.

- Вы прямо мои мысли читаете, - усмехнулся Высик.

- Так сколько же знакомы... - усмехнулся в ответ врач.

- Да, знакомы... Игорь Алексеевич, просьба у меня к вам. Надеюсь, что ничего опасного в ней нет, но... Но если вам по­кажется, что на этом можно погореть, то лучше откажитесь, я в обиде не буду.

- Что за просьба?

- Митрофанов, местный алкоголик, сидит во дворе. Я хочу, что­бы вы вместе с ним прогулялись в один дом. Вот ключи от дома. - Высик выложил ключи на стол. - Митрофанов покажет вам тай­ник, в котором спрятаны... да, довольно весомые улики. Прежде всего, меня интересует бухгалтерская книга, вроде гроссбуха. Если я проведу обыск официальным порядком, то должен буду эти ули­ки приобщить к делу, а приобщать их мне пока не хочется... Ник­то не должен знать, что мы их забрали. Вбить в башку Митрофа­нову, чтобы он молчал, под страхом смерти, я уж сумею!

- Выпьем сначала, - сказал врач. Они выпили, и врач ска­зал: - Вот так-то лучше. А то, я гляжу, вы не на шутку разнерв­ничались. Боитесь, если все всплывет и привлекут за сокрытие улик, мне, с моей биографией, не выкрутиться? Пустяки. Сделаю я то, о чем вы просите. Вот только...

-Да?

-Хотелось бы поподробней и пообъемней знать, что проис­ходит. Ведь если я рискую, то стоит понимать, из-за чего. Хотя бы любопытства ради.

Высик перевел дух.

- Я и сам собирался вам рассказать, потому что... Короче, слушайте.

И Высик стал рассказывать о событиях последнего времени и о том, как они могут быть связаны с событиями годовой давности.

- То, что Акулова с довоенных времен работает колхозным счетоводом, - говорил Высик, - меня больше всего укрепило в догадке, что она сотрудничает с органами. Если бы она была просто счетоводом, то давным-давно уже сидела бы - и, воз­можно, не по первому разу. Такая жизнь у них. Проставишь по ведомостям все как есть - сгноят, что показатели плохие, что реально ее плохая отчетность является диверсией против по­литики партии на укрепление сельского хозяйства. Начнешь приписывать нормы выработки и прочее - будут хвалить, но приписок в конце концов накопится столько, что концы с кон­цами не сведешь. И опять-таки упекут за вредительство, за дутые цифры. Счетовод - тот стрелочник, на которого можно любые списать промахи, чтобы все остальное было чистенько.

Сколько у нас счетоводов по колхозам сменилось? А Акулова как сидела, так и сидит. Несмотря на темную историю с мужем, погибшим, когда его вот-вот схватили бы за руку на подделке ревизионных документов. Несмотря на многое. Значит, она органам нужна, раз ее не трогают. Отсюда очень несложно дога­даться, что она - очень ценный тайный осведомитель. Да и дер­жится она с таким гонором, что не подступись... Воображая, будто ее всегда прикроют и покроют...

- По большому счету, это не доказательства,- возразил врач. - Мало ли что в жизни бывает?

- Согласен, по следственной нормальной логике - не доказательства, - сказал Высик. - А по логике жизни, по логике того, что вокруг происходит - для меня это главное доказательство, почище любых других примет в ее поведении, которые вы назвали бы доказательствами более достоверными... И ведь прав был я, так? И о чем, выходит, толковать?

- Правы, - согласился врач.

А Высика понесло. Видно, хотелось ему выговориться, а до сих пор было не перед кем.

- Я вам и больше расскажу. Я расскажу, что произошло перед войной. В тот момент, когда Берестов привез из Москвы то, что ему удалось накопать, для меня все разложилось, как на блюдечке. Свиридов и Прохоров - то бишь, Сенька Кривой - боролись за верховенство. У Свиридова и силы побольше, и обаятелен он, как цыган, но за Сенькой Кривым скрывается кто-то очень умный. А Сенька, получается так, выставочная фигура. И этот кто-то очень умный повязан, к тому же, с Ниловой. Растрата у Ниловой возникла не от того, что ее Свиридов шантажировал. Растрата возникла, потому что она уже спуталась с лихими людьми, которых Сенька + или тот кукловод, который управлял Сенькой - сколачивал в банду. А тут - ревизия. Акуловой и Плюнькиной это очень на руку, пото­му что они уже сделали ставку на Свиридова и давно подумывала как лишить Кривого одной из самых богатых его кормушек. Чем больше деньги к нему текут, тем он опасней. Акулова мужа в реви­зионную комиссию и пристроила. Видно, тогда уже положив себе от него избавиться. Чуяла, что он не жилец, и вместе с ним потонуть не хотела. И это неправда, что он ей документов не показы­вал, как она в своем доносе написала. Показывал, советовался - и это она внушила ему, чтобы он подмахивал их, не глядя. И прятала их потом, копя компромат и на него, и на Нилову. На этом бы ей и успокоиться, но Нилова почуяла неладное, и тут уж Акулову под­вела жадность... Да еще, я так понимаю, Акулов начал догады­ваться о грязной игре - что он между женой и Ниловой как между двух паучьих запутался, и неизвестно, которая съест, - и вздумал взбрыкнуть. Сказал Ниловой, что больше ее покрывать не будет, что пойдет с докладом, куда следует, - и жене своей тоже многое высказал... И тогда Нилова обращается к Свиридову, который, как родственник, вхож в дом Акуловых - не возьмется ли он как-нибудь хитро убрать Акулова? Очень хорошие деньги сулит. Свири­дов, надо думать, посоветовался и с Верой Акуловой, и, прежде всего, с Марией Плюнькиной - их мнению он уже привык дове­рять, зная, что хитрые бабы плохого не подскажут. И решили они втроем: почему бы с Ниловой деньжат не содрать перед тем, как ее посадить? Заодно и Акулов никогда и никому уже не вякнет, что это жена уговорила его подписывать черт-те что, предстанет кру­гом виноватеньким, а на Веру Акулову не упадет даже тень подо­зрения. И вот Акулов гибнет, Свиридов ждет деньги за выполнен­ную работу, а Нилова возьми и обратись в компетентные органы: мол, Свиридов у нее деньги вымогает, отсюда и недостача набежа­ла, а она боялась признаться, пока совсем не приперло. И Свири­дова берут в момент получения денег. Что ему делать? За вымога­тельство срок меньший, чем за наемное убийство. Значит, ему вы­годней взять на себя вымогательство и промолчать, что Нилова его подставила. Тем более и Акулову с Марией выдать придется... В итоге Нилова убивает нескольких зайцев разом. И выходит обе­ленной, потому что списывает на Свиридова всю образовавшую­ся недостачу, а ему остается только соглашаться: да, и раньше день­ги от нее получал, но прогулял все. И Свиридов убран с пути Сеньки Кривого. Теперь у его банды нет соперников в округе. Здорово Марию с ее теткой одурачили. Представляю себе, как они локти себе кусали! А Нилову ведь при возникшем раскладе и пальцем не тронешь. Осталось им только ждать своего часа. Что они его дождались - это другое дело... Главное, хитрый и ловкий план. Слиш­ком умный, чтобы Нилова сама до него додумалась. Вот я и спра­шиваю: кто ее надоумил? Кто он - тот, который до сих пор являет­ся нашим главным противником, тот, на кого работал Кривой, а теперь работают другие?

Высик раздраженно заходил по комнате.

- Эк вас разобрало, - сказал Игорь Алексеевич, приготов­ляя еще по одной порции разведенного спирта.

- Разберет тут... - проворчал Высик.

Образ мертвого Берестова неотступно преследовал Высика: он очень живо видел своего помощника застреленным, одно­временно сохраняя глупое неверие в его смерть, так как уви­деть труп воочию ему пока не довелось. От яркости этого воображаемого образа, покачивавшегося на холодных волнах неве­рия в случившееся, в Высике все больше закипала лютая ярость. И чем больше она его забирала, тем четче работала голова: от­резвляющая ярость, стимулирующая работу мозга.

Он принял от врача мензурку, они чокнулись, выпили. А врач разглядывал Высика с новым вниманием.

- Что-то отчаянное вы задумали, - сказал он. - И сами не знаете, трезвый расчет ведет вас или...

- Что - «или»? - Высик заметно ощетинился.

Врач произнес несколько фраз по-французски. По тому, что эти фразы были пронизаны жестким ритмом и на слух улавли­вались рифмы, Высик догадался, что Голощеков продеклами­ровал какие-то стихи.

- Вы думаете, я хоть что-то понял? - спросил он.

- Это Бодлер, - сообщил врач.

- Ну и что с того?

- Да, конечно, - врач размышлял. - Мне недавно новый перевод этих строк попался, очень неплохой...

Тот бросает свой дом, чтоб укрыться в туманах,

Тот бежит от проклятой отчизны, а тот

От жестокой Цирцеи, от запахов пряных,

Заблудившийся в женских глазах звездочет.

Чтоб животным не стать на прельстительном ложе,

Он спешит небеса и пространства встречать,

Зной и холод оттиснутся бронзой на коже

И сотрут поцелуев постыдных печать...

- Так и вы свое собственное бегство замышляете, разве нет? - подытожил врач.

Высик остановился перед ним.

- По-вашему, я втрескался в эту... Плюнькину?

- Во всяком случае, вы готовы рискнуть жизнью, чтобы за уши вытащить ее из беды, - мягко проговорил врач.

- Вовсе не поэтому я готов рискнуть жизнью! - огрызнулся Высик. - Я хочу наказать убийц! И разгромить все эти банды торговцев морфием! Под корень их выжечь, понимаете? И я этого добьюсь - так или иначе!

- «Иначе» - это как? - осведомился врач. - Если вы по­гибнете, то я должен буду передать гроссбух, который для вас так важен, в органы? Причем не в районные, а в выше­стоящие инстанции - вы боитесь что в районе гроссбух мо­гут и уничтожить, потому что в нем имеется что-то страш­ное для районных чинов? Поэтому и не хотите официально присоединять гроссбух к делу - чтобы у вас его начальство не забрало «для ознакомления» да не уничтожило, обставив пропажу гроссбуха так, что за руку не схватишь? Ваша просьба, получается - это как бы завещание на случай ва­шей смерти. Верно?

- Может, верно, а может, и нет, - сказал Высик. - Очень у вас богатое воображение...

- Мы уже говорили, что за полтора года хорошо научились друг друга понимать.

Высик поглядел на часы.

- Пора. И Митрофанов, небось, изнемог... А насчет жен­щин, это вы по делу процитировали. Цирцеи, или как их там. Ведьмы, настоящие ведьмы! И при том ведьмы, медом нама­занные. Чуть зазевался - и прилип к ним. А? Но я-то не зазе­ваюсь!

Врач только пожал плечами и стал надевать пальто.

Они выходили, когда Высик спросил:

- Скажите... А вот вы от чего могли бы бежать? От «про­клятой отчизны»?

- Не провоцируйте, - сказал врач.

- И все-таки? - настаивал Высик.

- По-моему, на эту тему еще Лермонтов высказался. - Врач пропустил Высика вперед и запер входную дверь.

- То есть?

- «Прощай, немытая Россия», - напомнил врач.

- Так то же «страна рабов, страна господ», - заспорил Вы­сик. - А у нас ни рабов, ни господ больше нету.

Врач ничего не ответил, и Высик подошел к покорно ждав­шему во дворе Митрофанову.

- Пойдешь с Игорем Алексеевичем в этот дом, покажешь, где видел тайник. И никому - ни слова! Проболтаешься - поса­жу, а в тюрьме выпивки не будет!

- Все понял, все понял, начальник, - закивал Митрофанов.

- Значит, если утром я не... В общем, будете знать, что де­лать, - сказал Высик врачу и, резко повернувшись, пошел прочь, не оглядываясь и не попрощавшись.

На пути к отделению милиции его перехватил милиционер, которого Высик посылал в загс и на кладбище.

- Ну, что? - спросил Высик у милиционера.

- Могила как могила. Очень ухоженная. Получше большин­ства других. Такое впечатление, что ее чуть ли не каждый день прибирают и с цветочками возятся.

- Так я и думал. А насчет родословной покойного?

- Отец - Уклюжный Павел Прохорович. Единственный сын, других детей не зафиксировано, ни в браке, ни на стороне. Мать - Уклюжная Полина Александровна, урожденная Анастасьева. Судя по датам ее смерти и рождения сына, умерла из-за тяжелых родов, послеродовая горячка, наверное, или что-нибудь подобное. Боль­ше они, за неимением времени, ничего не накопали. Хорошо еще, что и эти данные сохранились, ведь столько лет прошло.

- Пока что данных достаточно. Иди, передохни. Сегодня всех ждет трудная ночь...

Время близилось к восьми, уже темнело. Высик завернул в отделение милиции, отдал кое-какие распоряжения и поднялся к себе в кабинет. Сняв трубку с телефонного аппарата, он по­звонил.

- Почему так долго молчал? - накинулся на него опер.-Дела серьезней некуда, мать твою, а ты только сейчас изволил...

- Навещал Акулову, - коротко доложил Высик. - Потом раз­бирался с последними событиями, чтобы не с пустыми руками вам звонить.

- Выходит, есть, чем порадовать?

- Смотря что под этим словом понимать. - Высик пробур­чал это подчеркнуто хмуро, чтобы он, опер, ощутил, как Высик переживает то, о чем ему предстоит доложить. - Если радоваться уликам, то их навалом. А вот куда они ведут...

- Выкладывай, не томи.

- Насчет Акуловой я, похоже, ошибался. Она чиста.

- Но ведь она не доложила...

- Она не доложила о трех постояльцах, хотя и догадалась, что это они убили Нилову, потому что подозревала, что в орга­нах есть агент бандитов, и если этот агент хоть краешком глаза увидит ее донесение...

- Чушь какая! Ты хочешь сказать, она оказалась права?

- Да. - Высик заговорил медленно и раздельно, - Я теперь знаю, чем занималась банда. Они выискивали людей, за годы войны пристрастившихся к морфию - либо из-за чрезмерных доз в госпиталях или по слабости организма, для которого одной-двух доз этого сильного обезболивающего оказывалось до­статочно, чтобы стать наркоманом, - и предлагали им свои ус­луги. Убирали либо конкурентов, либо неисправных должни­ков, либо по личным мотивам. Не удивлюсь, если они к тому же расширяли свою клиентуру, приучая к наркотику молодежь и нестойкий элемент. Так они поймали на удочку одного из ва­ших сотрудников.

- Кто это?

- Ажгибис.

- Не может быть!

- К сожалению, может. Данных предостаточно. Я думаю, если вы напряжетесь, то припомните, что именно Ажгибис уговаривал вас прикрыть то или иное дело, что именно он убедил вас навесить убийства на Егорова, именно он внушил вам, что надо дать мне выволочку, потому что я делаю из мухи слона, гоняясь за несуществующей крупной бандой... Да вы сами можете легко проверить. Поручите ему какую-нибудь работу, для которой надо закатать рукава - что-то починить, печку вашу быстренько прочистить, - и вы обратите внима­ние, на что прежде не обращали: на следы уколов на его лок­тевых суставах...

- Я его немедленно арестую!

- Ни в коем случае. Его ареста не скроешь, пойдет шум, а бандиты очень хитры и наблюдательны. Это может их спугнуть, и они от нас ускользнут. Я предлагаю вывести его из игры, но другим способом: назначьте Ажгибиса главой засады в доме старухи.

- Но ведь тогда он отпустит ее, если поймает!

- Он ее не поймает. Старуха в дом не сунется. А мы разом убьем двух зайцев. Во-первых, он всю ночь просидит на отши­бе, не мешая нам. Утром мы его аккуратненько заметем. Во-вторых, собьем с толку бандитов. Ведь они решат, что нам мно­гое неизвестно, раз мы продолжаем ему доверять. Засаду надо будет поставить в другом месте.

- Где?

- На кладбище, возле могилы некоего Уклюжного. Ее легко опознать, она одна из самых ухоженных, вся в цветочках... Все старуха заботилась, почти ежедневно втихую прибирала. Я по­том объясню, почему он ей так был дорог. Перед тем как исчез­нуть, она сегодня ночью обязательно постарается побывать на могиле в последний раз. Невзирая на опасность. К тому же, по ее мнению, опасности нет, она не знает, что нам известно о свя­зи между ней и Уклюжным.

- Немедленно отправлю туда наших людей.

- Только сперва отправьте Ажгибиса, чтобы он не уви­дел, как вы посылаете вторую засаду. И, кстати, можете по­ставить ему еще одну маленькую ловушечку, чтобы до конца убедиться в его предательстве. Просто скажите, что он дол­жен засесть в доме у этой старухи, Прасковьи Ивановны Косовановой. Он наверняка растерялся и помчится туда на всех парах, не спросив у вас точного адреса. А ведь этот точный адрес он, по идее, знать никак не может...

- Ты прав. Сейчас немедленно отдам все распоряжения. Сам что думаешь делать?

- Отправлюсь к Акуловой, прикрыть ее и Плюнькину.

- Да, кстати, что насчет этой Плюнькиной?

- Подруга главаря банды, некоего Алексея Свиридова, тоже выходца из наших краев. Это его люди убили Нилову. И потом сами были убиты.

- За что они ее?

- Через Нилову была организована доставка морфия из Харь­кова, вотчины Свиридова, в мешках с сахаром. Его люди про­следили маршрут.

- Значит, эту Плюнькину тоже можно брать?

- Можно, но не стоит. Она готова сотрудничать с нами. Пусть поможет нам заманить Свиридова в ловушку. Я вам так скажу: она девка умная, и, что бы ни было у нее в прошлом, нам на­много выгодней завербовать ее покрепче, чем выкидывать цен­ный кадр. Это не значит, что ее не стоит отправлять в лагеря. Но если отправлять, то, - и Высик подчеркнул интонацией пос­ледние слова, - как нашу помощницу.

- Ах ты, хитрый лис! - Опер, несмотря на то, что на душе у него было пасмурно, коротко рассмеялся. - Ладно, действуй, как считаешь нужным. А о старухе и прочих мы позаботимся.

- Да, и еще одно. Вторую засаду отправьте без шума - может, даже поодиночке, или задами - вдруг бандиты следят откуда-нибудь за вашим зданием. И сделают свои выгоды. С них станется. Дерзость у них, я вам доложу, ошеломляющая, не занимать.

- Да, лишние предосторожности не помешают, - согласил­ся опер. - Когда опять выйдешь на связь?

- Как дело пойдет. Может, ближе к ночи, а может, только утром.

- Тогда ни пуха ни пера!

- К черту!.. Вам также!

Глава 8

- Все спокойно, за время вашего отсутствия никаких про­исшествий, - доложил Матвеев, когда Высик вошел в избу Акуловой.

- Хорошо, ступай. Двигайся к нам, в распоряжение Ильи...

Когда Матвеев ушел, Высик повернулся к Акуловой.

- Ну, Вера, с тебя причитается. Отмазал я тебя.

- Как вам это удалось?

- Подтвердилась твоя догадка, что бандиты запустили в орга­ны своего человека. А значит, ты была права, что не отправила донесение о трех постояльцах. Иначе бы ты засветилась, и... - Высик выразительно чиркнул ребром ладони по горлу.

- Кто это был? - спросила Мария.

- Сами подумайте. Кто прошел войну, был ранен, превра­тился в морфиниста из-за передозировки... Скрыв свой порок, поступил в органы...

- Все равно не догадываюсь, - сказала Акулова.

- Ну, и не надо! - почти весело откинулся Высик. - У нас и без того проблем полно. По-моему, нас ждет забавная ночка!

Мария ответила ему пристальным взглядом.

- Только не надо этого шутовства с подковыркой, - сказала она. - Раз ты знаешь про морфий - значит, ты знаешь почти все. Кто главарь?

- Ни за что не догадаетесь! Но сперва у меня один вопро­сик, ясность хочу внести. Не пересекалась ли ты до войны с неким Уклюжным, Александром Павловичем?

- Пересекалась, положим. Но погоди... Ведь Уклюжный мертв...

. - Он-то мертв. А вот Ажгибис жив. И жива Прасковья Ива­новна Косованова, знаете такую? Старуха-прачка...

- Да кто ж ее не знает, - отозвалась Акулова. - Она и по нашей деревне работу искала...

- И для Ниловой она стирала... - ввернул Высик, полу­вопросительным тоном.

- Кажется, да. А какое это имеет значение?

- Большое значение имеет, - почти весело отозвался Высик.

- Хочешь сказать, она была шпионкой и наводчицей? - до­гадалась Мария.

Высик выразительно пожал плечами.

- Ажгибис... - задумчиво процедила Акулова. - Да, верно. Мне следовало самой сообразить.

- Но получается, - по лицу Марии промелькнула злая тень, - что Ажгибис знает, где ты находишься?

- Да, - коротко согласился Высик. - И знает, что самые вре­доносные для их банды люди - я и ты - собраны под одной крышей, так что с нами можно покончить одним ударом, не распыляя сил.

- Ты специально это сделал, - обвинила его Мария.

Высик пожал плечами.

- Ты надеешься, что мы оповестим Свиридова, и он вы­лезет из своего укрытия, чтобы нас спасти. Положим, он нас спасет. Но ведь тебя он после этого все равно убьет, - предупредила она.

- Что будет после, это мы посмотрим, - хмыкнул Высик. - А пока что у вас нет особого выбора. Неизвестно, устою ли я в одиночку против нескольких вооруженных людей. И, потом, я предоставляю вам превосходный шанс покончить с вашими врагами. Обескровить их - и подмять под себя округу. Право, не знаю, как можно такой шанс упускать.

- До чего ты хитрая бестия...

- Не хитрей твоего, - с любезной улыбочкой парировал Высик.

- Надо оповестить наших, - сказала Мария. - Выбора и впрямь нет. Теперь, когда мы знаем, кто за всем стоит, можно... - Она хмуро поглядела на Высика, оборвав фразу.

- Не меньше трех часов уйдет, - заметила Акулова.

- Ты доберешься до них?

- Постараюсь.

Мария опять повернулась к Высику.

- Ты и в самом деле один? Засаду за собой не привел? Что-то ты больно искренний и смелый.

Высик вскинул руки.

- Каков есть.

Акулова закуталась в теплый платок.

- Ну, с Богом!

Мария вышла ее проводить. Вернувшись, она уселась на­против Высика.

- Ты куришь? - спросила она.

Высик предложил ей папиросу и закурил сам.

- Будем ждать, - спокойно проговорил он, внешне совсем расслабясь.

- Будем ждать неизвестно чего... Я только не пойму, зачем ты так рискуешь. Да и еще нас втягиваешь.

- Я совсем не рискую, - возразил Высик. - Наоборот, я страхуюсь. И тебя заодно страхую. Странно, что ты этого не понимаешь. Вот, ты сама упомянула, что старуха узнает, где я, от Ажгибиса. А откуда про это узнает Ажгибис?

- От начальника.

- Почему опер расскажет ему, где я нахожусь?

- Чтобы обосновать, почему Ажгибис, а не ты, должен сидеть в засаде у старухи. Чтобы все получалось совсем прав­доподобно.

- Так, да не так. - Высик покачал головой, почти повто­ряя жест покойного Берестова. - Правда, но не вся. Опер и не сможет не рассказать, чтобы соблюсти правдоподобие, и не захочет умолчать - потому что я для него опасен. Сама сообрази. Ажгибис, как ни крути, - его прокол. Этот прокол разоблачил я. Значит, когда наступит время предоставлять отчет в верха, вполне возможен вариант, что, исходя из моих показаний, самого опера привлекут. За утерю бдительности, которая объективно вылилась в потакание бандитам. За это можно не только должность потерять, но и свободу, а то и жизнь. Теперь представим себе: меня нет, а опер подает доклад в безопасном и выгодном для себя свете. Заявит, что это он разоблачил Ажгибиса, - и как жаль, что я героически погиб в неравной схватке с бандитами, и мои убийцы заслуживают самой суровой кары... Улавливаешь? Куда бы я ни пошел, он бы меня подставил, сообщив Ажгибису о всех моих пере­движениях. Соврать ему, что я пошел в одно место, а самому пойти в другое, нельзя. Это поставить под угрозу всю опера­цию. И получается, что нет мне нигде защиты, и единствен­ные, кто могут меня прикрыть - добры молодцы Свиридова. А для этого мне надо быть рядом с тобой, быть связанным с тобой одной веревочкой. Из нас с тобой получается велико­лепная двойная наживка, на которую наши враги не могут не клюнуть. Но одновременно это будет хоть каким-то обеспе­чением нашей безопасности. По ряду причин.

- Они ведь и с тобой расправятся, расправившись с теми, кто придет нас убить.

- Разве я сказал, будто надеюсь, что они расправятся с теми, кто придет нас убить? Ты невнимательно слушала. Я сказал, что они нас прикроют. А как - это уже другое дело. Ты что, не понимаешь, что и без твоих подсказок старуха переиграет Сви­ридова?

Мария побледнела.

- Погоди... Ты хочешь сказать, тетка, - видно, она привыкла называть так Акулову, - может и не добраться до наших?

- Может и не добраться. Дом, скорее всего, под наблюдением. Но доберется она или нет, это в принципе дела не меняет. Им в любом случае придется отвлечься на разборку с людьми Свиридо­ва. Это не меньше трех часов, как я понял. Значит, я бы посчитал, и все пять получатся. Вот уже выигрыш во времени. А нам глав­ное - уцелеть до утра. Если суждено мне пасть от бандитской руки, исполняя свой долг, - то до исхода ночи. Утром, когда с обеими бандами будет покончено - частично они сами перебьют друг дру­га, а частично их повяжут, - от меня уже нельзя будет избавиться. И оперу скрепя сердце придется принять, что я жив и что его судь­ба во многом зависит от моих показаний. Я думаю, мы с ним дого­воримся. Зачем мне с ним воевать? Я его, конечно, могу потопить, но ведь и самому потонуть при этом можно.

- Выходит... - Мария была вся напряжена. - Выходит, ты стравил всех, чтобы самому уйти целехоньким?

- Где-то так. Хотя это не значит, что нам не придется всту­пать в бой. И не забывай, я не только о себе пекусь. О тебе тоже.

- Ты меня использовал. Устроил так, что Свиридов теперь вы­лезет из тайника и попадется - или милиции, или нашим врагам.

- Тем верней попадется, что будет воображать, будто победа уже за ним, - жестко ответил Высик. - А что ты тут можешь поделать?

- Ничего, - ответила Мария после паузы. - Как же я тебя ненавижу!

- Себя ненавидь. В собственные силки попалась.

- Себя я тоже ненавижу. И презираю.

- Послушай, - заговорил Высик после недолгого молчания. - Ты, видно, еще не все поняла. В такой сложный узелок все завязалось... Столько ниточек на нас с тобой сошлось. Прикинь, почему я не привел с собой засаду?

- Тебе бы твой опер не дал.

- Почему? Дал бы. Иначе бы это ни в какие ворота не лезло. Теперь у него есть оправдание, что я сам решил идти один, пото­му что не видел никакой опасности. И даже Матвеева отпустил.

- Тогда почему?

- Во-первых, потому, что я не имел права подставлять моих людей. Представляешь себе, какой кулак на нас обрушится? Кто из них уцелел бы? Уцелеть мы можем, только если будем уходить от боя, а не принимать бой. В одиночку мне это доступно, а как руководителю засады - нет. И вообще, полу­чилось бы, что я спрятался за чужими спинами - отправил насмерть других, чтобы благополучненько выкарабкаться само­му. Нет, меня бы никто не осудил, не зная подоплеки ситуа­ции. А если бы и знали, все равно не осудили бы, ведь я по­ступил бы как положено по всем служебным предписаниям. Но я себя судил бы - и осудил бы. И, потом, пусть те, кто по­жалуют по наши головы, с полчасика потратят на поиски, где я поставил засаду. Им ведь в голову не придет, что я выжил из ума и жду их один.

- Если они поймают тетку и станут ее допрашивать, она им скажет, что, по твоим словам, засады нет.

- Решат, что это военная хитрость. Ты как бы решила? Не забывай, они уже от Ажгибиса будут знать, что я отправился один. И решат, что я соврал, что я даже оперу ничего не сказал о задуманной мной засаде. Они ведь хорошо меня знают - зна­ют, что мне палец в рот не клади.

- Это первое. Что второе?

- Во-вторых, я хочу все сделать сам. Это моя проблема, понимаешь, и все другое было бы неправильным. Очень наде­юсь - хотя подчеркну, что реальных надежд мало, - что у Сви­ридова хватит удачи и сообразительности выбраться из пекла и добраться сюда.

- И ты разберешься с ним по-мужски, один на один, чтобы я увидела, каков ты, - взгляд Марии был одновременно и сумра­чен, и ироничен, и с проблесками нового интереса к сидевше­му перед ней угловатому крепышу. - Чтобы я не считала тебя трусом, который спрятался за официальное звание и дал своим подручным навалиться всем скопом на одного...

-Да. - Высик встал и заходил по комнате, через физическое движение избавляясь от избытка невесть откуда взявшейся энер­гии. - Что темнить? Ты меня привлекаешь - притягиваешь так, как ни одна женщина никогда не притягивала. И ты это знаешь. Женщины всегда такое чувствуют. Ты хотела бы сыграть на этом. Не получится. И я не хочу, чтобы наша схватка со Свиридовым была похожа на драку двух кобелей из-за течной суки. Это для всех будет унизительно. Для тебя прежде всего. И для меня тоже. Наверное, и для Свиридова. Его я в расчет не беру. Не хочу брать в расчет. - Высик мерно вышагивал, чеканя каждое слово. - Значит, мне нужно нащупать в нашем поединке другой резон. Скажем, я хочу спасти тебя?

- От кого? - Мария пренебрежительно скривилась, словно говоря: «надо же, и этот оказался пошляком, хотя выглядел стоящим мужиком». - От Алешки?

- Нет. От того, что тебя ждет.

- От лагерей?

- Не от лагерей. У тебя сейчас две судьбы, на выбор. Или пойти по пути, подобному пути этой старухи, Косовановой: по смерти Свиридова в открытую забрать в свои руки бразды прав­ления, стать неуловимой и неуязвимой, закалившись и подна­торев, еще хитроумней, еще беспощадней и беспринципней. Войти в старость с жалкой ненавистью к миру, утоляемой тем, что ты будешь чувствовать себя хозяйкой в своем маленьком мирке, и чужая смерть будет радовать тебя как доказательство твоей власти. Поэтому ты будешь приказывать убивать даже там, где можно обойтись без смертоубийства, - из немощи, которая будет казаться тебе силой...

- А второй путь? - Мария спросила чуть подсевшим го­лосом, то ли сдерживая иронию, то ли у нее перехватило горло.

- Ты выпрыгиваешь из уголовного мира. Если надо, я лично засвидетельствую, что это ты сдала Свиридова и хочешь даль­ше с нами сотрудничать. Свиридову вреда от этого не будет, какой ответ перед мертвыми? И взятки с них гладки. Это уже к Акуловой относится. Она окажется в той роли, на которую опер предназначал меня: верный боец невидимого фронта, погиб­шая при выполнении задания! Заодно можно и все промахи на нее списать, а?

- О своих людях печешься, а тетку послал на смерть, - зло сказала Мария.

- Послал. И не раскаиваюсь. Но не о ней сейчас речь. Ты - вот кто важен. Иначе ты войдешь в нашу орбиту. Останешь­ся в живых с тем, чтобы тебя захомутали и ты не могла отка­заться от любой формы сотрудничества. А поручения тебе будут давать такие, за которые сами же будут тебя и прези­рать. Знаешь ведь, как это бывает со стукачами и подсадны­ми утками? Это презрение особенно губительно для женщи­ны - когда ощущаешь его на себе, когда ловишь эти косые взгляды, оно, как червь, разъедает изнутри. Пойдя по этому пути, ты еще вернее станешь через несколько лет жалким и озлобленным существом. Красота, может, еще и останется - но она не будет производить впечатление, она перестанет быть той красотой, которая естественна для тебя как... как дыхание... Она станет той красотой, которую натужно удерживаешь, а эта натуга развеивает очарование, в ней брез­жит даже что-то омерзительное. И когда это неуловимо омер­зительное ты разглядишь в зеркале... - Высик махнул рукой. - Или сопьешься, или плюнешь на себя. Существует только одно спасительное бегство от этой мерзости - в нищету. Но тебя даже в нищие побирушки не отпустят. Потому что когда наша система однажды заграбастает человека, он навсегда принадлежит ей с потрохами. - Высик поглядел в полыхаю­ще синие глаза.- Поэтому моих осведомителей я никогда не отдаю системе. Они принадлежат лично мне. Но я еще не встретил человека, которого мне не хотелось бы презирать за то, что он с нами сотрудничает - всегда за этим проступа­ет шкурный интерес! Другое дело, что я оставляю им пути к отступлению, возможность выправиться.

- Ты на удивление равнодушна к своей красоте, - продол­жил Высик после паузы. - Но это от того, что к ней не равно­душны другие. Как только ты ощутишь равнодушие других, все для тебя переменится. Замечешься, да поздно. Ты думаешь, что любишь единственного мужчину и что если его не станет, тебе самой не нужна твоя красота. Но это не так.

- И какой третий путь ты хочешь мне предложить? - спро­сила она. - Роман с тобой, а ты в награду укроешь меня от всех жизненных передряг, как розочку теплым навозом?

- Нет. Роман между нами невозможен. Он стал бы гибель­ным для нас обоих. Ты сволочь и гадина...

- Огромное спасибо.

- Ты погубила родную сестру. Ты вдохновляла на убийствам другие преступления. Ты губила людей наркотиками. Если бы мы оказались с тобой близки - для меня это означало бы, что я сам должен стать сволочью и гадиной, должен соответствовал, тебе - хотя бы из простого чувства ответственности перед тобой И я бы очень быстро сгорел. Да и тебя при этом сжег.

- Ты сам себя уговариваешь, почему не должен заводить со мной роман. Но, кажется, и от моего желания кое-что за­висит.

- Я и не спорю. - Высик опять заходил по комнате, потом остановился перед Марией. - Ты знаешь, что я когда-то пере­спал с твоей сестрой?

- Нет, не знала. - Она усмехнулась. - Но ты не печалься. Для нее это было... - И она сделала выразительный жест рукой.

- По-моему, Деревянкин знал. Он нас видел.

- Поэтому ты дал его убить? Пока он не успел тебя опознать?

- Я не посылал его на смерть. Так получилось.

Мария, похоже, хотела что-то сказать, но передумала.

- Так какой же все-таки третий путь? - спросила она после паузы.

- Вместе пережить эту ночь. Если мы вместе уцелеем, то ты будешь совершенно свободна. Тебе нужно будет согласиться с моим заявлением, что это ты сдала мне Свиридова. Чтобы прошлые грехи тебе списались. А потом у опера, во-первых, времени не будет интересоваться тобой, и, во-вторых, я тебя выторгую, если у него возникнет мысль, что тебя стоит при­влечь к постоянному сотрудничеству. Мы с тобой окажем ему одну услугу, которую он обязан будет помнить. Точнее, я ему окажу, но от вознаграждения и тебе перепадет - ведь мы еще будем вместе...

- Что за услугу?

- Потом узнаешь.

- Мне кажется, я уже догадываюсь.

- Вот и хорошо... Словом, ситуация, при которой я смогу диктовать условия, продержится несколько дней. За эти несколь­ко дней тебе надо исчезнуть. - Высик несколько секунд созерцалее каменное лицо, потом добавил. - Это все, что я могу тебе предложить.

- Дай еще папироску, - попросила Мария.

Она раскуривала папиросу долго и тщательно. Раскурив, легким движением руки поправила волосы.

- Много я видела на своем веку жестоких людей, но такого жестокого, как ты... Неужели ты сам не понимаешь, что тво­ришь? Ведь нельзя же так.

- Только не дави мне на жалость, - предостерег Высик. - Не пройдет.

- Я уж вижу... Давай о чем-нибудь другом поговорим.

- Давай, - охотно согласился он. - Если хочешь, поиграем в вопросы и ответы.

- То есть?

- Мне до сих пор кое-что неясно. Тебе тоже. Давай обмени­ваться тем, что знаем. Я тебе вопрос, ты мне ответ. Потом на­оборот. На равных.

Мария задумалась. Высик приглядывался к ней, почти не стесняясь, зная, что чем откровенней он будет на нее глазеть, тем меньше она сможет прочитать его истинные мысли. Спи­шет на бараний влюбленный восторг.

Что таилось за этой прекрасной оболочкой? Прав ли Высик, что, поддаваясь обаянию этой оболочки, относится к своей со­беседнице - и, не надо скрывать, противнице - как к человеку разумному? Она сейчас раздавлена. Знать о неизбежности гибели любимого человека - и быть бессильной это предотвра­тить... Испытание, которому не позавидуешь. Но держится от­менно. А может, в этой выдержке нет никакой затраты сил? Она, как многие, плывет по течению жизни, руководствуясь лишь животным инстинктом самосохранения? Высик, по большому счету, не мог понять сидящего перед ним существа. С одной стороны, шлейф мерзких дел, тянущийся за ней, - та мерзость, которая уничтожает разум, превращает его в примитивное со­четание хитрости и скрытности. А с другой - невозможно по­верить, что за этим прекрасным фасадом все сгнило, жильцы съехали, не осталось и следа человеческого присутствия, лишь гадюки шипят в опустелых развалинах... Если принять, что она пошла по своему подлому пути из беззаветной и бескорыстной любви, тогда концы с концами более или менее сходятся. Тогда получается, что она из тех женщин, которым надо прилепиться к мужчине и служить ему, быть его добровольной рабой, не спра­шивая, зачем и почему он поступает так или иначе, принимая и разделяя все, вплоть до преступлений и позора, которые стано­вятся их собственными... В пользу этого предположения гово­рило и то, что не было в ней никаких следов потасканности, ни тайных, ни явных.

О чем больше всего тоскуют такие женщины, когда теряют мужчину, которому подчинили жизнь? Смертной тоской по воз­любленному охвачены? Или это только внешнее, а в истинной причине скорби они сами себе не сознаются, потому что при­чина эта эгоистична и сводится к тому, что им некому больше служить, не к кому больше прилипнуть? Они чувствуют себя потерянными и, возможно, обиженными на возлюбленного, посмевшего изменить им со смертью и оставившего их не у дел? Да, прилипалы, которые не только дают, но и берут - бе­рут ощущение смысла своего существования, душевной напол­ненности... Из обиды начинает подсознательно рождаться стремление забыть старую любовь, прилипнуть к кому-нибудь еще - и служить ему так же беззаветно и преданно, искренне посчитав прошлое глупой ошибкой.

Если так, то, когда она увидит мертвого Свиридова, ее захлестнет чувство обиды, и она, не сознаваясь себе самой, нач­нет поиск нового центра притяжения, достойного ее рабского служения.

Высик никогда прежде не понимал женщин так ясно - и никогда не запутывался так в этом понимании, потому что само понимание складывалось из неразрешимых противоречий и превращалось в ошарашенное непонимание целого.

Однажды пленясь ее красотой, он и в мыслях не называл ее по фамилии. Только Мария... Но она ведь, кроме того, что Ма­рия, еще и Плюнькина. Фамилия всегда как-то влияет на чело­века. В данном случае, получается, фамилия отображает ту ипостась, от которой Высик старательно отгораживается, с которой не желает считаться. Но ведь и с этой ипостасью надо счи­таться, если он хочет иметь объективную картину. А хочет ли?

- Попробуем, - сказала наконец Мария («Плюнькина!» - зло поправил себя Высик). - Первый вопрос за тобой.

- Идет,- согласился Высик.- Давай начнем с довоенных вре­мен. Вот, мы Уклюжного помянули. Он волочился за тобой, да?

- Приударивал, хлыщ паршивый.

- И стал особенно назойливым, когда Свиридов под статью загремел?

-Да. Очень он меня обхаживал. Чего только не сулил...

- И Кривой, который тоже на тебя глаз положил, с этим ми­рился?

- Да. Мне это и тогда показалось странным...

- Ты не помнишь, у Уклюжного был в то время портсигар, на котором русалка изображена? А на заднем плане - витязь на коне, и ветхая мельница, и, вообще, родной такой российский пейзажик?

- Был, - сказала Мария, секунду подумав. - Но я не пойму, к чему это...

- В том-то все и дело! - живо откликнулся Высик. - Если я скажу, что вся банда Кривого была создана ради того, что­бы Уклюжный мог вести безбедную жизнь - тебе этого будет достаточно?

Высик увидел, как в глазах Марии недоумение медленно сме­няется пониманием. Да, того, что приоткрыл ей Высик, ей впол­не хватило, чтобы представить себе общую картину. И, конеч­но, эта картина ее потрясла.

- Вполне: - Мария глубоко задумалась. - Надо же! Выхо­дит, если бы я осталась с Уклюжным, я подобралась бы к ста­рухе. Я разыграла бы перед ней спектакль нежной заботы о ее недоумке! А потом, когда она поверила бы, что я без него све­та божьего не вижу, я тихо могла бы спровадить на тот свет сперва ее, а потом его - и преподнести Алешке подарочек...

- Его ты смогла бы спровадить, - возразил Высик. - А ее - нет. Чтобы получить такую же власть, которой обладала старуха,тебе надо было бы, чтобы она передала тебе эту власть перед всеми, уходя естественной смертью. Тебя не стали бы слушать­ся так, как слушались ее, если бы ты поторопилась. Тот же Кри­вой не стал бы. Начались бы склоки, раздоры, драка за власть. Все расползлось бы у тебя из-под рук. Она была царицей, ты предстала бы самозванкой. Нужно было бы лет десять, чтобы ты доказала свои способности, чтобы к тебе все привыкли и поверили, что ты тоже коронована. А десять лет рядом с Уклюжным, не имея ни малейшей возможности снестись со Сви­ридовым, ведь за тобой следили бы пуще некуда... Ты вынесла бы это десять лет?

Мария, на лице которой обозначилась кривая улыбка, боль­ше похожая на гримасу, отрицательно помотала головой.

- Нет, я и одной ночи с этим придурком не вынесла бы. Ради Алешки я могла бы пойти почти на все, но это... Уклюжный намекал мне, что у него есть ходы, что можно было бы выта­щить Свиридова, если... Я посчитала это хвастливым трепом, но все равно мелькнула мысль, не уступить ли Уклюжному, по­тому что я была в отчаянии, ради спасения Алешки я готова была хвататься за соломинку... И поняла, что просто не смогу уступить. Не смогу, даже если мне сам товарищ Сталин покля­нется, что после этого Алешку освободят... Уклюжный вызы­вал во мне чувство брезгливости, во мне все переворачивалось при мысли о нем, его руках, его губах, его... - Она употребила грубейшее слово. - Нет, поняла я, это тот случай, что пусть даже Алешка погибнет, я не смогу выкупать его такой ценой... И я рада, что не уступила, если хочешь знать.

- Я тоже, - просто сказал Высик.

Мария печально усмехнулась.

- Еще один вопрос, - сказал Высик. - Кто такой этот призрак Кривого? Ты должна знать, ведь Куденко привозил его в Ар­хангельск.

- Псих. Совсем слабоумный, но силища огромная: Они его подобрали в Днепропетровске, где тот долго сидел в тюремной психушке, на принудительном лечении. Им нужен был кто-то, похожий на Кривого, пугать народ. Этот парень не помнит вчерашнего дня. Ему можно поручить убить, и он выполнит, не очень понимая, что делает. Когда мы начали затею с морфием, то решили и родные места под себя освоить. Но оказалось, что здесь уже кто-то хозяйничает. Решили выяснить, кто. Поехал Куденко. Он умел обхаживать женщин. Вышел на Чумову. Узнал, что это она сделала ложный звонок, из-за которого погибли два милици­онера. Решил сманить ее в Архангельск, чтобы мы там спокой­ненько с ней побеседовали... Но ее убили - причем убили в комнате Куденко. Видно, спешили от нее избавиться, выяснив, что милиция уже взяла ее след. Куденко как раз уезжал за обрат­ными билетами. Вернулся - и понял, что убийство почти навер­няка навесят на него. Тогда он сманил с собой недоумка, пообе­щав ему много серебряных цепочек: недоумок очень любил се­ребряные цепочки. На его он вышел через Чумову и знал, что содержат его в бывшем логове Кривого. Несколько месяцев на­зад недоумка перевели куда-то в другое место, но тогда было так... Нам почти ничего не удалось узнать от чокнутого. А потом Ку­денко нашли убитым, а недоумок исчез... Выследили их, значит.

- Мужик, которого недоумок бросил на рельсы в июне этого года, был из ваших?

- Да.

- Морфий вы брали в основном на одном из харьковских химфармзаводов?

- Да. Поэтому Свиридов так злился, когда узнал, что у нас появились конкуренты. А когда стало известно, что этот мор­фий едет к Ниловой, в мешках с сахаром...

- Понимаю... Ваша клиентура сохраняется?

- Да.

- Тебе самой ведь ясно, что лавочку придется прикрыть? И мне нужны будут полные списки клиентов.

- Полных списков у меня нет. Они у наших местных аген­тов, по городам.

- Значит, полный список агентов.

- А вот этого ты не получишь.

Высик пожал плечами.

- Собственно, это не так важно. Еще один вопрос...

- Так получается не поровну! - воспротивилась Мария. - Ты столько вопросов уже назадавал. Теперь моя очередь спра­шивать. И не один раз.

- Хорошо, спрашивай.

Она задумалась, видно, выбирая вопрос. Потом неожидан­но спросила:

- Как ты переспал с моей сестрой?

Высик только открыл рот, собираясь ответить, как цепная собака во дворе зашлась в хриплом лае.

Глава 9

Высик поглядел на часы.

- Около четырех утра. По всему похоже, что они. Сколько-то времени поищут, где спрятана засада. За это время мы долж­ны решить, как нам быть.

- Сколько нам надо продержаться?

- Сама прикинь. Деревня начинает оживать часов в пять утра - время первой дойки коров. Скорей всего, им надо управиться с нами до пяти. Или рискнут задержаться до рассвета. Светает сейчас около семи.

- Короче, минимум час...

- Да. Это и много, и мало. Если отстреливаться с удобной позиции, то час мы продержимся. Но если они намерены под­жечь дом - а я бы на их месте именно так и поступил - то мы или сгорим заживо, или придется выскакивать под их пули.

- Что же нам делать?

- Наилучшим вариантом было бы перебраться в баньку - пос­ле того, как они обыщут ее и убедятся, что там никого нет, ни засады, ни нас. Либо выбираться в овражек и уходить через реку.

- Но как?..

- Я бы поднялся на чердак и оттуда на крышу. Ведь возле сеновалов очень часто есть приставные лестницы с внешней стороны. А там - по обстоятельствам. Может, и прыгать при­дется. Одно ясно: здесь нам больше оставаться нельзя. Свет оставь, пусть горит, пусть думают, будто мы сидим и беседуем.

- Тогда пошли.

Мария повела его через дом к лесенке на чердак.

Сено на сеновале пахло теплым и хрупким запахом, напо­минавшим о лете. Они, полупригнувшись, пробрались по ду­шистому сену. Прямо под скатом крыши был большой прямо­угольный люк.

- Плохо, что ставни люка открываются наружу, - сказал Высик. - Могут увидеть, как мы их открываем.

Он попробовал одну ставню, потом отворил ее, стараясь дей­ствовать как можно быстрее и бесшумней. Ставня чуть скрип­нула, но лай собаки заглушил этот звук.

С другой стороны дома донесся стук во входную дверь.

- Все осмотрели и убедились, что засады нет, - шепнул Высик.

- Эй, уснули вы там, что ли! - услышали они громкий голос.

- Открывайте, подмога пришла! Мы от Свиридова!

- Понятно? - шепнул Высик. - Можешь заказывать поми­нальный молебен по своей тетке! А хитры, гады!

- Да чего там! - послышался другой голос. - Ломай дверь! Идиота пусти, пусть он со всей своей силушки...

- Может, сразу дом поджечь? - спросил кто-то.

- Это всегда успеется, если они в такую щель заховались, что мы их сразу не найдем!

Послышался треск вышибаемой двери.

- Зачем мы их ждали, как кролики? - спросила Мария. - И я тоже... как оцепенела. Давно надо было уйти, а не просиживать за разговорчиками.

- Исключено, - возразил Высик. - Ты забыла, что они впол­не могли оставить кого-нибудь следить за домом? Тот им сразу указал бы, куда мы перепрятались. И кроме того, было неизве­стно, когда они пожалуют. Покинув дом, мы могли влететь пря­мо в них. Единственный вариант был - ждать, когда они нас обложат, чтобы прорываться, зная, сколько их и кто где стоит. Погоди секунду...

Он осторожно выглянул наружу.

- Кажется, путь более или менее свободен. Ну, благословись!

Он отошел назад, в дальний конец сеновала, и запалил пук сена,

- Это еще зачем? - спросила Мария.

- Чтобы в доме им стало пожарче. И чтобы назад пути не было, - усмехнулся Высик, - Ну, пошли!

Они услышали, как входная дверь с грохотом рухнула.

~ Выбирайся на крышу, - командовал Высик. - Давай, я тебя подсажу. Спорить готов, они держат под прицелом освещен­ные окна и наверх не смотрят... - Он придержал Марию, помогая ей выбраться, она на миг оказалась в его объятиях, потом он подстраховал ее, крепко стиснув талию - и у него так перехва­тило дух, что больше он ничего не мог сказать.

Когда они оба оказались на крыше, Высик распорядился:

- Отползай к трубе и прижмись к ней, чтобы не маячить... Еще немного подождем...

До них донесся мимолетно окрепший и опять спавший гул - это пламя все быстрее охватывало сеновал.

- Мы первыми здесь поджаримся, - сказала Мария.

- Не успеем. - Высик поглядел на часы. - Полпятого. Они уже завозились. Если мы доберемся до баньки, то у них не бу­дет времени взять ее штурмом и покончить с нами.

- Отчаянный... - прошептала Мария.

Ее матовое лицо было совсем близко от его лица, ее волосы проскальзывали по его щеке и губам, когда она поворачивала голову, и упругая плотная волна ее живого тепла овевала его лицо, ее глаза блестели - два синих озера... Близость смертель­ной опасности отзывалась в Высике особой остротой ощуще­ний, и у него кружилась голова.

- Я не отчаянный, я расчетливый... А любой расчет включа­ет в себя долю риска, - добавил он.

Из дома доносился шум - их искали.

- Они, наверно, наверху... О, черт, мать твою!.. - прокричал кто-то.

- Пора! - шепнул Высик. - Я спрыгну первым, ты прыгай мне на руки. Не удержу - хоть смягчу посадку...

Высик почти вслепую выстрелил, два раза. За то время, что они провели на крыше, он успел, по легкому перемещению теней, понять, где с этой стороны сидят их враги, и наскоро прикинуть, где должны находиться их туловища. Два сдавлен­ных крика - два прямых попадания. Высик съехал на пятой точке к краю ската крыши и спрыгнул, молясь в душе, чтобы не наскочить в темноте на грабли и вообще приземлиться без повреждений, пролетев около четырех метров. Приземлился он удачно. Мария, надо отдать ей должное, без колебаний пос­ледовала за ним. Он подставил руки - и, естественно, не удер­жал ее, они оба рухнули на землю. Послышался треск, вспо­лох пламени вырвался из слухового окна чердака, и в доме тоже что-то затрещало: насколько можно было судить, это рух­нула объятая пламенем лестница на сеновал.